На Правобережной Украине
Осень сорок третьего выдалась на Украине сухая, погожая. На порыжевшей, поникшей траве тончайшими нитями поблескивала паутина. Сады поражали буйством красок. Стояла удивительная тишина. Даже редких артиллерийских выстрелов не было слышно.
18 октября я возвращался с батальонного тактического учения 60-го полка в свое пристанище — деревянный дом в центре Нижнеднепровска, где располагалось оперативное отделение. Едва перешагнул порог, как капитан Кузин сообщил, что командир дивизии приказал мне срочно прибыть к нему. Наскоро привел себя в порядок: умылся, почистил сапоги и, захватив планшет с картой, отправился к комдиву.
В кабинете застал начальника штаба полковника Лимонта, читавшего какой-то документ. Генерал Тихонов в это время ходил по комнате. Глаза его весело светились. Увидев меня, торжественно произнес:
— Быстрей раскладывай карту, вынимай карандаш и наноси новую задачу. Получен боевой приказ. Хватит отсиживаться, будем наступать.
Мы знали неугомонную натуру Тихонова. Он все время стремился быть в рядах тех, кто активно громил врага.
Дочитав приказ, полковник Лимонт передал его мне, а сам стал по телефону вызывать на совещание заместителей командира дивизии, начальников служб и отделений. Пока я наносил на карту новый район сосредоточения, маршруты движения и рассчитывал их протяженность, генерал Тихонов продумывал решение на марш. Между тем все приглашенные собрались в светлом и просторном кабинете комдива.
— Ну как? Хорошо отдыхается в Нижнеднепровске? — начал Тихонов. [67]
— Не очень, — ответили хором.
— Что же так? Или плохо кормят?
— Нет, товарищ генерал, кормят хорошо, но настроение... Все ведут бои на правом берегу Днепра, а мы сидим в обороне на левом... — ответил за всех полковник Батляев.
— Во-первых, не мы одни обороняемся, — уже серьезно начал Тихонов, — а во-вторых, сегодня мы с Лимонтом были в штабе 6-го корпуса и получили следующую информацию: корпус передается в состав 46-й армии, передовые соединения которой форсировали Днепр северо-западнее Днепродзержинска, в районе населенного пункта Аулы, и ведут бои за расширение плацдарма. Только что получен боевой приказ штаба этой армии, согласно которому наша дивизия переходит в подчинение 26-го гвардейского стрелкового корпуса и к утру 19 октября должна сдать полосу обороны 152-й стрелковой дивизии.
Командир дивизии оглядел присутствующих и закончил:
— К исходу 21 октября сосредоточиться в районе Петровки в готовности к переправе на аулский плацдарм для наступления. Так что «отдых» ваш окончен.
Все мы оживились, каждый понимал, что требуется большая, напряженная работа. Комдив тут же объявил свое решение на марш. Чтобы скрыть от воздушной разведки противника перегруппировку, он решил произвести смену войск в ночное время. Затем дал подробные указания по организации управления и всестороннему обеспечению частей на марше. В это время мы с полковником Лимонтом подготовили боевые распоряжения частям и после подписи комдивом немедленно отправили их с офицерами связи.
Началась тщательная подготовка к сосредоточению в новый район: разработка плана марша и боевого приказа на марш, рекогносцировка маршрутов движения частей, организация службы регулирования движения. К двум часам дня 21 октября дивизия собралась в районе Петровки. Туда же приехал командир 26-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майор П. А. Фирсов.
Энергичный, стройный, очень симпатичный человек, он познакомился с боевым составом дивизии, ее боевым путем и проинформировал руководство об общей обстановке на фронте и предстоящей боевой задаче корпуса. Стало известно, что еще 15 октября войска 2-го Украинского [68] фронта перешли в наступление с плацдарма юго-восточнее Кременчуга, прорвали оборону противника и успешно развивают наступление на кировоградском и криворожском направлениях. Созданы выгодные условия для разгрома днепровской группировки врага.
46-й армии, в состав которой входил и 26-й гвардейский корпус, предстояло перейти в наступление с аулского плацдарма, с задачей ударом основных сил в направлении Кринички, Малофеевка и частью сил — на Павловскую, прорвать подготовленную оборону противника, во взаимодействии с войсками 8-й гвардейской армии разгромить группировку противника и овладеть крупным промышленным центром — Днепродзержинск. В дальнейшем развивать наступление на Кривой Рог.
26-й гвардейский стрелковый корпус в составе 20-й и 31-й гвардейских, 394-й и 236-й стрелковых дивизий должен был наступать на направлении главного, удара армии. Ему надлежало прорвать оборону противника перед аулским плацдармом и, развивая наступление в направлении Кринички, отрезать пути отхода на запад днепровской группировке врага. Боевой порядок корпуса строился в два эшелона. Наша дивизия назначалась в первый.
По данным разведки, в полосе наступления корпуса оборона противника состояла из трех линий траншей с опорными пунктами на господствующих высотах. Промежутки между ними прикрывались огнем и инженерными заграждениями. Все населенные пункты на глубину восемь — десять километров были приспособлены к круговой обороне. Созданием такой обороны на выгодном естественном рубеже противник стремился не допустить расширения захваченного плацдарма, а с подходом резервов сбросить с него наши войска.
После информации командир корпуса генерал П. А. Фирсов поставил дивизии боевую задачу, основное содержание которой сводилось к следующему; в ночь на 22 октября дивизии скрытно переправиться по понтонному мосту и на паромах на аулский плацдарм, к утру 22 октября занять исходное положение для наступления, сменив части 31-й гвардейской дивизии на участке Полустанок, разъезд Воскобойный. После артиллерийской и авиационной подготовки ударом в направлении Барвинок, Степановка прорвать оборону противника на трехкилометровом участке, разгромить противостоящего противника и к исходу первого дня наступления овладеть [69] рубежом Подгорное, Барвинок. В дальнейшем развивать наступление в направлении Кринички.
Дивизии придавались один гаубичный и один полк гвардейских минометов, а также инженерно-саперный батальон армии. Артиллерийская и авиационная подготовка атаки планировалась в течение 40 минут. Артиллерийская поддержка — сосредоточенным огнем. Готовность к наступлению была назначена на 6 часов 23 октября.
Были даны четкие указания и по организации переправы через Днепр, смены войск на плацдарме. Тут же офицер штаба корпуса вручил полковнику Лимонту боевой приказ на наступление и схему обороны противника.
