Общее заключение

Сталинградская битва вошла страницей немеркнущей славы не только в историю Великой Отечественной войны Советского Союза, но и в мировую историю. Советский народ и его Вооруженные Силы продемонстрировали перед всем миром непревзойденное могущество Советского государства, железную стойкость, мужество и массовый героизм, превосходство советской военной науки и советской военной организации над буржуазной военной наукой и буржуазной военной организацией.

Сталинградскую битву выиграл весь советский народ, руководимый великой Коммунистической партией.

Руководство Коммунистической партии было решающим условием победы. В армии, сражавшиеся под Сталинградом, партия послала тысячи своих лучших представителей, которые сумели поднять огромные массы советских людей на самоотверженную борьбу. От первых дней оборонительного сражения до полного торжества победы над врагом здесь находился виднейший деятель партии и Советского государства Н. С. Хрущев, деятельность которого была поистине неутомимой.

Лучших своих сынов послали в Сталинград города и села нашей необъятной Родины. Все, что нужно было для завоевания победы, щедрой рукой давали труженики заводов и колхозных полей. Рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, советская интеллигенция, молодежь самоотверженно трудились во имя Родины, во имя победы над врагом. Трудно выразить словами ту огромную, ни с чем не сравнимую моральную поддержку и помощь, которую оказывал сталинградцам весь советский тыл. Сотни тысяч писем, посылок, телеграмм получали бойцы и командиры часто от совершенно незнакомых [457] людей. В каждое такое послание была вложена частица души советского патриота, страстно призывавшего воинов к мужеству и героизму.

С победой под Сталинградом большой подъем охватил советских людей на фронте и в тылу. Она вселила в них новые силы и уверенность в окончательном разгроме врага.

Сталинградская битва знаменовала собой решительный поворот в ходе Великой Отечественной войны и второй мировой войны в целом. Прав был И. В. Сталин, когда говорил, что «Сталинград был закатом немецко-фашистской армии. После Сталинградского побоища, как известно, немцы не могли уже оправиться».

Сталинград явился началом конца фашистского государства и его армии. Под Сталинградом не только погибла колоссальная немецкая армия: там же было покончено с долго жившей в Германии традицией, на которой воспитывались целые поколения немцев. Был опровергнут миф о непобедимости германской армии, о ее превосходстве над всеми армиями мира.

Весь мир был потрясен грандиозным успехом Советской Армии в битве за Сталинград. Еще гремели орудия, еще наши танки, авиация и пехота вели бои с сопротивлявшимся врагом, а слава о Сталинграде катилась через материки и океаны.

Товарищ Морис Торез еще в начале 1943 года писал: «Славная эпопея Сталинграда знаменует решительный поворот в справедливой войне цивилизованного мира против гитлеровской Германии... О советскую скалу разбились волны фашистских орд... 6-я германская армия, которая, как ураган, пронеслась по Франции, целиком уничтожена»{67}.

Слово Сталинград не сходило со страниц мировой печати в то время.

Президент Соединенных Штатов Рузвельт 5 февраля 1943 года в послании Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину указывал, что эта победа будет «одной из самых прекрасных глав в этой войне народов, объединившихся против нацизма и его подражателей. Командиры и бойцы Ваших войск на фронте, мужчины и [458] женщины, которые поддерживали их, работая на заводах и на полях, объединились не только для того, чтобы покрыть славой оружие своей страны, но и для того, чтобы своим примером вызвать среди всех Объединенных Наций новую решимость приложить всю энергию к тому, чтобы добиться окончательного поражения и безоговорочной капитуляции общего врага»{68}.

В грамоте, адресованной защитникам Сталинграда, он пишет: «Их славная победа остановила волну нашествия и стала поворотным пунктом войны союзных наций против агрессии».

Иранская газета «Мехри-Иран» писала в то время: «По справедливости надо сказать, что советское командование имеет полное право гордиться своей великолепной победой под Сталинградом. Героическая оборона Сталинграда будет жить многие века. Немцы, легко покорившие Париж, Варшаву, Белград, никак не думали, что на берегах Волги их постигнет такая судьба и что они положат здесь сотни тысяч солдат и потеряют огромное количество вооружения».

