Аэродром на автостраде

В январе 1945 года войска 1-го Украинского фронта, освободив от фашистов территорию Польши, продолжали наступать. Наша эскадрилья в составе восьми экипажей поднялась из района Ченстохова и взяла курс на запад.

15 часов 40 минут 25 января 1945 года. Мы пересекаем бывшую польско-германскую государственную границу, которая сейчас обозначена лентой реки, и оказываемся в воздушном пространстве фашистской Германии.

Знаю: не только я — каждый из нас с высоты птичьего полета пристально, взволнованно рассматривает сейчас землю, на которую мы идем с возмездием, куда спешим с расплатой. Нет, мы не разрушители, мы не хотим жечь и уничтожать вон те аккуратные домики, мы не намерены мстить спешащим по родным дорогам в автомобилях и на повозках людям, одураченным геббельсовской пропагандой, насмерть перепуганным женщинам, старикам и детям. Мы ищем тех, кому должны предъявить счет расплаты, — недобитого врага, который хотел сделать нас рабами.

Вскоре взору предстал населенный пункт, вблизи которого подготовлена для нас посадочная площадка. Мы уже связались по радио с руководителем полетов, совершаем круг, идем на снижение. Один за другим самолеты касаются колесами земли — той земли, с которой враг предпринял вероломное нападение на нас, земли, с которой пришла к нам война. Вот все самолеты зарулили, и летчики, покинув кабину, встают в рост на крыле, и как по команде стреляют вверх из пистолетов. Это своеобразный салют в знак того, что мы пришли в Германию, выполняя священный наказ Родины.

Настроение приподнятое, боевое. Каждый желает приблизить час разгрома фашизма, каждый знает, что это будет совсем скоро, но бои предстоят еще упорные, ожесточенные.

Вскоре мы узнали, что невдалеке от нашей площадки находится имение удравшего на запад барона. Здесь, близ небольшого городка Крайцбурга, и разместился весь летный состав нашего полка.

На новой "точке" мы подготовили полетные карты, изучили район боевых действий, характерные ориентиры для лучшей визуальной ориентировки. Технический состав подготовил материальную часть самолетов к боевым действиям.

В свободное от основных дел время мы занимались устройством, знакомились с имением. Расположились на втором этаже особняка, комнаты и залы которого были увешаны старинными картинами в золоченых рамах. В одном дз залов обнаружили родословную барона — "генеалогическое древо" с множеством имен и фамилий.

На первом этаже были кухня и залы для приема гостей и отдыха. В зале, предназначенном для торжеств, вдоль стен стояло много сервантов с различной посудой из фарфора и стекла.

Здесь и разместили столовую для летно-технического состава. Соседний зал, уставленный мягкой мебелью, отвели под-комнату отдыха.

К дому примыкала оранжерея с теплицей, дальше тянулся хозяйственный двор. В стороне протекала небольшая речушка, образуя довольно большой пруд с плотиной, на которой стояла водяная мельница.

Каждого из нас интересовало новое еще не освоенное место. Мы старались представить себе владельца имения.

Ясно было одно: Он — Один из тех, на кого опирался Гитлер, на ком держался фашизм.

А наша боевая жизнь текла своим чередом. Уже с нового аэродрома сделано несколько вылетов на боевое задание. Но весна настойчиво заявляла о себе. Земля все больше и больше оттаивала. Лишь по утрам, когда заморозки охватывали грунт, можно было хорошо взлетать, но при посадке в стороны от колес летела грязь, самолет тянуло на нос, управлять машиной становилось все труднее.

Положение с каждым днем осложнялось. Отступая, враг выводил из строя свои аэродромы, взрывал бетонированные взлетно-посадочные полосы, стремясь помешать нам вести боевую работу. Наши самолеты все реже могли действовать с грунтовых аэродромов. Количество вылетов резко снижалось. Зато гитлеровская авиация, используя оставшиеся бетонированные аэродромы, почти ежедневно, если только позволяла погода, поднималась в воздух.

Надо было срочно решать вопрос о дальнейшей боевой работе.

Летая на задание, мы с Покрышкиным не раз проходили над автострадой Бреслау — Берлин и, просматривая ее, порой снижались до бреющего полета и долго шли над блестящей серой лентой. Я и не предполагал тогда, что у Александра Ивановича уже родилась смелая идея использовать автостраду на время распутицы как... аэродром.

Как-то выдался не очень напряженный день, было произведено всего лишь несколько самолето-вылетов на разведку и прикрытие поля боя. Почти весь летный состав отдыхал — на аэродроме осталась только дежурная эскадрилья.

Стало смеркаться. Кто читал, кто играл в домино, многие писали письма домой. Время близилось к ужину. Мы почистились, умылись. Спустились вниз, на первый этаж. И вдруг я услышал чарующие звуки вальса. Кто играет? И меня, и моих товарищей это заинтересовало. Поспешили в зал. И опешили: в задумчивости сидел у пианино Андрей Труд, и пальцы его легко касались клавиатуры.

Вот так сюрприз! А он молчал, никому не говорил, что играет, да еще как!

Андрей не замечал нас. Он то поднимал вверх голову с полузакрытыми веками, то опускал ее, пальцы быстро бегали по клавишам, и вдохновение пианиста рождало неповторимую музыку Иогана Штрауса.

Отзвучал последний аккорд. Андрей посидел еще несколько секунд в притихшем зале, потом не спеша встал, повернулся и... застыл от неожиданности. Мы аплодировали ему, благодарили пусть за короткое, но такое нужное сердцу наслаждение. Стали просить его сыграть еще что-нибудь, но Андрей, сославшись на усталость, отказался. А когда мы прощли в столовую и сели ужинать, Андрей вернулся в гостиную, и оттуда полилась музыка Глинки. Она звучала по-домашнему, унося нас мыслями туда, где всегда были сердцами.

Зачарованные радостной мелодией "Вальса-фантазии", мы думали о родных березках, о своих близких, о светлом завтрашнем дне. Потом, когда отзвучала музыка, услышали, как хлопнула крышка, а секунду спустя в дверях появился сияющий Андрей:

— На сегодня хватит, друзья! Мне некогда, спешу! — и ушел.

— Ничего не поделаешь: талант — надо с ним считаться! — шуткой прервал молчание Вячеслав Березкин и... сам направился к пианино. И тут взрыв хохота потряс столовую: Слава одним пальцем стал выстукивать знакомую всем с детства мелодию "Чижик-пыжик"...

Погода была уже по-настоящему весенняя. Однако это не принесло облегчения. Напротив, взлетать нельзя было совсем. И тогда командир нашей 9-й гвардейской дивизии принимает не имевшее прецедента решение: "посадить" полки на автостраду и использовать ее как... аэродром.

А пока что он вызвал штабных офицеров, ознакомил их со своим замыслом и поставил задачу: выехать на автостраду и подготовить ее к приему самолетов.

— Мы с Голубевым полетим, сядем и посмотрим, можно ли располагать полк.

Указал Александр Иванович и участок автострады, который, по его мнению, является наиболее удачным для задуманной цели.

Команда быстро собралась, взяла с собой радиостанцию для связи с самолетами и отправилась в путь.

Вскоре комдив вызвал меня.

— Готовь самолеты и сам готовься: завтра утром попробуем сесть...

Погода словно вступила с нами в контакт: предрассветный морозец сцементировал грунт, и наши самолеты один за другим легко побежали вперед. Взлетели, взяли курс на автостраду.

А вот и она. Сделали круг, другой, осмотрелись, установили по радио связь с передовой командой. Видим, как шлагбаумами перекрыли с обоих направлений широкую ленту оживленной магистрали. И тут и там у шлагбаумов стали .накапливаться автомашины.

— Я — "сотка", прикрывай — иду на посадку! — подал мне команду Покрышкин.

— Понял! — ответил я. С небольшим набором высоты выполнил разворот и стал ходить над ведущим. Вижу, как самолет Александра Ивановича выпустил шасси, снижается.

Я осмотрелся по сторонам. В воздухе нигде самолетов не вижу. Глянул вниз — и забеспокоился: садиться здесь будет очень сложно, вдоль автострады тянутся глубокие кюветы, за ними — огромные деревья лесопосадок. Случись кому-нибудь при посадке сойти с импровизированной взлетно-посадочной полосы — беды не миновать.

Вижу, что Александр Иванович уже приземлил свою машину, и "сотка" стремительно катится в лесной просеке. Вот самолет бежит все медленнее и медленнее...

— Садись, все нормально! — раздается в наушниках шлемофона голос командира.

Стал заходить на посадку. Вот я уже на прямой. Выпустив шасси, пошел на снижение. Теперь полоса кажется совсем узкой. Она все ближе. Высоченные сосны и дубы стремительно несутся навстречу. Установил режим планирования, уточнил угол сноса. Кажется, что бегу по узкому лесному коридору. В глазах замелькали верхушки деревьев, потом стволы как бы слились в бегущую назад широкую полосу. Ощущение не из приятных: впечатление такое, словно с огромной скоростью падаешь вниз. Невольно хочется замедлить движение. Но прибор показывает нормальную скорость планирования.

Небольшой толчок: самолет, наконец, коснулся колесами земли. Быстро опускаю носовое колесо, и машина катится по автостраде. Впереди вижу самолет Александра Ивановича, он уже заруливал на обочину. Я последовал за ним.

И сразу же шлагбаумы были подняты. Вереницы машин тронулись навстречу друг другу.

Автострада продолжала жить своей обычной жизнью. Но у нее в этот час уже началась вторая жизнь — аэродромная.

К гвардии полковнику Покрышкину, стоявшему у своей "сотки", уже спешил командир БАО с докладом. Александр Иванович внимательно слушал. Оказывается, невдалеке, в лесочке, расположен городок. Там были мастерские по сборке "мессершмиттов" и "фокке-вульфов". В цехах и на складах осталось много моторов, фюзеляжей, крыльев. Даже несколько собранных истребителей есть. Рядом с мастерскими — жилые помещения, где можно будет разместить личный состав. Отлично!..

Уточнив все данные, Покрышкин приказал участок для посадки "сместить" поближе к виадуку — так будет удобнее производить посадку. Там леса меньше — безопаснее садиться.

— Самолеты укроем там, — Александр Иванович указал в дальний конец леса. — И городок будет ближе. Комендатуру сегодня же направляю сюда. И сразу же приступайте к работе. На прежнем месте оставаться больше нельзя: вот-вот прекратятся заморозки, и взлететь оттуда не удастся до тех пор, пока не подсохнет грунт. А ждать нельзя: время дорого! Перелетать будем завтра-послезавтра. Надо немедленно подготовить места, где можно укрыть самолеты, а также сделать перемычки через кюветы для сруливания с автострады на стоянки.

Александр Иванович повернулся ко мне:

— По самолетам!

Запустили моторы, вырулили на автостраду и один за другим взлетели. На высоте 100-150 метров сделали круг над городком, внимательно рассмотрели его ангары, жилые здания, складские помещения. В стороне — грунтовой аэродром, размокший обезображенный воронками. На его окраине, у лесной опушки, валяются разбитые конструкции. Это были большие десантные планеры, человек на 100 каждый. Отступая, фашисты уничтожили их.

Мы снизились почти до бреющего и взяли курс домой.

Когда произвели посадку, Покрышкин приказал собрать всех летчиков, вызвал начальника штаба и командира батальона.

Собрались все. Комдив поставил задачу и объявил:

— Завтра утром начнем перебазирование летного эшелона: работать будем с автострады!

Многие удивились. Александр Иванович повторил:

— С автострады!

Затем он стал излагать особенности посадки на необычную полосу и взлета с нее, назвал характерные ориентиры, ответил на вопросы.

Серьезное внимание комдив уделил маскировке.

