Пятьдесят семь лет спустя

— Вот и подошли к концу Ваши «Записки», Владимир Петрович. Думаю, читателям будет интересно узнать, что же было дальше, как Вам пришла идея написать книгу и как Вы работали над ней.

— Хорошо, Сусанна Владимировна, если Вы так считаете, то я попробую очень коротко рассказать об этом. После расформирования нашей бригады 11 июля 1944 г. я был направлен в Минск в отдел кадров ЦК КП Белоруссии, где мне предложили работать на Минском станкостроительном заводе им. С. М. Кирова начальником литейного цеха. Он в первый же день войны был разрушен гитлеровской авиацией. Пришлось с оставшимися рабочими завода восстанавливать этот цех и одновременно готовить кадры для работы литейщиками в нем. В июне 1945 г. цех начал выдавать продукцию для народного хозяйства республики. Это был первый и единственный цех на всю Белоруссию.

В конце октября 1944 г. я был в командировке в Москве, по окончании которой получил отпуск на 3 дня и съездил в Егорьевск к Ире и в Дубровку к родителям. С Ирой мы поженились и уехали в Минск. В марте 1946 г. мы вернулись в г. Егорьевск, где я снова стал работать преподавателем специальных дисциплин в станкостроительном техникуме. В 1962 г. я успешно окончил заочный Машиностроительный институт (ВЗМИ), стал работать в нем старшим преподавателем. С Ирой мы прожили долгую жизнь в любви, дружбе и согласии. У нас родилось двое детей, [589] дочь Галя и сын Володя. К сожалению, вот уже четвертый год я один, в 1998 г. после тяжелой продолжительной болезни моя дорогая жена Ира ушла из жизни.

С 1964 г. в Толочине через каждые пять лет начались регулярные встречи партизан нашей бригады в День освобождения Белоруссии. В 1976 г. в Минске я познакомился с военным журналистом, полковником в отставке Огуем П. С., который случайно узнал, что я писал воспоминания о немецком антифашисте Франце Питче. Ему понравилось изложение этих воспоминаний, и он посоветовал мне написать книгу о партизанах бригады Гудкова. Вот с этого времени я и начал писать «Партизаны Бука».

Чтобы правдиво и документально написать ее, я связался с Гудковым Н. П., и мы договорились вдвоем писать все эпизоды боевых действий бригады. Николай Петрович регулярно, начиная с 3.09.1978 г., мне писал письма, одно за другим. И даже сам приехал ко мне в Егорьевск 22.03.1979 г., и мы с ним записали на магнитофон 16 его рассказов о действиях партизан бригады, которые послужили материалом для написания книги. Кроме того, я имел большую переписку и встречался с бывшими партизанами нашей бригады: начальником штаба Руколем Я. Ф., радистом Котовым Н. И., пом. комиссара Журавским И. И., врачами Курмаевым Б. С. и Слесаревым И. Г., партизанами Журавской М. И., Журавским А. И., Шафранским В. И., Красинским В. Г., Евсеенко Е. В., с комиссарами отрядов Голиковым А. Г. и Смирновым К. В., с разведчиком Михайлиным В. Г., пом. комбрига по следственным делам Захаревичем С. А., медсестрой Слесаревой Е. И. и др.

В августе 1986 г. я получил от горкома партии Егорьевска рекомендательное письмо на разрешение посещения в Минске Партархива в Институте истории партии при ЦК КПБ, где мне удалось получить [590] 19 страниц копий важнейших документов о боевой и политической деятельности партизан бригады Гудкова. (Фонд № 3500, опись № 4, коробок № 8, дело № 38, страницы 4–120.)

Использованы также некоторые рукописи, которые мне любезно предоставил автор книги «За родные хаты» Журавский Аркадий Иосифович. На основании многочисленных документов и воспоминаний партизан бригады Гудкова я и написал эту книгу.

А теперь, Сусанна Владимировна, Ваш черед. Расскажите, пожалуйста, поподробнее о вашей группе и о себе.

