От Ингульца до Днестра
Во второй половине дня 23 февраля 1944 года соединения корпуса выдвинулись на левый берег Ингульца, имея правый фланг у Лозоватки, а левый к западу от центра Кривого Рога. Правее, к Лозоватке, вышла 92-я гвардейская дивизия Петрушина.
В первом эшелоне корпуса находились три гвардейские дивизии: справа — Микеладзе, в центре — Чиркова, слева — Чурмаева. Стрелковая дивизия Даниленко, понесшая в боях за Криворожье наибольшие потери, была оставлена во втором эшелоне, в районе рудника имени Карла Либкнехта.
Наш подход к реке противник встретил организованным огнем. Передний край заранее подготовленного гитлеровцами рубежа проходил по правому берегу.
Перед фронтом корпуса находились известные уже нам части 62-й пехотной и 23-й танковой дивизий.
В ночь на 25 февраля наши дивизии предприняли попытку захватить плацдармы. Лучше всего это удалось Микеладзе. Выделенные для первого броска подразделения скрытно преодолели на плотиках реку и внезапно атаковали. Часть берега между Лозоваткой и поселком Ингулецким они очистили без особого труда. А к утру на правый берег переправился весь 24-й воздушнодесантный полк. Плацдарм был расширен до одного километра по фронту и на 200 — 300 метров в глубину.
У Чиркова за противоположный берег зацепилась одна рота. Она захватила северную часть Ипгулсцкого и закрепилась там.
Все попытки Чурмаева преодолеть реку противник отразил огнем.
Днем 25 февраля меня вызвали на НП командарма — на высоту с тремя курганами юго-западнее Веселого Кута. Я в то время болел ангиной, говорил только шепотом, поэтому меня всюду сопровождал Москвин.
В палатке, задернутой маскировочной сеткой, кроме Шарохина, неожиданно для себя увидел командующего войсками фронта Малиновского. Представился ему.
— Здравствуйте! Присаживайтесь! Давно хотел познакомиться! — приподнявшись и подавая мне руку, сказал Малиновский. — Не скрою, доволен действиями вашего корпуса. [255]
— Благодарю, товарищ командующий. Очень рад! Постараюсь и впредь оправдать ваше доверие, — прохрипел я в ответ и показал на больное горло.
— Понимаю, понимаю, — кивнул головой Малиновский и пригласил меня присесть. — Ну что ж, докладывайте! Как дела у вас?
Приветливая встреча взволновала меня. Хотелось доложить многое, не только о сегодняшней обстановке на Ингульце, но и о прошлых боях, о героизме людей, о нуждах поредевших частей и дивизий и о многом другом. Но я не мог говорить.
— Кузнецов не сможет доложить, товарищ командующий, -сказал Шарохин. — Позвольте заслушать его начальника оперативного отдела. Вы готовы? — обратился он к Москвину.
— Точно так. Готов!
— Хорошо! — согласился генерал армии. Развернув на столике свою рабочую карту, Москвин стал докладывать о результатах ночного боя за плацдарм, а я следил за ним и иногда шепотом делал поправки.
— Дела у вас идут неплохо, — одобрительно заметил командующий фронтом, выслушав наш доклад, — Главное теперь — расширить плацдарм и прочно закрепить его. Долго мы сидеть на месте не собираемся, подготовимся и возобновим наступление. — А вам, — кивнул он мне, — пожелаю скорейшего выздоровления. Условимся так: вы форсируете Ингулец, прорвете оборону и разовьете успех на запад, а я со своей стороны, если к тому времени ваша болезнь не пройдет, обещаю положить вас недели на две в свой подручный госпиталь. Есть там у меня на примете один врач, он излечивает от всех болезней.
— У него болезнь не такая уж сложная. Справится, пожалуй, и медсестра, которая, конечно, помоложе и поинтереснее, -поддержал шутку Шарохин.
Командарм поставил передо мной задачу — захватить Родионовку, расположенную в четырех километрах западнее Ингульца.
— Это и плацдарм расширит и противника скует, — подтвердил и командующий фронтом.
Наступление я должен был провести 27 февраля. На подготовку оставался один день и две ночи. [256]
Ночь я провел на своем НП, на одиноком кургане восточное Ингулецкого. С кургана хорошо просматривались все населенные пункты вдоль берега, в том числе и Родионовка. Зато и курган тоже был виден отовсюду. И днем и ночью он курился, словно действующий вулкан: днем из него тянулась к небу струйка белесоватого дыма, а ночью сыпались искры.
Гитлеровцы догадывались о наличии здесь важного наблюдательного пункта и били по кургану не переставая. Сначала они накрывали курган батарейными очередями, а затем перешли на огонь отдельными орудиями. Все поле вокруг было изрыто воронками.
...Время за полночь. Затишье. Тускло догорает на столике одинокая свеча. Ее слабый свет падает на развернутую карту, на два телефонных аппарата, армейской и корпусной связи.
Из старших офицеров со мной на НП — Муфель и Москвин. Корпусной инженер Ильченко помогает Микеладзе переправлять у Марьяновки на паромах истребительно-противотанковый артполк, который по моему приказанию перебрасывается на правый берег Ингульца для усиления воздушнодссантиого полка и закрепления плацдарма.
С утра намечено провести рекогносцировку.
Накрывшись полушубком, я дремлю на единственной в блиндаже койке. Температура к ночи повысилась. Знобит. Мысль то и дело возвращается к сегодняшнему посещению командующего и задаче по расширению плацдарма. Мне хотя и неизвестны намерения высшего командования, но я понимаю, что на нашем фронте наступила оперативная пауза. И враг и мы измотаны. Люди нуждаются в передышке; необходимо пополнить материальные средства.