— Первоначально я намеревался использовать под аэродром участок автострады, обрамленный густым лесом. Считал, что для маскировки это наиболее подходящее место. Однако, побывав там, пришел к мысли, что нельзя пренебрегать безопасностью, а потому принял решение несколько сместиться в сторону, где лес немного отступает от шоссе. Если будем дисциплинированны, враг нас не обнаружит. А работать с этого участка будет легче и, главное, безопасней... Итак, автострада будет функционировать, но движение на избранном нами участке будет приостанавливаться на короткое время — на несколько минут, которых будет достаточно, чтобы самолет взлетел или сел. А пока что всем следует тщательно изучить район боевых действий. Надо быть готовым к перелету...

Но на следующий день взлететь нам не удалось: земля подмерзла очень слабо, колеса истребителей с легким хрустом продавливали тонкую ледяную корочку и вязли.

Прошли сутки. Земля подмерзла сильней, и как только наступил рассвет, загудели моторы. Вперед побежал истребитель, другой, третий. Оторвались, стали набирать высоту. Взлетело еще несколько машин — целая эскадрилья. Но многие остались на месте: взлетать все же рискованно.

Лишь на третье утро полк покинул аэродром ,и благополучно перелетел на новый, совсем необычный аэродром, прочно "оседлав" автостраду. История авиации еще незна-ла такого.

С задачей на перебазирование летный состав справился превосходно. Будь это при иных обстоятельствах, никто не поверил бы в достоверность подобной версии. А тут была явь. Да еще какая: ни одного сколько-нибудь неприятного случая, ни единой предпосылки к происшествию!..

Вскоре мы начали боевые действия. Но прежде каждый летчик вместе ей своим техником должен был оборудовать стоянку для своего самолета. Да так, чтобы, срулив с автострады, можно было без промедления достичь ее и тут же, буквально на "пятачке", развернуться и снова быть готовым к вылету. В этом случае летчик запускал мотор и буквально с места выруливал на "взлетную полосу" — автостраду. Само собой разумеется, что каждый проявил максимальную заботу о том, чтобы тщательно замаскировать самолет.

Перед вылетом, так же как и перед посадкой, стартовому наряду подавалась команда по телефону или ракетой, и участок автострады, используемый под "аэродром", немедленно перекрывался с обеих сторон. Движение автомашин прекращалось. Один за другим на серую ленту шоссе выруливали самолеты, разбегались и взмывали ввысь.

К этому времени из-за распутицы действия фронтовой авиации прекратились совсем. А мы продолжали летать, совершая порой по три-четыре вылета в день.

Фашистское командование забеспокоилось: откуда летают русские истребители? На нашем участке почти ежедневно появлялись вражеские самолеты-разведчики — вначале шли они высоко, а затем постепенно снижались. В наш тыл засылались агенты. Примерно через неделю разведчик Ю-88 прошел на бреющем вдоль автострады: противник не был далек от истины в своих подозрениях. Выручила нас тщательная маскировка. А чтобы нас не запеленговали, радиообмен вели очень осторожно — в эфир выходили лишь в крайнем случае, да и то подальше от своего "аэродрома".

Вряд ли тот "юнкерс" обнаружил что-либо подозрительное. Но на третий день после его пролета в нашем районе была выловлена группа вражеских парашютистов-диверсантов. Одному из них удалось уйти от преследования. Произошло это по вине воинов зенитно-артиллерийского расчета, которые пренебрегли бдительностью. На рассвете недалеко от огневой позиции зенитчиков, прикрывавших нас, был обнаружен немецкий парашют. Свежие следы вели в лес — в сторону автострады.

Как бы то ни было, но вражескому командованию стало кое-что известно о загадочном аэродроме. Иначе два-три дня спустя над нами вдруг не появилась бы группа бомбардировщиков "Хейнкель-111", шедшая под прикрытием "фокке-вульфов" и "мессершмиттов". Прячась за облачностью, маскировавшей подход, противник с высоты двух тысяч метров нанес по автостраде бомбовый удар. Три самолета, которые стояли на ремонте в ангаре, получили повреждения. Осколком бомбы был убит командир эскадрильи Вениамин Цветков.

Горько было сознавать" что оплошность, а вернее — нарушение норм, регламентирующих воинскую службу, привело к трагедии. Кроме того, огромный труд большого коллектива пошел насмарку из-за того, что зенитчики упустили, а точнее — проспали вражеского лазутчика.

Суровая действительность преподала нам еще один урок.

И все же наш аэродром жил, аэродром действовал. Боевая работа не прекращалась: истребители четверками, шестерками уходили на боевые задания.

Все больше пригревало солнце. Свежий ветер помогал ему быстрее сушить землю. Подсохла и летная площадка, на которую уже можно было принять и другие полки нашей дивизии.

С каждым днем интенсивность вылетов растет, мы все ближе и ближе стали подбираться к вражеской столице — Берлину.

Противник яростно сопротивляется. Но нам ясно: его уже ничто не спасет. Крах гитлеровской империи неминуем!

А пока что мысль наша занята поисками: чтобы приблизить победу, надо как можно сильнее бить врага. Что сделать, чтобы наши удары были ощутимее?

Я уже говорил, что новаторство, изобретательство — яркие черты характера Покрышкина и что дух поиска всегда был присущ ему.

Анализируя как-то воздушную и наземную обстановку, наш комдив неожиданно предложил:

— А что, если вместо подвесных бензобаков подвешивать двухсотпятидесятикилограммовые бомбы?..

Предложение заманчиво! Ведь истребитель одновременно становится и бомбардировщиком, и тогда можно будет наносить удары по опорным пунктам фашистов.

Вместе с полковым и дивизионным инженером по вооружению майором Прониным Александр Иванович разрабатывает систему подвески и приспособление для свертывания ветрянки взрывателя. Бомбу можно бросать как с горизонтального полета, так и с пикирования. Были рассчитаны углы сброса дли прицельного бомбометаний и нанесены риски на капотах самолетов.

В сжатые сроки новой системой были оборудованы два истребителя, и мы приступили к ее испытанию. Полигоном послужила площадка, находившаяся на безопасном удалении от аэродрома. Разместили круг, вписали в него крест — и мишень готова.

Первый заход выполнял Покрышкин. Бомбометание производится с горизонтального полета. Система сработала безупречно, бомба упала в круг. Вторым захожу я. Бомба ложится рядом с первой.

Второй вылет — бомбометание с пикирования под углом 45°. Точность ударов хорошая!

В тот же день комдив собрал весь летно-технический состав и рассказал, как надо заходить на бомбометание, как прицеливаться — в зависимости от угла пикирования, а затем дал указание инженеру по вооружению и техническому составу оборудовать часть самолетов новым устройством.

Техники нашей эскадрильи Павел Ухов, Иван Якименко вместе с механиками по вооружению — Виктором Коротковым и другими быстро освоили новинку, и мы, вылетая на задание в район Берлина, часто подвешивали бомбы под крылья истребителя.

Особенно много вылетов с бомбовым грузом совершено было на обработку вражеской группировки, которая частью сил вышла из окружения в районе Котбуса и устремилась на запад вдоль лесного массива, что в километрах 100-120 южнее Берлина.

Наши летчики-разведчики старший лейтенант Бондаренко (впоследствии Герой Советского Союза) и его напарник младший лейтенант Борейко обнаружили интенсивное передвижение противника в направлении на запад.

Прилетели, доложили. Командир изучил карту, а потом приказал: штурмовыми действиями уничтожать вражеские колонны. Но штурмовка не дала достаточного эффекта, потому что с приближением самолетов противник устремлялся в лес. Тогда под крылья были подвешены бомбы. Эффективность наших вылетов сразу же повысилась.

Мы хорошо научились бомбить с пикирования под углом 60-70 градусов. Делая переворот, парой или звеном по команде ведущего входили в пикирование и по команде же производили сбрасывание бомб с последующим выходом из пике и становились группой прикрытия, в то время, как следующая пара или звено прикрывавшие нас, повторяли наш маневр и наносили бомбовый удар.

Вот так, благодаря инициативе и изобретательности А. И. Покрышкина, боевой залп нашего истребителя значительно повысился, от чего противник — не только воздушный, но и наземный — нес большие потери.

Конец Бруно Ворма

Кто смотрел фильм "В небе Покрышкин", тот не мог не запомнить кадр: на наш аэродром доставлен фашистский ас, которого сбил в воздушном бою самый юный в дивизии летчик Юрий Гольберг. Вот как все произошло.

Я уже говорил, что, несмотря на распутицу, мы продолжали полеты, приспособив под взлетную полосу автостраду Бреслау — Берлин.

Гитлеровцы недоумевали: нигде поблизости нет ни единого аэродрома, а советские истребители летают! Командование противовоздушной обороны Берлина пыталось любой ценой раскрыть наш секрет, но безуспешно. Фашистские воздушные разведчики, шпионы-парашютисты, лазутчики неизменно утверждали: старые аэродромы разрушены, новых нет, с грунта сейчас ни одна машина взлететь не может. И тогда гитлеровское командование отозвало с других фронтов нескольких асов. Один из новых поисковых отрядов возглавил гауптман Бруно Ворм.

...В тот памятный день у. нас шла обычная фронтовая жизнь. Самолеты небольшими группами, строго по графику, уходили на боевые задания, возвращались и вновь взлетали. После обеда наступила короткая передышка. В воздухе находилась только одна пара — капитан Луканцев и младший лейтенант Гольберг. Они вот-вот должны были возвратиться.

Кто-то принес футбольный мяч и, поддав его ногой, весело крикнул:

— Играем первая на вторую, а третья эскадрилья — с победителем!..

На просушенной весенним ветром площадке устроили имитированные "ворота", обозначив их шлемофонами и пилотками. Вратари заняли свои места, И закипела игра.

У нас ее называли "сто на сто", потому что никто не в состоянии был сосчитать количество игроков как в одной, так и в другой команде.

Футбол захватил всех. Не устоял даже строгий начальник штаба подполковник Датский. Не сняв реглана, он тоже бегал за мячом.

И вдруг в разноголосый гам ворвался тревожный возглас:

— "Фоккеры"!

Всех словно ветром сдуло с "футбольного поля": завидев нас, враг мог разгадать секрет...

"Фоккеры" шли на нас. Я сосчитал: пять. Никто еще не знал, что несколько минут тому назад их было шесть. Но шестой, сбитый капитаном Луканцевым, пылал на земле.

Ведущий пятерки переложил свой истребитель на крыло и осмотрел площадку, по которой мы только что носились с мячом. Затем три "фоккера" ушли дальше вдоль автострады, а пара, ведомая, как потом выяснилось, гауптманом Бруно Вормом, отвернула вправо и стала набирать высоту.

Мы начали выбираться из щелей, не прекращая наблюдения за "фоккерами" и не понимая, чем вызван их маневр. В сердцах — тревога: с минуты на минуту на посадку должна пойти пара наших истребителей, горючее у которых на исходе. Мы беспокоились за летчиков: успеют ли предупредить их с КП по радио? А вдруг они не заметят фашистов, пойдут на посадку, и тогда невольно раскроется наша тайна?.. Да и самих их подстерегает опасность...

Тем временем отколовшаяся пара "фоккеров" набрала высоту полторы тысячи метров.

И тут мы увидели наших истребителей. Вот чем был вызван столь необычный маневр фашистов! Они заметили нашу пару раньше и решили разделаться с ней.

Гитлеровский ас Ворм, сбивший на Западном фронте девять американских "летающих крепостей" и три английских истребителя, решил применить свой излюбленный прием: молниеносная атака в лоб, уход под противника...

Вот самолеты стремительно сблизились. Огненные шары прошли над головой Луканцева. Атака фашисту не удалась — он промахнулся. Секунда, и черные тени нырнули вниз.

