Последние рубежи
Войска, несколько дней отражавшие самый сильный и яростный с начала Сталинградской обороны натиск врага (это не коснулось лишь левого фланга армии), острейше нуждались в передышке. Необходимо было закрепиться на изменившихся позициях, привести в порядок донельзя измотанные и поредевшие части, а некоторые перегруппировать, укрепить ослабленные стыки. Но этому-то и старался всячески помешать противник. Не достигнув своих целей «генеральным штурмом» и не в состоянии его повторить, он продолжал атаки на ряде участков. При этом мы знали — резервы у Паулюса еще есть.
У нас с резервами обстояло неважно. Маршевое пополнение прибывало, однако не в таком количестве, чтобы возместить потери последних дней. Все части, действовавшие в заводском районе, потеряли много командного состава, политработников, штабистов. И неудивительно: они все чаще сражались в общем строю, особенно если приходилось отбивать атаки на командные пункты и штабы.
Трудно стало с командным составом уже и в дивизии Людникова, провоевавшей в Сталинграде считанные дни. Выбыл из строя тяжело раненный командир 344-го стрелкового полка Реутский, недавний преподаватель тактики на курсах «Выстрел». Людников смело вверил полк старшему лейтенанту Коноваленко из штаба дивизии. Только попросил побыстрее дать ход представлению того к званию капитана, сообщив, что «шпалы» ему уже вручил.
138-я дивизия оборонялась активно, переходила в контратаки, брала трофеи и пленных. Но выбить гитлеровцев из захваченной части завода «Баррикады» — а Людникову ставилась именно такая задача — ей не удавалось. [262]
Тем временем вновь появилась надежда, что положение армии облегчат контрудары соседей. Начали наступательные действия северо-западнее Сталинграда войска Донского фронта, а южнее — 64-я армия.
Из штаба 64-й, от Ивана Андреевича Ласкина, прибыл майор-оператор, чтобы подробно проинформировать нас о готовящемся у них наступлении, договориться о возможном взаимодействии. Контрудар на юге опять планировался в направлении Купоросного, Зеленой Поляны, Песчанки, весьма близких к нашему левому флангу, и на этот раз более значительными силами, чем прежде.
Ударная группа 64-й армии атаковала противника 22 октября. Когда вокруг становилось потише, наши штабисты выходили из блиндажей и прислушивались к орудийному гулу, который доносился с юга. Бои шли в каких-нибудь пятнадцати километрах от нас, в южных пригородах Сталинграда... Полковник Герман докладывал, что гитлеровцы, по-видимому, перебрасывают туда некоторое количество танков и 100-ю легкопехотную дивизию.
Но ни южные наши соседи, ни северные, перешедшие в наступление несколько раньше, и на этот раз не смогли достигнуть сколько-нибудь существенного территориального успеха. Как и при прошлых контрударах, враг оказал и тем и другим ожесточенное сопротивление. Тем не менее одновременные активные действия против обоих флангов фашистских войск, осаждавших Сталинград (а 64-я армия вскоре возобновила их вновь), задержали предпринятую Паулюсом перегруппировку, помогли нам собраться с силами.
Из тяжелых боев первой половины октября были сделаны и некоторые практические выводы, касавшиеся управления армией. Что наш КП и штаб должны находиться и впредь на правом берегу, рядом с войсками, сомнению не подвергалось. Однако следовало все же иметь и запасной орган боевого управления, менее уязвимый для противника. И мы создали его на базе уже существовавшего (и столько раз выручавшего нас!) запасного заволжского узла связи, имевшего к тому времени, помимо мощных радиостанций, систему проводных линий, радиально расходившихся — через Волгу, под водой — ко всем основным соединениям армии. Туда перевели небольшую группу оперативных работников штаба во главе с комбригом Н. С. Елисеевым, которая держала с нами [263] непрерывную связь, была в курсе всех изменений обстановки, вела параллельные рабочие карты.
Насколько помню, мы не называли эту группу запасным КП, однако фактически имели там подготовленных дублеров заместителя начальника штаба, начальника оперативного отдела. И уверен: если бы наш КП на правом берегу попал под вражеский удар и вышел из строя, Елисеев и его помощники обеспечили бы новому командованию возможность принять управление армией, так сказать, «на ходу», без опасной в подобных случаях паузы.
Комбриг Елисеев оказался весьма подходящим для этой работы. Вскоре Н. С. Елисееву было присвоено звание генерал-майора. После завершения Сталинградской битвы Николая Сергеевича отозвали из армии на прежнюю, преподавательскую работу, но уже не в Академию имени М. В. Фрунзе, из которой он ушел на фронт, а в Академию Генерального штаба.
С 23 октября главным объектом вражеских атак (при неослабевающем нажиме на группу Горохова) стал завод «Красный Октябрь» — старейший из трех сталинградских промышленных гигантов и последний, на территорию которого еще не ступала нога гитлеровского солдата.
Что противник, застряв на «Баррикадах», попытается пробиться к Волге на соседнем участке, представить было нетрудно. На подступах к «Красному Октябрю», расположенному южнее «Баррикад», появилась 79-я пехотная дивизия графа фон Шверина, действовавшая до того против войск Донского фронта. Было известно, что это кадровая немецкая дивизия, недавно пополненная, что в ее составе есть полки имени Гитлера, имени Гинденбурга...
Для нас удержаться на «Красном Октябре» означало, помимо всего прочего, удержать переправу, без которой армия не могла существовать. Основной силой, оборонявшей этот завод, была 39-я гвардейская дивизия генерал-майора Степана Савельевича Гурьева. Прикрывала «Красный Октябрь» своим левым флангом и 193-я стрелковая дивизия генерал-майора Федора Никандровича Смехотворова, сохранившая к тому времени не более трети своего боевого состава.
Дивизия Гурьева держала здесь оборону уже три недели. Ведя бои на подступах к заводу, она готовила к [264] обороне и его цеха, «врастала» в них. К слову сказать, дивизия, вобравшая в свои ряды всех оставшихся на «Красном Октябре» рабочих и сражавшаяся здесь до конца, до победы, накрепко «вросла» и в историю славного завода. Недаром в Краснооктябрьском районе нынешнего Волгограда, рядом с улицей, носящей имя сталевара Ольги Ковалевой, есть улица, название которой — 39-я Гвардейская.
Гурьев и Смехотворов знали, что от противника следует вот-вот ждать не таких атак, как в последние три-четыре дня, а посильнее: и штарм предупреждал, и собственная разведка доносила о том же. В 39-й дивизии успели провести делегатское партийное собрание. Начальник политотдела Я. И. Дубровский послал всех своих людей в передовые подразделения. И — вовремя!
Наступление на «Красный Октябрь» гитлеровцы начали с ночных атак, похожих на разведку боем. Все они были отбиты. Утром же, но не на рассвете, а в 10 часов, после мощной артиллерийской подготовки, подверглись атакам пехоты и танков сразу несколько участков на правом крыле армии. И вскоре определилось, что основной удар направлен на «Красный Октябрь». Вдоль Центральной и Карусельной улиц немцы двинули в бой свою свежую дивизию с тяжелыми танками.
В некоторые часы 23–24 октября все выглядело снова почти так, как восемь — десять дней назад. Так же массированно действовала фашистская авиация, и от бомбежек и штурмовок с воздуха у нас было больше всего потерь. Досталось и новому командному пункту армии, хотя ничто не давало оснований считать, что его место раскрыто, — просто бомбился весь район. В расположении КП погибло пятнадцать человек, было разбито несколько раций. Телефоны вышли из строя вовсе. Но «Красный Октябрь» был близко, и с частями Гурьева и Смехотворова без особых перебоев поддерживалась живая связь.
Гвардейцы Гурьева дрались доблестно — иначе не скажешь. Подразделения, которые оказывались отрезанными от батальонных и полковых КП, держались с прежней стойкостью. Командные же пункты оставались на прежних местах, даже если гитлеровцы подступали к ним вплотную. И наседавший враг отбрасывался назад.
Командир полка Василий Андреевич Лещинин потом рассказывал: [265]
— Перед КП второго и третьего батальонов мы насчитали по сорок — пятьдесят трупов фашистских солдат. Прорывались сюда и танки. Но и с танками справлялись, подрывали их. Отбившись, комбаты первым делом принимались выяснять, что стало с передним краем, где он теперь. А он — там, где и был, все роты выстояли.
