Рука об руку
Руины, руины, руины... Они казались нам бесконечными. Разбитые и взорванные мосты, опрокинутые столбы, зияющие пустотой окна зданий, обгоревшие танки и автомашины.
Машина, в которой мы с Н. Э. Берзариным ехали по Берлину, продвигалась к центру очень медленно — мешали завалы, неразобранные баррикады, груды разбитой техники.
На многих улицах уже шла расчистка проезжей части. Работали наши подразделения. Особенно часто встречались саперы с миноискателями. Они осторожно прощупывали метр за метром подходы к бывшим узлам сопротивления, проверяли здания, снимали противотанковые мины и заграждения. В некоторых местах разбирали завалы и жители города, молча передавая по цепочке кирпичи и обломки. В большинстве своем это были женщины и старики.
Николай Эрастович, повернувшись ко мне, сказал:
— Как безжалостно прошлась война по земле. За эти годы я так и не смог привыкнуть к разрушениям, к слезам и трупам ни на нашей земле, ни на вражеской. Долго еще людям разбирать руины, расчищать дороги, передавая вот так кирпичики из рук в руки.
— Да, работа предстоит огромная... Но она, пожалуй, для немцев будет не самой сложной... Трудней расчистить дорогу к новому завтра Германии. Надо перестроить сознание и психологию немцев после стольких лет влияния фашистской идеологии. А вот как это сделать быстрее...
— А вот так же, по кирпичику, из рук в руки, уж если мы начали говорить аллегориями, — усмехнулся Николай [352] Эрастович. — Здоровые силы в немецком народе есть. Они как ростки, придавленные обломками. Этим силам, этим росткам надо только помочь. А главное уже сделано — раздавлен фашизм...
— С приездом группы ЦК КПГ под руководством Ульбрихта, надо полагать, решение ближайшей задачи — становление органов самоуправления — ускорится.
— Да, у меня сложилось впечатление, что он человек энергичный, — сказал Берзарин. — Кстати, как обстоит дело с подбором кандидатур в берлинский магистрат?
— Этим вплотную занимается группа ЦК КПГ.
— А коменданты районов еще не закончили проверку состояния коммунального хозяйства города?
— Еще нет. Но предварительные данные обнадеживают. Например, водопроводные станции, ряд электростанций и трамвайных подстанций можно будет восстановить в ближайшие дни.
Озабоченность коменданта Берлина было нетрудно понять. Транспорт, электростанции, водопровод, почта и телефон еще не работали. Полностью нарушилось продовольственное снабжение Берлина. Большинство складов было уничтожено. Берлинцы голодали. То, что уцелело от бомбежки, озверевшие эсэсовцы до вступления советских войск в город взорвали. Работа на заводах и фабриках прекратилась. Повсюду царили паника и неразбериха.
Сложность работы в столице Германии заключалась в том, что весь ее государственный аппарат развалился и не существовало никаких гражданских органов власти. Фашистское государство прекратило свое существование.
Советскому военному командованию нужно было принимать срочные меры, чтобы покончить с хаосом, спасти берлинское население от голодной смерти и эпидемий.
Для того чтобы решить эти задачи, нужно было как можно быстрее закончить организацию вместо разбитой гитлеровской государственной машины системы военной администрации, которая приняла бы меры к созданию немецких органов самоуправления.
Еще в ходе боев за Берлин эти вопросы неоднократно обсуждались на военных советах фронта и армий. Тогда же была получена особая директива Ставки «Об изменении отношения к немцам». Этот документ рекомендовал «создать в освобожденных районах немецкую администрацию». Во фронтах и армиях вводилась должность заместителя командующего по гражданским вопросам. В специальном приказе командующего 1-м Белорусским фронтом излагались основные принципы создания и деятельности [353] органов власти в Германии. В нем, в частности, говорилось, что вся власть и управление на территории, занятой Красной Армией, осуществляются военным командованием через посредство военных комендантов городов и районов, а военные коменданты назначают в каждом городе и селе исполнительную власть из местных жителей: в городах — бургомистров, в более мелких городах и селах — старост, которые несут личную ответственность перед военным командованием за выполнение населением всех приказов и распоряжений.
Вслед за этим был опубликован приказ № 1 военного коменданта Берлина генерал-полковника Н. Э. Берзарина о переходе всей полноты власти в городе в руки советской военной комендатуры. В этом приказе он объявил населению Берлина, что фашистская партия Германии и ее организации распускаются и деятельность их запрещается. Устанавливался порядок поведения населения и определялись основные положения, необходимые для нормализации жизни в городе, предписывалось немедленно возобновить работы по снабжению населения продовольствием и налаживанию транспорта.
Центральной военной комендатуре Берлина подчинялись комендатуры всех 20 районов столицы. Военный совет фронта помог укомплектовать их офицерами, в первую очередь специалистами-хозяйственниками и инженерно-техническим персоналом. В некоторых районах были созданы участковые комендатуры.
Политуправление фронта и политорганы армии в плакатах, листовках, в передачах через мощные громкоговорящие установки разъясняли немецкому населению, что Красная Армия пришла в Германию не как завоеватель или мститель, а как армия-освободительница, призванная искоренить фашизм, уничтожить милитаризм и обеспечить мир в Европе.
Однажды я зашел в одну из комнат дома, где расположился политотдел нашей армии, и очень удивился: за кипами литературы, разложенной на столах, почти не видны были офицеры, работавшие в помещении.
— Вот очередная партия из Москвы, — разъяснил офицер политотдела М. С. Залетин. — Генерал Михаил Иванович Бурцев из ГлавПУРа буквально засыпает нас листовками на немецком языке. Только успевай комплектовать и рассылать в комендатуры и дивизии.
— А вы не жалуетесь на перегрузку работой?
— Нет, товарищ генерал. Мы же понимаем, что дело важное. Ведь в каждой листовке — наше партийное слово. [354]
Да, это было действительно ленинское слово нашей партии. И его значение понимали все в войсках. Еще шли горячие бои на подступах к Берлину, а из ГлавПУра и политуправления фронта, которое возглавлял генерал С. Ф. Галаджев, в армии уже доставлялось большое количество литературы для населения Германии. Много листовок печаталось и в немецких типографиях.
