7. Поездка в Москву

1

В Москве открывался VIII Всероссийский съезд Советов. Мы с Климентом Ефремовичем были избраны делегатами съезда. Перед отъездом собрали командный состав, обсудили первые итоги борьбы с махновщиной.

Особенных достижений пока, к сожалению, не было. Махно, разделившись на несколько отрядов, по-прежнему ускользал от частей Красной Армии. В соответствии с последним приказом М. В. Фрунзе мы потребовали от командиров вести боевые действия против Махно так, чтобы не терять с ним соприкосновения ни на одну минуту. Обнаружив банды, немедленно и стремительно атаковать, не ожидая никаких указаний, не считаясь ни с какими разграничительными линиями. Больше и смелее действовать по ночам. Пассивное стояние бригад и полков на месте в ожидании каких-то указаний будем считать преступлением. Напомнили, что командюж потребовал от 1-й Конной к 16 декабря закончить ликвидацию бандитов в районах Новомосковска и Константинограда, наметили ряд практических мер для повышения мобильности частей.

Врио командарма 1-й Конной оставался начальник штаба Л. Л. Клюев, поэтому у нас с ним был особый, долгий разговор.

Утром 17 декабря мы поездом отправились в Москву. Радовались, что снова увидим Владимира Ильича, горячо обсуждали, о чем нужно в первую очередь доложить ему, какие вопросы поставить перед ЦК и правительством. Приехали в Москву под вечер. В столице было снежно и морозно. На Киевском вокзале нас встретил [179] военный комендант города Москвы. Он сказал, что нам забронированы места в гостинице «Националь».

— Прошу, товарищи, в машину, я вас отвезу, — предложил комендант.

— А что, Семен Михайлович, давай прокатимся на машине, а то все на лошадях, — улыбнулся Ворошилов.

И вот мы уже едем по тихим улицам Москвы. Темно вокруг, лишь кое-где тускло горят фонари.

В гостинице мы с Ворошиловым расположились ^в одном номере. Поужинав, ознакомились с обстановкой. Узнали, что в этой гостинице находятся делегаты из Петрограда, Ростова, с Кубани. Были здесь Фрунзе, Бела Кун, Орджоникидзе. В эти дни мы втроем сфотографировались — Ворошилов, Фрунзе и я; фотография у меня сохранилась.

Было это так. К нам в номер зашел Орджоникидзе. Последний раз мы с ним виделись в Ростове, в марте. Обнялись, как старые друзья. Серго показался мне уставшим. Но вот он улыбнулся и сказал:

— А я вам тут подарок привез от бакинских рабочих. — Григорий Константинович достал из чемодана два кавказских кинжала и два пояса к ним с набором орнамента. — Это — в знак уважения бакинского пролетариата к 1-й Конной армии.

Нас тронул подарок Серго.

Мы горячо поблагодарили его, рассказали о делах армии.

— А вы с Фрунзе еще не виделись? — спросил Орджоникидзе. И, не дождавшись ответа, добавил: — Он сейчас в номере.

Так появилась фотография, о которой я только что упомянул.

На другой день мы решили связаться со Сталиным. Было три человека, которые, на наш взгляд, больше других заботились о 1-й Конной армии, — Ленин, Калинин и Сталин. Мы всегда ощущали их помощь. Позвонили Сталину на квартиру — жил он в Кремле. Слышу в трубке его голос:

— Товарищ Буденный? Знаю о вашем приезде. Приходите, жду. И Ворошилов с вами? Жду обоих.

Сталин тепло принял нас и сразу забросал вопросами: как идет борьба с бандитизмом на Украине, как разворачивается посевная кампания, налажена ли связь [180] с местными партийными и советскими органами, чем живут конармейцы, обсудил ли Реввоенсовет армии вопросы дальнейшего состояния 1-й Конной... Когда мы закончили доклад, он сказал:

— Красная Армия не только верный страж народа, но и верный помощник в труде. Когда пахарь-крестьянин и боец работают на одном поле, работают дружно, рука об руку, тогда крепнет союз армии и труда.

— И я так понимаю, Иосиф Виссарионович.

— Владимир Ильич очень обеспокоен положением дел на Украине. Бандитские отряды Махно надо во что бы то ни стало разбить до весны, дать трудовым селянам Украины возможность организованно и в срок провести сев. У меня был разговор со Склянским. Говорят, что отряды Махно ускользают от 1-й Конной. Так ли?

Я объяснил обстановку.

Сталин, попыхивая трубкой, подошел ближе, положил руку на мое плечо.

— Семен Михайлович, Владимир Ильич очень вас ценит, и то, что Врангель был успешно разбит, — большая заслуга и вашей Конной армии. Уверен, что с махновцами быстро справитесь. Только никому не говорите, что вас. хвалим, а то еще сглазим, — шутливо добавил он.

22 декабря мы раньше других поспешили в Большой театр, где проходил съезд. Все мы были в приподнятом настроении, радовались, что являемся участниками столь важного съезда, что будем иметь возможность видеть и слышать Ильича. И только одна мысль несколько тревожила меня. В среде военных уж очень много говорилось о том, что предстоит большое сокращение армии, что после съезда ассигнования на армию снизятся до минимума и все силы и средства будут брошены на восстановление и развитие народного хозяйства.

«Как поступят с Первой Конной? — думал я. — Недругов у нее хватает. При сокращении армии, а оно безусловно будет, ее расформируют в первую очередь. С таким трудом создавали ее, а распустить можно одним росчерком пера. Только время ли?..»

Вошли в Большой театр, и здесь я увидел Владимира-Ильича. Прошло девять месяцев с тех пор, как я встречался с Ильичем, — это было в апреле, когда мы с Ворошиловым приезжали в Москву к Главкому [181] С. С. Каменеву для решения вопроса о способе переброски Конармии на польский фронт. В тот раз Ленин был задумчив, выглядел очень усталым. Да, тогда обстановка в стране была особенно тяжелой. Сейчас Ленин словно помолодел. Пожимая мне руку, он с улыбкой спросил:

— А что, Врангель и впрямь оказался крепким орешком?

— Раскололи этот орешек, Владимир Ильич. Крест поставили на «черном бароне».

Владимир Ильич отметил, что красные бойцы храбро сражались за свою родную Советскую власть. Они сознательно шли на жертвы во имя революции. И победили. Судя по докладу Фрунзе, Первая Конная справилась со своей задачей. И в победе над Врангелем большая доля ратного труда конармейцев.

Речь зашла о Махно.

— Махно поддерживают кулаки, Владимир Ильич, — заметил Ворошилов. — Они его опора. К тому же на Украине не все крестьяне охотно идут за Советами.

— Зажиточные крестьяне во многом помогают Махно, — уточнил я.

Владимир Ильич ответил, что это временное явление. Крестьянство пойдет за нами! Но мы должны не на словах, а на деле показать крестьянам и мелкобуржуазным элементам, что коммунистический строй может быть создан пролетариатом, победившим в войне...

Ленин подчеркнул, что нужно как можно скорее ликвидировать все банды, дать возможность крестьянам спокойно трудиться, подготовиться к весеннему севу.

Владимир Ильич поинтересовался, о чем говорят и думают красноармейцы.

Мы ответили, что у бойцов тяга к мирному труду, что всем надоела война.

Ленин сказал, что теперь можно с гораздо большей уверенностью и твердостью взяться за дело хозяйственного строительства. Но нам следует по-прежнему быть начеку. Мы нанесли империализму сильные удары. Но, не полагаясь на это, свою Красную Армию во что бы то ни стало должны сохранить и усилить ее боевую готовность... Хотя армию мы будем сокращать...

