Штурм Кенигсберга

После завершения Шяуляйско-Мемельской операции главные силы 1-го Прибалтийского фронта продолжали боевые действия против зажатой в курляндском котле фашистской группы армий «Север». Борьба здесь приняла позиционный характер и закончилась пленением этой группировки только шесть месяцев спустя, в мае 1945 года.

В то время как главные силы фронта вели бои с курляндской группировкой, 4-я ударная и 2-я гвардейская армии очистили от противника побережье Балтики севернее и южнее Клайпеды. Однако сам этот портовый город 4-я ударная армия взяла штурмом лишь 28 января 1945 года. Остатки разгромленного вражеского гарнизона бежали по морской косе Нерунг в Восточную Пруссию.

2-я гвардейская армия, выйдя с севера на подступы к Восточной Пруссии, к Неману, перешла к обороне на тильзитском направлении.

Таким образом, в конце 1944 — начале 1945 года войска 1-го Прибалтийского фронта в силу сложившейся боевой обстановки были вынуждены действовать по трем резко расходящимся операционным направлениям. Поэтому по решению Ставки наши армии левого крыла — 2-я гвардейская, а затем и 43-я — были переданы в подчинение командующего 3-м Белорусским фронтом генерала И. Д. Черняховского, войска которого вышли к границам Восточной Пруссии с северо-запада и запада.

В начале февраля положение немецко-фашистской группы армий «Центр», оборонявшей Восточную Пруссию, стало критическим.

Сухопутные коммуникации между Восточной и Западной Пруссией были перерезаны севернее Эльбинга, а вся вражеская группировка в Восточной Пруссии прижата к Балтийскому морю в районе Кенигсберга и расчленена. Так в этом районе образовалось три вражеских группировки. Одна из них — самая крупная — юго-западнее Кенигсберга, в укрепленном районе Хейльсберг. Здесь оборонялось до 20 дивизий. Другая группировка — северо-западнее Кенигсберга, на Земландском полуострове, насчитывала до пяти дивизий. Наконец, третья — в самом Кенигсберге и на подступах к нему — имела в своем составе [345] до пяти дивизий и целый ряд отдельных частей, общей численностью около 140 тысяч человек.

По решению Ставки ликвидация хейльсбергской группировки была поручена 3-му Белорусскому фронту, а уничтожение земландской группировки и овладение Кенигсбергом — 1-му Прибалтийскому фронту генерала И. X. Баграмяна. В первой декаде февраля штаб и управления нашего фронта перебазировались из Курляндии в Восточную Пруссию, под Кенигсберг. Из состава 3-го Белорусского фронта нам для решения поставленной задачи были переданы 11-я гвардейская армия генерала К. Н. Галицкого, 43-я армия генерала А. П. Белобородова, 39-я армия генерала И. И. Людникова, а также 1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова и другие средства усиления. Все эти войсковые объединения, соединения и части в предшествующих боях понесли весьма значительные потери. Ближайшие события показали, что имевшихся в распоряжении фронта сил недостаточно для выполнения такой трудной задачи, как разгром противника на Земландском полуострове и штурм крепости Кенигсберг.

Уже 19 февраля гитлеровцы нанесли два встречных контрудара — один с Земландского полуострова, другой из крепости. Цель контрударов — восстановить сухопутную связь между земландской и кенигсбергской группировками. Напряженнейшие бои завязались в полосе 39-й армии И. И. Людникова. Ценой больших потерь гитлеровцам удалось пробить коридор вдоль побережья залива Фришес-Хафф, от Земландского полуострова к Кенигсбергу. Одновременно танки и пехота противника атаковали части 43-й армии.

Здесь оборона наших войск проходила по гряде возвышенностей, из которых выделялась высота с отметкой 111,0. Она господствовала над этой, в общем-то низменно» местностью. На высоте была построена тридцатиметровая гранитная вышка с площадкой у шпиля. Внутри вышки к площадке вела каменная лестница. Снаружи, на одной из стен, была прикреплена бронзовая доска с барельефом Бисмарка. Массивная, серая, мрачная, эта вышка олицетворяла собой воинствующий дух прусского милитаризма.

На «высоте Бисмарка», как ее называли, оборудовал свой командный пункт командарм 43 генерал А. П. Белобородов и наблюдательный пункт — командующий артиллерией армии генерал Е. В. Щеглов, тот самый [346] Евгений Щеглов, с которым мы вместе тридцать лет назад учились в Константиновском артиллерийском училище.

На рассвете 19 февраля противник внезапно открыл сильнейший артиллерийско-минометный огонь по переднему краю и огневым позициям артиллерии 43-й армии. Артподготовка продолжалась сорок минут, затем двинулись в атаку танки и пехота гитлеровцев.

По первому же докладу, который я получил от Щеглова с «высоты Бисмарка», стало ясно, что положение на фронте 43-й армии создалось сложное. Дело в том, что мы тоже готовились к наступлению: артиллерия была уже сгруппирована на участках предстоящего прорыва, огневые позиции многих артполков оборудованы так, чтобы сопровождать свою пехоту в наступлении. Гряда высот, расположенная впереди, не позволяла орудиям с настильной траекторией полета снаряда вести огонь по близким целям. Поэтому противник, внезапно перешедший в наступление и приблизившийся к нашему переднему краю, оказался в «мертвой зоне», недоступной для нашего артогня. Конечно, на первый взгляд следовало бы тотчас оттянуть артиллерию назад, о чем и просили Щеглова командиры артполков. Однако Евгений Владимирович принял другое решение, по-моему, единственно правильное в создавшейся обстановке. Он приказал тем командирам, чьи орудия не могли вести огонь с закрытых огневых позиций, переместиться вперед, на гребни высот, на прямую наводку. Это решение было правильным еще и потому, что отвод артиллерии в тыл, подальше от переднего края, в момент, когда противник предпринял сильную и неожиданную атаку, мог оказать отрицательное психологическое воздействие на нашу пехоту.

Первыми на «высоту Бисмарка» выехали тракторы с 122-мм тяжелыми пушками дивизиона майора И. С. Кулиша. Развернув на гребне свои двенадцать орудии, Кулиш открыл огонь прямой наводкой, круша фашистские танки. Атака противника была отбита, появилась возможность отвести артиллерию на закрытые огневые позиции.

Докладывая мне об этом уже вечером, Евгений Владимирович добавил, что, хотя противник остановлен, положение на фронте 43-й армии осталось напряженным. Просил помочь противотанковой артиллерией. Много я дать [347] ему не мог, так как почти весь мой резерв был направлен в помощь 39-й армии, где фашисты, нанося встречные удары из Кенигсберга и с Земландского полуострова, стремились соединить две группировки в одну. Единственное, что оставалось у меня под руками, — это артиллерийская противотанковая бригада. Ее я и направил к Щеглову.

Один из полков бригады находился далеко на отлете. Чтобы своевременно, к рассвету, вывести его в назначенный район, нужно было направить в полк офицера, хорошо ориентирующегося на местности.

Я послал в полк офицера из оперативного отдела штаба гвардейских минометных частей фронта майора А, И. Суетина. Александр Иванович был опытный фронтовик, всю войну провел в 22-м отдельном Краснознаменном гвардейском минометном полку. Вырос от командира взвода до начальника штаба полка. Когда штабу гвардейских минометных частей фронта потребовался офицер-оператор, мы с моим заместителем по гвардейским минометным частям фронта генералом Ю. П. Бажановым, посоветовавшись, остановились на кандидатуре Суетина. Первое время Александр Иванович не мог акклиматизироваться в штабе и все просился обратно в полк, на передовую. Но скоро, вникнув в ту сложную и необходимую работу, которой занимается штаб, стал одним из лучших офицеров-операторов. Мы часто давали ему поручения, требовавшие особой собранности, энергии, хорошего оперативного мышления. И он всегда отлично с ними справлялся. Так было и на этот раз. Майор Суетин, несмотря на пургу и обледеневшие дороги, быстро вывел истребительно-противотанковый полк в угрожаемый район. К рассвету вся бригада была в сборе и командующий артиллерией 43-й армии генерал Е. В. Щеглов мог использовать ее для отражения танковых атак противника.

С утра бой вспыхнул с новой силой. Щеглов направил противотанкистов на стык 43-й и 39-й армий. Артиллеристы действовали слаженно, уверенно, и Щеглов неоднократно докладывал мне по телефону об их отличной боевой работе. Уже поздним вечером, в одиннадцатом часу, я услышал огромной силы взрыв. После этого артиллерийская канонада в полосе 43-й армии стала стихать. Щеглов доложил, что противник отброшен, положение [348] восстановлено. На следующий день я узнал подробности боя за высоту 111,0.

