V. В степях под Харьковом

Каждый день пары уходят на разведку. Только выглянет из-за горизонта солнце, а самолеты уже в воздухе.

Аэродром в двадцати километрах от фронта, на пути «из варягов в греки», как шутит начальник штаба, то есть на пути маршрута вражеских бомбардировщиков к железнодорожным узлам Купянск, Уразово, Валуйки. Фашисты несколько раз пытались нанести удар по нашему аэродрому, но их вовремя встречали дежурные пары истребителей и плотный огонь зениток.

Командир полка Василий Зайцев готовил летчиков к боям. Каждый день занятия. Недавно, по предложению Бориса Курочкина, техники сделали несколько десятков моделей самолетов. Электрики вставили в фюзеляж лампочку. Стоит летчику «выстрелить» точно, лампочка зажигается. При промахе света нет.

Тренажер системы Курочкина понравился. Около него — постоянно толпятся заслуженные воздушные бойцы и молодые летчики. Тренировка нужна всем без различия.

Полк тогда в основном действовал на Харьковском, Белгородском и Изюмском направлениях. Готовясь к наступлению под Орлом, Курском и Белгородом, противник стянул на фронтовые аэродромы лучшие авиационные эскадры из других воздушных флотов и глубокого тыла. [123] Чтобы ослабить авиационную группировку противника, наше командование решило нанести несколько массированных ударов по десяткам аэродромов врага.

Одиннадцать побед.

Стояли теплые дни. На рассвете 5 июля полк получил боевую задачу: после доразведки нанести штурмовой удар по аэродромам Рогань, Сокольники, Основа и Барвенково. Поручили это эскадрильям офицеров-гвардейцев капитану Дмитриеву, капитану Лавейкину и батальонному комиссару Киянченко.

Около семидесяти раз поднимал свой истребитель Дмитриев, чтобы бомбами, реактивными снарядами, пулеметами и пушечными очередями штурмовать аэродромы, мототехнику и живую силу врага. Он всегда выходил победителем. Каждый его полет, штурмовка отличались инициативой, особой дерзостью, большим мастерством.

Отобраны люди для предстоящего полета, прочерчен маршрут на аэродром Рогань. Но капитан Дмитриев снова и снова просматривает фотоснимки, знакомит своих летчиков с фашистским аэродромом, прикрытым мощными зенитками.

На пути группы — город с аэродромом истребителей противника — Чугуев. Он охраняется не только истребителями, но и зенитками. Тщательно обдумывается предстоящий полет. Он рассчитан до минут. Отведено время и на воздушный бой над аэродромом. Его все равно не избежать. Драться придется до последнего снаряда, последней капли бензина! И не на своей территории, а в тылу врага.

Начальник штаба Калашников дает указания, которые должны обеспечить внезапность налета: выход на цель, связь с землей и внутри групп, действия против истребителей врага, распределение сил при атаке, отход от цели и сбор группы при возвращении на свой аэродром.

Летчики заняли места в кабинах самолетов, под крылья каждого из них оружейники подвесили две пятидесятикилограммовые бомбы. Проверив работу радиосвязи, гвардейцы ждали сигнала на вылет. Пара истребителей, выходившая ранее на разведку, доложила по радио: «Работа есть! Аэродром забит авиацией, там до сорока бомбардировщиков. [124] Вражеские самолеты садятся группами». Это был сигнал для вылета группы капитана Дмитриева на штурмовку аэродрома Рогань. Над командным пунктом полка, описывая пологую дугу, медленно взмыла вверх сигнальная ракета. И тут же летчики начали запускать моторы.

Восемь зеленоватых крутолобых истребителей «Лавочкин-5» с белыми носами и яркими пятиконечными звездами на фюзеляжах, хвостах и крыльях трогаются со своих стоянок и, покачиваясь на бугорках тяжело нагруженными крыльями, выруливают на старт, парами уходят в небо.

Воздух прозрачен. На небе — ни облачка. Лететь на запад пришлось недолго. Показалась линия фронта. Чтобы ввести в заблуждение посты ВНОС, Дмитриев преднамеренно изменил курс своего следования. Обойдя далеко с юга Рогань, группа снова изменила курс. Теперь она приближалась к аэродрому уже с юго-запада, откуда противник не ожидал атак. Оставались считанные километры. При подходе летчики заметили четыре Ме-109, которые ходили на солнечной стороне вдали от аэродрома. Видимо, наши истребители они приняли за свои или совсем не заметили. Вот и аэродром.

На зеленом поле рельефно выделялись более полусотни бомбардировщиков «Юнкерс-88», «Хейнкель-111», транспортные Ю-52, был тут и четырехмоторный тяжелый бомбардировщик «Фокке-Вульф Курьер». Словом, объектов для работы предостаточно!

Распределив цели среди летчиков группы, Дмитриев повел в атаку первую четверку. Звено стремительно пикировало с высоты 2000 метров на стоянку самолетов. Земля неслась навстречу летчикам: 400 метров, 300... На вражеский аэродром посыпались первые бомбы. Яркое пламя взметнулось вверх — взлетел в воздух склад боеприпасов. Плотная завеса огня и дыма накрыла аэродром. Вслед за первой четверкой пошла в атаку вторая. Фашисты опомнились — огненные трассы прочертили в небе первые линии — в бой вступила зенитная артиллерия противника. Снова султаны взрывов. Наши истребители, повторяя атаки, снижались почти до самой земли и вихрем проскакивали над вражескими машинами, поливая их свинцом. [125]

Снаряды зенитной артиллерии рвали небо, а нашим летчикам, казалось, все нипочем. На бреющем полете носились они над аэродромом и пушечными очередями расстреливали самолеты врага. Но что это?

Несколько больших неуклюжих Ю-52, пользуясь суматохой, обгоняя друг друга, пробуют взлететь. Пытаются удрать. Ну, нет, не тут-то было!

Вот уже головной трехмоторный самолет в прицеле Дмитриева. Короткая очередь, и вражеская машина взорвалась на взлетной полосе, преградив дорогу другим.

В это время Василий Шумилин в паре с Дмитрием Сударевым расстреляли в упор четырехмоторный «курьер». Полный порядок, теперь можно возвращаться на свой аэродром.

Неожиданно со стороны Харькова появились еще три группы бомбардировщиков: две девятки Ю-88 и шестерка Хе-111 начали заходить на посадку. «Юнкерсы» шли плотным строем, точно на параде, с небольшим интервалом между группами. «Хейнкели» растянулись гуськом по кругу. Капитан Дмитриев подал команду атаковать.

И опять бой! Вот уже три бомбардировщика, оставляя за собой черный шлейф, несутся к земле. От прямого попадания бомбы, сброшенной летчиком Беляковым, в воздухе взорвались еще два «Юнкерса-88». Меткой атакой с дистанции 50 метров Глинкин сбил один Хе-111, а Яременко — Ю-88. «Хейнкель» взорвался в районе Каменная Яруга, «юнкерс» — на краю аэродрома.

Капитан подал команду: «Собраться и следовать домой». Но тут из-за облаков вынырнуло двенадцать истребителей противника. Завязался яростный бой. Он расчленился сразу же на отдельные очаги. Нашим летчикам пришлось туго — снаряды были на исходе. Кое-кто вынужден был лишь имитировать атаки. Вскоре стало ясно: не только снаряды, но и горючее кончалось. Два наших истребителя, сильно поврежденные зенитной артиллерией, еле держались в воздухе.

Один «мессершмитт», прочертив замысловатые фигуры в воздухе, врезался в землю. Дмитриев огляделся. Пожалуй, рисковать больше нельзя.

Помогая друг другу, летчики вышли из боя. Они заняли свои места в строю. Оторвавшись от противника, вытерли пот со своих лиц, глубоко вздохнули.

Группа уничтожила одиннадцать самолетов противника и вывела из строя хорошо оборудованный роганьский аэродром. Одиннадцать — за один вылет! Как потом рассказывали, ребята не только уничтожили на земле и в воздухе самолеты противника, но и взорвали два склада боеприпасов и авиационного горючего, которые гитлеровцы старательно накапливали, готовясь к наступлению на Белгородском и Изюмском направлениях. [126]

В последние минуты воздушного боя ранило Евгения Яременко и Анатолия Белякова. О случившемся Яременко сообщил по радио на КП полка. Он несколько раз терял контроль над собой. Ручка управления выскальзывала из его рук: машину то мотало из стороны в сторону, то она клевала носом, то, наоборот, задирала нос, а затем медленно свалилась на крыло. Но летчик собирал последние силы и умело переводил ее в горизонтальный полет. Порой охватывало безразличие ко всему происходящему. Однако он машинально продолжал вести ковыляющую машину.

Вот показался родной аэродром. Сажать ли самолет с убранными шасси на фюзеляж? Яременко имел на это полное право. Но не сделал этого: жалко машину. Выпустив шасси и щитки, летчик благополучно посадил изрешеченный осколками самолет. Только в конце его пробега Евгений лишился сознания.

Зенитный снаряд разорвался рядом с самолетом младшего лейтенанта Белякова. Осколками летчика ранило в ногу и повредило ножное управление в машине. Второй снаряд угодил в мотор. Тот стал плохо тянуть, а на вираже чуть было совсем не сдал. Летчик «блинчиком» развернулся, со снижением стал выходить из боя. Пролетев минуты две-три по прямой, оглянулся. Сзади пристраивался какой-то самолет.

Беляков попытался разгадать его, но сделать этого не смог — не работали ножные педали. Самолет Анатолия летел на малой скорости по прямой, теряя высоту. Летчик забеспокоился, стал усиленно вращать головой. И тут, наконец, разглядел, что это ФВ-190. Немцы любили нападать на подбитые самолеты. Фашист, ни секунды не медля, выпустил по машине Белякова длинную очередь и отвернул. Видимо, решил, что с ним покончено. Послышался треск. В нос ударил резкий запах пороха и металлической пыли.

Перетянув кое-как Северный Донец, наш летчик посадил самолет с убранными шасси. Самого его сразу увезли в госпиталь. [127]

Внизу Изюм.

Незабываемые фронтовые дни, которые запомнились надолго. Напряженные, скрученные пружиной. Но вот короткая передышка...

Пока механики заправляют самолеты бензином, пополняют боеприпасы, ребята собрались у патефона. Звучат знакомые мелодии — поют Шульженко, Утесов. Пластинок до обидного мало. Выручает «второй круг». И снова слушаем «Вечер на рейде», «В землянке», «Огонек». Кто-то дымит ароматным табачком из традиционной трубки с «Мефистофелем». Их мастерски делают Коля Сверлов и Петя Кальскин. С передовой доносятся глухие орудийные раскаты. Но вот команда:

— По самолетам!

Прихватив с собой планшеты и шлемофоны с очками, летчики спешат к своим боевым машинам. А через несколько минут взмывают в синее небо, оставив на взлетной лишь тучу аэродромной пыли. И ничто уже не напоминает о короткой передышке, только патефон сиротливо чернеет с наспех оставленной пластинкой.

Перейдя в наступление в районе Изюма, наши части в первый день форсировали реку Северный Донец и стали расширять плацдарм на правом берегу реки.

Чтобы сдержать дальнейшее продвижение войск, противник стянул сюда крупные силы авиации и массированными налетами воздействовал на боевые порядки наших войск. Полк получил самолеты Ла-5 с более мощными, так называемыми форсированными моторами. Наши летчики организованнее стали проводить групповые воздушные бои, применяя эшелонированные по высоте боевые порядки, маневры в горизонтальной и вертикальной плоскости.

Во время войны боевые донесения отличались своей лаконичностью и строгой документальностью. В истории полка воздушный бой записан так.

«17 июля восемь Ла-5 под командованием гвардии капитана Дмитриева прикрывали наземные войска в районе Изюм — Долгенькая — Червонный Шахтер. Встретили сорок три Ю-87 под прикрытием шести ФВ-190. В ходе боя особенно отличился гвардии лейтенант Сытов. Он сбил два Ю-87, а летчики Лавренко и Никитин сбили по одному Ю-87».

А как было в жизни? Ранним утром восемь Ла-5 во главе с Дмитриевым прикрывали боевые порядки наземных войск. [128] Внизу хорошо виден вытянувшийся на север характерный изгиб реки Северный Донец, в верхней части которого удобно раскинулся утопающий в зелени небольшой украинский город Изюм. Время прикрытия близилось к концу, а тут к району прикрытия подошло более сорока Ю-87 в сопровождении ФВ-190. Целый рой. Дмитриев смело повел своих ведомых навстречу вражеским бомбардировщикам. Ю-87 был хорошо изучен летчиками, они знали все его уязвимые места.