Но и временного, вынужденного бездействия терпеть никак нельзя, нужно с каждым днем, с каждым часом улучшать свое положение.
До меня доносится чей-то глуховатый голос:
— Генерал отдыхает?
— А что такое? -
Несчастье у нас на правом фланге. [257] -
При слове «несчастье» дремота быстро улетучивается. Я поднимаюсь.
— Товарищ генерал! Разрешите доложить? — спрашивает Муфель и после моего утвердительного кивка говорит: — Звонил из Марьяновки Ильченко, от Лозоватки, вдоль того берега, атаковал противник, захватил три батареи иптаповского полка, все, что мы смогли туда переправить.
— Как так? — раскрыв глаза, шепотом спрашиваю я склонившегося ко мне полковника.
— Захватили все двенадцать орудий.
— Да как же так? — Я никак не могу осмыслить случившееся. -Ведь там поблизости берег занимает наш сосед — гвардейская дивизия Петрушина.
Муфель пожимает плечами.
— И сам не знаю, как это могло произойти, — отвечает он.
— Уточните еще раз, — говорю я Муфелю. — Позвоните к Микеладзе. Утром поедем в Марьяновку и разберемся на месте. Доложите о случившемся в армию.
— Слушаюсь! [258]
Утром часов около восьми, оставив на НП Москвина, я вместе с Муфелем и адъютантом выехал в Марьяновку. Мы проехали вдоль лесной посадки, а потом, оставив машину, стали пробираться пешком. До Ингульца оставалось меньше километра. Сама река пряталась в глубоком русле, но весь противоположный берег с примыкающими к нему населенными пунктами был виден как на ладони.
Изогнутая линия нашего переднего края тянулась то вдоль левого берега, то пересекала реку и огибала небольшие плацдармы на противоположном берегу.
Не успели мы пройти и сотни метров, как сзади нас показались два «виллиса».
Остановив машины рядом с нашей, к нам направились Шарохин и Хитровский (командующий артиллерией армии), а вместе с ними два адъютанта и два автоматчика.
— Что вы делали ночью? Спали? — шумел командарм, приближаясь к нам. В таком возбужденном состоянии я видел его впервые. — Противник из-под носа пушки ворует, а они спят! Где ваша артиллерия? — напустился он на Муфеля.
Неожиданно в воздухе прошуршала минометная очередь, а затем между нами и машинами с треском крякнули разрывы. Осколки с ревом и свистом пронеслись над головами. Гитлеровцы наблюдали за нами. Еще бы! На виду три легковые машины и группа беспечных начальников — соблазнительные мишени!
Припав к земле, мы поползли в придорожную канаву.
— Смотри за командармом, отвечаешь головой, — шепнул я подбежавшему ко мне Пестрецову. На четвереньках и короткими перебежками выходили мы из зоны обстрела на южную окраину Марьяновки. Собравшись вместе, мы посмотрели друг на друга и, убедившись, что все целы и невредимы, рассмеялись.
Командарма как будто бы подменили, он опять стал самим собой.
— Куда же ты завел? Где противник? — спросил он меня.
— Я не заводил, вы сами приехали, — прохрипел я. — А противник, вот он, на противоположном берегу.
— Рядом? [259]
Шарохин огляделся и затем уже по-дружески отругал меня.
— Куда же тебя черт носит? Ты же командир корпуса, а не командир роты!
— А вы у Веселые Терны посадили меня еще ближе, на самый передний край, — напомнил я ему.
— Тогда нужно было!
— Сегодня тоже нужно. А как вы-то заехали?
— Мы случайно. Спросили у Москвина, он и показал. «Поехали, говорит, вдоль посадки». Ну и мы следом.
На курган к нам из Марьяновки пробрались Ильченко и командир пострадавшего иптаповского полка. Они и помогли нам разобраться в происшедшем. Оказалось, что ночью гитлеровцы, произведя перегруппировку, сосредоточили на юго-западной окраине Лозоватки до полка пехоты, несколько минометных рот и батарей. Лозоватка — огромный населенный пункт, насчитывающий почти две тысячи домов. Она раскинулась на обоих берегах Ингульца и растянулась на десять километров. Заметить перегруппировку в таком большом пункте, к тому же ночью, ни нам, ни нашему правому соседу не удалось.
Открыв огонь по переправе у Марьяновки, противник потихоньку спустился к берегу и, пробравшись к нашим батареям в тыл, внезапно атаковал. О результатах ночной атаки мы уже знали. Распространиться гитлеровцам южнее не дал находившийся на плацдарме гвардейский полк.
Командир артполка просил командующего простить ему оплошность и заверял, что материальную часть он ночью заберет обратно. Я поддержал его.
Все орудия стояли на своем месте, мы и сами хорошо их видели. Мы даже наблюдали, как к орудиям пытались пробраться гитлеровцы и как наша пехота и минометчики своим огнем старались не допустить их туда.
— Молодцы! — похвалил командарм гвардейцев. — Надо до ночи весь участок держать под огнем, а ночью атаковать и восстановить положение.
— Ночью вы должны овладеть Родионовкой и расширить плацдарм,- сказал мне Шарохин, — а вам, — повернулся он к командиру иптаповского полка, — приказываю вызволить свои пушки и поставить в строй, иначе пеняйте на себя. Ясно? [260]
Генералы, а за ними адъютанты и автоматчики, пригибаясь стали пробираться к машинам, а я с Муфелем и Ильченко приступил к планированию ночного боя.
Предстояло проехать еще к Микеладзе и Чиркову, увязать их действия, а затем сообщить о своем решении начальнику штаба.
Во второй половине ночи 27 февраля мы атаковали. Гвардейская воздушнодесантная дивизия смяла вражеские подразделения и, продвинувшись вперед, заняла двумя полками Родионовку, а одним повернулась фронтом на север и прикрыла свой обнаженный фланг.