Весь день за нее шли ожесточеннейшие схватки. Противник пытался овладеть «высотой Бисмарка», господствующей над расположением советских войск. Поэтому, когда фашистам удалось выйти к подножию высоты, наши саперы заминировали вышку. К вечеру, после некоторого затишья, гитлеровская пехота и танки вновь атаковали высоту. До полка пехоты медленно, но упорно продвигалось к вышке с севера, еще батальон прорвался на западные скаты высоты. Щеглов по приказу командарма отвел с высоты артиллерию, и в 22.30, в момент, когда противник вышел в район вышки, она была взорвана. Немедленно последовала контратака нашей пехоты, высота 111,0 была опять взята, части гитлеровцев в беспорядке отступили на исходные позиции.

После этих боев в полосе 39-й и 43-й армий на фронте наступило затишье. Еще 18 февраля мы получили печальное известие из штаба 3-го Белорусского фронта. Командующий фронтом дважды Герой Советского Союза генерал армии И. Д. Черняховский был смертельно ранен осколком снаряда в районе города Мельзак. Это была тяжелая утрата. Иван Данилович пользовался в войсках огромной популярностью. Личная храбрость Черняховского, которая поражала даже старых солдат еще в трудное лето сорок первого года, впоследствии приумножилась его полководческим талантом. Он провел ряд блестящих операций. От командира дивизии до командующего фронтом — таков был путь, пройденный Черняховским за годы Великой Отечественной войны. Для меня его смерть была и личной тяжелой потерей. Я помнил Ивана Даниловича еще совсем молодым артиллерийским командиром — по довоенным временам. Осенью сорок первого года он пришел в нашу 27-ю армию уже командиром 28-й танковой дивизии, с которой до этого прошел долгий и трудный путь от приграничных сражений в Прибалтике до озера Селигер, до осташковского рубежа. Веселый, обаятельный, отважный, идущий в передовой цепи атакующего полка на деревню Осинушка сквозь дымные разрывы мин и снарядов, — таким навек запечатлелся в моей памяти Иван Данилович Черняховский.

После гибели Черняховского командующим войсками 3-го Белорусского фронта был назначен Маршал Советского [349] Союза Александр Михайлович Василевский. Все войска, действовавшие в Восточной Пруссии, были объединены под его командованием. 24 февраля 1-й Прибалтийский фронт был упразднен, а его управление и войска, переименованные в Земландскую группу войск, включались в состав 3-го Белорусского фронта. Оставаясь командующим Земландской группой войск, генерал армии И. X. Баграмян назначается заместителем командующего фронтом Маршала Советского Союза А. М. Василевского.

Операцию по окончательному разгрому восточно-прусской группировки противника было решено проводить в такой последовательности: в первую очередь ликвидировать фашистские войска, оборонявшиеся в Хейльсбергском укрепленном районе, затем — овладеть Кенигсбергом, и наконец — уничтожить вражеские войска, опиравшиеся на укрепления Земландского полуострова.

Вторая и третья части этой общей задачи, то есть штурм Кенигсберга и разгром фашистов на Земланде, поручались Земландской группе войск. Наш штаб (бывший штаб 1-го Прибалтийского фронта) в полном составе, все начальники родов войск и служб со своими аппаратами тотчас приступили к подготовительной работе в соответствии с поставленной нам боевой задачей.

К концу марта первая часть поставленной перед войсками 3-го Белорусского фронта задачи была выполнена — под ударами советских армий хейльсбергская группировка противника прекратила свое существование. Освободившиеся соединения перебрасывались в Земландскую группу войск. В марте прибыли 2-я гвардейская армия генерала П. Г. Чанчибадзе, 50-я армия генерала Ф. П. Озерова, 5-я армия генерала Н. И. Крылова; 1-я воздушная армия генерала Т. Т. Хрюкина и 3-я воздушная армия генерала Н. Ф. Папивина (всего — 2500 самолетов); много артиллерии большой и особой мощности, а также другие средства усиления. Таким образом, в распоряжении командующего Земландской группой войск генерала И. X. Баграмяна имелось уже шесть общевойсковых армий (считая 39, 43 и 11-ю гвардейскую). Эти армии охватывали внешний обвод кенигсбергских укреплений с севера на восток и далее на юг, а северо-западнее Кенигсберга правое крыло нашей группы войск глубоко вклинилось в полуостров Земланд. Напомню, [350] что еще в феврале противнику удалось пробить довольно широкий коридор с этого полуострова к Кенигсбергу.

Поскольку сроки для подготовки операции нам отвели весьма сжатые, а войска еще не закончили перегруппировку, было решено немедленно развернуть все имеющиеся средства разведки, чтобы заранее вскрыть систему обороны противника и на Земландском полуострове, а особенно — в крепости Кенигсберг.

История Кенигсберга, как форпоста прусского милитаризма, как опорного пункта, из которого совершались разбойничьи походы, имевшие целью покорение соседних славянских народов и народов Прибалтики, восходит к временам раннего средневековья. Шли годы и столетия, менялись формы и лозунги, которыми прусское юнкерство маскировало свои хищнические планы, но суть дела оставалась прежней. Восточная Пруссия вообще и Кенигсберг, как ее центр, в частности существовали в качестве военного плацдарма, постоянно угрожавшего свободе и независимости соседних стран.

Не раз воинственные намерения пруссачества, его завоевательные походы терпели крах. Но уроки истории не пошли впрок. И в сорок первом году, готовясь к блицкригу, к «молниеносной войне» с Советским Союзом, отсюда ринулась на советскую Прибалтику группа армий «Север». Теперь, в сорок пятом, час расплаты наступил. Мы пришли в Восточную Пруссию, под стены Кенигсберга. Дни этой мрачной цитадели были уже сочтены.

Строительство основных сооружений крепости Кенигсберг в том виде, в каком они предстали перед нами, было закончено более сорока лет назад, в конце прошлого века. В 1938 году гитлеровцы приступили к модернизации крепости, к постройке бетонных дотов, к установке стальных колпаков на фортах. Работы эти стали особенно интенсивными во втором периоде Великой Отечественной войны, когда советские войска, захватив стратегическую инициативу, перешли в наступление и приблизились к границам Восточной Пруссии. На подступах к крепости было создано глубокое, насыщенное инженерными сооружениями и разного рода заграждениями предполье, превратившее Кенигсберг в мощный современный укрепленный район. [351]

Помимо общевойсковой разведки для вскрытия системы обороны противника в районе Кенигсберга были привлечены все фронтовые артиллерийско-разведывательные части, в том числе три отдельных корректировочно-разведывательных авиаполка: 206-й полковника П. А. Феоктистова, 117-й майора В. Г. Корозеева и 151-й полковника Ю. М. Золочевского; три отдельных разведывательных артиллерийских дивизиона: 7-й майора А. А. Сорокина, 25-й гвардейский майора Я. В. Езрубельского и 803-й подполковника Марьина; два воздухоплавательных дивизиона аэростатов наблюдения: 2-й майора А. И. Выборного и 8-й подполковника Н. Н. Басалаева. Разумеется, развернулась и вся войсковая артиллерийская разведка, то есть разведывательные средства всех артиллерийских полков, бригад и дивизий.

Наша авиация произвела десять раз полную аэрофотосъемку всей системы обороны и постоянно следила за малейшими в ней изменениями. На отдельных участках проводились разведка боем и разведывательные поиски для захвата пленных. Еще до начала штурма было захвачено в плен около 300 солдат и офицеров противника. Их показания помогли нам уточнить группировки фашистской артиллерии, кочующие батареи и орудия, ложные и временные огневые позиции артиллерии и другие огневые средства обороны.

Всеми видами разведки было установлено, что основу Кенигсбергского укрепленного района составляют три оборонительные позиции.

Первая из них — внешний обвод — проходила в 7–8 километрах от города и опиралась на пятнадцать крепостных фортов, между которыми тянулись в несколько линий траншеи полного профиля. Подступы к первой позиции прикрывались широким и глубоким противотанковым рвом, эскарпами, противотанковыми надолбами, минными полями и густой сетью проволочных заграждений.

Вторая позиция опоясывала город по окраинам и включала в себя множество прочных оборонительных сооружений, также с траншеями и разного рода заграждениями.

