Глава первая.

На реке Волхов

В один из весенних апрельских дней 1942 года я добирался до своего нового места службы — в 59-ю армию. Из Малой Вишеры, где располагался штаб Волховского фронта, мне пришлось и ехать на попутной грузовой машине, и идти пешком. Благо что был я, как говорится, налегке: за спиной — солдатский вещмешок, в котором сложены немногочисленные пожитки да сухой паек, вот и все.

Иду по разбитой колесами повозок и орудий дороге. По обеим ее сторонам стоит лес. Деревья уже просыпаются от зимней спячки. Но все равно лес кажется мне не обновленным, а каким-то настороженным. Темные ели, лохматые, насупленные, будто испуганно жмутся друг к другу. А вот подлесок из дубков и березок гораздо веселее. Оно и понятно — молодость. Ей все нипочем.

Лес впереди начал заметно редеть. И вскоре я вышел на открытое пространство. Огляделся. В стороне, за оврагами, увидел разбросанные по косогору бревенчатые избы. Вполне целые, добротные. Как-то даже непривычно смотреть на них. Ведь до этого мне приходилось видеть в основном лишь сожженные фашистами деревни, где только печные трубы сиротливо торчали на пепелищах. А тут — крепкие северные избы, примкнувшие к ним сарайчики, баньки... Будто и нет войны.

У домов кое-где замечаю стоящие автомашины. По улице ходят люди, одетые в полушубки, шинели, шапки-ушанки. Неужели добрался-таки до штаба 59-й?!

Прибавил Шагу, подошел к домам. Первый же встретившийся мне боец пояснил, что это деревня Вяжищи и в ней, а также в этом лесу размещаются подразделения и части, которые обслуживают штаб нужной мне армии.

— Значит, и сам штаб близко? — спросил я красноармейца. [7]

— Да рукой подать, — махнул он в сторону, как я уже приблизительно знал, реки Волхов.

Что ж, поспешим теперь туда.

Но не успел я преодолеть и сотню метров в указанном направлении, как услышал в небе гул: появились фашистские «юнкерсы». Срываясь в пике, они один за другим сбросили свой бомбовый груз и на лес, и на деревню Вяжшци. От неожиданности я, честно скажу, даже растерялся и в первую минуту не знал, что же мне делать. Вместо того чтобы поспешить в какое-нибудь укрытие, остался стоять посреди дороги, остолбенело наблюдая, как от очередного самолета отделяются черные кайли, как, увеличиваясь в размерах, они с воем и свистом приближаются к земле. И только когда почти рядом ухнули взрывы, я наконец опомнился. Что есть мочи бросился в лес, инстинктивно выбрал дуб потолще, упал под его корневища. А бомбы продолжали рваться где-то рядом...

Но вот бомбежка кончилась. Я снова вышел на дорогу, посмотрел на Вяжищи. Несколько домов в ней пылали. На душе стало прескверно. Невольно подумалось: «Неужели же нельзя было дать достойный отпор этим наглецам? Ведь тут как-никак обслуживание штаба армии. Так нет, ни одна зенитка не заговорила».

Мысленно ругая незнакомых мне командиров за нерасторопность, двинулся дальше. Вскоре был уже в поселке Селищи. Здесь, в подвалах бывших армейских казарм, и нашел штаб 59-й армии. Первым делом направился в отдел кадров. Представился подполковнику И. А. Василевичу, начальнику этого отдела. С любопытством оглядел его. Василевич — коренастый, сравнительно небольшого роста. Держится очень просто. Вот и сейчас он вышел из-за стола, крепко пожал мне руку, взял протянутое мной предписание, еще раз пробежал его глазами. Кивнул головой.

— Значит, к нам в штаб?

— Так точно, — ответил я. — Правда, вначале был назначен комбатом в четвертую дивизию, но потом в штабе фронта все почему-то переиграли...

— Знаю, слышал, — снова кивнул подполковник Василевич и указал мне на табуретку, предлагая присаживаться. — Это, если хотите знать, наша работа. Поясняю: нам нужно срочно укомплектовать оперативный отдел штаба армии. А вы туда как раз подходите. Вот и позвонили, попросили переиграть... А вы что, недовольны? [8]

— Да как вам сказать, товарищ подполковник, — замялся я. — Лучше бы, конечно, на батальон.

— Ишь, на батальон ему... — уже строго нахмурился Василевич. — А кто же будет работать в штабе? Все только туда да на полки и рвутся.

Я понял, что обострять обстановку конечно же не следует, поэтому замолчал. А начальник отдела кадров, снова помягчев, посмотрел на меня уже доброжелательнее и продолжил:

— Вы думаете, что мне самому не хочется быть, так сказать, поближе к делу? Еще как! А вот. видите, сижу на кадрах...

Иван Афанасьевич замолчал, считая, видимо, разговор законченным. Тут же вызвал к себе работника отдела и приказал ему оформить на вновь прибывшего соответствующий приказ. Затем пригласил меня пройтись в кабинет начальника штаба армии генерал-майора Л. А. Пэрна.

Конечно, кабинетом эту комнату в подвале казармы можно было назвать только условно. Здесь стояли лишь сколоченный из простых досок стол да несколько табуреток. На столе — керосиновая лампа. Стены комнаты наскоро почищены, но все равно выглядели довольно мрачно. Оно и понятно, подвал есть подвал...

— Товарищ генерал, — уже от порога представился я Пэрну, — капитан Катышкин прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!

Лембит Абрамович вышел из-за стола, приблизился ко мне и внимательно всмотрелся мне прямо в глаза. Потом спросил:

— Откуда, капитан? Небось из тыла, пороху-то еще и не нюхали?

— Не довелось, товарищ генерал, — смутился я. — Правда, вот только в Вяжищах, по дороге сюда, под бомбежку попал...

— Ну и что, жарко было?

— Сразу как-то и не дошло, товарищ генерал.

Пэрн вернулся за стол, сел. Показал и мне на табуретку. Я присел на ее краешек. Подметил: перед генералом лежала рабочая карта, по которой он начал постукивать красным карандашом, как я тоже подметил, хорошо отточенным.

— Не дошло, говорите? — после паузы переспросил, улыбаясь, начштаба. Пообещал многозначительно: — Дойдет, очень скоро дойдет... — И тут же, став серьезным, [9] продолжил: — Мы, товарищ капитан, имеем дело с коварным, опытным и довольно умным противником. Словом, и его надо бить умело, с умом. А что же пока получается? Вот уж несколько месяцев мы деремся здесь, по сути дела, за небольшой клочок земли. А результат? До сих пор ни с места. То мы фашистов вышибем из насиженных гнезд, то они нас снова турнут на исходное положение. Выходит, безграмотно воюем... — Генерал снова поднялся из-за стола, выпрямился. Высокий, худощавый. Неожиданно спросил меня: — Не довелось раньше в штабе работать?

— Не приходилось, товарищ генерал...

Лембит Абрамович кивнул понимающе головой. И снова заговорил:

— Штаб, капитан, это не тихая обитель, как некоторые себе представляют. Да-да, не тихая! Это очень напряженный и, я бы даже сказал, горячий цех. Здесь все кипит, как в котле. Ни минуты передышки! Ибо в штаб тянутся все нити из войск. И нам надо очень оперативно, с головой управлять десятками тысяч людей... Впрочем, зачем это я все говорю. Вот пойдете сейчас в оперативный отдел, там вам и объяснят... К сведению, в оперативном отделе — боевые, опытные работники. Так что включайтесь побыстрее в дело, желаю вам успеха.

Генерал подал мне руку. Видно было, что он куда-то торопится.

Вместе с подполковником И. А. Василевичем мы вышли во двор. Казармы, где размещался штаб армии, находились почти на самом берегу реки Волхов. Многие из них были довольно сильно разрушены фашистами.

На улице вовсю властвовала весна. И хотя в новгородские края она приходит поздновато, все равно уже чувствовалось, что солнце берет свое: на бывшем плацу блестели лужи, дороги порядком развезло. Вокруг поселка вскрывались многочисленные болота. Невольно подумалось: да, через недельку здесь будет ни пройти ни проехать.

Где-то ухали взрывы. Как пояснил Василевич, это противник ведет методический огонь по паромной переправе через Волхов, беспокоит наши войска.

— Вот вам и фронт, — сказал в заключение Иван Афанасьевич. — Совсем рядышком. Кстати, снаряды даже сюда частенько долетают...

Да, это был уже фронт. Волховский. [10]

Итак, я назначен помощником начальника одного из отделений оперативного отдела. Здесь, в подвале другой казармы, меня встретили очень хорошо. Сразу же показали рабочие комнаты операторов, нары для отдыха.

Посреди подвала оперотдела стояло несколько печек-»буржуек». В них круглосуточно поддерживался огонь, благо что дров было вполне достаточно, ведь лес-то рядом. А апрель, как известно, месяц холодный. Да к тому же и в подвале сыро.

Место на нарах отвели мне рядом с Иваном Харичевым — тоже помощником начальника отделения, но только другого. Никаких постельных принадлежностей не выдавалось. Так что выручать нас должны были шинельки.

— Вот здесь, тезка, и располагайся, — сказал мне Харичев. — И живи, как все: шинельку под бочок, шинельку под голову и шинелькой же укрывайся. Мягко, как на перине, только вот жинки не хватает. — И Иван рассмеялся.

— И в самом деле, прямо как на курорте, — отделался и я шуткой, бросая на нары свой вещмешок и шинель.

Ночью долго не спалось. Слышно было, как на переправе то и дело рвались снаряды. Даже ночью фашисты не оставляли ее в покое. Подумалось: а ну как какой-нибудь из тех снарядов угодит в казарму? Замурует нас всех здесь, как кротов. Ведь говорил же Василевич, что долетают...

И словно в подтверждение слов начальника отдела кадров, во дворе грохнул взрыв. Мы повскакивали с нар. Но дежурный успокоил — снаряд разорвался в стороне.

Вскоре вообще наступило затишье, фашисты взяли, видимо, тайм-аут. И тут я немного забылся, В подвале царил полумрак, это-то и навеяло сон...

Утром меня ввели в обстановку как в полосе обороны нашей армии, так и ее соседей. Определили круг обязанностей, к исполнению которых я и приступил. Пришлось начинать, естественно, с азов, и только уж затем более детально вникать в организацию всего штаба армии. Ибо оперативный отдел конечно же не может успешно функционировать, не имея тесной и, что самое главное, постоянной связи с другими отделами.

