Глава вocьмая.

К берегам Янтарного моря

В последние дни августа мы получили директиву Ставки на новую операцию, которая в дальнейшем вошла в историю Великой Отечественной войны как Прибалтийская стратегическая наступательная операция, включившая в себя четыре фронтовые и межфронтовые операции: Рижскую, Таллинскую, Моонзундскую и Мемельскую. Из полученной директивы и из бесед с представителем Ставки мы смогли уже тогда представить себе — правда, не в полном объеме — ее гигантский размах. Возможность осуществления этой грандиозной операции возникла в связи с тем, что в ходе летнего наступления в июле — августе 1944 года советские войска вступили ва землю Эстонии, освободили значительную часть Латвии и большую часть Литвы, выйдя к началу сентября на линию: западнее Нарвы, Чудское озеро, Тарту, восточное Валги, западнее Гудбеде, Крустпилс, Бауска, Елгава, западнее Шяуляя, Расейняй.

В Прибалтике оборонялись по-прежнему немецко-фашистские войска группы армий "Север" в составе армейской группы "Нарва" 16-й в 18-й армий, а также 3-й танковой армии из состава группы армий "Центр"{109} при поддержке 1-го и 6-го воздушных флотов (всего 56 дивизий и 3 бригады, свыше 700 тысяч человек, около 7 тысяч орудий и минометов, свыше 1200 танков и штурмовых орудий, 400 боевых самолетов.){110}. Противник имел прочную многополосную оборону от линии фронта до побережья Балтийского моря. [420]

Замысел Советского Верховного Главнокомандования в Прибалтийской стратегической наступательной операции заключался в нанесении мощных ударов по сходящимся направлениям на Ригу силами 3, 2 и 1-го Прибалтийских фронтов и силами Ленинградского фронта совместно с Балтийским флотом на таллинском направлении с целью расчленить оборону врага, окружить и уничтожить его группировку по частям и полностью освободить Прибалтику. Советские войска насчитывали 900 тысяч человек, около 17 500 орудий и минометов, более 3000 танков и самоходно-артиллерийских установок, свыше 2600 боевых самолетов.

Конкретно перед войсками четырех фронтов ставились следующие задачи. Ленинградский фронт должен был принять полосу обороны от 3-го Прибалтийского в районе Тарту, начать оттуда наступление на Ракворе и выйти в тыл войскам нарвской группировки противника, а в дальнейшем продвигаться на Таллин. Краснознаменному Балтийскому флоту надлежало содействовать наступлению войск этого фронта огнем корабельной артиллерии, ударами авиации и высадкой десантов.

Войскам 3-го Прибалтийского фронта, занимавшим рубеж от озера Выртс-Ярве, следовало наступать в направлении на Валмиеру, Цесис и далее к Рижскому заливу, совместно с силами 2-го Прибалтийского френта уничтожая группировку противника в районе Смилтене. Перед 2-м Прибалтийским фронтом, действовавшим в полосе от Гулбене до Даугавы в районе Гостини, стояла задача разгромить во взаимодействии с соседними фронтами фашистские войска севернее Даугавы и овладеть Ригой. Войскам 1-го Прибалтийского фронта, развернувшимся на 400-километровом фронте от Даугавы до Бауски, Елгавы, Добеле, Жагаре, Шяуляя, Расейняя, предстояло тоже внести свой вклад в осуществление этой стратегической операции. Мы должны были измотать в оборонительных боях мощную группировку 3-й танковой армии противника и не допустить ее прорыва на елгавском и шяуляйском направлениях. Одновременно наша 43-я армия наносила удар из района юго-восточнее Елгавы на Иецаву, а часть сил 4-й ударной армии — из района Бауски на Вецмуйжу. Сначала они должны были овладеть рубежом Вецмуйжа, Иецава, а затем прорваться к устью реки Даугава и вместе о войсками 2-го и 3-го Прибалтийских [421] фронтов разгромить рижскую группировку врага и отрезать остатки группы армий "Север" от Восточной Пруссии.

Словом, Ставка подтвердила задачу, на выполнение которой нас уже нацелил А. М. Василевский. Однако начало наступления она наметила на 15 сентября. Александр Михайлович объяснил, что перенос начала операции на более поздний срок объясняется необходимостью тщательно подготовить войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов к наступлению, а главное, перебросить 2-ю ударную армию Ленинградского фронта в район Тарту.

...К началу сентября в тылу противника к северо-западу от Елгавы оставалась лишь часть сил 346-й стрелковой дивизии (800—900 человек), так как ее главные силы пробились через вражеское кольцо. Я приказал Я. Г. Крейзеру направить в район окружения смелого, решительного и предприимчивого офицера 346-й стрелковой дивизии, чтобы организовать прорыв окруженных на Елгаву. Выбор пал на заместителя командира 1164-го стрелкового полка майора Павла Семеновича Бублия. В ночь на 2 сентября Бублий с группой бойцов и командиров проник в тыл противника, а на следующий день радировал, что организует вывод подразделений. Потом радиосвязь прервалась. Невольно возникло опасение, что противник расправился с окруженными. Но 5 сентября командарм вдруг доложил, что майор Бублий вывел 700 бойцов и офицеров. Они прошли с боями 30 километров, уничтожив вражеские заслоны. П. С. Бублий был удостоен звания Героя Советского Союза.

Подготовка к наступлению шла полным ходом. К операции привлекались пока лишь 43-я армия генерала Белобородова, 22-й гвардейский стрелковый корпус 4-й ударной армии и 3-й гвардейский мехкорпус. 43-й армии надлежало, форсировав реку Лиелупе в районе Бауски, прорвать оборону противника на 9-километровом участке. Правее, в треугольнике между реками Мемеле и Мунта, 22-й гвардейский корпус должен был после преодоления роки Мемеле прорвать оборону на 4-километровом участке. Замысел операции был следующим: встречным ударом обоих объединений разгромить баускую группировку фашистских войск и затем развивать наступление в общем [422] направлении на устье реки Даугавы, то есть на Ригу. После прорыва первой полосы обороны 43-я армия должна была "сматывать", как любили выражаться фронтовики, фашистскую оборону по реке Лиелупе влево и этим расширять брешь в ней. А для наращивавши темпа наступления мы готовили фронтовую подвижную группу, основу которой составил наш прославленный 3-й гвардейский механизированный корпус. Ввести его в сражение мы собирались в первый же день, сразу после прорыва тактической обороны, чтобы враг не успел подтянуть резервы. Продвигаясь на Кекаву и Ригу, обуховцы должны были расчищать дорогу пехоте, дезорганизуя управление фашистскими войсками. Так как первая полоса вражеской обороны была неглубокой, мы наметили провести артподготовку всего на глубину 3-4 километра, чтобы сэкономить снаряды для сопровождения пехоты и танков. Штаб фронта тщательно сопоставил наши силы, предназначенные для удара, с противодействующими и убедился, что для наступления на Ригу возможностей у нас маловато. Досадно было, что ни 51-я, ни 5-я гвардейская танковая армии, так же как 19-й и 1-й танковые корпуса, не могли принять участие в операции одновременно с войсками 43-й и 4-й ударной армий, из-за того что мощные танковые кулаки врага еще угрожали нам ударом с запада на Елгаву и Шяуляй. Вот почему мы с А. М. Василевским стали думать над тем, как все же привлечь и эти войсковые объединения фронта к Рижской операции, и пришли все-таки к решению, не теряя времени, готовить нанесение удара главными силами 51-й армии, а также танковой армией и двумя танковыми корпусами из района Елгавы и Добеле на Кемери, чтобы снова выйти к Рижскому заливу и перерезать узкий коридор, соединяющий группу армий "Север" с Восточной Пруссией. Нанесение такого удара, безусловно, сыграло бы решающую роль в разгроме рижской группировки немцев. Только начало этого удара мы решили отнести на более позднее время, готовность же к активным действиям наметили на 29 сентября.

А. М. Василевский отстоял это решение перед И. В. Сталиным, и мы приступили к его выполнению.

Еще 22 августа на должность командующего нашей гвардейской танковой армией прибыл генерал-лейтенант В. Т. Вольский. Я был очень рад вновь встретиться с этим [423] замечательным танкистом. Ведь мы с Василием Тимофеевичем начинали войну на Юго-Западном фронте. Он был тогда помощником командующего фронтом по бронетанковым войскам. Все лето и осень сурового 1941 года мы пережили вместе, сражаясь плечом к плечу.

С первых дней генерал Вольский развернул энергичную деятельность по руководству боевыми действиями, а когда армию вывели в резерв, приложил немало усилий для укомплектования соединений и частей личным составом, танками и другим вооружением, основательно потрудился над боевым сколачиванием армии.

В период подготовки наступления 43-й и 4-я ударной армий на Ригу нам предстояло провести целый ряд весьма сложных мероприятий. В их числе была и подготовка к форсированию рей Мемеле и Лиелупе. Необходимо было собрать огромное количество переправочиых средств, подготовить строительство мостов, переправ. И тут у нашего начальника инженерных войск генерала В. В. Косырева зародилась великолепная идея. Пришел он однажды ко мне вместе с начальником штаба фронта и, весь сияя от радости, предложил перекрыть реки Мемеле и Муша (обе они впадают в Лиелупе) выше участка форсирования плотинами. В результате этого уровень воды в них должен понизиться и реки можно будет преодолеть вброд.

Я выразил сомнение: справимся ли мы с этой задачей до начала наступления? Предложение активно поддержал В. В. Курасов, заявивший, что штаб детально проверил все расчеты и считает задачу выполнимой. Было известно, что Владимир Васильевич человек осторожный, если он поддержал эту идею, значит, она имеет под собой реальную освову. Я одобрил план строительства плотины и каждый день интересовался ходом работ.

Но главной нашей заботой было, как всегда, обеспечение скрытности подготовки наступления. Насколько это нам удастся, мы могля выяснить только с началом наступления.

Генерал Д. С. Леонов в тесном контакте с армейскими политработниками развернул кипучую деятельность: проводились партийные и комсомольские собрания в ротах, многочисленные беседы о значении предстоящего наступления, публиковалось множество материалов, в которых рассказывалось о наиболее выдающихся примерах борьбы артиллеристов, пехотинцев и саперов с танками. [424] Надо сказать, что высокий эффект политической работы достигался потому, что в ротах были сильные партийные организации. Всего в войсках фронта насчитывалось около 173 тысяч коммунистов. Во всех ротах были восстановлены партийные организации. В 4-й ударной и 43-й армиях коммунисты и комсомольцы составляли от 27 до 40 процентов всего личного состава. В каждой дивизии безвыездно находились представители фронтового и армейских политорганов, которые всеми формами и методами мобилизовывали воинов на четкое выполнение предстоящей задачи. Перед наступлением Военный совет 43-й армии выпустил специальное обращение, в котором говорилось, что действия подразделений будут поддерживать более тысячи орудий, в воздух поднимется около тысячи самолетов, в штурме вражеских позиций примет участие много танков и самоходных орудий. Признаюсь, что, когда генерал Д. С. Леонов дал мне для ознакомления текст этого обращения, я поначалу засомневался: не будет ли это разглашением некоторых данных, которыми противник может воспользоваться? Но, подумав, согласился: все равно фашистов ничто уже не спасет, а моральное воздействие на бойцов такой документ окажет огромное. На проводившихся в частях митингах это обращение было в центре внимания. Оно сыграло важную роль в подъеме боевого духа бойцов и командиров.

Вечером 10 сентября командующий 4-й ударной армией генерал П. Ф. Малышев доложил, что у него все готово, чтобы начать операцию по ликвидации плацдарма противника на реке Мемеле в полосе наступления.

Бой начался утром 11 сентября весьма удачно. П. Ф. Малышев применил обманный ход: накануне атаки поставил дымовую завесу на 4-километровом участке значительно левее участка прорыва. Противник попался на крючок — немедленно стянул туда тактические резервы. Разведка обнаружила это, и ударная группа 22-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал А. И. Ручкин, стремительно атаковала гитлеровцев. Удар оказался внезапным. Бой длился недолго. Уцелевшие фашистские подразделения были сброшены в реку. Преследуя их, атакующие почти без потерь форсировали Мемеле и захватили плацдарм. Таким образом, воины 4-й ударной нежданно-негаданно "перевыполнили" задание — не только ликвидировали плацдарм противника, но [425] и сами создали такой же плацдарм на противоположном берегу.

Опомнившись, противник бросил в контратаку резервы, но они опоздали: наши подразделения успели к концу дня закрепиться на левобережье. С этого времени начались беспрерывные вражеские атаки, до 15 в день.