Третья позиция — внутренний обвод — охватывала центр города с крепостной цитаделью и состояла из бастионов и равелинов в три-четыре боевых этажа. Эти крепостные сооружения соединялись рвом, наполненным [352] водой. Промежутки между фортами, бастионами и равелинами прикрывались долговременными огневыми точками — дотами. Кроме того, в самом городе было около 200 опорных пунктов, созданных в зданиях с толстыми каменными стенами, частично усиленных бетонным покрытием. Опорные пункты дополнялись множеством прочных баррикад, перекрывавших улицы и площади города.

Каждый форт занимал площадь от 7 до 10 гектаров, имел форму пятиугольника. Боевое покрытие форта составляла кирпичная кладка трех-четырехметровой толщины. Она защищала гарнизон форта от прямых попаданий 280-мм и 305-мм снарядов. Толстая земляная подушка с растущими на ней деревьями и кустарником прикрывала сверху все это сооружение. Форт окружал ров с водой шириной до 15 метров и глубиной до 5 метров.

Каждый форт имел подземную казарму на 400–500 бойцов, а еще ниже, на глубине до 15 метров, находились склады боеприпасов и продовольствия и ходы сообщения между отдельными частями форта. В казематах поорудийио размещались постоянные батареи. Для ведения огня на дальние дистанции они выдвигались на поверхность форта. Доты имели покрытие в 1,5–2 метра железобетона. Дотов и дзотов нашей разведкой было выявлено свыше 90, артиллерийских и минометных батарей — 118, отдельных противотанковых орудий — 65, наблюдательных пунктов — 118. В то же время анализ разведывательных данных показал, что форты крепости Кенигсберг имели целый ряд недостатков, которые мы и должны были использовать при штурме. Главные из этих недостатков: 1. Низкое расположение амбразур позволяло гарнизону вести огонь лишь по ближним целям. Для стрельбы по дальним целям огневые средства надо было выносить на поверхность форта, где они попадали под огонь нашей артиллерии. 2. Форты имели один тыльный вход. Поэтому заваливание его огнем тяжелой артиллерии или подрыв саперами приводили к полной изоляции гарнизона форта.

По распоряжению генерала Баграмяна штаб Земландской группы войск изготовил крупномасштабный, площадью около 40 квадратных метров, макет города и крепости Кенигсберг. На макете была точно воспроизведена вся система обороны противника — форты, доты, дзоты и другие прочные сооружения, артиллерийские позиции [353] и т. п., вплоть до отдельных пулеметных точек, окопанных танков, приспособленных к обороне зданий и баррикад на улицах города. Макет был электрифицирован, световая сигнализация наглядно демонстрировала огневые средства укрепленного района, их взаимодействие.

На макете были проведены занятия со всем командным составом частей и соединений, готовившихся участвовать в штурме. Кроме того, каждый командир был обеспечен подробной разведывательной схемой в объеме предстоящих ему боевых задач.

30 марта командующий Земландской группой войск генерал Баграмян подписал директиву с планом Кенигсбергской операции. Срок готовности войск к наступлению — 5 апреля. Непосредственно для штурма Кенигсберга привлекались три армии: 43-я генерала А. П. Белобородова, 50-я генерала Ф. П. Озерова, 11-я гвардейская генерала К. Н. Галицкого. Главный удар по Кенигсбергу с северо-запада и севера наносили 43-я и 50-я армии, с юга — 11-я гвардейская армия. На этих участках была сосредоточена основная масса нашей артиллерии — более 5 тысяч орудий и минометов. Армии правого крыла фронта, развернутые против группировки гитлеровцев на Земландском полуострове, — 2-я гвардейская генерала П. Г. Чанчибадзе, 5-я генерала Н. И. Крылова и 39-я генерала И. И. Людникова — наносили вспомогательные удары с целью сковать и отсечь от Кенигсберга силы гитлеровцев на Земландском полуострове. В этих армиях насчитывалось около 2 тысяч орудий и минометов.

По решению Ставки Верховного Главнокомандования нам придавалась артиллерия большой и особой мощности — восемь отдельных дивизионов, по три батареи каждый. Они были развернуты на участках главного удара: в полосе 11-й гвардейской армии — 330-й дивизион полковника С. Д. Кручинина, 316-й майора Н. И. Штефана, 328-й майора А. А. Катунина, 329-й подполковника И. С. Торпинского; в полосе 43-й армии — 245-й дивизион подполковника С. С. Мальцева и 75-й дивизион капитана П. С. Чубакова; в полосе 50-й армии — 226-й дивизион подполковника А. В. Осипчука и 105-й дивизион капитана П. И. Кобзаренко.

Относительно артиллерии особой мощности — 280-мм и 305-мм орудий, ее общего предназначения и боевого применения надо, пожалуй, дать некоторые пояснения. Дело [354] в том, что в ходе Великой Отечественной войны эта артиллерия, калибры которой можно приравнять к главным калибрам линейных кораблей и тяжелых крейсеров, не находила себе конкретного применения. Поэтому она находилась в глубоком тылу. Только сейчас, под Кенигсбергом, встретились нам особо прочные крепостные сооружения, то есть те цели, для которых и предназначались эти мощные орудия.

Я уже писал, что еще в 1937 году в лагерях Московского военного округа было проведено учение по боевому использованию артиллерии особой и большой мощности. По указанию Маршала Советского Союза С. М. Буденного на полигоне были построены доты с покрытием разной толщины из бетона различных марок. Опытные боевые стрельбы, в которых мне довелось участвовать, позволили сделать следующие выводы:

1. Разрушить дот орудиями большой мощности (203-мм) навесной стрельбой по горизонтальному (верхнему) его покрытию удавалось только тогда, когда угол падения снаряда был близким к 90 градусам, т. е. к прямому углу. Если же угол был меньше, пробоин не получалось, а иногда бетонобойные снаряды просто рикошетировали, отскакивали, не разорвавшись на доте. Следовательно, чтобы добиться должного эффекта и разрушить дот, необходимо вести стрельбу на дополнительных углах возвышения. Короче говоря, при такой стрельбе главное — это нужный угол падения снаряда. В зависимости от него выбирается и угол возвышения, определяющий дальность стрельбы.

2. Разрушить дот настильной стрельбой по вертикальной его стенке также удавалось лишь в том случае, если снаряд ударял в эту стенку под углом, близким к 90 градусам. Следовательно, по вертикальным стенкам прочных крепостных сооружений орудия большой мощности должны вести огонь преимущественно прямой наводкой, на дальностях до двух километров.

Таким образом, в обоих случаях — и при навесной и при настильной стрельбе — командир должен сперва получить конкретную цель для разрушения, а уже потом выбирать позиции для своих орудий. Все это, естественно, усложняло боевое применение артиллерии большой мощности. [355]

Не меньшие трудности вставали и перед артиллерией особой мощности (280–305-мм), для которой требовалось также попадание снарядов под углом, близким к 90 градусам.

Под Кенигсбергом мы были вынуждены придвинуть эту артиллерию близко к переднему краю. Огневые позиции оборудовались часто на открытой местности по ночам. Орудия ставились в очень глубокие окопы, тщательно маскировались, чтобы противник не обнаружил их заранее. Это была чрезвычайно трудоемкая работа, но артиллеристы, помня старую поговорку о том, что «пот артиллериста сберегает кровь пехоты», справились со всеми задачами и своевременно вывели свои грозные орудия на огневые позиции. К позициям тяжелой артиллерии были проложены тщательно замаскированные узкоколейные железнодорожные пути. По ним подвозились снаряды, заряды, различные принадлежности и механизмы. Все это — громоздкое, тяжеловесное. Один снаряд для 305-мм орудия весит более 400 килограммов, в ствол он загоняется особым механизмом. Солдаты, обслуживающие такие орудия, подбирались рослые, сильные — настоящие богатыри.

Кроме этих восьми дивизионов особой мощности к нам в марте прибыло большое количество артиллерии резерва Верховного Главнокомандования: 5-й артиллерийский корпус прорыва генерала Л. Н. Алексеева в составе 2-й артиллерийской дивизии прорыва генерала Н. А. Яковлева, 3-й артиллерийской дивизии прорыва генерала С. Е. Попова и 7-й гвардейской минометной дивизии генерала К. Р. Карсанова; две отдельные артиллерийские дивизии прорыва — 10-я полковника А. С. Струева и 15-я генерала А. А. Корочкина. В группировку артиллерии вошли также 4-я пушечная дивизия генерала А. А. Кузнецова и 2-я гвардейская минометная дивизия генерала М. Н. Богдана, восемь истребительно-противотанковых бригад и пять зенитно-артиллерийских дивизий. В наше распоряжение были переданы и части береговой артиллерии военно-морского флота: 1-я морская железнодорожная артбригада полковника С. С. Кобца, 404-й морской железнодорожный дивизион майора Калашникова, два тяжелых пушечных артиллерийских полка.

