Конференция в Думбартон-Оксе

Из Москвы в Вашингтон

Проблемы послевоенного устройства.

Организация Объединенных Наций приближается к пятому десятилетию своего существования. Ее членами являются около 160 государств мира. Она играет важную роль в международной жизни. Но осенью 1944 года, когда проходила конференция в Думбартон-Оксе, намечались лишь контуры будущей международной организации. Ее предшественница — Лига наций — фактически прекратила свое существование уже в первые годы второй мировой войны. Неспособность Лиги наций пресечь агрессию заставила многих политических деятелей еще в разгар жестоких сражений второй мировой войны думать о том, что нужно сделать, чтобы обеспечить прочный мир для грядущих поколений, чтобы никогда больше не мог потенциальный агрессор ввергнуть народы в новую войну.

Уже в первый день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз Советское правительство твердо заявило: враг будет разбит, победа будет за нами! В конце концов так и произошло. Но важно было закрепить эту победу, чтобы тяжелейшие жертвы, которые несли народы в этой войне, были не напрасными, чтобы мир на земле был надежно огражден.

Советское правительство решительно подчеркивало необходимость создания эффективной международной организации по поддержанию мира. Еще 4 декабря 1941 г., когда гитлеровские полчища стояли у ворот Москвы, в совместной Декларации правительств Советского Союза и Польши проблеме послевоенного устройства уделялось серьезное внимание. «После победоносной войны, — говорилось в Декларации, — и соответственного наказания гитлеровских преступников задачей Союзных Государств будет обеспечение прочного и справедливого мира. Это может быть достигнуто только новой организацией международных отношений, основанной на объединении демократических стран в прочный союз. При создании такой организации решающим моментом должно быть уважение к международному праву, поддержанному коллективной вооруженной силой всех Союзных Государств».

Поражения гитлеровцев на советско-германском фронте показали, что их планам не суждено свершиться. Советское правительство продолжало свою линию на создание в послевоенном мире таких условий, которые исключали бы возможность [335] возникновения новой мировой войны. Это нашло свое отражение и в официальном заявлении, которое было сделано на Московском совещании трех министров иностранных дел — В. M. Молотова, Кордэлла Хэлла и Антони Идена, состоявшемся осенью 1943 года.

В принятой на совещании Декларации говорилось, что, признавая необходимость быстрого и организованного перехода от войны к миру и установления и поддержания международного мира и безопасности при наименьшем отвлечении мировых человеческих и экономических ресурсов для вооружений, державы антифашистской коалиции совместно заявляют, что они «признают необходимость учреждения в возможно короткий срок всеобщей Международной организации для поддержания международного мира и безопасности, основанной на принципе суверенного равенства всех миролюбивых государств, членами которой могут быть все такие государства — большие и малые».

Позднее, на Тегеранской конференции руководителей трех держав в ноябре 1943 года, состоялся дальнейший обмен мнениями о послевоенном устройстве и создании международной организации по поддержанию мира и безопасности. В Тегеранской декларации три державы заявили, что прочный мир может быть обеспечен лишь на основе существующего согласия между ними.

Этот вывод указывал реальный курс в международной политике для обеспечения прочного мира — единство действий великих держав. Именно из этого единственно правильного положения исходило Советское правительство при разработке принципов будущей международной организации безопасности.

Перед участниками переговоров в Думбартон-Оксе был еще свежий, но плачевный опыт Лиги наций, которая оказалась неспособной предотвратить вторую мировую войну. Провозглашая своей целью поддержание «вечного мира», Лига наций ничего серьезного не предпринимала для пресечения или подавления грубейших актов агрессии. Вторжение фашистской Италии в Абиссинию, германо-итальянская интервенция в Испании, агрессия японских. милитаристов против Китая, угрожающая миру милитаризация германской экономики, наглые захваты гитлеровцев в Европе — все это проходило безнаказанно. Лига наций оставалась глуха к настойчивым требованиям Советского Союза о создании системы коллективной безопасности. В итоге мир был вновь ввергнут в войну.

Главный порок Лиги наций заключался в том, что она оказалась не в состоянии принимать эффективные и решительные меры против нарушений мира. Да она и не располагала действенным механизмом для пресечения агрессии. К тому же западные державы, игравшие первую скрипку в этой организации, вовсе не были заинтересованы в этом, рассчитывая, что агрессоры нанесут первый удар по социалистическому государству. [336]

Печальный опыт Лиги наций необходимо было учесть при создании новой организации безопасности. Вот почему столь большое внимание в ходе переговоров в Думбартон-Оксе было уделено вопросу о процедуре голосования в Совете Безопасности — одном из руководящих органов будущей мировой организации, которому предстояло принимать действенные меры против нарушителей мира. В этом органе важные решения должны были приниматься лишь при согласии всех держав, на которых лежит главная ответственность за поддержание мира.

Но как раз в этом кардинальном вопросе возникли наибольшие трудности. В принципе все участники переговоров в Думбартон-Оксе были согласны, что при принятии важных решений в Совете Безопасности требуется единогласие его постоянных членов (т. е. Советского Союза, Соединенных Штатов, Великобритании, Китая и Франции), поскольку на них лежит главная ответственность за поддержание мира. Однако англо-американские представители предложили сделать изъятие из этого общего правила, если вопрос касается спора, затрагивающего постоянного члена Совета. В таком случае представитель данной, державы не должен был участвовать в голосовании. Нетрудно увидеть, что принятие такого предложения подорвало бы столь необходимое единство действий великих держав. Их сотрудничеству был бы нанесен серьезный ущерб, если бы какой-то из постоянных членов Совета лишился права участвовать в голосовании и Совет Безопасности принял бы решение без него, а тем более против него. Во всяком случае Советский Союз не мог пойти на то, чтобы допустить такую ситуацию, когда западные державы путем механического большинства получили бы возможность диктовать свою волю социалистическому государству.

Кому, зачем и почему понадобилось выдвигать подобное сомнительное предложение, способное подорвать самою основу успешной деятельности Совета Безопасности? Не скрывалось ли за этим стремление ослабить международную организацию по поддержанию мира к выгоде одной определенной державы или группировки держав, рассчитывавших противопоставить себя Советскому Союзу? Некоторые выводы читатель сможет сделать, ознакомившись с последующим изложением дискуссий, которые велись в Думбартон-Оксе осенью 194.4 года. Речь пойдет также и о той работе, которую пришлось проделать на этой конференции советской делегации, выступавшей в пользу международной организации безопасности, которая не повторяла бы роковых ошибок Лиги наций и могла бы действовать быстро и эффективно в защиту мира.

В советскую делегацию, назначенную для участия в переговорах в Думбартон-Оксе, вошли: А. А. Громыко (посол СССР в США, глава делегации), А. А.Соболев, С. К. Царапкин, контр-адмирал К. К. Родионов, генерал-майор Н. В. Славин, [337] проф. С. А. Голунский, проф. С. Б. Крылов, Г. Г. Долбин, М. М. Юнин (секретарь делегации), В. М. Бережков (секретарь-переводчик).

Вылетели мы из Москвы 12 августа 1944 г., а прибыли в Вашингтон лишь накануне открытия конференции, назначенной на 21 августа. Из-за интенсивности военных действий в Атлантике и на Тихом океане был выбран маршрут через Сибирь, Чукотку, Аляску и Канаду.

Через Сибирь

На четвертый день нашего полета, когда мы уже пересекли Урал и летели над Сибирью, из пилотского отсека в салон стремительно вошел командир корабля и взволнованно сказал:

— Союзники высадились на юге Франции! Только что сообщили по радио...

Сразу со всех слетела дремота. А сидевший рядом со мной Сергей Борисович Крылов, расплывшись в улыбке, принялся выкрикивать:

— Ура союзникам! Молодцы, бейте гитлеровцев!..

Высадка на юге Франции, осуществленная почти через два с половиной месяца после того, как 6 июня был наконец открыт второй фронт в Нормандии, явилась важным событием. Она прибавляла еще одну успешную операцию в растущем списке победоносных действий союзников как на Восточном, так и на Западном фронтах. Удары эти, наносимые гитлеровской Германии со всех сторон, звучали в те дни, как прекрасная музыка, возвещавшая приближение долгожданной победы.

Когда все немного успокоились, оба профессора — Крылов и Голунский принялись рассуждать о том, была ли операция на юге Франции запланирована заранее или же это своего рода импровизация англичан и американцев, предпринятая для поддержки наступления, развернувшегося в Нормандии.

— Решение о высадке на юге Франции, — вмешался в разговор Андрей Андреевич Громыко, — было принято в конце прошлого года на Тегеранской конференции, когда обсуждался вопрос об операции «Оверлорд». Ставилась задача лишить немцев возможности подбрасывать подкрепления в Нормандию. Мы тогда, в свою очередь, обязались предпринять летом, вслед за форсированием англичанами и американцами Ла-Манша, наступление на нашем фронте, что и было сделано. Союзники, как видите, тоже выполнили свое обязательство. Нам остается их поздравить...

Все согласились с этим и решили при первой же посадке надлежащим образом отметить данное событие.

К тому времени мы уже проделали значительную часть пути и вскоре должны были приземлиться в Марково.

Наше путешествие через Сибирь заслуживает того, чтобы рассказать о нем подробнее. В то время самолеты летали на сравнительно небольшой высоте — около двух тысяч метров, и земля хорошо просматривалась. Трасса сначала пролегала над старинным «сибирским трактом», по которому некогда шел гужевой и санный путь, а потом протянулась над Транссибирской железнодорожной магистралью. Первую посадку мы совершили в Куйбышеве.

Следующие посадки были в Челябинске, Омске, Новосибирске, после чего трасса поворачивала на север, в сторону Красноярска, где мы провели ночь. До того мы останавливались в городах, имевших свои давние традиции, жили в отличных по тому времени гостиницах. Весь район «сибирского тракта» был вполне освоен. С самолета мы видели огромные квадраты возделанных полей, широко раскинувшиеся поселки, гигантские промышленные предприятия, многие из которых эвакуировались сюда в первые месяцы войны с территорий, временно оккупированных гитлеровцами, — все это производило внушительное впечатление. Здесь днем и ночью ковалось оружие для победы над врагом, отсюда шла немалая часть сельскохозяйственной продукции, обеспечивавшей питанием фронты Великой Отечественной войны. Здесь же формировались и новые армии, которые должны были пополнять советские вооруженные силы. В этих краях обучались военные летчики, танкисты, артиллеристы, отсюда они, вместе с произведенным здесь же оружием, отправлялись на Запад. То был глубокий тыл Советской страны, но, как и весь советский народ, люди здесь жили интересами фронта, трудились во имя победы.

Свою новую роль Сибирь выполняла с честью. В те трудные годы там была заложена основа великих преобразований, которые произошли и происходят в этом богатейшем крае в наши дни.

В Красноярске нас разместили за городом, в тайге, где на высоком берегу Енисея стоял просторный бревенчатый дом. С его террасы открывался замечательный вид на зеленые дали противоположного берега. Комендант этой загородной гостиницы рассказал, что незадолго до нас тут останавливался вице-президент Соединенных Штатов Генри Уоллес.

Такие же уютные гостиницы нас ждали в Якутске, в Марково и даже в далеком Уэлькале, на берегу залива Креета.

В Марково нас встретили представители местных властей и, поскольку мы прибыли туда в середине дня, нас прежде всего пригласили на обед. За столом, кроме нас, было несколько представителей местного начальства. Что подавалось на обед, уже позабыл. Хорошо запомнил только огромное круглое блюдо с красной кетовой икрой, такой, какой я до того не видывал. Свежие икринки, сверкающие, как хорошо отполированные рубины, [339] были величиной чуть ли не с виноградину, а уж вкус-то у них был божественный.

Тут мы и отметили подобающим образом успешную высадку союзников на юге Франции...

Туман в Уэлькале

Из Маркове наш путь лежал на самый край советской земли, к заливу Креста, где на неприветливом плоском, как стол, берегу, покрытом скудным лишайником, приютился поселок чукчей Уэлькаль. В то время ранее малоизвестный Уэлькаль приобрел важное значение: через него проходила трасса, по которой из Соединенных Штатов своим ходом перегонялись в Советский Союз истребители «аэрокобра», поступавшие к нам по ленд-лизу. В. поселке постоянно находилась группа советских летчиков, которые на транспортном самолете перелетали отсюда на Аляску, в Ном, где принимали очередную партию «аэрокобр». К крыльям этих истребителей со сравнительно небольшим радиусом действия подвешивались дополнительные баки с горючим, и они, стартовав в Номе, перелетали через Берингов пролив в Уэлькаль, а отсюда летели дальше на запад, на фронт.

Наш самолет сел в тундре. Был уже поздний вечер, но в это время года в здешних краях темнота не наступает, и солнце висело над горизонтом. Тут была наша последняя остановка на советской земле, дальше предстоял путь над Аляской, Канадой и Соединенными Штатами, поэтому надо было тщательно проверить машину. Вылет в Ном назначили на следующий день. Нас отвели в домик, стоявший на самом краю поселка, почти сплошь состоявшего из яранг. Поужинав, мы сразу же улеглись спать.

Проснувшись, я никак не мог сообразить, что происходит за окном. Наш домик как бы плавал в густом молоке. Присмотревшись, я понял, что на Уэлькаль спустился нередкий здесь непроницаемый туман. После завтрака решил все же выйти из дому. Хозяйка, убиравшая со стола, посоветовала быть поосторожнее.

— В таком тумане и заблудиться нетрудно, — сказала она. — Держитесь все время за веревку, пока не дойдете до следующего здания...

Только теперь мне стало понятно назначение веревок, которыми были соединены между собой многие здания и яранги. Я их мельком увидел, когда мы шли вечером в гостиницу. В условиях густых туманов, а зимой в слепящую пургу, когда тропинки мгновенно заметает веревка, протянутая между зданиями, позволяет уверенно идти в нужном направлении, не сбиваясь с дороги. Держась за веревку, вы придете по назначению в [340] любую непогоду, в черную полярную ночь, не страшась метели и ураганного ветра, который, разогнавшись по бескрайней тундре, сбивает человека с ног...

Я вышел на крыльцо, нащупал веревку. Она была мокрая от повисших на ней капелек тумана. Стараясь не терять из виду спасительный шнур, осторожно двинулся вперед. Через несколько десятков шагов из тумана выплыл темный куб здания. Где-то поблизости тарахтел движок. Поднявшись на несколько ступенек, я толкнул дверь и вошел в просторную комнату, ярко освещенную электричеством. Дежурный сказал, что туман, видимо, продержится пару дней.

— Ваш вылет задерживается до улучшения погоды, — добавил он. И помолчав, продолжал: — Летчики, которые вчера вылетели за «аэрокобрами», остаются в Номе и будут ждать летной погоды там...

Прослушав последние известия, в которых вслед за сводкой с наших фронтов сообщалось о боях в Северной Франции, я вернулся в наш домик. Коротали время за шахматами. Вечером Громыко, Соболев и некоторые другие члены делегации, устроившись в гостиной, просматривали документацию, связанную с предстоящими переговорами.

На следующий день туман стал немного слабее. Уже можно было видеть метров на двадцать вперед, но облачность оставалась низкой, и лететь было невозможно. После завтрака мы с Долбиным отправились погулять. К нашей гостинице примыкали строения чуть побольше того, в котором мы жили. Дальше полукругом стояли яранги разных размеров. Мы пошли между ними по дороге и вскоре оказались в поселке чукчей.

Здесь все концентрировалось вокруг деревянного здания школы, стоявшего на высоком кирпичном фундаменте. Было время каникул, и школа казалось пустой, но мы все же решили зайти. Не успели подняться на крыльцо, как дверь распахнулась и перед нами предстал плотный, круглолицый, молодой мужчина со щелочками-глазами и коротко подстриженными, стоявшими торчком черными волосами. Вероятно, он увидел нас в окно и вышел навстречу. Приветливо улыбаясь, пригласил нас внутрь и представился как директор школы. Он отлично говорил по-русски, лишь с едва заметным акцентом. Директор пояснил, что тут занимаются не только дети местных жителей, но и те, кто живет поодаль. Зимой приезжают на оленях или собачьих упряжках.

— Все школьники, — сказал директор, — очень прилежны, у них поразительная жажда к знаниям. Я сам учился в этой же школе. Потом поехал в Ленинград, поступил в Институт народов Севера, на филологический факультет. Но, проучившись три года, простудился и тяжело заболел. Врачи нашли туберкулез, делали все, чтобы вылечить, но ничего не помогало. Я стал, совсем худой, как скелет, мне сказали — безнадежен... [341] Просто не верилось, что скелет снова превратился в такого кругленького, лоснящегося от избытка здоровья, жизнерадостного человека.

— Что же было дальше? — спросил я.

— Решил умереть на родине и приехал домой. А тут то ли климат, то ли моржовый жир... Быстро встал на ноги. Так и; остался здесь учителем, а потом стал директором...

Наш новый знакомый рассказал, что за годы Советской власти его родной край преобразился. В Анадыре — столице Чукотского национального округа, образованного в 1930 году, теперь существуют педагогическое, медицинское и музыкальное училища, там издаются газеты на чукотском и русском языках. Во всех районах округа имеются школы. Преподавание в первых трех классах ведется на чукотском языке, а в старших — на русском. Это дает возможность после окончания школы учиться в высших учебных заведениях в любом городе Советского Союза. Теперь население Чукотки занимается не только оленеводством, охотой и рыбной ловлей. В районе Анадыря возникли промышленные предприятия — рудники по добыче олова и каменного угля и заводы по переработке рыбных продуктов, шкур и жира морского зверя.

— У нас растут национальные кадры, — продолжал свой рассказ директор, — которых вы встретите повсюду в нашем округе...

Выйдя из школы, мы с директором отправились осматривать поселок. Яранги стояли на расстоянии метров десяти друг от друга. Вокруг возились мохнатые собаки. Тут же были растянуты для просушки и прибиты колышками к земле тюленьи шкуры. Такие же шкуры прикрывали вырытые в вечной мерзлоте круглые ямы, в которых хранится солонина из моржового мяса. Директор приподнял одну из шкур, и, заглянув внутрь, я увидел, что яма, подобная той, в каких у нас в деревнях зимой держат картошку, заполнена солониной более чем наполовину. Вид у этого блюда, как мне показалось, был не очень привлекателен. Но, видимо, моржовое мясо действительно полезно, если оно спасло нашего собеседника от туберкулеза.

Остановившись у одной из яранг, директор приподнял полог, что-то крикнул внутрь и пригласил нас войти. Нагнувшись, я переступил через порожек и оказался в просторном и гораздо более высоком, чем можно было себе представить по его наружному виду; помещении. Пол был весь устлан тюленьими шкурами, на которых резвилось трое совершенно голых ребятишек. Это, видимо, были погодки, очень кругленькие, веселые, с лоснящимися от моржового сала волосами. В глубине, где часть яранги была отгорожена шкурами, у очага стряпала женщина, одетая в длинную рубаху с короткими рукавами. Волосы у нее были закручены на затылке в тугой узел. Она приветливо улыбнулась и что-то сказала директору. Тот [342] перевел:

— Она говорит, что муж уехал на рыбную ловлю...

Внутри яранга, видимо, выглядела так, как и сотни лет назад. Но были тут и приметы новой жизни: швейная машина, патефон. В ящике лежал набор различных инструментов. Видно было, что семья хорошо питается, все детишки здоровы и жизнерадостны. Директор пояснил, что старшая девочка этой осенью пойдет в первый класс. Мы заглянули еще в несколько яранг и повсюду видели примерно ту же картину.

Погода улучшилась только на следующее утро. Пока мы ждали на аэродроме вылета, приземлилось несколько «аэрокобр». Наконец и нам была объявлена посадка. Вскоре наш самолет, пропрыгав по решетчатой металлической дорожке, поднялся в воздух и, пролетев над последним кусочком советской земли, взял курс на Ном.

Медвежья отбивная

В Номе мы сели на бетонную посадочную полосу. Уже из иллюминатора было видно, что здесь сооружается крупная авиационная база. Вокруг высились солидные сооружения, строительные работы шли полным ходом. Рядом с действующей посадочной полосой укладывали еще одну. Экскаваторы, бульдозеры и другие дорожные машины с грохотом, скрежетом и лязгом врезались в мерзлую землю, а поодаль уже настилали стальную арматуру и огромные самосвалы, сбрасывали бетонный раствор.

Нас провели в длинное приземистое здание офицерского клуба. У стойки бара каждый мог заказать себе напиток по вкусу. В гостиной пол сверкал лаком, стояли низкие кожаные кресла и полированные столики с разбросанными на них яркими иллюстрированными журналами. На бревенчатых, покрытых лаком стенах висели эстампы, над столиками низко спускались эффектные светильники.

Когда церемония с напитками закончилась, нас пригласили в расположенную рядом столовую. Большой стол был накрыт белой скатертью. Все выглядело так, будто мы не на отдаленной авиационной базе воюющей страны, а где-то в обжитом спокойном городе. Разве что большое, число окружавших нас американских военных напоминало о том, где мы находимся. Первым застольным тостом нас приветствовал командир базы, американский полковник с одутловатым лицом. Поздравив с прибытием на американскую землю, он сказал несколько слов о своей базе, о планах ее развития, всячески подчеркивая, что Соединенным Штатам еще предстоит тяжелая и длительная война с Японией. Поэтому, говорил он, база в Номе еще далеко не отвечает тем. задачам, которые перед ней стоят. Потом полковник объявил, что нам придется пробыть тут сутки, так [343] как из-за задержки в Уэлькале намеченный ранее график дальнейшего продвижения делегации нарушился и теперь снова придется уточнить маршрут, особенно это касается трассы полета через Аляску и Канаду.

— Но я надеюсь, что вам будет приятно провести у нас этот день, — заключил полковник, улыбаясь, и поднял бокал...

Два сержанта разносили еду. Сперва принесли салат: свежую капусту, помидоры, огурцы и большие стебли сельдерея. Затем подали отбивную с жареной картошкой. Отбивная была так велика, что свешивалась с тарелки. Я спросил сидевшего рядом американского майора, что это за мясо.

— Медвежатина, — ответил он. — Мы часто ходим на охоту, а когда случается убить медведя, мясо сдаем в столовую...

Признаться, меня поразила тогда эта огромная отбивная. В скудные военные годы мы привыкли к миниатюрным порциям. А тут вдруг такое расточительство: гигантские отбивные, целые горы овощей, хлеба. Сахар в высокой стеклянной банке подан на стол так же, как соль, перец и уксус...

В Европе, да и почти во всем мире, миллионы людей находились тогда на скудном пайке, а то и на грани голода. Советские люди также ограничивали себя во всем, чтобы обеспечить армию питанием, теплой одеждой и вообще всем необходимым. Совсем иначе обстояло дело в Соединенных Штатах. По сути, американцам в тылу вообще не пришлось нести и малой части тех тягот, какие выпали на долю почти всех других народов, участвовавших во второй мировой войне. Правда, страны антигитлеровской коалиции получали от Соединенных Штатов по ленд-лизу некоторое количество продуктов питания. У нас, пожалуй, и сейчас многие еще помнят яркие баночки с американским колбасным фаршем, который кто-то окрестил «улыбкой Рузвельта»...

Мы разговорились с сидевшим рядом американским майором. Я рассказывал ему о нашей поездке через Сибирь, о своей экскурсии по поселку чукчей в Уэлькале. Спросил, как живут здесь американские эскимосы.

— А, наши индейцы!.. — протянул майор. — Говорят, что их селение где-то тут поблизости, среди болот, но я ни разу туда не ходил. Те, кто бывал там, рассказывают, что у них грязь, нищета, болезни. Иногда, они приходят к нам — обменивают шкурки на виски. Это неплохой бизнес...

Майор весело рассмеялся, и я как-то вдруг очень явственно представил себе некогда гордых и сильных исконных обитателей Аляски, теперь загнанных в болота где-то здесь, совсем близко от сверкающего офицерского клуба. Они живут в ужасных условиях, их дети гибнут от болезней, и все, что им может предложить обосновавшаяся рядом американская цивилизация, — это бутылка виски в обмен на драгоценную шкурку полярного зверька. И я снова вспомнил школу в Уэлькале, ее директора [344] и ребятишек, весело игравших в теплой яранге на тюленьей шкуре...

После обеда нас отвезли на новеньких джипах в гостиницу. Ее трехэтажное здание стояло в самом центре военного поселка. Каждый из нас получил отдельный номер со всеми удобствами. Было приятно полежать в горячей ванне после долгого пути.

Вечером решили пойти развлечься: в гарнизонном театре показывали фильм «Сестра его дворецкого» с Диной Дурбин, только что вышедший на экраны. Но едва мы собрались в кино, как на поселок обрушился ливень. Я спросил у портье, нельзя ли достать машину.

— В этом нет нужды, кинотеатр совсем близко, — ответил портье.

— Но ведь мы промокнем под таким дождем, — возразил я.

— А вы спуститесь вниз, в подвал, — пояснил портье. — Вот возьмите план подземных переходов. Там установлены указатели, и вы легко найдете кинотеатр. В непогоду мы всегда пользуемся подземными переходами. Они соединяют все основные здания поселка...

Портье протянул карточку-схему, и мы, поблагодарив его, спустились вниз. Из ярко освещенного подземного зала в разных направлениях вели широкие туннели. Под потолком тянулись трубы различной толщины: водопровод, перегретый пар для отопительных систем, канализация. Здесь же были проложены электропровода и телефонные кабели. У входа в каждый туннель висел указатель с надписями: «штаб», «госпиталь», «столовая», «офицерский клуб», «аэродром», «кинотеатр»... Мы пошли в нужном направлении. Из боковых проходов в туннель вливались группы солдат и офицеров — они тоже шли в кинотеатр. У большой афиши с улыбающейся Диной Дурбин стрелка показывала вверх. Мы поднялись по лестнице и оказались в вестибюле кинотеатра.

По масштабам строительства, которое шло на этой авиационной базе, можно было сделать вывод, что американское командование придает ей большое значение. То, что тут не поскупились на такое дорогостоящее и трудоемкое дело, как целая система подземных переходов, — а это в здешних климатических условиях, разумеется, представляет особое удобство, — показывало, что руководство ВВС Соединенных Штатов собирается обосноваться в Номе всерьез и надолго. За обедом командир базы — видимо, не без умысла — всячески подчеркивал роль этого опорного пункта для войны с Японией. Но ведь уже тогда было ясно, что Япония в конечном счете проиграет войну, что победа над ней — дело не столь уж отдаленного будущего. Зачем же тут вкладывали такие огромные средства, почему так разворачивалось строительство? Очевидно, военное ведомство Соединенных Штатов имело в виду не только войну [345] с Японией, но и какие-то другие, далеко идущие цели глобальной стратегии, связанной с уже начавшей вырисовываться идеей «Pax Americana» — господства США над послевоенным миром.

Форт «Белая лошадь»

После кратковременной остановки в Фербенксе — главном городе Аляски, мы полетели дальше над Канадой. Места здесь похожи на Сибирь. Под крылом тянулась бескрайняя тайга. Поросшие лесом горы вздымались подобно океанским валам, кое-где словно зеркальца мелькали озера. Во второй половине дня совершили посадку на арендованной правительством Соединенных Штатов у Канады авиационной базе, носившей романтическое название «Белая лошадь». Здесь когда-то находился старинный форт, обнесенный высоким частоколом, один из тех опорных пунктов белых поселенцев, которые так красочно описал Фенимор Купер. Форт «Белая лошадь» неоднократно подвергался атакам индейцев, здесь происходили ожесточенные стычки, но потом форт потерял свое значение и, возможно, в конце концов был бы и вовсе поглощен тайгой, если бы с началом войны этот пункт не облюбовали американцы для сооружения военно-воздушной базы.

Тут также шли большие строительные работы, хотя они еще и не продвинулись так далеко, как в Номе. Вокруг взлетно-посадочной дорожки корчевали пни, повсюду работали землеройные снаряды, бульдозеры, самосвалы. Поселок был еще временный: длинные полукруглые бараки из рифленого железа стояли рядами и соединялись переходами, крытыми брезентом. Вход в бараки закрывала помимо двери деревянная рама с густой металлической сеткой, предохранявшей от бесчисленных москитов. В бараке, несмотря на теплый день, отопление действовало на полную мощность. Батареи находились под потолком, и потому голове было особенно жарко. Солдаты и офицеры, расхаживавшие по бараку, были совершенно нагие, что нас несколько озадачило. Но все встало на свое место, когда наши хозяева объяснили, что хотели прежде всего предложить нам горячий душ. После душа нас провели по брезентовому переходу, наподобие тех, что соединяют железнодорожные вагоны, в другой барак, где была оборудована столовая...

Совершив по пути еще несколько посадок, мы поздно ночью приземлились в Эдмонтоне. С аэродрома отправились в гостиницу, расположенную в самом центре города, очень напоминающего своей старинной архитектурой Англию. Но осмотреть город нам не удалось — рано утром пришлось отправляться дальше. Днем снова пересекли границу Соединенных Штатов [346] и к вечеру приземлились в Миннеаполисе; для меня это было первое знакомство с крупным американским городом.

Когда мы ехали с аэродрома, было еще светло. Я с интересом разглядывал аккуратные беленькие особнячки пригорода с неизменными террасами. В некоторых окнах виднелись небольшие флажки со звездочками: кто-то из членов семьи погиб на фронте. То была, пожалуй, одна из немногих внешних примет участия Америки в войне. В остальном же война как бы вовсе не сказалась на облике города. Затемнения тут не было и в помине, улицы ярко освещались, бешено сверкала и мигала реклама; витрины магазинов были завалены товарами.

