Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Автопробег Москва — Гоже-Поречье

В самом начале сентября 1990 года на Гоже-Пореченском полигоне, в Белоруссии, согласно плану проводилось дивизионное тактическое учение 76-й воздушно-десантной дивизии с десантированием управления дивизии, одного парашютно-десантного полка, части полка артиллерийского, зенитного дивизиона и еще ряда спецчастей. В ходе учения предусматривалась боевая стрельба полка с приданными ему частями и подразделениями. Командующим ВДВ было принято решение собрать на полигоне командиров дивизий, бригад и полков и показать им, как должны проводиться подобного рода учения. Широка страна наша родная!.. Посему командирам дальних соединений (типа Уссурийской бригады) была поставлена задача добираться самостоятельно. А все отцы-командиры из европейской части страны, из Средней Азии были собраны в установленное время в штабе ВДВ, и вылету на Гоже-Поречье предшествовало что-то вроде импровизированного малого военного совета. В конце совета Командующий определил время вылета, начальник штаба ВДВ генерал-лейтенант Е.Н. Подколзин довел время, место посадки в автобусы. Я решил добраться до аэродрома Чкаловского на служебной машине и оттуда отправить ее в дивизию. Прикинув, что на «Волге» буду на аэродроме раньше автобусов, я решил в штабе еше массу мелких вопросов и, прихватив предупрежденных заранее двух командиров полков Ю.А.Наумова и А. Н. Солуянова, отправился в путь. Герой Советского Союза подполковник Александр Солуянов, старый мой товарищ по училищу, по Афганистану, на тот период командовал Ферганским учебным полком, поэтому нам было о чем вспомнить и поговорить.

Водитель Толя был человеком опытным. Машина резво бежала по Щелковскому шоссе, время по моим расчетам было, все шло по плану.

Проскочили кольцевую, проехали километра три-четыре, и машина «зачихала». Место было неудобное, шоссе узкое, поэтому я предложил свернуть в ближайший проулочек и там разобраться с машиной. Толя заверил, что три минуты, и проблем не будет. Свернули, Толя занялся машиной, а мы продолжали разговор. Прошло три, пять, десять минут. Прошло двадцать минут. Толя свирепо и молча копался в двигателе, а я молча и с тревогой смотрел на часы. Молча потому, что солдат Толя был аккуратный, грамотный, машину всегда содержал в образцовом порядке. Шуметь на него было не за что. Да и вообще, как показывает практика, кричать под руку на и без того работающего на пределе возможного человека бесполезно. С тревогой потому, что время (которого совсем недавно было очень много) катастрофически съежилось, до взлета оставалось буквально несколько минут. На 23-й минуте двигатель наконец завелся и застучал ровно и уверенно. Мы «полетели». Толя, обычно управлявший машиной очень рассудочно и хладнокровно, продемонстрировал совершенно новое качество — по узкому, забитому машинами шоссе «Волга» летела так, как будто ею управлял пилот «Формулы 1». Влетели на аэродром. Самолет стоял в начале взлетки, резко мигая сигнальными огнями. До него оставалось метров триста, — Ну, еще рывок, — сказал я.

Рывок получился в никуда. На наших глазах самолет плавно тронулся, разогнался, элегантно взлетел и растворился в небесной синеве.

Стало скучно и грустно... Я принял решение: едем в бригаду связи Медвежьи Озера, оттуда прозвоним в аэропорты, выясним, когда и какие самолеты идут на Гродно, Вильнюс или Каунас, улетим, а там доберемся.

Как я уже говорил: если в цепи событий есть одно скверное — оно обязательно случится. В бригаде связи нас ждало новое разочарование: самолеты в указанные города или уже улетели, или будут завтра.

Я позвонил в Витебск. Попал еще на одного своего старого товарища полковника Н. С. Юрасова.

— Коля, здравствуй! Накладочка вышла, на самолет опоздали.

Я сейчас к тебе машиной махну, ты подготовь вертолет. [335]

— Нет проблемы! Ждем!..

Мы наскоро запаслись в бригаде картонной коробкой с бутербродами, пятью канистрами бензина и «рванули» на Витебск. «Волга», как бы чувствуя свою вину, мягко стелилась по шоссе. В 21 час с минутами мы были в Витебске, в штабе 103-й воздушно-десантной дивизии.

