У старых позиций
Ночью наши батареи совершили 70-километровый марш и к утру 24 марта снова были в Мадриде. Вновь вокруг позиций зенитчиков собирались горожане, сердечно приветствуя возвратившихся «барбадос» (заросших бородами людей). Теплота и задушевность мадридцев были так искренни и трогательны, что зенитчики после всего напряжения, испытанного в боях, несмотря на большую усталость, ощутили новый подъем боевого духа.
К сожалению, отдыхать зенитчикам долго не пришлось. Неожиданно посты воздушного наблюдения предупредили о появлении фашистских самолетов на дальних подступах к Мадриду. Мстя за поражение своих войск под Гвадалахарой, воздушные пираты вновь летели на Мадрид. Очевидно, вражеские летчики строили расчет на то, что противовоздушная оборона столицы Испании ослаблена. Они пытались безнаказанно прорваться к городу, однако ошиблись в своих расчетах. На обороне Мадрида вновь стояли все пять зенитных батарей среднего калибра, хорошо наладивших взаимодействие с республиканской истребительной авиацией.
Проверяя боевую готовность чехословацкой зенитной батареи, я с большим удовлетворением отметил, как быстро и слаженно она сработала по сигналу воздушной тревоги. Командир батареи лейтенант Семенов с намыленной щекой выскочил из своей землянки, кинулся было на батарейный НП. Но я остановил его: [177]
— Иван Андреевич, иди заканчивай бриться. Пусть Лаштовичка командует. Дай ему возможность проверить свое умение управлять огнем. Если будет необходимо, я ему помогу.
Заместитель командира батареи лейтенант Лаштовичка уверенно делал свое дело. Он подал все необходимые команды для открытия огня и приник к окулярам командирской трубы, ожидая появления в небе разрывов. Самолеты врага приближались. Вокруг головного звена бомбардировщиков вспыхнули разрывы первого залпа чехословацкой батареи. Лаштовичка вводит соответствующие коррективы, и разрывы последующих залпов еще ближе подступили к цели. Огонь по воздушному врагу открывают и другие батареи... Наблюдая за действиями Богуслава Лаштовички, мы с Иваном Андреевичем не вмешивались в ход событий. В этом не было необходимости. Лаштовичка управлял огнем батареи, как опытный дирижер хорошо слаженным оркестром. Таково было положение и на других зенитных батареях.
Дневной налет был сравнительно легко отражен нашими совместными усилиями с истребительной авиацией. Теперь «чатос» действовали в полном соответствии с правилами взаимодействия, закрепленными в боях под Гвадалахарой. Мы стали лучше понимать друг друга, обеспечивая безопасность своих истребителей в критических ситуациях воздушной обстановки, ставя отсечный огонь при атаках воздушного врага. На этот раз фашисты потеряли три самолета, один из которых был сбит зенитчиками и два — советскими летчиками.
У нас все теснее становилось общение с летчиками-истребителями. Когда мы с Н. Н. Нагорным появлялись у них на аэродроме, они сердечно встречали нас, говорили о своих успехах и неудачах. Тяжело было слышать о гибели друзей, не вернувшихся с боевого задания. Уже не было в живых Волкова, Никифорова, Солдатенкова. Владимир Бочаров, сбитый в воздушном бою, выбросился на парашюте, и ветром его унесло на территорию врага. Изрубленное на куски тело советского летчика франкисты сбросили с самолета в ящике над республиканской территорией. Вероятно, такая же участь, думали мы тогда, постигла и Александра Шукаева, который был сбит над фашистской территорией. [178]
Каковы же были мои удивление и радость, когда в начале 70-х годов я встретил его в Москве, в Советском комитете ветеранов войны! Александр выжил и вернулся на родину. Его рассказ о пережитом произвел на меня глубокое впечатление. Тяжело раненный в воздушном бою летчик выбросился из горящего самолета на парашюте и в бессознательном состоянии опустился на территории фашистов. Его вначале привели в чувство, затем пытали, инсценировали расстрел. А потом в обмен на пленного фашистского летчика Шукаев был через некоторое время возвращен республиканцам. Тяжело больной, искалеченный, он вернулся на родину. После длительного лечения вернулся в строй и принял участие в Великой Отечественной войне.