Иптаповский полк с помощью гвардейцев отбил свои орудия. Гитлеровцы не смогли даже вынуть замков, и пушки находились в полной исправности. Командир полка сразу же пустил их в дело.
Дивизия Чиркова, расширяя свой плацдарм, полностью очистила от противника поселок Ингулецкий и Ленинцы. Продвинув свой правый фланг на тысячу метров, она стала закрепляться. Поставленная корпусу задача была выполнена.
Однако через сутки положение опять изменилось. Собрав все, что имелось под рукой из 62-й пехотной и 23-й танковой дивизий, и подтянув из тыла корпусной резерв — 257-ю пехотную дивизию, гитлеровцы с рассветом 28 февраля контратаковали. Их концентрический удар пехотой и танками был направлен против нашего, далеко выдвинувшегося на запад родионовского выступа.
Бой затянулся на весь день. Снова, как и на днепровском плацдарме, воздушнодесантная дивизия оказалась в чрезвычайно тяжелом положении.
Гудела артиллерийская канонада, несколько раз появлялись в небе и бомбили Родноновку вражеские самолеты, широкой лавой развертывались и атаковывали танки, а опорный пункт продолжал огрызаться огнем и контратаками. До темноты удерживали гвардейцы Родионовку и только ночью, получив приказ, прорвали кольцо окружения и пробились на плацдарм к своим частям.
Бой 28 февраля за Родионовку ослабил и нас и противника. Плацдарм на Ингульце шириной в 4 километра и глубиной в один километр мы все-таки сохранили. К тому же активными действиями мы приковали внимание [261] врага и отвлекли его от других направлений, где наши соседи готовили главный удар.
После боя за Родионовку на целых пять дней наступило затишье.
Понесшую большие потери воздушнодесантную дивизию я оттянул на восточный берег для доукомплектования и короткого отдыха, а на ее место на правый фланг корпуса выдвинул стрелковую дивизию Даниленко, сумевшую к этому времени привести себя в порядок.
6 марта, после небольшой оперативной паузы, войска фронта возобновили наступление. Главный удар был нанесен из района южнее Кривого Рога в общем направлении на Казанка, Новый Буг.
Форсировав Ингулец и прорвав сильную оборону гитлеровцев по его правому берегу, фронтовое командование ввело в прорыв конно-механизированные соединения с задачей рассечь вражеский фронт, выйти на Южный Буг и отрезать противнику пути отхода на запад.
За четыре дня наступательных боев войска фронта на направлении главного удара продвинулись вперед на 30 — 60 километров и расширили прорыв по фронту до 170 километров.
Наступление севернее Кривого Рога, где действовала армия генерала Шарохина, в первые три дня развертывалось медленнее и с гораздо меньшим успехом. Здесь у нас не было ни решающего превосходства в силах и средствах, ни механизированных соединений для развития успеха.
Приказ командарма на переход в наступление я получил 3 марта. Корпусу ставилась задача: прорвать подготовленную оборону и овладеть рубежом Могилы Рядовые, Родионовка, Могила Камова; в дальнейшем наступать в направлении Грузька.
Главный удар я решил нанести своим правым флангом — силами стрелковой дивизии Даниленко и гвардейской Чиркова в направлении Родионовка, Грузька. На левом фланге дивизия Чурмаева двумя полками продолжала прочно удерживать восточный берег, а ее третий полк перебрасывался на плацдарм, на стык с дивизией Чиркова, откуда вел наступление на юго-запад, сматывая оборону перед фронтом своей дивизии. Воздушнодесантная дивизий оставалась во втором эшелоне и предназначалась для развития главного удара. [262]
С точки зрения планирования, как будто сделано было все, и, тем не менее, сам прорыв и бой в ближайшей глубине оборины развивались медленно, с огромными для нас потерями и напряжением,
Противник оказывал ожесточенное сопротивление. И первые два дня корпус сумел выполнить только свою ближайшую задачу, а на третий день вышел на рубеж Ново-Лозоватка, Грузька, Григорьевна. Богоблагодатное — на глубину до 8 километров и по фронту до 15 километров.
На четвертый день, когда направление главного удара фронта выявилось уже резко, сопротивление противника стало падать и севернее Кривого Рога. Гитлеровцы вынуждены были отходить и на этом направлении.
С утра 9 марта начали нарастать и темпы наступления корпуса. Ингулец явился для нас как бы последним трамплином, оттолкнувшись от которого мы начали безостановочное движение вперед.
Свыше месяца продолжался наш 350-километровый путь от Ингульца до Днестра. За это время корпусу пришлось преодолеть огромные трудности весенней распутицы и бездорожья, провести много напряженных боев за населенные пункты, форсировать маленькие и большие реки.
Людей, транспорт, боевую технику засасывала липкая черная грязь. Люди и лошади выбивались из сил, моторы перегревались, колеса буксовали. Машины, израсходовавшие горючее, колоннами растянулись по дорогам.
Овраги и разбитые целинные дороги были запружены военной техникой, брошенной врагом. Рядом с тяжелыми орудиями стояли застрявшие в грязи тягачи, оставшиеся без горючего транспортные машины, поломанные повозки, и тут же валялись неубранные трупы людей и лошадей.
Трудности распутицы и бездорожья корпус почувствовал с первых же дней наступления. Сказались они в первую очередь в отставании артиллерии и тылов, в перебоях в питании. Уже через пять — шесть дней к 14 марта из общего количества дивизионной артиллерии боевые порядки сопровождало: в стрелковой дивизии Даниленко — 57%, в гвардейской Чиркова — 36% [263] и гвардейской Чурмаева — 33%, а всего в корпусе — 35%. т. е. одна треть всей дивизионной и приданной корпусу артиллерии; остальные две трети отстали.
