Последний десант и капитуляция
В два часа ночи 20 августа я получил переданное по радио приказание командующего флотом: «К 9.00 21 августа занять порт Гензан. Для этого использовать фрегат, десантное судно и торпедные катера. Высадить один батальон морской пехоты. План операции донести». Я понял, что адмирал Юмашев намерен захватить этот большой приморский город Северной Кореи, в непосредственной близости от 38-й параллели, чтобы использовать его в дальнейшем в интересах флота. Приказание высадить только один батальон объяснялось, очевидно, тем, что 19 августа было опубликовано сообщение о безоговорочной капитуляции Японии.
Я сомневался в том, что японцы отдадут Гензан без боя, хотя мы знали только, что это большой приморский город и порт юго-западной части Восточно-Корейского залива Японского моря. С моря его прикрывают два полуострова — Ходо и Кальма — и группа мелких островов. Железная дорога и шоссе связывают со столицей Кореи Сеулом и городом Хейдзио, ныне это Пхеньян. Те же транспортные пути идут ко многим другим большим городам Корейского полуострова, включая Сейсин. Вот, пожалуй, все сведения, которыми мы располагали. Предполагалось, что Гензан — японская военно-морская база. Если это так, он должен быть укреплен с моря. Видимо, оба полуострова и группа мелких островов имеют береговую оборону.
Конечно, не будь заявления японского главного командования о принятии условий безоговорочной капитуляции, мы не могли бы посылать в Гензан лишь один батальон на перечисленных кораблях без надежного прикрытия корабельной артиллерии и авиации. Тем более что все предположения о Гензане подтвердились: там [353] была военно-морская база японцев и приморская крепость.
Я все же решил высаживать несколько больше войск, чем один батальон. В сформированный отряд вошли 76-й отдельный батальон 13-й бригады под командой подполковника Г. И. Гайдукевича, рота автоматчиков и рота ПТР из 74-го батальона вместе с командиром подполковником А. З. Закировым, батареи 45-мм пушек и 120-мм минометов. В состав отряда включили и медико-санитарную роту бригады. Командиром десанта назначили начальника штаба бригады подполковника В. Ф. Козлова. Общая численность десанта достигла двух тысяч человек.
Посоветовавшись с капитаном 1 ранга А. Ф. Студеничниковым, мы увеличили и число кораблей, не исключая возможности боя за высадку. Из наличных в Сейсине кораблей выделили: эскадренный миноносец «Войков», фрегат «ЭК-3», тральщики «АМ-277» и «АМ-282» и четыре торпедных катера. В последний момент в Сейсин пришли еще два торпедных катера с разведотрядом Виктора Николаевича Леонова. Я решил отправить его вперед, усилив ротой автоматчиков из 74-го батальона. Командующим операцией назначил А. Ф. Студеничникова, хорошо зарекомендовавшего себя в Сейсине. Он был и старшим по званию в сформированном десанте, кроме того, руководить операцией по захвату города и порта надо непосредственно на месте, а не издалека, находясь оттуда за сотни километров. О принятых решениях доложил адмиралу Юмашеву. Отмены не последовало, он только значительно расширил боевые задачи десанта.
Корабли ушли из Сейсина в двенадцатом часу дня 20 августа, а в девятом часу утра 21 августа шесть торпедных катеров с первым броском десанта ворвались в Гензан. Основные силы пришли туда через три часа.
Японцы не оказали сопротивления высадке. К моменту выгрузки основных сил разведчики-автоматчики первого броска уже стали хозяевами положения в порту.
Позже выяснилось, что десант этот был для японцев внезапным. Командование базы и крепости знало, что в Сейсине японские войска разбиты и выброшены из города, [354] но оно не допускало и мысли о том, что русские сразу же совершат прыжок в Гензан, расположенный в 200 милях южнее. Пять рот морской пехоты и две батареи быстро выгрузились с кораблей и направились в город.
Гензан оказался большим современным городом с населением более 150 тысяч человек. В гарнизоне крепости — около 7 тысяч человек. Большие группы японских солдат, хорошо вооруженных, с пулеметами, располагались на улицах, но не мешали нашим десантникам. Возникло непонятное положение — ни мира, ни войны. Численное превосходство у противника, но он и не воюет, и не желает капитулировать. Наше командование требует капитуляции, поскольку уже есть приказ об этом высшего японского командования, кстати сказать, сдавшегося в плен. Командир же военно-морской базы контр-адмирал Хори и комендант крепости полковник Тадо капитулировать отказываются, ссылаясь на то, что у них нет прямого приказа от непосредственного начальства.