Снова лобовая. Но впереди только один "фоккер". Второй пытается "зажать" Луканпева — пристраивается в хвост его самолета.

Младший лейтенант Гольберг мгновенно скользит вниз, дает газ и, взяв на себя ручку управления, выходит наперерез фашисту, уже ведущему огонь по Луканцеву.

Гауптман Ворм увлечен атакой. Он не видит истребителя Гольберга. Уверен, что бьет наверняка. Еще две-три секунды, и его счет пополнится первым советским истребителем.

И тут раздался оглушительный треск. Перед глазами Ворма вспыхнула огненная молния. Гауптман, почувствовав, что валится в пропасть, стал лихорадочно искать вытяжное кольцо парашюта. Под собой он видел дымящиеся черные обломки — его истребитель раскололся пополам.

Едва Бруно Ворм приземлился, как увидел устремленные на него стволы. Опустив голову, медленно переставляя ноги, словно боясь перепачкать свои щегольские сапоги с высокими голенищами, побрел он в сопровождении конвоиров к стоящей у обочины машине.

Пленный фашистский ас был доставлен на наш аэродром. Начали допрос. Роль переводчика выполнял начальник метеослужбы майор Рацимор.

Гауптман Бруно Ворм рассказал, как его вызвали в штаб противовоздушной обороны Берлина и дали ответственное задание: во что бы то ни стало отыскать "секретный" аэродром русских. Пленный подчеркнул, что это была его первая встреча с советскими летчиками, ставшая для него роковой.

Затем помолчал и произнес:

— Я хотел бы узнать, кто меня сбил?

И тогда вызвали худощавого паренька в теплой куртке и шапке-ушанке.

Майор Рацимор, указывая на улыбающегося юношу, сказал Ворму:

— Вас сбил младший лейтенант Юрий Гольберг — самый молодой у нас летчик.

— Нет-нет, этого не может быть! — сверкнув глазами, сердито возразил гауптман. — Меня мог сбить только сам Покрышкин! — И его лицо стало непроницаемо надменным.

И тогда Юрий принятыми у летчиков жестами рук показал, как заходил в атаку, как наносил удар.

Бруно Ворм, вскинув брови, возмутился:

— Это не по правилам!

Майор Рацимор, не гася в глазах смешинок, перевел фразу. Раздался взрыв хохота.

Ворм, играя желваками, потупил взор. Он чувствовал себя подавленным, ничтожным. Горько было ему, сыну отъявленного эсэсовца, асу с железными крестами, сознавать все происшедшее.

В это время у нас на аэродроме находилась группа работников кино. Оператору удалось запечатлеть сцену допроса Ворма. Эти кадры и вошли потом в фильм "В небе Покрышкин".

Недавно я вновь просматривал эту киноленту. И во всех подробностях вспомнил эпизод, который длился на экране всего лишь несколько минут.

Двухэтажное "чудо"

Фронт неудержимой лавиной катился на запад. По всему уже чувствовалось, что война на исходе. Но враг еще упорно сопротивляется, надеется на чудо. И снова идут ожесточенные схватки, снова гремят бои.

Перед началом Берлинской операции круглые сутки, днем и ночью идет хорошо скрытое невиданное сосредоточение и перегруппировка войск. По автострадам, по шоссейным и железным дорогам спешат полки и дивизии, перебрасывается боевая техника, подвозятся боеприпасы, горючее, провиант.

Фашисты идут на все, чтобы выиграть время. Поставлены под ружье "фольксштурмовцы", народу преподносятся легенды о "новом", "совершенно секретном оружии", которое спасет Германию. Что это за оружие? Не "фаустпатроны" ли имеются в виду? Или реактивные самолеты Ме-163 и Ме-262? А, может быть, вот это, двухэтажное "чудо"?

...Одному из полков нашей авиадивизии была поставлена задача частью сил из положения дежурства на аэродроме во взаимодействии с зенитной артиллерией прикрыть особо важные участки автострады Бреслау — Берлин, а также другие коммуникации этого района. Вылеты производились по данным обнаружения радиолокационной станции "Редут". Летчики дежурили, находясь в кабине самолета в готовности номер один,

Как-то после полудня операторы обнаружили на индикаторе отметку от цели. Определили: она идет к охраняемому нами участку автострады. На ней километрах в пятидесяти от аэродрома находился трехэтажный виадук: здесь пересекались две автострады и железнодорожная линия.

С командного пункта дивизии приказали поднять дежурную четверку истребителей 100-го полка на перехват цели. Повел их капитан Михаил Георгиевич Петров.

Начальник разведки дивизии майор Новицкий, четко управляя четверкой Петрова, быстро подвел ее к цели.

И тут в динамике раздался непредвиденный никакими положениями удивленный возглас Петрова:

— Ого-го! Что за чертовщина? Каракатица какая-то!

— Что вы там увидели? — поинтересовался Новицкий.

— Такого мы еще не видели! — сообщил, Петров. И уточнил подробности: — Летит бомбардировщик "юнкерс", а у него "на спине" сидит истребитель "мессершмитт". Все моторы работают. Прикрытие — восьмерка "мессеров".

В эфире образовалась непродолжительная пауза. Действительно, что бы это могло значить?

И снова голос Новицкого:

— "Сотый" приказал быть поосторожнее. Бить только по истребителю, да поточнее. Близко не подходить!

— Вас понял! — ответил Петров и передал второй своей паре приказ связать боем "мессеров", а сам с ведомым пошел в атаку на "каракатицу". Довернув свой самолет влево, Петров со снижением стал заходить в хвост "двухэтажному" самолету. Фашистский летчик заметил это и перевел "каракатицу" в пикирование. Петров полностью дал газ, и расстояние до цели стало быстро сокращаться. Вот уже и дальняя дистанция открытия огня. Но не успел Петров открыть его, как "мессершмитт", "сидевший" на "юнкерсе" стал отделяться от него. Скорость у "мессера" в этот момент небольшая, и Петров тут же воспользовался этим обстоятельством — "подловил" фашистский самолет в перекрестие прицела и дал длинную очередь. "Мессер" тут же вспыхнул и стал падать. А через некоторое время на земле, недалеко от автострады, сверкнула яркая вспышка, затем раздался небывалой силы взрыв. Это в клочья разнесло начиненный взрывчаткой "юнкерс"...

В этом бою был сбит еще один "мессершмитт". Его "снял" ведущий второй пары Старший лейтенант Синюта.

Возвратившись на аэродром, капитан Петров доложил о результатах этого боя и подробно рассказал о вражеской уловке.

Комдив направил майора Новицкого и еще двух офицеров к месту падения "юнкерса". Часа через полтора они были там и увидели потрясающую картину: далеко вокруг лес был повален мощной взрывной волной. С автострады, до которой было метров 250, той же волной были сброшены две повозки. Никаких деталей от самолета ни в воронке, ни вокруг нее не оказалось. Несколько тонн взрывчатки, которой был загружен "юнкерс", сделали свое дело — разнесли в прах бомбардировщик. А виадук остался цел и невредим. И сосредоточение наших войск, готовившихся к Берлинской операции, по-прежнему шло ускоренными темпами.

Возвращаясь в дивизию, майор Новицкий говорил своим спутникам:

— А наш комдив не ошибся, предупредив летчиков, чтобы проявляли осторожность и близко не подходили к "каракатице", как окрестил эту цель Петров.

Все дружно рассмеялись.

В тот же день всех летчиков дивизии предупредили о возможности встречи с подобными целями, разъяснили, что они обладают огромной взрывной мощностью, а потому поражать их надо с большой дистанции.

Многих интересовали подробности. Было разъяснено:

противник использует бомбардировщики Ю-88, загружает их большим количеством взрывчатки, а затем на бомбардировщик крепят истребитель. Управление обоими самолетами осуществляется летчиком с истребителя. При подходе к цели пилот переводит свою "двухэтажную" машину в пикирование на цель, затем истребитель отцепляется от бомбардировщика и уходит. А на земле — взрыв. Если, конечно, удастся долететь до цели...

Прощай, автострада!

Фронт лавиной катился к Берлину. Мы ежедневно видели с высоты, как все ближе и ближе к фашистскому логову подбиралась полыхающая огнем, окутанная дымами передовал линия боев. А из глубины, из далеких и близких тылов спешили к ней, как вешние ручьи, потоки войск, подтягивались резервы, мчались танковые колонны, тянулись обозы. Автострада жила, .и сколько видел глаз — до далекого горизонта — вся она была в движении. Было ясно: готовятся неотразимые, решающие удары по врагу.

Перед войсками 1-го Украинского фронта на 1 апреля 1945 года противник имел 750-800 самолетов, в том числе: 200 штурмовиков, 280-300 истребителей, около 150 бомбардировщиков и до 80 самолетов-разведчиков. Кроме того, на усиление своей авиации на этом участке противник мог перебросить из северо-восточной части Германии по 1-2 группы разведчиков, бомбардировщиков и штурмовиков.

По данным авиаразведки, показаниям пленных и агентурным сведениям были установлены пункты базирования вражеских военно-воздушных сил, тип и количество самолетов на аэродромах.

А всего к началу наступательной операции наших войск противник сосредоточил перед 1-м Украинским фронтом до 1200 самолетов, из них 800-900 истребителей, преимущественно "Фокке-Вульф-190", и 200-300 бомбардировщиков.

Вследствие стремительного наступления Советской Армии противник нес большие потери в живой силе и боевой технике, лишился многих аэродромов и вынужден был перебросить свою авиацию в тыл, в частности в район Берлина. Истребители группами несли патрульную службу, прикрывая Ратенов, Берлин, Бауцен, наносили бомбардировочно-штурмовые удары по нашим наступающим войскам. Из центральных районов Германии ближе к фронту были переброшены новинки гитлеровской авиации — реактивные самолеты типа Ме-163 и Ме-262. Их мы заметили в районе Праги, Градец-Кралевски. Применялись они главным образом поодиночке против наземных войск и особенно против наших самолетов-разведчиков, но с советскими истребителями, как правило, в бой не вступали, а предпочитали, используя свою большую скорость, уходить от преследования.

Линия фронта отодвинулась уже на значительное расстояние, и чтобы достичь ее, приходилось тратить много времени, а патрулирование сокращать. Ведешь бой — и поглядываешь на стрелку бензиномера: хватит ли горючего, чтобы домой добраться.

Возникла настоятельная необходимость перебазироваться ближе к передовой.

...На предварительно намеченную точку юго-западнее Котбуса была отправлена специальная передовая команда. Вскоре ее начальник доложил: точка подходящая. Покрышкин приказал: готовиться к перебазированию.

В тот же день было созвано партийное собрание. Разместились на бугорке, поросшем молодой травой. Поставили для президиума стол. Рядом шумели огромные сосны. От автострады плыл непрерывный гул интенсивного движения. Настроение было приподнятое. Повестка дня — самая злободневная: штурм Берлина. Коммунисты капитан Пыжиков, старший техник-лейтенант Яковенко, лейтенанты Березкин, Душанин и другие наши товарищи горячо говорили о том,. что можно сделать, чтобы наши удары по врагу были еще ощутимее, что предстоят бои, в которых противник проявит максимум упорства, ожесточенного сопротивления. Мы должны его сломить, добить в собственном логове.

Состоялось также и полковое комсомольское собрание, на котором летчики, техники, механики заявили о своей решимости до конца сокрушить гитлеровскую военную машину. Это была общая задача. А частная, первоочередная состояла в том, чтобы организованно перебазироваться на новый аэродром, проявить максимум дисциплинированности, подготовиться к активным боевым действиям с нового места.

Вскоре летный состав уже изучал кроки, снятые с площадки, с которой нам предстояло летать в бой. Мы внимательно читали карту, прокладывали маршрут полета, знакомились с районом боевых действий.

