Над правобережной Украиной
Корсунъ-Шевченковский «котел". — Штурмовики жгут «тигры». — На сессии Верховного Совета. — О встречах с И. В. Сталиным. — Мастерам штурмовых ударов Ивану Виноградову, Зосиме Макарову, Григорию Филиппову и Ивану Могилъчаку вручают Золотые Звезды. — На КП генерала А. А. Гречко.
Пенные воды седого Днепра остались позади, мы прочно обосновались на Правобережье и без длительных пауз развивали наступление. Десятки городов и сотни сел Правобережной Украины зимой 1943/44 года стали свободными от немецко-фашистских захватчиков.
Нелегко давались нам шаги наступления. На всю жизнь запомнилась та зима тем, кто воевал с врагом. Небо, плотно забитое свинцовыми тучами, нависшими над Украиной, туманы, изморось и мокрая пурга — вот типичная картина погодных условий с декабря по март. Советские воины вдосталь помесили осеннюю и зимнюю грязь, смешанную с мокрым снегом. Дороги превратились в сплошное месиво из липкого чернозема, в котором буксовали и вязли даже тягачи.
Местные деды говорили, что они не помнят на своем веку ни такой «дюже слякотной осени», ни такой «поганой зимы». И все же советский солдат шел на запад, а наша авиация работала с раскисших аэродромов. Летчики с большим трудом и риском, но летали и в туманы и в пургу, потому что надо было летать.
В конце 1943 и в первой половине 1944 года в ходе развернувшихся наступательных операций Красная Армия одержала ряд блестящих побед на всех фронтах. На Северо-Западном направлении крупное поражение потерпела группа вражеских армий «Север» и советские солдаты вышли к [255] Нарве и Полоцку. В то же время была наголову разбита южная группировка гитлеровцев. Освободив Правобережную Украину и Крым, наши войска вышли на Днестр и на подступы к Кишиневу и Львову.
Враг отчаянно защищал свои позиции, а на нашем фронте особенно Правобережную Украину. Вот характерная деталь: на всем советско-германском фронте гитлеровцы в то время держали 25 танковых дивизий; 19 из них находились южнее реки Припять, на Правобережной Украине.
В 1944 году советская авиация наносила с воздуха сокрушительные удары по врагу, надежно прикрывая свои войска, обеспечивая наступательные операции. Наземные соединения быстро продвигались вперед, что требовало от авиационных командиров всех степеней тщательной организации взаимодействия с подвижными танковыми, кавалерийскими и моторизованными группами, вводимыми в прорыв, оперативности в управлении и гибкого аэродромного маневра.
Имелась и еще одна особенность: на важнейших направлениях мы сосредоточивали до 3 — 5 тысяч самолетов. Прямо говоря, было тесно не только на аэродромах, но и в воздухе — настолько мы стали богаче авиацией, настолько окрепли наши боевые крылья.
Войска 1-го Украинского фронта глубокой осенью 1943 года и в первые же дни нового 1944 года продолжали расширять правобережные плацдармы, накапливать силы для новых наступательных операций. И вот 28 января 1944 года ударили по врагу сразу два фронта — 2-й и 1-й Украинские. Наш 1-й Украинский фронт нанес удар из района юго-восточнее Белой Церкви, прорвал сильно укрепленные вражеские позиции и через пять дней наступления соединился с войсками соседнего фронта в районе Звенигородка — Шпола, в Корсунь-Шевченковском «котле» оказалось около 10 вражеских дивизий.
Но враг не сдавался. Его пришлось громить. Мы называли тогда операцию по уничтожению этой группировки корсунь-шевченковским побоищем. Это и было настоящее побоище, в котором немалую роль сыграли наши «летающие танки».
Штурмовики ИЛ-2 неоднократно летали в район окруженной группировки. Экипажи сбрасывали противотанковые бомбы на танки, самоходные установки, на колонны автомашин, уничтожали пехоту пулеметно-пушечным огнем. Враг пытался часть живой силы вывезти транспортными самолетами. Мы лишили его и этой лазейки. Штурмовики находили [256] его посадочные площадки и уничтожали самолеты на земле.
В те дни летчики корпуса летали весьма интенсивно. Только в район Корсунь-Шевченкова было сделано 849 боевых вылетов. Кроме того, полеты осуществлялись в район Житомира, на Умань, на Винницу, прокладывались маршруты в тыл врага на 140 — 170 километров. Для штурмовиков такие задания означали полеты на предельный радиус.
Много делалось в новом году для укрепления нашей воздушной мощи. Из тыла к нам на фронтовые аэродромы пришло несколько групп новеньких ИЛов. Главный инженер корпуса генерал Г. П. Лешуков побывал в Москве и там получил большой наряд на самолеты ИЛ-2 и ЯКи, получил два самолета ПО-2, четыре учебно-тренировочных ИЛа, несколько десятков автомашин, движков.