Одно звено Ла-5 сковало истребителей, а второе во главе с Дмитриевым на большой скорости врезалось в строй «юнкерсов». Он рассыпался. Этим воспользовались наши летчики. Они попеременно атаковали их. Запылал первый Ю-87. Его сбил на выходе из пикирования Сытов. Со вторым почти в упор расправился Лавренко. Он напал на «юнкерса» сверху сзади под ракурсом одна четверть. Третий достался Никитину. Потом Сытов поджег еще одного Ю-87. Остальные «юнкерсы» освободились от бомб и пустились наутек, беспорядочно отстреливаясь.

Время, отведенное для прикрытия, истекло. Пора возвращаться домой.

В воздушном бою гитлеровцы зажгли самолет лейтенанта Дмитрия Сударева. Сам он выпрыгнул с парашютом. Фашисты расстреляли его в воздухе.

Вскоре поучительное сражение выиграли наши летчики, взаимодействуя вместе с летчиками соседнего истребительного полка. Этот бой длился около часа и происходил с постепенным наращиванием сил с обеих сторон.

23 июля. В 8 часов 12 минут утра с командного пункта истребительной дивизии было получено сообщение о приближении к аэродрому на высоте трех тысяч метров вражеских бомбардировщиков под прикрытием истребителей.

Через минуту по тревоге вылетело на отражение налета дежурное звено под командой гвардии младшего лейтенанта Сергея Глинкина. Приказом по радио его направили наперехват противника. С соседнего аэродрома поднялась четверка Як-1, возглавляемая лейтенантом Червоткиным.

Бомбардировщики противника изменили направление полета и теперь шли строго со стороны солнца. [129]

Встреча наших истребителей с девятью немецкими двухмоторными бомбардировщиками, до отказа нагруженными бомбами, произошла неподалеку от аэродрома. Заметив наших, «юнкерсы» начали сбрасывать бомбы. Последовала одна атака наших истребителей, вторая. При выходе из второй атаки Ла-5 и Як-1 завязали было бой с шестью Ме-109. Но взлетевшая с соседнего аэродрома вторая группа Як-1 старшего лейтенанта Сизцова приняла бой с «мессершмиттами» на себя.

Глинкин и Червоткин со своими летчиками снова могли свободно продолжать бой с «юнкерсами», которые, оторвавшись от своих истребителей и потеряв строй, разрозненно стали уходить на запад.

Преследуя их, наши провели несколько последовательных атак. Глинкин с небольшой дистанции зажег Ю-87.

Короткой была схватка гвардии младшего лейтенанта Мастеркова. Мгновенная атака, и чадящим факелом фашистский бомбардировщик пошел на город Рогань. Одного Ю-87 сбил летчик соседнего полка лейтенант Кучеренко.

Погоня за вражескими бомбардировщиками продолжалась до линии фронта. А в это время часть наших Як-1 изолировала «мессеров», сковывая их до подхода наших свежих сил. В этом бою старший лейтенант Сивцов сбил Ме-109.

На выручку своих самолетов враг посылает подкрепление в составе шестнадцати истребителей, у которых из-под плоскостей выступали стволы и обтекатели пушек. Наши летчики сразу поняли, с кем имеют дело. Это были машины последней модификации истребителя Ме-109Ф, так называемые Ме-109Г-2.

Навстречу им в воздух взлетают новые наши четверки Як-1 и Ла-5 под командой капитана Вертилецкого и гвардии младшего лейтенанта Попкова. Напряженный бой разгорался с новой силой. Он происходил на глазах личного состава в течение восемнадцати минут, в основном на вертикалях. Попков первой же очередью подбил одного Ме-109Г-2.

Окрыленный успехом, передал по радио товарищам:

— За мной, братцы! У «мессера» уже водичка закапала!

И сбил второй Ме-109Г-2. [130]

По одному Ме-109 уничтожили Игнатьев и Долгов, Окутанный белым дымом, снижался «мессер», подбитый гвардии младшим лейтенантом Кальсиным.

— Вражеские группы разбиты. Всем домой! — услышали летчики по радио.

На аэродромах подвели итоги: десять сбитых вражеских самолетов — четыре «юнкерса», шесть истребителей. И три подбито: один «мессершмитт» и два «юнкерса».

Мы потеряли двух товарищей: Василия Гринева и Остапчука. Даже будучи тяжело раненным, на горящем факелом самолете Гринев сделал отчаянную попытку развернуться на сто восемьдесят градусов и пойти в лобовую атаку, чтобы уничтожить врага.

Победе наших летчиков способствовала правильная организация боя. Хотя наращивание сил шло с обеих сторон, но наше командование добавляло свежие силы понемногу и гораздо чаще, чем противник.

Руководство боем осуществлялось по радио в воздухе и с земли. Радиосвязь работала бесперебойно, четко, донося приказания командира до участков боя, где бы они ни находились в данный момент. Теперь на каждом истребителе были установлены не только радиоприемники, но и передатчики. Полет без радио, как это случалось под Москвой и Ржевом в сорок первом, строго запрещался.

С помощью станции наведения корректировалось поведение в бою летчика и своевременно давались ему соответствующие указания. Так, в одном случае Глинкину было сообщено, что он может смело продолжать атаку бомбардировщика, ибо свободен от преследования вражеским истребителем.

Летчику Яременко дали знать об опасности, когда заметили, что к хвосту его самолета покрадывается «мессер».

Благодаря такой налаженной радиосвязи между самолетами и землей бой принял целеустремленный характер.

Вечером летчики с интересом знакомились на земле с одним из сбитых в бою Ме-109Г-2.

Внимательно присматривались они к его вооружению — пяти огневым точкам: двум синхронным пулеметам, одной моторной и двум подкрыльным пушкам, к уязвимым местам «мессершмитта». [131] А таких мест у него было много: мотор и агрегаты, маслобак и маслорадиатор. Под крыльями, ближе к задней кромке, симметрично располагались два незащищенных водяных радиатора, а сзади, снизу кабины летчика, — мягкий протектированный бензобак, не заполненный инертным газом. Летчик наиболее уязвим с боков, под углом более десяти градусов к линии полета. Именно с такого направления был сбит этот самолет.

...Часто приходилось менять аэродромы, работать с «подскока». Так назывались взлетные площадки, которые находились на некотором удалении от основных аэродромов — ближе к фронту.

С каких только аэродромов не приходилось подниматься во время войны! Часто полку трехэскадрильного состава надо было базироваться и вести интенсивную боевую работу с небольшого клочка земли.

Наш полк перебазировался на аэродром Подвысокое, ближе к району боевых действий, чтобы наземные войска постоянно чувствовали поддержку крылатых соседей.

Войска фронта перешли в наступление. Нужно было видеть, как радовались летчики, перечеркивая на своих картах уже устаревшую ломаную линию разграничения наших войск с противником. Как ликовали они, когда на КП их предупредили: «Эти пункты не штурмовать, здесь уже наши». «Следите внимательно за сигналами с земли: пехота двинулась вперед».

5 августа 1943 года в столице нашей Родины прогремел первый артиллерийский салют в честь воинов, освободивших Белгород и Орел.

В этот же день в полк прилетел командир корпуса генерал Аладинский, чтобы вручить отличившимся воинам полка ордена и медали.

...На правом фланге строя чуть колышется алое полотнище, овеянное славой Гвардейское знамя.

Первым получает орден Отечественной войны I степени заместитель командира полка по политчасти. Летчикам И. Шардакову, А. Мастеркову и В. Попкову вручают по два ордена. Награждаются И. Лавейкин, Н. Дмитриев, А. Беляков, И. Лавренко, Н. Григорьев, П. Горбатов, В. Комаров и другие. [132]

Всего тридцать пять человек получили правительственные награды в этот день. Генерал по-отцовски обнимал награжденных, желал каждому из них новых успехов в боевой работе.

«Служу Советскому Союзу!» — слышалось в ответ.

«Мессершмитт-109».

В один из июльских дней из штаба дивизии пришел приказ доставить в полк из-под Чугуева «Мессершмитт-109». Командир полка поинтересовался:

— Раз есть исправный самолет, может быть, его перегнать лётом?

— Нет. У него бензобаки пусты, — ответили из дивизии.

А оказался этот самолет на нашей территории при следующих обстоятельствах.

Ранним утром с аэродрома Сокольники, что на окраине Харькова, стартовали два «мессершмитта». Вражеские летчики производили полет «на охоту» в районе Купянск — Валуйки. Ведущий — опытный офицер, ведомым молоденький сержант.

Всего четверть часа погонялись они за автомашинами на фронтовых дорогах. Южнее Белого Колодезя их обстреляли наши зенитки. Осколки снаряда пробили у ведущего самолета бензиновый бак и вывели из строя бортовую радиостанцию. Фашист был ранен. Кое-как развернулся и поспешил по наикратчайшему маршруту к линии фронта. Ведомый неотступно следовал за своим ведущим, не понимая, почему они прекратили задание. Он несколько раз пытался связаться по радио, но безрезультатно. Как ни «тянул» фашистский летчик, перелететь линию фронта ему не удалось.

Недалеко от Чугуева самолет ведущего резко уменьшил скорость и стал планировать на ровную площадку, протянувшуюся вдоль большого оврага. Его ведомый не ожидал такого оборота. Ввел машину в левый вираж.

Дальнейшие события развернулись очень быстро. Ведущий выпустил шасси и щитки. При посадке оторвал здоровенного «козла».

«Мессершмитт» бежал вначале по прямой, потом, вдруг резко изменив направление, помчался прямо в овраг. В следующее мгновение встал на нос и перевернулся на спину. [133]

Немецкий летчик снизился, внимательно рассматривая перевернувшийся самолет, — надеялся увидеть невредимого своего ведущего. Но офицер не показывался. И тут почувствовал, как два раза подряд толчками, будто споткнувшись о невидимую преграду, обрезал мотор его самолета. Похоже было, что не хватило горючего. Сержант попытался дать полный газ, чтобы быстрей отойти от земли, набрать высоту. Мотор несколько раз чихнул, захлебнулся и... остановился. Ничего не оставалось, как посадить машину с выпущенными шасси прямо перед собой. Отстегнув ремни и сбросив парашют, сержант стремглав побежал к оврагу, скрылся в нем.

В это время мимо проезжал на телеге пожилой бригадир с двумя колхозницами, Погоняемая возницей лошадь пылила трусцой. Вдруг они увидели стоящий одиноко в поле одномоторный самолет. Чужой — с крестами на крыльях и фюзеляже и свастикой на хвосте. А летчика нет.

Прошло минут десять-пятнадцать. Колхозники не знали, что предпринять.

— Фашист идет! — закричала одна из колхозниц, показывая рукой в сторону оврага.

Оттуда поднимался человек в комбинезоне мышиного цвета. По его совсем юному лицу градом бежал пот.

Оказывается, придя в себя, ведомый решил выяснить, почему остановился мотор его самолета. Увидев пожилого мужчину с пастушеским кнутом и двух женщин, он растерялся. Бросился к машине.

Немецкий сержант хотел встать на центроплан, чтобы взять что-то из кабины, но хлесткий удар по ногам опрокинул его.

Точно по команде наши налетели на фашиста, отняли у него пистолет, связали. И доставили в ближайшую воинскую часть. Позже бригадир-колхозник был награжден за это орденом.

На следующий день «мессершмитт» привезли в полк, осмотрели. Выяснилось, что небольшой осколок зенитного снаряда, пробив капот мотора, задел трубку бензопровода. И только.

Трубку заменили, самолет заправили горючим, опробовали на земле. Готовились уже облетать его в воздуха над аэродромом, а затем использовать для разведывательных полетов в тыл противника. Но командование дивизии не разрешило. [134]

Вскоре из НИИ ВВС прибыл летчик-испытатель, который перегнал «Мессершмитт-109» на аэродром, находящийся далеко от линии фронта.

Опять тяжелые бои.

