Взорванный рассвет
Я и несколько моих товарищей получили назначение в истребительный авиационный полк ПВО и были очень довольны. К тому же наш аэродром от города отделяло несколько десятков километров. «В любое воскресенье, — думал я, — можно съездить к семье — к Анне и шестилетнему сынишке Жене, да и к родителям заглянуть тоже». Но нас вскоре направили на курсы командиров звеньев.
Авиаторы жили в лесу, по-лагерному. Аккуратные ряды больших брезентовых палаток, широкие дорожки, посыпанные песком, деревянные грибки для часовых.
Принял нас начальник курсов, невысокий, плотного сложения капитан Евгений Евгеньевич Банщиков. Пожимая нам руку, он внимательно, изучающе оглядывал каждого.
— На каких самолетах летали?
— На «ишаках»...
— Зачем же так унизительно? — поморщился Банщиков.— И-16 хорошая машина. Валерий Павлович Чкалов — заметьте, сам Чкалов! — отзывался об этом самолете как о первоклассном истребителе. В Испании, на Халхин-Голе, на Хасане наш «ястребок» выдержал испытание боем. А вы говорите — «ишак». Кстати, вам и здесь предстоит летать на И-16, так что прошу любить и жаловать. Но сначала придется проверить ваши знания, позаниматься наземной подготовкой.
В тот же день нас познакомили с инструктором — старшим лейтенантом Николаем Котловым. Он посмотрел наши летные книжки, полистал личные дела.
— Да, маловато вы летали на боевых самолетах... Ну что ж, придется поднажать.
Летное поле было неподалеку от палаточного городка. [11]
— Вот наша стоянка,— с гордостью произнес Котлов.
Здесь царил образцовый порядок. Самолеты, темно-зеленые сверху и голубые снизу, стояли на аккуратно очерченных белыми линиями площадках. Винты всех машин были в горизонтальном положении, колеса упирались в тормозные колодки, выкрашенные в ярко-пурпурный цвет, на трубках Пито (воздухоприемники для прибора скорости) были надеты чехлы с красными треугольными флажками.
— Красиво снаружи! — вырвалось у Николая Савченкова.
— Да и внутри, товарищ лейтенант, подходяще,— парировал инструктор.— Самолеты только что получили с завода. Двигатель с форсажем. Слышали о таком? Включаешь его — и мощность мотора, а стало быть, и скорость самолета резко увеличиваются. Вот какая это штука!
Потом Котлов водил нас по рулежным дорожкам, взлетно-посадочной полосе и окраинам аэродрома. Он знал здесь каждую неровность, каждый бугорок и ямку и обращал на них наше внимание.
— Летное поле надо знать как свою ладонь, — говорил инструктор. — И подходы к нему тоже. Завтра возьмем машину и поколесим вокруг, а сегодня, вижу, устали вы. У нас хорошо здесь — лес, воздух свежий. Отдохните с дороги.— И он отпустил нас.
— Ну как вам курсы? — спросил я друзей. Николай и Петр переглянулись.
— Курсы как курсы, — пожал плечами Савченков. — На курорт смахивают. Нового мы тут ничего не узнаем.
— Не торопись с выводами,— резонно возразил ему Олимпиев.
Оба они в училище первыми освоили полеты по кругу и в зону, летали уверенно, грамотно и всегда получали одобрение Красовского и Пушко. На курсах нам предстояло совершенствовать летные навыки, научиться стрелять по наземным и воздушным целям, летать ночью, одним словом, приобретать мастерство, без которого нечего было и думать о должности командира звена. Все это так, но в душе я был не очень доволен сложившимися обстоятельствами. Мне хотелось сначала послужить в части рядовым летчиком. В самом деле, какой из меня [12] командир звена с таким скромным практическим опытом?! Чему я могу научить других?!
Я поделился своими мыслями с ребятами, но они возразили.
— В полку рядовыми летчиками служат вчерашние школьники, — сказал Олимпиев. — Мы уже старики по сравнению с ними: повоевали на финской, кое-что повидали.