Ожила железнодорожная сеть на Левобережной Украине, и к нам на правый берег стало в больших количествах поступать горючее, боеприпасы, продовольствие.
В конце января в Москве была назначена сессия Верховного Совета СССР. Об этом мне, как депутату Верховного Совета, сообщили заранее. Было передано разрешение на выезд в Москву.
Этот факт означал многое: шла война, на фронтах кипели сражения, а правительство созывало сессию! По условиям военного времени это роскошь, ведь в первые годы войны о таких мероприятиях никто не думал. Настали другие времена, иные условия. Сессия сама по себе имела большой политический резонанс во всем мире.
За несколько дней до отлета на сессию боевые друзья поздравили меня с правительственной наградой — орденом Суворова, первым орденом, полученным мною на фронте.
В штабе мы подвели некоторые итоги боевой работы корпуса за полгода. Летчики корпуса произвели 10 тысяч боевых вылетов. Врагу нанесен значительный ущерб. Наши потери по сравнению с другими соединениями являлись почти вдвое меньшими — в среднем на 100 боевых вылетов мы теряли один экипаж. Корпус явился ударной силой с воздуха в операциях Воронежского, а затем 1-го Украинского фронта и содействовал освобождению Харькова, Полтавы, Сум, форсированию Днепра, взятию Киева, Житомира и других городов.
В Москву решили лететь двумя самолетами ПО-2. На первом — я и жена Мария Михайловна, работавшая в штабе корпуса. Старший сын Аркадий оставался на фронте. Ему было [257] уже 15 лет, он выполнял обязанности летчика в эскадрилье связи. На втором самолете летели майор Трофимов и техник Минзор. Они выполняли поручения главного инженера корпуса.
Сборы были недолги, и перелет по маршруту Халим — Городок — Москва начался. Летели двое суток, но невзгод пережили множество. Почти на всем маршруте — и в Броварах, и в Конотопе, и в Курске — были плотные туманы, снегопады, местами видимость не более 500 метров. За Конотопом чуть-чуть не врезался в заводскую трубу сахарного завода — ее в тумане не было видно, проскочил в двух метрах, едва не задев консолью крыла.
Москва встретила сюрпризом: открытие сессии задержалось на четыре дня. Постарался после годичной фронтовой работы вознаградить себя домашним уютом. Вдоволь наговорился с сыном Левой. Он выглядел молодцом, учился уже в третьем классе, похвастался пионерским галстуком и пятерками в дневнике. С Машей сходили в наш любимый Малый театр, посмотрели горьковских «Варваров».
С огромным волнением и радостью вошли мы в залитый светом зрительный зал. Словно вернулись безмятежные предвоенные вечера. Какие-то мгновения совсем не думалось о том, что где-то под Уманью при свете коптилок латали техники плоскости штурмовиков, готовя их к утренним боевым вылетам. Чувствовалось, что фронт от Москвы ушел далеко.
28 января открылась сессия Верховного Совета СССР. Для нас это явилось настоящим праздником, торжеством нашей победы. Встретил многих знакомых депутатов. Некоторые из них, сугубо гражданские товарищи, были в военных мундирах с полковничьими и генеральскими погонами. Война многих заставила надеть военную форму.
На повестке дня сессии утверждение бюджета на 1944 год, реорганизация Наркоматов обороны и иностранных дел, выборы первого заместителя председателя Президиума Верховного Совета.
На торжественных собраниях, во время работы сессий Верховного Совета, а также в домашней обстановке мне доводилось неоднократно встречаться с Иосифом Виссарионовичем Сталиным, и мне хотелось бы рассказать о некоторых встречах.
Первая встреча с И. В. Сталиным и другими руководителями партии и правительства состоялась сразу по прибытии поезда с челюскинцами в Москву весной 1934 года. На Красной [258] площади возле Мавзолея В. И. Ленина стояла и наша семерка летчиков. Мы были очень взволнованы теплотой встречи. С нами поздоровались И. В. Сталин, М. И. Калинин, В. В. Куйбышев, Г. К. Орджоникидзе, К. Е. Ворошилов. Затем состоялся митинг.
В Кремле, в Георгиевском зале, в тот же день был правительственный прием, на котором И. В. Сталин провозгласил несколько тостов — за партию, за советский народ, за подвиг челюскинцев и отдельно за летчиков. Был он заметно доволен финалом челюскинской эпопеи, который продемонстрировал перед всем миром стойкость и мужество советских людей, а также возросшие возможности нашей отечественной авиационной техники. Все это радовало и не могло не радовать каждого советского человека.