Через день после окончательного разгрома окруженной группировки немцев, 4 февраля 1943 года, шведская газета «Стокгольме Тиднинген» писала: «Имя этого города будет вечно сиять как памятник мужества русских, которых не могли сломить жесточайшие удары. Разгром немцев под Сталинградом имеет для русских величайшее значение. Волга опять течет свободно. Престиж Красной Армии поднялся еще выше благодаря этой победе, которая не имеет себе равной».

Тогда сплошь и рядом появлялись заявления различных буржуазных деятелей о том, что историки могут рассматривать битву под Сталинградом как поворотный пункт в судьбах Европы и, быть может, всего мира.

О Сталинградской битве как переломном моменте в ходе второй мировой войны вынуждены после войны говорить и многие наши враги из числа тех, кто еще сохранил способность к объективному анализу исторических событий. [459]

Так, генерал Ганс Дёрр в своей книге «Поход на Сталинград», являющейся, пожалуй, наиболее пространным во всей западной военно-исторической литературе описанием этой битвы, прямо свидетельствует:

«...В 1942 г. Сталинград стал поворотным пунктом второй мировой войны.

Для Германии битва под Сталинградом была тягчайшим поражением в ее истории, для России — ее величайшей победой. Под Полтавой (1709 г.) Россия добилась права называться великой европейской державой, Сталинград явился началом ее превращения в одну из двух величайших мировых держав»{69}.

Не оспаривая деталей этого высказывания, мы видим, что даже наши явные враги, если они способны объективно взвешивать исторические факты, вынуждены признать огромнейшее влияние Сталинграда на исход второй мировой войны.

Другой, еще более известный гитлеровский генерал, Гейнц Гудериан, в статье «Опыт войны с Россией» пишет: «Итак, летняя кампания 1942 года закончилась для немецкой армии тяжелым поражением. С этого времени немецкие войска на Востоке навсегда перестали наступать».

Безусловно, не может подлежать какому-либо сомнению, что именно в результате победы под Сталинградом наша армия захватила в свои руки инициативу боевых действий и перешла в общее наступление на огромном фронте от предгорий Кавказского хребта на юге до подступов к Ленинграду на севере. Началось освобождение оккупированных врагом областей нашей Родины.

Курт Типпельскирх в своей «Истории второй мировой войны» также признал:

«Хотя в рамках войны в целом событиям в Северной Африке отводят более видное место, чем Сталинградской битве, однако катастрофа под Сталинградом сильнее потрясла немецкую армию и немецкий народ, потому что она оказалась для них более чувствительной. Там произошло нечто непостижимое, не пережитое с 1806 г., — гибель окруженной противником армии» (имеется в виду разгром Наполеоном I прусско-саксонской армии в сражениях под Иеной и Ауэрштедтом 14 октября 1806 г. — [460] Ред.) {70}. Говоря о Северной Африке, Типпельскирх явно щадит самолюбие тех, кто платит ему деньги.

Наиболее определенно о поворотном пункте второй мировой войны высказался генерал Цейтцлер, бывший во время Сталинградской битвы начальником генерального штаба сухопутных войск вермахта. «Ход событий, — заявляет он, — показал.., что Сталинградское сражение действительно оказалось поворотным пунктом всей войны» {71}.

Приведенные высказывания, количество которых можно без труда умножить, не требуют комментариев. Они отчетливо говорят о великом значении Сталинграда для исхода второй мировой войны, для судеб человечества.

В этой связи, однако, следует обратиться к книге бывшего фельдмаршала Манштейна «Утерянные победы», одной из основных тенденций которой является стремление опровергнуть эту точку зрения и показать, что Сталинград не был поворотным пунктом войны в том смысле, как понимает это большинство людей нашей планеты. Он, конечно, не может полностью отрицать переломного значения Сталинградской битвы, но делает это в такой форме и обставляет такими оговорками, что по существу сводит на нет это утверждение.