По освобожденным районам города постоянно разъезжали офицеры-политработники и через звуковые установки на немецком языке передавали официальные документы Советского правительства, командования 1-го Белорусского фронта и приказы коменданта Берлина. С грузовиков населению раздавались листовки.
В моем архиве сохранилась копия одного из докладов Военному совету 5-й ударной армии работника политотдела армии подполковника Г. А. Беседина об использовании звуковых радиоустановок. По этому документу можно судить о напряженности работы в то время. Вот выдержка из него:
«...В течение 9 мая две станции осуществили 120 передач. Передавались следующие материалы: сообщение о капитуляции вооруженных сил Германии; содержание подписанного акта о безоговорочной капитуляции вооруженных сил Германии; обращение командования 1-го Белорусского фронта к населению Берлина и Бранденбургской провинции; высказывания маршала Сталина о Германии и немцах; выдержки из материалов Крымской конференции; граммофонные записи».
Ко всем нашим передачам население Берлина проявляло большой интерес. Как только дикторы произносили «Ахтунг! Ахтунг!», к машине стекались толпы людей. Очень часто опоздавшие к началу передачи просили ее повторить. Их просьба всегда удовлетворялась.
Только 9 мая 1945 года было расклеено и роздано населению более 140 тысяч экземпляров листовок.
Жители чаще стали высказывать свое отношение к происходящим в стране событиям, к приходу Красной Армии.
Иохим Вебер, рабочий Силезского вокзала: «Наконец-то немецкий народ освободился от своих палачей-нацистов, которые за каждый пустяк нас наказывали и заточали в тюрьмы. За наше освобождение от цепей фашистов мы будем вечно благодарить русский народ и Красную Армию».
Кустарь Зааке: «Долгие годы мы с ужасом смотрели на руины нашего города и молча ожидали своей очереди, [355] когда и мы будем погребены под ними. Теперь я верю, что мы еще будем жить... Мы со страхом ожидали прихода ваших войск. Теперь мы видим, что нам все время лгали о Советах».
Каждый из нас, конечно, отчетливо представлял, что эти слова выражают настроения не всех немцев, среди которых остались и отъявленные фашисты, вынужденные смириться с поражением. Да и не просто было многим берлинцам, чье сознание более 12 лет отравлялось ядом геббельсовской пропаганды, сразу отрешиться от представлений о немцах как нации «сверхчеловеков».
В это время в различных районах Берлина создавались первые немецкие органы самоуправления. Их возглавили представители антифашистских демократических сил во главе с коммунистами, вышедшими из подполья, освобожденными из тюрем, концлагерей или возвратившимися из эмиграции.
Военный совет армии, комендатуры районов Берлина установили тесное сотрудничество с антифашистскими и патриотическими силами немецкого народа в первые же часы после освобождения города. Важно, что эти силы уже с, начала мая имели твердое политическое руководство в лице инициативной группы во главе с уполномоченным ЦК КПГ Вальтером Ульбрихтом.
Только коммунисты в то время имели ясную цель и были способны вывести немецкий народ из хаоса, преодолеть все трудности и препятствия. Кроме В. Ульбрихта в составе инициативной группы были К. Марон, О. Винцер, Р. Гиптнер, Г. Гунделах, Г. Мале, Ф. Эрпенбек, В. Кеппе. Они прилетели из Москвы 30 апреля на аэродром Калау, что в 70 километрах восточнее Франкфурта-на-Одере. За плечами у каждого из этих людей были годы борьбы с нацизмом, эмиграция, учеба в Советском Союзе, антифашистская деятельность на советско-германском фронте, активная работа среди немецких военнопленных.
Накануне отлета группы из Москвы Председатель Коммунистической партии Германии Вильгельм Пик поставил перед ней задачу: начать создание антифашистско-демократического строя в освобожденной стране. Еще начиная с 1943 года ЦК КПГ поручил нескольким комиссиям разработку основных направлений деятельности партии в политической, хозяйственной и культурной областях после освобождения немецкого народа от фашизма. Комиссии в своей работе исходили из решений Брюссельской и Бернской конференций о том, что после ликвидации гитлеровского режима на повестке дня не будет стоять [356] вопрос непосредственного строительства социализма, речь пойдет о создании антифашистско-демократического строя, к осуществлению которого необходимо привлечь все лучшие силы немецкого народа. 5 апреля 1945 года Политбюро ЦК КПГ приняло директивы для работы немецких антифашистов в занятых Красной Армией немецких областях, определив ближайшие цели идеологической работы, народного образования, сельских общин, органов управления на местах и т. п.
Инициативная группа сразу же включилась в работу. Немецкие товарищи устанавливали контакты с советскими комендатурами в закрепленных за ними районах города, разыскивали антифашистов и уцелевших членов компартии.
Еще 4 мая Н. Э. Берзарин и я встретились с Вальтером Ульбрихтом. Мы вместе наметили неотложные меры но нормализации жизни в Берлине. Встреча с Ульбрихтом оставила у нас большое впечатление. Мне и раньше приходилось беседовать со многими демократами и антифашистами. Вальтера Ульбрихта заметно отличали от них особая целеустремленность, понимание перспектив. В нем были видны широта мышления, четкие классовые убеждения, неудержимая энергия. Под руководством Ульбрихта инициативная группа за короткое время нашла многих товарищей по партии, установила контакты с представителями социал-демократической партии и бывшего Всегерманского союза профсоюзов. В Шпандау был организован сборный пункт антифашистов, вышедших из тюрем и концлагерей. Освобожденных обеспечивали питанием, одеждой и спрашивали, в состоянии ли они работать.
И хотя здоровье бывших узников, как правило, было слабым, почти каждый из них отвечал:
— Конечно, я сейчас же начну трудиться.
Их направляли с заданиями в один из районов Берлина или родные места. Коммунисты вовлекали в работу прогрессивных представителей разных слоев населения и других политических направлений, активно подбирали кадры для органов демократического самоуправления.
Антифашистские демократические силы, возглавляемые коммунистами, объединились под лозунгом «Берлин должен жить, Берлин будет жить!» и активно включились в налаживание повседневной жизни города.