В ходе вечера зашла речь о молодых кадрах, растущих вместе со страной, воспитанных партией. И. В. Сталин тепло отозвался о советской молодежи и, обратившись к присутствующим, заявил:
— Вот посмотрите на летчика Каманина. Он вырос при Советской власти и даже не видел живого городового, не знает, что такое царский произвол. Летает всего лишь пять лет, а с заданием справился успешно.
Хочется сказать, что И. В. Сталин вообще к летчикам относился заботливо. И эта забота проявлялась в большом и малом. В печати часто цитировалось такое высказывание И. В. Сталина:
«Должен признаться, что я люблю летчиков. Если я узнаю, что какого-нибудь летчика обижают, у меня прямо сердце болит. За летчиков мы должны стоять горой».
2 мая 1935 года на Центральном аэродроме имени М. В. Фрунзе состоялась встреча руководителей партии и правительства с летчиками — участниками первомайского воздушного парада. Самолеты стояли на аэродроме, возле них находились экипажи. И. В. Сталин, Г. К. Орджоникидзе, К. Е. Ворошилов и другие деятели партии и правительства внимательно осматривали машины, задавали вопросы конструкторам, летчикам.
Возле группы новых скоростных самолетов И. В. Сталин задержался. Ведущим этой группы на параде был В. П. Чкалов. Видимо, И. В. Сталину кто-то рассказывал ранее о нем, и он спросил Чкалова:
— Почему вы не пользуетесь парашютом, а обычно стараетесь спасти машину?
Валерий Павлович ответил после короткого раздумья: [259]
— Я летаю на опытных самолетах. Они весьма ценны, и губить их очень жалко. Я признаю парашюты, но предпочитаю обходиться без них.
Присутствовавшим при этом разговоре понравился прямой и откровенный ответ летчика. Понравился он и И. В. Сталину, но все же он посоветовал летчику изменить отношение к парашюту:
— Ваша жизнь нам дороже любой машины,— заявил в заключение беседы И. В. Сталин.
Это заявление, высказанное в адрес летчика-испытателя, широко обсуждали авиаторы. Речь шла о праве летчика на риск, о том, в каких случаях пилот должен использовать средства спасения жизни, когда ему надлежало рисковать, невзирая ни на что. Особенно оживленные дискуссии по этому вопросу проходили в среде военных летчиков.
Через три дня после этой беседы летчик-испытатель В. П. Чкалов был награжден орденом Ленина за неоднократно проявленные смелость и мужество при испытании новых конструкций самолетов. Высокая награда вдохновила Валерия Павловича на новые свершения, и в следующем году он возглавил экипаж в рекордном беспосадочном перелете на самолете АНТ-25 по маршруту Москва — Петропавловск-на-Камчатке. Почти 10 тысяч километров труднейшего маршрута преодолел мужественный экипаж за 56 часов полета. Семья Героев Советского Союза пополнилась еще одной отважной тройкой авиаторов — В. П. Чкаловым, Г. Ф. Байдуковым и А. В. Беляковым.
Мне особенно запомнились встречи с И. В. Сталиным в период работы над проектом Конституции СССР. Как известно, в 1935 году состоялся 7-й съезд Советов СССР, который избрал комиссию по выработке проекта Конституции. В состав комиссии вошли видные партийные и государственные деятели, представители рабочего класса и колхозного крестьянства, ученые, работники искусств, военные. Членом комиссии был избран и я.
Создание новой Конституции СССР имело огромное значение для политической жизни страны. Мы это понимали и отнеслись к своим обязанностям с сознанием всей полноты ответственности. Дело в том, что первая союзная Конституция, принятая 2-м съездом Советов СССР 31 января 1924 года, законодательно оформившая добровольное объединение равноправных республик, к 1935 году уже не отражала действительного положения в стране. Конституция как основной закон [260] государства, закрепляющий основы социально-экономической системы и политической организации общества в соответствии с интересами господствующего класса, принятая в 1924 году, подлежала замене новым законом.
На заседания комиссии для обсуждения проекта новой Конституции мы собирались в Кремле. Председательствовал И. В. Сталин. Он был всегда спокоен, деловит, внимательно выслушивал всех, кто вносил предложения или поправки к проекту. У меня до сей поры хранится первоначальный текст проекта, в который я внес четыре поправки. Две из них были приняты, две отклонены комиссией.
Советские люди широко обсуждали проект новой Конституции, что само по себе содействовало росту политической активности масс. Всенародное обсуждение длилось пять с половиной месяцев. Затем работала редакционная комиссия. 5 декабря 1936 года Чрезвычайный Всесоюзный съезд Советов утвердил новую Конституцию.
В том же 1936 году состоялся X съезд ВЛКСМ. На съезд я пришел с повязкой на глазу, потому что на веке образовался ячмень. И. В. Сталин, увидев меня в президиуме, обеспокоенно спросил:
— Что с вами, Каманин? Что-нибудь случилось?