«Конечно, Сталинград постольку является поворотным пунктом в истории второй мировой войны, поскольку на Волге разбилась волна немецкого наступления, чтобы затем откатиться обратно, подобно волне прибоя. Но как ни тяжела была утрата 6-й армии (одной 6-й армии?! — А. Е.), это не означало еще проигрыша войны на Востоке и тем самым войны вообще. Все еще можно было добиваться ничейного исхода, если бы такую цель поставила перед собой немецкая политика и командование вооруженных сил».

А дальше: «Сражение за Сталинград по вполне понятным причинам рассматривается Советами как решительный перелом в войне. Англичане приписывают подобное же значение «битве за Англию», то есть отражению немецкого воздушного наступления на Британские острова в 1940 г. (Неизвестно, однако, какие именно англичане? [461] Ведь даже Черчилль считает таким моментом разгром Роммеля в Африке — А. Е.). Американцы склонны приписывать окончательный успех союзников своему участию в войне. Также и в Германии многие считают, что Сталинград имеет значение «решающего сражения». В противоположность этому следует констатировать, что нельзя приписывать никакому из тех или иных отдельных событий решающее значение. Это следствие влияния целого ряда факторов, важнейшим из которых является, видимо, то, что Германия в конце концов в результате политики и стратегии Гитлера оказалась безнадежно слабее своих противников»{72}.

Здесь Манштейн восходит, так сказать, на самую вершину объективизма, и с этой «головокружительной» высоты все события и факторы для него становятся равнозначными: и усиление противовоздушной обороны в Англии в 1940 году, и материальные ресурсы воюющих сторон, и разгром отборных армий под Сталинградом, и провал честолюбивых помыслов «бесноватого».

Остановимся несколько подробнее на высказываниях Манштейна, так как его суждения о переломном моменте войны способны сбить с толку даже более или менее квалифицированного читателя.

Манштейн, во-первых, старается свалить в одну кучу разные по масштабам события, спутать карты, поставить на место событий, как таковых, причины их возникновения, причем не главные, а второстепенные.

Ясно, что никто сейчас (кто, конечно, стремится разобраться в событиях прошлой мировой войны) не станет утверждать, что то или иное сражение этой войны явилось, причиной полного разгрома Германии. Таких причин несколько. Но главная из них — это преимущество нашего социалистического общественного строя перед тем порядком, который был создан фашистами в Германии и насаждался ими в покоренных странах.

Манштейн главную причину поражения Германии видит в том, что она «в результате политики и стратегии Гитлера оказалась безнадежно слабее своих противников». Если иметь в виду только Германию, то ясно, что по своим ресурсам она при любой самой безупречной [462] политике будет слабее блока таких трех мировых держав, как СССР, США и Англия. Слабее их она, несомненно, была даже и тогда, когда благодаря политике Гитлера и не без содействия империализма США и Англии захватила все ресурсы Западной и частично Восточной Европы. Не секрет и то, что одни ресурсы (имеются в виду экономический потенциал и людские ресурсы) без учета других факторов не могут решить исход войны.

Если обратиться, например, к такому факту, как разгром Франции Германией в 1940 году, то не трудно понять, что Франция по своим собственным ресурсам при наличии помощи, оказанной ей Англией, была едва ли слабее Германии того периода.

Ясно, что в данном случае не в этом суть, хотя экономический потенциал и людские ресурсы играют самую существенную роль, особенно в затяжной войне. Беда, однако, заключается в том, что Манштейн пустился в свои объективистские рассуждения о многих факторах и значении ресурсов с определенной целью: сбить читателя с толку и уйти от ответа на вопрос, когда же, в какой именно момент второй мировой войны стало ясно, что фашистская Германия по своим материальным ресурсам, моральным потенциям и т. п. уступает коалиции союзников и прежде всего Советскому Союзу, принесшему на алтарь общего дела наибольшие усилия и жертвы. Но Манштейну так и не удалось уйти от этого неприятного для него ответа. Он проговаривается, когда говорит, что после Сталинграда надо было искать ничейного исхода войны, именно после Сталинграда, а отнюдь не после разгрома Роммеля, не после усиления ПВО на Британских островах.