Да только ли до батальонных КП прорывался враг! Связываюсь по радио с генералом Гурьевым и узнаю, что бой идет у командного пункта дивизии, до штольни, где он помещается, долетают немецкие гранаты... Помощи Степан Савельевич не просит, ему известно: резервов у нас нет. Все же ему послали на подмогу единственное, что могли, — поднятую по тревоге роту батальона охраны штаба. С ней пошел и мой ординарец Владимир Ковтун.
Дивизия Гурьева удержала рубежи перед «Красным Октябрем». Выйти к заводской территории напрямик, с запада, противнику не удалось. Однако он прорвался к заводу в обход, с северной стороны, — через еще более поредевшие боевые порядки 193-й дивизии. «Красный Октябрь» — вслед за Тракторным и «Баррикадами» — стал полем боя.
Ворвавшись на территорию «Красного Октября», где гвардейцы Гурьева удерживали основные цеха, немцы одновременно продвинулись севернее завода к Волге. Преодолей они оставшиеся до берега последние сотни метров — и дивизии Гуртьева и Людникова оказались бы отрезанными, как раньше группа Горохова...
У Горохова положение тоже ухудшилось: враг возобновил попытки расколоть фронт наших бригад. Тяжело было и на «Баррикадах», особенно в юго-восточном углу заводской территории, где на позициях, господствующих над Волгой, важных для прикрытия переправы, оборонялись совсем обескровленные части Гуртьева. «В полку майора Чамова 36 активных штыков», — доносили из штаба 308-й дивизии.
Об ожесточенности разгоревшихся с новой силой боев, о том, чего стоило сдерживать очередной натиск противника, дает представление такая цифра: за 23 и 24 октября мы эвакуировали на левый берег 1894 раненых. И это были еще не все раненые, часть оставалась в убежищах на нашем берегу.
Сама транспортировка стольких раненых через непрестанно обстреливаемую, всю ночь освещаемую ракетами [266] Волгу являлась непростым делом. Перевозили их главным образом небольшие речные пароходы. Счастливым считался у эвакуаторов пароходик «Ласточка», который с 18 по 25 октября благополучно вывез больше тысячи раненых.
Я не сказал еще, что 20 октября была выведена в резерв фронта давно знакомая читателю 112-я стрелковая дивизия подполковника И. Е. Ермолкина, остатки которой после прорыва немцев у Тракторного оказались в расположении Северной группы. За Волгу убыли, правда, фактически одни штабы и совсем немного строевых командиров. Отрадно было, что хоть эта горсточка ветеранов останется под знаменем дивизии, призванной возродиться для новых боев. А двух способных молодых офицеров — капитана Николая Скляренко и старшего лейтенанта Александра Безъязыкова, которым в тяжелейшей обстановке было вверено по полку, представилась возможность послать прямо из огненного Сталинграда на ускоренный курс военной академии.
Теперь, 25 октября, Военный совет армии вынужден был констатировать, что 193-я дивизия Смехотворова, 308-я Гуртьева и особенно 37-я гвардейская Жолудева исчерпали свои боевые ресурсы и нуждаются уже не в маршевом пополнении, а в замене целиком (напомню: две последние прибыли к нам в составе менее половины штатного). Командарм Чуйков передал по телеграфу просьбу командующему фронтом сменить эти соединения двумя полнокровными дивизиями с противотанковой артиллерией.
Вышло так, что наша просьба встретилась с принятым уже решением включить в состав 62-й армии 45-ю стрелковую дивизию, которая незадолго до того была передана Сталинградскому фронту из резерва Ставки и предназначалась сперва (как в свое время дивизия Смехотворова) для обороны островов и левого берега.
Что касается второй дивизии, то нам дали понять: рассчитывать можно только на Горишного, на свою 95-ю. Ее управление и штабы полков принимали за Волгой новых бойцов. На доукомплектование дивизии требовалось еще пять-шесть дней. Этим и определялось, сколько надо выстоять частям, которые она сменит, вернувшись на правый берег. [267]
45-я дивизия полковника В. П. Соколова начала переправляться уже в ночь на 27 октября. Но это только начало! Пока она вся сосредоточилась в Сталинграде, прошло еще трое суток. Условия переправы крайне осложнились, трасса ее растянулась на много километров. Суда шли теперь к сталинградским причалам от стоявшего на отдаленной протоке поселка Тумак.
Положение же в заводском районе было таково, что перед командованием армии снова стоял вопрос: как продержаться до ввода в бой подкрепления, которое уже на подходе?
На «Красном Октябре» и в прилегающих к заводу кварталах сложились условия, необычайные даже по сталинградским понятиям. Расстояние до противника здесь подчас измерялось несколькими шагами, иногда — всего-навсего толщиной кирпичной стены: по ту сторону вплотную к ней — немцы, по эту, тоже вплотную, — наши. Тут личное мужество, боевое умение, находчивость каждого человека имели совершенно особое значение.
В оперсводках штадива 39-й гвардейской в течение ряда дней упоминалась фамилия старшины роты Шульги, который с шестью бойцами оборонял здание школы у отрога Банного оврага. Шульга был интересный человек: уже в годах, воевал еще в гражданскую, до мобилизации — председатель сельсовета на Украине... Удержав школу, старшина вскоре заменил убитого командира роты.
Мы везде старались подкреплять боевые порядки пехоты выдвигаемой к переднему краю артиллерией, но кое-где в районе «Красного Октября», например на участке 112-го полка Лещинина, поставить самые легкие орудия было теперь уже негде. Тем большую роль в системе огня играли минометы, в том числе ротные, для которых место находилось всегда. Ни в Одессе, ни в Севастополе 50-миллиметровый ротный миномет не был в таком почете, как в Сталинграде. В уличных боях, когда противник рядом, он стал незаменим.
А инженерные противопехотные мины саперы закладывали даже в домах, где занимали оборону наши подразделения (и тогда уж вход — только с дежурным проводником). Ставили у себя под боком и фугасы бризантного типа — на тот случай, если нельзя будет остановить прорывающегося врага ничем другим. Право взрывать их, укрыв своих людей, принадлежало командиру роты. [268]
К той ночи, когда началась переправа дивизии Соколова, особенно напряженным было положение между «Красным Октябрем» и «Баррикадами», где противник мог прорваться к Волге у последних действующих пристаней.
Оборонявшаяся между заводами 193-я дивизия Смехотворова была ослаблена уже до крайнего предела: в стрелковых полках насчитывалось по нескольку десятков бойцов. На Машинной и Стальной улицах оборону держали разрозненные боевые группы, маленькие гарнизоны опорных пунктов. Промедлить с усилением этого участка было, как говорится, смерти подобно.
Поскольку из состава новой дивизии в первую ночь переправлялись всего два батальона, командарм решил подчинить их пока генерал-майору Смехотворову, подтвердив ему прежнюю задачу: любой ценой удерживать занимаемые позиции, не пропустить врага в район причалов.
Вводить в бой новое соединение хотелось бы не так, не по частям с временным подчинением другому комдиву. Однако выбора у нас не было. Авангард 45-й дивизии пришлось использовать для обеспечения самой возможности высадить в Сталинграде остальной ее контингент.
В прибывших батальонах было больше полутора тысяч человек, 36 противотанковых ружей, 53 станковых пулемета. Командира 10-го стрелкового полка, которому принадлежали эти батальоны, ранило, едва он ступил на берег, и командование принял замполит А. Д. Кругляков. К рассвету батальоны заняли указанный генералом Смехотворовым участок — в тот момент самый угрожаемый.
В течение дня он многократно подвергался бомбежкам с воздуха и шесть раз фашистская пехота и танки пытались прорваться тут к Волге. Пытались, но не смогли. А кое-где даже удалось отодвинуть наш передний край на несколько десятков метров дальше от берега. Позже в одном месте вновь продвинулся противник и в конечном счете был там остановлен в трехстах метрах от реки.