Пришлось объяснить, И. В. Сталин выслушал, улыбнулся:
— Значит, причина земная, не небесная. Это хорошо, что небесный бог тут ни при чем.
Таковы отдельные штрихи портрета И. В. Сталина, которые мне лично были известны. Я не ставил перед собой задачи показать его как политического и государственного деятеля и ограничился сообщением лишь отдельных фактов.
На сессии Верховного Совета СССР в январе 1944 года Сталин был в форме Маршала Советского Союза. Был он по-прежнему спокоен, нетороплив в движениях. Только посеребрились его виски и на лицо легла сетка морщин. Заметно было, что И. В. Сталин постарел, устал. Годы войны, работа днем и ночью кого не состарят.
На другой день в Кремле я получил свой фронтовой орден Суворова. И — до свидания, Москва! Опять полетели сквозь пургу и туман на верных наших ПО-2 все дальше на запад, все ближе к фронту. Опять совершали тяжелые посадки на раскисших аэродромах, взлетали в туман, в мокрую пургу.
В штабе корпуса, не успев поделиться впечатлениями о пребывании в столице, сразу включился в работу. Прилетевшая вместе со мной Мария Михайловна также взяла на себя [261] привычные обязанности секретаря и делопроизводителя в штабе. Словом, началась фронтовая жизнь.
Проблем было много, и самых разнообразных. Главный инженер сообщил не очень радостные вести: в корпусе осталось всего-навсего 82 исправных самолета. Пополнение из-за непогоды застряло где-то на аэродромах Подмосковья и Харькова.
В мое отсутствие летчики сделали полтысячи боевых вылетов, наносили удары в основном по окруженной группировке врага, сидящей в Корсунь-Шевченковском «котле». Штурмовики корпуса уничтожили более 60 транспортных «юнкерсов», много танков, но и сами потеряли много — 19 машин.
Командованию фронтом стало известно, что противник западнее Звенигородки сосредоточил восемь танковых дивизий для деблокирования окруженной группировки. Были приняты срочные меры, чтобы сорвать этот замысел гитлеровцев. С каждым днем кольцо сжималось, а попытки танковых соединений врага пробиться к окруженным успешно отбивала наша 6-я армия, которой командовал генерал А. Г. Кравченко, а также наша авиация, главным образом штурмовая.
Во 2-й воздушной армии кроме нашего штурмового корпуса, в котором находилось в строю всего 80 самолетов ИЛ-2, боевую работу вели 20 истребителей из корпуса генерала М. М. Головни и дивизия ПО-2. Все остальные части 2-й воздушной армии или не имели самолетов, или накрепко сидели на раскисших аэродромах.
Особенно запомнилась мне боевая работа штурмовиков в условиях распутицы с аэродрома под городом Белая Церковь. На взлетной полосе самолеты при рулежке вязли, а при взлете и посадке их почти не было видно из-за поднимавшихся фонтанов воды. На шасси при взлете набивалось столько грязи, что они порой не убирались или с большим трудом выпускались во время посадки. В мирные дни взлет с такого аэродрома рассматривался бы как попытка к самоубийству. Но шла война, и о требованиях безопасности полетов, присущих мирному времени, приходилось забывать. Обстановка требовала, и летчики летали, чтобы помочь нашим войскам добить окруженного врага. Они готовы были летать несмотря ни на что и с максимальным напряжением, по четыре-пять раз в день. Золотые кадры!
Штурмовики летали в основном парами, в районе цели они снижались до 100 метров и били врага наверняка. [262]
Несколько раз окруженным сбрасывали письма от пленного немецкого генерала с рекомендацией прекратить сопротивление. Как правило, подобную агитацию мы подкрепляли бомбами и огнем. Летчики шутили: «Для убедительности!»
Танки противника, наступавшие из района Звенигородки для деблокирования, застряли в районе Лисянки, в 10 километрах от окруженной группировки. Все их попытки пробиться к окруженным были отбиты. «Мешок» наши войска завязали прочно.
Так же были сорваны и три отчаянные вражеские попытки пробиться из «котла» навстречу своим танкистам в район Лисянки. Пытались прорваться две колонны противника по тысяче человек каждая. Эти колонны были рассеяны огнем пушек, минометов и пулеметов, а атаки танков отбили наши танкисты и артиллеристы при поддержке «ильюшиных».
17 февраля наступил финал Корсунь-Шевченковской операции. Совинформбюро в этот день объявило о ликвидации 10 пехотных дивизий и одной бригады окруженных немецких войск. От маршала авиации А. А. Новикова мы получили телеграмму:
«Каманину. Всем летчикам вашего соединения, принимавшим участие в разгроме окруженной немецкой группировки, объявляю благодарность. Новиков».