— Мне это непросто, Владимир Петрович. Ведь более 55 лет я хранила в своем сердце то, чего никогда не смогу забыть. Лишь в марте 2002 г. в телепередаче «Жди меня», пытаясь разыскать своего боевого товарища Бориса Буланова, пропавшего без вести, когда был с разведгруппой «Кросс» заброшен в Восточную Пруссию, я впервые раскрыла свою душу и сразу — многомиллионной аудитории. Так уж получилось... После этой передачи было много откликов. Встречающие меня на улице и в транспорте люди задают мне множество вопросов. И до сих пор мне приходится отвечать на них. Поэтому я позволю себе выполнить Вашу просьбу.

Наша группа состояла в основном из бывших разведчиков Дятьковской бригады и соседних с ней на Брянщине бригад. Командир ее, полковник Орлов Г. И., после соединения с армией был назначен начальником разведотдела штаба Западного фронта (впоследствии 3-го Белорусского). Вот он и стал комплектовать группы из известных ему людей. Командиром нашей группы стал капитан Тишевецкий, бывший начальник разведки соседней бригады. Только радисты и переводчик не были на Брянщине. Рудольф — поляк, служил в немецкой армии, еще в начале войны сдался в плен, все время работал в [591] штабе переводчиком и просил направить его к немцам в тыл. Наш командир согласился взять его и не пожалел об этом.

Выбросили нас в районе Сенно, несколько северо-восточнее заданного района. Все быстро собрались, только со мной произошла заминка: мой парашют зацепился за верхушки трех сосен, и я повисла: груз тянет меня вниз (рация с питанием — 24 кг), а стропы парашюта — вверх. Еле дотянувшись до финки за голенищем, я обрезала стропы и провалилась в снег, под которым была вода. Ребята вытащили меня оттуда, и очень скоро я смогла передать «Хозяину» о нашем «благополучном» приземлении, если не считать произошедшего со мной и того, что Костя разбил свою рацию. Все это, видимо, произошло потому, что бросали нас с очень малой высоты, не более 300 м. Как мы появились в бригаде Гудкова и чем занимались, Вы, Владимир Петрович, уже рассказали. Не повторяясь, я попробую несколько дополнить.

Чтобы взорвать железнодорожный эшелон под Толочином и вернуться на базу, ребятам пришлось преодолеть около 90 км, и не по прямой, наезженной дороге, а по сугробам, под которыми болото, в обход немецких гарнизонов. Кроме того, «...железная дорога хорошо охраняется: через каждый километр вышка, в ней 2 часовых, смена через три часа, для проверки пути включается прожектор, болото, примыкающее к дороге, заминировано», — доложил Рудольф своим товарищам, проведя разведку. Преодолев все это, мокрые, измученные, продрогшие ребята вернулись на базу и, не успев просохнуть, готовы были отправиться на новое задание. А Рудольф вообще не мог быть без дела. Сразу спросил командира: «Куда завтра ходить будем?» Узнав, что никуда, огорченный, лег спать, а на другой день с утра начал строить снежный городок во дворе. Все с удивлением смотрели, а командир спросил ребят: [592] «Почему не помогаете?» — «Не умеем», — ответили они. «Так заготавливайте материал», — подсказал он им. И к вечеру снежный городок был готов. Изумительное зрелище! А утром снова в путь.

Вот и сейчас они как будто стоят у меня перед глазами, особенно Хасан и Борис. Оба небольшого роста, Хасан — тихий, скромный, с неброской внешностью, но с железной волей парень. «Он смел, но разумен, понапрасну не рискует. У него удивительная интуиция», — говорил о нем командир. А Борис — непоседа, балагур, с пронзительными карими глазами, но, как и Хасан, всегда стремящийся туда, где опасней. У них не было никакой специальной подготовки, но, как истинные патриоты нашей Родины, они приближали день Победы, как могли.

К сожалению, рация Кости была разбита, и я работала одна. Командир никуда меня не брал и ни с кем не отпускал, боясь потерять радистку, а значит — и связь с центром. Мне было очень обидно, но он был непреклонен. Однажды он сделал запрос о своей семье, оставшейся в Киеве. Скоро пришел ответ, что его жена и сын погибли в Бабьем Яру. Это послужило толчком к нашему сближению.