— А не скажется ли именно это на боевой готовности? — осторожно спросил я. [182]

— Нет, — ответил Владимир Ильич, — Можно рассчитывать на громадный опыт, который за время войны приобрела Красная Армия.

— Убедили, Владимир Ильич.

Ленин с усмешкой сказал, что, по мнению некоторых товарищей, в польской кампании мы допустили ошибку — перешли границу. И в будущей войне, избави бог, наступать не будем, а только обороняться, сидеть в окопах. Стало быть, конница больше не потребуется.

— Кто так говорит? — довольно грубо выпалил я.

— Вы что — не согласны?

— Владимир Ильич!..

— Вот-вот, я так и думал. Сказать Буденному, что конницу придется распустить. Каково? — И Ленин весело рассмеялся. — Ну ладно, уже собрались делегаты. Пора начинать. Еще встретимся.

Съезд открыл М. И. Калинин. Он предложил делегатам почтить память тех, кто погиб в гражданскую войну, защищая Советскую власть. Все встали и замерли в глубокой скорби.

Международное и внутреннее положение страны определило и повестку дня съезда. Она предварительно обсуждалась на тысячах собраний рабочих, крестьян и красноармейцев, проходивших в ноябре — декабре 1920 года.

Делегатам предстояло обсудить такие вопросы: 1) доклад ВЦИК и СНК о внешней и внутренней политике; 2) об электрификации России; 3) восстановление промышленности; 4) восстановление транспорта; 5) развитие сельскохозяйственного производства и помощь крестьянскому хозяйству; 6) об улучшении деятельности советских органов в центре и на местах и борьба с бюрократизмом; 7) выборы ВЦИК.

Для всестороннего и глубокого обсуждения основных вопросов съезд образовал три секции: 1) промышленности; 2) развития сельскохозяйственного производства и помощи крестьянскому хозяйству; 3) деятельности государственного аппарата.

В основу работы VIII съезда Советов легли решения, выработанные IX съездом Коммунистической партии, на котором мне тоже довелось присутствовать. Главные вопросы повестки дня съезда предварительно обсуждала фракция РКП (б) — она регулярно собиралась на протяжении всей его работы. Деловой тон работе фракции задавал Ленин. На первом заседании фракции 21 декабря В. И. Ленин сделал доклад о концессиях; 22 декабря Владимир Ильич произнес речь по вопросам внешней и внутренней политики; 24 и 27 декабря он выступал на заседаниях фракции, посвященных обсуждению законопроекта Совнаркома о мерах укрепления и развития крестьянского хозяйства...

Перед началом работы съезд приветствовали представители других республик.

Я сидел в президиуме неподалеку от Ленина. Зал был забит народом. Делегаты стояли в проходах, у стен. Почти все они в верхней одежде, так как Большой театр в то время не отапливался. Владимир Ильич внимательно слушал делегатов.

Вот приветствует съезд представитель венгерского пролетариата член РВС Южного фронта тов. Бела Кун:

— Красная Армия завоевала Крым и очистила его от остатков белогвардейцев. Перед Советской Россией встают во весь рост величайшие хозяйственные задачи, но я надеюсь, что вы при этом не забудете своей доблестной Красной Армии — армии международной революции. Забота о Красной Армии — это самая большая, самая важная задача. И если, товарищи, сейчас среди нас найдутся такие люди, которые проповедуют пацифизм и говорят о том, что теперь можно не опасаться войны, они глубоко заблуждаются. Международный империализм не оставит нас в покое, не даст нам долгой передышки...

Слово для доклада по первому вопросу повестки дня предоставляется Ленину. Гром аплодисментов. Там и здесь раздаются возгласы:

— Да здравствует товарищ Ленин!

— Да здравствует Советское правительство! Весь президиум съезда встал и тоже аплодировал. Ленин снял пальто, повесил его на спинку стула и, когда наступила тишина, сказал:

— Товарищи, мне предстоит сделать доклад о внешней [184] и внутренней политике правительства. Я понимаю задачу своего доклада не так, чтобы дать вам перечень хотя бы крупнейших или важнейших законопроектов и мероприятий рабоче-крестьянской власти. Я думаю, что вас не интересовал бы также и не представлял бы существенного значения рассказ о событиях за это время. Мне думается, что надо попытаться обобщить главные уроки, которые мы получили за этот год...

С затаенным дыханием мы слушали Ленина. Говорил он просто и понятно. Особенно воодушевляли нас, военных, его слова о героизме бойцов Красной Армии.

— Вы знаете, конечно, какой необыкновенный героизм проявила Красная Армия, одолев такие препятствия и такие укрепления, которые даже военные специалисты и авторитеты считали неприступными. Одна из самых блестящих страниц в истории Красной Армии — есть та полная, решительная и замечательно быстрая победа, которая одержана над Врангелем. Таким образом, война, навязанная нам белогвардейцами и империалистами, оказалась ликвидированной...

Подведя итоги гражданской войны, Владимир Ильич стал говорить о том, какие политические и хозяйственные задачи стоят перед страной. Главная — восстановить хозяйство, прочно поставить его на ноги, выработать и проводить в жизнь план создания экономического фундамента социализма. Ленин отметил, что задача развития хозяйства ставится в массовом масштабе впервые, и предупредил, что война на хозяйственном фронте будет более трудная и более длительная.

Победив на фронтах гражданской войны, Страна Советов направила все силы на мирное строительство, на восстановление народного хозяйства. Под непосредственным руководством Владимира Ильича Ленина был разработан первый перспективный план развития экономики страны — знаменитый план ГОЭЛРО. В докладе на VIII Всероссийском съезде Советов Владимир Ильич назвал этот план второй программой партии, он дал известную всему миру формулу: «Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны{67}. В перерывах между заседаниями Ленин подолгу беседовал [185] с делегатами. С большим вниманием слушал он выступающих.

Мне особо запомнился такой эпизод из работы съезда. На трибуну поднялся бородатый мужичок в новой рубашке, новых лаптях, в чистеньких, аккуратно переплетенных оборами онучах.

— Вот товарищ Ленин тут говорил об экономике и политике Советской власти, — сказал крестьянин. — Оно, конечно, правильно — политика будет хорошая, ежели экономика ничего. И я вам, Владимир Ильич, скажу так: земля и хлеб тоже политика. Вон сидит буржуй в ложе, говорит, нас признал, но на земельку нашу зарится. А вот тебе земелька! — И крестьянин, резко повернувшись в сторону дипломатической ложи, совсем недипломатично показал представителю буржуазного государства кукиш. — Она теперь, земелька-то — наша. Никому не отдадим ее. Но опять же, товарищ Ленин, скажу: лошаденка у нас отощала и соху не тянет. Надо овсеца, а где взять? Земельку-то скребем, как собака лапой, а она нам, земелька, оттель кукиш и сует... Вот худобу подкормим да ежели еще рабочие дадут какую ни на есть машину — тогда дело пойдет...

Владимир Ильич, наблюдая, как крестьянин в ответственные моменты подкреплял речь выразительными жестами, от души смеялся. Потом встал и начал аплодировать. Вслед за ним поднялись все делегаты, и в зале загремели бурные аплодисменты.

На втором заседании доклад делал член ЦК партии делегат съезда Г. М. Кржижановский. Свой доклад он сопровождал демонстрацией исторической карты электрификации России.