Тактика действий фашистской авиации преследовала цель измотать силы противовоздушной обороны Мадрида. Самолеты противника переключились на так называемые «звездные» налеты, идя к объектам бомбардирования с разных направлений и на разных высотах. Ведя заградительный огонь, наши батареи не успевали ставить на многих направлениях действий врага огневые завесы, а истребители из-за отсутствия прожекторов ночью действовать не могли. Прорывавшиеся к Мадриду самолеты врага начали «охотиться» за позициями зенитных батарей, которые своим огнем демаскировали себя. Положение усугублялось еще и тем, что фашистские диверсанты из «пятой колонны» вновь активизировали действия против наших бойцов. Это было трудное для нас время. Мы начали нести значительные потери от воздушных бомбардировок и от диверсантов.
Чтобы повысить живучесть подразделений, нам пришлось часто менять огневые позиции, развертываться на площадях, замощенных камнем, поглубже зарываться в землю, выделять силы для борьбы с диверсантами.
Зато как дружелюбно относились к нам люди труда! Патриоты Испании искренне выражали чувство благодарности своим защитникам.
Милые, добрые, доверчивые мадридцы! Они были готовы поделиться с нами всем, чем могли, не жалели сил, помогая бойцам. Никогда они не жаловались на трудности жизни в осажденном городе, твердо верили в победу. Лозунг Коммунистической партии Испании «Но пасаран!» придавал им силу, мужество, укреплял надежду. [179]
Поддерживая дружбу с мадридцами, мы лучше понимали их мысли, чувства и настроения. Все ближе нам становился гордый и мужественный народ Испании, мы все больше привязывались к нему и считали себя еще более ответственными за его судьбу. Тогда все наши усилия были сосредоточены на том, как отбить охоту у врага от ночных налетов на Мадрид. Для решения этой нелегкой задачи нужны были прежде всего зенитные прожектора.
На оптическом заводе и в производственных мастерских 5-го Коммунистического полка в Мадриде был изготовлен опытный образец прожектора. Испытания его прошли успешно. Изыскивались теперь зеркала большого диаметра. Из Москвы было дано разрешение на рассекречивание химического состава углей накала для прожекторных установок. Эти угли начали производиться на одном из промышленных предприятий Мадрида. Дело пошло на лад.
Апрель 1937 года оказался для нас очень памятным. Из Валенсии и Альбасеты в Мадрид почти одновременно приехали Я. А. Тыкин и Д. А. Цюрупа. Они разместились в английском отеле «Гейлорд» на улице короля Альфонса XI. В этом отеле обычно жили военные советники. Здесь мы снова встретились и с переводчицей Марией Фортус. Она по-прежнему работала вместе с К. А. Мерецковым и помнила меня по Альбасете, Хараме и Гвадалахаре.
— Зайдите к Петровичу, он рад будет видеть зенитчиков, — предложила нам Мария Александровна.
— Зайдем обязательно, камарадо Хулия (так звали здесь Марию Фортус), — ответил Тыкин.
Ян Августович и Дмитрий Александрович сообщили радостную весть, что Указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение правительственного задания (так было сформулировано в Указе) награждены Николай Никифорович Нагорный — орденом Ленина, а автор этих строк — орденом Красного Знамени. К правительственным наградам также были представлены советские добровольцы М. В. Антоненко, К. Н. Букликов, Е. П. Елкин, И. В. Желтяков, И. А. Семенов, И. Д. Макаров. Всем им, кроме того, присваивались звания капитанов республиканской армии. В завершение всего Ян Августович от имени Народного комиссара обороны СССР [180] Климента Ефремовича Ворошилова вручил нам денежные премии. Половину полученной суммы мы решили отчислить в фонд обороны Мадрида.