Добавлю немного о боевой операции под Богушевском. Борис, Хасан и Рудольф готовы были туда идти, но Гудков обещал дать проводника только через день. Ребята были недовольны, так как кругом тает, скоро вообще невозможно будет туда добраться, тем более что расстояние в два раза больше, чем до Толочина. А может быть, эта задержка и к лучшему: во-первых, потому что встретили группу с двумя радистами и грузом, где оказалась рация для Кости, а также много боеприпасов и продовольствия; во-вторых, вернулись Николай, Виктор и Алексей из соседних бригад. Можно усилить группу, отправляющуюся на задание. Так и сделали. За старшего снова пошел Хасан. [593]

Ребят не было более двух недель. Но уже через день после взрыва разведка донесла, что вблизи станции Богушевская группа смельчаков, преодолев усиленную охрану, проволочное заграждение и ров, поверх льда заполненный водой, взорвала и сожгла железнодорожный состав: два паровоза, две цистерны с горючим, 18 вагонов с живой силой и техникой. Более двух суток гитлеровцы разбирали завалы. Довольные ребята принимали поздравления от встретившихся им партизан и сами поблагодарили их за помощь: они подорвали бронетранспортер, гнавшийся за нашими ребятами. Хасан искупался во рву, когда, подложив мину, скатился с насыпи, поэтому весь дрожал от холода. Рудольф предложил ему свое белье и офицерский мундир. Хасан никак не хотел брать его, но под натиском друзей согласился, зашел в кусты и переоделся. По-дружески подтрунивая над «фрицем», все пошли на базу бригады новых друзей. Там обсушились, отдохнули и отправились в обратный путь.

А мы с Костей в это время передавали «Хозяину» поступающие подробные сведения, необходимые штабу Западного фронта. Алексей отправил прибывшую группу и помог ей устроиться в одной из бригад в 30 км от нас. А наш командир, капитан Тишевецкий, с большим риском для жизни ходил на встречи с представителями частей РОА и до конца пребывания в тылу врага перетянул на сторону партизан более 400 солдат и офицеров.

По возвращении ребят был устроен праздничный обед, чтобы отметить успех под Богушевском и сообщение «Хозяина» о награждении участников Толочинской операции. Были приглашены Гудков с Леной и Агапоненко с Шурой. Все уже были в сборе, только Рудольф где-то пропал. Вскоре он появился с букетиком подснежников. «Хотель помагат празничний стол дэлат», — виновато сказал он. Первый тост [594] за Хасана, Бориса, Рудольфа, Виктора и Николая, которые в очень сложных условиях сумели справиться с задачей. Второй — за троих из них, награжденных за Толочинскую операцию. А когда стихло оживление за столом, Георгий преподнес всем маленький «сюрприз», заявив, что мы с ним окончательно и бесповоротно решили пожениться. И пояснил: «Раньше я не знал, что с моей семьей, а теперь знаю, ее давно нет, поэтому имею право связать свою жизнь с любимой». Все были поражены, так как всегда считали нас мужем и женой. Позже Борис мне сказал, что все они меня немножко любили, да боялись — командир все-таки. Застолье не затянулось, так как Гудков улетал в Москву, а Агапоненко спешил на боевую операцию.

Это был один из последних спокойных дней жизни не только для нашей группы, а, пожалуй, и для всей партизанской зоны. О том, что было дальше, вы знаете. Нам не удалось вырваться из окружения. Мы попали в плен и бежали около Минска, когда нас везли на железнодорожных платформах. Это оказалось несложно, так как немцам было не до нас, надо было самим спасаться. Тогда мы не знали, что 3-м Белорусским фронтом проводилась операция «Багратион», и многое нам было непонятно. Мы оказались на окраине Минска, надо было как-то выйти из него, миновав окопы. В городе была паника, пьяные немцы бродили по улицам и стреляли. Как мы вышли оттуда, я и сама не знаю. Через какой-то овраг, минуя окопы, мы вышли в поле и, пройдя его, остановились на опушке леса, чтобы осмотреться и подкрепиться: ребята стащили на товарной станции по ящику шоколада и коньяка. Только мы устроились, как нас окружили конники и кричат: «Руки вверх!» Георгий встал, ответил им крепким матом, и очень скоро все успокоились. Мы рассказали им свою печальную [595] историю, угостили коньяком и шоколадом и отправились в расположение их отряда.

