Курляндские рубежи
Первый блин — комом
В октябре 1944 года на Рижском взморье стояли теплые и ясные дни. Многочисленные сады и парки одевались в багряную листву.
17-го числа я с группой генералов и офицеров стоял на импровизированной трибуне, у дороги на Елгаву (Митаву). А мимо походными колоннами двигались войска — 10-я гвардейская армия совершала марш в Курляндию.
Недобитая немецко-фашистская группировка в Западной Курляндии определялась нашими разведчиками в 30–35 дивизий (в том числе две танковые) по 10–12 тысяч каждая. Укомплектованы они были самым боевым составом — возраст солдат, как правило, не превышал 35 лет.
Против этих вражеских войск, отрезанных от Пруссии и зажатых между Тукумсом и Лиепаей, сосредоточили свои усилия два Прибалтийских фронта — 1-й и 2-й. По количеству дивизий мы имели почти двукратное превосходство, но в наших дивизиях насчитывалось только по четыре-пять тысяч активных штыков. Силы оказались равными.
10-я гвардейская армия получила полосу, в которой до нее действовала 42-я армия. Передний край обороны противника проходил здесь чуть западнее Боне, по восточной окраине Вигеряй, захватывал Дырваны, потом поворачивал строго на запад до Кесяй и далее следовал по северному берегу реки Венте почти до Мажейкяя. В районе Вигеряй, Кликоляй он имел выступ в нашу сторону. Точными данными о группировке на этом участке сил и средств неприятеля мы не располагали. [261]
Только в ходе боевых действий, т. е. после 26 октября, удалось выявить, что наиболее прочные оборонительные позиции немцев располагаются в 15–30 километрах от переднего края.
Для развития успеха в руках командующего фронтом на этот раз имелось два танковых корпуса! 10-й (под командованием генерал-майора танковых войск М. К. Шапошникова) и 5-й (командир генерал-майор М. Г. Сахно). Их предполагалось ввести в прорыв в полосе нашей армии. Уже в первый день операции 10-й танковый должен был достичь мызы Абардэ, а к исходу второго — Салдуса. В сумме это составляло 50–60 километров. Ввод 5-го танкового корпуса планировался вслед за 10-м. Для него ставилась задача овладеть узлом дорог в Лиэлблидиэне, расположенном в 40–45 километрах от переднего края.
Выбор направления главного удара казался очень удачным. Успех на левом крыле фронта мог привести к взлому всей оперативной обороны противника в Курляндии восточнее реки Вента.
Начало операции было многообещающим. 10-я гвардейская армия стремительно пошла вперед. Уже в середине первого дня части 7-го корпуса заняли город Ауце, и командир его, генерал-майор А. Д. Кулешов, немедленно переместил туда свой НП. Хорошо продвигались и дивизии 19-го корпуса, обходившие Ауце с севера.
Армия прорвала тактическую зону неприятельской обороны и получила свободу маневра. Обстановка требовала немедленного ввода в бой 10-го танкового корпуса. Но только к концу дня одна его бригада появилась в районе Кавеле (семь километров западнее Ауце) и начала активные действия. Командир этой бригады проявил прекрасные боевые качества: он сразу установил деловой контакт с одним из полков 119-й стрелковой дивизии, посадил стрелков на броню танков и вместе с ними продвинулся на 12–15 километров в направлении Цабены. Здесь десант спешился и начал действовать самостоятельно.
К сожалению, не надолго. Через несколько дней войска фронта уперлись в подготовленную врагом оборону на линии озера Лиэлауцес, Инцени, озера Карклени, Гаракас.
На этом рубеже мы задержались на полмесяца. [263]
Год новый, задачи старые
Заканчивался 1944 год — год решающих побед Красной Армии над гитлеровской армией. Командование 10-й гвардейской армии отлично понимало, что в новом, 1945 году основные события развернутся на берлинском направлении, а 2-му и 1-му Прибалтийским фронтам придется продолжать борьбу с курляндской группировкой противника, которая хотя и представляла еще значительную силу, но сыграть существенной роли в войне в целом уже не могла.
И все-таки нам по-прежнему очень хотелось как можно скорее покончить с этой группировкой. С большой теплотой я вспоминаю сейчас прекрасных наших, истинно гвардейских офицеров, неудержимо рвавшихся вперед и умевших в довольно трудных условиях хорошо организовать бой, повести за собой свои части и подразделения. Используя в основном минометный огонь, нанося дерзкие и неожиданные удары, они изо дня в день добивались хотя бы тактических успехов, все больше углубляясь в неприятельскую оборону.
Однажды начальник разведки полковник И. М. Пивоваров доложил мне, что среди пленных, взятых при отражении контратаки фашистов, обнаружены солдаты из дивизии, которая ранее в полосе нашей армии не отмечалась. Эти пленные показали, что их полк ожидал в Лиепае погрузки на морской транспорт, был готов к отправке в Германию; потом вдруг его подняли по тревоге и на машинах спешно перебросили в район активных боевых действий.
Недовольный общими итогами дня, я не придал особого значения этому сообщению. Но как раз в тот момент на мой командный пункт прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования Александр Михайлович Василевский. Внимательно выслушав результаты, достигнутые армией за истекший день, он, к моему удивлению, вместо того чтобы критиковать нас, похвалил войска за активность, тепло отозвался о работе командиров и штабов соединений, сказал доброе слово и об армейском управлении. Его интересовали не столько территориальные успехи, сколько наличие перед нами вражеских сил, номера неприятельских дивизий и частей. Василевский тут же позвонил в Ставку и в положительном плане доложил [264] о нашем наступлении. Немного погодя он сам допросил нескольких пленных и, кажется, остался доволен сведениями, полученными от них.