Надо сказать, что 103-я дивизия одна из самых заслуженных в воздушно-десантных войсках. У нее славная история, относящаяся к временам Великой Отечественной войны. Никогда и нигде дивизия не уронила своего достоинства и в послевоенное время. В ней стойко жили славные боевые традиции. Наверное, поэтому в декабре 1979 года дивизия в. числе первых вошла в Афганистан и в числе последних в феврале 1989 года его оставила. Офицеры и солдаты дивизии четко выполнили свой долг перед Родиной. На протяжении этих девяти лет дивизия почти непрерывно дралась. Сотни и тысячи ее военнослужащих были награждены правительственными наградами, более десяти человек удостоены звания Героя Советского Союза, в том числе генералы: А. Е. Слюсарь, П. С. Грачев, подполковник А. Н. Силуянов. Это была нормальная, крутая воздушно-десантная дивизия, которой палец в рот не клади.

По завершении войны в Афганистане дивизия вернулась в родной Витебск, по сути дела, к разбитому корыту. Почти за десять лет много воды утекло. Был передан в другие части казарменный жилой фонд. Разграблены и серьезно обветшали полигоны. Дивизию на родной стороне встретила картина, напоминающая, по меткому выражению генерала Д. С. Сухорукова, «старое деревенское кладбище с покосившимися крестами». Перед дивизией (только что вышедшей из боев) встала непробиваемая стена социальных проблем. Нашлись «умные головы», которые, используя нарастающее в обществе напряжение, предложили нестандартный ход — передать дивизию в Комитет государственной безопасности. Нет дивизии — нет проблем. И... передали, создав ситуацию, когда дивизия стала уже не «вэдэвэшной», но еще и не «кэгэбэшной». То есть стала вообще никому не нужна. «Вы съели двух кроликов, я ни одного, но в среднем — по одному». Боевых офицеров превратили в клоунов.

Фуражки зеленые, погоны зеленые, тельняшки голубые, символика на фуражках, погонах и груди — десантная. В народе такое дикое смешение форм метко окрестили «кондуктор». [336] Офицеры и солдаты стали предметом насмешек для местного населения. Потом, после августа 1991 года, дивизию снова вернули в ВДВ. А еще чуть позже был распад Союза, парад суверенитетов. Сейчас это не дивизия, а воздушно-десантная бригада Вооруженных Сил Беларуси. В угоду политической конъюнктуре погублено славное боевое соединение. Кого-то из великих скульпторов спросили: «Как вы создаете свои замечательные произведения?» Скульптор ответил: «Очень просто. Беру кусок гранита и отсекаю все лишнее». В данном случае отсекли все нужное. Вытесали из слона моську. Но это мое мнение, и я его никому не навязываю.

Это все было позже, а в сентябре 1990 года дивизия еще была воздушно-десантной и входила в состав ВДВ. Николай Семенович был на месте. Ждал. Вид у него был какой-то неуверенный.

— Здравствуй, Коля, сто лет тебя не видел! — сказал я. — Какие трудности? Вертолет, надеюсь, готов?

— Вертолет-то готов! И вертолетчики все как на подбор, все с афганским опытом, но...

— Какие могут быть но... Спасибо!

— Да ты подожди, дай договорю. Звонил начальник штаба генерал Подколзин, передал распоряжение Командующего: «Если приедет генерал Лебедь — вертолета ему не давать!»

Я мысленно поблагодарил Командующего за отцовскую предусмотрительность.

— Что ты такое отмочил, что он о тебе так заботится?

— Да не, ничего! А об уазике он ничего не говорил?

— Об УАЗике — ничего!

— Тогда готовь уазик с двумя сменными водителями и желательно белорусами, чтоб дорогу знали, а то Толя с утра двести от Тулы до Москвы махнул, двести по Москве и семьсот к вам! Перебор!..

— Это сейчас подготовим. Да ты не расстраивайся. Если даже звонка не было бы, все равно ты бы никуда не взлетел.

Туман видишь какой? И к утру будет еще гуще.

Туман действительно был основательный. Пока готовился уазик, собрались старые афганские товарищи, вспомнили, помянули, поговорили. В 23 часа 30 минут мы тепло попрощались, нам пожелали счастливого пути и удачи, и не безосновательно, так как туман стал значительно плотней. Первые километров тридцать мы еще не остыли от такой неожиданной, [337] теплой и приятной встречи и продолжали обмениваться впечатлениями. Идиллию нарушил водитель: «А куда ехать-то?»

— Как куда, в Гоже-Поречье.

— А это где?

— Как где? Стой!