Май клонился к концу, когда мы закончили теоретические занятия — изучили район полетов, инструкцию по эксплуатации аэродрома, сдали зачеты и приступили к полетам. Машины с форсажным устройством были намного лучше тех, на которых приходилось летать в Каче, и даже Савченков перестал называть их «ишаками».
Аэродром не смолкал ни днем ни ночью. Ночные полеты осваивал соседний полк. Это давало повод Петру еще раз напомнить Николаю о его безосновательном упреке в недостаточно активном действии наших авиаторов. Но Савченков и тут находил аргумент в свою пользу:
— Так не мы же летаем ночью, а соседи.
— Ну, милый, ты опять за свое, — разводил руками Олимпиев. — Дойдет очередь и до нас.
Когда я поднимался в ленинградское небо, мне хотелось петь от радости. В ясную погоду с высоты отчетливо просматривался весь город — золотые купола Исаакия, тонкие, устремленные вверх шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости, а к северо-востоку простиралась зеркальная гладь Ладожского озера, от которого голубой петляющей лентой тянулась красавица Нева.
Мы отрабатывали сложный пилотаж, столь необходимый в воздушном бою, совершали полеты по маршруту. Дни были заполнены до предела. Свободными оставались только половина субботы и воскресенье. Однако нагрузка не была для нас обременительной: каждому хотелось как можно быстрее выполнить учебную программу.
— Скоро ли стрелять? — спрашивали летчики Банщикова.
— В двадцатых числах июня, а там приступим и к ночным полетам. Всему свое время, — неторопливо и рассудительно отвечал [13] капитан.
По воскресеньям обычно ездили в Ленинград. Ходили по улицам и площадям, любовались архитектурным ансамблем города, величественными памятниками. Неизгладимое впечатление оставляли богатства музеев, особенно сокровища Эрмитажа.
Как-то я пригласил Николая в гости. Мы поехали на Фонтанку, где у своих родителей жила в ту пору Анна.
Савченков был убежденным холостяком и нередко говорил:
— Летчик должен быть свободным от семейных уз. К чему жене и детям разделять с ним тяготы службы? Сегодня он в лагерях, завтра на полевом аэродроме, послезавтра в другой части. Разве ему до семьи?
Дома нас встретили очень радушно. Особенно радовался Женька, которому понравился «дядя Савченков». Но дядя чаще всего посматривал на сестру Анны.
К вечеру Николай озабоченно сказал:
— Попроси, пожалуйста, Анну, чтобы она приехала в лагерь вместе с сестрой. Сделай одолжение... — И, улыбнувшись, добавил: — Закон диалектики: все течет, все изменяется. Так обещаешь?
Анна улыбнулась:
— Ладно, Николай, приедем, только, чур, с другими не назначать свидания! — И она шутливо погрозила ему пальцем.
В лагерь возвращались в приподнятом настроении.
И все шесть дней с нетерпением ждали предстоящего свидания. В субботу мы долго не могли уснуть. Тихая, теплая июньская ночь. Соловьиные трели в лесу. Над палаткам.и огромный купол неба, усеянный звездами. Дурманящие запахи невыкошенных трав.
— Коля, до чего же хорошо жить! — прошептал размечтавшийся Савченков.— Хоть стихи читай, только перед ребятами неудобно.
— А ты про себя,— также шепотом посоветовал я ему. — Говорят, успокаивает.
— Шутишь,— обиделся Савченков.— Конечно, у тебя все определенно в жизни: есть славная Аня, Женька... Счастливый ты!
Разбудила нас неистово оравшая сирена. Ее вой, казалось, заполнил все — палатку, подсвеченную только что взошедшим солнцем, весь легкий парусиновый [14] городок, лес, обрызганный росяной свежестью, аэродром в легкой голубоватой дымке.
— Здорово соседей будоражат! — крикнул Савченков.— Скоро и нас будут по тревоге поднимать на полеты. — Он перевернулся на другой бок, сладко зевнул и спрятал голову под подушку, чтобы не слышать яростного рева сирены.
Кто-то рывком распахнул брезентовый клапан нашей палатки, и в ту же секунду я увидел голову начальника штаба.