Отойдя от Минска около 30 км, мы увидели зарево над ним. Затем услышали шум движущихся танков, вскоре увидели их и встретились с танкистами. Это были наши, калининские парни.

Так мы соединились с армией. Нам совершенно не было понятно, куда делись немцы, так как не было упорядоченного их отступления, сразу пришли наши танки. Потом нам объяснили, что немцы разбежались кто куда, поменявшись ролями с нашими партизанами.

Потом мы поехали в Смоленск, надеясь застать разведотдел, но его там уже не было. Тогда, оформив наш брак, мой муж через 208-й запасной полк демобилизовал меня по беременности и отправил к своим родителям в Киев, надеясь приехать в отпуск. Но так и не приехал. Я устроилась работать на радиостанцию Днепровского управления речного пароходства и скоро стала замечать постоянное наблюдение за мной, но не придала этому значения. Никаких известий от мужа не было. Я написала письмо полковнику Орлову и получила извещение, что Георгий пропал без вести, и записку Орлова, в которой он советовал мне устраивать свою жизнь, называя меня, как всегда, «деткой».

На работе я видела, как относились к тем, кто при немцах оставался в Киеве и работал на этой же радиостанции. И постепенно я стала понимать, почему мне не доверяют. Я ведь не скрывала, что 8 суток была в плену. Дежурила я на радиостанции сутки, а трое дома. Когда же я почувствовала за собой слежку и не на работе, мне стало так обидно, что захотелось поиздеваться над «хвостом», уйти от него. Так однажды я заехала на Куреневку (окраина Киева), а там был частный сектор, узкие улочки и переулки. Я свернула в один из них, шириной примерно 5 метров [596] между заборами, а впереди навстречу дед гонит трех больших рогатых коров. Я испугалась, прижалась к забору и не знаю, что делать: и назад не хочу идти — там «хвост», и вперед — боюсь. А дед прогнал мимо меня коров и говорит: «Доченька, людей надо бояться». Я запомнила это на всю жизнь. Примерно через год слежка прекратилась: видимо, убедились, что я никакой угрозы не представляю. Но в душу наплевали.

Жизнь складывалась очень сложно: и с работой, и с семьей мужа. А летом 1945 г. умерла моя мама. Мне пришлось поехать с сыном в Калязин и забрать младшую сестру. Я работала, жили очень трудно. В конце 1947 г. мы решили уехать в Калязин. Но когда все было готово к отъезду, появились слухи, что Георгий сидит по статье 58а — измена Родине. Что я тогда пережила, трудно выразить словами. Во-первых, я не могла в это поверить, во-вторых, я оказалась в безвыходном положении: и в Калязин не могу поехать, и в Киеве не могу остаться, так как снова прописаться было невозможно.

Началась такая полоса в моей жизни, о которой не хочется вспоминать. Скажу только, что выходом из создавшегося положения стали курсы массовиков в Киеве, куда я попала в 1948 г., пройдя через большой конкурс, и по окончании которых работала в здравницах Украины. Осенью 1953 г. я вышла замуж за ученого-археолога Канивца Вячеслава Ильича. С ним я прожила 12 лет, активно участвовала в его работе, закончила вуз и стала математиком. Сначала мы жили в Махачкале, где он возглавлял археологическую экспедицию, потом поехали в Сыктывкар, где он, как и в Махачкале, работал в филиале АН СССР. Но у нас не было детей, он это очень болезненно переживал, и мы решили расстаться. Осенью 1965 г., узнав, что Ингинскому индустриальному техникуму нужен математик, я уехала в Ингу. [597]

Он в это время был в Ленинграде. Мы оставались друзьями до конца его жизни. В 1972 г. он погиб в экспедиции.