Здесь мы видим, что, хотя Манштейн и стремится умалить роль Сталинградской битвы, вместе с тем он оценивает это сражение как генеральное.

Со времен Клаузевица в военной теории и практике германского милитаризма утвердился ряд положений, которые в свое время в большинстве случаев основывались на реальной действительности. Затем же, когда условия изменились, эти положения начали превращаться в догмы. Мы не собираемся здесь подробно разбирать вопрос о судьбах учения Клаузевица. Напомним лишь, что, по Клаузевицу, война может быть выиграна лишь в случае [463] выигрыша генерального сражения, на которое следует израсходовать максимум сил и средств; при проигрыше же такого сражения дело следует вести к ничейному результату. Хотя Манштейн и не ссылается на Клаузевица в данном случае, тем не менее ясно, что он целиком находится в плену этого учения. В самом деле, во всей своей книге, вплоть до Сталинградской битвы, он нигде не обмолвился ни словом о необходимости сведения войны вничью. Наоборот, он рьяно защищает мысль о том, что при правильном руководстве боевыми действиями со стороны гитлеровской ставки — т. е. при выполнении пожеланий Манштейна — война была бы выиграна. Невольно он признает (по существу) Сталинградскую битву генеральным сражением, после проигрыша которого ничего не оставалось делать, как стремиться свести войну вничью. Это заключение он повторяет не раз. И Гитлера он теперь обвиняет именно в том, что тот вовремя не понял этого.

Наша военная наука далека от того, чтобы приписывать какому-либо из сражений современной войны тот характер, какой приписывает Клаузевиц генеральному сражению. Однако, изучая реальные военно-исторические события, нельзя не видеть, что в каждой из значительных войн современности имеется такое сражение, исход которого оказал решающее влияние на исход войны в целом (например, битва на Марне в период первой мировой войны).

Мы не можем согласиться с Манштейном в том, что якобы после Сталинграда войну можно было свести вничью. Нет, Сталинград был закатом немецко-фашистской армии; Советская Армия исключила для врага всякую возможность оправиться после сталинградского удара. Говоря это, следует учитывать, что, во-первых, это крупнейшее поражение враг потерпел при отсутствии второго фронта в Европе, во-вторых, силы нашей армии и народа непрерывно возрастали, в то время как силы фашистского государства начали иссякать.

Не исключено, что Манштейн рассчитывал на возможность нечистой политической игры — на попытки раскола антигитлеровской коалиции, но при этом ведь надо сбросить со счетов волю народов союзных стран, которые не позволили бы своим правительствам пойти на компромисс с гитлеризмом. [464]

Таким образом, основной тезис Манштейна о том, что Сталинград не сыграл той роли, которую ему справедливо придает мировая общественность, разбит в основном им же самим.

Разбирая доводы Манштейна, мы наглядно убедились в полном соответствии исторической действительности нашего тезиса о том, что Сталинград был переломным пунктом или поворотным моментом как в ходе Великой Отечественной войны, так и в ходе всей второй мировой войны.

Излагая события, последовавшие за Сталинградом, Манштейн пытается навязать читателю мысль о том, что ему якобы с его группой армий «Дон» удалось локализовать наш успех под Сталинградом и даже в какой-то мере парировать удар советских армий, а тем самым и подготовить условия для дальнейших наступательных действий гитлеровцев; но намечавшиеся победы были утеряны якобы лишь из-за ошибок фюрера, выразившихся в оттягивании начала летнего (1943 года) наступления немцев. По Манштейну получается даже так, что он как будто после Сталинграда сумел отобрать у нас инициативу.

Характеризуя значение операции «Цитадель» (попытка наступления на Курской дуге), Манштейн пишет:

«Она («Цитадель». — А. Е.) была последней попыткой сохранить нашу инициативу на Востоке. С ее неудачей, равнозначной провалу, инициатива окончательно перешла к советской стороне. Поэтому операция «Цитадель» является решающим поворотным пунктом войны на Восточном фронте...» (стр. 473).