Технический состав тщательно готовил материальную часть, сворачивал мастерские. Станки, ящики с инструментом, запасными частями грузились на машины, которые брали курс на Котбус.

С утра 21 апреля оставляли насиженное, обжитое место и мы: настал черед перебазироваться и для летного эшелона.

Я был в составе первой четверки, покидавшей этот необычный аэродром. Мне предстояло возвратиться сюда на По-2, чтобы перегнать к новому месту учебный самолет УЛа-5, на котором я летал в качестве летчика связи, а главное — "провозил" товарищей, проверял технику пилотирования у летного состава.

Так и вышло: на По-2 я был доставлен к прежнему месту базирования, где, помимо УЛа-5, оставалось еще четыре самолета, на которых техники заканчивали выполнение регламентных работ. Мне приказано было привести всю группу на новый аэродром.

Сели на площадку около автострады (благо, земля уже подсохла), подрулили к самолетам, у которых хлопотали техники. Подошел старший техник-лейтенант Петренко, доложил, что часа через два-три самолеты будут готовы к вылету.

По-2 загрузили и отправили обратно. Я осмотрел УЛа-5. К вылету он подготовлен: осталось только запустить мотор. Проинструктировал технический состав, как добраться к новому. месту дислокации, стал ждать.

Не прошло и часа, как в небе послышался гул. Над нами кружили две шестерки "яков" — одна заходила на посадку, другая прикрывала ее. Потом появилась еще одна группа — и сразу же пошла на посадку.

"Не успели мы покинуть аэродром, как его уже занимает другой полк!" — подумалось мне.

Вскоре, к своему удивлению, я увидел генерала. Оказалось, что это был командующий нашей 2-й воздушной армией генерал Красовский. А новоприбывшим полком командовал подполковник Борис Еремин — тот самый, которому колхозник Ферапонт Головатый передал истребитель, купленный на свои личные сбережения.

Обратился к командующему за разрешением на вылет. Он дал добро — и я скомандовал:

— По самолетам!

Летчики уже знали от меня, каков порядок перелета, что собой представляет новая площадка, на какие характерные ориентиры следует обратить внимание.

Вырулили на старт, поочередно взлетели и между первым и вторым разворотами собрались в правый пеленг.

Часов в семнадцать я уже докладывал Речкалову о выполнении задачи.

На следующий день наш полк включился в активные боевые действия на Берлинском направлении.

Выше я уже упоминал о новинке, появление которой противник сопровождал необычайно шумной пропагандой.

Реактивный самолет Ме-262 с двумя двигателями впечатляюще подействовал на некоторых наших летчиков.

Но те, кто уже повстречался с необычным "мессером" и узнал его слабые стороны, только улыбались. Несколько наших летчиков уже скрестили с ним в весеннем небе свои боевые пути. Гонялся за ."Мессершмиттом-262" и Константин Сухов, но тот ушел, не приняв боя. Товарищ из соседнего полка рассказывал, как все-таки сумел сразить реактивного пирата. Его вооружение состояло из четырех 30-миллиметровых пушек. "Практиковался" он большей частью на штурмовках.

Помню, только мы пришли на свой аэродром, сели — в воздухе ни одной нашей машины нет, и вдруг появился Ме-262. Идет вдоль автострады и с углом градусов в 25 снижается, ведет огонь по автомашинам. Но что-то с оружием случилось — умолкли пушки. "Мессер" вышел левым разворотом с небольшим набором высоты, идет направлением на нашу "точку", перезаряжает пушки — увидели, как вдруг стреляная гильза со свистом пронеслась мимо Паши Еремина и угодила в плоскость его самолета.

Взлетать поздно — все равно не догонишь. Пришлось нам фашисту только кулаками погрозить: подожди, мол, доберемся и до тебя, расквитаемся!

Восемь против двадцати

Много уже лет прошло после войны. Не все виденное сохранилось в памяти. Но отдельные эпизоды, события видятся как наяву. Вот, скажем, недавно попал мне в руки архивный документ — "Отчет о боевой работе и учебно-боевой подготовке 16 ГИАСП за апрель 1945 г.". Перелистал его, глянул на схему одного из боев — и до мельчайших деталей вспомнил все...

День 18 апреля выдался солнечным. Вполне понятно, что хорошие погодные условия благоприятствовали интенсивным полетам, и командир незамедлительно позаботился' об этом уже с самого утра. Группами по четыре — восемь самолетов уходили на боевое задание истребители.

Вражеская авиация пыталась наносить удары по нашим наступающим войскам, и в воздухе то и дело появлялись фашистские самолеты. Правда, бомбардировщиков стало у врага заметно меньше. Главным образом, это были "Фокке-Вульфы-190", взлетавшие с бомбовой нагрузкой, чтобы наносить штурмовые удары и, освободившись от груза, вести воздушный бой с нашими самолетами.

В 10 часов сорок минут восьмерка наших истребителей, ведомая гвардии старшим лейтенантом Суховым, повторно вылетела на прикрытие боевых порядков наземных войск в район Зелессен — Шпремберг — Шпревитц. К району прикрытия самолеты подходили на высоте 2600 метров. Боевой порядок — ударная четверка во главе с Суховым (Кутищев, Кудинов и я) и четверка прикрытия (ведущий — Бондаренко, его ведомый — Душанин, вторая пара — Березкин и Руденко). Строй — "правый пеленг", близкий к строю "фронт", эшелонированный по высоте в виде этажерки, превышение между четверками — 800- 1000 метров.

Вышли на Шпремберг. Сухов скомандовал:

— Внимание, разворот на сто восемьдесят! Группа повторила маневр ведущего, но выполнить разворот до конца не успела, как последовало предупреждение Сухова.

— Внимание, я — "полсотни". Под нами четверка "фоккеров".

Вот они идут — метрах в пятистах ниже нас. Курс — 120-130 градусов.

Сухов продолжал:

— "Двадцать пятый"! Я — "полсотни". Будьте внимательны и... прикройте!..

— Понял: я — "двадцать пятый", — ответил ведущий второй четверки Бондаренко. А Сухов уже поворачивает свой истребитель в сторону солнца, занимает исходное положение для атаки. Мы — рядом. А "фоккеры", не замечая нас, идут своим курсом.

— Я — "пятидесятый": атакую! — и сразу же левым полупереворотом сверху под ракурсом в одну четверть Сухов атаковал ведомого второй пары "фоккеров". Гитлеровец лишь в последние секунды заметил атакующий его истребитель и пытался резким уходом вверх увернуться от огня, но, потеряв скорость, завис в верхнем положении боевого разворота. Сухов стремительно сближался с целью. Дистанция — 100 с лишним метров. Очередь — и "фоккер" загорелся.

Но в момент, когда Сухов выходил из атаки, на него ринулся другой "фокке-вульф". Это заметил ведомый Сухова младший лейтенант Кутищев и и пятидесяти метров сразил фашиста. Вражеский истребитель перевернулся на спину и, вспыхнув, пошел к земле.

Я в это время атаковал первую пару вражеских самолетов, но неудачно: выполнив полупереворот, на большой скорости не смог зайти "фоккеру" в хвост и проскочил мимо. Однако фашиста это не спасло: мой ведомый младший лейтенант Кудинов тоже с полупереворота атаковал его и метров с семидесяти сразил.

Три "фоккера" сбиты. Остался один. Вот он левым боевым разворотом пошел вверх, тянет все выше, идет в сторону солнца. Но за ним сверху зорко наблюдает ведущий второй пары прикрытия лейтенант Березкин. Он тут же передает Бондаренко:

— "Двадцать первый", я — "тридцатый". Впереди, ниже — "фоккер".

— Вижу! Я — "двадцать первый". Атакую — прикрой! Это приказ. Березкин выполняет его — идет вслед за выполняющим атаку Василием Бондаренко. Сверху сзади, под две четверти "фоккер" вписывается в прицел. Стволы истребителя брызнули огоньками — и четвертый гитлеровец прекратил свое существование. Мы видим, как он падает, как небо по вертикали перечеркивает еще одна дымная полоса.

Но тут в шлемофоне послышался торопливо-взволнованный голос:

— Внимание, я — "пятьдесят шестой". "Фоккеры"!

Это предупреждал нас Кудинов. Он заметил на одной с нами высоте восемь нарастающих точек. Вражеские истребители! Идут на сближение. Правым пеленгом, с превышением пары над парой.

Фашисты увидели и нас, и группу Бондаренко, сбросили бомбы и устремились вперед, чтобы завязать бой с нашей четверкой.

Я находился метров на 200 выше противника и своей парой первым атаковал ведущего — сверху в хвост. Открыл огонь, когда до цели было уже меньше ста метров — бил наверняка. И не промахнулся! Когда мы с Кудиновым выходили из атаки, на него насел напарник только что сраженного мной "фоккера".

Это увидел Сухов, находившийся выше, и предупредил Кудинова. И не только словесно, но и решительными, молниеносными действиями: его истребитель с цифрой "50" на борту буквально свалился с высоты на крестатую машину. Две короткие очереди — и "фоккер" вспыхнул.

Мы навязали врагу бой на вертикалях. Группа Бондаренко находилась выше всех и не давала фашистам занять выгодное положение для атаки.

В разгаре боя Сухов услышал предупреждение станции наведения: на подходе еще одна, уже третья, группа самолетов противника. И буквально тут же Березкин передает:

— Я — "тридцатый". Вижу шестерку "фоккеров" п выше нас — пару "мессеров".

— "Двадцать первый", я — "пятидесятый": атакуйте противника. Я набираю высоту! — приказал Сухов.

— "Тридцатый", я — "двадцать первый". Следите за "мессерами", — тут же передал Березкину Бондаренко. — Я атакую!

Атака последовала незамедлительно. Объектом ее оказался ведущий второй пары, теперь уже общей группы "фоккеров". Дистанция — 75 метров. Огонь! Трассы буквально впиваются в истребитель врага, и он заваливается набок.

Когда Бондаренко горкой стал выходить из атаки, на него ринулся "фокке-вульф", но трасса Душанина умерила пыл вражеского летчика. Подбитый самолет правым переворотом вышел из боя и ушел на запад. Ожесточенность воздушной схватки нарастала.

"Фоккеры" под натиском краснозвездных машин пытались встать в оборонительный круг, но замкнуть его из-за наших активных атак им никак не удавалось.

Четверка Сухова, набиравшая высоту, была атакована "мессерами". Кутищев вовремя заметил это и заградительным огнем не подпустил их к товарищам. "Мессеры" ушли вверх. Но сам Кутищев оказался в опасности: на него насел "фоккер", и теперь уже я пришел товарищу на выручку и отбил атаку.

Наблюдаю за "фоккером". Вот он выполнил переворот, идет вниз, пикирует. Явно намерен кого-то атаковать. Присмотрелся. Вот оно что! Оказывается, в это время у земли работали наши штурмовики. Переворот — и мой истребитель преследует врага. Короткой очередью отпугиваю "фоккера", и его "интерес" к "илам" тут же пропадает: надо спасать собственную шкуру! "Фоккер" боевым разворотом в сторону солнца пытается уйти из-под моего огня.

Неотвязно следую за ним. Нас разделяет метров сто. Противник перекладывает машину с крыла на крыло, и я не пропускаю удобного момента — нажимаю гашетку. Еще одним истребителем у врага стало меньше!

Лейтенант Березкин, находившийся в течение всего боя «на высоте положения» — над боевым порядком — увидел, как один "фоккер" проник в нашу группу и виражит там. "Того и гляди, кого-нибудь собьет!" -забеспокоился Березкин. Посмотрел вверх. Противника нет. Значит...

Вячеслав тут же выполняет глубокую спираль и выходит "фокке-вульфу" в хвост. Расстояние сокращается, летчик сосредоточен, — бить надо только наверняка! Фашист заметил погоню и что было силы потянул ручку на себя.