А еще через пять — шесть дней, к 20 марта, при выходе корпуса на подступы к Вознесенску, в гвардейской дивизии Чурмаева осталось 3 орудия, в воздушнодесантной — 7 орудий и в стрелковой Даниленко, с приданным ей иптапом, — 8 орудий, т. е. по одной -две батареи на дивизию.
Полковая и батальонная артиллерия, следовавшая на конной тяге, сопровождала пехоту безотрывно.
Без артиллерии нельзя было решать боевых задач, а снизить темп наступления для ее подтягивания не позволяло высшее командование.
Было принято решение: часть артиллерии, штабы дивизий и частично дивизионный тыл перевести с автотяги на конную. Однако это хорошее мероприятие вызвало ряд осложнений — не хватало ни лошадей, ни упряжи.
Еще осенью, при переходе под Харьковом с конной тяги на автомобильную, мы всех высвободившихся лошадей и упряжь сдали в армейский тыл, а тот передал их во фронтовой тыл. Поэтому существенной помощи нам армия оказать не смогла.
И все же путем всевозможных комбинаций мы кое-что сделали, две — три батареи на дивизию перевели на конную тягу, и теперь они уже надежно сопровождали пехоту.
Сами командиры дивизий и их штабы, пересев с автомашин на верховых коней и повозки, тоже стали меньше отрываться от полков.
Перед всеми командными инстанциями, штабами и политорганами была поставлена задача — бороться за наличие в боевых порядках ста процентов батальонной и полковой артиллерии и не менее одной трети дивизионной.
И нужно сказать, что эти требования, начиная с Южного Буга, хотя и с большими усилиями, но были выполнены.
Несмотря на бездорожье, распутицу, непролазную грязь, войска показывали высокие образцы стремительного преследования. Наступление велось непрерывно днем и ночью, в любую погоду. Ночь, густые туманы и снегопады использовались для скрытного маневра [263] с целью обхода и охвата, нанесения врагу внезапных сокрушительных ударов.
Темпы преследования нарастали с каждым днем.
На 170-километровом отрезке пути от Кривого Рога до Вознесенска среднесуточный переход с боями достигал 16 — 20 километров, а от Вознесенска до Раздельной, когда корпусу пришлось наступать вслед за конно-механизированной группой фронта, он возрос до 25 — 30 километров.
Круглосуточные бои и безостановочное движение требовали от войск огромного напряжения, выносливости и героизма. Упорство воинов, их несгибаемая воля в достижении цели преодолели все препятствия. Люди выбивались из сил, валились от усталости с ног, а задачи свои выполняли.
В эти дни был ранен полковник Даниленко. На полтора месяца он вышел из строя. Во временное командование дивизией вступил начальник штаба полковник Сенин.
Вспоминается один курьезный случай, происшедший во время нашего наступления в гвардейской воздушно-десантной дивизии.
После длительной оттепели внезапно похолодало. Весь день шел густой снег. Степь покрылась белым пушистым ковром. Казалось, что снова возвратилась зима. К ночи снегопад прекратился.
Передовые подразделения гвардейцев-десантников вели бой за крупный населенный пункт Сталино. Ворвавшись на его северо-восточную окраину, они завязали уличные бои.
Продвигаясь вслед за передовыми частями, я медленно пробирался на «додже» по занесенной снегом дороге, Миновав кладбище, въехал на восточную окраину села. Для меня и передовой группы штаба комендант наскоро подготовил несколько крестьянских домиков. На западной окраине еще шел бой, а на восточной устраивались штабы, развертывались средства связи.
Войдя с морозца в натопленную хату, я почувствовал страшную усталость после бессонных ночей. Под утро, когда бой затих, я позволил себе короткий отдых. Через час — полтора меня подняла оглушительная автоматная стрельба. [265]
— В чем дело? — спросил я у адъютанта, вскакивав с койки.
— Не могу знать!..
Адъютант кинулся к телефонам и стал выяснять положение у начальника штаба, а я, накинув на плечи шинель, вышел на улицу.
Светало. Ветер стих. Небо прояснилось.
Автоматы заливались в центре села и дальше у его западной окраины. Разрывая их трели, раза два — три с треском ухнули ручные гранаты.
«Неужели контратака?» — подумал я.
Пока я размышлял, стоя на улице, а мой адъютант вел переговоры с начальником штаба корпуса и командиром дивизии, стрельба прекратилась.
Через десять минут мы узнали о причинах стрельбы.
Выбив противника из села и организовав преследование, гвардейские подразделения в темноте, по мере подхода, разводились по улицам и размещались по домам для обогрева и отдыха.
На рассвете подошли походные кухни с завтраком, улицы и дома после небольшого затишья вновь ожили. И тут выяснилось, что гвардейцы занимали не все дома, во многих из них спали гитлеровцы.
Узнав, что село занято советскими войсками, фашисты попробовали незаметно улизнуть. Но было уже поздно. Становилось светло, и появление их на улицах сразу же было замечено.
Наши войска быстро навели порядок. Видя безвыходность положения, двести гитлеровцев сложили оружие и сдались в плен.
Не раз смеялись потом гвардейцы-десантники, вспоминая этот случай.
История смешная, но могла она закончиться для нас печально.
Бои по прорыву промежуточных рубежей, при форсировании рек и за крупные населенные пункты и города войска корпуса вели главным образом ночью. Рассчитывать на успех в светлое время мы не могли: наши соединения и части были не так уж сильны. Численность дивизий со времени выхода на Днепр сократилась в два с лишним раза. Их боевой состав не превышал трех [266] тысяч человек. В дивизиях осталось немного артиллеристов, минометчиков, связистов, саперов, химиков и совсем мало пехоты: стрелков, автоматчиков, пулеметчиков — по 20 — 30 человек на роту.