13 сентября я и Леонов были у генерала А. П. Белобородова, проверяя готовность 43-й армии к наступлению. Афанасий Павлантьевич, как и всегда в таких случаях, был сосредоточен и задумчив. Всего каких-нибудь три месяца командовал он армией, но я успел проникнуться полным доверием к нему. Командарм 43-й был очень педантичен в подготовке боевых операций, не упускал из поля зрения даже мелкие на первый взгляд вопросы, лично контролировал всю подготовку войск. Мы на месте убедились в полной готовности 43-й к началу наступления. Об этом же доложил по телефону и генерал П. Ф. Малышев. В связи с этим А. М. Василевский решил начать удар днем раньше.

Как и замышлялось, В. В. Косырев приказал перекрыть плотины.

На рассвете мы приехали на КП А. П. Белобородова, но из-за дождя и тумана атаку пришлось отложить. Лишь к полудню видимость стала лучше, и мы дали сигнал начать авиационную и артиллерийскую подготовку. Загудела привычная нашему слуху артиллерийская канонада, а над головой заревели самолеты.

От саперов поступило донесение о том, что уровень воды в обеих реках упал до 30—50 сантиметров.

— Как раз самая пора двигать войска вперед! — обрадовался Белобородов,

Я отдал приказ в 13 часов начать атаку, и обе ударные группировки без особого труда переправились через Мемеле и Лиелупе и стремительно атаковали противника. Генерал Белобородов не отходил от телефона в нетерпеливом ожидании первых докладов. Вскоре командиры 1-го и 84-го стрелковых корпусов сообщили, что их войска вклинились в оборону гитлеровцев и успешно продвигаются на север. Враг пытается оказывать огневое сопротивление, но артиллерия срывает эти попытки. О контратаках — ни слова. Значит, противник ничего не знал о нашей подготовке к наступлению. [426]

Видя, что боевые действия развиваются успешно, я передал генералу В. Т. Обухову приказ начать выдвижение мехкорпуса. Только спустя несколько часов фашистское командование смогло организовать активное противодей-ствие ему, бросив в контратаки все тактические резервы. Но было уже поздно. Первая полоса обороны была войсками 43-й армия прорвана. А в прорыв двинулись бригады генерала Обухова. И хотя фашисты до конца дня несколько раз затевала контратаки, оборона их под натиском танкистов рухнула на всю тактическую глубину. Образовалась брешь шириной 25 километров. П. Ф. Ма-лышев тоже передал радостную весть: 22-й гвардейский стрелковый корпус прорвал первую полосу обороны.

По данным разведки нам было известно, что через город Иецава проходит третий рубеж обороны, который фашистское командование именовало восточно-митавской оборонительной линией. Надо было попытаться с ходу прорвать и ее. Эту задачу мог решить только мехкорпус В. Т. Обухова. И мы с нетерпением ожидали донесение о взятии города Иецава. Командир корпуса доложил о результатах боя только к ночи, но и его сообщение не оправдало наших надежд: уже затемно подошедшие к городу передовые отряды корпуса встретили организованное сопротивление врага и были вынуждены закрепиться в ожидании подхода главных сил.

Мы поняли, что противник уже оправился от растерянности, вызванной внезапным ударом, и в дальнейшем войскам придется преодолевать все более нарастающий отпор. А в том, что гитлеровцы умеют отчаянно защищаться,. когда им грозит гибель, все мы не раз уже убеждались.

Оценивая поступившие в течение ночи из разных источников сведения о ходе сражения, я все более убеждался, что ввязываться в тяжелые бои на подступах к Иецаве, где у врага создан мощный оборонительный узел, нет смысла. Это было бы только на руку противнику, стремившемуся выиграть время для переброски резервов. Поэтому я приказал генералу Обухову обойти Иецаву с востока и развивать наступление к Даугаве и на Ригу. Белобородову было приказано поторопить генерал-лейтенанта И. А. Васильева, стрелковый корпус которого наступал вслед за мехкорпусом. [427]

К 10 часам утра стало известно, что мехкорпус обходит Иецаву с востока. Вслед за ним двинулись и дивизии 1-го стрелкового. На поддержку этих соединений были нацелены две бомбардировочные и две штурмовые авиационные дивизии. Надо отдать должное авиаторам — они хорошо содействовали наземным войскам. Истребители решительно атаковали фашистские самолеты, в коротких воздушных схватках уничтожали их или обращали в бегство. А в это время бомбардировщики и штурмовики огнем и бомбами сокрушали живую силу врага, расчищая путь наступавшим. В результате мощнейших ударов летчиков 1-го гвардейского бомбардировочного авиационного корпуса (командир генерал-майор авиции В. А. Ушаков), 314-й отдельной ночной бомбардировочной дивизии (командир полковник С. Ф. Плахов), 211-й и 335-й штурмовых авиационных дивизий{командиры полковники П. М. Кучма и С. С. Александров) фашистские части были значительно ослаблены. Но, подгоняемые жестокими приказами Шернера, они продолжали отчаяние контратаковать. В течение дия наступавшие отразили 17 контратак. Мы понимали, что командующий группой армий "Север" предпримет самые решительные меры, чтобы не подпустить наши части к Риге. Ведь падение Риги — это первый шаг к разгрому 16-й и 18-й фашистских армий.

43 я и 4-я ударная армии своим продвижением к столице Латвии словно стягивали веревку на горловине гигантского мешка, в котором оказались главные силы группы армий "Север". Еще каких-нибудь два десятка километров — и для фашистских вояк, которые с большим упорством удерживали Эстонию и Латвию, последние пути отступления в Германию будут отрезаны. Вот почему Шернер в середине сентября вновь стал настоятельно просить Гитлера разрешить ему отвести свои войска из Эстонии и Латвии. На этот раз фюрер санкционировал отвод.

Таким образом, хотя войскам нашего фронта не удалось прорваться к Рижскому заливу и перерезать коммуникации, связывающие основные силы группы армий "Север" с Восточной Пруссией, все же упорное продвижение соединений 43-и и 4-й ударной армий заставило Шернера осознать реальную угрозу полной блокады своей разбросанной по территории Эстонии н Латвии группировки и разгрома ее по частям. Даже твердолобый фюрер согласился [428] наконец с необходимостью срочной эвакуации войск со всей территории Прибалтики, исключая Рижский район и побережье Балтийского моря от Даугавы до границ Восточной Пруссии. Но для того чтобы можно было вывести войска из Эстонии и северо-восточной части Латвии, надо было любой ценой удержать рижский коридор. Шернер предпринимал для этого самые решительные меры, но не мог решить эту задачу без существенного ослабления своей обороны перед войсками 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов, откуда ему пришлось снимать значительные силы.

Генерал Н. П. Дагаев чуть ли не через каждый час докладывал мне новые сведения о сосредоточении к юго-востоку и к югу от столицы Латвии крупных сил танков, пехоты и артиллерии. Надо было спешно прорываться туда, пока Шернер не сколотил под городом мощную ударную группировку своих войск. И я торопил генералов В. Т. Обухова и А. П. Белобородова, требуя, чтобы они наступали даже ночью.

Шел третий день операции. Генерал Обухов прислал донесение о том, что передовые отряды его корпуса прорвались к Даугаве, а Белобородов доложил о выходе передовых частей своей армии к городу Балдоне. Приложив линейку к карте, начальник оперативного управления генерал Ф. П. Бобков удовлетворенно заявил:

— Неплохие результаты: за три дня войска продвинулись почти на пятьдесят километров! Надо бы поздравить Обухова и Васильева — их корпуса все время впереди. Просто молодцы!

— Молодцы не только они, — заметил В. В. Курасов. — Замечательно поработали летчики, расчищая войскам путь! Больше пяти тысяч вылетов за три дня и около двух тысяч двухсот бомбометаний по противнику — это итог прекрасный!

И действительно, 3-я воздушная армия господствовала в небе Западной Латвии и Литвы. Только в первый день наступления истребители сбили в воздушных боях 67 самолетов врага.

Результаты были, безусловно, неплохими, особенно если принять во внимание то, что войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов три дня вели бои лишь в пределах главной полосы обороны противника. Войска же нашего фронта успешно прорвали оборону врага и к исходу третьего [429] дня наступления продвинулись, как уже упоминалось выше, до 50 километров, угрожая перерезать коммуникации, ведущие в Восточную Пруссию. Враг вынужден был начать отвод группы "Нарва" из Эстонии и левого фланга 18-й армии из района озера Выртс-Ярве с целью усиления своей группировки под Ригой. Стремясь облегчить положение войск южнее Риги, противник 16 сентября нанес два сильных контрудара в районе западнее Добеле и из района северо-западнее Балдоне (под Ригой), но успеха не добился.

Итак, до Риги нам было, как говорится, рукой подать. Но именно в это время наши предположения о том, что противник в ближайшие дни снова нанесет контрудар, начали оправдываться. Первым тревогу забил генерал И. М. Чистяков. Он сообщил, что до 300 танков и штурмовых орудий атакуют его войска в районе Добеле, сосредоточив их на 12-километровом участке. Начались атаки и на левом фланге 51-й армии.

Таким образом, Гитлер снова двинул войска 3-й танковой армии на помощь рижской группировке. В этой обстановке начинать наступление силами 51-й и 5-й гвардейской танковой армий было явно нецелесообразно. И мы, получив одобрение Ставки, приняли решение пока отложить переход в наступление.

К концу дня выяснилось, что войска 6-й гвардейской армии устояли. Фашистским танковым дивизиям удалось продвинуться лишь на 4—5 километров, оплатив этот мизерный успех потерей 60 танков и штурмовых орудий. И снова потекли донесения о героизме наших солдат и офицеров, стоявших насмерть на пути фашистской танковой армады. На следующий день генерал Чистяков прислал захваченный при разгроме одного немецкого штаба приказ генерала Шернера, в котором тот требовал от своих командиров "держаться до последнего солдата и не сдавать без боя ни одной позиции... расстреливать на месте каждого солдата, обнаруженного в тылу".

Эти меры Шернера еще более усилили сопротивление фашистских полчищ в обороне и настойчивость в контратаках. Это ощущалось и другими Прибалтийскими фронтами. Командующие генералы А. И. Еременко и И. И. Масленников сообщили, что их войска не смогли прорвать первую полосу вражеской обороны. В связи с этим маршал А. М. Василевский настоятельно требовал ускорить [430] выход 43-й и 4-й ударной армий нашего фронта к Риге. Но стрелковые корпуса 43-й армии натолкнулись на упорное сопротивление немцев в районе Иецавы и Балдоне. Лишь 18 сентября войскам А. П. Белобородова удалось овладеть этим мощным узлом фашистской обороны. Прорыв 3-го гвардейского мехкорпуса к реке Даугава вынудил гитлеровские части, упорно оборонявшиеся в полосе действий 4-й ударной армии, начать частичный отход на северо-запад. Генерал П. Ф. Малышев доложил об освобождении городов Яунелгава, Вецмуйжа и станции Миса, что на железной дороге Елгава — Крустпилс. Войска обеих наших армий еще больше приблизились к Риге.

Штабу фронта приходилось теперь направлять свои усилия не только на руководство наступлением под Ригой, но и на отражение контрудара в районе Добеле. Шернер продолжал попытки отсечь главные силы 51-й армии. Он рассчитывал, на худой конец, сковать остальные силы 1-го Прибалтийского и не допустить, чтобы они помогли армиям генералов Малышева и Белобородова в разгроме рижской группировки и в освобождении Риги. И пока что танковым дивизиям противника удавалось достигнуть этой цели.

Обстановка стала накаляться и на юго-восточных подступах к Риге. Ослабив свои силы, оборонявшиеся перед другими Прибалтийскими фронтами, Шернер сколотил наконец новую мощную ударную группировку южнее Риги. Об этом успел нас предупредить генерал Н. Ф. Папивин, а партизаны подтвердили данные воздушной разведки. Поэтому донесения генералов Белобородова и Обухова о том, что их части отражают яростные контратаки крупных сил противника, не застали нас врасплох. Мы успели нацелить войска на отражение этого контрудара, а воздушная армия уже активно бомбила и штурмовала сосредоточившиеся дивизии противника.

Впоследствии удалось установить, что в районе Риги Шернеру удалось сгруппировать около 12 дивизий, в их числе 2 танковые. В районе Балдоне по передовым соединениям 43-й армии удар нанесли 2 танковые и 4 пехотные дивизии. В связи с этим продвижение на Ригу резко застопорилось. Надо было прежде всего отразить контрудар. Во всяком случае, в первый день наши дивизии устояли.