Времени в нашем распоряжении оставалось немного, поэтому работа командования и штаба была спланирована так, чтобы в сжатые сроки решить все вопросы подготовки наступления. Проводилась она одновременно по нескольким направлениям. Командир дивизии после оценки обстановки объявил предварительное решение на наступление. В первом эшелоне должны были наступать 55-й и 57-й полки, а во втором — 60-й полк. Главный удар наносился в направлении Барвинок, где предусматривался ввод в бой второго эшелона дивизии, после прорыва главной полосы обороны врага.
В полках первого эшелона создавались полковые артиллерийские группы по два артиллерийских дивизиона каждая. Дивизионную артиллерийскую группу предполагалось иметь в составе двух артиллерийских полков. Противотанковый резерв в составе противотанкового дивизиона передвигать за боевыми порядками 57-го гвардейского полка в готовности к отражению контратак танков противника с направления Новоселовка.
После объявления решения генерал Тихонов выехал на рекогносцировку, которую проводил командир корпуса. С собой взял командующего артиллерией полковника Батляева и меня. Вместе с нами выехали начальник связи майор Дыкин, помощник начальника оперативного отделения капитан Софрыгин, которым поручалось выбрать места для пунктов управления и организовать Связь.
Начальник штаба дивизии приступил к планированию предстоящего наступления и к организации его материального и боевого обеспечения. Предстояло изучить и подготовить маршруты выдвижения частей, спланировать порядок и обеспечение переправы войск через [70] Днепр, организовать четкое регулирование на маршрутах движения, и особенно в районе переправы и населенного пункта Аулы, детально спланировать и организовать смену войск 31-й гвардейской дивизии. Задача эта была возложена на первого заместителя командира дивизии полковника И. А. Замотаева, дивизионного инженера А, И. Карцева и моего помощника капитана Г. Т. Кузина. Капитан Н. Г. Мозговой занялся организацией разведки и сбором свежих данных о противнике. Для этой цели он отправился в штаб действующей впереди 31-й гвардейской дивизии, а потом и в полки, стоящие на переднем крае.
Штаб артиллерии во главе с майором К. Ф. Глушичем начал планирование огня на период артиллерийской подготовки и поддержки наступления войск. Заместителю командира дивизии по тылу подполковнику И. А. Юрьеву была поставлена задача организовать переправу тыловых подразделений и их материально-технического обеспечения.
От Петровки до Днепра было километров двадцать, и мы на автомашинах быстро преодолели это расстояние. Подъехали к понтонному мосту, наведенному армейскими саперами. Возле него остановил комендант переправы. Проверив наши документы, он попросил генерала Тихонова не задерживаться на мосту, так как к переправе периодически прорывается вражеская авиация. Как бы в подтверждение сказанного в небе появился вражеский самолет-разведчик, но тут же два наших истребителя атаковали и сбили его. Он взорвался и, объятый пламенем, рухнул в Днепр...
Село Аулы, большое и некогда красивое, выглядело серым фронтовым поселком, обезображенным следами жестоких и тяжелых боев: дома разрушены, дороги — в воронках. Тяжелая артиллерия продолжала обстреливать Аулы. Мы прибыли в назначенное место. Генерал П. А. Фирсов умело и с особой тщательностью провел рекогносцировку. До малейших деталей уточнил боевые задачи дивизиям, согласовал все вопросы взаимодействия между соединениями первого и второго эшелонов, между авиацией, артиллерией и танками, а также вопросы управления и связи.
В 16 часов 21 октября генерал Тихонов начал рекогносцировку с командирами стрелковых, артиллерийских полков и отдельных подразделений. Сначала он заслушал доклад начальника разведки капитана Мозгового о [71] полученных данных по группировке и системе обороны противника, затем поставил на местности задачи каждому полку и отдельному подразделению, тщательно согласовал их взаимодействия при ведении наступления, определил порядок смены войск и занятия исходного положения, со строжайшим принятием мер к маскировке, детально решил и другие вопросы организации наступления.
К концу рекогносцировки прибыли майор Дыкин и капитан Софрыгин. Они доложили о выборе командных пунктов и об организации связи. Наблюдательный пункт предлагалось оборудовать на высоте в полутора километрах от переднего края противника, а командный пункт — в трех каменных домах с подвалами на восточной окраине Аул. Генерал Тихонов одобрил этот выбор и приказал подготовить НП и КП к утру 22 октября.
Поздно вечером мы возвратились в Петровку. К утру 22 октября главные силы дивизии переправились через Днепр, скрытно произвели смену частей 31-й гвардейской стрелковой дивизии и заняли исходное положение для наступления.
Днем командир дивизии и его заместитель полковник Замотаев вместе с командирами полков провели рекогносцировку с командирами батальонов, дивизионов, рот и батарей. Штаб дивизии полностью закончил планирование и всестороннее обеспечение предстоящего наступления.
В ночь на 23 октября на плацдарм переправились все подразделения тыла дивизии.
Утром, задолго до рассвета, я отправился на командный пункт полка. Командира полка подполковника Г. В. Цорина нашел в блиндаже. Он сидел на табурете, разостлав на коленях помятую карту. Рядом стоял начальник штаба майор Д. М. Субботин.
Цорин тяжело поднялся, подал мне руку. Глаза его от бессонницы были воспалены, на щеках щетина, сапоги — в пыли.
— Всю ночь на передовой провел, в траншеях, — как бы извиняясь за свой вид, сказал Цорин.
Он подробно проинформировал о готовности полка к наступлению. По моей просьбе приказал майору Субботину сходить со мной в третий батальон и проверить его готовность.
Майор Субботин вызвал связного, и мы втроем отправились в батальон. Спустившись в ход сообщения, [72] добрались до небольшой, плохо замаскированной землянки, расположенной на скате высоты. Здесь-то, как оказалось, и находился командно-наблюдательный пункт.
У входа в землянку стоял комбат капитан И. Я. Пелевин, наблюдая в бинокль за противником. Не успели мы с ним поздороваться, как вдали прогремела автоматная очередь, а следом несколько раз тявкнула малокалиберная пушка. Один из снарядов разорвался недалеко от бруствера. Нас осыпало землей.
Когда все стихло, я, отряхиваясь, сказал.
— Что же это вы даже командный пункт не смогли прилично сделать?
Пелевин, пошевелив густыми бровями, самоуверенно улыбнулся.
— А зачем? Через какой-нибудь час двинемся вперед. Теперь не сорок первый.
— Ну, знаете, — резко возразил я, — не надо под свою небрежность подводить теоретическую базу.