Обычно бой протекал так. Наступая в своей полосе, дивизия наталкивалась на сопротивление противника. На лесных посадках и на окраинах небольших хуторов появлялись вражеские танки и самоходки и своим огнем преграждали путь нашим войскам. Колонна развертывалась. Вперед выдвигались головные подразделения и орудия сопровождения. Орудия прочесывали посадку, а пехота обтекала ее с флангов. Враг не выдерживал и отходил на промежуточный рубеж. Затем наши войска натыкались на подготовленную полосу, окончательно сковывались огнем и развертывались в боевой порядок. Пехота перебежками сближалась с противником и залегала. На этом бой замирал до вечера.
С наступлением темноты командир дивизии стягивал на избранное для прорыва направление все, что имел в своем распоряжении: полковую и дивизионную артиллерию и пехоту.
После некоторого затишья поле боя оживало. За артиллерийским налетом прямой наводкой следовал шквал автоматического огня. Пехота шла в атаку.
Неподготовленные к ночным боям гитлеровцы не выдерживали и откатывались. Наши войска преодолевали очередной промежуточный рубеж и получали возможность совершить следующий бросок вперед.
Пленные гитлеровцы отдавали должное умению советских войск вести ночные бои. Они говорили: «Днем русские ведут разведку передовыми частями, а узнав наши слабые места, стягивают к ночи главные силы и прорываются».
Наиболее напряженные бои корпус вел за город Вознесенск, за Южный Буг и под Раздельной.
Прикрываясь арьергардами, части 384-й пехотной, 24-й танковой и 16-й моторизованной дивизии противника к 21 марта отошли и заняли заранее подготовленный рубеж в 8 — 10 километрах ссверо-восточнее и восточнее Вознесенска. Фланги рубежа упирались в реку Южный Буг, опоясывая город полукольцом. Кроме перечисленных дивизий, в полукольце оказались также части 76-й и 257-и пехотных дивизий врага. [267]
Задачу на штурм Вознесенска, выход на восточный берег Южного Буга и форсирование его с ходу корпус получил еще 20 марта.
Развернув все четыре дивизии в один эшелон, я решил сломить сопротивление противника одновременным ударом во всей своей десятикилометровой полосе.
В 21.00 после короткой огневой обработки переднего края корпус атаковал.
Несмотря на огромные усилия, сломить сопротивление врага и выполнить поставленную задачу нам не удалось. За ночь дивизии смогли продвинуться лишь на 2- 3 километра.
С рассветом сопротивление противника возросло, и наши части вновь оказались скованы огнем. Особенно мешал огонь танков.
Наибольшего успеха за ночь добилась правофланговая 28-я гвардейская дивизия Чурмаева. Поднявшись к северу и выйдя за свою правую границу к селу Вороновка, она успешно форсировала Мертвовод и, повернувшись фронтом на юго-запад, заняла очень выгодное положение, охватывающее фланг противника.
Удачный маневр на правом фланге и форсирование Мертвовода привели к частичному изменению ранее принятого решения.
22 марта с наступлением темноты я произвел перегруппировку в сторону своих флангов и уточнил задачи дивизиям.
Дивизия Чурмаева прорывала оборону, нанося удар на юго-запад, в обход города справа. Она должна была овладеть районом железнодорожной станции Вознесенск и выйти на левый берег Южного Буга.
10-я гвардейская воздушнодесантная дивизия поднималась на север к Вороновке и, форсировав Мертвовод, снова опускалась на юг, становясь рядом с дивизией Чурмаева. Теперь она должна была нанести удар на юг, в направлении артиллерийских складов, и занять северную часть города. 15-я гвардейская дивизия Чиркова, не меняя своей полосы, наносила удар на юго-запад. Она последовательно решала ряд задач: сначала прорывала оборону, затем, выдвинувшись к Мертвоводу, с ходу форсировала его, а потом уж овладевала центром города и выходила на восточный берег Южного Буга, навстречу 188-й стрелковой дивизии Сенина.[268]
Дивизия Сенина, нанося удар своим левым флангом, должна была овладеть пригородом Болгарка, захватить железнодорожный мост и выдвинуть на западный берег Южного Буга в Стар-Кантакузенку сильный передовой отряд.
Таким образом, замысел боя сводился к охвату Вознесенска флангами с севера и юга, ночному штурму города и выходу на левый берег Южного Буга.
К сожалению, войска корпуса не смогли своевременно выполнить этот замысел. Противник оказался еще достаточно сильным, располагал танками, авиацией да к тому же опирался на многочисленные пригородные и городские постройки, а также на инженерные заграждения.
Силы корпуса были истощены, люди измотаны предшествующими боями, танков не было, часть артиллерии отстала, а имевшаяся в наличии плохо обеспечивалась боеприпасами.
Ослабли и наши командные кадры в звене батальон — рота. Офицеры, выдвинутые в ходе боев на должности комбатов и комрот, плохо справлялись с организацией боя. Все это не могло не отразиться на выполнении корпусом своей задачи. Бой затянулся.
Гитлеровцы стремились выиграть время и как можно больше своих сил оттянуть за реку,
Особенно ожесточенный бой разгорелся в районе железнодорожного моста. Туда с наступлением темноты вышел передовой отряд, а за ним — один из полков стрелковой дивизии. Отход врагу за реку был закрыт. Контратаки противника следовали одна за другой. Гитлеровцы контратаковали с двух сторон: из города и с западного берега. Три часа до последнего бойца удерживал мост передовой отряд.
Сжимаемые со всех сторон фашисты, не считаясь с потерями в живой силе и в боевой технике, продолжали пробиваться на правый берег.