На направлениях главных ударов создавалась очень высокая плотность артиллерии: в 43-й армии — 258 орудий [356] и минометов на каждый километр фронта (причем более половины из них калибром 120 мм и выше), в 50-й армии — 189 стволов на километр фронта, в 11-й гвардейской — 195. Высока была плотность артиллерии и на участках вспомогательных ударов, особенно в 39-й армии.

Контрбатарейная и контрминометная борьба была возложена на армейские артиллерийские группы. Для этой же цели создавалась фронтовая артиллерийская группа. Она также должна была вести огонь по вражеским военным кораблям, базировавшимся в порту Пиллау на Земландском полуострове.

В армиях, стрелковых корпусах и даже в некоторых дивизиях, нацеленных для штурма крепостных сооружений, создавались группы разрушения. В их состав включалась тяжелая артиллерия, орудия большой и особой мощности, а также полевые гаубицы. Полевая артиллерия имела задачей огневую разведку целей и ведение беспокоящего огня по фортам и дотам в ночное время.

Артиллерия, вплоть до тяжелых калибров, включалась и в состав штурмовых групп и отрядов. Штурмовой отряд состоял обычно из стрелкового батальона, взвода или роты саперов, огнеметного взвода, роты танков или самоходных установок. Отряду придавались батареи полевых пушек или гаубиц, отдельные 152-мм пушки-гаубицы, 160-мм минометы и даже 203-мм гаубицы большой мощности.

Артиллерия штурмовых отрядов должна была своим огнем расчищать дорогу пехоте и танкам в боях за крепостные сооружения и опорные пункты на улицах города. «Действовать дерзко, с открытых огневых позиций, а если потребуется — и впереди пехоты» — так формулировались требования к артиллеристам штурмовых отрядов.

Проверяя вновь прибывшие артиллерийские части и соединения, я встретил в них многих своих сослуживцев по довоенным временам, по 108-му Коломенскому полку. Дивизионы этого полка составили ту основу, на которой были развернуты многие полки и бригады тяжелой артиллерии и артиллерии большой мощности. В 4-й пушечной дивизии 14-я артбригада полковника А. И. Кривошапова вела свою родословную от 1-го дивизиона Коломенского полка, 149-я армейская артбригада полковника [357] И. В. Авраамова — от 3-го дивизиона того же полка. Кадры специалистов по контрбатарейной борьбе, которые мы готовили в 108-м полку, хорошо зарекомендовали себя на войне. Недаром же товарищи, которых я знал лейтенантами и капитанами, теперь успешно командовали крупными артиллерийскими соединениями. Это и Н. А. Завьялов, и А. И. Малафеев, и Н. И. Осокин. Встретил я в эти дни и сослуживцев из другого полка — из 14-го артиллерийского.

Иннокентий Николаевич Репьев прибыл к нам под Кенигсберг со своей 18-й минометной бригадой. Входит ко мне бравый, подтянутый полковник, четко докладывает. Переменился он, конечно, за минувшие семь лет, однако узнал я его сразу. Прекрасный строевик, командир 3-й батареи 14-го артполка, он великолепно разбирался и в артиллерийской технике. По моему настоянию принял тогда должность начальника боепитания полка.

— И едва не присох к интендантству насовсем. С вашей легкой руки, Николай Михайлович, — говорил он мне с некоторой даже обидой. — Уже после вашего отъезда меня взяли да и назначили начальником артиллерийского вооружения дивизии.

— Если получил повышение, значит, хорошо справлялся с делом. Чего ж тут обижаться?

— Я строевой командир.

— И остался таковым, как я вижу.

— А скольких трудов это стоило? Самому Наркому обороны рапорт писал. Просил перевести в строй.

— Перевел?

— Перевел. В гаубичный полк. Там на мурманском направлении и войну встретил...

О том, как воевал Иннокентий Николаевич Репьев, свидетельствовали его боевые награды: орден Ленина, пять орденов Красного Знамени, орден Отечественной войны I степени, два ордена Александра Невского.

Встречаясь в эти последние месяцы войны с сослуживцами по 14-му и 108-му полкам, наблюдая их боевую работу, сравнивая прошлое и настоящее, вчерашний и сегодняшний день советской артиллерии, я думал о том, как это важно — уметь предвидеть, уметь заглянуть далеко за рамки будничных дел. Перед войной, когда зарубежные военные деятели на всех перекрестках трубили о модных теориях воздушных и танковых войн, об отмирании [358] артиллерии как одного из ведущих родов войск, советская военная наука продолжала считать артиллерию основой огневой мощи армии. Вторая мировая война доказала нашу правоту. Сегодня мы стояли уже на пороге победы. Военная машина гитлеровской Германии сломлена и доживала свои последние дни. В этом разгроме самой сильной из капиталистических армий неоспоримо важную роль сыграли советские артиллеристы: и те, кто сейчас на поле боя добивает фашистский вермахт, и те, кто еще много лет назад, задолго до войны закладывал фундамент этих могучих артиллерийских соединений — корпусов, дивизий и бригад, создавал теоретические и практические предпосылки для широкого и многогранного боевого применения артиллерийских масс.

Когда мы начали планировать артиллерийское наступление в Кенигсбергской операции, сразу же возник вопрос о продолжительности артподготовки. В конкретных условиях, при штурме столь мощной крепости, как Кенигсберг, этот вопрос требовал принципиально нового решения. По расчетам, для разрушения фортов и других долговременных оборонительных сооружений, артподготовка должна была продолжаться не менее четырех суток. В практике Великой Отечественной войны артподготовка такой продолжительности применялась впервые. Это, естественно, вызвало некоторое недоумение высшего командования.

Вместе с командующим И. X. Баграмяном мы доложили свои соображения Маршалу Советского Союза А. М. Василевскому. Он тут же созвонился с Москвой, с Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным, доложил о готовности войск к штурму.

— Артиллеристы просят четверо суток на артподготовку, — добавил Александр Михайлович и пояснил, чем это вызвано.

После разговора с Москвой маршал Василевский утвердил нам план артиллерийского наступления.

По плану на артиллерийскую подготовку отводилось четверо суток и еще три часа в день штурма, непосредственно перед атакой. Такая длительная артподготовка требовалась для того, чтобы надежно разрушить оборонительные сооружения крепости. Первые сутки отводились на огневую разведку целей. В ней участвовала преимущественно легкая полевая артиллерия. Ее задача — своим огнем [359] снять земляную и растительную «подушку» с фортов и дотов, определить по возможности их прочность и наличие бетона в боевом покрытии. При попадании снаряда в бетон и пламя разрыва характерное, и его звук. А иногда после снятия «подушки» наблюдателю виден и серый цвет бетона.

После огневой разведки в последующие трое суток артиллерия большой и особой мощности разрушала оборонительные сооружения.

Приведу здесь некоторые расчеты и соображения, которые легли в основу этого далеко не обычного плана артподготовки.

Для того чтобы разрушить форт с тремя главными объектами (основное сооружение, тыловые ворота и капонир), нужно выпустить по нему 250–300 снарядов. Орудие особой мощности (280-мм или 305-мм) может произвести 8 выстрелов в час, а за десять часов светлого времени — 80 выстрелов. Следовательно, три дня — минимальный срок, в который одно орудие выкладывает на форт положенную для его разрушения норму снарядов.

Резонно задать вопрос: а почему надо вести огонь по форту только одним орудием? Почему не двумя-тремя и более? Отвечаю: лучше одним, в крайнем случае двумя. Такой режим огня создает наилучшие условия наблюдения за его результатами. А кроме того, мы не имели столько орудий особой мощности, чтобы поставить батарею (два орудия) против каждого из разрушаемых фортов. Таких батарей было у нас 24, а целей для них — 36.

То же самое можно сказать и о батареях большой мощности (203-мм), задача которых — разрушать бетонные доты. Батарей большой мощности было у нас 48, а дотов, предназначенных для разрушения, — 64.

