Заботы типографские
Коллектив редакции газеты «Часовой Севера» был небольшим. Да и в типографии работало не более тридцати человек. Поэтому все мы хорошо знали друг друга, часто встречались и на работе, и в короткие часы досуга.
Но обязанности у каждого были разные. Если работники редакции были обеспокоены прежде всего тем, чтобы доходчиво, поучительно и ярко рассказать на газетных страницах о героизме и боевом опыте воинов, то полиграфисты заботились в первую очередь о своевременном выпуске газеты. Мы стремились обеспечить быстрый и безошибочный набор текстов, оперативную и качественную верстку полос, а затем и добротную, четкую печать.
Чтобы вся печатная продукция поступала в войска регулярно и вовремя, важно было обеспечить бесперебойную работу линотипов, печатных и других полиграфических машин. И какое-то время эти машины не подводили нас. Но с каждым днем они изнашивались от чрезмерной нагрузки, у них ломались отдельные детали, а случалось, что та или иная машина вообще выходила из строя.
Честно говоря, а в мирное-то время с ремонтом типографского оборудования дело у нас обстояло не очень гладко. Ремонтной базы, как таковой, не было. Иногда, правда, удавалось получить запасные части через политуправление Ленинградского военного округа. Но поступали они нерегулярно, с большим опозданием. А случалось, нам присылали совсем не то, что требовалось. С началом же войны закрылись и эти каналы поступления запчастей. Положение еще больше усугубилось. Нужно было немедленно искать из него выход.
Не раз обращались за помощью к местным полиграфистам. И надо сказать, они никогда не оставляли нас в беде. Помню, сломался линотип. Старший политрук Румбин долго раздумывал, как лучше поступить: послать ли гонца в типографию газеты Северного флота «Краснофлотец» или [224] же попытать счастья на месте, в областной типографии газеты «Полярная правда». В конце концов сказал мне:
— Знаешь что, моряки от нас никуда не уйдут. Давай-ка сперва поищем то, что нам нужно, здесь, в Мурманске.
И поручил сходить на разведку в областную типографию. Поручил с прикидкой: я ведь знал немного ее директора Сергея Павловича Каратаева, потомственного полиграфиста, работавшего когда-то на ленинградской фабрике «Светоч», а вот теперь довольно умело управляющего областной типографией.
Попасть к Каратаеву оказалось не так-то просто. Он я сам был очень занят, да и народу к нему шло много. Но все-таки я дождался своей очереди.
Входя в кабинет, чувствовал себя не совсем уверенно. Ведь надо было не просто побеседовать с директором, а непременно получить запасные части. Я заранее продумал, как повести этот разговор. Решил сразу не говорить о целя своего прихода. Сначала послушаю, что он скажет, а потом... Потом видно будет.
Сергей Павлович встал из-за широкого стола, шагнул мне навстречу. Поздоровавшись, я на всякий случай доложил, что являюсь начальником типографии армейской газеты «Часовой Севера».
— Знаю, знаю, — пробасил Каратаев. — Как же, коллега. Свой брат полиграфист!
Разговор сразу же зашел о положении на фронте.
— Ну, как там у вас идут дела, дорогие наши воины? Бьете фашистов, не даете им спуску? Вчера в обкоме партии слышал, что гитлеровцы назвали долину реки Западная Лица долиной смерти. Много их там положили наши бойцы.
Мы поговорили и о последней сводке Совинформбюро, порадовались успехам наших войск в битве под Москвой. Как раз только что был освобожден город Калинин.
Затем Каратаев спросил, не поможем ли мы ему пригласить одного из отличившихся в боях фронтовиков в типографию для беседы с рабочими.
— Это очень и очень важно, — подчеркнул Сергей Павлович, — Хочется воодушевить народ. А то о боях-то мы говорим рабочим, а вот настоящего героя показать не можем. Ведь одно дело — слова, и совсем другое — так сказать, наглядная агитация.
Я с готовностью вызвался помочь, обещал договориться об этом с политотделом армии.
— Ну-у, договориться с поармом я и сам смогу, — сказал Каратаев. — А ты вот конкретного человека мне подскажи. [225] Даже лучше, если подберешь несколько кандидатур. Ведь ваша газета о многих героях пишет, вы их знаете, как говорится, в лицо. Вот и позвони мне потом.
Записывая каратаевский телефон, я подумал, что настало самое время сказать и о цели своего визита. Но Сергей Павлович опередил меня.
— Все это хорошо, — пытливо взглянул он на меня. — Но ведь ты, браток, зашел ко мне не ради того, чтобы обменяться последними новостями. Так?
Пришлось признаться, что да, зашел специально, с огромной просьбой.
— Ну, что тебе нужно? Говори.
— Нужны, Сергей Павлович, клинья для линотипа, — сказал я. — Наши поизносились, линотипистки совсем измаялись.
— Это понятно, — кивнул головой Каратаев. — Без клиньев какая же работа. А еще что?