— Не уйдешь! — произнес Березкин и тоже потянул ручку. И когда до противника осталось метров пятьдесят, Березкин дал очередь. "Фоккер" вспыхнул и камнем пошел к земле.

Воздушный бой стал постепенно ослабевать, а вскоре и вовсе прекратился. Вражеских машин уже не было — мы своей восьмеркой остались хозяевами положения.

Сухов запросил наземную станцию, можно ли выполнить "тридцать три" — и получил от "Тигра" согласие: значит, идем на свой аэродром.

В полку уже знали о нашем бое, и пока мы еще находились в воздухе, там уже дописывался боевой листок.

Плотным строем восьмерка прошла над аэродромом. Ведущий скомандовал:

— Роспуск!

Садились, заруливали, покидали кабину — и спешили к своему ведущему на доклад. Здесь, в ожидании пока за нами подойдет машина, Сухов накоротке сделал разбор.

Машина подъехала и, забрав нас, доставила прямо к командному пункту. Старший лейтенант Сухов подошел к командиру, четко вскинул руку, стал докладывать:

— Товарищ майор, задача на прикрытие войск в районе Зелессен — Шпремберг — Шпревитц выполнена. Вели бой с тремя группами вражеских самолетов общим количеством двадцать машин, сбили девять...

Командир улыбается: приятная весть радует его. Уточнил, кто сколько сбил. Сухов сказал:

— Бондаренко и Голубев — по два, Кутищев, Кудинов и Березин — по одному.

— А вы?

— И я два...

— Молодцы, ребята! — сказал замполит. А командир добавил:

— Теперь — отдыхать: работенка предстоит еще немалая.

Враг не сдается

По окончании летного дня, уже в сумерки, усталые от напряженных воздушных боев, мы, прежде чем пойти отдыхать, спешили взглянуть на карту. Красные флажки стремительно перемещались все дальше и дальше на запад. Нам виделись огромные клещи возмездия, могучей и сильной рукой фронтов сжимавшие кольцо вокруг Берлина. Войска под командованием Маршалов Советского Союза Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовского, И. С. Конева, сокрушая на своем пути вражескую оборону, неудержимой лавиной продвигались к столице рейха.

В районе Бреслау и Котбуса были окружены крупные группировки противника. Не сбавляя темпа, наступавшие фронты двигались вперед, оставив блокированного противника у себя в тылу.

Советские воины — от солдата до маршала — были охвачены единым порывом: "Даешь Берлин!". Он был совсем уже недалеко. А там близка и Победа!.. И войска спешили, и не было силы, способной устоять перед их натиском, способной остановить неудержимый "девятый" вал.

Сверху мне всякий раз отчетливо видны бесконечные вереницы автомашин с войсками, боеприпасами, другими важными грузами. Спешат на запад железнодорожные составы. Волна за волной идут на запад тяжело груженные бомбардировщики — "Туполевы", "петляковы", над самой землей проносятся "ильюшины" — "ди шварце тодт", как окрестили их сами гитлеровцы. Небольшими труппами, на разных высотах, стремительно проносятся юркие истребители — "лавочкины", "Яковлевы".. Они прикрывают своих боевых товарищей из бомбардировочных и штурмовых полков, очищают небо от врага.

Всей своей мощью наша армия нацелилась в сердце фашизма.

Гитлеровцы отступали. Противник поспешно покинул и аэродром Ютерборг, что 8 шестидесяти километрах юго-западнее Берлина. Этот аэродром — один из старейших в Германии. Еще в недавнем прошлом здесь находилась высшая школа воздушного боя, готовившая асов для гитлеровских "Люфтваффе".

Теперь в Ютерборге — один из полков нашей дивизии, а именно 104-й гвардейский истребительный, который и прикрывал свои войска в районе Берлина.

Штаб дивизии в это время находился вместе с 16-м гвардейским истребительным авиаполком в Бурау.

После обеда, часов в шестнадцать, командир дивизии полковник Покрышкин вызвал меня к себе и велел подготовить наши самолеты к вылету. Я спросил:

— Пойдем на боевое задание?

— Нет, — ответил Александр Иванович, — слетаем в сто четвертый, в Ютерборг, посмотрим, как разместились, как там идут дела. Полетим рано утром... Да, передай, чтобы Ут-2 тоже подготовили: если погоды не будет, полетим на нем...

Не раз я убеждался в предусмотрительности своего командира. И на этот раз он тоже оказался прав: поднявшись рано утром следующего дня, я сразу же глянул в окно. Погоды не было: низкая облачность нависла над землей, видимость не превышала 150 метров. В считанные минуты оделся, поспешил к метеорологам. Александр Иванович уже проанализировал с ними обстановку.

— Готовь у-тэ-два! — приказал он мне. — Минут через пятнадцать подъеду...

Вскоре мы уже были в воздухе. Шли на высоте метров 30-40. Покрышкин отлично ориентировался, как мы, летчики, порой говорим, "по столбам", и через час мы были над Ютерборгом. Сделали круг, совершили посадку. Нас встретили командир части полковник Бобров и его замполит. Комдив поздоровался с ними, сел в машину и сказал:

— На командный пункт!

В ожидании техника я остался у самолета. Вскоре подъехал инженер полка с несколькими техниками. Я сказал, что замечаний нет и выразил желание осмотреть аэродром и городок. Один из техников занялся осмотром и подготовкой нашего самолета к очередному вылету, а мы поехали к ангарам. Они наполовину оказались заглубленными, и только немного стены и крыша выходили на поверхность. В ангарах еще стояла "мессершмитты" и "фокке-вульфы", очевидно, выведенные из строя.

Поехали дальше. По пути заметил, что по всему городку, то тут, то там, даже между зданиями, виднелись сложенные штабелями ящики с боеприпасами. Там снаряды, гранаты, фауст-патроны... Как видно, здесь готовились к длительной обороне.

Побывали в казарме, в столовой для летного состава и других помещениях. В одном из залов стояли обтянутые коричневой тканью стенды, а на них висело много фотографий размером 9 х 12 в черных рамках. Нетрудно было догадаться, что с фотографий смотрели выпускники этой школы, заплатившие жизнью за попытку осуществить бредовые идеи фюрера. Он не жалел для них "железных крестов" — многие были сфотографированы при всех своих регалиях. Почти все эти фашистские выкормыши сложили головы на Восточном фронте — так именовался он в гитлеровских документах.

Глядя на эти фотографии, я невольно ловил себя на мысли, что, быть может, этот или вот тот молодчик сбит моим командиром, мной или кем-то из моих товарищей...

Мои раздумья нарушила стрельба. Где-то за окнами раздавались автоматные очереди. Мы вначале не придали этому особого значения и продолжали свою необычную экскурсию.

Но странное дело — стрельба не только не утихала, а, напротив, усиливалась. Инженер забеспокоился. Мы вышли, чтобы узнать, в чем дело. Вот по направлению к юго-восточной границе аэродрома помчалась группа вооруженных солдат. За ними спешили техники, механики. Чувствовалось что-то неладное. Инженер показал мне, где находится штаб полка, вскочил в машину и уехал на аэродром.

Нескольких офицеров,, обогнавших меня, я безошибочно принял за штабных работников.

— Что произошло? — спросил я. И тут же услышал в ответ:

— Немцы на аэродроме!

В штабе я первым долгом спросил:

— Где Покрышкин?

— Кажется, на командном пункте! Там же и начштаба дивизии, — ответил мне один из офицеров и тут же объявил боевую тревогу. От него узнаю некоторые подробности: в районе стоянки третьей эскадрильи неожиданно появилась большая группа гитлеровцев. Наши воины вступили в бой.

Начальник штаба звонит с КП:

— Организовать оборону штаба, я сейчас приеду!..

Мы быстро занимаем щели, отрытые недалеко на случай бомбежки. Штабной домик становится своеобразным опорным пунктом.

Тем временем поступают тревожные вести: противник начинает обходить аэродром южнее. Стрельба усилилась. Уже все авиаторы — и летчики, и техники вместе с воинами обслуживающих подразделений стали пехотинцами, окапываются. Управление обороной ведется с командного пункта, разместившегося в землянке на аэродроме. Непосредственное руководство боевыми действиями на местах осуществляют комэски Комельков, Рум и Вильямсон. Общее руководство обороной аэродрома взял на себя Покрышкин.

Подъехал начальник штаба, подозвал одного из офицеров и передал ему приказание комдива: у передней стойки шасси каждого самолета вырыть яму, чтобы можно было опустить в нее колесо. Тогда опустится нос истребителя и можно будет вести огонь из самолетного оружия по наземным целям.

Офицер помчался в первую эскадрилью. В другие эскадрильи это приказание было тут же передано по телефону.

То в одном, то в другом месте бой вспыхивал с новой силой, трещали автоматы, ухали гранаты.

Во второй половине дня поступило донесение: "Большая группа противника подошла к границе аэродрома, но затем, поспешно повернув на юг, скрылась в лесу".

Штабники склонились над картой, стремясь разгадать намерение противника. В это время пришла новая тревожная весть:

— Танки!..

Положение складывалось довольно критическое. Но несколькими минутами спустя поступило ободряющее уточнение:

— Наши танки!..

Оказалось, в штаб дивизии было сообщено, что 104-й истребительный полк ведет наземный бой с крупными силами котбусской группировки врага, прорывающимися из окружения. Начальник штаба дивизии полковник Абрамович с КП связался с танкистами, и они не замедлили прийти нам на помощь.

На свою точку базирования мы возвратились только на следующий день.

Александр Иванович шутил по поводу авиации, ставшей на день пехотой. А я размышлял о том, что на войне всякое бывает. Кто думал, что приведется получить боевое крещение в наземном сражении? А получили!..

Берлин в огне возмездия

По всему чувствовалось, что война с фашистской Германией на исходе. Советские войска, словно загнанного зверя, обложили врага со всех сторон в его логове — Берлине. Уже идут упорные уличные бои на подступах к городу. Каждый квартал, каждый дом гитлеровцы превратили в крепость, опорный пункт. Для защиты столицы рейха командование сосредоточило много отборных частей, была проведена "тотальная" мобилизация всего мужского населения.

Советские войска, ведя трудные, ожесточенные бои, шаг за шагом продвигались вперед, к центральной части города.

Уже рядом рейхстаг. Фашисты под прикрытием ураганного огня из всех видов оружия то и дело бросаются в контратаки. Но советские воины, очищая улицу за улицей, здание за зданием, пробиваются к рейхстагу. И вот 30 апреля начался его штурм.

...Вспомнилось, как две недели тому назад, под вечер 15 апреля, у нас состоялся митинг личного состава, на котором было зачитано Обращение Военного Совета фронта.

"Пришло время, — говорилось в Обращении, — подвести итог страшных злодеяний, совершенных гитлеровскими людоедами на нашей земле, и покарать преступников... За нашу Советскую Родину!.. Вперед, на Берлин!".

16 апреля. Раннее туманное утро вдруг озарилось яркими вспышками. Громыхнул первый залп. Десятки тысяч орудий и минометов посылали смертоносный груз возмездия на головы фашистов.

Битва за Берлин началась!

А когда рассеялся туман, сотни наших самолетов-штурмовиков, бомбардировщиков, истребителей сопровождения и прикрытия поднялись ввысь и взяли курс к линии фронта.

...В воздухе стоит сплошной гул моторов. Завязываются яростные воздушные бои. Гитлеровские летчики пытаются преградить путь нашим бомбардировщикам и штурмовикам. Но тщетно. Воздушные бои не прекращаются. В тот день только летчики нашего полка сбили пять вражеских самолетов. А сколько их было сбито летчиками 1-го Украинского фронта, летчиками всех наших наступающих фронтов? Сколько ярких эпизодов, сколько примеров мужества и отваги!