19 сентября меня по телефону ВЧ вызвал И. В. Сталин. Я доложил ему о ходе наступления 43-й и 4-й ударной [431] армий, подчеркнув при этом, что резко усилилось сопротивление противника на подступах к Риге. Верховный похвалил войска фронта за успешные действия и предложил немедленно передать в Генеральный штаб данные об отличившихся. Заканчивая разговор, И. В. Сталин сказал:

— К сожалению, Еременко и Масленников пока что слабо помагают наступлению войск вашего фронта. Мы потребовали от них возможно быстрее завершить прорыв обороны противника, чтобы затем развернуть решительное наступление в направлении Риги. Полагаем, что они с этой задачей справятся, и вам легче будет разделаться с противостоящей группировкой немцев. Желаю вам успеха.

Вечером мы с волнением слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего, в котором он благодарил войска 1-го Прибалтийского фронта за достигнутые в ходе сентябрьского наступления успехи. Столица салютовала нам двадцатью артиллерийскими залпами.

Трудно описать ликование войнов 4-й ударной и 43-й армий, а также 3-го гвардейского мехкорпуса, когда им объявили этот приказ. Благодарность Верховного Главнокомандующего вызвала у всех огромное воодушевление и прилив сил. Я еще раз убедился, сколь высоким было моральное воздействие таких приказов на бойцов и командиров.

Вскоре мы с удовлетворением отметили, что противник с каждым днем выдыхается. На подступах к Риге наши части отбили все атаки войск Шернера, а на некоторых участках даже отбросили их.

Особенно яростным контратакам подверглись бригады мехкорпуса В. Т. Обухова и стрелковые дивизии генерала П. А. Васильева, которые оказались на острие клина.

Теперь трудно было определить, кто наступает, а кто обороняется. Если на одном участке фашистам приходилось обороняться, то на других наши войска вынуждены были отбивать контратаки. Но мы стремились любой ценой удержать инициативу.

В. Т. Обухов в эти напряженные дни доносил о том, что в связи с отставанием стрелковых дивизий его бригадам приходится вести бой, имея в своем тылу части противника. Однако отойти к основному ядру 43-й армии он отказался. [432]

Обухов никогда не боялся окружения. Он блестяще владел искусством маневрирования и не терялся, когда оказывался в отрыве от главных сил.

Мы настойчиво добивались, чтобы А. П. Белобородов соединился с 3-м гвардейским мехкорпусом, и он 22 сентября с радостью доложил мне, что, отразив в течение двух дней 15 контратак, его соединения выбили фашистов из города Балдоне и вышли на подступы к Кекаве. С мехкорпусом Обухова они вошли в непосредственное соприкосновение.

До Риги оставалось всего 16 километров. Но они были самыми трудными. Шернер отнюдь не прекратил попыток повернуть наши войска вспять. К вечеру 22 сентября выяснилось, что крупные силы вражеской пехоты при поддержке танков снова контратаковали наши части, ворвавшиеся в Балдоне. Шернер явно стремился ударом во фланг отрезать дивизии, прорвавшиеся на Кекаву. Но генерал Н. Ф. Папивин сорвал осуществление этого замысла. По противнику были нанесены мощные удары бомбардировщиков и штурмовиков. А. П. Белобородов сообщил мне: "Мы восхищены боевой работой авиации".

На следующий день от пленных офицеров стало известно, что Гитлер подчинил и 3-ю танковую армию Шернеру. Отныне ему будет легче координировать действия обеих группировок войск, наносивших контрудар с запада и южнее Риги.

Но гитлеровцы не могли, естественно, быть сильными везде. Укрепляя группировку войск южнее Риги, Шернер постепенно ослаблял оборону восточное нее. Это сразу же сказалось на положении 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов, которые возобновили продвижение к столице Латвии.

В сложившейся обстановке войска Ленинградского фронта при поддержке сил Балтийского флота перешли в наступление и вскоре освободили Таллин — столицу Эстонии. Войска 3-го Прибалтийского фронта 23 сентября начали преследование 18-й немецкой армии, поспешно отходившей на рубеж Сигулда, подготовленный в 60—80 километрах от Риги. 22 сентября преодолел оборону противника и 2-й Прибалтийский фронт. Но 27 сентября войска обоих фронтов были остановлены врагом на рубеже Сигулда. [433]

Во второй половине сентября из собранных нашей разведкой данных стало очевидно, что в район Риги постепенно стянуты почти все силы 16-й и 18-й немецких армий. Характерно, что даже те дивизии, которые Шернеру удалось эвакуировать из Эстонии морем, он высаживал в районе Риги. К тому же большая часть сил 3-й танковой армии, располагавшей значительным количеством танков, оказалась в районе к северо-западу и западу от Елгавы, по-видимому, с единственной целью — не допустить прорыва армий Я. Г. Крейзера и В. Т. Вольского к Рижскому заливу. Таким образом, в результате сосредоточения всех сил для удержания Риги направление на Мемель (Клайпеду) оказалось заметно ослабленным. Всего здесь мы насчитали не более 8 дивизий. Примерно к 20 сентября ударная группировка 3-й танковой армии в бесплодных атаках против левого фланга 51-й армии и примыкавших к ней с юга дивизий 6-й гвардейской потеряла большое количество танков и личного состава. Она была обескровлена и отказалась от активных действий. В связи с этим сложились наконец более благоприятные, чем раньше, условия для перехода в наступление 5-й гвардейской танковой и 51-й армий с целью прорыва к Рижскому заливу. Поэтому 23 сентября я с группой генералов и офицеров фронтового управления выехал в район Елгавы, чтобы с утра следующего дня начать непосредственное руководство действиями этих войск.

Однако не успел я еще добраться до своего ВПУ, подготовленного на этом направлении, как было получено срочное приказание Ставки наступление силами 5-й гвардейской танковой и 51-й армий не начинать. Ставка и на этот раз удивительно точно уловила самый удобный момент для внезапного маневра главными силами нашего фронта с целью наступления на новом, ставшем к тому времени наиболее выгодным для нас направлении. Мы в Военном совете фронта сразу же оценили всю целесообразность этого действительно мудрого решения.

Утром 24 сентября была получена новая директива Ставки Верховного Главнокомандования о переносе главного удара нашего фронта с рижского направления на мемельское, с тем чтобы отсечь группу армий "Север" от Восточной Пруссии.

Это был приказ о проведении Мемельской операции, [434] которой суждено было стать решающей в ходе всей Прибалтийской стратегической наступательной операции, ибо в ее ходе группа армий "Север" была окончательно и навсегда отсечена от Восточной Пруссии, а враг был принужден в "пожарном" порядке эвакуировать свои войска из Риги и всего прилегающего к столице Латвии района, не говоря уже об Эстонии.

Конкретно нашему фронту упомянутой директивой предписывалось: быстро и скрытно перегруппировать все свои силы с рижского направления на мемельское, создать в районе Шяуляя сильную ударную группировку для нанесения мощного удара по фашистским войскам, оборонявшимся на этом направлении, с целью разгрома их, прорыва к побережью Балтийского моря и отсечения всей группы армий "Север" от Восточной Пруссии.

Ближайшей нашей задачей был прорыв первой и второй олосы обороны и выход на линию городов Тиркшляй, Плунге, Шилале, Таураге. Затем предстояло выйти к Балтийскому морю от Паланги до устья Немана. Всю операцию надлежало завершить в 10—11 суток, а ее подготовку в течение 6 суток. Это был слишком малый срок, поскольку переход в наступление на новом направлении был связан с огромной перегруппировкой войск фронта. Но надо было постараться уложиться в него, чтобы противник не успел осуществить контрманевр. Правда, мы рассчитывали, что фашистскому командованию будет нелегко своевременно осуществить переброску крупных сил из района Риги для уплотнения своей относительно слабой обороны на клайпедском направлении, поскольку войскам 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов Ставка в это же время поставила задачу: продолжая наступление на рижском направлении, освободить столицу Латвии и очистить побережье Балтийского меря до порта Лиепая.

...25 сентября мы уже всесторонне обдумывали замысел новой наступательной операции. Необходимость наступать на двух расходящийся направлениях — на северо-запад и на юго-запад — вынудила меня принять решение нанести два удара: главный — западнее Шяуляя на 19-километровом участке с целью выхода основнай группировки войск фронта в район Клайпеды и вспомогательный — юго-западнее Шяуляя на 12-километровом участке с целью возможно [435] быстрее отбросить войска, противника за реку Неман в ее нижнем течении. Но этот замысел вызвал отрицательное отношение со стороны начальника штаба фронта. Генерал В. В. Курасов со свойственной ему логичностью доказывал, что прорыв на двух участках ведет к распылению сил и средств фронта. Неудивительно, что на его сторону встал и член Военного совета генерал. Д. С. Леонов.

Пришлось настойчиво убеждать их, что нанесение двух ударов при наличии у нас достаточных сия позволяло не только расчленить войска противника, но и одновременно повести наступление как на Клайпеду, так и в сторону Восточной Пруссии. Такое построение операций, кроме того, облегчало участие в ней и 39-й армии 3-го Белорусского фронта, которая должна была из района Расейняя наступать на Таураге и далее на Тильзит (Советск).

В конце концов начальник штаба и член Военного совета согласились со мной. Главный удар, по принятому решению, должны были нанести 6-я гвардейская, 43, 51 и 5-я гвардейская танковая армии, вспомогательный— 2-я гвардейская армия и 1-й танковый корпус во взаимодействии с 39-й армией 3-го Белорусского фронта. На направлении главного удара, то есть на участке шириной всего 18—20 километров, мы решили сосредоточить около половины всех сил и средств фронта.

На каждый километр прорыва выделялось в среднем 180—200 орудий и минометов, 30—50 танков и самоходных артиллерийские установок. Это при умелой организации наступления должно было обеспечить успех.

Большую часть времени заняли у нас передислокация и сосредоточение войск главной ударной группировки фронта и их подготовка к переходу в наступление на клайпедском направлении.

В результате тщательной оценки сил фронта в их возможностей были определены конкретные задачи армиям.

6-я гвардейская должна была вступить в сражение в составе 2, 22, 23-го гвардейских и 103-го стрелковых корпусов, вводивших в нее еще с начала операции "Багратион", и приданного армии 19-го танкового корпуса. Перед этой армией была поставлена задача прорвать оборону на 10-километровом участке и, нанося главный удар в общем направлении на Тельщяй, Кальвария, на 4—5-й день наступления овладеть рубежом Тиркшляй, Кальвария, Плунге. [436] 43-й армии предстояло участвовать в наступлении, имея в своем составе 1, 19, 90 и 92-й стрелковые корпуса. Ей надлежало прорвать оборону на 9-километровом участке и, нанося главный удар в общем направлении на Рета-вас, Клайпеда, во взаимодействии с остальными силами фронта разгромить противника западнее Шяуляя и на 4—5-й день наступления овладеть рубежом Плунге, Леги.

2-я гвардейская армия вступала в сражение в составе четырех стрелковых (11-й, 13-й гвардейские, 44-й и 54-й) и 1-го танкового корпуса. Она имела задачу прорвать оборону на самостоятельном 12-километровом участке юго-западнее Шяуляя и, нанося главный удар в общем направлении на Кельме, Шилале, во взаимодействии с 43-й и 39-й армиями разгромить шяуляйско-кельмсскую группировку противника и на 4—5-й день наступления овладеть рубежом Леги, Шипале, Таураге.

Таковы были задачи армий первого эшелона.

Из объединений второго эшелона первой определилась задача 5-й гвардейской танковой армии. Мы решили ввести ее в сражение в первый же день наступления на стыке 6-й гвардейской и 43-й армий для развития успеха в направлении на Жораны, Клайпеда. Предполагалось, что уже к концу второго дня наступления ее корпуса должны углубиться на 60 километров, а в дальнейшем прорваться к Балтийскому морю на рубеже Паланга, Клайпеда.

4-й ударной и 51-й армиям были поначалу поставлены задачи: высвободить войска 6-й гвардейской и 43-й армий, приняв от них занимаемые ими рубежи, а затем сдать свои полосы обороны войскам 2-ю Прибалтийского фронта и сосредоточиться в тыловых районах, которые мы выбрали севернее Шяуляя.

В составе 4-й ударной армии оставались 14, 60, 83 и 84-й стрелковые корпуса. 51-я армия сохранила в своем составе 1-й гвардейский, 10-й и 63-и стрелковые корпуса, силами которых она отражала августовский контрудар фашистских танковых дивизий. В нашем резерве мы решили оставить 3-й гвардейский мехкорпус генерала В. Т. Обухова, которому пришлось столько вынести в предыдущих боях, что возникла острая необходимость в его пополнении.