Встреча в Вашингтоне

Нам оставалось преодолеть последний отрезок пути. Погода стояла отличная, ветра почти не было, и самолет плавно скользил в голубом безоблачном небе. Внизу раскинулась американская земля с полноводными реками и озерами, зелеными дубравами, золотыми пшеничными полями. Бросались в глаза квадраты, на которые были как бы расчерчены поля. Словно бы под нами лежала гигантская шахматная доска. То были проселочные дороги, пересекающие вдоль и поперек все пахотные земли Соединенных Штатов. Американских фермеров уже давно заботила проблема быстрого вывоза урожая, с полей, причем в любую погоду. Выход нашли такой: провели дорогу с каждой стороны обрабатываемого участка. Таким образом к полю удобно подъехать отовсюду. Это облегчает подвозку семян, удобрений, механизмов для культивации и, наконец, вывоз урожая. Дороги эти, хотя и чисто местного значения, обычно заасфальтированы или имеют щебеночное покрытие — бездорожья весной и осенью не бывает. По этим дорогам легко также выехать на шоссейные магистрали и автострады. Разумеется, в свое время надо было вложить немало средств и труда, чтобы охватить такими дорогами почти по всей стране квадраты полей, но теперь это значительно облегчает работу фермера.

Квадраты кончились, потянулись перелески, и наш самолет, сделав крутой поворот и немного снизившись, направился вдоль реки. Спокойная гладь поблескивала на солнце между холмистыми изумрудными берегами. Можно было легко различить идущую параллельно реке автостраду и мчавшиеся по ней разноцветные коробочки автомобилей. Потом на горизонте появился купол Капитолия. Мы подлетали к Вашингтону — цели нашего путешествия, которое заняло в общей сложности девять дней.

Самолет подрулил к зданию аэровокзала, двигатели затихли, второй пилот, быстро пробежав между рядами кресел, открыл дверцу. В кабину хлынули лучи яркого солнца и поток горячего влажного воздуха. Первым спустился по трапу А. А. Громыко, [347] за ним последовали все мы. Аэровокзал украшали американские, советские и британские флаги, оркестр играл бравурный марш. Поодаль застыл почетный караул, а дальше на краю поля рядами стояли самолеты с американскими опознавательными знаками.

Делегацию нашу встречали заместитель государственного секретаря США Эдвард Стеттиниус, постоянный заместитель министра иностранных дел Англии, глава британской делегации на предстоящих переговорах Александр Кадоган, члены английской делегации, представители госдепартамента и сотрудники советского посольства в Вашингтоне со своими семьями. Кадогана я узнал сразу, так как встречался с ним еще в Москве: он несколько раз приезжал в свите главы Форин оффис Антони Идена. Одет Кадоган был в легкий светлый просторный костюм и его всегда усталое лицо с мешками под глазами и коротко подстриженными усиками казалось в этой вашингтонской духоте совсем изможденным. Стеттиниуса я видел впервые. Он явно чувствовал себя здесь, как рыба в воде. На нем был темно-серый двубортный костюм с белоснежным платочком в нагрудном кармане, белая рубашка с жестким воротничком и в косую полоску галстук. Энергичное, загорелое, еще совсем молодое лицо с густыми черными бровями контрастировало с седой шевелюрой и ровными рядами белых зубов.

После взаимных приветствий Громыко и Стеттиниус обошли строй почетного караула и, вернувшись, остановились напротив входа в аэровокзал. К ним присоединился Кадоган. Наша делегация и все встречавшие выстроились за ними в ряд. Раздались звуки Государственного гимна Советского Союза, затем гимна Соединенных Штатов. Оркестр снова заиграл марш, и перед нами бодро продефилировал почетный караул. Впереди шли три знаменосца: они несли государственные флаги Соединенных Штатов, Советского Союза и Великобритании. Эта торжественная церемония как бы символизировала решимость народов антигитлеровской коалиции совместно одержать победу в войне и общими усилиями обеспечить мир. Ради этого, собственно, тут собрались представители трех великих держав.

На площади перед аэровокзалом стояли большие черные лимузины и эскорт полицейских-мотоциклистов. Как только мы разместились в машинах, вся процессия тронулась в путь. Мчавшиеся впереди мотоциклисты включили полицейские сирены, вдруг напомнившие мне уже давно не раздававшийся в Москве сигнал воздушной тревоги. Вначале ехали по автостраде, затем по улицам города, не обращая внимания на красные сигналы светофора. Всех нас, кроме Громыко, который отправился к себе на квартиру, расположенную в особняке посольства, поселили в отеле «Статлер», считавшемся тогда в Вашингтоне самым роскошным.

Во второй половине дня Громыко пригласил членов советской [348] делегации на обед. Было там по-домашнему непринужденно. Много шутили по поводу различных эпизодов нашего длинного путешествия. Андрей Андреевич знакомил нас с особенностями вашингтонской жизни, давал меткие характеристики тамошним политическим деятелям, наставлял практическими советами.

Мы допоздна засиделись у посла. Многодневный перелет давал себя знать, и я уже подумывал о том, как приятно будет отдохнуть в удобной статлеровской постели. Но не тут-то было. Громыко, который как бы вовсе и не чувствовал усталости, предупредил, что через сорок минут ждет нас в своем рабочем кабинете в посольстве.

В назначенный час все собрались в просторном кабинете посла. Высокие окна, выходившие в небольшой палисадник, отделяющий особняк от проезжей части улиц, были прикрыты плотными занавесями. Мы уселись в глубоких кожаных креслах. Помимо членов нашей делегации были тут и руководящие работники посольства. Сначала происходил обмен мнениями по поводу предстоящей конференции. Громыко предупредил, что работа будет нелегкой, так как по многим проблемам позиции участников переговоров значительно расходятся. Затем посол кратко изложил советскую точку зрения на характер будущей всемирной организации безопасности.

Громыко предложил всем еще раз внимательно ознакомиться с советским меморандумом, подготовленным к конференции, а также с проектами американской и английской делегаций. Этими документами все три страны — участницы конференции обменялись заранее.

Обращаясь к генералу Славину и адмиралу Родионову, посол сказал, что в соответствии с нашей общей позицией им как военным экспертам надо продумать конкретную аргументацию, поскольку, судя по составу американской и английской делегаций, включающих значительное число высших чинов всех трех родов войск, военные аспекты, несомненно, подвергнутся детальному обсуждению. Повернувшись в мою сторону, Громыко напомнил, что надо будет тщательно фиксировать существо дискуссии и следить за тем, чтобы наша, позиция была правильно отражена в протоколах конференции.

Затем посол сделал краткий обзор внутриполитического положения Соединенных Штатов. Тут, подчеркнул он, решающее влияние оказывает сейчас предвыборная кампания, размах которой становится все шире. Выборы президента должны были состояться в ноябре, и естественно, что и сам Рузвельт, по существу, весь правительственный аппарат уделяли им большое внимание. У Рузвельта, сказал Громыко, положение сложное. Крайняя реакция ведет на него атаку. Хотя многое делается завуалированно, несомненно, что. главный удар наносится по рузвельтовскому курсу, направленному на сотрудничество с Советским [349] Союзом как в войне, так и в послевоенный период. На этой негативной платформе объединились разные группировки. В целом они представляют значительную силу. В этой связи особенно неблагоприятно сложилась обстановка для вице-президента Уоллеса, прогрессивные взгляды которого давно являются бельмом на глазу здешней реакции. Поэтому Рузвельт в попытке нейтрализовать противников, видимо, решил пожертвовать Уоллесом и взять себе напарником такого человека, который устроил бы крайне правые группировки. Среди возможных кандидатов, в частности, называют сенатора Трумэна. Такой выбор кандидатуры вице-президента серьезно осложнит обстановку, поскольку враждебное отношение Трумэна к. Советской стране не составляет секрета. Сейчас идет закулисная борьба, чем она закончится, пока трудно сказать, но все это, несомненно, скажется и на работе конференции в Думбартон-Оксе.

Совещание закончилось поздно, но каждый чувствовал, что вечер проведен с пользой. Всем нам нужна была такая политическая зарядка, нужна была внутренняя собранность и мобилизация сил для предстоящих переговоров.

Царапкин, Долбин и я решили пройтись перед сном по ночным вашингтонским улицам. Дневная жара спала, листву деревьев шевелил легкий ветерок. Мы пошли по направлению к Белому дому...

Открытие конференции

Думбартон-Окс

Утром 21 августа у подъезда «Статлера» на 16-й улице нас ожидали два больших черных лимузина. По пути я заехал в посольство взять папку с бумагами. Машины выехали на Массачусетс авеню, потом свернули налево и оказались в тенистом парке. Шоссе шло вдоль порожистой речушки, которая так и называется — Скалистый ручей. Местность здесь холмистая, очень живописная. Казалось, что город остался позади, но, переехав через ручей по высокому мосту, мы снова оказались в городских кварталах, но уже в районе 30-х улиц. Еще несколько поворотов, и мы въехали сквозь узорчатые чугунные ворота в красиво распланированный парк. Это и был Думбартон-Окс. Машины замедлили ход и, прошуршав шинами по мелкой гальке, остановились у подъезда с широкой лестницей. К парадной двери вело несколько ступенек.

Старинное имение, некогда принадлежавшее богатой семье американского дипломата Роберта Вудс Блисса, затем стало собственностью Гарвардского университета. Государственный департамент арендовал усадьбу на время конференции. Трехэтажный особняк, увитый плющом и окруженный высокими деревьями, возвышался на холме на краю парка, спускавшегося террасами далеко вниз. Трава на лужайках была коротко подстрижена. Цвели олеандры. В нижней части парка находился бассейн для плавания и беседка с душем.

В первом этаже особняка — очень высокие окна, схваченные редким переплетом. Во втором этаже на фоне серой стены выделялись зеленые жалюзи. Окна третьего этажа — мансарды — были как бы врезаны в высокую черепичную крышу. Зал пленарных заседаний находился на первом этаже: большая гостиная с мраморным камином, со старинными гобеленами во всю стену, с блестящим, как зеркало, полом и огромной бронзовой люстрой. Мебель, которая в обычных условиях, надо полагать, дополняла убранство этой роскошной гостиной, отсутствовала. Вместо нее были установлены три длинных полированных стола из темного дерева для делегации и четвертый стол, поменьше, для секретариата конференции.

Кроме этого зала в восточном крыле здания, несколько выше, как бы в бельэтаже, находился небольшой кабинет, предназначенный для совещаний руководителей делегаций трех держав. [351] Кабинет украшали панели мореного дуба, прикрывавшие нижнюю часть стен, книжные полки и камин. Обставлена эта комната была более уютно, тут стояли мягкие кресла и диваны, обитые полосатым шелком. Посредине — круглый полированный стол красного дерева.

На втором этаже помещались объединенный секретариат конференции и рабочие комнаты каждой из делегаций.

Здесь, пожалуй, уместно привести состав американской и английской делегаций.

Делегация Соединенных Штатов: заместитель государственного секретаря Эдвард Стеттиниус (глава делегации), советник госдепартамента по политическим вопросам Джеймс Данн, советник госдепартамента Исайя Боумэн, генеральный советник управления военной мобилизации Бенджамин Коэн, специальный помощник государственного секретаря Джозеф Грю, председатель комитета специальных исследований госдепартамента Лео Пасвольский, генералы Эмбик, Фэйрчайлд и Стронг, адмиралы Хэмберн, Вильсон и Трейн, сотрудники госдепартамента Хорнбек, Лонг и Вильсон. Кроме того, в конференции принимали участие советники и секретари, среди них Болен, Хисс, Хекворт и др. Американская делегация была самой многочисленной.

Делегация Великобритании: постоянный заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган (глава делегации), глава политического департамента Форин оффис Глэдвин Джебб, адмирал Нобл, маршал авиации Уэлш, генералы Макреди и Гроув-Уайт, профессора Уильям Малкин и Чарльз Вебстер, работники Форин оффис — советники и секретари: Маккензи, Поинтон, Фалла, мисс Томас, Локсли, Гроув-Бут, полковник Кэпл-Данн.

Незадолго до 10 часов утра зал пленарных заседаний заполнили участники конференции, начавшейся с торжественного открытия. По этому случаю в дальнем конце зала, около задрапированной серой тканью стены, был поставлен небольшой стол, за которым должны были сидеть государственный секретарь США Корделл Хэлл, три руководителя делегаций, а также посол Великобритании в Вашингтоне лорд Галифакс. А. А. Громыко присутствовал в двух качествах: как глава советской делегации и как посол Советского Союза в Соединенных Штатах.

На столе президиума лежал деревянный председательский молоток и были установлены микрофоны. Торжественное открытие конференции передавалось по радио.

Корделл Хэлл желает успеха

Когда каждая делегация заняло место за своим столом, в зал вошли руководители конференции, а также Корделл Хэлл и лорд Галифакс. Раздались аплодисменты, Хэлл поклонился. Он совсем не изменился с тех пор, как я видел его в Москве год назад: высокий, худощавый, со спокойными размеренными движениями. Вошедшие постояли немного у драпировки, о чем-то разговаривая, потом Хэлл, Громыко и Стеттиниус сверили часы: было ровно 10. Хэлл подошел к центру стола. Громыко, Стеттиниус, Кадоган и Галифакс опустились в кресла.

Лорд Галифакс оказался по правую руку Хэлла. Глядя на его вытянутую физиономию, я думал о той роли, которую этот человек сыграл в предвоенные годы. Его имя, наряду с именем Чемберлена, стало синонимом мюнхенской политики умиротворения. Занимая пост министра иностранных дел в возглавляемом Чемберленом правительстве Англии, Галифакс делал все, чтобы направить агрессию Гитлера на Восток, против Советского Союза. С его участием был выработан курс предвоенной британской политики — невмешательство в Испании, когда Франко готовился потопить в крови республику; поощрение ремилитаризации нацистской Германии; предательство в Мюнхене; отклонение советских предложений, направленных на создание системы коллективной безопасности в Европе и организацию совместного отпора гитлеровской агрессии; наконец, нелепая комедия переговоров с Советским Союзом летом 1939 года, когда в Москву нарочито были посланы третьестепенные чиновники, не имевшие полномочий для достижения соглашения. Это якобы должно было убедить Гитлера, что Англия не собирается вести серьезные дела с большевиками и что путь для вермахта на Восток открыт. Вся эта предвоенная политика поощрения агрессора была связана с именем Галифакса.

Его дипломатические маневры провалились, западным державам пришлось испытать на себе первые удары военной машины Гитлера, и логика событий привела к объединению Англии и Советского Союза в антигитлеровской коалиции. Галифаксу ничего не оставалось, как покинуть министерский пост и довольствоваться креслом посла его величества в Вашингтоне.

Теперь он был со всеми нами очень любезен, устроил в своем роскошном посольском особняке прием по случаю пребывания нашей делегации в Вашингтоне. Но, конечно, он едва ли мог примириться с тем, что история пошла не по намеченному им пути. И он, надо полагать, не упускал случая оказать в Думбартон-Оксе соответствующее влияние на английскую, а возможно, и на американскую позицию...

Хэлл стукнул три раза молотком. В зале воцарилась тишина. Надев пенсне, Хэлл раскрыл лежащую перед ним папку и начал читать речь скрипучим негромким [353] голосом:

— От имени президента Рузвельта и от своего собственного имени я приветствую вас в Вашингтоне. Открывая эту важную конференцию, я хочу от имени нас обоих сделать некоторые краткие замечания. Серия переговоров, которую мы начинаем сегодня, знаменует собой новый шаг к созданию прочной, системы организованных мирных взаимоотношений между странами. Мы встретились в момент, когда силы свободы идут к блестящему триумфу в войне, Наша задача состоит в том, чтобы заложить основу, на которой после победы и заключения мира можно обеспечить мир, свободу и все возрастающее процветание для будущих поколений...

Сам характер нынешней войны заставляет нас искать прочного мира, основанного на правосудии и справедливом отношении к отдельным странам. Мы были и до сих пор являемся свидетелями разгула сил такого дикого варварства, какое добрые цивилизованные люди считали больше невозможным. Вооруженным всеми орудиями современной науки, техники и столь же мощными средствами насилия и обмана, этим силам почти удалось добиться успеха в порабощении человечества. В годы, в течение которых эти агрессоры готовились к нападению, среди миролюбивых стран не было единства, у них не было силы, ибо у них отсутствовала бдительность и сознание опасности, нависшей над ними. Сейчас этим силам зла угрожает полный разгром, так как в конце концов страны, намеченные ими в жертвы, достигли единства и вооружились, что сейчас и приносит нам победу.

Уроки, полученные нами в результате нашей прошлой разобщенности и слабости, должны глубоко запасть в умы и сердца нашего поколения и будущих поколений. То же должно произойти и с уроками, полученными в результате единства и силы, накопленной вследствие этого Объединенными Нациями в данной войне. Единство общих действий ради общего блага и против общей опасности представляет собой единственный эффективный способ, которым во время войны миролюбивые страны могут обеспечить свою безопасность, порядок и прогресс вместе со свободой и справедливостью...

Далее Хэлл перешел к вопросу о важности создания организаций, с помощью которых воля к миру могла бы претворяться в действия, и коснулся той работы, которая уже проделана союзными державами по разработке основ справедливого и прочного мира.

— Эти основы, — заявил Хэлл, — должны поддерживать мероприятия по мирному разрешению международных конфликтов и совместному использованию силы, если это потребуется для предотвращения или ликвидации угрозы миру или нарушения мира. Они также должны поддерживать мероприятия для обеспечения совместными усилиями, условий для прочного благосостояния, необходимого для установления мирных и дружественных [354] отношений между, странами и существенно важных для сохранения безопасности и мира...

— Правительства, представленные здесь, — продолжал государственный секретарь, — полностью разделяют убеждение, что сохранение мира и безопасности в будущем, являющееся главной целью международного сотрудничества, должно стать совместной задачей и лежать на ответственности всех миролюбивых стран, малых и великих. Они торжественно провозгласили это убеждение в Декларации министров иностранных дел в Москве 30 октября 1943 г....

Касаясь существа Московской декларации, Хэлл заявил, что каждое правительство взяло на себя долю ответственности за руководство в создании международной организации, преследующей эту цель, путем совместных действий миролюбивых стран.

В заключение Хэлл сказал:

— Всеми признано, что любая мирная организация безопасности неизбежно потерпит крах, если она не будет поддержана силой, которая будет использоваться в конечном счете в случае неуспеха всех других средств сохранения мира. Эта сила должна быть под рукой в. необходимых размерах и вне всяких сомнений. Страны мира должны иметь в соответствии со своими возможностями достаточные силы для совместных действий, когда это потребуется, чтобы предотвратить нарушения мира...

Закончив речь, Хэлл снова стукнул молотком и сказал:

— Теперь я хотел бы предоставить слово руководителю советской делегации послу Громыко. Прошу вас, господин посол.

Громыко обратился к присутствовавшим со следующей речью:

— Я полностью разделяю выраженные государственным секретарем Хэллом мысли по поводу важности настоящих переговоров. Народы наших стран ведут борьбу не на жизнь, а на смерть против злейшего врага человечества — гитлеровской Германии. Эта борьба уже стоила нашим странам, а также многим другим свободолюбивым странам мира тяжелых человеческих и материальных жертв...

Громыко сказал далее, что народы мира, естественно, ищут средства, чтобы предотвратить повторение аналогичной трагедии в будущем. Они пролили слишком много крови и принесли слишком много жертв, чтобы безразлично относиться к своему будущему.

— Вот почему, — продолжал советский представитель, — они стремятся создать международную организацию, которая будет в состоянии позаботиться о том, чтобы подобные трагедии не повторялись, а также о том, чтобы обеспечить народам в будущем мир, безопасность и процветание. Членами такой организации могут быть, как указано в Декларации четырех наций, [355] подписанной на Московской конференции 30 октября 1943 г., все большие и малые свободолюбивые страны мира...

- — Само собой понятно, — сказал Громыко, — что для сохранения мира и безопасности недостаточно обладать только желанием обуздать агрессора и применить против него силу, если этого потребуют обстоятельства. Чтобы обеспечить мир и безопасность, совершенно необходимо обладать ресурсами, с помощью которых можно предотвратить или подавить агрессию и сохранить международный порядок. В свете вышесказанного становится ясно, какая ответственность возлагается на страны — члены будущей организации безопасности, и особенно на страны, несущие главное бремя нынешней войны и обладающие необходимыми ресурсами и силой для поддержания мира и безопасности. Вот почему все, кому дороги свобода и независимость, не могут не сделать вывода, что эту свободу и независимость можно сохранить только в том случае, если будущая международная организация безопасности в интересах свободолюбивых народов мира эффективно использует все ресурсы, находящиеся в распоряжении членов организации, и прежде всего ресурсы таких великих наций, как Советский Союз, Соединенные Штаты и Великобритания...

— Единство союзников, — продолжал Громыко, — проявленное в борьбе против общего врага, и их стремление сохранить мир в будущем представляют собой гарантию того, что настоящие исследовательские переговоры дадут положительные результаты. Они являются первым шагом на пути, ведущем к постройке здания, в возведении которого заинтересованы все свободолюбивые народы мира ради создания эффективной международной; организации по вопросам сохранения мира и безопасности...

— Я не сомневаюсь, — сказал в заключение Громыко, — что в ходе нынешних переговоров представители трех наций будут вести свою работу в духе взаимного понимания и в дружественной атмосфере, которая будет способствовать успешному исходу переговоров.

Хэлл снова поднялся, поблагодарил Громыко за его выступление и, стукнув молотком, предложил слово руководителю английской делегации. Кадоган сказал:

— Начинающиеся сегодня переговоры вытекают из статьи 4 Московской декларации, в разработке которой господин Хэлл играл столь заметную, выдающуюся, роль. Мы с восхищением слушали мудрые, сильные слова, которыми он положил начало нашей работе, и, я уверен, все мы искренне благодарны ему за его неутомимые усилия, направленные на обеспечение международного взаимопонимания.

У нас имеется также основание быть благодарными Советскому правительству. Мне кажется, что именно по его инициативе было принято решение об организации нынешних переговоров, [356] и из позиции, занятой в то время Советским правительством на Московской конференции, было ясно, что оно придает величайшее значение созданию системы, предназначенной для предотвращения повторения нацистско-фашистской агрессии. Мое правительство, со своей стороны, с самого начала высказывалось за такого рода переговоры и делало все возможное, чтобы ускорить их...

Отметив, что победа Объединенных Наций, когда она наступит, должна быть полной, Кадоган продолжал:

— Мы собрались здесь, для того чтобы наметить план создания системы, которая даст возможность отдельным нациям эффективно сотрудничать ради общего блага. Отдельные нации, малые и большие, должны стать основой нашей новой мировой организации, и наша задача заключается в том, чтобы создать механизм, который возложит на каждую из них ответственность, соответствующую ее силе. Это нелегкая задача, но она может быть разрешена. Никто не желает навязывать диктатуру великих держав остальному миру, но совершенно очевидно, что, если великие державы не будут объединены в своей цели и не будут готовы взять на себя и лояльно выполнять свои обязательства, ни один механизм, созданный для сохранения мира, не окажется работоспособным.

Далее Кадоган заявил, что нужно в какой-то мере предусмотреть координацию деятельности различных функциональных организаций, которые уже созданы или возникнут в дальнейшем, и каким-то образом связать их с общемировым международным механизмом.

— Нас вдохновляет тот факт, — сказал в заключение Кадоган, — что, как это видно из уже распространенных меморандумов, между нашими взглядами имеется много общего. Не следует также забывать и о факторе времени. События развиваются быстрыми темпами, и мир может наступить раньше, чем это некоторые предполагают... Поэтому, если нам необходимо определить пункты, по которым, по-видимому, существует предварительное согласие, мы должны работать быстро и упорно.

Кадоган закончил свою речь, и Хэлл поблагодарил присутствующих за внимание. Теперь, сказал он, конференция может перейти к практической работе.

Стеттиниус попросил слова. Он предложил сделать перерыв, с тем чтобы главы делегаций могли обсудить конкретные вопросы, связанные с порядком ведения конференции.

— Я полагаю, — сказал Стеттиниус, обращаясь к Громыко и Кадогану, — что нам следовало бы создать некий руководящий комитет, состоящий из трех глав делегаций и еще тех лиц, которых мы сочтем нужным привлечь дополнительно. Это упростило бы решение многих вопросов, которые не обязательно рассматривать на пленарных заседаниях. [357]

Громыко и Кадоган согласились с этим предложением. Стеттиниус сказал, что было бы целесообразно созвать первое заседание комитета сегодня же после перерыва, скажем, в три часа. Против этого никто не возражал. Обращаясь к Хэллу, Стеттиниус сказал:

— У меня больше нет никаких замечаний, господин председатель...

Хэлл кивнул, стукнул молотком и объявил перерыв.

Три проекта

В три часа дня в кабинете, расположенном в бельэтаже, открылось первое заседание Руководящего комитета. На нем присутствовали: Громыко, Соболев, Бережков (Советский Союз); Стеттиниус, Пасвольский, Данн, Хисс (Соединенные Штаты); Кадоган, Джебб (Англия).

Стеттиниус, который по праву хозяина открыл заседание, сказал, что следовало бы решить некоторые технические и процедурные вопросы, связанные с работой конференции. В частности, по его мнению, нужно прежде всего условиться о рабочем языке. Стеттиниус спросил, какие имеются на этот счет предложения.

Первым взял слово Громыко. Он сказал, что оба языка — русский и английский — должны быть рабочими языками, находящимися на равном положении. Но английский язык может чаще использоваться.

— Я не думаю, — сказал Громыко, — что советская группа будет во всех случаях пользоваться русским языком, но мы хотим иметь возможность пользоваться им время от времени...

Возражений не последовало. Было решено считать рабочими оба языка — английский и русский.

Далее рассматривался вопрос о постоянном председателе. Кадоган предложил кандидатуру Стеттиниуса как представителя пригласившего правительства. Громыко поддержал предложение английского делегата.

— Может быть, было бы лучше, если бы мы все трое председательствовали поочередно? — спросил Стеттиниус.

Кадоган возразил, повторив, что эту функцию следует выполнять американскому представителю. После некоторого обсуждения было принято первоначальное предложение, чтобы Стеттиниус исполнял обязанности постоянного председателя. Соглашаясь с этим, Стеттиниус сказал, что, если он почему-либо будет отсутствовать, председательствовать на конференции должны поочередно Громыко и Кадоган. С этим все согласились. [358]

Следующий вопрос касался часов работы конференции. Договорились начинать утренние заседания в 10 часов 30 минут и работать с небольшим перерывом на ленч примерно до 13 часов. Наиболее подходящим временем начала вечерних заседаний было признано 15 часов, с тем чтобы заканчивать в 16 часов 30 минут или в 17 часов, в зависимости от хода работы в каждом конкретном случае.

Стеттиниус коснулся проблемы освещения хода конференции в прессе. Он заявил, что, по его мнению, любое лицо, причастное к конференции, может давать какую-либо информацию прессе только по взаимному согласию всех трех руководителей делегаций. Этот вопрос также подвергся некоторому обсуждению, после чего было принято решение делать заявления через специальных представителей по связи или через пресс-секретарей делегаций, которые должны получать одобрение соответствующих руководителей. Все согласились также, что по процедурным и техническим вопросам следует давать прессе как можно больше информации ежедневно или хотя бы через день. На этом особенно настаивал Стеттиниус, заявивший, что его постоянно атакует американская печать и что надо что-то ей сообщать.

Еще один важный вопрос, который обсудил Руководящий комитет, касался протоколов заседаний. Договорились, что секретариат будет нести ответственность за подготовку и выпуск неофициальных отчетов о заседаниях. В них должны точно воспроизводиться внесенные предложения, излагаться общая дискуссия, а также решения, принятые по отдельным предложениям. Было решено, что Фалла (английская делегация) и Юнин (советская делегация) будут вместе с американскими коллегами сидеть за столом секретариата и по мере необходимости помогать в составлении протоколов, окончательно оформлять которые было поручено Элджеру Хиссу. Утром следующего дня подробный текст протокола должен представляться в трех экземплярах, по одному экземпляру для каждой группы. Этот текст следует быстро просмотреть, внести необходимые дополнения и поправки, после чего Хисс составит окончательный текст с учетом внесенных поправок, даст его размножить и представит каждой из делегаций.

Решив эти вопросы, члены Руководящего комитета обменялись мнениями о порядке работы первого пленарного заседания. Кадоган предложил, чтобы за основу для переговоров был взят английский документ, разосланный заранее всем участникам, как и соответствующие документы советской и американской делегаций. Громыко заметил, что в английском и американском документах слишком много внимания, уделяется деталям.

— Я думаю, — продолжал советский делегат, — что прежде всего следовало бы обсудить наиболее важные моменты. Советское [359] правительство считает, что в своем документе оно перечислило наиболее существенные вопросы. Второстепенные вопросы легче будет обсудить и решить, когда удастся разрешить основные проблемы. Под этим углом зрения и следует рассматривать соответствующие разделы британского и американского документа...

Отвечая Громыко, Стеттиниус сказал, что согласен начать переговоры с изучения советской точки зрения. Он полагает, что советская сторона будет основываться на своем документе, тогда как американцы и англичане будут пользоваться своими документами. Затем можно будет решить, какие дополнительные пункты следует включить в обсуждение.

С этим предложением все согласились.

Английские предложения имели пять разделов.

Раздел «А» излагал принципы и цели будущей организации и ее структуру. Обеспечивая международный мир и безопасность, организация должна, кроме того, ставить перед собой и задачу улучшения экономических условий во всем мире, защищать права человека и выполнять другие позитивные задачи. Что касается структуры организации, то в английском меморандуме подчеркивалась необходимость обеспечения особой роли четырех держав — инициаторов ее создания (СССР, США, Англии и Китая). Главными органами намечались всемирная ассамблея и всемирный совет. В отношении состава совета не делалось определенных предложений, но указывалось, что этот орган не может быть многочисленным. Помимо всемирной организации, допускалось и существование региональных организаций, действующих под ее руководством.