Студеничников потребовал, чтобы Хори и Тадо прибыли на флагманский корабль. В ответ японцы начали окружать порт. Подполковник Козлов собрал в кулак силы и организовал оборону порта. На всех дорогах и улицах, ведущих в порт, он выставил заслоны с пушками и пулеметами и минометные взводы. Морская пехота зарылась в землю. Ночь прошла в напряжении.
Разрядка наступила на следующее утро. В кают-компанию флагманского корабля явились с белым флагом парламентеры, а за ними и контр-адмирал Хори с полковником Тадо. Хори — маленький, худенький японец, в защитном обмундировании с черными адмиральскими петлицами на мундире. Тадо — высокий, широкогрудый с круглым сердитым лицом, настроенный агрессивно.
Эти официальные переговоры о капитуляции японцы пытались подменить обсуждением второстепенных деталей, по-своему истолковывая как будто бы ясные пункты условий. Они требовали длительного срока для сдачи оружия и войск, настаивали, чтобы часть оружия оставалась в их распоряжении для охраны семей, имущества. Капитан 1 ранга Студеничников и подполковник Козлов потребовали немедленного исполнения всех условий, угрожая [355] в противном случае вызвать сотни бомбардировщиков и начать боевые действия.
В конце концов японцы уступили и подписали приказ войскам о сдаче оружия и капитуляции. Но она все еще оттягивалась, хотя японские войска от порта отошли. Они все еще на что-то надеялись.
Козлов двинул свои роты в город. А разведчики Леонова к 16 часам 22 августа высадились с торпедных катеров на аэродром. К сожалению, они не успели захватить 20 новейших японских двухмоторных бомбардировщиков — те улетели час назад. На аэродроме разведчики пленили весь обслуживающий состав, охрану и разоружили их.
К тому времени морские пехотинцы заняли полицейское управление, жандармерию, почту, телеграф, радиостанцию и вокзал. Пути возможного отхода японских войск были на всякий случай перерезаны, там находились сильные заставы морской пехоты.
Около тысячи японских солдат и офицеров пытались пробиться с оружием в руках к железнодорожному эшелону. Морская пехота окружила японцев и силой разоружила.
Вечером началась сдача гарнизона в плен — медленная, тягучая, она закончилась только 26 августа. К этому времени в Гензане была создана военно-морская база, вошедшая в наш Южмор. Командиром базы стал А. Ф. Студеничников. Он перебрался в здание летного состава на аэродром. Фрегат «ЭК-3» и эсминец «Войков» ушли в Сейсин. Торпедные катера остались в Гензане, войдя в состав базы.
Сдавшихся японцев разместили в бараках, расположенных возле аэродрома. Там находилось более 7 тысяч человек. Кроме того, 250 офицеров жили отдельно.
В те дни случился любопытный эпизод с японской администрацией в Северной Корее. Не помню, от кого нам стало известно, что в городе Эньша находится губернатор Северной Кореи с целым штатом советников и многочисленной вооруженной охраной. Эньша — название японское, у меня нет теперь возможности точно определить место этого города, поскольку на карте Северной Кореи все названия новые. Могу лишь с достоверностью [356] сказать, что город этот связан с другими городами не только шоссейной, но и железной дорогой и по шоссе до него от Сейсина 180 километров. Командир бригады Трушин решил сформировать небольшой отряд, включив в него взвод разведчиков из отдельной разведроты бригады под командой лейтенанта И. Г. Григорьева, пулеметный взвод лейтенанта С. И. Маликова и взвод ПВО старшего лейтенанта В. В. Топчева. Командиром отряда он назначил младшего лейтенанта Николая Андреевича Лазаревского, участника обороны СОР, отважного разведчика 63-й Краснознаменной печенгской бригады, тяжело раненного в боях и контуженного. Отряд на автомашинах отправился в Эньшу{7}. Въехав в этот город, разведчики нашли штаб, железнодорожную станцию и на путях готовый к отправлению поезд с чинами японской администрации. Отряд разоружил 300 жандармов и полицейских, арестовал губернатора и 6 советников. В другом месте бойцы отряда разоружили еще около 200 жандармов и арестовали 8 японских чиновников — советников губернатора. Всех их сдали частям 25-й армии и вернулись обратно.
Сейсин небольшой город. В нем жило не больше 120 тысяч человек. Его центр принадлежал японцам. Крупные дельцы, чиновники, торговцы и офицеры жили в добротных особняках, построенных из дерева и оштукатуренных под камень. У каждого особняка — миниатюрный садик в несколько квадратных метров. Торговые конторы, магазины занимали каменные здания на главной улице Мэйдзитио, дугой отделяющей город от побережья Сейсинской бухты. Корейское население жило на окраинах, возле заводов и фабрик, в особых кварталах, в поселках из маленьких глинобитных фанз, очень грязных. Поражал нищенский вид и самого коренного населения, и их жилья.