Заместитель начальника оперативного отдела майор А. Н. Сидякин, вводя меня в курс дела, рассказал, что наша 59-я армия обороняется на довольно широком фронте, что часть ее сил находится на плацдармах на западном берегу Волхова, а другая — на восточном. В ходе зимних [11] боев части и соединения армии понесли большие потери как в людях, так и в боевой технике, и эти потери так до сих пор и не восполнены. Сидчкин же поведал, что штабы дивизии пока неопытны, работники в них подобраны в основном из строевых командиров, которым, конечно, еще осваивать да осваивать новую службу. А тут, по всему видно, назревают большие события, к которым нам нужно быть готовыми самим и подтянуть до своего уровня штабы дивизий.

Большую помощь на первых порах оказали мне и Виктор Хлынин, и уже знакомый читателю Иван Харичев. В частности, они помогли мне составить довольно полную рабочую карту.

Здесь следует несколько отвлечься и сказать, что штаб общевойсковой армии в то время представлял собой сложное и довольно громоздкое хозяйство. Кроме оперативного отдела в него входили: разведывательный, боевой подготовки, инженерный, связи, химический, автобронетанковый, ПВО, укомплектования и службы войск, кадров и административно-хозяйственный. А если же брать и полевое управление армии, то оно состояло из Военного совета и штаба, политического отдела, управления начальника артиллерии, бронетанковых и механизированных поиск, управления тыла со штабом, прокуратуры, военторга...

Нам же, операторам, больше всего, конечно, приходилось иметь дело с разведывательным, инженерным отделом и отделом связи, а также со штабами управлений командующих и начальников родов войск, с ведущими отделами управления тыла. Ведь именно от них зависело всестороннее обеспечение любой армейской операции, как наступательной, так и оборонительной.

Но вернемся снова в апрель 1942 года. Итак, я вникаю в текущие дела оперотдела штаба армии. Но одновременно — и это вполне естественно — впитываю в себя все, что касается и предшествующего периода. Из рассказов новых сослуживцев и соответствующих документов узнаю, что Волховский фронт был создан 17 декабря 1941 года в ходе развития контрнаступления наших войск под Тихвином. Его первоначальной задачей являлось содействие срыву предпринятого фашистами широкого наступления на Ленинград, а уж затем, совместно с Ленинградским фронтом, разгром действующей здесь группировки противника и освобождение города на Неве [12] от блокады. Командующим войсками фронта был назначен генерал армии К. А. Мерецков, начальником штаба — комбриг Г. Д. Стельмах. Членом Военного совета стал армейский комиссар 1 ранга А. И. Запорожец. В состав фронта вошли 4, 52, 59 и 26-я армии (последняя в декабре 1941 года была переименована во 2-ю ударную).

Уже 18 декабря командующий нашей 59-й армией генерал-майор И. В. Галанин получил из штаба фронта распоряжение о выдвижении вверенных ему частей и соединений по железной дороге в район Некшино, Пшеничище, Гладь. А 20 декабря 1941 года первые эшелоны уже начали отправляться в новый район сосредоточения.

Дивизиями, входящими в состав армии, в тот период командовали люди, в свое время прошедшие школу гражданской войны, имевшие практику руководства полками и соединениями еще в предвоенные годы. Такими были, например, полковник Г. И. Буланов, командир 366-й стрелковой дивизии, полковник Н. П. Коркин, комдив 372-й. Под стать им приходились и полковник А. Д. Витошкин, возглавлявший 374-ю стрелковую дивизию, подполковник Д. Н. Угорич, командир 376-й стрелковой. Еще двумя, тоже стрелковыми, дивизиями — 378-й и 382-й — командовали соответственно полковники И. П. Дорофеев и Г. П. Сокуров.

В состав армии входили и две кавалерийские дивизии.

Итак, войска нашей армии спешили в указанный им район сосредоточения. Но едва только первые эшелоны прибыли на место, как была получена директива командующего фронтом, в которой 59-й армян ставилась задача: с рубежа реки Волхов перейти в наступление, овладеть городом Чудово и в последующем выйти к Карловке, Манкашеву, урочищу Исаково. Назначался и день начала наступления — 7 января 1942 года.

Что и говорить, временной запас невелик. На всю подготовку операции отводилось всего несколько дней.

Как явствовало из документов, нашей армии в тот момент были переданы на усиление ранее действовавшие в этом районе 111-я и 288-я стрелковые дивизии из 4-й армии, а также три танковых батальона и столько же дивизионов гвардейских минометов.

Да, танков и вообще средств огневой поддержки армия в тот период получила мало. А без этого одним стрелковым да кавалерийским дивизиям идти на штурм хорошо укрепленных позиций врага ой как тяжело! [13]

Но приказ есть приказ, его нужно выполнять.

На основе полученной директивы командарм генерал-майор И. В. Галанин, человек в оперативном отношении очень подготовленный, с живым и цепким умом, тут же принял решение, а штаб армии разработал и спустил в войска план операции, общий замысел которой сводился к тому, что наша 59-я во взаимодействии с 4-й и 52-й армиями, а в последующем и со 2-й ударной должна будет разгромить вражескую группировку в районе Чудово, овладеть Чудовским железнодорожным узлом и тем самым создать необходимые условия для последующего продвижения советских войск на Любань.

Главный удар из района Грузино в направлении совхоза имени Кирова наносили четыре дивизии нашей армии. Одновременно частью сил предполагалось обойти Чудово с севера и северо-запада и овладеть им.

Вспомогательный удар наносили две стрелковые дивизии. Прорвав оборону фашистов, они были обязаны обтекать Чудово с юга и юго-запада, отвлекая внимание вражеского командования с северного и северо-западного направлений.

Во втором эшелоне армии действовали тоже две стрелковые дивизии.

Но это, так сказать, уже итог. А с чего же начинал штаб свою работу по планированию операции?

Первое, на чем было сосредоточено его внимание, и в частности оперативного и разведывательного отделов, — это конечно же тщательное изучение противника. И хотя разведданные, которыми располагал в тот период штаб 59-й, были скудными, все равно они свидетельствовали о том, что чудовская группировка фашистов довольно сильна, прекрасно вооружена, имеет уже опыт ведения боев в сложных условиях лесисто-болотистой местности.

Нашей армии противостояли тогда четыре вражеские пехотные дивизии с многочисленными частями усиления. Кроме того, оборона гитлеровцев усиливалась и естественным водным рубежом — рекой Волхов. Здесь все было перепоясано инженерными сооружениями, насыщено различными огневыми средствами. В добавление ко всему фашисты располагали и значительными резервами, которые до времени занимали оборону по рубежам рек Тигода и Равань (примерно в 25 километрах северо-западнее Чудово). [14]

Из всего вышесказанного следовало, что наша армия должного превосходства над противником не имела. Это объяснялось, во-первых, тем, что к началу операции часть дивизий не успевали выйти в свои исходные районы. Ну а те, кто прибывал, должны были вступать в бой с ходу, без соответствующей подготовки. Во-вторых, как уже говорилось выше, соединения армии не располагали хотя бы даже минимально необходимым количеством танков, у нас не хватало артиллерии, минометов, боеприпасов к ним.

И в-третьих, войска 59-й не имели еще опыта ведения боевых действий в лесисто-болотистой местности. Более того, им предстояло преодолеть в ходе наступления водный рубеж, каким являлась река Волхов, что также не могло не наложить свой отпечаток на ход и исход операции.

И все же штаб армии, который возглавлял тогда генерал-майор И. М. Токарев, даже несмотря на ограниченность времени, сделал все, что было в его силах. На основе замысла командующего он довольно грамотно спланировал операцию, довел до войск задачи, организовал разведку, совместно со штабами дивизий провел рекогносцировку местности, уточнил взаимодействие с соседями, организовал надежную связь.

Последнее слово должен был сказать бой...

* * *

Как же трудились в тот период рядовые работники штаба? Передо мной лежит пожелтевший лист бумаги. На нем — набросок схемы операции, которая первоначально получила в армии наименование Чудово-Раванской, а затем уже в штабе фронта — Любанской, чему послужило последующее перенацеливание главного удара в направлении Спасская Полисть, Любань.

Набросок как набросок. Рабочий вариант. Советские войска обозначены на нем красным карандашом, войска противника — синим. Несколько в стороне, столбиком, изложены, правда не совсем полные, сведения о противнике, а также показано распределение наших сил и средств, намечены задачи соединениям. Капитан В. А. Хлынин, автор этого наброска, сделал его тем не менее очень правильно, по всем требованиям штабной культуры.

Вглядываюсь в схему. И ясно представляю себе весь план разрабатываемой наступательной операции...

Она, оказывается, делилась на два этапа. На первом предусматривалось овладение городом Чудово и изгнание [15] противника из района, расположенного между рекой Волхов и железной дорогой. На втором этапе планировался прорыв обороны фашистов на реке Равань и выход на рубеж Русская Волжа, Дубровка. Глубина наступательной операции — 20–30 километров.

Оперативное построение армии — в два эшелона. Первый эшелон силой до шести стрелковых дивизий со средствами усиления имел следующую задачу: создать охватывающее положение вокруг Чудово, изолировать полностью этот район от второй полосы обороны противника по реке Равань и овладеть Чудово. Второй эшелон — две стрелковые дивизии — задачу пока не получал, но по схеме видно, что он должен был развить успех первого эшелона на втором этапе операции, прорвав оборону противника на реке Равань, и выйти на рубеж Русская Волжа, Дубровка.

Таким образом, уже эта первая наступательная операция просматривала идею окружения Чудово, что свидетельствовало о зрелости нашей тактической и оперативной мысли в первые дни войны.

На основании плана операции была разработана оперативная директива штаба армии от 1 января 1942 года. Ее подписали командующий армией генерал-майор И. В. Галанин, член Военного совета корпусной комиссар П. А. Диброва и начальник штаба генерал-майор И. М. Токарев.

Наступательная операция потребовала от командиров и политработников всех степеней полного напряжения сил — моральных и физических. А работники штаба армии сами выезжали в войска, чтобы лично доставить в дивизии боевые распоряжения.

Помнится, Иван Харичев рассказал мне, как он пробирался тогда в одно из соединений и по дороге попал под сильную бомбежку. «Горбыли» — так бойцы и командиры называли немецкие бомбардировщики «Юнкерс-87», — выстроившись в замкнутый круг, начали один за другим пикировать, сбрасывая бомбы на колонны наших войск, идущих к фронту, а выходя из пике, обстреливали их еще и из пулеметов. Благо что колонны шли по лесным дорогам и было где спрятаться. А то бы...

Но и наши бойцы не растерялись, встретили фашистских стервятников залповым огнем из винтовок. А пулеметчики, приладив ручные пулеметы к развилкам и сучьям деревьев, ударили по «юнкерсам» длинными очередями. [16] И хотя для бронированных «горбылей» этот огонь был не так уж и страшен, они все же поспешили сбросить свой бомбовый груз и убраться восвояси.