...Возвращаясь с боевого задания, четверка старшего лейтенанта В. Бондаренко недалеко от нашего аэродрома на высоте тысяча метров встретила пару "Фокке-Вульф-190" и с ходу атаковала ее. С первой же атаки Бондаренко сбил ведущего, а второго ребята принудили сесть "на живот" прямо перед собой — на автостраду. Но солдаты столкнули "фоккера" на обочину, чтобы он не мешал движению нашего автотранспорта. Фашистский летчик и не пытался бежать: это было просто безрассудно. Он выбрался из кабины и, вскинув вверх руки, предпочел плен. Все чаще вражеские летчики уклонялись от боя, а нередко перелетали на нашу сторону и сдавались в плен.

Как всегда, в боевых порядках наших войск на переднем крае находилась станция наведения, которая давала нам информацию о воздушной обстановке, сообщала, где находятся самолеты противника, сколько их, какого типа, на какой, примерно, летят высоте, — и наводила на них.

Помню, было это 27 апреля. Идут воздушные бои. Под конец дня над передним краем появилась четверка "фоккеров". Они на большой скорости снизились и оказались в районе нашей станции наведения.

На нашей радиоволне послышалась ломаная русская речь:

— Не надо стреляйт! Мы будем делать посадка...

И, не выпуская шасси, "фоккеры" один за другим произвели посадку "на живот". Сели удачно — ни один не загорелся. Летчики вылезли из кабин и подняли руки.

Начальник парашютно-десантной службы дивизии майор Макиенко, находившийся как раз на станции наведения, предложил перелетевшим фашистам через радиостанции своих самолетов обратиться к немецким летчикам с призывом прекратить сопротивление и последовать их примеру.

В последние дни апреля напряжение воздушных боев снизилось. Вылетая на боевое задание в район Берлина, мы подвешивали под истребителями по двухсотпятидесятикилограммовой бомбе и сбрасывали их на засевшего в городе врага.

Первой вылетела восьмерка, ведомая Николаем Трофимовым. Он привел ее на Берлин на высоте 2000 метров, отыскал объект, по которому следовало нанести удар. По команде Трофимова восьмерка перестроилась в боевой порядок "пеленг". Вначале вступило в действие ударное звено. Переворот через крыло, почти отвесное пикирование на цель. Снова команда — теперь на сбрасывание бомб. Затем — выход из пикирования, набор высоты. Теперь первое звено становится в прикрытие, а второе наносит удар.

Бомбометание произведено. Противника в воздухе нет. Истребители ведут пулеметно-пушечный огонь по укрывшемуся внизу врагу, выполняют несколько заходов и берут курс на свой аэродром.

Надо сказать, что точность бомбометания с пикирования очень высокая, и мы поражали цели с большим эффектом.

Так идея нашего комдива была полностью реализована: в те дни, когда истребителей противника было мало, мы выполняли роль истребителей-бомбардировщиков. Этот метод боевых действий особенно пригодился нам в боях за Берлин.

Вскоре мы отпраздновали под Берлином Первомай. Отмечали его в боевой обстановке, с необычайным подъемом. У каждого душа радовалась: вот-вот закончится война. И, наконец, — свершилось! 2 мая поверженный враг капитулировал.

5 мая мы с Александром Ивановичем поехали на автомашине в Берлин — интересно было посмотреть его. Долго ехали по улицам, с обеих сторон которых еще дымились пожарища, мрачно глядели на нас пустыми глазницами окон полуразрушенные дома. А вот и опаленное взрывами, иссеченное осколками и пулями здание с колоннадой. Рейхстаг!.. Добрались мы, наконец, до волчьего логова! Символ фашизма — орел, сжимающий в когтях паучью свастику, сброшен с фронтона советским солдатом. И наверху, на куполе чужие ветры полощут наше победное красное знамя. А стены, колонны рейхстага сплошь испещрены надписями — автографами победителей. Расписались и мы на рейхстаге, осмотрели его и затем вышли на площадь, постояли у Бранденбургских ворот. Некогда были они свидетелями парадных шествий гитлеровцев, здесь маршировали колонны выкормышей фашизма, гремели оркестры и бесновался в истерике фюрер, опьяненный бредовыми планами мирового господства.

А теперь?.. Пустынная площадь усыпана обломками кирпичей и стекла, осколками, снарядами и патронными гильзами. Тянет пороховой гарью. И словно ниже стали они, Бранденбургские ворота...

Враг сломлен. Но еще не добит. Отчаянно сопротивляются фанатики, надеются на какое-то чудо, на спасение, отказываются капитулировать.

7 май мы полком перебазировались из района Берлина в Гроссенхайн, что под Дрезденом. Аэродром, по-видимому, был здесь специальный, для самолетов, проходивших испытания: широкая и длинная бетонированная взлетно-посадочная полоса, хорошо оборудованные стоянки, ангары, мастерские. На аэродроме мы увидели груды разбитых, искореженных самолетов различных типов. Здесь были "мессершмитты" различных модификаций — 109, 110, 220; "Фокке-Вульф-190", "Юнкерс-87", 88, "Хейнкель-111" и даже американские "летающие крепости" Б-17.

Больше всего заинтересовали нас новинки "Люфтваффе" — искореженные самолеты Ме-163 и Ме-262 с реактивным жидкостным и турбореактивными двигателями. Мы знали, что гитлеровское командование делало на них большую ставку и хвастливо заявляло в листовках и по радио, что, дескать, скоро русской авиации не поздоровится. Но наши летчики уже встречались и с этим "секретным оружием" противника. Николай Старченков, Павел Еремин, Николай Трофимов вели бой с Ме-262, и не таким он оказался страшным, этот новый вражеский истребитель, обладавший огромной — для того времени — скоростью. Был он, правда, лучше вооружен, чем любой истребитель с поршневым двигателем. Но советские асы метко поражали и сбивали и их, как уничтожали и все другие, обычные типы вражеских самолетов.

Рядом с аэродромом находился хорошо благоустроенный авиагородок. Весь он утопал в зелени. Особенно много было кустов сирени, высаженных вдоль аллей. Сирень цвела, воздух был настоян на ее аромате. Дышалось как-то легко, свободно: мы чувствовали приближение Победы.

Кроме полков нашей дивизии, на этом аэродроме уже стояло другое соединение, оснащенное самолетами Ла-7.

Мне предстояло возвратиться к прежнему месту базирования и забрать там наш УЛа-5, который остался на старой точке.

Полетел туда на Ут-2, а в Гроссенхайн — на УЛа-5. Решил показать соседям, что "и мы не лыком шиты". Прошел на бреющем на большой скорости, над полосой сделал "восходящую бочку", затем левым боевым разворотом набрал высоту, выполнил переворот, "петлю Нестерова" и стал заходить на посадку. Перед четвертым разворотом выпустил шасси и сел на бетонированную полосу.

...Восьмой день мая сорок пятого подходил к концу. Техники и механики хлопотали у самолетов, заканчивая подготовку их к боевым вылетам. Летчики шли на отдых в авиагородок, где в трехэтажном здании разместился весь личный состав полка вместе со штабом. Мне отвели комнатку на первом этаже. Кровать, небольшой столик — вот и вся меблировка. На столике два огромных букета сирени, от чего воздух как бы загустел и буквально опьянял своим ароматом.

Я мысленно поблагодарил наших девушек за цветы, лег отдыхать и вскоре уснул мертвецким сном. Среди ночи меня разбудила стрельба, топот бегущих куда-то людей, возбужденные голоса. Я вскочил на ноги, но никак не мог понять, что произошло. Мне вначале показалось, что на городок напал противник. Я достал из-под подушки пистолет, взвел курок, быстро направился к двери, рванул ее на себя. А там — торжество, сияющие лица однополчан.

— Ура! Победа!

— Войне конец! — пробегая по коридору, радостно кричал наш полковой писарь.

Минуту спустя я был уже среди ликующих друзей и вместе с ними разрядил вверх всю обойму своего пистолета. Небо было расцвечено огнями ракет, ухали зенитки, прикрывавшие наш аэродром. Пулеметные и автоматные очереди рассекали ночную тьму. Все обнимались, целовались, поздравляли друг друга с событием, которого так долго ждали, к которому шли трудными фронтовыми дорогами.

Это был наш салют в честь Победы, в честь наших отважных воинов, вычесть великого советского народа-победителя.

Я вдруг почувствовал себя освободившимся от какого-то невидимого груза, который все время давил на протяжении войны, плечи словно поднялись выше и расправились.

Конечно же, никто не сомкнул глаз в эту памятную ночь. А утром воины собрались у радиоприемника, настроенного на родную Москву. Наконец, знакомый голос Левитана поведал миру весть о капитуляции фашистской Германий.

Последний бой

Каким он был желанным, памятный день 9 мая 1945 года!.. И вот он пришел! Мы спешили к нему трудными военными дорогами, мы шли к нему с тяжелыми боями, теряли друзей, обжигали сердца болью утрат. Но шли безостановочно, твердо веря в правоту своего ратного дела, веря в победную силу наших дней, нашего оружия, нашего духа. И вот — Победа!..

Но не сказочный ли это сон? Не чудится ли мне все это — сияющие лица однополчан, их радостные возгласы, фейерверки салютной пальбы?..

Почему же я снова в кабине боевого истребителя, почему ищу в небе врага, а под крыльями вижу идущие по автостраде танки? Это — наши танки, краснозвездные, опаленные пламенем жарких сражений.. Они держат курс на Прагу. Я — тоже. Вчера утром, после бурного ночного ликования командир нашего полка майор Григорий Речкалов собрал весь личный состав, поздравил с Победой, но тут же сказал:

— Несмотря на то, что фашистская Германия капитулировала, враг еще не добит. Есть еще отдельные группировки гитлеровских войск, командование которых отказывается сложить оружие...

Мы узнали, что на территории Чехословакии группа армий "Центр" не приняла капитуляцию. Сорокатысячный гарнизон гитлеровцев в Праге ведет боевые действия против восставших, разрушает город.

Пражане по радио обратились к советскому командованию с просьбой о помощи. И вот 3-я гвардейская танковая армия спешит выручить братьев.

— Товарищи! — продолжает Речкалов. — Нашему полку поставлена задача прикрыть танковую армию от возможных ударов с воздуха и столицу Чехословакии Прагу. Еще одно усилие — и враг будет окончательно разбит! Задача ясна?

— Ясна, — загудели голоса. А рядом — кто-то с горечью произнес:

— Вот тебе и кончилась война...

— Ничего, теперь уже скоро кончится. Песенка Гитлера спета!..

— Вопросы есть? — громко произнес командир. — Нет? Тогда летному составу остаться, всем остальным — по своим местам!

Техники, механики, оружейники, возбужденные сообщением командира, быстро расходились по стоянкам. А мы, летчики, стоим, слушаем теперь уже начальника штаба полка подполковника Датского. Он зачитывает только что составленный график вылетов, сообщает очередность.

Боевой день 9 мая начался.

В 11 часов вылетела первая четверка, ведомая капитаном Трофимовым, и взяла курс на Прагу. Некоторое время спустя пошла на взлет четверка капитана Старчикова. Затем с установленным интервалом уходят четверки майора Федорова, старшего лейтенанта Сухова, майора Еремина.

От точки базирования до Праги немногим больше ста километров. По штурманским расчетам на патрулирование над Прагой нам оставалось 15, максимум 20 минут.

Весь день прикрываем Прагу и наши танки, идущие ускоренным маршем через Рудные горы по дороге Дрезден — Прага. В буквальном смысле висим над колонной, прикрываем ее крыльями. Воздушный противник появляется лишь изредка, но в бой не ввязывается — уходит.

К вечеру 9 мая мы по-прежнему продолжаем выполнять ту же задачу.