После нашего прихода все японцы ушли в сопки, там они создали свою колонию, опасаясь корейцев, которых так долго эксплуатировали. Мы знали, что в сопках около 8 тысяч японцев, наши бойцы охраняли их от мести коренного населения. [357]
Электричества в городе не было, не работал водопровод, надо было все восстанавливать. Коптилки и керосиновые лампы представляли большую опасность для деревянного города. Инженер-полковник С. Е. Киселев энергично взялся за дело, обследовал городскую электростанцию, установил, что нужны лишь восстановительные работы на линии энергопередачи. Силами саперов бригады и специалистов с кораблей он сумел быстро исправить повреждения, найти корейцев, ранее работавших на электростанции и водопроводе, и обеспечить город электроэнергией и водой.
Энергично работала комиссия капитана 1 ранга Ф. И. Кравченко, назначенная адмиралом Юмашевым для обследования промышленных предприятий Сейсина. Комиссия установила, что три металлургических завода на западном берегу бухты, брошенные японскими хозяевами, имеют незначительные повреждения от артиллерийских обстрелов. В таком же состоянии и Рыбный порт, в нем находилось до 40 рыболовецких и вспомогательных судов. На складах большого, мощного лесопильного завода сохранилось больше 6 тысяч кубометров пиленого леса. Запасы готовой продукции и серы находились и на сернокислотном заводе. Комиссия обследовала и множество мелких предприятий, брошенных японцами. Все замерло. Не было администрации, инженеров, сырья, топлива, не работали порт и железная дорога. Несколько десятков тысяч рабочих — корейцев и китайцев — с семьями остались без работы.
С трудом возникали народные комитеты самоуправления. Корейский народ, освобожденный советскими вооруженными силами от долгого господства японских поработителей, переживал тяжкое время. И нам было нелегко. Ведь именно к нам обращались рабочие и мелкие служащие с просьбой дать им работу. А что мы могли сделать?
Вспомнилось, как в Эстонии вместо враждебно настроенного правительства диктатора Пятса было создано демократическое правительство, в состав которого вошло немало политических заключенных, освобожденных из тюрем. И здесь бы найти таких революционеров и привлечь их к самоуправлению Сейсина. Еще утром 16 августа транспортный взвод батальона Бараболько под командой лейтенанта П. Ф. Кузикова обнаружил в районе [358] храма японскую тюрьму. Охрану перебили, освободили полсотни корейцев и китайцев, закованных в кандалы. Это была одна из ужаснейших тюрем, когда-либо виденных мною. Меня поражали когда-то казематы Петропавловской крепости, камеры корпусов Шлиссельбургской крепости, но то, что я увидел в японской тюрьме Сейсина, потрясло жестокостью и высшей степенью глумления над человеком. Тюрьма была замкнутым высокой и толстой кирпичной стеной прямоугольником. По верху стены — колючая проволока, по углам — вышки, все как в других тюрьмах. Внутри двора, мощенного громадными каменными плитами, одноэтажное здание с высоко расположенными окнами-щелями, забранными металлическими решетками. Тоже обычно для тюрем. Здание в плане представляет три коридора, расходящихся лучами. В центре — вход и полукруглый стол. На столе — пулеметы. Камеры по сторонам каждого коридора. Каждая камера — треугольник, три глухие стены, выход в коридор забран толстой решеткой. Не тюрьма — зверинец. В решетке дверь, в 30–40 сантиметрах от пола — форточка с наружной полкой. На полку ставилась чашка, в чашке еда. Пить и есть можно только стоя на четвереньках и высунув голову в форточку. По-собачьи, без ложки, слизывая содержимое в миске языком. Додумались до этого поработители Кореи. В каждой камере — колодки с пятью отверстиями, тяжелые, дубовые, из трех толстых досок, обитых железом, и устройством для замков. Эти колодки предназначены для заковывания в них наказанного заключенного, согнутого в три погибели: в нижние отверстия — ноги, в отверстия средней доски — руки, а в верхнее — шею. Наказанный по месяцу сидел в таком положении. Не удивительно, что, проведя в такой тюрьме по 15–20 лет, заключенные, едва их освободили, разошлись. Власть в свои руки вскоре взяла Трудовая партия Кореи, она и создала народные комитеты.