Я протянул директору заранее составленную бумажку, пояснил:
— Вот тут еще кое-какие детали для машин. Печатная совсем разболталась. Надо починить.
Каратаев взял список, стал его просматривать.
— Так, так, — задумчиво произнес он. И лицо его стало еще более сосредоточенным, поперек лба пролегли глубокие морщинки.
«Не даст, — с тревогой подумал я. — Ничего не даст. Скажет: у самих не хватает. Конечно, теперь эти самые детали что ни на есть дефицитные».
Но Каратаев взял ручку, обмакнул перо в чернильницу в на уголке моего списка наложил резолюцию: «Выдать. Оформить как помощь фронту».
Возвращая мне листочек, сказал:
— Я понимаю, что ты сейчас стоял и дрожал как осиновый лист. Думал, что я тебе откажу. И отказал бы. Потому что этих деталей у нас самих недостает. Но я, браток, понимаю, что такое армейская газета и армейская типография. Вы же бойцам духовную пищу даете. Как же я вам не помогу? Иди оформляй наряды, чтобы все было как следует, по закону.
С того счастливого для нас дня я и другие наши товарищи обращались к директору типографии «Полярная правда» запросто, как к доброму знакомому. Поломался линотип — бежим в областную типографию: помогите. Нужно сварить лопнувшую деталь печатной машины — опять к Каратаеву: выручи. И нам всегда помогали. [226]
Положение изменилось к лету 1942 года. Выше уже говорилось о том, что с июня этого года гитлеровцы начали нещадно бомбить Мурманск. Тяжелые бомбы сносили с лица земли целые здания, а иногда и полностью кварталы. Идешь, бывало, по городу и видишь: вчера тут вроде бы дома стояли, а сегодня — одни дымящиеся развалины.
Несколько вражеских бомб попало и в здание, которое занимала областная типография. Помещение было разрушено. Тогда типографию срочно перевели в подвал надежного кирпичного дома. Но в этом помещении оборудовали лишь наборный и печатный цехи. А вот для цинкографии места не хватило. Тогда-то и решили основное цинкографское оборудование передать нам. Место для него у нас имелось, и мы согласились.
Помнится, ответственный редактор газеты «Часовой Севера» вызвал нас всех, издателей и полиграфистов, к себе.
— Товарищи! — несколько торжественно сказал он. — Политотдел армии поручил нам принять от областной типографии оборудование цинкографии. Сделать это нужно аккуратно и быстро, с полной серьезностью я ответственностью.
Сергеев тут же поручил начальнику издательства старшему политруку Румбину составить и доложить ему план передислокации и размещения цинкографии.
Такой план был оперативно составлен, утвержден, а мы взялись за работу. Наш цинкограф-универсал Михаил Иванович Фомин со своей помощницей Зиной Ивановой подготовили оборудование цинкографии к перевозке. А когда упакованные ящики перевезли, Фомин приступил к монтажу оборудования. Доверить это тонкое дело он никому не решился.
Самым грудным оказался монтаж фоторепродукционного аппарата, которого раньше у нас никогда не было. Румбин очень беспокоился за успешный исход дела. Его волнение передалось и мне. Но Михаил Иванович блестяще справился с поставленной задачей. Вскоре фоторепродукционный аппарат был смонтирован и опробован. Осмотрели его и специалисты из областной типографии. Заверили, что все сделано так, как нужно, аппарат будет работать.
И он действительно отлично проработал всю войну.
А наш цинкограф тем временем приступил к монтажу остального оборудования — копировального станка, качающихся кюветов для травления пластин. [227]
Закончив монтаж цинкографии и пустив ее в ход, мы стали самыми богатыми полиграфистами в Мурманске. Лицо нашей газеты заметно изменилось в лучшую сторону. Теперь в «Часовом Севера» чаще стали появляться портреты героев боев, сюжетные снимки с переднего края.
Конечно, мы изготовляли клише и для редакции областной газеты. Все их заказы выполнялись качественно и в срок. Как говорится, долг платежом красен.
Узнав о наших возможностях, к нам стали обращаться за помощью, как уже говорилось выше, и товарищи из дивизионных газет. Мы старались помочь и им. Отдавали не только старые клише, но и делали новые. Подбирали именно такие иллюстрации, которые относились к данной дивизии.
Возвращаясь к тем грозным годам, мы все, бывшие сотрудники «Часового Севера», с благодарностью вспоминаем работников мурманской электростанции. А ведь им приходилось грудиться в очень сложной обстановке. Охоту за электростанцией фашисты начали еще в июне 1941 года. Непрерывно бомбили ее, засылали диверсантов, чтобы взорвать ГЭС. Но бойцы 82-го погранотряда были начеку, срывали все попытки врага оставить Мурманск без электроэнергии.
А она, энергия станции, требовалась всюду. И в частности, для того, чтобы добывать питьевую воду.