Чуть позже в товарищеской беседе он разъяснил, что теперь весь 2-й Прибалтийский фронт прежде всего должен заботиться о том, чтобы враг не имел возможности перебросить на другие направления хотя бы часть из своих войск, скованных в Курляндии. Я попытался было пожаловаться на недостаток боеприпасов. Александр Михайлович ответил, что мы и впредь будем на «голодной норме», однако действовать должны решительно, активность снижать нельзя.
— Таково требование Верховного Главнокомандующего, — подчеркнул он.
Беседу с нами А. М. Василевский закончил словами:
— Любыми средствами удержите перед собой всю курляндскую группировку. Германское верховное командование не должно использовать в другом месте ни одной дивизии из нее. Сумейте внушить это всему личному составу армии.
Говоровский почерк
Вскоре советские войска в Курляндии, Эстонии и на Карельском перешейке были объединены в один фронт — Ленинградский. Возглавил его Л. А. Говоров.
Маршал Советского Союза Леонид Александрович Говоров имел свой ярко выраженный полководческий почерк, свой стиль управления войсками. И, пожалуй, именно в той операции они впервые раскрылись передо мной с достаточной определенностью.
Прежде всего я почувствовал в нем многоопытного артиллериста. Надо было видеть, с какой скрупулезностью организовал Говоров взаимодействие стрелковых корпусов и дивизий с артиллерийскими соединениями и группами.
Для многих из нас, общевойсковых командиров, да и некоторых артиллерийских начальников по-новому прозвучали его указания о выявлении огневой системы противника. Он требовал, чтобы все мы каждый день имели свежие разведывательные данные и всякий раз наносили их на карту иным цветом. При таком графическом освещении обнаруженных объектов уже через пять-шесть дней получалась весьма наглядная и довольно близкая к [265] действительности схема расположения неприятельских огневых средств, пользуясь которой можно было наиболее эффективно спланировать все виды артогня. Говоров очень ценил личные наблюдения и офицеров из штабов полков, дивизий, корпусов, и офицеров-артиллеристов, и войсковых инженеров всех степеней.
С таким, как бы это сказать поточнее, всеохватывающим, что ли, способом разведки огневой системы противника я встретился впервые. Наш штаб сразу принял его и с успехом применял до самого конца войны.
Л. А. Говорову вообще была свойственна весьма тщательная подготовка операций. В окончательном виде план Лиепайской операции выглядел так.
Главный удар наносят 6-я гвардейская и 51-я армии. В каждой из них первый эшелон составляют три стрелковых корпуса, и по одному остается во втором эшелоне. Фронт прорыва для 6-й гвардейской армии — одиннадцать километров, для 51-й — десять. 10-я гвардейская армия вступает в дело после прорыва тактической обороны противника в полосе 6-й гвардейской армии, развертываясь из-за правого ее фланга. С вводом в действие главных сил 10-й предполагалось развернуть наступление и еще двух армий: 42-й и 1-й ударной. Вместе с нашей армией они должны были нанести окончательное поражение вражеской группировке восточнее реки Вента.
Операция началась 20 февраля сильной артиллерийской подготовкой и бомбовыми ударами фронтовой авиации по тактическим резервам противника. В первый день войска 6-й гвардейской и 51-й армий продвинулись только на два-три километра, но противник потерял несколько тысяч убитыми и ранеными, 659 человек мы взяли в плен. У нас потери оказались сравнительно небольшими.
К утру 21 февраля правофланговые дивизии 51-й армии овладели опорным пунктом Приекуле. Главные ее силы тоже продолжали продвижение. Однако итоговый результат второго дня наступления был уже более скромным. Неприятеля удалось потеснить лишь на два километра. Пленных мы взяли всего 133 человека.
В дальнейшем обстановка еще более осложнилась. Противник наращивал силы из глубины. Наибольшее упорство он проявил на второй полосе. Основу его обороны здесь составили врытые в землю танки, которые могли быть уничтожены только орудиями крупных калибров или [267] бомбовыми ударами с воздуха. А для этого у нас не хватало боеприпасов.
28 февраля командующий фронтом прервал операцию и приказал рассредоточить войска по фронту и в глубину.
При всей своей незавершенности операция эта не прошла бесследно. Она воспрепятствовала переброске немецких сил из Курляндии на другие, в ту пору решающие, направления — берлинское, будапештское и венское. Ни одна немецкая дивизия не ушла туда, все они оказались прочно прикованными к Курляндскому полуострову до конца войны.
Конечно, тогда нам очень хотелось, чтобы наше наступление закончилось полной ликвидацией курляндский группировки вражеских войск. Но одно дело — желание, а другое — возможности.
Еще одна попытка
После прекращения наступления под Приекуле 10-я гвардейская армия была выведена в резерв командующего фронтом и расположена в тылу 6-й гвардейской армии (район Вайнеде). Опять стали проводиться ротные и батальонные учения, некоторые из них — с боевой стрельбой. На них мы отрабатывали не только атаку переднего края неприятельской обороны, но и ведение боя в глубине. Особенно настойчиво совершенствовали действия штурмовых отрядов и групп по уничтожению долговременных огневых точек. В общем, времени зря не теряли, знали, что в резерве не засидимся.
И действительно, уже 12 марта поступила директива командующего фронтом о подготовке к новой наступательной операции. Полоса нам нарезалась примеряю в том же районе, где мы действовали до ухода на западный берег реки Вента. В состав 10-й гвардейской армии временно включались соседние 83-й и 110-й корпуса, чему мы, однако, не очень обрадовались. Ведь за счет этих двух корпусов полоса армии расширилась на 40 километров, а общая численность войск увеличивалась при сем лишь на пять малочисленных дивизий.