...Наша четверка уже произвела с утра два боевых вылета. Предстоит еще третий, к которому тщательно готовимся. Осмотрели материальную часть, проверили, полностью ли заправлены баки горючим.

Время 19 часов 10 минут. Пора. Запускаем моторы, выруливаем на старт и пара за парой взлетаем. Совершаем традиционный круг над аэродромом и берем уже знакомый курс. Самолеты быстро набирают высоту. На подходе к Рудным горам на высоте 2000-3000 метров появляется облачность — ослепительно белая, баллов 4-5, с небольшими разрывами, в окна которых отчетливо просматривается земля. Поля, перелески, речушки. А вон и та дорога, по которой движутся наши "коробочки" — танки, автомашины. Сверху кажется, что они еле-еле ползут. Но мы-то знаем, что скорость их хода километров 40 — 50 в час.

Впереди по курсу появилась горная гряда. Это Рудные горы. Они пролегли с запада на восток, образовав своеобразный защитный пояс от северных ветров.

В воздухе небольшая дымка. А над головой ярко светит солнце. В кабине самолета Становится тепло.

Идем на высоту 4000 метров. Прошли Рудные горы, и облачность постепенно исчезла. Внизу узкой лентой извивается Влтава — отличный ориентир, ведущий нас прямо к Праге.

Вдали уже начали вырисовываться очертания сказочного города, о котором мы много слышали и который видели пока лишь только с высоты. Заблестели остроконечные шпили соборов, башен.

Связываемся со станцией наведения, получаем данные о воздушной обстановке: все спокойно, противника не было и нет. Затем запрашиваю Сухова, на смену которого идем. Время 19 часов 20 минут:

— "Полсотни", "полсотни!" Я — "пятьдесят пятый". Иду к тебе. Высота шесть тысяч.

— Я — "полсотни", — отвечает Сухов, — нахожусь над Прагой. Высота пять тысяч.

— Понял! — ответил я и стал внимательно осматривать воздушное пространство в районе Праги, отыскивая группу Сухова. Она должна быть где-то совсем близко. Главное внимание — на нижнюю полусферу: ведь друзья немного ниже нас. Ищу — не вижу. Тогда перевожу взгляд выше. Далеко впереди на горизонте на юго-западе тянется другая цепь гор. Всей четверкой (я, Николай Кудинов и вторая пара — Вячеслав Березкин с Иваном Руденко) подворачиваем вправо, чтобы солнце осталось с правой стороны. И вдруг на остеклении фонаря кабины неожиданно замечаю какую-то точку. Пятнышко на стекле? Муха? Присматриваюсь — теперь мне чудится парящая птица.

Надо посмотреть, что там такое. Иду на сближение, а сам думаю: "Откуда быть здесь орлам, да еще на такой высоте?"

А "птица" все увеличивается в размерах. Теперь я уже отчетливо вижу: самолет! Силуэт не похож ни на Ю-88, ни на Хе-111.

— Внимание! Я — "пятьдесят пятый", — передаю в эфир. — Вижу справа под девяносто самолет.

— Вижу! — почти одновременно ответили Кудинов и Березкин. Услышал наш разговор и Сухов.

А взору уже предстал двухмоторный самолет с крестами на крыльях и свастикой на киле. Теперь я узнаю: это — "Дорнье-217". Подхожу ближе: надо ведь уточнить, зачем пришел он в район Праги. Иду, конечно, с добрыми намерениями: может, решили немцы перелететь к нам — тогда доведем его до аэродрома, обеспечим посадку.

Вдруг "Дорнье" ощетинивается: с турельной установки по нашей четверке полоснула длинная очередь. Быстро выполнив маневр, мы уходим из-под огня. Все обошлось благополучно.

Теперь мы знаем: коль стреляют с "Дорнье", значит, это — недобитый враг. А врага надо уничтожать!

Начинаю догадываться: это разведчик, уточняет обстановку в районе Праги, выбирает объекты для нанесения бомбового удара.

— "Тридцать первый!" — командую Березкину. — Прикройте. Атакую... — и машинально мой палец ложится на гашетку.

С небольшим левым доворотом, со снижением разгоняя свой истребитель, с задней полусферы снизу захожу к "Дорнье" в хвост и открываю огонь из всех точек, а затем, когда до цели остается не более ста метров, прекращаю огонь и правым разворотом выхожу из атаки. "Дорнье" загорелся и, неуправляемый, стал падать. За ним потянулась черная полоса дыма. Вскоре внизу, на окраине Праги, взметнулось пламя. Еще один фашистский "ас" нашел себе могилу.

По радио я услышал голос станции наведения:

— Молодцы, ребята!

Затем, подтвердив падение фашистского самолета, оттуда же передали приказ: снизиться до двухсот метров и пройти над Прагой.

Мы так и сделали. Покачивая машины с крыла на крыло, пронеслись над Прагой. Краснозвездным истребителям приветливо махали руками пражане. Мы видели на улицах города наши танки, видели массу цветов, которыми ликующие люди встречали своих освободителей.

— "Пеликан"! "Пеликан"! Я — "пятьдесят пятый". Дайте "тридцать три". (Разрешите идти домой).

— Вам — "тридцать три!" — ответила станция. И мы, набрав высоту, взяли курс на свой аэродром.

Это был наш последний боевой вылет. Это был последний воздушный бой, последний самолет, сбитый мной в Великой Отечественной войне.

На аэродроме нас тепло встречали боевые друзья. Поздравляли.

А самолеты? Вокруг них все так же хлопотали техники и механики, делали свою привычную работу: заправляли баки горючим, снаряжали боекомплектом. Но на сей раз пушки с боеприпасами были опломбированы. Война для нас закончилась.

Рано утром 12 мая командир 6-го истребительного авиационного корпуса генерал-лейтенант авиации Утин, начальник штаба корпуса генерал-майор Семенов, командир нашей дивизии полковник Покрышкин и я выехали в Прагу. Хотелось осмотреть замечательный город, спасенный советскими войсками от разрушения. На Вацлавской площади мы попали в людской водоворот. Нас горячо обнимали пражане, осыпали цветами, качали. Разговорились. Да-да, они видели, как позавчера утром упал большой фашистский самолет.

Вечером мы той же дорогой возвращались в Гроссенхайн. Обгоняли колонны исхудавших возбужденных людей, повозки, над которыми возвышались цветные флажки. По ним мы узнавали: французы, поляки, итальянцы и немцы-антифашисты — вчерашние узники гитлеровских концлагерей. Это шли из фашистской неволи, возвращались к жизни, спешили к родным очагам те, кого гитлеровцы обрекли на гибель. Они радостно приветствовали нас — своих освободителей.

Тихо догорал закат. Дышалось полной грудью. Война окончилась!

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Бойцы партийной закалки

Свою родословную наш полк начал в предвоенном, 39 году, 12 сентября. Именовался он тогда 55-м истребительным авиаполком и дислоцировался в Кировограде. В 1942 году он был переименован в 16-й гвардейский ИАП. Вместе с другими родственными полками прославленной 9-й гвардейской авиадивизии наш полк прошел большой и славный боевой путь. Дивизия, кстати, вначале именовалась 216-й истребительной, была создана в мае 1942 года на базе военно-воздушных сил 27-й армии и входила в состав 4-й воздушной армии Южного фронта. Командиром дивизии был назначен Герой Советского Союза генерал-майор авиации В. И. Шевченко, военным комиссаром — бригадный комиссар Д. К. Мачнев. Помимо 16-го гвардейского истребительного полка, в состав этой дивизии вошли 88-й и 149-й истребительные авиаполки, тоже имевшие известный боевой опыт.

В период формирования новой дивизии полки вели боевую работу, прикрывая наши наземные войска, ведя штурмовку и разведку вражеских сил в районе Изюм — Барвенково и в среднем течении Северного Донца.

В составе Южного фронта дивизия прошла боевой путь от реки Миус до Таврии, участвовала в освобождении Таганрога, Мариуполя, Мелитополя. За успешные боевые действия при освобождении Мариуполя 10 сентября 1943 года дивизия получила почетное наименование Мариупольской. Части дивизии участвовали затем в боях под Яссами, а с июля 1944 года — в составе 1-го Украинского фронта вели бои за Львов, воевали на территории Польши, Германии, брали Берлин. И здесь дивизия получила второе почетное наименование — Берлинской. После взятия Берлина дивизия освобождала Прагу.

Полки 9-й гвардейской авиадивизии произвели за период войны 33 654 боевых самолето-вылетов, провели 1333 воздушных боя, в которых сбили 1147 самолетов противника. Много вражеской живой силы и техники было уничтожено на земле штурмовыми и бомбардировочными ударами. Было произведено 64 перебазирования и пройден общий боевой путь в 8950 километров.

Страна высоко оценила боевые заслуги личного состава: 567 человек были награждены орденами и медалями (всего награждений было 1512). В дивизии выросло 56 Героев Советского Союза, четыре дважды Героя и первый в стране трижды Герой — А. И. Покрышкин.

На боевом знамени дивизии засияли ордена Ленина, Красного Знамени, Богдана Хмельницкого...

Шли годы. Годы великих свершений. Годы революции в военном деле. Советская авиация стала реактивной. Бесстрашные наши соколы покоряли высоты, штурмовали рекорды скорости. Началась эра освоения космоса. И первый человек, побывавший в необъятных просторах Вселенной, был гражданином СССР.

...14 мюля 1963 года радиостанции Советского Союза передали сообщение ТАСС о запуске очередного космического корабля "Восток-5", пилотируемого Валерием Федоровичем Быковским.

Советские люди торжествовали. Радовался весь мир. А для меня это был двойной праздник. Дело в том, что Валерий Быковский был моим питомцем.

...После успешного окончания в 1955 году Качинского военного училища летчиков-истребителей лейтенант Валерий Быковский вместе с молодыми офицерами Черкашиным, Коленским, Осокиным, Руссаковским и другими прибыл для прохождения дальнейшей службы в строевую авиачасть, которой я командовал.

Чтобы как можно быстрее ввести новичков в боевой строй, мы распределили их по эскадрильям, которыми командовали опытные офицеры-летчики Уханов, Шилов, Клепацкий. Старшие товарищи охотно делились с молодежью мастерством, заботливо учили ее, приобщали молодых к жизни дружного коллектива. Партийная и комсомольская организации уделили новичкам много внимания. Особую заботу о них проявляли заместитель командира полка по политчасти подполковник Решетняк и начальник штаба полка подполковник Козубенко.

Молодым летчикам были созданы хорошие бытовые условия. Мы сделали все, чтобы после полетов они смогли хорошо отдохнуть, позаниматься, успешно подготовиться к выполнению очередных заданий.

Надо сказать, что с первых же дней своего пребывания в части молодые летчики с большим желанием, с какой-то особой энергией и энтузиазмом стали осваивать новую реактивную технику, овладевать нелегкими видами летной подготовки — полетами в сложных метеоусловиях днем и ночью на боевое применение.

Хорошо помню Валерия Быковского в тот период его становления как летчика, воздушного бойца. Он был дисциплинированным офицером, любил летать, быстро овладевал техникой пилотирования на новом типе самолета, хорошо ориентировался в пространстве. В тех случаях, когда создавалась сложная воздушная обстановка, молодой летчик не терялся, а быстро находил грамотное решение. Он обладал отличной реакцией, был физически выносливым, настойчиво занимался спортом.

Мне, как командиру, приходилось не раз летать с Валерием в зону на проверку техники пилотирования, по маршруту. И я всегда был доволен своим подчиненным, своим питомцем: задание он выполнял четко и умело.