— Здесь отмечены, — говорил он, — те двадцать семь основных районных электрических станций, сооружение которых в течение ближайшего десятилетия мы считаем совершенно необходимым для проведения плана электрификации страны. Все наши ответственные работники, занимавшиеся разработкой электрификации отдельных районов страны, пришли к выводу, что для полной электрификации тех восьми районов, границы которых отмечены на карте, было бы необходимо не менее ста станций. Но, переходя от частного хозяйства районов к хозяйству общегосударственному и учитывая наши реальные возможности, мы должны были выделить для [186] европейской части РСФСР тот крайний минимум опорных пунктов электрификации, без которого мы не можем обойтись. Несомненно, что для широкой электрификации необходимы соответствующие предпосылки. Предварительно придется подумать о подъеме добывающей промышленности, о развитии металлургии, машино- и электростроения, а также о тех первых шагах широкой помощи нашему земледелию, которая не терпит ни малейшей отсрочки. Успешность наших работ в области электрификации будет зависеть и от международных отношений, учесть которые в настоящее время не представляется возможным.

Если практика покажет, что наши предположения являются излишне осторожными, то в программах работ электрификации районов мы найдем готовый план более широкой электрификации. — Кржижановский указал рукой на Донбасс. — Наша программа-минимум — это прежде всего Донецкий бассейн, наиболее важный экономический район всей страны, решающий судьбы нашего топливоснабжения и нашей металлургии. Район этот по преимуществу антрацитовый... Антрацитовое дело нам придется особенно усиленно развивать. Около местечка Штеровка намечается в первую очередь сооружение районной электростанции № 1, первоначальная мощность которой будет всего в 10 тысяч киловатт — эту мощность придется постепенно развивать до 100 тысяч, а радиус действия районной станции постепенно расширится на площадь с радиусом в 200 верст. Вот видите, как вспыхнула лампочка, отмечающая пункт расположения этой станции?..

Доклад Г. М. Кржижановского произвел большое впечатление. Наверно, не только перед моими глазами вставала картина недалекого будущего страны. Того будущего, за которое мы проливали кровь...

Но были на съезде и другие выступления. Остатки соглашательских партий пытались чернить работу ЦК партии, правительства, В. И. Ленина, возводили на коммунистов клеветнические обвинения.

Владимир Ильич Ленин дал им резкую отповедь в заключительной речи. Съезд слушал его с громадным вниманием. Ленин говорил со всем народом. И мне казалось, что он обращается прежде всего к воинам Красной Армии, призывает нас быть бдительными, не снижать, [187] а повышать боеготовность и боеспособность частей, надежно охранять безопасность народа, бить врага, если он вновь посмеет напасть на Советскую страну, всюду.

Пламенные слова Владимира Ильича запали в мою душу на всю жизнь, стали для меня руководством к действию на все годы.

«Меня упрекали, например, в том, — говорил Владимир Ильич, — что я выдвинул новую теорию о предстоящей новой полосе войн. Мне не нужно заходить далеко в историю, чтобы показать, на чем основаны были мои слова. Мы только что покончили с Врангелем, но войска Врангеля существуют где-то, не очень далеко от границ нашей республики, и чего-то ждут»{68}.

«Да, — думал я, — за Врангелем надо глядеть и глядеть». И мне хотелось сказать дорогому Ильичу, что воины Первой Конной крепко держат оружие в руках, готовы выполнить свой долг в любое время, в любой обстановке, пойдут в бой на врага по первому зову партии и правительства.

Ленин говорил о том, что нам, военным, надо не забывать о постоянно грозящей нам опасности, которая не прекратится, пока существует мировой империализм, и, если кто забудет об этом, тот забудет о нашей трудовой республике.

«...Говорить нам, что мы должны вести войну только оборонительную, когда над нами до сих пор занесен нож, когда, вопреки сотням наших предложений и при неслыханных уступках, на которые мы идем, — до сих пор ни одна из крупных держав с нами мира не заключила, — говорить это нам — значит повторять старые, давно потерявшие смысл фразы мелкобуржуазного пацифизма. Если бы мы перед такими постоянно активно-враждебными нам силами должны были дать зарок, как нам это предлагают, что мы никогда не приступим к известным действиям, которые в военно-стратегическом отношении могут оказаться наступательными, то мы были бы не только глупцами, но и преступниками»{69}.

Потом я долго раздумывал над тем, что услышал от Владимира Ильича в его заключительной речи. Великий [188] вождь давал завет партии, говорил о том, какой должна быть советская военная доктрина, в каком направлении вести воспитание воинов Советских Вооруженных Сил.

Во время перерывов в работе съезда мы, военные, горячо обсуждали многие вопросы, но неизменно вновь и вновь обращались к нашей Красной Армии, высказывали свои соображения, как нам укрепить ее, что сделать для поддержания высокой боевой готовности.

После заключительной речи В. И. Ленина объявили перерыв. Ко мне подошел Сталин. Он держал в руке незажженную трубку.

— Как, товарищ Буденный, все ясно? — спросил он, улыбаясь в усы.

— Все, — ответил я. — Владимир Ильич хорошо сказал... И нам, Первой Конной армии, есть о чем подумать.

— Да, думайте, — подтвердил Сталин.

Потом мы еще не раз встречались и беседовали со Сталиным, Калининым и другими деятелями нашей партии и государства. В памяти осталось немало волнующих эпизодов. Помню, как по предложению делегата Сибири тов. Полюды съезд принял приветствие доблестной Красной Армии и Красному Флоту. Его зачитал Михаил Иванович Калинин:

«...VIII Всероссийский съезд Советов от имени всего трудящегося населения народов Российской Социалистической Федеративной Советской Республики шлет свой восторженный братский привет революционной Красной Армии за ее невиданные в мире храбрость, упорство и волю к победе, за великие жертвы. В сердцах трудящихся всего мира останется вечная, славная, светлая память погибшим за дело освобождения всего человечества от ига капитала. Слава красным бойцам-победителям, своею беззаветной храбростью раздавившим гидру внутренней контрреволюции, уничтожившим все генерало-баронские банды. Эти славные победы Красной Армии и Красного Флота дают, наконец, возможность облегчить страдания рабочих и крестьян за их великие жертвы на алтарь Октябрьской революции, — за завоевание права на хозяйственное строительство. Намечая новые пути и способы по восстановлению разрушенного войной народного хозяйства, VIII Всероссийский съезд Советов призывает всех рабочих, крестьян, [189] трудовое казачество и красноармейцев на дружную, не менее героическую, совместную борьбу всех на трудовом фронте по организации новой победы над разрухой и голодом»{70}.

Позднее, когда мы были в Кремле, я оказался рядом с комнатой, в которой записывалось на граммофонную пластинку выступление Владимира Ильича. Не зная об этом, я заглянул в дверь и увидел Ленина. Он стоя говорил в какой-то рупор. Увидев меня, Владимир Ильич, не прекращая говорить, жестом пригласил войти.

— Удивительная вещь эта машина, — сказал он, закончив выступление, — записывает и воспроизводит голос человека. Может быть, вы что-нибудь скажете?

— Простите, Владимир Ильич, что помешал вам, — извинился я. — А речи хорошо говорить не умею...

— Как это, красный генерал — и говорить не умеете! — улыбнувшись, воскликнул Ленин.

И Владимир Ильич рассказал мне, как после разгрома Мамонтова и Шкуро белые распустили слухи и даже печатали в газетах, что конницей красных командует генерал, чуть ли не сподвижник известного генерала Скобелева.