Предстоящая операция планировалась как фронтовая. Помимо 10-й гвардейской в ней участвовала еще и 42-я армия. Совместно нам предстояло взломать оборону неприятеля на фронте до 50 километров и разгромить его [268] группировку силой в пять-шесть дивизий. Ближайшей задачей 10-й гвардейской армии являлся захват переправ на реке Циецерс севернее Салдуса.
Штаб фронта всячески торопил нас, опасался близкой весенней распутицы. Весна уже давала знать о себе: по утрам стояли туманы, ограничивавшие видимость, днем таял снег и дороги становились рыхлыми. Условия для использования артиллерии — нашей главной силы — все ухудшались. Неблагоприятствовала погода и действиям авиации.
Большие надежды возлагались на внезапность удара. Артиллерийская подготовка должна была быть короткой, рассчитанной только на подавление, а не на разрушение огневой системы врага.
В последний момент командующий фронтом Л. А. Говоров добавил нам еще две стрелковые дивизии: 47-ю и 256-ю, но в то же время забрал в свой резерв нашу 119-ю гвардейскую. Оперативное построение армии намечалось в два эшелона. В первом должны были наступать 15-й и 7-й гвардейские стрелковые корпуса. Во второй эшелон назначили 19-й гвардейский стрелковый корпус.
В ночь на 17 марта войска заняли исходное положение. Но следует признать, что мы не успели хорошо подготовить исходный рубеж в инженерном отношении. Стрелки находились в неглубоких окопчиках, вырытых в снегу, которые, конечно, не могли надежно укрыть от огня противника.
С утра 17 марта погода выдалась скверная. Стоял густой туман, вынудивший нас перенести начало атаки на 10.00, потом на 12.00. К полудню туман несколько рассеялся, но зато пошел мокрый снег. Видимость даже ухудшилась. Авиация не могла действовать совсем.
Примерно в 13.00 мне позвонил Л. А. Говоров.
— Ну, как настроение?
— Неважное, — отвечаю. — Ведь уже больше полусуток стрелковые подразделения лежат на снегу. Дальше держать людей в таком положении нельзя. Нужно решать: или наступать сейчас, или отводить войска для обогрева.
— А как вы смотрите, если придется наступать без поддержки авиации? — поинтересовался Говоров.
— Коль наши самолеты не смогут действовать, то, [269] очевидно, и авиация противника окажется в таком же положении. Следовательно, соотношение сил не меняется.
— Ну что же, тогда придется выполнять задачу в единоборстве сухопутных войск, — сказал командующий фронтом и дал указание начать атаку в 14.00.
Через несколько минут его приказ был доведен до всех командиров общевойсковых соединений и артиллерийских начальников. У меня еще осталось некоторое время на уточнение боевых задач. Надо было учесть, что в первый день наступления войска будут иметь не более четырех часов светлого времени. Мне хотелось, чтобы за этот срок дивизии первого эшелона сумели бы преодолеть тактическую глубину обороны врага. К ночным действиям они были подготовлены слабее. Поэтому ночью лучше было передохнуть, а на следующий день возобновить бои уже с участием вторых эшелонов корпусов.
С моего НП довольно хорошо просматривались полоса 29-й дивизии и правый фланг 7-й. Атаку они начали дружно и продвигались успешно. По донесениям командира корпуса, наступление 85-й дивизии на первых порах развивалось тоже неплохо. Но потом вдруг стали поступать и тревожные вести. 168-я дивизия, наступавшая в плечевом взаимодействии с 85-й, к сумеркам вышла лишь в район Кауни, преодолев всего 1–1,5 километра, а 198-я вообще топталась на месте. Заметно сбавила первоначально взятый темп и 42-я армия.
И все-таки засветло нам удалось преодолеть тактическую оборону противника на участке Кауни, Дангас. Поотстала лишь 85-я гвардейская стрелковая дивизия, прижавшаяся к своему левому соседу. Да еще на стыке 7-й и 8-й гвардейских стрелковых дивизий остались нетронутыми позиции одного пехотного батальона немцев.
Командир корпуса не сразу осознал назревавшую здесь опасность и до вечера 18 марта, по существу, не принял никаких радикальных мер. Не усмотрел ничего угрожающего в наличии образовавшегося выступа и штаб армии. Мы одобрили решение командира 29-й гвардейской стрелковой дивизии полковника В. М. Лазарева и командира 8-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Г. И. Ломова наступать, не оглядываясь на соседей. Нам тоже казалось, что в результате успеха этих дивизий противник не сможет долго удержаться на их стыке в районе Дзени, [270] Дандзиняс, Сутули, Мазкальки. Мы снова недоучли упорства неприятеля.
Уже в темноте 29-я дивизия с приданным ей танковым полком прошла еще шесть — восемь километров, достигнув района Лаздукамни, Айзунин, Дзервмес. Связь с нею была хорошая — и телефонная, и по радио. А 8-я гвардейская вышла к Данчи, Битесу.
Ночью, однако, положение обострилось. Из района Салдуса гитлеровцы контратаковали правый фланг 15-го гвардейского стрелкового корпуса и зашли в тыл 29-й гвардейской стрелковой дивизии, продолжавшей продвигаться на север. Несколько батальонов немецкой пехоты, усиленных шестиствольными минометами и примерно 60 танками, заняли лесной район Янайши — Дембин.