Далось все это нелегко. За сутки два батальона потеряли убитыми и ранеными больше половины своих людей. Так было предотвращено новое расчленение армии и удержаны пристани, на которые ночью высаживался следующий эшелон 45-й стрелковой дивизии. [269]
Но продержаться до ввода в бой всех ее полков означало выстоять не только здесь. Враг усиливал нажим на заводских территориях «Баррикад» и «Красного Октября», подтягивал подкрепления к Мамаеву кургану, не прекращал атак, правда теперь частных, уверенно отражаемых, против нашего левого фланга. Армия в целом ост,ро ощущала помимо невосполненных октябрьских потерь в личном составе значительную убыль боевых средств (особенно легких орудий, действовавших с переднего края).
Практически мы опять остались без танков, и противник об этом знал. И все же в один из этих дней была осуществлена танковая контратака! Ее подготовило непосредственно командование армии — в поддержку пехоте на самом тяжелом участке и в расчете на то, что удастся хоть ненадолго ошеломить, сбить с толку гитлеровцев.
Командарм Чуйков потребовал от подполковника Вайнруба сделать все возможное, чтобы ввести в строй хотя бы три танка. И Матвей Григорьевич обеспечил это. Два легких танка вернули к жизни мастера восстановительного отряда, который был создан в свое время на Тракторном заводе. Теперь этот отряд состоял из небольшой группы рабочих, ремонтировавших в одном из оврагов вручную, без станков, единичные машины. Третий — подбитый танк-огнемет надо было, прежде чем ремонтировать, вытащить тягачом с ничейной полосы. Вайнруб организовал и это. А в стрелковое подразделение для атаки вместе с танками набрали (поскольку снять с переднего края было некого) около пятидесяти бойцов из служб, находившихся при штабе, и из выздоровевших легкораненых.
Эту группу и двинули по Самаркандской улице на стыке дивизий Смехотворова и Гурьева. Контратаке предшествовала короткая артподготовка дальнобойными орудиями из-за Волги, дали залп и «катюши» полковника Ерохина с нашего берега. Танки, а за ними и стрелки, преодолев две траншеи, ворвались в расположение противника, вызвав там немалый переполох. Хорошо сработал танк-огнемет, успевший, до того как был вновь подбит сам, сжечь три выскочивших ему навстречу фашистских танка.
Контратака столь малыми силами, при всей ее дерзости, не могла, понятно, существенно изменить положение [270] даже на ограниченном участке обороны, И все же она разрядила обстановку там, где гитлеровцы были ближе всего к Волге, помешала им закрепиться у берега.
10-й стрелковый полк, который первым из дивизии Соколова переправился в Сталинград, со времен гражданской войны именовался Донецким. За ним следовали еще более известные Богунский и Таращанский. Все три полка были сформированы в восемнадцатом году из красногвардейцев и партизан Николаем Щорсом и прославились под его командованием. Вот какой дивизией пополнялась наша армия.
С июня сорок первого дивизия побывала уже во многих сражениях, несла тяжелые потери, возрождалась почти заново. Но и при последнем переформировании люди подбирались так, чтобы в дивизию, как и раньше, попало побольше черниговцев, донбассцев, тех, кому близки традиции ее знаменитых полков. Родом с Черниговщины был и комиссар дивизии Н. А. Гламавда, только что перешедший на положение замполита. Перед отправкой на Сталинградский фронт во всех полках побывала вдова Н. А. Щорса.
Дивизию укомплектовали до полного штата военного времени, хорошо вооружили. Она насчитывала без малого тысячу коммунистов, две с половиной тысячи комсомольцев. Правда, лишь треть нового состава уже знала войну. Остальные принимали у Сталинграда свое боевое крещение.
О состоянии 45-й дивизии доложил прибывший на армейский КП полковник Василий Павлович Соколов. Он перебрался на правый берег с группой дивизионных штабистов иа рыбацкой ладье.
Василия Павловича Соколова привело в кадры Красной Армии быстрое расширение и укрепление ее в 30-е годы в связи с нараставшей угрозой войны. В военное училище он пошел с третьего курса университета, потом досрочно окончил Академию имени М. В. Фрунзе. Проявив склонность к штабной работе, в основном на ней и находился, в том числе в финскую кампанию. Минувшей зимой, на Воронежском фронте, он командовал некоторое время полком в 13-й гвардейской, у Родимцева. И там же, под Воронежем, получил приказ принять 45-ю дивизию, [271] тогда малочисленную, недавно вырвавшуюся пз окружения с большими потерями в командном составе и вскоре выведенную в резерв.
Словом, комдив был молодой. Верилось, однако, что в сложной сталинградской обстановке Соколову поможет его основательный штабной опыт.
Одна свежая дивизия не восполняла потерь, понесенных с 14 октября. И все же мы надеялись, что, получив ее, 62-я армия сможет не только окончательно остановить выдыхавшегося противника, по и начать постепенно расширять свой плацдарм. Это стало насущно необходимым для устойчивости самой обороны — слишком уж узкой была во многих местах полоска волжского берега, на которой держались наши войска.
Дальнейшее показало — в этих надеждах мы не обманулись. Если переломным моментом Сталинградской обороны явилось отражение октябрьского штурма, то реально ощутимым этот перелом стал для нас после прибытия дивизии Соколова (кстати — последней, переданной в нашу армию до конца боев в Сталинграде) и возвращения на правый берег доукомплектованной дивизии Горишного.
Обращаясь к штабным документам, видишь, как именно с этого времени все чаще удавалось, пусть пока на отдельных участках, перехватывать у врага боевую инициативу. И хоть немного, хоть кое-где оттеснять его от Волги.
К рассвету 30 октября 45-я дивизия, переправлявшаяся дольше, чем какая-либо другая (не одному судну пришлось, преодолев три четверти маршрута, возвращаться обратно), находилась наконец вся на правом берегу. Вместе с последним эшелоном дивизии прибыла рота новеньких танков. Одна рота, но как нельзя более вовремя.
Уже сутки спустя, 31 октября, армия смогла нанести противнику удар, на какой давно не была способна. Масштабы его, в сущности весьма скромные, представлялись в тот момент настолько значительными, что в наших оперативных документах говорилось о переходе армии частью сил в контрнаступление.
Под «частью сил» имелись в виду 253-й Таращанский полк дивизии Соколова (другие его поддерживали), весьма малочисленная 39-я гвардейская дивизия Гурьева и прибывшая танковая рота. Штаб армии тщательно готовил [272] контрудар, добиваясь, чтобы командир каждого подразделения хорошо уяснил, что конкретно надо сделать и что ждет бойцов на ближайших десятках и сотнях метров местности. Фронт обеспечивал поддержку своей артиллерией и авиацией.
Артподготовка началась в полдень. Через полчаса поднялась в атаку пехота. Гитлеровцы, по-видимому, не ожидали от нас такой активности, тем более в необычный час, среди дня, однако от некоторого замешательства оправились быстро и оказали яростное сопротивление. Сломить его у нас не хватило сил, и выйти между «Баррикадами» и «Красным Октябрем» на линию железнодорожной ветки, как было намечено, нашим частям не удалось.
Но все же мы существенно — по сталинградским, конечно, меркам — потеснили врага в районе Новосельской улицы и особенно на территории «Красного Октября». Там были очищены от гитлеровцев самые крупные цеха — мартеновский, сортовой, калибровый — и склад готовой продукции. Это значительно улучшило наши позиции.
Снова завладеть этими цехами немцы уже не смогли. На их планах прорваться через завод «Красный Октябрь» к Волге в тот день был поставлен крест.
В утреннем сообщении Совинформбюро за 1 ноября, начинавшемся, как обычно, с положения в районе Сталинграда, появились такие слова: «На другом участке наши части вели активные боевые действия и несколько продвинулись вперед». Таких новостей из Сталинграда не сообщалось давно.
Надо ли говорить, как поднял настроение у наших бойцов и командиров достигнутый 31 октября успех — пусть совсем небольшой, но ведь первый после критических дней и недель!
В тот же день, 31 октября, бронекатера Волжской флотилии высадили десант на правый берег, севернее расположения группы Горохова. Высадка готовилась непосредственно командованием фронта.
В десант был назначен усиленный батальон из 300-й стрелковой дивизии полковника И. М. Афонина, находившейся во фронтовом резерве. Предполагалось, что десантники [273] овладеют Латошинкой, которая с августа была в руках противника, а затем соединятся с группой Горохова, в результате чего занимаемая ею территория существенно расширится и получит надежную переправу.