Родина, Москва помнили своих сыновей и по-матерински заботились о нас. А сколько радости было у нас, когда мы получили письма от родных и близких! Дмитрий Александрович привез и торжественно вручил нам дорогие конверты с родины. Это было для каждого из нас волнующее и долгожданное событие.
Наша переписка со своими семьями шла по дипломатической почте. Письма в Испанию советским добровольцам направлялись по весьма краткому адресу: Москва, индекс почтового ящика и фамилия адресата. Прибывшая в Валенсию корреспонденция переправлялась в Альбасету с указанием псевдонима получателя, из Альбасеты на фронт — с оказией нашим советским военным представительством.
Естественно, что такой порядок переписки, продиктованный необходимостью соблюдения военной и государственной тайны, ограничивал возможности частого обмена весточками со своими семьями. По тем же соображениям многого в письмах из Испании на родину сообщать было нельзя. О себе мы писали очень коротко и стереотипно: жив, здоров, все в порядке, не беспокойтесь, ждите возвращения домой, сообщайте о вашей жизни, здоровье, а далее, как водится, приветы.
За время пребывания в Испании я получил несколько писем. На этот раз были вести от матери и жены Лены.
Письмо матери, Марии Иустиновны, было проникнуто скорбью об умершем отце, заботой о наших младших, беспокойством обо мне — старшем сыне, уехавшем неизвестно куда. Мать сообщала, что брат Николай поступил учеником столяра, младшая сестренка Ирина, которой исполнилось семь лет, пошла в школу, у дяди Павла и тети Прасковьи родилась седьмая по счету дочь (стало быть, моя двоюродная сестренка). Письмо матери заканчивалось вопросом: «Где же ты, мой дорогой сынок, мой кормилец, находишься? Чует мое сердце, что нелегко тебе приходится, но ты хорошо служи, выполни свой долг и скорее приезжай домой живым и здоровым».
Лена писала: «Мой дорогой, мы не знаем где, в каких краях ты находишься, но догадываемся, что очень далеко от нас. Так редко приходят твои письма, и в них ты что-то [181] не договариваешь до конца. Мы много раздумываем, где ты сейчас, а твои друзья-однополчане — Федя Митин, Саша Демин, Витя Гончаров и другие советуют читать повнимательнее газеты и смотреть на карту Европы. Может быть, они и правы, кто знает?» Далее в письме жена сообщала о семейных делах, новостях и заканчивала пожеланием успешно выполнить служебное задание и благополучно возвратиться в скором времени домой.
Дорогие мои, думал я, конечно же вы догадываетесь, где я нахожусь, и даете мне между строк это почувствовать. Понятны и ваше беспокойство обо мне и наставления о том, чтобы я честно выполнил свой воинский долг.
Письмо с родины, любая весточка окрыляет человека, находящегося за пределами своей страны. Оно мысленно переносит тебя в тот край, где ты родился и вырос, где прошли твое детство и юность, где ты нашел свое призвание.
Здесь, вдали от родной страны, особенно остро чувствуешь тоску по семье и друзьям, по всему укладу жизни на нашей советской земле. Но как бы властно ни было напоминание о Родине, каковы бы ни были твои чувства и воспоминания о ней, однако сознание интернационального долга, добросовестное исполнение его стояло у каждого из нас на первом плане. Беспощадная борьба с фашистами — вот наша первостепенная задача. Так думалось мне и моим фронтовым друзьям — советским добровольцам, когда мы читали долгожданные письма с далекой Родины.
Ночью, во время очередного налета фашистской авиации, на командный пункт зенитной артиллерии прибыли Я. А. Тыкин и Д. А. Цюрупа. Не спалось им в отеле «Гейлорд». Трудно уснуть под вражеской бомбардировкой, а главное, надо не упустить случая и посмотреть, как действуют зенитчики во время ночного налета. Несмотря на наш заградительный огонь, самолеты врага прорывались к Мадриду и сбрасывали свой смертоносный груз. В такую ночь, конечно, не до сна. Ян Августович Тыкин пошутил:
— Пронюхали, негодяи, что мы приехали к тебе, Михаил Поликарпович, вот и нагрянули.