Сложные задачи выпали и на долю 3-й воздушной армии. Она должна была прежде всего максимально активизировать ведение воздушной разводки, особенно на клайпедском [437] направлении. Только авиация могла помочь нашей разведке уточнить группировку оборонявшихся там фашистских сил. Важную роль должна была сыграть она, прикрывая с воздуха перегруппировки армий фронта на новое направление, а также противодействуя налетам фашистской авиации по сосредоточившимся для наступления войскам и важным объектам тыла фронта. Перед наступлением воздушная армия осуществляла мощную авиационную подготовку атаки, а с началом его должна была прикрывать наши войска от ударов с воздуха, бомбя и штурмуя оборону и идущие к фронту резервы врага.

Постановка задач — это только начало огромной работы. Мы должны были незаметно для противника вывести части из боя, сдать занимаемые рубежи 2-му Прибалтийскому фронту и передислоцировать на расстояния от 80 до 240 километров войска пяти общевойсковых и одной танковой армий, а также двух танковых, одного механизированного корпусов и двух стрелковых корпусов, переданных нашему фронту Ставкой из состава 2-го Прибалтийского фронта. Кроме того, предстояло перебазировать на новое направление часть авиации. Перегруппировке и перевозкам подлежали (с учетом сил 2-го Прибалтийского) 500 тысяч человек, более 9 тысяч орудий и минометов и свыше 1300 танков и самоходных артиллерийских установок и масса различных материальных средств. Надо ли пояснять, насколько трудна эта задача?!

При подготовке наступления мы всегда считали одной из самых важных и неотложных забот всемерное обеспечение скрытности. На этот раз мы постарались реализовать все имевшиеся у нас возможности. Прежде всего, как обычно, максимально ограничили круг лиц, которые знали цель намеченных командованием фронта мероприятий. Были запрещены какие-либо переговоры по всем средствам связи о вопросах наступления, тщательно спланирована и обеспечена была скрытность перегруппировки войск на новое направление. Этому способствовала и хорошо налаженная штабом комендантская служба. Генерал В. В. Курасов был блестящим ее организатором. Строго-настрого запретили мы проводить рекогносцировку местности в районе наступления большими группами и в офицерском обмундировании. Генералам и офицерам было разрешено появляться у переднего края обороны только в красноармейском обмундировании или в маскировочных [438] халатах. Было, также, запрещено передвижение войск и техники в светлое время суток.

Но на этот раз мы не ограничились лишь мерами маскировки, а решили активно дезинформировать противника о наших намерениях, прежде всего, генералам П. Ф. Малышеву н В. Т. Обухову было приказано демонстрировать возобновление наступления на Ригу с юга: активизировать все виды разведки, совершать перегруппировки войск, показывать движение автотранспорта. к линии фртота и т.д. По проводным средствам связи специально подготовленные командиры вели переговоры, связанные с подготовкой к возобновлению наступления, и так далее.

Такая же задача была поставлена генералу Крейзеру в районе Елгавы. А под Шяуляем, наоборот, были организованы демонстративные оборонительные работы: усиливались заграждения, углублялись окопы, разветвлялась сеть ходов сообщения, по телефонной сети разговоры велись только по вопросам укрепления обороны.

Творчески потрудились в ходе подготовки артиллерийского обеспечения операции генерал Н. М. Хлебников и его штаб. Несмотря на то, что у нас были достаточно высокие артиллерийские плотности, чтобы обеспечить поддержку атаки двойным огневым валом, артиллеристы совершенно разумно предложили поддержать атаку пехоты и танков методом последовательного сосредоточения огня, да и то лишь на глубину 2—2,5 километра. Такой метод артиллерийской поддержки атаки соответствовал очаговому и неглубокому характеру первой оборонительной полосы. И это в свою очередь гарантировало большую экономию боеприпасов. Так же напряженно и плодотворно работали все другие службы.

Но как мы не торопились, а отпущенные на подготовку наступления 6 суток таяли молниеносно. 1 октября невозмутимый обычно В. В. Курасов пришел ко мне в весьма возбужденном состоянии.

— Не успеваем к назначеиному сроку, товарищ командующий! — начал он прямо с порога. —Задыхается штаб, изматываются войска, работы еще уйма, а уже время докладывать о готовности к наступлению.

Я сразу обезоружил Владимира Васильевича согласием просить А. М. Василевского отсрочить на пару суток начало наступления. Мы доложили ему точный растет времени, [439] необходимого на завершение подготовки, и маршал обещал выпросить у Ставки еще два дня.

Ставка разрешила начать наступление 5 октября. К этому сроку надо было успеть во что бы то ни стало. И почти все генералы и офицеры фронтового управления разъехались по войскам для контроля за подготовкой к наступлению и оказания помощи.

Генерал Д. С. Леонов, начальник политического управления фронта генерал М. Ф. Дребеднев, его заместители полковники Медведев и Филатов, начальник организационно-инструкторского отдела полковник Диброва и другие политработники постоянно находились в войсках. Огромное моральное воздействие оказывало на бойцов в командиров освещение материалов Государственной Чрезвычайной Комиссии по расследованию злодеяний фашистов. После одной из бесед, в ходе которой было рассказано о зверской расправе фашистов над несколькими тысячами советских граждан в Жагаре, вблизи от района предстоящего нашего наступления, солдат Безногих сказал:

— Физическую усталость можно вынести, но нельзя больше терпеть бесчинство фашистских зверей на нашей земле...

Хорошие результаты давали встречи солдат с бывалыми воинами. Смотрели они на подобного себе по внешности паренька с орденом на гимнастерке, на счету которого несколько подбитых "тигров" и десятки уничтоженных фашистов, и думали: "Значит, и мне такая задача по плечу".

В то время когда армии первого эшелона готовились к прорыву, мы постепенно вносили ясность в план использования 4-й ударной и 51-й армий, которые к началу наступления должны сдать войскам 2-го Прибалтийского фронта прежние свои рубежи. Раньше всего, мы указали севернее Шяуляя районы, где эти объединения должны были сосредоточиться. А 3 октября 51-й была поставлена конкретная задача подготовиться к вводу в сражение на третий день наступления с рубежа городов Тришкяй, Упина и, развивая наступление в общем направлении на Тельшяй, Паланга, овладеть рубежом Кальвария, Плупге.

Почти до самого начала активных действий мы колебались, какую конкретно задачу поставить 4-й ударной. [440]

В конце концов мы пришли к выводу, что с первых же дней наступления главная ударная группировка фронта подвергнется сильному давлению с севера и, как это было в июльском наступлении, 6-я гвардейская армия вынуждена будет развертываться фронтом на север для отражения контрударов. Надо было освободить ее от необходимости сковывать свои силы в обороне. Поэтому мы поставили 4-й ударной задачу занять своим 84-м стрелковым корпусом оборону на правом фланге ударной группировки фронта по реке Свете фронтом на северо-запад и подготовить совместно с 3-м гвардейским мехкорпусом контрудар на Ауце. Таким образом, по мере продвижения 6-й гвардейской армии на запад прикрывать ее от ударов с севера должна 4-я ударная армия перемещением на северо-запад.

За день до начала наступления Военный совет фронта рассмотрел данные о противнике и характере его обороны в полосе наступления. Полковник А. А. Хлебов подробно охарактеризовал три основных оборонительных рубежа (а всего гитлеровцы подготовили их шесть), которые успола создать 3-я танковая армия. Главная полоса обороны представляла собой линии стрелковых ячеек и пулеметных позиций, связанных густой сетью ходов сообщения и прикрытых плотным кольцом инженерных заграждений; протянулась она в глубину до 5 километров. Начальник разведки правильно отметил слабую сторону этого рубежа — очаговый характер обороны.

Вторая оборонительная полоса находилась на удалении от 14 до 28 километров от главной полосы. Различное удаление этого рубежа вызвано было стремлением оборудовать его под прикрытием рек Вирвите и Крожента. Третий оборонительный рубеж, проходивший по линии городов Клайпеда, Тильзит (Советск), был самым мощным и глубоким из всех. Третья его позиция была оборудована по Неману. Была подготовлена также и отсечная оборонительная позиция, проходившая через озера Биржулис и Лукштас. Особенно мощные узлы обороны были созданы вокруг городов Тришкяй, Кельме, Тольшяй, Плунге, Ретавас, Либава (Лиепая), Мемель (Клайпеда).

Оценивая группировку войск 3-й танковой армии, сложившуюся к началу наступления, полковник А. А. Хлебов указал еще на один изъян в обороне противника — линейное [443] расположение имеющихся сил. Все пять пехотных дивизий были растянуты в ниточку на первом оборонительном рубеже. Рассеки эту "ниточку" сильным ударом, и связать ее будет уже невозможно, поскольку крупных резервов в тылу не было. Лишь к юго-западу от Шяуляя, перед левым флангом 43-й армии, отмечалось сосредоточение танковых частей, да на стыке с 3-м Белорусским фронтом авиация отмечала начало сосредоточения значительного количества пехоты. Как впоследствии выяснилось, в первом случае была танковая группа "Лаухерт", равная по численности примерно танковой бригаде, а во втором — 21-я пехотная дивизия.

Основные силы группы армий "Север" по-прежнему оставались в районе Риги и в 60 километрах к востоку от нее. Как раз в ходе состоявшегося перед заседанием телефонного разговора с генералом А. И. Еременко он подтвердил, что противник прочно удерживает мощный оборонительный рубеж Сигулда, прорыв которого требовал от войск 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов новых усилий и жертв.

Главную опасность для нас представляли танковые соединения юго-западнее Риги. Сосредоточение танков и пехоты было отмечено именно на юго-западных подступах к ней. Как оказалось, это были выведенные в резерв одна танковая и две пехотные дивизии. Прорыв частей 3-го гвардейского мехкорпуса в район, находившийся всего в 16 километрах от южной окраины Риги, вынудил Шернера держать на пути к городу этот крупный резерв.

Особенно обрадовали нас заверения начальника разведки и командующего 3-й воздушной армией о том, что танковые дивизии, которые доставили нам столько тревог в августе и сентябре, по-прежнему скованы, находясь в первом эшелоне в районе к юго-западу от Елгавы. Все свидетельствовало о том, что перегруппировка сил 1-го Прибалтийского фронта на новое направление не обнаружена фашистами. А пока они спохватятся, будет уже поздно. Правда, как впоследствии выяснится, мы сделали не совсем точный вывод. Перегруппировку целого фронта на новое направление осуществить в абсолютной тайне просто было невозможно. Что-то, видимо, разведка противника пронюхала в первых числах октября. И может быть, поэтому генерал Шернер начал постепенно [444] отводить танковые дивизии в тыл с целью дальнейшей переброски их на клайпедское направление. Но это было слишком запоздалое решение.

4 октября я вместе с Хлебниковым и Папивиным побывал в 5-й гвардейской танковой армии. Приехали к генералу В. Т. Вольскому рано, но он успел уже посетить до завтрака штаб ближайшего своего корпуса. Василий Тимофеевич пригласил нас позавтракать. За столом собрались все его заместители. Хотя я и не любил обсуждать дела в такой обстановке, нить беседы все время вилась вокруг завтрашнего наступления. Я сказал, что от танковой армии зависит, насколько быстро захлопнем мы группу армий "Север" в ловушку.

— И захлопнем, товарищ командующий! — уверенно воскликнул заместитель Вольского генерал-лейтенант Д. И. Заев. — Зевать не будем. Танкисты не подведут. Правильно я говорю, Василий Тимофеевич?

— Так оно и будет, — с не меньшей уверенностью подтвердил Вольский. — Задачу мы выполним в срок. Я еще никогда так не был уверен в успехе, как сейчас.

Мне определенно нравилось такое настроение.

...Наступило утро 5 октября. Оно было по-осеннему хмурым. В 10 часов мы прибыли на наблюдательный пункт, оборудованный в полутора километрах от переднего края. Серые сплошные облака, казалось, цеплялись за крыши домов и буквально источали влагу на раскисшую уже землю. Местами сплошной туман. Видимость мизерная.

Лица моих ближайших соратников стали мрачнее висевших над нами туч.

— Ну и погодка! — не выдержал Хлебников. — Моим артиллеристам словно повязку на глаза надели.

— Да... — вздохнул Папивин. — При такой погодке даже штурмовика не выпустишь.

Я молча слушал реплики, отлично понимая, что они являются косвенными намеками на необходимость отложить начало операции: как же наступать без артиллерии и авиации!

Однако трудно было смириться с этой мыслью. Ведь каждые сутки промедления — это выигрыш для врага, так как у нас не было уверенности, что он еще не обнаружил передвижений огромной массы войск. Основания для тревоги уже были: разведывательные самолеты 4 октября [445] отмечали возросшую интенсивность движения на дорогах, ведущих от Риги на юго-запад.