Одновременно неприятельская пехота с 30–40 танками сковала действия 85-й дивизии и еще больше увеличила ее отрыв от 29-й. Ухудшилось положение и в полосе 8-й гвардейской дивизии: западнее Каупини, Зиемяли, Дандзиняс врагу удалось рассечь боевые порядки панфиловцев.
Туго пришлось 30-й гвардейской стрелковой дивизии, которую командир корпуса намеревался использовать для развития успеха на стыке 85-й и 29-й дивизий. Фашисты контратаковали ее крупными силами еще с вечера 17 марта и расстроили предбоевые порядки частей. Дивизия приняла бой уже в темноте, к тому же в совершенно неясной обстановке.
Я связался по телефону с командиром 29-й дивизии полковником В. М. Лазаревым, уточнил, где находятся его главные силы, и потребовал, чтобы он немедленно повернул их на северо-восток. Но враг отразил все наши попытки пробиться в указанном направлении. Пришлось ждать светлого времени.
В полосе 7-го гвардейского стрелкового корпуса немцы контратаковали с запада и востока тремя пехотными дивизиями. В результате к утру 18 марта главные силы 8-й дивизии оказались отрезанными.
Тем не менее мы еще верили в успешное развитие операции. Войска пока что не были утомлены, из боеприпасов они израсходовали не более 0,8 боекомплекта. В такал духе я и приготовился докладывать командующему [271] фронтом. Однако Маршал Советского Союза Л. А. Говоров оценил обстановку по-другому.
18 марта в 11.00 он сам прибыл на КП 10-й гвардейской армии. Это было необычным в его практике. Как правило, Леонид Александрович руководил войсками через штаб фронта. К личным телефонным переговорам с командирами, а тем более к личной встрече с нами в ходе операции, Говоров прибегал лишь в исключительных случаях. Поэтому неожиданное появление его на КП армии сразу насторожило меня.
Выслушав мой доклад, Говоров стал внимательно рассматривать карту, лежавшую на моем столе. Несколько дольше взгляд его задержался на двух вмятинах в обороне неприятеля, сделанных 29-й и 8-й дивизиями. Леонид Александрович попросил меня уточнить, что помешало выдвижению 30-й гвардейской стрелковой дивизия на линию 29-й и почему не удалось своевременно ликвидировать выступ на стыке 7-й и 8-й дивизий. Я доложил свои соображения.
— Что думаете делать дальше? — спросил Говоров. — Собираетесь ли продолжать наступление? Если да, то какую помощь от командующего фронтом хотели бы получить?
Я высказался за продолжение наступления и попросил только добавить нам боеприпасов. Командующий выслушал меня молча, ни разу не прервал, не задал ни одного дополнительного вопроса и вдруг объявил свое решение, которого я никак не ожидал:
— Нельзя наступать так. Нужно было с самого начала равномерно продвигать вперед боевые порядки корпусов я дивизий. Боеприпасов, кроме тех, что уже отпущены, армия не получит. Их нет на складах фронта. Поэтому вам следует сейчас позаботиться о выводе из окружения двадцать девятой и восьмой дивизий. Лишь после этого можно будет подумать о продолжении наступления...
Попрощавшись, Говоров уехал. Было как-то непривычно, что командующий фронтом, круто меняя ход операции, только определил задачу армии и не стал вмешиваться в то, каким образом мы будем выполнять ее. Нам предоставлялись полная инициатива и самостоятельность.
Прежде всего я попытался осмыслить, что в действительности лежало в основе решения командующего фронтом. [272] Только ли то, что у нас не получилось равномерного продвижения всей ударной группировки армии? Вряд ли. Равномерного продвижения войск при прорыве вражеской обороны вообще, как правило, не бывает. Не в столь уж бедственном положении оказались и вырвавшиеся вперед 29-я и 8-я дивизии. Силы гитлеровцев здесь в общем-то невелики, а у армии в резерве еще целый гвардейский корпус. Нет, причина, побудившая командующего фронтом прервать операцию, заключалась, видимо, в другом — он исходил из обстановки в полосе фронта в целом.
Так или иначе, а надо было действовать. Начальник штаба армии генерал Н. П. Сидельников передал соответствующие распоряжения командирам 15-го и 7-го корпусов. В 7-м корпусе необходимость отвода 8-й гвардейской восприняли с полным пониманием. А вот у командира 29-й дивизии такой приказ вызвал недоумение: его части на ощущали непосредственного воздействия противника, и потому он стал выяснять, зачем это нужно опять отдавать врагу уже освобожденную территорию? Лишь уточнив все, что ему было неясно, полковник В. М. Лазарев, используя лесные троны, без особых помех в ночь на 19 марта вывел главные свои силы из окружения и развернул их позади 30-й дивизии фронтом на север. Только один его полк, прикрывавший отход, задержался в окружении, но на следующую ночь и он вполне благополучно пробрался теми же тропами.
Конечно, командира корпуса и тем более командира 30-й дивизии можно было упрекнуть за то, что они не сумели преодолеть наспех организованную оборону немцев, тогда как 29-я дивизия в течение двух ночей довольно легко прошла через боевые порядки гитлеровцев, не потеряв ни одного человека. Однако я не стал этого делать. И вот почему. Если бы даже 30-я дивизия и имела успех, одно это не создало бы условий для развития всей армейской операции. К тому же все мы находились под сильным впечатлением того, как решительно прервал наступление Маршал Советского Союза Л. А. Говоров, почувствовав его бесперспективность.