Благодарность летчики нашего корпуса вполне заслужили. В период ликвидации окруженной группировки врага они произвели почти тысячу боевых вылетов. В каких условиях приходилось летать, это я показал на примере работы экипажей с аэродрома под Белой Церковью. А ведь этот аэродром был хорошо оборудованным. Нетрудно представить себе, в каких условиях работали экипажи на обычных полевых аэродромах, на случайных взлетно-посадочных полосах.
Летчики корпуса уничтожили в этой операции около 70 самолетов врага, сотни танков и автомашин, сорвали около 20 танковых атак.
После окончания Корсунь-Шевченковской операции боевая работа с белоцерковского узла была закончена. В оперативное подчинение корпусу придали для прикрытия ИЛов 331-ю истребительную дивизию, которая имела три полка, по 40 самолетов в каждом, большинство летчиков — молодые. Командир дивизии полковник И. А. Семененко еще не воевал, он прибыл с Дальнего Востока. И нам снова предстояло позаботиться о тесном взаимодействии штурмовиков с истребителями, то есть отрабатывать заново то, что с прежней дивизией [263] полковника И. А. Лакеева было в свое время отшлифовано.
В делах и заботах незаметно подошел наш праздник — День Красной Армии. Его отметили радостно и торжественно. К нам прилетел из Москвы маршал авиации А. А. Новиков и вручил Золотые Звезды Героям Советского Союза капитанам И. И. Виноградову, З. И. Макарову, Г. Ф. Филиппову и И. Л. Могильчаку.
Утром я вручил орден Александра Невского командиру 264-й дивизии полковнику Е. В. Клабукову и орден Суворова 3-й степени исполняющему обязанности командира 4-й гвардейской дивизии подполковнику А. С. Левадному. Они удостоились награды за отличную боевую работу дивизий при форсировании Днепра, за участие в освобождении Киева, Житомира, Белой Церкви и в ликвидации окруженных войск в районе Корсунь-Шевченковского. Награды получили в этот день также командиры полков, эскадрилий, звеньев, многие летчики, инженеры, техники, механики, связисты, труженики тыла и спецслужб.
Вечером мы устроили офицерское собрание корпуса. Зачитали поздравительные телеграммы от Военного совета фронта и командования 2-й воздушной армии, чествовали наших ветеранов, героев боев, кавалеров Золотой Звезды. Было торжественно и радостно от сознания честно выполненного долга перед народом, перед Коммунистической партией.
Офицеры управления корпуса особенно сердечно поздравляли четверку Героев Советского Союза — капитанов, ветеранов нашего соединения. О каждом из них можно написать повесть, волнующую и вдохновенную, правдивую и суровую, как сама война.
Все четыре героя-капитана сидели в президиуме торжественного собрания. Мне хочется рассказать о них поподробней. Вот капитан Виноградов Иван Никифорович. Он кадровый летчик, пришедший в авиацию за пять лет до начала войны по зову сердца, по путевке комсомола из села Лесной Холм Калининской области. Воевать начал в августе сорок первого года командиром звена скоростных бомбардировщиков — СБ.
У капитана Виноградова открытый, спокойный взгляд, простое русское лицо, на котором заметны следы ожогов. Откуда они?
23 августа 1941 года лейтенант Виноградов повел свой скоростной бомбардировщик на разведку в глубокий тыл [264] врага. В небе тогда рыскали стаи вражеских истребителей. Четверка «мессеров» напала на самолет Виноградова, когда он, выполнив задание, шел обратным курсом на свой аэродром. Атаки вражеских истребителей следовали одна за другой. Виноградов бросал свой самолет из стороны в сторону, уклоняясь от огня. И все же врагу удалось изрешетить пулеметными очередями самолет и поджечь.
— Штурман, сколько осталось? — спросил Виноградов.
— Пятьдесят километров, командир.
Что делать? До линии фронта 50 километров, машина горит, а «мессеры» опять заходят в атаку. Прыгать? А как же тогда с данными разведки, которых ждут там, на земле. Виноградов знал закон разведчика: он должен доставить добытые сведения и во имя этого обязан бороться до последнего вздоха.
Опять набросились «мессеры» на дымящуюся машину. Вновь пулеметная очередь хлестнула по кабине. Он свалил машину в скольжение, пытаясь сбить пламя.
— Командир, они отстали, — доложил стрелок-радист Виноградову.
Фашистские летчики решили, видимо, что незачем еще тратить боезапас на этот горящий, клюнувший носом к земле самолет, и бросили его. А Виноградов вывел израненную, горящую машину в горизонтальный полет и направил ее к своему аэродрому. Пламя лизало приборную доску, добралось до лица, до рук, стало жечь кожу. Летчик не оставил самолета. Сжимая штурвал обгорелыми руками, он сумел довести бомбардировщик до аэродрома.
— Внизу наши, командир,— доложил ему штурман.
— Всем прыгать,— приказал лейтенант Виноградов.