Пелевин промолчал. Я взял бинокль, оглядел окрестность. Стояла та особая хрупкая тишина, которая бывает только перед атакой. Небо на западе посерело, высветлив пригорки. Сумрак отступил в ложбины. Туман еще цеплялся за высотки и кустарники. От переднего края противника нас отделяло каких-нибудь 200–300 метров, и даже в этот предрассветный час можно было различить сеть колючей проволоки и темные пятна дзотов.
До начала артподготовки оставалось около часа. Мы с Субботиным обошли роты. Чувствовалось, что боевой настрой личного состава высок, что бойцы рвутся в атаку.
На командный пункт полка возвратились, когда подполковник Г. В. Цорин уже давал распоряжения на открытие огня артиллерии. Спустя минуту за темными крышами домов и лесных посадок заполыхали зарницы. Земля вздрогнула. Холмистая местность перед нами тотчас озарилась. И тут же ее покрыли черные фонтаны земли. Сквозь щели дощатой обшивки землянки тоненькими струйками посыпался песок.
За орудийным грохотом я не услышал гула нашей авиации. Увидел самолеты, когда они уж(c) прошли над окопами. От их фюзеляжей темными каплями стали отделяться бомбы. Посмотрел на часы — было 9 часов 10 минут 23 октября. Через полчаса должна была начаться атака, следовало торопиться на наблюдательный [73] пункт командира дивизии. Когда вернулся туда, генерал Тихонов внимательно наблюдал за результатами артиллерийской и авиационной подготовки. Настроение его было приподнятым. Выслушав мой доклад о готовности подразделений 57-го полка к атаке, он лишь на минуту оторвался от стереотрубы, сказал:
— Хорошо. — И снова прильнул к окулярам.
Еще не смолк грохот артиллерии, еще стонала земля, когда гвардейцы дивизии ринулись вперед. Преодолев стремительным броском заграждения, они ворвались в первую и вторую траншеи противника. В ходах сообщения, на высотах и в опорных пунктах завязался упорный бой. Враг пытался остановить продвижение гвардейцев контратаками, но все его потуги оказались напрасными. Он нес большие потери и оставлял позицию за позицией. Вскоре на НП начали поступать доклады о прорыве первой и второй позиций противника. Мне редко удавалось оторваться от телефонного аппарата, так как надо было принимать доклады об обстановке и информировать о них командира дивизии. Но все же я урывал моменты, чтобы своими глазами увидеть картину развернувшегося боя и точнее вникнуть в ход событий.
Заметив меня у стереотрубы, генерал Тихонов сказал:
— Видишь, Бологов, как гвардейцы ломают хребет врагу?! Молодцы, настоящие герои! Передай командирам частей, чтобы к концу дня представили к наградам особо отличившихся.
Позже из докладов командиров полков и офицеров штаба дивизии, находившихся в частях, мы более подробно узнали о боевых действиях подразделений и частей в тот день и имена тех, кто особенно отличился в схватках с врагом.
Смело и решительно действовала 4-я рота 55-го полка под командованием старшего лейтенанта П. В. Батакова. Достигнув первой траншеи, гвардейцы усилили автоматный огонь и стали выбивать фашистов. В ход пошли гранаты. На командира взвода автоматчиков комсомольца лейтенанта В. А. Досько набросилось семь гитлеровцев, однако он не растерялся — в упор сразил четырех. С остальными справились подоспевшие товарищи. Храбро сражались командир пятой роты старший лейтенант А. И. Волкович, коммунист старший сержант И. В. Южаков, рядовые Н. Ф. Курочка, Ф. Ф. Кулик, А. В. Дуз. Каждый из них уничтожил по пять-шесть [74] гитлеровцев. В этом бою враг потерял около сотни солдат и офицеров, 26 были взяты в плен.
На другом фланге полка мужественно сражался батальон капитана Н. У. Бинденко. Особенно тяжелый бой развернулся на высоте 162,8. Противник всеми силами стремился удержать ее и оказывал упорное сопротивление, однако решительной атакой батальона был выбит. Вскоре против правофланговой роты лейтенанта Н. А. Ерошенкова противник предпринял контратаку силою до полутора рот при поддержке двух самоходных орудий. Лейтенант призвал бойцов во что бы то ни стало выстоять и удержать высоту, и они совместно с подошедшим взводом пулеметной роты старшего лейтенанта Г. И. Смакуржевского отразили три контратаки врага. В напряженный момент боя двум самоходкам врага удалось прорваться на позиции взвода младшего лейтенанта В. Г. Шведова. Рядовой А, Е. Крушинский, поняв, какая угроза нависла над подразделением, под пулеметным огнем врага подполз к одной из них, подбил ее противотанковой гранатой, а экипаж уничтожил огнем из автомата. Вскоре вторая самоходка была подбита бронебойщиком Н. А. Клименко, и бойцы продолжили наступление.
Храбро сражались гвардейцы полка Г. В. Цорина. Им пришлось штурмовать укрепленный узел обороны на господствующей высоте 142,1. Первым на склоны холма ворвалось отделение коммуниста П. С. Бормотова. Противник попытался отсечь отделение контратакой и уничтожить его до подхода основных сил роты. Коммунист Бормотов не дрогнул и умело организовал отражение натиска. Когда был тяжело ранен командир роты, он взял командование на себя и, подавая личный пример, повел бойцов на штурм. Вскоре при поддержке других подразделений полка противник был выбит с высоты и начал поспешно отходить.
Большую поддержку стрелковым подразделениям оказывали гвардейцы-артиллеристы. Наступая бок о бок с пехотой, ведя огонь прямой наводкой, они подавляли и уничтожали вражеские огневые точки, разрушали дзоты и опорные пункты. Особенно умело и бесстрашно действовал командир взвода 45-мм пушек старший лейтенант Г. Н. Власенко. Его взвод уничтожил три огневые точки и подбил одну самоходку врага. Пять пулеметных точек и одну минометную батарею подавила батарея 46-го артиллерийского полка под командованием капитана [75] И. Д. Моисеева. Заслужил глубокую благодарность пехотинцев и командир орудия 6-й батареи этого полка младший сержант Н. А. Киреев, который метким огнем поразил шесть пулеметных расчетов и разбил два дзота врага.
Хорошо поддерживала наступление дивизии наша штурмовая авиация. Ее меткие удары заставили замолчать артиллерию и пулеметные точки врага. Благодаря тесному взаимодействию всех родов войск, мужеству и упорству гвардейцев, к исходу дня оборона врага была прорвана, и части дивизии продвинулись на глубину до пяти километров. Для развития успеха генерал Тихонов решил с утра 24 октября ввести в бой 60-й полк.