Оставшись одна, я почувствовала, что мне не хватает творческой работы и того жизненного ритма, в котором я находилась эти 12 лет. А тут приехал мой коллега, Сухарев Леонид Алексеевич с семинара по новым методам обучения и привез мне программированное пособие по теоретической механике. «Беритесь, — говорит он, — пишите по математике, у Вас получится». С его легкой руки я взялась за дело и написала «Дифференциальные уравнения» — программированное пособие для техникумов, которое было издано в Сыктывкаре. Затем приступила к подготовке материалов для пособия «Элементы дифференциального исчисления». А перед Новым, 1969 г. я вышла замуж за инженера, ленинградца, Добрыш Михаила Семеновича, и в конце 1970 г. мы переехали в Йошкар-Олу, где я прошла по конкурсу на кафедру высшей математики Марийского политехнического института. Там я закончила начатую книгу, и она вышла в Москве, в издательстве «Высшая школа». Затем написала еще несколько программированных пособий для вузов. Это были лучшие годы моей жизни. В институте я выросла от ассистента до доцента, делала интересную работу и других втягивала в нее, ведя общеинститутскую научно-исследовательскую тему «Эффективность комплексного применения технических средств обучения в учебном процессе», которой занимались 46 кафедр.

Однажды в газете «Марийская правда» я прочитала статью бывшего разведчика Чугунова Федора Ивановича, где упоминается «Хозяин» — полковник Орлов. Я сразу написала ему в Звенигово, где он был секретарем райкома партии. В первый же приезд в Йошкар-Олу, в обком, он зашел к нам. Во время войны мы не встречались, так как были в разных [598] разведгруппах, хотя и в разведотделе одного фронта. Мы подружились семьями, многие праздники встречали вместе. А когда я поехала в командировку в Москву, он попросил зайти к одному писателю и передать некоторые материалы. К сожалению, не помню фамилии писателя, но он мне сказал после знакомства, что у меня один Орлов, он живет в Новосибирске, и дал его адрес, а у Чугунова — другой, он живет в Москве. Вернувшись домой, я написала письмо Орлову в Новосибирск, он мне сразу же ответил, и я показала Федору Ивановичу, который уже переехал в Йошкар-Олу, это письмо. Прочитав, он сказал: «Не знаю, или это Ваш Орлов, но то, что мой, так это точно». В подтверждение он показал мне справку с подписью Орлова, такой же, как в письме. К сожалению, Федора Ивановича уже нет в живых.

У нас с Орловым Г. И. завязалась регулярная переписка, он сообщил мне адрес Хасана и подсказал, где искать бывшего командира группы. А когда я ездила в командировку в Новосибирск, то была у него дома. Мы многое вспомнили. От него я узнала, что Хасан на самом деле — Хасанов Мингали Мингазович, Борис — Буланов Афанасий Иванович, а «Хозяин» — вовсе не полковник Орлов, а генерал, старший по должности. Мы не могли тогда этого знать, и это не наша вина — такова специфика нашей работы. О Борисе он рассказал забавную историю. Когда, будучи на Брянщине, полковник Орлов стал представлять своих разведчиков к наградам, то в списках бригады не оказалось Бориса Буланова, но был Афанасий. Орлов вызвал его и спросил, так ли это. Тогда Борис признал, что он действительно Афанасий, но не хочет, чтоб об этом кто-нибудь знал, так как с детства его дразнили «Афоня».

С Хасаном мы переписываемся и встречаемся с 1974 г., и почти ежегодно, начиная с 1986 г., я у него бываю. Еще в первую встречу он рассказал, что по [599] прибытии в штаб после выхода из вражеского тыла их с Борисом, Виктором и Николаем направили сначала в Литву, а потом в Восточную Пруссию с группой «Кросс». К сожалению, там они потеряли Бориса. Были разные слухи: кто говорит, что его сразу схватили при приземлении, потом замучили и расстреляли, не выдавив из него ни единого слова; кто говорит, что видели его среди пленных, угоняемых на Запад. А три года назад я встретилась с бывшей радисткой группы «Кросс» Катей Усановой. Она мне сказала, что сотрудник разведотдела Кругляк говорил ей, что видели Бориса совсем недавно. Я сразу обратилась на передачу «Жди меня». 26 февраля 2002 г. состоялась запись этой передачи с моим участием.