Выполнить этот план, однако, не удалось. Несмотря на обработку места высадки дивизионной и корабельной артиллерией, десант встретил очень сильное сопротивление. До берега добрались лишь разрозненные подразделения, положение которых еще более осложнилось гибелью командира и штаба батальона, потерей раций. Гитлеровцы же быстро подтянули подкрепления, бросили против десанта до трех десятков танков. Около половины их десантники уничтожили, но в конечном счете высадившиеся бойцы были отрезаны от Волги, а катера со вторым эшелоном враг к берегу не подпустил.
Высадившиеся подразделения сражались под Латошинкой около трех суток. Среди погибших при высадке был командир Северной группы речных кораблей капитан 3 ранга С. П. Лысенко. Его хорошо знали в частях Горохова, которым моряки изо дня в день помогали «флотским огоньком» с канонерских лодок и катеров, оснащенных реактивными установками.
Октябрьский десант под Латошинкой — трагическая, но и славная страничка в истории Сталинградской битвы. Десантники не только нанесли урон врагу на месте высадки. Сам факт появления десанта насторожил противника и вынудил его по-прежнему держать в этом районе части своего 14-го танкового корпуса. Готовившиеся же тогда удары советских войск были предприняты далеко от этих мест.
Быть может, кто-нибудь из читателей упрекнет меня в том, что я редко вспоминаю сражавшихся на Волге моряков, наших славных боевых товарищей. Вероятно, так получается оттого, что в Сталинграде, в отличие от Одессы и Севастополя, мне мало приходилось с ними встречаться. За то время, о котором я успел рассказать, не довелось познакомиться лично ни с командующим Волжской военной флотилией контр-адмиралом Д. Д. Рогачевым, ни с начальником ее штаба капитаном 1 ранга М. И, Федоровым: их КП был на том берегу. Но я, как, вероятно, и любой человек в 62-й армии, не представлял себе протекавшую у нас за спиной Волгу без Волжской флотилии.
Артиллерия ее кораблей включалась в общие схемы [274] огня. Хочу заметить, что канонерские лодки — переоборудованные гражданские речные суда — имели дальнобойные морские орудия и могли стрелять с закрытых, замаскированных позиций в протоках. Корабельные же корпосты выдвигались на передний край.
Бронекатера, тоже оснащенные неплохими орудиями (до 76-миллиметровых), могли быстро появляться там, где требовалось поддержать с реки пехоту. Они же, несмотря на ограниченную грузоподъемность, были незаменимы как самые маневренные транспортные средства.
А скромные речные тральщики (часть их была оперативно подчинена непосредственно начинжу армии — он же начальник переправы) вместе с плавсредствами гражданского пароходства перевозили в Сталинград и любую новую дивизию, и маршевое пополнение. В ряде случаев на переправе и для ее прикрытия использовались все наличные военные корабли.
Довольно редко встречаясь с командирами Волжской флотилии, мы в штабе армии часто поминали ее добрым словом. Чувствовалось, что там на должной высоте и штабная служба — взаимодействие с речными соединениями, координируемое командованием фронта, поддерживалось без каких-либо осложнений. А уж боевой доблести, решимости выполнить свою задачу, чего бы это ни стоило, морякам было не занимать.
В 62-й армии высоко ценили моряков, воевавших на суше. У нас не было, как в соседних армиях, например в 64-й, бригад морской пехоты, но тысячи матросов, переодетых в красноармейские шинели, а некоторые и в своей флотской форме, сражались в составе армейских стрелковых соединений.
Я уже говорил об отличившихся в сентябрьских боях моряках-североморцах из бригады Батракова. В дивизию Батюка вошло много тихоокеанцев (из их числа был и известный всей армии снайпер старшина Василий Зайцев), немало моряков сражалось в дивизиях Смехотворова и Горишного. Батальон матросов, переправленный к нам в дни «генерального штурма» и переданный генералу Жолудеву, помог выстоять подразделениям 37-й гвардейской. А в бригаде Горохова создали отдельную роту морской пехоты из оставшихся в строю бойцов того краснофлотского отряда, который высадился в августе с волжских кораблей защищать Тракторный завод. [275]
В конце октября в наши заволжские тылы прибыло новое пополнение с Тихоокеанского флота, предназначавшееся для возрождения 92-й стрелковой бригады.
Наступал ноябрь. Резко похолодали ночи. В этих степных краях сильные морозы приходят внезапно, и никто не мог точно предсказать, когда они начнут сковывать Волгу. Уроженцы здешних мест предупреждали лишь, что никакой мороз не может справиться с ней сразу, ледостав обычно затягивается, и в иной год Волгу долго нельзя ни переплыть, ни перейти. Да я и сам знал об этом с юности.
Надо было заранее думать, конечно, и о том, как изменится положение армии, когда река окончательно станет, какие, например, понадобятся меры, чтобы не допустить обхода противником наших флангов по льду, но прежде всего — о том, как обеспечить нужды обороны во время самого ледостава, когда сообщение с левым берегом, и без того трудное, может прерваться и армия будет на неопределенный срок отрезана от баз снабжения. Чтобы чувствовать себя увереннее, нужно было накопить побольше боеприпасов и постараться создать хоть какой-то людской резерв. Что и как можно для этого сделать, не раз обсуждалось на Военном совете.
Мы рассчитывали, что кроме дивизии Горишного скоро вернется на правый берег доукомплектованная 92-я бригада. Прибыл к нам — вторично, с новой материальной частью — 502-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк майора Бабаева. Переправа его далась нелегко, а еще труднее было протащить на огневые позиции в районе «Красного Октября», по косогорам и через развалины, можно сказать — пронести на руках, 76-миллиметровые орудия. В прошлый раз, почти два месяца назад, когда Бабаев представлялся мне на Мамаевом кургане, боевую технику полка еще могли передвигать по Сталинграду тягачи...
Каждое утро, получив сведения о доставленных ночью снарядах, минах, гранатах и данные о расходе их за истекшие сутки, подсчитывали, насколько увеличился наш запас. Завозилось, понятно, и продовольствие, но боеприпасы — в наипервейшую очередь: на все сразу перевозочных средств не хватало. В октябре от бомбежек и артобстрела погибло несколько пароходов, паромов, буксиров. [276]
Часть судов военной флотилии ушла на ремонт в Астрахань.
Почти все наши дивизии обзавелись собственными лодочными «флотилиями». Сейчас они особенно пригодились. Сотни тонн разных грузов перевезли для себя на лодках гвардейцы Родимцева. С эвакуацией раненых они справлялись сами полностью. Свою лодочную переправу сразу же организовали и в артиллерийском полку Бабаева.
С 26 октября действовал лодочный отряд при штабе инженерных войск армии — «отряд особого назначения», как стали называть его. Он предназначался для срочных нужд штарма, на случай, когда не окажется бронекатера, но перевозил также и боеприпасы и раненых. Отряд делился на несколько групп. Сохранился список их командиров: лейтенанты Борисов, Чабан, Хубеев, старшина Воробьев... На день часть лодок оставляли на острове Зайцевский или на левом берегу, часть зарывали в песок на правом.
Какими незаменимыми окажутся эти простейшие средства переправы, какую службу способны они сослужить, мы по-настоящему оценили неделю-полторы спустя.
В первых числах ноября завершилась перегруппировка наших войск в заводском районе, начатая с прибытием дивизии Соколова. За счет этой дивизии общий боевой состав стрелковых частей армии увеличился почти в полтора раза. Отсюда уже ясно, насколько поредело большинство других соединений.
Читатель, вероятно, помнит, как рота из батальона охраны штарма посылалась выручать осаждаемый гитлеровцами командный пункт генерал-майора Гурьева. Эта рота так и осталась в 39-й гвардейской дивизии. А к ночи на 2 ноября Гурьеву снова потребовалась помощь.
Позволю себе привести документ, подписанный мною по поручению командующего, — он отражает всю тогдашнюю обстановку:
«Боевое распоряжение № 229. 2.Х1.01.05.
Батальон охраны штарма со 2.11.42 расформировать. Весь личный состав, а также все вооружение и имущество батальона передать на доукомплектование частей 39-й гвардейской сд...
Крылов». [277]
Батальон этот, оставшийся от бывшего учебного полка, долгое время являлся последним и единственным резервом командарма.