— Признаться, когда одна из бомб грохнула почти рядом, — рассказывал Харичев, — я порядком струхнул. Не знаю зачем, но выхватил наган из кобуры и тоже начал палить по самолетам. Опомнился только тогда, когда расстрелял все патроны...

— А говорят, под бомбежкой не так уж и страшно, — заметил я. — Главное — найти подходящее укрытие. А там лежи и пережидай, ничего не боясь...

— Не верь! — возразил Иван. — Нет, по-моему, таких людей, которые бы ничего не боялись. Другое дело, что одни свой страх преодолевают довольно быстро, берут себя в руки. Это те, у кого нервы покрепче. А другие долго потом отходят. Оно и понятно. Бомбежка — это даже не атака. Там пули свистят, снаряды, мины рвутся. И все же это не то. При бомбежке кажется, будто сама земля наизнанку выворачивается, каждая бомба только в тебя и нацелена. Трудно с таким ощущением бороться...

— Но чувство долга, наверное, перебарывает страх, — вставил я.

— Конечно, — кивнул головой Харичев. — Раз надо — идешь. Собираешь волю в кулак и идешь! Вот и со мной так же было — прикрикнул на себя, встал и пошел дальше. Да и только ли я? Все наши в таких переделках тогда побывали. Порой и похлеще еще приходилось...

Да, работники оперативного отдела побывали тогда во всех дивизиях, помогли их штабам организовать бой. И хотя эта помощь, конечно, носила эпизодический характер, тем не менее и она приносила определенную пользу.

Положительную роль в подготовке операции сыграла и хорошо налаженная партийно-политическая работа в войсках. Командиры и политработники, готовя вверенные им части и соединения к наступлению, неустанно разъясняли бойцам, что 59-я армия призвана выполнить благородную задачу — вместе с другими частями Волховского фронта разорвать кольцо блокады вокруг города Ленина, протянуть руку помощи мужественным ленинградцам, начать освобождение поруганной фашистами советской земли. «Советский народ, — говорилось, например, в обращении Военного совета Волховского фронта, — ждет от вас новых подвигов на полях Великой Отечественной войны против хищных немецких захватчиков. На вас возложена [17] трудная, но почетная задача — разорвать вражеское кольцо вокруг Ленинграда!»

...Утром 7 января 1942 года войска наших первых эшелонов после короткой артиллерийской подготовки перешли в наступление. Под сильным вражеским огнем они по льду переправились через реку Волхов, вышли на ее западный берег и даже захватили там несколько небольших плацдармов. Но противник, подтянув свои резервы, тут же провел ряд сильных контратак и отбросил наши части назад. Последовал еще целый ряд атак и, естественно, контратак. Наши полки и батальоны то цеплялись за противоположный берег реки, то под напором фашистских танков и автоматчиков вновь откатывались на исходные позиции.

Так продолжалось несколько дней. Наконец 10 января командующий 59-й армией, доложив обстановку штабу фронта, попросил разрешение временно прекратить наступление, дать возможность уставшим войскам привести себя в порядок, обеспечить себя всем необходимым для продолжения операции. И такая передышка была предоставлена. Но уже 13 января армия в том же оперативном построении снова перешла в наступление. И опять неудачно. Ибо противник, по-своему использовав нашу паузу, в кратчайший срок восстановил оборону, еще больше насытил ее огневыми средствами, подтянул резервы и встретил наши войска, как говорится, во всеоружии. Кровопролитные бои длились до 21 января, но наши войска так и не добились успеха.

Изучая тот период боев по архивам, я убедился, что командование и штаб армии с 7 и по 21 января 1942 года делали все от них зависящее, чтобы выполнить поставленную перед ними задачу. В частности, было разработано и направлено в войска несколько оперативных директив, боевых приказов, которыми они пытались повлиять на ход боевых действий, внести в них перелом. В те дни, напри мер, штаб отдал некоторым командирам стрелковых дивизий распоряжение, согласно которому они должны были сосредоточить всю свою артиллерию на направлении главного удара — на Водосье и севернее этого населенного пункта. А второму эшелону — 366-й и 382-й стрелковым дивизиям — этим же распоряжением предписывалось выйти в район Завижа, Остров, Стриженец в целях еще большего наращивания мощи нашего наступления. Был отдан также приказ, запрещающий использование автоматчиков [18] и лыжников — бойцов наиболее маневренных подразделений в условиях глубокого снега и леса — для атаки дотов, дзотов и других огневых точек в лоб. Вместо этого штаб рекомендовал направлять лыжные подразделения во фланг и тыл противника, чтобы они сеяли там панику и дезорганизовали работу вражеских пунктов управления. Внимание командиров дивизий было также обращено на необходимость использования удара артиллерии на всю глубину оборонительной полосы противника, на ведение с началом атаки эффективного огня прямой наводкой по амбразурам вражеских дотов и дзотов. Рекомендовалось использовать полковые и батальонные противотанковые орудия в боевых порядках первых эшелонов, а также сопровождать ими пехоту в ходе наступления.

* * *

При написании этой книги у меня произошла встреча с моим бывшим сослуживцем Виктором Александровичем Хлыниным. Его-то я и попросил прокомментировать эти документы, так как знал, что он лично принимал участие в их разработке.

— Да, — ответил Виктор Александрович, — в тот период мне действительно приходилось готовить проекты многих приказов и директив. В том числе и тех, о которых вы говорите. По сути своей это были очень своевременные и нужные документы. Но вот беда: доходили они до войск с большим опозданием. Почему? Да потому, что средств связи тогда не хватало, документы доставляли в дивизии, как правило, специально выделенные для этого офицеры. И получалось, что, пока наши указания доходили до штабов соединений, обстановка уже резко менялась. Поэтому, например, нередки были случаи несвоевременного ввода в бой дивизий второго эшелона. А что касается сосредоточения всей артиллерии на направлении главного удара, то при тех скудных средствах тяги, к тому же и в условиях бездорожья, это решение подчас и вовсе не претворялось в жизнь. Во-первых, не успевали этого сделать, ну а во-вторых... Мы тогда не очень-то и умели осуществлять подобное.

Но были и положительные примеры. О них Виктор Александрович вспоминает с заметным оживлением. В частности, он рассказал мне такой эпизод.

...Как-то он с группой штабных работников прибыл в артиллерийский противотанковый дивизион. Его командир [19] старший лейтенант Иван Павлов как раз находился на своем КП, где вместе с командирами батарей наносил на рабочую карту огневые точки противника, которые с рассветом дивизиону надо было во что бы то ни стало уничтожить. Отметили доты, дзоты, пулеметные гнезда, наблюдательные пункты. Капитан В. А. Хлынин тоже помогал артиллеристам своими советами. А с рассветом стал свидетелем их мастерской стрельбы.

...Как только наступило утро, морозная дымка, до этого стелившаяся и над полем, и у леса, начала таять. А вскоре из-за вершин сосен и берез показался багровый край солнца. Оно всходило у нас в тылу, и его лучи были направлены в сторону противника, конечно ослепляя его. И это было на руку нашим артиллеристам.

Было по-зимнему морозно и тихо. Снег под лучами солнца искрился, переливаясь всеми цветами радуги. Невольно подумалось: уж не страшный ли это сон — война? Вот проснешься и увидишь, что вокруг тебя царят мир и гармония.

Но вот, возвращая к действительности, послышался голос старшего лейтенанта Павлова. Он громко командовал по телефону:

— Командирам батарей вести наблюдение за целями, быть готовыми к открытию огня! О новых огневых точках докладывать мне немедленно!

Вскоре на КП начали поступать первые доклады. По ним можно было легко понять, что за ночь обстановка не изменилась.

— Навести орудия по целям! — отдал очередное распоряжение Павлов. — На каждый огневой взвод — цель! — И, подождав, пока поступят доклады о готовности, резко скомандовал: — Огонь!

Сорокапятки дружно ударили по вражеским огневым точкам. Дым и снег на какое-то время заволокли цели. Но когда легкий ветерок отнес все это в сторону, прогремели новые залпы орудий. И снова полыхнули между березками огневые взрывы. Точно! Теперь орудия дивизиона перешли на беглый огонь. На снег падали и падали раскаленные гильзы, и он, шипя, таял на наших глазах. Все вокруг наполнилось запахом пороховой гари.

Старший лейтенант Павлов не отрывал от глаз бинокль, следя за результатами стрельбы дивизиона. Он, кажется, был доволен, потому что вскоре подал команду на прекращение огня и добавил? [20]

— Орудия на запасные позиции!

Прикрываясь кустарником, артиллеристы быстро перекатили пушки на запасные позиции. И сделали это как раз вовремя, потому что по прежнему расположению дивизиона фашисты очень скоро открыли плотный минометный огонь. Но поздно. Наши артиллеристы были уже вне опасности. Более того, во время минометного обстрела они сумели засечь расположение нескольких вражеских батарей и потом точным огнем уничтожили их уже с запасных позиций.

Но, повторяю, таких примеров эффективного действия нашей артиллерии (да и только ли ее?) в тот период, к сожалению, было еще мало. Больше было ошибок и недочетов. И именно они стали предметом специального разбора в штабе армии и на Военном совете, результатом чего явилась директива, в которой подверглись принципиальной критике все недочеты в руководстве частями и соединениями, намечались пути их устранения.

Вспоминая те тяжелые январские дни, мой другой сослуживец Иван Харичев во всех подробностях рассказал мне о том заседании Военного совета. На него были приглашены многие ведущие работники политотдела и штаба армии. С докладом перед собравшимися выступил начштаарма генерал-майор И. М. Токарев. Сразу же отметив, что итоги январских боев 1942 года для нашей армии весьма неутешительны, что мы понесли в них большие и ничем не оправданные потери, Иван Михайлович тут же перешел к анализу причин, которые привели к подобному положению. А они были следующие. Командиры некоторых частей и дивизий в период ведения боевых действий проявили явное колебание, растерянность и не сумели вовремя закрепить и развить успех тех передовых подразделений, которые на первом этапе нашего наступления на какое-то время даже вклинились в оборону противника, захватили плацдармы.

— Скажите, — спрашивал далее И. М. Токарев приглашенного на Военный совет полковника А. Д. Витошкина, — может ли успешно воевать дивизия, если ее наступление не поддерживается огнем артиллерии? Молчите? Я вас понимаю. Ведь ваши артиллеристы пускали снаряды, как говорится, в белый свет. А почему? Да потому, что находились слишком далеко от боевых порядков пехоты. А теперь у меня вопрос к вам, — обратился начальник штаба армии уже к другому участнику заседания. [21] — Как, скажите, вы использовали в бою лыжные подразделения? Могу помочь ответить. Вы посылали их в лобовые атаки. И успеха, конечно, не добились. А нужно было направлять эти маневренные подразделения в обход опорных пунктов врага, обеспечивать их проникновение в тылы, чтобы они там сеяли панику, нарушали управление — словом, дезорганизовывали противника. Да и саперов тоже иногда не по назначению применяли. Для чего, собственно, было посылать их в бой как пехоту? Ведь потом, когда понадобилось минировать дороги, ремонтировать мосты, ставить инженерные заграждения, саперов-то и не хватило. — И, уже обращаясь ко веем присутствующим, закончил: — Нередко к тому же штабы да и командиры частей забывали ставить разведке конкретные задачи на выявление всей системы обороны противника...