Раздел «В» излагал предложения о мирном разбирательстве международных споров, международных гарантиях и мерах для поддержания мира и безопасности. Разрешение политических споров возлагалось на всемирный совет, решения которого должны приниматься двумя третями голосов, включая голоса четырех великих держав.

Раздел «С» касался военных вопросов. В частности, в нем предлагалось создание военно-штабного комитета из представителей четырех держав. По совету военно-штабного комитета всемирный совет должен был распоряжаться определенными квотами вооруженных сил государств — участников организации. Предполагалось создание общих гарнизонов в некоторых точно указанных районах.

Раздел «D» формулировал необходимость координации экономического международного аппарата.

Раздел «Е» касался процедуры учреждения всемирной организации. В нем подчеркивалась необходимость после завершения переговоров в Вашингтоне опубликовать результаты этих переговоров с целью созыва в дальнейшем конференции всех Объединенных Наций. [360]

Американские предложения были довольно детально разработаны и имели следующие разделы: 1. Общий характер международной организации. 2. Генеральная ассамблея. 3. Исполнительный совет. 4. Международный суд. 5. Мирное урегулирование споров. 6. Определение угрозы миру или нарушений мира и связанные с этим действия. 7. Регулирование вооружений и вооруженных сил. 8. Мероприятия по экономическому и социальному сотрудничеству. 9. Генеральная администрация и секретариат. 10. Процедура создания организации и введение ее в действие.

В разделе, посвященном генеральной ассамблее, указывалось, что все члены организации имеют в ассамблее один голос. Однако в бюджетно-финансовых вопросах каждое государство должно было обладать количеством голосов, пропорциональным его участию в финансировании расходов организации. Американские предложения предусматривали, что совет будет состоять из 11 членов, включая четыре державы-инициатора, а также Францию. При голосовании в совете требовалось большинство, включающее совпадающие голоса всех государств-членов, имеющих статут постоянных членов.

Экономический и социальный совет должен был, согласно американскому проекту, получить широкие полномочия, в частности в деле координации деятельности различных специализированных учреждений, работающих в социально-экономической области.

В проекте предусматривалась должность генерального директора организации, исполняющего свои обязанности в течение пятилетнего срока, и говорилось о подчиненном ему секретариате.

Советский проект частично совпадал с предложениями Соединенных Штатов. Но тут особо подчеркивалось, что в будущей организации основная роль должна принадлежать державам, несшим главное бремя войны против фашистских агрессоров. На них прежде всего должна лежать ответственность за поддержание мира. В центральном органе должны быть представлены все великие державы. При принятии решений требуется единогласие. В распоряжении организации должны находиться международные вооруженные силы. Организация должна быть именно «организацией безопасности», и к ее компетенции не следует относить вопросы экономические, социальные и другие; для этого должна быть создана особая организация. В советском документе уделялось особое внимание воздушным вооруженным силам, которые должны быть предоставлены в распоряжение организации, и в частности ее совета.

Детальное, пункт за пунктом сопоставление трех документов, как и подробный анализ исходных позиций сторон, — предмет специального исследования. Мне же хочется воспроизвести прежде всего атмосферу конференции, давая при этом читателю [361] необходимое общее представление о проблемах, вызывавших дискуссии и споры.

В ходе заседания, о котором здесь идет речь, Стеттиниус сказал, что следует подготовить первое заявление для прессы. По его мнению, надо сообщить, что переговоры начались с обсуждения основных принципов будущей международной организации и что на первом заседании советская делегация изложила свои взгляды.

Против этого предложения ни у кого возражений не было, и Стеттиниус предложил Хиссу, который тщательно записывал весь ход обсуждения, подготовить окончательный текст первого заявления для прессы. Хисс сказал, что сразу же после окончания совещания представит такой текст.

Сопоставление позиции

22 августа в 10 часов 30 минут утра открылось первое пленарное заседание. Делегации — все они были в полном составе — заняли места за своими столами. Эти длинные столы как бы образовали букву П, в верхней части которой сидели американцы, слева — советская делегация, справа — английская. В нижнем промежутке находился стол секретариата конференции. На столах лежали большие блокноты и отточенные карандаши, на тонких пробковых подстилках стояли кувшины с водой и льдом, стаканы и пепельницы. Тут же были разложены коробки с сигарами и пачки сигарет. Место каждого участника было отмечено согнутой белой карточкой с соответствующей фамилией.

Стукнув председательским молотком, Стеттиниус предложил приступить к работе. Сразу же Громыко попросил слова.

— Я предлагаю, — сказал он, — чтобы постоянным председателем нашей конференции был мистер Стеттиниус.

Кадоган поддержал предложение Громыко.

— Ставлю это предложение на голосование. Прошу тех, кто «за», поднять руки... Единогласно, — и Стеттиниус вновь стукнул молотком.

После этого было подтверждено принятое накануне Руководящим комитетом решение о том, что в случае отсутствия постоянного председателя заседания будут вести советский и британский руководители поочередно. Условились также, что английский и русский, языки являются официальными языками конференции.

Покончив с процедурными вопросами, конференция перешла к сопоставлению позиций ее участников. По предложению председателя первым выступил А. А. Громыко. Он представил общие соображения советской делегации относительно характера предполагаемой [362] международной организации безопасности. Громыко предложил ограничиться на данной стадии обсуждением главных вопросов, указанных в советском меморандуме, поскольку это облегчило бы достижение договоренности. Позднее можно было бы обсудить менее важные, второстепенные вопросы.

Затем Громыко зачитал раздел за разделом советский меморандум. В ходе ознакомления с этим документом время от времени возникали короткие дискуссии. Кадоган, например, предложил отнести рассмотрение вопросов региональных организаций, а также экономических и социальных проблем на более позднюю стадию дискуссии. Его предложение ,было принято.

Любопытно, что уже при первом изложении советской позиции западных делегатов всполошил термин «агрессия». Обратив внимание на употребление этого слова в параграфе 1 советского меморандума, Кадоган заявил, что использование термина «агрессия» может вызвать некоторые трудности. Громыко возразил, указав, что включение этого термина в текст документа вполне закономерно.

Кадоган попросил далее разъяснить смысл фразы «принятие любых других мер» в параграфе 3. Громыко ответил, что имеется в виду принятие военных акций, если мирные средства не предотвратят агрессию.

Затем слово взял американский делегат Пасвольский. Посасывая маленькую кривую трубку и блестя стеклами очков, он откинул назад свою большую, круглую, как мяч, голову и сказал:

— Позиция Соединенных Штатов в целом соответствует формулировкам, выраженным в параграфах 1 и 2 советского документа. Но в дополнение к этому американская делегация считает, что будущая международная организация должна также заниматься вопросами, связанными с созданием условий, необходимых для мирных взаимоотношений между государствами, что имеет важное значение для поддержания безопасности и мира. Однако я согласен, что обсуждение экономических и социальных проблем можно предпринять на более поздней стадии.

Едва Пасвольский умолк, в дискуссию вмешался Стеттиниус. Он поинтересовался, не пора ли уточнить, какие страны могут участвовать в организации.

После некоторого обсуждения было решено, что список стран — учредителей организации, на которые делается ссылка в параграфе 1, должен включать все правительства, которые участвовали в недавних конференциях в Хот-Спрингсе, Атлантик-Сити и в Бреттон-Вудсе. Кадоган заметил, что включение Франции может вызвать некоторые трудности, пока не будет выяснен, вопрос о ее правительственном статусе. Было решено обсудить и эту проблему позднее. [363]

Участники конференции достигли общего согласия относительно основных органов организации безопасности. Это должны быть: генеральная ассамблея и совет. Кадоган предложил, чтобы вопрос о составе совета, о числе его членов и сроках их пребывания в этом органе был обсужден на более поздней стадии. Что касается правил голосования, то Кадоган заявил, что имеет инструкцию своего правительства предложить, чтобы совет принимал решения большинством в две трети голосов, включая совпадающие голоса постоянных членов.

— Я имею также инструкцию внести предложение, — добавил как бы невзначай Кадоган, — чтобы стороны, участвующие в споре, не принимали участия в голосовании.

Стеттиниус, который, видимо, почувствовал, что английский делегат затронул острую тему, тут же вмешался и предложил обсудить вопросы, поднятые Кадоганом, в соответствующем подкомитете.

Кратко был рассмотрен вопрос о международном суде, причем для уточнения деталей решили создать Юридический подкомитет. Обсуждалась также структура генерального секретариата. Предложения, касающиеся этого органа, было решено передать в соответствующий подкомитет.

Первое пленарное заседание закончилось в 11 часов 40 минут.

Все отправились в парк, где под могучими дубами стоял стол, заставленный закусками и прохладительными напитками.

Солнце освещало свежую зелень, разморенные теплом и влажным воздухом кедры издавали нежный запах хвои. После наполненного сигарным дымом зала хотелось подольше побыть на воздухе. Но вскоре Громыко подозвал меня и сказал, что пора идти на заседание Руководящего комитета.

Участники комитета собрались в 12 часов. Когда все расположились вокруг стола, Стеттиниус сказал, что созвал это заседание, чтобы сформировать подкомитеты, которые должны без промедления приступить к работе.

— Поскольку, как я понял, — продолжал председатель, — на утреннем пленарном заседании все признали необходимость существования таких подкомитетов, нам следует приступить к назначению соответствующих представителей от каждой делегации.

В итоге рассмотрения этого вопроса подкомитеты были сформированы в следующем составе:

Редакционный подкомитет: Соболев, Долбин (СССР); Хекворт (США); Малкин (Великобритания).

Юридический подкомитет: Голунский, Крылов (СССР); Малкин (Великобритания); Коэн, Хорнбек, Хекворт (США).

Подкомитет по вопросам безопасности: Соболев, Царапкин (СССР); Малкин, Джебб, Вебстер (Англия); Боумэн, Грю (США). [364]

Подкомитет военных представителей: Соболев, адмирал Родионов, генерал Славин (СССР); Джебб, адмирал Нобл, генерал Макреди, маршал авиации Уэлш, полковник Кэпл-Данн (Англия); Данн, адмирал Вильсон, генерал Фэйрчайлд, генерал Стронг, адмирал Трейн (США),

Было решено, что руководители делегаций должны быть членами каждого из подкомитетов и что, по возможности, они примут участие в их работе. Все признали особенно важным, чтобы главы делегаций присутствовали на заседаниях Подкомитета по вопросам безопасности и Подкомитета военных представителей. Соответственно условились строить и график работы этих подкомитетов.

Затем Стеттиниус поставил вопрос о функциях Руководящего комитета, он предложил, чтобы комитет наблюдал, координировал и руководил работой подкомитетов. Это предложение было принято.

Наконец, обсуждению подверглась повестка дня вечернего пленарного заседания. Стеттиниус спросил, нет ли возражений, чтобы на вечернем заседании рассмотреть британскую позицию. Все с этим согласились и условились, что вечернее заседание начнется в 14 часов 30 минут.

До начала пленарного заседания оставалось еще много времени, и почти все разъехались на обед. Мне пришлось задержаться в Думбартон-Оксе. Надо было прочитать составленные секретариатом протоколы уже проведенных заседаний и в случае необходимости предложить сразу же соответствующие поправки. Громыко поручил мне этим заниматься и каждый вечер, после заседаний конференции, докладывать ему.

Пленарное заседание началось в назначенное время. Стеттиниус, который с явным удовольствием выполнял председательские функции, стукнул молотком, в зале воцарилась тишина, и конференция возобновила работу.

Председатель объявил, что Руководящий комитет пришел к соглашению о создании четырех подкомитетов. Перечислив их, Стеттиниус пояснил, что Редакционный подкомитет должен заниматься редактированием текстов, представляемых на пленарное заседание; Юридический подкомитет займется главным образом вопросами, касающимися будущего международного суда; Подкомитет по вопросам безопасности обсудит состав и права ассамблеи, совета и генерального секретариата; наконец, Подкомитет военных представителей должен рассматривать военно-технические вопросы, связанные с поддержанием международного мира.

Зачитав намеченный состав подкомитетов, Стеттиниус спросил, нет ли у кого-либо дополнений или изменений. Никаких замечаний не последовало, и состав подкомитетов был утвержден. [305] После этого конференция приступила к рассмотрению английского меморандума. Кадоган изложил британские взгляды на послевоенную организацию безопасности.

— Я не считаю необходимым, — начал английский делегат, — входить во все детали, поскольку во многих аспектах они рассмотрены в ходе дискуссий по предложениям, представленным Советским Союзом на прошлом пленарном заседании. Мы испытываем удовлетворение по поводу широкого поля согласия уже достигнутого, как это явствует из предложений трех делегаций. Вместе с тем мы хотели бы, чтобы британский документ, наряду с советским и американским, рассматривался формально представленным на конференции как основа для обсуждения...

Далее Кадоган сказал, что, по мнению британской делегации, необходимо при формулировании планов создания послевоенной организации безопасности проявлять гибкость как в отношении масштабов, так и методов. Преждевременная попытка установить жесткие рамки организации и процедуры может в итоге затруднить работу организации. Поэтому будущая организация должна основываться на таком изложении принципов и целей, как это указывается в британском меморандуме.

По мнению Кадогана, следует продолжить изучение вопроса о том, может ли такая международная организация принудить к урегулированию всех споров. Он полагает, что лучше было бы, если бы совет давал только рекомендации по урегулированию, и что следовало бы ожидать, что эти рекомендации не будут отвергнуты или игнорированы членами организации.

— Согласно предложениям Советского Союза и Соединенных Штатов, — продолжал развивать свою мысль английский делегат, — ассамблея не должна нести ответственность за урегулирование международных споров. Однако британская делегация считает полезным расширить масштабы ответственности и функции ассамблеи как можно больше, особенно в отношении экономических и социальных проблем. Было бы нецелесообразно (Отстранять ассамблею от всех этих областей. Что же касается общей структуры международной организации, то тут налицо общность принципиальных позиций всех трех делегаций...

Кадоган высказал мнение, что необходимо более тщательно продумать, как предоставить малым странам права, соответствующие их положению. Отметив, что в этом отношении британский меморандум содержит, по его мнению, более четкие формулировки, чем соответствующие разделы американских и советских предложений, Кадоган подчеркнул, что наиболее существенное расхождение касается состава консультативного военного органа будущей организации безопасности. Однако он, Кадоган, надеется, что эта проблема будет тщательно изучена военными экспертами трех делегаций. [366] В ходе возникшей дискуссии Громыко обратил внимание на содержащуюся в британском меморандуме фразу: «государства не должны брать на себя обязательство соглашаться с решением, совета во всех случаях».

— Учитывая опыт Лиги наций в таких делах, — сказал Громыко, — необходимо внимательно рассмотреть это положение...

Кадоган заявил, что государства, возможно, не захотят принимать план, согласно которому совет имел бы право обязывать всех членов выполнять решение, которое он считает нужным принять.

Громыко попросил английскую делегацию высказать свою точку зрения относительно региональных организаций. Кадоган предложил подробно обсудить этот вопрос на последующих заседаниях и ограничился на этот раз лишь замечанием, что все региональные организации должны быть вспомогательными и находиться под общим наблюдением всемирной организации безопасности. Поэтому сначала следует решить вопрос о характере международной организации, а затем рассматривать проблему региональных организаций.

Громыко обратил внимание на пункты в британском предложении, касающиеся деятельности военно-штабного комитета, и спросил, не предполагается ли распространить членство в этом комитете на государства, не имеющие постоянного места в совете организации. Кадоган ответил, что, учитывая функции, которые должны быть приданы военно-штабному комитету, очевидно, что великие державы должны иметь в нем постоянное представительство. Они составят ядро комитета. При рассмотрении специальных проблем комитет мог бы привлекать представителей любого другого государства, особо заинтересованного в рассматриваемом вопросе.

На этом первоначальное рассмотрение британской позиции закончилось.

— Разрешите теперь, — сказал Стеттиниус, — доложить соображения делегации Соединенных Штатов относительно послевоенной организации безопасности. По первым трем пунктам сообщение сделает мистер Пасвольский.

Изложив эту часть американского меморандума, Пасвольский заявил, что прежде всего хотел бы сказать несколько слов по вопросу об обязательности рекомендаций ассамблеи. По мнению американской делегации, исполнительные функции должны лежать на совете, а решения ассамблеи должны носить рекомендательный характер.

Громыко спросил, будут ли решения совета обязательны для всех членов.

Пасвольский ответил, что, согласно американскому проекту, совет может принимать рекомендации и решения. Решения должны быть обязательны для всех членов. [367] Затем Стеттиниус предоставил слово Хекворту, который доложил разделы 4 и 5 американского проекта. В этой связи возник вопрос о международной опеке. Громыко спросил, можно ли получить на этот счет соответствующую документацию. Хекворт ответил, что имеется в виду обсудить эти проблемы на более поздней стадии. Тот же ответ был дан на вопрос Громыко относительно документации по региональным организациям.

Затем Джеймс Данн доложил разделы 6 и 7 американских предложений.

Заседание закончилось в 15 часов 50 минут, а уже в 16 часов была созвана третья встреча Руководящего комитета.

Председательствовавший Стеттиниус сказал, что, хотя сегодня уже и проделана большая работа и все, видимо, устали, он созвал это заседание, чтобы урегулировать вопрос о председателях подкомитетов, которые теперь созданы. После некоторой дискуссии было решено, что, поскольку руководители делегаций намерены участвовать в работе Подкомитета по вопросам безопасности и Подкомитета военных представителей, то и в том и в другом будет соблюдаться уже установленный принцип постоянного председателя, которым избран Стеттиниус. Было также решено, что в отсутствие Стеттиниуса председательское место поочередно займут сначала Громыко, затем Кадоган. Такую же очередность условились соблюдать и на пленарных заседаниях.

Обменявшись еще раз мнениями о характере работы Редакционного подкомитета, участники заседания согласились, что там нет необходимости иметь председателя. Что же касается Юридического подкомитета, то тут единодушно председателем был утвержден Хекворт (Соединенные Штаты).

— На этом, господа, — сказал Стеттиниус, — мы можем закончить наш трудовой день. Думаю, что мы неплохо начали. Надеюсь всех вас увидеть вечером на приеме...

Прием в честь участников конференции заместитель государственного секретаря устроил в несколько старомодном, но очень фешенебельном отеле «Рузвельт». Здесь собрался весь цвет официального Вашингтона. Помимо делегаций Советского Союза, Англии и Соединенных Штатов, работников советского и английского посольств присутствовали также многие члены конгресса, представители американской армии, военно-морских и военно-воздушных сил и многочисленная пресса.

Когда все собрались вокруг длинных, красиво убранных и заставленных всевозможными яствами столов, Стеттиниус громогласно объявил:

— Дамы и господа! Я спешу сообщить приятную новость. Президент Рузвельт согласился принять завтра утром в Белом доме всех участников переговоров в Думбартон-Оксе!.. [368]

В Белом доме

Ночью прошла гроза, но утро было ясное и солнечное. Подстриженные лужайки вокруг Белого дома сверкали яркой зеленью. Наши машины остановились у высокой чугунной решетки, огораживающей территорию резиденции президента. Навстречу из приземистой сторожевой будки вышел молодой офицер в форме военно-морского флота и попросил следовать за ним.

Полукруглая широкая заасфальтированная аллея вела к. центральному подъезду, но мы вошли через боковую дверь в цокольную часть здания. За небольшим вестибюлем, где стоял стол дежурного, тянулся длинный коридор. Поравнявшись с узкой дверцей, офицер распахнул ее, и мы прошли в просторную комнату без окон, всю заставленную книжными шкафами.

— Британская делегация еще не прибыла, — сказал сопровождавший нас офицер, — и я попрошу вас подождать немного в библиотеке президента...

Здесь уже находились члены американской делегации во главе со Стеттиниусом. Некоторые из них прохаживались вдоль шкафов, разглядывая корешки книг. В углу под торшером, бросавшим мягкий свет на старинный столик с выгнутыми ножками, сидели в креслах Данн и Пасвольский. Толстенький, круглолицый, всегда ухмыляющийся Лео Пасвольский, как обычно, потягивал кривую маленькую трубку, почти полностью прятавшуюся в его пухлом кулаке. Пасвольский отлично говорил по-русски и был, пожалуй, наиболее активным, за исключением, конечно, Стеттиниуса, из американских делегатов. Он родился в 1893 году в Павлограде, в России, но в начале века родители увезли его с собой в Америку. Окончив Колумбийский университет и получив степень доктора философии, Пасвольский занялся журналистикой и в качестве корреспондента присутствовал в Париже на мирной конференции 1919 года. Теперь он занимал пост специального помощника государственного секретаря и директора комитета по послевоенной программе госдепартамента.

Вскоре появилась английская делегация, и любезный морской офицер пригласил всех следовать дальше.

— Президент вас ждет, господа, — произнес он.

Мы прошли коридором и стали подниматься по узкой деревянной лестнице на второй этаж. Ступеньки немного поскрипывали под ногами. Этот звук напомнил мне старинный барский особняк, вроде нашего Останкинского музея. В то время Белый дом, хотя и имел снаружи импозантный вид, внутри производил впечатление стародавнего жилья с его скрипами половиц и лестниц, меблировкой и всем убранством. При Трумэне Белый дом был основательно реконструирован. Большая переделка была предпринята и при президенте Кеннеди, под руководством [369] Жаклин Кеннеди, известной своим экстравагантным вкусом. Но в то время, к которому относится наш рассказ, пожалуй, со времени Вильсона, а быть может, еще с более раннего периода, в Белом доме почти ничего не менялось, и он казался каким-то очень старым. Это здание было построено после того, как в 1814 году английские войска сожгли прежний Белый дом, заложенный еще при президенте Джордже Вашингтоне.

Поднявшись наверх, мы немного задержались в секретариате, а Стеттиниус прошел в кабинет Рузвельта. Через несколько минут он появился и пригласил нас к президенту.

Рузвельт сидел за большим письменным столом в кресле. Подлокотники обтягивало зеленое сукно, основательно потертое и даже кое-где прорванное. Из надорванных мест торчал войлок: видимо, Рузвельту, который совсем не мог стоять на ногах, приходилось всем своим весом опираться на подлокотники, а особенно тогда, когда он пересаживался в коляску. Я впервые видел Рузвельта после того промозглого осеннего дня, когда он в Тегеране, в парке советского посольства сидел в джипе, укутавшись пледом, и прощался со Сталиным, устало улыбаясь. Сейчас он выглядел значительно бодрее и оживленнее.

Приветливо помахав нам рукой, Рузвельт пригласил подойти поближе. Выстроившись длинной вереницей, мы подходили к нему и здоровались, пожимая руку. Потом встали большим каре напротив его стола. Президент тяжело откинулся на спинку кресла, продолжая улыбаться и показывая ровный ряд крупных желтоватых зубов. За его спиной были установлены флаги: звездно-полосатый государственный флаг США, штандарт президента, знамена трех родов войск.

Обведя присутствующих взглядом, президент сказал, что хотел бы обратиться к нам как участникам важной конференции с небольшим приветствием.

— Джентльмены, — сказал он, — эта наша встреча является неофициальной. Я не подготовил своей речи. Я выражу лишь свои чувства, сказав, что мне хотелось пожать вам руки. Я был бы рад, если бы у меня была возможность отправиться в Думбартон-Окс, чтобы принять участие в ваших переговорах. Конференция такого рода всегда напоминает мне старую поговорку одного джентльмена по имени Альфред Смит, бывшего губернатора Нью-Йорка. Он очень удачно разрешал любую проблему, возникающую между капиталом и трудом, или любой спорный вопрос, касающийся властей штата. Он говорил, что, если вы приведете обе стороны в одну комнату, посадите их за один большой стол, предложите им снять пиджаки и положить ноги на стол и дадите каждому по хорошей сигаре, вам всегда удастся побудить их прийти к единому мнению. В этом была доля истины... [370]

— На вас возложена огромная ответственность. В известной мере это предварительная ответственность, но мы извлекаем уроки из опыта, и я надеюсь, что при разработке планов будущего мира мы установим такое же добровольное сотрудничество и единство действий, какого мы достигли в деле ведения войны. Это совершенно замечательный факт, что мы вели эту войну с таким великим единодушием. Я думаю, что тут многое зависело от личностей. В 1941 году в период разработки Атлантической хартии, например, я плохо знал мистера Черчилля. Я встречался с ним один или два раза, совершенно неофициально, в период первой мировой войны. Но в Северной Атлантике, после трех-четырех дней, проведенных вместе, мы очень понравились друг другу. Я узнал его, и он узнал меня. Другими словами, мы сошлись. Позднее мистер Молотов приехал сюда, и мы провели вместе много времени. Затем в следующем году в Тегеране маршал Сталин и я узнали друг друга. У нас создались великолепные отношения. Мы сломали лед, если когда-либо он существовал, и с тех пор уже нет никакого льда...

— Мы должны, — продолжал президент, — не только заключить мир, но прочный мир, такой мир, при котором крупные страны будут действовать в унисон, предотвращая войны с помощью применения силы. Мы должны быть друзьями, совещаться друг с другом — это источник познания друг друга. Я надеюсь, что этого можно будет достигнуть, ибо такой дух уже был проявлен прежде, когда мы взялись совместно за достижение победы в войне. Но этот дух мы узнали лишь в последние несколько лет. Это нечто новое — близкие отношения между Британской империей и Соединенными Штатами. Великая дружба между русским народом и американским народом — это тоже новое. Мы должны сохранить дружбу, и, распространив этот дух на весь мир, мы добьемся периода мира для наших внуков. Все, что я могу сделать, — это пожелать вам успеха в великой задаче, за разрешение которой мы взялись. Это не будет последней задачей, но, во всяком случае, она даст нам основу для достижения той цели, к которой стремилось человечество на протяжении многих сотен лет. Очень приятно видеть вас. Желаю вам успеха...

Многих из нас, мне показалось, растрогала эта импровизированная и, быть может, именно поэтому так искренне звучавшая речь президента. Рузвельт, как мне думается, продемонстрировал нам свою решимость довести до конца дело победы над общим врагом и добиться, чтобы боевое сотрудничество великих держав продолжалось и в мирное время.

Слова Рузвельта свидетельствовали также о том, что он принимал близко к сердцу задачу создания международной организации по поддержанию мира, в рамках которой развивалось бы сотрудничество великих держав, входивших во время войны в антигитлеровскую коалицию. В отличие от Черчилля, который [371] всегда ставил во главу угла имперские интересы британской короны, Рузвельт, видимо, искренне стремился, чтобы разрабатываемые тогда основные положения Устава ООН обеспечили эффективность действий новой организации безопасности хотя правящие круги США стремились к тому, чтобы обеспечить себе в этой организации ключевые позиции.

Никто не знал тогда, что Рузвельту осталось жить всего несколько месяцев и что за его смертью последует крутой поворот в политике Вашингтона...

Контуры новой международной организации

Структура и цели

Из Белого дома все отправились в Думбартон-Окс, где в половине одиннадцатого началось первое заседание Подкомитета по вопросам безопасности. Подкомитету предстояло детально рассмотреть предложения касательно структуры будущей организации, ее функций, рабочих органов, масштабов деятельности и ответственности.

На заседании присутствовали: Громыко, Соболев, Царапкин, Юнин, Бережков (СССР); Кадоган, Джебб, Малкин, Вебстер, Фалла, Гроув-Бут (Англия); Стеттиниус, Боумэн, Флетчер, Грю, Пасвольский, Болен (США). Председательствовал Стеттиниус.

Прежде всего речь зашла о некоторых процедурных вопросах. Стеттиниус объявил, что, согласно договоренности, достигнутой тремя руководителями делегаций, конференция не будет работать в ближайшие субботу и воскресенье. Что же касается следующей субботы, то решение последует позднее. Стеттиниус сообщил также, что все встречи между Громыко, Кадоганом и им, Стеттиниусом, будут впредь рассматриваться как заседания Руководящего комитета.

Приняв к сведению эти замечания председателя, подкомитет перешел к обсуждению вопросов, связанных с созданием всеобщей организации безопасности и ее главных органов.

Пасвольский сказал, что хотел бы представить набросок того, что предстоит рассмотреть подкомитету. Он вручил каждому из присутствующих листок, на котором значилось:

«А. Характер организации

1. Масштабы деятельности. 2. Основные цели. 3. Главные полномочия. 4. Взаимоотношения больших и малых государств. 5. Взаимоотношения с государствами-нечленами. 6. Члены — учредители организации. 7. Отношения с местными и региональными организациями и заключение соглашений.

В. Генеральная Ассамблея

1. Характер функций и полномочия. 2. Правила голосования.

С. Совет

1. Характер функций и полномочия. 2. Состав, метод отбора, изменения в составе. 3. Правила голосования». [373]

После того как все ознакомились с этим документом, Стеттиниус сказал, что тут изложены лишь предварительные соображения и другие делегации могут внести любые дополнения.

— Теперь, — продолжал председатель, — я приглашаю посла Громыко продолжить изложение советских предложений по пунктам. По ходу дела представители других делегаций могут высказать свои соображения.

Когда Громыко подошел к разделу: «Мирное урегулирование споров и нарушений мира», Кадоган внес предложение, чтобы в обсуждении этого вопроса приняли участие члены Юридического подкомитета. При обсуждении пункта: «Цели организации» после некоторой дискуссии было решено, что тут следует учесть взгляды каждого из трех правительств. Условились, что делегации представят на следующем заседании проект раздела о целях организации, в котором учитывались бы положения, содержащиеся в каждом из трех меморандумов.