В ту самую ночь с левого берега переправлялся первый из доукомплектованных полков Горишного, но ему уже был назначен ответственный участок обороны. Словом, без батальона охраны на переднем крае было не обойтись.
Тогда же в 39-ю гвардейскую дивизию начальником ее штаба был назначен один из лучших работников штаба армии — заместитель начальника оперативного отдела Петр Иосифович Зализюк. Это был не единственный случай, когда мы укрепляли штадивы армейскими штабистами. В оперативном отделе Зализюка заменил подполковник И. М. Кеда, взятый из фронтового резерва.
193-я дивизия Смехотворова передала свои прежние позиции между «Баррикадами» и «Красным Октябрем» 45-й стрелковой, однако ее остатки еще могли быть использованы для прикрытия непосредственных подступов к «переправе-62», и командарм приказал Смехотворову занять оборону на набережной имени Бакинских комиссаров.
37-я гвардейская дивизия Жолудева уже не была в состоянии выполнять и такую задачу. Она выводилась в резерв, но за Волгу убывали только ее командование, штадив и штаб одного полка. Остальные люди вливались в 118-й гвардейский стрелковый полк, еще раньше подчиненный Людникову.
В дивизию Людникова переходили также бойцы, сержанты и средний комсостав 308-й стрелковой Гуртьева. Артполк дивизии, зарекомендовавший себя отменной точностью огня, оставался на своих позициях на левом берегу (а его командир подполковник Фугенфиров — на наблюдательном пункте на правом) и переключался на поддержку дивизии Горишного.
Лишь месяц находились дивизии Жолудева и Гуртьева в Сталинграде. Но это был месяц, когда выстоять было особенно трудно и в то же время все сильнее чувствовалось, что каждый день, который мы продержались, готовит почву для завтрашней победы.
О любом комдиве или комбриге судили тогда в 62-й армии в огромной мере по тому, насколько понимал он специфику сложившейся обстановки, целесообразность и прямую необходимость действовать зачастую совсем иначе, [278] чем в полевых условиях, смело отходя от привычных представлений и норм. Как Жолудев, так и Гуртьев принадлежали к командирам, умевшим творчески применять тактику городского боя.
В 37-й гвардейской, например, с первых боев на подступах к Тракторному стали создавать в батальонах, а также и в ротах, пока те еще были не слишком малочисленны, резервные подвижные группы. И это позволяло в одном случае вовремя поддержать частную контратаку, в другом — быстро превратить в действующий опорный пункт то или иное здание, где не хватало людей на постоянный гарнизон.
А разве смогла бы 308-я дивизия, сократившись до двух совершенно условных полков, удерживать свои рубежи у «Баррикад» и на самом заводе, если бы эти полки не состояли к тому времени из небольших боевых групп, способных обороняться не только упорно, по и чрезвычайно активно и гибко управляемых?
В разгар октябрьских боев был день, когда участок 347-го стрелкового полка удерживали немногим больше полусотни бойцов. Командовал ими — после того как был убит третий за два месяца командир полка — политработник В. Г. Белугин.
Об этих бойцах, о том, как они смогли выстоять, он потом сказал:
— Люди знали цену не только метру земли, но и вершку. И почти каждый мог быть стрелком и пулеметчиком, бронебойщиком и минометчиком, а также и снайпером. Выручало еще то, что научились пристально следить за противником. Огнем из всех видов оружия старались упредить любую перегруппировку в его боевых порядках, любую попытку сосредоточить солдат в каком-нибудь доме или за углом дома, пресекали всякое выдвижение их вперед. Реагировали даже на перебежку единичных гитлеровцев, на каждый замеченный в расположении врага сигнал, немедленно принимая необходимые решения и меры...
Добавлю к этому несколько слов о самом Василии Георгиевиче Белугине. Он был комиссаром еще в гражданскую войну, имел орден Красного Знамени за участие в ликвидации антоновских банд. Находясь на руководящей работе в Наркомтяжпроме, мобилизации не подлежал, однако в сорок втором добился через Московский комитет [279] партии направления в армию. В дивизию Гуртьева, комплектовавшуюся в Сибири, прибыл вместе с дочерью: та пошла на вокзал провожать отца и самовольно села в поезд... А в Сталинград Белугин попал, только что поправившись после ранения под Котлубанью, где с поля боя его вынесла родная дочь, ставшая санинструктором.
Ныне, когда война ушла в далекое прошлое, кое-кому, наверное, думается, что так бывает только в романах или фильмах о ней. Нет, так было в жизни.
От 308-й дивизии, отвоевавшей свое на сталинградском плацдарме (после нового укомплектования она сюда уже не вернулась), осталась тут память о ее героях. Таких, как лейтенант Борис Шонин — о нем я рассказывал. Таких, как красноармеец-связист Матвей Путилов. Смертельно раненный, он дополз до того места, где был перебит телефонный провод, и, не сумев соединить концы его раздробленной рукой, последним усилием воли зажал их зубами и восстановил связь. Не забыли на рубежах Сталинграда и песню 308-й стрелковой, которую знали и пели не только в этой дивизии.
После того как штабы выводимых в резерв соединений, передав соседям свои позиции и оставшихся в строю бойцов, убыли за Волгу, после законченной к утру 4 ноября перегруппировки оборону на основных рубежах армии держали (от правого фланга к левому): 138-я дивизия И. И. Людникова, 95-я В. А. Горишного в составе двух полков (третий еще находился на том берегу), 45-я В. П. Соколова, 39-я гвардейская С. С. Гурьева, 284-я Н. Ф. Батюка, 13-я гвардейская А. И. Родимцева. Сводный полк 193-й дивизии Ф. Н. Смехотворова, находясь во втором эшелоне, прикрывал район переправы.
В приказе командарма, отданном в связи с перегруппировкой, повторялась и подчеркивалась первейшая задача каждой дивизии — не допустить на своем участке выхода противника к Волге, надежно обеспечивать стык с левым соседом. Вместе с тем все командиры ориентировались на то, чтобы частными операциями последовательно расширять обороняемый плацдарм, стремиться изо дня в день выдвигать свой передний край на запад, прочно закрепляя всякое, пусть самое незначительное, продвижение вперед. [280]
Был брошен лозунг: продвигаться на сто метров каждые сутки! Замахиваться на большее пока не приходилось. Ближайшей целью виделось вытеснение гитлеровцев с территории заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь» с выходом наших войск (на участке между Волховстроевской улицей и Банным оврагом) на рубеж железной дороги, проходящей по городу западнее заводов. Добиться этого очень хотелось к 7 ноября.
Планирование боевых действий нельзя, конечно, подчинять праздничным датам. Но надо вспомнить то тяжелое время, чтобы представить, каким подарком к годовщине Великого Октября явился бы для страны, для всех советских людей новый боевой успех в Сталинграде.
Должен сразу же сказать: то, что имелось тогда в виду, в те дни оказалось еще недостижимым. «Баррикады» и «Красный Октябрь» были полностью очищены от немцев гораздо позже. Больше того — через несколько дней продвинуться в заводском районе еще раз удалось противнику.
Предвижу вопрос: не рано ли было вообще нацеливаться на расширение плацдарма, требовать от войск наряду с готовностью отражать ожидавшиеся атаки врага, постепенно, шаг за шагом, отбрасывать его назад? Нет, такая задача назрела, да фактически уже и решалась армией. На многих участках мы вынудили гитлеровцев перейти к обороне, и они, находясь в каких-нибудь сотнях метров от Волги, к которой так рвались, |еперь отгораживались там от нее спешно сооружаемыми укреплениями. Частные контратаки, вылазки мелких боевых групп держали противника в напряжении, сковывали и распыляли его силы, а в ряде случаев лишали выгодных позиций, упреждали и срывали его намерения. Хотя враг и не утратил еще окончательно способности наступать, имел для этого некоторые резервы, действия наших войск в первых числах ноября принимали все более и более активный характер. В сущности, они в это время были оборонительными уже только относительно.
Приказ, о котором я упомянул, свидетельствует, что мы отнюдь не собирались отказываться от активной тактики и с приближением осеннего ледохода. Сейчас она была даже еще важнее. Мы понимали: чем крепче захватим боевую инициативу, тем увереннее будем держаться [281] ггп территории, отрезанной от левого берега, тем меньше неожиданностей сможет преподнести нам враг.