Таким образом, Военный совет на том заседании сделал довольно подробный разбор минувших боев. А в директиве, вскоре разосланной в войска, потребовал от командиров и политработников всех степеней решительно устранить вскрытые недостатки.

* * *

Во время январских боев все же некоторый успех наметился в полосе наступления 2-й ударной армии. Здесь оперативная группа под командованием генерал-майора И. Т. Коровникова (в нее входили 4-я гвардейская, 259, 267 и 111-я стрелковые дивизии, а также несколько частей из 52-й армии) прорвала вражескую оборону, форсировала реку Волхов в районе Селищенский Поселок, Шевелево и заняла ряд населенных пунктов на западном берегу. А к 21 января части 2-й ударной армии на участке Спасская Полисть, Мясной Бор достигли и второй оборонительной позиции противника, проходившей вдоль железной и шоссейной дорог, ведущих от Чудово к Новгороду.

В связи с этим командование Волховского фронта назначило 59-й армии новую полосу наступления. И хотя общая цель операции для нее и оставалась прежней — разгром чудовской группировки противника, — направление главного удара все же менялось. Он проходил теперь севернее Спасской Полисти.

Ближайшей задачей армии теперь стало овладение рубежом Соснийская Пристань, Муравей, Приютино, (иск.) Спасская Полисть. В дальнейшем, охватывая Чудово [22] с запада, ее части и соединения должны были выйти на рубеж реки Кересть и тем самым отрезать пути отступления для чудовской группировки противника на Любань. Вот почему с этого периода операция и стала носить наименование Любанской.

Как же осуществлялась эта операция на практике?

Получив задачу о смещении полосы наступления на юг (фактически теперь почти в затылок 2-й ударной армии, расширившей свой плацдарм на западном берегу реки Волхов), командующий и штаб нашей армии 23 января издали приказ о перегруппировке войск. В нем было указано, что 59-я армия, передав свой участок 4-й армии, перегруппирует свои силы для дальнейших действий на новом направлении. Мы принимаем от 2-й ударной 92-ю и 377-ю стрелковые дивизии, 25-ю и 53-ю стрелковые бригады. В свою очередь от нас в 4-ю армию передаются 288-я и 376-я стрелковые дивизии.

Следовательно, 59-я армия начинала теперь боевые действия в несколько обновленном составе.

Как следует из другого приказа, подписанного командармом генерал-майором И. В. Галаниным, членом Военного совета П. А. Дибровой и начальником штаба генерал-майором Л. А. Парном (который, кстати, сменил на этом посту генерал-майора И. М. Токарева), армия, к исходу 27 января закончив перегруппировку своих войск, с утра 28 января 1942 года должна была перейти в наступление с задачей окружить и уничтожить чудовскую группировку противника. Правее ее предстояло действовать 4-й армии. Ей предписывалось сковать своими действиями части противника на реке Волхов, А нашему левому соседу — 2-й ударной армии предписывалось к исходу 27 января выйти главными силами на реку Кересть. Таково было требование уже штаба фронта.

Но еще в то время, когда 59-я армия производила перегруппировку своих войск, 2-я ударная в ночь на 24 января с боем овладела Мясным Вором — сильно укрепленным опорным пунктом противника — и даже прорвала на этом направлении его вторую полосу обороны. Таким образом, здесь образовалась, хотя и неширокая (всего до 4 километров), брешь, в которую тотчас же устремились советские войска.

Итак, части и соединения 2-й ударной армии успешно продвигались вперед. На плечи же нашей 59-й армии легла задача по расширению левого фланга этой бреши. [23]

Здесь мы должны были действовать совместно с войсками 52-й армии.

Словом, 59-я армия очень скоро втянулась в полосу напряженнейших и затяжных боев. Именно на их примере (данные, естественно, я черпал из документов и рассказов непосредственных участников этих событий) мне и хочется с позиций сегодняшнего дня проанализировать работу армейского штаба в той операции, показать читателю ее сильные и слабые стороны.

К положительным моментам в деятельности штаба в тот период, думается, следует отнести вообще всю разработку плана разгрома чудовской группировки противника. В нем, к примеру, очень четко выражена, так сказать, стержневая идея операции: сковывая противника частью сил на своем правом фланге, войска главных сил армии (три-четыре стрелковые дивизии, усиленные семью артполками), прикрывшись небольшими отрядами со стороны железной дороги Чудово — Новгород, должны были прорвать оборону противника на участке Большое Опочивалово, Трегубово и выйти ко второму оборонительному рубежу гитлеровцев на реке Кересть. А прорвав и его, эти главные силы выходили на оперативный простор, где во взаимодействии с частями 2-й ударной армии отрезали противнику пути отхода из Чудово на Любань, реально угрожая ему окружением.

Операция делилась на три этапа. На первом планировался выход главных сил армии к железной дороге Чудово — Новгород. На втором этапе части армии должны были достигнуть восточного берега реки Кересть. И наконец, на третьем этапе передовые отряды дивизий седлают шоссе и железную дорогу Чудово — Любань. По глубине операция планировалась на 40–60 километров со среднесуточным темпом наступления в 2,5–4 километра.

Как видим, цели ее были довольно решительными. И главное — планируемая глубина операции. Это объяснялось тем, что 59-я армия к тому временя получила пополнение не только в живой силе, но и в боевой технике. И штабисты при разработке операции учли эти немаловажные факторы.

Но вот что касается среднесуточного темпа наступления, то он, к сожалению, оставался по-прежнему низким. Причина? Она очень проста: подвижных средств и артиллерии тогда все же не хватало. [24]

Итак, с утра 28 января 1942 года 59-я армия все же перешла в наступление. В ходе боев ее частям и соединениям удалось выбить врага из населенных пунктов Пересвет-Остров и Кипрово. Гитлеровцы, ожесточенно сопротивляясь, медленно отступали к шоссе Чудово — Новгород.

В эти дни примеры героизма подавали бойцы и командиры из 372-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник А. Ф. Попов. А при отражении одной из вражеских контратак настоящий подвиг совершил и сам комдив. Вот как это было.

...В районе населенного пункта Кипрово фашисты оказали нашим наступающим частям особенно яростное сопротивление. Находящиеся здесь высоты по нескольку раз переходили из рук в руки. 372-я стрелковая дивизия, действующая на этом направлении, очень скоро оказалась в весьма трудном положении. Гитлеровцы, бросив в бой несколько десятков своих танков, начали теснить ее батальоны и полки. Узнав об этом, полковник А. Ф. Попов срочно прибыл в один из батальонов первого эшелона. Его подразделения, отбиваясь от наседающего врага, медленно пятились.

— Ни шагу назад, товарищи! — крикнул, подбегая к бойцам, полковник. И первым кинулся навстречу вражеским цепям. — За мной, вперед!

Воодушевленные примером своего любимого комдива, бойцы дружно пошли в контратаку и в жестокой рукопашной схватке отбросили фашистов на исходные позиции. Но, к сожалению, в этом бою вражеская пуля оборвала жизнь мужественного комдива полковника А. Ф. Попова...

И все-таки плацдарм, захваченный нашими войсками на западном берегу Волхова, хоть и медленно, но продолжал расширяться. И вскоре достиг по фронту целых 25 километров. Обеспокоенный этим противник попытался во что бы то ни стало сбросить полки и дивизии нашей 59-й и 2-й ударной армий в реку. Завязались кровопролитнейшие бои, которые велись не только за удержание плацдарма, но и одновременно за овладение такими укрепленными опорными пунктами врага, как Дымно, Михалево, Коляжка, Спасская Полисть. И был даже такой момент, когда части 92-й стрелковой дивизии под командованием полковника А. К. Ларичева вышли к реке Полисть. Но вот самой Спасской Полистью все же не овладели, а следовательно, [25] не была расширена и горловина прорыва 2-й ударной армии.

Чтобы все-таки склонить чашу весов в нашу пользу, штаб 59-й армии срочно разработал план частной операции, предусматривающий окружение и последующее уничтожение чудовской группировки противника в период с 8 по 10 февраля 1942 года. Для этого наши войска должны были в первую очередь перерезать шоссейную дорогу на участке Большое Опочивалово, Трегубово и тем самым лишить фашистов свободы маневра на участке Чудово, Спасская Полисть. Однако противник своими настойчивыми контратаками всячески мешал нам претворить этот план в жизнь.

А командование Волховского фронта торопило армию с выполнением стоящей перед ней задачи. И его можно было понять. Ведь обстановка на участке как нашей, так и 2-й ударной армии день ото дня осложнялась все больше и больше.

В этих условиях генерал-майор Галанин возложил на своего заместителя генерал-майора Алферьева персональную ответственность за руководство операцией по взятию таких мощных узлов сопротивления врага, как Коляжка и Спасская Полисть. Их нужно было очистить от гитлеровцев не позднее 10–11 февраля. Для выполнения этой задачи была создана оперативная группа, куда вошли несколько стрелковых дивизий со средствами усиления. Взяв Коляжку и Спасскую Полисть, опергруппа, двигаясь дальше, должна была выбить врага и из таких населенных пунктов, как Овинец, Михалево, Трегубово.

Но, к сожалению, и эту задачу выполнить 59-й армии не удалось. Ее войска вновь завязли в жестоких боях, проходивших с большими потерями для обеих сторон.

Один за другим последовали новые приказы штаарма, в частности от 15 февраля 1942 года, и боевые распоряжения, например от 18 февраля. В них оперативной группе вновь и вновь ставилась задача на уничтожение узлов сопротивления гитлеровцев на западном берегу реки Волхов — Овинец и Спасская Полисть, на разгром свежих сил противника, которые он стягивал в лес западнее Коляжки, чтобы оттуда одним ударом перерезать войскам армии путь на Ольховку.

Да, штаб армии в тот период работал явно с перенапряжением. И наряду с отрицательными моментами в [26] этом было и нечто положительное. Так, он все-таки приобретал некоторый опыт руководства операцией в сложной обстановке наступательного боя, изобилующего контратаками противника. А работники оперативного отдела в свою очередь набирались навыков в разработке и доведении до войск различных боевых документов.