В ночное время по всем этим сооружениям должна была вести огонь полевая артиллерия. Это так называемый беспокоящий огонь. Его задача — воспретить гарнизону форта или другого оборонительного сооружения восстановительные работы, держать противника в физическом и психологическом напряжении.

Активное участие в разрушении укреплений Кенигсберга должна была принять авиация. Ежедневно два часа светлого времени отводилось для прицельного бомбометания летчикам наших 1-й и 3-й воздушных армий. [360]

В ночное время по крепости наносили удары с воздуха дальние бомбардировщики маршала авиации А. Е. Голованова.

В плане артиллерийского наступления предусматривалась также стрельба дымовыми и агитационными снарядами, снаряженными листовками. В листовках солдатам и офицерам противника во избежание напрасною кровопролития предлагалось сложить оружие и сдаться, как это было уже в том же Кенигсберге 22 января 1758 года, когда русские полки вступили в город. Ежедневно громкоговорители, установленные близ переднего края, передавали гарнизону Кенигсберга сводки Советского информбюро, все последние известия об успешном продвижении советских войск на территории Чехословакии, Австрии, Германии, о сражениях на берлинском направлении, о решениях Ялтинской конференции и т. д.

Первоначально штурм Кенигсберга был назначен на 5 апреля. Следовательно, огневую разведку целей нам предстояло начать 1 апреля, а разрушение крепости со 2 апреля. В директиве генерала армии Баграмяна указывалось:

«Командующему артиллерией генерал-полковнику Хлебникову:

а) в период 2–4.4.45 артиллерией большой и особой мощности разрушить наиболее важные фортификационные сооружения (форты, доты, дзоты, бункеры и отдельные опорные пункты);

б) обеспечить личное руководство контрбатарейной борьбой в полосе 43-й и 50-й армий»{34}.

Однако начать артподготовку 1 апреля мы не смогли — помешал дождь и сильный туман. Действия артиллерия начались 2 апреля, поэтому и штурм был перенесен на 6 апреля.

Мой наблюдательный пункт находился в полосе 43-й армии, севернее Кенигсберга, близ города Фухсберг. Неподалеку были оборудованы командные пункты командующего 3-м Белорусским фронтом Маршала Советского Союза А. М. Василевского и командующего Земландской группой войск генерала армии И. X. Баграмяна. Поблизости был и командный пункт командующего 43-й армии генерала А. П. Белобородова. [361]

Отсюда, с окраины Фухсберга, открывался отличный обзор не только расположения войск 43-й армии, но и ее соседей — 39-й армии И. И. Людникова и 50-й армии Ф. П. Озерова. Видимо, противнику удалось засечь такое скопление командных и наблюдательных пунктов на довольно ограниченной площади. Фашистская артиллерия предприняла несколько огневых налетов. У нас были убитые и раненые. Фашистские батареи тотчас же были обнаружены нашей инструментальной разведкой и накрыты огнем контрбатарейной группы. Больше эти батареи огня не вели.

Когда вся наша артиллерия была в полной готовности к открытию огня, Маршал Советского Союза А. М. Василевский и генерал армии И. X. Баграмян побывали на огневых позициях некоторых артиллерийских частей и соединений. Настроение у людей приподнятое. Лозунг «Добить фашистского зверя в его берлоге!» осуществляется на их глазах, их руками. Деловито готовятся они к бою, а разговаривают уже больше о мирной жизни, о доме.

Был поздний вечер, догорал бледный балтийский закат, когда мы с Иваном Христофоровичем Баграмяном подъехали к очередной огневой позиции. Оставили машину в роще, спустились в ход сообщения. Он глубок и длинен, прикрыт маскировочными сетями. Мы пошли по нему к орудийному окопу. Подходим. Поражает слух необычная тишина. Нет, солдаты не спят. Сидят полукругом, спиной к нам. На снарядных ящиках котелки с ужином, но никто не ест. Все смотрят на командира орудия. Он — мощного сложения старший сержант — стоит перед ними с чаркой в руке.

— Товарищи мои! — говорит старший сержант. — Утром бой. Выпьем за боевой успех. За победу. За то, чтобы все мы вернулись домой!

Он глянул на чарку, поднял ее высоко, отчеканил:

— Чиста, как слеза божьей матери! Крепка, как Советская власть! Смерть немецким захватчикам!

За командиром орудия встал наводчик и повторил тост. За ним, по очереди, все номера расчета. Стоя, выпили по фронтовой чарке, молча уселись ужинать. Нас они не видели. Мы, тоже молча, переглянулись и незаметно для них ушли. Не хотелось мешать этому суровому и торжественному [362] солдатскому церемониалу. Не знаю, где и когда он зародился и откуда пришел под крепость Кенигсберг. Может, от Курской дуги, может, от Сталинграда, а может, и от более ранних времен, от трудного лета сорок первого года...

2 апреля с утра огневой разведкой началась артиллерийская подготовка. Согласно плану она продолжалась четверо суток. Подробнее о ее результатах скажу позже, при анализе тех конкретных сведений, которые мы собрали после взятия Кенигсберга. А пока замечу лишь, что этот артиллерийско-авиационный удар дал большой эффект.

Утром 6 апреля, непосредственно перед штурмом, была проведена трехчасовая артподготовка. Тысячи орудий били по фортам, дотам, дзотам и опорным пунктам — по всей глубине Кенигсбергского укрепленного района. Крепость заволокло черно-бурым дымом.

В полдень штурмовые отряды, искусно прижимаясь к двойному огневому валу, двинулись вперед. Пехотинцы, саперы, огнеметчики при поддержке танков, самоходных орудий и орудий сопровождения прорывались через укрепления первой позиции, уничтожали огневые точки в траншеях, блокировали форты и доты. К исходу дня 11-я гвардейская армия генерала Галицкого прорвала первую позицию и промежуточный оборонительный рубеж и завязала бой в южных пригородах Кенигсберга. Наступавшие с севера 43-я армия генерала Белобородова и 50-я армия генерала Озерова также продвинулись до трех километров в глубину обороны противника. Расстояние между северной и южной ударными группировками советских войск, штурмующих Кенигсберг, не превышало уже 8 километров. Форты внешнего обвода, находившиеся в полосе действия главных сил — 11-й гвардейской, 43-й и 50-й армий, были либо захвачены, либо прочно блокированы. Одновременно 39-я армия, отрезая Кенигсберг от фашистской группировки на Земландском полуострове, вышла на железную дорогу Пиллау — Кенигсберг.

Штурм крепости развивался успешно, и в этом успехе была большая доля труда артиллерийских разведывательных частей и подразделений. И перед наступлением, и в ходе его наши разведчики доставляли самые точные данные о системе обороны противника. Один только 25-й отдельный [363] разведывательный артиллерийский дивизион засек 108 огневых позиций фашистской артиллерии, 21 минометную батарею, 2 дота и 11 дзотов. Доты и дзоты были полностью разрушены, артиллерия и минометы подавлены нашими контрбатарейными группами. За отличную разведку целей командир 25-го дивизиона майор Я. В. Езрубельский и начальник штаба майор Ф. А. Мельник были награждены орденом Отечественной войны I степени.

Корректируя огонь артиллерии, отлично работал 206-й отдельный корректировочно-разведывательный авиаполк полковника П. А. Феоктистова. Летчик-наблюдатель старший лейтенант Н. В. Галашин совершил 25 боевых вылетов, сбил атаковавший его истребитель «фокке-вульф». Еще один фашистский истребитель сбил старший лейтенант И. П. Федоров. А ведь оба они летали на самолетах, никак не предназначенных для боя с истребителями. Летнаб рядовой В. С. Чистяков совершил более 30 вылетов. Корректируя огонь тяжелой батареи, он помог полностью разрушить основные цеха завода по ремонту танков. Все трое товарищей были награждены орденом Красного Знамени.

8-й воздухоплавательный дивизион артиллерийского наблюдения подполковника Н. Н. Басалаева произвел в эти дни более 100 боевых подъемов своих аэростатов. Разведчики обнаружили 61 артиллерийскую и минометную батарею фашистов, а сами не потеряли ни одного аэростата. В те дни в случае нападения авиации противника спуск аэростата производился уже в считанные минуты сильными двигателями. Кроме того, аэростаты наблюдения обычно охранялись нашими истребителями.