Наступил август 1943 года. Гитлеровцы стали применять большие группы самолетов, общее число которых доходило до двухсот. Бомбардировщики шли, как правило, волнами. За ними следовало сорок-пятьдесят истребителей. Во время боя в небе было очень тесно — множество самолетов, своих и чужих, ходили в несколько ярусов. То там, то тут завязывались ожесточенные бои. Они не прекращались в течение всего дня.

Не смолкали очереди пулеметов, раскаты пушек, рев и завывание авиационных моторов, гул артиллерийской канонады. В воздухе стоял запах пороха. Падали и взрывались сбитые самолеты, спускались на белых и цветных парашютах летчики.

15 августа командир 3-й эскадрильи гвардии капитан Дмитриев вместе с группой истребителей прикрывал наши войска в районе города Изюм. На командном пункте полка в динамике сквозь слабое потрескивание и шум то и дело раздавался его твердый голос. «Атакуем! Подходи ближе, ближе подходи! Смотри слева. Не стреляй с такой дальности. Ну, кто так бьет? Чего патроны зря жжешь?»

Даже по обрывкам команд было ясно, что ребята ведут нелегкий бой. Так продолжалось минут пять, восемь.

— Соколы, выше вас со стороны солнца еще шесть «мессеров», — подсказал офицер станции наведения, расположившейся на переднем крае. Затем связь оборвалась. Голоса ведущего группы больше не было слышно. Он замолк.

Прошли минуты томительного ожидания. Самолеты, участвовавшие в выполнении боевого задания, возвращались на свой аэродром, хоть израненными, но с победой. Дмитриеву не было суждено возвратиться.

Подробности стали известны позже.

Получив предупреждение со станции наведения, Дмитриев повел свою четверку с набором высоты в сторону солнца. В это время заработали зенитки, но разрывы были далеко в стороне. [135] Затем какой-то немецкий зенитчик взял, видимо, точное упреждение — разрывы снарядов, похожие на хлопья черной ваты, стали появляться рядом с самолетами.

Резким разворотом четверка пыталась выйти из зоны огня. Вдруг машину ведущего группы сильно тряхнуло, словно по ней ударил гигантский молот, и потянуло вниз. Самолет содрогнулся, яркая вспышка ослепила летчика. Всю кабину сразу заволокло дымом. Что-то горячее впилось в грудь, руку, ногу. От резкой боли Дмитриев стиснул зубы. В ушах звенело. Острая, колющая боль отдалась в глазу. Почему-то стало темно. Виски сжало железным обручем. Стряхнув с лица кровь, будто сквозь белесый туман он увидел, что земля под ним ритмично вращается. Летчик инстинктивно дал рули на вывод. Истребитель, не слушаясь, крутым штопором шел вниз, бешено наращивая скорость. Пламя, раздуваемое ветром, лизнуло лицо, руки. Нестерпимо жгло щеки и губы. Черный дым кривой линией тянулся сзади машины.

В какие-то доли секунды огнем охватило весь самолет. Он стал похож на горящий факел. Каждую секунду могли взорваться бензобаки. Изнемогая от нестерпимой жары и боли, Дмитриев открыл фонарь кабины, освободился от привязных ремней и с трудом выпрыгнул из огненного пекла. Сделав затяжку, выдернул вытяжное кольцо. Каких нечеловеческих усилий стоило ему это! Небольшой ветерок нес белый купол парашюта к своим. Пара внезапно появившихся истребителей врага пыталась расстрелять парашютиста в воздухе, но наши самолеты вовремя отогнали их и сопровождали своего командира до самого приземления.

Снижаясь на парашюте, Дмитриев продолжал срывать с себя горящую одежду. Он упал на передовой в расположении своих войск. Передовая обрабатывалась фашистской артиллерией. Наша артиллерия тоже не оставалась в долгу. Шла взаимная перестрелка. Несколько смельчаков-пехотинцев пробралась к месту приземления парашютиста. Советский летчик лежал без сознания около свежей воронки, образовавшейся от взрыва крупнокалиберного артиллерийского снаряда. Лицо, руки, ноги и грудь были обожжены. Вместо левого глаза — кровавая рана. Пехотинцы, уложив Дмитриева на развернутую плащ-палатку, срочно доставили его в ближайший полевой госпиталь, а оттуда он был направлен в Москву... [136]

Жизнь шла своим чередом. Дмитриева заменил старший лейтенант Сытов, принявший командование 3-й эскадрильей. Бои достигли своего апогея 17 августа. Фашисты бросали в бой воздушные армады, В этот день на нашем участке фронта в воздухе действовало более четырехсот самолетов — наших и немецких. В раскаленном небе стоял непрерывный рев и грохот боя. В воздухе было тесно.

С той и другой стороны непрерывно продолжали подходить подкрепления. Эфир был перегружен различными командами, голосами летчиков и радистов наземных станций наведения на русском и немецком языках. Гитлеровская авиация пыталась любыми средствами помешать наступлению советских войск. Наши не знали ни минуты передышки. По нескольку раз поднимались в воздух, вели тяжелые бои. Они заметно устали, осунулись. Полковой врач капитан медслужбы Лукьяненко следил за состоянием их здоровья, раздавал по утрам небольшие коробочки с шоколадными драже «Кола», предназначенные для снятия утомляемости.

Скупые строки записей в журнале боевых действий, сделанные рукой адъютанта эскадрильи гвардии старшего лейтенанта Бориса Мухи, дают некоторое представление о событиях тех дней.

«17 августа 1943 года. Летчики полка произвели девяносто шесть боевых вылетов на прикрытие наземных войск, провели пять групповых воздушных боев. За день сбили семнадцать фашистских самолетов и пять подбили».

В пять часов утра первую десятку Ла-5 повел гвардии лейтенант Виталий Попков на прикрытие боевых порядков наземных войск в районе Сухая Каменка — Долгенькая.

Еще на подходе к району прикрытия наши летчики встретили большие группы бомбардировщиков противника, сопровождаемые «мессершмиттами» и «фокке-сульфами». Гвардейцы с ходу атаковали первую группу Хе-111, а частью сил вступили в схватку с истребителями противника. Разгорелся воздушный бой. Все новые и новые группы самолетов врага подходили в этот район. Здесь сосредоточилось на разных высотах более ста пятидесяти фашистских бомбардировщиков и шестьдесят истребителей.

Попков попросил помощи с аэродрома. Тотчас сюда прибыло восемь Ла-5 во главе с Александром Орловым. Рядом дрались тридцать пять «яков» из соседних полков дивизии. [137] Несмотря на многократное превосходство противника, атаки наших летчиков были исключительно дерзкими и смелыми. Они не позволили значительной части бомбардировщиков прицельно сбрасывать бомбы на наши наземные части.

Под Изюмом, над деревней Долгенькая, гвардии старший лейтенант Орлов к четырнадцати ранее сбитым фашистским самолетам прибавил еще два. Но тут вражескому истребителю удалось зажечь машину командира звена. Острая боль пронзила ногу летчика, загорелся кожаный реглан, обожгло лицо, руки. Маневрируя, задыхаясь в дыму, Орлов ввел машину в скольжение, надеясь сбить огонь. Не помогло. Собрав последние силы, гвардеец покинул горящий самолет, рванул вытяжное кольцо. Над головой всплеснулся белый купол парашюта, который спустил раненого летчика на позиции наших минометчиков.

Утрата каждого человека представляла непоправимое горе: пали в боях Владимир Самойленко, Василий Бороздин, Георгий Ковалев, Виктор Никитин, Василий Думарецкий...

В полк опять прибыло новое пополнение. Молодые летчики, полные сил и энергии. Все закончили летную школу, а некоторые учились в аэроклубах. Фронтовой опыт познавали в запасных авиаполках.

Они требовали:

— Когда полетим в бой?

— Потерпите, придет и ваш черед, — спокойно отвечал им Зайцев.

Летчики с богатым боевым опытом кропотливо учили новичков. На специальных занятиях прорабатывались тактические приемы действия истребительной авиации, рассказывалось, как атаковать вражеские самолеты различных типов.

Особый упор делался на изучение наиболее уязвимых мест немецких машин. Молодежь втягивалась в боевую работу постепенно, получая на первых порах самые что ни на есть простые задания.

В бою Иван Сытов.

Имя этого замечательного летчика-истребителя было широко известно многим. О героических подвигах его не раз с восхищением писали фронтовые газеты. [138]

1942 год. В низовьях Дона Иван Сытов сбил два фашистских самолета лично и столько же в группе. А в следующем году, начиная с февраля, к ним прибавилось еще двадцать три лично уничтоженных.

В некоторых воздушных боях он иногда расправлялся с двумя-тремя самолетами противника. Так, с 3 по 6 апреля 1943 года — с тремя Ме-109 и одним Ме-110.

Он сбил их на машине, построенной на средства горьковских колхозников и врученной ему в феврале. Только за одну неделю Сытов «свалил», как он любил говорить, шесть фашистских самолетов. За короткое время вырос от рядового летчика до командира эскадрильи, стал мастером воздушного боя.

Любимой просьбой гвардейца была: «Разрешите пойти навести порядок в небе». Ему разрешали. Он летел и наводил порядок. Недаром боевые друзья называли его «истребителем истребителей».

...Стояла жаркая августовская пора сорок третьего. Еще не успели стихнуть гигантские танковые бои на южном фасе Курской дуги — Прохоровском плацдарме, как началась новая наступательная операция: Белгородско-Харьковская. Она имела кодовое название «Полководец Румянцев». В ней участвовали войска Воронежского и Степного фронтов при активном содействии соединений Юго-Западного фронта.

И, может быть, пока шли ожесточенные схватки с противником под Тамаровкой и Борисовкой, под Ахтыркой и Казачей Лопанью, одним из первых начал бороться за Харьков летчик-истребитель Иван Сытов.

Ранним солнечным утром Иван Сытов, Николай Ермолаев, Василий Шумилин и Василий Канус прикрывали два аэродрома дивизии: Щенячье и Буцеваловка. Во время патрулирования встретили два Ме-109, которые пытались подойти к аэродрому Буцеваловка. Не приняв боя, гитлеровцы скрылись в облаках.

Спустя некоторое время Сытов получил от наземной радиостанции полка сообщение о том, что со стороны Змиева приближаются пять «мессершмиттов». Он немедленно повел свою группу навстречу врагу. Увидев наших летчиков, смело идущих в лобовую атаку, фашисты повернули к Чугуеву. [139]

Увеличив скорость, Сытов погнался за «мессерами». Летчики последовали за ним. Неожиданно из облаков вынырнули два Ме-109. Канус, Шумилин и Ермолаев завязали бой. Меткой очередью Канус сбил ведущего пары. «Мессер» врезался в землю в районе Кочеток. Ведомый гитлеровца ушел в облачность и больше не появлялся, вероятно, струсил.

Преследуя противника, Сытов оказался один против четырех вражеских истребителей. Потом к ним присоединились еще пять. Теперь их было девять. Они окружили советский самолет, расчерчивая небо огненными трассами.

Очаг боя постепенно перемещался в сторону Харькова. Выбрав удобный момент, гвардеец атаковал и сбил одного Ме-109. Самолет противника, полыхая голубоватым пламенем, пошел вниз и врезался в землю. Оставшиеся вражеские летчики снова ринулись в атаку на одинокий самолет. Несколько раз им удавалось занять выгодное для атаки положение, но Сытов всегда ускользал из-под огня и тут же сам переходил в атаку.

Он сражался в привычной для него манере: напористо, отважно.

Сейчас темп боя был исключительно высок. Все это происходило уже над самым городом. Внизу толпы советских людей. Они следили за краснозвездным ястребком. Если советский истребитель ведет бой над городом — значит, скоро сюда подойдут полки родных воинов-освободителей.

Под крылом самолета гвардейца показалась обрамленная многоэтажными зданиями площадь Дзержинского — центр города. Поймав в прицел очередную жертву, Сытов тут же всадил во вражеский самолет меткую очередь пушечных снарядов. Резким пикированием перевел истребитель на бреющий полет. Пронесся буквально над головами советских людей, в знак приветствия покачал краснозвездными крыльями и удалился.

Так закончился этот неравный поединок. На борту самолета Сытова появилась очередная, двадцать шестая звездочка победы.

В ночь с 22 на 23 августа 1943 года после упорного штурма город Харьков — крупный экономический, политический и культурный центр на юге Родины, второй по величине город Украины, был освобожден. 23 августа в 21 час Москва салютовала из двухсот двадцати четырех орудий доблестным войскам, освобождавшим его. [140]

Грандиозное сражение на Курской дуге, как известно, продолжалось до 28 августа. Поражение фашистской армии поставило ее перед катастрофой. Началось мощное летнее наступление советских войск по освобождению Донбасса и Левобережной Украины.