Изучая все эти документы, я не мог не увидеть и такого факта, что штаб армии в тот период все же уделял недостаточно внимания материально-техническому обеспечению операций. И получалось, что стрелковым частям из-за этого приходилось в основном рассчитывать только на свои собственные силы, идти на вооруженного до зубов, да к тому же и засевшего в крепких оборонительных сооружениях врага без достаточной огневой поддержки. Конечно, тогда в армии особенно остро ощущался недостаток в орудиях, минометах и танках. И все же даже то, что имелось, штаб не попытался как-то объединить, централизовать, сосредоточить в одних руках. Потому-то в критические моменты боя и не представлялось возможным маневрировать наличными огневыми средствами, оказать должную поддержку наступающей группировке.

А между тем в практику действий войск Красной Армии уже с начала 1942 года внедрялось и более или менее широко использовалось так называемое артиллерийское наступление, сущность которого заключалась в непрерывной огневой поддержке пехоты и танков как при атаке, так и при действиях в глубине обороны противника. С этой целью во всех звеньях, начиная от полка и кончая армией, на период боя создавались мощные артиллерийские группы, которые по решению командира (командующего) могли очень быстро нанести сильнейший удар по наиболее уязвимым местам обороны противника. В 59-й же армии об этом почему-то забывали.

И все же, несмотря на недостатки, ее штаб постепенно становился более слаженным и умелым органом управления. Его работники начинали проявлять все больше инициативы, оперативности, стали чаще бывать в соединениях и частях, лично контролировали весь ход той или иной операции. Именно таким — дружным и сплоченным, уже имеющим определенный боевой опыт коллективом — я и застал штаб 59-й армии, когда апрельским днем 1942 года влился в его состав. [27]

На фронте дни, часы, а подчас даже и минуты затишья — большая редкость. И когда они все же выдавались, мы, работники оперотдела, собирались все вместе, живо обсуждали положение на фронтах, вспоминали свои родные места, близких, знакомых.

Родные места... Родина... Деревня или город, где ты родился и рос. С этим всегда связано самое близкое и сокровенное: ласковые руки матери, строгий, но добрый взгляд отца, любимая речка с крутыми берегами и бездонными омутами, привольное пшеничное поле, березовый лес или стройный сосновый бор.

Для меня таким родным местом был Донбасс. Туда мой отец приехал с Орловщины еще в 1904 году. И погнала его из орловской деревеньки не страсть к перемене мест, а беспросветная нужда, поиск куска хлеба, потому что на старом месте хозяйство отца было что ни на есть самое бедняцкое. Земля давала довольно скудные урожаи, свести концы с концами не удавалось. Некоторое время отец батрачил на кулака. Но надоела ему, видать, эта горькая доля, и он решил податься в «угольные края», о которых уже был наслышан от земляков-ходоков. Тем более что от орловских мест до Донбасса не так уж и далеко: можно и пешком дойти, и на перекладных доехать, ну а если взять да по «железке» махнуть, так и совсем времени мало затратишь.

Итак, прибыл мой отец в самый центр угольной промышленности, в Лисичанск. А точнее — в местечко Насветевичи, которое потом, уже при Советской власти, стало городом Пролетарском. На первых порах определился на шахту подсобным рабочим. Но вскоре, если так можно выразиться, получил повышение — стал вагонщиком. Эта профессия считалась уже квалифицированной, хотя вагонщики только тем и занимались, что катали вручную вагонетки, груженные углем.

Так день за днем, месяц за месяцем и пошла жизнь молодого шахтера Сергея Катышкина в местечке Насветевичи.

Положение рабочих на шахтах Донбасса было тогда тоже очень тяжелым. Трудились они, можно сказать, за гроши, часто калечились, а то и гибли в обвалах. В штреках почти постоянно стояла вода, изношенные насосы не успевали ее откачивать. Жили рабочие в бараках, сырых и душных. Потому-то многие из них и болели, особенно туберкулезом, ревматизмом, малярией. Медицинская [28] помощь, конечно, отсутствовала — не будут же хозяева держать медперсонал для каких-то там рабочих.

Такое бесправное положение, естественно, вызывало у шахтеров недовольство, ненависть к хозяевам. На шахтах то и дело вспыхивали стачки, забастовки.

На свои митинги и собрания горняки приходили в Дубовую рощу, что раскинулась на берегу Донца, между Лисичанском и местечком Насветевичи. Но и здесь их власти не оставляли в покое. Они жестоко расправлялись с рабочими: вызывали полицию, казачьи сотни, которые разгоняли собрания, производили многочисленные аресты активистов.

И все же, несмотря ни на что, революционное движение среди донецких шахтеров и местной крестьянской бедноты год от года все больше росло и ширилось. Грозными и боевыми в Лисичанске, как и во всей стране, были октябрьские дни 1917 года. В городе я его окрестностях сразу же была установлена Советская власть. Горняки дружно взялись за приведение шахт в порядок, их реконструкцию. Ведь они теперь стали собственностью народа.

Мой отец был в числе тех, кто первым спустился в забой, чтобы дать молодой Республике Советов столь нужный ей уголь. Он стал уже забойщиком. А в шахтерском деле это самый почетный человек. Потом отец вступил в партию. А вскоре как лучшего шахтера его назначили бригадиром.

Помню, приходил отец домой усталым, но не сердитым и не злым. Лицо чумазое, только одни зубы белеют да глаза сияют. Помоется, бывало, посвежеет. Но угольком да шахтным духом от него все равно пахнет. Ох и любил я этот запах!

За ужином обязательно поинтересуется, как идут у меня дела в школе, приготовил ли угля матери, бегал ли на Северский Донец порыбачить... И когда я что-нибудь забывал сделать, отец хмурился и наставительно говорил: «С ленью-матушкой, мой друг, не проживешь. Привыкай, сынок, в труде свой характер закалять, тогда и человек из тебя настоящий выйдет».

А вообще-то отец у нас был нестрогий. На меня да и на моего младшего братишку Кольку он больше действовал словом и личным примером.

В 1929 году нашу семью постигло горе: умер отец. Умер, можно сказать, в самом расцвете сил, в сорок шесть [29] лет. Случилось это совершенно неожиданно. Помнится, буквально накануне своей кончины он съездил в Крым, в горняцкий санаторий. Вернулся домой посвежевшим, загорелым. И вдруг... его разбил паралич. Отчего, почему — неизвестно. Даже врачи разводили недоуменно руками. И вот теперь — смерть...

Естественно, на мои плечи сразу же легла забота о матери, младших брате и сестренке. Ведь я остался старшим в семье. Старшим, хотя и мне-то исполнилось к тому времени всего лишь четырнадцать лет...

И вот сейчас, на фронте, я нет-нет да и вспоминал те этапы своего пути, которые пришлось пройти уже без отца. Вспоминал, как учился в семилетней школе, как пошел потом работать на ту самую шахту, где трудился в свое время и отец. Старался во всем подражать его друзьям, старым и опытным шахтерам-коммунистам, учился у них. К тому времени я уже стал комсомольцем.

В декабре 1929 года в моем личном деле появилась такая запись: саночник. Что это такое? Не что иное, как самая первая ступенька шахтерского ремесла. Санки — это большой ящик, ошинованный железными полозьями. К нему прицеплялась лямка. Вот с этим ящиком я и ползал на четвереньках по забою — такие низкие и узкие проходы были еще тогда на нашей шахте. Нагружал в вентиляционном штреке «санки» углем или пустой породой и, впрягшись в лямки, тянул ящик к вагонетке. Конечно, лямка нещадно резала плечи, но приходилось терпеть. «Терпи, казак, атаманом будешь», — подбадривал иной раз мой напарник, сам немного постарше меня. А иногда даже подтрунивал надо мной: «Любишь кататься, Иван, люби и саночки возить». Не очень, правда, любил я эти «саночки», но возил их упорно...

За усердную работу меня, видать, приметили: послали учиться на токаря. А вскоре я уже самостоятельно встал к станку. Честно скажу, токарное дело мне пришлось больше по душе, чем «саночное».

В нашем местечке Насветевичи был рабочий клуб. В нем-то мы и проводили все свое свободное время. И особенно — в клубном тире. Стреляли здесь из малокалиберной винтовки, все стремились значок «Ворошиловский стрелок» заработать. Для нас это был тогда самый почетный значок, потому что мы знали: Климент Ефремович Ворошилов — наш земляк, лисичанский. [30]

И еще была у нас одна страсть — прыжки с парашютной вышки. Помнится, сердце замирало, когда мы взбирались на головокружительную высоту. Но все же прыгали, брала верх гордость. Ведь если не прыгнешь, еще чего доброго трусом посчитают.

В тридцатые годы в моей жизни произошло одно событие, о котором я до сих пор вспоминаю с улыбкой. Ранней весной 1935 года на левобережье Северского Донца появились первые строители Лисичанского химического комбината. Это была тогда едва ли не самая гигантская стройка. Вскоре сюда съехались десятки тысяч людей. По путевке комсомола я тоже попал на эту стройку. Мечтал прокладывать дороги и подъездные пути, возводить дома, готовить котлованы под корпуса и цехи комбината. Но...

По приезде меня почему-то сразу вызвали к начальнику стройки. Здесь присутствовали также парторг и секретарь комитета комсомола. Они начали беседу со мной издалека, сначала о житье-бытье, а затем сказали:

— Вот зачем мы тебя пригласили, товарищ Катышкин. Стройка, как видишь, растет, народу прибавляется, несколько тысяч уже набралось. А столовая у нас из рук вон плохо работает. Людей же кормить надо. Вот мы и решили по рекомендации комитета комсомола назначить тебя... директором столовой. Не возражаешь?

Я, естественно, возразил. Даже обиделся. Ведь приехал же комбинат строить, а тут такую должность предлагают. Отказался наотрез. Но меня быстро на место поставили. Мол, комсомолец, а почему решению комитета не подчиняешься?

Так я стал директором столовой. А через месяц-другой встретились мы как-то с парторгом стройки. Он меня и спрашивает:

— Ну как, Иван Сергеевич, отличаешь уже щи от каши?

— Отличаю, — говорю, — рабочие, кажется, довольны.

— Что ж, это очень хорошо, — сказал парторг. — Тогда давай командуй дальше. Скоро, правда, мы для тебя что-нибудь другое придумаем. Например, фабрику-кухню. Представляешь, какой гигант на тебя бросим? — Парторг дружески хлопнул меня по плечу и довольный пошел дальше. Но, пройдя шагов пять, снова остановился, повернулся, крикнул: — Будешь командовать, как Чапай! [31]

Имя Василия Ивановича Чапаева — легендарного героя гражданской войны — было у нас тогда у всех на устах. И «виноват» в этом был недавно вышедший на экраны кинофильм «Чапаев», который нам очень понравился. Мы смотрели эту кинокартину по нескольку раз и всегда выходили из зрительного зала взволнованными, какими-то обновленными.