— А вы какого черта ждете?! — зло выругался он. — Тревога вас не касается, что ли?!
Я сдернул одеяло с Николая. Через минуту все, кто был в палатках и во всем лесном лагере, — летчики, техники, механики, придерживая противогазные сумки, бежали на аэродром.
Нестройный топот сапог рассыпался горохом в потревоженной гулкой рани. Со стороны БАО (батальон аэродромного обслуживания) тоже бежали красноармейцы и командиры. Из полевого автопарка доносилось чиханье и гудение автомашин, грузовых и специальных — стартеров, бензо- и маслозаправщиков.
На стоянке летчики помогали техникам и механикам снимать чехлы с самолетов, оружейники открывали люки, капоты, заряжали пулеметы, электрики и прибористы контролировали оборудование в кабинах.
Когда самолеты были приведены в боевую готовность, нас построили недалеко от стоянки. Пришли капитан Банщиков с незнакомым майором.
— Война, товарищи...— сказал майор. — Фашистская Германия напала на нашу Родину. Сегодня ночью гитлеровцы бомбили...
Он перечислял города, подвергшиеся бомбардировке, говорил о священной ненависти к врагу, о том, что мы обязательно разобьем фашистов на их собственной территории. Но мы уже больше ничего не воспринимали. Страшная весть потрясла всех.
Банщиков приказал разойтись по самолетам. Дежурные летчики сели в кабины.
В ожидании боевого приказа я думал о том, что сегодня должны были приехать Анна и ее сестра, но теперь, вероятно, не приедут, что мы не доучились на командиров звеньев, не успев отработать упражнения по [15] стрельбе, не освоили полеты в ночных условиях, что сейчас не мешало бы получить те самые истребители, которые находятся на заводских конвейерах...
В тот день мы так и не получили никакого приказа. Поочередно дежурили в кабинах самолетов, а в промежутках между сменами лопатили землю — отрывали щели позади стоянки машин. К полудню из города вернулись все, кто был в увольнении, и тоже приступили к земляным работам. Прибывшие ничего нового сказать не могли.
На следующее утро курсы командиров звеньев расформировали и летчиков распределили по боевым полкам. Вместе со своим вчерашним инструктором Николаем Котловым я готовился к перелету на аэродром, откуда прибыл сюда. Минут за пятнадцать до вылета ко мне подбежала встревоженная Аня. Все-таки приехала!
— Коля... Опять война? — только и могла выговорить она.
Но разговаривать нам было некогда: подъехал капитан Банщиков и сказал, что пора улетать. Я пообещал жене заглянуть вечером домой, просил ее не волноваться самой, не расстраивать родителей и сына.
— Я еду в город, садитесь, подвезу, — предложил капитан.
Анна уехала, а через несколько минут взлетели мы с Котловым. Кажется, это был один из последних полетов в мирном ленинградском небе. Я особенно остро воспринимал красоту родного города, который вскоре тоже стал солдатом и потом долго, очень долго стоял в дыму и огне, холодный и голодный, но все-таки не упал на колени, выстоял, одолел лихолетье.
Вечером мне разрешили съездить на побывку к семье. И этот вечер тоже был одним из последних вечеров в еще мирном, но уже встревоженном войной городе. «Вчера» и «завтра» были разделены резкой гранью, нарушившей все планы, расчеты, мечты, поломавшей привычный уклад жизни.
По возвращении из города я узнал, что вместе с другими летчиками меня назначили в 191-й истребительный авиационный полк, во главе которого были майор А. Ф. Радченко и батальонный комиссар А. Л. Резницкий. Полк стоял северо-западнее Ленинграда. Знакомое [16] для меня летное поле: здесь базировалась часть, в которой я служил во время финской войны.
В полку было три эскадрильи и около шестидесяти летчиков. Более половины из них — выпускники Качинского училища. Капитана Банщикова назначили командиром эскадрильи, а Николая Котлова — командиром звена. Познакомился я и с новыми ребятами — Павлом Шевелевым, Василием Добровольским, Александром Савченко и другими.