Ночные бои за город обошлись притивнику недешево, много крови они взяли и у нас.
Вознесенск был полностью очищен от гитлеровских захватчиков только к 2.00 24 марта.
Выполнив задачу, корпус в то же утро перегруппировался к своему правому флангу и, выйдя на левый берег Южного Буга, стал готовиться к его форсированию. [269]
После Днепра Южный Буг явился для нас наиболее крупной водной преградой, которую мы должны были преодолеть. Оборонительные работы на правом берегу реки вражеское командование начало еще летом 1943 года. Оно рассчитывало остановить здесь наступление Советской Армии. Гарантией тому служили: широкое русло бурливой многоводной реки, высокий крутой правый берег, многочисленные лиманы и заранее созданные укрепления: траншеи, проволочные заграждения, минные поля, противотанковые препятствия.
Советское командование учитывало трудности форсирования Южного Буга и заранее начало готовить свои войска к их преодолению.
Части корпуса, ведя бои за Вознесенск, не забывали и о крупной волной преграде, преграждавшей подступы к обороне противника. В то время как наши пехотинцы и артиллеристы дрались за город, саперы готовили подручные средства для форсирования Южного Буга.
Подготовке личного состава корпуса к решению новой задачи очень помогло обращение Военного совета 37-й армии, которое заканчивалось пламенным призывом:
«...Товарищи! Боевые друзья!
Перед нами Южный Буг! К нему устремляются бегущие немцы. Они ищут спасения за выгодным водным рубежом. Мы должны разбить и эту надежду немцев! Перед вами задача — стремительно и умело, на плечах противника форсировать р. Южный Буг, продолжая уничтожать врага на правом берегу.
Мы переживаем волнующие, радостные дни. Близится лень полного освобождения Советской Украины. В боевых подвигах ваших рождается счастье народа, утверждается навеки свобода нынешнего и грядущих поколений. Вас увенчает слава доблестных освободителей Советской Украины и Молдавии. Ваше стремительное форсирование р. Южный Буг и неуклонное преследование и уничтожение врага на правом берегу принесут новую радостную весть нашей стране, откроют новую славную страницу побед Красной Армии, принесут счастье нашему народу...
Вперед, товарищи! И только вперед на полный разгром врага! [270]
Слава героям, доблестным освободителям нашей Родины!
Да здравствует свободная Советская Украина!
Да здравствует наша священная Родина!
Смерть немецким захватчикам!»
24 марта во второй половине дня была проведена командирская рекогносцировка. Со мной в рекогносцировке участвовали Москвин, Муфель, Ильченко. В дивизиях на рекогносцировке присутствовали комдивы, командующие артиллерией, дивизионные инженеры.
Снова, как и осенью на Днепре, все тщательно изучалось. Нас интересовали: свой берег, занятый противником правый берег, ширина реки, скорость ее течения, районы сосредоточения, подступы к реке и выходы на противоположном берегу, места десантных и паромных переправ, огневое обеспечение и многие другие вопросы.
У сопровождавших меня офицеров после успешного завершения ночного боя за Вознесенск — приподнятое настроение. Ильченко и Москвин, как всегда, обмениваются дружескими колкостями.
— На язык-то ты остер, посмотрим, каким окажешься на деле, -говорит Москвин, искоса посматривая на [271] инженера. — Южный Буг, брат, не какой-нибудь Тилингул или Мертвовод, с ним шутки плохи.
— А я и не собираюсь шутить. Позади Днепр, Ингулец, Ингул. Какие же это шутки? Останется позади и Южный Буг. Вот увидишь! — парирует Ильченко. — Поможет бог войны, и все будет в полном порядке, — кивает он головой на Муфеля.
— На бога надейся, а сам не плошай, — говорит Муфель. — У бога войны не так-то уж густо. Сам знаешь!
— Я и не плошаю. — Ильченко лукаво посматривает на меня. Он намекает на большую подготовительную работу саперов.
Действительно, пока шли бои за Вознесенск, приданные корпусу два инженерно-саперных батальона и все дивизионные саперы вели заготовку подручных переправочных средств. Использовав брошенные противником металлические бочки из-под горючего, саперы к началу форсирования изготовили около сорока плотов-паромов различной грузоподъемности (от 1,5 до 7 тонн). Конечно, это не то, что паромы на понтонах, но и на них можно переправлять от отделения пехоты до орудийного расчета вместе с орудием и тягачом. Правда, паромы на бочках не очень устойчивы, но мы мирились с этим. Лучшего у нас до сих пор ничего не было. Из табельного переправочного имущества на все четыре дивизии корпус имел всего шесть надувных лодок.
Кроме плотов-паромов, в корпусе имелось еще около двух десятков рыбачьих лодок, которые мы возили все время за войсками в дивизионных и полковых тылах. Пригодятся!
Во время рекогносцировки были окончательно утверждены места десантных и паромных переправ дивизий, выбрано место для корпусной переправы и для строительства деревянного моста, спланировано огневое обеспечение форсирования. Наличные переправочные средства распределили между дивизиями.
Основное внимание я сосредоточил на правом фланге корпуса, и 10-15 километрах северо-западное Вознесенска. Здесь, на 6-километровом участке от Акмечети до Бугских хуторов, реку должны были форсировать три дивизии.
На левом фланге, западнее Вознесенска, оставалась гвардейская дивизия Чиркова. Растянувшись вдоль [272] восточного берега на 8 километров, она своим центром занимала Бугское Село. С развитием форсирования на правом фланге я поднял дивизию севернее, в Бугские Хутора, где она переправилась через Южный Буг вслед за другими дивизиями и перешла во второй эшелон корпуса. Несколько позже командарм совсем вывел ее из состава корпуса в свой армейский резерв.