Особенно захватывал нас образ самого Чапаева (к слову сказать, потом я учился вместе с сыном Василия Ивановича, но об этом расскажу несколько позже). Человек, вышедший из народных низов, он покорял своей храбростью, бесстрашием, мудростью и простотой. В такого человека просто невозможно было не влюбиться.

Другим кумиром нашей молодежи был в то время Валерий Чкалов. Его жизнь, легендарные полеты стали примером для тысяч и тысяч мальчишек. Многие под впечатлением этого ходили тогда в аэроклубы, чтобы подготовить себя «в Чкаловы».

Мне, молодому человеку, проработавшему до призыва в армию несколько лет на шахтах, хорошо запомнился и образ прославленного советского горняка Алексея Стаханова. Как известно, он стал в те годы инициатором движения передовиков в угольной промышленности, по примеру которого затем начали работать миллионы советских людей во всех сферах производства.

Кстати, жизнь Алексея Григорьевича Стаханова чем-то напоминала жизнь моего отца. Родился он тоже в Орловской губернии, в такой же бедняцкой семье. В 1921 году подался в Донбасс. Трудовую деятельность начал простым тормозным. А когда на шахту «Центральная-Ирмино» привезли врубовую машину, стал забойщиком.

Страна в то время очень нуждалась в угле. Наша партия и правительство призвали шахтеров неустанно повышать производительность своего труда, овладевать новой горной техникой. Ибо только люди, освоившие в совершенстве эту технику, могли творить чудеса. И тогда-то Стаханов первым и прославил себя: он дал за смену сто две тонны угля — четырнадцать норм! Мировой рекорд!

Весть о трудовом подвиге Алексея Григорьевича Стаханова облетела весь Донбасс, всю страну.

По-ударному велось строительство и нашего химкомбината, а также поселка Лисхимстрой. Но тут вскоре наступила военная пора... И все, что нам удалось создать за долгие годы самоотверженного труда, было за какие-то [32] месяцы разрушено гитлеровскими оккупантами. Ведь они дошли и до моего родного Донбасса!

Именно то, что вот сейчас в моих Насветевичах так же хозяйничают фашисты, как они бесчинствуют здесь, на новгородской земле, не давало мне ни минуты покоя. Сердце обливалось кровью. И до боли в суставах сжимались кулаки от лютой ненависти к врагу.

* * *

Но вернемся на фронт, в штаб 59-й армии. Теперь я хочу рассказать о боях, разгоревшихся здесь в апреле — июне 1942 года. Именно о тех боях, в которых мне уже довелось участвовать непосредственно.

Но начну я с рассказа о судьбе 2-й ударной армии. И читатель очень скоро поймет, почему мной избран именно такой ход.

Как уже говорилось выше, наша 59-я армия взаимодействовала со 2-й ударной, имевшей в зимних боях 1942 года некоторый тактический успех. Ее войска вышли тогда ко второму оборонительному рубежу противника, что проходил вдоль железной и шоссейной дорог Чудово — Новгород, и, овладев Мясным Вором, прорвали эту полосу обороны. Продолжая двигаться вперед, полки и дивизии 2-й ударной углубились примерно на 75 километров на территорию, занятую врагом, вышли в район юго-западнее Любани. Армия освободила от гитлеровцев довольно обширный лесисто-болотистый район. Но затем., из-за сложившихся трудностей — растянутость коммуникаций, распутица, отсутствие горючего и боеприпасов — она сначала вынуждена была перейти к обороне, а потом и вообще начать трудный отход.

Ширина нашего прорыва по западному берегу реки Волхов, как я уже отмечал, равнялась в то время примерно двадцати пяти, а в районе Мясного Бора — трем-четырем километрам. Сюда-то и была нацелена часть сил нашей, а также 52-й армий с задачей расширить этот прорыв, а затем развить наступление на Любань. Но, к сожалению, несмотря на все принимаемые меры, войска двух этих армий смогли добиться лишь частичных успехов. Так, в середине февраля части и соединения 59-й подошли к Спасской Полисти, расширив горловину прорыва всего на тринадцать километров. Таким образом, вся ширина его стала теперь чуть более 35 километров.

На этом, собственно, и закончились наши зимние успехи. [33] Уже в первой половине марта 1942 года наступление стало затухать, а вскоре мы вообще перешли к обороне. Воспользовавшись этим, противник, подтянув свежие силы, нанес сильный удар по советским полкам и дивизиям, обеспечивавшим действия 2-й ударной армии. Одновременно сильному артиллерийскому обстрелу и авиационному налету подверглась и оборона остальных частей 59-й и 52-й армий.

Но и это было еще не все. 19 марта гитлеровцы вторым сильнейшим ударом потеснили наши войска и закрыли горловину в районе Мясного Бора, перерезав тем самым все пути снабжения 2-й ударной армии.

Чтобы облегчить положение этой армии, штаб 59-й по решению командующего срочно разработал план частной операции. Он заключался в том, чтобы встречным ударом выбить противника из населенных пунктов Малое Опочивалово и Спасская Полисть и тем самым оставить хотя бы узкий коридор для выхода частей и соединений 2-й ударной армии из окружения.

Здесь хочется отметить, что Военный совет армии тоже в свою очередь принял самые решительные меры для укрепления нашей обороны. Показательными являются довольно крутые меры, принятые им по отношению к полковнику А. Д. Витошкину, одному из комдивов, на участке которого смог прорваться противник. Эта дивизия, заблаговременно выдвинутая в район Спасской Полисти, получила задачу во что бы то ни стало не пропустить здесь врага. Но гитлеровцы, сконцентрировав на этом участке десятки своих танков и немало пехоты, сумели-таки проделать брешь в обороне нашего соединения.

Разговор командарма генерал-майора И. В. Галанина с полковником А. Д. Витошкиным, как мне рассказывали старожилы, был короток и довольно резок.

— Товарищ Витошкин, как вы допустили, что на вашем участке прорвался противник? — спросил тогда командарм.

— Он превосходил нас в силах, товарищ командующий...

— Но и у вас их вполне достаточно. Просто, видимо, вы не сумели ими как следует распорядиться.

— Примем меры и выправим положение, товарищ командующий, — заверил комдив.

— Принимайте. А за то, что пропустили противника, получите от Военного совета выговор, И предупреждаю: [34] если еще хотя бы один вражеский солдат прорвется через ваши боевые порядки, пойдете вместе с комиссаром под трибунал. Так и скажите Мерзлякову. Поняли?

— Ясно, товарищ командующий.

Неискушенному человеку, вероятно, покажется, что и командарм, и Военный совет слишком уж строго обошлись с комдивом. Я же скажу иное: это еще цветочки. В том труднейшем для армии положении можно было оправдать и более крутые меры.

Вскоре в наши части и соединения был спущен приказ по армии. В нем говорилось, что обстановка перед фронтом обороны 59-й армии меняется не по дням, а по часам. Командарм генерал-майор И. В. Галанин, анализируя ее, отмечал, что противник под ударами соседней с нами 52-й армии начал в районе Мясного Бора медленный отход в северо-западном направлении. Но он, отходя, может попытаться прорвать фронт обороны наших полков и дивизий. Ставилась задача не допустить этого прорыва. Более того, закрепившись на достигнутых рубежах и подтянув резервы, наша армия должна быть готова к переходу в наступление. В заключение командарм приказывал 372-й и 374-й стрелковым дивизиям одновременным ударом с востока уничтожить противника в междуречье Полисть и Глушица и во взаимодействии с частями оперативной группы генерала И. Т, Коровникова снова открыть путь для снабжения 2-й ударной армии{1}.

Но и эта мера не привела к существенным изменениям обстановки. Правда, силами двух названных дивизий и правофланговых соединений из 52-й армии нам удалось потеснить вражеские войска, оседлавшие дорогу Мясной Бор — Новая Кересть, и начиная с 27 марта транспорты с боеприпасами, продовольствием и фуражом снова двинулись по ней в расположение 2-й ударной. Однако этот коридор был настолько узким, что простреливался в некоторых местах даже из пулеметов.

В апреле 1942 года штаб 59-й армии разработал новый план частной операции по окружению и уничтожению противника в лесах юго-западнее Спасской Полисти. Это было вызвано тем, что оборонявшиеся здесь гитлеровцы все же не давали нам возможности держать устойчивую связь с войсками 2-й ударной армии. [35]

С этой целью были созданы две группы, которые, действуя на встречных направлениях, должны были в итоге соединиться между собой, окружив, а затем и уничтожив части врага, находящиеся в районе юго-западнее Спасской Полисти. Следует сразу сказать, что эти группы в боях только за 14 и 15 апреля разгромили не менее полка из вражеской дивизии СС и тогда всего лишь 1–2 километра отделяли их от окончательного соединения друг с другом, а значит, и от выполнения стоявшей перед ними задачи.

В этих условиях последовал еще один частный боевой приказ нашего штаарма, в котором предлагалось продолжить усилия по соединению теперь уже с частями 4-й гвардейской стрелковой дивизии из 2-й ударной армии. В частности, эта задача ставилась 7-й гвардейской танковой и 58-й стрелковой бригадам. Им предлагалось вести наступление под сильным прикрытием с фронта, охраняя фланги, применяя внезапные ночные атаки. Да и с 4-й гвардейской стрелковой дивизией нашим бригадам рекомендовалось соединяться ночью, чтобы атака была более решительной и внезапной.

Затем были отданы и другие боевые приказы и распоряжения. В результате всех этих усилий нашего командования и штаба 7-я гвардейская танковая и 58-я стрелковая бригады через несколько дней установили боевую связь с 4-й гвардейской дивизией из 2-й ударной армии — один наш танк вышел в ее расположение.

Но вскоре противник сильными контратаками принудил наших танкистов и стрелков начать отход. Более того, в течение 22–24 апреля ему удалось расчленить части 7-й гвардейской танковой и 58-й стрелковой бригад, лишить их связи между собой и общего управления. Они перешли к обороне на занимаемых рубежах.

* * *

В конце апреля и в первой половине мая 1942 года мы все еще вели трудные бои с противником, который старался во что бы то ни стало закрыть тот узкий коридор, что продолжал соединять нас с частями и соединениями 2-й ударной армии. Но он, этот коридор, все-таки жил, действовал, временами то еще более сужаясь, то несколько расширяясь.

Командование фронта, не довольствуясь доставкой продовольствия и боеприпасов попавшей в трудное положение [36] армии только по коридору, направляло в район, где дралась 2-я ударная, и десятки грузовых самолетов. Но сбрасываемые с них на парашютах контейнеры нередко падали в такие гиблые болота, что за ними не решались лезть даже самые отчаянные бойцы.