После окончания налета он спросил:
— Кто у тебя из командиров батарей особенно отличился в боях? [182]
Однозначно ответить на этот вопрос мне было трудно. Все наши товарищи на Хараме, под Гвадалахарой и в Мадриде зарекомендовали себя отважными офицерами и умелыми организаторами боя. Если же судить по такому показателю, как число сбитых фашистских самолетов, то первенство пока оставалось за батареей Ивана Андреевича Семенова. Она вогнала в землю 11 стервятников. Батареи Евгения Павловича Елкина и Ивана Васильевича Желтякова — по 9 самолетов каждая. Следом за ними шли батареи Ивана Дмитриевича Макарова и Константина Николаевича Букликова. Но это не говорило о том, что огневая подготовка у них была хуже. Дело в том, что обе испанские батареи не принимали участия в боях на Хараме и под Гвадалахарой. Такую характеристику я дал своим командирам батарей.
— Сколько самолетов вы сбили за все время после того, как я отправил вас из Альбасеты? — поинтересовался Тыкин.
— Во взаимодействии с нашими истребителями тридцать четыре. Из них на Хараме — тринадцать, под Гвадалахарой — шестнадцать и непосредственно в Мадриде — пять.
— Наверное, у вас открыт счет и с наземным противником? — продолжал спрашивать Дмитрий Александрович Цюрупа. — Нам известно, что ваши батареи нередко действовали против пехоты и танков фашистов.
— В общей сложности нами уничтожено восемнадцать танков, одиннадцать огневых точек, кавалерийский эскадрон конницы марокканцев, две роты фалангистов, один командный пункт и двенадцать грузовых автомашин противника. Кроме того, мы в Мадриде уничтожили и обезвредили несколько диверсионных групп из «пятой колонны» фашистов.
— А каковы потери у вас?
— Мы потеряли одиннадцать человек убитыми, двадцать семь ранеными. Это немногим более десяти процентов личного состава. Значительно меньшие потери мы понесли в материальной части. За все время боев фашистской авиацией выведено из строя одно орудие, потребовавшее заводского ремонта для восстановления боеготовности. Сравнительно небольшие потери техники можно объяснить хорошим инженерным оборудованием и частой сменой огневых позиций. [183]
С утра следующего дня прибывшие начальники объехали все зенитные батареи, беседовали с бойцами и командирами, интересовались бытом, материальным обеспечением, питанием, медицинской помощью, выясняли настроения личного состава. Переводчиками были теперь сами командиры батарей. Они уже свободно говорили со своими бойцами.
Во время, посещения испанской батареи Я. А. Тыкин спросил у Н. Н. Нагорного:
— А как у них дело со специальной выучкой? Не отстают ли испанские батареи от всех остальных?
— Командуйте «К бою!», — отдал распоряжение Н. Н. Нагорный капитану Макарову. — Сейчас увидите сами, Ян Августович.
Словно выстрел прозвучало «А комбате!», и бойцы первой испанской батареи мгновенно заняли свои места у агрегатов. Капитан Макаров провел короткую тренировку по огневой службе. Боевые расчеты действовали четко и слаженно. Впечатление о боевой выучке в батарее у проверяющего осталось хорошее.
Хорошо показали себя на смотрах чехословаки, немцы и французы — все наши друзья-интернационалисты, которыми руководили советские командиры. Это был, если можно так выразиться, инспекторский смотр, своего рода экзамен, который подтвердил высокую боевую выучку интернационального коллектива.
Закончив проверку состояния всех зенитных батарей в Мадриде, Я. А. Тыкин и Д. А. Цюрупа решили побывать на «Телефонике». По улице Принцессы, объезжая развалины, мы добрались до небоскреба. Лифт работал только до девятого этажа. Поднялись пешком на верхний этаж. Там нас встретил чех Видлак, возглавлявший службу разведки воздушного противника.
— Как несете службу, товарищ Видлак? Часто ли бывают у вас командиры? — задал вопросы Тыкин. Чех хорошо понимал русскую речь.