7 апреля советские войска, ведя ожесточенные бои, продолжали взламывать оборону противника, продвигаясь с севера и юга к реке Прегель, разделяющей Кенигсберг на две части. Чем дальше проникали в городские кварталы штурмовые отряды, тем упорнее сопротивлялись фашисты, тем чаще приходилось выдвигать для стрельбы прямой наводкой артиллерию, в том числе тяжелые и большой мощности орудия. 122-мм пушки, 152-мм гаубицы-пушки и даже 203-мм гаубицы с дистанции в несколько сотен метров, то есть почти в упор, разбивали опорные пункты противника в прочных каменных зданиях, проламывали бетонобойными снарядами стены, заваливали [364] подвалы. Применение крупнокалиберных орудий в уличных боях, использование их в составе штурмовых отрядов полностью себя оправдало.

Орудие сержанта Салькова из 8-й гвардейской гаубичной артбригады, стреляя прямой наводкой, разрушило вражеский опорный пункт в угловом здании, уничтожило две противотанковые пушки и три пулемета. Успешно пробивали дорогу пехоте и орудия 99-й тяжелой пушечной артбригады. Командир 1-го дивизиона капитан Савелков был ранен, но поля боя не покинул и продолжал руководить огнем.

В полосе 43-й армии долго и упорно сопротивлялся гарнизон форта № 6. Для его разрушения был привлечен 75-й дивизион орудий особой мощности. Командир дивизиона капитан П. С. Чубаков отдал соответствующий приказ командиру батареи лейтенанту И. Н. Синельникову. Синельников и командир огневого взвода лейтенант Чертков отлично справились с задачей. После двух прямых попаданий, разрушивших часть форта, его гарнизон выкинул белый флаг.

В самой гуще уличных схваток действовала войсковая артиллерия. В составе штурмового отряда капитана Родошевцева наступала батарея старшего лейтенанта Максимова. Когда был убит один из наводчиков, Максимов сам встал за панораму прицела. Он уничтожил танк, два пулемета. Артиллерийские разведчики этой батареи сержант Михальчук, младший сержант Сапожников, красноармейцы Шемотько и Николаев первыми ворвались в опорный пункт противника и водрузили над ним красный флаг.

Командиры-артиллеристы из штурмовых отрядов зачастую возглавляли атаки пехоты. Так, командир дивизиона из 187-го артполка майор Ткаченко, командиры батарей этого дивизиона капитан Уткин и старший лейтенант Буслаевский, сержанты Ржавин и Суходольский, рядовые Заплатив и Харитонов с автоматами и гранатами в руках ворвались в форт, пленили его гарнизон.

Командир дивизиона из 12-го минометного полка капитан Бугринов поддерживал пехоту, атакующую форт «Клейн Фридрихсберг». Когда бойцы 84-го гвардейского стрелкового полка залегли под жестоким огнем, Н. Н. Бугринов со своими минометчиками бросился вперед, поднял в атаку стрелков. Форт был захвачен, более [365] 350 гитлеровцев взяты в плен. Командир 84-го стрелкового полка по достоинству оценил инициативу и отвагу минометчиков. В приказе по полку он писал: «В боях за форт наравне с пехотинцами шли в атаку бойцы, сержанты и офицеры 12-го минометного полка, а часть из них пошли впереди наших бойцов и первыми ворвались в форт...»

На второй день штурма противник предпринял ряд сильных контратак, поддержанных танками, в том числе в полосе 50-й армии. Отличились артиллеристы 971-го артполка, подбившие 14 вражеских машин. Несколько танков сжег и подбил орудийный расчет сержанта Ивана Борисовича. Командир 45-мм орудия из 153-й стрелковой дивизии старший сержант Иван Пивоваренко уничтожил пять танков. Был трижды ранен, но оставался у пушки до конца боя.

Героический подвиг совершил связист из 209-го гвардейского артполка старший сержант Перестронников, Когда прервалась связь с 1-м дивизионом, он под жесточайшим огнем дважды сращивал телефонный провод. Был тяжело ранен в бок и третий порыв исправить не успел. Чувствуя, что теряет сознание, он сжал оба конца провода в зубах, связь заработала. Товарищи нашли его уже мертвым. Перестронников до конца исполнил свой воинский долг.

Упорные бои, в которых атаки чередовались с контратаками, завязались на подступах к реке Прегедь с юга, в районе Зюйд-Парка. Здесь наступала 5-я гвардейская стрелковая дивизия. Орудие сержанта Шубина из полковой батареи, ведя огонь прямой наводкой по амбразурам дотов и дзотов, уничтожило два орудия, четыре пулемета и расчистило путь пехоте. Артиллеристы 24-го гвардейского артполка вместе с пехотинцами выбили противника из опорного пункта, захватили мост через рукав реки Прегель. Командир огневого взвода лейтенант Титов в ближнем бою уничтожил из автомата семерых гитлеровцев и при помощи своих бойцов еще тринадцать солдат захватил в плен.

Артиллеристы 24-го гвардейского артполка этой дивизии отлично проявили себя в уличных схватках в районе товарной станции, а затем пассажирского вокзала. Вокзал — громадное двухэтажное здание, стоявшее на взгорье, — был превращен фашистами в мощный опорный [366] пункт. Они вели оттуда орудийно-пулеметный огонь, преграждавший нашей нехоте путь к реке Прегель.

Командир 24-го артполка подполковник К. Н. Слетов и командир 17-го гвардейского стрелкового полка подполковник А. И. Банкузов послали к вокзалу группу разведчиков — артиллеристов и стрелков. Возглавил группу командир штабной батареи 24-го артполка старший лейтенант А. В. Петров. Это был очень боевой офицер, сибиряк. Спустя примерно час он доложил по радио, что его группа проникла в вокзал, что в подвалах и на первом этаже обороняется до двух батальонов пехоты противника, а в амбразурах окон установлены три 75-мм пушки и около дюжины пулеметов.

Минут через десять последовал новый доклад Петрова. К нему присоединилась группа разведчиков — артиллеристов лейтенанта И. И. Травинина, направленная к вокзалу несколько ранее. Петров просил разрешения действовать. Был уже девятый час вечера, темнело, когда командир полка Слетов передал Петрову приказ: «Действуйте!»

Группа Петрова, в которую входили лейтенант Травинин, старшина Кузнецов, разведчики Достовалов, Коротков, Синюхов, радисты Шеповалов, Черепанов, Фроловский, а также разведчики из 17-го стрелкового полка, пользуясь темнотой, спустилась со второго этажа вокзала в первый, в помещения, где были установлены орудия и пулеметы. Советские воины забросали фашистов гранатами.

Со своего наблюдательного пункта подполковник Слетов видел несколько взрывов в нижнем этаже вокзала. Они прогремели один за другим, и вскоре радист доложил, что группа Петрова вражеские орудия и часть пулеметов уничтожила. Как было заранее условлено, группа Петрова тотчас отошла на верхний этаж вокзала, а по нижнему его этажу и подвальным амбразурам открыли огонь батареи дивизиона Героя Советского Союза капитана Г. К. Субботина. Гаубицы били прямой наводкой, под их прикрытием гвардейцы 17-го стрелкового полка атаковали вокзал, ворвались в него и блокировали в подвалах более 500 гитлеровских пехотинцев. На предложение сдаться противник ответил отказом и был полностью уничтожен.

Между тем группа артиллерийских разведчиков старшего лейтенанта Петрова продолжала продвигаться по [367] пылавшим кварталам Кенигсберга, вскрывая огневые точки и системы обороны противника. Разведчики первыми вышли к реке Прегель и в последующих боях действовали также отважно и дерзко. Все они были награждены боевыми орденами, а их командиру Антону Васильевичу Петрову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Среди воинов, отличившихся в этот день штурма, были и двое моих земляков-ивановцев. Начальник инженерных войск 8-го гвардейского стрелкового корпуса подполковник Е. Ю. Гласко проявил высокое воинское мастерство и личное мужество, организуя блокировку фортов и форсирование окружавших форты рвов с водой. А командир стрелкового батальона из 43-й армии капитан Г. М. Нырков захватил со своими бойцами укрепленную высоту и полностью блокировал форт № 5. Оба эти товарища за штурм Кенигсберга были также удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Впоследствии Г. М. Нырков закончил Академию Генерального штаба и поныне служит в рядах Советской Армии.

В ночь на 8 апреля части 11-й гвардейской армии форсировали реку Прегель, а днем уже соединились с частями 43-й армии в западных кварталах Кенигсберга.