Поездка в город

24 августа партийная организация полка организовала поездку представителей эскадрилий в город Харьков.

Все, кто приезжает в только что освобожденный Харьков, первым долгом спешит посетить чудом уцелевший знаменитый памятник Шевченко. Памятник этот — гордость советской архитектуры. Бронзовый, величественный, он символизирует бессмертие и величие украинского народа, его несгибаемое упорство, его непреклонную волю к победе. Сейчас здесь выросли и новые памятники. Правда, время еще не позволило сделать их такими же монументальными. Но харьковчане положили уже здесь плиты бетона и мрамора. Их взяли из разбитых зданий и любовно украсили цветами. А сверху поставили пятиконечные звезды. Это — памятники героям, погибшим в боях за Харьков, Здесь лежат люди различных национальностей. Но они приняли смерть за Украину, за ее вторую столицу. И они, как и Шевченко, бессмертны.

Побывали мы и на Холодной горе. Отсюда открывается грандиозная панорама города. Он стоит — гигант, озаренный лучами августовского солнца, потонувший в зелени садов и парков. И кажется издали, что война не тронула его.

Высятся громадами бетонные корпуса Дома проектов и Госпрома, Дворца профсоюзов, красные, бледно-желтые, белые каменные здания разной величины и очертаний.

Но это лишь издали...

Когда идешь по улицам, видишь: Харьков постигла судьба всех городов, временно оказавшихся в лапах фашистских оккупантов.

Идешь по улицам, которыми гордились, которые любили харьковчане, и видишь, как гитлеровцы изуродовали, искалечили город. Они разрушали его с каким-то нечеловеческим остервенением. [141] Они взрывали самые лучшие, самые ценные здания с яростью и иступлением дикарей. Старинный университет, одно из первых высших учебных заведений в России, превращен в руины. Медицинский институт, имеющий богее, чем вековую историю, разграблен, а корпуса его сравнены с землей. Из картинной галереи на Университетской горке украдены ценнейшие полотна, в том числе картины, писанные великим кобзарем, гением украинской поэзии Тарасом Шевченко. Библиотека имени Короленко, хранившая несколько миллионов томов, библиотека, на книгах которой воспитывалось несколько поколений просвещенных людей, сожжена дотла.

Есть ли мера, которой можно было бы измерить всю тяжесть злодеяний, учиненных фашистскими извергами? Нет такой меры!

Жители города рассказывали о черном терроре, который свирепствовал на всем протяжении оккупации города немцами.

Когда в марте 1943 года враг вторично ворвался в город, снова начались повальные массовые расстрелы мирного населения. Началась охота за людьми, облавы по всем кварталам, обыски и грабежи. Массовые казни путем повешения и расстрелов казались для фашистских головорезов слишком хлопотливыми и медленными средствами для достижения поставленных перед карательными органами задач, поэтому они стали с 1942 года применять «душегубки» — газовые автомобили. Трупы людей, умерщвленных посредством душегубок, Палачи сжигали затем в бараках Харьковского тракторного завода.

Каждый рассказ харьковчан — это целая летопись зверств и злодеяний фешистов. И в самом деле, каждая улица, каждый переулок, каждый дом имеет свою свежую историю, или вернее, как говорят здесь, свою трагедию...

Вот свежая трагедия — улица Тринклера. Здесь был большой госпиталь для военнопленных. Перед уходом из Харькова враги зажгли его, затем забросали здание госпиталя гранатами, и там погибло не менее восьмисот раненых бойцов и командиров. Херьковчане рассказывали, какие нечеловеческие крики и стоны нес ветер из этого здания, объятого пламенем взрывов... Спасаясь от смерти, раненые советские бойцы и офицеры выбрасывались из окон горящих зданий, но здесь же расстреливались из автоматов фашистами. [142]

Массовые расстрелы советских людей осуществляли фашисты и в лесопарке, расположенном в районе поселка Сокольники, на окраине города Харькова.

Но к печальным, полным ужасов рассказам харьковчан прибавились сейчас и новые восторженные их рассказы о трогательных встречах с родной Красной Армией. Особенно радостны рассказы горожан о советской авиации, первой принесшей Харькову радостную весть освобождения.

Харьков — старинный советский авиационный город. Здесь знают и любят советских летчиков. И в черные дни оккупации наши летчики, подбитые тут немецкими зенитчиками и истребителями, находили у харьковчан радушный прием и помощь.

Рассказы харьковчан полны восхищения подвигами советских летчиков во время воздушных боев над Харьковом. Все здесь помнят воскресное августовское утро, когда в центре города, над площадью Дзержинского один советский летчик-истребитель вел неравный бой с восемью «мессершмиттами». Он сбил одного из них, сам целым и невредимым улетел домой, пронесясь на бреющем вдоль Сумской, чуть не задев крыши домов крыльями своего истребителя. Мы назвали харьковчанам фамилию этого героя. Это Иван Сытов, ас нашего полка, имевший на своем боевом счету двадцать шесть сбитых фашистских самолетов.

— Советский ас Сытов! — гордо повторяли харьковчане. Они никогда не забудут этого летчика, который в мрачный день оккупации продемонстрировал перед ними силу и мощь советского оружия и вселил в них столько бодрости и солнечной веры в победу...

Они рассказывают о нем своим детям — и вечно из уст в уста будет переходить эта живая легенда о крылатом советском богатыре-гвардейце.

Новые герои.

Однажды в жаркий полдень на полевом аэродроме полка приземлился По-2 с тремя голубыми полосами на киле.

— Начальство прилетело, — доложил дежурный по КП старший лейтенант Николай Григорьев.

По-2 подрулил к командному пункту. Летчик выключил мотор. Из самолета вышел командующий 17-й Воздушной армией генерал-лейтенант авиации В. А. Судец.

Командир и комиссар доложили ему о состоянии полка.

— Постройте полк, — коротко приказал генерал.

— Новое задание, товарищ командующий? — попытался Зайцев определить причину срочного сбора.

— Сейчас узнаете.

Через некоторое время командир полка уже отрапортовал:

— Товарищ генерал, личный состав по вашему приказанию построен.

— Слушай Указ Президиума Верховного Совета СССР, — громко оповестил начальник штаба полка.

— За мужество и отвагу, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, — зазвучал голос генерала, — Указом Президиума Верховного Совета СССР от двадцать четвертого августа тысяча девятьсот сорок третьего года двум вашим летчикам: командирам эскадрильи Лавейкину И. П. и Дмитриеву Н. П. присвоено звание Героя Советского Союза.

— Служу Советскому Союзу! — четко произнес в ответ Лавейкин.

Мысленно он повторил эти слова и за Дмитриева. Далеко сейчас тот, в Москве, в госпитале.

Дружное гвардейское «ура» прокатилось вдоль строя. Все ликовали.

— Командира полка, Героя Советского Союза гвардии подполковника Зайцева В. А., — продолжал генерал, этим же Указом правительство наградило второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

И снова многоголосое «ура».

Тут же состоялся короткий митинг личного состава. Его открыл заместитель командира авиационного полка по политчасти.

— Мы переживаем сегодня, — сказал он, — огромную радость. Наш славный командир Василий Александрович Зайцев награжден второй медалью «Золотая Звезда», а лучшим нашим летчикам — гвардии капитанам Ивану Лавейкину и Николаю Дмитриеву — присвоено звание Героя Советского Союза. Вместе с тем эта награда и для всех нас. Мы обещаем умножать славу гвардии нашей авиации. [144]

Зачитали текст приветственной телеграммы Главнокомандующего ВВС маршала авиации Новикова.

«...Военный совет Военно-Воздушных Сил Красной Армии приветствует и поздравляет вас с высокой правительственной наградой — присвоением вам звания Героя Союза. Замечательная плеяда выдающихся советских асов, лучших мастеров воздушного боя пополнилась новыми славными именами. Ваши героические подвиги, величайшая стойкость и мужество, мастерство и железное упорство в достижении цели воодушевляет крылатых воинов на новые боевые дела. Родина ждет от вас новых подвигов в грядущих решающих битвах за полный и окончательный разгром немецко-фашистских захватчиков.

Да здравствуют советские летчики!

Слава нашим героям!

Командующий ВВС КА маршал авиации Новиков
Член Военного совета ВВС КА генерал-лейтенант авиации Шиманов
Начальник штаба ВВС КА генерал-полковник авиации Худяков

Говорят, в первую мировую войну летчик, сбивший пять самолетов противника, получал право называться асом. Иван Лавейкин, воспитанник Брянского аэроклуба, в четыре раза перекрыл эту норму. Двадцать! А было ему двадцать два года.

Первый свой орден Красного Зналлени он получил за пять сбитых вражеских самолетов, второй — за двадцать успешных штурмовок, третий — в марте 1942 года — за бой «6 против 30».

Не все бои были удачными, даже при равных силах. Лавейкин вспоминает первые схватки в начале войны. Пожалуй, чаще они кончались безрезультатно. Правда, для молодого летчика в то время бой вничью с опытными немецкими хищниками являлся сам по себе победой. Однако это не удовлетворяло. Не случайно именно Лавейкин первый в эскадрилье открыл счет сбитых самолетов врага. [145]

С тех пор прошло два года. Теперь он — настоящий воздушный боец и командир. На его счету четыреста пятьдесят боевых вылетов, более ста воздушных боев. Ни одна сколько-нибудь значительная операция в полку не прошла без его участия. Как ведущий своей группы, опытный и прозорливый, он десятки раз появлялся над немецкими аэродромами. Мастерски штурмовал их, беспощадно истреблял фашистов в воздухе, надежно сопровождал штурмовиков и бомбардировщиков, успешно прикрывал наземные части. Воспитанные Иваном Лавейкиным летчики-истребители тоже не давали спуску врагу.

Прикрывая переправы на Изюмском направлении, шестерка «лавочкиных», возглавляемая Лавейкиным, встретила восемнадцать Хе-111, шедших под прикрытием двенадцати Ме-109. Гвардии капитан со своим ведомым врезался в строй вражеских бомбардировщиков и с первой же атаки сбил одного из них. Остальные, не дойдя до цели, беспорядочно сбросили бомбы и убрались восвояси.

Завязался жаркий бой с истребителями противника. Несмотря на их трехкратное превосходство, гвардейцы, управляемые своим неустрашимым командиром, дрались уверенно. Но положение еще больше усложнилось, когда к месту боя подошли двадцать бомбардировщиков под прикрытием шестнадцати истребителей.

Заслон двадцати восьми истребителей не остановил гвардейцев. Лазейкин смело пошел в атаку на бомбардировщиков, не допуская их к переправам. Возглавляемая им шестерка сбила семь самолетов противника, не потеряв ни одного своего.

Пройдет немного времени и гвардии майора Лавейкина назначат заместителем командира полка.

Сам командир, дважды Герой Советского Союза Зайцев, свой боевой счет открыл через две недели после начала войны.

Осенью сорок первого года командование наградило Василия Зайцева первым орденом Красного Знамени. Награждение совпало с моментом, когда летчик записал на свой счет шесть уничтоженных самолетов противника.

Ко времени присвоения звания Героя Советского Союза Зайцев сбил девять самолетов противника, сделал большое количество вылетов на штурмовку техники и живой силы врага. [146]

Выдержка никогда не покидала прославленного мастера воздушного боя. В самые трудные минуты он думал о том, как выгоднее использовать обстановку и самому атаковать противника. Десятки раз оказывался в трудных положениях и, как бы ни были коротки мгновения для размышления, успевал трезво оценить создавшуюся воздушную обстановку и принять правильное решение. С десятками самых разнообразных типов немецких машин вел он воздушный бой.

— У командира легкая рука, — говорили о нем в полку.

Однако, хотя боевые удачи сопутствовали Зайцеву постоянно, давались они нелегко. Он долго и пытливо изучал повадки фашистских летчиков, хорошо знал наиболее уязвимые места машин врага, вел прицельный огонь непременно с малых дистанций.

Наблюдая командира в бою, летчики рассказывали друг другу о быстрых его атаках, разящих ударах и метких очередях.

Василий Зайцев установил своеобразный рекорд: в трех воздушных боях сбил по три вражеских машины. Три боя, девять атак, девять сбитых фашистов.