— О, раньше были здесь часто, а теперь реже. Зачем им быть здесь часто, если мы службу несем хорошо?
Приходится дополнять Видлака пояснением: до перехода фашистской авиации к ночным действиям, когда ее массированные налеты совершались в основном днем, мы управляли зенитным огнем с «Телефоники», откуда хорошо видна вся воздушная обстановка. Теперь дневных [184] налетов почти не бывает, и мы заглядываем сюда лишь для проверки несения службы разведки воздушного противника.
— Ну что ж, это резонно, — соглашается Ян Августович и продолжает разговор с Видлаком: — Скажите, как вы здесь себя чувствуете, когда фашисты бьют по «вышке»? Не страшно?
Глаза Видлака хитро поблескивают, и он, немного подумав, отвечает:
— Трудно сказать, надо пережить, товарищ начальник...
Словно в подтверждение сказанного Видлаком, мы замечаем вспышку и звук артиллерийского выстрела со стороны парка Каса дель Кампо. Через несколько секунд шелест снаряда и взрыв где-то на уровне шестого этажа. Вздрагивают стены, с потолка летит штукатурка, внизу хлопают раскрывшиеся двери, слышится звон разбитого стекла. Это обычный эпизод из жизни обитателей «Телефоники». В отличие от дежурства авиаторов, которые сменяются через сутки, наш пост несет свою службу бессменно. Личный состав его уже привык к постоянной опасности, люди притерпелись и не хотят уходить с боевого поста. И Видлак на предложение смениться ответил с улыбкой:
— Зачем нам смена? Там, на земле, скорее убьют, а здесь мы уже знаем, что фашист до нас не достанет. Мы очень высоко сидим...
В тот же день мы проводили Яна Августовича Тыкина на Южный фронт. Перед отъездом он сообщил о том, что в Испанию прибывает новый главный военный советник республики Г. М. Штерн. Мы вскоре расстались и с Дмитрием Александровичем Цюрупой. Он уехал на встречу с советскими добровольцами-танкистами.
Прощаясь с Дмитрием Александровичем, я поинтересовался успехами альбасетской зенитной батареи, на которой мне пришлось поработать в начале своего пребывания в Испании.
— Твое детище, Мишель, теперь выросло и действует здорово, — обрадовал меня Д. А. Цюрупа. — Командир батареи, бывший сержант Аугустино Эрнандес, получил звание лейтенанта. Батарея продолжает оборонять аэродром под Альбасетой. На ее боевом счету уже два сбитых самолета-разведчика [185] фашистов. Аугустино с большим уважением вспоминает своего «лучшего друга» Мигеля.
Это была наша последняя испанская встреча с Д. А. Цюрупой. После возвращения на родину мы вместе учились, в Военной академии имени М. В. Фрунзе, в одной группе, укомплектованной из советских добровольцев, участников гражданской войны в Испании. Дмитрий Александрович, наш любимый друг и товарищ, и здесь оставался душой тесно спаянного фронтовой дружбой учебного коллектива. С начала Великой Отечественной войны он — на фронте.
Острой болью отозвалась в нашем сознании трагическая весть о его героической гибели. Д. А. Цюрупа, командуя стрелковым полком, был сражен в одном из жестоких приграничных боев. Память о нем, верном сыне Коммунистической партии, пламенном патриоте-интернационалисте, живет в сердцах всех, кто знал его.
...В напряженных фронтовых буднях, в боях с фашистской авиацией и в борьбе с диверсионными группами «пятой колонны» прошел апрель. Накануне международного праздника 1 Мая фашистская авиация произвела мощный налет на Мадрид. В светлую лунную ночь один из фашистских бомбардировщиков, четко обозначившийся на фоне облака, был удачно обстрелян первой испанской зенитной батареей капитана Макарова методом сопроводительного огня без прожекторов. Это был редкий для того времени случай в практике боевых действий зенитной артиллерии. Самолет противника шел прямолинейным курсом, без противозенитного маневра. Пилот, очевидно, был уверен, что ночью его полет безопасен. Обойдя завесу заградительного огня, он снизился до высоты 1000 метров и лег на боевой курс для бомбометания.