Нельзя было исключить и такого (вообще-то маловероятного) поворота событий, при котором максимальная боевая активность потребовалась бы от армии для того, чтобы не позволить гитлеровцам беспрепятственно уйти из Сталинграда, например к Дону. Ведь неприятельское командование могло признать это целесообразным, будь оно в состоянии отказаться от соображений престижно-политического порядка и руководствоваться чисто военными. В условиях, когда на всем остальном фронте (кроме районов Туапсе и Нальчика) немцы перешли к обороне, полное овладение Сталинградом уже не давало им тех стратегических выгод, какие сулило раньше, а каждый день борьбы за сталинградские руины приносил немалые потери.
Военный совет армии не был посвящен в планы готовившегося контрнаступления советских войск. Поэтому мы не могли знать и о возникшей тогда необходимости несколько отодвинуть его сроки. Это заставляло командование фронта особенно пристально следить за любыми изменениями в расстановке неприятельских сил. Потом-то стало понятно, почему штаб фронта необычно часто запрашивал свежие данные о противнике, требовал вновь и вновь проверить: не маскируют ли разрозненные, местного значения атаки, которыми с некоторых пор ограничивались гитлеровцы, отвода или подготовки к отводу их главных сил? Отход немцев от Волги, обнаружься он тогда, мог означать и раскрытие планов советского командования...
Мы проверяли и перепроверяли. И уверенно докладывали: из неприятельских войск, противостоящих 62-й армии, никуда не отведено ни батальона. Все дивизии Паулюса, с которыми мы имели дело во второй половине октября, были налицо — три танковые и семь пехотных (включая 79-ю и 305-ю, действовавшие раньше против Донского фронта, а также 44-ю, стоявшую сейчас в резерве у Городища, откуда она могла быть быстро выдвинута в любой район Сталинграда). Многие дивизии противника получали пополнение. Наша разведка установила прибытие новых штурмовых саперных батальонов — такого же типа, какие перебрасывались в 6-ю армию из тыла месяц назад. [282]
В справке, составленной для штаба фронта по данным разведотдела армии на 4 ноября, делался такой вывод: «Противник производит перегруппировку и готовится к повторению решительных атак...» А там, в штабе фронта, на основании этих данных приходили, очевидно, и к другому, еще более важному выводу: планов нашего командования враг не разгадал, грозящей ему катастрофы не видит.
Прежде чем рассказать о последнем наступлении обреченной уже армии Паулюса, я должен еще немного задержаться на предшествовавших ему днях. Они прошли в Сталинграде без крупных боев, но вообще бои не прекращались ни на час, и с этими днями связаны по-своему значительные, заслуживающие упоминания события, к которым потом было бы трудно вернуться. С ними связана память о павших товарищах.
2 ноября 62-я армия потеряла одного из самых отважных и способных старших командиров — Василия Александровича Болвинова, командира 149-й отдельной стрелковой бригады.
Встретиться с Болвиновым мне так и не довелось. Представление о нем складывалось по отзывам тех, кто видел его в деле, а больше всего — по результатам боевых действий бригады, которой выпало, особенно в последние недели, много испытаний. Вкратце это представление сводилось к тому, что бригадой командует человек незаурядный, инициативный и бесстрашный, отличный тактик.
Личные качества командира послужили весомым аргументом в пользу сохранения бригады, когда решался вопрос, как с нею быть после тяжелых потерь, понесенных 14–16 октября.
Бригада стойко обороняла южную и западную окраины Спартановки, не пустила врага за Мокрую Мечетку. Болвинов создал сильную систему инженерных заграждений, смело выдвигал на передний край артиллерию. В трудный час комбриг обычно сам находился на решающем участке, управляя боем с КП одного из своих батальонов. Но смерть настигла Болвинова на командном пункте бригады. В тот день возобновился, после короткой паузы, натиск на Спартановку с запада. Атакам только что пополненной [283] 389-й пехотной дивизии немцев, которую поддерживала 16-я танковая, предшествовала кроме сильной артподготовки многочасовая методическая бомбежка. Одна из бомб и попала в блиндаж комбрига, расположенный в трехстах метрах от передовых окопов.
Болвинова, смертельно раненного осколками, откопали еще живым. Зная, что умирает, он до последнего дыхания жил тревогой за исход боя. Как раз в это время двинулись в атаку фашистские танки, а бригада оказалась фактически без командования: в том же блиндаже были тяжело ранены начальник штаба и начарт, несколько штабистов убито.
Бригада, однако, выстояла. Комбрига временно заменил начальник политотдела Скворцов. Стойко держалась и соседняя 124-я бригада. Северная группа Горохова отбила за день пять атак пехоты и танков противника, нигде не дав ему вклиниться в ее позиции. К утру в 149-ю стрелковую бригаду прибыл новый командир, назначенный из фронтового резерва, — майор Иван Дмитриевич Дурнев.
Похоронить Болвинова решено было за Волгой — посмертная почесть, которая могла быть оказана тогда лишь немногим из павших сталинградцев. Кузьма Акимович Гуров порывался сам выступить на траурном митинге, но отправиться на левый берег не позволила обстановка. На митинге у могилы Болвинов в первый раз был назван полковником. Узнать, что ему присвоено очередное воинское звание — второе за три месяца, — он не успел.
6 ноября, в канун Октябрьской годовщины, немцы вновь зашевелились на Мамаевом кургане, атаковав боевые порядки дивизии Батюка. Однако это, как и усилившиеся опять налеты вражеской авиации, еще не было началом того наступления, которого мы ждали. Просто фашисты, как они делали это всегда и везде, старались досадить нам под праздник.
В ночь на 7 ноября они, не пожалев своих солдат, предприняли бессмысленную «психическую» атаку: после интенсивного минометного обстрела несколько десятков автоматчиков, отчетливо различимых в свете ракет, зашагали в полный рост к окопам одной из рот дивизии Горишного. Эта рота, как и ряд других подразделений 95-й дивизии, «оморячилась» при недавнем доукомплектовании за счет пополнения с Тихого океана, и ею временно командовал флотский старшина Трушкин. Подпустив гитлеровцев [284] поближе, матросы встретили их гранатами, а окончательный исход боя решила в нашу пользу рукопашная.
В политдонесении поарма указывалось, что старшина Трушкин и несколько отличившихся бойцов его роты были в числе тех, кто в день 25-й годовщины Октября подал заявления с просьбой о приеме их в партию.
Ночь на 7-е была морозной. Утром запорхали в воздухе снежинки. По Волге шла и быстро густела шуга. Пока на : переправе еще могли действовать гребные лодки, мы спешили доставить на правый берег всеми наличными плавсредствами побольше боеприпасов, а с правого берега вывезти как можно больше раненых. 8 ноября только лодочный отряд, обслуживавший штарм, переправил через Волгу 360 человек.
За те сутки на эвакоприемники в районах переправ поступило 1050 человек, раненных в дни, обошедшиеся без крупных боев и считавшиеся по сталинградским понятиям довольно спокойными.
Позволю себе привести попутно еще две цифры из документов санитарной службы: из 76 тысяч раненых, зарегистрированных в 62-й армии с начала обороны Сталинграда до 10 ноября, к тому времени более десяти тысяч бойцов и командиров вернулись из госпиталей и медсанбатов в строй. Учтены здесь лишь вернувшиеся в нашу же армию, как правило — в свои прежние части. А тысячи и тысячи легкораненых, находя в себе силы сражаться дальше, вообще не покидали Сталинграда.
Сколько раз выручали эти бойцы и командиры поредевшие подразделения и части! Разве забудешь, как в середине октября, в самую тяжкую боевую страду, удалось сохранить на передовой полк жолудевской дивизии в значительной мере благодаря влитым в него добровольцам из легкораненых? Подобных примеров можно вспомнить немало.
В Сталинграде не было места для батальонов выздоравливающих, которые существовали на одесском и севастопольском плацдармах и служили для армии резервом при крайних обстоятельствах. Тем не менее возвращение в строй людей, уже проливших на сталинградских улицах свою кровь, становилось массовым.
Но закончу рассказ о дне Октябрьской годовщины. Мало где у нас его можно было отметить торжественными [285] собраниями. Однако у Родимцева собрание состоялось, и Гуров вручил 13-й гвардейской дивизии орден, заслуженный ею еще до Сталинграда.