Машина остановилась. После краткого разбирательства выяснилась следующая картина. Конечно, устав — книга в армии святая и приказ начальника по уставу — закон для подчиненного, и он должен быть выполнен, опять же по уставу, точно, беспрекословно и в срок. Вот так и выполнили. В точно назначенное время укомплектованный канистрами, сухпайками уазик, с двумя накормленными ужином водителями стоял в назначенном месте. Не учли одного обстоятельства: инициативу подчиненных. Все случаи инициативы в уставе как ни пиши — не опишешь. В данном случае она, инициатива, материализовалась в двух юных, прослуживших по полгода водителях. Фамилии точно не помню, но условно одного — Иванов, другого — Петров. Один из Тамбовской, другой из Рязанской губернии, в Белоруссию попали два месяца назад, стажировались по маленькой при комендантской роте в каботажном плавании вокруг штаба дивизии, в географии Белоруссии — ни уха, ни рыла, тем не менее полны молодеческого энтузиазма и готовы ехать хоть на Аляску, лишь бы дорогу кто-нибудь показывал. Карту мы с собой, понадеявшись на опытных водителей, не взяли. Тридцать километров от Витебска в клубах молочно-белого тумана отъехали. Боржоми, как говорят, было поздно пить, желудок уже отвалился.

— Вперед, на запад! — отдал я приказ.

Поехали по указателю. Туман все густел, скорость соответственно все падала. Монотонное медленное движение усыпляло. Юные «энтузиасты», несмотря на то, что их меняли через час-полтора, клевали носом. Надо было очень внимательно следить, чтобы не оказаться в придорожной канаве и не обнять какой-нибудь столб. Придорожные столбы и деревья (как известно из практики) наносят увечья и ранения водителям и пассажирам только в порядке самообороны. Миленькая была ночка, приятно вспомнить.

Но мы победили: и ночь, и туман, и в восемь часов утра были в Гродно. До Гоже-Поречья оставался пустяк — тридцать пять километров. Водители на последнем дыхании преодолели оставшиеся километры. В 9.20 мы были у смотровой [338] площадки. Встретили нас одобрительным веселым гулом. Выяснилось, что накануне вечером Командующий в мой адрес разные нехорошие слова говорил, грозился, что если к началу занятий к 10 часам Лебедь со своими авантюристами не будет, у него появятся крупные неприятности...

Мы тщательно побрились, слегка перекусили. К прибытию Командующего я построил двух командиров полков в одну шеренгу впереди общего строя и, как только Командующий вышел из машины, сразу же доложил: «Товарищ Командующий, группа из трех человек совершила марш-бросок по маршруту: Москва — Витебск — Минск — Гродно — Гоже-Поречье. В пути следования замечаний не имели. К занятиям готовы. Старший группы генерал-майор Лебедь! Разрешите стать в строй».

Командующий крякнул. Над полигоном висел туман, и было ясно, что вертолетом вопреки его приказу я не воспользовался. До официально объявленного времени занятий оставалось еще 10 минут. Я опоздал на самолет, но на занятия я не опоздал. Тема для возможной ругани и разбирательства была исчерпана.

— Становитесь, — буркнул он.

— Есть!

На смотровой площадке было многолюдно. Событие предстояло не рядовое. Десантировалась такая армада нечасто. Командующим были приглашены на эти учения какие-то великие мира сего. Кто они такие, я не знал и сейчас не знаю. Помню, что был там главный военный прокурор. Все везде было готово, но туман... Высококачественный, белорусский туман сплошной пеленой покрывал Гоже-Пореченский полигон. Так прошел час. Туман продолжал висеть. Гости, приглашенные на грандиозное зрелище, начинали нервничать. И, судя по некоторым признакам, начали подначивать Командующего. Кто-то доложил, что через час туман подымется. Командующий оживился. Пока взлетают, пока строятся, пока долетят — он подымется. Последовала команда: «Вперед!»

Прошло еще часа полтора. Туман значительно поредел, видимость возросла метров до 200 — 250. Но туман не проходил! Бросать людей, технику — нельзя. Армада, приведенная в действие «волевой» командой, была уже на подходе. Оставались считанные минуты. Надо было решать. То ли Командующий решил сам проявить супертвердость, то ли гости [339] подсказали, судить не берусь, но решение, роковое решение, как показали ближайшие часы, было принято.

Армада тройками грохотала двигателями где-то над головой. Можно было себе представить, как от огромных транспортников отделяются в беспросветную мглу маленькие фигурки, несколько секунд «свистят» на стабилизирующих, потом над головами один за одним вспыхивают купола. Представить можно, нельзя все это увидеть. А это то, ради чего высокие гости проделали неблизкий путь в Белоруссию. Как мы, стоя на смотровой площадке, ни всматривались, удалось увидеть силуэт только одного парашютиста. Десантирование в тумане автоматически привело к тому, что учебный бой на площадке приземления завязался опять же в тумане. Ревели двигатели машин, лязгали гусеницы, раздавались длинные и короткие автоматные очереди, но что там творилось?.. Творилось ли оно в соответствии с планом розыгрыша боевых действий или близко на него не было похоже — Бог весть! Туман с одинаковой старательностью похоронил и успехи, и недостатки.