Батарея без малейшего промедления использовала выгодный момент для уничтожения фашистского бомбардировщика, не успевшего сбросить свой бомбовый груз. Капитан Макаров, обладавший большим боевым опытом и особым чутьем охотника, зорко вглядывался в ночное небо: в какое-то мгновение он уловил мелькнувший силуэт вражеского самолета и, став у дальномера, начал вести наблюдение за районом возможного появления цели. Вот она! Самолет блеснул, освещенный луной. Одно-два измерения высоты, короткая команда, дружный залп батареи, за ним второй — и судьба фашистского разбойника [186] была решена — он взорвался от прямого попадания снаряда.
Вскоре из штаба обороны Мадрида нам сообщили, что зенитной интернациональной группе завтра, 1 мая, будет вручено Почетное знамя Испанской республики. Мы решили, что оно должно храниться в первой испанской батарее. Утром на ее огневую позицию были вызваны командиры других батарей. Торжественный строй зенитчиков встретил делегацию Мадрида дружными возгласами: «Оле! Вива ла република! Но пасаран!»
Впереди делегации мадридцев с республиканским Знаменем в руках шел пожилой рабочий. Рядом с ним — представитель мадридского Комитета Компартии Испании и молодая женщина-испанка в красном шарфе. Перед строем мужчины сняли головные уборы. Глава делегации произнес волнующую речь, сказав, что защитникам Мадрида за мужество и успешные боевые действия вручается Знамя республики. Он поздравил бойцов и командиров с этой высокой наградой и с Днем международной солидарности трудящихся, а также от имени населения Мадрида выразил глубокую признательность зенитчикам-интернационалистам.
...Очевидно, приход весны решительно подействовал на моего испанского друга Педро Аринеро. Он стал задумчив, вздыхал, часто вспоминал свою «мадре» и «новиа». Дело было ясно: парень соскучился по матери и невесте. Ему надо было как-то помочь. И я предложил своему водителю съездить домой, в Педроньерас, на два-три дня. Вначале Педро обрадовался, но затем, подумав, ответил:
— Если бы не война с фашистами, то все было бы муй бьен. Спасибо тебе, ми капитано, за твою заботу. Но из Мадрида я не могу уехать.
Несмотря на мои настояния, Педро твердо и категорически отказался от краткосрочного отпуска. Самым убедительным его доводом было то, что родственники, знакомые, а главное, мать и невеста могут заподозрить, что он убежал с фронта, и это подорвет его авторитет в их глазах.
Мне подумалось тогда, что вопрос о сердечных делах моего друга решится теперь только после окончания войны. Каково же было мое изумление, когда в один прекрасный майский день в районе Сан-Мартин де ла Роса [187] на огневой позиции зенитной батареи появилась с узелком в руках крестьянская девушка из Педроньерас, разыскивавшая Педро Аринеро. Это была Вероника — его невеста. Она пришла пешком в Мадрид, проделав путь в 120 километров. Пришла не только для того чтобы увидеть своего жениха, убедиться, что он жив. Нет. Она решила стать бойцом и сражаться против фашистов вместе со своим любимым Педро.
— Как же ты здесь нашла меня? — спросил радостно возбужденный Аринеро.
— Очень просто, — ответила Вероника, глядя на него снизу вверх лучистыми глазами, в которых светилась радость встречи с любимым. — Я спросила местных жителей, где здесь располагаются зенитчики.
Как потом выяснилось, Вероника попала на позицию второй испанской зенитной батареи. Вначале от нее пытались вежливо отделаться: мало ли кому нужен Педро Аринеро, теперь не время для любовных свиданий. Но она так упорно и настойчиво упрашивала часового, что в дело вмешался появившийся командир батареи капитан Букликов. Комбат выделил бойца для сопровождения девушки в район штаба зенитной группы, где и состоялась встреча.
Что делать нам с девушкой? Насколько серьезно ее решение и подходит ли она для службы в рядах защитников Мадрида? Не просто ли это повод для встречи с женихом, не каприз ли это молодой девушки?