А каким он был замечательным организатором и воспитателем! Подвижный, энергичный, острый на язык. Прирожденный летчик-истребитель, умевший вести за собой людей на подвиг. За оплошность в бою наказывал, не принимая во внимание никакие прошлые заслуги.

Изучая тактику и технику врага, подытоживая личный боевой опыт и опыт соратников по оружию, Зайцев создал свою методику ведения воздушного боя. В основу ее положены краткие «заповеди», названные однополчанами «заповедями Зайцева».

Первая — неуклонное и точное выполнение приказа. В летном деле, как нигде, нужна крепкая дисциплина. «Храбр тот, кто умеет повиноваться», — говорил своим подчиненным командир полка.

Суворовский закон — «воюют не числом, а умением» справедлив и для авиации. «Старайся перехитрить врага», — учил Зайцев. Летчик должен применять военную хитрость. Хитрость, если ею умело пользоваться, тоже оружие. Воздушный бой скоротечен, а фашист хитер. [147]

У него тысячи уловок. Умей распознать их. Он постарается обмануть, ударить из-за угла. В немногие минуты боя в воздухе проделываются десятки возможных комбинаций, сложных маневров. От них зависит исход схватки. Бывает немало «воздушных ребусов», которые надо быстро и правильно решить: где промах врага, а где намеренно подстроенная ловушка.

Командир иллюстрировал эту «заповедь» примером из боевого опыта:

— Весной сорок третьего года Сытов в одном бою сбил два «мессершмитта». Как это произошло?

Однажды наши летчики завязали бой с группой вражеских истребителей. Сытов и Остапчук по договоренности с ведущим нашей группы отошли в сторону от своей группы и, прикрываясь облачностью, внимательно следили за ходом боя. Противник, увлекшись сражением, забыл об этой паре. Удобный момент настал. Запас высоты и скорости позволил Сытову подловить отделившихся «мессеров». Он сбил их поодиночке с первой атаки.

А Шардаков попал как-то в зону сильного огня зенитной артиллерии противника. Казалось, из огненного ада уже не выбраться. Его выручила хитрость. Делая вид, что машина подбита, он с высоты двух тысяч метров пошел вниз. Вышел из пикирования на высоте ста пятидесяти метров. Вражеские зенитки прекратили огонь, и Шардаков благополучно ушел на бреющем полете.

В воздухе смотри в оба! Всегда замечай противника раньше, чем он тебя заметит. Первый увидел — считай наполовину победил. Прежде чем атаковать, осмотри все, особенно заднюю полусферу, не угрожает ли опасность оттуда. Если не находишь врага, это еще не значит, что его нет. Ищи, он может быть совсем рядом.

У одного опытного летчика на боевом счету было двенадцать сбитых фашистских самолетов. Однажды, возвращаясь на аэродром после выполнения задания, он встретил два Ме-109. Из-за недостатка горючего решил уклониться от боя. Чтобы лишить истребителей противника свободы маневра, снизился и продолжал полет на малой высоте. Фашистам же для атаки нужно было оторвать его от земли. Для этого они пустились на хитрость. Один Ме-109, набрав скорость, сделал горку перед нашим летчиком. Момент для атаки фашиста был как никогда выгодным. Летчик погнался за ним, позабыв о втором «мессершмитте». Тот немедленно воспользовался этой оплошностью и, пикируя с высоты, сбил его. [148]

Атаковать врага надо первым и внезапно. Уметь появляться в воздухе, не обнаруживая себя до времени. Внезапность атаки удваивает ее силу. Чтобы скрыть себя от противника, используется все: солнце, облачность, высота, складки и фом местности.

— Воюй с горячим сердцем и холодной головой, — любил повторять Василий Зайцев. — Без надобности не спеши. Никогда не нужно торопиться. Перед атакой оцени обстановку и, если нет возможности удобно подойти к врагу, лучше немного выжди. Но когда уже атакуешь, действуй решительно, стреляй с короткой дистанции — веди стрельбу наверняка. Атака с малой дистанции требует от летчика железной выдержки и большого летного мастерства, но она окупается сторицей.

Береги в бою своего товарища. Если ему угрожает опасность, то в первую очередь помоги ему, даже если перед тобой отличная цель и явный, стопроцентный успех. Выручив товарища из беды, вместе с ним атакуй врага.

Знай самолеты врага, их сильные и слабые стороны. Это поможет разобраться, в каком ракурсе выгоднее всего бить. Командир полка часто вспоминал о докладе молодого летчика, который вернулся из полета огорченным: его встреча с немецким бомбардировщиком оказалась безуспешной.

— Изрешетил ему почти все крылья, разворотил снарядами на нем один мотор, а «дорнье» ушел. Ведь это надо же!

Бывалый летчик, стоявший рядом и слышавший этот доклад, спросил:

— А вы знаете, где у «дорнье» бензобаки?

— В крыльях, наверное, — ответил неуверенно молодой летчик.

В том-то и дело, что нет. В фюзеляже.

Василий Зайцев учил:

— Всегда экономь горючее, не расходуй зря боеприпасы. Бывают случаи, когда из-за нехватки горючего в баках, летчик вынужден уклониться от боя или, того хуже, не может уйти от противника и гибнет вместе со своей машиной. То же самое может произойти и из-за преждевременного расхода боеприпасов. [149]

Береги самолет. Боевая машина — огромная ценность. Ви нее вложен труд многих сотен советских патриотов. Ее судьбу Родина доверяет тебе. Оправдай это доверие. Хороший летчик сумеет сберечь самолет.

За примерами ходить далеко не надо было. Все знали, что машина Быковского во время крупных воздушных боев трижды была сильно повреждена, и все три раза летчик сохранял ее для будущих битв, тянул кое-как через линию фронта на свой аэродром. А через некоторое время старательно «подлеченный» техниками самолет вновь поднимался в воздух.

Летчик, любящий свою машину и в совершенстве владеющий ею, обязательно победит.

— Главное — ке трусьте, — предупреждал командир начинающих летчиков. — Струсил — будешь сбит. Идешь в лобовую атаку на врага — иди до конца, пока не струсил противник.

Опыт боевой практики показывал, что в воздушном бою тот выходит победителем, кто умело сочетает огонь с маневром, кто расчетливо и разумно выбирает место для атаки и с короткой дистанции бьет без промаха. Личный боевой опыт командира подтверждал правильность этих положений.

— Важное условие победы — непрерывная учеба, обобщение опыта, а бой — это проверка выучки огнем, — внушал Зайцев.

Не случайно в полку непрерывно пересматривались тактические приемы: старое, непригодное отменялось и на вооружение после проверки в бою принималось все новое, более совершенное, передовое.

Еще на Калининском фронте было признано, что прежний трехсемолетный состав звена истребителей устарел. Сомкнутый строй «клин» сильно затруднял маневр и не обеспечивал в воздушном бою надежной взаимной защиты от атак противника. Поэтому, как правило, после первых атак такой «клин» превращался «в пчелиный рой», по выражению летчиков. При полете «клином» ослаблялось наблюдение воздушного пространства, особенно в задней полусфере, так как ведомые, опасаясь столкновения, в это время свое внимание уделяли не осмотрительности, а сохранению своего места в строю. В звене стало не три, а четыре самолета — две пары; появились понятия «ведущий» и «ведомый». В боевых порядках истребителей стали выделять ударную группу и группу прикрытия. [150]

Много вылетов сделал Зайцев со своими питомцами, чтобы в бою проверить новые способы действия пар истребителей, на практике подтвердить предположения и догадки.

Командир полка все время напоминал:

— Тот, кто постоянно учится — победит, а отстанет — будет бит.

«Заповеди Зайцева» стали не только нашим достоянием. Их знали и применяли в боях летчики других полков и соединений.

Весть о ратных подвигах земляка дошла до родной Коломны. И когда Зайцев написал письмо на завод, где работал до военной службы, коломенцы ответили на письмо героя повышением производительности труда. Лучшей бригаде завода было присвоено его имя. Земляки писали своему воспитаннику:

«Слышали мы, Василий, что ты, как и подобает советскому солдату, воюешь геройски. Это правильно! Только не зазнавайся. Помни, что в сражениях ты не себе славу добываешь, а Родине». И Василий Александрович Зайцев, как и другие летчики полка, помнил этот наказ.

Вторую Золотую Звезду Зайцеву, А. Покрышкину, Д. Глинке, П. Тарану вручил в Кремле М. И. Калинин. Принимая награду, летчики дали слово беспощадно громить фашистских захватчиков.

Снова в эфире зазвучал властный приказ Василия Александровича Зайцева. «В атаку, за мной!»

Беляков в строю...

Полных два месяца пролежал в госпитале после ранения над аэродромом Рогань летчик Беляков. Казалось, уже совсем поправился, а вот левая нога отказалась повиноваться: осколком был поврежден нерв, не сгибалась стопа. Лечащий врач, немолодая женщина с густой сединой в темных волосах, внимательно осмотрела ногу.

— Не обольщайте себя надеждами, молодой человек. Летать на истребителе вы больше не сможете.

— Навсегда?

— Очевидно, навсегда.

— Это как сказать, доктор, — упрямо возразил гвардеец, осторожно переставляя раненую ногу — боль давала о себе знать. [151]

Вот такой приговор. Всю ночь перед выпиской из госпиталя Беляков не спал. Мысли одна тяжелее другой одолевали его. «Неужели отлетался, Анатолий? — горько раздумывал на госпитальной койке. — Недолго пришлось повоевать. Но ведь доктор тоже может ошибаться».

Скорей бы попасть к своим! На фронте, говорят, раны быстрее заживают. Так успокаивал себя летчик. На что-то надеялся...

Из госпиталя вернулся в полк. Доложил о своем прибытии и тотчас же направился к стоянкам самолетов. Идти старался легко, непринужденно. Боевые друзья — знакомые летчики, техники, мотористы и оружейники тепло встретили его.

— Как дела, Толя? — спрашивали с едва уловимой ноткой жалости, той жалости, которую испытывают здоровые, жизнерадостные люди к больным.

— Хорошо! — отвечал он, словно не чувствуя этого и только после паузы спокойным тоном добавлял:

— А нога... пустяки. Как новая стала.

Увидев боевые машины, услышав шум моторов, жадно вдохнув специфические запахи бензина, масла, лака и клея, перемешанные с свежим травяным настоем, возбужденный Беляков почувствовал, что снова попал в свою стихию. Начал ежедневно заниматься физкультурой, тренироваться по специально составленной программе, превозмогая острую боль. А когда нога стала более послушной, решил добиваться разрешения летать на истребителе. Он рвался в бой. Сапожник из батальона аэродромного обслуживания сшил ему специальный сапог на левую ногу. С костылем удалось распрощаться, но хромота осталась. Наступил долгожданный день. Командование, по согласованию с врачами, разрешило Белякову снова сесть за штурвал боевой машины.

В полевых ремонтных мастерских для Белякова специально переделали ножное управление. Начались тренировочные полеты над аэродромом. Сколько души вкладывал летчик в каждый полет! Какое самообладание понадобилось ему, чтобы снова быть в строю! И вот первый боевой вылет. Успешный. [152]

Прошло немало времени. Однажды пара Л-5, в которой Алексей Артемьев был ведущим, а Анатолий Беляков — ведомым, возвращалась на аэродром. Неожиданно появилась шестерка «мессеров». Будто специально ждали. Что делать? Ввязываться в бой не имело смысла: и горючее, и боекомплект на исходе.

Однако гитлеровцы упорно наседали и сумели незаметно втянуть гвардейцев в неравный воздушный бой. Экономя снаряды, совместными атаками наши летчики сбили одного Ме-109. Фашисты рассвирепели.

Из-за недостатка горючего Артемьев и Беляков все оттягивали бой к своему аэродрому. Удавалось им это не всегда.

Вдруг Беляков обнаружил, что в хвост самолета ведущего зашел тонкий, словно селедка, «мессершмитт». Вот-вот откроет по нему огонь. Беляков тут же ринулся на помощь. Товарища из беды выручил, но сам был атакован сразу двумя «мессерами». Огненные шнуры, выпущенные с разных сторон, соединились в одном месте — на крыльях его самолета. Машина тут же загорелась, видимо, снаряды попали в бензобак.