Я долго искала бывшего командира группы (моего первого мужа). Мне это удалось в 70-е годы. Мы переписывались, а когда я ездила в командировку в Омск, то по окончании конференции съездила на станцию Яя, где он жил и работал бригадиром на лесосплаве. Это была необыкновенная встреча, и радостная, и очень тяжелая. За сутки, что я была там, нам надо было успеть рассказать друг другу о пережитом за эти более чем 30 лет. Оказывается, когда он отправил меня в Киев, то встретил майора из разведотдела, который заявил ему, что большевики в плен не сдаются. Произошла крупная ссора, и майор арестовал Георгия. Потом его «тройка» судила. Приговор: 8 лет лишения свободы за измену Родине и невыполнение задания. Это фактически означает: за 8 суток плена и за то, что не взорвали мост под Богушевском, чего требовал «Хозяин». Но ведь это пытались сделать подрывники многих партизанских бригад, и никому не удалось даже близко подойти к этому мосту. Перед самой блокадой Борис, Хасан, Виктор и Николай снова были туда направлены, но не успели до него дойти, как встретились с нашим [600] танковым десантом и раньше нас оказались на Большой земле. А этот мост очень даже пригодился нашим наступающим войскам. Но Георгий буквально пропал на долгие годы. Вот так была искалечена жизнь многих людей. Когда он провожал меня, то, стоя напротив окна вагона, горько, молча плакал, как будто чувствовал, что больше мы не встретимся. Я кое-как держалась, но когда поезд пошел, забралась на полку и тоже молча ревела до самого Омска. Мы переписывались до конца его жизни. В 1981 г. он умер от аппендицита. Как сообщила мне его жена Валентина Николаевна, весь поселок провожал его в последний путь, говорили много теплых слов, но он их уже не слышал.

В декабре 1984 г. мы переехали в Подмосковье. Надо было устраивать моего внука, инвалида с детства, глухонемого, с органическим поражением ЦНС, в специализированный садик в Москве. Начались новые хождения по мукам, но о них я не буду рассказывать. Скажу только, что жил он у нас с марта 1983 г. по конец 1999 г. И, несмотря на трудности, я всегда находила и нахожу до сих пор возможность побывать в Йошкар-Оле у своих друзей, коллег по работе. Меня тянет туда, как магнитом. Там я чувствую себя именинницей, радостно возбужденной и возвращаюсь домой с чувством, что не зря прожита жизнь. На поездку с заездом к Хасану в Арск (Татарстан) уходит 5 суток, а полученного заряда хватает на целый год.

Надеюсь, Вы меня поймете и не будете судить так строго. Я вовсе не хотела хвалиться своими успехами, всегда молча старалась быть полезной, занимала активную жизненную позицию, всегда была полна всяких идей и стремилась претворять их в жизнь. Пусть я не совершала никаких подвигов, но всегда добросовестно выполняла свой долг и делала все возможное и невозможное, чтобы выполнить его как [601] можно лучше. И никак не могу понять, за что же мне такая судьба...

Чтобы не кончать на такой грустной ноте, признаюсь Вам, что всякие дерзкие идеи посещают меня и сейчас, в мои почти 79 лет. Когда я говорила мужу: «У меня идея», он говорил: «Подожди, я сяду, а лучше лягу». Вот так, Владимир Петрович.

— Да, Сусанна Владимировна, мне осталось только пожелать Вам, чтоб эти дерзкие идеи никогда не покидали Вас!

* * *

В заключение внесу уточнение: Н. А. Агапоненко учился в Краснодарском сельхозтехникуме. Буду рад, если это поможет разыскать детдом. Он достоин, чтобы о нем узнали, гордились им и помнили его.