— Пришлось, батенька, опровергать, что Буденный не генерал, а всего лишь вахмистр.

Я в шутку поблагодарил Владимира Ильича за производство меня в вахмистры.

— А разве вы не были в этом звании?

— Как же, временно исполнял обязанности вахмистра, будучи старшим унтер-офицером.

— Ну, не беда, — сказал Ильич. — Главное, люди из простого народа, выросшие в революции, умело побеждают буржуазных генералов и офицеров на поле сражения. Пусть чувствуют это империалисты. Вы и другие наши командиры преподнесли им хороший урок.

Увидев фотографа, Ленин предложил сфотографироваться. Я рад был этому случаю, выбежал в коридор, сбросил папаху и бекешу, поправил черкеску. Фотограф снял нас. К великому сожалению, этот снимок я так и не видел. [190]

До Нового года мы с Ворошиловым оставались в Москве — нас пригласили на новогодний вечер, который проводился в Кремле. Там были многие делегаты съезда. Однако на душе у нас было неспокойно. Из армии поступали неприятные вести. Предпринятое в декабре частями 2-й Конной и 4-й армий и Харьковского военного округа окружение Махно в Гуляй-Польском районе полного успеха не принесло — сам Махно вышел из этого окружения.

Преследуемый на Левобережье Особой бригадой и двумя бригадами 6-й кавдивизии, Махно, не принимая боя, уходил на запад, к Днепру. Особая кавбригада настигла Махно у Софиевки, выбила его из деревни, но преследовать не могла из-за крайней переутомленности лошадей — в этот день бригада сделала переход в 70 верст. 4-я кавдивизия преследовала махновцев без отдыха 300 верст до Днепра, но нагнать бандитов также не смогла. Махно удалось переправиться на правый берег. Действующие на Правобережье части нашей армии форсированным маршем устремились к месту переправы, но опоздали, лишь 34-й кавполк столкнулся с Махно у селения Широчанское. Но тот не принял боя и ушел на Покровское.

Клюев доносил, что он приказал 11-й и 14-й кавдивизиям ускорить марш в назначенные районы, что и было выполнено. У Петрово Махно был задержан 2-й бригадой 14-й дивизии и затем 2-й бригадой 11-й дивизии. Прямо после большого перехода обе бригады пошли в атаку, но сбить противника не могли и, потеряв убитыми командира 81-го полка и командира второй батареи 11-й дивизии, вынуждены были отойти от Петрово. Махно ушел на Кампанеевку, сделав до вечера 80-верстный марш. Здесь был вновь настигнут частями 11-й дивизии, принял арьергардный бой, сделал еще 35 верст и заночевал в Ровно. С утра 28 декабря Махно продолжал поспешно уходить, уклоняясь от боя, неотвязно преследуемый частями 11-й и 14-й кавдивизии и частями Упроформа. Махно по-прежнему избегал боя и, ловко маневрируя, уходил от преследования, меняя лошадей у населения.

Со стороны начдивов принимались необходимые меры [191] к уничтожению бандитов, но неуспех операции объяснялся общими условиями обстановки — район борьбы удален от Екатеринослава, плохо была налажена связь. Клюев принял решение объединить операции 11-й и 14-й дивизий и частей Упроформа под командованием энергичного начальника Упроформа т. Богенгарда, имея 6-ю дивизию в резерве в районе Александрии на случай возможного движения Махно на восток к Кременчугу. Мы одобрили это.

Через два дня Клюев донес, что, по полученным неопровержимым данным, Новомосковский уезд охвачен хорошо организованной подготовкой восстания. Положение создается серьезное. Необходимо предоставить широкие полномочия особому отделу.

— Н-да, — проговорил Климент Ефремович, внимательно глядя на меня. — Надо нам скорее выезжать в армию. Видимо, рановато еще мы с тобой о мирных делах думать начали, а?

— Да, обстановка там тяжелая... — согласился я с Ворошиловым.

После закрытия съезда мы пошли к Главкому, чтобы доложить соображения Реввоенсовета по увольнению в запас старших возрастов, а также обсудить все вопросы, касающиеся дальнейшего пребывания Конармии в Екатеринославской губернии.

Главкома не было, и нас принял заместитель председателя Реввоенсовета Республики Э. М. Склянский. Я уже встречался с ним раньше, но решать какие-либо вопросы не приходилось. Эфраим Маркович был родом с Украины. Родился в 1892 году в Фастове, в семье мещанина. По профессии — врач, окончил медицинский факультет Киевского университета. В 1916 году служил солдатом в запасном батальоне, а потом врачом в пехотном Черноморском полку. Входил в состав Двинского комитета РСДРП (б), участвовал в создании военной организации большевиков в 5-й армии. В дни Октябрьской революции Склянский являлся членом Петроградского военно-революционного комитета. Затем он был комиссаром Главного штаба, комиссаром Ставки, некоторое время работал председателем военно-хозяйственного совета, заместителем народного комиссара по военным делам. В октябре 1918 года Совет Народных Комиссаров назначил Склянского заместителем председателя [192] Реввоенсовета Республики. С тех пор он и был на этом посту. После организации Совета Обороны вошел в его состав. Мы с Ворошиловым знали также, что за месяц до нашего приезда на VIII Всероссийский съезд Советов, 10 ноября, пленум ЦК РКП (б) создал специальную комиссию под председательством Ф.Э.Дзержинского, в состав которой включили и Э. М. Склянского. На эту комиссию возложили задачу в короткий срок рассмотреть некоторые вопросы демобилизации бойцов Красной Армии (старших возрастов).

О Склянском я много слышал от С. С. Каменева, П. П. Лебедева, М. В. Фрунзе и других военных деятелей. Он не имел специальной военной подготовки, и ему приходилось немало учиться у военных деятелей, чтобы правильно и оперативно решать военные вопросы. И надо сказать, Склянский, за некоторым исключением, справлялся со своими обязанностями. История сохранила для поколений немало документов В. И. Ленина — телеграмм, записок, адресованных Склянскому. Ленин высоко ценил его, но нередко строго отчитывал, если какой-либо вопрос не был им продуман до коица и решался наспех или по непроверенным данным.

Со Склянским последний раз я встретился в 1924 году, когда ЦК партии по просьбе председателя ВСНХ Ф. Э. Дзержинского назначил его на работу в народное хозяйство. Позже он уехал за границу для выполнения важного задания по вопросам торговли. Эфраим Маркович трагически погиб в Америке в августе 1925 года.

Но вернемся к событиям 1920 года.

Склянский встретил нас, как старых, давних друзей. Усадив за стол, стал задавать вопросы: каково состояние 1-й Конной, как ведут себя бойцы, командиры, не разладилась ли дисциплина.

— Сейчас мы берем курс на сокращение армии, — сказал Склянский, — но армию мы обязаны сохранить, сделать все, чтобы она была высокобоеспособной, готовой ответить решительным ударом на любую провокацию. Вы были на съезде и знаете об этом не хуже меня. — И спросил: — Сколько у вас подлежит увольнению бойцов старше тридцати лет?

Я доложил. [193]

— Многовато. — Склянский постучал карандашом по столу. — А как обстоят дела с командирами?

— Многие опытные командиры также подлежат увольнению, — ответил Ворошилов.

Склянский сказал, что командиров не надо увольнять до тех пор, пока каждый не подготовит себе достойную замену. Слово «достойную» он повторил дважды.

— Да, другого выхода мы не видим, — заметил я. — Но многие бойцы долго не были дома, и мы просили бы Реввоенсовет Республики учесть наше мнение... — Я не договорил.

— Какое? — Склянский глянул сначала на Ворошилова, потом на меня.

— Разрешить краткосрочные отпуска конармейцам. На месяц, а то и на полтора, смотря куда ехать. Конармия третий год ведет беспрерывные бои, и в отпусках нуждаются все. Количество такое — десять человек от сотни.

Склянский пообещал положительно решить этот вопрос. Потом заговорил о бандитизме.

— Владимир Ильич очень озабочен положением дел на Украине. Бандитизм мешает налаживать мирную жизнь — надо с ним быстрее кончать, считать теперь борьбу с бандитизмом важнейшей задачей войск Южного фронта.

Беседа наша продолжалась долго. Мы доложили Склянскому о недавнем заседании Реввоенсовета армии, о выводах, к каким пришел Реввоенсовет. Склянский одобрил наши рекомендации, чему, конечно, мы были очень рады. На просьбу обеспечить Конармию достаточным количеством фуража Склянский лишь развел руками.

— Что не могу, то не могу. Плохо с продуктами и фуражом. Все запасы исчерпаны. Но постараемся помочь. Первой Конной надо помочь, она это заслужила.

Вернувшись из Москвы, мы с Ворошиловым рассказали командирам и военкомам о решениях VIII съезда Советов, поставили задачу повседневно разъяснять эти решения конармейцам, в разъяснительной работе подчеркивать, [194] какое исключительно важное, первостепенное значение имеет быстрейшая ликвидация бандитизма, какие требования предъявляют к нам народ, партия, Владимир Ильич Ленин.

Уже почти месяц гонялись мы за Махно, а существенных результатов не достигли. Состояние крайней раздраженности охватывало меня. В течение десяти дней войска фронта разгромили многотысячную регулярную армию Врангеля с мощным вооружением, а здесь те же части фронта не могут справиться с какой-то бандитской шайкой. Нам было стыдно смотреть друг на друга, с трудом подходил я к аппарату, когда вызывал командующий.

Казалось, вот-вот Махно удастся поймать, но вместо победного рапорта поступали новые неприятные донесения.

28 декабря под видом частей Красной Армии махновцы вошли в Ново-Украинку. Махно приказал военкому обеспечить его подводами. Затем, окружив казармы 90-го стрелкового полка Красной Армии, махновцы открыли по нему пулеметный огонь. Полк был захвачен врасплох и не смог оказать организованного отпора. Разогнав органы местной власти, Махно ушел в Песчаный Брод, где и расположился на отдых.

Командование 2-й бригады 14-й кавдивизии решило окружить банду в Песчаном Броде, несмотря на то, что усталость бойцов и лошадей была безмерной. Махно знал, что против него действуют сильно утомленные длительными переходами части, и принял бой, но вел его недолго. После короткой перестрелки банды ушли в направлении Лысой Горы. В ходе движения Махно произвел реорганизацию своих сил, разделил их на три группы. В первой 300 сабель, 200 штыков при 40 пулеметах. Командовал ею Черный Ворон; командир второй — Удовиченко. Численность этой группы не удалось установить. Третья, Шуся, — арьергардная, прикрывала отход всей банды. Численность этой группы также не была установлена. Разведка донесла, что в третьей группе находится раненый Махно. Махновцы снова сумели оторваться и уйти в неизвестном направлении. Как потом выяснилось, они спешили в звенигородские леса.

В чем же была основная причина наших неудач? Об этом мы говорили на специальном заседании Реввоенсовета [195] с участием начдивов и командиров бригад и полков. «Неуловимость» махновцев объяснялась не какой-то особенной талантливостью их предводителя и его штаба. Все обстояло гораздо проще. Любая операция, а преследование бандитов тем более, требовала хорошо организованной разведки, особой бдительности, внимательного изучения и учета конкретной обстановки. Нам же порой давали сведения на основании показаний местных жителей и случайных разъездов. Как ни странно, мы часто узнавали, где Махно, лишь тогда, когда он сам нападал. Простое уклонение Махно от боя принимали за окончательный его разгром. Части спокойно возвращались в походное положение. Отсутствовало нужное взаимодействие. Когда какая-либо часть атаковывала Махно, соседи ничего не знали об этом, иногда продолжали выполнять уже устаревшее распоряжение.

Справедливости ради отметим, что и бдительность среди конармейцев порой была не на высоте, такое наблюдалось даже и со стороны командного состава. Кое-где халатно неслась сторожевая служба, что позволяло Махно атаковать внезапно и уходить незаметно.

Меня особенно возмутил такой случай. 2-я бригада 11-й кавдивизии встретила банду Махно. Шедший в авангарде эскадрон 63-го кавполка вплотную столкнулся с разъездом бандитов. Беспечность конников была так велика, что они вступили в переговоры с разъездом, стали выяснять, кто перед ними. Махновцы предприняли внезапную атаку. Бригада не успела принять боевого порядка, пришла в замешательство и вынуждена была отступить, потеряв почти всю свою артиллерию, обоз.

Пришлось строго наказать виновных. Комбригу 2, военкому и командирам 63-го и 64-го кавполков объявили строгие выговоры. Начдивам 4, 6, 11, 14 и 2-й Туркестанской кавдивизии и комбригу Особой предложили обратить самое серьезное внимание на организацию разведки и службы сторожевого охранения в походе и на стоянках.

Исследователи махновщины нередко выпускают из своего поля зрения такой серьезный и бесспорно важный вопрос, как внутреннее состояние самой Красной Армии, уставшей от изнурительной тяжелой гражданской войны, ведшей борьбу с Махно, с Антоновым в условиях демобилизации и перехода на мирные рельсы — в [196] условиях, которые сами по себе достаточно болезненны.

Приходилось сталкиваться с фактами (об этом мы с Климентом Ефремовичем говорили с тревогой), когда не все начальники стремились выполнить задачу по разгрому Махно во что бы то ни стало и как можно быстрее. Не без основания опасались мы и за отдельные подразделения 1-й Конной.

До нас доходили вести, что за границей внимательно следят за ходом ликвидации Красной Армией бандитских шаек и злорадствуют по поводу наших неудач. Польские и французские буржуазные газеты писали, что, мол, наконец появилась та сила, которая новыми методами войны подточит Советскую власть.

Больнее всего было сознавать, что мы оказались не в состоянии выполнить свое обещание, какое дали в Москве ЦК партии, Реввоенсовету, лично Владимиру Ильичу, — в короткий срок покончить с махновщиной. А Ленина продолжала беспокоить задержка ликвидации бандитизма. Его тревога за положение в стране росла. Он не раз говорил по этому вопросу с Главкомом С. С. Каменевым, не раз давал необходимые поручения через Э. М. Склянского.

В начале 1921 года, проанализировав действия бандитов, особенно на Украине, Ленин написал Э. М. Склянскому:

«Надо ежедневно в хвост и в гриву гнать (и бить и драть) Главкома и Фрунзе, чтобы добили и поймали Антонова и Махно»{71}.

Спустя месяц, 6 февраля, Владимир Ильич вновь обратил внимание военного руководства на действия Махно:

«т. Склянский!

Прилагаю еще одно «предупреждение».

Наше военное командование позорно провалилось, выпустив Махно (несмотря на гигантский перевес сил и строгие приказы поймать), и теперь еще более позорно проваливается, не умея раздавить горсток бандитов.

Закажите мне краткий доклад Главкома (с краткой схемой размещения банд и войск) о том, что делается.

Как используется вполне надежная конница? [197]

— бронепоезда? (Рационально ли они размещены? Не курсируют ли зря, отнимая хлеб?)

— броневики?

— аэропланы?

Как и сколько их используется?

И хлеб и дрова, все гибнет из-за банд, а мы имеем миллионную армию. Надо подтянуть Главкома изо всех сил.

Ленин »{72}.

Об этих записках В. И. Ленина мы узнали от М. В. Фрунзе. Михаил Васильевич потребовал от нас более решительных действий по преследованию Махно. Надо уничтожать его банды с полным напряжением сил. М. В. Фрунзе подчеркнул, что всякое промедление в преследовании Махно будет считаться государственным преступлением.

Реввоенсовет Конармии принял ряд срочных мер. К району, где находились банды Махно, подтягивались наша 11-я кавдивизия. А. Я. Пархоменко приказал бригадам не дать банде Махно уйти на восток, к Днепру и в северном направлении, в леса Киевщины. С запада махновцам отрезала пути 8-я кавдивизия червонного казачества. Банда плотно окружалась, и мы были уверены в скором и полном ее уничтожении.

— Ну, кажется, теперь-то Махно не уйдет, — сказал мне Климент Ефремович. — На Пархоменко я надеюсь. Кто-кто, а уж он этого волка не выпустит.

— Давно пора посадить Махно в клетку, — согласился я. — Непростительно затянулась операция. Не один месяц гоняемся за бандитами. Стыд и срам. Не зря нас Главком журил. Но Пархоменко... Эх, понимаешь, горячий он, как бы удаль не подвела его.

Не знал я тогда, что мое предчувствие сбудется, что никогда больше не увижу Александра Яковлевича, славного боевого друга.

Погиб Пархоменко 3 января. Случилось это так. Узнав, что отряды Махно находятся в районе Лукашовки, Пархоменко отдал своим частям приказ: в 9 часов утра 3 января наступать в район Шуляк, к вечеру достигнуть села Юшковцы, чтобы отрезать Махно пути отступления на север. Сам Пархоменко находился при [198] полештадиве близ села Вороное. А рано утром он, командующий группой А. А. Богенгард, военком Г. Ф. Беляков, военкомдив Д. А. Сушкин, начальник штаба В. К. Мурзин и начальник связи дивизии Сергеев на двух тачанках выехали в направлении села Бузовка.

— Там жители подскажут, в каком направлении ушли банды, — сказал начдив. — Сам Махно наверняка все еще в Лукашовке.

Никто не возразил Пархоменко, хотя от разведчиков сведений о нахождении Махно в соседнем селе не поступило. И, как позже выяснилось, начдив со штабом оторвался от своих основных сил, что и привело его к гибели.

Село было совсем рядом. Чуть в стороне, метрах в трехстах, чернел лес. Вдруг из леса выехали всадники. Они быстро окружили тачанки.

— Кто такие? — спросил Богенгард, сидевший в тачанке рядом с Пархоменко.

— Свои, — громко ответил усатый всадник, что ближе других стоял к тачанке.

— Из каких частей?

— Из восьмой кавдивизии товарища Примакова. Действительно, 8-я кавдивизия червонного казачества в то время располагалась в этих местах, и сообщению поверили.

— А вы кто такие? — спросил усач.

— Я начальник группы по борьбе с махновскими бандами, — сказал Богенгард.

И тогда всадники — это были бандиты из отрядов Махно — набросились на тачанки. Горстка красных конников приняла бой. Но слишком неравны были силы. Упал, сраженный пулей, Богенгард, погибли комиссар Беляков, начштаба Мурзин... Пархоменко еще продолжал стрелять из маузера. Когда кончились патроны, он выхватил из ножен саблю.

Одному лишь ездовому удалось спастись. Он-то и рассказал подробности гибели А. Я. Пархоменко и его боевых друзей.

Весть о гибели отважного начдива болью отозвалась в сердцах конармейцев. Кавалеристы 2-й бригады, уточнив место основной бандитской шайки, стремительно атаковали ее и прижали к речке Горный Тикач; 3-я бригада, взаимодействуя с дивизионом бригады [199] Упроформа, быстро заняла высоты от села Зеленый Рог до озера, отрезав Махно возможность отступления к югу. Банда оказалась в полном окружении. В ожесточенной схватке конники истребили немало бандитов. Лишь небольшой группе во главе с Махно удалось прорваться в направлении к Харькову.

...В Екатеринославском театре состоялось траурное заседание. Сюда пришли представители партийных, советских, профсоюзных организаций города, многие бойцы и командиры 1-й Конной. Климент Ефремович рассказал о жизни начдива, о его боевом пути, о том, как много сделал он для защиты Советской власти от ее врагов. В заключение своей речи Ворошилов сказал:

— Перечислять все подвиги, говорить о героизме товарища Пархоменко — значит рассказать две трети истории организации и деятельности славной Красной Армии,. Жизнь Пархоменко, как прекрасная сказка, символ величия пролетарского духа.

Климент Ефремович выразил чувства и мысли всех бойцов и командиров Конармии. Вся жизнь Пархоменко — яркий пример беззаветного служения революции, мужества и героизма, пример великой преданности идеям Коммунистической партии.

Вырвавшись из очередного окружения, Махно вновь сумел в короткий срок пополнить свои отряды. 9 января он оказался в районе Оржица. Через день появился в 45 километрах южнее Лубны. В районе М. Борков к Махно присоединилась крупная бандитская шайка Крестовского. Теперь у Махно было более двух тысяч сабель.

Тимошенко наконец настиг Махно. Одновременно подошли 11-я кавдивизия, 3-й Сибирский полк и батальон ВНУС. Атаку наших сил поддерживали четыре бронепоезда. В результате ожесточенного боя банда понесла крупные потери. Уцелевшие махновцы перешли железную дорогу северо-восточнее Веселого Подола и, преследуемые нашими войсками, бежали в восточном направлении, бросив все свои тачанки и пулеметы. Для окончательного уничтожения махновцев начдивы 11-й и 14-й выделили [200] по полку с достаточным количеством пулеметов на лучших лошадях.

Однако Махно не думал сдаваться. Еще достаточно сильной была та социальная среда, которая его питала. Не только украинские кулаки поддерживали его. К сожалению, своих сторонников Махно нашел и в рядах 1-й Конной, и мне больно писать об этом.

Утром 9 февраля я получил донесение из штаба 4-й дивизии. Читаю и глазам не верю: «Комбриг Маслаков перешел на сторону врага...» Не ошибка ли? Нет, не ошибка. Выяснились подробности. Оказывается, комбриг Г. С. Маслаков от имени начдива издал по дивизии приказ, в котором предлагал 1-й кавбригаде выступить на Дон якобы для борьбы с «противниками Советской власти». К походу подготовились 1, 3 и 5-й эскадроны, а также пулеметная команда 19-го кавполка. Многие заподозрили неладное и отказались выполнять приказ, поскольку отдал его не сам начдив.

Я приказал 2-й бригаде 14-й кавдивизии догнать Маслакова и арестовать его.