Экипаж покинул горящий самолет. Командир — последним. Его подобрали на аэродроме однополчане. Он доложил данные разведки и потерял сознание. Врачи, осмотревшие его раны, утверждали, что Виноградов должен был лишиться сознания много раньше, во всяком случае после второго ранения. А он и после третьего вел самолет, управлял машиной и своим сознанием. Вот что такое воля советского человека.
Как только затянулись раны и зарубцевались ожоги, лейтенант Виноградов возвратился из госпиталя в свой полк. Лето и осень второго года войны он водил самолет-штурмовик ИЛ-2 на Калининском фронте и там за 44 успешных боевых вылета был награжден орденом Красного Знамени. [265]
К нам в корпус лейтенант Иван Виноградов прибыл летом 1943 года под Воронежем и скоро стал водить в бой группы штурмовиков по 6 — 12 самолетов. Его группы ИЛов не знали промахов, работали над целью всегда с большой эффективностью. Это его ведомые в период августовских боев с фашистами под Белгородом уничтожили 76 танков, 130 автомашин и взорвали 4 склада боеприпасов. Эскадрилья, которую водил в бой капитан Иван Виноградов, несколько месяцев не имела потерь, а это высший показатель боевого мастерства и зрелости ведущего.
«Бомбить по ведущему!» — этот принцип являлся тактической основой боевых действий наших групп штурмовиков. И в этом отношении капитан Виноградов был эталоном. Если он заходит на цель, она будет уничтожена. Результат ударов подтверждали и ведомые, и летчики-истребители, прикрывавшие штурмовиков, и наземные войска, а чаще всего — фотоснимки контроля.
Результаты ударов мы перепроверяли, когда наши войска освобождали тот или иной район от фашистов. Создавали специальные группы. Проверяющие всегда приходили к одному выводу: группы Виноградова наносили врагу меткие удары.
И еще одна проверка. В периоды затишья на фронте мы пропускали летчиков через учебные полигоны и проверяли, насколько метко они умеют бомбить и стрелять по наземным целям. Виноградов всегда получал отличную оценку.
Яркие страницы боевой славы вписал в историю нашего корпуса капитан Виноградов. Разве можно забыть вот такие примеры:
15 августа 1943 года после штурмовки позиций врага возле Ахтырки шестерка ИЛов, ведомая Виноградовым, возвращалась на свой аэродром. Теперь главная задача — без потерь вернуться домой. Но вдруг в воздухе ведущий увидел группу вражеских бомбардировщиков. 12 «юнкерсов» под прикрытием восьмерки истребителей шли бомбить нашу пехоту.
Как быть? Капитан Виноградов долго не размышлял. Он повел «ильюшиных» в атаку на врага. Последовала крутая горка, набор высоты, и грозные ИЛы, точно истребители, в лоб атаковали вражеских бомбардировщиков. Наши штурмовики сбили двух «юнкерсов», расстроили их боевой порядок, заставили разгрузиться над своими войсками и удрать с поля боя. [266]
Это был подвиг офицера Виноградова. Мы от души чествовали его по этому поводу. Политотдел корпуса посвятил ведущему штурмовиков листовку, которую разослал в полки. Начальник штаба начал оформлять наградные листы на отличившихся, а через день Виноградов вылетел на очередное задание, и вновь — подвиг.
Семерка ИЛов, ведомая капитаном Виноградовым, 17 августа в районе Мозговой была атакована девяткой вражеских истребителей. Фашисты напали на наших штурмовиков, когда они, выполнив боевое задание, легли на обратный курс. «Ильюшины» построились по команде ведущего в оборонительный круг и вместе с истребителями прикрытия приняли бой.
Пять «мессершмиттов» и четыре «фокке-вульфа» несколько раз пытались атаковать наших ИЛов, но безуспешно. Более того, в этом бою штурмовики сбили двух МЕ-109. Одного сбил воздушный стрелок самолета Виноградова. Летчик удачно совершил маневр и дал возможность стрелку поразить атакующего врага.
Примеров мастерства и мужества из боевой практики капитана И. Н. Виноградова можно привести много. Все они говорят о том, что в руках умелого летчика ИЛ-2, штурмовик, бронированный крылатый танк, может быть и истребителем, грозой бомбардировщиков. Кроме того, экипаж штурмовика способен не только обороняться от атак вражеских истребителей, но и активно нападать на них, уничтожать.
На личном счету летчика-штурмовика Ивана Виноградова значилось 24 уничтоженных им вражеских танка, 38 автомашин, 5 точек зенитной артиллерии и много другой техники противника. Он являлся одним из лучших командиров эскадрилий. Вот почему на торжественном собрании офицеров корпуса, посвященном Дню Красной Армии, капитан Виноградов занимал почетное место в президиуме. Скромный, простой, в видавшей виды гимнастерке с капитанскими погонами, с Золотой Звездой Героя на груди.