Мы верили, что возникшие осложнения — явление временное, и, вызволив 29-ю, всецело сосредоточили свое внимание на 8-й гвардейской. По приказу командира корпуса [273] два ее полка (19-й и 30-й) были организованно отведены из района Данчи, Битес южнее Каупини. Одновременно 23-й полк во взаимодействии с 26-м полком 7-й гвардейской дивизии срезал выступ противника в районе Дзени, Лапас. Но полностью ликвидировать перемычку, отделявшую главные силы панфиловцев от тылов, пока не удавалось. Все лесные дороги и просеки, по которым осуществлялось материальное обеспечение войск, простреливались. Лишь в ночное время солдаты умудрялись на себе пронести немного боеприпасов, сухарей, сахару, консервов. Потребности в вооружении покрывались главным образом за счет трофеев, захваченных в бою. Большинство солдат и сержантов имели по два автомата: один — отечественный, а другой — трофейный, с двумя-тремя снаряженными магазинами.
Кризис назрел к 25 марта, когда противник частями трех дивизий начал сжимать кольцо вокруг панфиловцев. Им пришлось в течение двух дней отражать атаки фашистов с разных направлений.
На НП одного из окруженных стрелковых полков оказался вместе со своей группой управления командир артиллерийского полка Поцелуев. Он не раз вызывал огонь артиллерийских дивизионов на себя.
Немцы пытались распропагандировать панфиловцев, используя громкоговорители. Обращаясь к солдатам и офицерам окруженных полков, они убеждали их, что положение безнадежное, надо сдаваться. В ответ на это гвардейцы наносили новые удары по отдельным опорным пунктам врага, уничтожали его гарнизоны.
Вместе с командиром 7-го корпуса генерал-майором А. Д. Кулешовым мы на месте изучили обстановку и пришли к выводу, что для деблокирования 8-й гвардейской дивизии нужен встречный удар всего несколькими хорошо подготовленными батальонами. В резерве Кулешова таких батальонов не было. Тогда командир 19-го корпуса генерал А. Т. Стученко предложил выделить для этой целя 67-й полк 22-й гвардейской стрелковой дивизии. Я принял это предложение.
Выделенный полк мы усилили отдельной ротой, поддержали его атаку огнем нескольких артиллерийских дивизионов, и 28 марта после упорного боя он овладел несколькими [274] неприятельскими завалами и блокгаузами. Образовались «ворота» шириной в два-три километра. Через них и вышли панфиловцы.
Мы тепло встретили героев. Больше недели они дрались в окружении. На вопросы о самочувствии и солдаты и офицеры отвечали одинаково:
— Мы все время чувствовали себя хорошо. Верили, что нас выручат.
Прорываясь из кольца, панфиловцы не потеряли ни одного человека. Вынесли с собой более ста раненых, в том числе командира полка Ивана Леонтьевича Шапшаева. В боях он потерял руку, но не утратил мужества. Впоследствии И. Л. Шапшаев был удостоен звания Героя Советского Союза.
Вечером 28 марта я по телефону доложил Маршалу Советского Союза Л. А. Говорову о благополучном возвращении 8-й гвардейской. Леонид Александрович поблагодарил за приятное сообщение и сказал:
— Панфиловцы, как всегда, молодцы. Не каждая дивизия способна на такую выдержку, не у каждой такая организованность.
Многие тысячи солдат, сержантов и офицеров проявили в эти дни чудеса мужества и героизма. Хочется отметить, что среди них были и женщины. Наши славные девушки — летчицы, связистки, артиллеристы ПВО, снайперы, врачи, медсестры, санитарки, повара в отваге и трудолюбии не уступали бойцам-мужчинам. Юные патриотки по зову сердца шли на фронт, считали великой честью сражаться в боевых частях и не жалели сил, чтобы быть достойными этой чести.
С душевной теплотой вспоминаю наших девушек снайперов. К весне 1944 года у нас была создана из них целая рота. Они прибыли к нам из Подольска после окончания специальной школы. Роту снайперов мы посылали обычно на те участки, где нужно было усилить огневое воздействие на противника и навести «порядок» в его первой траншее. Девушки блестяще выполняли также задачи. Их меткие выстрелы наносили врагу огромный урон. «Личные счета» бойцов роты неуклонно росли. Вера Пылесонова, например, уничтожила два десятка фашистов. До полутора десятков уничтоженных гитлеровцев довели [275] свой боевой счет бессменный старшина роты Тамара Царева, снайперы Мария Прянкина и Аня Бохина.
Я рад был узнать, что наши фронтовые подруги после войны показали высокую доблесть в труде. Вера Борисовна! Пылесонова ныне мастер отдела технического контроля и секретарь партийной организации завода в подмосковном городе Красноармейске. Тамара Царева вернулась к своей мирной профессии, сейчас она — бухгалтер на одном из предприятий Ногинска. Мария Прянкина живет и трудится в деревне Сафоново, Московской области. Должность у нее скромная — кассир, но к делу она относится с таким старанием, что ее уважают все.
Снайпер Аня Блохина работает в колхозе в родном селе Ялтуновов Рязанской области. Живет счастливо. К боевым наградам у нее прибавились два ордена Материнской славы.
Но не все наши девушки-снайперы дожили до Победы. Со скорбью вспоминаем мы Лелю Бегунову из Иванова, москвичку Тоста Чипову, Тосю Ерзину из Калуги — они погибли на своем боевом посту. Снайпер Настя Макарова была схвачена гитлеровцами. Когда мы выбили врага, то нашли ее мертвой, тело было обезображено зверскими пытками. Мы похоронили ее с воинскими почестями.
Я рассказал о нескольких женщинах-воинах. А их были тысячи. Народ не забудет их подвига.
Противник складывает оружие
В апреле наша армия активных действий не вела. Война бушевала в Восточной Пруссии, под Берлином, в Чехословакии и Австрии. Завершался разгром гитлеровского режима.
Мы были информированы, что Германия близка к капитуляции, но в то же время нас предупредили: могут найтись такие оголтелые фашистские генералы, которые и после этого будут продолжать борьбу. В частности, не исключалось сопротивление курляндский группировки. А потому маршал Л. А. Говоров приказал нам готовить войска к возможной новой операции.
6 мая он подписал соответствующие директивы. В первой из них ставилась задача армиям правого крыла (67-й, 1-й ударной и 42-й) — прорвать неприятельскую оборону на участке Тукумс — Салдус и, развивая главный удар [276] в направлении Кульдига, овладеть узлами сопротивления Тукумс, Кандава, Сабил, Кабила, Салдус с последующим выходом на реку Вента. Вторая директива касалась армий левого крыла: 10-й и 6-й гвардейских, 51-й и 4-й ударной. Они должны были прорвать оборону противника на фронте Гобземьи, мыза Кротэ, Пилэниэни и, взаимодействуя с армиями правого крыла, полностью ликвидировать курляндскую группировку немецко-фашистских войск.
Готовность к наступлению для армий левого крыла устанавливалась на 11 мая, для правого — на 12 мая.
10-й гвардейской армии противостояли части 38-го корпуса 16-й немецкой армии (в районе Салдуса) и 5-го корпуса 18-й армии (западнее Салдуса). Таким образом, мы действовали на стыке двух вражеских армий. Из этого следовало, что даже при незначительном нашем успехе обе немецкие армии могут бросить против нас свои резервы, в том числе и 12-ю танковую дивизию, которая использовалась противником для контрударов обычно в первый же или на второй день наступления. Правда, эта дивизия к весне 1945 года имела в своем составе всего около ста танков, но ведь и в приданных нам танковых бригадах и полках боевых машин было негусто. Общее их число не превышало, пожалуй, полсотни.
В личном составе силы сторон были примерно равными. Тем не менее мы твердо верили, что, если наступление развернется, победа будет за нами.
6 мая командующий фронтом довел до нашего сведения, что общая, безоговорочная капитуляция фашистской Германии ожидается 8 мая в Берлине. В отношении Курляндии он опять сказал, что здесь, по-видимому, придется добиваться капитуляции силой, и подтвердил свое прежнее приказание: готовить последнюю, решительную операцию. При этом нас просили учесть, что противник с целью сокращения фронта может начать отход из районов восточнее Тукумса и Салдуса. В таком случае нам надлежало немедленно перейти в решительное наступление.
В ночь на 7 мая противник выровнял только отдельные выступы своего фронта. Перед нами встал вопрос: начать ли с утра усиленную разведку боем или ждать перехода в наступление всего фронта? Я запросил мнение штаба фронта и получил указание действовать активно. [277]
С утра 7 мая начались бои разведывательных отрядов, а вслед за тем пошли в наступление главные силы армии. Ломая упорное сопротивление гитлеровцев, наши войска продвинулись за день на шесть — десять километров. Количество пленных было невелико.
Командующий фронтом поставил всем армиям боевые задачи на 8 мая. Меня предупредил, чтобы перед фронтом 290-й пехотной дивизии немцев мы огня не открывали: там могли появиться парламентеры от командования группы армий «Север». В остальной полосе 10-й гвардейской наступление должно было продолжаться. Всем нам хотелось, конечно, чтобы оно было успешным и в то же время сопровождалось как можно меньшими потерями. Потери боевых товарищей тяжелы всегда, а в последние дни войны — в особенности.
В первой половине дня 8 мая противник оборонялся с прежним упорством, на некоторых направлениях даже контратаковал. Напряженно работала наша авиация. Имея абсолютное господство в воздухе, она наносила бомбовые удары по боевым порядкам гитлеровцев, по их аэродромам и дорогам. За день авиаторы произвели свыше двух тысяч самолето-вылетов.
К полудню поведение немцев резко изменилось. Мы почувствовали ослабление их усилий. Кое-где появились белые флаги. В плен сдавались уже не одиночками, а целыми подразделениями.
К вечеру сдача в плен приобрела еще более массовый характер.
Допрашивая их командиров, мы стремились установить точный состав и численность соединений, чтобы ни одно подразделение не уклонилось от капитуляции. Командир корпуса слабо знал действительное состояние войск, так как находился далеко от передовой. Из показаний же других генералов следовало, что капитулировали не все части корпуса. Некоторые пытаются пробиться к портам Лиепая и Виндава.
Мы потребовали от командира корпуса отдать приказ о немедленной и полной капитуляции всех подчиненных ему войск. Он сделал это. Аналогичные приказы подписали и командиры дивизий.
Перед фронтом 19-го гвардейского стрелкового корпуса, [278] где оборонялись части 290-й пехотной фашистской дивизии, весь день было спокойно — ни с той, ни с другой стороны не раздалось ни одного выстрела. Начальник штаба фронта генерал-полковник М. М. Попов принимал там представителя командующего группой армий «Север». 290-я пехотная дивизия в полном составе капитулировала 9 мая. Принимал ее капитуляцию командир 19-го корпуса генерал-майор А. Т. Стученко. В ней оказалось 6711 человек. Такой численности не имела тогда ни одна из наших дивизий.
Война, по существу, кончилась, но повсюду еще слышалась стрельба. В небо летели сигнальные ракеты, трассирующие пули и даже снаряды. Этим стихийным салютом войска отмечали нашу великую победу над фашистской Германией. Вполне понимая чувства солдат, сержантов и офицеров, мы тем не менее уже на следующий день вынуждены были принять меры против беспорядочной стрельбы, чтобы избежать несчастных случаев.
К вечеру 10 мая в полосе 10-й гвардейской армии было пленено 38830 солдат и офицеров противника. Они сдали 65 танков и штурмовых орудий, 482 полевые артиллерийские системы, 119 минометов, свыше двух тысяч автомашин, более шести тысяч лошадей.
Попал к нам и артиллерийский дивизион 170-мм пушек. Тот самый, который во время блокады Ленинграда не раз вел огонь по городу из района Красносельских лагерей, разрушая памятники культуры и искусства.
Сейчас уже не помню, кому из моих заместителей принадлежала идея спарковать всю трофейную артиллерию. Я поддержал эту инициативу. Все неприятельские пушки, гаубицы, минометы, оказавшиеся в полосе нашей армии, были собраны, почищены, смазаны и поставлены в парк. Даже дорожки посыпали желтым песком. Работа эта выполнялась главным образом самими немецкими артиллеристами.
Мы не сомневались, что командующий фронтом маршал Л. А. Говоров, всегда питавший к артиллерии самые нежные чувства, одобрит нашу затею. И не ошиблись. Через несколько дней он лично осмотрел парк трофейной артиллерии и остался доволен.
Хуже получилось с немецкими танками. Капитуляция [279] 12-й танковой дивизии противника прошла не совсем гладко. Когда подсчитали сданные ею машины, обнаружилось, что их значительно меньше, чем числилось по списку. Стали выяснять и установили, что некоторые экипажи преднамеренно затопили свои танки в реках и озерах, а часть привели в негодность. Не совпал со списками и личный состав этого соединения. Многие подразделения разбрелись по лесам, рассчитывая избежать плена.
Что касается всей курляндской группировки гитлеровцев, капитулировавшей перед войсками Ленинградского фронта, то ее общая численность составляла более 280 тысяч человек. На вооружении она имела свыше трех тысяч артиллерийских стволов и минометов, до 500 танков и штурмовых орудий. Это был мощный кулак!
Боевые действия в Курляндии прекратились не сразу. Вплоть до 28 мая 10-я гвардейская армия очищала полуостров от остатков вражеских войск, укрывшихся в лесах. В разных районах дело это шло по-разному. Чаще всего обходилось без кровопролития: обнаруженные в лесах немецкие солдаты и офицеры поднимали руки без сопротивления. Но случались и мелкие бои.
Подводя общий итог борьбы в Курляндии, я должен сказать, что советские войска не проводили там глубоких наступательных операций, чем так богат завершающий период Великой Отечественной войны на других направлениях. Не было в Курляндии и высоких темпов продвижения наших войск, таких, скажем, как в Белоруссии, на Украине, на Балканах, на территории Полыни и в самой Германии. Но из этого отнюдь не следует, что в единоборстве с курляндской группировкой противника советские солдаты, офицеры, генералы проявляли меньше героизма, мастерства, настойчивости. Причины несколько замедленного развития событий здесь нельзя также объяснять отдельными ошибками фронтового и армейских управлений, о которых я упоминал ранее. Главное, что предопределило затяжной характер борьбы в Прибалтике вообще и в Курляндии в частности, коренится в другом.
Во-первых, надо иметь в виду особый состав войск группы армий «Север». Поясняю. Другие группы немецко-фашистских армий, действовавшие южнее, уже в первые годы войны понесли огромные потери и многократно [280] пополнялись менее подготовленными солдатами и офицерами, среди которых преобладали пожилые или слишком молодые. Группа армий «Север» этого избежала. Крупные наступательные операции против нее начались только в первой половине 1944 года. В ней сохранился еще кадровый состав. Об этом свидетельствовал возраст солдат курляндский группировки — 25–35 лет. Самый боеспособный контингент!
Второе, что определило затяжной характер войны в Прибалтике, — особые условия местности. Обширные лесисто-болотистые и озерные районы с множеством малых и больших рек затрудняли наступление и облегчали оборону. Многочисленные труднопроходимые дефиле ограничивали маневренность войск, а это неизбежно обрекает борьбу на тягучесть. Ведь войскам в таких условиях приходилось биться за каждый опорный пункт.
Третьим обстоятельством, повлиявшим на ход боевых действий в Прибалтике, было, конечно, то, что после деблокирования Ленинграда прибалтийские направления не находились и не могли находиться в центре внимания Верховного Главнокомандования. Судьбы войны решались не здесь. Главные силы и основная масса технических средств борьбы, в том числе почти все подвижные войска (танковые армии), сосредоточились на Белорусских и Украинских фронтах. У нас же «царицей полей» по-прежнему оставалась пехота, а путь ей прокладывала артиллерия. Тактическую зону вражеской обороны наши войска, как правило, прорывали успешно. А вот развить наступление при отсутствии мощных подвижных соединений было чрезвычайно трудно. Противник успевал отрываться от наступающих войск, занимал новые оборонительные рубежи, для прорыва которых опять требовалась артиллерийская подготовка с большим расходом боеприпасов, которых у нас всегда не хватало.
Все это, вместе взятое, и повело к тому, что борьба в Прибалтике, особенно в Курляндии, внешне не была такой эффективной, как, скажем, в Белоруссии или на Украине. Тем не менее военные события, имевшие место здесь, сыграли важную роль в ходе войны и ее победоносном окончании.
За всю войну противник не получил возможности даже в самые критические для него моменты на центральном и южных направлениях подкреплять их за счет своей [281] группы армий «Север». Она была разгромлена в Прибалтике. В этом и заключается главное значение усилий Прибалтийских фронтов. Будучи слабее других наших фронтовых объединений по оснащению современной техникой, они в целом блестяще справились со своей задачей.