Форсирование Южного Буга началось в ночь на 26 марта.
Вечером, проверяя готовность дивизий, я вместе со своими помощниками прибыл па НП к Чурмаеву.
Вид у Чурмасва был усталый, генерал кашлял, чихал.
— Ты что, простудился, Георгий Иванович? — спросил я у него.
— Да, гриппую.
— Придется лечь в постель.
— Что вы? — удивленно посмотрел он на меня. — Разве можно в такое время?
— Ничего не поделаешь. Болезнь не считается ни со временем, ни с положением.
— Если позволите, то после форсирования. Сейчас никак не могу.
Состояние здоровья Чурмаева меня беспокоило. Он мог свалиться и выйти из строя в любую минуту.
Чурмаев был ветераном дивизии, прошел вместе с ней всю войну. Сначала он командовал полком, затем стал заместителем командира дивизии и, наконец, ее командиром. Он сжился с дивизией и не мыслил себя без нее.
И вот стоило комдиву заболеть, как это сразу же почувствовалось и в штабе, и в частях.
Начальник штаба дивизии был нерасторопен и малоопытен, а командиры частей, не имея указаний сверху, не торопились, считали, что время еще ждет.
Я вместе с командующим артиллерией и инженером остался у Чурмаева на всю ночь, чтобы помочь ему.
С наступлением темноты на берегу закипела работа: саперы спешно подносили переправочные средства, вязали плоты, спускали на воду лодки. Вытягивалась и занимала огневые позиции артиллерия, подводилась и рассчитывалась на рейсы пехота.
Связь с другими дивизиями работала безотказно. Контроль за их подготовкой я поручил Щекотскому и Москвину. [273]
Правый берег мы предполагали захватить внезапно без применения огня. Первым рейсом на плавучих средствах (лодках и плотах) переправлялись передовые отряды дивизии в составе усиленного стрелкового батальона. Они должны были бесшумно погрузиться, преодолеть под покровом ночи реку и также бесшумно высадиться. Закрепившись на том берегу, они в случае не обходимости могли вызвать для окаймления захваченных плацдармов и отражения контратак артиллерийский и минометный огонь.
Так мы планировали, но в действительности все получилось иначе.
На середине реки передовые отряды были обнаружены противником. Попав под шквал организованного огня, все они (кроме чурмаевского) повернули обратно, и, понеся значительные потери в людях и переправочных средствах, отнесенные течением в сторону на 400- 500 метров, прибились к своему берегу.
О новом рейсе в эту ночь мы уже и не думали. Надо было привести в порядок изрешеченные пробоинами плоты и лодки, подтянуть их на прежние места и дополнить из резерва. Заново требовалось готовить и людей,
От продолжения форсирования дивизией Чиркова Я отказался. На его участке слишком большим оказался снос по течению.
Передовой отряд чурмаевской дивизии, несмотря на огонь противника, достиг западного берега и закрепился на нем. Под прикрытием артиллерийского и минометного огня за ночь было сделано еще несколько рейсов. К утру на противоположном берегу, в двух километрах южнее Акмечети, у Чурмаева оказалась пехота двух полков. Продвинувшись на 200-300 метров, она закопалась в землю и стала отражать контратаки противника.
В следующую ночь форсирование продолжалось. Но мы изменили методы форсирования. Одновременно со спуском на воду переправочных средств и отчаливанием первого рейса подавлялась и оборона противника. Огонь по противоположному берегу вели из всех огневых средств, даже из пулеметов и автоматов переправляющихся подразделений.
Новый метод в условиях потери внезапности вполне себя оправдал. На огонь противника мы отвечали своим [274] огнем, массируя его на узких участках и создавая превосходство.
К утру 27 марта Чурмаев имел на противоположном берегу уже всю пехоту, Сенин — один полк и Микеладзе — два полка. Началось расширение плацдарма в глубину и в сторону флангов.
Особенно упорное сопротивление гитлеровцы оказали на подступах к хутору Незаможник. Они превратили его в сильный опорный пункт с тремя траншеями, опутали проволокой, опоясали минами. Нашей стрелковой дивизии несколько раз пришлось схватиться с врагом врукопашную и очищать от него траншеи штыками и гранатами.
На других участках плацдарма фашисты, поддерживаемые ударами с воздуха, неоднократно переходили в ожесточенные контратаки. И все же, как ни цеплялись гитлеровцы за берег, их участь была решена. Форсирование продолжалось.
В ночь на 28 марта корпус имел на западном берегу три дивизии, а днем сопротивление противника было сломлено окончательно. С рубежа Акмечеть, Ново-Кантакузенка части перешли в решительное наступление.
29 марта закончилась переправа подтянувшейся дивизионной артиллерии (около одной трети) и второго эшелона корпуса — гвардейской дивизии Чиркова. На восточном берегу пока оставались задержавшиеся из-за отсутствия горючего остальные две трети артиллерии и дивизионные тылы.
Таким образом, корпус решил еще одну очень сложную задачу — форсировал Южный Буг.
Бои 37-й армии под Раздельной явились составной частью Одесской операции, осуществленной войсками фронта в период с 28 марта по 14 апреля.
Командующий 3-м Украинским фронтом решил ударом войск правого крыла фронта: 57-й армией генерала Гагена, 37-й армией генерала Шарохина и конно-механизированной группой генерала Плиева — расколоть противостоявшую вражескую группировку, прижать к морю ее основные силы и овладеть Одессой. Главный удар наносился с рубежа Константиновка, Вознесенск, в общем направления на Раздельная, Страсбург. [275]
Войска левого крыла фронта получили задачу наступать на Одессу с востока, вдоль побережья Черного моря.