Посоветовавшись с Д. С. Леоновым и В. В. Курасовым, я решил начать наступление, как только улучшится видимость. Доложили об этом А. М. Василевскому. Он согласился с нами.

На наше счастье, к 11 часам подул легкий ветерок и разогнал туман. Облака, словно избавившись от избытка влаги, поднялись выше. Условия для действий артиллерии и авиации немного улучшились.

Заметив нетерпеливые взгляды генерала Курасова, я приказал ему подать сигнал "Начать бой передовыми батальонами!".

И в 11 часов 10 минут земля под нами вздрогнула от залпа реактивных установок и орудий, а над головами с глухим рокотом пронеслись снаряды. Тяжелые реактивные снаряды даже можно было наблюдать в полете. Двадцать минут нарастающего гула... Какая приятная для слуха "музыка"! Внимательно смотрю на часы. Вот минутная стрелка прошла цифру "30" — и раскаты артил-лерийско-минометной канонады еще более усилились.

— Пошли вперед! — воскликнул Курасов. Потянулись томительные минуты, хотелось поскорее узнать результаты атаки.

Первым доложил генерал И. М. Чистяков:

— Внезапность, товарищ "первый"! Полная внезапность. Разведывательные отряды форсировали Венту и очистили первую позицию. Заняты Рудышки, Крокли, Чуйки. Ввожу главные силы без дополнительной артподготовки...

Успех несомненный! Об этом же свидетельствовал и доклад А. П. Белобородова. П. Г. Чанчибадзе, как обычно, не торопился докладывать. Он любил выждать, чтобы обрести полную уверенность в успехе. Не выдержав, я приказал соединить меня с ним.

— Ну, что молчишь? — спросил я, как только в трубке послышался знакомый хрипловатый голос. — А Чистяков с Белобородовым уже главные силы вводят...

— А у нас тоже, товарищ "первый", все в ажуре: разведывательные отряды уже за рекой выкуривают зверя из берлоги... Мы тоже вводим главные силы.

Я подумал: "Как уверенно начинает свою вторую армейскую наступательную операцию Порфирий Георгиевич! [446] Как он вырос за каких-нибудь два с половиной месяца!" Успех в Шяуляйской операции окрылил его, а августовские бои укрепили его увередиость в своих способностях. Голос командарма звучал спокойно. Он докладывал не торопясь, словно излагая ход учений, где все заранее предусмотрено.

Меня особенно радовало то обстоятельство, чте мы настолько хорошо и скрытно подготовили войска фронта к наступлению, настолько умело и неожиданно ввели в бой усиленные передовые батальоны стрелковых дивизий, что создались весьма благоприятные условия для перехода главных сил 6-й гвардейской, 43-й и 2-й гвардейской армий в наступление с ходу без предварительного проведения намеченной планом операции мощной артиллерийско-авиационной подготовки с расходованием огромного количества боеприпасов и ресурсов.

Разведывательные отряды 6-й гвардейской а 43-й apмий, воспользовавшись имевшимися переправами, а также вплавь стремительно форсировали реку Вента и ворвались в траншеи. Начался изнурительный рукопашный бой. Фашистов пришлось выбивать из каждой норы.

Остроумную мистификацию применил командующий 43-й армией. Главный удар армия наносила на правом фланге, но, чтобы противник не догадался об этом, на левом фланге, на участке 70-й стрелковой дивизий; была организована мощная дымовая завеса на широком фронте, а под ее прикрытием был устроен такой "тарарам", чтобы фашисты подумали, что тут наступает по меньшей мере корпус. Так оно и получилось. Если на правом фланге отдельные батальоны тихо и незаметно врывались в расположение врага, то на левом фланге армии стоял, как говорят, дым коромыслам и поднялась страшная шумиха. Перепуганные подразделения 551-й пехотной дивизии и 1561-го полевого запасного батальона немцев, окопавшиеся на этом направлении, в панике бежали от двух стрелковых рот 68-го стрелкового полка подполковника Н. М. Джижикова, которые беспрепятственно ворвались в местечко Кужи. Как потом выяснилось, введенный в заблуждение командир 40-го немецкого танкового корпуса двинул свои резервы на это ложное направление.

Фашистские командиры предпринимали стихийные, но ожесточенные контратаки. Наступавшие отражали их спокойно и уверенно. [447]

На южном направлении с такой же уверенностью прокладывали себе путь к Восточной Пруссии воины 2-й гвардейской армии и 1-го танкового корпуса.

Разведывательные отряды внезапно форсировали реку Дубисса и в ходе ожесточенной схватки отбросили фашистов на запад от 2 до 4 километров. Особенно стремительными были действия усиленного батальона 156-го стрелкового полка 16-й Литовской стрелковой дивизии. Коммунисты и комсомольцы во главе с комбатом капитаном Беланом первыми ворвались на вражеские позиции и увлекли за собой все подразделение. Используя их успех, командир дивизии полковник А. Урбшас двинул свои главные силы. Вперед в направлении на Кельме вырвался 249-й стрелковый полк под командованием полковковника Федора Константиновича Лысенко. Блестяще действовали и разведывательные батальоны дивизий 11-го и 13-го гвардейских стрелковых корпусов. В батальоне 2-й гвардейской стрелковой дивизии особенно отличился в начале атаки восемнадцатилетний комсомолец Михаил Епишкин. Когда с находившейся на пути атакующих высоты обрушился губительный огонь, Михаил с группой таких же юных бойцов, как и он сам, пробрался к ней с тыла. В короткой схватке смельчаки забросали фашистов гранатами и подняли над высотой красное знамя. Развевавшееся на ветру алое полотнище звало бойцов 1-го гвардейского стрелкового полка вперед. И командир полка майор Гавриш повел их дальше.

М. П. Епишкин удостоился за свой подвиг звания Героя Советского Союза.

Так выглядело начало наступления, если взглянуть на него глазами тех, кто шел впереди. Следует попутно заметить, что вряд ли пехота достигла бы таких блестящих успехов, если бы ей не помогли саперы и артиллеристы. Артиллеристы, несмотря на скверную видимость, так метко и кучно стреляли, что фашисты на всей первой позиции в страхе не сразу решились вылезти из своих нор, а саперы проделали к нужному моменту множество проходов в минных и проволочных заграждениях и подготовили переправочные средства.

Таким образом, в первые же часы наступления я почувствовал, что накал сражения усиливается. Теперь только успевай своевременно вводить новые войска. И мы занялись этим. Прежде всего дали команду генералу [448] Вольскому начать выдвижение своих передовых отрядов, чтобы они шли непосредственно за первым эшелоном. Мы полагали, что темп продвижения пехоты и сопровождающих ее танков при дальнейшем вклинении в оборону неизбежно замедлится, как это случалось обычно при прорыве тактической обороны. А вот тут-то и подоспеют танковые корпуса, чтобы еще более ускорить темп прорыва.

Расширялся и фронт наступления за счет ввода 4-й ударной армии. Генералу П. Ф. Малышеву, вызванному на наблюдательный пункт, была поставлена задача силами трех стрелковых корпусов перейти в решительное наступление на правом крыле фронта в общем направлении на Акмене-Эзере.

Не оставили мы без внимания и 51-ю армию, находившуюся севернее Шяуляя. Генерал Я. Г. Крейзер получил приказ начать движение двух корпусов к реке Вента в готовности ввести их в сражение на следующий день в стыке 6-й гвардейской и 43-й армий.

Мой заместитель генерал В. И. Кузнецов выехал к генералу В. Т. Вольскому, чтобы уточнить с ним рубеж ввода и наладить взаимодействие танковой армии о армиями И. М. Чистякова и А. П. Белобородова.

Таким образом, мы привели в действие все свои силы. В связи с этим перед нами во весь рост вставала труднейшая задача — протолкнуть вперед всю эту махину по ограниченному количеству дорог, да так, чтобы войска не перемешались.

Догнать дивизии первого эшелона в таких условиях войскам развития успеха оказалось нелегко. Наступавшие соединения первого эшелона растекались вглубь и вширь, словно вода, прорвавшая плотину. Несмотря на запоздалое начало, они без задержки преодолели первую оборонительную полосу врага и двинулись ко второй. При такой стремительности и ограниченности во времени лишь в одном стрелковом корпусе 6-й гвардейской армии удалось в этот день ввести в сражение дивизию второго эшелона с целью прорыва второй оборонительной полосы. Использовать армейскую подвижную группу — 19-й танковый корпус — генерал Чистяков не решился до форсирования реки Вирвите, за которой была оборудована вторая полоса. Но с ходу преодолеть реку и ворваться туда передовые дивизии явно не успевали. Короткий осенний день промелькнул [449] быстро. А вечером и ночью, в непроглядной осенней тьме, вводить в сражение крупные силы без специальной подготовки — безумие. Поэтому я, не колеблясь, разрешил Чистякову, как говорится, задействовать свой танковый корпус на следующий день.

Генерала В. Т. Вольского, на КП которого я поехал вместе с К. В. Скорняковым, застали в сильнейшем раздражении. Он слал проклятия на тылы наступавших стрелковых дивизий, которые задерживали выдвижение танковых и механизированных бригад его армии к рубежу ввода в сражение. Не смогли ему помочь ни Чистяков, ни Белобородов — нельзя было от наступающих дивизий отсечь тылы, которые и без того отстали, с трудом продвигаясь по раскисшим дорогам. А в таких условиях и танковой армии не вырваться вперед.

По самым оптимальным нашим расчетам, обогнать стрелковые дивизии первого эшелона корпуса танковой армии могли лишь с наступлением непроглядной осенней темноты. А ведь в танковых корпусах тоже немало автотранспорта. Представив всю опасность перемешивания войск и неразберихи, которые возникнут, когда танковая армия в темноте врежется в боевые порядки стрелковых дивизий, мы решили начать ввод танковой армии с наступлением светлого времени.

Наше решение не вводить в сражение 19-й танковый корпус и 5-ю гвардейскую танковую армию к вечеру 5 октября в настоящее время оценивается, насколько мне известно, некоторыми советскими военными историками отрицательно. Они утверждают, что быстрое продвижение стрелковых дивизий первого эшелона "могло послужить и достаточным основанием для ввода в прорыв подвижных групп фронта и 6-й армии"{111}. Это, по меньшей мере, слабо аргументированное утверждение.

Сейчас некоторые из тех, кто ведет исследование прошлой войны, иногда, видимо, не могут представить себе корпус или армию реально на местности. А на карте они кажутся такими маленькими и такими мобильными, что трудно понять: как это тот или иной военачальник не успел ввести корпус или армию? Но даже опытный полководец, отвыкший видеть реальные армии на поле [450] сражения, когда "воюет" на каком-нибудь стратегическом учении на картах, так иногда увлекается, что начинает передвигать армии на сотни километров, не задумываясь о том, возможно ли это на практике.

Мне припоминается в связи с этим случай, имевший место на стратегическом учении вскоре после войны. Один генерал принял решение немедленно перебросить общевойсковую армию на новое направление. Ну а раз решение принято, то штабы к назначенному времени ату армию "нарисовали" на карте уже в другом районе, поскольку для этого требовался лишь красный карандаш и минута времени. Покойный Константин Константинович Рокоссовский так был поражен невероятной "прыгучестью" армии, что лично проехал на газике весь лесисто-болотистый маршрут, который условно преодолела воображаемая армия. Оказалось, что даже он на машине и днем едва успел пройти это расстояние в установленное для армии время.

Так и в нашем случае. Легко красным карандашом нарисовать танковую армию к концу 5 октября где-нибудь далеко западнее реки Вирвите. Но к сожалению, условия, сложившиеся 5 октября 1944 года, не позволили его осуществить на деле. Ведь в первый день наступления мы только в полдень смогли двинуть разведывательные отряды. За ними последовал ввод главных сил стрелковых дивизий, подтягивание артиллерии, инженерных средств, сразу же отставших тылов. И все эти весьма сложные мероприятия осуществлялись на местности, расквашенной долгими осенними дождями. Не следует еще забывать, что октябрь не летний месяц — вечерело рано. И вот если все это наши критики взвесят тщательно, то иначе оценят упомянутый эпизод,

Итак, войска остановились на достигнутых рубежах, чтобы привести себя в порядок, пополниться горючим и боеприпасами и с рассветом двинуться дальше. А командиры соединений и частей выслали вперед разведку и передовые отряды, чтобы держать противника в напряжении.