Та сталинградская Октябрьская годовщина памятна ощущением близкого перелома. Позади лежал год, может быть, самый тяжелый во всей истории Советского государства, год ни с чем не сравнимых испытаний. Как ни трудно было в ноябре сорок первого, кто из нас тогда представлял, что события на фронтах примут такой оборот, какой они приняли летом сорок второго? Но теперь уже можно было сказать себе, что Страна Советов и ее Красная Армия все это вынесли, выдержали. Крепла уверенность: труднее, чем было, уже не будет, и перелом в ходе войны, который, казалось, завиднелся еще почти год назад, наконец действительно близок.
Такому настрою духа очень способствовал переданный 7 ноября по радио и напечатанный в нашей армейской газете приказ Наркома обороны. В нем содержались такие слова:
«Враг уже испытал однажды силу ударов Красной Армии под Ростовом, под Москвой, под Тихвином. Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!»
Последняя фраза была у всех на устах. Выражение «на нашей улице» сталинградцы относили непосредственно к себе.
О заканчивавшейся тогда на Сталинградском и двух соседних фронтах подготовке к переходу в наступление никто в 62-й армии, в том числе и Военный совет, не имел никакой официальной информации. Но командующий и начальник штаба фронта при телефонных разговорах с командармом и со мною делали кое-какие намеки. Да и еще по разным признакам чувствовалось приближение важных событий. Наши офицеры связи, ежедневно переправлявшиеся за Волгу с отчетными картами, и другие бывавшие там работники штарма не могли не замечать нараставшего напряжения, в котором, как обычно бывает перед крупными операциями, жил штаб фронта. Всякими окольными путями доходили сведения о выдвижении к Волге и Дону новых соединений...
Мы знали, чувствовали: враг выдыхается. Но оборона Сталинграда еще не закончилась. [286]
В 6 часов утра 11 ноября на наши позиции обрушился такой артиллерийский огонь, какого не бывало уже недели две. Опять оглушающий грохот разрывов поглотил все другие звуки и заходила под ногами земля. С первых же минут стало совершенно ясно: это — артподготовка нового штурма.
В 6.30 началась атака пехоты и танков. Примерно на пятикилометровом фронте, между Волховстроевской улицей на севере и Банным оврагом на юге, наступали пять немецких пехотных дивизий (79, 100, 295, 305 и 389-я) и 24-я танковая — всего шесть из восьми, непосредственно противостоявших нашей армии. По документам убитых гитлеровцев потом было установлено, что в наступлении участвовали батальоны еще двух дивизий, переброшенные сюда на самолетах.
Паулюс сделал напоследок все, что мог. И должно быть, еще раз уверовал, что собранный им кулак с исключительной плотностью боевых порядков на фронте атаки, при мощной артиллерийской и авиационной поддержке наступающих войск, сокрушит оборону 62-й армии. Ведь расстояние, которое нужно было для этого преодолеть, на многих участках составляло меньше километра.
Натиск врага отбивали дивизии Людникова, Соколова, Гурьева, Батюка, ослабленные в предыдущих боях, и дивизия Горишного, не успевшая полностью переправиться на правый берег после доукомплектования. Наступающий противник имел большой численный перевес и в пехоте, и в танках (у нас на 11 ноября было девятнадцать танков, а у противника — до двухсот), и еще больший — в авиации.
Выручала армию, как и прежде, артиллерия. Атакующих нас гитлеровцев поддерживало до тысячи орудий. Однако и мы располагали восьмьюстами орудиями и минометами калибром от 76 миллиметров и крупнее. Артполки дивизий, выведенных за последнее время в резерв, оставались в распоряжении начарта армии на прежних огневых позициях за Волгой.
Усилившийся ледоход практически свел на нет сообщение с левым берегом. Вероятно, этого момента и ждал Паулюс, чтобы начать новый натиск.
Но победа у Волги — столько раз ускользавшая от него, а теперь, очевидно, опять казавшаяся близкой — была уже в любом случае призрачной. Даже если бы гитлеровцы [287] достигли целей своего ноябрьского наступления, этот их успех больше не мог существенно повлиять на общий ход событий на советско-германском фронте. И что бы ни произошло в ноябре с остатками нашей 62-й армии, судьба немецкой 6-й армии была предрешена неотвратимо.
Все это, впрочем, куда виднее и яснее из нынешнего далека. Тогда мы не слишком много знали о положении за пределами Сталинграда. И до «масштабных» ли было размышлений, когда враг снова пошел напролом, снова стремился расколоть и смять нашу армию, сбросить ее в Волгу. Надо было еще раз сорвать его замыслы. Еще раз' выстоять!..
Переносясь мысленно в этот трудный день, сопоставляя то, что сохранила о нем память, с данными штабных документов, я еще раз убеждался в том, что решающее значение имели первые его часы. Если бы немцам удалось вклиниться в нашу оборону всего на триста — пятьсот метров одновременно на нескольких участках — скажем, у Мамаева кургана, в районе «Красного Октября» и еще где-нибудь севернее, — положение всей армии могло еще больше осложниться.
Но этого не произошло. Хотя сильнейшая артподготовка и бомбежка с воздуха и нанесли нашим частям серьезный урон, обрушившийся на них шквал огня не расчистил путь противнику. Первые атаки не принесли ему ни на одном участке ничего похожего на решительный успех и, по существу, остались безрезультатными. Гитлеровцы ворвались на небольшой завод «Метиз», служивший опорным пунктом на правом фланге дивизии Батюка, однако были там же и уничтожены. Другие части Батюка навязали фашистам встречный бой на склонах Мамаева кургана. Гвардейцы Гурьева уверенно держались на «Красном Октябре». Стойко и активно обороняли свои рубежи дивизии Соколова, Горишного, Людникова.
А группа Горохова (на ее участке в этот день противник особой активности не проявлял) сама атаковала гитлеровцев своим левым флангом — в направлении Тракторного завода. Эта частная операция была запланирована командованием фронта, которое специально переправило к Горохову полнокровную роту из резервной дивизии, обеспечило поддержку атаки авиацией и двумя полками «катюш». Цель этой атаки, реальный результат которой мог [288] свестись к некоторому улучшению позиций, видимо, состояла в том, чтобы вновь (как, вероятно, и высадкой десанта десятью днями раньше) привлечь внимание врага к району между Латошинкой и СТЗ и отвлечь тем самым от каких-то других мест.
Тогда, впрочем, думалось лишь о том, что непредвиденное совпадение этой заранее подготовленной атаки с наступлением врага на соседних участках очень помогло нам — боевые действия группы Горохова оттягивали, сковывали некоторую часть неприятельских сил.
Ничего не добившись за утренние часы, после некоторой паузы и новой артподготовки противник возобновил атаки незадолго до полудня. Подтянутые к этому времени резервы он ввел в бой в основном на участке южнее завода «Баррикады», нанося главный удар по оси Мезенской улицы. На два оборонявшихся в этом районе полка дивизии Горишного навалились части двух немецких дивизий. Правофланговый 241-й стрелковый полк был смят на своих позициях.
Разъединив здесь 95-ю и 138-ю дивизии и заняв южную часть заводской территории «Баррикад», гитлеровцы достигли Волги. Ширина прорыва по фронту, или вернее — по волжскому берегу, потому что с нашей стороны фронта тут больше не было, составляла около полкилометра.
Так боевые порядки нашей армии в третий раз оказались рассеченными на всю их глубину. Через два без малого месяца после прорыва у Царицы, через четыре недели после того, как была отрезана группа Горохова, врагу удалось отделить от удерживаемой армией территории еще одну частицу. На этот раз — совсем небольшую. Изолированный «островок», образовавшийся между главными силами армии и Северной группой, имел метров 700 по берегу и 400–500 в глубину. Он включал северо-восточную часть «Баррикад», несколько примыкающих к этому краю завода улиц и изрезанный оврагами склон со спускающимися к Волге садами. На этом «островке» находились позиции 138-й Краснознаменной стрелковой дивизии полковника Ивана Ильича Людникова.