Мне из тех дней особенно запомнился момент, когда по сооруженной нами дороге-лежневке красноармейцы тащили на себе во 2-ю ударную армию ящики со снарядами. В конце апреля прошли обильные дожди. Болота буквально вздулись от паводковых вод. Настил лежневки всплыл и теперь напоминал подвесной мост. И вот по нему-то, взвалив ящики на плечи, и шли бойцы нашей армии во 2-ю ударную. Грязь непролазная. Лямки режут плечи, сдавливают грудь, трудно дышать.

Впереди то и дело встречаются ручьи, которые нужно преодолевать вброд. Некоторые наиболее ослабевшие бойцы падают. Тогда их груз подхватывают другие. И тянется, тянется через темный лес цепочка людей. Неудержимо, упорно...

25 апреля 1942 года 59-ю возглавил новый командарм — генерал-майор И. Т. Коровников. Он вступил в командование армией в тяжелейшее время. Но, будучи смелым и решительным человеком, имеющим уже практику командования оперативной группой, Иван Терентьевич сразу же взялся за налаживание работы штаба, принял меры к его укомплектованию знающими штабную службу людьми. Новый командарм потребовал от работников штаба, и в частности от оперативного отдела, более тщательного, детального изучения противника, его тактики, призвал смелее навязывать ему свою инициативу.

Генерал-майор И. Т. Коровников сразу же пришелся всем нам, штабистам, по душе. Мы хорошо знали, что в прошлом Иван Терентьевич был комиссаром корпуса, а значит, умеет работать с людьми, выслушивать их советы. А в штабном деле, как, впрочем, и во всяком другом, умение выслушать младшего, вовремя уловить в его идее рациональное зерно, поддержать эту идею и провести ее в жизнь — очень важное качество старшего начальника.

Как показало время, генерал-майор И. Т. Коровников этим качеством обладал.

13 мая командование фронта отдало распоряжение 59-й армии прекратить активные действия и перейти к обороне на достигнутых рубежах. Этой паузой наш командарм и штаб поспешили воспользоваться для наведения [37] должного порядка в войсках, пополнения боеприпасами и продовольствием. Сразу же началось и инженерное оборудование обороны. А это было далеко не легким делом. Местность в этих краях такова, что в землю не зароешься. Стоит только раз копнуть лопатой, как вот она, вода. Да и кругом — болота, трясина. Здесь не только укрыться, сухого места, чтобы присесть, не найдешь.

Особенно трудно было оборудовать огневые позиции для артиллерийских орудий. Приходилось сооружать из бревен настилы и ставить на них пушки, минометы.

Старые блиндажи и окопы, в которых войска находились зимой, тоже затопило водой. Их пришлось покинуть, хотя они и были хорошо оборудованы — отрыты в полный рост, покрыты настилами кругляков в два или три наката.

Да, весна принесла нам немало хлопот. Пришлось все сооружать заново. Бойцы делали срубы, в стенах прорезали амбразуры, чтобы можно было вести огонь в разных направлениях. Затем эти срубы обкладывали дерном, обсыпали землей, маскировали ветками. Находиться в таких блиндажах было хорошо — сухо, воздух чистый. Но попади снаряд или мина в этот домик на курьих ножках — несдобровать.

В конце мая советское командование приняло наконец решение отвести войска 2-й ударной армии с занимаемых рубежей, так как ее положение день ото дня становилось все более трагичным. Ее арьергардные соединения под давлением противника и так уже медленно отходили на восток, а авангард тщетно старался пробить более или менее подходящий коридор. Войска нашей 59-й и 52-й армий, растянутые на широком фронте, тоже еле сдерживали врага, пытавшегося расширить разрыв между нами и 2-й ударной. А резервов у нас тогда не было.

Начали искать выход из создавшегося положения. Штаб 59-й армии в короткие сроки подготовил план операции по ликвидации противника, оборонявшегося на выступе юго-западнее Спасской Полисти. Разрабатывал его начальник оперативного отдела подполковник Л. М. Крылов. Он заступил на этот пост в мае 1942 года. И надо сказать, очень быстро вошел в курс дела. А до Леонида Михайловича нам, как мне рассказали, на начальников оперотдела не очень-то везло. Они часто менялись, а подчас приходили и такие, которые просто не справлялись со своими обязанностями, и их переводили на другую работу. [38] Подполковник Крылов, имея хорошую штабную подготовку, опыт командования соединением, сумел в довольно короткое время сплотить отдел, изучить сильные и слабые стороны каждого работника и затем правильно использовать его на наиболее подходящем участке.

Но вот при разработке плана операции... В нем подполковник Л. М. Крылов указал, что выступ юго-западнее Спасской Полисти обороняют до 17 пехотных батальонов противника — примерно 6 тысяч человек. У фашистов 70 минометов, 45 пушек ПТО, около 400 станковых пулеметов. Кроме того, их поддерживают 4 тяжелые батареи и до 20 легких артиллерийских.

Выступ вплотную нависает над коммуникациями 2-й ударной армии и создает постоянные трудности для работы ее тылов. Передний край обороны противника насыщен дзотами, блиндажами из бревенчатых срубов и инженерными заграждениями. Все это прикрывается организованной системой огня.

Замысел операции сводился к тому, что 59-я армия свой главный удар силами трех стрелковых дивизий, двух стрелковых и двух танковых бригад при поддержке артиллерии будет наносить в направлении отметки 32,2, высоты Подошва и поляны с отметкой 40,3 Он увязывался со встречным ударом 2-й ударной армии. Вспомогательный удар поручено нанести одной нашей стрелковой дивизии.

Учитывая прочность обороны противника и ее глубину, оперативное построение армии на главном направлении — в три эшелона. Резерв — одна стрелковая бригада со средствами усиления.

Думается, что такое оперативное построение армии было по тому времени не совсем верным, потому что наши слишком уплотненные боевые порядки почти тотчас же подверглись сильному артиллерийско-минометному обстрелу и бомбежкам противника, и мы уже в первые часы понесли неоправданные потери. Надо было, по-моему, учесть два обстоятельства: полное господство авиации противника в воздухе и наличие у него мощных артиллерийских групп — и именно из этого исходить при разработке плана операции. Но...

Короче говоря, наши последующие действия снова не принесли успеха. Противник не только локализовал все наши удары, но, повторяю, огнем артиллерии и бомбежками нанес войскам значительные потери. [39]

Мы попали в трудное положение. Об этом же свидетельствует и хранящаяся в архивах записка генерал-майора И. Т. Коровникова, направленная им в те дни в штаб армии, а уже оттуда — в штаб фронта. В ней говорится: «Надо немедленно донести Военному совету фронта, что противник ведет непрерывные активные действия авиацией, наши боевые порядки нарушены, что командование армии принимает меры к восстановлению положения и что действующие с запада части 2-й ударной армии об этом поставлены в известность»{2}. Командарм просил далее Военный совет фронта прикрыть действия 59-й армии с воздуха и выделить хотя бы дивизион зенитных пушек среднего калибра для борьбы с авиацией врага.

Но генерал Коровников не только просил, но и сам принимал все возможные в данной обстановке меры, чтобы как-то выправить положение, выполнить поставленную перед армией задачу. Так, например, он приказал усилить за счет тыловых подразделений боевые порядки частей в быть готовыми продолжить наступление, чтобы все же соединиться с войсками 2-й ударной армии. Одновременно он потребовал от командиров соединений провести ночную разведку, установить глубину обороны противника, наличие инженерных сооружений, выделить штурмовые группы для захвата дзотов, в которые включить как саперов, так и разведчиков.

Но все же и эти меры к особым успехам не привели.

В самый разгар боев на наблюдательный пункт 59-й армии прибыли командующий Волховским фронтом генерал К. А. Мерецков и представитель Ставки, начальник Генерального штаба генерал А. М. Василевский. Прибыли, чтобы на месте разобраться в обстановке и принять самые решительные меры по спасению войск 2-й ударной армии.

Кирилла Афанасьевича Мерецкова я увидел тогда впервые. И что сразу же бросилось в глаза, так это его спокойствие. Во всяком случае, внешне в нем совсем не чувствовалось какой-либо нервозности или растерянности. Напротив, будучи сравнительно полным человеком, он вошел на КП армии легкой, бодрой походкой. Внимательно выслушал И. Т. Коровникова о принятых мерах. И лишь после доклада негромко спросил:

— И каково же ваше решение? [40]

— Собрать в кулак резервы и попытаться еще раз пробиться на соединение со второй ударной, — ответил командарм.

— А что у вас в резерве?

— Танковая и стрелковая бригады, несколько стрелковых батальонов...

— Это уже кое-что значит, — сказал Мерецков. И тут же попросил Коровникова показать на карте, как он будет использовать этот резерв.

Выслушав, согласно кивнул головой:

— Решение утверждаю. Отдавайте распоряжения. Как ваше мнение, Александр Михайлович? — обратился он к генералу Василевскому.

— Иного выхода нет.

— Действуйте, — приказал Мерецков.

Мы тут же получили от командарма указания оформить и доставить в части боевые распоряжения.

Ввод в бой резерва склонил чашу весов в нашу пользу. Вскоре 7-я гвардейская танковая бригада под командованием полковника Б. И. Шнейдера, 29-я танковая бригада полковника М. И. Клименко, а также полки из 24 и стрелковой бригады, 65-й и 374-й стрелковых дивизий в упорном бою сломили сопротивление противника, вышли на западный берег реки Полисть и соединились с частями 2-й ударной армии. При этом особенно отличилась 65-я стрелковая дивизия, которой в то время командовал полковник Петр Кириллович Кошевой, ставший впоследствии Маршалом Советского Союза.

Я был очевидцем того боя, видел полковника П. К. Кошевого, как говорится, в пылу схватки с врагом. Он отличался личной храбростью, умением организовать людей, повести их за собой. После войны мы еще не раз встречались с Петром Кирилловичем, говорили о тех тяжелых временах, вспоминали общих знакомых, живых и павших.

Итак, со 2-й ударной армией нас теперь соединяла не узенькая щель, которая, как уже упоминалось выше, в некоторых местах простреливалась противником даже из стрелкового оружия, а коридор шириной в 3–4 километра. По нему в наше расположение начали выходить из окружения группы бойцов и командиров из 2-й ударной.

Но вскоре противник сильнейшими ударами значительно сократил район расположения еще не успевших выйти через коридор дивизий этой армии. Теперь он на всю глубину простреливал его артиллерийским огнем. Коридор [41] закрылся. Управление 2-й ударной армией было нарушено.