Вражеский гарнизон был окружен и полностью изолирован от 4-й немецкой армии, оборонявшейся на Земландском полуострове. Командующий 3-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза А. М. Василевский отдал приказ сбросить с самолетов листовки с обращением к солдатам и офицерам вражеского гарнизона. В обращении противнику предлагалось во избежание ненужного кровопролития и бессмысленной гибели сложить оружие и сдаться в плен. Однако комендант крепости генерал Лаш не ответил на это гуманное предложение, и с рассветом 9 апреля бои продолжались уже в центре Кенигсберга. По приказу командующего Земландской группой поиск была организована артподготовка по последним, оставшимся еще в руках противника опорным пунктам, в числе которых была крепостная цитадель — так называемый Королевский замок. Сокрушительный удар нашей артиллерии подавил способность противника к сопротивлению. Этому способствовала и неудачная попытка гитлеровского командования прорвать кольцо окружения и восстановить сухопутную связь кенигсбергского гарнизона с 4-й немецкой армией на Земландском полуострове. Встречные [368] удары, предпринятые гитлеровцами одновременно со стороны Земланда и Кенигсберга, были отражены с громадными для них потерями.

К 19 часам последний сильно укрепленный пункт в Кенигсберге — Королевский замок — был захвачен штурмовыми отрядами 1-й гвардейской стрелковой дивизии. В этот же час на участке 11-й гвардейской дивизии появились немецкие парламентеры с белым флагом, посланные комендантом крепости. Командарм К. Н. Галицкий направил в штаб вражеского гарнизона подполковника П. Г. Яновского, капитанов А. Е. Федоренко и В. М. Шпитальника с упомянутым выше обращением маршала А. М. Василевского и предложением о немедленной и безоговорочной капитуляции. Комендант крепости генерал Лаш ультиматум принял и вместе со штабом сдался нашим войскам. Однако некоторые части противника, особенно эсэсовские, продолжали вести огонь, и лишь к утру 10 апреля эти последние очаги сопротивления были ликвидированы.

На допросе генерал Лаш показал: «Солдаты и офицеры крепости в первые два дня держались стойко, но русские превосходили нас силами и брали верх. Они сосредоточили такое количество артиллерии и самолетов, массированное применение которых разрушало укрепления крепости. Мы полностью потеряли управление войсками. Выходя из укреплений на улицу, чтобы связаться со штабами частей, мы не знали, куда идти, теряли ориентировку, так как разрушенный, пылающий город совершенно изменил свой вид. Никак нельзя было предполагать, что такая крепость, как Кенигсберг, так быстро падет. Русское командование хорошо разработало и прекрасно осуществило эту операцию. Под Кенигсбергом мы потеряли всю 100-тысячную армию. Потеря Кенигсберга — это утрата крупнейшей крепости и немецкого оплота на востоке»{35}.

В общем и целом генерал Лаш в своих показаниях на допросе нарисовал довольно верную картину падения Кенигсбергской крепости и разгрома возглавляемой им группировки. Он только приуменьшил понесенные ею потери. Одних пленных мы взяли около 100 тысяч, в том числе 1800 офицеров и генералов. Захватили 3500 орудий [369] и минометов, 90 исправных танков, 130 самолетов и много другого военного имущества.

Утром 10 апреля в Кенигсберге наступила непривычная тишина — нигде ни единого выстрела. На перекрестках разрушенных улиц мирно дымили полевые кухни, к запаху гари примешивался аппетитный дух солдатского наваристого борща. Пригревало апрельское солнце, командиры и солдаты, раздевшись до пояса, поливали друг друга из ведер и котелков, смывали копоть, грязь и кирпичную пыль, въевшуюся в тело за четверо суток непрерывного боя. А мимо них, тяжело шаркая ногами, брели на пункты сбора пленных бесконечные колонны гитлеровцев.

Поздно вечером все, кто имел возможность, собрались у радиостанций послушать Москву. Это в нашу честь, в честь 3-го Белорусского фронта, сокрушившего сопротивление противника в Кенигсберге, гремели залпы артиллерийского салюта. С большим чувством удовлетворения слушали мы приказ Верховного Главнокомандующего, который наряду с воинами других родов войск отметил и артиллеристов генерал-полковника артиллерии М. М. Барсукова, генерал-лейтенанта артиллерии С. Ф. Ниловского, генерал-лейтенанта артиллерии П. С. Семенова, генерал-майора артиллерии Е. В. Щеглова, генерал-майора артиллерии А. В. Васильева, генерал-лейтенанта артиллерии Ю. П. Бажанова, генерал-майора артиллерии Л. Н. Алексеева, генерал-майора артиллерии Н. А. Яковлева, генерал-майора артиллерии А. А. Корочкина, генерал-майора артиллерии К. Р. Карсанова, полковников А. С. Струева, А. В. Авраамова, П. Д. Павлова и многих других отличных артиллерийских командиров.

О некоторых из упомянутых товарищей в связи с тем или иным событием этой долгой и трудной войны я уже рассказывал. Здесь же хочется подчеркнуть большую роль, которую сыграли в Кенигсбергской операции, в подготовке и успешном штурме крепости организаторские способности и высокая артиллерийская культура командующих артиллерией армий: 11-й гвардейской — генерала П. С. Семенова, 43-й — генерала Е. В. Щеглова, 50-й — генерала А. В. Васильева, 39-й — генерала Ю. П. Бажанова. Все они и их штабы провели огромную, зачастую трудно поддающуюся учету работу, которая вкупе обеспечила быстрый и решительный успех операции. Возьмите, [370] к примеру, наших снабженцев. Дни и ночи работали эти славные труженики, чтобы обеспечить подвоз, разгрузку, доставку в части 35 тысяч тонн снарядов и мин. Деятельность артиллеристов была высоко оценена командованием. Многие из них были награждены, некоторые удостоены звания Героя Советского Союза. Ныне пароходы и рыболовные траулеры, базирующиеся на Калининград (бывший Кенигсберг), носят имена славных артиллеристов Героев Советского Союза М. М. Барсукова, П. И. Лизюкова, Л. Б. Некрасова, А. А. Евсеева, Зайнулы Мустакимова, Габиббулы Гусейнова. Высокой чести — звания Героя Советского Союза — был удостоен и я.

* * *

После окончания Кенигсбергской операции по указанию Маршала Советского Союза А. М. Василевского была создана специальная комиссия с задачей обследовать эффективность огня нашей артиллерии. Комиссия провела большую работу, мне довелось в ней участвовать, поэтому позволю себе остановиться на некоторых наиболее интересных фактах.

Начну с контрбатарейной борьбы. В отчете 11-й гвардейской армии сказано: «Из 23 подавляемых батарей противника 20 батарей либо уничтожены, либо подавлены. Три батареи были вынуждены сняться с огневых позиций».

Это на участке одной армии. Но комиссия на месте проверила и эффективность подавления вражеской артиллерии на многих участках. Всего было обследовано 43 батареи противника. На 28 батареях, как отмечено в акте, обнаружены прямые попадания в окопы, то есть материальная часть артиллерии либо уничтожена, либо сильно повреждена. На других 15 батареях орудия и боеприпасы брошены противником, причем оставлено до семи тысяч снарядов. Короче говоря, у фашистов не выдержали нервы. Паника! Это также свидетельствует о точной работе наших контрбатарейных групп.

«Огонь артиллерии, — говорится в акте комиссии, — был настолько эффективным, что противник, несмотря на наличие артиллерии и боеприпасов, в первый день боя ответного артиллерийского огня вести не мог и не вел. Действовали эпизодически только его отдельные орудия из глубины». [371]

Таков был итог контрбатарейной борьбы. Он нас не удивил, ибо в этом виде артиллерийской боевой работы мы имели большой опыт и отличные кадры специалистов.

Более пристального внимания заслуживают выводы комиссии по артиллерии большой и особой мощности, разрушавшей форты, доты и другие мощные долговременные сооружения. Здесь надо отметить два момента. Во-первых, высокую точность стрельбы. Она превзошла — и намного! — предварительные наши расчеты. Сказались высокое мастерство и хорошая выучка личного состава частей этой артиллерии. Так, командир батареи капитан Рыбаков разрушил дот, израсходовав только половину положенной нормы снарядов. Командир батареи капитан Федорченко разрушил форт, дав 52 прямых попадания.