25 августа после военного парада, в котором участвовали батальон Героя Советского Союза майора Бараболько и бригада Героя Советского Союза генерал-майора Трушина, отныне ставшие гвардейскими, вместе с членом Военного совета генералом Захаровым, принимавшим парад, я вышел на фрегате в Гензан. В сравнении с Сейсином этот большой, по-европейски построенный город, с широкими асфальтированными улицами четырехэтажных [359] каменных домов, гостиницами, магазинами, казался столицей. Но порт в нашем провинциальном Сейсине показался мне куда крупнее.
Студеничников, как я уже упоминал, располагался в отличном здании летчиков на аэродроме, рядом с неогражденным и неохраняемым лагерем военнопленных. Козлов находился в бывшем штабе крепости, он, кстати, показал нам конюшню с десятком отличных верховых лошадей венгерской породы.
Генерал Захаров встретился с личным составом базы, осмотрел город, на другой же день ушел на том же фрегате во Владивосток, а я остался в Гензане.
Студеничников доложил, что, получив от штаба флота приказание отправлять военнопленных на советскую территорию, он снарядил первую походную колонну в тысячу человек, и она ушла под охраной роты автоматчиков. Больше конвоиров нет. Но вот в город вошли передовые части 25-й армии. Генерал-майор Г. И. Шанин прибыл в штаб базы, услышал о наших затруднениях с конвоирами и посоветовал отправлять пленных без конвоя, но под командой японских же офицеров.
— Дойдут все, никто не сбежит и не отстанет даже, — уверял он.
Подумав, я разрешил, сказав, что сопровождающим японским офицерам надо только дать снятые с карты маршруты. Следующие тысячи военнопленных уже пошли в Советский Союз без нашего конвоя.
Я спросил Студеничиикова, побывал ли он на береговых батареях. Александр Федорович признался, что еще не был, и мы решили сходить вместе.
Полковник Тадо назначил нам сопровождающим и переводчиком майора, пожилого японца, хорошо говорившего по-русски. Когда торпедный катер вышел из гавани, майор встал рядом с командиром и стал указывать, как лучше пройти к интересующему нас острову. Это меня удивило: разве он лоцман? Майор объяснил, что в конце июля и в начале августа американские самолеты набросали тут много донных мин. Северная часть залива безопаснее, вот он и показывает, где лучше пройти.
Швартовы приняли у пристани японские солдаты. Дежурный офицер-артиллерист, повинуясь знаку майора, подошел ко мне, отдал честь и отрапортовал. [360]
По хорошо расчищенной дорожке в густом чисто убранном лесу мы поднялись на батарею. Там стояли шесть старых нескорострельных пушек калибра 9,2 дюйма, все заряженные. Никакой боевой ценности и значения эта батарея не имела. Зато на ее флангах стояли две четырехорудийные батареи самых современных универсальных пушек 127-мм калибра. Они могли стрелять не только по кораблям, но и по самолетам. Сектор обстрела у них круговой, батареи могли бы разнести наши корабли с десантом на стоянке в гавани. Именно эта возможность побуждала противника «торговаться» при капитуляции. Сила была на его стороне.
В офицерском казино, где собрались все офицеры островного гарнизона, я приказал им сложить оружие.
На подошедших лодках и кунгасах началась вывозка военнопленных. Потом последовало разоружение и пленение остальных гарнизонов.
Большой интерес представлял в Гензане аэродром. Две взлетно-посадочные полосы, расходившиеся римской цифрой пять, пересекали его с севера на юг. Обе широкие, бетонированные. Вблизи два больших ангара, собранные из гофрированного оцинкованного железа, каждый вмещал до 15 самолетов, а возможно, и больше. Кроме этих ангаров, в соседствующих сопках находились двухэтажные ангары, защищенные от крупнокалиберных бомб: в нижних этажах мастерские, технические склады и жилье для младших авиаспециалистов, в верхних — стоянка самолетов.
В трех-четырех километрах от этого аэродрома мы обнаружили еще один, ложный. Все на нем было построено из досок и фанеры, но искусно выкрашено в цвета настоящего аэродрома. Японцы были настолько хитры, что, убирая с летного поля подлинного аэродрома все самолеты в ангары, на ложном выставляли несколько настоящих, но неисправных и негодных.
Аэродром имел свою ПВО. Меня заинтересовала одна из зенитных батарей: три спаренные системы 127-мм пушек последней модификации. Такими пушками вооружались новейшие корабли японского военно-морского флота. Батарея была хорошо оборудована железобетонными фортсооружениями, имела много боеприпасов. Ее системы были новыми, стреляли мало. [361]
Понимая, что спаренные системы такого калибра — последнее достижение артиллерийской техники, я тут же отправил командующему радиограмму о находке и просил прислать из артотдела тыла флота бригаду специалистов для снятия пушек и переброски во Владивосток. Буквально через сутки в Гензане сел «Си-47», и через несколько дней пушки были отправлены.