В тот день я вернулся на КП поздно вечером. Надо было немного отдохнуть, но перед этим по привычке зашел к оперативному дежурному. Капитан Кузин отрабатывал отчетную карту боевых действий дивизии за прошедшие сутки и записывал сведения в журнал.
Позвонил начальник штаба 57-го полка майор Д. М. Субботин. Кузин передал мне телефонную трубку. Субботин доложил, что разведчики полка установили сосредоточение пехоты противника, приблизительно до полка, в районе Новоселовки. Там они слышали шум моторов и тягачей.
— Предполагаем, что враг готовит контратаку по флангу полка, — сделал вывод Субботин.
— Какие предприняты меры?
— Ставим на позиции противотанковые орудия. Для прикрытия готовим заградительный огонь поддерживающей артиллерии.
— Хорошо. Доложу начальнику штаба дивизии. Лимонт выслушал меня и, связавшись по телефону с командиром полка подполковником Цориным, рекомендовал ему прикрыть фланг минными заграждениями, а также выдвинуть на угрожаемое направление батальон второго эшелона. Пообещал, кроме того, подготовить огонь дивизионной артиллерийской группы по району сосредоточения противника.
— По решению командира дивизии с утра 24 октября на вашем правом фланге вводится в бой 60-й полк, атака которого сорвет замысел врага, — сказал он в заключение.
Разумеется, этот разговор, как и все другие, велся по специально разработанной кодовой таблице.
Генерал Тихонов одобрил распоряжения начальника [76] штаба и приказал полковнику Замотаеву с группой офицеров штаба выехать в 60-й полк для организации ввода его в бой, а мне с той же целью отправиться в 57-й. Еще до рассвета мы с подполковником Цориным проверили готовность подразделений к отражению возможной контратаки противника и развитию дальнейшего наступления. Затем командир полка пошел на свой НП, а я остался на КНП первого батальона майора И. С. Шевелева.
Как и предполагалось, за ночь противник подтянул свои резервы и с утра 24 октября сделал две попытки прорваться к высоте 142,1, однако они не увенчались успехом, хотя подразделениям 57-го полка, не успевшим еще как следует врыться в землю и организовать надежную систему огня, пришлось нелегко. Особенно опасное положение сложилось на участке батальона майора Шевелева, где на позиции двинулось до двух батальонов пехоты при поддержке пяти танков и самоходных орудий.
Шевелев на наиболее угрожаемом левом фланге поставил роту капитана М. Н. Павлова, храброго и грамотного командира, там же расположил батарею противотанковых орудий. Перед передним краем саперы установили минные поля. По моей рекомендации он в каждой роте создал по группе истребителей танков, действия которых тесно увязал с огнем и маневром противотанковых орудий.
В первые же минуты боя три из пяти вражеских танков были подожжены. Начало положил расчет противотанкового орудия, которым командовал сержант И. Е. Лисицын. Он еще ночью выкатил орудие на выгодную позицию и тщательно замаскировал его. Когда танки врага ринулись в атаку, Лисицын подпустил их на расстояние 150 метров и метким выстрелом подбил головную машину, вторую поразил бронебойщик сержант Н. И. Мещеряков, а третья подорвалась на противотанковой мине.
В это же время по противнику нанесли удар эскадрильи наших штурмовиков, а вслед за ними и полковая артиллерийская группа. В рядах врага произошло замешательство. Командир полка, воспользовавшись этим, направил батальон второго эшелона во фланг противнику, а с фронта атаковал его главными силами. Гитлеровцы были смяты и начали поспешно отходить на Новоселовку. В это же время введенный в бой 60-й полк совместно [77] с 55-м начал продвижение в направлении Кринички.
В течение 24 октября соединения 26-го гвардейского стрелкового корпуса вели ожесточенные бои, тесня противника в юго-западном направлении. Видимо, гитлеровское командование понимало, что, прорвав оборону в районе Аулы, соединения 46-й армии зайдут во фланг и тыл группировке, удерживавшей Днепропетровск и Днепродзержинск, поэтому яростные контратаки врага следовали одна за другой. Но наступательный порыв наших войск возрастал с каждым пройденным километром.
К исходу дня войска 26-го гвардейского корпуса перерезали шоссейную дорогу Днепропетровск — Кривой Рог и создали выгодные условия для разгрома группировки врага.
25 октября 1943 года Москва салютовала войскам, освободившим Днепропетровск и Днепродзержинск, 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий. Это была крупная победа Красной Армии над немецко-фашистскими войсками, в достижение которой немалый вклад внесли и гвардейцы дивизии.
Ломая сопротивление врага, 20-я гвардейская во взаимодействии с другими соединениями корпуса продолжала развивать наступление и за восемь дней продвинулась более чем на семьдесят пять километров. При этом она освободила двадцать девять населенных пунктов, уничтожила свыше тысячи фашистов и к исходу 7 ноября вышла на рубеж Любимовка, Первомайское. Противник непрерывно контратаковал, его авиация часто наносила бомбовые удары, но ничто не могло сдержать наступательный порыв гвардейцев. Они дрались напористо, умело, проявляя чудеса храбрости и героизма.
Между тем, судя по данным разведки, гитлеровское командование начало спешно перебрасывать на криворожское направление войска, прибывшие на Украину из Западной Европы, а также часть сил с других участков фронта. Они, несомненно, предназначались для срыва дальнейшего наступления наших войск на этом направлении и удержания важнейшего экономического Никопольско-Криворожского района с его богатейшими запасами железной руды. Сопротивление противника нарастало.
На рубеже населенных пунктов Первомайский и Красный Яр мы встретили ожесточенное сопротивление [78] вражеской пехотной дивизии, оборону которой с ходу прорвать не удалось.
Пришла пора осенних дождей, все дороги размыло, передвигаться приходилось по колено в грязи. Артиллерия застревала на каждом километре, тылы отстали и растянулись. Все это требовало передышки и проведения соответствующих мероприятий для продолжения наступления.
В начале ноября дивизия получила распоряжение перейти к обороне. Мы рассчитывали на получение пополнения личного состава, на подвоз необходимого количества боеприпасов и полное подтягивание тылов, но уже утром 12 ноября пришел приказ командира 26-го корпуса на наступление с утра 14 ноября. Нашей дивизии ставилась задача, прорвав оборону противника на рубеже поселок Первомайокий, хутор Бугай, развивать наступление в направлении Каменка.
Прочитав приказ, генерал Тихонов какое-то время молчал.