С большой радостью отмечал про себя, что старая кузница летных кадров — Качинское училище — готовила для Родины отличных летчиков. Выпускники Качинского училища и в войну показали образцы мужества, мастерства, отваги. Многие удостоились высокого звания Героя…

Советского Союза. Первый в стране трижды Герой Покрышкин — тоже постигал летное искусство в Качинском училище.

И вот встреча еще с одним питомцем знаменитой Качи — Валерием Быковским.

Читал недавно повесть Н. Мельникова о космонавте — пять. Автор воспроизводит рассказ Валерия о себе. Оказывается, помнит космонавт нашу часть, помнит и меня — своего командира.

"...Мне везет на героев, — рассказывает Быковский. — Все время рядом с ними — в аэроклубе, в училище, и в части. О командире полка Голубеве, Герое Советского Союза, я еще не говорил. Так вот, о Голубеве. Спросите у боевых летчиков, многие его знают. Он в войну летал вместе с Покрышкиным, был у него ведомым. Принял нас, юнцов, как своих сыновей. Не пожалел времени, все рассказывал о боях, о летчиках полка".

И еще много интересного вспоминает Валерий Быковский. Читаю — и строки его волнуют сердце: значит, нашу боевую эстафету приняли крепкие, надежные, умелые руки. А это — самое главное!

И нам, людям, всецело посвятивших себя авиации, отрадно быть свидетелями высокого взлета сыновей.

На встречах ветеранов 9-й гвардейской авиадивизии, — а они состоялись в 1967 году в Москве, в 1968 году — в Мариуполе, в 1972 году — в Краснодаре, — мы неизменно отмечаем это. Восстанавливаем в памяти события давно минувших дней. Вспоминаем, товарищей. Уносимся мысленно в дни нашей юности.

Сколько раз, в перерывах между боями, в часы затишья, диктовавшиеся капризами погоды, мы давали волю воображению! Чем ближе чувствовалось дыхание Победы, тем чаще говорили мы о скором будущем, о мирных днях, строили всевозможные планы, уносились мыслями в свои семьи, старались "заглянуть" вперед, в будущее.

Но о чем бы мы ни говорили, о чем бы ни мечтали, всегда заявляли друг другу, произнося эти слова, как клятву: "Останемся живы — будем встречаться как родные".

Скрепленное кровью братство. Что может быть святее этих уз, что может быть сильнее этого святого чувства?.. Война спаяла нас в горячем горниле сражений, а общая цель сплотила всех воинов полка и в целом дивизии в единую боевую семью.

Окончилась война. Добыта долгожданная Победа. Одни остались служить, другие — разъехались. Разлетелись по всей необъятной Родине вчерашние техники, летчики, авиамеханики, оружейники, ушли в запас штабные офицеры и политработники'. Родина позвала их строить, созидать, творить. И отныне стали они именоваться ветеранами. У каждого теперь были новые дела, новые заботы. А время мчалось, а время летело. И только память тревожила сердце. Да, клятва боевого братства, обет не забывать былого настойчиво требовали общения.

Летели письма по многим адресам. Друзья вели взаимный поиск — через адресные столы, военкоматы, архивы. Бывший парторг 16-го гвардейского истребительного авиаполка майор запаса С. А. Пыжиков выступил в роли инициатора поисков. Они диктовались не только желанием найти фронтовых товарищей. В письме к бывшему начальнику политотдела дивизии генералу Д. К. Мачневу энтузиаст подчеркнул важную значимость предпринимаемых мер: "...Наши встречи могли бы сыграть немалую роль в воспитании молодежи, в пропаганде славных боевых традиций Советской Армии"...

Подобные письма были посланы бывшему начальнику штаба дивизии Б. А. Абрамовичу, начстрою Л. И. Павленко и другим товарищам.

Вскоре список адресов пополнился. Стали приходить письма от новых и новых адресатов. Боевые друзья были безмерно рады и счастливы, изъявляли горячее желание повидаться с теми, с кем они рядом плечом к плечу сражались на фронтах войны.

Была создана организационная группа, которую возглавил всеобщий любимец авиаторов Павел Павлович Крюков, теперь уже генерал-майор, Герой Советского Союза.

Первая "представительная" встреча состоялась в столице нашей Родины. В Москву приехало не 20-30 человек, о чем скромно мечтали организаторы этой встречи, а 110 однополчан! Все были охвачены необыкновенным волнением. Шутка ли: прошло 22 года после окончания войны! Поседели друзья, потучнели, а глаза все такие же, задорные, и улыбка такая же, и голос почти не изменился!

Сюда, к Центральному музею Вооруженных Сил пришли Главный маршал авиации Н. А. Новиков, трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин, из Петропавовска-на-Камчатке прилетел Герой Советского Союза А. А. Вильямсон, из Красноярска — авиамеханик В. Коротков, с Урала — летчики Г. Ворошилов, С. Брюханов и оружейница Люба Климова, из Ростова — Герой Советского Союза Василий Дрыгин, из Одессы — начальник штаба дивизии Б. А. Абрамович, из Казани — Герой Советского Союза легендарный Михаил Девятаев, из Полтавы — Герой Советского Союза Иван Ильич Бабак.

Генералами стали Григорий Дольников, Николай Трофимов. Их тепло, по-отцовски, обнимает первый командир прославленной дивизии, тоже генерал-майор авиации А. В. Борман. Рад за своих питомцев, за их счастливую звезду, за высокий взлет.

Крепко обнимаются Аркадий Федоров и Вячеслав Березкин.

А вот Ирина Брагина — как же не узнать ее!.. Была летчицей в женском авиаполку, затем ее назначили помощником начальника политотдела дивизии по комсомолу. После войны окончила "Тимирязевку", аспирантуру, стала кандидатом биологических наук, защитила докторскую диссертацию.

С какой-то особой теплотой, с особым чувством относятся ветераны к Семену Абрамовичу Пыжикову — энтузиасту, организатору этой встречи, положившей начало традиции. Он был парторгом 16-го авиаполка, затем работал в политотделе дивизии. Случилось так, что в 1943 году судьба через 12 лет свела его с бывшим однокашником по ФЗУ Александром Ивановичем Покрышкиным. 40 лет продолжается эта дружба. Сейчас С. А. Пыжиков — директор профтехучилища, которое готовит квалифицированных текстильщиков для прославленного московского комбината "Трехгорная мануфактура".

Майор запаса С. А. Пыжиков — старый коммунист, но в нем всегда горит молодой комсомольский задор и неистощимая энергия партийного организатора и пропагандиста.

Он ведет большую переписку, на его "личном счету" более двухсот адресов ветеранов. Он держит связь с семьями погибших, со школьными музеями боевой славы в Жданове, Краснодаре, Куйбышеве, Фадееве и многих других городов.

Ответственный секретарь Совета ветеранов очень много сделал для однополчан, внес весомый вклад в благородное дело патриотического воспитания молодежи. Недавно С. А. Пыжиков награжден Почетным знаком Советского Комитета ветеранов войны.

По-разному сложились судьбы боевых побратимов. Многие отличились на трудовом фронте. Бывший авиамеханик Юрий Храповипкий стал кандидатом технических наук, награжден орденом Трудового Красного Знамени. Кандидатом технических наук стал также и Зиновий Ройтбурд. Он тоже был авиационным механиком. Теперь — доцент Днепропетровского института инженеров транспорта.

Орденом "Знак Почета" награждены наши однополчане агроном Иван Почка, инженер-конструктор Семен Миндлин, учительница Раиса Есипова. В прошлом офицер штаба А. В. Прилипко удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда. А Федор Пташник, служивший в одном из наших полков авиамехаником, много лет работал секретарем райкома партии на Украине и награжден уже двумя орденами.

Все это узнавалось в ходе встреч.

А их было уже несколько. После московской очень интересная, носившая большой общественно-политический характер встреча осенью 1988 года в Жданове. Дело в том, что 9-я гвардейская истребительная авиадивизия носит наименование Мариупольской. И встреча была приурочена к 25-летию освобождения города от фашистских захватчиков.

Мариуполь занимает особое место в истории нашей дивизии.

В трудную военную осень 1943 года войска южного фронта, прорвав укрепления врага на реке Миус, стали сокрушительными ударами громить оккупантов в Донбассе. Ожесточенные бои велись в Приазовье. В этих боях беззаветно сражались летчики 9-й гвардейской авиадивизии. Они отважно дрались с врагом в небе Кубани, над "Голубой линией", а в сражениях над Мариуполем приумножили свою боевую славу — сбили сотни фашистских самолетов.

Москва тогда салютовала войскам, освободившим город от презренного врага, а 9-й гвардейской истребительной авиадивизии было присвоено наименование "Мариупольская".

С той поры, где бы ни сражались наши полки, на каких бы фронтах ни воевали, личный состав постоянно держал связь с трудящимися города, с партийными и советскими органами Мариуполя.

Старые рабочие завода Ильича, бесспорно, и сейчас помнят, как наша делегация в составе полковника Д. Мачнева и Героя Советского Союза Н. Лавицкого вручала предприятию бесценный дар — памятное Красное знамя дивизии.

По инициативе учащихся школы № 2 было собрано 20 тысяч рублей на боевой самолет. В школьном музее бережно хранится телеграмма Верховного Главнокомандующего, в которой выражается благодарность учащимся и учителям за их патриотизм.

16 апреля 1944 года купленный на эти средства новенький истребитель с надписью "от школьников Мариуполя" школа передавала одному из отважнейших наших летчиков Ивану Бабаку.

Много вражеских самолетов сбил отважный летчик на этой машине, сражаясь в небе Украины, Молдавии, Польши и, наконец, Германии.

И надо было видеть, как этот город встречал своих любимцев-летчиков, как горячо обнимали мариупольцы Ивана Ильича Бабака через четверть века после тех памятных событий!

Тогда, в 1968 году, в Жданов со всех концов страны на свою традиционную встречу приехали 130 ветеранов. Мы помнили этот город разрушенным, сожженным, разграбленным оккупантами.

А сейчас мы увидели его красивым, просторным, с высокими, светлыми домами, широкими проспектами, увидели его крупным индустриальным центром страны. Город открыл нам свои сердца и дружеские объятия. В двух его районах состоялись многотысячные митинги. Широкое людское море разлилось на площади у памятника В. И. Ленину. Горячие аплодисменты, сердечные слова приветствий, улыбки, цветы сопровождали нас всюду.

Все это волнует, до слез трогает тех, кто четверть века назад освободил этот город от врага. И ветераны не скрывают слез, не стыдятся их.

Проникновенно выступают на митингах наши товарищи. Герой Советского Союза генерал-майор авиации запаса П. П. Крюков вспоминает, как осенью 1941 года мы отступали через Мариуполь, с какой горечью мы оставляли родную землю, как сердца наши сжимались от горя и боли, как закипали они ненавистью к врагу. Но мы отступали, сражаясь до последней возможности, до последнего патрона, устилая каждый километр земли трупами вражеских солдат и обломками фашистских самолетов.

В 1943 году наши гвардейцы снова сражались в этих местах, дрались за Донбасс, за Мариуполь. Теперь господство в воздухе было нашим. Мы жестоко мстили врагу, изгоняли его с нашей священной земли. Мы платили за победу своей кровью.

Многим нашим товарищам не суждено было повзрослеть, стать, как мы, ветеранами, не суждено было стать отцами, мужьями. Они остались вечно молодыми, двадцати-, двадцатипятилетними. Но они всегда живут в нашей памяти своими делами, своими подвигами во славу Отчизны. Долг был для них свят, честь — превыше всего, даже больше самой жизни. И жизнью своей они добывали Победу, боролись за счастье будущих поколений.

Вот оно, звонкоголосое, пионерское поколение сердечно приветствует нас. Весенним разливом, со знаменами и букетами цветов, под звуки фанфар влилась красногалстучная детвора в зал. Мы встали и взволнованно слушали слова приветствия: