В освободительном походе

Мы — в Польше

Ночью, когда Совинформбюро передало сводку об освобождении Львова, меня вызвали в штаб корпуса за получением новой задачи. Генерал Е. Е. Белов ввел меня в обстановку.

К тому времени войска 1-го Украинского фронта овладели городами Рава-Русская, Ярослав, Перемышль, Станислав, Перемышляны. Вражеская группировка войск «Северная Украина» потерпела крупное поражение. Между 4-й и 1-й немецкими танковыми армиями образовался разрыв. Гитлеровцы подбрасывали свои танковые и пехотные дивизии, стремясь закрыть брешь.

Чтобы не дать противнику занять оборону на Висле, войска 1-го Украинского фронта, по замыслу Ставки Верховного Главнокомандования, должны были стремительно развивать наступление в западном направлении и не позже начала августа с ходу форсировать Вислу. Наша 4-я танковая армия вместе с 38-й армией нацеливались на Самбор, Дрогобыч, Борислав с тем, чтобы овладеть Дрогобыч-Бориславским нефтеносным районом.

Как информировал меня командир корпуса, соседняя с нами 3-я гвардейская танковая армия П. С. Рыбалко устремилась к реке Сан с задачей форсировать реку и вступить на территорию Польши.

Некоторые немецкие дивизии, боясь полного окружения, еще 24 июля начали поспешно отходить в юго-западном направлении на Самбор, пытаясь быстрее уйти в Карпаты. На пути фашисты оставили мощные заслоны. Заминировали дороги, мосты, переправы.

Нашей бригаде предстояло идти в передовом отряде корпуса. [162]

И вот танки бригады в стремительном марше рванулись в сторону Самбора. По сторонам шоссе колосились густые хлеба. Местами виднелись небольшие прямоугольники полей кукурузы и подсолнечника. На дороге — груда битой техники: следы бомбардировки нашей авиации. Хорошо поработали славные соколы!

Впереди шли танкисты третьего батальона, в головной походной заставе — рота Коротеева. На подходе к небольшому населенному пункту Бол. Любень танки Коротеева попали под сильный огонь фашистской артиллерии. Заминированной оказалась и дорога: подорвался танк головного дозора.

— Обходите село левее, не ввязывайтесь в бой, — приказал я командиру роты.

Слева овраг. Рота начала совершать маневр, и снова ее обстреляли противотанковые орудия. Стало ясно: фашисты в предгорьях Карпат намерены хотя бы на время задержать наше наступление.

Пришлось усилить головную походную заставу взводом 76-миллиметровых орудий, в котором обязанности командира исполнял гвардии старший сержант Левшунов. Туда срочно был послан также взвод разведки гвардии старшины Соколова и отделение саперов во главе с гвардии лейтенантом Лившицем.

Сильно пересеченная местность позволяла противнику довольно упорно оборонять отдельные рубежи. Фашисты оказали нам огневое сопротивление на подступах к небольшому городку Рудки. Пришлось развернуть почти всю бригаду. 30 июля первыми ворвались на южную окраину городка танки роты Любивца. С северной окраины немцев потеснила рота Пупкова. Искусно маневрируя, вскоре в городок с боем пробились подчиненные Акиншина.

Рудки — чистый, красивый городок. В зелени утопали аккуратно выбеленные хаты, обнесенные живыми изгородями из деревьев. И очень жалко было смотреть, как некоторые из домиков превращались в груды битого кирпича. Фашисты без разбора вели огонь по жилым домам, тяжелыми танками утюжили неубранные огороды.

Вскоре за Рудками промелькнул указатель: «Самбор — 32 км». Пройдено полпути. Короткий привал. Батальоны расположились вдоль шоссе, выставив охранение, а штаб бригады обосновался в небольшом саманном домике, спрятавшемся [163] в глубине обширного двора. Из колодца мы пили ледяную воду, утоляя жажду. Хозяин дома — уже в годах мужчина — угощал нас свежим вареньем из клубники, хозяйка наварила молодого картофеля.

Мы разговорились. Хозяин с нескрываемой радостью говорил нам, с каким нетерпением местные жители ожидали прихода Красной Армии.

— Товарищ офицер, — взволнованно говорил он, — побачьте, яка спына.

Он поднял рубашку. Вся его спина была в кровоподтеках.

— О цэ германское клеймо. Утик я от них вчора из Самбора.

По словам хозяина дома, на северо-восточной окраине Самбора стоят десятка два-три танков, на перекрестках улиц — противотанковые орудия, в огородах — минометы. Мы понимали, что дальнейшее наше продвижение по шоссе будет связано с неоправданными потерями. Нет, мы не могли рисковать людьми и техникой.

— Надо запросить командира головной походной заставы, — сказал я начальнику штаба.

— Да, нам необходимы его данные. — И Яков Михайлович приказал радисту вызвать Коротеева.

На столике, расположенном под ветвистой яблоней, начштаба расстелил карту-склейку. На ней были ярко обозначены населенные пункты, квадраты лесных массивов, отдельные дома и полевые дороги.

В это время штабной офицер, только что переговоривший по радио с Коротеевым, подошел к нам и доложил:

— В Хлопчинцах до батальона немецкой пехоты и до двадцати танков и самоходок. Вдоль шоссе, вот здесь, — он обозначил карандашом точку, — расположилась артиллерийская батарея.

Данные весьма неутешительные. В десяти километрах от нас закрепился противник. Если ввяжемся в бой, не скоро дойдем до Самбора.

— Пойдем по лесам, — заключил я, — южнее сел Хлопчинцы, Калинов и с юго-востока ворвемся в город.

— А Днестр? Как его форсировать? — поинтересовался гвардии капитан Гаськов. — Брод надо искать.

Хозяин дома слышал наш разговор. Он подошел ко мне, несмело спросил:

— Дозвольте вас проводить? [164]

Не из украинских ли он националистов? Нет, не похоже.

Вперед ушла рота Александра Сидельншова. На одном из танков сидел наш хозяин. Танкисты почему-то называли его батей. Не потому ли, что он выглядел стариком? Полевая дорога вскоре уперлась в реку Днестр. Нашли брод: старик нам его указал. Танки форсировали водную преграду. Двигались осторожно. К вечеру 6 августа вышли к селу Дубляны. Штурмовать село решили с двух сторон — от Дрогобыча и Самбора.

Справа в наступление пошел первый батальон, а слева — второй. Третий батальон наступал во втором эшелоне. Танки первого батальона ворвались в село по двум улицам, вдоль которых зеленели высокие деревья. В огородах стояли немецкие подводы, во дворах — автомашины, груженные продуктами, боеприпасами.

Мы застали противника врасплох. Возникла перестрелка, гитлеровцы в панике заметались, разбегаясь по садам и огородам. Рота Сидельникова разгромила штаб полка, взяла в плен несколько солдат и офицеров.

Второй батальон стремительно прорвался на восточную окраину села. К тому времени первый батальон уже перекрыл все улицы на северо-западной окраине. Немцы оказались в ловушке. Гвардейцы в упор расстреливали танки, бронемашины, давили обозы, которые пытались вырваться из кольца.

К десяти часам вечера подошли и другие части соседней армии. 7 августа село Дубляны было освобождено. По тенистым улицам побрели колонны пленных. И тут, словно сговорившись, из подвалов и укрытий вышли местные жители, на тротуары высыпали дети. Приветственные улыбки. Теплые рукопожатия. Велика радость освобожденных.

Танки бригады сосредоточиваются в небольшом лесу. В этот район направляется и штаб. Вокруг танка Сидельникова почему-то сгрудились бойцы.

Выхожу из машины. Лицо у Сидельникова расстроенное.

— Проводник убит, — сообщил он. — Батя. Настоящего имени и фамилии его не знаем.

На корме машины в безжизненной позе застыл старик: пуля вражеского снайпера оборвала его жизнь.

Решили похоронить проводника с воинскими почестями. [165] Саперы вырыли могилу. Тело старика бережно опустили в нее. Раздался троекратный винтовочный залп. Прощай, патриот Родины!

Уже при ярких звездах подошли другие подразделения бригады. Командир третьего батальона возбужденно докладывает:

— Третий батальон уничтожил пять танков, десять орудий, пленил сто гитлеровцев, захватил два средних танка, двенадцать повозок...

— Погоди, погоди, ведь ваш батальон шел во втором эшелоне...

— А я вижу: первый батальон отвернул вправо, а второй — влево. Решил: двинем-ка в промежуток. И вдруг на улицу выкатили гитлеровцы. Видимо, стрельба их подняла на ноги. Ну, мы и давай их колотить.

Что ж, действия комбата заслуживают одобрения, хотя батальон и был во втором эшелоне.

Несмотря на жаркий бой, бригада особых потерь не имела. Фашисты подбили всего лишь два танка, один из которых сгорел, и одну приданную самоходку. Мы гитлеровцам нанесли большой урон, пленили несколько сот солдат и офицеров, захватили много боевой техники.

Короткий отдых. Повар, гвардии старший сержант Шевченко, разложил на плащ-палатке куски жареного мяса.

— И когда это ты успел, Иван?

— Пока вы немцев выковыривали из села, мы и постарались.

Горячий ужин получили все подразделения. Не могу не помянуть теплым словом заместителя по тылу гвардии подполковника Хохлова и начальника продслужбы гвардии капитана Юмашева. В трудных фронтовых условиях они сумели хорошо наладить службу тыла. Личный состав регулярно получал питание, обмундирование, даже нательное белье.

Помнится такой случай. На подступах ко Львову бригада завязала тяжелый бой. И вдруг к командному пункту подъехал грузовик. Кто же к нам пожаловал? Из кабины выскочил гвардии старший лейтенант П. Ф. Марков. Он подбежал ко мне и доложил, что привез обмундирование, обувь, чистое белье для личного состава. Завскладом В. З. Тарасов и писарь Надя Пинегина быстро перегрузили имущество в штабные машины. [166]

Нередко бывало и так. Между боями короткая пауза. Глядишь, а на передовой появляется походная кухня. Как-то в районе Каменец-Подольского, когда бригада отбивала яростные контратаки, в расположение батальона автоматчиков приехала походная кухня. Валил снег, видимость была ограниченная. Работники тыла этим и воспользовались, незаметно пробрались на передовую. Утомленные бойцы принялись за еду. В это время очередная контратака. За автоматы схватились и тыловики. Особенно отличился повар Иван Шевченко. На него набросились четыре здоровенных гитлеровца, выбили из рук автомат и пытались взять в плен. Шевченко удалось вытащить из чехла нож. Ловкими ударами он убил двух гитлеровцев, а двух пленил с помощью подоспевших товарищей. За смелость, проявленную в том бою, гвардии старшего сержанта наградили медалью «За отвагу».

И вот она красуется на его гимнастерке. Для Ивана это дорогая награда. До этого он не раз мне говорил:

— Приеду в родной Киев, стыдно будет перед земляками.

— Почему?

— Разве в поварах награду заслужишь? Будут говорить: Иван в тылах всю войну кашеварил. Нет, товарищ комбриг, больше не могу. Переведите в боевой экипаж.

— Пойми, — убеждал я его. — Ты здесь нам очень нужен. Лучше тебя эту работу никто не сделает. Кормить солдат — почетное дело.

Шевченко славился своим кулинарным мастерством. Еще до войны он работал в одном из киевских ресторанов, любил свое дело. И все же ему хотелось в боевой экипаж. Он и сейчас ко мне обратился с прежней просьбой:

— Война скоро кончится, а я все кашеварю, — и подал очередной рапорт.

Не успел я поговорить с Шевченко, как подбежал радист штаба гвардии старший сержант Кестер. Он доложил:

— Передают приказ Верховного Главнокомандующего.

Мы оставили ужин и бросились к штабной радиостанции. Приказ читал Левитан: «Сегодня, 7 августа, в 21 час столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам 1-го Украинского фронта, овладевшим [167] городом Самбор, 12 артиллерийскими залпами из 124 орудий».

Ко мне протиснулся начальник радиостанции гвардии старший сержант Колчин:

— Вас просят на переговоры.

Я надел шлемофон. По голосу узнал, что говорит новый начальник штаба корпуса гвардии полковник П. Д. Белов. Он поставил бригаде задачу: не допустить отхода противника в район Санок.

Через двадцать минут бригада снялась с места и по шоссе, идущему на северо-запад к Мостиске, начала форсированный марш. Туда устремились и другие части нашего 10-го танкового корпуса.

Командование нас торопило. Немцы предприняли яростные контратаки и пытаются сбросить советские части в реку Сан. На отдельных участках создалось угрожающее положение. Противник успел подтянуть свежие резервы, бросил в бой крупные танковые силы. Вражеская авиация беспрерывно бомбит передовые части. Фашисты отчаянно контратакуют.

Совершив семидесятикилометровый марш, бригада на рассвете прибыла в район пограничного села Медика. Впереди река Сан. Мерно катятся волны, свидетели недавнего боя. Понтонеры уже навели переправы. Нам предстоит переправляться на западный берег по наплавному мосту.

Граница. Кто-то уже успел установить пограничный столб. Ждем у переправы очереди. Танки и автомашины бригады рассредоточены в редком лесочке, выходящем клином к реке Сан.

— Братцы, неужели впереди заграница? — говорит русый плечистый боец, аккуратно завертывая в тряпочку горсть родной земли. Его примеру следуют другие.

— Теперь не остановимся до Берлина! — ликуют гвардейцы.

Последний рубеж на родной земле: территория нашей страны на западе полностью освобождена. Вот и расстаются однополчане с любимой Отчизной, с милыми сердцу перелесками, полями в надежде в скором времени вернуться в родные края. Из раздумья меня выводит начальник политотдела Богомолов.

— Почитайте, только что получил из политотдела корпуса, — говорит Михаил Александрович и протягивает [168] мне вскрытый пакет. В нем оказались материалы для докладов и бесед на темы: «Современная Польша», «О советско-польских отношениях» и другие. Политработникам, партийным, комсомольским организациям и нам, командирам, предстояло значительно усилить агитационно-массовую работу среди личного состава. Находясь за рубежом родной страны, мы обязаны были высоко нести честь советского воина-освободителя.

— Я уже наметил план работы. Сейчас политотдельцы разойдутся по ротам, — сказал Богомолов. — Будут проводить беседы о Польше. Очень важно, чтобы люди ясно сознавали свой интернациональный долг, — добавил он.

То там, то здесь собираются группы танкистов. Они внимательно слушают политработников. Подошел и я к танкистам роты Коротеева. Посыпались вопросы. Бойцы интересовались, по какому пути развития пойдет послевоенная Польша.

Время шло. На переправе — скопление различных родов войск. Мощные тягачи буксируют дальнобойные пушки, подошла колонна тяжелых танков, вперед рвутся груженые обозы, идут вторые армейские эшелоны матушки-пехоты, приотставшие от танковых частей после их стремительного броска.

Не терпится на противоположный берег.

— Мы со вчерашнего вечера ждем очереди, — говорит мне полковник, командир корпусного артиллерийского полка.

— «Юнкерсы» часто навещают?

— Всю ночь не давали покоя. Несколько раз сбрасывали осветительные ракеты, бомбили, но мимо переправы. — Полковник потянулся к портсигару. — Да вот, глядите, легки на помине...

На высоте двух-трех тысяч метров шли до двух десятков вражеских бомбардировщиков. Ударила наша зенитная артиллерия, застрекотали крупнокалиберные пулеметы. Один из «юнкерсов» загорелся. Густо дымя, самолет стремительно падал на землю. В небе вспыхнул еще один костер. В полосе дыма показался белый купол парашюта.

Сильный заградительный огонь не позволил фашистам подойти близко к переправе. Воздушные пираты, беспорядочно сбросив бомбы, отвернули на запад. Вдогонку им помчались краснозвездные «яки». [169]

К обеду нашей бригаде удалось пристроиться в хвост какой-то колонне.

...Противоположный берег. Вздыбились разрушенные доты, обгоревшие коробки «тигров» и «пантер», разбитые орудия.

Движемся на север, в сторону Жешува. Шоссе запружено войсками. Танки идут стороной, подымая густые клубы пыли. Улицы деревень украшены красно-белыми польскими знаменами. Население приветливо нас встречает. Мой головной танк превратился в яркий букет: он осыпан цветами.

— Нэх жие Раджецка Армия! — кричит кто-то из толпы.

— Да здравствует Красная Армия! — уже по-русски выкрикивает другой поляк.

— Ура-а!.. Ура! — несется отовсюду.

Так же тепло встречали нас поляки в освобожденных Жешуве, Кольбушове, Мелеце. В это время ожесточенные бои развернулись в районе города Сандомир. С ходу форсировав в нескольких местах реку Висла, наши войска прочно закрепились на плацдарме. Противник предпринимал отчаянные контратаки, стремясь ликвидировать плацдарм и восстановить оборону по Висле.

Нашей 4-й танковой армии было приказано переправиться через Вислу в полосе 5-й гвардейской армии и к рассвету 15 августа сосредоточиться на плацдарме в лесах близ населенного пункта Сташув. Прежде чем выполнить этот приказ, мы совершили четырехсоткилометровый марш-бросок. На это ушло четыре ночи. Переправились благополучно и вовремя сосредоточились в указанном районе.

Бригада заняла оборону западнее Сташува. Задача состояла 6 том, чтобы вместе с частями 5-й гвардейской и 13-й армий удерживать Сандомирский плацдарм. Командир корпуса меня предупредил: по данным разведки, противник в районе Хмельника сосредоточил крупную группировку и намеревается нанести удар по нашим войскам.

Ночью в тыл врага ушел командир взвода разведки Александр Соколов с несколькими бойцами. Вскоре разведчики вернулись и привели пленного. Он подтвердил, что на рассвете гитлеровцы намерены нас контратаковать. Соколов сообщил, что по шоссе со стороны Хмельника [170] движутся колонны танков, мотопехоты, часть которых уже рассредоточилась на опушке леса перед нашей обороной. Пришлось усилить наблюдение и боевое охранение.

На рассвете появились фашистские танки. На подразделения бригады обрушился шквал артиллерийско-минометного огня. Связываюсь с левофланговой ротой Сидельникова.

— Подбили три немецких танка, — докладывает гвардии старший лейтенант. — Немцы нажимают крепко. Пока держимся.

К обеду на отдельных участках противнику удалось вклиниться в нашу оборону. На угрожаемое направление я успел выдвинуть 76-миллиметровую батарею и приданную батарею самоходно-артиллерийских установок. Самоотверженно дрались челябинцы. Дальнейшие попытки врага развить удар в направлении Сташува разбились о стойкость советских воинов.

Несколько дней противник бешено контратаковал наши позиции. Но безуспешно. Мы продолжали глубоко зарываться в землю. Так называемый Сандомирский плацдарм за Вислой составлял теперь 75 километров по фронту и 50 километров в глубину.

Настали дни, о которых в сводках Совинформбюро сообщалось: «На некоторых участках фронта — поиски разведчиков и бои местного значения». За этой короткой фразой скрывались напряженные фронтовые будни. Немцы нередко прощупывали нашу оборону, они все еще надеялись сбросить нас в Вислу. Нам было нелегко. Позади почти месяц непрерывных боев. Уцелевшие танки можно было сосчитать по пальцам. Ждем пополнение. А пока что гвардейцы роют траншеи, ходы сообщения, землянки.

В молодом сосняке расположился КП. В землянке при свете фронтового «электричества» — фитиля, вставленного в гильзу из-под снаряда, — мы подолгу корпели над составлением учебных программ, продумывали, как наладить учебу с пополнением, которое вот-вот к нам придет из Челябинска и других городов Урала.

В один из таких вечеров, 23 августа, меня вызвали к аппарату.

— Поздравляю вас, Фомичев, и всех челябинцев, — послышался в трубке голос комкора генерала Е. Е. Белова. [171] — Слушайте Указ Президиума Верховного Совета СССР... — И он прочел, что наша бригада за успешные действия при освобождении Львова награждена орденом Красного Знамени.

25 августа — памятный для нас всех день: на нашем гвардейском Знамени появился первый боевой орден. Его нам вручил командир корпуса.

Ровно через месяц к нам вновь приехал командир корпуса Е. Е. Белов, начальник политотдела корпуса гвардии полковник И. Ф. Захаренко и начальник штаба П. Д. Белов.

Приказано выстроить личный состав бригады. Ровными рядами замерли челябинцы.

— Слушайте Указ Президиума Верховного Совета СССР...

Генерал Белов начал читать. Звание Героя Советского Союза присваивалось гвардии младшему лейтенанту Кулешову Павлу Павловичу, гвардии старшему лейтенанту Потапову Дмитрию Мефодьевичу, гвардии старшине Суркову Федору Павловичу, гвардии полковнику Фомичеву. Михаилу Георгиевичу. Первые Герои... В бригаде торжество.

20 ноября добровольцы принимали гостей. Приехала из Челябинска делегация во главе с В. С. Коржевым — заместителем заведующего военным отделом обкома партии. В составе делегации — рабочие, колхозники, актеры. Они привезли подарки, письма.

...Импровизированная сцена. Встреча гвардейцев-челябинцев с делегацией. Коржев вручает мне подарок Челябинского обкома ВКП (б) — никелированную саблю. На ней надпись: «Герою Советского Союза гвардии полковнику Фомичеву Михаилу Георгиевичу».

По списку вызывают офицеров. Подходит гвардии подполковник В. И. Хохлов. Он только на днях вернулся из госпиталя после ранения во Львове. Ему вручают подарок.

В это время левее полевого «клуба» шлепнулось несколько мин. На передовой поднялась пальба. Коржев наклоняется ко мне, спрашивает:

— Часто такое бывает в обороне?

— Почти ежедневно.

— Гвардии старший лейтенант Сидельников, — вызывает начальник штаба. [172]

Из «зала» кто-то кричит:

— Задерживается!

— Его рота на передовой, это она ведет бой, — пояснил я Коржеву.

Через три часа, когда утих бой, в землянку к нам был приглашен Александр Сидельников. Коржев тепло с ним поздоровался и, вручая подарки, спросил:

— Значит, это и есть тот самый смелый танкист?

— Что я особенного сделал? — смущенно пробормотал офицер. — Вот Федя Сурков — иное дело.

— Расскажите гостям хотя бы о сегодняшнем бое, — попросил я командира роты.

— Что там рассказывать. Обыкновенный бой был, такой же, как вчера, позавчера... Значит, сидим мы в танках, — начал Сидельников, — смотрим в приборы наблюдения. Вдруг мне докладывает гвардии лейтенант Бирюков: «Слева — танки!» Хитер же немец. Решил нам во фланг ударить. Думаю про себя: «Не выйдет у тебя, фашист, и эта затея». Быстренько развернул танки влево. Свою машину поставил в кустах. Противник жмет, а когда до его «тигров» осталось метров двести пятьдесят, я скомандовал: «Бронебойным — огонь!» Дали гитлеровцам прикурить! Четыре «тигра» подожгли, а другие удрали.

— Стало быть, сильный бой был? — не сдержался кто-то из членов делегации.

— Какое там сильный. Бой местного значения.

Через три дня делегация уехала, а вместе с ней уехали в Челябинск и посланцы нашей бригады, чтобы дать отчет землякам, рассказать, как добровольцы выполняют наказ жен, отцов, матерей, братьев, сестер.

От Вислы до Одера

Бригада отводится с передовой линии. Находясь во втором эшелоне обороны, мы начали усиленно готовиться к новым боям. Днем и ночью проводили занятия с танковыми и стрелковыми ротами.

...На опушке леса залегла стрелковая рота гвардии старшего лейтенанта Сидорова. Впереди показались цели. Огонь открыли артиллеристы 76-миллиметровых пушек. С первого снаряда поражал цели действовавший за [173] наводчика Петр Левшунов. Пехота пошла в атаку. Челябинцы отрабатывали вопросы взаимодействия...

Короткий отдых между «боями». В сосняке тщательно замаскирована тридцатьчетверка. Читаю надпись: «Александр Марченко». Товарищи чтут память павших в боях.

Я подошел к танкистам.

В руках гвардии младшего лейтенанта Суркова (ему на днях присвоили офицерское звание) развернутый лист бумаги.

— Домой письмо пишешь?

— Другу... Помните Александра Мордвинцева, командира орудия нашего экипажа?

— Как же, его тяжело ранило еще в боях за Орел.

— Так он во Львове, — продолжал Сурков. — Поступил учиться в Государственный университет имени Франко. На днях от Саши письмо получили. Послушайте, что пишет: «...Зачислен студентом 1-го курса филологического факультета. Очень доволен... Львов — город хороший, красивый, почти весь сохранился, чувствуется, что и освобождали-то его красиво, по-добровольчески, по-уральски. И все-таки меня очень тянет к вам, на фронт. Скучаю о друзьях-товарищах... Учеба дается легко, изучаю латинский, французский, русский, украинский... Привет всем, всем. И бате Фомичеву передайте мой низкий поклон. Целую, ваш Саша Мордвинцев».

А вот что мы товарищу пишем. — И Сурков прочел текст письма: — «Дорогой Саша! Прими от друзей сердечный фронтовой привет. Ты сейчас студент одного из старейших университетов. Это делает нам честь, и мы гордимся тобой. Будь, Саша, гвардейцем и в учебе. Докажи на деле, на что способны лучшие сыны нашей Отчизны — коммунисты, сменившие танк на книги. Докажи всем, что вчерашний фронтовик-гвардеец является передовиком учебы, примером дисциплины и организованности.

Помни наш гвардейский наказ: не сдавать позиций без боя. Помни наш гвардейский закон: там, где наступает гвардия, враг не устоит, там, где обороняется гвардия, враг не пройдет!

Учеба — это тоже бой, бой разума, сознания. Бой за овладение вершинами науки. Желаем тебе успехов в учебе. Ты не одинок. Твои друзья тебе помогут. [174]

Целуем тебя. Твои боевые друзья: Чирков, Денисов, Кулешов, Сурков, Пупков, Сидельников, Ерофеев, Литвенко, Лисьих...» — Сурков аккуратно сложил лист бумаги.

— Мы решили помочь студенту, — заговорил комбат Чирков. — Собрали «фронтовую надбавку» к стипендии. Пусть приоденется немного. Семь тысяч рублей.

— Хвалю за смекалку, товарищи, — сказал я. — Это и есть закон войсковой дружбы!

Невдалеке расположилась еще группа бойцов. Доносится голос Ермакова, командира роты автоматчиков. Оказывается, идет комсомольское собрание. Подхожу, становлюсь участником собрания. Командир роты остро критикует воинов, которые недостаточно упорно осваивают военное дело. Горячо, темпераментно выступают комсорг роты гвардии старшина Засанский, автоматчики Салов, Сартюхов, Зимин, комсорг батальона Доломан и другие.

Затем рассматриваются заявления желающих вступить в ряды ВЛКСМ.

— Впереди у нас серьезные бои, — сказал я в своем выступлении. — Сейчас задача номер один — овладеть искусством ведения наступательного боя. Поэтому наш долг — каждую свободную минуту использовать для учебы.

В бригаде не ослабевала партийно-политическая работа. Политотдел заботился об идейно-теоретической подготовке командиров. Офицеры изучали документы партии и правительства, произведения классиков марксизма-ленинизма о войне и армии.

Много внимания уделялось учебе политработников, парторгов рот и батарей. С парторгами рот и батарей были проведены семинары на темы: «Марксистско-ленинское учение о партии», «Задачи парторганизаций по воспитанию молодых коммунистов», «Работа парторга с партийным активом», «Расстановка партийных сил в бою», «Партбюро — орган коллективного руководства», «Партийное руководство комсомолом».

Работникам политотдела и штаба нередко приходилось выступать и перед агитаторами, редакторами боевых листков. Корпусная газета «Доброволец» и армейская «Вперед на врага» рассказывали о подвигах героев, помещали фотоснимки лучших воинов. На страницах газет [175] командиры делились опытом ведения наступательного боя в лесистой местности и в населенных пунктах, поднимали вопросы о взаимодействии, о ведении встречного боя и т. д.

Как-то к нам в бригаду приехал редактор газеты 4-й танковой армии гвардии полковник В. Е. Федотов. Он побывал в ротах и батареях, говорил с гвардейцами, вникал в жизнь и быт бойцов, сержантов и офицеров. А вскоре на страницах армейской газеты появилась серия материалов под рубрикой «Так бьют врага челябинцы-добровольцы». Рассказывалось о коммунистах офицерах Сидельникове и Акиншине, младших командирах Соколове, Левшунове и других.

Личный состав бригады упорно готовился к боям.

Наступил январь 1945 года. Бригада скрытно выдвигается к переднему краю. Теперь у нас новенькие тридцатьчетверки. Они полностью укомплектованы личным составом.

Наконец-то мне дали заместителя. Им стал гвардии полковник С. И. Алаев. Сменились и комбаты. На первый батальон назначен гвардии капитан Егоров, на третий — гвардии майор Бондарев, заменивший погибшего в бою Маслова. Вместо Приходько прибыл гвардии майор Г. И. Старостин. Вторым танковым батальоном еще со Львовско-Сандомирской операции командовал гвардии майор Чирков (его предшественник В. А. Федоров некоторое время командовал первым батальоном, а затем был переведен в другую часть с повышением).

Нас, командиров бригад, вызвали в штаб корпуса. Гвардии полковник Н. Д. Чупров, заменивший генерала Е. Е. Белова на посту командира корпуса, подошел к карте.

— Немцы бьют союзников в Арденнах, — без всяких предисловий начал он, водя указкой по карте. — Черчилль обратился к Сталину с просьбой ускорить наступление Красной Армии на советско-германском фронте. Фомичев, когда готов к наступлению? — спросил комкор.

— В любое время, хоть сейчас.

— Как с боеприпасами, горючим?

— Всем обеспечены, не жалуемся.

— А вы, товарищ Жуков? — обратился гвардии полковник к командиру 61-й Свердловской бригады. [176]

— Свердловчане готовы!

Командир корпуса рассказал о задаче, которую поставил командарм перед 10-м гвардейским танковым корпусом: «Сильным передовым отрядом в составе 63-й гвардейской танковой бригады, 72-го тяжелого танкового 'полка, двух батарей 1689-го легкоартиллерийского полка наступать непосредственно за 6-й гвардейской стрелковой дивизией и правым флангом 112-й стрелковой дивизии и, как только пехотой будет нарушена система противотанковой обороны противника, стремительным броском к исходу первого дня операции овладеть узлом шоссейных дорог Хенцины»{8}.

...11 января вечером в штабной землянке собрались офицеры бригады. Я довел до них поставленные перед бригадой задачи. А в полночь мне докладывали комбаты:

— Все готово!

...Легкий морозец, два-три градуса. За ночь выпал снег. Тихо-тихо. В строю застыли гвардейцы. Перед ними алое полотнище с изображением Ленина — гвардейское Знамя бригады. На митинге бойцы и командиры клялись мужественно и самоотверженно действовать в предстоящем бою, с честью пронести гвардейское Знамя до победы над фашистской Германией.

В 6 часов 15 минут ударила наша артиллерия. 240 стволов на каждом километре! Сотни, тысячи снарядов. Сплошная канонада стояла в течение часа.

В воздух полетели красные ракеты. Первые эшелоны войск двинулись вслед за огневым валом.

В 14.00 раздалась команда «По машинам!». Экипажи заняли места в танках, автоматчики, артиллеристы, саперы и связисты — в своих машинах. И бригада устремляется в прорыв. Вперед вырывается первый батальон гвардии капитана Егорова. Фашисты отчаянно огрызаются. Многие полосы, доступные для движения, заминированы. Вырыты широкие противотанковые рвы.

Оборона прорвана. Тороплю Егорова, чтобы он скорее прорывался к деревне Малешува. Комбат докладывает:

— Встретил сильное сопротивление. Развернул батальон.

На рубеже Гуменице, Малешува противник установил [177] до десяти танков, несколько самоходных орудий. Все подступы заминированы.

Принимаю решение — выдвинуть вперед танки-тральщики. Поддерживаем их огнем. Разгорается танковый бой. Враг не выдерживает удара, и мы глубокой ночью врываемся в Малешуву. За сутки пройдено более тридцати километров.

«Войска армии, — вспоминает командарм Д. Д. Лелюшенко, — успешно продвигались, несмотря на темноту и туман. Особенно хорошо шла 63-я гвардейская Челябинская бригада М. Г. Фомичева, имевшая большой опыт действий ночью»{9}.

Танки, обходя узлы сопротивления, стремительно продвигаются к городу Хенцины. Временами нас беспокоит вражеская авиация. Где-то правее продвигаются свердловчане и пермяки.

Слева от нас наступает передовой отряд 3-й гвардейской танковой армии, возглавляемый гвардии полковником И. И. Якубовским. Мы тесно взаимодействуем с соседями, вовремя информируем друг друга.

Гитлеровцы спешно выдвинули из Кельце танковый полк, который занял оборону на западном берегу реки Чарна Нида. Разведка доложила: мосты взорваны, берега заминированы. Город Хенцины превращен в опорный пункт. На улицах баррикады, в угловых каменных зданиях оборудованы доты. Город опоясан, широким противотанковым рвом.

Я выехал в первый батальон, который остановился в сосновом лесу.

— Егоров, ваш батальон пойдет в передовом отряде, — сказал я комбату. — Постарайтесь найти брод через реку Чарна Нида.

В деталях обговорили предстоящую задачу.

— Чей взвод пойдет в головном дозоре?

Комбат ответил не сразу. Он знал: дозор пойдет на опасное дело и такая задача по плечу лишь наиболее смелым.

— Гвардии лейтенанта Цыганова пошлем.

Петр Иванович Цыганов к нам прибыл на Сандомирском плацдарме. Рослый, симпатичный, немного смуглявый, [178] он и впрямь походил на цыгана. Бывший слесарь-инструментальщик одного из московских заводов, он быстро завоевал авторитет среди воинов.

По неровной полевой дороге танк Цыганова, искусно прикрываясь кустарником, первым двинулся вперед. В триплексе промелькнули полосатые гитлеровские танки.

— Останови машину, — приказал гвардии лейтенант механику-водителю.

Над рекой висела туманная дымка. Фашисты, не подозревая об опасности, грелись у костра. Цыганов навел орудие. Выстрел. Уцелевшие гитлеровцы бросились к танкам. Еще два выстрела — и загорелась «пантера».

Фашисты обрушили на головной дозор страшный огонь. Поле вздыбилось темными фонтанами. Но механики-водители, маневрируя на поле, уводили машины из-под огня. Достигли реки. Удача сопутствовала гвардейцам: река обмелела, и подо льдом было совсем немного воды. Танки вброд переправились на противоположный берег.

Вслед рванулась танковая рота гвардии старшего лейтенанта Ивана Любивца. Но и враг не дремал. С восточной окраины Хенцин ударили тяжелые орудия. Слева открыли огонь закопанные танки. Появилась группа «юнкерсов». Сотрясая воздух, рвались бомбы. Загорелась одна из тридцатьчетверок, но остальные танки роты уже втягивались в городскую черту.

Тем временем танки Цыганова уже вели уличные бои. Тридцатьчетверки настойчиво и упорно шли вперед. На пути — уличная баррикада. Цыганов, чтобы не нарваться на мины, произвел по ней два выстрела и с ходу таранил баррикаду броней.

Из-за угла ударил «королевский тигр». Потом показался еще один такой же танк. Положение осложнилось. Гвардии лейтенант открыл ответный огонь и подбил одну гитлеровскую машину, но второй «тигр» успел разбить гусеницу нашего танка. Ранило Цыганова. Загорелось на броне в запасных бачках горючее.

Механик-водитель и радист-заряжающий бросились сбивать пламя, а раненый офицер продолжал вести огонь по гитлеровцам. Он подбил и второй танк.

Тридцатьчетверку охватило пламя. [179]

— Оставить машину! — приказал Цыганов членам экипажа. Сам он выбрался через нижний люк. Хотел отползти за баррикаду, но гитлеровцы открыли сильный пулеметный огонь. Члены экипажа, оказавшись отрезанными от своих, отбивались от наседавших врагов. Они пустили в ход гранаты. Вторично был ранен Цыганов. Рядом — фашисты, а у гвардейцев в дисках автоматов по десять — двенадцать патронов.

Вдруг возгласы: «Ура! Ура!»

— Наши идут, держись, ребята! — крикнул гвардии лейтенант членам экипажа и в упор открыл огонь по группе приближавшихся врагов. Цыганов уничтожил еще 15 гитлеровцев.

В это время экипаж Бирюкова несколькими выстрелами из орудия проломил стену в доме, затем протаранил его насквозь и выскочил за баррикаду. Цыганов и его экипаж были спасены.

Родина высоко оценила подвиг Петра Ивановича Цыганова. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Весь день 15 января прошел в уличных боях. Нашей бригаде удалось перехватить все дороги, ведущие к Хенцинам. Отступать врагу было некуда. Части его 17-й танковой дивизии оказались в огненном кольце. Подошедшие бригады корпуса добили оставшихся в живых гитлеровцев.

Особенно сильный натиск врага пришлось выдержать на северной окраине города. Перерезав шоссе Варшава — Краков, мы тем самым отрезали пути отхода группировке противника из Кельце. Это поставило его в тяжелые условия. Фашисты решили прорваться по шоссе. Подразделения бригады были подвергнуты бомбовому удару. Через некоторое время со стороны Кельце показались части противника.

Тяжелое положение создалось на участке третьего батальона. До тридцати танков врага атаковали батальон. В разгар боя начальник штаба батальона гвардии капитан Злобин доложил:

— Из строя вышли три танка. Отражаем контратаки, Я связался по рации с подполковником Табелевым, командиром приданного бригаде 72-го гвардейского Львовского тяжелого танкового полка. Полк находился на северо-западной окраине Хенцин. [180]

— Перебросьте на северную окраину две роты, — приказываю ему. — Туго приходится моему третьему батальону.

Вскоре тяжелые танки пришли на помощь челябинцам. Непрерывные контратаки врага разбились о стойкость гвардейцев.

Вечером получаем новую задачу: бригада должна первой ворваться в Пшедбуж, а затем стремительным броском выйти на юго-западную и западную окраины Петркув-Трыбунальски и отрезать пути отхода гитлеровцам.

До Пшедбужа по шоссе не менее 70 километров, а напрямик намного меньше — 50 километров.

— Будем продвигаться вне дорог, — сказал я офицерам штаба. — Опыт есть, местность проходимая.

Накануне выпал обильный снег. Но он особенно не препятствовал нашему продвижению. На рассвете мы с ходу без труда освободили деревню Лопушно. Небольшой немецкий гарнизон не ожидал нашего появления и не оказал серьезного сопротивления.

Вброд форсировали небольшую речушку Чарна и к обеду 17 января подошли к Пшедбужу, расположенному на западном берегу реки Пилица. Нам повезло: противник не успел взорвать мост, и мы немедленно этим воспользовались.

Первым влетел на мост танк Бирюкова, шедший в головном дозоре. Экипаж уничтожил охрану и ворвался на окраину города. Вскоре мы потеряли связь с головным дозором. Мне не давала покоя мысль: что же с Бирюковым? Связываюсь с командиром головной походной заставы Сидельниковым.

— Что у вас случилось? Где Бирюков?

— У нас порядок, товарищ комбриг! Рота уже на западном берегу Пилицы, а Бирюков где-то в городе ведет бой.

Основные силы рвутся к городу. Подтягиваются батальоны. Спустя несколько минут Сидельников взволнованно докладывает:

— Фашисты прижали нас к реке. Спешите на помощь.

Позже выяснилось: танк Бирюкова слишком далеко оторвался от роты. Бирюков всегда действовал решительно и смело, внезапно, как снег на голову, обрушивался на врага, беспощадно уничтожал гитлеровцев. А тут допустил [181] ошибку. В городе оказались довольно большие силы вражеской техники и пехоты. Немцы убедились, что на улице лишь один советский танк. Они быстро подтянули на восточную окраину несколько танков и пехотных рот, прижали роту Сидельникова к реке, успели организовать оборону.

По счастливой случайности экипаж Бирюкова остался в живых. Но нам ошибка командира разведдозора стоила дорого. Бригада не смогла с ходу овладеть Пшедбужем. Рота старшего лейтенанта Сидельникова была вынуждена отойти на восточный берег.

— Немцы подтянули артиллерию, — доложил Сидельников. — Южнее моста расположены самоходные орудия.

Только закончился этот короткий разговор, как с запада в нашу сторону ударили орудия. Вокруг нас стали рваться снаряды.

— Пшедбуж с ходу не удалось взять, — доложил я командиру корпуса. — Мешает сильный артиллерийский огонь, и нет смысла зря губить технику.

Комкор Н. Д. Чупров знал, что у нас почти нет артиллерии. Он сообщил, что в тридцати километрах севернее нас к реке подошли подразделения 61-й гвардейской Свердловской бригады, и приказал:

— Будете форсировать Пилицу на участке свердловчан.

Подразделения бригады повернули строго на север. В головном дозоре шли три тридцатьчетверки, возглавляемые помощником начальника штаба первого батальона гвардии старшим лейтенантом Петуховым. Дул неистовый ветер, а вскоре повалил густой снег. Мы с трудом пробивались сквозь белесую пелену. Не продвинулись мы и на пять километров, как Петухов по рации доложил:

— Захватил целехоньким деревянный мост. Для танков вполне пригоден. Мы уже на западном берегу.

— Молодец, Петухов, это по-гвардейски! — похвалил я офицера. — Спешим к вам.

Петухов потом рассказывал:

— Продвигаемся на север, гляжу, вроде бы движется обоз. Куда бы это? Ага, к мосту. Ну, мы и шарахнули по гитлеровцам. Они и руки вверх. Двенадцать подвод нам досталось, взяли в плен двадцать власовцов.

Мы подходим к пленным. Понурив головы, они прячут глаза. Кто-то из добровольцев сует одному из власовцев [182] под нос кулачище. Гляжу, это гвардии старший сержант Касымов. Один из лучших командиров пулеметных взводов.

— Ты что ж это, Касымов?

Он подходит ко мне и с нескрываемой злостью говорит:

— Да я бы их, этих предателей, сейчас пустил бы на тот свет! Погань такая! Разрешите, товарищ комбриг, их пустить в расход?

— Без нас найдут на них управу, а наше дело — добивать фашистов, — объяснил я Касымову.

Бригада продолжала наступать. К вечеру следующего дня мы вышли на шоссе Ченстохов — Петркув-Трыбунальски севернее деревни Воля-Нехицкая. Шоссе оказалось заминированным. Подорвался танк первого батальона. Комбат Егоров повернул свои танки строго на северо-запад — на Петркув. Вскоре батальон был встречен прицельным артиллерийским огнем противника.

— Нам нечего ввязываться в бой, — решил я, посоветовавшись в штабе. — Ударом на Белхатув отрежем пути отхода немцам.

До города Белхатув, который расположен западнее Петркува, 20—25 километров. Переход займет немного времени — час-два.

Смеркалось, когда мы вошли в деревню Грохолице, — по существу, это была окраина Белхатува. Поляки тепло нас встретили.

— Мы ждали вас, — говорили они, — но не думали, что вы придете так внезапно.

Ко мне подошел пожилой человек.

— Я добже по-русски мовлю, пан офицер, — сказал он. — Воевал в Красной Армии в Первой Конной. Рад пшиятеле видеть.

— В Белхатуве немцы есть? — спросил я поляка.

— Дуже богато. Штабы, тылы.

В руках у челябинцев появились кринки с молоком, сало, моченые яблоки. Вижу, как хмурится пулеметчик Пяткин — заводила и весельчак. Ему хочется растянуть мехи баяна, да нельзя. Не время.

Я вызвал командира разведвзвода гвардии старшину Соколова.

— Точными данными о противнике мы не располагаем. Пока ужинаем, разведайте, что там в Белхатуве. [183]

— Я об этом уже позаботился, товарищ комбриг, — сказал Соколов. — Послал на задание гвардии сержанта Анатолия Романова и двух бойцов. Вернутся — доложу.

Подошел командир первого батальона Егоров. Он отводит глаза в сторону:

— Извините меня, товарищ комбриг. Хотел как лучше, но малость оплошал, полагал, что удобнее идти на Петркув.

— Надо было посоветоваться.

Комбат ушел, а я все еще думал об этом случае. Конечно, разумная инициатива похвальна, но ведь Егоров имел определенное задание — оседлать шоссе и ждать дальнейших указаний. Хорошо, что обошлось без потерь.

Возвратились разведчики.

— В городе полным-полно гитлеровцев, — доложил гвардии сержант Романов. — Много пушек, но в основном это тыловые подразделения какой-то дивизии. Есть и танки.

— Покажите на карте, где стоят танки.

— В основном на восточной и северо-восточной окраинах.

— А как ведут себя гитлеровцы?

— Судя по всему, нас не ожидают.

Прошу радиста Колчина связать меня со штабом корпуса. Колчин усердно крутит рукоятку настройки, копошится возле радиостанции.

— Батареи сели, что ли? — в сердцах спрашивает он себя. — ан нет. «Киев», «Киев», «Киев»! — кричит в трубку гвардии старший сержант. Наконец ему удается связаться.

Докладываю комкору Н. Д. Чупрову, что достиг окраины Белхатува. Он несколько секунд молчит, видимо, разглядывает карту.

— Вот так артисты челябинцы! — слышится в трубке. — И когда же вы это успели? Ну, хорошо, штурмуйте город, мы не удивимся, если вы завтра скажете: я на окраине Берлина. Ладно, ни пуха ни пера.

Танки направились к городу. Ночь светлая, лунная. И вот в тишину ворвались звуки орудийных выстрелов, пулеметных очередей. Внезапный и сильный огонь вызвал в стане врага панику. Я видел, как во двор метнулся рослый гитлеровец, потом, словно споткнувшись, упал возле подводы. [184]

Прислушиваюсь к звукам. Где-то рядом дробно застучал немецкий пулемет и вдруг захлебнулся: видимо, фашиста настигла пуля гвардейца.

Тотчас же позади нас выстрелила пушка, стрельба поднялась справа и слева. Вдоль улицы прошелестели снаряды. Перед нами неожиданно взметнулись языки пламени: разорвались мины.

На какое-то время в городе все смешалось, было трудно понять, где свои, где враг. Потом постепенно стрельба утихла. Первый батальон без особых потерь овладел восточной окраиной, а третий вышел на западную окраину и перерезал пути отхода гитлеровцам.

Возле углового коттеджа — группа солдат. Свои или чужие? По голосам узнаю — наши. Мне навстречу бежит гвардии старший сержант Касымов:

— Гвардии майор Старостин оставил нас на этом перекрестке. Ни один фашист не унес ноги. Вон их сколько на мостовой.

Командир батальона автоматчиков уже в первые минуты боя выслал иа западную окраину пулеметный взвод. Касымов на перекрестке улиц занял оборону. Гитлеровцы стали убегать на запад и угодили под огонь наших пулеметчиков.

Вместе с начальником политотдела подходим к пулеметчикам, чтобы поблагодарить их за смекалку и отвагу. В это время к нам подбегает боец, рассказывает:

— Гляжу, вот в этом доме горит свет. Думаю, а кто же там? Открыл дверь и ахнул. Фашисты женщину зарезали.

Мы вошли в коттедж. На полу полураздетая женщина, в груди ее торчит длинный нож. Возле женщины сидит девочка трех-четырех лет. Увидев нас, она закричала в отчаянии. Кто-то ласково обратился к ней, протянул руки. Девочка заплакала, прижимаясь к безжизненному телу зверски убитой матери. Прибежали соседи. Старый поляк подошел к девочке.

— Ядвига, — позвал он и взял ребенка на руки. И, обращаясь к нам, пояснил: — Это семья пана Казимира. Германцы зло надругались.

— Мы им за все отомстим, — сказал Богомолов. Я первым вышел на улицу. Неожиданно раздалась пулеметная очередь. Стоявший рядом со мной гвардии [185] рядовой Мальцев схватился за грудь. На снегу появились красные пятна.

— Куда ранен? — спросил я бойца, поддерживая его под руки.

Автоматчик Мальцев ответить не успел: он скончался. Ко мне подошел комбат Старостин и доложил:

— Убит командир взвода Касымов. Мы потеряли отважного командира, храброго коммуниста, — едва сдерживая слезы, промолвил он.

В садике, среди оголенных вишен, хоронили мы Касымова и Мальцева.

— Простите, дорогие друзья, что не уберегли вас. То, о чем вы так мечтали, верим — сбудется. Мы дойдем до Берлина. Спите вечным сном, отважные гвардейцы, — сказал над братской могилой начальник политотдела Богомолов.

— Вы много заслужили, храбрые из храбрейших, у нас нет времени, чтобы похоронить вас с воинскими почестями, но мы вас не забудем, — дрожащим от волнения голосом произнес гвардии майор Старостин.

Над могилой вырос холмик.

Бой продолжался. Враг начал спешно отходить на северо-запад, в сторону города Лодзь. И я торопил челябинцев. Надо было выиграть время, не давая врагу опомниться, бить его, преследовать, с ходу уничтожать подходившие резервы.

По сторонам — лесные массивы. Высланный вперед разведдозор во главе с гвардии старшим лейтенантом Петуховым где-то в пяти — семи километрах от нас. Петухов — штабной работник, но я его уже вторично послал в разведку. Он хорошо ориентируется на местности и читает топокарту. Хитер и смекалист. Может под носом у противника незаметно пройти.

— Иду на Злочев, — хрипит в шлемофоне голос Петухова. — Уже в триплексах показались крутые берега Варты. Будем искать брод до вашего подхода.

Только я закончил разговор с Николаем Ивановичем, как Колчин передает мне микротрубку.

— Где находитесь? — спрашивает комкор.

Называю координаты:

— К Варте подходим, напротив Злочева.

— Опаздываете, Фомичев. Свердловчане уже на западном берегу. Ведут бой за Буженин. Только что доложили. [186] Так что поворачивайте на север и переправляйтесь на участке Свердловской бригады.

Форсирование реки — нелегкое дело. Мы не стали рисковать и поддались соблазну: как-никак переправа уже обеспечена.

Повернули на север. Через полчаса Петухов радирует:

— Вижу целехонький мост. Но перед ним расставлены фашистские танки и орудия.

— Это наши, не путайте.

— Товарищ комбриг, мне же ясно видны белые кресты на танках, а возле орудий фигуры немцев.

Я выехал вперед. Остановились на опушке леса. Метрах в пятистах виднелись танки. Чьи они? Вскинул бинокль. В самом деле, немецкие — полосатые, с крестами на башнях. Немцы чем-то встревожены. Они скрытно передвигаются, жерла орудий направлены на восток.

— Вы правы, Петухов. Не пойму одного: где же свердловчане?

Принимаю решение: внезапно атаковать неприятеля.

— Ваше дело, Петухов, к мосту прорваться. Головой отвечаете за его сохранность. Иначе Варту не преодолеем.

Заговорили наши пушки. Танки стремительно помчались к вражеским огневым позициям. Гитлеровцы не успели, как говорят, и глазом моргнуть. Загорелась одна, вторая «пантера».

От опушки к мосту вела прямая дорога. По ней помчался экипаж танка, в котором находился Петухов. За ним — танк Бирюкова. Рота Любивца уже утюжит немецкие траншеи, танки Акиншина подминают прислугу орудий.

Хорошо видно, как передняя тридцатьчетверка ворвалась на мост. Ее поддерживала огнем батарея 76-миллиметровых пушек. У моста огневую позицию занял танк Бирюкова. Еще два орудия оставили мы здесь для охраны.

На левом берегу — город Буженин. Туда уже ворвались танки первого батальона с десантом на броне. Комбат Егоров радирует: «На улицах завалы, противник ведет огонь». Отвечаю ему радиограммой: «Обходите завалы, быстрее выдвигайтесь на западную окраину».

После ожесточенной схватки, длившейся несколько часов, батальоны бригады во взаимодействии с 61-й гвардейской [187] Свердловской танковой бригадой полностью освободили город.

Искусно проведенный маневр позволил нам избежать лишних потерь, захватить мост через реку Варту, сохранить город от разрушения. В этом бою погиб заместитель начальника оперативного отделения штаба капитан Гаськов, которого в бригаде очень любили.

В небольшой роще мы остановились на короткий отдых. Люди заметно устали, но виду не подавали. Собравшись в кружок, они вели задушевные разговоры, курили, угощали друг друга трофейным шоколадом.

И не только люди — машины устали. Черные, покрытые грязью танки и приземистые самоходки остывали, медленно отдавая тепло земле, превращая снег в грязь.

А в высших штабах уже намечались новые маршруты. Я мысленно видел — весь удар направляется в самое сердце Германии. Пройдет еще день-два, и мы ступим на вражескую территорию, а там недалеко и Берлин. Главное — не терять времени. Наши танки, совершая обходные маневры, опережают отступающего противника. Фашисты никак не поймут наших замыслов. Они не успевают оседать на промежуточных рубежах, мечутся от одной бреши к другой.

Начальник штаба Баранов лукаво мне подмигивает:

— Здорово мы сегодня ошарашили гитлеровцев. Через открытую дверь автобуса доносится команда «Смирно!».

— Лелюшенко к нам приехал, — говорит Богомолов. Я спешу навстречу командарму.

— Товарищ генерал, шестьдесят третья гвардейская Краснознаменная Челябинская танковая бригада, овладев городом Буженин, готовится к новым боям...

Генерал смотрит на меня удивленно.

— А где подполковник Зайцев? Ведь он доложил, что его бригада ведет бой за город...

Я уточнил: наша бригада начала бой на юго-западной окраине Буженина, а 61-я Свердловская бригада еще утром подошла к нему. Василий Иванович Зайцев, назначенный вместо погибшего Н. Г. Жукова, объективно доложил: танки ворвались в город. Но тут свердловчане, встретив сильное огневое сопротивление противника, вынуждены были принять тяжелый бой. Воспользовавшись [188] тем, что противник все свои силы сосредоточил против бригады В. И. Зайцева, мы атаковали гитлеровцев во фланг, опрокинули их боевые порядки и с ходу овладели городом.

Командующий внимательно выслушал меня, а затем сказал:

— Ваша бригада действует теперь на направлении главного удара. Нами перехвачены немецкие радиограммы. Противник ждал прямолинейного развития наступления, а мы спутали ему карты, резко изменив направление танкового удара. Теперь готовьтесь идти на Злочев, далее на Лютутув. Фашисты ждут, что мы пойдем на Калиш. А мы пойдем значительно южнее.

Я склонился над картой. Теперь нам предстояло идти на юго-запад, прорываться к Одеру.

Прощаясь, Дмитрий Данилович тепло пожал нам всем руки. Пожелал удачи.

К шести часам вечера бригада с приданными 72-м тяжелым танковым полком, артиллерийским полком, дивизионом «катюш» и саперной ротой устремилась на юго-запад. Шел мокрый снег. По единственной полевой дороге танки беспрепятственно подошли к Злочеву. Небольшой немецкий гарнизон сдался без боя.

Потом на Лютутув. Широкое шоссе. Головная походная застава нагоняет немецкий обоз. Офицер Любивец приказывает открыть огонь. Над фашистскими повозками просвистели снаряды. Гитлеровцы, застигнутые врасплох, подняли руки.

Любивец мне радирует:

— Захватил пятьдесят повозок и восемьдесят фольксштурмовцев. Куда их деть, ума не приложу.

— Оставь автоматчиков для охраны.

Без боя был взят Лютутув. Позади остаются другие города. «Передовые отряды М. Г. Фомичева (63-я гвардейская танковая бригада) и А. А. Дементьева (93-я танковая бригада), — отмечает в своих воспоминаниях Д. Д. Лелюшенко, — стремительно наступая, оторвались от главных сил армии примерно до 90 км, а от общевойсковых соединений — более чем на 120 км»{10}. [189]

На рассвете 21 января выходим к польско-германской границе. Бригада собрана в кулак. Перед нами первый немецкий город — Шильдберг. Перед нами — чужая жизнь. На размышления — минуты. Приданный артиллерийский полк немного отстал. Что делать? Ждать артиллерию, упустить время? Нет. На это мы не могли пойти.

Я посоветовался со штабом, с комбатами. Было решено обеспечить атаку своими силами, огнем танков. Третий танковый батальон развернулся вдоль железнодорожной линии. Рядом заняла огневые позиции минометная рота. Первый и второй танковые батальоны с десантом на броне я подтянул к виадуку.

— По фашистской нечисти — огонь!

Третий батальон открыл дружный огонь. Танки двух других батальонов на больших скоростях ворвались в Шильдберг. Немцы преспокойно спали. И только теперь город всполошился.

Наш танк подошел к дому с вывеской «Комендатура города». Во дворе — новенький черный лимузин «ганомак». К лимузину подошел зампотех роты гвардии старший лейтенант Владимир Седов. Внимательно осмотрел машину и заметил:

— Для комбрига пригодится.

«Ганомак» служил мне безотказно до самой Праги.

В Шильдберге преобладали чистенькие коттеджи с глухо закрытыми ставнями: немцы, запуганные фашистской пропагандой, отсиживались в своих домах.

Вот она, Германия! Мы ступили на землю, откуда пришла война. Трудно, очень трудно нам было добираться до этих мест. Но добрались, одолели все препятствия. Одних только рек пришлось форсировать не один десяток.

Идем по улицам города. Немецкая аккуратность видна везде. Узенькие улицы чисто подметены. Городу повезло: сохранился вокзал, почта, телеграф. Уцелели даже витрины магазинов.

Возле углового магазина толпились бойцы. Они осторожно оглядывали товары, выставленные в витрине. Но никто из них и пальцем не тронул чужого.

Политотделу бригады, командирам, партийным и комсомольским организациям пришлось в те дни много поработать. Мы призывали воинов гуманно относиться к немецкому населению. Разъясняли, что за развязывание [190] войны, за все те зверства и грабежи, которые совершались захватчиками на нашей земле, в ответе гитлеровцы, а не старики и дети, оставшиеся в занимаемых нами городах и селах. Мы призывали наших бойцов и офицеров соблюдать честь и достоинство советского воина.

Снова спидометры танков отсчитывают километры. Танки первого батальона с автоматчиками на броне, шедшие в авангарде, вслед за Пермской бригадой подошли к Одеру. Короткий зимний день был на исходе. Вот он, Одер! Фашистское командование намерено на этом рубеже задержать наступление советских войск.

В те часы мы не представляли себе всей опасности, таившейся за этой широкой рекой. Западный берег был утыкан железобетонными надолбами, перепоясан траншеями, ходами сообщения. Гитлеровцы на этот рубеж стянули колоссальное количество танков, самоходных орудий, орудий различных систем — от 88-миллиметровых зенитных пушек до дальнобойных орудий, врытых в землю.

Войска фронта приступили к форсированию Одера.

Командир корпуса распорядился форсировать реку севернее Штейнау. Саперы начали делать переправу. У берега образовалось разводье шириной два-три метра, и саперы, по грудь в воде, сооружали из досок настил.

В ночь на 22 января 4-я танковая армия начала форсировать реку. На лед шагнули стрелки 29-й Унечской мотострелковой бригады. Севернее на левый берег устремились бойцы 6-го механизированного корпуса нашей армии.

Немцы открыли ураганный огонь. Гулко ударили тяжелые орудия. Но уже ничто не могло остановить наступающие подразделения. Судьба Одера была предрешена. На левый берег ступили советские воины. Русское «ура» прокатилось вдоль многоводной реки. Плацдарм расширялся.

На последних рубежах

Над Одером клубится серый, как вата, туман. Гитлеровская дальнобойная артиллерия ведет интенсивный обстрел переправы. Тяжелые снаряды рвутся около наведенного моста. С ходу бригада вступает в бой. Наша задача — идти вдоль реки строго на юг и совместно с другими частями захватить Штейнау. [191]

Нам приходится туго. Вторые сутки ведем изнурительный бой. Фашисты яростно контратакуют. Их танки неожиданно появляются из-за укрытий.

Рота Акиншина за день отбила девять контратак, но ни на шаг не отступила. Раненый Акиншин не ушел с поля боя. Погиб недавно прибывший из штаба 4-й танковой армии командир третьего батальона гвардии майор Бондарев. Пал смертью храбрых и его заместитель по политчасти гвардии капитан Мошев. Исключительное мастерство управления боем показывают офицеры Любивец, Пупков и Коротеев. Храбростью отличается гвардии майор Старостин. К нам он прибыл недавно, на Висле, но и за это короткое время показал себя настоящим организатором общевойскового боя.

...Стоял пасмурный день. Южный ветер принес тепло, и снег на глазах таял. Я собрал командиров батальонов, развернул перед ними карту:

— Вот в этой точке мы находимся. В трех километрах от нас, за леском, деревня Лампенсдорф. Мы за день иной раз продвигались по семьдесят — восемьдесят километров, а сегодня надо преодолеть три километра и захватить Лампенсдорф. Нелегко это сделать, но надо.

Разведка донесла, что деревня превращена в сильный опорный пункт. На ее восточной и северо-восточной окраинах имеются блиндажи с железобетонными колпаками, надолбы, или, как их называли, «зубы дракона». Хорошо продумана и система огня. Все подступы искусно заминированы.

— Обстановка сложная. Идти в лоб, пожалуй, рискованно, — сказал гвардии майор Чирков.

— Зачем в лоб? А мы зайдем с запада и внезапно ударим, — поспешил высказаться гвардии майор Старостин.

— Этот вариант заманчив, но таит в себе большую опасность, — заключил я. — Можем оказаться в тисках гитлеровцев. Мы с начальником штаба уже думали об этом.

Было решено атаковать деревню с фронта, тем паче что скрытно обойти ее с запада невозможно. Впереди пойдут танки Чиркова с автоматчиками на броне, а на флангах — два других батальона.

Танкисты Чиркова и автоматчики Старостина открыли огонь по зданиям, в которых укрылись фашисты. Начали [192] стрельбу и танки 72-го тяжелого танкового полка, действующего вместе с нами.

Немцы, судя по всему, не намерены оставить занимаемые позиции. Они даже предпринимают контратаку. Батальоны Чиркова и Старостина попадают в тяжелое положение.

Старостин во весь голос командует:

— Приготовить противотанковые гранаты! Бронебойщикам бить по уязвимым местам! Пулеметчикам и автоматчикам отсекать пехоту!

Старостин подползает к пулемету коммуниста Пяткина, сам берется за рукоятки, посылает длинную очередь.

— Вот так их, Алексей Иванович, вот так! Пусть знают гвардейцев-челябинцев!

Из кустов появилась «пантера». Жерло пушки перемещается справа налево. Гитлеровские танкисты не видят пулеметчиков. Они метят выстрелить в тридцатьчетверку. Возле Пяткина лежат две противотанковые гранаты. Комбат хватает одну из них и кидает в танк. Раздается взрыв. Фашисты ослеплены.

— Хорошо! На тебе в придачу! — И Старостин бросает под гусеницы еще противотанковую гранату.

«Пантера» завертелась на месте.

В «психическую» контратаку идут эсэсовцы. Цепь все ближе и ближе. Старостин встречается взглядом с комсоргом Доломаном, который ползет к соседнему пулеметному расчету.

— Евмен Михайлович, подымай свою комсомолию.

— Есть, товарищ гвардии майор!

— Вперед, за Родину! — крикнул комсорг и первым поднялся в атаку. За ним — комсомольцы роты Ермакова. Фашисты дрогнули, их цепь изогнулась.

Контратака противника была отбита, но вперед мы не продвинулись.

— Жаль, в деревню не смогли прорваться, — сокрушался Старостин. — Но завтра обязательно ее захватим, товарищ комбриг.

На рассвете 31 января — повторная атака. Танки бригады рванулись вперед на большой скорости, начали теснить гитлеровцев, подступая все ближе к деревне.

— Наш танк уже прорвался в центр деревни! — с радостью доложил командир первого батальона Егоров. [193]

— Кто же этот смельчак?

— Комсомолец Иван Романченко, командир экипажа «Комсомолец».

Я хорошо знал этого рослого танкиста. К нам он прибыл осенью 1943 года. Родом с Полтавщины. Семнадцатилетним пареньком поехал работать в Кривой Рог, а осенью 1941 года вместе с заводом эвакуировался в Магнитогорск. Потом попал в бригаду, начинал службу заряжающим. Не раз отличался в боях, был награжден двумя орденами Красной Звезды и медалью «За отвагу». Экипаж Романченко часто шел в голове колонны, в числе первых форсировал реки Чарна Нида, Пилица, Варта.

Теперь Иван Ефимович со своими комсомольцами первым прорвался в центр деревни. На пути его танк уничтожил бронетранспортер, расстрелял несколько автомашин с боеприпасами.

Завязалась дуэль с «фердинандом». Романченко со второго выстрела подбил самоходное орудие. Из-за угла ударил фаустник. Тридцатьчетверка загорелась.

— Усольцев и Агапов, за мной! — крикнул командир механику-водителю и радисту-пулеметчику. — Надо сбить пламя!

Схватили брезент. Но из укрытий выскочили фашистские автоматчики. Романченко метнул в них лимонку. Несколько гитлеровцев замертво упали на землю.

Со всех сторон к танку приближались немецкие автоматчики. Иван Ефимович занял место в танке. Прильнул к прицелу. Очередь, вторая, третья. Уцелевшие фашисты отскочили назад.

Вот еще группа. Снова заговорил пулемет. Еще несколько врагов осталось на снегу. Гитлеровцы вроде бы приутихли. А танк пылает. Пламя лизнуло руки, дохнуло в лицо.

Романченко кричит товарищам:

— Гасите! Сбейте брезентом пламя!

В ответ — молчание. Только сейчас он понял, что остался один. Схватил брезент, начал сбивать пламя.

Из-за угла показалась новая группа фашистов. Комсомолец-гвардеец, будучи раненным, до последней минуты отбивался, пока не подоспела помощь.

Санитары уложили его на носилки. Заметив меня, с досадой сказал:

— Ребят жалко, погибли. И меня не вовремя. [194]

— Вы герой, Иван Ефимович, много гитлеровцев уложили!

Танки вышли к восточной окраине деревни. Последовали одна за другой ожесточенные контратаки противника. Наткнувшись в центре на сильный огонь, немецкие автоматчики начали наседать на правый фланг, пытаясь отсечь нашу пехоту от танков.

К вечеру натиск ослаб, деревня Лампенсдорф оказалась в наших руках. Войска фронта завершили окружение города Штейнау и находящейся там группировки.

В тот день мы испытали еще одну радость: узнали, что нашей бригаде присвоено наименование Петраковской. Это — за участие в освобождении польского города Петркув-Трыбунальски.

Из разведданных, полученных из штаба корпуса, стало ясно, что противник срочно подтягивает крупные силы и намерен прорваться к городу Штейнау. Мы заняли оборону. Автоматчики зарылись в землю. Выгодные огневые позиции заняли танкисты. Противотанковые орудия расположили на танкоопасных направлениях.

Вскоре показались танки противника. Рота гвардии старшего лейтенанта Каширского первой приняла неравный бой. Противник пытался обойти танкистов с фланга и попал под огонь взвода гвардии старшего лейтенанта В. А. Крюкова.

В течение нескольких дней бригада стойко оборонялась, сдерживая бешеные атаки фашистов. Помнится, рота автоматчиков гвардии капитана К. Г. Салихова оказалась в очень трудном положении: на нее двигалось до десяти танков.

— Надо выстоять! — обратился коммунист к бойцам.

И выстояли! А тем временем другие части добили группировку врага в Штейнау.

Мы с боями пробиваемся на запад. Фашисты не сдаются. За их спиной — Берлин, и они ожесточенно обороняются.

Впереди деревня Герцогсвальдау. Командир разведдозора гвардии лейтенант Иван Гончаренко доложил:

— Деревню обороняют танки и до батальона пехоты.

Целый день выковыриваем гитлеровцев. Дома кирпичные, даже сараи сложены из кирпича. Что ни дом, то огневая точка. К вечеру овладели деревней. Из леса появляются женщины. Они бегут нам навстречу. [195]

— Наши, родные, освободители!

Подбегают к танкистам, целуют, плачут. Лица изможденные, на головах — рваные тряпки, вместо платьев — лохмотья. Наперебой рассказывают о тех страшных муках, которые они испытали в фашистской неволе.

— Ой, дивчата, даже не верю, что побачу свою ридну Украину! — радостно говорит одна из женщин.

— Да, скоро вас отвезут на Родину, — говорит политработник Лурье.

Прошло еще несколько дней, и части нашего корпуса значительно продвинулись на запад. Наша бригада идет в передовом отряде корпуса. Немцам приказано до последней возможности оборонять город Любин, и они доставляют нам немало неприятностей.

Бригада повернула на северо-восток и, описывая крутую дугу, перерезала последние дороги отхода на запад подразделениям противника. Крупный гарнизон оказался в кольце наших танков.

С утра 11 февраля возобновилось наступление. Кругом густые леса, движемся по проселочным дорогам. Слева от нас обширное поле. Невдалеке от дороги обгорелые тридцатьчетверки, опрокинутые, с ржавыми колесами 122-миллиметровые гаубицы, приземистые самоходки СУ-76.

Откуда здесь советская техника? Подъезжаем к тридцатьчетверке. Башня опрокинута, на броне вмятины — следы артиллерийских снарядов. Порваны гусеницы, рядом валяются два катка. Мы с начальником штаба заглянули внутрь танка. На днище лежали два обгорелых трупа.

— Варвары, упражнялись по живым мишеням.

Мы оказались на испытательном полигоне. А потом мы увидели бараки, обтянутые несколькими рядами колючей проволоки. Перед нами лагерь военнопленных.

Бойцы открыли ворота. Во двор высыпали пленники, обступили гвардейцев. Обнимали нас и целовали. Люди от счастья плакали. Мы с Барановым вошли в барак. На нарах умирали изможденные люди. Я распорядился выдать узникам продукты и оказать им медицинскую помощь.

Но то, что мы увидели в другом бараке, потрясло. Кучи детской одежды, обуви, мешки, набитые волосами. А неподалеку от бараков — печи-крематории, в которых были живыми сожжены дети. [196]

Я вышел на улицу, размышляя о том, на что способны варвары XX века.

* * *

Начальник штаба Баранов доложил:

— Любивец ворвался в Шпроттау, захватил аэродром и более десяти исправных самолетов.

Танковая рота Любивца шла в головной походной заставе. Обходя узлы сопротивления, офицер смело ворвался в город. Мы поспешили на помощь. Зеленый красивый город, раскинувшийся по обе стороны притока реки Бобер, гитлеровцы превратили в опорный пункт. Кирпичные дома они приспособили для круговой обороны.

Овладев городом Шпроттау, мы поспешили к городу Заган, находящемуся северо-западнее, примерно в двадцати километрах. В Загане имелся крупный вражеский гарнизон. Мы прошли за один час 18 километров и обошли город с севера.

— Прикрывайте левый фланг корпуса, — приказал мне генерал Е. Е. Белов, вновь вступивший в командование корпусом.

Вдоль шоссе, ведущего на Зорау, куда устремились танки Свердловской и Пермской бригад, мы заняли оборону. Со стороны Загана на шоссе вскоре появились немецкие танки. От первых наших залпов загорелись два головных «тигра». Потом вспыхнуло и самоходное орудие. Гитлеровцы скрылись в лесу, а через полчаса начали яростно нас атаковать. Батальон Старостина отбил одну за другой две атаки.

Фашисты начали атаку в третий раз. Комбат Старостин все время был среди автоматчиков, охрипшим голосом подавал команды, личным примером увлекал подчиненных.

Противник начал обтекать правый фланг, но наткнулся на сильное сопротивление и отошел назад. Командиры взводов гвардии старшие лейтенанты Крюков и Черноморов, находившиеся на фланге, подбили по одному «тигру».

Тем временем передовые части корпуса с ходу овладели Зорау и Тейплицем, ушли далеко вперед и вскоре оказались отрезанными от главных сил армии. Свердловская и Пермская бригады, а вместе с ними и штаб корпуса были зажаты в клещи и оказались в тяжелом положении. [197] Врученная мне телеграмма от комкора гласила: «Ожидаем помощи. Постарайтесь прорваться к нам».

Со мной на КП находился командир 68-й отдельной танковой бригады гвардии полковник Приходько.

— Будем прорываться, — решили мы.

В сторону Зорау идет узенькая шоссейная дорога, к которой вплотную подступают вековые сосны. Первый батальон будет наступать вдоль шоссе. Егоров отважный офицер. Поручая ему важное задание, говорю:

— Правее вас будет наступать третий батальон. Поддерживайте с ним и штабом бригады непрерывную связь. Ясно?

— Так точно, — бойко ответил комбат и захлопнул люк. Он что-то еще крикнул, но его голос потонул в шуме работающих танковых двигателей.

Штаб бригады двигался за танковым батальоном. Короткий зимний день был на исходе. Где-то впереди зачастили выстрелы.

— Рота Любивца завязала бой с передовыми подразделениями противника, — радировал Егоров.

Вперед выдвинулся артполк. Пушки били прямой наводкой по подходящим фашистским резервам. Мы начали теснить противника.

Спешу в первый батальон. Навстречу попадаются санитары с носилками.

— Кого несете?

— Капитана Любивца.

— Иван, что же так неосторожно?

Любивец немного смущен, что я его назвал по имени.

— Кажется, отвоевался, — простонал Любивец. — Левая нога перебита.

— Выздоравливай, да побыстрее.

Я вскочил на танк, оглянулся. Санитары тащили носилки к машине. Я очень сожалел, что Любивец не дошел до Берлина. Мы с ним вместе пришли в бригаду. В ее строю все меньше и меньше остается тех, кто начинал путь под Орлом.

В самый разгар боя радист Виктор Колчин принял короткую радиограмму: «Егоров убит». Я подозвал к себе своего заместителя гвардии полковника Алаева.

— Выдвигайтесь в первый батальон. Возглавьте его.

На рассвете еще радиограмма. Я видел, как Колчин ее принял, и по его лицу понял: что-то снова случилось. [198]

— Алаев погиб, — еле вымолвил Виктор. — Бросился в атаку, и пуля оборвала его жизнь.

Первый батальон противник обошел с двух сторон. Создалась довольно сложная обстановка. С батальоном прекратилась связь. Это меня тревожило.

Пробиваемся по шоссе. Второй батальон Чиркова расчищает нам путь, сдерживая натиск врага на левом фланге. Вперед вырвались танки третьего батальона.

К обеду штаб достиг окраины Зорау. На небольшой полянке замерла тридцатьчетверка. Возле машины на хвое лежит тяжело раненный гвардии лейтенант Горбунов — командир танка. Он любил повторять:

— Скоро будем в Берлине, а там и по домам.

Ему не удалось дойти до фашистской столицы. Тяжелый снаряд подбил танк. Офицер едва шевелит иссохшими губами. Кто-то из офицеров штаба расстегнул ворот его обгоревшего комбинезона, подал флягу с водой.

К нам подходит механик-водитель танка гвардии старший сержант Василий Кружалов. У него сквозь бинты сочится кровь.

— До последнего держались, ни шагу назад не ступили, — говорит Горбунов. — «Тигр» из-за насыпи выполз и ударил снарядом по борту.

Подошли санитары. Кружалов ни в какую не хочет идти в госпиталь.

— Товарищ комбриг, заступитесь, — обратился он ко мне. — Из-за пустяковой царапины отправляют в госпиталь.

Уговоры не помогали.

— Заварю пробоину в броне — и на Берлин, — доказывает он командиру медсанвзвода Кириллову.

— Ладно, оставьте его, — согласился я.

Позже мне рассказали, с каким упорством сражались члены этого экипажа. Кружалов, маневрируя среди деревьев, смело вел машину на врагов. Горбунов подбил «пантеру», затем «тигр», бронетранспортер. Кружалов гусеницами давил контратакующих гитлеровцев.

Мы уже были в первом батальоне, когда водитель «ганомака» Анатолий Космачев крикнул:

— Самолеты!

После бомбежки мне сообщили печальную весть: убит гвардии полковник Приходько, командир 68-й отдельной танковой бригады. [199]

К вечеру мы прорвались к главным силам корпуса.

— Подоспели вовремя, — сказал генерал Е. Е. Белов. — Продержались бы еще час-два. У нас плохо с боеприпасами, а горючего вовсе нет.

Генерал выглядел устало. Глаза воспалены. Потрескавшиеся губы кровоточат. Таким я его еще не видел.

Не успели мы обменяться и несколькими фразами, как комкора вызвал к рации командарм.

— Получили новую задачу, — выйдя из штабного автобуса, сказал Е. Е. Белов. — Пойдем строго на юг, чтобы завершить окружение гитлеровской группировки в Верхней Силезии.

Движемся по дорогам, по которым 132 года тому назад шли русские солдаты во главе с Кутузовым.

Бунцлау. Город пылает, весь в дыму. Вокруг следы ожесточенных боев. В восьми километрах от города высится памятник. На мраморном постаменте простой и строгий обелиск.

Несколько дней мы вели бои по уничтожению окруженных разрозненных группировок врага в Верхней Силезии.

17 марта 1945 года наша 4-я танковая армия стала гвардейской. Это нас радовало, еще выше подняло боевой дух личного состава. Мы гордились ратной славой своей армии. Только с 12 января ее части и соединения прошли с боями свыше 800 километров, преодолели массу различных препятствий, уничтожили большое количество живой силы и боевой техники врага, штурмом овладели 40 городами фашистской Германии. Танкисты-гвардейцы накопили богатейший опыт стремительных наступательных действий, умелого форсирования рек, ведения боев в населенных пунктах, научились применять обходные маневры, окружать и уничтожать врага. Воины армии, в том числе и нашей 63-й гвардейской танковой бригады, проявили подлинный массовый героизм.

...С 23 марта по 16 апреля 1945 года войска готовились к Берлинской операции. К нам поступила отличная боевая техника. Пополнилась бригада и людьми. Новичков знакомили с подвигами гвардейцев, с их традициями. Большое внимание уделялось пропаганде боевого опыта. Перед молодыми воинами выступали бывалые фронтовики. Во всех подразделениях проводилась напряженная боевая учеба с учетом предстоящих задач. [200]

В ночь с 15 на 16 апреля мы заняли исходное положение для выступления в прорыв. В составе 10-го гвардейского танкового корпуса впереди пойдет 62-я бригада И. И. Прошина. Наша 63-я бригада и 61-я бригада В. И. Зайцева получили задачу быть во втором эшелоне в готовности нарастить темп наступления.

В небольшом блиндаже на опушке сосновой рощи расположился наблюдательный пункт бригады. Перед нами — река Нейсе. Берега крутые, обрывистые. За рекой — противник. В бинокль хорошо видны позиции гитлеровцев.

Последняя ночь перед наступлением. Из штабных офицеров никто не спит. Да разве уснешь? Последний рывок — и мы в Берлине.

Наступило 16 апреля. Едва забрезжил рассвет, как началась мощная артиллерийская подготовка. Противоположный берег заволокло дымом. Появились штурмовики. Они наносили удар за ударом по врагу.

— Даешь Берлин! — закричали танкисты.

Машины устремились к Нейсе. Соединения и части 5-й гвардейской армии на лодках и паромах начали форсирование реки. В середине дня к переправе двинулись танкисты бригады Прошина. Поздно вечером переправляемся через Нейсе и мы. И сразу же вступаем в бой. Пехота 5-й гвардейской армии и части нашего корпуса 17 апреля уничтожили врага на этом участке.

18 апреля челябинцы, составив передовой отряд корпуса, начали преследование отходящего противника в направлении Калау, Луккенвальде. Мы готовились наступать в сторону Бранденбурга, и вдруг приказ: корпус поворачивает на север. Это значит — на Берлин.

Я взглянул на карту. На пути к Берлину оставался Луккенвальде — последний крупный город. На перекрестке дорог указатель: «До Берлина — 140 км». Рядом мелом начерчена стрела, устремленная на запад, и надпись: «Скорее на Берлин!»

Перед Луккенвальде — короткая остановка. Пополняем боеприпасы, горючее, приводим в порядок технику. Люди горят желанием скорее ворваться в логово фашистского зверя.

Ко мне подходит начальник политотдела. Он уже много ночей не спал. На бледном лице — следы усталости, но глаза горят весело. [201]

— Михаил Георгиевич, через десять минут, как договорились, митинг.

На поляне, окаймленной густыми деревьями, впереди замаскированных танков выстроились гвардейцы. Люди — в торжественно-приподнятом настроении.

Короткую речь произносит начальник политотдела.

— Об этих днях мы давно мечтали, — говорит Михаил Александрович. — И вот уже до Берлина рукой подать. Враг накануне разгрома, но по-прежнему жесток и коварен. Нам выпало счастье участвовать в штурме фашистского логова. Удвоим удары по врагу!

Выступает замполит первого батальона гвардии капитан Устинов. Взволнованно звучат голоса комсорга второго танкового батальона старшины Николая Павлова, механика-водителя коммуниста Василия Кружалова.

Мы знали, что гитлеровцы превратили Берлин в сильнейший укрепленный район. Город опоясывали три оборонительных рубежа. Фашисты будут драться за каждый дом, каждый квартал, до последнего солдата. Впереди нас ждали жаркие схватки. Об этом я и сказал на митинге.

По рядам прокатилось громкое солдатское «ура».

Мы продолжали преследовать противника. Уже остались позади города Калау, Луккау, Даме и другие. До Берлина все ближе и ближе. Но враг оказывал упорное сопротивление. Ожесточенное упорство он проявил у деревни Еникендорф, превращенной в опорный пункт. Однако гвардейцы и тут разгромили противника.

В бригаду прибыли командарм Д. Д. Лелюшенко и командир корпуса Е. Е. Белов. Командарм возбужден, лицо его сияет.

— Готовы, челябинцы, штурмовать Берлин?

— Так точно, товарищ генерал! — с необычайным задором отвечают танкисты.

— Посмотрим. В какой батальон поведешь, Фомичев?

— К автоматчикам. Они только что овладели деревней Еникендорф.

Идем в батальон Старостина. Вдруг раздается выстрел. Пуля едва не задевает генерала Е. Е. Белова. Евтихий Емельянович выхватывает пистолет и стреляет в притаившегося гитлеровца. Но мимо. Тем временем фашист еще раз пытается выстрелить. Стремительно вынимаю [202] трофейный парабеллум, но в это мгновение сзади нас звучит выстрел — фашист падает. Мы оглядываемся и видим Толю Якишева, сына бригады. Толя, сияя от радости, подбегает к нам.

— Спасибо, сынок, ты спас жизнь комкору, — сказал генерал Д. Д. Лелюшенко.

Командарм тут же прикрепил к гимнастерке Якишева рядом с орденом Красной Звезды медаль «За отвагу».

Побывав у автоматчиков, мы направились в танковые батальоны.

— Гвардии старший лейтенант Коротеев, — представляется командир первого батальона.

— Знаю такого, — улыбнулся генерал. — Войско готово штурмовать Берлин?

— Хоть сию минуту.

Были мы во втором батальоне, которым уже командовал гвардии старший лейтенант И. С. Пупков. И в третьем, который возглавлял гвардии старший лейтенант М. Г. Акиншин.

— Растут твои орлы, — на прощание сказал генерал. Да, Пупков, Коротеев и Акиншин в бригаду прибыли командирами танков. А сейчас — комбаты.

— В Берлине они еще себя покажут, товарищ генерал.

Командарм ознакомился с положением дел в батальонах, уточнил задачи, которые предстояло решать бригаде в Берлинской операции.

Танки вытягиваются вдоль автострады. Наступаем на Берлин с юга. Впереди — батальон Акиншина. На пути — небольшая деревушка из пяти — семи домов, в которых засели гитлеровцы. На огородах, вдоль шоссе — огневые позиции. Со стороны деревни ударила артиллерия. Танки Акиншина открыли ответный огонь. Сбивая заслоны, батальоны стремительно продвигались вперед. Моросил мелкий надоедливый дождик. Сырой холодный ветер пробирал до костей. На перекрестках дорог мелькали сохранившиеся указатели: «Berlin».

К вечеру 22 апреля бригада ворвалась в Штансдорф, пригород Берлина. Закопченные, щербатые стены уцелевших домов и костелов вздымались над пепелищами горевшего города. [203]

Перед нами — канал Тельтов. Нам предстоит его форсировать. На противоположном берегу — противник. Я вскинул бинокль, осмотрелся. Из проемов домов торчали стволы орудий, на этажах расположились автоматчики и снайперы. Берег был утыкан огневыми точками, закованными в бетон.

В штабе собрались командиры батальонов и рот. Нам предстоит наступать на небольшом участке, и тем не менее надо тщательно подготовиться к. атаке. Начальник штаба Баранов высказал очень ценную мысль. После артиллерийской подготовки, которая намечалась по плану вышестоящего штаба, танкисты должны взять под обстрел вражеских артиллеристов, а автоматчики тем временем начнут форсировать канал.

— А теперь давайте подумаем, как будем вести уличные бои в городе, — обратился я к присутствующим.

Опыт мы уже имели, но понимали, что в такой обстановке, где каждый дом превращен в крепость, не так-то легко сражаться. Особенно нам, танкистам. Мы нуждались в поддержке пехоты. Танк в городе стеснен, ему не хватает пространства для маневра, его на каждом шагу поджидают фаустники, он становится хорошей мишенью для артиллерии противника.

— Надо создать штурмовые группы, способные вести ближний бой в городе, — предложил комбат Пупков.

— Ваше мнение совпадает с нашим, — сказал я. — За каждым танком закрепим по 5—7 человек — автоматчиков, саперов, разведчиков.

— Неплохо бы атаку прикрыть дымовой завесой, — высказался комбат Акиншин.

— Обязательно прикроем переправу. И не только пехоты, но и танков и артиллерии, — заверил нас начальник химслужбы бригады.

Короткая подготовка к атаке. Люди рвались в бой.

Вечером грянул батарейный залп «катюш» корпусного дивизиона. Это был своего рода сигнал начала штурма канала Тельтов. Вдоль берега поползла дымовая завеса. По засеченным целям ударили танковые орудия. Облюбовав огневую позицию во дворе невысокого дома, огонь открыли минометчики роты офицера Ильченко.

Автоматчики побежали к мосту. Противник встретил их огнем. Упал раненный в грудь автоматчик гвардии рядовой Сатаров. Но атака продолжалась. Атакующих [204] поддерживали пулеметчики. В частности, гвардеец Сажин, устроившись за каркасом моста, посылал по врагу одну пулеметную очередь за другой.

Поползли к противоположному берегу саперы с толовыми шашками. На гвардейцев противник обрушил огонь из тяжелых минометов. Создалось довольно сложное положение. Мы вынуждены были прекратить атаку.

Забрезжил рассвет. Над каналом клубился легкий туман. Сырое, промозглое утро. Из штаба корпуса прибыл офицер. Он привез карту с нанесенной на ней задачей: к исходу дня форсировать канал и в дальнейшем наступать строго на север.

У нас еще есть время, и мы готовимся к бою. Офицеры штаба и политотдела довели до подразделений поставленную задачу, позаботились об обеспечении непрерывного взаимодействия.

В условленный час артиллеристы и минометчики произвели кратковременный огневой налет на врага. И снова в атаку ринулись автоматчики, саперы, разведчики. Первыми достигли противоположного берега саперы во главе с гвардии старшиной Федором Пасынковым.

Несколько часов шел бой за переправу. И лишь ночью нам удалось закрепиться на противоположном берегу, а танки переправить по наведенному мосту правого соседа — 3-й гвардейской танковой армии генерал-полковника П. С. Рыбалко.

Начались уличные бои. Медленно продвигались вперед танки, вслед за которыми шли автоматчики. Командиры батальонов Коротеев, Пупков и Акиншин очень расчетливо управляли ротами и, взводами в этих тяжелых в изнурительных боях.

Немецкая столица объята пламенем. Улицы заволокло дымом. Сотни самолетов бомбят противника, артиллерия непрерывно обстреливает его опорные пункты. Рушатся многоэтажные здания.

Бригада овладела районом Бабельсберг. Утомленный многодневными боями, я оставил на КП начальника штаба, а сам тут же прилег отдохнуть. Богомолов меня тормошит.

— Вот так новость! — говорит начальник политотдела. — Эррио мы освободили.

Сон словно рукой сняло.

— Бывшего главу французского правительства? [205]

— Конечно его.

Вспомнили судьбу этого отважного человека. Эррио был схвачен гитлеровцами и заключен в концлагерь близ Парижа. Потом, когда гитлеровцам пришлось оставить Париж, они перевезли бывшего премьер-министра Франции в Бабельсберг. Здесь в числе семи тысяч узников разных национальностей Эррио и был освобожден.

По сообщению Богомолова, в лагерь первой ворвалась рота автоматчиков гвардии лейтенанта В. С. Езерского. Командира роты успела предупредить одна из узниц — сталинградка Тамара Прусаченко: в лагере содержится крупный французский политический деятель. Рота уничтожила эсэсовцев-охранников, помешала им увезти Эррио.

И вот он входит ко мне в комнату. Среднего роста, старый, поседевший. Лицо изрезано глубокими морщинами. Эррио тепло жмет мне руку, внимательно смотрит прищуренными глазами.

— Кто меня освободил? — интересуется он.

— Танковая бригада сибиряков-уральцев, — отвечаю я.

— А ваша фамилия?

— Полковник Советской Армии Фомичев.

— О, о сибиряках я многое слыхал! Отважный народ. Спасибо, что освободили от коричневой чумы, — говорит Эррио на немецком языке и на прощание просит меня сфотографироваться с ним и его супругой.

А тем временем с юго-востока на Берлин двигались немецкие части.

Бригада, оставив Берлин, по приказу командира корпуса, устремилась им наперерез. Несколько дней мы отбивали яростные атаки обреченных гитлеровских войск.

2 мая узнали радостную весть: Берлин пал. Это придало нам силы. Бригада упорно удерживала рубеж, и лишь немногим гитлеровцам удалось вырваться из окруженной котбусской группировки.

Прага зовет на помощь

Был теплый майский вечер. После дневных забот я присел возле автобуса. У штабной радиостанции собрались командиры батальонов и рот. Доносится глуховатый басок комбата Михаила Коротеева. Он [206] рассказывает, как гвардейцы его батальона отбивали яростные атаки немцев, пытавшихся прорваться из окружения.

— Перебили мы гитлеровцев более тысячи, — говорит комбат.

— И мы уничтожили немало, — замечает гвардии майор Старостин. — Семь тысяч с лишним солдат и офицеров взяли в плен.

Офицеры вспоминают героев, сложивших свои головы в прошедшем бою. Опять слышится голос Коротеева, на этот раз печальный:

— Жаль, не уберегли гвардии капитана Сашу Сидельникова.

Буквально в последние минуты боя этот отважный офицер, командир роты, был сражен вражеской пулей.

Мы встали, сняли головные уборы и молча почтили светлую память погибших боевых друзей.

Ко мне подбегает радист Сергей Кестер:

— Послушайте, товарищ гвардии полковник, о чем говорит Прага.

Мы притихли. Из приемника доносился взволнованный голос:

— Говорит Прага, говорит Прага!.. Просьба города Праги ко всем союзным армиям. На Прагу наступают немцы со всех сторон. В действии германские танки, артиллерия и пехота. Прага настоятельно нуждается в помощи. Пошлите самолеты, танки и оружие. Помогите, помогите, быстро помогите!

В Праге ждут помощи от Красной Армии, у них нет оружия и боеприпасов, продуктов питания и медикаментов, на улицах города льется кровь патриотов.

Губы невольно шепчут: «Мы слышим твой голос, Злата Прага, мы поспешим тебе на помощь!» До Праги не менее 450—500 километров. Далековато до вас, родные братья, но в беде не оставим.

Мы уже знали, что в первых числах мая в столице Чехословакии вспыхнуло народное восстание. Население братской нам страны, вооружившись винтовками, пистолетами, охотничьими ружьями, гранатами, захватило важнейшие стратегические пункты: радиостанцию, телеграф, вокзал и ряд других объектов.

Гитлеровский генерал Шернер решил потопить в крови начавшееся восстание. Завязались тяжелые уличные [207] бои. Силы были неравны. На опорные пункты повстанцев гитлеровские летчики сбрасывали сотни бомб. Улицы превращались в развалины. На фонарных столбах раскачивались трупы чешских патриотов. Используя огромное преимущество в технике и вооружении, фашистские войска подавляли один очаг восстания за другим. Вскоре врагу удалось прорваться к центру города. Восстание шло на убыль. И по радио полетели тревожные призывы: «Говорит Прага! Говорит Прага! ...Помогите, помогите, быстро помогите!»

Гвардии сержант Михаил Коляда, дежуривший у моего телефонного аппарата, тут же помог связаться с КП корпуса, и я доложил генералу Е. Е. Белову об услышанном.

— Мы об этом уже знаем. Сейчас выезжаю к Лелюшенко, видимо, пойдем на Прагу. Так что готовьтесь, — сказал комкор.

Всю ночь мы дозаправляли горючим танки, автомашины, пополняли боеприпасы. А на рассвете меня вызвали в штаб корпуса. Генерала Е. Е. Белова я застал возле карты-склейки, развешанной во всю стену. Большая красная стрела была нацелена на юго-восток — на Прагу.

— Ваша бригада снова пойдет в передовом отряде, Фомичев. Задача крайне сложная и тяжелая. Корпусу предстоит преодолеть большое расстояние, а времени в обрез. К тому же на пути горные массивы и глубокие, заблаговременно подготовленные оборонительные полосы немцев.

Я взглянул на карту. Горный рельеф, резко пересеченная местность. А вот это — Рудные Горы. Прикинул их ширину — не менее 50 километров.

— Пойдете по маршруту Носсен, Фрейберг, Лицин, Белина, Слани, Лоуни, — и генерал провел по карте карандашом. — Нам еще, Михаил Георгиевич, повезло. Рудные Горы с севера на юг, в направлении нашего удара, пересечены шоссейными дорогами. Но учтите: вас ожидает не одна засада. Будьте начеку!

Бригада усиливалась 72-м тяжелым танковым полком, двумя ротами саперного батальона. Левее нас уступом пойдет 61-я гвардейская Свердловская бригада.

— В затяжные бои не ввязывайтесь, обходите узлы сопротивления противника. Это позволит скорее войти в Прагу, — напутствовал нас комкор. [208]

Я вернулся в бригаду, а на бронебашнях машин вместо надписей «На Берлин!» уже появились слова «На Прагу!». Я даже удивился:

— Кто вам сказал, что мы идем на Прагу?!

— Сердце подсказывает, — ответил командир батальона автоматчиков Старостин. — Ведь мы вчера вместе слушали радио: восставшая Прага помощи просит. Кроме Красной Армии, этой помощи никто не окажет.

Весть о наступлении на Прагу взволновала воинов бригады. Танкисты и автоматчики снова рвутся в бой. Настроение у всех на редкость боевое. Я знал: бойцы устали. Позади остались два года непрерывных боев. Курская дуга, Каменец-Подольский, Львов, форсирование Вислы, освобождение Польши, штурм Берлина. Но личный состав глубоко понимал свой интернациональный долг и не хотел отдыха.

Утро 5 мая было прохладным, сырым. Уставшие за ночь, люди крепко спали, устроившись кто как мог у машин. А в первом танковом батальоне уже шло комсомольское собрание. Комбат Коротеев говорил:

— Положение в Праге очень тяжелое. Спасение города и жителей во многом зависит от нас, от темпа нашего наступления. Приказ командующего Первым Украинским фронтом гласит: нашей танковой армии с армией Рыбалко разгромить северные армии группировки Шернера, войти в Чехословакию и освободить ее столицу. Наша бригада составит передовой отряд четвертой танковой армии, а наш батальон пойдет в авангарде передового отряда. Командование бригады на нас надеется.

— Немецко-фашистские захватчики хотят погубить Прагу, залить ее улицы и площади кровью славян, — горячо выступает один из комсомольцев. — Мы не можем этого допустить! Не можем! Не подкачаем, ребята!

Накануне многие гвардейцы подали заявления с просьбой принять их в члены ВЛКСМ. Я знал, что в политотделе выделили лишь пятнадцать значков и сказали: «Вручить лучшим комсомольцам».

И вот в батальоне думали над тем, как из сотни отличных ребят отобрать этих пятнадцать лучших. Все они лучшие.

— Не волнуйтесь, — успокаивал я комсомольских активистов. — После войны значки получат все. [209]

Партийные и комсомольские собрания прошли во всех батальонах.

Объявляем тревогу и начинаем выходить в исходное положение для наступления. Под гусеницами уральских машин загудела немецкая автострада.

Движемся на юг. Впереди — первый батальон Михаила Коротеева. Где-то в двух-трех километрах от нас в головной походной заставе идет первая рота гвардии старшего лейтенанта Владимира Полегенького. На броне танков — рота автоматчиков, разведчики Александра Соколова и саперы Федора Пасынкова.

Мы не знали, где проходит передний край. В полосе нашего корпуса противник, как потом выяснилось, и не имел сплошного фронта обороны, прикрывающего группу Шернера с севера. Войска этой группы занимали лишь населенные пункты. И как только танки головной походной заставы вошли в соприкосновение с врагом, он начал отходить на юг и юго-запад.

Я принял решение перейти в преследование противника не с утра 7 мая, как намечалось ранее, а 6 мая и доложил об этом генералу Е. Е. Белову. Командир корпуса одобрил. Аналогичное решение принял и командир 61-й Свердловской бригады В. И. Зайцев.

Движемся медленно. Сильное сопротивление фашисты оказывали вдоль шоссе, автострад и на перекрестках дорог. Мы обходили вражеские опорные пункты обороны. Подчас приходилось вытаскивать застрявшие машины. Дорога вывела нас к какой-то небольшой деревушке. Ищем указатели. На их месте торчат лишь деревянные столбы.

На улицах несколько машин и повозок. Командир головной походной заставы докладывает:

— Впереди немцы!

И тотчас гремят выстрелы. Возникает перестрелка. Загораются машины, на углу улицы вспыхивает «пантера». Немцы разбегаются по деревне.

В кюветах — опрокинутые машины, исковерканные бронетранспортеры, штабные автобусы. В упряжках бьются раненые лошади, рвутся боеприпасы. На оставленных позициях — длинноствольные 88-миллиметровые орудия, счетверенные зенитные пулеметы.

За селом в кювете — труп фашиста. Сержант Мягков достал из кармана гитлеровца документы. Майор, воюет [210] с 1938 года. Награжден многими орденами и медалями. Расстреливал жителей Варшавы, Минска и Смоленска. Был под Сталинградом. А пуля уральца уложила его у самого дома. Бесславный конец головореза.

Ночь. Шумит дождь. Зябко и сыро. Направляющей идет машина командира роты Владимира Полегенького, за ним — Леонида Буракова, а потом — Ивана Гончаренко.

Слева от нас гремят выстрелы. Это продвигается с боями Свердловская бригада.

Короткий привал. Радисты бригады поймали позывные Москвы. Диктор читает: «Советские войска овладели крупным промышленным центром Бреслау».

Танкисты осматривают и дозаправляют машины. Тут как тут старшина батальона Литвинов. За ним неотступно, как всегда, следует каптенармус Бузаверя. Хозяйственники обходят экипажи, обеспечивают их предметами солдатского быта.

Возле машин на сосновых ветках отдыхают танкисты. Я подхожу к командиру первого батальона:

— Пора поднимать людей.

Коротеев протирает сонные глаза, тянется к карманному фонарику:

— Уже четыре, а кажется, только что уснул.

Комбат спешит к первой танковой роте: ей снова идти в головной заставе.

Подъехала походная кухня. Иван Шевченко приглашает танкистов к завтраку.

Танки первого батальона уже вытягиваются вдоль деревенской улицы.

— Враг коварен и хитер, — напутствуя комбата, сказал я, — так что будьте осторожны. Помните, нас ждет Прага.

В головном дозоре — взвод гвардии лейтенанта Леонида Буракова. Три машины — Буракова, гвардии лейтенанта Ивана Гончаренко и гвардии младшего лейтенанта Павла Котова — открывают бригаде путь к Рудным Горам и далее — к столице Чехословакии.

Бураков — молодой командир. В бригаду он пришел на Висле и за эти полгода показал себя храбрым офицером и умелым танкистом. Комкор Е. Е. Белов часто путал его с Бирюковым. [211]

— Что это вы, Фомичев? — нередко говорил генерал. — Вчера доложили, что в головном дозоре отличился Бураков, а сегодня — Бирюков. Как же все-таки фамилия этого офицера?

Приходилось объяснять командиру корпуса, что есть командир взвода Бураков и есть командир танка Бирюков. Хорошие друзья.

Продвигаемся дальше. Теперь впереди идет танк Котова, за ним — Гончаренко. У Гончаренко хорошо слаженный экипаж, который не раз отличался во время боев на Висле, Одере, в Берлине. Особенно мне нравился командир орудия комсомолец гвардии сержант Павел Батырев. В прошедших сражениях Батырев трижды был ранен, но с поля боя не уходил. Во время боев за город Штейнау на Одере подбил два «тигра», уничтожил орудие и два миномета. Его грудь украсил орден Красной Звезды.

Механик-водитель Шкловский, заряжающий Ковригин и радист Филиппов также показали себя отважными воинами.

Стремительно продвигаемся вперед. Теперь чаще встречаются вражеские засады. Рота Полегенького дважды вступала в бой.

К вечеру бригада подошла к деревне Гелегстхайзен, раскинувшейся в низине. Головной дозор докладывает:

— Из засады бьют танки.

Головная походная застава приняла бой. Танк Котова укрылся за длинным высоким сараем. Немцы засекли машину. Зажигательным снарядом подожгли сарай. Пополз густой черный дым, образовавший своего рода завесу.

Танки первого батальона, развернувшись в боевой порядок, пошли в обход деревни справа и слева. Своим огнем они уничтожили пять самоходок противника и заняли южную окраину населенного пункта.

Тем временем первая рота автоматчиков, разведчики и саперы, спешившись, атаковали противника, засевшего в деревне. С крыш домов ударили немецкие пулеметы. Но автоматчики, поддержанные танкистами второго батальона, ворвались в деревню. Фашисты в панике отступили, потеряв до ста своих солдат, которые были нами пленены. Были потери и у нас: восемь человек ранено, а один разведчик — гвардии рядовой Рябченко — погиб. [212]

Гелегстхайзен взят. Для развития успеха я выдвинул вперед второй батальон Пулкова, а первый батальон переместился во второй эшелон.

Мне хорошо видно, как на большой скорости заняли место в головной колонне танки Крюкова, Каширского...

Останавливаю комбата Пупкова, уточняю его задачу:

— Уничтожать засады противника и с ходу оседлать перевалы Рудных Гор.

Спидометры отсчитывают новые километры. К исходу дня 7 мая разведдозор вступил в деревню Зайда. Теперь до границы Чехословакии рукой подать.

Еще рывок — и танки бригады достигли чехословацкой границы.

А вот перевалами Рудных Гор с ходу овладеть не удалось, о чем я с горечью доложил генералу Е. Е. Белову. Командир корпуса приказал принять все меры и к утру 8 мая оседлать перевалы.

На горизонте неровными зубцами вырисовывались Рудные Горы. Они невысоки, но очень отвесны и преграждают нам путь. Предстоит преодолеть самый трудный участок пути: крутые подъемы и спуски, узкие дороги, обрывы, горные реки. Здесь обходный маневр применить нельзя.

— Кого пошлем первым? — спрашиваю я у офицеров штаба.

— Разрешите мне? — говорит коммунист Михаил Акиншин. — Прошу роту автоматчиков, саперов Лившица и разведчиков.

«Пожалуй, лучшей кандидатуры не подобрать», — подумал я. Михаила Григорьевича я знал уже два года. При мне он вырос от командира танка до командира батальона. Смелый и грамотный офицер. Правда, и другие комбаты ему не уступят ни в чем. Но третий батальон менее уставший.

— Добро, Михаил Григорьевич, веди бригаду.

Впрочем, «веди бригаду» — не совсем точное выражение. Я и сам был в машине, которая двигалась за головными танками. Со мной находился также командир батальона автоматчиков Старостин.

Мы двигались по крутым отрогам, по дороге, зажатой горными массивами. Немцы упорно сопротивлялись. На поворотах то и дело встречались зенитные орудия. Автоматчики и пулеметчики, возглавляемые Старостиным, [213] смело взбирались на горные кручи и внезапными ударами сверху выводили из строя расчеты вражеских орудий, заставляя их сдаваться в плен, и тем самым открывали путь танкистам.

Пенится горная речушка. Сердито бурлит вода. Спуститься к ней невозможно: крутизна не менее 40 градусов. Бьют орудия. Вот так пекло!

О возвращении назад и думать не приходится. Поди найди обход в этих горах! Кто пойдет первым? Ко мне подходит коммунист гвардии старший сержант Василий Кружалов.

— Разрешите мне?

— А ты видел, что тебя ждет?

Он еще раз поглядел вниз:

— Для нас все пути проходимы.

Кружалов первым вел танк через Вислу и Одер. Это он, оставшись один в машине, храбро сражался с врагом на подступах к немецкому городу Зорау. Этого отважного бойца мы представили к высшей награде — Золотой Звезде Героя.

Василий попросил членов экипажа выйти из машины, развернул орудие назад и стал медленно спускаться вниз. Его танк одолел спуск. За ним танк повел Герой Советского Союза коммунист Федор Сурков. Он тоже благополучно преодолел преграду. И так было всегда: где трудно — первыми шли коммунисты и комсомольцы.

Вдруг новое препятствие: узкую горную дорогу, что вьется над самой пропастью, противник завалил соснами, обмотав их колючей проволокой, и заминировал. Я приказал саперам Лившица и Пасынкова расчистить дорогу. В пропасть полетели деревья, и танки снова устремились вперед.

Крутой подъем. Пройдут ли танки? Навстречу разведчикам вышла группа крестьян. Один из них подошел ко мне, представился:

— Мы из ближайшего села, хотели бы оказать помощь.

Горячо жмем друг другу руки.

Крестьяне были крайне удивлены нашим появлением с запада.

— Мы вас Ждали с востока, — говорили они. Удивлены чехи и тем, что мы намерены преодолеть Крутой подъем. [214]

— Это невозможно, — сказал один из них. — Тем более сейчас, когда прошли такие ливни.

— Пройдем, — услышав наш разговор, твердо сказал комсомолец Иван Гончаренко.

За рычагами машины Гончаренко, шедшей в голове первого батальона, — комсомолец Шкловский — храбрый солдат, беззаветно влюбленный в профессию механика-водителя. В одном из боев на территории Польши фашисты подбили его танк — прямым попаданием снаряда была порвана гусеница. Члены экипажа заняли круговую оборону, отбивая натиск гитлеровцев. Шкловский тем временем отремонтировал гусеницу. И снова танк в строю.

Мы спешим. Ведь челябинцы идут в авангарде корпуса, пробивая дорогу на Прагу 4-й гвардейской танковой армии.

Позади остается чешская граница. Рудные Горы доставляют нам много хлопот. Танки с большим трудом одолевают высокие хребты. Наконец первое чешское село — Бистрица. На окраине остановились. К танкистам бросились нарядно одетые крестьяне. Они обнимают, целуют гвардейцев, провозглашают:

— Наздар, Руда Армада!

К воинам подходят женщины. Они кланяются и говорят по-русски:

— Спасибо, сыночки, что вы нас освободили. Долго мы ждали этого дня.

Задерживаться некогда. До Праги — около 100 километров. В голове колонны бригады опять батальон Михаила Коротеева.

Примерно в 12 часов дня 8 мая челябинцы, преодолев Рудные Горы, достигли первого чехословацкого города — Белина. Население встречает хлебом и солью.

Благоухает весна. Все в цвету. Улыбки на лицах ликующих чехов. Люди от радости плачут и смеются, а те, что помоложе, вскакивают на броню машин, обнимают автоматчиков, дарят цветы.

После полудня бригада вошла в город Слани. И снова море красных знамен и транспарантов. На домах — трехцветные флаги Чехословацкой Республики. Через всю центральную улицу полотнище: «Ать жие Руда Армада! Да здравствует Красная Армия!»

К гвардии лейтенанту Гончаренко подбежала старушка. [215] Она целовала его замасленную руку, приглашая зайти в дом.

Мальчишки с наполненными водой ведрами бегали от танка к танку. Никогда холодная колодезная вода не казалась нам такой вкусной.

А сигналы из Праги становятся все тревожнее: «...На помощь, на помощь!..»

Неужели опоздаем? На предельной мощности работают двигатели. Люди измотались в тяжелых переходах и боях, но никакие трудности не могли остановить стремительного броска.

После Слани в бригаду прибыл командир 10-го гвардейского танкового корпуса генерал-лейтенант Е. Е. Белов. Он взял мою рабочую карту, прочертил красную стрелу на Прагу, обвел город пунктирной линией и написал: «3.00 9.5 1945 г.». Словами добавил:

— Приказ маршала Конева.

Мы поняли свою задачу. Тут же довели ее до командиров. Я отдал распоряжения по боевому обеспечению.

Начался стремительный марш. Перед заходом солнца Коротеев доложил:

— Колонна немецких танков. Атакуем!

Но пробиться вперед первый батальон не смог. Выдвигаю на помощь второй батальон Пупкова. С фланга гитлеровцев атакуют танки Акиншина. Дружная атака. Спустя час от колонны противника остались груды искореженного металла, сотни трупов. Многие гитлеровцы были взяты в плен.

Солнце скрывается за горизонтом. Начало быстро темнеть. Мы входили в город Лоуни. Фашисты облили бензином дома, узкие мостовые. Языки пламени лижут асфальт и здания. Из-за укрытий ведут огонь фашистские артиллеристы. Завязался короткий бой. Немцы, прижатые огнем наших танков и орудий, отошли вправо. Но уйти на запад, к американцам, удалось лишь немногим.

Освободив город, делаем кратковременную остановку. На площади полно чехов. Играет оркестр. На броню танков летят букеты сирени.

Ко мне подходит радист штабной радиостанции гвардии старшина Владимир Войкин.

— Только что передали по радио: в Берлине подписан акт о капитуляции Германии. [216]

Да, событие это огромное. Нам, однако, теперь не время расслабляться. Боевая задача еще не выполнена.

Между тем над горизонтом поднималось зарево пожара.

— Прага горит! — сказал Зденек, молодой чех, ехавший с нами от самой границы в качестве проводника. В его глазах появились слезы.

Входим в небольшой населенный пункт. До Праги, как подсказывают чехи, пять — семь километров. Вымываю командира головного взвода Буракова и находившихся на его танке Соколова и Пасынкова.

— Пожалуй, это для вас последняя боевая задача, — сказал я. — Нужно установить, что происходит в Праге. Для этого на больших скоростях ворваться в город и следовать к его центральной части. Огонь по гитлеровцам вести с ходу. Но будьте осторожны: не перебить бы повстанцев и мирное население.

Разведчики и саперы поудобнее устраиваются на броне танков Буракова, Гончаренко и Котова.

Разведгруппа ушла в темную ночь. Идем вперед и мы. Волнуются Коротеев и Старостин. Не может скрыть волнение и начальник политотдела Богомолов. Подсвечивая карманным фонариком, уткнулся в карту начальник штаба Баранов. Ждем разведданные. Переживаем за людей. Как они там?

Соколов позже рассказывал:

«Танки идут по дороге. Разведчики и саперы с каким-то особым напряжением всматриваются во все стороны. Временами останавливаемся. Прислушиваемся. Тишина. Впереди зарево пожаров, иногда со стороны Праги доносится стрельба. Это повстанцы ведут бой с фашистами.

В одном-двух километрах от города слезли с танков, разбились на две группы и зашагали по обеим сторонам дороги. И вдруг сталкиваемся с группой людей. Это было так неожиданно, что я вначале не понял, в чем дело, крикнул:

— К бою!

Услышав русскую речь, люди бросились обнимать и целовать наших разведчиков и саперов. Это были повстанцы.

Чехи уже сидели на танке гвардии лейтенанта Буракова и неплохо объяснялись на русском языке. [217]

Они нам сообщили, что в центре города повстанцы ведут бои с солдатами Шернера. Имеются баррикады. Но какие силы у противника, чехи не знали».

Уже светало. Чаще забилось сердце, когда мы увидели верхушки церквей и башен древнего города. Спустя полчаса передовые подразделения бригады достигли северо-западной окраины Праги. Я тут же по радио доложил об этом генералу Е. Е. Белову. В Прагу вступали и другие соединения советских войск.

Шоссе перегорожено баррикадой, сооруженной из брусчатки разобранных мостовых. Восставшие не ждали нас с этой стороны. Они предполагали, что мы придем с востока. Каково же было удивление чехов, когда перед их оборонительными сооружениями появились советские танки и начали преодолевать эти препятствия.

Из-за баррикады вышел чешский офицер, руководивший отрядом восставших. Мы крепко обнялись и расцеловались. И тотчас, размахивая винтовками и фуражками, с радостными возгласами «Наздар!», «Наздар!» навстречу советским танкистам побежали чешские повстанцы.

К нам устремились тысячи мирных жителей. Танки взвода Буракова, шедшие впереди, встретила группа людей с развернутыми красными знаменами. На полотнищах вышиты серп и молот. Чешская патриотка подошла к сидящим на броне разведчикам и передала им знамя.

Люди пели, плакали от радости, дарили нам цветы, протягивали своих детей, которые доверчиво обнимали нас. И не было для нас, советских воинов, лучшей награды, чем эта сердечная благодарность народа.

Сопровождаемые ликующими жителями, танкисты настойчиво теснят немцев. Бой не затихает. Оставаться на улицах опасно. Но чехи не хотели расходиться по домам. Они указывали нам расположение вражеских пушек и пулеметов, предупреждали об опасности, находили наиболее удобные пути движения.

Невдалеке от площади Витязей ко мне подошел пожилой чех и на ломаном русском языке сказал:

— Простите, пожалуйста, господин офицер, что я вас задерживаю. Но я должен вас предупредить: в скверике, который вы видите, фашисты установили пушки.

Продвигаться вперед становилось все труднее и труднее. Второй и третий батальоны пришлось направить [218] по параллельным улицам. Танков стало меньше — часть их осталась на перекрестках.

Сильный бой разгорелся на подступах к пражскому кремлю. У Карлова и Монесова мостов противник выставил четыре самоходки и большое число фаустников. Но теперь уже ничто не могло остановить наших танкистов. Первым к реке Влтава — последней реке на нашем боевом пути — подошел танк Ивана Гончаренко, за ним танки Леонида Буракова и Павла Котова. Экипаж Гончаренко уничтожил одну из самоходок, и казалось, танк вот-вот выскочит на мост. Но фаустникам удалось подбить танк, вывести из строя экипаж.

Теперь вперед вырвались танки Буракова и Котова, а затем и целиком первый батальон. Танки уничтожили противника, прикрывающего подступы к мостам. Путь к пражскому кремлю был свободен.

Стояла солнечная теплая погода. Во всей красе встала перед нами Прага. Радиостанции боевых машин приняли радостную весть, которую советские люди ждали четыре военных года: война против гитлеровской Германии завершилась полной нашей победой.

А 63-я гвардейская Челябинская танковая бригада, другие части и соединения войск 1, 2 и 4-го Украинских фронтов добивали гитлеровцев, засевших на чердаках высоких пражских домов.

Стало известно, что в Прагу вступила и 1-я чехословацкая танковая бригада, действовавшая в составе подвижной группы 4-го Украинского фронта.

* * *

Вот она, Влтава! На холме купается в золоте солнечных лучей пражский кремль со шпилями храма Святого Витта. Подъезжаю к мосту и вижу подбитый танк, а возле него, обнажив головы, стоят пражане. На брезенте лежит безжизненное тело Ивана Григорьевича Гончаренко, рядом — тяжело раненные механик Шкловский и радист Филиппов. К ним бегут санитары.

Тем временем танки первого батальона прорвались за Влтаву. Туда поспешил и я.

Вечером Москва салютовала войскам, освободившим Прагу, из тысячи орудий. Мы с ликованием слушали голос Москвы. Вдруг звонок из штаба корпуса. Южнее Праги оставшиеся войска Шернера упорно сопротивляются. [219]

Бригада снялась с места, направилась добивать остатки шернеровской группировки.

Так заканчивалась последняя операция, в которой довелось участвовать гвардейцам-челябинцам. Она была и тяжелая, и самая быстротечная. Советские войска вовремя подошли к Праге, с честью выполнили свой интернациональный долг и вызволили народы Чехословакии из фашистской неволи. Мы захватили большое количество военной техники и военнопленных. Только наша бригада пленила до восьми тысяч немецких солдат и офицеров.

Друзья мои, однополчане

Стюардесса объявила:

— Подлетаем к Челябинску. Идем на посадку.

Учащенно забилось сердце. Меня, а также других ветеранов 63-й гвардейской Челябинской танковой бригады пригласили на Неделю боевой славы. Со многими фронтовыми друзьями я лишь вел переписку, после войны не встречался. Прошло с тех пор более двадцати лет.

Самолет подруливает к аэровокзалу. Обмениваемся крепкими рукопожатиями с представителями обкома партии и обкома комсомола, с бывшим начальником политотдела нашей бригады М. А. Богомоловым.

Ко мне подходит рослый человек в штатском костюме.

— Узнаете, товарищ генерал?

— Не Иван ли Любивец?

— Так точно!

А спустя час я был в окружении добровольцев-челябинцев. При всех орденах гвардии майор запаса А. А. Аликин. Крепко жму руку бывшему начальнику связи бригады. Аликин знакомит меня с женой, рассказывает о себе. Живет он в городе Первоуральске, Свердловской области, возглавляет группу снабжения на одном из заводов.

Ордена и медали на груди у парторга батальона В. В. Белоусова, ставшего теперь мастером в производственно-техническом училище города Златоуста. Красуется Золотая Звезда Героя на лацканах пиджаков Дмитрия Мефодьевича Потапова и Федора Павловича Суркова.

Подходит гвардии майор запаса Борис Николаевич Ерофеев, он был начальником штаба второго батальона. Спрашивает: [220]

— Что знаете об Иване Сергеевиче Пупкове?

— Теперь он генерал.

— А где Михаил Федорович Коротеев?

— Тоже генерал. Продолжает служить в армии. Недавно избран почетным гражданином Праги.

А вот и Аня Пашенцева. Наша бесстрашная телефонистка. Рядом с ней командир медсанотделения Анна Алексеевна Шуховцева. Время посеребрило ее волосы, а в глазах по-прежнему живой огонек. Анна Алексеевна с теплотой вспоминает совместные бои и походы. В беседу включаются другие добровольцы.

Да, нам есть что вспомнить, есть о чем поговорить.

Челябинская бригада, как и другие соединения добровольческого танкового корпуса, создавалась здесь, на Урале, героическими усилиями трудящихся. Ее путь к победе начинался с Урала. Боевое крещение бригада получила в 1943 году в Курской битве. В том же году за отличные боевые действия Уральский добровольческий корпус трижды удостоился благодарности Верховного Главнокомандующего. И корпус, и все его бригады стали гвардейскими.

Челябинцы участвовали в беспримерном весеннем наступлении Красной Армии, в результате которого была освобождена Правобережная Украина. Ломая яростное, отчаянное сопротивление врага, преодолевая бездорожье и весеннюю распутицу, гвардейцы стремительно вклинились в оборону противника, совершили рейд по его тылам и первыми ворвались в областной город Каменец-Подольский.

Гвардейцы-добровольцы освобождали город Львов, громили ненавистных немецко-фашистских захватчиков на территории братской Польши, успешно форсировали девять крупных рек — среди них Варту и Одер, Нейсе и Шпрее. Мы были в составе войск, водрузивших Знамя Победы над Берлином.

Нас с цветами встречали чехи и словаки, с развернутыми знаменами вошли гвардейцы в город Прагу. Знамя бригады мы пронесли по трем странам Европы — Польше, Германии и Чехословакии. И где бы ни пришлось быть, в боях и походах мы всегда ощущали поддержку — материальную и духовную — трудящихся Урала, народа великой Родины.

За 22 месяца Челябинская бригада прошла путь в [221] 3800 километров, в том числе 2000 километров с боями. Ей было присвоено наименование Петраковской, а боевое Знамя бригады украсилось орденами Красного Знамени, Суворова и Кутузова. Более двух тысяч бойцов, сержантов и офицеров были награждены орденами и медалями, а семь человек удостоились звания Героя Советского Союза. Это — Дмитрий Мефодьевич Потапов, Федор Павлович Сурков, Петр Иванович Цыганов, Иван Ефимович Романченко, Василий Иванович Кружалов и Павел Павлович Кулешов. Я был награжден Звездой Героя дважды. ...Подходит Михаил Акиншин.

— Здравствуйте, товарищ генерал.

Мы крепко обнялись, расцеловались. С Михаилом Григорьевичем мы часто переписываемся. Из его писем я знал о том, как сложилась судьба многих челябинцев-добровольцев. Он мне писал о А. В. Худякове, В. В. Василевском, С. В. Кестере...

На встречу однополчан приехал бывший замполит батальона А. А. Денисов, фельдшер роты управления М. Д. Мостовов, ныне директор школы.

Саша Соколов. Сейчас он Александр Александрович, инженер-испытатель тракторного завода.

— Что-то не вижу Петра Андреевича Левшунова.

Обещал приехать.

— Приболел, — сказал кто-то.

— А вам что-нибудь известно о его судьбе? — спросил Богомолов.

— Мы с ним переписываемся. Живет в Омске, на пенсии.

Гончаров предлагает сфотографироваться на память. В это время подходит пожилая женщина. Никак Наталия Ивановна Червякова-Черемных?! В составе бригады воевали ее муж и сын. Оба погибли за Родину.

Едем в «Волге». Сергей Викторович Кестер увлеченно рассказывает о Челябинске. Город до неузнаваемости изменился. Похорошел. Разросся.

Мы успели побывать во многих рабочих коллективах, выступали перед молодежью, школьниками. И всюду челябинцы тепло встречали ветеранов войны.

Неделя боевой славы пролетела быстро.

...Ту-104 берет разбег. До свидания, друзья! Под крылом самолета в ярких огнях Челябинск, город, в котором осталась частица моего сердца, остались люди, с которыми [222] мне довелось прошагать тысячи километров по фронтовым дорогам.

* * *

Славу гвардейцев хранят не только в Челябинске.

В Группе советских войск в Германии несет службу гвардейская танковая Уральско-Львовская Краснознаменная, орденов Суворова и Кутузова добровольческая дивизия имени Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского. Эта дивизия — прямая наследница нашего гвардейского Уральского добровольческого танкового корпуса.

И вот я в гвардейской дивизии, встречаюсь с солдатами, сержантами и офицерами, рассказываю им о том, как в годы войны сражались с врагом их отцы и старшие братья. А молодые гвардейцы в свою очередь делятся со мной своими успехами, заботами и радостями. Они гордятся тем, что их соединение более тридцати лет находится на переднем крае социалистического содружества, на рубеже, разделяющем две мировые системы, несет свою почетную службу на территории братской Германской Демократической Республики. Беседа у нас теплая, доверительная. И еще раз убеждаюсь: душой и сердцем я по-прежнему в боевом строю защитников Родины.

Да, время берет свое. Уходят постепенно ветераны на заслужённый отдых, а в боевой строй вливаются их дети и внуки — достойное племя молодых, образованных, крепких телом и духом людей. В их руках теперь героическая эстафета боевой славы советских воинов.

Я побывал в полку, которым командовал Петр Васильевич Ледяев. Он сын фронтовика-танкиста, погибшего в первый год войны. Закончил с отличием танковое училище, затем командовал танковым взводом, ротой. И снова учился — на этот раз в военной академии. За успехи в учебе удостоен золотой медали. После академии Ледяев командовал танковым батальоном, был заместителем командира полка. Возглавляя полк, он сумел вывести его в число передовых, задающих тон в социалистическом соревновании.

Под стать командиру и офицеры полка. Они стремятся творчески подходить к делу, к решению актуальных задач, ищут пути совершенствования учебного процесса. [223]

В полку создан, в частности, оригинальный пульт управления стрельбой с обратной информацией. Он обеспечивает наблюдение и контроль за стрельбой целой роты и на всю глубину стрельбища. Уже в одном этом факте видны приметы времени, возросший уровень общей и технической культуры танкистов. И это радует нас, ветеранов.

Как-то в газете «Красная звезда» я прочитал статью, в которой наряду с другими приводился такой пример. Танковая рота успешно выполнила задачу на тактических учениях ночью с боевой стрельбой. И в этом важную роль сыграла инициатива командира. Когда в ходе учебного боя «противник» начал отходить, гвардии старший лейтенант Александр Радченко, пользуясь темнотой, организовал его преследование по параллельному маршруту. В итоге рота, опередив «противника», преградила ему путь. Ведь именно так мы совершали бросок на Бучач, так прорывались ко Львову... Выходит, и теперь не потерял своего значения наш боевой опыт.

Преемственность поколений... Она проявляется и в том, что уральцы, как это было и в годы войны, посылают своих сыновей служить в гвардейскую танковую Уральско-Львовскую добровольческую дивизию. Молодые солдаты, ознакомясь с боевыми традициями соединения, стремятся во всем походить на героев былых сражений, упорно учатся, становятся отличниками боевой и политической подготовки, мастерами военной специальности.

Будучи в дивизии, я посетил музей ее боевой славы. На стендах рядом с фронтовыми реликвиями выставлены почетные и памятные знамена, кубки и призы, завоеванные личным составом в мирное время. Данные музея свидетельствовали: почти половина рот, взводов, отделений и экипажей добилась почетного права именоваться отличными. В гвардейской дивизии радовало все: просторные, хорошо оснащенные классы, замечательно оборудованные огневые городки и учебные поля, постоянно совершенствующаяся методика обучения...

Я покидал родную танковую дивизию. Сердце мое переполняло и чувство грусти — как знать, доведется ли здесь еще побывать, — и чувство гордости за гвардейцев, которые умеют дорожить славой тех, кто в тяжелые для нашей Родины дни начинал свой путь с Урала.