Далее обсуждался вопрос о составе организации. Особое внимание было уделено статусу стран, присоединившихся к Объединенным Нациям, в частности положению Франции. Было сформулировано общее мнение, что страны, подобно Франции, должны получить возможность войти в организацию на правах государств. Они фактически станут членами организации, когда будут иметь формально признанные правительства. Тут надо иметь в виду, что Франция, как и некоторые другие страны, оккупированные державами оси, не имела в то время официально сформированного и признанного правительства.

При обсуждении этого вопроса Громыко обратил внимание на упоминание о «других миролюбивых государствах». Тут, по его мнению, следует иметь в виду нейтральные государства, причем в каждом случае необходимо тщательно изучить вопрос и принять соответствующее решение. Все согласились с этим толкованием.

Говоря об основных органах всеобщей организации безопасности, Громыко констатировал наличие согласия по этому пункту и предложил передать вопрос о точном наименовании этих органов в Редакционный подкомитет.

Перейдя к функциям генеральной ассамблеи, Громыко отметил, что было бы неправильно лишить ассамблею возможности обсуждать вопросы разоружения и сокращения вооружений. Генеральная ассамблея должна обсуждать эти вопросы и давать рекомендации. Однако решения должен принимать совет. В полномочия генеральной ассамблеи входит также рассмотрение вопросов о приеме и исключении членов организации — это отвечало бы демократической процедуре. При этом генеральная ассамблея может избирать членов как по рекомендации совета, так и по своему собственному усмотрению.

Тут вмешался Пасвольский и сказал, что американская сторона согласна с советской точкой зрения насчет приема новых [374] членов, однако вопрос об исключении следует рассмотреть особо.

Продолжая свое выступление, Громыко пояснил, что те проблемы, которые носят исключительно организационный или «рутинный» характер, должны решаться простым большинством голосов. Но все важные вопросы надо решать большинством в две трети голосов.

На это английский делегат заметил, что следовало бы точно определить, какого рода вопросы относятся к каждому из типов голосования.

Было решено вернуться к этому позднее.

Когда обсуждение коснулось функций и состава совета организации, американский делегат Боумэн спросил, как представляет себе советская сторона метод избрания членов совета. Громыко ответил, что постоянные члены совета не подлежат избранию, но вопрос о количестве постоянных членов пока остается открытым.

Была достигнута договоренность о предоставлении в будущем Франции постоянного места в совете. На вопрос американского делегата, можно ли в будущем увеличить число постоянных членов совета, Громыко пояснил, что за исключением Франции такое увеличение не предполагается и что число постоянных членов должно остаться неизменным на неопределенный период.

Кадоган согласился с этой точкой зрения. После некоторого обсуждения было согласовано, что такое изменение было бы равносильно «внесению поправки» в основной документ организации.

— Советский меморандум, — продолжал Громыко, — предусматривает, что решения совета должны быть обязательны, включая и те решения, которые касаются урегулирования споров...

— Но ведь могут быть такие споры, — возразил Кадоган, — которые не обязательно приведут к войне. Поэтому возникает, сомнение, следует ли оговаривать, что решения совета обязательны и для подобных споров.

Стеттиниус также высказал мнение, что во многих случаях совет мог бы ограничиться рекомендациями, но в тех случаях, когда под угрозой оказался бы мир, решения совета должны быть обязательны. Громыко согласился с этим. В итоге были намечены две ситуации:

в случае, когда имеется угроза миру, рекомендации совета должны быть обязательными;

в случае, когда нет угрозы нарушения мира, рекомендации совета не должны быть обязательными.

Английский делегат принялся развивать мысль, что требование, чтобы решения были обязательны для всех, таит в себе [375] угрозу создания некоей «сверхдержавы». Поэтому упор следовало бы сделать на обеспечение мира и безопасности, а не на принудительные решения. Громыко возразил против такого умозаключения, и было решено позднее вернуться к обсуждению этой проблемы.

На этом заседание закончилось.

После перерыва на обед, в 14 часов 45 минут началось заседание Руководящего комитета. Стеттиниус сказал, что он только что обсуждал с Громыко возможность поездки в Нью-Йорк участников конференции.

— Посол Громыко, — продолжал Стеттиниус, — заинтересовался этим предложением, Я выясню возможность получения билетов на самолет для членов советской и британской групп, которые захотят посетить Нью-Йорк, на вечер в пятницу после окончания очередного заседания. Обратно можно было бы вернуться в воскресенье вечером. Некоторый перерыв в нашей работе все равно неизбежен, так как секретариат хочет иметь время, чтобы подогнать работу. К тому же мы еще раньше согласились, что в ближайшую субботу и воскресенье заседаний не будет...

На этом и порешили.

Инцидент с прессой

На том же заседании Руководящего комитета Макдермот затронул вопрос о позиции печати в связи со статьей Джеймса Рестона в газете «Нью-Йорк таймс». Он сообщил, что второй выпуск «Нью-Йорк таймс» содержит еще более подробный текст, чем тот, который делегаты увидели сегодня утром и который был взят из первого издания газеты. Из статьи видно, что Рестон познакомился с меморандумами, представленными каждой из трех групп. Поэтому, сказал Макдермот, другие журналисты хотят знать, как получил этот материал Рестон. Они также интересуются, не будут ли в связи с этим опубликованы тексты меморандумов.

— Я информировал корреспондентов, — продолжал Макдермот, — что такого намерения не существует. Еще до прибытия британской и советской делегаций в Вашингтон Рестон пообещал не использовать имеющиеся у него источники информации, поскольку он, Рестон, считал, что получит все сведения о переговорах во время конференции. Но, как видим, он поступил по-иному...

Макдермот сказал далее, что корреспонденты хотят увидеть Стеттиниуса или всех трех представителей и настаивают, чтобы им сказали, почему им не дают полной информации.

— Могу ли я, — спросил Макдермот в заключение, — заявить [376] корреспондентам, что в конце переговоров они получат пространное коммюнике и будет опубликован полный текст любого согласованного плана сразу же после того, как его представят другим Объединенным Нациям.

Стеттиниус заметил, что тут возникает одна неловкость. Представители прессы заявляют, будто англичане готовы дать информацию о ходе переговоров, и спрашивают, почему «неуступчива» американская группа.

— Я полагаю, — заявил Стеттиниус, — что важно соблюдать единую позицию всем трем группам.

Советский представитель с этим согласился. Кадоган, видя, что попал в неловкое положение, тут же присоединился к словам Стеттиниуса. Более того, он сказал, что считает полезным как можно скорее устроить пресс-конференцию специально для того, чтобы заявить, что его делегация полна решимости соблюдать общую точку зрения с другими делегациями. Стеттиниус заметил: надо точно представить себе, что следует сказать на такой пресс-конференции. Громыко полностью с этим согласился.

После некоторого обмена мнениями Стеттиниус предложил составить проект заявления для пресс», указав при этом, что было бы желательно получить одобрение текста со стороны президента Рузвельта, а также лорда Галифакса как полномочного посла Великобритании.

Макдермот обратил внимание еще на одно обстоятельство.

— В результате опубликования статьи в «Нью-Йорк таймс», — сказал он, — пресса считает, что Рестон располагает содержанием трех меморандумов. Следовательно, мы можем ожидать всяческих спекуляций и домыслов по поводу этих версий документов. Между тем статья Рестона содержит ряд неточностей, а учитывая его собственные интерпретации, статья в целом вообще вводит в заблуждение.. Все это следует иметь в виду...

Данн предложил отметить в заявлении для прессы, что любая публикация любого из докладов не является аутентичной.

Громыко согласился с этим и добавил, что при всех условиях заявление для прессы должно быть представлено тремя главами делегаций совместно.

Стеттиниус повторил, что он хотел бы поскорее иметь проект заявления, поскольку он намерен показать его президенту Рузвельту, которого увидит сегодня вечером. Он также предложил, чтобы Данн и Пасвольский представили копию текста государственному секретарю Корделлу Хэллу.

— Думаю, — заключил Стеттиниус, — что в зависимости от исхода разговора с Рузвельтом можно ориентировочно пригласить представителей прессы для встречи с тремя руководителями делегаций в Думбартон-Оксе 24 августа в 10 часов 15 минут. Возражений не было. [377]

Встреча с прессой состоялась на следующий день в условленный час. Текст, который был передан корреспондентам от имени трех глав делегаций, гласил:

«Мы хотим, чтобы все понимали, что мы встретились здесь, в Думбартон-Оксе, для проведения неофициальных переговоров и обмена мнениями относительно общего характера международной организации безопасности, результаты которых должны быть одобрены нашими соответствующими правительствами. Мы надеемся, что, после того как мы самым полным и свободным образом обменяемся мнениями, мы придем к согласованным рекомендациям, которые мы сможем представить нашим соответствующим правительствам. Мы будем публиковать периодически через нашу пресс-службу совместные коммюнике, поскольку они не будут мешать гладкому и быстрому прогрессу работы по согласованию рекомендаций относительно международной организации безопасности».

Инцидент с прессой имел свою закулисную сторону. Тут, несомненно, сказалась подрывная деятельность тех сил в Соединенных Штатах, да и в Англии, которые стремились осложнить работу конференции и вообще помешать успешному послевоенному сотрудничеству держав — участниц антигитлеровской коалиции.

Во время конференции в англо-американской прессе вновь и вновь появлялись всякого рода слухи, имеющие целью вызвать подозрение обывателя к тому, что происходило в уединенной усадьбе в Джорджтауне. Некоторые газетчики уверяли, например, что в Думбартон-Оксе возникли «острые противоречия» и что дело идет к разрыву между союзниками. Одни утверждали, что новая организация безопасности будет столь же немощна, как и Лига наций, и что вся эта затея нереальна. Другие, напротив, пытались запугать тем, что теперь, дескать, великие державы хотят с помощью всемирной организации навязать свой диктат всем странам и народам нашей планеты. Были намеки и на то, что западные державы капитулируют, мол, перед какими-то «зловещими» требованиями Советского Союза. В этой связи в Думбартон-Оксе однажды объявился лидер фашиствующей организации «Америка фёрст» («Америка прежде всего») Джералд Смит. Он потребовал у Стеттиниуса, чтобы его допустили на заседания конференции. Смита, разумеется, не пустили, но выходка его была весьма показательна.

Кампания с целью дискредитации самой идеи мирного послевоенного устройства не прекращалась. 29 августа конференции в Думбартон-Оксе пришлось в этой связи снова предпринять контратаку. С согласия двух других глав делегаций Стеттиниус созвал пресс-конференцию, на которой зачитал очередное совместное заявление:

«После недели переговоров руководители трех делегаций [378] рады сообщить о том, что между ними достигнуто общее соглашение о необходимости рекомендовать, чтобы предлагаемая международная организация по сохранению мира и безопасности предусматривала:

во-первых, создание ассамблеи, состоящей из представителей всех миролюбивых стран на основе принципа суверенного равенства;

во-вторых, создание совета, состоящего из небольшого количества членов, в который наряду с представителями основных государств должны входить периодически избираемые представители ряда других государств;

в-третьих, эффективные методы мирного разрешения конфликтов, в том числе создание международного суда для урегулирования вопросов, подлежащих разрешению юридическим путем, а также применение таких других методов, которые могут оказаться необходимыми для поддержания мира и безопасности.

Делегации продолжают обсуждать структуру и юрисдикцию различных органов, а также методы их деятельности. Эти вопросы требуют тщательного рассмотрения, и в настоящее время представлен ряд предложений, которые будут изучены».

В заявлении подчеркивалось, что факт внесения Соединенными Штатами, Англией и Советским Союзом различных предложений не свидетельствует о наличии разногласий или противоречий в точках зрения, а проистекает из различного подхода к общей цели.

«После того, — говорилось далее в заявлении, — как наша работа достигнет стадии, на которой будут сформулированы наши тщательно рассмотренные рекомендации и будут представлены наши выводы, наши соответствующие правительства решат вопрос о том, когда эти рекомендации должны быть опубликованы».

Вслед за этим Стеттиниус огласил представителям печати свое собственное заявление, в котором дал ответ на критику со стороны некоторых членов конгресса и прессы, недовольных тем, что конференция в Думбартон-Оксе чересчур засекречена. В этом заявлении говорилось:

«Имеется неправильное понимание причин сдержанности во всем, что касается наших совместных переговоров в Думбартон-Оксе относительно международной организации, которая должна предотвратить войну и обеспечить мир. Предварительные переговоры, которые в настоящее время происходят, носят исследовательский характер и имеют целью достичь общего понимания. Для правительств, представители которых ведут переговоры, создалось бы затруднительное положение, если бы передавались обрывочные сообщения о мнениях и взглядах, выдвигаемых изо дня в день, и если бы эти мнения и взгляды воспринимались как выражение неизменной позиции или если бы [379] им приписывался обязывающий характер. Я уверен в том, что всякий, кто тщательно рассмотрит этот вопрос, поймет это...

Мы решили, что руководители трех делегаций будут совместно публиковать заявления о ходе переговоров и что эти заявления в силу необходимости будут по своей форме иметь общий характер...»

Отвечая на вопрос, в какой степени программа Думбартон-Окса отличается от программы Лиги наций, Стеттиниус пояснил, что не может касаться этой проблемы в настоящее время. На вопрос, относится ли выражение «основные государства», приведенное, в совместном заявлении, к странам, подписавшим Московскую декларацию, Стеттиниус ответил, что это в настоящее время обсуждается.

Корреспондент одной из английских газет спросил, означает ли понятие «миролюбивая страна» такое государство, которое готово вместо разрешения споров силой передать эти споры на арбитраж. Стеттиниус ответил, что он не в состоянии в настоящее время дать точное определение. Однако любое соглашение, которое будет достигнуто на конференции, возможно, будет содержать такое определение. Когда корреспондент повторил свой вопрос, Стеттиниус заявил, что такая готовность к арбитражу будет составлять один из руководящих принципов для отнесения страны к категории миролюбивых государств. На вопрос относительно ответственности основных стран Стеттиниус заявил, что военные представители и другие участники переговоров все еще обсуждают эту проблему.

В тот же день в Белом доме состоялась очередная пресс-конференция президента Рузвельта. Корреспонденты и здесь главный огонь сосредоточили на работе конференции. Рузвельт заявил, что предложенная организация отличается от Лиги наций и будет гораздо более действенной. Ассамблея новой организации будет обсуждать жизненные вопросы, вопросы продовольствия и финансов. Совет этой новой организации прежде всего сконцентрирует свое внимание на предотвращении войны и будет уполномочен действовать немедленно по мере возникновения чрезвычайного положения в связи с бомбардировками или вторжением. Рузвельт отметил, что в этом разница между новой организацией и Лигой наций, которая не располагал средствами предотвращения агрессии.

— Я ознакомился с заявлением руководителей конференции в Думбартон-Оксе, опубликованным заместителем государственного секретаря Стеттиниусом утром, — сказал президент, — и ничего больше не могу добавить. Это совместное заявление представителей конференции в Думбартон-Оксе в письменной форме излагает общие принципы, чтобы все страны могли обсуждать их. Конференция не примет никаких связывающих, негибких решений. Делегаты конференции смогут сделать рекомендации всем Объединенным Нациям. [380]

5 сентября Стеттиниус снова выступил на пресс-конференции. Заявив, что конференция в Думбартон-Оксе добилась вполне удовлетворительных успехов, он добавил:

— Никакие решения, достигнутые в результате нынешних неофициальных переговоров, не будут носить обязательного характера ни для одного из правительств до тех пор, пока эти решения не будут приняты ими на конференции Объединенных Наций, посвященной этому вопросу. Соединенные Штаты не будут связаны никаким решением, принятым в Думбартон-Оксе и в результате других конференций, пока конгресс не одобрит их...

14 сентября Стеттиниус сделал следующее официальное заявление на пресс-конференции:

«Участники конференции в Думбартон-Оксе достигли исключительных успехов. Составление проекта предложений близится к концу. Работа над этим проектом продлится еще несколько дней».

На вопрос одного корреспондента, считает ли Стеттиниус, что будет достигнуто успешное соглашение относительно плана международной организации безопасности, последовал ответ:

— Я совершенно уверен в успешном исходе переговоров о международной организации безопасности...

Стеттиниус сообщил, что работа конференции в Думбартон-Оксе достаточно продвинулась и делегаты имеют возможность представить достигнутые результаты трем правительствам.

Отвечая на вопросы корреспондентов о том, отложено ли окончание конференции в связи с разногласиями, Стеттиниус заявил, что слово «разногласия» здесь не подходит. Речь идет о согласовании различных позиций трех правительств по некоторым проблемам.

В середине сентября в прессе появились сообщения о том, что конференция в Думбартон-Оксе может закончиться, не достигнув соглашения по всем главным проблемам международной организации безопасности. 19 сентября государственный секретарь Корделл Хэлл опроверг подобного рода домыслы.

— Тот факт, что переговоры об организации безопасности продвинулись столь далеко, — заявил Хэлл, — не означает, что они все время будут развиваться так быстро. Естественно, что должны возникнуть вопросы, для решения которых может потребоваться больше времени... Но Соединенные Штаты готовы уделить необходимое время для тщательного и всестороннего рассмотрения любых вопросов, которые могут возникнуть...

На протяжении конференции, продолжавшейся 40 дней, не раз приходилось давать отпор разного рода злонамеренным слухам, появлявшимся в буржуазной прессе.

Многие строили тогда догадки: откуда Джеймс Рестон получил информацию о содержании меморандумов трех держав? Только четверть века спустя Рестон раскрыл свой секрет: источником [381] этой информации было чанкайшистское посольство в Вашингтоне. Хотя китайская сторона и не участвовала в первой стадии переговоров в Думбартон-Оксе, ей отсылалась вся связанная с переговорами документация.

Военные аспекты

На первом заседании Подкомитета военных представителей, открывшемся 23 августа в 16 часов 45 минут, помимо членов подкомитета присутствовали также и главы делегаций. Председательствовал Стеттиниус, Подкомитет собрался на втором этаже в одной из комнат, отведенных для американской делегации. Разместившиеся вокруг стола генералы и адмиралы представляли живописное зрелище: расшитые золотом погоны, аксельбанты, пестрые колодки с орденскими ленточками, золотые звезды на уголках воротничке», вышитые гладью опознавательные знаки родов войск на рукавах — словом, блестящее военное общество. Правда, и английские, и американские военачальники в большинстве были люди пожилые, убеленные сединами, с усталыми лицами. Наши военные эксперты — генерал Славин и адмирал Родионов — носили форму поскромней, но зато были куда моложе и энергичнее.

Подкомитет начал работу с рассмотрения предварительных предложений американской, советской и английской делегаций. Затем делегация США представила для обсуждения список тем по проблеме безопасности. В нем значилось:

1. Определение существования угрозы миру и нарушение мира.

2. Решение о действиях, которые должны быть предприняты, и обязательства государств-членов по выполнению этих решений.

3. Меры принуждения: а) меры, включающие применение вооруженных сил; б) мероприятия по предоставлению и использованию услуг, включая базы и право прохода (транзит); с) мероприятия по предоставлению дополнительной помощи, например помощь государству, берущему на себя чрезмерное бремя при осуществлении акции по принуждению.

4. Создание военного органа, который давал бы рекомендации совету.

5. Временные мероприятия по предоставлению вооруженных сил и баз впредь до заключения постоянного соглашения.

6. Создание системы регулирования вооружения и вооруженных сил.

7. Функции всеобщей организации безопасности в вопросах разоружения и контроля над вражескими государствами.

Решено было в дальнейшем исходить из приведенного списка. [382]

После некоторой дискуссии участники заседания в принципе согласились, что определение существования угрозы миру должно быть предоставлено совету. Громыко, однако, предложил проконсультировать текст в Редакционном подкомитете, после чего его можно было бы принять.

Точки зрения трех делегаций совпали и в отношении действий, предпринимаемых в случае возникновения угрозы миру. Когда речь идет о мерах, не включающих применения вооруженных сил, то это может быть разрыв отношений с государством-агрессором. Что же касается мер, включающих применение вооруженных сил, то предложенный текст в целом не вызывал возражений.

Обсуждался вопрос о квотах войск, которые должно предоставить каждое государство. Высказывалось мнение, что в некоторых случаях нельзя ограничиться лишь установленной квотой, а придется применить все имеющиеся в распоряжении государства вооруженные силы.

Затем участники совещания перешли к вопросу о военном органе, который должен давать рекомендации совету. Он получил предварительное название военно-штабного комитета. Делегат США сказал, что участвующие в. этом комитете представители государств-членов должны подчиняться высшим военным органам соответствующего государства. Громыко предложил обсудить вопрос о составе военно-штабного комитета на более поздней стадии.

При рассмотрении проблемы регулирования вооружений и вооруженных сил все в принципе согласились с американским проектом.

В конце заседания Громыко поднял вопрос о международном воздушном корпусе. Он сказал, что такой корпус имел бы преимущество, быстро действуя в период кризиса.

— Детали тут еще не выработаны, — сказал Громыко. — Возможно, такой корпус следовало бы создать на основе национальных квот, как это предусмотрено в отношении вооруженных сил. Но это не должно означать, что международные силы будут полностью смешаны.

Было решено для обсуждения технических аспектов создать специальную военную комиссию. На этом заседание подкомитета закончилось.

Специальная военная комиссия собралась на следующий день 24 августа, вечером. Председательствовал вице-адмирал Вильсон (США). Обсуждались предложения относительно вооруженных сил, предоставляемых совету для обеспечения мира и безопасности.

Первым взял слово генерал Славин. Он заявил, что международная организация должна в случае необходимости иметь возможность предотвратить и подавить агрессию при помощи [383] вооруженных сил и что такие силы должны находиться в распоряжении совета.

— Особое значение, — подчеркнул он, — тут могут иметь воздушные силы, поскольку агрессор обычно действует внезапно. Надо иметь такую силу, чтобы вынудить агрессора прекратить свои действия, пока подоспеют наземные войска...

Британские и американские представители поинтересовались, будут ли предлагаемые воздушные соединения состоять из смешанных сил или же из отдельных национальных единиц, соединенных в международный воздушный корпус? Имеет ли в виду советская сторона ограничить использование подобного рода соединений только авиацией?

Советский представитель ответил, что эти вопросы подлежат дальнейшему обсуждению. Он пояснил, что в данном случае имеет в виду мобильные воздушные силы, готовые для эффективных действий, и что не планировалось включение в эти соединения наземных и военно-морских единиц. Поскольку система квот связана с задержкой, ибо требует одобрения соответствующими правительствами, наличие международных воздушных сил обеспечило бы большую мобильность.

Британский генерал Макреди заявил, что система квот, предусмотренная в английском и американском предложениях,, отвечает всем требованиям советского предложения относительно быстроты, легкости контроля и эффективности. Система квот удобнее международного воздушного корпуса также и потому, что существование постоянного международного корпуса вызовет сложности административного характера, проблемы снабжения, перевозок и т. д. Если же не иметь таких постоянных сил, а национальные контингента будут всегда наготове, то их легко можно передать в любой момент под командование совета, если он этого потребует.

Американский генерал Строит также отдал предпочтение системе квот, изложив в основном те же аргументы, что и его британский коллега.

После некоторой дискуссии Соболев сказал, что, поскольку доводы «за» и «против» международного воздушного корпуса полностью представлены, следует передать эти соображения на дальнейшее рассмотрение соответствующих делегаций.

Никто не возражал, и на этом заседание закончилось.

Два направления

Сразу после заседания военного подкомитета генерал Славин и адмирал Родионов поспешили вместе со своими английскими и американскими коллегами на прием, устроенный для военных экспертов министерством обороны США. Мы с Аркадием [384] Александровичем Соболевым выходили из особняка последними и, спустившись по ступенькам подъезда в сад, направились к ожидавшему нас у ворот автомобилю. Неожиданно мой спутник спросил:

— Не хотите ли пройтись?..

Я охотно согласился. Хотя до гостиницы было не близко, мы решили, что за час доберемся, и отпустили шофера. По дорожке, посыпанной шуршащей под ногами морской галькой, прошли к боковой калитке, спустились вниз по кривой узенькой улочке вдоль увитого плющом кирпичного забора, огораживающего Думбартон-Окс. Потом, выйдя на улицу «М», пошли по направлению к Пенсильвания-авеню. Уже стемнело. Вечер был не душный. Аромат хвои смешивался со сладким запахом каких-то южных цветов.

Некоторое время шли молча. Потом Соболев сказал:

— Я все думаю о наших дискуссиях. Вы поняли, куда нас втягивают?

— Более или менее, — ответил я осторожно. — Мне представляется, что они в конечном счете хотели бы навязать нам такую организацию, которая устраивала бы прежде всего их...

— Вот именно, — продолжал Аркадий Александрович. — То, чего не удавалось достичь раньше, теперь будут пытаться получить с помощью всемирной организации, которая, по их мысли, будет у них в кармане...

Соболев, всегда замкнутый, на этот раз был, видимо, расположен к откровенной беседе.

— Как будто теперь все должны убедиться, — сказал он, — что с нашей страной нельзя говорить языком диктата. Это показала и прошлая история России, и интервенция, и особенно нынешняя война. Невозможно нам и навязать чью-то чужую волю. Поэтому-то важно, чтобы будущая всемирная организация действовала с общего согласия всех великих держав. Сейчас, как мне представляется, вырисовываются довольно четко два направления: либо мы не сможем договориться, и тогда вновь произойдет самое худшее, либо западные политики поймут, что должны жить с нами в мире. Первое направление неизбежно приведет человечество к еще большей катастрофе, чем вторая мировая война, ибо орудия уничтожения будут быстро совершенствоваться...

Для такого вывода были все основания. Ведь за годы войны оружие приобрело страшную разрушительную силу. Было ясно, что на этом дело не остановится, хотя мы тогда и не знали, что уже спустя год на Японию упадут американские атомные бомбы и начнется ядерная эра, которая коренным образом изменит обстановку.

— Вы, разумеется, знаете, — продолжал Аркадий Александрович, — высказывания Энгельса и Ленина о том, что в конце [385] концов разрушительные средства станут столь мощными, что война окажется нерентабельной даже для тех, кто ее готовит и провоцирует. Конечно, все это означает, что мы неустанно должны крепить мощь нашего государства. Но вместе с тем хорошо бы добиться создания эффективной всемирной организации безопасности, которая могла бы дать действенный отпор агрессору. Между прочим, несомненно, именно с этим связано и упорное нежелание наших партнеров дать четкое определение понятию «агрессия». Вы заметили, как всполошился Кадоган? Кое-кого это не устраивает. Важен тут и порядок голосования в совете. Если оба фактора — наша мощь и действенная организация безопасности — будут взаимодействовать в направлении сохранения прочного мира, то человечество действительно сможет пойти по второму направлению — по пути сотрудничества и мира. Такая обстановка способствовала бы нашему успешному движению вперед, а это сказалось бы и на положении в других странах.

Тут я напомнил о словах Теодора Драйзера, который считал, что американские трудящиеся своими нынешними условиями жизни во многом обязаны факту существования Советского государства.

— Вот именно, — подхватил Соболев. — Я это и имею в виду. В конце 30-х годов мы только-только начали ощущать плоды наших усилий. После победы придется потратить огромную энергию на восстановление разрушенного. Наш народ справится с этим и покажет, какие возможности таит в себе социализм...

Я никогда раньше не видел сдержанного Аркадия Александровича в таком приподнятом настроении. Перехватив мой взгляд, он произнес:

— Быть может, вам представляется, что я слишком увлекся?

— Нет, что вы!..

— Пожалуй, я и впрямь увлёкся, — продолжал своим обычным ровным тоном Соболев. — Но у меня сложилось твердое убеждение: путь обострения конфликта ничего хорошего не сулит. Надо избрать второе направление, ведущее к укреплению международной безопасности. И я надеюсь, что это поймут наши партнеры по переговорам...

Незаметно мы оказались рядом с гостиницей. На углу располагалось маленькое кафе «Белая башня», открытое круглые сутки. Мы вошли внутрь, сели за стойку на высокие тумбы. Старичок в полосатом накрахмаленном халате — он один обслуживал все заведение в этот поздний час — подал нам традиционное ночное меню американца: холодное молоко и яблочный пирог.

Экономические и социальные проблемы

Очередное заседание Руководящего комитета состоялось 25 августа. Председательствовавший Стеттиниус сказал, что в этот уикенд конференция прервет работу, поскольку вечером советская и английская делегации выезжают на субботу и воскресенье в Нью-Йорк.

— Надеюсь, мы проведем там приятно время, — добавил он, улыбаясь и показывая ряд белоснежных зубов. — Теперь несколько слов хочет сказать наш пресс-секретарь...

Макдермот спросил, может ли он сообщить представителям печати об этой поездке? Стеттиниус, взглянув на двух других руководителей делегаций, которые ограничились молчаливым кивком, ответил, что против этого возражений нет.

— Им нечего жаловаться на секретность, они получат от нас еще одно важное сообщение, — сказал он и весело рассмеялся...

— Пресса просит, — продолжал Макдермот, — сфотографировать представителей трех групп, участвующих в работе Руководящего комитета, в неофициальной обстановке. Могу я их сюда пригласить?

Получив согласие, Макдермот вышел, и тут же в кабинет ввалилась суетливая ватага фоторепортеров. В течение пяти минут они делали снимки с разных позиций. Посмотрев на часы, Стеттиниус, нахмурив густые брови, предложил посторонним очистить помещение. Когда репортеры удалились, он открыл заседание.

На этот раз Руководящий комитет обсуждал задачи всеобщей организации безопасности в экономической и социальной областях. Вопрос этот был подготовлен Пасвольским, Соболевым и Джеббом.

Кадоган указал на имеющееся различие между англо-американской и советской позициями.

— Советский Союз, — продолжал английский делегат, — предлагает отделить эти вопросы от проблем безопасности. Видимо, советская сторона имеет при этом в виду опыт Лиги наций, которая была перегружена вопросами, не имевшими отношения к проблеме безопасности. Но все дело в том, что экономические и социальные проблемы порой вызывают острые разногласия, которые, в свою очередь, могут привести к угрозе миру и безопасности. Поэтому тут требуется какая-то связь. Может быть, такую связь осуществлял бы генеральный директор организации?