Посоветовавшись, мы пришли к решению: Вероника может служить во взводе управления штаба зенитной группы, подчиненном лейтенанту Морено. Ее надо подготовить для несения службы в качестве телефонистки, разместить вместе с машинисткой, для которой была выделена в штабе небольшая комната. Узнав о таком решении, Вероника и Педро обменялись счастливым взглядом... В тот же день Вероника Гевара была зачислена приказом во взвод управления, переодета в новый темно-синий моно (комбинезон) и пилотку военного образца. Свои длинные роскошные волосы она безжалостно отрезала и теперь была похожа на хорошенького мальчика-подростка. С ясной улыбкой и выражением счастья на юном лице боец Гевара начала военную службу, став впоследствии образцовой телефонисткой нашего штаба. [188]
...Вскоре после первомайских дней в Мадриде поползли слухи о восстании и уличных боях в Барселоне. С каждым днем подтверждалось, что это не провокационная выдумка фашистской подпольной пропаганды, а действительный факт. Оказалось, что анархисты совместно с троцкистами нанесли удар в спину единому фронту Испанской республики. Выяснилось, что, не участвуя ни в одной серьезной операции на Сарагосском фронте, их десятитысячный вооруженный отряд организовал 3 мая 1937 года в Барселоне контрреволюционный мятеж, потребовав передачи ему власти в самый разгар войны на севере Испании.
Каталонское восстание было ликвидировано 7 мая центральным правительством Испанской республики силами соединений и частей, снятых с обороны Мадрида. При подавлении восстания нельзя было обойтись без жертв. Так закончилось преступление анархистов и троцкистов. Надежды франкистского руководства на успех инспирированного им восстания провалились.
События 3–7 мая в Барселоне повлекли за собой политические выводы. Под давлением Коммунистической партии, поддержанной большинством социалистов и левых республиканцев, правительство Ларго Кабальеро 17 мая ушло в отставку. На смену ему было сформировано новое правительство во главе с социалистом Хуаном Негрином. Начал свою работу созданный Генеральный штаб вооруженных сил республики во главе с прогрессивным генералом Винсенте Рохо. Шло быстрое формирование резервов, налаживалась работа военной промышленности, заканчивался период народной милиции, вместо которой уже была создана регулярная армия и заложены основы единого командования вооруженными силами республики. Все это проходило в очень сложной и противоречивой обстановке, в условиях возрастающего сопротивления фашистских сил на внешнем и внутреннем фронтах Испании.
После потери республиканцами Малаги и событий в Барселоне еще более активизировалась деятельность подпольной фашистской агентуры. Во второй половине мая вновь усилились налеты фашистской авиации на Мадрид. К этому времени франкисты получили новое пополнение для своих военно-воздушных сил из Германии и Италии. Это было следствием продолжавшейся пресловутой «политики [189] невмешательства» империалистических стран Европы и Америки.
Особенно тяжелые условия складывались на Северном фронте, где велись непрерывные бомбардировки с воздуха республиканских портов на побережье Бискайского залива. Наиболее активно здесь действовала германо-фашистская авиация. Она стерла с лица земли столицу басков Гернику, а через несколько дней не оставила камня на камне от города Дуранго. Так поступала фашистская авиация там, где отсутствовали или были слабы средства противовоздушной обороны, где самолеты врага не встречали активного и решительного отпора.
Возвратившийся с Северного фронта помощник старшего советника по противовоздушной обороне Испанской республики Юрий Гаврилович Богдашевский был свидетелем героической борьбы астурийцев. Он рассказал нам о том, что фашистское командование сосредоточило против Северного фронта более 60 тысяч человек итальянского экспедиционного корпуса и авиационный легион гитлеровских ВВС. Испытывая острую нужду в продовольствии, не имея достаточного вооружения и боеприпасов, Астурия продолжала обороняться с невиданным упорством.