Парад победителей
Я уже говорил, что мир для нас наступил не сразу. Еще некоторое время 10-я гвардейская армия продолжала участвовать в очищении Курляндии от остатков разбитых вражеских войск. Инженерно-саперные части напряженно трудились на разминировании территории и народнохозяйственных объектов. За короткий срок было снято и уничтожено свыше 86 тысяч мин, более 75 тысяч артснарядов и других взрывоопасных предметов, проверено 1345 населенных пунктов, 125 мостов, сотни километров шоссейных и железных дорог.
Одновременно мы начинали готовить войска к маршу в отведенные для них пункты постоянной дислокации. Но еще до выступления в поход получили указание сформировать сводный батальон двухротного состава для участия в Параде Победы, который должен был состояться в Москве во второй половине июня. В этот батальон отобрали самых рослых, с хорошей строевой выправкой бойцов, награжденных несколькими орденами и медалями, безупречных в поведении. Во главе их поставили командира 30-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора М. А. Исаева. Да и сводный полк Ленинградского фронта возглавил генерал из 10-й гвардейской армии — командир 19-го гвардейского стрелкового корпуса А. Т. Стученко.
После тщательного сколачивания подразделений сводный полк отправился в Москву. Там он вместе с такими же полками других фронтов в течение трех недель усиленно занимался строевой подготовкой.
Нам, командармам, тоже пришлось тряхнуть стариной. Под руководством командующего войсками Московского военного округа генерал-полковника П. А. Артемьева мы на территории теперешней Выставки достижений народного хозяйства отрабатывали строевой шаг и приемы с шашкой.
Парад Победы состоялся 24 июня. Погода в этот день выдалась неважная. С утра шел мелкий холодный дождь. [282]
Участники Парада выстроились на Красной площади. На трибунах разместились члены ЦК ВКП(б), народные комиссары, депутаты только что закончившейся XII сессии Верховного Совета СССР, партийный и советский актив, представители трудовой Москвы, члены Дипломатического корпуса и военных миссий. В 9 часов 55 минут на Мавзолей В. И. Ленина поднялись Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, члены Политбюро. В 10 часов из Спасских ворот на белом коне выехал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, которому было поручено принимать парад. Командовал парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский.
Под несмолкаемые аплодисменты москвичей и крики «ура» прославленные советские полководцы совершили объезд войск. Затем Георгий Константинович Жуков тоже поднялся на трибуну Мавзолея и по поручению Советского правительства и Коммунистической партии поздравил личный состав Красной Армии и всех трудящихся с великой победой. Сводный оркестр исполнил Государственный гимн Советского Союза. Прогремели залпы артиллерийского салюта. Начался торжественный марш войск.
Парад открыли представители Карельского фронта во главе с Маршалом Советского Союза К. А. Мерецковым. Вторым мимо трибун прошел сводный полк Ленинградского фронта. Его вел Маршал Советского Союза Л. А. Говоров. За ним следовали девять командармов и колонна знаменосцев. На алых полотнищах — боевые ордена дивизий и полков, в том числе и гвардейского стрелкового полка имени Александра Матросова, навеки прославленного подвигом рядового бойца.
Потом прошли сводные полки других фронтов и части Московского гарнизона.
Два часа продолжался этот незабываемый парад армии-победительницы. Он наглядно показал, как неизмеримо возросла за годы войны оборонная мощь нашего государства, как окрепли и закалились Советские Вооруженные Силы.
В Большом Кремлевском Дворце состоялся прием в честь участников парада. Нас встретили здесь члены Президиума Верховного Совета СССР, народные комиссары, члены ЦК ВКП(б), виднейшие деятели советской науки, техники, литературы и искусства. [283]
Прием проходил в непринужденной обстановке. Не было длинных речей. В основном произносились только тосты.
Самый первый из них — за славных бойцов и командиров Красной Армии и Военно-Морского Флота, за тех, кто участвовал в параде, и тех, кто находился в тот момент на боевом посту. Второй — за Верховного Главнокомандующего. Затем были провозглашены тосты за командующих фронтами и армиями, за каждый фронт отдельно, в порядке их расположения справа налево. В числе двух командармов Ленинградского фронта была названа и моя фамилия.
Так чествовались все присутствовавшие на приеме военачальники.
Отдельно был провозглашен тост за Генеральный штаб Красной Армии, за здоровье начальника Генерального штаба генерала армии А. И. Антонова. Не забыли и о работниках тыла.
В свою очередь мы, военные, с большим подъемом и теплотой чествовали руководителей партии и правительства, деятелей науки. Подчеркивалось, что победа была достигнута не только на полях сражений, она ковалась и в тылу.
Воздали должное и всем конструкторам — создателям грозной боевой техники, без которой победа тоже была бы невозможной.
В заключение с краткой речью выступил И. В. Сталин. Он провозгласил тост за здоровье всех советских людей.
Четверть века прошло с тех пор, а я и сейчас до мельчайших подробностей помню и этот прием в Кремлевском Дворце, и Парад Победы, и вообще первые послевоенные месяцы. А разве забыть ту теплоту, с какой ленинградцы встречали возвращавшиеся домой родные гвардейские дивизии, ту сердечность, с какой чествовали своих освободителей — гвардейцев — трудящиеся Советской Эстонии! Они оставили в душе ощущение одного большого и необыкновенно яркого праздника. Это была разрядка после стольких лет тяжелейшей войны! И хоть многие десятки советских городов еще оставались в развалинах, тысячи и тысячи колхозных деревень не поднялись еще из пепла, не густо было с продуктами питания, не хватало одежды, обуви — все чувствовали себя счастливыми, уверенно смотрели в завтрашний день.