— Давайте думать вместе, — сказал он наконец, но в его голосе не чувствовалось обычной уверенности. Казалось, в глубине души он засомневался в успехе. Он знал, каковы силы у противника, здраво оценивал и боевые возможности своих частей.
Нелегко в данной обстановке было выбрать единственно верный путь к успеху, нелегко, но необходимо. И комдив, тщательно оценив обстановку, принял решение, согласно которому предполагалось атаковать противника, имея построение в один эшелон. В резерв приказал выделить: в дивизии — один стрелковый батальон, в полках — по роте автоматчиков.
Рано утром 14 ноября, после артиллерийской подготовки соединения корпуса, в том числе и 20-я гвардейская, перешли в наступление. Из-за недостатка боеприпасов артиллерийская подготовка была проведена в течение 30 минут, причем плотность удалось создать лишь до 80–100 орудии и минометов на один километр фронта. Враг сразу же обрушил на атакующих шквал огня, наши части были остановлены и откатились на исходные позиции.
Во второй половине дня комдив решил предпринять вторую попытку прорвать оборону врага, но и она не удалась. Тяжелые, изнурительные бои продолжались, но мы так и не смогли продвинуться вперед. [79]
Обороняющися перед нами вражеские части, безусловно, несли потери, но у них было больше боеприпасов, их поддерживали танки и самоходные орудия. Мы всего этого не имели.
19 ноября на пополнение дивизии прибыло девятьсот человек — молодых, здоровых, рвущихся в бой парней. Их сразу же направили в стрелковые части. Но пополнение пополнением, а надо было искать другие способы ведения боя. Начальник штаба полковник Лимонт предложил перед нашей атакой поставить дымовую завесу и заставить врага вести огонь вслепую. Изучив это предложение, командир дивизии согласился и приказал нам вместе с начальником химической службы майором Н. И. Морозовым осуществить эту идею.
В 10 часов 22 ноября во всей полосе наступления дивизии перед противником возникла плотная дымовая завеса. Батальоны, прикрываясь ею, поднялись в атаку. Одновременно артиллерия дивизии произвела огневой налет. В результате решительных действий удалось прорвать вражескую оборону на двухкилометровом фронте. Преследуя врага, батальоны овладели Красным Яром, а к исходу дня выбили противника с господствующей высоты с отметкой 145,2, западнее этого населенного пункта.
Мужество и геройство проявили многие воины, среди которых особенно хочется отметить командира 6-й стрелковой роты 57-го гвардейского полка старшего лейтенанта Екатерину Степановну Новикову.
После постановки дымовой завесы мы с майором Морозовым остались на командном пункте 2-го батальона этого полка и увидели, как дружно поднялась в атаку 6-я рота, как первой ворвалась она во вражеские траншеи. Я спросил у майора Сыченко:
— Кто командует этой ротой?
— Екатерина Новикова, — ответил он.
— Вы что, шутите?
— Да нет! Действительно старший лейтенант Екатерина Степановна Новикова. — И командир батальона рассказал нам о ней более подробно.
Эта мужественная двадцатитрехлетняя девушка, делившая с красноармейцами все тяготы окопной и боевой жизни, с 4 октября 1943 года умело командовала стрелковой ротой. Она не раз проявляла храбрость и стойкость, распорядительность и инициативу. Воины роты не только уважали ее, они гордились ею. Рота под ее [80] командованием выполняла самые сложные боевые задачи.
Говорят, если среди мужчин воюет женщина, то силы мужчин удваиваются. Е. С. Новикова вселяла в бойцов уверенность в своих силах, они шли за ней и побеждали. Вот и в тот день подразделение действовало уверенно и четко. Противник силою до двух рот при поддержке двух танков контратаковал гвардейцев Новиковой, но она не растерялась. По ее команде рота быстро приготовилась к отражению натиска врага. На флангах дружно застрочили пулеметы, в танки полетели гранаты. От меткого выстрела бронебойщика загорелась одна машина. Для стрельбы прямой наводкой было выдвинуто орудие, и вскоре запылал второй танк. Тогда Новикова поднялась во весь рост и звонким голосом крикнула:
— Рота, за Родину, на врага, вперед!
Воодушевленные мужеством командира, гвардейцы первыми ворвались на высоту 145,2. Немало славных дел совершила Екатерина Степановна и в дальнейшем, — но в боях в районе поселка Менжинка 2 января 1944 года была тяжело ранена осколком вражеской мины, отправлена в госпиталь, и, к сожалению, в дивизию больше не вернулась.
За умелое проведение этого боя командир 26-го гвардейского стрелкового корпуса генерал П. А. Фирсов объявил всему личному составу дивизии благодарность. Однако другие соединения полностью прорвать оборону противника не смогли, и с утра 23 ноября гитлеровцы начали сильные контратаки на флангах нашей дивизии. С высоты 145,2 открывался прекрасный обзор обороны врага, на глубину 12–15 километров, поэтому противник стремился во что бы то ни стало овладеть ею.
Генерал Тихонов, заранее предугадав замысел врага, еще ночью приказал закрепиться на достигнутом рубеже. Для оказания помощи в полки выехали все его заместители.
Рано утром 23 ноября я услышал с НП дивизии гром разрывов на высоте. Это противник начал огневой налет. Тихонов приказал полковнику Батляеву немедленно подавить вражеские батареи, а командиру 15-го противотанкового дивизиона майору П. Е. Гашко развернуть дивизион в районе высоты и не допустить прорыва вражеских танков.
После артподготовки пехота противника при поддержке танков двинулась на высоту о двух сторон, но [81] была отбита. Затем последовали одна за другой еще три атаки, которые тоже захлебнулись. Когда стемнело, противник сделал еще одну, пятую уже, попытку овладеть высотой. Ему удалось вплотную приблизиться к вершине, однако бойцы полка Цорина при поддержке артиллерии и минометов в рукопашной схватке восстановили положение.
К исходу дня из рассказа полковника Замотаева нам стали известны все подробности этого боя. Настоящим героем показал себя комсорг одной из рот Иван Иванович Евгеник. Находясь в первых рядах бойцов, он воодушевлял их личным примером, был ранен, но после перевязки не ушел с поля боя и продолжал вести огонь по врагу. Умело руководили подразделениями комбаты майор И. С. Шевелев и капитан И. Я. Пелевин. Благодаря их твердости и хладнокровию гвардейцы выстояли в этот трудный день. Все поле перед высотой оказалось заваленным трупами фашистов. Там же стояло два изуродованных вражеских танка.