После переговоров с представителями различных политических направлений, продолжавшихся пять дней, советская комендатура утвердила состав первого послевоенного [357] берлинского магистрата, подобранный в основном членами группы Ульбрихта. Обер-бургомистром стал беспартийный антифашист Артур Вернер, известный ученый, инженер-архитектор; его заместителями — Карл Марон, старый коммунист, в прошлом председатель рабочего спортивного союза «Фихте»; Андреас Гермес, бывший министр Веймарской республики; Пауль Швенк, в прошлом депутат городской палаты и ландтага, и рабочий Карл Шульце. Остальные 13 членов магистрата были людьми разных профессий и разных политических взглядов, но всех их объединяла вера в светлое будущее немецкого народа.
Следует подчеркнуть, что коммунистам не принадлежали ключевые позиции в магистрате. В нем было семь членов КПГ, пять — СДПГ, два — ХДС и шесть беспартийных. Да и в районных органах самоуправления коммунисты имели только около трети мест.
19 мая в здании бывшего страхового общества на Парохиальштрассе состоялось учредительное собрание берлинского магистрата, на котором генерал Н. Э. Берзарин выступил с докладом о политике советских властей и задачах магистрата.
После выступления Берзарина обер-бургомистр доктор Вернер представил магистрат общественности и выступил с заявлением.
— Мы хотим построить демократическую республику, — сказал Вернер. — Гитлер сделал Берлин городом развалин. Мы его сделаем городом труда и преуспевания. Красная Армия обеспечила Берлин продовольствием на много месяцев. При помощи русских во многих районах восстановлены электрическое освещение, водоснабжение и канализация. И мы благодарим за это советское командование...
Руководствуясь указаниями Советского правительства, военные власти постепенно расширяли права и функции немецкого самоуправления. В конце мая приказом коменданта Берлина было разрешено организовать полицию, суд и прокуратуру. Население обязывалось беспрекословно выполнять требования немецких сотрудников этих органов как представителей местной власти.
Таким образом, в первый месяц после окончания войны городские органы Берлина получили самоуправление в рамках оккупационного режима. Это явилось наглядным [358] проявлением доверия Советского Союза к антифашистским демократическим силам.
Образование органов самоуправления стало первым шагом к созданию новой государственной власти на немецкой земле — власти рабочих, крестьян и других трудящихся слоев народа.
Параллельно с созданием органов городского самоуправления шло налаживание жизни в Берлине.
И здесь нам пришлось столкнуться с огромными трудностями. Почти пятая часть строений всего города была полностью разрушена или повреждена так, что не подлежала восстановлению. Половина же остальных зданий имела сильные повреждения. Некоторые районы Берлина представляли собой груду развалин. Гитлеровцы взорвали 128 мостов из 226. Четверть линий метро затоплена, выведены из строя водопровод и канализация. Питьевая вода оказалась загрязненной. Начались вспышки дизентерии, тифа и других опасных заболеваний. Больницы не работали, так как врачи разошлись по домам.
В те дни мне часто приходилось беседовать с берлинцами. В их ответах на вопросы и даже во внешнем облике проявлялись страх, покорность и пессимизм. Многим создавшееся положение казалось безвыходным, а это порождало чувство обреченности и апатии. Свое будущее многие берлинцы видели в довольно мрачном свете. Хаос в сознании и представлении немцев, опустошенных войной и отравленных ядом национал-социализма, представлял, пожалуй, одну из главных трудностей на пути к нормализации их жизни. Требовалась кропотливая разъяснительная работа, чтобы эти люди увидели перспективу новой Германии, приобрели уверенность в светлом ее будущем, сделались сторонниками преобразований на демократической основе и сознательно включились в активную деятельность по налаживанию нормальной жизни.
Мы прекрасно понимали, что все эти сложные проблемы не решаются одним днем. Было ясно и то, что каждый шаг советских военных властей по обеспечению населения питанием, медицинской помощью, каждый приказ коменданта Берлина, направленный на восстановление промышленности и разрушенного хозяйства города, будет лучшим пропагандистом наших гуманных целей.
Первоочередной задачей в начале мая для нашего Военного совета была организация обеспечения продуктами питания жителей громадного города.
На следующий день после подписания акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии в Берлин [359] прибыл член Государственного Комитета Обороны А. И. Микоян с группой ответственных лиц. Он лично ознакомился с положением дел в городе, посетил заводы, мельницы, хлебозаводы, склады, пристани, товарные станции, продовольственные магазины, побывал в некоторых магистратах, беседовал с немецким населением. На вопросы немцев он отвечал просто и прямо, не уходил от острых проблем. Помню, в районе Трептов на встрече с членами магистрата кто-то задал ему вопрос:
— Товарищ Микоян, какова судьба наших военнопленных? Нельзя ли их пораньше вернуть на родину, в Германию?
В большой комнате воцарилась мертвая тишина. Не поскрипывали даже стулья. Вопрос был очень злободневный, острый. Судьба военнопленных волновала многих берлинцев. Анастас Иванович твердо и спокойно ответил:
— Военнопленные содержатся в СССР согласно принятым международным правилам. Отправить их сразу домой мы не можем. Что же вы хотите: фашистские захватчики разрушили половину нашей страны, сожгли тысячи городов и сел, а теперь их вот так и отпустить? Нет, пусть поработают, помогут восстановить хотя бы частицу разрушенного.
11 мая Анастас Иванович в сопровождении офицеров и переводчика проезжал на машине по улице. Перед воротами одного из зданий он увидел толпу женщин и детей. Попросив остановиться, Микоян направился к ним. Оказалось, что люди копаются в куче полусгнившего картофеля.
Возвратившись в комендатуру, Анастас Иванович сказал Н. Э. Берзарину и мне:
— Создавшееся положение нужно немедленно изменить. Распределение продовольствия не должно быть делом случая. Необходимо разработать самые точные рационы с тем, чтобы каждый действительно получал свою долю, и в первую очередь рабочие и дети. Особенно важно обеспечить людей хлебом и жирами.
— Разрешите обратиться, товарищ Микоян?
Анастас Иванович внимательно посмотрел на капитана, вступившего в разговор. Это был член берлинского магистрата Артур Пик.
— Что вы хотите сказать?
— В Германии едят главным образом картофель, нельзя оставить население без него.
— Хорошо, это вам виднее, — ответил, улыбаясь, Анастас Иванович и продолжал, обращаясь к [360] Берзарину: — Итак, хлеб, картофель, мясо и жиры. Пожалуйста, составьте точный список потребного количества!
— Будет сделано. Работники тыла все подсчитают, — ответил Николай Эрастович.
— И хотя вы, товарищ капитан, ратуете за картофель, рацион хлеба от этого пострадать не должен, — сказал А. И. Микоян Артуру Пику и добавил: — Не забудьте при установлении рациона интеллигенцию, принимающую участие в восстановлении страны. Все, кто помогает нам, имеют право на помощь...
11 мая Военный совет 1-го Белорусского фронта принял постановление «О снабжении продовольствием населения Берлина». Оно предусматривало введение с 15 мая 1945 года в городе единой карточной системы и повышенных, но дифференцированных норм снабжения по определенным трудовым категориям. Дневная норма составляла (в граммах): хлеб — 300–600, картофель — 400, крупа — 30–80, мясо — 20–100, жиры — 7–30, сахар — 15–25. Была учреждена должность заместителя коменданта Берлина по оказанию помощи в организации снабжения населения продовольствием. Им стал генерал А. Б. Баринов. Командование 1-го Белорусского фронта выделило из резервов необходимые продукты. Для их доставки оно направило два армейских автомобильных полка — около 2000 автомашин, часть которых передавалась в распоряжение магистрата. В помощь военным комендатурам было выделено 386 офицеров-хозяйственников, которые занялись организацией складов и восстановлением наиболее важных предприятий пищевой промышленности: мельниц, макаронных фабрик, скотобоен.
Советское правительство направило в Берлин 96 тысяч тонн зерна, 60 тысяч тонн картофеля, до 50 тысяч голов скота для убоя, сахар, жиры и другие продукты. К 18 мая продовольственные карточки были распределены, и по ним берлинцы начали получать продукты.
Немедленные меры были приняты как с советской, так и с немецкой сторон против спутников голода — эпидемий. Николай Эрастович Берзарин возложил ответственность за восстановление работы органов здравоохранения на комендантов районов и потребовал о результатах борьбы с очагами инфекции докладывать ему лично.
Постепенно возобновляли работу медучреждения. К 21 июня было открыто 96 больниц, из них — 4 детские, 10 родильных домов, 146 аптек, 6 пунктов скорой помощи, в которых работало 654 врача. Около 800 медиков занималось частной практикой. И все же положение оставалось [361] очень тяжелым — в постоянном лечении нуждалось около 250 тысяч человек. Не хватало врачей, младшего медицинского персонала, медикаментов. И тогда советское командование приняло решение освободить врачей из лагеря военнопленных, находившегося недалеко от Берлина. Они стали работать в больницах. Магистрат освободил медицинских работников от работ по расчистке улиц, при помощи советского командования принял меры для быстрого ввода в строй фармацевтических фабрик и мыловаренных заводов. Все это позволило укрепить органы здравоохранения и улучшить медицинское обслуживание населения. Нужно сказать, что принятые меры оказались очень своевременными. Когда в июле начала распространяться дизентерия, а сыпным тифом каждую неделю заболевали 900 человек, берлинское здравоохранение настолько укрепилось, что успешно предотвратило распространение эпидемий.
Для нормализации жизни и закрепления демократических преобразований в Берлине существенное значение приобретало быстрое восстановление хозяйства. Советское командование и магистрат, стремясь навести порядок в хаосе берлинского хозяйства, сконцентрировали внимание на вводе в строй его коммунальной части как основы жизни города. Карлсхорст был первым районом, получившим уже 29 апреля электроэнергию от спасенной советскими воинами и антифашистами электростанции Клингенберг. В этом районе раньше других были восстановлены водоснабжение и канализация.
Важным событием в жизни города явилось совещание, созванное Центральной Берлинской комендатурой в Лихтенберге. На него были приглашены офицеры районных комендатур, работники промышленности, транспорта, коммунального хозяйства, здравоохранения и культурных учреждений. Когда я приехал на место, комендант района Лихтенберг полковник М. Ф. Загородский повел меня в зал, там уже многие приглашенные сидели на местах, а другие группами стояли и тихо разговаривали. При нашем приближении они умолкали и почтительно расступались. Бросалась в глаза худоба людей, впалые щеки и ставшие слишком просторными костюмы. Немецкие специалисты держались настороженно и стесненно.
Вскоре приехали А. И. Микоян, Г. К. Жуков, К. Ф. Телегин, Н. Э. Берзарин и В. Ульбрихт. Когда маршал Г. К. Жуков представил собравшимся Анастаса Ивановича и рассказал о цели его приезда из Москвы, по [362] залу прокатился одобрительный гул. Выступление А. И. Микояна было выслушано с огромным интересом.
Если выделить главную, стержневую мысль, проходившую через все выступления как советских, так и немецких товарищей, то она сводилась к следующему: «Наши и ваши стремления направлены к одной цели — создать как можно скорее нормальные условия жизни города. Берлин должен жить!»
Я обратил внимание на то, как менялось выражение лиц немцев, сидевших в зале. После каждого выступления все меньше становилось безразличных взглядов, люди проявляли все больше неподдельную заинтересованность предметом разговора. Все, о чем шла речь, и настрой и тон выступлений, совершенно очевидно, вдохновили немецких специалистов и вызвали в них стремление как можно быстрее восстановить родной город.
Говоря о тех днях, хочется отметить огромную роль в восстановительных работах, в экономической и политической жизни Берлина районных советских военных комендатур. Их возглавляли лучшие наши генералы и офицеры. Назову фамилии хотя бы некоторых комендантов и районы Берлина, в которых они работали, по сохранившимся у меня записям: генерал-майор К. М. Никитин (район Пренцлауер-Берг); полковники В. Н. Гнедин (Митте), Н. Г. Гусейнов (Шарлоттенбург), Н. Ф. Евдокимов, П. И. Маркин (Кепеник); подполковники А. Б. Маркин (Вединг), А. А. Тараканов (Шенеберг), П. А. Топорков (Тиргартен), П. Н. Кузнецов (Вильмерсдорф), И. Н. Павленко (Райникендорф); майоры М. Г. Козерог (Фронау), Н. К. Логинов (Трептов), полковник М. Ф. Загородский (Лихтенберг). Каждый комендант имел заместителей по политической части, но экономическим вопросам, по хозяйственной части.
Еще по-волчьи скалились, прячась от советских автоматчиков, эсэсовские последыши, а в военные комендатуры районов города потянулись тысячи берлинцев. За советом и поддержкой шли немецкие антифашисты, коммунисты, социал-демократы, христианские демократы, люди, только что освобожденные из гитлеровских концлагерей. При их помощи и активном участии работники комендатур создали органы местного самоуправления, снабжали население продовольствием, налаживали медицинскую помощь больным и раненым берлинцам, организовывали мирный труд измученных и изголодавшихся жителей. [363]
Работа наших комендатур убедительно показала немецкому населению, что к ним пришли не завоеватели, а друзья.
«Население Германской Демократической Республики никогда не забудет, — писал впоследствии Вальтер Ульбрихт, — самоотверженной мирной работы советских комендантов и офицеров, еще совсем недавно сражавшихся на фронтах против фашистских войск; теперь они с небывалой энергией приступили к оказанию помощи немцам, побуждая их целеустремленно и самоотверженно взяться за работу. Это было достойным завершением освободительной миссии советских войск»{48}.
В те майские дни донесения о ходе восстановительных работ чем-то напоминали доклады командиров в ходе совсем недавних боевых действий. Тогда с передовой поступали донесения о захваченных высотах, населенных пунктах, узлах сопротивления, а теперь — о взятых рубежах в борьбе за нормальную мирную жизнь города. Вот начало работать метро, и вскоре вошли в строй 87 станций; вот восстановлены речные вокзалы, и в город пошли потоком топливо и продовольствие, вот начала действовать 21 насосная станция городского водопровода, и жители получили чистую воду... И такие сообщения поступали ежедневно. Берлин поднимался из руин. К 21 июня сложное коммунальное хозяйство города в основном было налажено. Электростанции производили 98 тыс. кВт/ч электроэнергии, обеспечивая жилые дома, пекарни, водопроводные и канализационные сооружения, линии городского трамвая, метрополитена и омнибусного транспорта{49}.
Налаживая жизнь в Берлине, советское командование и антифашисты не ограничивались удовлетворением только насущных материальных потребностей населения. С первых дней решались вопросы возрождения немецкой культуры, которую фашистская идеология отбросила далеко назад. В середине мая начало свои передачи берлинское радио, а еще через пару дней в военную комендатуру были приглашены известные театральные деятели Густав Грюндген, Эрнст Легаль и Пауль Вегнер для обсуждения подготовительных мероприятий к открытию берлинских [364] театров. Уже 27 мая в театре «Ренессанс» состоялся первый спектакль, 18 мая оркестр городской оперы дал свой первый послевоенный концерт, а 26 мая его примеру последовала берлинская филармония. К середине июня в городе работало 120 кинотеатров, в которых демонстрировались советские художественные и документальные кинофильмы. Их посещали десятки тысяч берлинцев.
В июле 1945 года началось объединение берлинских демократических культурных сил, а 8 августа был создан «Культурбунд» — культурный союз демократического обновления Германии. Его возглавил известный немецкий поэт Иоганнес Р. Бехер, а одним из заместителей стал Бернгард Келлерман, с которым мне приходилось неоднократно встречаться.
Наши противники на Западе приложили в свое время немало усилий, чтобы представить мероприятия по возрождению немецкой культуры, искусства и науки как «духовный террор» коммунистов и воинов Красной Армии. Но жизнь, развитие культурной жизни Берлина показали всю лживость подобных измышлений. Многие интеллигенты восприняли разгром гитлеровского режима как акт духовного освобождения и сразу же включились в активную работу на культурном фронте. Это были композиторы и писатели, скульпторы и художники. В связи с этим мне вспоминается одна история. Однажды, в конце мая 1945 года, в советскую комендатуру района Митте обратился пожилой немец. Удивительно бодрым для его возраста голосом он назвал себя:
— Я Нагель. Отто Нагель. Художник. Недавно освобожден из Моабитской тюрьмы для политзаключенных. Впервые выбрался из дома и прямо к вам...
— Слушаю вас, герр Нагель, — сказал комендант полковник В. Н. Гнедин и поправился: — Геноссе Нагель. Будем называть друг друга товарищами.
— О да, конечно, геноссе командант...
Все, о чем рассказал посетитель, оказалось настолько важным, что офицер немедленно связался с Н. Э. Берзариным. Я в это время находился у него в кабинете.
Выслушав доклад В. Н. Гнедина, Николай Эрастович сказал:
— Немедленно приезжайте с ним ко мне. Он быстро встал и, перехватив мой вопросительный взгляд, сообщил: [365]
— Немецкий художник сохранил гипсовую посмертную маску, снятую с лица Ленина. Невероятно!
— А как она к нему попала? — спросил я.
— Он получил ее в дар от советского скульптора перед войной, видимо от Сергея Меркурова.
...В кабинет вошел человек небольшого роста с бледным, изможденным лицом. У него были усталые, глубока запавшие глаза под высоким лбом, седые виски и маленький, резко очерченный подбородок. Серый легкий плащ на худом теле казался с чужого плеча.
Николай Эрастович приветливо встретил гостя, усадил его в кресло.
— Мне доложили, что вы сберегли посмертную маску Ленина. Как вам это удалось? — спросил он.
— О, это немножко длинная история.
— Ничего, мы послушаем.
В январе 1932 года Отто Нагель был в Москве вместе с женой и монтировал выставку известной немецкой художницы Кэте Кольвиц. Это был его шестой приезд в СССР. Жил Нагель у Сергея Дмитриевича Меркурова, с которым его связывала тесная дружба. В ателье у скульптора имелся личный экземпляр посмертной маски, снятой в Горках с лица В. И. Ленина 22 января 1924 года.
Когда немецкие друзья возвращались на родину, Сергей Дмитриевич подарил им маску. Нагель расценил этот подарок не как личный, а как дар всему немецкому народу, на земле которого В. И. Ленин подготовил и издавал «Искру», написал несколько работ, в разные годы изучал здесь труды Маркса и Энгельса, проводил совещание с большевистской фракцией Думы...
Вскоре власть захватили нацисты. Они стали преследовать Нагеля как старейшего коммуниста и прогрессивного художника. Ему, как «представителю вырождающегося искусства», запретили делать персональные выставки, его картины изъяли из музеев. Сразу после поджога фашистами рейхстага они произвели у Нагеля первый обыск. Фашисты перевернули всю квартиру, конфисковали картины, книги, но маску Ильича не обнаружили: как только они ворвались в дом, Валли Нагель набросила на нее свой фартук. Через несколько дней был проведен второй обыск, но и на этот раз все обошлось благополучно. К этому времени реликвию Отто Нагель спрятал в укромном месте. Вскоре его арестовали. Начались допросы, унизительные оскорбления, избиения до потери сознания. В 1937 году Нагеля заточили в концлагерь Заксенхаузен, [366] а незадолго до окончания войны перевели в тюрьму Моабит, из которой редко кто выходил живым. Освободили патриота советские воины. Более 12 лет, все годы фашистского режима, маску сберегали коммунисты и беспартийные. Вначале ее бережно упаковали в оцинкованный ящик и закопали в землю, а затем ящик взял беспартийный слесарь из Райникендорфа и спрятал у себя в подвале среди железных обрезков и поломанных деталей машин.
В мае 1945 года Валли Нагель поехала в Райникендорф, почти не имея надежды найти заветный ящик. Соседи ей сказали, что в доме слесаря эсэсовцы тоже делали обыск. Но к счастью, ящик сохранился. Маску В. И. Ленина она перевезла в Ребрюке в свою квартиру.
Мы были потрясены мужеством немецкого коммуниста и его несгибаемой верой в светлое будущее своей страны.
— Мы очень благодарны вам, товарищ Нагель, — сказал я, — за визит, за предложение принять реликвию. Но пусть маска Владимира Ильича будет пока у вас. — Мы тепло попрощались с Отто Нагелем, пожелав ему крепкого здоровья.
В сентябре 1946 года Отто Нагель в торжественной обстановке вручил маску представителям советского командования.
— Я считаю, — сказал он, — что маска не может больше находиться в частном владении. Я честно ее хранил и сберег. Но сохранить ее дальше должна партия, созданная гением Ленина, и государство, основы которого зало жил Ленин. Я прошу отправить ее в Москву...
В 1961 году президент немецкой академии художеств Отто Нагель вместе с дочерью и женой посетил Советский Союз, имел теплую беседу с работниками Центрального музея В. И. Ленина, и ему рассказали, что в музей поступили еще две посмертные маски Владимира Ильича: из наследства Н. К. Крупской и В. В. Куйбышева. Теперь Нагель решил, что хорошо бы маску, сохраненную им, вернуть в ГДР. С этой просьбой он позже обратился к дирекции музея, и его пожелание было удовлетворено.
В январе 1963 года Отто Нагель в торжественной обстановке передал маску в дар VI съезду СЕПГ, и ныне она экспонируется в музее немецкой истории в Берлине.
Мне хочется отметить, что это далеко не единственный случай, когда немцы, в том числе и не коммунисты, оберегали даже в тяжелые дни гитлеровского режима все, что связано с именем В. И. Ленина. [367]
Житель Берлина, назвавший себя Куртом, подарил в мае 1945 года офицеру В. Летневу-Шатуновскому необычайные часы. Они были очень оригинальны: стрелки имели форму серпа и молота, а на циферблате — пятиконечная звезда и портрет В. И. Ленина.
— Пусть эти часы с изображением великого вождя служат свидетельством того, что в Германии в черные дни фашизма были люди, которым дорог Ленин, — сказал берлинец, передавая подарок.
Июньские и июльские дни 1945 года мне запомнились многочисленными встречами с представителями различных демократических партий и организаций, которые начали формироваться в первые же дни после освобождения. Советское командование создало в Берлине самые благоприятные условия для пробуждения политической жизни. Осуществление широкой программы демократизации проводилось в соответствии с целями, провозглашенными государствами — участниками антигитлеровской коалиции.
Важным шагом в проведении демократизации было решение магистрата о назначении антифашистов руководителями предприятий, принадлежавших активным нацистам. 73 фашистские хозяйственные организации были распущены уже к концу мая, а несколько позже были запрещены все частные объединения предпринимателей, и решением магистрата конфискованное имущество активных нацистов передавалось под контроль производственных советов.
Эти мероприятия основательно подорвали влияние крупного капитала, способствовали выкорчевыванию фашизма и милитаризма, открывали дорогу демократическим силам.
Особенно активизировалась политическая жизнь в советской зоне оккупации после приказа Советской военной администрации в Германии № 2 от 10 июня 1945 года. Отныне разрешалась деятельность политических партий, трудящемуся населению гарантировалось право на объединение в свободные профсоюзы в целях обеспечения своих интересов и прав. Этот шаг советских военных властей оказался неожиданным и поразительным для преобладающего большинства немецкого населения. Он явился выражением доверия к демократическим силам немецкого народа и их последовательной программе искоренения фашизма. Следует отметить, что американцы [368] разрешили деятельность политических партии в своей зоне только в конце августа, англичане — в середине сентября, а французы — в декабре 1945 года. Без преувеличения можно сказать, что приказ № 2 положил начало новому периоду демократического строительства в Германии. На политическую арену страны вышли различные антифашистские партии.
В июле в Берлин с группой руководящих работников из эмиграции прибыл Председатель Коммунистической партии Германии Вильгельм Пик. Его приезд с нетерпением ждали все немецкие коммунисты.
Вскоре состоялась наша встреча с Вильгельмом Пиком. Я познакомился с ним еще в довоенные годы, когда он приезжал по нашей просьбе из Исполкома Коминтерна в Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Вильгельм Пик тогда очень глубоко осветил положение в Германии, рассказал и о борьбе компартии с фашизмом. Наша новая встреча, теперь уже на немецкой земле, была теплой, задушевной и положительно сказалась на всей последующей совместной работе в Берлине. С возвращением В. Пика активизировалась деятельность компартии, которая вскоре стала ведущей силой в стране.
Уже на следующий день после объявления приказа № 2 ЦК КПГ выступил с воззванием к немецкому народу, в котором призывал трудящихся к единству, призывал покончить с нацизмом и реакцией, с пропагандой вражды к Советскому Союзу. В документе отмечалось, что «было бы неправильным навязывать Германии советскую систему, ибо она не соответствует нынешним условиям развития», и выдвигалась конкретная программа создания антифашистско-демократического строя на основе единства действий рабочего класса и сотрудничества всех демократических сил.
На меня лично воззвание произвело большое впечатление. Оно было страстным по духу и дышало оптимизмом, указывало немецкому народу ясную перспективу.
14 июня по инициативе коммунистов была учреждена профсоюзная комиссия Большого Берлина, составленная из представителей прежних различных профсоюзных организаций. Военный совет 5-й ударной армии встретился с членами комиссии и утвердил ее персональный состав. В этот же день мы с Н. Э. Берзариным приняли членов Центрального правления социал-демократической партии Отто Гротеволя, Макса Фехнера и других. Все они тоже недавно вышли из подполья. Отто Гротеволь в беседе поставил [369] перед нами вопрос о воссоздании социал-демократической партии и ее работе в новых условиях.
— Ведь ваша партия — антифашистская, демократическая? — спросил Н. Э. Берзарин у социал-демократов.
— Да, конечно, — ответил Макс Фехнер.
— Более того, — заявил Отто Гротеволь, — мы познакомились с программным воззванием Коммунистической партии. Я думаю, что она правильно выражает назревшие задачи в Германии. Многие социал-демократы и коммунисты испытали все ужасы нацистского порядка, пройдя через фашистские тюрьмы и концлагеря. И мы, находясь там, договорились с коммунистами о взаимном сотрудничестве и борьбе за единство наших рядов в будущем.
Мы условились с Отто Гротеволем встретиться еще раз 17 июня, после конференции социал-демократов. Однако эта встреча не состоялась, и из-за очень трагических обстоятельств.
Поздно вечером 15 июня я зашел в кабинет командарма. Из штаба мы часто уходили домой вместе. Наши коттеджи располагались по соседству. Николай Эрастович был в прекрасном настроении, по дороге много шутил и смеялся. Через несколько суток он должен был лететь в Москву на Парад Победы и с нетерпением ждал этого часа.
— Очень соскучился по семье, по маленькой дочурке, по Москве, — говорил он. — Так хочется увидеть наш стольный город мирным, без затемнения и зениток.
— Сейчас июнь, самое чудесное время: ее улицы утопают в зелени, всюду цветы, — поддержал я разговор.
— Да разве важно, какой месяц? Москва всегда прекрасна! — воскликнул Николай Эрастович почти с юношеским задором.
Мы договорились встретиться на приеме делегации демократических женщин и попрощались. А утром дежурный по штабу позвонил мне домой и срывающимся голосом доложил:
— Товарищ член Военного совета, на Франкфуртер-аллее убит генерал Берзарин.
— Как убит? Да что вы говорите? Когда?
Это известие мне показалось невероятным и нелепым. Всего час назад я видел из окна, как Николай Эрастович делал гимнастику во дворике у дома.
— Подробности мне не доложили. Тело повезли в коттедж командарма. [370]
Я бросил трубку, мгновенно оделся и выбежал на улицу. И через несколько минут увидел Николая Эрастовича. Он лежал на носилках, поставленных на пол просторной комнаты. Из-под окровавленного комбинезона на генеральском мундире тускло поблескивала медаль «Золотая Звезда». Я опустился на колени и взял его за руку. Она была еще теплой.
— Эх, Николай Эрастович, ну как же так... — повторял я, как мне потом говорили, несколько раз, не в силах собраться с мыслями и подавить рыдания, душившие меня.
Не зная обстоятельств гибели командарма, я, наконец, понял, что трагедия связана с ездой на мотоцикле. Комбинезон... Это была его слабость: любил, особенно утром, проехать «с ветерком» по пустым улицам. Позже полковник Н. М. Котляр докладывал мне о результатах следствия, которое немедленно провела прокуратура. Берзарин ехал из штаба армии на своем мотоцикле «Харлей». За рулем сидел сам, а ординарец — в коляске. Когда они подъехали к перекрестку, то по главной улице двигалась колонна автомашин полка РГК. Берзарин затормозил, но тормоза отказали. По-видимому, он решил проскочить между «студебеккерами» и увеличил скорость. Однако это не удалось, и Николай Эрастович головой ударился о заднюю часть кузова машины. Смерть наступила мгновенно. Среди прохожих оказался врач в звании майора. Он бросился на помощь, но она уже не требовалась. Сильным ударом выбросило из коляски и ординарца, и тот погиб от падения на мостовую.
В любом случае при неисправных тормозах генерал Н. Э. Берзарин не мог избежать аварии: мотоцикл врезался бы или в машину, или в стену дома. К такому выводу пришли эксперты, допросившие всех свидетелей и проверившие техническое состояние мотоцикла. Они же сделали заключение, что Берзарин ехал на дозволенной скорости и не нарушал правил уличного движения.
Я был глубоко потрясен и не мог представить, что не придется больше встречаться с Николаем Эрастовичем, слышать его голос. Для меня он был боевым другом, близким человеком, с которым мы делили все радости и заботы фронтовой жизни. Поражала нелепость его гибели. Пройти две войны, десятки раз смотреть смерти в глаза и, когда отгремели последние залпы, попасть в автокатастрофу, уйти из жизни в расцвете сил... Ведь ему в апреле исполнился только 41 год...
Все были подавлены случившимся несчастьем. Берзарина в армии знали не только потому, что «по штату знать [371] положено», но глубоко уважали его и как военачальника, и как человека. Николай Эрастович встречался со многими офицерами, сержантами и красноармейцами, и его душевные беседы люди запоминали надолго. Молва о его полководческом таланте и отеческой заботе о воинах, личном мужестве и обаянии передавалась из уст в уста.
...Нескончаемым потоком шли и шли люди через траурный зал, чтобы проститься с командармом. Шли участники боев на Днестре, освободители Молдавии и Польши, герои боев на одерском плацдарме, герои штурма Берлина/ Они видели войну, знали во всех ее ужасных проявлениях и не раз провожали в последний путь боевых товарищей. Мужественные, скорбные лица, опущенные плечи, тяжелая поступь.
В почетном карауле Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, генерал армии В. Д. Соколовский, генералы К. Ф. Телегин, М. С. Малинин, П. И. Косенко, А. М. Кущев. Родина воздавала последние почести верному сыну, стойкому большевику, внесшему большой вклад в завершающие операции Великой Отечественной войны.
Гибель Н. Э. Берзарина тяжело переживали и многие жители Берлина. «Горе это было всеобщим, — рассказывает Артур Пик. — Никто не мог себе представить, что нет в живых человека, который еще вчера заражал всех нас своей энергией, еще вчера был полон сил, так много сделал для восстановления и обновления Берлина».
Газета «Дойче Фольксцайтунг» 17 июня 1945 года опубликовала послание ЦК компартии Германии с выражением соболезнования. В нем говорилось: «...Не только для Советского Союза, но и для немецких антифашистов и населения Берлина гибель этого великого сына советского народа является чрезвычайно тяжелой утратой. Товарищ генерал-полковник Берзарин был одним из героических командиров Красной Армии, штурмовавших центр фашистского ада — Берлин, превращенный фашистскими главарями в течение месяцев в их последний мощный бастион.
После того как фашизм был уничтожен, генерал-полковник Берзарин... отдавал все свои силы делу восстановления Берлина...»
Николая Эрастовича похоронили в Москве на Новодевичьем кладбище. Его светлым именем названы улицы и площади в Москве, Кишиневе, в Народной Польше и Германской Демократической Республике. В Берлине есть площадь, улица и школа, носящие имя Н. Э. Берзарина. [372]
В 20-ю годовщину ГДР имя командарма 5-й ударной присвоено пограничной воинской части Национальной народной армии республики.
Командующим 5-й ударной армией и комендантом Берлина был назначен генерал-полковник Александр Васильевич Горбатов. Под его руководством, а затем под руководством генерал-лейтенанта Д. И. Смирнова и генерал-майора А. Г. Котикова Центральная советская военная комендатура Берлина проделала громадную работу по дальнейшей нормализации жизни города и выполнению решений руководителей государств антигитлеровской коалиции.
Важными вехами развивающегося процесса демократизации явились официальные объявления о деятельности других, кроме КПГ, партий. 17 июня состоялась конференция социал-демократических групп Нейкелльна и Шенеберга, которая восстановила социал-демократическую партию и избрала Отто Гротеволя ее Председателем. С чувством глубокого удовлетворения встретил я известие о том, что на этом же заседании Центральное правление поддержало воззвание компартии от 11 июня и выразило согласие сотрудничать с коммунистами. Оно решило бороться за единство немецкого рабочего движения и объявило, что создание социалистического общества является главной целью{50}. Через два дня был образован совместный рабочий комитет КПГ и СДПГ, в который вошло по 5 представителей от каждой партии.
Вскоре на политическую арену вышли Христианско-демократический союз (ХДС) и Либерально-демократическая партия (ЛДПГ), которые в своих программах отражали антифашистские, патриотические настроения большей части верующего населения, мелкой и средней буржуазии, а также широких кругов интеллигенции. В дальнейшем магистрат не стал принимать заявки на регистрацию новых партий, считая, что их появление может лишь помешать консолидации демократических сил немецкого народа. Советское военное командование поддержало эту позицию магистрата.
ЛДПГ и ХДС были буржуазно-демократическими партиями. Но в новых условиях германский монополистический капитал не мог осуществлять прямого политического и экономического давления на членов этих партий, [373] хотя в их состав вначале и проникло изрядное число реакционных элементов. Здесь необходимо оговориться, что, хотя монополистической буржуазии был нанесен тяжелый удар, она оставалась еще опасной силой, имела свой кадры, социальную базу и большие связи с монополиями других стран. Ее представители в тот период еще держали в своих руках важные позиции в Восточной Германии.
В тех условиях возникла необходимость объединить все антифашистские демократические силы. Такое объединение по инициативе КПГ произошло 14 июля 1945 года. Четыре партии (КПГ, СДПГ, ХДС и ЛДПГ) образовали антифашистский блок, создали объединительный комитет в составе 20 человек и договорились выработать общую программу действий. В условиях 1945 года этот блок являлся лучшей формой антифашистского Народного фронта, за который КПГ боролась еще в годы гитлеровской диктатуры, и стал организационно-политическим выражением союза рабочего класса с другими трудящимися и средними слоями населения, а также с демократическими элементами буржуазии. Это означало возникновение той мощной силы, охватывающей все классы и слои населения, которая одна только и была способна ликвидировать основы империализма и милитаризма.
Вспоминая об этом важнейшем периоде в истории Берлина, следует подчеркнуть, что консолидация демократических сил проходила при поддержке советских военных властей в полном соответствии с решениями руководителей государств антигитлеровской коалиции и она отвечала интересам широких слоев немецкого трудового народа. И все это произошло в необычайно короткий срок после поражения фашистской Германии в войне. Не случайно Отто Гротеволь отметил, что приказом № 2 Советской военной администрации был дан мощный импульс политической жизни в советской зоне. «Где можно найти в истории такую оккупационную армию, — писал он, — которая через пять недель после окончания войны дала бы возможность населению оккупированного государства создавать партии, издавать газеты, представила бы свободу собраний и выступлений?»
С этой оценкой трудно не согласиться. Вряд ли можно найти в истории войн такой пример заботы победителя о народе, потерпевшем поражение. Руководствуясь указаниями Центрального Комитета ВКП(б), советские воины и гражданские советники-специалисты помогали немецкому народу, чем только могли, и оказывали необходимую поддержку в переустройстве жизни на мирных демократических [374] началах. И трудно найти в истории пример столь быстрого возрождения из руин столицы поверженного государства.
К 1 июля, то есть ко времени появления в западных секторах Берлина оккупационных войск западных держав, в городе была восстановлена в основном нормальная жизнь и созданы условия для дальнейшего успешного развития экономики.
Огромный город, который казался в начале мая мертвым, не только ожил, но и стал для всей страны примером антифашистско-демократических преобразований. [375]