Жили мы в военном городке, в деревянных двухэтажных и одноэтажных домах. Скоро в гарнизон из Ленинграда переселились и наши семьи. Анна была рада двухкомнатной квартире на втором этаже.
— Одна комната моя,— по-хозяйски распорядился сын, — а другая ваша. Дедушка и бабушка теперь будут жить отдельно. Ну и пусть, здесь лучше: самолеты рядом. Папа, ты покатаешь меня на «ястребке»? Тогда я всем ребятам расскажу, что летал вместе с тобой. А то какой же я сын летчика, если самолета близко не видел, правда? А потом, когда ты меня научишь, мы будем вместе воевать против фашистов. — И Женька погрозил своим маленьким кулачком.
Слушая «воина», я прикреплял на стенке черную тарелку репродуктора и старался скрыть свое смущение. Милый лопотун, он и не знал, как тяжело, горько было от того, что ему, шестилетнему ребенку, война отравляет детство, внушает понятия, о которых лучше было бы никогда не иметь представления...
В репродукторе что-то захрипело, заклокотало, словно перед тем, как заговорить, кто-то откашливался, потом послышался голос диктора, объявивший, что сейчас будет исполнена новая песня композитора А. В. Александрова на слова В. И. Лебедева-Кумача. Закончив два военных училища, я знал много патриотических песен, но такой, как «Священная война»,— суровой, волнующей, набатной — никогда не слышал.
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война.
На глаза Анны навернулись слезы. Даже Женька, перестав суетиться, стоял и молча смотрел в репродуктор очень серьезными, не по-детски серьезными глазами. Потом он достал плакат, который я принес с аэродрома, и сказал:
— Папа, повесь на стенку рядом с радио.
Это был знаменитый плакат художника И. М. Тоидзе «Родина-мать зовет!».
...К началу Великой Отечественной войны авиация ПВО Ленинграда была в подчинении начальника ВВС Ленинградского военного округа и состояла из 3-й и 54-й истребительных авиадивизий. Последняя состояла из пяти полков — 191, 192, 193, 194 и 195-го.
В соответствии с приказом Народного комиссара обороны от 19 июня 1941 года на базе этих дивизий началось формирование 7-го истребительного авиакорпуса ПВО. В канун войны ему были приданы 39-я истребительная и 5-я смешанная авиадивизии. Командовал корпусом Герой Советского Союза полковник С. П. Данилов, военным комиссаром был бригадный комиссар Ф. Ф. Веров, начальником штаба — полковник Н. П. Абрамов.
7-й авиационный корпус в оперативном отношении подчинялся командиру 2-го корпуса ПВО генерал-майору М. М. Процветкину.
Это имело исключительно важное значение для целеустремленного применения истребительной авиации и зенитной артиллерии в системе противовоздушной обороны Ленинграда.
С первого дня войны истребительная авиация ПВО установила над городом и на подступах к нему круглосуточное патрулирование в воздухе, а на аэродромах находились в боевой готовности дежурные группы самолетов. Но по мере увеличения надежности обнаружения воздушного противника радиолокационными станциями «Редут» и РУС-2 создалась возможность более или менее своевременно поднимать в воздух дежурные группы истребителей. Впоследствии это позволило сократить патрулирование над городом,
...В ночь на 23 июня противник предпринял первый налет на Ленинград со стороны Карельского перешейка. [18]
Бомбардировщики летели на низкой высоте двумя группами по семь-девять самолетов в каждой. Зенитная артиллерия встретила воздушных разбойников плотным огнем и сбила пять бомбовозов. Особенно радовались мы тому, что один «Хейнкель-111» был уничтожен с первой же атаки летчиком 158-го истребительного авиаполка лейтенантом Андреем Чирковым. Кстати, через день Андрей и его товарищи на дальних подступах к городу блестяще провели воздушный бой с превосходящей по численности группой противника и одержали внушительную победу — сбили четыре фашистских истребителя.
24 июня командир эскадрильи того же полка старший лейтенант Петр Покрышев вылетел на перехват вражеского разведчика «Юнкерс-88» и поджег его над своим аэродромом.