Пришлось Белякову покинуть самолет. После затяжки, он открыл парашют. Опускаясь, успел заметить, что порывами ветра его относит на строения колхозного тока. Пытался «подскользить», но тут подошла земля. Приземлился неудачно — на больную ногу — и потерял сознание.

Подбежали работавшие на току женщины. Тут же запрягли единственную тощую лошаденку в подводу, погрузили в нее нашего летчика вместе с парашютом и повезли в ближайшую деревню.

На аэродроме Артемьев доложил результаты боя и указал место, куда спустился на парашюте Беляков. Командир полка немедленно послал за ним автомашину с полковым врачом Иваном Овсянкиным и техником Григорием Борщенко.

Посланцы прибыли на ток. Спросили у женщин о летчике. Одна из женщин, видимо, старшая на току, мешая украинскую и русскую речь, бойко ответила:

— Як же, слышали в нэбе и завывание моторов и стрекотание пулеметов. Потом один самолет упал в той стороне, а другой, — вот в той. Из второго самолета выпрыгнул парашютист в комбинезоне, с пистолетом и кирзовых сапогах.

— Где же он приземлился? — спросил врач, сообразив, что раз летчик в кирзовых сапогах, значит наш. — Покажите место! Старшая показала, продолжая говорить: [153]

— Дул сильный ветер, поэтому летчик уж так быстро снижался и сильно ударился о землю, что аж сапог один лопнул от верха до самой пятки!

И остальные женщины сокрушенно повторили:

— Ведь надо же так удариться!

Не знали они, что накануне вылета Беляков сдал свои, как он говорил, «модельные сапоги» с металлической молнией на голенище в ремонт. И надел старые, предварительно разрезав левое голенище и стянув обе половины тонким резиновым амортизатором от парашюта.

Юбилейный 500-й.

26 августа наши войска перешли в наступление на Змиевском направлении. Полк вновь перебазировался ближе к фронту, на этот раз на аэродром Николаевка.

К концу душного летнего дня 27 августа 1943 года на боевом счету полка значилось четыреста девяносто пять сбитых вражеских самолетов. До круглой цифры пятьсот не хватало каких-нибудь пяти. Кто первый закончит юбилейный счет — собьет пятисотый? Покажет следующий день.

И вот он наступил этот день.

Оперативный дежурный гвардии старший лейтенант Николай Григорьев, следивший по радио за ходом воздушного боя, происходившего всего в пятидесяти километрах от аэродрома, доложил:

— Сытов ведет бой.

Все присутствующие на командном пункте прильнули к динамику. Были слышны команды ведущего группы Ивана Сытова.

Сбил одного, он падает, пошел за другим.

И через несколько минут опять:

— Зажег второго «хейнкеля».

Группа возвращалась с задания. Все с нетерпением ждали доклада ведущего. Как всегда спокойный, он подошел к командиру полка.

— Задание выполнено. Вели бой с пятьюдесятью бомбардировщиками. Цымбал сбил одного Ю-восемьдесят восемь, мною сбито два «хейнкеля». [154]

Боевой счет лейтенанта Сытова вырос до двадцати девяти. Счет полка составил четыреста девяносто восемь. Наступил новый день. Рано утром в районе прикрытия прибыла семерка Ла-5 под командой Виталия Попкова. Проводив в воздух самолеты, Василий Зайцев сказал:

— Мои орлята в юбилейном полете.

Вскоре в район прикрытия прибыло около семидесяти самолетов противника. Первым сбил вражеский самолет гвардии лейтенант Виталий Попков. Четыреста девяносто девятый!

Не успел еще тот коснуться земли, как вслед за ним объятый пламенем пошел Ю-88, сбитый молодым летчиком-истребителем гвардии младшим лейтенантом Николаем Марисаевым.

Это и был пятисотый фашистский самолет.

По всему аэродрому с быстротой молнии разнеслась радостная весть. На земле юбиляра ждали с нетерпением. Все жали ему руки, поздравляли. Вторая эскадрилья торжествовала — «пятисотый» был за ней.

В этот день летчики Ворончук, Баевский, Романов, Попков и Пузь сбили еще шесть самолетов противника, которые вошли в счет шестой сотни.

«Первый» и «пятисотый» — так называлась передовая экстренно выпущенного в полку боевого листка. В ней говорилось о первом вражеском самолете Ме-109, сбитом в первый день войны Соколовым, и о пятисотом — Ю-88, уничтоженном в августе 1943 года Марисаевым.

«...И вот сегодня подведен итог — сбита первая полутысяча самолетов, помеченных крестами и фашистской свастикой. Двенадцать самых различных марок самолетов врага входят в число сбитых летчиками 5-го гвардейского авиаполка», — говорилось в боевом листке.

Комсомолец Коля Марисаев находился на фронте всего-то около двух месяцев. Срок для летчика-истребителя невелик. Между тем, за его плечами было более полусотни боевых вылетов, около тридцати проведенных воздушных боев. За это время он лично сбил шесть фашистских самолетов. Именно шестой оказался пятисотым для полка.

Однажды после выполнения задания по разведке войск противника Марисаеву встретился немецкий самолет — корректировщик с замысловатым названием «физелер шторх». Наш летчик атаковал его. Фашист ушел на свою территорию и, не дотянув до аэродрома, вынужден был приземлиться. Марисаев повторял атаки до тех пор, пока не сжег его. Это была первая победа. [155]

В другом воздушном бою Марисаев увидел, как подбитый товарищами «юнкерс», оставляя позади себя черный дым, спешил удрать с поля боя. Он бросился за ним. Последовало несколько атак, и беглец горящим вошел в свое последнее пикирование.

* * *

Жарко было в сентябрьские дни в степях под Харьковом. Шли жестокие бои на дорогах Донбасса. Южному и Юго-Западному фронтам Ставка поставила задачу: скорее завершить освобождение Донецкого угольного бассейна, развивать наступление на Запорожском и Мелитопольском направлениях, овладеть городами Сталино, Макеевка, Горловка, где на сравнительно небольшой площади сосредоточены крупнейшие шахты и металлургические заводы. Не выпустить отсюда фашистские войска и не дать им возможности привести в исполнение свои намерения по взрыву доменных и мартеновских печей, по затоплению шахт, не позволить вывезти награбленное добро и угнать в рабство местное население.

На наш участок фронта прибыли новые эскадры врага. Немецкая авиация заметно активизировалась.

Как-то полк получил особое задание. Истребители должны были разыскать и нанести удар по железнодорожному составу, но не по обычному, а состоящему всего из паровоза, крытого вагона и двух-трех платформ.

Дело в том, что удирая из Донбасса и не надеясь более вернуться туда, фашисты, чтобы замедлить продвижение наших войск, вслед за собой начали разрушать железнодорожные пути специальными путеразрушителями. Тащит паровоз крытый вагон для обслуживающего состава, одну-две платформы с взрывчаткой и приспособлениями для разрушения деревянных шпал. Через определенное расстояние фашистские солдаты подрывали как раз посередине один за другим рельсы, а приспособлением ломали толстые деревянные шпалы. Пройдет такой путеразрушитель, а за ним — лишь остатки взорванных надвое рельс да вздыбленные изломами кверху шпалы. Тут уж ничего из остатков не соберешь. Нужно сначала очистить насыпь от обломков рельс и шпал, а затем заново настилать железнодорожное полотно. [156]

Днем фашисты обычно старались замаскировать путеразрушители на станциях среди других составов. А под вечер, в плохую погоду и днем, появлялись.

Уничтожение путеразрушителей было поручено нашим истребителям. Первую шестерку возглавил Владимир Ивашкевич, вторую — Сытов. Из воздушной армии в полк доставили фотоснимки с изображением самих путеразрушителей и результатов их «работы». Летчики внимательно всматривались в изобретение фашистов, прикидывали как его обезвредить.

Зайцев предупредил, что задача ответственная, командование фронта особо заинтересовано в ее выполнении. Нужно спасти наши основные железнодорожные магистрали юга от разрушений.

Шестерка за шестеркой Ла-5, каждый из которых был нагружен двумя «полусотками», отправились на охоту.

Летчики осмотрели с высоты одну за другой все указанные в задании железнодорожные станции, их основные стальные пути и, особенно, ответвления и тупики. Первым цель обнаружил Сытов со своей группой. Они настигли ее на небольшой станции, сброшенными бомбами разрушили входные стрелки.

В это время вторая пара группы Макаренко и Потехин, уложили свои «полусотки» метрах в восьмидесяти за составом. Теперь фашистам ни вперед, ни назад не продвинуться, пути разрушены и тут и там. Цель стала неподвижной, что намного облегчило ее атаку. Тут же пара спикировала на состав и удачно сбросила свои бомбы рядом с платформами. Взрывом их снесло с колес, перевернуло и отбросило в сторону. Паровоз накренился, уткнувшись в насыпь. Наша шестерка почти в упор стала расстреливать его, изрешетила пушечными снарядами водоналивной бак и паровозную топку, а затем для достоверности сфотографировала.

Вылетела группа Виталия Попкова. Задание — прикрывать наземные войска. Истребители барражировали над передовой. Прошло десять минут, двадцать. Вражеских самолетов не было видно, и гвардейцы решили, что вылет их обойдется без воздушного боя.

Тут внимание ведущего привлекли облака пыли.

Истребители углубились на территорию противника. Попков заметил, как из лесу на дорогу выходила танковая колонна. [157]

— Танки, танки противника идут к линии фронта, — передал ведущий по радио. Наземная станция наведения попросила передать точное направление. Оставив всю группу истребителей на высоте, Попков своим пикированием в сторону колонны танков показал ее направление. Обстрелял из пушек.

Наши артиллеристы открыли огонь. Первый залп лег правее на сто пятьдесят метров. Летчики с воздуха немедленно сообщили об этом артиллеристам. Следующий залп зажег фашистский танк. Огонь открыли другие батареи. Загорелось четыре танка, потом еще три. Позже подоспели грозные штурмовики. Потеряв много машин, немцы отошли назад. Танковая атака врага сорвалась.

8 сентября, в день освобождения Донецкого бассейна от немецко-фашистских захватчиков, голос диктора принес по радио радостную весть:

«...За образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда гвардии лейтенантам Попкову В. И., Сытову И. Н., гвардии старшему лейтенанту Шардакову И. А.».

Командир смешанного авиационного корпуса по этому случаю прислал в полк телефонограмму:

«Поздравляю вас с увеличением семьи Героев и желаю дальнейших успехов в боевой работе до полного разгрома фашистских варваров.

Смерть немецким оккупантам!

Командир 1-го гвардейского САК генерал-майор авиации Аладинский»

Число Героев Советского Союза, воспитанных в полку, росло. Теперь их стало четырнадцать.

Помнится, как в мае 1942 года авиаполк после продолжительных жестоких боев доукомплектовывался летчиками и материальной частью.

На затерянный среди густых Калининских лесов аэродром прибыли молодые пилоты, только что окончившие летные школы. Десять человек. Сержанты остались довольны своим назначением. Их разделили по эскадрильям.

Ненастный, дождливый день. Летчики в тесном наспех сколоченном досчатом командном пункте эскадрильи. Теплилась «буржуйка», пахло свежей сосновой смолой. [158]

Выразительно жестикулируя, командир эскадрильи Василий Ефремов рассказывал об одном из труднейших проведенных им воздушных боев. Внезапно отворилась дверь.

Порог перешагнули трое. Двое в промокших и промасленных куртках, третий в поношенной шинели. Перебивая друг друга, механики доложили, что задержали неизвестного сержанта, назвавшегося пилотом. Причем ни где-нибудь, а в кабине самолета комэска. Сидит. Шурует...

Первым поднялся Василий Ефремов.

— В моем самолете, говорите? — удивился он. — Что он там делал?

Перед ним стоял задержанный — худощавый черноволосый паренек, изношенная, видавшая виды шинель, большие, явно не по размеру, кирзовые сапоги. Украдкой, едва заметно улыбаясь, посматривал по сторонам черноватыми, как маслины, глазами.

Выяснилось, что это новый летчик эскадрильи. Прибыл из Баку. По дороге ему пришлось добираться на цистернах, в товарных вагонах. Там кто-то и подменил обмундирование.

После представления командиру полка он отправился в эскадрилью. На аэродроме его застал сильный дождь. Он забрался в ЛаГГ-3, закрылся фонарем и мысленно унесся во фронтовое небо. Каково же было изумление выглянувшего из землянки «земного хозяина» машины механика Дмитрия Скородкина, когда увидел в кабине своей машины неизвестного человека!

Командир эскадрильи терпеливо выслушал нового летчика, широко улыбнулся и тут же разрешил «местный инциндент» в пользу сержанта.

— Хочешь летать на новом ЛаГГе? — спросил он. — Тогда будешь моим сменщиком.

— А вы много летаете? — спросил Виталий Попков, так как это был именно он,

— Порядочно.

— Что же останется на мою долю?

— Поладим. — Командир эскадрильи похлопал его по плечу.

Они не только поладили, но и стали в эскадрилье, по выражению летчиков, «спаренной единицей». [159] Самолет редко стоял на аэродроме — то летал на нем командир эскадрильи, то его сменщик Попков. Доставалось механику Скородкину. Не знал покоя ни днем, ни ночью — готовил машину к бою.

Потом Ефремов и Попков стали летать каждый на своей машине — ведущим и ведомым.

В июне 1942 года молодой летчик над городом Холм сбил бомбардировщик Ю-88, открыв тем самым свой боевой счет. В августе над Ржевом расправился с третьим самолетом противника. Тогда воздушный бой вели с летчиками известной фашистской эскадры. Те нахально шли прямо в лоб, били с малой дистанции. Хотя силы были и неравные — наших почти вдвое меньше, они не только не отступили перед фашистскими асами, но и двух из них сбили. Ефремов не заметил, как сзади к нему подкрался фашистский истребитель. Быть бы беде, да выручил Попков. Он принял на себя вражеский огонь, как щитом заслонив командира.

Жизнь гвардии майора Ефремова была спасена, а объятый пламенем самолет Попкова, не слушаясь рулей, стремительно понесся вниз. Загорелся комбинезон, пламя жгло руки и лицо. Летчик стремился спасти машину, не безрезультатно. Напрягая последние силы, почти без сознания от страшной боли, перевалился через борт кабины и, не раскрывая парашюта, стал падать с трех тысяч метров. Открыл он прогоревший парашют почти у самой земли.

Приземлился, к счастью, на топком болоте. Это и спасло. Обгоревший Попков весь день брел по лесам. Его подобрали наши солдаты. Когда он пришел в себя на госпитальной койке, первое, что сделал, это знаками попросил карандаш, бумагу и написал: «Сообщите в полк, что я живой».

Вскоре над госпиталем закружился По-2. Потом в палатке появились Игорь Шардаков и Коля Макренко. Они привезли радостную весть Виталию Попкову: он награжден орденом Ленина. И тут у него сквозь потрескавшиеся губы прорвались первые слова: «Спасибо, друзья!»

Прошло много времени, прежде чем Попков вернулся в полк. На аэродроме Ефремов обнял его, поцеловал.

— Век буду помнить за спасенье.

В излучине Дона Попков уничтожил пять фашистских самолетов. В боях за Донбасс счет их увеличился до шестнадцати. Гвардии младшему лейтенанту Попкову вручили орден Отечественной войны I степени. [160]

Середина лета. Разгар Курской битвы. На левом фланге, на Белгородско-Харьковском участке действовал наш авиаполк, оснащенный истребителями «Лавочкин-5».

Курская битва вошла в историю как несравненное по размаху и напряжению танковое сражение. Но если кто полагает, что сражение в небе тогда было менее напряженным, тот ошибается. Приходилось выполнять до шести вылетов в день. И почти каждый из них не обходился без боя.

В тот день для Попкова был третий вылет. Ставший к тому времени командиром звена, он вел восьмерку «лавочкиных». Задача — прикрыть дальние подступы к аэродромам базирования нашей штурмовой авиации. Командование приблизило их на минимальную дистанцию к полю боя, на котором «илам» надо было взаимодействовать с наземными войсками. Прикрыть дальние подступы — значило действовать за фронтовой чертой, над вражескими боевыми порядками. Контратаковать и рассеивать любую группировку вражеских истребителей или бомбардировщиков. Атаковать любую разведывательную машину врага...

А вот и они. Восемнадцать пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» под прикрытием шести истребителей «Мессершмитт-109». Искусно прикрывшись ослепительным солнцем, они тем не менее не смогли спрятаться от зорких глаз летчика Попкова.

— Пчелкин с ведомым, остаетесь на высоте — связать «мессеров». Остальные за мной — атаковать «лаптежников»! — последовал по радио приказ.

И «лавочкины», оставляя за собой черные дымки выхлопа, ринулись, на врага.

Стремительное сближение с «юнкерсами». Те ощетинились, стали отбиваться. Короткий залп из всех стволов бортового оружия истребителей. С первого же захода пара вражеских пикировщиков с черными шлейфами пошла на последнюю «посадку». Строй остальных рассеян. Дымя длоторами, бомбардировщики спешно удалялись на запад.

— Ага, побежали! — раздался в наушниках торжествующий голос одного из подчиненных Виталия. [161]

— Рано праздновать победу! — оборвал его командир. — Смотрите внимательней — ниже новая группа,

Прибавили обороты. Сомкнулись плотней. Атаковали. Сбили еще одного. Рассеяли еще один строй вражеских машин. Да так, что их истребители вмешаться не успели. И... попали в зону вражеского артиллерийского огня. Черные бутоны разрывов усеяли небо. Вмешались гитлеровские зенитчики.

Вспыхнув, вражеский зенитный огонь столь же внезапно погас. Но и тут наши летчики не услышали в шлемофонах командирского «вздоха облегчения». Раздалось предостережение:

— Не прозевать новые атаки! Реплика оказалась кстати.

— Вижу пятерку «мессеров» слева внизу, — это голос Александра Пчелкина, оставшегося на высоте. — Э-э-э! Да тут старый знакомый...

Лидером пятерки шел «мессер» с оранжевыми окантовками крыльев, с носом той же раскраски. Белая спираль, нанесенная на оранжевом коке винта, медленно ввинчивалась в воздушное пространство. С мстительной жадностью хищник принюхивался к воздуху. Раскрашенную машину знали на фронте. Ею управлял опытный гитлеровский ас. Фашисты гордились им и оберегали его.

Попков разглядывал его. Давненько не виделись. Это тот самый, что бесчинствовал в небе над излучиной Дона, возле Богучара. До самого января 1942. Опаснейший враг. Всегда надежно прикрытый. Сваливается на жертву внезапно. Исчезает столь же стремительно. Загубил двоих однополчан. Были периоды, когда он исчезал на определенное время, а затем снова появлялся.

Давно ждали встречи с ним наши летчики. И вот случай подвернулся. «Что ж, можно и потягаться. Мне б его достать! Пчелкину, однако ж, сподручней».

— Атакуй, Саша!

— Есть, командир!

И пошел Пчелкин с ведомым. Только с кончиков крыльев сорвались молочные струи закрученного бешеным уплотнением воздуха. Всего-то мгновение продолжалось это сближение. Командир с напарником уже занял необходимую высоту. Остальной четверкой «лавочкиных» заблокировал четверку «мессеров», прикрывавших «оранжевого». [162]

А тот уже сошелся с Пчелкиным. Оба полоснули огнем. Оба промазали. И закрутилась карусель.

Раз за разом самолеты атакуют. В какое-то мгновенье наш товарищ слишком увлекся. И фашист задел-таки его огненной трассой. Но подраненный Пчелкин на подбитой машине удержался в строю до конца того памятного полета. Школа 5-го гвардейского полка!

В самый острый момент схватки пошел на «оранжевого» сам Попков. Немец принял бой.

В какие-то считанные секунды, идя навстречу друг другу, они обменялись несколькими короткими очередями бортового оружия и тут же разошлись в разные стороны. «Мессер» отвернул вправо и пошел с набором высоты, а Попков влево. Снова сошлись.

Попков попытался атаковать Ме-109 в лоб. Неудачно. Снова развернулись и снова в атаку. Немецкий летчик применил замысловатые виражи и боевые развороты, пробовал атаковать из разных положений. После серии стремительных атак, которые умело отразил Попков, фашист пришел в ярость, усилил натиск. Порой сходились так плотно, что ясно видели лица друг друга. Гитлеровец нажимал на все более головокружительный пилотаж.

Попков все время наступал ему, как говорится, на хвост. Однако не стремился к преимуществу в темпе. Приберегал силы. Присматривался к рисунку, к очередности вензелей. И. наконец стал верно угадывать следующий ход противника. Даже те эвалюции «мессера», которые давали возможность использовать и субъективные свойства фашистского аса, и объективные технические преимущества конструкции самолета Семена Лавочкина над конструкцией Вилли Мессершмитта.

Введенный в исследовательскую стадию, стремительный бой стал приближаться к кульминации. На неистовый огонь «оранжевого» «лавочкин» отвечал расчетливо, короткими очередями, которые ограничивали маневр противника все жестче и жестче.

Наконец, краснозвездный стал заходить в хвост «оранжевому». Вот уже затейливо раскрашенные концы крыльев начали выползать из-за подсвеченной сетки отражателя прицела. «Оранжевый» стремится, ой, как стремится к отрыву! Но Попков уже с достаточной отчетливостью нащупал предел, за который вот эта машина и этот пилот никак не смогут зайти. Хвост «оранжевого» приближается. «Мессер» заполняет кольцо прицельного устройства. Отчетливо просматриваются детали самолета, различимы даже швы и заклепки на его фюзеляже, отделанные с немецкой тщательностью. Уже виден на боку кичливого аса бегущий по волнам кораблик, рядом с которым пиковый туз. «Что за чертовщина»?... На земле, однако, разглядим...»

А сейчас — небольшое усилие на ручку. Вот так. Упреждение взято. Вот оно самое, что называется, прицельное положение. Короткий залп! Ручку на себя, И свечой вверх. Успел разглядеть вспыхнувший хвост «оранжевого». Попал!

— Спасибо, командир! — это Пчелкин.

— Рановато, Сашок!

И впрямь: «мессеры» прикрытия ринулись наперерез Попковской машине. Но пара Пчелкина и Яременко перехватили вражескую четверку.

А Попков, закончив свечу боевым разворотом, с короткой дистанции из двух пушек дал очередь по «оранжевому». Удар был точен. Огненная струя хлестанула по мотору и кабине вражеской машины, искромсав металл в клочья. На мгновенье «месс» замер в пространств ве, словно встретился с преградой. Медленно опустил нос и под крутым углом пошел в беспорядочное падение. Не удержался гвардеец, чтобы не проводить его пристальным взглядом. До самого конца. До багряной вспышки, что поставила на Советской земле точку. И на бесчинствах фашистского аса...

— Берегись, командир! — раздалось в шлемофоне: — На хвосте «худой».

Меткая очередь Сергея Глинкина сняла с хвоста командирской машины прорвавшегося было к нему «мессера».

— Шляпа все-таки ваш командир, — устало бросил Попков. — За хвостом смотреть надо было!

Садились с полупустыми баками и почти с опустошенным боекомплектом. Задание, однако, выполнили, Не потеряли ни одной машины. Восьмеркой сбили десять вражеских. В числе их — лучшего аса гитлеровских люфтваффе. Победу эту комсорг эскадрильи Павел Вакулин аккуратненько отметил поутру двадцатой звездочкой, нанесенной кистью на фюзеляже истребителя Виталия Попкова. [164]

Позже армейская газета писала:

«...Наступательный порыв удвоив, утроив, равняйся, товарищ, на наших героев. Сегодня радость у нас: получен новый Указ о присвоении нашим мастерам воздушного боя высокого звания Героя.

...Древняя русская река Волга. Ну и будет же помнить долго все фашистское отродье — сокола Ивана Сытова. Двадцать девятый сбитый немецкий самолет — вот его героический счет. Вот он какой русский ас — о нем легенды уже ходят у нас...

А Сивцов, Худов, Попков, Кузнецов и Шардаков — у них ведь тоже характер таков: и нет для них привычнее работы, чем сбивать с неба немецкие самолеты».

Виталию Попкову сообщили о присвоении звания Героя. К этому времени он имел на своем боевом счету двадцать пять сбитых самолетов врага. Вскоре его назначили заместителем, а затем и командиром эскадрильи.

Раньше отвечал только за себя, за свое звено, а теперь должен был нести ответственность за целую эскадрилью гвардейцев. Их заботы стали его заботами. И молодой командир энергично взялся за воспитание и обучение мастеров воздушного боя. Он щедро делился своим опытом, помогал овладеть секретами военного искусства.