Громыко сказал, что, по мнению советской делегации, следует создать специальную экономическую организацию.

— Действительно, — продолжал он, — Лига наций занималась больше экономическими и благотворительными проблемами, [387] чем вопросами безопасности. Мы подсчитали, что около 87 процентов обсуждавшихся в Лиге наций вопросов не имели отношения к проблемам безопасности. Мировая общественность полагала, что Лига занимается рассмотрением важных вопросов, касающихся дела мира и безопасности, а в действительности она тратила время на второстепенные дела. Поэтому Советский Союз считает, что главной и по существу единственной задачей новой международной организации должно быть поддержание мира и безопасности. Разумеется, может быть найдена какая-то форма связи между всеобщей организацией безопасности и другими органами, хотя бы с целью взаимной информации.

Стеттиниус, внимательно слушавший советского делегата, сказал:

— На меня произвело большое впечатление то, какой упор делает посол Громыко на главную задачу предполагаемой организации. Я не считаю, что наши точки зрения так уж далеки друг от друга. Мы ведь все согласны, что совет имеет своей главной задачей поддержание мира, но, по мнению американцев, должна существовать единая всеобщая организация. Соединенные Штаты считают желательным, чтобы, так сказать, собрать под одну крышу все области международных отношений. Может быть, все согласятся с тем, чтобы время от времени ассамблея создавала такие вспомогательные органы, какие она будет считать необходимыми для поддержания мира и безопасности? Мы не настаиваем на детальном плане. Но, возможно, стоит рассмотреть предложение о создании экономического и социального совета в составе 24 членов?

Пасвольский тут же высказался в пользу создания экономического и социального совета. Он сослался при этом на Лигу наций, где совет и ассамблея несли одинаковую ответственность. Теперь же предлагается, сказал Пасвольский, возложить главную ответственность за поддержание мира на совет.

Стеттиниус напомнил, что прошлой осенью в Тегеране президент Рузвельт предложил Черчиллю и Сталину рассмотреть вопрос о создании всеобъемлющего руководящего комитета для координации экономической политики в послевоенный период.

— Это должен быть орган, облеченный большим авторитетом и престижем, — вставил Пасвольский. — Ведь очевидно, что вопросы экономического характера и проблемы безопасности переплетаются.

Кадоган сказал, что, хотя поддержание мира — это наиболее важная функция создаваемой организации, такая функция в общем-то негативна. Необходимо, чтобы новая организация играла и позитивную роль. Тут-то и открываются большие возможности в экономической области. Это сделает организацию более привлекательной для других.

Громыко заметил, что трудно отделить деятельность ассамблеи в экономической области от деятельности предлагаемого экономического и социального совета. Но если бы это были разные органы с большими полномочиями, между ними можно было бы установить координацию. Уже сейчас существует около ста различных организаций, занимающихся экономическими вопросами и благотворительностью.

Пасвольский возразил, что только около 20 из существующих организаций действительно являются важными. Продолжая свою мысль, Громыко сказал, что координация между существующими организациями будет нелегким делом; надо, чтобы этим делом занимался специальный орган.

Джебб предложил рассмотреть несколько чисто практических вопросов.

— Важность того, — сказал он, — чтобы малые страны пришли в новую организацию и приняли ее, несомненна. Но их, возможно, будет пугать большая роль совета. Если у организации вообще будет мало экономических возможностей, то эти трудности возрастут.

— Но если малые страны спросить, — возразил Громыко, — хотят ли они иметь более эффективную или менее эффективную организацию, то они, несомненно, выскажутся за первую, ибо именно в этом все заинтересованы.

В ходе дальнейшей дискуссии возник вопрос, в какой мере в основном документе должна быть отражена возможность ставить перед организацией вопросы экономического характера. Громыко заметил, что даже самые идеальные решения в. экономической области не могут сами по себе предотвратить агрессии. С этим все согласились. Однако Пасвольский принялся объяснять, что американское правительство связывает вопрос экономического развития с проблемой безопасности. Что же касается ссылок на Лигу наций, то все дело в том, что Лига не имела прямых полномочий в области обеспечения безопасности.

Джебб, обращаясь к Громыко, спросил, заключается ли советская позиция в том, что ассамблея не должна заниматься экономическими вопросами, которые не имеют отношения к проблеме безопасности.

Стеттиниус попросил Громыко еще раз изучить всю проблему, поскольку американская и английская группы придают ей большое значение. Он выразил также пожелание, чтобы Громыко информировал свое правительство о позиции США и Англии, и надежду, что вопрос будет рассмотрен в положительном смысле. Советский делегат обещал проинформировать свое правительство, но добавил, что советская делегация твердо придерживается высказанной ею точки зрения.

Затем обсуждался вопрос о составе и функциях намечаемого экономического и социального совета. Было согласовано, что совет не должен иметь исполнительных прав, а может лишь [389] давать рекомендации в целях координации. Члены совета избираются ассамблеей. Тут не должно быть постоянных членов.

Соболев заметил, что рискованно делать большой упор на экономические проблемы, так как через какое-то время могут сказать, что организация обещала многое, но ничего не сделала. Что же касается области безопасности, то тут надо позаботиться о том, чтобы организация выполнила свои задачи.

В итоге было решено перенести обсуждение вопросов о региональных организациях и о составе экономического и социального совета на одно из следующих заседаний.

Далее обсуждалась проблема исключения и выхода из организации. Громыко предложил, чтобы был предусмотрен пункт об исключении из организации. Он объяснил это тем, что было бы странно, если бы организация решила выступить против своего члена. Прежде чем предпринять такую акцию, следует исключить данное государство из организации.

Кадоган согласился с этим, но сказал, что англичане предложили временное исключение. Такая система облегчает возвращение государств в организацию в том случае, если будет заменено правительство, совершившее акт агрессии. Кадоган предложил включить это положение в устав. Было решено передать этот вопрос в Редакционный подкомитет.

В этот момент в зал вошел секретарь и, нагнувшись к Стеттиниусу, что-то ему шепнул. Стеттиниус попросил извинения и сказал, что его вызывают по срочному делу. В соответствии с ранее достигнутой договоренностью председательствование взял на себя Громыко. Комитет перешел к вопросу о том, как должны приниматься решения совета: двумя третями голосов или большинством голосов. Пасвольский сказал, что если другие государства это поддержат, то американская группа согласна, чтобы по всем вопросам решение принималось двумя третями голосов, включая совпадающие голоса постоянных членов совета. Что, же касается процедурных вопросов, то можно ограничиться простым большинством. Кадоган поддержал это предложение.

Громыко заявил, что проинформирует Советское правительство о позиции Англии и Соединенных Штатов по этому вопросу.

Коснувшись состава военно-штабного комитета, Громыко внес предложение обсудить этот вопрос позднее, может быть, даже после окончания конференции. Он высказал мнение, что важно согласиться в принципе насчет создания при совете института военных советников.

После этого был объявлен перерыв на завтрак, который, как обычно, был подан на лужайке перед домом. К этому времени вернулся Стеттиниус. Взяв с большого стола пару сэндвичей и чашку кофе, Стеттиниус подсел к маленькому столику, рядом с Громыко. Советский делегат спросил Стеттиниуса, когда американская группа будет готова представить свои соображения о [390] территориальной опеке. Стоявший рядом и потягивавший трубку Пасвольский ответил, что американцы не готовы представить эти соображения в ходе нынешних переговоров.

— Тогда, — сказал Громыко, — давайте обсудим статус международного суда на совещании сразу же после перерыва.

Заседание возобновилось. После некоторой дискуссии было достигнуто принципиальное согласие о создании международного суда, который будет составной частью всеобщей организации безопасности. Эту принципиальную договоренность решили включить в рекомендации, представляемые правительствам.

Заседание закончилось. Прощаясь, Стеттиниус сказал, что вечером ждет участников поездки в Нью-Йорк на аэродроме.

Встречи на Манхэттене

В гостях у Рокфеллера

Солнце еще не село, когда мы отбыли из Вашингтона. Летели на небольшой высоте. Из иллюминатора можно было видеть, как начиная от Балтимора до самого Нью-Йорка тянулся сплошной индустриальный район. Через час с небольшим самолет приземлился в аэропорту Ла Гардия. Разместили нас в отеле «Уолдорф-Астория», считавшемся самым фешенебельным в Нью-Йорке. Стеттиниус, сопровождавший советскую и английскую делегации в качестве официального представителя правительства, обставил наше пребывание в Нью-Йорке весьма пышно. Во время поездок по городу наши машины эскортировал отряд полицейских-мотоциклистов. Пронзительными сиренами они пугали прохожих и заставляли весь транспорт останавливаться. А наш кортеж, не обращая внимания на красный свет, мчался по стритам и авеню Манхэттена.

Едва мы успели расположиться в номере, как уже получили приглашение на обед, который Стеттиниус устроил в честь делегаций в огромном зале гостиничного ресторана «Старлайт руф» («Звездная крыша»). Где-то в глубине зала играл оркестр, и женский голос темпераментно пел модную песенку «Беса ме муччо»...

На этом, однако, программа первого вечера не закончилась. В начале одиннадцатого Стеттиниус снова появился в нашем отеле и пригласил всех участников экскурсии в ночной клуб «Даймонд хорзшу» («Бриллиантовая подкова»). Сравнительно небольшой, обитый красным плюшем с золотой отделкой зал имел просторную сцену, где шло разнообразное, порой довольно фривольное представление. Наш хозяин, видимо, был тут завсегдатаем. Во всяком случае, его отлично знали и портье, и метрдотель, и официанты. Мы засиделись в клубе далеко за полночь.

Первая половина следующего дня была заполнена осмотром города: «Эмпайр стейтс билдинг», Уолл-стрит, нью-йоркская биржа, посещение нескольких музеев.

Вечером все мы отправились на 5-ю авеню в огромный комплекс небоскребов Рокфеллер-Сентер, где были гостями одного из отпрысков династии миллиардеров Нельсона Рокфеллера. Он занимал пост специального уполномоченного президента по латиноамериканским проблемам.

В главном небоскребе, в мюзик-холле «Радио-сити», вечер начался с концертной программы, предшествующей демонстрации [392] кинофильма. Оркестр исполнил «Славянские танцы» Дворжака и несколько произведений Мендельсона. Затем выступил скрипач, блестяще справившийся с труднейшими пассажами Паганини. И наконец, на сцену высыпало три десятка девиц в сетчатых трико. Знаменитые «рокетс» четкими движениями вскидывали в такт ноги и руки. «Рокетс» — особая нью-йоркская достопримечательность и для каждого приезжего посещение мюзик-холла «Радио-сити» так же обязательно, как и подъем на вершину 102-этажного «Эмпайр стейтс билдинг».

После выступления «рокетс» начался фильм, но мы сразу же покинули зал: надо было идти на коктейль к Нельсону Рокфеллеру. Поднявшись на лифте куда-то далеко вверх, мы вошли в просторное помещение с огромными зеркальными окнами, из которых открывался вид на сверкающий ночной Нью-Йорк. Тут собралось уже много гостей. Однако хозяина еще не было, и нас встретил его представитель — лысеющий господин небольшого роста, в модном фраке и белой манишке. Он подводил гостей к стойке бара, заставленного множеством бутылок с яркими этикетками, серебряными ведерцами со льдом и целой батареей стаканов различной формы и величины. В зависимости от того, какой коктейль вы заказывали, бармен с профессиональной ловкостью выбирал тот или иной стакан, начинал орудовать со льдом и бутылками, а затем передавал смесь своим помощникам. Те, взболтав, разливали ее по стаканам и подавали гостям. Вечер проходил весьма непринужденно, только официанты в ливреях сохраняли торжественно-невозмутимую осанку. Они незаметно скользили между, гостями, убирали пустые стаканы, разносили подносы с новыми напитками и маленькими бутербродами. Внезапно метрдотель несколько раз громко хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Дамы и господа! Я имею честь представить вам Нельсона Рокфеллера...

В зал легкой походкой вошел коренастый молодой мужчина с рыжеватой шевелюрой и резкими чертами лица, чем-то напоминающими облик североамериканского индейца. Улыбаясь, он отвесил общий поклон. Затем подошел к главам делегаций и, поздоровавшись за руку, перебросился несколькими фразами. Отойдя через некоторое время в сторону, он стал о чем-то беседовать со Стеттиниусом.

Одет Рокфеллер был весьма небрежно: темно-коричневый костюм сидел на нем мешковато, к брюкам, заметно вытянутым на коленях, видимо, давно не прикасался утюг. На нем была голубая рубашка и белый воротничок с загнутыми углами. Однако самого его это явно не смущало. Он держался совершенно свободно, зато многие из присутствовавших американцев проявляли к нему всяческие знаки внимания.

Когда я проходил мимо все еще беседовавших Стеттиниуса и Рокфеллера, Стеттиниус подозвал меня и представил Нельсону. [393] Тот сразу же спросил о моих впечатлениях от Америки. Потом стал рассказывать о Нью-Йорке, о том, как строился Рокфеллер-Сентер. В этой стройке Нельсон Рокфеллер принимал непосредственное участие и теперь с явным удовольствием вспоминал те времена. Он предложил подняться на крышу небоскреба, чтобы сверху посмотреть на огромный город.

— Это первое серьезное поручение, которое я получил от отца, — сказал Рокфеллер, когда мы направлялись к лифту. — К строительству 70-этажного небоскреба приступили в начале 30-х годов, когда мне было 24 года. Я, правда, уже имел некоторую практику в области крупного строительства, но тут была своя сложность: небоскреб строился в центре города с интенсивным движением. Наша семья приобрела этот участок в Манхэттене, но за его пределы мы не могли выходить. Вся проезжая часть вокруг строительной площадки и даже тротуар должны были оставаться свободными для движения. Необходимые материалы и металлоконструкции перевозились по ночам. Строительство было все же закончено вовремя, и в первом же сезоне мюзик-холл «Радио-сити» принял первых зрителей...

Выйдя из лифта, мы пошли по длинному коридору. Нельсон открыл металлическую дверь и поднялся впереди меня по крутой железной лестнице на плоскую крышу небоскреба. Я подошел к самому краю и остановился у парапета. Зрелище отсюда открывалось фантастическое. Внизу лежал огромный город. Воздух был довольно прозрачный, и можно было видеть, как в ущельях улиц быстро двигались желтые и красные огоньки автомашин. Слева поблескивал в призрачном лунном свете вычурный шпиль вытянутого, как игла, здания «Крайслера», а впереди в темно-синем небе поднималась громада «Эмпайр стейтс билдинг». Дальше, между серебряными лентами Гудзона и Ист-Ривер, уходил на восток сверкающий разноцветными огнями Бродвей, в конце которого виднелись силуэты старых небоскребов Уолл-стрита. Они щетинились на фоне лунной дорожки, сверкавшей в Атлантическом океане...

Погуляв некоторое время по крыше, мы отправились обратно в банкетный зал. Спускаясь в лифте, я решил, наконец, задать Нельсону давно вертевшийся у меня на языке вопрос: почему он, такой состоятельный человек, одет столь небрежно?

— Видите ли, — ответил Рокфеллер, — тот, у кого еще нет миллиона, должен, конечно, тщательно следить за своей внешностью. А если у вас перевалило за миллион, то вы можете себе позволить некоторую экстравагантность...

Когда мы вернулись в зал, распорядитель сразу же подошел к Рокфеллеру и спросил его, не пора ли продолжить осмотр небоскреба; тот кивнул в знак согласия, и распорядитель громко объявил, что гостей приглашают осмотреть техническое оборудование «Радио-сити». Сперва нам показывали помещения, где находились звукооператоры, кинопроектор, затем повели за кулисы, [394] где к очередному сеансу готовились «рокетс». Ярко загримированные, они вблизи выглядели отнюдь не столь привлекательно, как из зрительного зала. Стеттиниус, исполнявший наряду с Рокфеллером роль хозяина, представил нас руководителю кордебалета, который оказался выходцем из Одессы и довольно сносно говорил по-русски.

Осмотрев оборудование сцены, мы отправились на радиостанцию, ничем особенно не примечательную. Зато рядом находилось помещение, которое нас заинтересовало, — экспериментальная телевизионная студия. В то время телевидение было новинкой, и мы с любопытством осматривали сложное, тогда еще очень громоздкое оборудование. Потом несколько человек из нашей группы остались перед телекамерой, а остальные подошли к монитору. Изображение было вполне четким, и мы видели на экране, как Рокфеллер и Стеттиниус, стоявшие перед объективом телекамеры, обменялись рукопожатиями, похлопали друг друга по спине.

Яхта Стеттиниуса

На второй день нашего пребывания в Нью-Йорке была намечена прогулка по реке Гудзон с выходом в Атлантику. Погода испортилась, небо затянули серые тучи, дул пронизывающий ветер, но так как вечером мы уже улетали обратно в Вашингтон, морская прогулка все же состоялась. Покинув после завтрака «Уолдорф-Асторию», мы через несколько минут оказались в нью-йоркском порту. Стеттиниус и здесь проявил особое гостеприимство, пригласив нас на свою собственную яхту. Она ожидала нас у пирса, поблескивая свежей белой краской и ярко надраенными медными поручнями. Это было довольно большое судно, роскошно и со вкусом обставленное. Содержать такую яхту мог, конечно, только очень богатый человек. Им, собственно, и был Эдвард Стеттиниус — миллионер, занимавший посты директора компаний «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн», «Дженерал моторз корпорейшн», «Дженерал электрик компани» и др. Эдвард Стеттиниус родился в Чикаго 22 октября 1900 г. в семье процветающего капиталиста, компаньона финансовой. империи Моргана. Окончив в 1924 году университет, Эдвард Стеттиниус сразу же был принят в «Дженерал моторз корпорейшн», где большинство акций принадлежало Моргану. Обладая незаурядной энергией и организаторскими способностями, Стеттиниус быстро пошел в гору, став директором крупнейших корпораций. С 1940 года он занимал различные государственные посты, являясь в то же время членом комитета национальной обороны. В начале войны ведал вопросами ленд-лиза, а в сентябре 1943 года был назначен заместителем государственного секретаря Соединенных Штатов. [395]

Когда яхта отчалила, Стеттиниус пригласил гостей в салон, где был подан коктейль. Затем все поднялись на палубу смотреть панораму Нью-Йорка. Мимо нас медленно проплывали гигантские доки, где грузились суда, направлявшиеся в Европу. Огромные краны осторожно опускали в трюмы танки, орудия, грузовики-«студебеккеры», ящики с боеприпасами, контейнеры с продуктами питания. Потом мы увидели огромный пассажирский лайнер, белые борта которого были для маскировки раскрашены сине-зелеными разводами. По трапу поднимались солдаты в полной выкладке, в шлемах, с карабинами через плечо. Посадка, видимо, шла к концу, все палубы были забиты военными. Внизу, на пристани, провожающие махали руками и платками, что-то кричали, а их близкие на судне перегибались через борт, тщетно пытаясь расслышать прощальные слова в лязге кранов и шуме моторов. Те, что стояли на носу, сняв каски, помахивали ими нашей нарядной яхте, скользившей по мутным водам Гудзона в сторону океана. Мысленно желали мы этим людям, отправлявшимся на фронты войны, благополучно перебраться через океан, где все еще шныряли гитлеровские подводные лодки, желали этим солдатам и офицерам союзной армии боевых успехов, победы и счастливого возвращения домой. Нью-Йорк отодвигался все дальше. Вот мы уже миновали остров Элис, где находилась федеральная тюрьма и где раньше неделями выдерживали иммигрантов, прежде чем они получали разрешение поселиться в Новом свете. Осталась позади и статуя Свободы с факелом в руке — подарок французского правительства Соединенным Штатам...

Волна становилась все заметнее, яхту изрядно покачивало, мы выходили в открытый океан. Еще немного, и пологий берег Манхэттена скрылся за горизонтом. Остались только небоскребы, как бы поднимающиеся прямо из воды. Это было впечатляющее зрелище. Как будто не существовало ни страшных трущоб негритянских кварталов этого города, ни уродливой металлической паутины надземки, ни мрачных труб метро, ни лязга и грохота улиц, а был только безбрежный океан, и прямо из волн поднимались поразительные творения рук человеческих — стоэтажные громады небоскребов, казавшиеся отсюда совсем небольшими; как бы перевернутыми сосульками, сверкающими под прорвавшимися сквозь облака лучами солнца.

Сделав большую дугу, белоснежная яхта, накреняясь и с шумом разрезая волны, легла на обратный курс. Я спустился вниз. В салоне, в глубоких кожаных креслах сидели вокруг столика и потягивали виски с содовой Стеттиниус, Соболев и Данн. Стеттиниус жестом пригласил меня присоединиться. Сразу же подошел официант и, получив заказ, принес мне джин с тоником — пожалуй, самый приятный из американских коктейлей. Стеттиниус продолжал прерванный рассказ о своей прошлой работе в качестве уполномоченного по ленд-лизу. Обращаясь к [396] Соболеву, он сказал, что этот опыт в какой-то мере может быть использован для послевоенного экономического сотрудничества между нашими странами.

— Я полагаю, — продолжал Стеттиниус, — что мы должны совершенно по-новому строить свои отношения после войны, основывая их на взаимном доверии. Опыт войны показал, что мы можем сотрудничать в очень сложных условиях мирового конфликта. Тем более мы можем быть друзьями после совместной победы над врагом. Я убежден, что, если бы Соединенные Штаты проводили после войны политику иную, чем политику полного сотрудничества с Советским Союзом, — это было бы трагической ошибкой...

Мне думается, что Стеттиниус был вполне искренен, высказывая эти мысли. Он и в последующие годы, став после отставки тяжелобольного Корделла Хэлла государственным секретарем США, а затем будучи представителем Соединенных Штатов в Совете Безопасности Организации Объединенных Наций, выступал в пользу американо-советского сотрудничества. В августе 1946 года он опубликовал в журнале «Ридерс дайджест» статью, в которой призывал к развитию отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом в интересах международного мира. Умер Стеттиниус в 1949 году от сердечного приступа, еще сравнительно молодым...

Вернувшись в порт, мы распрощались с капитаном роскошной яхты, заехали в гостиницу забрать чемоданы и помчались в аэропорт Ла Гардия. Там нас уже ждал специальный самолет. Спустя два часа мы были в вашингтонском «Статлере». На утро конференция в Думбартон-Оксе продолжила работу.

Состав совета

В понедельник, 28 августа, в 11 часов Стеттиниус открыл заседание Руководящего комитета. На повестке дня стоял вопрос о составе совета всеобщей организации безопасности и о порядке голосования в этом органе. В ходе обмена мнениями по вопросам, которые комитету предстояло обсудить в дальнейшем, Громыко предложил рассмотреть следующие пункты: «Положение Франции в Организации» и «Членство в Организации». С этим все согласились, и в повестку дня были внесены соответствующие дополнения.

Громыко спросил, сформулировала ли американская группа предложение насчет числа постоянных и непостоянных членов совета.

Стеттиниус ответил, что первоначальное американское предложение предусматривало четырех постоянных членов и семь непостоянных, то есть всего 11 членов совета. В дальнейшем американцы стали думать о включении Франции в качестве пятого [337] постоянного члена. Он добавил, что, возможно, Соединенные Штаты предложат позднее добавить шестое постоянное место, имея в виду одну из латиноамериканских стран.

Громыко поинтересовался, о какой именно латиноамериканской стране могла бы идти речь. Пасвольский ответил, что это могла бы быть Бразилия. Соболев спросил, когда Соединенные Штаты хотят добавить Бразилию. Стеттиниус пояснил, что американская группа сейчас не делает конкретного предложения насчет Бразилии.

Видимо, американцы решили все же прощупать позицию своих партнеров на этот счет. Данн, сославшись на роль Бразилии в развитии связей западного полушария с остальным миром, сказал, что это важный мотив в пользу ее включения в совет. На вопрос Громыко, имеется ли в виду включить Бразилию в подготавливаемый в Думбартон-Оксе документ, Стеттиниус ответил, что, возможно, лучше было бы в согласованных рекомендациях оговорить места в совете для Франции и для одной из латиноамериканских стран, но не называть определенное государство.

Громыко сказал, что советская группа считает существенным ограничить число постоянных членов совета пока представителями четырех, а позднее пяти держав, когда будет включена Франция.

Затем обсуждался порядок избрания в состав совета непостоянных членов. Американцы снова вернулись к вопросу о числе мест, предложив оговорить, что в совете будет шесть постоянных и шесть непостоянных или шесть постоянных и пять непостоянных мест. Пасвольский заметил, что лучше иметь четное число непостоянных членов, ибо если срок пребывания будет два года, то желательно, чтобы каждый год переизбиралась половина.

Кадоган с этим согласился, но поинтересовался, имеют ли американцы все же в виду, что с самого начала будет предоставлено шесть мест для постоянных членов совета. Он добавил, что это означало бы серьезное изменение американской позиции по сравнению с тем, что было раньше.

— Предполагается ли включить все это в устав или потом сделать к нему дополнения? — спросил английский делегат. — Будет ли в последнем случае шестой постоянный член избран самим советом?

Кадоган выразил надежду, что все же не придется иметь шестое место в совете, и добавил, что стоит лишь выйти за рамки добавления Франции как пятого члена совета, и мы сунем голову в осиное гнездо.

— Если предлагается, — продолжал Кадоган, — что должен быть предусмотрен механизм для увеличения в будущем числа постоянных членов совета, то такое предложение можно рассмотреть. Однако, если мы отойдем от принципа, что будет только [398] пять постоянных членов, мы подвергнемся сильному давлению, и, несомненно, поступят требования о еще большем увеличении количества постоянных мест...

Стеттиниус сказал, что у американской группы нет определенных инструкций на этот счет. Кадоган заметил, что он все же должен информировать свое правительство и что он сомневается, знает ли вообще правительство Англии обо всем этом. Стеттиниус вновь подчеркнул, что в настоящий момент американская группа не вносит определенного предложения. Он только хотел, чтобы другие имели это в виду. Кадоган спросил, будет ли этот вопрос поставлен официально еще в Думбартон-Оксе и назовет ли здесь Стеттиниус окончательно шестую державу? Стеттиниус повторил, что американская группа еще не имеет на этот счет окончательного мнения.

— Мы просто хотели знать, как отнесутся к этому другие группы, если в дальнейшем этот вопрос будет поднят официально, — заключил Стеттиниус.

Было согласовано, что на данном этапе желательно предусмотреть пять мест для постоянных членов совета, включая Францию, и шесть мест для непостоянных членов. Уговорились также, что если Франция еще не будет иметь всеми признанного правительства к моменту создания международной организации безопасности, постоянное место будет все же для нее зарезервировано.

Кадоган спросил, должен ли определять совет, получила или не получила Франция ответственное правительство?

— Может быть, — добавил он, — три державы сперва решат это между собой, а уж потом передадут на рассмотрение совета? Во всяком случае, правительство его величества считает, что чем раньше Франция получит свое место, тем лучше...

Затем обсуждался вопрос о статусе непостоянных членов.

В предварительном порядке участники совещания согласились принять советское предложение о двухгодичном сроке пребывания в совете непостоянных членов. Кадоган сделал оговорку, что он не может окончательно согласиться на этот срок, поскольку ему поручено настаивать на трехгодичном сроке. Он, однако, не возражает, чтобы пока Редакционный подкомитет исходил из двухгодичного срока.

После этого обсуждался вопрос о порядке исключения из организации. Громыко напомнил, что советская группа выступает за то, чтобы положение об исключении было предусмотрено уставом.

— Мы изучаем вопрос о том, — продолжал Громыко, — не следует ли включить в устав и положение о временном отстранении от участия в работе организации.

Редакционному подкомитету было поручено в предварительном порядке сформулировать пункт «об исключении и отстранении» и представить текст Руководящему комитету. [399]

Стеттиниус снова вернулся к вопросу о том, может ли сторона, замешанная в споре, принимать участие в голосовании. Он сказал, что, по мнению американской группы, «виноватая» сторона не должна голосовать по своему делу, кем бы она ни была. Английская делегация с этим согласилась.

Громыко напомнил, что советская делегация придерживается на этот счет иного мнения: необходимо выработать особую процедуру в отношении великих держав, если они участвуют в споре. Он сказал, что его группа не рассматривала вопрос о том, какова должна быть эта процедура, полагая, что американская группа внесет соответствующее предложение.

На этом заседании Руководящего комитета рассматривался также вопрос о составе военно-штабного комитета. Данн сказал, что, по мнению американцев, в военно-штабной комитет должны входить представители четырех или пяти великих держав — постоянных членов совета. Кадоган предложил оговорить, что комитет может приглашать страны, наиболее заинтересованные в обсуждаемом вопросе, а также те государства, у которых можно было бы попросить особой помощи. По его мнению, военно-штабной комитет должен давать рекомендации совету в отношении квот и регулирования вооружений.

Продолжая излагать американскую точку зрения, Данн заявил, что, возможно, некоторые страны особенно важно иметь в составе комитета. Поэтому надо выработать формулу, согласно которой можно было бы одни страны привлекать к работе комитета, а другие оставлять в стороне. Может быть, было бы желательно, чтобы совет отобрал страны для участия в военно-штабном комитете помимо постоянных четырех или пяти держав.

После некоторой дискуссии этот вопрос решили передать для дальнейшего обсуждения в Подкомитет военных представителей.

Далее состоялся обмен мнениями относительно ответственности четырех держав за поддержание мира в переходный период. Громыко сказал, что советская делегация согласна в дальнейшем обсудить эту тему и считает, что надо сделать соответствующую ссылку в согласованных рекомендациях настоящей конференции. Он добавил, что хочет проконсультироваться со своим правительством по данному вопросу.