С тревогой ожидал сообщений. Не укладывалось в сознании — наш командир и вдруг... Нет, тут что-то не так. Перебираю в памяти все, что связано с этой личностью. Кто такой Маслаков? Знал его давно. Житель Сальского округа Донской области, выходец из Полтавской губернии. Бедняк. До революции служил объездчиком у коннозаводчика Королькова. В начале февраля 1918 года в Сальском округе начали формироваться краснопартизанские отряды для борьбы с контрреволюцией на Дону, Маслаков вступил в один из этих отрядов. С конца 1918 года, когда была создана сводная кавалерийская дивизия, стал командиром 1-й кавбригады и все время командовал ею. Он был храбр и бесстрашен в бою, обладал большой физической силой. В старой армии служил вахмистром в конной артиллерии. Кавалерийскую службу знал хорошо. Но примечали за ним приверженность к старым казачьим порядкам и к партизанщине. Дисциплину порой поддерживал по-своему — «воспитывал» плеткой. Любил выпить, покуражиться.

Враг воспользовался этими слабостями Маслакова. В последнее время, как потом выяснилось, стали приходить к нему провокационные письма с Дона. Появились [201] подозрительные собутыльники. Все это настораживало и комиссара бригады и других товарищей. Собирались предпринять решительные меры. Но не успели... Случилось непоправимое: комбриг Маслаков соединился с бандой Бровы.

Вот печальная история о Маслакове, жизнь которого после столь блестящего взлета закончилась так позорно. Случившееся стало для нас суровым уроком.

По мере накопления опыта мы совершенствовали методы борьбы с бандитами. Были созданы маневренные отряды конницы силой от эскадрона до полка, подчиненные непосредственно Реввоенсовету армии. При командирах этих отрядов создавали постоянные совещания с представителями местных органов власти, на которых обсуждались самые различные вопросы. Это не было какой-то надуманной формой работы. Местные власти хорошо знали своих людей, знали, кто из них и на что способен, какое дело ему поручить. Не раз случалось, что именно местные жители сообщали нам сведения о передвижении банд Махно, выявляли кулаков, различные уголовные элементы. Нередко на совещаниях мы обсуждали и вопросы ведения боевых действий с врагом, участие в них жителей того или иного района. Тесный контакт с местными партийными органами держал особый отдел 1-й Конной, возглавляемый Георгием Андреевичем Трушиным. Забегая вперед, скажу, что нам удалось своевременно обезвредить в Екатеринославе большой контрреволюционный заговор, во главе которого стояли белогвардейские офицеры. Заговорщики ставили целью поднять в Екатеринославе мятеж, арестовать и уничтожить большевиков — руководителей города...

Резкая записка Ленина, адресованная Склянскому, доставила М. В. Фрунзе немало неприятных минут. Он и сам понимал, насколько важно быстрее покончить с бандитизмом.

Наступала весна. Морозы на Украине стояли крепкие, хотя все чаще сквозь черные тучи проглядывало солнце. Выпадали и такие дни, когда было совсем тепло. Снег на крышах таял. На носу — весенний сев. Его [202] надо провести в самые сжатые сроки, засеять как можно больше земли. Стране нужен хлеб.

Старший адъютант Фрунзе Сергей Аркадьевич Сиротинский, бессменно находившийся вместе с ним на Восточном, Туркестанском и Южном фронтах, впоследствии в своей книге «Путь Арсения» рассказывал, как много сил и энергии отдал в тот период М. В. Фрунзе борьбе с Махно. Фрунзе сравнивал махновцев с туркестанскими басмачами. Внешне действия тех и других казались схожими. И махновцы и басмачи нападали неожиданно, уходя от столкновения с крупными частями. И те и другие обладали высокой подвижностью. Но махновцы были лучшими боевиками, более изворотливыми и решительными, чем басмачи. Организация махновцев была совершенней.

Как я уже говорил, обычная тактика — действовать крупными силами — в борьбе с Махно оказалась непригодной. Фрунзе пришел к выводу: надо бороться с Махно методами самого Махно. Против небольших подвижных отрядов махновцев действовать такими же небольшими подвижными отрядами. И Фрунзе создал «летучий корпус». Он состоял из нескольких десятков отрядов. Началась планомерная и упорная «малая война».

После первых же стычек Махно почувствовал твердую руку Фрунзе. Банды махновцев начали метаться из одного района в другой. Отдельные отряды Махно засылал в отдаленные районы, чтобы неожиданным появлением спутать планы красного командования и оттянуть отряды «летучего корпуса» от основных районов, занятых махновцами. Но провести Фрунзе было не так просто. Он спокойно стягивал кольцо вокруг «вольного отечества анархии», как Махно называл район, где находились его главные силы. Не всегда и не во всех случаях план Фрунзе осуществлялся точно и безошибочно. Бывали у красных командиров отдельные промахи. Махно пользовался этим исключительно ловко и ускользал от преследования. В ответ на это Михаил Васильевич усилил разведку.

— Разведка сейчас — самое сильное оружие против Махно, — говорил он командирам. — Окружите его своими разведчиками, и вы всегда будете знать, где он и что он делает.

Однажды Михаил Васильевич сам чуть не попал в [203] руки бандитов. Ему доложили, что махновцы, отступая, прорываются к Полтаве. Фрунзе решил выехать в Полтавский район и принять на себя руководство боевыми операциями. Прибыли на станцию Решетиловка. Михаил Васильевич с группой ординарцев направился верхом к соседнему селу, куда должен был подойти отряд «летучего корпуса». Наступил вечер. Вдали на дороге показалась воинская часть. Фрунзе пришпорил коня и поскакал вперед. В сумерках трудно было разглядеть приближавшихся. Михаил Васильевич придержал коня и крикнул:

— Командир, выезжайте вперед и доложите!

Отряд остановился. Но приказание Фрунзе не выполнялось. Видно было, как всадники собираются группами и что-то обсуждают. Это становилось подозрительным. Один из ординарцев Фрунзе вырвался вперед, подскакал к неизвестному отряду и требовательно крикнул:

— Командующий вооруженными силами Украины товарищ Фрунзе приказа...

Последнее слово ординарец не успел договорить и упал, сраженный пулей. Встреченная часть оказалась бандой махновцев. Раздались выстрелы. Михаил Васильевич приказал своим спутникам рассыпаться, а сам, пришпорив коня, резко свернул с дороги в поле. Несколько бандитов устремились за ним. Вдруг конь под Фрунзе осекся, присел на задние ноги. Михаил Васильевич быстро снял с плеча карабин и метким выстрелом уложил одного преследователя. Еще два бандита свалились с лошадей. Но преследователей было слишком много, они начали окружать Фрунзе. Михаилу Васильевичу удалось поднять упавшего коня. Тот быстро вскочил — рана оказалась легкой. Михаил Васильевич поскакал дальше.

То, что Фрунзе оказался вновь на коне, смутило махновцев. Они остановились и открыли стрельбу. Пули свистели вокруг, одна задела Михаила Васильевича, ранив в бок навылет. Верный конь вынес Фрунзе к узенькой речке. Махновцы, потеряв Михаила Васильевича из виду, прекратили погоню.

Меня и Ворошилова избрали делегатами на предстоящий X съезд РКП (б). Как я уже говорил, мы испытывали [204] большие трудности с продовольствием и фуражом. На мои запросы из Центра отвечали: «Обходитесь своими ресурсами, изыскивайте фураж и продовольствие на местах». Вот почему я очень обрадовался, что буду снова в Москве — доложу Главкому о создавшейся обстановке, а если Каменев не сможет решить наш вопрос, непременно постараюсь попасть на прием к Ленину. Ворошилов был такого же мнения.