У меня сохранились интересные документы тех времен, в том числе фотографии разрушенных крепостных сооружений, а также графические изображения многих фортов с нанесенными на них точками прямых попаданий. Зеленые точки — просто попадания, красные — попадания сквозные, то есть пробивающие боевое покрытие форта и выводящие из строя его огневые средства и гарнизон. Зеленых точек очень много, схемы буквально испещрены ими. Красных, сквозных, в несколько раз меньше. И тут мы подходим ко второму моменту: несмотря на высокую точность стрельбы, сквозных пробоин было далеко не достаточно.

Так, в форт № 4 (его разрушала батарея 280-мм орудий 226-го артдивизиона А. В. Осипчука) было сделано более 100 прямых попаданий, а сквозных пробоин — только 9. Причем в лобовую часть форта попало 32 снаряда, но сквозной пробоины не сделал ни один. Батарея 280-мм орудий 245-го артдивизиона С. С. Мальцева разрушала форт № 5. На 73 прямых попадания — только две сквозные пробоины. Батарея 329-го артдивизиона сделала 78 попаданий в форт № 8 «Кальген», сквозных пробоин — 5. Батарея 305-мм орудий 320-го артдивизиона сделала 172 попадания в форт № 10, сквозных — только два. Подобный перечень можно продолжить, но даже из того, что сказано, следует вывод: боевое покрытие фортов Кенигсберга выдерживало прямые попадания 280-мм и 305-мм снарядов. Как удалось нам установить, сквозные пробоины получались большей частью тогда, когда снаряд попадал вторично в место, где боевое покрытие уже частично [372] разрушено, то есть в воронку, образованную разрывом предыдущего снаряда.

И хотя даже ограниченное число сквозных пробоин обычно выводило форт, его огневые средства и гарнизон из строя или резко снижало силу его сопротивления, мы, анализируя боевую работу артиллерии большой и особой мощности, чувствовали некоторую неудовлетворенность. Слишком резким был контраст между отличным мастерством самих артиллеристов, большим числом прямых попаданий в форты и доты и недостаточной разрушительной силой снарядов.

Разумеется, в те победные дни весны сорок пятого года этот не слишком оптимистический вывод о противоборстве снаряда с боевым покрытием крепостных сооружений не мог надолго омрачить наше настроение. Однако сейчас считаю нужным вспомнить о нем, так как он дает хорошую пищу для размышлений. Только трезвая оценка прошлого помогает будущему извлечь полезный и необходимый урок.

После взятия Кенигсберга перед войсками 3-го Белорусского фронта встала очередная задача — ликвидировать фашистскую группировку на Земландском полуострове. Эта группировка насчитывала более 65 тысяч солдат и офицеров, 1204 орудия и миномета, 166 танков и опиралась на сильную оборону с развитой в глубину системой траншей, опорных пунктов и узлов сопротивления.

Главной базой группировки был город и порт Пиллау.

По решению командующего фронтом маршала Василевского в операции участвовали пять общевойсковых армий: в первом эшелоне — 2-я гвардейская, 5, 39 и 43-я, во втором — 11-я гвардейская (ей предстояло развить успех 5-й и 39-й армий на главном направлении — на Фишхаузен). Артиллерийская наша группировка, за небольшим изменением, оставалась прежней. Мы имели 3022 орудия и миномета, то есть превосходили противника в этом отношении в 2,5 раза.

13 апреля войска 3-го Белорусского фронта прорвали оборону противника и стали продвигаться в глубь Земландского полуострова, к побережью Балтийского моря. Фашистское командование, опасаясь расчленения своих сил, отвело их на юго-западную оконечность Земландского полуострова, к укреплениям, прикрывавшим крепость и порт Пиллау. Линия фронта резко сократилась, боевые [373] порядки противника уплотнились, наше наступление замедлилось. Начались тяжелые бои.

Чтобы создать перелом в операции, командующий фронтом ввел в сражение свой второй эшелон — 11-ю гвардейскую армию. Она сменила 2-ю гвардейскую армию на Пиллаусском полуострове и 20 апреля начала наступление. 26 апреля Пиллау был взят, а вскоре остатки вражеской группировки были полностью ликвидированы на морской косе Фриш-Нерунг. В ходе этой операции большую помощь войскам 3-го Белорусского фронта оказал Краснознаменный Балтийский флот.

Великая Отечественная война близилась к победоносному завершению. В Берлине еще шли бои, а войска 3-го Белорусского фронта уже перебрасывались на Дальний Восток, чтобы в соответствии с принятыми Советским правительством союзническими обязательствами принять участие в разгроме милитаристской Японии. В составе 3-го Белорусского фронта осталась лишь одна армия — 11-я гвардейская генерала Галицкого.

2 мая мы услышали долгожданную весть — пал Берлин. А несколько дней спустя фашистская Германия капитулировала.

* * *

Потом был незабываемо красочный и торжественный Парад Победы в Москве, на Красной площади. 25 июня мы, участники парада, были приглашены в Кремль, на прием к руководителям партии и правительства. Прием прошел в исключительно сердечной обстановке. Особенно запомнились мне два момента.

Мы, старые соратники по 1-му Прибалтийскому и 3-му Белорусскому фронтам, сидели рядом за праздничным столом. Были провозглашены тосты за советский народ и его славные Вооруженные Силы, за партию и правительство, за Верховного Главнокомандующего, за командующих фронтами и армиями. В тосте за командующего и командармов 1-го Прибалтийского фронта командующий 51-й армией генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер был назван генерал-полковником. Иван Христофорович Баграмян объяснил нам, что это не ошибка. Когда во время парада он представлял Верховному Главнокомандующему своих командармов — генерал-полковников Н. М. Чистякова, А. П. Белобородова, П. Г. Чанчибадзе [374] и генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера, Сталин спросил:

— Почему товарищ Крейзер до сих пор генерал-лейтенант? Его армия хорошо воевала — и на юге, и у вас, в Первом Прибалтийском фронте.

Иван Христофорович охарактеризовал Крейзера как одного из достойнейших командармов, напомнил о стойкости армии в жестоких боях под Шяуляем, о ее блестящем прорыве к Балтийскому побережью. Иосиф Виссарионович молча выслушал Баграмяна, и в тот же день Якову Григорьевичу Крейзеру было присвоено звание генерал-полковника.

На приеме был произнесен тост за советских артиллеристов, за командующего артиллерией Советской Армии и его заместителей, за командующих артиллерией фронтов. Мы подошли к столу, где сидели руководители партии и правительства, представились по очереди Верховному Главнокомандующему. Признаюсь, я очень волновался.

— Здравствуйте, товарищ Хлебников, — просто и сердечно сказал Сталин. — Позвольте лично поздравить вас с победой. Что вам налить?

Неожиданно для себя я ответил:

— Водочки, товарищ Сталин!

Он улыбнулся:

— Водочки-то у меня нет. Только вино. Придется одолжить у Михаила Ивановича Калинина.

И, обратясь к сидящему рядом Калинину, сказал:

— Налей, пожалуйста, артиллеристу, Михаил Иванович.

Михаил Иванович налил мне бокал, а Иосиф Виссарионович продолжал:

— Как это ваши молодцы-артиллеристы ее пьют... Чиста, говорят, как слеза божьей матери, крепка, как Советская власть, — так ведь?

— Вы и это знаете, товарищ Сталин?

Он кивнул:

— Знаю. Положено знать. Молодцы они, наши солдаты, — негромко добавил он. — Твердый народ. Давайте выпьем за них, за ваших артиллеристов, и за ваше здоровье!

Я был растроган. В знаменательный день на торжественном приеме Верховный Главнокомандующий мыслью [375] и словом своим опять и опять обращался к рядовым солдатам. К ним — труженикам войны, к суровым усачам в добела выгоревших гимнастерках и улыбчивым юнцам, к миллионам Ивановых и Петровых, Шевченко и Макаенко, Махмутбековых и Алиевых, Майсурадзе и Акопянов... Ко всем, кто в ревущем прибое пехотных атак, с грозным русским «ура» опрокидывал противника, кто насмерть стоял у прицела пушки, кто с последней гранатой выходил на фашистский танк...

Да и все собравшиеся в Кремле в этот день — командующие фронтами, армиями, корпусами, артиллерийскими, танковыми и авиационными объединениями, начальники штабов и служб — все мы тоже думали о своих солдатах. Ибо только они своим мужеством и воинским мастерством ставили последнюю и крепкую точку во всех наших замыслах. И сегодня мы не могли не вспомнить их — истинных героев прошедшей войны.

Спасибо тебе, советский солдат! За то, что ты такой, какой есть. Спасибо тебе и низкий поклон.