Необычное задание

25 августа маршал К. А. Мерецков предупредил меня, что штаб армии должен к 1 сентября передислоцироваться в город Хамхын или Пхеньян. Я попросил маршала разрешить расположить штаб армии в Пхеньяне. Он с моей просьбой согласился и порекомендовал мне 26 августа вылететь в Пхеньян, чтобы присутствовать при разоружении 30-тысячного гарнизона японских войск в этом районе. Я отдал начальнику штаба В. А. Пеньковскому распоряжение о передислокации штаба из Яньцзи в Пхеньян, а сам с начальником оперативного отдела штаба армии полковником Ланиным и небольшой группой офицеров вылетел в Пхеньян.

Сидел в самолете и думал: что же ждет нас в Корее? Японские войска мы разоружили, но, наверно, на время придется забыть, что я командующий армией, и заняться вопросами, с которыми мне, военному человеку, никогда не приходилось иметь дело, — помогать корейскому народу налаживать мирную жизнь.

Самолет пошел на посадку, подрулил к аэровокзалу, который в то время находился около самого Пхеньяна. Из окна я увидел, что аэродром пустынен, только несколько наших офицеров торопятся к трапу.

И вдруг, будто по сигналу, многотысячная толпа корейцев устремилась на поле аэродрома. В руках у корейцев флаги, они машут ими, улыбаются, кричат приветственные слова.

Что делать? Сесть в машину и уехать? Нельзя. Скажет народ: вот тебе и командующий! Мы его так встречаем, а он мимо нас... Попросил я полковника Ланина открыть митинг. Он сказал несколько слов:

— Дорогие товарищи! В Пхеньян прибыл командующий 25-й армией, которая громила японцев и принесла вам свободу. Фамилия его Чистяков. Он воевал не только на востоке, но и на западе. Предоставляю ему слово.

Я тоже выступил коротко:

— Дорогие товарищи! Нас послала партия большевиков и Советское правительство освобождать Корею от японских захватчиков. Мы пришли к вам не как завоеватели, а как освободители. Мы не будем навязывать вам своих порядков. Отныне ваш народ — хозяин своей страны. Берите власть в руки и стройте новую жизнь.

После меня выступили представители от рабочих, от крестьян, коммунисты, члены других партий, и каждый рассказывал о тяжелой жизни корейского народа при японских [279] колонизаторах. Люди благодарили нашу армию, говорили о вечной, нерушимой дружбе между корейским и советским народами.

После этого короткого митинга я в открытой машине отправился в гостиницу в Пхеньян. На протяжении всего пути улицы были заполнены народом, машину забрасывали цветами, корейцы скандировали: «Мансе! Мансе!»

В гостинице привел я себя в порядок и попросил Ланина вызвать ко мне генерал-лейтенанта японской армии Такенато, бывшего начальника пхеньянского гарнизона.

Через полчаса ко мне вошел нестарый, довольно бравый, подтянутый генерал. По-солдатски отчеканил мне рапорт, но по лицу и фигуре, несмотря на то что держался он хорошо, я чувствовал его большое смущение, даже смятение, растерянность в ожидании, что же я ему прикажу.

Я предложил генералу Такенато сесть за стол. По восточному обычаю, приказал подать чай, лимонад, который, я знал, японцы очень любят.

В такой непринужденной обстановке я предложил генералу план и порядок разоружения пхеньянского гарнизона, в котором было указано, что солдатам и офицерам японской армии следует оставаться на своих местах в пунктах постоянной дислокации до особого на то распоряжения командования советских войск. Все военные склады, как и продовольственные, вещевые и другие, пока остаются под охраной японских войск, которые обязаны подготовить их и сдать представителям советского командования. Военную технику, танки, инженерные средства и прочее было приказано привести в полный порядок и также передать по описи советскому командованию.

В этом плане генерал Такенато и командиры частей предупреждались, что они несут персональную ответственность за все враждебные действия японских солдат, направленные против советских воинских частей, отдельных военнослужащих и граждан Советского Союза.

Далее я сообщил генералу Такенато:

— Мы имеем данные вашего командования, что в Пхеньяне и его ближайших окрестностях насчитывается до тридцати тысяч японских войск и большое количество жандармерии, сведенной в отряды по пятьсот — шестьсот человек. Чем объяснить, господин генерал, такое большое количество жандармерии, особенно в Корее? — спросил я. — Может быть, одна из причин — шаткость режима, установленного для корейского народа японскими колонизаторами? Видимо, корейский народ был недоволен вашей политикой [280] по отношению к нему и именно это обстоятельство вызывало столь большое волнение корейского народа?

— Я военный и политикой не занимаюсь. Мое дело защищать интересы моей родины — Японии, — ответил мне довольно вяло генерал Такенато.

— Думаю, господин генерал, что ваша точка зрения неправильна. Вы должны знать, что без политики не бывает и войн...

Я знал, что начиная с 1930 года с особой силой вспыхнуло корейское партизанское движение. Созданный на территории Маньчжурии в 1931 году партизанский отряд вырос впоследствии в мощную партизанскую армию, которая положила начало организованной массовой борьбе корейского народа с японскими империалистами. Во многих районах Кореи действовали под руководством коммунистов партизанские отряды. С каждым годом партизанское движение в Корее нарастало. Тысячи патриотов — рабочих, крестьян, учащихся Кореи вступали в партизанские отряды. Корейские партизаны помогали нам и во время боевых действий. Они взрывали мосты и туннели, мешая японцам перебрасывать живую силу и технику в районы боевых действий, нарушали телефонную и телеграфную связь.

Я сказал об этом генералу Такенато и спросил его:

— Как часто приходилось вам вести борьбу с корейскими партизанами?

— Практически все время, — ответил он.

Сила у японцев была тут большая. Только наша 25-я армия взяла в плен 170 тысяч человек, среди них 6 тысяч офицеров и генералов.

Освобождение советскими войсками Кореи открыло новую эру в историческом развитии этого древнего народа.

Под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции в России национально-освободительное и рабочее движение в Корее начало бурно развиваться.

В тридцатых годах, когда еще больше усилилось японское господство и все тяжелее становилось положение корейского народа, коммунисты, направляя массовое революционное рабоче-крестьянское движение на более активную вооруженную борьбу, развертывая антияпонскую партизанскую борьбу, продолжали вести подготовку к созданию коммунистической партии. После освобождения страны коммунисты во главе с Ким Ир Сеном образовали северокорейское Оргбюро компартии Кореи.

Это было в октябре 1945 года. В свой первый день приезда в Пхеньян, 26 августа, я встретился с членом только [281] что созданного Народного комитета провинции Южный Пхеньян. Я хотел посоветоваться с корейскими товарищами о предстоящей нашей совместной работе, и в первую очередь об организации народной полиции, которая стала бы поддерживать порядок в городах и селах. Только после этого разговора с корейскими товарищами я понял, как много встало перед нами проблем, как они сложны и что надо немедленно приступать к делу. Я приказал срочно послать в Яньцзи самолет, чтобы 28 августа члены Военного совета армии во главе с генералом Лебедевым были в Пхеньяне.

Представителям Народного комитета я предложил перенести наш дальнейший разговор на 9 часов утра 29 августа. Мы попрощались, и я решил проехать по городу, посмотреть, что представляет собой Пхеньян, где нам предстояло какое-то время жить.

На улицах я снова увидел оживленные толпы людей, чувствовалось праздничное настроение.

На набережной реки Тэдонган наша машина остановилась у небольшой часовенки, где висел, старинный колокол. Мне рассказали, что колокол этот отлит более 500 лет назад. Ключ от массивных дверей часовни передается из поколения в поколение на хранение самому старейшему жителю Пхеньяна. По завещанию мастеров, колокол этот должен звонить лишь в дни великих и радостных событий для всего народа. Сто лет молчал колокол, и вот 15 августа 1945 года окрестные жители услышали его радостный перезвон.

К вечеру 28 августа в Пхеньян прилетели члены Военного совета 25-й армии генералы Лебедев и Фурсов, полковник Громов и другие офицеры. Я рассказал им о разговоре с генералом Такенато, а главное, о краткой беседе с членами Народного комитета, которые просят у нас совета и помощи.

Члена Военного совета И. С. Фурсова я попросил подумать о том, как нам быть с женами японских офицеров и их детьми, которых была тут не одна тысяча. Вскоре за городом мы нашли для японских женщин и детей удобное помещение, выделили им хорошее питание. Там они жили до отправки на родину.

На совещании Военного совета 25-й армии с представителями народных комитетов речь в основном шла о необходимости поскорее наладить нормальную жизнь, пустить промышленные предприятия, возобновить торговлю.

У нас нет специалистов, все руководящие должности занимали японские специалисты. У нас нет ни опыта, ни [282] знаний, а есть только желание работать не покладая рук, чтобы поскорее наладить новую жизнь, говорили они.

Я хорошо понимал представителей народных комитетов. Положение в народном хозяйстве было очень тяжелое. Японские империалисты, захватив Корею, превратили ее в свою продовольственную и сырьевую базу. К 1945 году удельный вес машиностроения и металлообрабатывающей промышленности в общем объеме промышленного производства Кореи составлял всего 1,6 процента, текстильной промышленности — 6 процентов, пищевой промышленности — 7,8 процента. Но, с другой стороны, промышленность, дававшая сырье и полуфабрикаты для японской индустрии, занимала высокий удельный вес: горнодобывающая — 15,7 процента и металлургическая — 13,3 процента. Причем в большинстве случаев производственный цикл не завершался выпуском готовой продукции, все было привязано к промышленности Японии. Промышленные предприятия колонизаторы старались сосредоточить только на морском побережье, для того чтобы было удобнее вывозить в Японию сырье и полуфабрикаты.

Я сказал своему заместителю генералу П. Ф. Лагутину:

— Придется вам, Павел Филиппович, временно заняться войсками, а мы переключимся на административные дела.

В первых числах сентября, в самый разгар этой хозяйственной работы, начальник штаба армии генерал В. А. Пеньковский доложил мне:

— Южный узел Дуннинского укрепрайона в Шиман Цзы продолжает сопротивление и не складывает оружия.

Сели мы и стали думать, как нам лучше поступить. Посылать туда свои части? Или поручить второму эшелону? Или могут быть другие решения?

Думали, думали и приняли такое решение, которое я осуществил. Поехал в штаб 3-й японской армии в Яньцзи, который по моему указанию проводил капитуляцию своих войск. В вежливой, но резкой форме я спросил бывшего командующего 3-й японской армией генерал-лейтенанта Муроками:

— Почему не все части вашей армии выполняют приказ императора о капитуляции?!

Генерал Муроками даже вздрогнул от такого вопроса.

— Этого не может быть! Прошу вас, господин генерал, немедленно сообщить мне, о какой части идет речь, и я тут же прикажу командиру этой части капитулировать!

Я приказал генералу Муроками: [283]

— Немедленно напишите приказ, размножьте его в нескольких экземплярах и через два часа доложите мне.

Через час приказ был готов. Японский офицер в сопровождении двух наших офицеров вылетел в направлении южного узла Дуннинского укрепрайона, который вскоре капитулировал.

...А наша «гражданская» деятельность в Корее продолжалась. Для обследования состояния промышленности в Северной Корее мы создали комиссию под председательством начальника инженерных войск армии генерала Николаева, куда вошли представители от местных народных комитетов. Вскоре мне доложили:

— К моменту нашего прихода в Северную Корею из всех крупных и средних промышленных предприятий 1034 бездействуют. Все предприятия, за исключением 19 гидроэлектростанций, японцы при бегстве из Кореи попортили, в том числе 64 шахты и рудника затопили. На железной дороге мосты и тоннели взорваны. Положение для нас осложнялось и тем, что все техническое управление транспортом находилось в руках японцев, никаких местных кадров железнодорожников не было. Телеграфная и телефонная связь тоже прекратила свою работу.

Чем больше мы знакомились с условиями жизни большинства корейского населения, тем более тяжелое впечатление все это производило: страшная бедность, скученность, почти поголовная неграмотность, болезни. Даже по японским источникам около 90 процентов населения болело туберкулезом...

Чтобы помочь наладить жизнь страны, требовались время и опытные руководители. Я и мои товарищи в основном всю жизнь прослужили в армии и мало были знакомы с гражданской жизнью. Необходимо было создать в армии специальный орган, который полностью занимался бы помощью корейскому населению. Я доложил свои соображения маршалу К. А. Мерецкову, и вскоре при командующем армией был создан такой орган — Советская гражданская администрация, — во главе которой встал заместитель командующего армией генерал-лейтенант А. А. Романенко.

Генерала А. А. Романенко я знал еще по довоенной службе в Приморье как хорошего организатора, опытного политработника. Знал я его как человека доброго, справедливого. С генералом А. А. Романенко прибыла большая группа специалистов по промышленности, сельскому хозяйству, культуре, финансовому делу, медицинскому обслуживанию и другим отраслям народного хозяйства. Все эти товарищи быстро включились в работу. [284]

С 7 по 11 октября в Пхеньяне проходило совещание народных комитетов, на котором присутствовал и я. На совещании была определена единая структура народных комитетов во всех провинциях. Было решено провести выборы сельских старост и волостных народных комитетов. Снова и снова думали мы о том, как ускорить введение в строй промышленных предприятий. Приняли решение к 1 ноября 1945 года пустить в эксплуатацию 24 шахты и ряд предприятий легкой промышленности.

На совещании были решены некоторые вопросы почтово-телеграфной связи и железнодорожного транспорта.

В ноябре 1945 года были организованы первые департаменты: промышленности, путей сообщения, связи, земли и леса, финансов, торговли, просвещения, здравоохранения и госбезопасности. В каждом из этих департаментов работали консультантами советские специалисты.

В конце 1945 года в Пхеньянском отделении Корейского банка был организован счетный отдел, а с 15 января 1946 года утвержден Центральный банк Северной Кореи с основным капиталом в 10 миллионов вон. Тем самым был заложен фундамент демократической валютно-финансовой системы.

В декабре 1945 года в Москве состоялось совещание министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, которое опубликовало совместный документ, в котором было и решение по корейскому вопросу. В этом решении было предусмотрено, что в Корее должно быть создано временное демократическое правительство для превращения страны в демократическое независимое государство.

Демократические партии и общественные организация Кореи во главе с коммунистической партией в полном взаимосогласии поддержали решение, принятое на московском совещании министров иностранных дел.

Ким Ир Сен сказал тогда:

«Это правильное и справедливое решение, исходя из интересов корейского народа, наиболее благоприятно, с позиции корейского народа разрешает вопрос об осуществлении его стремлений и вековой мечты после августовского освобождения на основе его исторических традиций и славной антияпонской и освободительной борьбы, когда страна была колонией японского милитаризма, открывает перед корейским народом дорогу свободного [285] развития и не допускает никакой империалистической агрессии»{10}.

Для осуществления этой задачи народная власть должна была провести ряд демократических реформ. Поэтому Коммунистическая партия Кореи выдвинула задачу установления в Северной Корее единого централизованного органа власти.

8 февраля 1946 года состоялось расширенное консультативное совещание представителей демократических партий во главе с Коммунистической партией Кореи, общественных организаций и народных комитетов, на котором был избран Временный народный комитет Северной Кореи — орган центральной административной власти, возглавляемый товарищем Ким Ир Сеном.

В конце февраля к нам приехал член Военного совета 1-го Дальневосточного фронта генерал-полковник Т. Ф. Штыков, который очень много занимался корейскими вопросами, помогая нам во всем. Терентий Фомич Штыков не был кадровым военным. До войны он работал секретарем Ленинградского обкома партии. Как член Военного совета Волховского фронта, принимал активное участие в организации прорыва блокады Ленинграда. У него был большой опыт партийной и хозяйственной работы.

Здесь, на месте, Т. Ф. Штыков подробно ознакомился с нуждами Временного народного комитета Северной Кореи. Ему рассказали о готовящихся проектах «Закона о земле», «Закона о труде для рабочих и служащих Северной Кореи», «Закона о национализации промышленности, железных дорог и других средств транспорта, связи, банков и т. п.», и он во многом помог корейским товарищам.

Трудности восстановительного периода в Корее напомнили пережитое в нашей стране после революции.

Уже после принятия закона о земле я, проезжая мимо полей, видел, что некоторые участки не убраны. Как-то остановил машину. Попросил у переводчика узнать, почему не убрано поле. Переводчик поговорил с крестьянами, и те объяснили ему, что есть люди, которые опасаются убирать урожай на помещичьем поле, а вдруг те вернутся...

Во время гражданской войны, когда я служил красноармейцем в Тульской губернии, там тоже крестьяне опасались убирать хлеб с бывших помещичьих земель. Я спрашивал тогда у некоторых крестьян: «Чего же вы хлеб не убираете, помещиков уже нет!» [286] Они отвечали: «А вдруг они вернутся и нас повесят...»

Так же вот думали и корейские крестьяне.

Я рассказал об этом случае Т. Ф. Штыкову, и он сказал мне тогда:

— Не надо думать, что здесь обойдется дело без классовой борьбы и те, кого лишили земли, власти, сложат оружие. Их сотни, и они нанесут еще не один удар.

Не раз потом приходилось мне вспоминать слова генерала Штыкова. Вскоре после его отъезда, 1 марта 1946 года, состоялась многотысячная демонстрация. Мимо трибуны, на которой стояли руководители Коммунистической партии Кореи, народных комитетов, представители советского командования, шел и шел народ. Около 11 часов вдруг из одной колонны, туда, где на трибуне стояли руководители Корейской коммунистической партии, полетела граната. Внизу около трибуны стояло несколько наших офицеров, и среди них младший лейтенант Я. М. Новиченко. Заметив летящую гранату, он прыгнул и поймал ее. Граната уже шипела, вот-вот взорвется. Что делать?! Бросить куда-либо гранату нельзя. Кругом народ. Тогда младший лейтенант Новиченко принимает решение. Он обхватил гранату двумя руками я прижал ее к себе. Стоявшие на трибуне корейские товарищи почти не пострадали, а у Новиченко оторвало правую руку, кисть левой, пальцы ног, были сильно повреждены грудная клетка и лицо.

В госпиталь, где лежал герой, приходили тысячи людей, которые просили передать Новиченко восхищение его подвигом и глубокую благодарность за то, что он спас руководителей Коммунистической партии и правительства Корея.

Прошло уже почти два года с тех пор, как Красная Армия освободила Корею от ига японских колонизаторов. Хотя срок этот небольшой, сделано было очень много, и главное, заложен фундамент для основания Корейской Народно-Демократической Республики. Жизнь показала, что корейский народ, став хозяином своей промышленности, своей земли, может прекрасно управлять своей страной.

В конце марта 1947 года я получил приказ Министра обороны о назначении меня на новую должность. Жалко мне было расставаться со своими армейскими друзьями, о которыми я прошел недолгий, но тяжелый путь. Жалко было уезжать из Кореи, где я подружился с корейскими товарищами, и особенно с товарищем Ким Ир Сеном, с которым мы пережили не одну тяжелую и радостную минуту. [287]

Когда настал день моего отъезда из Кореи, были устроены замечательные товарищеские проводы. Я передал дела генерал-лейтенанту Геннадию Петровичу Короткову, а сам полетел, как мы говорили, на Большую землю.

Мне довелось прожить большую и очень счастливую жизнь. Мальчишкой я видел в Петрограде революционное выступление рабочего класса, свергшего капитализм. В гражданскую красноармейцем с винтовкой наперевес бежал вместе с товарищами в атаку за правое дело. На моих глазах сбывались предначертания Ленина: страна вставала из руин, пятилетки поднимали индустрию.

50 лет я отдал Советской Армии. Мне посчастливилось служить под командованием таких прославленных командиров, как Е. И. Ковтюх, И. П. Уборевич, В. К. Блюхер, Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, Н. Ф. Ватутин, И. X. Баграмян, К. А. Мерецков, Л. А. Говоров.

Горжусь тем, что во время Великой Отечественной войны мне было доверено командовать войсками на ответственных направлениях и быть свидетелем тысяч и тысяч героических подвигов наших солдат и офицеров. Горжусь своим участием в освобождении от захватчиков многих советских городов и сел. А разве это не счастье — нести свободу другим народам и видеть, как люди встречают своих освободителей цветами!