Но 23 ноября были еще, как говорят, «цветочки». Хорошо запомнилось мне пасмурное утро 25 ноября. Часов в десять в районе НП начали рваться снаряды, послышался шум моторов самолетов противника и вой бомб.
— Звоните Цорину, пусть срочно доложит, что происходит на высоте, — приказал мне Тихонов.
Я связался с НП полка и долго ждал у телефона. Очевидно, Цорин в эти минуты отдавал неотложные распоряжения. Наконец я услышал его взволнованный голос и тут же передал трубку командиру дивизии. Цорин доложил генералу о том, что после мощной артиллерийской и авиационной подготовки противник силою до двух полков при поддержке десяти танков и трех самоходных орудий атаковал высоту с двух направлений: Сообщив о принятых мерах, командир полка попросил поддержать его артиллерией.
— Хорошо, дам распоряжение, — сказал комдив. — Артгруппа поддержит вас. Держитесь. — И, положив трубку, повернулся ко мне: — Едем к Цорину, на месте решим, чем еще помочь. Там сейчас жарко.
Когда мы прибыли на НП 57-го полка, противник атаковал, пытаясь прорваться на стыке с соседом. Натиск врага на участке сдерживали стрелковый взвод младшего лейтенанта Г. А. Зайцева и взвод 45-мм пушек под командованием старшего лейтенанта Г. Н. Власенко. [82] За ними располагалась батарея 15-го истребительно-противотанкового дивизиона лейтенанта Н. А. Абраменко.
Фашистским танкам удалось прорваться к огневым позициям батареи, но наши бойцы не дрогнули. Старший лейтенант Власенко организовал круговую оборону. Вскоре загорелась первая вражеская машина, следом батарея Абраменко подбила вторую. Дивизионная артиллерийская группа произвела огневой налет по пехоте и артиллерии противника. Используя его результаты, Цорин приказал правофланговой роте контратаковать пехоту противника во фланг. Это оказалось своевременным. Враг откатился на исходные позиции, оставив на поле четыре танка, одно самоходное орудие, множество трупов солдат и офицеров. Около десятка гитлеровцев попало в плен.
В 12 часов генералу Тихонову позвонил полковник Батляев и сообщил, что во время вражеского артиллерийского налета погиб командир 46-го гвардейского артиллерийского полка подполковник Семен Яковлевич Шпалько. Осколок снаряда ударил ему в висок. Полк принял майор Николай Павлович Потецкий.
— Теряем боевых командиров, — с горечью произнес Тихонов. — Жалко Шпалько. Такой опытный командир.
Я хорошо знал Семена Яковлевича. Рассудительный, скромный и жизнерадостный, он командовал спокойно, грамотно, уверенно. Подчиненные любили его, начальники относились с уважением.
На левом фланге 57-го полка Цорина противнику удалось потеснить 3-й батальон капитана И. Я. Пелевина, и до батальона пехоты с тремя танками приблизились к командному пункту полка. Нависла угроза прорыва и выхода его в тыл главных сил дивизии. В этой обстановке мужество и командирский талант проявил начальник штаба подполковник Дмитрий Михайлович Субботин. Он быстро организовал круговую оборону КП. По его приказу офицеры штаба, связисты, разведчики и саперы заняли позиции согласно боевому расчету и открыли меткий огонь. На пути врага он поставил одну роту третьего батальона, которую снял с менее опасного направления. В районе КП завязался упорный огневой бой. Противник был остановлен, но автоматной очередью [83] врага тяжело ранило Субботина, и все-таки он продолжал управлять боем, пока на КП не прибыл Цорин и не отправил его в медсанбат.
От нашего внимания не ускользало, что гитлеровцы продолжают накапливать силы для развития наметившегося успеха. Генерал Тихонов, оценив обстановку, приказал мне взять резервный батальон, вывести его на участок 57-го гвардейского и организовать контратаку. Я поспешил выполнить это распоряжение. Поддержанная огнем артиллерии, эта контратака, проведенная совместно с подразделениями полка, завершилась успешно. Положение к исходу дня было восстановлено. До двухсот трупов фашистов, четыре самоходных орудия и два танка врага остались на поле боя.
Возвратившись на НП, я узнал, что, пока шел бой за высоту 145,2, главные силы дивизии продолжали медленно продвигаться вперед. Не мог их задержать противник и в последующие дни.
24 ноября 55-й гвардейский полк удачным маневром овладел населенным пунктом Красный Октябрь, а 25 ноября в упорных боях выбил гитлеровцев из села Красное Поле. 60-й гвардейский захватил высоту севернее этого населенного пункта.
Все последующие дни ноября дивизия вела бои местного значения. Термин «бой местного значения» хотя и довольно точно определяет масштаб, но никак не выражает напряжение схватки с врагом. Помню перекопанную снарядами и минами высоту 145,2. И с той, и с другой стороны налетали, пикируя, бомбардировщики и штурмовики, месили сырую землю гусеницы танков, топтали ее сотни солдатских сапог. В конце концов обе стороны, так и не добившись успеха, перешли к обороне. Это случилось вечером 30 ноября.
Генерал Тихонов собрал руководящий состав управления. Особое внимание он уделил организации системы огня и инженерному оборудованию местности. В дивизии всегда выполнялось твердое правило: достиг рубежа — закрепляйся так, чтобы не сдать его врагу.
— Надо как можно быстрее отрыть траншеи первой позиции обороны и землянки для личного состава, — указал Тихонов. — Наступают холода, и необходимо позаботиться о том, чтобы люди могли обогреться, отдохнуть, просушить обувь и обмундирование. Хорошо бы оборудовать баньку и обеспечить личный состав теплым бельем. [84]
Сразу же после совещания у комдива полковник Лимонт пригласил меня, начальника штаба артиллерии майора Глушича, дивизионного инженера майора Карцева и помощника начальника оперативного отделения капитана Кузина для разработки плана оборонительного боя, организации системы огня и инженерного оборудования полосы обороны. План получился подробным, продуманным и обстоятельным. Он был утвержден командиром дивизии и одобрен штабом корпуса.
В частях начались работы по инженерному оборудованию местности и созданию плотной системы огня. Офицеры штаба ежедневно находились в полках, батальонах и ротах, контролировали ход оборонительных работ и оказывали всестороннюю помощь в выполнении всех мероприятий, намеченных в плане. В это же время во всех частях и подразделениях активно проводилась партийно-политическая работа, во многом обеспечивавшая успешное решение стоявших перед соединением задач. Во всех партийных и комсомольских организациях состоялись собрания под лозунгом «Сделаем нашу оборону неприступной для врага!».