Мы стали подводить итоги. Войска 6-й гвардейской и 43-й армий успели углубиться в расположение противника от 14 до 17 километров и расширить фронт прорыва до 76 километров. Они закрепились на линии населенных пунктов Папиле, Рудышки, Тришкяй, Юзефов, Смильги. [451]

В районе города Тришкяй соединениям 6-й гвардейской удалось подойти попосредственно ко второй оборонительной полосе. Более скромные результаты были у генерала П. Г. Чанчибадзе, сообщившего, что его войсками полностью прорвана первая оборонительная полоса на 18-километровом участке. Передовые дивизии углубились в оборону противника на 7 километров. И по-прежнему в авангарде наступала 16-я Литовская стрелковая дивизия. Ее 249-му стрелковому полку удалось с ходу форсировать реку Крожента и оседлать шоссе Шяуляй — Кельме. Вечером офицеры штаба фронта для доклада в Москву подсчитали, что за первый день освобождено 250 населенных пунктов.

Меня очень волновала мысль: какие меры предпримет Шернер на следующий день? Но полковник А, А. Хлебов, увлекшись опросом многочисленных пленных, сумел лишь перечислить разрозненные факты, собранные разведкой за день. Судя по донесениям авиаторов, которые подтвердили выдвижение танковых колонн севернее участка прорыва, на следующий день Шернер мог подтянуть две-три танковые дивизии. Показания некоторых пленных, доставленных в штаб фронта, весьма меня заинтересовали. Обер-лейтенант, захваченный на пути из штаба 40-го танкового корпуса, заявил, что командир его дивизии был предупрежден 4 октября о том, что русские недели через две, возможно, предпримут наступление. Поэтому ни у кого и мысли не было, что, как выразился пленный, "меч уже занесен и на следующий день неотвратимо обрушится на наши головы".

Получив первые донесения из штабов дивизий о начале нашего наступления в районе Шяуляя, начальник штаба 40-го танкового корпуса доложил об этом в штаб группы армий "Север", но там не поверили, что советские войска успели подготовить крупное наступление, и расценили его как бои местного значения.

...Эта ночь прошла без отдыха. Высланный генералом И. М. Чистяковым от 19-го танкового корпуса усиленный 3-й мотострелковый батальон 26-й мотострелковой бригады под командованием майора Г. И. Писарева в 3 часа ночи внезапно атаковал противника. Несмотря на беспорядочный, но плотный огонь гитлеровцев, отряд форсировал реку и захватил переправу. Фашистское командование бросило против него охранный полк. Отразив несколько [452] атак, отряд все-таки удержал плацдарм до подхода главных сил корпуса.

В ту же ночь генерал П. Г. Чанчибадзе решил подготовить благоприятные условия для штурма Кельме. Он выслал несколько отрядов для захвата наиболее важных объектов на подступах к городу. Один из отрядов 13-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. И. Лопатина должен был захватить мост через реку Крожента. 50 стрелков и 6 танков под общим командованием лейтенанта Д. О. Яремчука ночью внезапно ворвались в расположение противника в 800 метрах юго-восточнее города. В ожесточенном бою гвардейцы захватили две противотанковые батареи, прикрывавшие мост. 20 автоматчиков на двух танках стремительно прорвались к 100-тонному железобетонному мосту. Завязалась горячая схватка с охраной, в составе которой были и саперы, подготовившие мост к взрыву. Каждую секунду он мог взлететь в воздух.

Так и случилось бы, не окажись в числе автоматчиков сорокашестилетний участник гражданской войны сапер Артем Михайлович Плысенко о четырьмя юными товарищами. Пока шел бой с охраной, они рассыпались по мосту с щелью обезвреживания взрывчатки. Плысенко удалось буквально на мгновение упредить взрыв. А в это время два танка под командованием лейтенанта В. В. Князева, проскочив мост, врезались в ночной тьме в колонну артиллерии, спешившую улизнуть в тыл. Они так старательно проутюжили дорогу, что на ней осталось лишь 5 искореженных тягачей и 9 пушек, 4 миномета, 4 зенитные установки и около 50 трупов. Д. О. Яремчук, А. М. Плысенко и В. В. Князев удостоились звания Героя Советского Союза.

Спустя полчаса противник бросил в атаку на мост пехоту и танки. Небольшой отряд, атакованный с фронта и тыла, был окружен. 11 атак следовали одна за другой. Оба танка были подбиты, все автоматчики погибли в неравной схватке. Осталось в живых лишь семь танкистов из подбитых танков и три сапера. Командование принял А. М. Плысенко. Окруженные отбивались из всех видов оружия, оставшегося от погибших товарищей. Артем Михайлович выкрикивал в темноту во весь голос: "Первая рота, огонь! Вторая рота, огонь!" Горстка храбрецов создавала такой шум беспрерывными очередями из автоматов [454] и пулеметов, что в ночи их действительно можно было принять за две роты. И мост был удержан до подхода главных сил, а атаковавшие фашисты потеряли 103 солдата и офицера убитыми. 35 солдат было пленено, когда подошла наша пехота.

6 октября натиск наступавших армий усилился на всех направлениях, поскольку удалось ввести в сражение танковую армию, танковые корпуса и отдельные стрелковые дивизии 51-й армии.

Генерал П. Г. Чанчибадзе донес об освобождении Кельме. Подразделения 156-го стрелкового полка полковника В. Луни из 16-й Литовской стрелковой дивизии, передовой отряд 3-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Г. Ф. Полищука при поддержки танков 1-го танкового корпуса генерала В. В. Буткова сильными ударами окружили и разгромили оборонявшиеся в районе города части противника. В ходе атаки на Кельме особенно дерзко действовал 3-й батальон 117-й танковой бригады, возглавляемый капитаном Захарченко. Высланный им вперед танковый взвод под командованием младшего лейтенанта М. Ф. Мурашкина внезапной атакой уничтожил штурмовое орудие, две пушки и до полусотни гитлеровцев. Расчистив путь, Мурашкин повел свои три танка в тыл обороны. У противника это вызвало панику. Артиллеристы трех вражеских батарей, бросив свои орудия, разбежались. Путь нашим танкам был расчищен. И Мурашкин повел свои боевые машины на деревню Покальниек, в которой засели гитлеровцы. С ходу ворвались они туда, но в бою с превосходящими силами было потеряно два танка. За это гитлеровцы крепко поплатились. Раненый командир уничтожил 4 орудия и несколько десятков гитлеровцев; он продолжал бой, пока на помощь не пробился со своей ротой старший лейтенант А. П. Плугатарь, а затем и остальные силы батальона. Михаил Федорович Мурашкнн был удостоен звания Героя Советского Союза.

Множество таких схваток разгорелось по всему фронту наступления, так как сопротивление противника заметно усиливалось. В донесениях из армий в этот день появились сведения о подходе частей 5-й и 7-й танковых дивизий, моторизованной дивизии СС "Великая Германия". У нас не были сомнений, что генерал Шернер полностью осознал свой просчет и спешил удержать за собой пути для отхода в Восточную Пруссию и поэтому он поспешил [455] с отходом из района Риги. Об этом я узнал от генерала армии А. И. Еременко, с которым поддерживал постоянную связь. Он сообщил, что его войска перешли в преследование противника, отходящего на Ригу. Эта весть одновременно встревожила и обрадовала меня. Встревожила потому, что Шернеру теперь будет легче перебрасывать свои дивизии против нашего фронта. И он, конечно, поспешит это сделать. Однако было приятно сознавать, что сокрушительный удар войск 1-го Прибалтийского фронта вынудил группу армий "Север" оставить такую мощную оборонительную полосу, какой по праву считался рубеж Сигулда, перед которым были задержаны войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов.

Оценив создавшуюся обстановку, мы пришли к твердому убеждению, что у нас есть все возможности для того, чтобы не допустить ухода войск Шернера в Восточную Пруссию. Главную надежду мы возлагали на 3-й гвардейский и 29-й танковые корпуса 5-й гвардейской танковой армии. 3-й гвардейский под командованием генерал-лейтенанта А. П. Панфилова должен был пробиваться через Телыпяй, Плунге, Кретинга на Палангу, а 29-й — под командованием генерал-майора К. М. Малахова — через Лукники, Ретавас на Клайпеду (Мемель).

Переправившись через реку Вента, оба корпуса опередили стрелковые дивизии и устремились ко второму оборонительному рубежу, проходившему по рекам Вирвите и Упина. Мы с нетерпением ждали от Вольского донесений о прорыве туда его корпусов.

...В этот день мы узнали, что 39-я армия 3-го Белорусского тоже перешла в наступление и, используя успех нашей 2-й гвардейской, стремительно продвигается на Таураге. Сообщая мне об этом, А. М. Василевский выразил удовлетворение, что теперь к границе Восточной Пруссии будут наступать уже две армии. Зная, что меня тревожит мысль, верно ли мы сделали, когда перенацелили в ходе подготовки к наступлению армию генерала П. Г. Чанчибадзе с Клайпеды на Восточную Пруссию, маршал своим сообщением словно бы подчеркивал правильность выбранного нами направления главного удара левофланговой армии.

Теперь и генерал П. Ф. Папивин уже не отводил от меня в смущении свой взгляд — его летчики, несмотря на [456] сохранившуюся облачность, втрое активизировали свои действия. Особенно доставалось фашистам от штурмовиков. Истребители надежно прикрыли танковые корпуса от ударов с воздуха.

В середине дня армии, наступавшие на Клайпеду и севернее, вели упорные бои за второй оборонительный рубеж по рекам Вирвите и Упина, встречая организованное сопротивление пехоты и подоспевших частей 5-й, 7-й танковых дивизий и мотодивизии СС "Великая Германия". Из штаба танковой армии поступали весьма неутешительные сведения: ее мощным передовым отрядам не удалось с ходу преодолеть второй оборонительный рубеж. Серьезное препятствие представляли не только заболоченные реки, но и противотанковые заграждения, защищаемые плотным огнем артиллерии и закопанных танков. Передовые отряды несли ощутимые потери.

Во второй половине дня мне позвонили с командного пункта танковой армии.

— Товарищ командующий! — послышался взволнованный голос генерала В. Т. Вольского. — В районе станции Убишке сильная противотанковая оборона, прикрытая заболоченной поймой реки. Передовые отряды несут потери... А южнее, в полосе первого стрелкового корпуса, обозначился успех, да и реку не надо форсировать. Разрешите прорываться там...

Представив, что танковой армии придется пробивать при таком сопротивлении дорогу через второй оборонительный рубеж с наступлением темноты, я без колебаний одобрил решение осуществить маневр на юг, в полосу 1-го стрелкового корпуса. Нам было важно поскорее вывести танкистов из тактической зоны обороны на оперативный простор, где они будут иметь широкие возможности для маневра.

В середине ночи главные силы 5-й гвардейской танковой армии преодолели второй оборонительный рубеж противника южнее местечка Упина и силами передовых отрядов устремились на запад.

Брешь в обороне противника расширилась до 80 километров. Было освобождено еще 400 населенных пунктов. Армии И. М. Чистякова и А. П. Белобородова продвинулись за день на 15—20 километров, а гвардейцы П. Г. Чанчибадзе — на 13—15 километров. О стремительности наступления свидетельствовало то, что фашисты, [457] отступая, оставили в этот день на дорогах 650 орудий, 19 танков и бронетранспортеров и много различного имущества.

Главные силы 51-й армии не могли угнаться за ушедшими вперед армиями первого эшелона. Они медленно продвигались по забитым дорогам в готовности вступить в сражение.

...Как мы и рассчитывали, на следующий день войска добились еще больших успехов, хотя противник предпринял 20 контратак. Танковые корпуса, как и следовало ожидать, вели за собой стрелковые соединения. В этот день в 19-м танковом корпусе генерала И. Д. Васильева снова отличился уже известный читателю по предыдущим боям командир передового отряда майор Писарев. Вырвавшись со своим батальоном далеко вперед, он вышел к крупному населенному пункту Седа. Узнав, что там сильный гарнизон, майор повел батальон в обход Седы с севера. В пути отряд встретил мотоколонну гитлеровцев, с ходу атаковал ее и разгромил, уничтожив 15 бронетранспортеров, 15 орудий и 150 автомашин. Подойдя к укрепленному пункту с тыла, он внезапной атакой истребил фашистский гарнизон, захватив 200 пленных, 15 орудий и много другого вооружения. Противнику так и не удалось выбить из Седы отважный батальон, и он несколько часов держал оборону, пока не подошли главные силы 26-й мотострелковой бригады полковника Храповицкого. Георгию Ивановичу Писареву было присвоено звание Героя Советского Союза.

В полосе наступления 1-го стрелкового корпуса 43-й армии исключительной дерзостью отличались в этот день действия 10-й гвардейской танковой бригады под командованием полковника Н. В. Волкова. Искусно маневрируя, она стремительно вырвалась вперед. Подойдя к сильно укрепленному узлу дорог Жораны, Волков повел бригаду в обход и внезапным ударом с тыла захватил его. Пути противнику были перерезаны. Но фашисты об этом не знали. Отходившая на Жораны фашистская часть попала в засаду и была уничтожена. В течение 6 часов бригада удерживала этот узел дорог до подхода главных сил.