Летом 1942 года налеты на электростанцию участились. Ее труженики буквально не знали покоя. Мурманчане по праву называли их людьми без сна и нервов. Особенно доставалось монтерам. Они дни и ночи проводили на линиях. Ставили поврежденные опоры, соединяли оборванные осколками провода. Естественно, несли при этом и потери. Но... Там, где нужна была электроэнергия, ее получали. Там, где нужен был свет, был свет.
Наша типография тоже получала электроэнергию бесперебойно.
Тесную связь мы поддерживали и с газетой Северного флота «Краснофлотец». Объяснялось это не только территориальной близостью редакций — «Краснофлотец» базировался неподалеку от нас. Главное состояло в том, что без дружеской поддержки в взаимной выручки ни им, ни нам невозможно было качественно решать поставленные задачи.
Мое первое знакомство с начальником издательства и типографии «Краснофлотца» произошло при довольно необычных [228] обстоятельствах. Как-то вечером у меня в кабинете раздался звонок. Снимаю телефонную трубку. Узнаю, что со мной говорит... дежурный по отделению милиции старший лейтенант.
— Слушаю вас, товарищ старший лейтенант, — отвечаю недоуменно. — Чем могу быть полезен?
А сам думаю: «Уж не натворили ли чего наши работники?»
Старший лейтенант тем временем спрашивает, знаю ли я товарища такого-то. И называет фамилию начальника издательства и типографии флотской газеты майора Миткалева. По фамилии-то я его знал, а вот встречаться не приходилось.
— Знаю, — отвечаю на всякий случай. — А в чем дело?
И вот что выяснилось. Начальник издательства газеты «Краснофлотец» направлялся из порта к нам. По пути ему вздумалось осмотреть пробоины в стене одного из мгилых домов, только что подвергшегося бомбардировке. Дежурившие же здесь женщины приняли его за диверсанта, задержали и доставили в милицию. К слову сказать, фашисты действительно предпринимали неоднократные попытки забросить в Мурманск диверсионные группы, переодевая своих лазутчиков то в форму милиционеров, то советских военнослужащих. Так что женщин понять было можно.
— Приезжайте, — сказал тем временем старший лейтенант, — выручайте своего коллегу. А то придется его в кутузку запрятать. До выяснения личности.
Пришлось ехать. Так состоялось мое настоящее знакомство с товарищем по профессии майором И. И, Миткалевым.
Позже мне довольно часто приходилось встречаться с ним, случалось одалживать различные химикаты, нужные для цинкографии...
После того как у нас сгорели во время бомбежки типографские хранилища, стал ощущаться острый недостаток самых различных материалов, в том числе краски. Небольшое количество ее теперь сохранилось лишь в печатном цехе. Но надолго ли хватит его? Вот почему Румбин, каждый день заходя в цех, заглядывал в бадейку и тяжело вздыхал. Где, где раздобыть краску?
Как ни бились, как ни ломали голову, но решить эту проблему не могли. Получить краску со склада политуправления фронта? Но там ее тоже не было. Как быть?
И настал день, когда печатник Павел Артемьев пришел к Румбину и заявил, что краски осталось всего на два номера. Что делать? Решаем собрать печатников, других специалистов [229] и посоветоваться с ними. Не подскажет ли кто выход из создавшегося положения?
Собрали, говорим. Вносится предложение снова сходит:. в типографию «Полярной правды». Но... Полиграфисты из областной типографии нас уже выручали. А сейчас они и сами сидят на голодном пайке.
— А что, если самим приготовить краску? — тихо, словно бы самому себе, сказал Иван Страхов.
— Что, что? — встрепенулся Румбин. Оно и понятно, в таком безнадежном положении любая мысль кажется дельной.
— Я говорю, может, самим попробовать ее приготовить? — уже громче повторил свою мысль печатник.
Иван Васильевич Страхов — потомственный полиграфист. И вот теперь он вспомнил рассказ отца о том, как тот сам приготовлял типографскую краску.
— Может, и нам так-то попробовать? — в третий раз предложил печатник.
Румбин тут же распорядился пригласить капитана Г. Мокина, который по специальности был инженером-бумажником и хорошо знал химию.
После некоторого раздумья Мокин сказал, что теоретически, конечно, краску сделать можно, ее компоненты известны.
— Что для этого нужно? — спросил Румбин.
— Сажа.
— Что? — не сразу понял старший политрук.
— Обыкновенная сажа, — повторил Мокин. — Нужно еще связующее вещество. Им может быть битумный фирнис. А для подцветки можно использовать индулин и машинное масло. Все это тщательно перетереть...
После небольшой дискуссии решили все же попытаться изготовить краску. Но тут сомнение внес Иван Пестряков.
— А как же перетирать? — спросил он. — У нас же нет краскотерки.
И опять вмешался Страхов. Доказал, что смешать все компоненты будущей краски, перетереть их можно и вручную, на литографском камне шпателем — специальной лопаточкой.