Рядом с Виноградовым в президиуме сидел другой капитан — командир эскадрильи Зосим Исаакович Макаров, удмурт по национальности. В канун войны он едва успел сделать свой первый самостоятельный полет. Его тоже опалила, обожгла своим горячим пламенем война.
Защищая Москву, З. И. Макаров сделал 12 боевых ночных вылетов на самолете Р-5, который для меня лично является навсегда особенно близким: в 1934 году именно на Р-5 моя [267] группа летала на Чукотку спасать челюскинцев. В первые годы войны эта машина, оставаясь в строю, получила боевое крещение, сослужила ратную службу.
В июле 1942 года Макаров стал коммунистом, начал летать на ИЛ-2. Немало сжег он фашистских танков, уничтожил огневых точек и автомашин. За две недели сделал 33 боевых вылета, а 34-й получился роковым.
Днем 2 августа летчик Макаров в группе полетел на штурмовку врага в район Ржева. Вышли на цель, сбросили бомбы. И тут на штурмовиков напали истребители противника. Две пары обрушились на ведущего, пытаясь его сбить. Это заметил Макаров и сделал резкий маневр, а затем дал упредительный пушечный залп, оберегая командира. После этого две пары «мессершмиттов» атаковали самолет Макарова сразу с двух направлений. Пулеметные очереди полоснули по кабине, по плоскостям. Запахло дымом, гарью. Стало тяжело управлять штурмовиком — были повреждены рули управления. Пламя плясало сначала над мотором, потом пробралось в кабину.
Горящую, едва держащуюся в воздухе машину лейтенант Макаров сумел дотянуть до линии фронта. Высотомер показывал 150 метров. Прыгать? Но раскроется ли парашют? Пламя нестерпимо жгло лицо, спалило брови. Выбора не было, и Макаров открыл фонарь, тяжело перевалился за борт кабины. Он не видел, как по нему еще раз хлестнули пулеметными очередями «мессеры», как с переднего края били из крупнокалиберного пулемета. Об этом ему, обгоревшему, рассказали наши пехотинцы, подобравшие его возле первой траншеи.
После лечения в госпитале, крещенный вражьим огнем, лейтенант Макаров прибыл в наш корпус. Он сразу зарекомендовал себя с хорошей стороны, и мы доверили ему водить группы штурмовиков. Макаров отлично командовал звеном, воспитал целую семью мастеров штурмовых ударов, стал командиром эскадрильи. В период боев под Курском совершил 50 боевых вылетов, в основном по вражеским танкам и по аэродромам. Летал смело и расчетливо.
Во время Киевской операции капитан Макаров довел счет боевых вылетов до 94. Водил группы до 18 самолетов в сложных метеоусловиях, и не было случая, чтобы он не нашел цель или сбился с курса из-за губительного огня зениток.
Третий капитан, сидевший в президиуме,— командир эскадрильи Григорий Федорович Филиппов, удостоенный [268] Звезды Героя, по возрасту почти на 10 лет был старше своих собратьев. В войну Григорий Федорович Филиппов вступил осенью 1941 года. Защищал Москву, дрался с врагом на Калининском фронте. В составе нашего корпуса воевал под Курском, над Днепром. Был рядовым летчиком, стал командиром эскадрильи, ведущим групп, мастером радиосвязи первого класса.
Четвертый сидевший в президиуме Герой Советского Союза был капитан Иван Лазаревич Могильчак, также настоящий мастер штурмовых ударов, прославленный ведущий «ильюшиных».
Об этих прекрасных людях и их боевых товарищах думал я и, как мог, рассказал в тот торжественный вечер, в канун годовщины Красной Армии. Вывод пришел сам собой. Вот такие люди — командиры эскадрилий, капитаны, ведущие групп — самое главное достижение в области воспитания и обучения летных кадров. Они главная опора, ведущая сила, бесценный капитал.
Минул праздник. Он хоть и был кратким, по-фронтовому скромным, но все же ярко осветил нашу жизнь, порадовал, согрел сердца, заставил подумать над свершениями, взглянуть на себя и на других со стороны, оценить величие наших боевых будней. А они дали о себе знать буквально на другой же день после торжеств.
Один за другим прилетели истребительные полки новой дивизии. Надо было их устраивать на аэродромы, помочь обжиться, втягиваться во фронтовую обстановку. Выяснилось, что в этой дивизии большинство командиров и летчиков еще не воевали, не обстреляны. А им, не нюхавшим пороху, надо защищать штурмовиков в бою и обеспечивать выполнение боевой задачи по штурмовке врага.
Ввод в бой новой для нашего корпуса истребительной дивизии проходил в процессе боевых действий, которые ни на день не затихали. В боевой истории корпуса записаны задачи, которые мы решали в марте на Староконстантиновском, Проскуровском и Винницком направлениях. В те дни корпус осуществлял тесное взаимодействие с 1-й гвардейской и 38-й армиями.