Активно велась разведка. Так, в ночь на 10 декабря разведывательная группа 60-го гвардейского полка захватила в качестве «языка» солдата, а в следующую ночь разведгруппа дивизионной разведки под командованием старшего сержанта И. А. Смолкина привела гитлеровского офицера. Пленные дали ценные сведения о боевом составе противостоящей нам танковой дивизии и о системе ее обороны, показали места артиллерийских позиций и некоторых огневых точек на переднем крае обороны.
В те дни я ближе познакомился с личным составом разведроты, и особенно с сержантом Смолкиным, которого попросил рассказать о последнем поиске.
— Да что там говорить?! Обычное дело, — начал тот. — Мы еще днем заметили один небольшой разрыв в обороне противника, вот через него-то и прошли на передний край. Потом по глубокому оврагу — в тыл, и в кустарнике у перекрестка дорог сделали засаду...
Сержант рассказывать умел, и я представлял себе, как лежали разведчики в засаде, не смея шелохнуться, как после долгого ожидания услышали шум мотоцикла и увидели свет фар. Дальше все решали дерзость и сноровка. [85]
— Наконец показался мотоцикл с коляской, — говорил Смолкин. — В коляске кто-то сидел. Я еще подумал, не иначе как офицер. Скомандовал: «Приготовились!». Буду стрелять по водителю, Кочеров и Рысев — вам захватить офицера. Остальным быть в готовности прикрыть нас. Выстрелил в водителя, и мотоцикл упал в кювет. Ребята подскочили к нему и моментально окрутили офицера. Но гут появилась автомашина. Нас заметили. Я приказал Кочерову и Рысеву отходить с «языком», остальным прикрывать отход. Завязался огневой бой. Тем временем Кочеров и Рысев увели пленного к переднему краю. Вслед за ними отошла вся группа.
При подходе к нейтралке нас снова обнаружили фашисты и обстреляли. Мы залегли, а я дал условный сигнал — три красные ракеты, по которому наша артиллерия и пулеметы открыли огонь по врагу. Мы проскочили на передний край и прибыли с этим лейтенантом в траншеи первого — батальона 60-го полка...
Да, по рассказу Смолкина все было просто и легко. Но я-то хорошо знал, какого мужества, умения и храбрости требовала от разведчиков эта вылазка.
Рядом со Смолкиным во время разговора были его товарищи. Среди них выделялся своей могучей фигурой ефрейтор Ф. Т. Лященко. Когда я повернулся к нему, он представился и на его красивом молодом лице появилась широкая улыбка.
Познакомился я и с другими воинами. Особенно запомнились отважные разведчики-сибиряки Д. А. Кочеров и А. Н. Рысев. Держались они с достоинством, умеренно, вопросы задавали обстоятельно и сами отвечали не торопясь, продуманно.
Узнав, что я в начале войны служил в разведке, Рысев попросил рассказать, как действовали мы в те годы, как проводили поиски, как брали «языков».
— Расскажите, — поддержал просьбу товарища Кочеров. — Ведь тогда, наверное, многое было иначе.
Я посмотрел на часы, прикинул, каким временем располагаю, и согласился. Было что вспомнить. Дело в том, что в начале войны мне довелось командовать сначала взводом, а затем ротой моторазведывательного батальона 80-й стрелковой дивизии, входившей в состав 6-й армии. Эта армия встретила врага в районе Львова...
— Да, нелегкое это было время, — рассказывал я разведчикам. — Против нашей 80-й стрелковой действовало [86] до двух, а иногда даже до трех хорошо вооруженных танковых и моторизованных соединений противника. Вражеская авиация господствовала в воздухе, непрерывно бомбила нас. Естественно, в этой сложной, быстроменяющейся обстановке разведбату приходилось выполнять самые разнообразные задачи.
— И не только по разведке? — с интересом спросил Рысев.
— Да, представьте себе, — продолжил я рассказ. — Нам нередко даже поручали прикрывать отход главных сил на новые, выгодные оборонительные рубежи. В этом случае батальон в полном составе занимал оборону и в течение нескольких часов сдерживал натиск врага... Затем садился на автомашины и мотоциклы и быстро отходил на соединение с главными силами. Одним словом, разведчикам крепко доставалось.
Понимая, что моим собеседникам более всего интересно узнать о том, как мы выполняли свои основные задачи, я в большей степени коснулся именно этого вопроса, вспомнил, как мы проводили разведку открытых флангов и промежутков, разыскивали штабы частей, с которыми нарушалось управление.
— Радиостанций тогда не хватало, да и были они маломощными, а о проводной связи нечего и думать — ведь мы отходили, — пояснял я. — Вот и приходилось решать задачи по обеспечению управления. Однако главной обязанностью, конечно, оставалось ведение разведки.
Вот тут-то меня и забросали вопросами. Воинов интересовало все: как мы организовывали наблюдение, как осуществляли захват «языка» и документов убитых, как проводили подслушивание радио и телефонных переговоров...
Я рассказал, что наблюдения обычно осуществляли как со стационарных, так и с подвижных постов, а иногда и со специально оставленных в тылу врага постов. Но особый интерес вызвало то, как мы проводили захват «языка». Сделать-то это было не так и сложно. Обычно разведгруппа затаивалась где-нибудь и через несколько часов оказывалась в тылу противника. Ну а там устраивала засаду и захватывала пленных. Сложнее было вернуться назад, к своим. Стремились поэтому выбирать те дни, когда дивизия прочно удерживала выгодный рубеж, или выходные дни. Известно, что в первые недели войны гитлеровцы по воскресеньям не воевали, пьянствовали, [87] занимались грабежом и насилием. Пленных в такой обстановке захватить было легче.
Случалось захватывать «языка» в открытом бою. Более подробно я рассказал об одном таком эпизоде, вспомнив, как в районе Бердичева во главе небольшой группы выехал на правый фланг дивизии, чтобы провести разведку в разрыве между частями.
Неподалеку от лощины, пересекавшей наш путь, увидел два бронетранспортера противника, которые шли навстречу. Догадавшись, что это разведка, остановил машину в укрытии и развернул своих бойцов к бою. Когда вражеские бронетранспортеры поравнялись с нами, мы забросали их гранатами. Первая машина сразу же загорелась, а вторую, которая пыталась удрать, удалось уничтожить после короткого боя. Наш огонь с выгодной позиции буквально косил фашистов, и через двадцать минут все было кончено. Пятнадцать солдат и два унтер-офицера нашли себе смерть на украинской земле. Одного же унтера, а с ним и солдата мы захватили в плен и доставили в штаб дивизии.