Сперва была еще надежда, что Людников отрезан ненадолго. На подкрепление 95-й дивизии, развернувшейся фронтом на север, спешно выдвигался сводный полк дивизии Смехотворова — тот, что прикрывал переправу, и два [289] успевших прибыть с левого берега батальона 92-й стрелковой бригады, заново укомплектованных моряками-дальневосточниками — наш резерв для готовившихся контратак на Мамаевом кургане и у «Красного Октября». Всем этим частям ставилась задача оттеснить немцев от Волги, восстановить на участке прорыва сплошной фронт.
Однако это оказалось недостижимым. Перевес в силах был на стороне противника, и он быстро закреплялся на берегу. Принятыми мерами удалось лишь остановить расширение прорыва на юг — в наши тылы и к пристаням армейской переправы.
Некоторое время с командным пунктом Людникова сохранялась проводная связь. Ее обеспечивала знаменитая потом, вошедшая в историю Сталинградской битвы промежуточная телефонная станция «Ролик», располагавшаяся в нише крутого обрыва. Там оставались на своем посту три красноармейца во главе с младшим сержантом Н. Н. Кузьминским. Они продержались до конца обороцы, но потом имели связь только со 138-й дивизией, а провода, шедшие в другую сторону, на юг, гитлеровцы перерезали. Помню свой разговор с Людниковым на исходе дня, когда положение уже в какой-то мере стабилизировалось. Голос Ивана Ильича звучал спокойно и твердо. Доложив обстановку и ответив на мои вопросы, он сказал, что дивизия стоит на «Баррикадах», а с баррикад не уходят.
В мужестве и стойкости защитников возникшего на волжском берегу «острова» сомневаться не приходилось. За минувшие часы они уже отбили шесть вражеских атак, последовавших одна за другой и, безусловно, рассчитанных на то, чтобы покончить с отрезанными от армии частями, не дав им опомниться. Но это стоило 138-й дивизии, и без того уже совсем малочисленной, новых потерь. К концу дня она имела в строю что-то около шестисот штыков.
Помочь Людникову мы могли пока только огнем артиллерии. Кроме группы управления собственного артполка, стоявшего на огневых позициях за Волгой, в расположении 138-й дивизии находился наблюдательный пункт взаимодействовавшего с нею и раньше 397-го истребительно-противотанкового полка капитана Н. С. Кошелевича — одного из лучших среди наших иптапов. Имея в дивизии своих корректировщиков с рацией, он весьма эффективно [290] поддерживал ее. Подключались на поддержку дивизии и другие артиллерийские части.
Иван Ильич Людников любил артиллерию, гордился дивизионным артполком, а также и отличным начартом С. Я. Тычинским. Теперь, как стало известно начарту армии Пожарскому, комдив 138-й установил для своих артиллеристов специальный сигнал, означавший вызов огня на его командный пункт, и потребовал: если сигнал будет подан, действовать без промедления и колебаний, обеспечить безусловное накрытие цели.
При ничтожной площади «пятачка», на котором держалась дивизия, прорыв гитлеровцев к ее КП, находившемуся в 200–250 метрах от переднего края, был, разумеется, возможен при любой очередной атаке.
Атаковать с разных направлений «остров Людникова» противник не переставал и ночью. Не затихал бой также на «Красном Октябре». Утром 12 ноября, но не с рассвета, а значительно позже, возобновился штурм наших позиций и на других участках, где немцы пытались вклиниться накануне.
Отбивая эти новые атаки, мы пытались закрыть вчерашнюю брешь и восстановить локтевой контакт между разобщенными частями хотя бы по кромке берега. Части Горишного и приданные его дивизии батальоны 92-й бригады упорно сражались за выгодную позицию около группы бензобаков над береговым откосом. Однако закрепиться там им не удавалось — фашисты сопротивлялись яростно, и баки переходили из рук в руки.
Что удалось, так это предотвратить еще один прорыв врага к Волге — через «Красный Октябрь». А повторись здесь то, что произошло вчера у «Баррикад», последствия для всей армии были бы гораздо более тяжелыми.
Документы, ставшие известными позже, рассказали, как намеревался противник осуществить этот прорыв силами 79-й пехотной дивизии фон Шверина с приданными ей штурмовыми саперными батальонами, которым поручалось проложить с помощью взрывчатки путь пехоте через мартеновский цех. Не зная тогда этих подробностей неприятельского плана, мы имели, однако, достаточно разведданных, [291] чтобы считать краснооктябрьский участок особо угрожаемым.
Была изыскана возможность уплотнить боевые порядки на левом фланге и в центре позиций гвардейской дивизии Гурьева, где следовало ожидать (что и оправдалось) наиболее сильного натиска противника. Артиллеристы за Волгой находились в готовности поставить заградительный огонь на хорошо пристрелянных рубежах и так же быстро перенести его куда потребуется.
При этом для дивизии Гурьева отнюдь не отменялась, а, наоборот, подтверждалась прежняя задача — вытеснять гитлеровцев с завода, шаг за шагом очищать его территорию. И надо отдать должное комдиву 39-й: он сумел поддержать в своих людях не просто стойкость, но и решимость контратаковать, стремление захватывать инициативу где только можно. Командный пункт генерал-майора Гурьева был по-прежнему на заводе, фактически — в центре боя.
Выстоять, продержаться 12 ноября и на «Красном Октябре», и на других участках было не легче, чем накануне. Половина 92-й бригады и полк дивизии Горишного, на которые мы рассчитывали, находились еще за Волгой: суда, обслуживавшие переправу, не смогли справиться с ледоходом. Вскоре лед оборвал где-то кабель, оставив нас без телефонной связи с левым берегом. Записи о событиях этого дня в армейском журнале боевых действий заканчиваются так:
«Отсутствие пополнения и запаздывание с переброской батальонов 92 осб и 90 сп поставили армию в крайне тяжелое положение. Только исключительный героизм личного состава и стойкость в бою позволили удерживать ныне занимаемые позиции, сорвать наступление значительно превосходящих сил противника и нанести ему большой урон...»
11 ноября стоило Паулюсу трех тысяч солдат и десяти танков. К исходу дня 12 ноября сведений об уроне, нанесенном в тот день противнику, еще не было. Однако уже определилось кое-что более важное, чем ожидавшиеся цифры. Командиры дивизий один за другим докладывали, что, судя по всему, враг выдохся и продолжать завтра штурм не сможет. К такому выводу, оказавшемуся правильным, приходили и в штабе армии. Ноябрьское [292] наступление гитлеровцев уже можно было считать сломленным.
Но у врага было достаточно сил, чтобы сокрушить «остров Людникова». Положение там осложнялось. Немцы наседали то в центре, то с флангов, пытались отрезать его гарнизон от Волги. 13 ноября группа фашистских автоматчиков почти добралась до штаба дивизии. В бой с ними вступили все, кто находился на КП.
У Людникова оставалось совсем мало продовольствия, таяли боеприпасы, увеличивалось число невывезенных раненых. А добраться к «острову» было не на чем. Мы испытывали острую тревогу за боевых товарищей.
Передо мною фотокопия донесения командарма Чуйкова Военному совету фронта, отправленного вечером 14 ноября: «...Боюсь за 138 сд. Противник жмет на нее крупными силами. Реально помогаем ей артиллерией, «катюшами», больше сил нет...»
Василий Иванович просил начать сбрасывать в расположение дивизии патроны, гранаты и шоколад с самолетов и приказать гарнизону острова Зайцевский подготовить там посадочную площадку (от Зайцевского «пятачок» Людникова отделял неширокий волжский рукав Денежная Воложка, замерзающий раньше основного русла).
На бланке донесения, принятого на КП фронта, размашистая резолюция генерал-полковника А. И. Еременко в характерном для него стиле: «Нужно не дать противнику съесть 138 сд...» Далее следовали распоряжения об усилении поддержки отрезанной дивизии фронтовой артиллерией и других мерах помощи ей.
Оставалось четверо суток до начала великого перелома в Сталинградской битве. Что он близится, чувствовали, наверное, уже все — это, как говорится, висело в воздухе. Но никто в нашей армии еще не представлял, какое грандиозное контрнаступление развернут советские войска между Волгой и Доном. И тем более никто не мог знать его срока.
Рассеченная на три части 62-я армия отстаивала свои последние рубежи. Когда-то мы называли так те рубежи, которые потом не удержали. Но эти были последними безоговорочно, никаких других позади них быть уже не могло. [293]