Но где достать сажу, связующее вещество и подцветку? Кинулись искать все это в полуразрушенном городе. К счастью, вскоре Румбин достал где-то составные элементы для подцветки — индулин и машинное масло. Вскоре нашли и битумный фирнис. А Тихон Седых раздобыл необходимое количество сажи. [230]
И вот под руководством печатников Ивана Страхова и Павла Артемьева работа закипела. Перемешивали небольшие порции сажи, поливая ее связующим веществом. Потом к этой смеси добавляли необходимое количество подцветки и опять все тщательно перемешивали. Несколько раз перетерли на камне...
И тяжелый труд увенчался успехом! Краска получилась неплохой.
В годы войны мы постоянно ощущали заботу Коммунистической партии о военной печати. А сознание этого повышало и нашу ответственность за порученное дело, мы работали поистине без устали.
До сих пор помню, с каким воодушевлением было воспринято нами решение ЦК ВКП(б) о дальнейшем усилении роли фронтовых армейских и дивизионных газет. Это решение Центральный Комитет принял в мае 1943 года. В нем содержался ряд мер, направленных как на улучшение оформления военных периодических изданий, так и на повышение их роли в политическом, воинском и культурном воспитании бойцов и командиров. Достаточно сказать, что согласно решению ЦК создавалось более 150 новых газет, разовый тираж которых достигал трех миллионов экземпляров. Из них около 50 газет должно было выходить на разных языках народов СССР.
Меры, принятые партией, сразу же сказались на повышении идейного уровня военных газет, они стали более активно разъяснять бойцам и командирам стоящие перед ними задачи, лучше освещать многогранную жизнь армии и флота, распространять боевой опыт, пропагандировать успехи советского народа в тылу.
При обсуждении в редакционном коллективе решения ЦК ВКП(б) нашими товарищами было внесено немало предложений, направленных на улучшение содержания, ускорение набора и печатания газеты. Выявлялись и трудности, намечались пути их устранения.
А они, эти трудности, конечно же были. О некоторых из них я уже рассказывал выше. Это и отсутствие запчастей, и краски, и, наконец, реактивов, от недостатка которых главным образом страдала цинкография.
Помнится, когда цинкограф доложил, что он израсходовал уже последние граммы коллодия, мы все впали во вполне понятное уныние. Действительно, наш фотокорреспондент Черных, подчас рискуя жизнью, делал замечательные [231] снимки, привозил их прямо с переднего края, а мы не могли изготовить на них клише.
Узнав об этом, ответственный секретарь редакции выразил недоумение:
— Как же так! Мы тратим столько сил, чтобы отснять героя боев для газеты, а вы, полиграфисты, такой простой вещи не можете достать.
Что можно было на это возразить? Конечно, секретарь не совсем прав, предъявляя типографии такие резкие обвинения. Но ведь и его можно понять: читателю, несмотря ни на что, нужна содержательная, хорошо оформленная газета, а не какие-то там ссылки на трудности.
Положение казалось безвыходным. И выручил нас все тот же мастер-цинкограф Фомин. Что-то прикинул, подсчитал и сказал:
— Попробую-ка сам изготовить коллодий. Может, что-нибудь и получится...
Выбора у нас не было, поэтому мы дали возможность Фомину попробовать. А что, если действительно выйдет? Как с той же краской...
Около неделя возился наш маг и волшебник Фомин с различными реактивами. Вначале он не мог добиться нужного результата. Видимо, рецепт не был достаточно точным.
Но в конце концов упорство и старание цинкографа привели его к цели. Коллодий был получен, и клише стали выходить с довольно четким изображением. Ну не золотые ли руки у человека?!
Немало изобретательности проявляли в те дни и другие наши полиграфисты. Так, в одно время начали больно уж часто выходить из строя линотипы. Металл то плохо прогревался, то быстро остывал. В чем дело? Оказалось, что слюда, служившая прокладкой в нагревательных секциях строкоотливных машин, почти вся искрошилась. А где достать новые прокладки?
Долго бился над решением этой задачи наш линотипист-инструктор И. Пономарев. И все впустую. Но однажды он зашел к девушкам-корректорам и увидел, что те отглаживают свои платья... электрическим утюгом. Пономарев посидел немного, молча понаблюдал за их работой, а потом попросил:
— Одолжите-ка, девушки, мне ваш утюг. Хочу, понимаете ли, и свой гражданский костюм привести в порядок.
Те над ним посмеялись. Действительно, зачем солдату на фронте гражданский косном? Но утюг все-таки одолжили. И вот... [232]
К сроку Пономарев утюг конечно же не вернул. Сказал, потупя глаза, что тот сломался. Вот, мол, починю, тогда и возвращу.
Но Пономарев оставил без электроутюга не только девушек. Лишились утюгов и мы. А потом... Потом линотипы вдруг перестали выходить из строя. В чем, спросите, связь между их четкой работой и утюгами? Объясню. Оказывается, Пономарев вынимал из электрических утюгов слюдяную прокладку и... ставил ее на линотип.