Столь же стремительными действиями порадовал 7 октября 29-й танковый корпус генерала К. М. Малахова. К концу дня бригады этого корпуса, пройдя с боями около [458] 60 километров, почти на 12 километров оторвались от главных сил 43-й армии и овладели крупными населенными пунктами Кетураки, Медынгяны и Ретавас. 3-й гвардейский танковый корпус шел следом в общем направлении на Ретавас. Это было неплохо, но мы рассчитывали на более стремительное продвижение танковой армии. Это я высказал генералу Вольскому и потребовал от него активное маневрировать, быстрее использовать успех передовых отрядов.

6-я гвардейская и 43-я армии своими главными силами тоже продвинулись на 25—30 километров. Особенно хорошо шли дела у генерала Чанчибадзе. Чрезвычайно стремительно паступал у него 1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова. Его бригады опередили основное ядро армии на 12 километров. А главные силы 2-й гвардейской, пройдя за день 30 километров, соединились с 39-й армией 3-го Белорусского фронта. Общий фронт прорыва расширился до 130 километров. В течение дня было освобождено 500 населенных пунктов. Потери противника росли, особенно в бронетанковой технике. Только за этот день он лишился около 90 танков, штурмовых орудий и бронетранспортеров. Наши авиаторы продолжали летать даже в дождь и при низкой облачности и причиняли гитлеровцам немалые потери. Только 7 октября штурмовики уничтожили 20 танков, 200 автомашин и большое количество фашистов.

...Вступили в сражение и войска 4-й ударной армии. К концу дня генерал Малышев донес, что в ходе упорных боев они продвинулись в направлении на Акмене до 5 километров. Но и это было неплохо. Нам было важно то, что эта армия сковала сильную группировку противника, угрожавшую наступающим войскам с севера.

Утро четвертого дня наступления снова огорчило погодой: на многих участках шел изнуряющий дождь, расквашивая и без того насквозь пропитанную влагой землю. Однако главные силы фронта не снизили темпа продвижения. Генерал Чистяков доносил, что его корпуса идут вдоль железной дороги Шяуляй — Лиепая, успешно отражая контратаки. Наиболее сильным ударам подвергся правофланговый 22-й гвардейский стрелковый корпус. Из района станции Мажейкяй, что на железной дороге Шяуляй — Лиепая, 90-ю гвардейскую стрелковую контратаковали крупные силы пехоты, и ее части подверглись сильному [459] огневому налету с бронепоездов. Полкам пришлось несколько отступить. Обеспокоенный этим, я приказал авиаторам нанести удар по бронепоездам и контратакующим частям врага, согласовав свои действия с командованием 6-й гвардейской.

В этот день генерал Крейзер наконец-то твердо взял в руки управление корпусами и с присущей ему стремительностью повел их вперед. Продвижение главных сил его 1-го гвардейского и 10-го стрелковых корпусов севернее озера Таусало и наступление 29-го танкового корпуса на Плунге, как мы и ожидали, вынудили группировку противника, оборонявшуюся юго-восточнео озера, к отступлению. Генерал Крейзер сообщил, что передовой отряд 1-го гвардейского стрелкового корпуса в 11 часов без труда овладел городом Тельшяй.

В танковой армии блестяще действовал корпус генерала К. М. Малахова. Его бригады с ходу освободили город Плунге и прорвались на дальние подступы к Мемелю (Клайпеде).

Докладывая об успехах 29-го танкового корпуса, генерал В. Т. Вольский отметил большую помощь, оказанную танковым бригадам летчиками 3-й воздушной армии. Они своевременно наносили удары по тем объектам, которые собирались атаковать танкисты, и громили подходившие к полю сражения резервы. Успех этого соединения несколько смягчил мое раздражение медлительностью 3-го гвардейского танкового корпуса этой армии, который продолжал тащиться позади по размытым дождями и забитым войсками дорогам. Но все же я высказал генералу Вольскому свое недовольство.

В 43-й армии положение было лучше. Ее корпуса успешно использовали стремительное наступление танковых бригад и, несмотря на плохую погоду, продвинулись к западу на 25—30 километров. 2-я гвардейская армия тоже преодолела 22—30 километров и подошла на отдельных направлениях к третьему оборонительному рубежу.

Очень радостное сообщение прислал к концу дня генерал П. Г. Чанчибадзе: частям 54-го стрелкового и 1-го танкового корпусов удалось с ходу форсировать реку Юра и вклиниться в оборону противника на третьем рубеже. 117-й и 159-й танковым бригадам и 1437-му самоходно-артиллерийскому полку этого корпуса под командованием [460] полковников А. Я. Берзина, К. О. Петровского и майора М. Н. Плешева удалось полностью прорвать первую оборонительную позицию в районе населенных пунктов Тенени и Аужбиково. Это позволяло надеяться, что и третий рубеж обороны скоро будет прорван.

Вечером генерал И. М. Чистяков доложил, что главным силам его 6-й гвардейской удалось продвинуться на запад еще на 20 километров и выйти на линию населенных пунктов Луше, Илакяй, Кадзе. А о бригадах 19-го танкового корпуса он мог сообщить только то, что они уже пересекли границу между Литвой и Латвией. О точном местонахождении бригад командарм обещал доложить через час, как только он переговорит с командиром корпуса. Но уже через 10 минут К. В. Скорняков, установивший связь с генералом И. Д. Васильевым по радио, сообщил, что 79-я танковая бригада под командованием полковника П. С. Архипова овладела станцией Вайнёде и захватила аэродром противника. При взятии аэродрома особо отличился танковый батальон капитана Ивана Ивановича Пименова. Он не дал подняться в воздух десяти самолетам, захватил в целости все аэродромное оборудование и склады с бомбами. Вскоре крупные силы пехоты при поддержке 60 танков попытались отбить аэродром, но танкисты заняли круговую оборону и успешно отразили атаку. Иван Иванович Пименов был удостоен звания Героя Советского Союза.

Словом, наступление все больше входило в рамки отработанного нами плана. Каждый день, докладывая об итогах боев А. М. Василевскому, я с радостью отмечал, что они его удовлетворяют. Видимо, и в Ставке считали, что события развиваются нормально.

Вечером меня вызвала Москва для доклада Верховному. И. В. Сталин звонил, как правило, только в двух случаях: или когда был очень недоволен действиями командующего, или наоборот. Я доложил о том, что за 4 дня войска 1-го Прибалтийского продвинулись от 60 до 90 километров на фронте в 200 километров. Освобождено более 2 тысяч населенных пунктов, передовые соединения находились уже в 16 километрах от Клайпеды. Наголову разгромлены 551-я, 548-я пехотные и 7-я танковая дивизии, танковая бригада "Гросс", пять охранных полков. Значительные потери понесли моторизованная дивизия СС "Великая Германия" и 5-я танковая дивизия. Уничтожено [461] 192 танка и штурмовых орудия и захвачено в исправном состоянии 60 танков и 285 автомашин. Сказал я и о дальнейших задачах армий, о перспективах. Я обещал, что не позднее 10—11 октября войска будут на берегу Балтийского моря. И. В. Сталин слушал терпеливо, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Заканчивая разговор, он пожелал дальнейших успехов войскам фронта и мне лично. А на следующий день был получен приказ Верховного Главнокомандующего с объявлением благодарности войскам 1-го Прибалтийского фронта за достигнутые успехи. Это уже была десятая по счету благодарность И. В. Сталина 1-му Прибалтийскому. Мы немедленно передали приказ в войска и довели его до каждого бойца. Конечно же он явился новым зарядом боевого воодушевления для всех воинов фронта.

Казалось, все предвещало успех. Однако 9 октября мне стало известно от генерал-лейтенанта К. В. Скорнякова, что с 8 октября оба корпуса нашей танковой армии застряли на реке Миния. В качестве основной причины задержки командарм выдвинул усилившиеся контратаки противника. Зная, что их приходилось отражать и в предыдущие дни, я спросил генерала Вольского:

— Василий Тимофеевич! Почему бригады перестали маневрировать? Почему они уперлись в укрепленные позиции и не обходят их? Почему не прорываются к морю севернее Клайпеды?

— Товарищ командующий! Получилась серьезная организационная неувязка. По телефону подробности доложить не могу. С докладом о причине задержки и принятых мерах немедленно высылаю самолетом своего офицера... Завтра постараемся пробиться к морю. А пока прошу помочь авиацией. В районах Дарбенай и Кретинга большие скопления войск противника. Прошу запланировать на утро десятого октября массированные удары авиации по этим районам...

Предупредив командарма, что до 12 часов 10 октября жду его доклад о выходе армии к морю в районе Паланги, я пообещал ему помочь авиацией. А генералу Н. Ф. Папивину приказал связаться со штабом В. Т. Вольского и согласовать время нанесения ударов.

9 октября генералы И. М. Чистяков, Я. Г. Крейзер, А. П. Белобородов и П. Г. Чанчибадзе по нескольку раз звонили мне, стараясь лично доложить о достигнутых [462] успехах. Это было явным признаком того, что наступление шло особенно успешно. Однако в этот день, как язвительно выразился генерал В. В. Курасов, снова "ушли в подполье" генералы В. Т. Вольский и П. Ф. Малышев. На все его запросы из штабов поступал ответ: "Командарм выехал в войска. Устанавливаем с ним связь". Чувствуя, что в этих армиях происходит что-то неладное, я распорядился передать мой приказ, чтобы командармы лично вышли на связь со мной. А тем временем мы с удовлетворением отмечали успехи 2-й и 6-й гвардейских, 51-й и 43-й армий.

Правда, наступление войск 6-й гвардейской резко замедлилось. Каждый километр им приходилось брать в ожесточенном бою, отражая упорные контратаки. Не было сомнений в том, что Шернер бросает против наших правофланговых армий выводимые из Риги дивизии. Все же передовые соединения генерала И. М. Чистякова сумели закрепиться на рубеже Пикеляй, Вайнёде, Зарини и отразить все попытки противника отбросить их назад. Особенно яростные контратаки пришлось выдержать частям 51-й гвардейской стрелковой дивизии в районе станции Пикеляй. Они начались внезапно. Значительные силы фашистской пехоты при поддержке 19 танков и бронемашин ударили в стык двух полков. Но командир дивизии полковник И. Ф. Пряхин мгновенно ответил контрманевром, выдвинув навстречу противотанковую артиллерию. Гитлеровцы встретили организованный отпор со стороны наших пехотинцев и артиллеристов. Особенно отличились здесь батареи 232-го истребительно-противотанкового артполка. Они расстреливали танки почти в упор. Наибольший успех выпал на долю расчета, которым командовал ветеран войны Яков Степанович Зимин. Он первым подбил головную машину и этим сразу привлек к себе внимание фашистских танкистов. Они стали вести по орудию Зимина массированный огонь и зажгли дом, у которого оно было замаскировано. Дым разъедал батарейцам глаза, едкие слезы проложили светлые полосы по их запыленным щекам, но они продолжали вести огонь, подбили еще два танка. Остальные машины повернули назад, но после мощного артиллерийского налета вновь двинулись на позиции наших противотанкистов. Ранены все товарищи Зимина. Нестерпимым жаром несло от горящего дома, и все же командир орудия в единоборстве подбил [463] третий танк. Слева на него надвигались еще две машины. В продолжавшейся перестрелке артиллерист зажег и четвертый танк. Осталось всего три снаряда. И Зимин решил использовать их экономно: подпустил еще одну стальную громадину на 100 метров и выстрелом в упор уничтожил ее. Противник, как и на других участках, не прошел. Якову Степановичу Зимину было присвоено звание Героя Советского Союза.

Отлично сражались в этот день войска 51-й армии. Хотя в ее полосе не наступали танковые корпуса, стрелковые дивизии продвинулись на запад более чем на 30 километров и вышли на рубеж Моседис, Салантай, Докторы. Используя успех, достигнутый накануне 5-й гвардейской танковой армией, так же далеко прошли и соединения 43-й армии, правофланговые дивизии которой совместно с корпусами танковой армии успешно форсировали реку Миния и вплотную приблизились к границе Мемельской (Клайпедской) области.