Чувствуя, что положение оставшихся войск 2-й ударной стало критическим, генерал А. М. Василевский приказал срочно связать его по радио с Власовым. Мы, работники штаба 59-й, находившиеся как раз неподалеку, стали свидетелями этих переговоров. И из реплик А. М. Василевского вскоре поняли, что командующий 2-й ударной армией фактически потерял управление своими войсками. В связи с этим ему было предложено встретить самолет, который мы сможем выслать за ним и другими членами Военного совета для переброски их на НП 59-й армии. Но Власов от самолета категорически отказался, ссылаясь на то, что его, дескать, место в своих попавших в беду войсках. Позднее мы узнали, что эти высокопарные слова Власова о долге и чести были ничем иным, как чистейшей демагогией.

Чтобы спасти окруженные части этой армии, командование Волховского фронта решило вновь повторить встречный удар войск 59-й и 2-й ударной армий. Направление его тоже осталось прежним — вдоль узкоколейной железной дороги. В приказе говорилось, что 2-я ударная армия в 22.30 24 июня 1942 года должна штурмом пробиваться на восток и выводить боевую материальную часть и людей и в окружения. Соединениям 59-й армии (указывались конкретные задачи дивизиям и бригадам) приказывалось прорвать заслон противника на реке Полисть и соединиться с частями 2-й ударной армии{3}.

Но, как оказалось, Власов, несмотря на приказ командования фронта, совершенно ничего не предпринял для того, чтобы выполнить его. Поэтому встречный удар, естественно, не получился.

Соединениям 59-й армии тут же было приказано установить наземной разведкой расположение частей 2-й ударной армии и собственными силами обеспечить их выход. Однако еще в ночь на 24 июня связь со штабом Власова странным образом нарушилась и больше не восстанавливалась. Это подтверждается и нашим донесением в штаб Волховского фронта, где, в частности, указывалось, что «радиосвязь со 2-й ударной армией прекратилась с 2.00 24.6 1942 г.»{4}. [42]

В донесении одновременно говорилось, что нами к утру 24 июня вдоль узкоколейной железной дороги был все же пробит небольшой коридор, по которому продолжают выходить из окружения группы бойцов и командиров 2-й ударной армии. Но Власова среди них нет.

Но многие вышедшие из окружения старшие командиры в один голос утверждали, что видели Власова в районе узкоколейной железной дороги. Туда немедленно была направлена танковая рота с десантом пехоты под командованием капитана А. Г. Бороды — адъютанта генерала К. А. Мерецкова. Эта группа добралась до места расположения штаба 2-й ударной армии. Но уже никого там не обнаружила.

Как позднее выяснилось, штаб 2-й ударной армии, разделившись на группы, все же пытался выйти из окружения. Но часть людей при этом погибла, а другие попали к партизанам и лишь потом перешли линию фронта. Сам же Власов не предпринял никаких мер по выходу из окружения и сдался в плен к фашистам. Помнится, весть о его измене поразила нас тогда как удар грома среди ясного неба.

Из окружения все же вырвалось немало бойцов и командиров 2-й ударной армии. Так, только на нашем участке их сразу же вышло 6000 человек{5}. А в последующих донесениях в штаб фронта, датированных 29, 30 июня, а также 1, 9 и даже 24 июля 1942 года (их мне довелось готовить лично), приводились все новые и новые цифры. Всего же, как теперь известно, из окружения было выведено 16 тысяч человек из 2-й ударной армии.

* * *

Мясной Бор, Спасская Полисть... В годы войны здесь каждый метр был прошит пулями, осколками гранат, снарядов и бомб, обильно полит нашей кровью. Этого никогда не забудешь...

И еще одного невозможно забыть. Ведь именно здесь мы, работники штаба 59-й армии, одними из первых узнали о предательстве Власова.

Помнится, уже вскоре после его перехода к противнику гитлеровцы разбросали о нем листовки, призывая наших бойцов и командиров последовать примеру бывшего командарма и сдаваться в плен. Но на все эти призывы [43] советские воины отвечали еще большим бесстрашием, массовым героизмом в боях с ненавистным врагом и презрением к изменнику Родины.

Нас, ветеранов 59-й армии, нередко спрашивают: как же, мол, могло так случиться, что Власов оказался предателем? Неужели нельзя было раньше распознать его подлую сущность, принять соответствующие меры? Честно говоря, мы и сами не раз задавали себе точно такие же вопросы. Задавали и тогда, в трудном сорок втором, и даже тогда, когда уже окончилась война. И не находили ответа. Он пришел позже, когда некоторые наши военные мемуаристы и писатели познакомились с архивными документами, в том числе и немецкими, попавшими к нам после войны.

Вот один из таких документов. «От вышедших из окружения работников особого отдела и командиров 2-й ударной армии получили сведения о том, — сообщалось в донесении особого отдела Волховского фронта, — что Военный совет армии, полностью потеряв управление южной и западной группой войск, принял решение 23 июня вывести штаб 2-й ударной армии в расположение 59-й армии». Далее в донесении отмечалось: «В этот день по приказу Власова были уничтожены все радиостанции, в результате чего была потеряна связь с северной группой войск». И еще: «В 23 часа 23 июня Военный совет и штаб 2-й ударной армий С командного пункта в районе Дровяное Поле перешли на командный пункт 59-й стрелковой бригады на восточном берегу реки Глушица. На другой день все работники Военного совета, штаба армии построились в колонну и направились к выходу из окружения. Не доходя до реки Полисть, колонна сбилась с пути и наткнулась на противника, который открыл пулеметный, артиллерийский и минометный огонь...»

Что же представлял собой сам Власов? Родился он в 1901 году в деревне Лопатино Гагинского района Горьковской области в семье кулака. Окончил духовное училище, семинарию. Обманным путем пролез в партию. Конечно же с карьеристскими целями. До войны окончил курсы «Выстрел», командовал ротой, батальоном, полком и дивизией. Маршал Советского Союза К. А. Мерецков так писал о нем в своих мемуарах: «Власов был беспринципным карьеристом. Его поведение до этого вполне можно считать маскировкой, за которой скрывалось равнодушие к своей Родине. Его членство в Коммунистической [44] партии — не более чем дорожка к высоким постам. Его действия на фронте, например в 1941 году под Киевом и Москвой, — попытка отличиться, чтобы продемонстрировать профессиональные способности и поскорее выдвинуться».

Какая расплата постигла этого предателя, мы расскажем в одной из следующих глав. Ведь наша 59-я армия в последние месяцы войны снова будет иметь прямое отношение и к Власову, и к некоторым его сподвижникам, таким же, как и он, подлым отщепенцам.

А сейчас мне хочется подвести некоторые итоги боев весны и лета 1942 года, показать читателю, какие же выводы мы сделали из этого периода войны.

По характеру боевые действия 59-й армии в 1942 году, думается, следует разделить на три периода. Первый период — наступательные бои, проходившие в январе — мае. Второй период — июнь, бои за вывод из окружения войск 2-й ударной армии. И наконец, третий период — позиционные бои июля — декабря 1942 года.

Если же давать общую оценку боям всех трех периодов, то следует сразу же подчеркнуть, что в это время (и особенно в январе — июне 1942 года) войска Ленинградского и Волховского фронтов не только надежно сковывали вражескую группу армий «Север», и особенно 18-ю армию, облегчив тем самым действия Красной Армии в зимнем наступлении под Москвой, но и окончательно сорвали план гитлеровского командования по захвату Ленинграда, соединению немецко-фашистских и финских войск.

Более того, наступая в сложнейших условиях, по лесисто-болотистой местности, войска двух наших фронтов вначале добились заметных успехов. Выйдя в район Любани, они, например, поставили 18-ю армию противника в довольно трудное положение. И лишь отсутствие у нас необходимой согласованности в действиях позволило вражеской группировке, оборонявшей район Кириши, Чудово и Любань, избежать полного окружения и разгрома.

Но за полгода напряженных наступательных боев мы, в том числе и наша 59-я армия, приобрели значительный боевой опыт. Личный состав воочию убедился, что фашистов можно бить, причем довольно сильно. Ведь только полки и дивизии 59-й армии за 1942 год уничтожили 51 тысячу вражеских солдат и офицеров{6}. [45]

Бои 1942 года стали хорошей школой и для нас, работников штаба. Мы получили практику, хотя подчас и довольно горькую, по разработке и проведению наступательных операций в условиях часто меняющейся обстановки, когда нужно было перебрасывать, вводить в бой целые соединения, организовывать встречные удары оперативных групп и ударных группировок. Все это, естественно, очень пригодилось нам потом, при планировании и осуществлении других, более сложных армейских наступательных и оборонительных операций.

Однако в боях 1942 года мы допустили и целый ряд просчетов, ошибок, о которых тоже нельзя не сказать. Основная причина всех наших неудач, конечно, в первую очередь исходила из острой нехватки в войсках боевой техники и оружия. Потому-то мы и не имели подчас возможности создать огневое превосходство над противником не только в полосе наступления, но и на направлениях главного удара. Конечно, этот недостаток был вообще характерен для нас на первом этапе войны. Немецко-фашистские войска имели, как известно, больше техники и оружия. У нас же их не хватало, так как промышленность тогда еще только перестраивалась на военный лад, а заводы, эвакуированные в глубь страны, лишь начинали давать первую продукцию.

Но были, однако, ошибки, в которых главным виновником выступал именно штаб армии. Серьезные недочеты допускались, например, в организации управления войсками. Потеря связи, к сожалению, была отнюдь не редким явлением. Взаимодействие соединений и всех родов войск оставляло желать лучшего. Отсутствовала хорошо организованная разведка. Командиры и штабы зачастую слабо знали систему огня противника, расположение его артиллерийских позиций и наблюдательных пунктов, состав, расположение и перемещение резервов врага и, следовательно, не могли сделать необходимых выводов о возможном характере его последующих действий.

К этому, думается, нужно добавить и то обстоятельство, что в 59-й армии почему-то происходила довольно частая смена начальников штаба. Так, за полгода боевых действий на этой должности побывали генералы Токарев, Пэрн, Городецкий, Артюшенко. А в самый ответственный период боев по выводу войск 2-й ударной армии из окружения приказы и боевые распоряжения за начальника штаба армии подписывали подполковник Сергеев и полковник [46] Пахомов, сменявшие, соответственно, один другого на посту начальника оперативного отдела, и даже майор Сидякин и капитан Хлынин — заместители начальника оперативного отдела. Все эти люди, естественно, обладали разными оперативными и тактическими знаниями, служебным опытом. И это, конечно, сказывалось на общей деятельности штаба — главного органа управления войсками.

Разумеется, все названные просчеты в работе штаба армии явились для нас серьезным уроком. И в период активных оборонительных боев, которые длились потом целых полтора года, с июля 1942-го и по январь 1944-го, мы использовали весь свой накопленный опыт, чтобы не допускать их впредь. [47]