В первой половине мая завод оптических приборов и мастерские 5-го Коммунистического полка выдали нам первую партию зенитных прожекторов. Шестнадцать новых, пахнувших свежей краской прожекторных установок отправили в Алкала де Эйнарес, где формировались прожекторные роты для Мадрида и войск Центрального фронта. К подготовке прожектористов приступил наш советский доброволец Константин Валентионок. Место для формирования и обучения прожектористов было выбрано Н. Н. Нагорным весьма удачно. Здесь, в районе аэродрома, во время ночных полетов нашей авиации была прекрасная возможность для тренировок прожектористов в сопровождении самолетов.
В полном составе прожекторная рота была готова к боевой работе только после того, как во всех четырех ее взводах между станциями и в роте между взводами, удаленными до трех километров друг от друга, была установлена надежная связь. Прожекторная рота была соединена [190] и с командным пунктом противовоздушной обороны.
Теперь Мадрид защищался от воздушного противника более развитой системой ПВО, возглавляемой Н. Н. Нагорным. В нее входили отныне и зенитные прожекторы. С истребительной авиацией мы, как и прежде, поддерживали тесное тактическое взаимодействие.
Наступил наконец тот час, когда в ночном небе Мадрида во время отражения нового налета фашистской авиации лучи прожекторов уцепились за один из бомбардировщиков врага. Он казался светящейся точкой. Прекрасная цель для зенитной артиллерии! Самолет противника несколько секунд летел прямолинейно, очевидно летчик соображал, что ему надо делать, затем он начал менять курс и высоту полета, стремясь выйти из скрестившихся лучей. Однако наши чехословацкие и французские зенитчики успели открыть хорошо подготовленный огонь. Самолет вспыхнул и развалился в воздухе. Остальные ночные пираты быстро покинули небо Мадрида. Мы по достоинству оценили первые результаты боевой работы наших молодых прожектористов, поздравили их с успехом.
Проведенный разбор первых результатов ночных действий наших зенитных батарей и прожекторных средств оказался весьма полезным. Опыт ночной стрельбы по освещенному самолету противника был доведен до всего личного состава группы. Чехословацкая и французская батареи, прожекторная рота получили благодарность Н. Н. Нагорного. Теперь конец заградительному огню, будем действовать против фашистской авиации не на ее испуг, а на уничтожение.
В конце мая у нас вновь состоялась встреча с Р. Я. Малиновским. Случилось так, что мы с Николаем Никифоровичем Нагорным уже давно не были на «Телефонике» и решили побывать там, чтобы проверить несение службы нашим постом воздушного наблюдения. Внизу у лифта нас остановил Родион Яковлевич.
— Салют, камарады! Вы куда? — спросил он с доброй улыбкой.
— На пост, к самому небу, — отшутился Н. Н. Нагорный. — Решили проверить, как там идет служба.
— Я только что оттуда. На вашем посту служба идет как положено, давайте-ка съездим к зенитчикам. Хочу посмотреть одну из ваших батарей. [191]
— Прошу вас, Родион Яковлевич, — ответил Нагорный, и они оба сели в машину коронеля Малино. Николай Никифорович сказал мне, чтобы я немедленно отправился на чехословацкую батарею.
Мгновение — и мы с Педро Аринеро уже мчались по улице Принцессы в хозяйство капитана Семенова, стараясь опередить приезд наших старших товарищей и навести, если надо, необходимый порядок.
Поздоровавшись с командиром батареи, Родион Яковлевич побывал во всех боевых расчетах, тепло и непринужденно побеседовал с бойцами и командирами. Узнав, что именно они вели огонь по освещенному ночью самолету противника, он высказал свое одобрение зенитчикам и пожелал им новых побед.
Могли ли мы, советские командиры-добровольцы, знать, что разговариваем с будущим маршалом, Министром обороны, дважды Героем Советского Союза? И тем не менее эта встреча произвела на нас тогда незабываемое впечатление.
В начале июля до нас дошла трагическая весть о гибели генерала Лукача под Уэской. Он погиб, получив смертельное ранение во время рекогносцировки. Последний раз я его видел под Бриуэгой во время Гвадалахарской операции. [192]