Кадоган зачитал текст, предлагаемый английской делегацией:

«Имеется в виду, что четыре державы берут на себя ответственность за поддержание мира и безопасности в переходный период, однако признается, что позднее они, возможно, пожелают передать некоторую часть этой ответственности организации безопасности».

Соболев обратил внимание на то, что в британском документе намечено помимо четырех держав привлекать к урегулированию [400] в переходный период также и. другие государства: Что это значит? Кадоган ответил, что это соответствует решениям Европейской консультативной комиссии, в которых сказано, что оккупационные войска могут включать и некоторые военные соединения других союзных стран. Однако в целом четыре державы — а в Европе три державы — должны нести ответственность за разоружение вражеских государств и по другим аналогичным мерам.

В ходе дальнейшего обсуждения были вновь сделаны ссылки на Московскую декларацию и на ее указания о совместных действиях не только четырех держав, подписавших эту декларацию, но и о привлечении в случае необходимости других стран. Все согласились, что любые меры по поддержанию мира в промежуточный период должны быть согласованы между четырьмя державами.

Затем обсуждался вопрос о членах — инициаторах организации. Громыко заметил, что в одной из бесед с ним Стеттиниус упомянул Данию. Он спросил, хочет ли американская группа добавить еще какие-то страны к Объединенным и присоединившимся нациям?

Пасвольский ответил, что Дания была приглашена на валютную конференцию как наблюдатель, и поэтому имелась договоренность, что Дания будет участвовать в валютном соглашении, когда у этой страны снова появится ответственное правительство. Американская сторона готова составить предварительный список. Окончательный список, возможно, удастся подготовить к тому времени, когда уже можно будет передать предлагаемый план создания организации другим странам. Пасвольский пояснил, что американцы предлагают пригласить не только первоначальных участников Декларации Объединенных Наций, но и некоторые другие страны, которые порвали с Германией и помогают военным усилиям союзников. Именно эти страны следует считать присоединившимися.

Было решено передать этот вопрос в Редакционный подкомитет. При этом Громыко заметил, что, само собой разумеется, все 16 советских республик должны быть включены в состав членов — инициаторов организации.

Кадоган сказал, что в данный момент он не собирается комментировать это предложение, но полагает, что его правительство должно обсудить с Советским правительством вопрос о статусе советских республик. Американский представитель сказал, что он также должен подумать о новом предложении посла Громыко.

Затем Стеттиниус высказал мнение, что пора бы в скором времени провести пленарное заседание конференции. Все с этим, согласились. Стеттиниус сказал, что он в ближайшее время предложит дату пленарной сессии, и закрыл заседание Руководящего комитета. [401]

Страны-учредители

Во второй половине дня 29 августа состоялось очередное заседание Руководящего комитета. Как обычно, его открыл Стеттиниус. Сославшись на предыдущую встречу, во время которой Громыко внес предложение считать 16 советских республик членами — учредителями международной организации безопасности, Стеттиниус спросил, не лучше ли ссылку на эту проблему вообще исключить из протокола. Громыко возразил, заметив, что ведь копии протоколов широко не распространяются.

— Делая вчера это заявление, — сказал Громыко, — я хотел лишь привлечь внимание двух других делегаций к этому вопросу. Но я не настаиваю на том, чтобы эта проблема подвергалась дальнейшему обсуждению на переговорах в Думбартон-Оксе...

Этим, однако, вопрос не был исчерпан. Западные политики, которые, например, считали естественным, чтобы участники так называемого Британского содружества наций были представлены в новой международной организации безопасности, серьезно переполошились, когда речь зашла о вхождении в организацию советских республик.

Два дня спустя, 1 сентября, президент Рузвельт направил послание Сталину, в котором писал:

«Упоминание Вашей делегации в Думбартон-Оксе о том, что Советское Правительство могло бы пожелать поставить на рассмотрение вопрос о членстве для каждой из шестнадцати Союзных Республик в новой Международной организации, меня весьма беспокоит. Хотя Ваша делегация заявила, что этот вопрос не будет снова поднят в течение нынешней стадии переговоров, я считаю, что я должен сообщить Вам, что весь проект, поскольку это, конечно, касается Соединенных Штатов, да и, несомненно, также других крупных стран, определенно оказался бы в опасности, если бы этот вопрос был поднят на какой-либо стадии до окончательного учреждения Международной организации и до того, как она приступит к выполнению своих функций. Я надеюсь, что Вы сочтете возможным успокоить меня в этом отношении.

Если отложить в настоящее время этот вопрос, то это не помешает тому, чтобы он был обсужден позднее, как только будет создана Ассамблея. Ассамблея имела бы к тому времени все полномочия для принятия решений».

Сталин ответил на это послание Рузвельта спустя неделю, 7 сентября. Он писал:

«...Заявлению советской делегации по этому вопросу я придаю исключительно важное значение. После известных конституционных преобразований в нашей стране в начале этого года Правительства Союзных Республик весьма настороженно относятся к тому, как отнесутся дружественные государства к принятому [402] в Советской Конституции расширению их прав в области международных отношений. Вам, конечно, известно, что, например, Украина и Белоруссия, входящие в Советский Союз, по количеству населения и по их политическому значению превосходят некоторые государства, в отношении которых все мы согласны, что они должны быть отнесены к числу инициаторов создания Международной организации. Поэтому я надеюсь еще иметь случай объяснить Вам политическую важность вопроса, поставленного советской делегацией в Думбартон-Оксе».

В конце концов на конференции в Думбартон-Оксе было решено отложить обсуждение этого вопроса. Но он возник на Ялтинской конференции. Там была достигнута договоренность о том, чтобы в международную организацию безопасности в качестве членов-учредителей вошли Украина и Белоруссия.

В феврале 1945 года, находясь в Крыму, президент Рузвельт писал И. В. Сталину: «Мы договорились — причем я, конечно, выполню это соглашение — о том, чтобы поддержать на предстоящей конференции Объединенных Наций принятие Украинской и Белорусской Республик в члены Ассамблеи Международной организации».

...В ходе дальнейшего обсуждения в Думбартон-Оксе вопроса о членстве в организации Громыко заметил, что для него не ясна формула: «присоединившиеся к ним».

— Как это следует понимать? — спросил Громыко. — Ведь один лишь факт разрыва той или иной страны с державами оси явно недостаточен, что видно хотя бы на примере Аргентины или Турции. Следовало бы поэтому выработать и согласовать соответствующую формулу в этом отношении.

Пасвольский обещал представить к следующему заседанию список стран, которые в последнее время участвовали в конференциях, организованных Объединенными Нациями. Этот список, как он полагает, покажет, что имеются 35 Объединенных Наций и 9 наций, присоединившихся к ним.

Кадоган спросил, имеют ли в виду американцы приложить этот список к совместным рекомендациям как список стран-учредителей? Стеттиниус ответил отрицательно.

— Но тогда, — возразил Кадоган, — нас будут спрашивать, о каких же странах идет речь?

Данн сказал, что американское правительство пользовалось фразой: «Объединенные Нации и нации, присоединившиеся к ним в ведении войны». Эта формула не включает страны, лишь разорвавшие отношения. Она предусматривает оказание помощи в ведении войны. Джебб заметил, что, как он полагает, Турцию можно считать «присоединившейся» в той же мере, как и Эквадор. Данн возразил против этого, заметив, что Эквадор фактически предоставляет базы и оказывает другие услуги.

Видя, что дело осложняется, Кадоган предложил следующую формулу: «Первоначальными членами Организации станут Объединенные [403] Нации и те другие страны, которые будут упомянуты в основном документе (Уставе)».

Данн сказал, что предложение Кадогана не решает вопроса о том, на какой основе будут отбираться страны для участия в конференции, которая выработает и примет основной документ организации. После этого Кадоган высказал мнение, что данный вопрос не удастся решить в ходе конференции в Думбартон-Оксе.

Пасвольский предложил пока ограничиться формулой, представленной Редакционным подкомитетом, позднее ее можно будет обсудить. Все с этим согласились, причем Громыко снова подчеркнул, что в любом случае следует точно определить смысл формулы «присоединившиеся нации».

На следующем заседании Руководящего комитета Пасвольский представил список стран, участвовавших в конференциях в Хот-Спрингсе и в Бреттон-Вудсе. Он разъяснил, что, когда говорится «Объединенные Нации и нации или власти, присоединившиеся к Объединенным Нациям», имеются в виду в первом случае страны, которые объявили войну державам оси, а во втором случае — во-первых, власти, например Французский комитет национального освобождения, и, во-вторых, власти других стран, которые активно помогали ведению войны, формально войны не объявляя. Все согласились, что один лишь разрыв отношений с державами оси не означает, что страна, предпринявшая такой шаг, автоматически попадает в категорию «присоединившихся наций».

Громыко сказал, что, как он понимает, Редакционный подкомитет должен рассматривать предложенный список как дополнительную информацию, но что на этой стадии переговоров не будет делаться попытка определить окончательный перечень членов предполагаемой организации. Вообще, по его мнению, настоящее совещание не должно заниматься составлением окончательного списка, а обязательно выработать лишь общую формулу.

В конечном счете было сформулировано общее положение относительно принятия государств, которые не являются членами-инициаторами. В соответствии с этим членами организации могут стать Объединенные Нации и все миролюбивые государства. Членами — учредителями организации должны быть Объединенные Нации и нации, присоединившиеся к ним. Государства, которые не являются членами — учредителями организации, могут быть приняты в индивидуальном порядке после утверждения устава организации и в соответствии с положениями, изложенными в уставе.

30 августа первая половина дня была свободна. Мы с генералом Славиным приехали в Думбартон-Окс примерно за час до начала заседания Подкомитета военных представителей. День был жаркий и душный, и мы решили поплавать в расположенном в парке бассейне. Спустившись по аллее, окаймленной цветущими олеандрами, мы увидели около бассейна английских делегатов Гледвина Джебба и профессора Чарльза Вебстера. С ними была рыжеволосая пышная мисс Элизабет, сотрудница американского секретариата. Они уже надели купальные костюмы, и мы, забежав в беседку переодеться, присоединились к ним.

Вода немного пахла хлоркой, но была очень приятна своей освежающей прохладой. Джебб вскоре покинул нашу компанию, сказав, что его ждут дела. Поплавав вдоволь, мы с Чарльзом Вебстером отправились в беседку отдохнуть. До начала заседания еще оставалось много времени.

Славин и рыжеволосая мисс Лиз плескались на мелководье у противоположного края бассейна, а мы с профессором, взяв по бутылке с апельсиновым соком, уселись в плетеные кресла. Потягивая через соломинку оранжевый напиток, обменивались незначительными фразами. Внимание профессора Вебстера привлек фирменный знак на моих плавках: прыгающая с трамплина фигурка.

— Где вы их купили, — поинтересовался он. — Не в Германии ли?

Я ответил утвердительно, пояснив, что накануне войны работал в Берлине в советском посольстве.

— Очень любопытно, — протянул профессор. — Мне перед войной приходилось не раз бывать в Германии.

Потом спросил:

— Как вам там работалось?

Выслушав мои замечания по поводу специфичности обстановки в нацистском «рейхе», профессор немного помолчал, потянул из соломинки и тоном размышляющего вслух человека произнес:

— Много лет я изучал Германию, имел там немало друзей, всегда считал немцев высококультурной нацией, а потом никак не мог взять в толк, что же с ними произошло. Откуда эти фанатизм, жестокость, маниакальная вера в авантюриста-фюрера? Как ему удалось им внушить такие дикие идеи?..

Я заметил, что нацистская пропаганда на протяжении многих лет обрабатывала немцев.

— Все дело в том, — продолжал английский профессор, — что он нашел у них в душе какую-то струнку, которая отозвалась. Видимо, тут сыграла роль нелепая ницшеанская идея о превосходстве германской расы и о неполноценности других народов. А к тому же он наобещал, что немцы тысячу лет будут [405] господствовать в мире. Первоначальные успехи Гитлера вскружили всем им головы, и многие, видимо, всерьез поверили, что они — избранный народ. Такие вещи бывали в истории, но казалось, что в наше время такое не может повториться. При всем прогрессе науки, техники, при всех тех обширных знаниях, которыми люди располагают, это просто дико...

— И тем не менее это так, — заметил я.

Профессор ничего не ответил, снова поднес соломинку к губам, потянул прохладную жидкость. Сквозь толстые стекла, очков устремил взор в пространство. Потом сказал:

— Вы знаете, о чем я думаю? Мне кажется, подобная ситуация может все-таки снова повториться... Я вопросительно посмотрел на него.

— Видите ли, мой молодой друг, — продолжал профессор, — говоря между нами, мне не нравятся некоторые настроения и тенденции в этой стране. Возможно, вы не знаете, что в Соединенных Штатах очень силен национализм особого толка, национализм так называемых «настоящих» американцев, отсчитывающих свою родословную от первых поселенцев. Тут черпает соки и распространенный здесь антисемитизм, и пренебрежение к выходцам из славянских стран, не говоря уж об отношении к черным. Все это питательная почва для тех же идей о превосходстве одной группы людей над другой, о неполноценности тех, кто не принадлежит к избранной касте...

Меня заинтересовали рассуждения английского профессора.

— Да, да, — продолжал он, — все это любопытно, однако и опасно. Сейчас, возможно, неуместно заводить об этом, разговор. Но раз уж мы коснулись этой темы, то скажу еще кое-что. Вы вот летели сюда через Аляску. Вероятно, видели, какое там на базах идет гигантское строительство?

— Видел, — подтвердил я и рассказал о своих наблюдениях.

— Так вот, зачем все это, как вы думаете? — и проф. Вебстер многозначительно хмыкнул. — Может быть, для войны с Японией? Сомневаюсь. Победа на Тихом океане — дело решенное, хотя она и потребует еще немалых усилий. Дело в том, что кое-кто в этой стране готовит позиции на будущее. У нас, англичан, конечно, есть свои амбиции, свои планы. Имеет свои интересы и ваша страна. Но если попытаться заглянуть подальше вперед, то можно предположить, что некоторые претензии Соединенных Штатов на решающую роль на нашей планете в сочетании с распространенными здесь идеями превосходства, о чем я уже говорил, могут осложнить ситуацию и доставить много неприятностей и нам и вам…

Я понимающе кивнул. Профессор уселся поудобнее и пристально посмотрел на меня. Сквозь толстые стекла очков его зрачки казались совсем маленькими точечками.

— Видите ли, — продолжал он, — я по своему мировоззрению принадлежу скорее к пацифистам. Ненавижу войны и до [406] тому искренне хочу, чтобы нашим странам удалось создать такую международную организацию, которая действительно была бы способна обеспечить мир. Мне даже кажется, что мы слишком мало чувств вкладываем в дело, которым здесь занимаемся, Но, честно говоря, я очень опасаюсь, как бы наша работа не оказалась напрасной...

Допив содержимое бутылки, Вебстер встряхнул шевелюрой и сказал:

— Впрочем, я, кажется заболтался. Забудьте об этом...

Впоследствии Вебстер выпустил книгу «Создание Устава Объединенных Наций». В ней он писал: «Предложения, разработанные в Думбартон-Оксе, не раз критиковались за то, что они страдали недостатком человечности и теплоты. Действительно, эти предложения были разработаны официальными лицами, которые старались по возможности избежать такого языка и тех эмоциональных обращений, которые могли бы затенить подлинные факты международной ситуации. Несомненно, однако, что было бы полезно включить в такой документ какие-либо фразы об устремлениях людей, хотя авторы и знали, что они не могли быть немедленно осуществлены...»

Дискуссия продолжается

Подкомитет военных представителей собирался 30 августа в 14 часов.

Председательствующий — американский адмирал Вильсон — предложил проект параграфа, в котором говорилось, что каждое государство должно передавать в распоряжение совета по указанию последнего соответствующие контингенты войск, причем это государство должно также нести ответственность за соответствующее оснащение, доставку и надлежащее состояние войск.

Британский представитель согласился с проектом и заметил, что тут не должно быть места для какой-либо политической процедуры, которая могла бы вклиниться между вызовом, поступившим от совета, и предоставлением соответствующих сил.

Соболев спросил, не предусматривают ли американцы какой-либо процедуры, проведение которой должно предшествовать предоставлению совету части наземных вооруженных сил? Американский представитель ответил, что это не предусмотрено, поскольку государства должны заранее согласиться о предоставлении вооруженных сил по требованию совета. Конечно, какие-то шаги должны быть предприняты, чтобы привести вооруженные силы в движение, но в каждой из стран не должно быть в этой связи политических дебатов в отношении того, следует или не следует удовлетворять требование совета.

Соболев спросил, каково мнение англичан на этот счет? Британский [407] представитель выразил согласие с соображениями американцев.

Адмирал Родионов поинтересовался, означает ли это, что американцы исключают советское предложение о международном воздушном корпусе. Американский и английский представители заявили, что, по их мнению, предложение Соединенных Штатов отвечает целям советского проекта, хотя оно и исключает создание особых международных воздушных сил или корпуса на постоянной основе.

Соболев заявил, что ему нужно время для изучения поднятых вопросов и обсуждения их со своей делегацией. Он также попросил уточнить смысл предложений, касающихся деятельности военно-штабного комитета.

Британский представитель объяснил, что членами комитета должны быть представители начальников штабов соответствующих стран. Причем сначала в военно-штабном комитете должны быть представлены лишь четыре или пять великих держав. Другие страны будут привлекаться к работе комитета при рассмотрении вопросов, затрагивающих их интересы. В британском меморандуме, напомнил генерал Макреди, сказано: «Поскольку на протяжении многих предстоящих лет четыре державы должны будут играть решающую роль в обеспечении мира на земном шаре, постоянными членами этого комитета должны являться военные представители этих держав». Однако, продолжал британский делегат, существенным должно быть сотрудничество и других стран в деле поддержания вооруженных сил, предоставления баз, доставки, снабжения и других видов обслуживания. Поэтому подразумевается, что эти страны получат право высказаться в соответствии с их обязательствами. Следовательно, эти государства должны принимать в какой-то форме участие в работе военно-штабного комитета.

Вокруг этих соображений завязалась дискуссия, в итоге которой была достигнута следующая предварительная договоренность:

члены совета не обязательно являются членами военно-штабного комитета, но государства, имеющие постоянный статут в совете, будут всегда членами этого комитета;

другие государства, независимо от того, являются ли они членами совета или нет, могут быть приглашены участвовать в военно-штабном комитете при обсуждении вопросов, затрагивающих интересы этих государств;

члены организации должны иметь право быть выслушанными советом по проблемам, непосредственно затрагивающим эти государства.

Советский представитель констатировал наличие общего согласия в главном принципе, а именно: военно-штабной комитет должен включать четыре или пять постоянных членов совета. Он высказался за то, чтобы провести дальнейшее обсуждение [408] относительно функций комитета, а также процедуры и порядка привлечения государств к его работе. Но прежде всего, сказал Соболев, важно договориться о создании комитета и о том, что в него будут входить великие державы.

Генерал Макреди подчеркнул, что следует с самого начала оговорить право малых стран участвовать в работе военно-штабного комитета...

На одном из последующих заседаний Подкомитета военных представителей Громыко сказал, что снимает советское предложение о международных военно-воздушных силах и готов обсудить британское и американское предложение, которое и было положено в основу достигнутого в принципе соглашения.

Вечером 30 августа состоялась встреча Подкомитета по вопросам безопасности.

Председательствующий Стеттиниус сообщил о согласованной Руководящим комитетом повестке дня работы на ближайшее время. Он зачитал список вопросов, по которым еще нет единства взглядов:

1. Должны ли поправки к основному документу (уставу) быть обязательны для присоединившихся государств?

2. Принудительные меры по отношению к государствам-нечленам.

3. Имеет ли право нечлен совета голосовать по вопросам, затрагивающим его интересы, или он имеет лишь право быть выслушанным?

4. Должен ли совет заседать постоянно?

5. Права генерального директора организации созывать совет и привлекать внимание совета к угрожающим ситуациям.

6. Статус секретариата.

Громыко заявил, что советская делегация не готова сейчас обсуждать эти вопросы, так как еще не изучила их, и полагает, что такие детальные вопросы не должны обсуждаться в ходе нынешних переговоров.

— Но мы готовы, — продолжал он, — выслушать точку зрения британской и американской групп, поскольку это может принести пользу...

Стеттиниус выразил пожелание, чтобы эти вопросы подверглись обсуждению в ходе нынешних переговоров, — в этом случае окончательный документ был бы сбалансированным и единым целым.

Английский делегат согласился с этим и добавил, что надо подумать о возможности внесения поправок в устав. В этом отношении устав Лиги наций предусматривал, что государства, не согласные с поправкой, переставали быть членами Лиги. Это вызывало недовольство. Поправки должны быть приняты двумя третями голосов членов, включая голоса постоянных членов совета, как это предложила американская делегация. Рекомендации о рассмотрении поправок должны проводиться легко, [409] простым большинством голосов, тогда как ратификация поправки должна быть сложным делом. Поэтому необходимо настаивать на двух третях голосов, включая совпадающие голоса постоянных членов совета, ибо эти государства несут особую ответственность в вопросах безопасности.

Затем взял слово американский делегат Пасвольский. Он сказал, что в целях обеспечения мира и безопасности следует возложить на государства-нечлены определенные обязательства, например:

1) регулировать споры только мирными средствами;

2) воздерживаться от угрозы силой или применения силы в отношениях между государствами;

3) воздерживаться от оказания помощи любому государству, противоречащей превентивным или принудительным мерам, принятым международной организацией.

Английский делегат Уильям Малкин высказал мнение, что все это следует понимать так: организация не может допустить, чтобы какое-либо действие государства-нечлена привело к нарушению мира.

Пасвольский согласился с этим и добавил, что организация не позволит также какому-либо государству-нечлену препятствовать действиям организации по поддержанию мира.

Кадоган спросил, предусматриваются ли в этом случае санкции против такого государства-нечлена. Пасвольский ответил, что санкции должны быть в таком случае предприняты как против нечлена, так и против члена организации. Американский представитель добавил, что нечлен совета не должен иметь права голоса, если обсуждается связанное с ним дело, но что он должен иметь право быть выслушанным советом. Громыко спросил, были ли на этот счет исторические прецеденты. После обсуждения опыта Лиги наций все в принципе согласились с предложением американцев.

Далее обсуждался вопрос о том, должен ли совет заседать постоянно. Выступая за предложение, чтобы совет заседал непрерывно, Кадоган в то же время обратил внимание на опасность, что тогда в совете будут заседать лица не самого высокого ранга. В таком случае следовало бы оговорить, чтобы на заседаниях совета ответственные министры участвовали в тех случаях, когда рассматриваются важные проблемы безопасности. Условились передать этот вопрос в Редакционный подкомитет.

Далее перешли к рассмотрению прав генерального директора. Кадоган предложил дать генеральному директору право привлекать внимание совета к опасной ситуации, если возникает угроза миру, на которую не обратили внимание ни совет, ни государства-члены. Американская группа согласилась с предложением Кадогана. Громыко сказал, что хотел бы обсудить этот вопрос со своей делегацией. [410] Следующий пункт касался выбора генерального директора, срока пребывания его на посту, его функций и штата.

Пасвольский сказал, что в соответствии с первоначальным американским предложением генерального директора должна выбирать ассамблея сроком на пять лет с правом переизбрания. Теперь американская сторона пришла к выводу, что было бы лучше, если бы кандидатура генерального директора рекомендовалась ассамблеей. Соболев спросил о порядке выборов. Пасвольский сказал, что ассамблея должна сперва проголосовать рекомендуемую кандидатуру, а совет — утвердить ее. Соболев сказал, что советские предложения предусматривают выдвижение кандидатуры советом и выборы ассамблеей. Кадоган согласился с советским предложением. Вопрос передали в Редакционный подкомитет.

Громыко заявил, что Редакционный подкомитет достиг предварительной договоренности по ряду пунктов, включая цели, задачи и принципы организации, но решил задержать свой отчет, пока не будут подготовлены тексты по другим обсуждавшимся вопросам. Поэтому следовало бы рассмотреть на следующем заседании Подкомитета военных представителей соответствующие пункты. В частности, должен ли совет иметь право получать содействие и услуги, включая право транзита, базы и т. д., от всех государств-членов. Следует также обсудить вопрос об ответственности совета в связи с условиями капитуляции Германии и Японии. Наконец, важно согласовать процедуру определения угроз миру и нарушений мира.

Обсуждение этих вопросов было продолжено на заседании Подкомитета военных представителей 31 августа.

Американский делегат Хэкворт высказал мнение, что обратить внимание совета на угрозу миру может любое государство — член организации или генеральный директор. Ассамблея обязана передать такой вопрос совету. Со своей стороны, совет может получить у ассамблеи помощь, но не обязан передавать дело генеральной ассамблее. Предполагается, что совет постарается достичь мирного урегулирования спора любыми подходящими средствами.

Громыко спросил, должен ли совет устанавливать какие-то критерии для определения существования угрозы миру, или совет будет в каждом случае решать вопрос о процедуре, которую следует применить. Хэкворт ответил, что совету должно быть предоставлено право решать, существует ли угроза или нет, определять серьезность ситуации и предпринимать шаги, которые он сочтет необходимыми. Эту интерпретацию одобрили советский и английский делегаты, после чего было решено передать вопрос в Редакционный подкомитет для подготовки текста и представления его Руководящему комитету.

Далее рассматривался вопрос, должен ли совет иметь решающее право пользоваться необходимыми услугами, включая возможность [411] транзита, а также базами любого члена организации. Адмирал Вильсон доложил американскую позицию: должно существовать охватывающее все государства-члены обязательство международного характера о предоставлении необходимых услуг и возможностей для использования под руководством совета вооруженных сил организации в ходе акций по поддержанию мира и безопасности. С этим все согласились. Эту общую договоренность условились дополнить специальным соглашением между советом и государствами-членами на случай принудительных мер. Окончательное формулирование данного пункта было передано Редакционному подкомитету.

Что касается ответственности совета за меры принуждения в соответствии с условиями капитуляции Германии и Японии, то тут американский делегат Данн представил соображения своей группы. Все согласились предусмотреть в основном документе право совета брать на себя ответственность за обеспечение условий мира, если и когда державы-победительницы сочтут целесообразным передать ему эту ответственность. Договорились также поручить Редакционному подкомитету выработать и согласовать текст, который исключал бы возможность возникновения каких-либо недоразумений в этом важном вопросе.

На состоявшемся 31 августа заседании Руководящего комитета Пасвольский предложил не созывать заседаний в ближайшие пятницу и субботу, чтобы дать возможность Редакционному подкомитету подготовить тексты. G этим все согласились. Джебб предложил обсудить на следующем заседании комитета вопрос о региональных организациях. Это предложение возражений не вызвало. Затем комитет приступил к рассмотрению проекта раздела об ассамблее.

Пасвольский начал читать: «Ассамблея должна собираться на регулярные ежегодные сессии или на специальные сессии...»

Этот абзац не вызвал возражений. Пасвольский продолжал чтение.

Громыко спросил, почему из проекта текста исключен вопрос о правах ассамблеи в отношении вопросов, связанных с. вооружением, — ведь по этому вопросу окончательное соглашение еще не достигнуто. Не был также решен вопрос, должны ли права ассамблеи в этом отношении быть сформулированы в терминах: «регулирование вооружений», «сокращение вооружений» или «разоружение».

После некоторой дискуссии договорились, что английская и советская группы займутся подготовкой соответствующих текстов, которые можно будет рассмотреть на следующем заседании комитета.

Пасвольский сказал, что до сих пор попытки выработать подходящее определение угрозы миру и нарушений мира были неудачны, и предложил пока что ограничиться общей формулировкой. Затем снова обсуждался вопрос о праве совета требовать [412] транзита войск, баз и других услуг. В конце концов все. эти вопросы было решено передать в Подкомитет военных представителей.

Участники переговоров вернулись к вопросу об ответственности совета в отношении предварительных условий капитуляции Германии и Японии.

— По мнению американской группы, — сказал Пасвольский, — следует предусмотреть, чтобы совет нес ответственность за составление условий капитуляции, если державы, принимающие капитуляцию врага, согласятся на такую передачу ответственности.

В ходе дальнейшей дискуссии условились решить этот вопрос в зависимости от сроков создания международной организации безопасности.

Соболев попросил уточнить формулировку, касающуюся «регулирования вооруженных сил держав оси». Он напомнил, что в соответствии с достигнутой ранее договоренностью вооруженные силы стран оси должны быть немедленно распущены. Следовательно, этих вооруженных сил вообще не будет и нечего будет «регулировать». Все согласились, что текст американского проекта следует в этом смысле перередактировать. Члены комитета условились, что передача ответственности совету может иметь место только после того, как вступит в действие система принудительных мер, действующих в организации по отношению к державам оси.

Девятое заседание Руководящего комитета состоялось в воскресенье, 3 сентября, в 11 часов. Открывая заседание, Стеттиниус сказал, что было решено работать в воскресенье, чтобы не откладывать рассмотрение уже подготовленных формулировок. Громыко предложил начать с рассмотрения вопроса о совете, в частности о составе совета. Члены комитета высказали по этому поводу свои суждения и внесли мелкие редакционные поправки.

Стеттиниус напомнил, что ранее американская делегация упомянула о возможности создания шестого постоянного места в совете для Бразилии.

— Я полагаю, — продолжал он, — что другим делегациям известно, какое значение имеет позиция Бразилии для правительства Соединенных Штатов. Тем не менее, правительство Соединенных Штатов отказывается от своего предложения о шестом месте для Бразилии, поскольку британский и советский представители не отнеслись к этому положительно. Надеюсь, что этот быстрый и добровольный отказ американской группы в вопросе, имеющем для нее большое значение, послужит прецедентом при рассмотрении тех пунктов, по которым еще не достигнуто решение...