Вернувшись в Сейсин, я занялся формированием штаба Южмора. Офицеров береговой обороны, взятых мною с разрешения командующего флотом на время операции в Сейсин, пришлось отпустить во Владивосток, их потребовал к себе генерал Дубовцев, назначенный на должность начальника береговой обороны. Расстался я со своими помощниками с большим сожалением, от всего сердца поблагодарив их за большую работу, проделанную в портах Северной Кореи. На должность начальника штаба прибыл капитан 1 ранга И. И. Беляев. На главной улице Сейсина Мэйдзитио нашли подходящий двухэтажный каменный дом, фасадом к порту. Вскоре штаб был сформирован и началась нормальная работа.
Создавали и политотдел морского оборонительного района. Его начальником прислали способного политработника капитана 2 ранга М. Н. Карпова. Долго не могли подобрать моего заместителя по политчасти. Только я обрадовался назначению полковника Ф. К. Хижняка, душевного человека и энергичного работника, в прошлом замполита соединения береговой обороны ТОФ, как его через неделю отправили на такую же должность в Порт-Артур к командиру базы контр-адмиралу В. А. Цыпановичу. Вместо него прибыл капитан 1 ранга Петров, поработал недолго и уехал во Владивосток. Наконец приехал полковник Василий Максимович Гришанов, он сразу же включился в работу. С такими надежными помощниками, как Гришанов, Беляев и Карпов, можно было спокойно работать, не опасаясь срывов и неожиданностей.
В Южмор присылали новые части. Первым прибыл бывший соровский 104-й пушечный артиллерийский Печенгский Краснознаменный полк. Я распределил его дивизионы — один в Гензан, другой в Сейсин, третий в Расин. В Гензан на аэродром перелетел 14-й авиационный [362] истребительный полк ВВС ТОФ. Началось комплектование флотских зенитных частей.
Мне не сиделось на месте, и я решил съездить на автомашине по приморскому шоссе в Расин. Он тоже оказался большим современным городом с очень хорошо развитым портом, множеством бетонированных пирсов, обеспеченных подачей пресной воды, электротока и топлива. По существу, он был самым благоустроенным портом Северной Кореи на Японском море.
В Расине я еще застал 358-й батальон морской пехоты капитана А. Р. Свищева, который покидал этот город. Вместе с комбатом мы осмотрели город. В центре нас остановила группа пожилых корейцев в национальных костюмах с жидкими длинными бородками, отвислыми усами. Нашелся и переводчик, знающий русский язык. Корейцы пригласили нас в недавно созданный народный комитет самоуправления.
Разговор там зашел о том же, что и в Сейсине: у жителей, большей частью рабочих, рыбаков, служащих порта и грузчиков, не было работы. Рыбаков не выпускали в море. На что же им жить?
Я разрешил рыбакам выходить в море я ловить рыбу, но дать рабочим работу не мог. Сидели мы в комитете долго. О многом меня расспрашивали, просили снять ограничения, связанные с военным положением. К общей радости, я эти ограничения отменил, отдав при всех необходимые распоряжения капитану Свищеву. Но основной вопрос — о безработице — остался неразрешенным. Я представлял себе, как тяжело было корейской Трудовой партии наладить нормальную жизнь страны.
После этой беседы капитан Свищев предложил мне осмотреть японские боевые склады, найденные разведчиками в десяти километрах от Расина по прибрежному шоссе, ведущему в Юки. Свернув на перекрестке в сторону, на узкую, но асфальтированную дорогу, мы проехали еще около двух километров до распахнутых ворот в металлической ограде. Внутри нескольких сопок японцы построили тоннельные, хорошо защищенные склады для боеприпасов. Меня, как артиллериста, восхищало не столько устройство склада, удачно вписанного в рельеф местности, сколько сам смелый выбор места. Японцев не смущала близость нашей границы. Буквально в боевых порядках наших дивизий они создали этот склад колоссальных [363] запасов для всех видов артиллерии и стрелкового оружия.
Вернувшись в Сейсин, я узнал, что 2 сентября в Токийской бухте на линкоре «Миссури» подписан акт о безоговорочной капитуляции Японии. 3 сентября — День Победы над милитаристской Японией. Закончился последний период Великой Отечественной войны советского народа, сумевшего из всех тяжелейших испытаний выйти победителем.