Отец героя, Иван Максимович Попков, писал на фронт сыну:

«Я по-отцовски горжусь, что ты стал героем, командиром эскадрильи. Но я бы хотел, чтобы ты всегда был солдатом партии, душой коллектива, другом сослуживцев. Чтобы тебя уважали сначала как человека — товарища, а затем уже как героя — командира».

Родился Попков в Москве. В 1922 году. Его детские годы прошли сначала в столице, затем в Сочи и Гаграх, и снова в Москве. Отец Виталия по профессии шофер, участник гражданской войны, был добровольцем Красной Армии, служил водителем бронеавтомобиля в отряде имени ВЦИК.

— Подвижным мальчиком рос Виталий, — вспоминает его мать Елизавета Дмитриевна, — учился усердно. Любил сидеть за книгами и все что-нибудь мастерил. В доме от него не было покоя. Часами мог возиться с бамбуковыми палочками, бумагой, резиной, строя авиационные модели, делая их чертежи. Все свободное время пропадал в кружке авиамоделистов и на запусках летающих моделей. [165]

Вскоре Виталий стал руководителем школьного кружка юных авиамоделистов в Сочи. 1936 год. Виталию четырнадцать лет. За успехи, достигнутые авиамоделистами кружка на городских соревнованиях, первичная организация Осоавиахима награждает его и товарищей ценными подарками. Прочитано много книг. Выяснены вопросы теории авиации. Мечта юноши — стать летчиком.

Виталий подает заявление в планерную школу:

«Хочу стать планеристом, а затем летчиком».

На заявлении появляется резолюция начальника школы: «Зачислен в первую группу пилотов-планеристов набора 1937 года». Он выделялся среди своих товарищей не только отличными знаниями, но и высокой сознательной дисциплиной, стремлением помочь своим товарищам по учебе.

Весной 1940 года успешно окончил среднюю школу и одновременно аэроклуб Ленинградского района города Москвы, получив одно за другим два свидетельства — об окончании десятого класса и аэроклуба.

Спустя два месяца сдал на отлично вступительные экзамены в Чугуевское военное авиационное училище летчиков, что под Харьковом. Его зачислили курсантом. Приступил к полетам сначала на учебно-тренировочном самолете, а затем на боевом...

Когда началась война, курсанты готовились к выпускным экзаменам. Затем работа в училище в должности летчика-инструктора. Пять рапортов подал Попков, чтобы его направили в действующую армию. В шестой раз повезло — прибыл в полк. И с тех пор вплоть до окончания войны он связал свою судьбу с судьбой гвардейцев.

Иван Сытов родился на Саратовской земле, а неполную среднюю школу окончил в Астрахани. Там же он учился в фабрично-заводском училище при судоремонтном заводе имени Карла Маркса, а затем более двух лет работал в качестве слесаря-монтажника и одновременно учился в аэроклубе летному делу. Позже он поступил в военное летное училище, работал летчиком-инструктором, служил на Дальнем Востоке.

В ноябре 1942 года Сытов попал на фронт, сбил четыре немецких самолета. За отвагу и мужество командование наградило его орденом Красного Знамени. [166]

29 марта 1943 года партийная организация полка приняла Сытова кандидатом в члены партии.

— Сознание того, что летишь в бой коммунистом, придает мне новые силы, — заявил Сытов на собрании коммунистов части. И в тот же день подтвердил свои слова — сбил пятый самолет противника. А через несколько дней в одном бою уничтожил сразу двух «мессершмиттов».

Дерзость, соколиная стремительность его ударов принесли ему немало побед. То были ярчайшие примеры ненависти к врагу и любви к Родине, железной воли и сноровки, отваги и умения. Летный талант Сытова нашел полное признание, и летчик получил повышение по службе.

Где бы ни дрался в небе Иван Сытов, он всюду помнил о доме в городе Астрахани, там остались его престарелая мать, родной брат.

В период затишья на фронте, после вручения ордена Ленина и Золотой Звезды, командование разрешило ему вылететь на Ут-2 в краткосрочный отпуск на родину. Иван побывал дома, навестил горком комсомола, побывал в военкомате, беседовал с новобранцами. Через неделю Сытов снова участвовал в боях.

Воспитанник Симферопольского аэроклуба Игорь Шардаков после окончания военной школы летчиков служил в строевой части, дислоцировавшейся северо-западнее города Бреста.

Одним из первых в полку он встретил начало Великой Отечественной войны в воздухе. Отходя вместе с наземными частями на восток, познал и горечь отступления и стойкую оборону наших войск под Москвой. Здесь, на дальних подступах к столице, в жестоких воздушных боях с отборными фашистскими летчиками умножил славу полка, добился права называться гвардейцем. Сбивая фашистские самолеты под Смоленском, Демянском, Ельней, Ярцевом, Великими Луками, Старой Руссой и Ржевом, штурмуя вражеские аэродромы, доказывал делами свою верность воинскому долгу.

Большую помощь получил Шардаков от своих старших наставников — капитанов Василия Найденко и Василия Ефремова. Эти летчики были командирами эскадрильи -воспитателями и учителями молодых воздушных бойцов. [167]

У Ефремова Шардаков научился строгому расчету и дисциплине в бою, перенял требовательность и внимательность к подчиненным, а главное, к себе. Всегда был опрятен, подтянут, отвечал лаконично — слова он также экономил, как снаряды в бою.

Свой боевой счет открыл в первые же дни войны. Тогда он был рядовым летчиком. Теперь — заместитель командира эскадрильи, кавалер трех орденов Красного Знамени.

Первую боевую награду получил за боевую работу на Западном и Калининском фронтах. Вторым и третьим орденами Красного Знамени награжден за девять сбитых самолетов на Юго-Западном фронте.

Шардаков был не только мастером воздушного боя. Это был еще и прирожденный разведчик: недаром его звали глазами полка. Задание на выполнение полета на разведку поручалось, как правило, опытным летчикам, с хорошей летной подготовкой, развитой смекалкой. Разведчику во вражеском тылу приходится встречаться с истребителями противника. Здесь важно, не ввязываясь в бой, оторваться от них или обойти стороной, чтобы непременно выполнить порученное задание.

Объекты разведки зачастую прикрыты сильным зенитным огнем, и летчику приходится прорываться сквозь плотный огненный заслон.

Особенно опасна воздушная разведка с фотографированием вражеских аэродромов и передовой: высота строго заданная, скорость постоянная, курс определенный. В этих условиях разведчик представляет собой хорошую мишень. И не случайно по ней наровит стрелять каждый, кому ни лень. Зная ограничения, накладываемые на полет разведчика, любой фашистский истребитель не прочь вступить с ним в бой.

Труд воздушного разведчика тяжел и сложен. И не всякий хороший истребитель может быть хорошим разведчиком. Ведь ему мало уметь отлично пилотировать машину, мастерски и смело бросаться в бой. Разведчик обязан иметь острые глаза, замечать все, что делает враг, распознавать его намерения, разгадывать его маневр.

Вот только один пример. Однажды Шардакову поставили задачу произвести фотосъемку двух аэродромов противника. Это значит, над целями нужно было пройти на небольшой высоте, при постоянных скорости и курсе. [168]

А такой самолет — лучшая мишень для зенитчиков.

Прикрывало Шардакова звено ЛаГГ-3. На высоте трех тысяч метров наши летчики обошли группировку немцев с севера, затем пересекли линию фронта левым разворотом со снижением. Еще при подходе к цели Шардаков снизился до заданной высоты, установил нужные для фотографирования курс и скорость. Три его товарища шли выше, оберегая разведчика от атак истребителей врага.

В воздухе спокойно. Зенитки на аэродроме тоже молчат. Летчик включил фотоаппарат. В каждую секунду — десятки кадров. Но и враг ожил — затрещали зенитки разных калибров. Снаряды рвутся почти рядом. Их много.

Представьте себе на минуту одного истребителя, вынужденного без маневра лететь среди десятков разрывов на заданных высоте, скорости и курсе. Повернуть бы ему чуть в сторону от огневой трассы, и было бы хорошо; или ударить по вражеской батарее... Но этого делать нельзя: плановая съемка требует строго установленного режима полета. Надо во что бы то ни стало выждать немного — еще пять — шесть секунд. А черные шапки разрывов плотным кольцом окружают самолет. Секунды кажутся вечностью. Но и у вечности есть конец, Шардаков резким правым разворотом со снижением выходит из зоны обстрела и берет курс на следующий аэродром.

Здесь картина повторяется снова: опять заданные курс, высота, скорость, опять зенитный огонь врага губительный, ураганный. Как сумеет выйти из этого кромешного ада, одному ему известно. При разрыве одного из снарядов градом раскаленных осколков обдало самолет Шардакова. Самолет сильно тряхнуло. Но летчик с удивительным необычайным хладнокровием вел фотосъемку. Руки и ноги его продолжали удерживать машину на точно заданном курсе. Красные и фиолетовые шарики «эрликонов», словно бусины, одна за другой бежали в его направлении. Некоторые прошли совсем близко. Выстоял наш летчик. Задание выполнено, пора домой» Самолеты на максимальной скорости спешат на базу. Там их ждут. Вот и аэродром. Шардаков садится первым, остальные обеспечивают его посадку от внезапных нападений вражеских истребителей. [169]

На земле техники насчитали более трех десятков осколочных пробоин в плоскостях и фюзеляже истребителя-разведчика.

Пройдет немного времени, и дешифровщики фотопленки не только подсчитают число и типы самолетов, окопы, доты, но и перенесут их расположения на крупномасштабные карты, которые затем будут переданы истребительным, штурмовым и бомбардировочным частям.

Шардакову удавалось привозить такие замечательные кадры, что и профессиональные фотостудии могли бы позавидовать качеству его снимков.

А сейчас, достав свою потрепанную летную карту, Игорь подробно докладывает начальнику штаба полка Калашникову все, что он успел увидеть своими глазами. Начальник штаба доволен. Сделав последние сокращенные записи в блокноте, он похвалил Шардакова и заключил: «Орлиные у тебя глаза, товарищ старший лейтенант». И с этим определением нельзя было не согласиться.

«Как одному из лучших летчиков полка Шардакову поручали самые сложные задания по штурмовке и сковыванию аэродромов противника. Как правило, на задания он ходил ведущим группы и своими грамотными действиями наносил большой урон врагу...» Так характеризовался Шардаков при представлении его к высшей награде — званию Героя Советского Союза.

* * *

В небе Донбасса летчики-гвардейцы нанесли гитлеровской авиации большой урон. Но и полк понес значительные потери. Смертью храбрых пали Шумилин, Пузь, Самойленко, Сверлов и другие. Получили тяжелые ранения и попали в госпиталь Ивашкевич, Баевский, Барабанов, Орлов.

Командование 17-й воздушной армии организовало в живописных местах Украины несколько домов отдыха для летчиков армии.

Как-то Зайцев, обращаясь к командиру эскадрильи Лавейкину, сказал:

— Ты, оказывается, кроме всего прочего, и хороший политработник? [170]

— Да вот трудимся. Что непонятно, обращаюсь к комиссару полка. У меня и парторг Кудряшов на славу. Вместе с ним и план составляем, и коммунистов обязываем выполнять партийные поручения. Раньше надеялся на своего заместителя по политчасти, а теперь приходится во все вникать самому. Трудновато, но ничего! У меня толковые ребята. Вот и вымпел у нас «Лучший экипаж». Сейчас идет соревнование между летчиками, кому он достанется.

— А как ты думаешь, Яременко, Макаренко достойны быть в партии?

— Да! Мы уже с ними беседовали и готовили их. А в ближайшее время состоится партийное собрание по приему,

— Смотри, и про девушек не забывай. Хорошие комсомолки! Их тоже нужно готовить в партию. Лучшие люди нам в партии вот так нужны.

— Понятно, товарищ командир! Мы стремимся сделать все, чтобы лучше подготовиться к предстоящим боям.

И вот теперь пришел приказ о передаче самолетов другому полку, а личному составу предоставлялся в районе города Купянска заслуженный десятидневный отдых после ста шестнадцати дней, заполненных боевыми вылетами.

Хотя отдыхать долго не пришлось — всего две-три недели, но в условиях внефронтовой обстановки и уюта успевали «снять фронтовую нагрузку и подремонтировать нервишки».