Стеттиниус добавил, что, быть может, следовало бы в основной документ включить положение о возможном увеличении в [413] дальнейшем числа постоянных членов совета. Кадоган и Громыко реагировали на это отрицательно.

Далее обсуждались основные функции и полномочия совета. Кадоган заметил, что главной функцией должно быть поддержание международного мира и безопасности.

При обсуждении формулировки, касающейся «определения угрозы миру, нарушений мира и действий в этой связи», было отмечено, что важно считаться с чувствами суверенных государств, когда речь идет о подчинении их решениям совета. В конечном счете приняли следующую формулировку: «Все члены Организации обязуются соглашаться с решениями Совета и обязуются выполнять их в соответствии с положениями Устава».

Затем обсуждался вопрос об отношении стран-нечленов к решениям совета. Было решено, что в этом месте не следует делать ссылки на государства-нечлены.

При обсуждении вопроса о мирном урегулировании споров Громыко отметил, что выражения «следить за ситуацией» и «расследовать ее» недостаточно ясны, и предложил более четко сформулировать это место. Позже этот параграф был передан в Редакционный подкомитет.

На следующем заседании Руководящего комитета 4 сентября продолжалось рассмотрение проектов текста отдельных параграфов, касающихся обязательств государств-членов выполнять решения совета. В частности, обсуждались вопросы:

мирное урегулирование споров;

международный суд;

меры по поддержанию мира;

определение угрозы миру, нарушений мира и действия в этом отношении.

При обсуждении вопроса об «экономическом давлении» Громыко сказал, что если какая-нибудь страна продемонстрирует агрессивные намерения, которые потребовали бы разрыва экономических отношений, то на этот случай следовало бы предусмотреть и более крайние меры. Пасвольский заметил, что такого рода меры покрываются положением о том, что совет может предпринять любые действия, включая в конечном счете и самые крайние. Было решено передать этот вопрос в Редакционный подкомитет для дальнейшего рассмотрения.

Стеттиниус поднял вопрос о дальнейшем распорядке работы. Он спросил, можно ли рассчитывать, что в ближайшие дни удастся прийти к соглашению по отложенным пунктам,

Громыко ответил, что в настоящее время ему нечего добавить к тому, что он говорил ранее, но он готов просмотреть отложенные пункты, хотя и не имеет каких-либо новых предложений. В свою очередь, Громыко поинтересовался, когда у американской группы будут новые предложения по отложенным пунктам Стеттиниус ответил, что они уже готовы и он будет рад обсудить эти пункты, с тем чтобы выработать окончательный [414] текст. Кадоган сказал, что может сделать лишь некоторые предложения, но хотел бы обсудить все вопросы сразу, а не по частям. Он добавил, что предпочел бы дождаться указаний, своего правительства по остальным пунктам.

Касаясь действий по поддержанию мира, Громыко заметил, что в отдельных случаях надо предусмотреть возможность для великих держав принимать меры, используя лишь свои собственные силы. Поэтому он предлагает включить в устав соответствующее положение. Он высказал мнение, что такое положение, нисколько не ущемляя прав малых стран, предоставляло бы серьезные преимущества великим державам. При этом решение о применении силы одной какой-либо державой должен будет принимать совет. Все с этим согласились, и было решено поручить Редакционному подкомитету подготовить соответствующий текст.

Затем обсуждался вопрос о регулировании вооружений и вооруженных сил. Соболев заметил, что надо решить, какой именно орган всеобщей организации безопасности должен заниматься регулированием вооружения: только ли совет или же и совет, и ассамблея.

Кадоган предложил, чтобы на этот счет окончательно высказалась конференция учредителей организации. Пасвольский также заявил, что этот вопрос не следует решать сейчас.

— По мнению американской группы, — добавил он, — слишком значительное сокращение вооружений, а тем более проведенное односторонне, нежелательно. Поэтому американская сторона склоняется к тому, чтобы были установлены минимальные и максимальные пределы вооруженных сил.

Кадоган поддержал Пасвольского, добавив, что этот вопрос должен быть связан с квотами вооруженных сил, предоставляемыми каждым государством.

Соболев спросил, предусматривается ли после согласования в совете заключить всеобщее соглашение по регулированию вооружений? Пасвольский ответил утвердительно. Он добавил, что не следует предоставлять ассамблее никаких исключительных функций в отношении регулирования вооружений и вооруженных сил, особенно когда речь будет идти об инспекции или о решениях, проистекающих из развития в области вооружений. Надо сразу указать, что все эти дела — прерогативы совета.

Громыко предложил, чтобы ассамблея обсуждала лишь общие принципы регулирования вооружений и давала рекомендации совету. Пасвольский согласился с этим, а Данн добавил, что ассамблея могла бы также обсудить вопрос о сроках конференций по регулированию вооружений.

Громыко заметил, что обсуждение таких вопросов на ассамблее оказало бы пользу совету. С этим все согласились, причем было решено, что ассамблее следовало бы также заниматься вопросами, связанными с торговлей оружием. [415]

Атака на принцип единогласия

Объединенные Нации

В тот же день, после обеда, состоялось четвертое заседание Подкомитета по вопросам безопасности. Председательствовал Стеттиниус. Он заявил, что номенклатурная подкомиссия подготовила свой доклад. Слово получил Флетчер, изложивший предложение назвать организацию «Объединенные Нации». По мнению американской делегации, такое название символизировало достигнутое во время войны единство, которое необходимо сохранить и в условиях мира.

После этого выступил Боумэн, сославшийся на статью 5 Московской декларации, где также упоминаются «Объединенные Нации». Объединенные Нации, сказал он, уже завоевали в мире популярность своими военными достижениями и совместной борьбой против держав оси, и их престиж и цели жизненно необходимы для существования новой организации. Генерал Эмбик, в свою очередь, подчеркнул, что термин «Объединенные Нации» имеет наиболее сильный военный оттенок.

Громыко заметил, что такое название является новым предложением, поскольку оно не упоминается ни в английском, ни в американском меморандумах. Джебб обратил внимание на то место в британском меморандуме, где говорится, что термин «Объединенные Нации» сейчас широко употребляется, и добавил, что поэтому, видимо, нет серьезной причины заменять его каким-либо иным термином.

Советский делегат обещал рассмотреть это предложение.

Затем обсуждался вопрос о наименовании основного документа. Кадоган заявил, что, хотя еще не знает окончательного решения своего правительства, он не предвидит возражений против термина «устав». Громыко отметил, что тут могут быть трудности в отношении русского перевода. Он спросил, есть ли существенная разница в английском понимании терминов «чартер» и «стэйтут»? Флетчер пояснил, что «чартер» несколько более широкий термин.

В последовавшей дискуссии выступили Боумэн и Малкин. Последний сказал, что статут («стэйтут») наиболее подходящий термин для международного суда, к может возникнуть путаница, если этот термин будет использован и для названия основного документа организации. Соболев заметил, что в Советском Союзе термин «чартер» применяется к «Атлантической [416] хартии». Поэтому было бы лучше принять для основного документа организации безопасности английский эквивалент русского термина «статут». Английский и американский представители продолжали настаивать на термине «устав» («чартер»), Громыко сказал, что советская делегация рассмотрит этот вопрос.

Затем обсуждался вопрос о наименовании основных органов будущей международной организации. Были предложены названия: «Генеральная Ассамблея» и «Совет Безопасности». Громыко заметил, что если название организации будет «Объединенные Нации», то тогда слово «безопасность» можно использовать при наименовании одного из главных органов, а именно Совета. Если же слово «безопасность» будет составной частью названия организации, то нет смысла повторять это слово и принимать термин «Совет Безопасности». Громыко сказал, что резервирует мнение советской делегации по этому вопросу. Британская и американская делегации согласились с наименованиями «Генеральная Ассамблея» и «Совет Безопасности».

Перейдя к вопросу о руководящих постах Совета и Ассамблеи, участники комитета достигли договоренности в отношении термина «председатель».

Когда комитет стал обсуждать наименование военного органа Совета и был предложен термин «Военно-Штабной комитет», Громыко высказал некоторые сомнения в этой связи, поскольку на данной стадии развития организации все еще не уточнены функции этого комитета. В итоге обмена мнениями стороны согласились отложить решение по данному вопросу.

Все согласились с термином «Международный Суд». Уговорились также, чтобы основной пост в Секретариате носил название «Генеральный секретарь».

Когда на следующем заседании вновь возник вопрос о наименовании будущей организации безопасности, Громыко сказал, что, как он уже отмечал ранее, термин «Объединенные Нации» имеет определенный исторический смысл, который, будучи принят как название новой организации, может вызвать некоторую путаницу. Исторически этот термин применим к нациям, сотрудничавшим во второй мировой войне. Теперь же предлагается это название дать всей организации, которая будет действовать после нынешней войны. Оговорившись, что он сейчас как бы рассуждает вслух, Громыко предложил название: «Международная Организация Безопасности». Американский делегат возразил против этого, подчеркнув, что будущая организация должна заниматься не только безопасностью, но и более широким кругом вопросов. Тогда советский делегат сказал, что организация могла бы называться «Всемирный Союз». Кадогану понравилось слово «Союз», но американский представитель высказал сомнение, заявив, что такое наименование напоминает некую федерацию, которая может иметь наднациональный статус или [417] претендовать на него. Американская делегация вновь предложила назвать организацию «Объединенные Нации». Стеттиниус подчеркнул, что в пользу такого названия особенно активно выступает президент Рузвельт, который видит в нем некую преемственность от совместных усилий держав в нынешней войне к их сотрудничеству в послевоенном мире. После некоторой дискуссии было принято название: «Объединенные Нации».

В конечном счете согласились также на термин «Устав» как на название основного документа организации.

Спор о термине «агрессия»

Руководящий комитет вновь встретился 7 сентября в 10 часов.

Стеттиниус предложил рассмотреть весь проект документа, чтобы установить, что согласовано, а что — нет. Был зачитан текст пункта 1, где упоминается слово «агрессия». Кадоган возразил против термина «агрессия», поскольку использование этого термина может вызвать трудности. Джебб тут же поддержал своего шефа и заявил, что «агрессия» — это, дескать, тенденциозное выражение. Данн также высказал мнение, что использование слова «агрессия» принесет лишь неприятности.

Громыко счел нужным вмешаться, заявив, что никак не может согласиться с этой точкой зрения. Тогда Кадоган снова принялся пояснять, что бывало, дескать, много случаев, когда две страны оказывались в состоянии войны, причем невозможно было определить, какая же из них является агрессором. Поэтому, заключил Кадоган, использование слова «агрессия» только ослабляет ту цель, которую мы все хотим достичь.

Громыко сказал, что одна из функций организации будет заключаться в том, чтобы определить в каждой конкретной ситуации, какая страна является агрессором.

— Это святая обязанность будущей международной организации безопасности. Если мы не скажем прямо об этом, то лишь облегчим потенциальному агрессору его черное дело...

Кадоган опять взял слово и стал распространяться о том, что важным является не определение агрессии, а наличие у организации реальной возможности положить конец конфликту. Организация не должна терять времени на длинные дебаты относительно того, какая страна — агрессор. Данн заметил, что выражение «организация отпора агрессии» вообще необычно звучит на английском языке. Он также сказал, что понятие «агрессия» много лет дебатировалось в Лиге наций, причем никакого соглашения так и не было достигнуто.

Советский делегат не согласился с такой аргументацией. Он сказал, что именно отсутствие четкого определения агрессии мешало принятию эффективных мер против нарушителей мира. [418] А то, что Лиге наций не удалось достичь соглашения в отношении этого термина, лишь подтверждает нежелание определенных кругов допустить точное определение понятия «агрессия». Это делалось вполне сознательно. Поощрявшие фашистских правителей западные политики считали, что отсутствие международного соглашения на этот счет облегчит потенциальному агрессору возможность не только совершить нападение, но и остаться безнаказанным.

— Война, которую мы сейчас ведем, — убедительное свидетельство того, к чему ведет попустительство агрессору, — сказал Громыко. — Вот почему мы должны дать четкое и точное определение термину «агрессия»...

На этом этапе было решено принять предложение Громыко во внимание. Редакционному подкомитету поручили подготовить проект соответствующего текста.

Когда позднее обсуждался вопрос о «нарушениях мира» и «актах агрессии», Пасвольский сказал, что ему не нравится выражение «акты агрессии», поскольку термин «нарушение мира» покрывает понятие «акты агрессии». Советскому делегату пришлось вновь настаивать на сохранении в документе упоминания об «актах агрессии». Этот вопрос решили обсудить позднее.

Советский представитель предложил указать, что фашистские государства и государства фашистского типа не могут быть членами организации. Кадоган возразил против слов «фашистского типа», заметив, что не всегда будет ясно, что означает термин «государство фашистского типа».

— Как насчет Португалии? — вставил Джебб. Кадоган, продолжая свою мысль, сказал, что слово «фашистские» может со временем изменить свой смысл.

— В документе, который мы создаем, — продолжал он, — упоминание такого термина сомнительно...

На это Громыко заметил, что понятие добра и зла не меняется.

Стеттиниус заявил, что надо подумать над тем, как понимать слово «фашистское».

— Это ясно по-русски, — сказал Соболев.

— Это ясно на всех языках, — поддержал его Громыко.

— Но в Америке, — ответил Стеттиниус, — рядовые люди не понимают смысла политических, систем, кроме своей, американской системы правительства.

— Будет ли совет определять, какое государство фашистского типа, а какое нет? — спросил Пасвольский.

— Конечно! — ответил Громыко.

— А Япония — фашистское государство? — поинтересовался Кадоган.

— Видимо, надо внимательно изучить это предложение, — вмешался Стеттиниус.

— Если мы сохраним этот пункт, — сказал Пасвольский, — то [419] будет подразумеваться, что все первоначальные члены организации получили справку об отличном здоровье...

Советские представители продолжали энергично настаивать на своем. Этот вопрос снова подвергся обсуждению, когда на одном из следующих заседаний была затронута проблема вмешательства организации во внутренние дела государств-членов, если обстановка в этих государствах угрожает международному миру.

Громыко предложил предусмотреть, чтобы страны, которые провозгласили принцип неравенства наций, не допускались в организацию. Пасвольский не согласился с этим, заявив, что такой пункт излишен, поскольку с самого начала указано, что государства — члены организации должны отвечать принципам, изложенным в Уставе, то есть соблюдать права человека и основные свободы. Кадоган внес предложение передать этот вопрос на рассмотрение Всеобщей конференции по созданию международной организации безопасности.

Громыко снова поднял вопрос о государствах фашистского типа и об их недопущении в организацию.

Кадоган заметил, что принятие формулы о правах человека и основных свободах само по себе означало бы осуждение фашизма и всех фашистских государства Громыко спросил, как можно определить, уважает ли государство основные права и свободы? Уточняя этот вопрос, Соболев поинтересовался, какой механизм будет существовать, для того чтобы добиться соблюдения основных прав и свобод.

Пасвольский высказал мнение, что можно легко создать комиссию по правам человека, если это будет сочтено необходимым. На этом дискуссия о государствах фашистского типа закончилась. Что же касается вопроса об определении термина «агрессия» и о ссылке в Уставе на «акты агрессии», то его обсуждение продолжалось на последующих заседаниях.

Американский и английский делегаты вновь и вновь пытались уклониться от определения понятия «агрессия». Британский делегат утверждал, что никогда не удавалось определить это понятие в прошлом и что любая попытка сделать это в Уставе привела бы лишь к тому, что права Совета Безопасности были бы ограничены. Делегаты Соединенных Штатов отмечали, что понятие «агрессия» уже охвачено тем, что в предложениях указывается на подготовку к агрессии, а также на угрозу миру и нарушения мира, поэтому, если что и надо определять, так это прежде всего понятие угрозы.

Словом, и англичане, и американцы явно старались запутать вопрос.

Советская делегация настаивала на том, что надо детально разработать методы предупреждения и подавления агрессии.

В конце концов вопрос об определении термина «агрессия» так и остался открытым, но и упоминание об «актах агрессии» [420] в документе осталось. Было также решено составить подробный список мер, которые должен предпринимать Совет Безопасности для пресечения нарушений мира. Совет уполномочивался обратиться к участникам спора с призывом урегулировать свои разногласия мирным путем. После этого могли приниматься другие меры, включающие, экономическое давление, разрыв дипломатических отношений, разрыв экономических связей, морскую и сухопутную блокаду и т. д., вплоть до военных операций государств — членов организации против агрессора.

То, что упоминание об «актах агрессии» осталось в Уставе, было серьезным успехом советской делегации на переговорах в Думбартон-Оксе.

Голосование в Совете

Отложенный после первоначального обмена мнениями вопрос о порядке голосования в Совете Безопасности в дальнейшем вызвал весьма острую дискуссию. Эта проблема породила, пожалуй, больше всего споров на конференции.

На очередном заседании Руководящего комитета Громыко заявил, что позиция советской делегации по вопросу о голосовании в Совете остается неизменной.

— Мы считаем, — сказал он, — что британские и американские предложения в отношении процедуры голосования в Совете означали бы нарушение принципа единогласия великих держав. Между тем Советское правительство всегда придавало этому принципу первостепенное значение.

Стеттиниус продолжал настаивать на своем предложении. Он уверял, что не представляет себе, чтобы американский сенат принял предложение, по которому в будущей организации страна, причастная к спору, имела бы право голоса. Ему кажется, что советская позиция вполне может привести к тому, что из-за резко негативного отношения малых стран конференция по созданию Организации Объединенных Наций вообще не состоится.

Нажим на советскую делегацию оказывали и англичане. Кадоган сказал, что, по его мнению, ни один из британских доминионов не присоединится к организации, если будет принят принцип, на котором настаивает советская сторона. Британский делегат добавил, что ввиду советской позиции придется вообще подумать, какой процедуры придерживаться дальше. Он просто не знает, что можно предпринять в сложившейся ситуации.

Стеттиниус также стал высказывать всяческие сомнения. Если, заявил он, различие в точках зрения по этому вопросу станет широко известно, то это приведет к нежелательным последствиям. Если же в конце работы конференция не сделает никакого [421] заявления, то это будет воспринято как провал встречи в Думбартон-Оксе.

Явно пытаясь драматизировать ситуацию, американцы и англичане принялись уверять, что создавшееся положение все меняет и что надо подумать о дальнейших перспективах переговоров. Кадоган заявил, что должен проконсультироваться с Иденом, и высказал мнение, что весь этот вопрос необходимо решить на более высоком уровне.

Вновь подтвердив позицию Советского правительства, Громыко сказал, что в принципе единогласия великих держав недопустимы никакие изменения. Эту позицию советская делегация твердо занимала с самого начала переговоров, и он, Громыко, неоднократно излагал эту точку зрения. Принцип единогласия был той согласованной базой, из которой все исходили. Очевидно, что великие державы должны занимать особое положение в организации, хотя бы ввиду того простого факта, что именно они несут главную ответственность за поддержание мира. Громыко выразил уверенность, что малые страны примут этот принцип, поскольку всегда предусматривался именно такой подход к делу.

— Не следует заранее предполагать, — продолжал Громыко, — что великие державы, несущие главную ответственность за безопасность народов, будут сразу же втянуты в споры. Напротив, надо рассчитывать, что их успешное сотрудничество в войне, нынешняя борьба за безопасность человечества будут иметь важное значение для поддержания мира и в дальнейшем...

— Итак, — многозначительно произнес Стеттиниус, — конференция достигла переломного момента. Я должен отметить, что не возникает трудностей для достижения согласия по остальным пунктам, если в этом главном вопросе удастся выработать приемлемую для всех формулу...

Громыко напомнил, что в ходе переговоров советская сторона пошла на многие уступки, если «уступки» вообще подходящее слово для переговоров, где все участники стремятся к одной цели, к общему согласию. Советское правительство пошло на эти уступки, продолжал советский делегат, понимая важность достижения соглашения с двумя другими правительствами. Теперь советская делегация ожидает взаимности от своих партнеров.

— Как же мы поступим дальше? — спросил Стеттиниус.

— Надо быстро действовать, — сказал Кадоган, — поскольку факт наших расхождений, несомненно, станет известен публике. Вопрос сейчас в том, как все это преподнести прессе. Можно сказать, что никакого соглашения в Думбартон-Оксе достигать не собирались, но тогда все равно в конце концов станет известен факт разногласий. Можно представить Объединенным Нациям документ, в котором будет предложено два варианта, но это тоже произвело бы плохое впечатление... [422]

Громыко заметил, что не представляет себе, как вообще можно созывать конференцию Объединенных Наций, если четыре державы не придут к соглашению. Он полагает, что наличие альтернативных вариантов или же упоминания о несогласии может вызвать замешательство. Громыко предложил американскому и английскому делегатам вновь внимательно рассмотреть весь этот вопрос.

Спор этот продолжался на протяжении двух дней, причем позиции сторон оставались неизменными.

Здесь следует заметить, что американская и английская делегации, выдвигая предложение о том, чтобы сторона, участвующая в споре, не голосовала в совете, отнюдь не были столь бескорыстны, как они это изображали. Поскольку в то время Советский Союз являлся единственной социалистической державой, в Вашингтоне и Лондоне были полностью уверены, что в случае серьезных разногласий США и Англия будут располагать и в совете и в ассамблее организации абсолютным большинством. Поэтому им ничего не стоило встать в позу сверхсознательных держав, готовых полностью подчинить себя предлагаемой ими же процедуре. Они и не мыслили тогда, чтобы кто-то из членов совета (кроме Советского Союза), будучи связан множеством экономических, идеологических и политических уз с Соединенными Штатами и Англией, осмелился поднять против них голос. А Советский Союз они хотели исключить из игры, лишив его права участвовать в голосовании в случае спора или конфликта, затрагивающего его интересы.

Но дело не только в этом. Тут, действительно, нарушался основной принцип послевоенного устройства, основанный на единодушии великих держав, несущих главную ответственность за поддержание мира. Ведь совершенно очевидно, что в случае нарушения мира именно этим державам пришлось бы взять на себя главное бремя по обеспечению безопасности народов. По существу, любой спор, а тем более конфликт, в который оказалась бы втянута великая держава, мог перерасти в ситуацию, которая была бы чревата серьезным столкновением. Как же можно было в таком случае лишать заинтересованную великую державу права участвовать в голосовании? Такая процедура равносильна отстранению этой державы от решений организации.

В свете сказанного все рассуждения и красивые слова англичан и американцев были чистейшей демагогией. И естественно, что советская делегация решительно отстаивала свою принципиально правильную позицию.

Поскольку дело не двигалось с места, Вашингтон решил оказать новый нажим. Во время встречи Громыко с Корделлом Хэллом последний обратил внимание посла на то большое значение, которое Соединенные Штаты придают порядку голосования в Совете Безопасности. Хэлл просил передать американскую [423] точку зрения в Москву. 8 сентября советского посла пригласил президент Рузвельт. Он сказал, что любое предложение относительно «абсолютного вето» создаст серьезные трудности как в конгрессе Соединенных Штатов, так и во взаимоотношениях с другими Объединенными Нациями. На следующий день Рузвельт направил Сталину личное, секретное послание, в котором говорилось: «Я имел интересную и приятную беседу с Вашим Послом по поводу хода переговоров в Думбартон-Оксе. По-видимому, остается один важный вопрос, по которому мы еще не договорились. Это вопрос о голосовании в Совете. Мы и британцы твердо держимся того взгляда, что при принятии решений Советом спорящие стороны не должны голосовать даже в том случае, если одна из сторон является постоянным членом Совета, в то время как Ваше правительство, как я понял Вашего Посла, придерживается противоположного взгляда».

Сославшись на традиции, установившиеся в Соединенных Штатах, Рузвельт отметил, что не может отказаться от выдвинутого американцами принципа, тем более что, как он полагает, малые нации усмотрели бы в этом попытку со стороны великих держав поставить себя выше закона.

«В силу этих причин, — писал в заключение Рузвельт, — я надеюсь, что Вы сочтете возможным поручить Вашей делегации согласиться с нашим предложением о голосовании. Если это можно будет сделать, переговоры в Думбартон-Оксе могут быть быстро закончены с полным и выдающимся успехом».

Ответное послание Сталина датировано 14 сентября.

«Я должен сказать, — писал он, — что для успеха деятельности Международной Организации Безопасности немалое значение будет иметь порядок голосования в Совете, имея в виду важность того, чтобы Совет работал на основе принципа согласованности и единогласия четырех ведущих держав по всем вопросам, включая и те, которые непосредственно касаются одной из этих стран. Первоначальное американское предложение о том, чтобы была установлена особая процедура голосования в случае спора, в котором непосредственно замешан один или несколько членов Совета, имеющих статут постоянных членов, мне представляется правильным. В противном случае сведется на нет достигнутое между нами соглашение на Тегеранской конференции, исходящее из принципа обеспечения в первую очередь единства действий четырех держав, необходимого для борьбы с агрессией в будущем.

Такое единство предполагает, разумеется, что среди этих держав нет места для взаимных подозрений. Что касается Советского Союза, то он не может также игнорировать наличие некоторых нелепых предрассудков, которые часто мешают действительно объективному отношению к СССР. Да и другие страны должны взвесить последствия, к которым может, привести отсутствие единства у ведущих держав. [424] Я надеюсь, что Вы поймете серьезность высказанных здесь соображений и что мы найдем согласованное решение и в данном вопросе».

Письмо адмирала Леги

Последствия отсутствия единства ведущих держав, о которых говорилось в послании главы Советского правительства, могли быть очень тяжелыми. Уже тогда это понимали многие политические деятели Запада. Расхождения во мнениях появились и в самой американской группе в Думбартон-Оксе. Теперь известно: некоторые из делегатов США считали, что, если не будет достигнута договоренность, это может привести к немедленным военным последствиям, которые повлияют не только на развитие операций в Европе, но и на перспективу вступления Советского Союза в войну против Японии на Тихом океане. К тому же они считали, что в дальнейшем будет еще труднее прийти к соглашению, а это могло бы означать конец попыткам создания международной организации безопасности.

Наконец, они серьезно сомневались в том, согласится ли сенат, чтобы право голоса Соединенных Штатов было ограничено в любом споре, в котором они участвуют. Учитывая все это, они предложили принять советскую позицию, которую считали разумной и которая, по существу, вначале была американской позицией.

С течением времени среди американской делегации все более усиливалось мнение, что для самих же Соединенных Штатов невыгодно и нецелесообразно соглашаться с такой процедурой, которая лишила бы их права голоса в споре, в котором они непосредственно участвуют. В меморандуме, который сторонники этой точки зрения направили президенту Рузвельту, говорилось: «Американские военные представители, участвующие в переговорах в Думбартон-Оксе, подчеркивают, что контингента, которые предоставляются любым государством — членом организации, ни в коем случае не должны быть настолько мощны, чтобы быть эффективной силой, направленной против великой державы. Поэтому было бы нереалистично предусматривать какую-то теоретическую возможность для проведения насильственной акции по отношению к Соединенным Штатам, Великобритании или Советской России».

Не менее показательно и письмо, направленное в те дни Рузвельту адмиралом Леги, который длительное время являлся ближайшим советником президента. Это письмо показывает, как: представляли себе некоторые круги Соединенных Штатов послевоенный мир и характер отношений между великими державами.

«Совершенно очевидно, — говорилось в этом письме, — что в будущем нельзя себе представить мировую войну и вообще [425] крупную войну, в которой не участвовали бы одна или несколько великих держав на той или иной стороне. После окончания, нынешней войны на протяжении обозримого будущего останутся только три такие державы: Соединенные Штаты, Великобритания и Россия. Любой мировой конфликт будет происходить в условиях, когда Великобритания и Россия окажутся в противоположных лагерях. Россия продемонстрировала свои огромные военные и экономические ресурсы. Что же касается Англии, то похоже, что она выйдет из этой войны значительно ослабленной. Следовательно, в конфликте между этими двумя державами, учитывая неравенство сил и военных возможностей, даже мы вряд ли сможем что-либо сделать, выступив на стороне Великобритании. Имея в виду военные факторы, в частности экономические и людские ресурсы, географические факторы и особенно наши возможности переброски войск через океан, мы, конечно, сможем довольно успешно оборонять Англию, но мы не сможем при существующих условиях победить Россию. Иными словами, мы окажемся втянутыми в войну, которую мы не сможем выиграть».

Аналогичные соображения высказывал и глава правительства Южно-Африканского Союза фельдмаршал Смэтс. 20 сентября 1944 г. он направил своему давнишнему другу премьер-министру Уинстону Черчиллю послание, в котором высказался в пользу принципа единогласия в Совете Безопасности. При всей своей архиреакционной сущности престарелый фельдмаршал понимал, какие опасности грозят человечеству в случае столкновения великих держав. Он подчеркивал важность того, чтобы великие державы оставались едины в вопросах послевоенного устройства.

«Советская позиция, — писал Смэтс, — связана с вопросами чести и положения России среди союзников. Она сейчас как бы задает вопрос — верят ли ей и относятся ли к ней как к равной? Или же ее продолжают рассматривать как парию и второстепенную державу или какого-то отщепенца. Отказ от принципа единогласия может привести к тому, что Советский Союз не будет в такой организации участвовать. Если мировая организация будет создана без России, то последняя станет центром притяжения какой-то другой группы, и тогда мы прямо окажемся на пути к третьей мировой войне».

Таков был сложный и противоречивый политический фон, на котором происходили дебаты в Думбартон-Оксе. Вопросу процедуры голосования в Совете Безопасности было посвящено еще несколько заседаний Руководящего комитета. Поскольку прийти к соглашению не удалось, Стеттиниус высказал мнение, что в создавшихся условиях могут быть три варианта заключительного совместного заявления.