— Как видите, друзья, — собрав летчиков на беседу, сказал батальонный комиссар А. Л. Резницкий, — наши соседи бьют хваленых гитлеровских асов. Я уверен, что и мы сумеем, дать достойный урок обнаглевшему врагу.
— У соседей хорошие машины — «Яковлев-1»,— послышалась чья-то реплика.
— Ну что ж, — согласился комиссар, — у «яка», действительно, скорость больше, чем у И-16, на сто пять километров, и дальность полета — на сто тридцать, и вооружение у него мощнее: пушка «Швак» и крупнокалиберный пулемет. Однако дело, как вам известно, не столько в технике, сколько в людях, в их моральной стойкости, цели, за которую они борются...
— Да что там! — вступил в разговор лейтенант Шевелев и посмотрел в сторону летчика, бросившего реплику. — Со временем и нам дадут новые машины. А сейчас надо воевать на тех, которые есть. Главное — трезвый расчет, смекалка, тактика.
Павла поддержали другие летчики. Затем батальонный комиссар зачитал текст обращения командования и политотдела 2-го корпуса ПВО, в котором выражалась уверенность, что все бойцы, командиры и политработники еще теснее сплотятся вокруг Коммунистической партии и Советского правительства и с честью выполнят священный долг перед Родиной.
В первых числах июля, когда бои начались на дальних подступах к Ленинграду, мы стали летать на прикрытие [19] наших войск, населенных пунктов, аэродромов и других объектов. Изредка происходили встречи с вражескими самолетами, но ни одной сбитой машины на нашем счету еще не было.
Майор Радченко объяснял это тем, что летчики, никогда не стрелявшие по «юнкерсам» и «мессершмиттам», открывали огонь со слишком большого расстояния.
...Над аэродромом взвилась сигнальная ракета.
— По самолетам!
Мы бросились к машинам. Воентехник 2 ранга Николай Зайчиков, обслуживавший мой И-16, доложил, что машина готова, и помог мне надеть парашют. Моими ведомыми были Николай Савченков и Александр Савченко.
В летнее время моторы запускались хорошо, и вскоре аэродром гудел, как потревоженный улей. Мы взлетели и взяли курс на Красное Село, чтобы отразить налет вражеских бомбардировщиков.
Их было много, Ю-88. Шли они клином звеньев.
Отдаю ручку управления от себя, и самолет со снижением устремляется вниз. Ведомые не отстают, держатся плотно. Разгоняем машины до максимальной скорости и резко взмываем вверх. Помня наказ командира полка, сближаюсь с одним из самолетов ведущего звена гитлеровцев метров на сто семьдесят — сто пятьдесят и открываю огонь по наиболее уязвимым местам — двигателям. Моему примеру следуют Николай и Александр. Но «юнкерсы» продолжают лететь.
Свалив самолеты на крыло, уходим вниз, набираем скорость и повторяем атаку. Еще один заход. На этот раз «юнкерсы» яростно отстреливаются. Машина Савченкова закувыркалась и начала беспорядочно падать. С тревогой слежу за ней. К счастью, происходит чудо: самолет ведомого выравнивается над самой землей и садится на площадку возле Финского залива — недостроенный стадион.
Вернулись измотанные, злые. Даже не хотелось вылезать из кабин. Ко мне подошел капитан Банщиков.
— Где Савченков? — тревожно спросил он. Я ответил. Комэска сейчас же послал машину на стадион.
— В чем дело? Расскажи подробнее. [20]
Я ударил кулаком по стволу «Шкаса»:
— Из этих пулеметов только зайцев бить!
— С какой дистанции вел огонь?
Я ответил.
— Куда бил?
— В моторы снизу, чтобы попасть в топливные насосы. Трижды заходил в атаку...
Вылет Василия Добровольского в тот день тоже оказался неудачным. Стали по схемам более детально изучать вражеские самолеты. Многие места у них защищены броней, пробить которую могут только пушечные снаряды. Менее всего на «Юнкерсе-88» защищены топливные насосы под двигателями и кабина, а на «Мессершмитте-110» — верхняя часть кабины.
— Но ведь мы стреляли именно по насосам! — сказал я,
— Я тоже бил снизу по моторам, а толку чуть, — махнул рукой лейтенант Добровольский.
Решили, что основная причина неуязвимости Ю-88 — малый калибр нашего оружия. Было принято решение: техники, механики, специалисты передвижных авиамастерских (ПАРМ), не прекращая боевой работы, должны смонтировать на И-16 реактивные установки — по три снаряда под каждой плоскостью. Ребята не ушли с аэродрома до тех пор, пока не выполнили задание. Мы облетали самолеты, провели учебные стрельбы — машины стали немного тяжелее, зато огневая мощь их заметно возросла.
Уроки первых воздушных боев, эрэсы сделали свое дело. Вскоре пришла радость первой победы. Шестерка наших истребителей во главе с командиром эскадрильи капитаном Жуйковым сбила два немецких самолета — бомбардировщик Ю-87 и истребитель Ме-109. Среди победителей были и мои друзья Николай Савченков, Петр Олимпиев и Георгий Новиков (настоящее имя Новикова — Егор, но мы все звали его Георгием).
Весть о том, что сбиты два фашистских самолета, сразу облетела весь полк. Возле машин, только что вернувшихся с боевого задания, собрались летчики, техники, мотористы. [21]
Оживленно жестикулируя, Петр Олимпиев подробно рассказывал о воздушном бое:
— Мы полетели на прикрытие наших войск южнее Ленинграда. Высота полторы — две тысячи метров. Одно звено вел капитан, другое — Георгий Новиков. Я держался справа от Жуйкова. Смотрю, над станцией Вырица Новиков покачал крыльями: «Внимание!» (в то время на самолетах И-16 еще не было радиостанций). Что такое? Оказывается, с юго-запада на такой же высоте, как и мы, шла шестерка Ю-87. Жора с ребятами кинулся навстречу бомбардировщикам, а мы остались в заданном районе. Вражеские бомбовозы шли, конечно, с прикрытием. Сверху на звено Новикова бросились «мессершмитты» и отсекли путь к «юнкерсам». Начался бой. А бомбардировщики тем временем изменили курс и через несколько минут показались над Вырицей с северо-восточной стороны.
— Тут-то мы и ринулись на перехват, — тряхнул огненным чубом Петр. — Капитан пошел в атаку на ведущего «юнкерса». Тот, видимо, струсил, побросал бомбы не долетев до цели и повернул на юг. За ним поспешили остальные.
— А как же «мессеры»? — задал кто-то вопрос.
— Два из них бросились на выручку к бомбардировщикам, — ответил Олимпиев. — Со снижением оторвались от своей группы, потом взмыли свечой и атаковали самолет Жуйкова. На какой-то момент они как бы зависли, и я рубанул по ближайшему. Савченков помог. «Месс» медленно перевалился через крыло, клюнул носом, задымил и резко пошел вниз. Второй Ме-109 бросил напарника на произвол судьбы. Немцы, оказывается, трусливы, когда у них нет численного превосходства. У нас бы никто не позволил себе такого свинства. А у них — каждый за себя, если надо спасать свою шкуру. Петр помолчал несколько секунд. Потом продолжал:
— Капитан Жуйков ударил по мотору удиравшего Ю-87. Крестоносец задымил, потерял скорость. Новиков, подоспевший к нам со своим звеном, добил его над лесом.
— Одним словом, два — ноль, — коротко подытожил Савченков.
Батальонный комиссар Резницкий, уже давно подошедший к самолету Олимпиева, вместе со всеми слушал [22] рассказ Петра. А когда тот умолк, обнял его и расцеловал. С Николаем и Георгием тоже расцеловался.
— Спасибо, друзья, вы открыли боевой счет полка. Верю, что о наших летчиках заговорит весь Ленинград, весь фронт.
Вечером на аэродроме появились корреспонденты газеты «На страже Родины», и героям дня пришлось еще раз повторить историю сегодняшнего боевого вылета. [23]