Однако моим планам не суждено было сбыться. Уже в пути я получил извещение, что меня вызывает М. В. Фрунзе на станцию Синельниково.

«Странно, зачем я ему вдруг понадобился?» — недоумевал я. Спросил Ворошилова, но тот лишь пожал плечами.

— Откуда мне знать? Ты командарм, Семен Михайлович, потому, вероятно, и потребовался. По-моему, кому-то из нас придется остаться здесь. Ведь Махно все еще колесит по Украине.

Встретил Михаил Васильевич меня тепло. Мы по-братски обнялись, расцеловались. С тех пор как 1-я Конная ушла из Симферополя, прошло четыре месяца. Фрунзе, как показалось мне, немного похудел — видимо, решил я, сказывалась болезнь: его давно беспокоил желудок. Мне известно было, что болезнь временами остро давала о себе знать еще во время боев в Крыму, но Михаил Васильевич старался и виду не подавать: был он терпелив, никогда не жаловался, хотя сам постоянно интересовался самочувствием друзей и подчиненных. Вот и сейчас спросил:

— Как здоровье, Семен Михайлович?

Мы уселись в вагоне и долго беседовали. Я доложил Фрунзе все, что касалось боев с махновцами, не умолчал и о том, что все острей становится недостаток продуктов и фуража. Участились случаи падежа лошадей.

— Что касается Махно, то в его шайках еще немало бандитов. По-прежнему ночью нападают на жителей, убивают всех, кто сочувствует Советской власти.

— Да, это меня особенно волнует, — задумчиво сказал Фрунзе. Потом он сообщил, что Владимир Ильич Ленин считает крайне необходимым уничтожить махновские банды к весне, чтобы дать возможность крестьянам спокойно провести весенний сев. — Я принял решение оставить вас здесь, Семен Михайлович, кончать с бандами, а на съезд поедет Ворошилов. Не обижаетесь? — И Фрунзе улыбнулся, взглянув мне прямо в глаза.

Я ответил, что обижаться нечего — приказ есть приказ и его надо выполнять. А уж если говорить откровенно, то и мне хочется побывать на съезде — ведь на нем будут решаться важные вопросы.

— Что поделаешь, — вздохнул Фрунзе, разводя руками, — так надо.

Попрощавшись с Фрунзе и Ворошиловым, я вернулся в Екатеринослав. Увидев меня, начштаба удивился:

— Вернулись?

Вместо ответа я приказал ему собрать командиров и комиссаров, чтобы довести до их сведения приказ Фрунзе, а также просьбу Владимира Ильича.

Суровая зима прошла. С безоблачного неба светило яркое весеннее солнце. Снег растаял. Поля, набухшие влагой, раскисли. Ступишь в черную вязкую массу — и останешься без сапог. Тропки, проселочные дороги стали непроезжими. Всадники с трудом проходили по ним даже налегке. На тачанках, с пулеметами, орудиями можно было передвигаться лишь по шоссейным дорогам да по железнодорожным путям.

Наступление весны влияло и на бойцов. В большинстве своем крестьяне, они тосковали по мирному труду и на чем свет стоит кляли Махно и его банду,

К концу марта Махно оказался в районе Попасное, где к нему присоединились банды Фомы и Забудько. Отсюда Махно, преследуемый по пятам частями Красной Армии, начал новый рейд и до середины апреля перекочевывал из района в район, изрядно потрепанный. Из всех его когда-то крупных сил остались всего две группы: одна — в 400 сабель, другая — в 250.

Затравленный зверь лютовал, чуя близкую неизбежную гибель.

Постепенно Украина очищалась от бандитских шаек. Колоссальное значение имели решения X съезда партии о введении новой экономической политики, замене продразверстки продналогом. Упорядочивалось землевладение. Советское правительство издало закон: земля, которой владел крестьянин, закреплялась за ним на три севооборота, [206] то есть не меньше чем на девять лет. Наконец, объявлялась амнистия тем, кто находился в бандитских шайках, но потом порвал с ними. Все это было с одобрением встречено крестьянами, содействовало укреплению Советской власти на местах, установлению порядка. Война, разруха осточертели народу. Вполне естественно, что и бандитизм, в том числе махновский, пошел заметно на убыль. Многие из бандитских атаманов сдались Советской власти. Всего за короткое время сдалось 30 человек начсостава и 2443 рядовых. Пришел к нам и махновский вестовой. Он показал, что Махно тяжело ранен, ездит на тачанке с группой в 120 сабель при 7 пулеметах.

Преследование Махно вела лишь небольшая часть личного состава 1-й Конной. Остальные занимались боевой подготовкой и... работой. Поставленная VIII съездом Советов и X съездом партии задача экономического возрождения страны требовала, чтобы прежде всего крестьянство успешно провело весеннюю посевную кампанию, засеяло как можно больше земли. Между тем у крестьян, в том числе и в районах, где мы базировались, сплошь и рядом не хватало тягловой силы. И Реввоенсовет 1-й Конной с согласия Реввоенсовета Республики переключил часть сил армии на трудовой фронт, что было встречено конниками с восторгом. Надо было видеть, с какой радостью они брались за плуги. Мы помогали в первую очередь незаможным селянам и семьям красноармейцев.

Вопрос помощи крестьянству приобретал для нас, военных, особое значение. Как известно, победоносная, но тяжелая борьба рабочих и крестьян с российскими и иноземными захватчиками, помещиками, кулаками и капиталистами потребовала великих жертв от крестьян. Их разоряли белогвардейцы, они страдали от мобилизации лошадей. Кстати, для нужд 1-й Конной мы только на Украине за один 1920 год закупили у крестьян более двадцати тысяч лошадей. Часто вместо денег выдавали им справки, которые потом, после войны, погашались государством — их владельцы получали деньги. Долго еще мы рассчитывались с теми, у кого брали лошадей.

Вспоминается такой случай. В 1929 году, когда я уже был в Москве, приехал из Днепропетровской области крестьянин и попросил его принять. Вошел в кабинет, снял шапку и, улыбаясь в усы, сказал:

— Здравствуйте, товарищ Буденный.

— Здравствуйте, — отвечаю. — Чем могу быть полезен?

— А вот тут у меня справочка... — И он, волнуясь, протянул листок. — Деньги мне причитаются, если возможно, товарищ Буденный...

Я привел этот эпизод для того, чтобы показать: все, что мы брали у крестьян в годы гражданской войны, было потом возвращено им. Советское государство не осталось в долгу.

Реввоенсовет 1-й Конной следил за ходом сельскохозяйственных работ, требовал от командиров всех степеней аккуратно присылать сводки. Командиры и комиссары на полевых работах руководили своими подразделениями, как в бою. Некоторые сводки сохранились в архивах. Вот, к примеру, 6-я Чонгарская сообщала:

«За 21 и 22 марта артдивизионом вспахано 163 десятины земли, 2-я кавбригада вспахала и засеяла 22 марта 38 десятин земли и перевезла на поле 480 пудов зерна. Настроение бойцов бодрое».

25 марта Ока Иванович Городовиков докладывал:

«День в расположении дивизии прошел спокойно. Части расположены по прежним местам. За 24 марта 31-м Белореченским кавполком обработано 128 десятин земли и 5 огородов, артдивизионом — 104 десятины. Настроение бойцов бодрое, отношение населения к Красной Армии удовлетворительное».

Подобные сводки поступали и от других кавдивизий. Помощь Красной Армии трудовому населению повышала ее авторитет.