Девчата вначале конечно же рассердились на инструктора за испорченные утюги, но потом смирились. Тем более что Пономарев вскоре достал сразу несколько утюгов. Правда, не электрических, но все же...
Но это — заботы типографские. Их же было немало и у литературных работников редакции. И особенно волновал вопрос качества приема по радио официальных документов — сводок Совинформбюро, приказов Верховного Главнокомандующего.
Не знаю почему, может быть под влиянием частых северных сияний, но принимать по радио материалы у нас, на Севере, и особенно зимой, было сплошным мучением. Нередко важные документы принималась с большими пропусками по тексту. Выручала дружба с областной и флотской газетами — быстро восстанавливали пропущенные места. Естественно, на обоюдных началах. Ведь нередко нам удавалось без эфирных помех принять как раз те места текста, которые в областной или флотской газете требовали уточнения. И наоборот.
А теперь — вопрос о кадрах. Сразу же скажу, что в течение нескольких довоенных лет и особенно во время войны в издательстве «Часового Севера» велся довольно строгий учет всех имеющихся в войсках специалистов нашего профиля — журналистов, наборщиков, печатников, линотипистов, цинкографов. Осуществлялся он, как правило, через военкоматы. Но помимо того мы и сами поддерживали тесную связь с этими людьми. И в случае крайней необходимости могли отозвать их из частей для работы по специальности.
Нередко по кадровому вопросу к нам обращались и редакторы дивизионок.
А в один из дней 1943 года к нам в типографию зашел среднего роста майор. Он оказался представителем политуправления Северного флота. [233]
— Водынин Федор Павлович, — отрекомендовался он. И тут же буквально взмолился: — Выручайте, товарищи! Мне начальником политуправления флота приказано через четыре дня обеспечить выпуск газеты для морских летчиков. Типографию мы кое-как оборудовали, достали необходимые машины, наборные кассы, шрифт. Но — кадры! В первую очередь нет линотипистов. Помогите!
Мы с Румбиным начали листать свои списки, называть имена и фамилии линотипистов, печатников, говорить, где они в данный момент находятся. Водынин поспешно и радостно записывал в блокнот номера частей. А затем, довольный и этой нашей помощью, все же решился спросить:
— А может, вы заодно поделитесь и заставками, линейками?
Наша типография и сама постоянно испытывала трудности с этими материалами, но для соседей-моряков мы все же сумели кое-что выделить. А иначе как же? Без взаимовыручки не проживешь. Мы ведь и сами недавно мучились с печатной машиной, у которой полностью износилась шестерня главного привода. И что же? Добрались даже до Мурманрыбпрома. И там помогли, выточили буквально вручную сразу несколько шестерен.
Забегая вперед, скажу, что эти шестерни до конца войны верой и правдой служили газете. Вот что значит взаимовыручка!
Кстати сказать, в нашей типографии в ту грозную военную пору печатался не только «Часовой Севера», но и одна из дивизионных газет ПВО. Эта мера исходила из того же — нехватки полиграфических кадров и типографского оборудования.
Да, мы помогали другим редакциям и типографиям и в работе, и в решении кадрового вопроса. Но подчас и сами расставались со своими товарищами.
А сейчас слово междустрочью. Хочется рассказать о военном Мурманске, где, в общем-то, и прошли годы моего армейского становления, где мы, работники редакции и типографии «Часового Севера», встретили войну, были свидетелями того, как этот заполярный город боролся и выстоял.
С первых дней Великой Отечественной войны стал Мурманск прифронтовым городом. Ведь едва только поступило известие о нападении немецко-фашистских захватчиков на нашу Родину, на территории области тут же было введено военное положение, создан комитет обороны, все крупные заводы, предприятия местной промышленности и даже мастерские [234] города перешли на выпуск военной продукции. Эту сложную работу возглавил областной комитет партии.
Выпуск новой продукции, так необходимой фронту, в небывало короткий срок освоили тысячи и тысячи людей. Более того, мурманчанами и жителями области постоянно пополнялись маршевые роты и экипажи боевых кораблей.
В первые же месяцы войны на фронт ушло более 2 тысяч мурманских коммунистов и три четверти состава городской комсомольской организации. А всего за время войны более 3,5 тысячи коммунистов — почти половина областной партийной организации — влилось в ряды армии и флота. Тысячи горожан вступили в народное ополчение. Более 3 тысяч женщин и девушек стали медсестрами и сандружинницами. Трудящиеся города отремонтировали за годы войны 645 боевых кораблей, 544 транспортных, рыболовных и вспомогательных судна, выпустили для фронта 1260 минометов, почти 100 тысяч мин к ним, 190 тысяч ручных гранат.
Как уже говорилось, на Мурманск то и дело налетали фашистские стервятники. И если до весны 1942 года они бомбили в основном порт и железнодорожный узел, то где-то с июня гитлеровцы приступили к планомерному разрушению с воздуха уже непосредственно города. Бывало такое, когда время воздушных тревог доходило до 16–18 часов в сутки.
В раннее утро 18 июля 1942 года на полуторке мы с водителем Колей Ткаченко выехали в Колу. Нужно было получить и привезти в издательство некоторые материалы. Стояла отличная погода, ярко светило солнце, небо чистое, голубое, дул легкий ветерок. Получив материалы, мы часов в одиннадцать-двенадцать возвращались в Мурманск. В это время послышался гул моторов. Водитель остановился, посмотрел на небо. Со стороны Абрам-мыса шла армада фашистских самолетов. Одна группа пикировала на рыбный порт, другая — на судоверфь. Огромное количество стервятников бомбили центр Мурманска, где размещалась наша типография. На город сыплются зажигательные бомбы. Горят жилые дома, горят служебные здания, горит, кажется, все.
Спрашиваю водителя: «Как, проскочим, доедем до типографии?» Отвечает: «Давайте попробуем». И мы пробуем. Автомашина пролетает через мост, едем по центральному проспекту. Дым режет глаза. Кажется, не выжить. Неужели останемся целыми? Подъезжаем к нашему дому, он с двух сторон разрушен до подвала. К счастью, центр дома, где в подвале размерена типография, цел. Влетаю в типографию. Там [235] темно, нет света, не работает телефон, нет воды. Дождавшись некоторого затишья, зажигаем «летучие» фонари, включаем свет от аккумуляторов. Вновь слышим гул моторов. Опять стервятники сбрасывают бомбы на центр. Горит Дом культуры имени С. М. Кирова, горят здание милиции, городской банк. Вновь наступает ад кромешный. Горит военный городок. Мне сообщили, что пожар бушует и на нашем складе, где хранятся запасы газетной бумаги и типографской краски.
А бой с огнем уже ведут мужественные мурманчане, личный состав воинских частей, бойцы местной противовоздушной обороны. Эти гигантские очаги огня к вечеру удалось ликвидировать.
На всю жизнь врезалось мне в память и 23 июля 1942 года. Этот день для меня был самым тяжелым. Уже под вечер враг предпринял новый массированный налет на город. Немецкие бомбы рвались вблизи нашего дома, попадали в бомбоубежище. Они сыпались на жилые дома, школы, госпитали. С неба летели, какие-то ящики. Оказалось, это кассеты с множеством зажигательных бомб. Как свечи горели деревянные дома. Вслед за бомбардировщиками летели истребители, поливая улицы города пулеметными очередями. В городе много убитых и раненых. Горели оставшиеся здания и строения.
Пожар подходил к нашему дому, который уже до этого шесть раз страдал от вражеских бомб.
В условиях беспрерывных бомбежек работники типографии трудились, не страшась никаких опасностей. Но на этот раз дело едва не кончилось катастрофой. А случилось вот что. Невдалеке от капитальной стены нашего дома упала и разорвалась полутонная бомба. В это время как раз печаталась газета. Наши полиграфисты Иван Пестряков и Павел Артемьев, как всегда, работали, не обращая внимания на бомбежку. Но на этот раз взрывная волна оказалась настолько сильной, что две печатные машины сорвало с площадок и отбросило чуть ли не к противоположной стене. Были также разрушены перегородки, завалило выход из цеха, порвало магистральный водопровод. Электричество погасло, подвал стала заливать вода. К счастью, печатники не пострадали.
Но как ликвидировать разрушения? Своими силами с ними справиться невозможно. Принимаю решение срочно вызвать пожарных. И они подоспели вовремя. Воду из подвала откачали, выходы расчистили. Механик Иван Страхов в помогавшие ему печатники быстро привели машины в [236] порядок, передвинули их на прежнее место, исправили поврежденную электропроводку. Вскоре печатание газеты возобновилось. Вышла она, как всегда, в срок.
Несмотря на этот жестокий, прямо-таки варварский налет фашистской авиации, жертв среди мирных жителей Мурманска, в воинских частях, располагавшихся в черте города, было относительно мало. Сказалось то, что в Мурманске уже имелось достаточное количество надежных бомбоубежищ, четко действовали посты противовоздушной и противохимической обороны, пожарные команды, санитарные дружины.
И все же, повторяю, разрушения в городе были огромные.
Уже после войны подсчитано, что на Мурманск было произведено 792 авианалета, сброшено 185 тысяч бомб. По числу их, сброшенных на каждый квадратный метр, Мурманск уступает только Сталинграду. На каждого жителя пришлось по 31 килограмму взрывчатки и по семь зажигательных бомб.
Сотни мурманчан ежедневно совершали подвиги. Так, бригадир пиротехников Василий Салтыков вместе со своими товарищами Паниным, Левченко и Трофимовым за короткий срок обезвредили 300 бомб замедленного действия. А весовщик порта Николай Куликов, заметив, что пламя охватило стоявший на подъездных путях вагон с боеприпасами, смело бросился к нему и полушубком сбил огонь.
Хочется привести и воспоминания, так сказать, сторонних свидетелей героизма жителей Мурманска. Капитан американского транспорта Аксель Пирсон так, например, писал о них: «На нас сбрасывали бомбы утром, днем и вечером, мы переживали по 14 бомбежек в день. Здесь вошло в привычку работать до последнего сигнала тревоги, а многие продолжали работать и во время тревоги. Что это за люди! Мне нравятся русские! Они знают, за что борются».
Не менее показательны и слова тогдашнего американского посла в СССР Гарримана, посетившего как-то Мурманск. Вот что говорилось в его телеграмме:
«Мэру г. Мурманска г-ну Кольцову.
Я уехал обратно преисполненный величайшим восторгом по отношению к гражданам города, которые мужественно переносят вражеские бомбардировки и в то же самое время успешно выполняют свои работы, столь важные для ведения войны».
Да, сломить боевой дух мурманчан врагу не удалось! Несмотря на беспрерывные воздушные налеты, город продолжал [237] жить нормальной жизнью. Как всегда, были открыты магазины, кафе и столовые. Работали электростанция, телефонная связь, водопровод. А по вечерам кинотеатры, Северный клуб моряков, как и в довоенное время, заполнялись публикой. Регулярно выходила областная газета «Полярная правда».
Мурманск поддерживал повседневную связь и с другими городами страны, с родной Москвой.
В июле 1941 года в одной из своих речей Гитлер заявил буквально следующее: «Кольский полуостров с богатыми никелевыми месторождениями должен отойти к Германии». Эта-то цель и подхлестывала фашистских захватчиков, когда они рвались к Мурманску. И в один из периодов им даже показалось, что для осуществления этой цели достаточно небольшого, последнего усилия. Так было в сентябре 1941 года, когда гитлеровцам удалось прорвать нашу оборону на рубеже реки Западная Лица. До Мурманска оставалось всего 49 километров. Но не вышло! Вскоре враг получил такой сокрушительный удар, от которого не скоро опомнился. И организовали его в первую очередь Мурманский обком партии и Военный совет 14-й армии, обратившиеся к населению города и воинам с призывом: «Все — на защиту Мурманска! Все — на защиту родного края!» По призыву обкома партии многие мурманчане встали тогда в ряды защитников города.
Ныне на месте, где это соединение получило свое боевое крещение и во взаимодействии с другими частями нашей армии разгромило врага, открыт памятный знак. Он представляет собой три семиметровых граненых штыка, устремленных в небо. А у их сходящихся оснований на большом валуне — мемориальная доска с надписью: «В сентябре 1941 года на этом рубеже воины Полярной и 14-й стрелковой дивизий остановили фашистских захватчиков».
Чтобы достойно отметить мужество и героизм воинов Севера, трудящихся Мурманска, 5 декабря Указом Президиума Верховного Совета СССР была учреждена медаль «За оборону советского Заполярья». Этой медалью награждено более 300 тысяч человек, в том числе 15 тысяч мурманчан. За послевоенные годы мурманчане, защитники города неоднократно получали высокие награды Родины. Мурманск награжден двумя орденами Отечественной войны 1 степени, орденом Трудового Красного Знамени. Всеобщим ликованием и многотысячным митингом ответили мурманчане, воины гарнизона, ветераны войны и труда на самую высокую награду — присвоение городу 6 мая 1985 года почетного [238] звания «Город-герой» с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
Вручая 1 октября 1987 года городу высокую награду Родины, Генеральный секретарь ЦК КПСС сказал: «Суровым испытанием для жителей города, как и для всех советских людей, явилась Великая Отечественная война. Сорок месяцев длилась оборона советского Заполярья. Планы немецко-фашистского командования овладеть Мурманском провалились. Город не просто устоял. Он парализовал ударные силы врага, стойко и надежно держал государственную границу...
...События тех лет обжигают нас жаркой правдой беззаветного героизма. Здесь, на Кольском плацдарме, в суровых условиях Крайнего Севера, проявилась огромная сила духа советских воинов, тружеников тыла. Глубокое чувство гражданской ответственности за судьбы социалистической Родины придало жителям Мурманска силу перешагнуть порог человеческих возможностей. Патриоты Отчизны никогда не будут забыты».
И мурманчане не забывают героев, грудью заслонивших советское Заполярье от вражеского нашествия в грозные дни войны. Отмечая очередную годовщину победы под Мурманском, они выразили единодушное желание воздвигнуть на самой высокой городской точке монумент в честь защитников Кольского полуострова. Ветераны войны к тому же предложили: «И давайте сделаем так, как братья болгары. Пусть это будет фигура советского солдата, которого мы также назовем Алешей».
С их мнением согласились.
И вот в 1974 году встал на крутой обрывистой скале Кольского залива солдат Алеша. Стоит и смотрит в сторону долины Славы, где покоятся его боевые товарищи, павшие смертью храбрых в боях за свободу и независимость Родины. У памятника захоронен прах Неизвестного солдата и зажжен Вечный огонь. На площадях и проспектах Мурманска возведены другие памятники защитникам города, среди них памятники 6-й героической комсомольской батарее и Герою Советского Союза мурманчанину Анатолию Бредову. Многие улицы и площади носят имена Героев Советского Союза.
В арсенале Мурманских партийной и комсомольской организаций, учреждений культуры, общественности города — широкий диапазон форм и методов работы по воспитанию молодежи на революционных, боевых и трудовых традициях партии и народа. К числу таких форм относятся праздники [239] улиц, носящих имена героев войны Б. Сафонова, И. Сивко, В. Миронова, А, Хлобыстова, генерала А. Журбы и других. Ежегодно в городе проводится Неделя памяти погибших в боях за советское Заполярье.
В октябре 1989 года мурманчане, ветераны войны, воины Мурманского гарнизона торжественно отметили 45-летие полного разгрома немецко-фашистских войск в Заполярье. Торжества вылились во всенародный праздник, стали днем памяти павших за свободу и независимость нашей Родины...
...Обычно наш ответственный редактор старший батальонный комиссар М. И. Сергеев появлялся в типографии в хорошем расположении духа. Заглядывал к линотипистам, останавливался около столов, за которыми версталась газета, разговаривал, шутил. Но однажды — дело было в начале июня 1942 года — он пришел в типографию в неурочный час и чем-то явно озабоченный. Подошел к талеру, стал рядом с ним, задумался.
— Что с вами, Максим Иванович? — поинтересовался у него верстальщик, сразу подметивший необычное состояние Сергеева.
— Да вот, брат, пришла пора расставаться с вами, — негромко ответил тот. И, обращаясь уже к подошедшему Румбину, попросил: — Соберите всех, кто есть сейчас в типографии. Хочу поблагодарить людей за службу, попрощаться...
Оказалось, что Сергеев получил предписание отбыть в распоряжение политического управления фронта. Почему, зачем? Как позднее выяснилось, его направляли в действующие войска, на должность заместителя командира полка по политической части.
Но, повторяю, это выяснилось позднее. А пока... Кто же из нас мог предполагать, что Максим Иванович лично написал уже несколько рапортов, просясь на фронт, непосредственно на передовую? И теперь, добившись желаемого, он все же загрустил, расставаясь с дружным и сплоченный коллективом редакции и типографии. Ведь с нами ему пришлось пережить самые тяжелые, первые, месяцы войны.
Румбин между тем распорядился, и все работники типографии и издательства собрались в нашем подвале. Сергеев вышел на середину и сказал, что пришел попрощаться, что уезжает, что ему очень грустно.
— Не подумайте, что это сказано для красного словца. Действительно, мне грустно расставаться с вами. [240]
Далее редактор от всего сердца поблагодарил за самоотверженный труд линотипистов, наборщиков, печатников, водителей, корректоров. Никто не был забыт. Мы в свою очередь попросили Сергеева сфотографироваться с нами на память. Он охотно согласился.
Как же сложилась дальнейшая судьба нашего редактора?
Вначале он воевал в должности замполита полка. В 1943 году окончил курсы «Выстрел» и перешел на строевую должность. Командовал 10-м гвардейским воздушно-десантным полком. Принимал участие в боях, был тяжело ранен. В марте 1944 года гвардии подполковника Максима Ивановича Сергеева не стало. Он умер от тяжелых ран...
Итак, мы распрощались с М. И. Сергеевым. На его место был назначен майор (затем подполковник) А. П. Докучаев. Номер газеты за 18 июля 1942 года вышел уже за его подписью.
Анатолий Парфальевич оказался строгим, но в то же время и внимательным, душевным человеком, умеющим найти общий язык с коллективом, мобилизовать его на преодоление любых трудностей. С ним, как и с Сергеевым, работалось легко.
К сожалению, вскоре мне пришлось расстаться с этим энергичным и душевным человеком. Дело в том, что в августе 1943 года я неожиданно получил назначение на должность начальника издательства армейской газеты. Но не «Часового Севера», а «Сталинского бойца» — газеты 19-й армии.
19-я армия была сформирована на базе 42-го стрелкового корпуса, в который входили 104-я и 122-я стрелковые дивизии. А я начинал свою армейскую службу в 104-й стрелковой дивизии, и там осталось много знакомых. Уезжал перед войной из Кандалакши, и вот вновь в руках предписание политуправления фронта явиться в Кандалакшу в распоряжение политотдела 19-й армии.
Когда пробил час наступления, 14-я армия пошла на Петсамо и Киркенес, а 19-я из района Кандалакши направилась на Куолоярви, к нашей границе. [241]