Во время прорыва обороны и в период преследования 82-й стрелковый корпус оказался в центре армейской группировки и на оси главного удара фронта. Устремившись вслед за подвижной группой фронта и вырываясь по отношению к другим соединениям армии углом вперед, корпус за шесть дней преследования продвинулся с боями на 150 километров.
В результате стремительного удара конно-механизированных соединений генералов Плиева и Жданова и следовавших за ними частей нашего корпуса 5 апреля был взят город и железнодорожный узел Раздельная.
Действовавшая на этом направлении группировка противника была расчленена на две части: одна продолжала с боями отходить на Тирасполь, другая, более крупная, была отброшена на юг, в направлении Одессы.
Из Раздельной гвардейские казачьи кавалерийские части Плиева и танкисты Жданова повернули на Страсбург, а оттуда на юг, в обход Одессы по левому берегу Днестра, а соединения корпуса продолжали выдвигаться на запад. На реке Кучукурган, в 10 километрах западнее Раздельной, наши войска уперлись в подготовленный противником оборонительный рубеж, где были остановлены огнем и контратаками.
Правее 82-го стрелкового корпуса, обходя Раздельную с севера, к реке Кучукурган выдвигался 57-й стрелковый корпус. Левее, в обход Раздельной с юга, наступали соединения 6-го гвардейского стрелкового корпуса нашей армии.
Около пяти часов утра 6 апреля в районе командного пункта стрелковой дивизии (6 километров севернее Раздельной) внезапно вспыхнул и разгорелся огневой бой с пробивавшимися из-под Одессы вражескими колоннами.
— Что там у вас творится? — спросил я у Сенина по телефону.
— Мимо двигалась вражеская колонна — до батальона пехоты и три — четыре танка. Мы ее обстреляли, она развернулась, залегла и ведет с нами бой.
Пока мы разговаривали, где-то южнее, на параллели Раздельной, и восточное также начал разгораться бой. [276]
— Что вы предполагаете делать дальше? — спросил я у Сенина.
— Подтяну полк второго эшелона и буду атаковать.
— Где он у вас?
— Недалеко отсюда, у разъезда Петровский. Решение комдива я утвердил. Кроме того, приказал ему организовать накоротке разведку и определить — нет ли еще где-нибудь поблизости гитлеровцев. Ночь, видимо, скрывала от нас многое. Так оно и оказалось.
Обходя Раздельную с востока, передовые колонны противника натолкнулись сначала на 20-ю гвардейскую дивизию (второй эшелон соседнего с нами 6-го гвардейского корпуса), наступавшую на уступе сзади и левее нас, а затем, проскочив по тылам наших боевых порядков, уперлись в нашего правого соседа.
К восьми — девяти часам утра обстановка стала проясняться.
Первая колонна (до 700 человек, 200 повозок и 4 танка), обстрелянная штабом Сенина, уклонилась от боя и, повернув на запад южнее Петровского, пересекла железную дорогу. Здесь, за железнодорожной линией, ее настиг полк второго эшелона дивизии. Он вынудил колонну развернуться и принять бой.
На помощь первой колонне подошла вторая, более многочисленная. Полк оказался между двух огней: противник был и с фронта, и с тыла. Причем гитлеровцы по численности и в огневом отношении превосходили полк в два — три раза.
Третья колонна, уткнувшись в штаб корпуса, была обстреляна нашими связистами, саперами и штабными офицерами. Она повернула на запад, туда, где дрался полк стрелковой дивизии. Положение с каждым часом осложнялось. Телефонная связь с дивизиями нарушилась. Доложив обстановку по радио, Сенин просил оказать ему помощь.
Точных данных о положении, создавшемся в тылу армии, не было и у командарма. Он без конца запрашивал наш штаб, а мы и сами не разобрались еще как следует в том, что происходит.
С утра гитлеровцы начали бомбить Раздельную и полосу к востоку от нее. Под бомбежку попал перемещавшийся штаб гвардейской воздушнодесантной дивизии. Осколком бомбы тяжело ранило генерала Микеладзе. [277]
С юга подходили еще несколько вражеских колонн. Это для них ударами с воздуха пробивался коридор на север. Все сильнее разгорался бой у левого соседа.
Командарм решил зажать прорвавшиеся колонны в узком коридоре между Малой Понятивкой и Раздельной, закрыть им пути выхода на запад и уничтожить.
20-я гвардейская дивизия 6-го гвардейского корпуса ударами на Раздельную и южнее — во фланг подходившим колоннам -вынуждала их развернуться.
Правофланговый 57-й стрелковый корпус развернул 92-ю гвардейскую дивизию франтом на юг и закрыл противнику путь на север.
Подошедшая 15-я гвардейская дивизия Чиркова развернулась на рубеже Малой Понятивки и повела наступление в направлении северной окраины Раздельной.
Нашему корпусу было приказано драться на два фронта: против гитлеровцев, отошедших за реку Кучукурган, и против группировки, прорывавшейся с юга.
Оставив на 12-километровом фронте по реке Кучукурган половину своих сил, я вторую половину повернул снова на восток и северо-восток.
Два дня, 6 и 7 апреля, шел ожесточенный бой а узком коридоре. За эти дни войска 37-й армии уничтожили до 12 тысяч и взяли в плен свыше 10 тысяч вражеских солдат и офицеров, захватили много транспорта и военной техники. Убитые и пленные принадлежали пяти немецким дивизиям.
В ночь на 10 апреля 82-й стрелковый корпус прорвал оборону на реке Кучукурган, а к полудню 11 апреля своими передовыми частями вышел на восточный берег Днестра, на подступы к Тирасполю, Суклее, Карагаша, Слободзеи Молдаванской.
Трудный путь весеннего наступления приближался к концу.