Несколько ранее, подводя итоги зимней кампании на Восточном фронте, Манштейн опять-таки утверждает:

«...Путь от Сталинграда до Донца потребовал от противника больших жертв. В конце этой кампании он потерпел два тяжелых поражения{73}. Противник не достиг своей цели... В конце зимней кампании инициатива вновь перешла к немецкой стороне... Нам удалось почти в безнадежном [465] положении в конце кампании завоевать пальму победы»{74}.

Оставим на совести Манштейна пресловутую «пальму победы». После потери шести армий, из них двух отборных немецких, гитлеровцам удалось воспользоваться некоторыми нашими просчетами и на одном участке частично потеснить наши войска, не успевшие еще закрепиться на достигнутых рубежах. (Дело здесь в том, что наши наступавшие Юго-Западный и Воронежский фронты продвинулись слишком далеко, не имея достаточных резервов; поэтому предпринятые врагом частные контрудары имели успех.) В устах Манштейна этот успех выглядит как победа, вернувшая германской армии наступательную инициативу. Кто поверит в серьезность этих доводов?

Стоит вспомнить о масштабах поражения, понесенного гитлеровцами в зимней кампании. Их Манштейн довольно красноречиво описал:

«Если в заключение сделать краткий обзор хода боев и событий этой зимней кампании 1942/43 года в Южной России, то прежде всего необходимо отметить бесспорно большой успех советских войск. Советам удалось окружить целую армию (две армии. — А. Е.), причем самую сильную — 6-ю армию — и уничтожить ее. Кроме того, Советы смели с лица земли четыре союзные армии, боровшиеся на стороне немецких войск... как боеспособная сила на фронте; они были уже потеряны... группа Холлидта в марте 1943 года получила название 6-й армии; все же мы окончательно потеряли основную массу солдат, почти двадцать дивизий и значительную часть артиллерии и инженерных частей РГК.

...К потерям войск надо еще присоединить овладение русскими всей захваченной нами в результате летнего наступления 1942 года огромной территорией с ее ресурсами. При этом нам не удался захват кавказской нефти, что являлось одной из главных целей нашего наступления»{75}. [466]

Гитлеровцы в течение всей Сталинградской битвы потеряли более чем миллионную армию; в течение четырехмесячного оборонительного сражения они произвели, как известно, более 700 атак; с громадным упорством днем и ночью враг атаковывал наши позиции; на карту было поставлено все, чтобы выполнить приказ фюрера, вновь и вновь требовавшего захвата города. Прав Дёрр, утверждающий, что под Сталинградом Россия выиграла битву на уничтожение, чем не могли похвалиться ее союзники{76}.

Нужно иметь также еще в виду, что гитлеровцы под Сталинградом оказались на пороге потери своего превосходства в воздухе.

Здесь нашла себе могилу транспортная авиация Германии и понесли большие потери 4-й воздушный флот и 8-й авиационный корпус. Всего противник потерял свыше 1000 самолетов (один Сталинградский фронт сбил 499 транспортных самолетов). Ясно, что это потеря не только материальной части, но и кадров (причем лучших) летного состава (захваченные в плен вражеские летчики показывали, что в Сталинград были направлены все инструкторы летных школ). Да и другие виды авиации, особенно бомбардировочная и истребительная, равно как и все виды техники (танки, артиллерия, инженерные, транспортные средства), также понесли огромные потери. И вот, забывая о катастрофическом разгроме, Манштейн не постыдился сказать о «пальме победы», якобы попавшей в руки гитлеровцев в конце зимней кампании 1942/43 года. Незначительные, имевшие случайный характер успехи гитлеровцев на отдельных участках в конце февраля — начале марта Манштейн возвел в ранг выдающихся побед, якобы вернувших вермахту инициативу. В действительности же инициатива окончательно и бесповоротно перешла в наши руки под Сталинградом.

Уже сам замысел операции «Цитадель», разработанной генералом Цейтцлером и принятой Гитлером, показывает, насколько была сбита спесь у фюрера и его приспешников в результате разгрома под Сталинградом. Если летом 1942 года, чтобы захватить инициативу после нашей победы под Москвой, германские вооруженные [467] силы получили задачу наступать на тысячекилометровых просторах юга одновременно в двух направлениях на Кавказ и на Сталинград, то теперь, летом 1943 года, после длительных пересудов и грызни гитлеровская ставка решила нанести удар на весьма ограниченном фронте и с довольно ограниченной целью — срезать Курский выступ. Предполагалось (об этом стали теперь мечтать гитлеровцы) свести войну к ничейному результату. Жалобы Манштейна на то, что операция «Цитадель» провалилась из-за оттяжки срока ее начала, являются не более как игрой с краплеными картами. Понятно, что суждения Манштейна не могут поколебать нашего вывода о том, что именно Сталинград явился решительным поворотом в ходе войны, что именно с момента начала Сталинградского контрнаступления инициатива окончательно и бесповоротно перешла в наши руки.

Показательна оценка Сталинградской битвы некоторыми военными историками в Германской Демократической Республике. Выступив на научной сессии историков Советского Союза и Германской Демократической Республики в Лейпциге в 1957 году, Отто Корфес (бывший командир 295-й немецкой пехотной дивизии, в настоящее время научный сотрудник Военно-исторического института) заявил: «Мы знаем, что она (Сталинградская битва. — А. Е.) не только имела решающее военное значение, но и положила начало перемене в международной политической обстановке... Поражение под Сталинградом явилось поражением агрессивных сил империализма... Битва под Сталинградом оказала огромное политическое воздействие на немецкий народ, на союзников Германии, на Европу, на весь мир».

Стоит также привести оценку итогов зимней кампании 1942/43 года, данную немецким генералом Бутларом в его статье «Война в России»:

«В результате отхода немецких войск с Волги и Кавказа все районы, захваченные в период летне-осеннего наступления, были почти полностью отданы противнику. При этом немецкие войска потеряли много сил, так и не добившись серьезного ослабления боевой мощи русских. Все надежды на вовлечение стран Среднего Востока в борьбу против Англии и на захват нефтяных месторождений Кавказа, которые должны были способствовать [468] росту немецкой авиации и моторизации, немцам пришлось оставить...

Итог, который немецкому командованию пришлось подвести на этом участке фронта (имеется в виду правое крыло Южного фронта. — А. Е.) в конце января 1943 года, был поистине ужасным. За 14 дней русского наступления группа армий «Б» была почти полностью разгромлена. 2-я армия оказалась сильно потрепанной. К тому же она потеряла во время прорыва основную массу своей боевой техники. 2-я венгерская армия была почти полностью уничтожена, из 8-й армии удалось спастись лишь некоторым частям корпуса альпийских стрелков. От остальной части и соединений уцелели только жалкие остатки. Из числа немецких войск, действовавших в полосе 8-й итальянской армии, остались лишь потрепанные остатки нескольких немецких дивизий, которым удалось спастись за рекой Оскол. Связь с группой армий «Центр» и с группой армий «Дон» была потеряна, стыки находились под угрозой...

Недооценка немцами сил противника и огромной территории его страны, а также переоценка своих собственных материальных и людских ресурсов в сочетании со стратегическими и оперативными ошибками, виновником которых был в большинстве случаев сам Гитлер (здесь по установившемуся шаблону Бутлар сваливает вину на фюрера. — А. Е.), привели к тому, что все тяготы, перенесенные немецкими войсками, и все их жертвы оказались напрасными»{77}.

Никита Сергеевич Хрущев как в личных беседах с автором этих строк; так и в публичных выступлениях во время войны указывал, что в Сталинградской битве, длившейся более шести месяцев, советский народ и его армия совершили немеркнущий подвиг: нанесли величайшее поражение фашистской армии и добились перелома войны в свою пользу.

Выше мы приводили мнение по этому вопросу И. В. Сталина.

Все изложенное выше еще раз убедительно подтверждает наши доводы о том, что окончательный захват стратегической [469] инициативы и перелом в войне произошел в результате нашей победы под Сталинградом и в дальнейшем он был закреплен в битве под Курском и на Днепре.

С анализом значения Сталинградской битвы и ее места в цепи событий минувшей войны непосредственно связан вопрос о периодизации Великой Отечественной войны и второй мировой войны в целом, поскольку Сталинград явился поворотным пунктом в ходе этих величайших событий в истории человечества. Важно, чтобы при разработке периодизации войны учитывалось то обстоятельство, что Сталинградская битва представляла собой единый комплекс оборонительных и наступательных операций, который при изучении и составлении истории минувшей войны нецелесообразно разрывать, относя части битвы к разным периодам.

Сталинград явился величайшим источником мужества и стойкости для трудящихся всего мира. Все народы по достоинству оценили значение этого подвига и прониклись глубокой любовью к советскому народу, отстаивавшему под руководством Коммунистической партии дело всего прогрессивного человечества. Для народов, стонавших под игом фашистской Германии, Сталинград был яркой вспышкой света во мраке ночи; он стал для них путеводной звездой, ведшей их к освобождению. Вот почему и сейчас, спустя много лет после окончания гигантского сражения, свободолюбивые народы мира хранят светлую память о героях Сталинграда, которые под руководством своих командиров и политработников показали чудеса мужества, выдержали неимоверное боевое напряжение. Не случайно многие приезжающие к нам из-за рубежа стремятся взглянуть на город-герой.

На Сталинградском фронте, как и на других фронтах Великой Отечественной войны, выросли замечательные, крупные военачальники, которые проявили себя не только в боях под Сталинградом, но и в последующих сражениях, в которых они применяли полученный опыт и добивались блестящих успехов в руководстве фронтами, армиями, дивизиями.

Огромная организаторская работа наших командных кадров, направленная к достижению победы, мобильное управление войсками вместе с широко развернутой военно-политической работой дали замечательные результаты. [470]

Громадное значение битвы нашло свое отражение и в том, что она широко освещается в литературе, прежде всего, естественно, в военно-исторической.

О Сталинграде пишут не только участники битвы, но и те, кто не принимали в ней непосредственного участия. Роль Сталинградской битвы как переломного момента в истории заставляет их делать это.

События Сталинградской битвы освещаются во многих книгах, вышедших в Федеративной Республике Германии. Это — Г. Дёрр «Поход на Сталинград», Манштейн «Утерянные победы», Курт Типпельскирх «История второй мировой войны», Гудериан «Опыт войны с Россией». Список подобных трудов можно продолжить.

Не мог не отвести известного места Сталинграду и У. Черчилль в своих мемуарах.

Я не касаюсь здесь многих книг, посвященных Сталинграду, вышедших в странах народной демократии.

О Сталинграде написано много военно-исторических исследований у нас в стране. Однако нельзя признать, что Сталинградская битва освещена уже достаточно полно.

Широкое отражение нашел Сталинград также в художественной литературе. Здесь без труда можно перечислить десятки книг. Назовем наиболее значительные: роман Некрасова «В окопах Сталинграда», повесть Симонова «Дни и ночи», роман Гроссмана «За правое дело», книга А. Коптяевой «Дружба». О Сталинграде пишутся стихи и поэмы, сценарии и пьесы, создаются кинокартины, художественные полотна, скульптуры.

Все это говорит о том, какой глубокий след в сознании человечества оставила Сталинградская битва.

Пройдут века, сотрутся в памяти людей многие события, но человечество никогда не забудет героических дней Сталинградской битвы.

События, благодаря которым по всему свету распространилась слава о советском городе-герое, должны быть широко увековечены.

По решению Центрального Комитета КПСС уже сейчас ведутся работы по строительству на Мамаевом кургане панорамы и памятника-монумента, как и ряда других сооружений, отражающих героику Сталинградской битвы. Это замечательный вклад в дело увековечения победы в этой битве, так высоко оцененной всем прогрессивным человечеством. Но эти сооружения будут находиться [471] в черте города. Для более же полного отражения героики Сталинграда в тех пунктах, которые после внимательного историко-топографического анализа будут признаны наиболее подходящими, следует воздвигнуть ряд мемориальных сооружений. Внешняя форма их должна в наилучшей степени отражать сущность боевых событий, память о которых они запечатлеют на века. Решение этой задачи возможно в плане самых разнообразных скульптурно-архитектурных сооружений. Мне они представляются в виде обелисков. Необходимо, однако, чтобы на них было помещено, кроме обычных кратких мемориальных надписей, и возможно более подробное описание события. Желательно, чтобы это было сделано в запоминающейся художественно-выразительной форме.

Едва ли есть нужда в подробном обосновании необходимости этой работы, ибо те, кто отдал жизнь за счастливое настоящее и еще более светлое будущее нашей страны, за сохранение цивилизации и культуры всей нашей планеты, достойны того, чтобы память о них сохранялась вечно. Важно также и то, чтобы и у нынешнего молодого поколения, наших детей и внуков и у всех будущих поколений было правильное и полное представление о тех поистине исторических событиях, которые ознаменовали собой поворот в кровопролитнейшей из войн, когда-либо пережитых человечеством.

Вот, в сущности, и конец многолетнего нелегкого труда, которым было для меня написание книги, посвященной Сталинградской битве. В ней я изложил то, что видел, то, что пережил, то, что передумал и перечувствовал в дни битвы и после ее окончания. Я всей душой, всем сердцем люблю свою Родину и страстно ненавижу ее врагов; это чувство всегда помогало мне легче переживать тяжелейшие дни боевых испытаний.

Во всех своих переживаниях, мыслях и чувствах я никогда не отделял себя от своего народа, от своей Родины. Невзгоды и горести народа были моим личным несчастьем, его победы и достижения были моим личным успехом и счастьем.

Все шесть месяцев Сталинградской битвы запечатлелись в моей памяти, как действия по боевой тревоге. Все эти шесть напряженных месяцев не было сигнала отбоя солдатам-сталинградцам, они всегда находились в боевом напряжении. Я с ними вместе, как солдат партии, [472] вел напряженную работу на командных пунктах, в штабах и войсках. Когда приходилось бывать у воинов, которым через несколько минут предстояло ринуться в самое пекло сталинградских пожарищ, когда бессонными ночами под гул не утихавших ни на минуту сражений, склонившись над картой, я вновь и вновь искал наилучших оперативных решений, когда сурово требовал от командиров биться до последнего, когда подбадривал воинов, замерших на исходном рубеже для атаки, — всегда со мной было два самых возвышенных и чистых, звучащих как клятва слова: партия и народ. Во всех невзгодах и неудачах войск, тяжелых раздумьях, во всех радостях и победах я чувствовал рядом с собой плечо верного друга-единомышленника, старшего товарища по партии Никиты Сергеевича Хрущева. Его поддержка, советы, умение вдохнуть в человека веру в свои силы были для меня незаменимым подспорьем.

Сейчас, когда и раны давно зажили, и палка, без которой я не мог тогда передвигаться, выброшена, когда и времени уже прошло более полутора десятилетия, вспоминаешь те тяжелые и славные дни победы, и все сталинградцы от командармов до рядовых бойцов представляются мне единой ударной бригадой нашего народа, бригадой, все члены которой были спаяны партией в единый монолит, были неразрывно связаны единством цели, поставленной перед нами партией и народом, — разбить врага, свершить поворот в ходе смертельной борьбы, заложить краеугольные камни будущей победы над врагом. Мне хотелось бы, чтобы все, кто был под Сталинградом, всегда и везде чувствовали себя членами этой бессмертной бригады, всегда были примером доблести, мужества и трудолюбия.

Заканчивая последние строки своей книги, я мысленно встаю и обнажаю голову перед вечной памятью тех сталинградцев, которые без раздумий отдали свои жизни во имя счастья своего народа, во имя счастья всех грядущих поколений человечества.

Сталинград был для меня тем величайшим событием в жизни, которое, как резкий порыв ветра, всколыхнуло все мое существо до глубины души. Поток чувств и переживаний после окончания битвы переполнял меня. [473]