В последний день зимы мне довелось облететь районы Бердичева, Шепетовки, Славуты и Полонного. В двух-трех километрах южнее Шепетовки еще шли бои, южная окраина города и железнодорожный узел были разрушены — там не было ни одного уцелевшего домика. [269]
Когда пролетал над Шепетовкой, невольно вспомнил Николая Островского, его бессмертное творение «Как закалялась сталь», на котором воспиталось не одно поколение советской молодежи. В Шепетовке жил, мужал сам писатель-большевик, его герои.
Невольно подумалось: можно разрушить город, сжечь книги, убить человека, но похоронить свободолюбивый народ, закрыть солнце свободы фашистской свастикой, уничтожить великую силу идей марксизма-ленинизма, повернуть историю вспять — это никому не дано. Будет новая Шепетовка краше прежней.
В Славуте в тот день встретился с генералом С. А. Красовским. Он передал приказ: корпусу взаимодействовать с 1-й гвардейской армией генерал-полковника А. А. Гречко, которая наступала из района Полонное на Старо-Константинов.
Немедленно полетел на командный пункт генерала А. А. Гречко. Он принял меня как представителя авиации, по-деловому, сообщил, что операция намечается на 4 марта. Поставил ряд конкретных задач для штурмовой авиации. Я слушал его и с огорчением думал, что нам в этой операции участвовать вряд ли придется. Причина? Очень простая: установилась плюсовая температура, аэродромы «плывут» и надежд на то, что они скоро просохнут, мало. Об этом я сказал командующему. Законы природы неумолимы. Он огорчился, но высказал надежду, что мы все же сумеем помочь наземным войскам с воздуха.
На обратном пути, когда возвращался с КП генерала А. А. Гречко, видел десятки машин и орудий, завязших в грязи, — весна делала свое дело. В тот же-день фронт облетела печальная весть: 29 февраля командующий фронтом генерал Н. Ф. Ватутин был тяжело ранен.
Николай Федорович Ватутин умер 17 апреля 1944 года. Вместе с боевыми товарищами у гроба славного советского полководца стояла его мать — Вера Ефимовна. Тяжкое горе свалилось на плечи этой русской женщины: в феврале и марте она получила сообщения о гибели на фронтах двух сыновей — Афанасия Федоровича и Семена Федоровича. В апреле ей пришлось хоронить третьего сына — Николая Федоровича. Чем измерить глубину горя и тяжесть утрат этой женщины-матери?
По желанию трудящихся города Киева генерал армии Н. Ф. Ватутин похоронен в столице Украины. Зимой и летом алеют живые цветы на могиле верного сына Отчизны. [270]
Итак, несмотря на весеннюю распутицу, наши войска должны были наступать, пока противник не стянул в район Проскурова и Старо-Константинова крупных сил и не организовал жесткой обороны. И в первых числах марта планы нашего командования стали осуществляться. Во главе фронта был поставлен Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. 4 марта войска начали наступление на Тернополь и Проскуров.
В первый день наступления штурмовики корпуса сделали лишь всего шесть вылетов парами. Было очень обидно, что погода не позволяла нам помогать пехоте: туманы, дожди, плохая видимость и раскисшие аэродромы. Авиация обеих сторон бездействовала.
Наши наземные войска успешно продвигались вперед, осуществляя намеченный план Проскуровско-Черновицкой операции.
В те дни я находился на командном пункте генерала А. А. Гречко, где была установлена моя рация для управления штурмовиками. Но их в воздухе почти не наблюдалось. Полеты производились лишь одиночками и парами.
Дороги находились в жутком состоянии, в грязи сидели даже мощные по тому времени «студебеккеры». Все дороги были забиты транспортом. На шоссе Бердичев — Шепетовка машины стояли в три-четыре ряда.
Но несмотря на это, наступление проходило успешно. Враг, видимо, никак не ожидал нашего удара.
Мое положение на командном пункте генерала А. А. Гречко было незавидным: сидеть без дела — занятие не из приятных. Правда, командарм и офицеры штаба понимали обстановку, сочувствовали и даже предлагали помощь.
Принимали всяческие меры, чтобы вести боевую работу штурмовиков. Укрепляли взлетные полосы чем только можно: щебенкой, фашинником, даже соломой. На боевые задания вылетали самые лучшие экипажи. В результате к 10 марта число ежедневных боевых вылетов стало расти: 20, 30, 50.
Наземные войска вскоре подошли к Тернополю и Проскурову. В то же время армия генерал-полковника К. С. Москаленко перешла в наступление на Винницу из района восточнее Липовца. В этой связи нашему корпусу поставили задачу помогать обеим армиям, производить боевые вылеты в районы и Проскурова и Винницы. [271]