Первый вариант: переговоры могут закончиться сообщением, что три группы не смогли прийти к соглашению. По мнению [426] американской делегации, это немыслимо. Ведь будущее мира зависит от способности трех держав стоять плечом к плечу как в войне, так и в мире. Следовательно, надо найти путь к сближению позиций, чтобы можно было созвать международную конференцию для создания организации.

Второй вариант: опубликовать согласованный текст и представить его конференции Объединенных Наций, оставив открытым вопрос о голосовании в совете.

Третий вариант: после окончания переговоров в Думбартон-Оксе каждая группа представит доклад своему правительству, Соответствующие правительства изучат результаты работы, после чего будет созвано следующее совещание, наподобие конференции в Думбартон-Оксе.

— Как к этому относятся мои коллеги? — спросил Стеттиниус.

Кадоган сказал, что его правительство вряд ли примет первый вариант, означающий признание провала совещания. Ведь по многим вопросам соглашение достигнуто. Что касается второго варианта, то Кадоган полагает, что и он не подходит, поскольку неразумно созывать большую конференцию, не имея предварительного согласия трех держав. Пожалуй, лучше всего третий вариант. Тут можно было бы сказать, что конференция достигла соглашения, но не по всем вопросам и разногласия передаются на рассмотрение соответствующим правительствам.

— Но может быть и еще один вариант, — заключил Кадоган, — закончить конференцию, не делая никакого заявления...

Пасвольский сказал, что такой вариант не дал бы общественности правильного представления о работе нынешней конференции, поскольку фактически в Думбартон-Оксе проделано немало.

— При том значении, которое придают народы продолжению сотрудничества трех держав, — вмешался Стеттиниус, — все мое существо подсказывает мне, что надо найти какой-то выход и прийти к соглашению...

Громыко также отметил, что нельзя говорить о несогласии делегаций. Следует сказать, что участники переговоров пришли к соглашению по большому кругу вопросов, но что рассмотрение некоторых проблем еще не закончено. Можно было бы также сказать, что три правительства будут продолжать обсуждение этих вопросов.

Стеттиниус поддержал эту идею и предложил, чтобы в разделе о голосовании в Совете Безопасности было сказано, что процедура в этом отношении еще рассматривается.

В конечном счете это предложение и нашло отражение в документе, опубликованном после конференции в Думбартон-Оксе. [427]

Предвыборная речь Рузвельта

Вечером в субботу 23 сентября, вернувшись из Думбартон-Окса в гостиницу, я заметил в холле необычное оживление. Какие-то люди группами и в одиночку проходили через вертящуюся дверь «Статлера» и поднимались на второй этаж, где находились банкетные залы с раздвижными стенами. В вестибюле фланировали молодые люди с оттопыривающимися пиджаками — несомненно детективы, обычно прячущие пистолет под мышкой. Подойдя к портье, я спросил, что тут происходит. Протягивая ключ от моего номера, портье ответил, понизив голос:

— Сегодня здесь выступает президент с первой предвыборной речью...

Я подошел к лифту, который обслуживала миловидная стройная негритянка.

— Вверх, — произнесла она машинально, глядя в пространство своими большими глазами.

— Пятый этаж, — сказал я.

Поднимаясь, я думал, как бы мне попасть на это собрание. А почему бы в самом деле не попытаться? Мы остановились на пятом этаже, но я не вышел, а попросил лифтершу спустить меня на второй. Девушка удивленно подняла брови, раскрыв еще шире глаза-сливы, однако ничего не сказала и нажала кнопку.

Выйдя из лифта, я сразу же наткнулся на высокого молодого человека, который любезно, но настойчиво поинтересовался, с кем имеет дело. Я показал карточку участника конференции в Думбартон-Оксе.

— Вы, случайно, не ошиблись, вам нужно именно сюда? — спросил молодой человек.

— Я хотел бы послушать выступление президента, если это возможно...

— Подождите минутку.

Молодой человек исчез, а я отошел в сторону. Мимо меня проходили все новые гости. У каждого на лацкане была приколота карточка с какой-то надписью — она служила пропуском.

— Пожалуйста, — сказал внезапно вынырнувший молодой человек. — Можете пройти...

Следуя за группой американцев, я вошел в длинный зал, уставленный стульями, и сел в последнем ряду. Впереди возвышался помост, на котором стоял полированный стол с несколькими микрофонами. Значительная часть зала была заполнена, но публика все прибывала. С шумом рассаживались. На сцену вышел грузный человек и нажал кнопку звонка, поблескивавшего на столе. Воцарилась тишина. Драпировка позади помоста зашевелилась, и из-за складок появился президент Рузвельт. Сразу же раздались аплодисменты. Рузвельт сидел в [428] коляске, подняв правую руку в приветствии и широко улыбаясь. Коляску подкатили к столу, закрепили тормоз. На помост поднялись еще трое. Они разместились по обе стороны коляски президента. Один из них объявил собрание профсоюза шоферов открытым и передал слово Рузвельту.

Тяжело опираясь на подлокотники, президент подался вперед, ближе к микрофонам, и начал речь:

— Итак, мы снова здесь. Я стал на четыре года старше, что, по-видимому, раздражает некоторых людей...

Говоря это, Рузвельт имел в виду, что уже четвертый раз выдвигает свою кандидатуру на высший пост в государстве. Много воды утекло с тех пор, как он впервые вошел в Белый дом. И какие это были годы!

Первый срок президентства Рузвельта начался почти двенадцать лет назад, когда Соединенные Штаты еще терзал величайший экономический кризис, а в Германии готовился взять власть Гитлер. С тех пор положение и в мире и в США коренным образом изменилось. Теперь Рузвельт вел страну, участвующую в антигитлеровской коалиции, к победе. И сейчас он, тяжело больной человек, вновь добивался президентского поста, чтобы после победы над общим врагом участвовать в создании основ послевоенного мира.

Он знал — победа близка. Но именно эта близость окончания войны порождала сложные внутриполитические и внешнеполитические проблемы. Силы, которые затаились, когда исход титанической схватки был еще не вполне ясен, теперь снова подняли голову. У них был свой взгляд на то, каким должен стать послевоенный мир, и они сплачивались, чтобы нанести поражение Рузвельту, хотя он и пользовался тогда, в стране огромной популярностью.

Главная их атака шла по линии дискредитации Рузвельта. Чтобы очернить его, на вооружение бралось все — и мелкие сплетни и крупные провокации. Был, например, распущен слух, что Рузвельт будто бы забыл на Алеутских островах свою любимую собачонку Фала, а потом послал за нею эсминец, что обошлось налогоплательщикам не то в 2 миллиона, не то в 20 миллионов долларов. Другие обвинения были более серьезны. Так, один конгрессмен-республиканец заявил, что в декабре 1941 года австралийское правительство предупредило Вашингтон о приближении японского флота к американской базе Пёрл-Харбор за 72 часа до атаки на военные корабли США, но администрация Рузвельта это, дескать, игнорировала. Опровергнув эти домыслы на пресс-конференции, состоявшейся 22 сентября, Рузвельт иронически добавил, что до 7 ноября, то есть до дня президентских выборов, может появиться еще много подобных наскоков.

Рузвельт продолжал борьбу. Наряду с огромным бременем, связанным с руководством операциями на разбросанных фронтах [429] второй мировой войны, наряду с заботами по организации военного производства внутри страны, наряду с большим вниманием, которое он уделял планам послевоенного устройства, Рузвельт взвалил на себя и тяжесть ожесточенной предвыборной борьбы. Он выступал с речами, резко и ядовито отвечал своим противникам, призывая себе на помощь и факты истории. Как раз в дни нашего пребывания в Вашингтоне на экраны Соединенных Штатов вышел монументальный цветной фильм «Вудро Вильсон». Говорили, что Рузвельт лично консультировал постановщиков этого фильма, стремясь превратить эту ленту в действенное оружие своей предвыборной кампании.

Рузвельт присутствовал на премьере фильма, которая была обставлена с небывалой торжественностью. Там находился весь дипломатический корпус, конгрессмены, генералитет, высшие правительственные чиновники, боссы демократической партии. Получили приглашение и участники конференции в Думбартон-Оксе. Фильм был слащавый, сентиментальный, рисовал крайне идиллическую картину периода правления Вильсона. Но, возможно, это было именно то, что тогда требовалось стратегам демократической партии. С экрана зрителей как бы увещевали: голосуйте за демократическую партию, оставьте в Белом доме еще на один срок вашего испытанного, закаленного в боях, умудренного опытом президента, и вы выполните завет другого великого президента-демократа — Вудро Вильсона. Фильм, обошел всю Америку и, надо полагать, сыграл свою роль.

Пытаясь заручиться поддержкой диксикратов — консервативного крыла демократической партии, особенно сильного в южных штатах, — Рузвельт выдвинул в вице-президенты кандидатуру сенатора Гарри Трумэна, взгляды которого не имели ничего общего с устремлениями президента. Несомненно, Рузвельт шел тут на сделку со своей совестью, но если бы он этого не сделал, выиграть на выборах мог бы республиканец Томас Дьюи — ставленник наиболее реакционных кругов США.

В ноябре 1944 года Рузвельт одержал победу. Но он уже не смог полностью воспользоваться ее плодами: 12 апреля 1945 года перестало биться сердце этого выдающегося американца...

Произнося речь в «Статлере», Рузвельт резко критиковал своих противников — республиканцев, уверенно говорил о скорой победе над врагами человечества, ярко рисовал картину будущего послевоенного мира, где благодаря единству действий держав-победительниц наша планета будет избавлена от нужды, страха, от болезней и войн.

— Нам предстоят задачи, — говорил Рузвельт, — которые мы должны выполнить с той же волей, искусством, разумом и преданностью, которые вели нас до сих пор по пути к победе. Это — задача победоносного завершения самой ужасной из всех войн как можно быстрее и с наименьшими людскими потерями. Это — задача создать международную организацию, которая [430] бы обеспечила, чтобы установленный мир не смог быть вновь нарушен. И, наконец, задача, стоящая перед нами здесь, на родине, это — перевод нашей экономики с военных на мирные рельсы. Эти задачи мирного строительства уже стояли перед нами однажды, почти поколение назад. Республиканское правительство не справилось с ними. На сей раз это случиться не должно. Мы не допустим повторения этого... Я знаю, что американский народ — деловые люди, рабочие и работники сельского хозяйства — также хочет сделать для мира то, что он сделал для войны...

— Победа американского народа и его союзников в этой войне, — сказал Рузвельт в заключение, — будет чем-то несравненно большим, чем победа над фашизмом, реакцией; Победа американского народа и его союзников в этой войне будет победой демократии. Она будет представлять собой такое утверждение силы, власти и жизненности правительства для народа, каких еще не знала история. С этим сознанием нашей собственной силы и власти мы идем вперед к величайшей эпохе свободных достижений свободных людей, о которой когда-либо знал или мечтал мир...

Эта речь, вызвавшая теплые приветствия зала, была еще одним проявлением широты кругозора президента и ораторското искусства, которым так отлично владел Рузвельт.

Подведение итогов

Подготовка заключительного документа.

Последующие заседания Руководящего комитета были посвящены уточнению текста заключительного документа. Рассматривался также проект совместного заявления, которое имелось в виду опубликовать после окончания так называемой «советской фазы» конференции. Поскольку Советский Союз не участвовал тогда в войне против Японии, было решено разделить работу конференции в Думбартон-Оксе на две части. В первой принимали участие СССР, США и Англия. Во второй — США, Англия и Китай. Вслед за окончанием «советской фазы» должна была состояться «китайская фаза».

На одном из заседаний Стеттиниус заявил, что, по мнению американского правительства, будет практически невозможно сохранить в тайне от прессы итоги работы конференции в Думбартон-Оксе. Поэтому, сказал Стеттиниус, государственный секретарь Хэлл считает желательным, чтобы по окончании работы были опубликованы совместное заявление, а также текст рекомендаций другим Объединенным Нациям. Все это следует опубликовать одновременно в четырех столицах — в Вашингтоне, Москве, Лондоне и Чунцине.

Стеттиниус сказал, что ему представляется важным, чтобы общественности была представлена положительная сторона работы в Думбартон-Оксе. Поэтому надо опубликовать сведения только о том, о чем достигнуто согласие. Окончательный текст можно соответственно сократить.

Громыко пообещал поставить перед своим правительством вопрос о форме предлагаемого заявления относительно окончания переговоров, о последующих консультациях, а также о предложениях, касающихся «китайской фазы» переговоров. Стеттиниус подтвердил, что имеется в виду после завершения «советской фазы» переговоров передать сообщение прессе только о том, что кончается «советская фаза» и начинается «китайская фаза». Все согласились с тем, ,что это заявление должно быть коротким.

На заседании Руководящего комитета, состоявшемся 27 сентября, Стеттиниус сообщил, что согласие о заключительном коммюнике достигнуто. Он зачитал текст, который, как условились, должен был появиться в прессе 29 сентября.

Громыко информировал участников заседания, что получил [432] от своего правительства ответ относительно текста итогового документа. В целом текст приемлем для советской стороны.

После уточнения ряда формулировок итоговый документ был в принципе согласован.

Конференция окончена

Заключительное пленарное заседание конференции в Думбартон-Оксе прошло скорее в деловой, чем в торжественной обстановке. Оно открылось 28 сентября в половине четвертого и длилось всего 20 минут. Председательствовал Стеттиниус. Присутствовал полный состав советской, английской и американской делегаций.

Объявив заседание открытым, Стеттиниус сказал:

— Молоток, которым я стучу, открывая и закрывая заседания, выточен из куска дерева, взятого из остатков очень хорошего и быстроходного американского корабля, носившего название «Конституция». Это, мне кажется, содействовало тому, что работа конференции была быстрой и успешной...

Он взял в руку отливавший мореным дубом полированный молоток и поднял его над головой для всеобщего обозрения. Сверкнув улыбкой, Стеттиниус добавил:

— Надеюсь, что, закрыв под стук этого молотка нашу конференцию, мы имеем все основания пожелать доброго плавания новой международной организации, которую мы тут спускаем со стапелей...

Затем без особой дискуссии был утвержден итоговый документ.

Стеттиниус заявил, что каждый участник совещания имеет копию экземпляра предложений, которые были подготовлены и которые теперь надо рекомендовать соответствующим правительствам.

— По-видимому, — сказал Стеттиниус, — на данном заседании нет нужды подробно рассматривать этот меморандум. Чтобы у каждого правительства был один оригинал, изготовлено три оригинала для утверждения соответствующими правительствами.

Стеттиниус, обращаясь к Громыко и Кадогану, спрашивает, готовы ли они вместе с ним, Стеттиниусом, одобрить этот меморандум, поскольку он поступил от Руководящего комитета?

Кадоган обратил внимание лишь на одну опечатку и сказал, что в остальном у него возражений нет. Громыко также выразил согласие с представленным текстом. После этого три оригинала меморандума были переданы каждому из руководителей делегаций.

Перейдя к вопросу о публикации коммюнике, Стеттиниус сообщил, что Руководящий комитет тщательно рассмотрел вопрос [433] о совместном заявлении для прессы. Вслед за обменом мнениями условились, что совместное коммюнике будет передано прессе для опубликования в пятницу 29 сентября в 10 часов. Стеттиниус зачитал текст коммюнике. Громыко заявил, что текст для него приемлем. В этом же духе высказался и Кадоган, после чего было решено опубликовать заявление одновременно в Вашингтоне, Лондоне и Москве.

Прежде чем закрыть заседание, Стеттиниус обратился к собравшимся с заключительным заявлением:

— Господин Громыко, сэр Александр Кадоган, господа! Почти шесть недель прошло с тех пор, как мы начали эти важные переговоры. За этот короткий отрезок времени мы достигли гораздо большего, чем мы считали возможным. Наши достижения стали в значительной степени возможны благодаря серьезному сотрудничеству моих коллег и сопредседателей — посла Андрея Громыко и сэра Александра Кадогана и всех, кто работал с ними. Я хочу выразить мою глубокую личную признательность и благодарность за это сотрудничество, которое привело к замечательному духу гармонии и доброй воли, господствовавшему на протяжении всей конференции. Мы имеем все основания выразить удовлетворение тем, что было сделано...

В заключение Стеттиниус выразил свою личную благодарность за помощь, оказанную всеми членами делегаций, и, стукнув молотком, закрыл заседание.

Сразу же был созван Руководящий комитет. Стеттиниус сказал, что хочет обратить внимание на важность быстрейшего получения от соответствующих правительств окончательного утверждения итогового текста, с тем чтобы не откладывать опубликование разработанных предложений в первой декаде октября. Все согласились с тем, что желательно публикацию не откладывать.

Затем Стеттиниус спросил, не желает ли советский делегат сказать несколько слов по поводу работы, проделанной в Думбартон-Оксе. Громыко ответил, что с удовольствием сделает заявление от имени советской делегации.

— Сегодня можно заявить, — сказал Громыко, — что достигнуто соглашение по широкому кругу вопросов. В итоге эти переговоры, несомненно, были полезными. Соглашение достигнуто по большому числу вопросов, включая некоторые, которые относятся к общим принципам организации, к правам и полномочиям ее органов, к принятию мер принудительного характера, с помощью которых можно обеспечить мир. От имени советской делегации я хочу выразить признательность за дружескую атмосферу, в которой проводилась работа. От себя лично я хочу сказать то же самое по поводу дружественной атмосферы, в которой происходили встречи глав делегаций. Я полагаю, что выражу мнение всех присутствующих, если поблагодарю господина Стеттиниуса за его высококвалифицированное председательство. [434] Хочу также поблагодарить правительство Соединенных Штатов за его гостеприимство.

Затем слово взял Кадоган.

— Я согласен, — начал он, — что здесь проделано много полезной работы, которая поможет окончательному успеху на более поздней стадии переговоров, Я хочу сказать несколько слов о стиле, в котором господин Стеттиниус вел наши переговоры. Он умел соединить энергию с любезностью и терпением и таким образом как председатель содействовал ускорению нашего движения по гладким участкам пути и помогал сглаживать неровные участки. Значительной частью того успеха, которого добилась конференция, мы обязаны ему. Я не употребляю слово «трудности» в его более резком смысле. У нас никогда ничего подобного не было. Иногда мы расходились, сохраняя дружественную и разумную позицию. Для каждого из нас были, моменты, когда один находился в оппозиции к двум другим главам делегаций, но, даже когда нам казались взгляды двух других странными, мы признавали, что они были искренними и поэтому были достойны уважения. Я полагаю, что это хорошее знамение на будущее...

В заключение выступил Стеттиниус, который кратко повторил мысли, уже высказанные им на пленарном заседании. Пожелав участникам переговоров успехов в их дальнейшей деятельности, Стеттиниус закрыл заседание. На этом работа конференции в Думбартон-Оксе закончилась.

На следующий день, 29 сентября, было опубликовано совместное заявление. Текст его гласил:

«Состоявшиеся в Вашингтоне переговоры между делегациями Советского Союза, Соединенных Штатов и Соединенного Королевства по вопросу Международной Организации Безопасности закончились.

Переговоры были полезны и привели в большой степени к соглашению о рекомендациях по вопросу общего плана организации и, в частности, в отношении механизма, необходимого для поддержания мира и безопасности.

Три делегации направляют доклады своим соответствующим правительствам, которые рассмотрят эти доклады и, в надлежащее время, выступят с одновременными заявлениями по данному вопросу».

Вылет нашей группы из Вашингтона был назначен на 10 часов в субботу, 30 сентября.

Проводы были более скромные, чем встреча, возможно потому, что глава советской делегации оставался в Вашингтоне, продолжая исполнять обязанности посла. Когда мы прибыли, он уже находился в аэровокзале и беседовал со Стеттиниусом. Несколько позже появились Кадоган и Джебб: английская делегация еще оставалась в Вашингтоне на «китайскую фазу» конференции, которая продолжалась всего несколько дней. [435]

Объявили посадку и все прошли на летное поле, где стоял выкрашенный в защитный цвет двухмоторный «Дуглас» с советскими опознавательными знаками. Дверца в кабину была открыта, рядом с ней уже находился трап. Стали прощаться. Нам жали руки, желали счастливого пути. Мы поднялись по трапу, дверца кабины закрылась...

Подведение итогов

Предложения, разработанные в Думбартон-Оксе, вызвали во всем мире многочисленные отклики. После опубликования согласованных предложений в Соединенных Штатах, Англии и Советском Союзе были подведены итоги работы, проделанной в Думбартон-Оксе.

Специальное заявление о конференции в Думбартон-Оксе сделал президент Рузвельт. Он выразил удовлетворение тем, что по такому трудному вопросу и в такое короткое время оказалось возможным достигнуть столь многого.

— Первой целью проектируемой международной организации, — сказал Рузвельт, — является сохранение международного мира и безопасности и создание условий, содействующих миру. Теперь мы знаем, как нужна миролюбивым народам такая организация. Нам известен дух единства, который потребуется для ее сохранения. Агрессоры, подобные Гитлеру и японским поджигателям войны, годами организуют подготовку к тому дню, в который они могут бросить свои злые силы на страны, преследующие мирные цели...

— На этот раз, — продолжал президент, — мы намерены прежде всего победить врага, обеспечить, чтобы он никогда вновь не мог ввергнуть мир в войну, а затем организовать миролюбивые страны так, чтобы они благодаря единству стремлений, единству воли и единству сил смогли обеспечить положение, при котором ни один новый потенциальный агрессор или завоеватель не смог бы даже начать агрессию... Задача разработки великого проекта безопасности и мира начата хорошо. Теперь нациям остается закончить здание в духе конструктивных целей и взаимного доверия...

Американская пресса широко комментировала решения конференции в Думбартон-Оксе. Подавляющее большинство газет приветствовало предложения относительно создания международной организации безопасности как серьезный шаг вперед в деле поддержания послевоенного мира. Газета «Нью-Йорк таймс» в передовой статье заявила, что «достигнутые соглашения свидетельствуют о весьма реальных успехах. Это порождает вполне обоснованную надежду на возникновение нового союза, способного обеспечить мир и порядок во всем мире, который [436] заплатил ужасную цену за свою неспособность организовать мир».

В Англии разработанные предложения также нашли широкую поддержку. Газета «Ньюс кроникл», приветствуя эти предложения, писала в редакционной статье:

«Свободные нации требуют безопасности. Они знают, что ее получат, когда Англия, Америка и Россия объединятся в прочном союзе. Какие бы затруднения нам ни предстояли, потомство будет считать эти три великие державы воистину главными создателями нового плана».

С советской стороны также была дана всесторонняя оценка предложениям, разработанным в Думбартон-Оксе. Газета «Правда» 11 октября 1944 г. опубликовала редакционную статью, подробно разбирающую вопрос о создании международной организации безопасности. «Правда» подчеркивала, что основой для переговоров в Вашингтоне служило решение Московской конференции 1943 года. Когда делегации трех держав в Вашингтоне приступили к своей работе, говорилось далее в «Правде», они, несомненно, сознавали необходимость избежать повторения сугубо отрицательного опыта, полученного в результате существования Лиги наций.

«Но, конечно, — писала газета, — из печального опыта Лиги наций отнюдь не следует вывод, что надо отказаться от задачи создания организации для коллективного участия всех миролюбивых государств в деле обеспечения международной безопасности. Нет, из него следует лишь тот вывод, что при осуществлении такой задачи необходимо серьезно учесть отрицательный опыт истории Лиги наций и избежать ее недостатков. Результаты переговоров в Вашингтоне свидетельствуют, что делегации трех держав в этом отношении нашли правильный путь...»

Далее в статье подчеркивалась важность установления в Уставе международной организаций безопасности такого принципа, при котором принятие любого решения в Совете Безопасности предполагает согласие всех его постоянных членов. «В вашингтонских переговорах по вопросу о порядке голосования в Совете Безопасности, — отмечала «Правда», — этот важный принцип встретил единодушное одобрение, как общее правило. Однако этот вопрос не был окончательно рассмотрен, так как мнения разошлись насчет того, следует ли этот принцип применять последовательно при решении всех вопросов в Совете Безопасности».

«Правда» выражала надежду, что дальнейшее обсуждение вопроса об Уставе будущей международной организации приведет к последовательному применению принципа согласованности и гармонии между постоянными членами Совета Безопасности и тем самым обусловит успешное осуществление плана создания действительно эффективной организации для поддержания мира и безопасности. [437]

«Советский Союз, который всегда был и будет верным оплотом всеобщего мира, готов и впредь всеми силами содействовать успеху этого дела», — писала в заключение «Правда».

Проблема единогласия великих держав была, как уже сказано выше, решена в результате взаимной договоренности трех великих держав, что позволило в следующем, 1945 году подписать Устав Организации Объединенных Наций.

ООН в действии

В начале 80-х годов, работая в посольстве СССР в Вашингтоне в качестве представителя Института США и Канады АН СССР, я часто бывал в Нью-Йорке и обычно заходил в штаб-квартиру Организации Объединенных Наций, расположенную между 42-й и 45-й улицами на берегу Ист-Ривер. Всякий раз, когда я смотрю на внушительные здания ООН — на куполообразное сооружение, вмещающее зал заседаний Генеральной Ассамблеи, и на высокий небоскреб, где разместились учреждения Секретариата ООН, мне вспоминаются первые шаги по созданию этой организации, сделанные в старинном особняке, в Думбартон-Оксе. Тогда мы еще не представляли себе, как будет выглядеть послевоенная организация по поддержанию мира и безопасности, где она будет размещаться, какая страна станет местом ее пребывания. Зато в те годы было много надежд, что удастся создать надежный и действенный инструмент по охране мира во всем мире. Насколько оправдались эти надежды? — этот вопрос невольно возникает всякий раз, когда попадаешь на территорию резиденции ООН, смотришь на торжественно развевающиеся государственные флаги входящих в нее стран.

Среди них в последние годы появились флаги Китайской Народной Республики, Германской Демократической Республики, а также многих стран, недавно завоевавших национальную независимость. ООН стала более универсальной.

Советский Союз всегда считал, что Организация Объединенных Наций должна играть ту важную роль, которая была предназначена ей при создании. Советская страна последовательно выступает за то, чтобы ООН в полной мере действовала как полезный инструмент международного сотрудничества. Однако практика ее работы не всегда этому отвечает.

Последние четыре десятилетия были насыщены значительными событиями. Изменилось соотношение сил в мире. Образовалось содружество социалистических государств. Рухнули колониальные империи. На мировой арене появились десятки азиатских и африканских стран, порвавших цепи колониального порабощения. Значительно увеличилось число членов ООН. В активе ООН немало позитивных акций, предпринятых [438] для осуществления целей ее Устава. В ООН были подготовлены Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах, договоры о нераспространении ядерного оружия, о мирном, космосе, о запрещении размещения на дне морей и океанов и в его недрах ядерного оружия и других видов оружия массового уничтожения.

Однако приходится констатировать, что эта организация далеко не всегда оправдывала возложенные на нее надежды. В этой связи некоторые исследователи, анализируя работу Организации, выдвигают требования пересмотра Устава, его принципиальных положений. Но ведь главная причина неудач ООН вовсе не в несовершенстве Устава. Плохо то, что сам Устав нарушается, а заложенные в нем возможности не всегда и не полностью использовались и претворялись в жизнь. Мир не раз был свидетелем того, как принципы Устава попирались империалистическими державами, а голубым флагом ООН прикрывались авантюры агрессивных сил и колонизаторов. Между тем Устав обязывает всех членов Организации воздерживаться от угрозы силой или от ее применения против как территориальной неприкосновенности, так и политической независимости любого государства.

Несомненно, в ООН достаточно здоровых сил, чтобы превратить всемирную организацию в действительно эффективный инструмент мира и международного сотрудничества. Однако одними благими пожеланиями нельзя укрепить ООН. Для того чтобы эта организация была эффективной, необходимо добиваться неукоснительного соблюдения ее Устава, принимая надлежащие меры против тех, кто его нарушает. Ведь в Уставе заложены огромные возможности для активизации деятельности Организации. Именно на пути использования этих возможностей, а не на пути обхода или пересмотра Устава следует искать способы усиления эффективности ООН.

За сорок лет своего существования ООН прошла большой и трудный путь. Отдавая ясный отчет во всех ее слабостях, недостатках и ошибках, нельзя в то же время не видеть, что ООН стала важной составной частью всей системы послевоенных международных отношений. Без этого форума, где постоянно встречаются, ведут дискуссии и сотрудничают представители государств, принадлежащих к различным социальным системам и политическим воззрениям, трудно даже представить себе, какова была бы картина современного мира. В истории ООН есть неприглядные страницы. Надо, однако, судить о ней не только по ее прошлому. Не менее важен при всяких оценках ее сегодняшний день, который значительно отличается от вчерашнего. Нельзя забывать и о том большом будущем, которое открывается перед ООН, по мере того как решающая роль в ней переходит к государствам, проводящим миролюбивую, антиимпериалистическую политику. [439] На юбилейной сессии Генеральной Ассамблеи, посвященной двадцать пятой годовщине ООН, была принята Декларация, в которой говорится:

«Сегодня перед человечеством стоит критическая и безотлагательная альтернатива — или расширяющееся мирное сотрудничество и прогресс, или разъединение и конфликты, даже истребление. Мы — представители государств — членов Организации Объединенных Наций, вновь подтверждаем нашу решимость сделать все возможное для того, чтобы обеспечить прочный мир на земле, соблюдать цели и принципы, изложенные в Уставе, и выражаем полную уверенность в том, что действия Организации Объединенных Наций будут способствовать продвижению человечества по пути мира, справедливости и прогресса».

В выполнении этого торжественного обязательства — залог будущих успехов Организации Объединенных Наций. Друзья ООН с удовлетворением отмечают рост авторитета этой организации. Советский Союз придает ей большое значение, потому что видит в ней полезный инструмент международного сотрудничества в борьбе за мир и всеобщую безопасность.