Приходилось нам громить штабы противника с целью захвата штабных документов. О проведении одной такой операции я тоже рассказал разведчикам.
Как-то рано утром в штаб дивизии прибежала девушка и рассказала, что неподалеку от нас, в селе Соболевка, в здании школы, где она преподавала, разместился большой фашистский штаб. Она ушла из села поздно вечером и только к утру попала в нашу дивизию, преодолев около 20 километров. Выслушав показания учительницы, командир дивизии генерал-майор В. И. Прохоров поставил командиру нашего батальона капитану Михайлову задачу разведать, что за штаб, и по возможности захватить штабные документы. Михайлов отобрал 12 человек добровольцев, командовать этой группой приказал мне. В группе подобрались все опытные разведчики, большинство из которых были спортсменами.
Мы подробно изучили местность по карте и расспросили учительницу, как она вышла к нам. Девушка пояснила, и мы воспользовались уже испытанным ею маршрутом. В воскресенье во второй половине дня мы на автомашине отправились на задание. Июльское солнце высушило землю, было жарко, над дорогами клубилась пыль. Мы оставили автомашину в одном из батальонов и, обходя населенные пункты, занятые немцами, [88] поздно вечером пешком добрались до озера. От него до школы было рукой подать. Скоро стали слышны пьяные голоса, песни и звуки губных гармошек. К ночи все стихло. Луна, появившаяся ненадолго, вскоре скрылась за плотными тучами. Надвигалась гроза. Нам это было на руку. Еще при свете луны мы установили, что у входа в школу стоял фашистский автоматчик, а вокруг патрулировала пара часовых. В одном из окон горел свет, и я предположил, что там, скорее всего, находится дежурный офицер. Недалеко от школы стояли легковые и штабные автомашины, мотоциклы и несколько броневиков. Стало быть, учительница не ошиблась. Здесь находился штаб какого-то соединения противника. К сожалению, удалось обнаружить только непосредственную охрану школы, но где и как организована охрана штаба и села, было неизвестно, а это осложняло операцию. Решили бесшумно снять патрулей и часового у входа в школу, затем ворваться внутрь, уничтожить дежурного офицера, захватить документы и быстро возвратиться к озеру.
Для снятия часового и патрулей я выделил трех разведчиков, в том числе командира отделения В. И. Галкина, в прошлом боксера 1 разряда. Для захвата документов взял с собой трех человек. Остальным приказал прикрыть огнем наш отход.
Галкин и его товарищи неслышно подползли к патрулям и часовому, сняли их. Мы тут же ворвались в школу. Дежурный офицер не успел даже выхватить браунинг. Его обезоружили, я взял карту с нанесенной обстановкой, в углу комнаты обнаружил сейф. Он был закрыт. Галкин нашел в карманах убитого офицера связку ключей, один из них подошел к сейфу. В это время из соседней комнаты в одном белье выскочил здоровенный рыжий детина. Он не сразу понял, кто мы, что происходит, а когда опомнился — заорал во всю глотку. Его тут же ликвидировали, но крик разбудил фашистов, спящих в других классах школы, и мы поняли: надо уходить. Все, что было в сейфе и в ящиках столов, мы захватили с собой, быстро выскочили, на улицу и — бегом в овраг.
В селе завыла сирена, вспыхнули фары машин, загорелся свет во всех классах школы, загремели выстрелы. В общем — полный переполох. Искали нас, но мы уже спускались к спасительному озеру в заросли высокого камыша. [89]
Летняя ночь коротка. Оставаться в камышах было небезопасно: фашисты могли пустить по следу, собак. Решили добраться до леса и там отсидеться до следующей ночи, а в случае чего — дать бой. В лесу это сделать легче.
— Быстро в воду, — приказал я. — Нужно сбить собак. В лес пойдем по западному берегу.
Уже начало светать, когда мы, мокрые и уставшие, скрылись в густых зарослях. На опушке леса оставили наблюдателя, которого сменяли по очереди. Недалеко от леса шла проселочная дорога, по которой в течение дня проехало несколько броневиков и мотоциклистов. Но в лес никто из них не заезжал. Так мы просидели весь день, а в темноте двинулись в обратный путь.
По доставленным документам и картам, удалось установить, что в школе размещался штаб пехотной дивизии немцев. На одной из карт был нанесен боевой порядок, направление наступления этой и соседних дивизий. Один из документов свидетельствовал о боевом и численном составе ее. В целом же захваченные бумаги оказались полезными не только для командования нашей дивизии, но и для командования армии.
...Рассказ мой разведчики слушали с интересом. Просили припомнить еще что-нибудь.
— Обязательно, но в другой раз, — пообещал я и поспешил в штаб.
Полковник Лимонт встретил словами:
— Получен приказ командующего 46-й армией о выводе нашей дивизии в резерв.
В ночь на 13 декабря части дивизии организованно передали свои участки обороны частям 195-й стрелковой дивизии и к утру сосредоточились в районе Гуляй Поле, Владимировка, Любимовка.
Согласно приказу командующего в этом районе до 20 декабря предстояло провести инженерные работы по оборудованию армейского оборонительного рубежа и заниматься боевой подготовкой. С 15 по 17 декабря дивизия получила три с половиной тысячи человек молодого пополнения, в основном из Днепропетровской области, бывшей, как известно, под немецкой оккупацией. Поэтому командование особое внимание обратило на их политическую подготовку и боевое обучение.
Штаб дивизии совместно с политотделом разработали подробный план боевой подготовки. Занятия шли почти круглосуточно. Проводились взводные, ротные и [90] батальонные двухсторонние учения, а также полковые учения с боевой стрельбой.
Наряду с боевой учебой был организован и культурный отдых личного состава, проходили концерты дивизионного ансамбля художественной самодеятельности. Армейская кинопередвижка через день показывала новые кинокартины. Проводились организованная читка свежих газет и прослушивание радиовещания. Устраивались лекции и проводились беседы на различные темы.
В двадцатых числах декабря в дивизию приехала группа московских артистов, которая дала несколько концертов для всего личного состава.
24 декабря дивизию посетили командующий 46-й армией генерал-лейтенант В. В. Глаголев и член Военного совета армии генерал-майор Г. Л. Туманян. Они провели строевой смотр частей дивизии, изучили ход боевой и политической учебы и остались довольны результатом проверки.
29 декабря наша дивизия была передана в состав 6-го гвардейского корпуса и в ночь на 31 декабря сменила части 195-й стрелковой дивизии восточнее Софиевки. Началась подготовка к новому наступлению. [91]