Пошли доклады — разные, всякие. Один рапортовал, что выполнил ближайшую задачу — вышел на определенный рубеж. Другого больше заботило, что у него не хватает десятка человек. Какой-то командир полка громко, не стесняясь в выражениях, требовал прекратить эту комедию, сделать тактическую паузу, дождаться, пока подымется туман, собраться, сосчитать людей, а потом уже продолжить учиться дальше.

Напрямую мнение командира полка вроде как проигнорировали, но опосредованно прислушались. Остановились-Начали собирать и считать. Туман, словно издеваясь, стремительно редел. Минут через 30 после завершения десантирования площадка приземления предстала во всей красе. Выяснилось, что в тумане летчики маленько промахнулись и две или три машины попали на лес. Но это были цветочки.

Дело в том, что на Гоже-Пореченском полигоне грядою расположено несколько длинных, глубоких и относительна широких, до 150 метров, озер. В эти-то озера в тумане и угодили четыре солдата зенитного дивизиона.

Спасательная служба на озерах была. Хватало, как говорится, и сил, и средств. Но спасательная служба хороша, когда она видит акваторию, а здесь шлепок о воду в тумане, [340] звук по воде, как известно, разносится далеко. В ста метрах кто-то шлепнулся или в трехстах — ориентиров никаких. Спасти удалось одного — парню повезло, он угодил в воду метрах в десяти от лодки спасателей. Остальные трое, подлостью экипированные, — ушли камнем на дно. Когда их достали, сделать что-либо было уже невозможно. Надо сказать, что во время сомнений Командующего тихо нарастало напряжение. А после принятия им решения оно возросло мгновенно до высшей точки. На смотровой площадке находились командиры полков, дивизий, офицеры и генералы, которые не единожды проводили достаточно крупномасштабные учения, руководили десантированием, или, другими словами, люди, которые привыкли принимать решения и умели отвечать за их последствия. Так вот, если собрать и обобщить бурчания этих опытных людей, то можно смысл их выразить двумя фразами: «Что он делает?» и «Зачем это надо?»

Когда шло десантирование, когда оно завершилось, когда начались доклады, на смотровой площадке царило нервно-гробовое молчание. Когда прозвучала информация о попавших на лес машинах, все облегченно вздохнули: «Хрен с ними, отремонтируем!» Но когда о трупах... Первым энергично-застенчиво удалился прокурор. Как-то незаметно растаяли гости. Командующий остался один. Один... и один на один с последствиями принятого им решения. Он пытался делать хорошую мину при плохой игре... Мы выехали на командный пункт дивизии. Он заставил командира дивизии докладывать решение, но все это уже была пустая трата времени. Отличные и хорошие результаты, блестящие тактические действия, восхитительно меткая стрельба, лихость, удаль, молодечество — все это хорошо и правильно воспринимается при одном главном условии: сколько человек начали учения — столько и должно их закончить. Количество взлетов должно равняться количеству приземлений, вот тогда все вышеперечисленное доставляет удовлетворение, радость, тогда играют четверки и пятерки. Если на фоне самых блестящих действий, в результате чьей-то халатности, недосмотра, глупости образуются трупы, все остальное теряет всякий смысл. Уже ничто не в радость, уже ничто не ценно. Главная задача — самая главная задача, на мой взгляд, которую должна решать и решить армия, — это вернуть всем мамам всех сыновей. Вернуть возмужавшими, повзрослевшими, крепкими телом и духом, прошедшими хорошую школу и [341] готовыми мужественно пуститься в плавание по океану под названием жизнь. Но не калеками и покойниками. Это должен быть главный показатель уровня работы офицера. Вот и теперь комдив генерал-майор В. С. Халилов — умница, эрудит, блестящий организатор, человек с явно выраженной военной косточкой — решение докладывал вяло, вид у офицеров на командном пункте был хмурый и злой. Такой же вид был у обучаемых. У всех в глазах явственно читалось: «Три трупа... Провались ты...» Кончилось дело тем, что Командующий, сославшись на необходимость осмотреть место происшествия и доложить министру, порекомендовав нам смотреть и учиться, убыл. На что тут смотреть и чему учиться? Налепить покойников ума много не надо. Вот без них обойтись! Это да! Это класс!..

Учение продолжили, но так как-то вяло и тускло, без малейшего огонька, как в замедленной киносъемке. Это даже пародией на учение не назовешь. Тяжкий у всех на душе остался осадок.

Дальше