Очень успешными 9 октября были атаки 935-го стрелкового полка 306-й стрелковой дивизии. О напряженности боев, которые вели пехотинцы, можно судить на примере действий 8-й стрелковой роты. Под командованием младшего лейтенанта Бердышева она пробилась к штабу фашистского полка. Гитлеровцы предприняли несколько яростных контратак, отражение которых каждый раз завершалось рукопашной. И каждый раз фашисты не выдерживали и отступали. В составе роты сражались 17 коммунистов и комсомольцев, а это была могучая сила. В одной из схваток пал смертью героя командир роты. Вражескими пулями были сражены командиры взводов. Но рота и после этого стойко держалась. В командование ею вступил парторг Терешин. И вновь бойцы поднимались в атаки. В ходе одной из них горстке воинов, которую возглавил рядовой Бадальян, удалось пробиться к фашистскому полковому знамени, Бадальян успел завладеть им, но тут же был окружен группой гитлеровцев. Солдат был смертельно ранен, но фашистам не удалось вырвать знамя из его рук. Подоспевшие бойцы уничтожили гитлеровцев. Передав им знамя и теряя остатки сил, Бадальян посмотрел в сторону Клайпеды и прошептал:

— Эх, совсем немного не дошел!

Успешно развивалось наступление и в полосе [464] 2-й гвардейской армии. В авангарде по-прежнему шли 89, 117 и 159-я танковые бригады 1-го танкового корпуса, части 3-й гвардейской и 16-й Литовской стрелковых дивизий.

Доложив к концу дня о том, что войска 2-й гвардейской армии прорвали первые две оборонительные позиции последнего рубежа обороны и вышли на рубеж Инкакли, Катичяй, севернее Таураге, генерал П. Г. Чанчибадзе просил не задерживать представление наиболее отличившихся к званию Героя Советского Союза. И мы это сделали немедленно, несмотря на огромную занятость. Вскоре звания Героя Советского Союза были удостоены многие солдаты и офицеры, в их числе и старший лейтенант Алексей Петрович Плугатарь, танковая рота которого неизменно была впереди, дерзко врываясь в боевые порядки отступавшего противника. В местечке Вайнутас в бою с превосходящими силами врага герой погиб.

Докладывая об итогах пятого дня наступления, генерал В. В. Курасов сообщил, что еще 500 населенных пунктов освобождено от фашистов. Войска нашего фронта вступили на территорию Мемельской (Клайпедской) области и вели бои уже в 16 километрах от Мемеля. Это был большой успех. И в его обеспечении все более важную роль стала играть наша воздушная армия. 1256 раз ее самолеты поднимались в хмурое осеннее небо Прибалтики.

Во второй половине дня узнал я наконец истинную причину задержки танковой армии. Из письменного объяснения генерала В. Т. Вольского я понял, что эта задержка явилась следствием просчета при подготовке тылового обеспечения наступления. Начальник тыла и штаб армии, планируя подвоз горючего и боеприпасов в корпуса, не предусмотрели, что в результате ежедневных дождей дороги так развезет, что колесные машины будут продвигаться вперед черепашьим темпом. В результате танковые корпуса, ушедшие далеко вперед, оказались без горючего. Генерал Вольский обещал принять необходимые меры, чтобы ускорить подвоз топлива и боеприпасов. Я все же решил силами авиаторов помочь танковой армии. Генерал Н. Ф. Папивин немедленно мобилизовал все свои транспортные самолеты на подвоз горючего и боеприпасов. В конце дня генерал Вольский после продолжительного молчания появился на проводе. Он доложил, [465] что все необходимое доставлено в бригады и с утра 10 октября армия возобновит движение к морю.

...Вечером прояснилась причина затянувшегося молчания командующего 4-й ударной. Оказалось, он наводил порядок в полосе наступления 83-го стрелкового корпуса генерала Н. Л. Солдатова. В этот день я еще раз убедился, что общий успех на фронте иногда приводит к притуплению бдительности. Отступающий противник кое-кому начинает казаться безнадежно слабым. За такое пренебрежение приходилось порой расплачиваться кровью. В этот день была наказана беспечность подразделений 119-й стрелковой дивизии, которые, с ходу овладев станцией Векшняй, не закрепились на достигнутом рубеже.

Воспользовавшись этим, многочисленные группы фашистских автоматчиков при поддержке 37 танков, штурмовых орудий и бронетранспортеров внезапно атаковали нашу пехоту, занявшую станцию, и окружили ее.

Все расчеты противотанковых орудий погибли. Фашистские танки с десантом пехоты двинулись в тыл 119-й стрелковой дивизии. На их пути оказались огневые позиции 3-го артдивизиона 349-го артполка, которым командовал подполковник Егоров. Когда танки ворвались на НП командира дивизиона майора Н. Г. Минаева, он по радио вызвал огонь на себя. На наблюдательном пункте бушевал огненный смерч. Часть танков была подбита, десант сметен с лица земли. Уцелевшие машины противника поспешно покинули поле боя. И вот прямое попадание очередного снаряда в наблюдательный пункт отважного офицера. Перестал звучать в эфире его голос, но артиллеристы продолжали стрельбу по указанным им координатам.

Танки пытались проскочить на другом участке, но повсюду их встречал меткий огонь. В конце концов гитлеровцам удалось прорваться к наблюдательным пунктам командира полка подполковника Егорова, командиров дивизионов майора Гусева и старшего лейтенанта Сантнанеева. И все трое без колебаний сосредоточили огонь своих орудий на себя. Враг, неся потери, снова вынужден был отступить.

Один из танков пытался раздавить командира полка полковника Егорова, спокойно подававшего команды дивизионам по радио. Каких-нибудь 10 метров было между ним и танком, когда полковой разведчик старший сержант [466] Петр Никифорович Шилов, крикнув: "Братцы, бей фашистскую сволочь!"—бросился под танк с противотанковыми гранатами в руках. Ценой своей жизни ои спас командира полка и находившихся с ним офицеров. Н. Г. Минаев и П. Н. Шилов были посмертно удостоены звания Героя Советского Союза.

В результате мер, принятых командиром корпуса и командармом, положение дивизии упрочилось. Но эта внезапная вылазка стоила немалых жертв. Много бойцов и командиров было потеряно. В числе офицеров, вызвавших огонь своих батарей на себя и павших героями на поле боя, был упомянут и капитан Герасимов. Так было записано в полковом журнале боевых действии, так и сообщили впоследствии семье. В одной из моих статей говорилось об этом боевом эпизоде. Как же я был удивлен и обрадован, когда вскоре после этого сам капитан Герасимов прислал взволнованное письмо, в котором сообщил, что тогда взрывной волной его взметнуло в воздух и он потерял сознание. Очнулся офицер уже в плену, а через несколько месяцев был освобожден нашими войсками.

...Ритм сражения подсказывал, что противник на направлении главного удара наших войск сильно деморализован. Это было особенно заметно по пленным, которых с каждым днем становилось все больше. Они выглядели небывало растерянными и явно испуганными, охотно давали показания и все чаще произносили ставшую сакраментальной фразу "Гитлер капут!". Как были они не похожи на тех, кого мне довелось увидеть в первые дни войны на Украине!

Дороги отступления фашистских войск выглядели сплошным кладбищем боевой техники: танков, орудий, автомашин. И всюду трупы... Ужасающая картина даже для глаз бывалых воинов, повидавших многое за годы войны. Это было поистине суровое возмездие фашистам за содеянные преступления!

Впоследствии стало известно, что в эти тяжелые для оккупировавших Латвию и Литву гитлеровцев дни генерал Шернер вынужден был обратиться к Гитлеру с просьбой о помощи. Но фюреру было не до него: советские армии все ближе подходили к границам рейха, и ему приходилось прибегать к новым "тотальным" мобилизациям, [467] которые втягивали в армию даже инвалидов и несовершеннолетних.

В этой обстановке Шернеру оставалось лишь предпринимать самые отчаянные меры. И он бросал все новые и новые дивизии навстречу армиям П. Ф. Малышева и II. М. Чистякова, пытаясь яростными контратаками остановить их продвижение. Если 8 октября в них участвовало около 200 танков, на следующий день это число удвоилось.

Мы были убеждены, что Шернер теперь не будет держаться за Ригу, чтобы сосредоточить побольше сил против нашего фронта. И действительно, не имея возможности одновременно противодействовать войскам, наступавшим на Лиепаю, и удерживать район Риги, Шернер, как выяснилось впоследствии, 9 октября настоятельно просил Гитлера разрешить оставить Ригу и отвести группу армий "Север" на Курляндский полуостров. Гитлер тогда отказал, видимо надеясь, что Шернеру удастся остановить войска 1-го Прибалтийского фронта и удержать за собой Ригу и ее первоклассный порт. Мы об этом, конечно, не знали, но чувствовали, что от успеха наших ударов на Клайпеду и Лиепаю во многом зависит и исход боев за Ригу и старались ускорить прорыв на Балтийском побережье.

Шестой депь наступления — 10 октября — стал решающим. Утром вся переправившаяся через реку Миния армейская артиллерия и фронтовая группа гвардейских минометов, которую вывел туда генерал-майор Юрий Павлович Бажанов, нанесли сокрушительный огневой удар по обороне противника. Под прикрытием огня артиллерии и ударов авиации корпуса 5-й гвардейской танковой армии смяли пехоту и противотанковые орудия и устремились на Клайпеду и Кретингу. Бригады 29-го танкового корпуса совместно с 1-м гвардейским мотоциклетным полком успешно продвигались на Кретингу. Вокруг этого города фашисты создали наиболее мощный узел сопротивления. Командир 29-го танкового корпуса генерал К. М. Малахов не стал атаковать его в лоб. Он направил 32-ю танковую бригаду полковника С. Г. Колесников а в обход Кретинги с севера, а 31-ю танковую бригаду подполковника А. И. Поколова — с юга. С фронта противника сковала 25-я танковая бригада полковника И. В. Полукарова. Успешно преодолев с ходу заболоченные речушки [468] Акмене и Даете, бригады Колесникова и Поколова прорвались в тыл засевшему в Кретинге врагу. Это и решило исход боя: фашисты в страхе покинули город и при попытке пробиться к Паланге были разгромлены.

Угроза окружения фашистов в Кретинге помешала им расправиться с заключенными концлагеря. Из донесений генерала Вольского мы узнали, что на небольшой территории, густо опутанной проволочными заграждениями, находились многие тысячи умирающих от каторжного труда и голода узников. Я распорядился, чтобы начальник тыла фронта немедленно организовал нормальное размещение, питание и медицинскую помощь этим спасенным от смерти людям.

Сложнее была обстановка в полосе наступления 3-го гвардейского танкового корпуса, бригады которого атаковали мощные укрепления на северо-восточных подступах к Клайпеде. Они сразу же натолкнулись здесь на сильную оборону, опиравшуюся на прочные инженерные сооружения и плотный огонь противотанковых орудий. И все же танкисты хотя и медленно, но продвигались вперед, отражая беспрерывные контратаки подразделений моторизованной дивизии СС "Великая Германия". В ходе ожесточенного боя был захвачен Пликкен.

Отрадные донесения в этот день поступали и от генерала Я. Г. Крейзера, который почти через каждые два часа сообщал о выходе на новый рубеж и об очищении новых населенных пунктов от фашистов. И все же первым, как мы и ожидали, о прорыве к морю доложил генерал В. Т. Вольский. Во второй половине дня 10 октября между мною и командармом состоялся любопытный разговор.

— Товарищ командующий! Бригады Долганова и Поколова и гвардейцы мотоциклетного полка первыми прорвались к морю и овладели Палангой и Каркельбеком! — радостно сообщил Василий Тимофеевич. — Посылаем вам фляжку балтийской воды в подарок.

— Спасибо! Но фляжки нам маловато, — ответил я. — Подавай все море!

— Приезжайте, товарищ командующий! — подхватил шутку Вольский. — Море будет в вашем распоряжении...

— А как Шернер на это посмотрит?

— Это от него уже не зависит: что с воза упало, то [469] пропало, — уже серьезно заверил командарм. — Дорога на юг ему закрыта...

Я попросил передать поздравления командиру 29-го танкового корпуса генерал-майору К. М. Малахову, командирам бригад и всем воинам корпуса с выходом к Балтийскому морю. Как потом выяснилось, первыми вымыли морской водой свои потемневшие от порохового дыма лица танкисты лейтенанта Судакова из 31-й танковой бригады и мотоциклисты лейтенанта Коробочки из 1-го гвардейского мотоциклетного полка. Им-то и выпала честь наполнить флягу балтийской водой. А вскоре офицер, прилетевший от генерала Вольского, вручил нам эту флягу. Доложив А. М. Василевскому о прорыве к морю, я передал подарок танкистов ему, а он обещал при первой оказии послать ее И. В. Сталину в подтверждение нашего сообщения о прорыве к морю.

Под вечер позвонил генерал Крейзер и со сдержанной гордостью доложил, что его дивизии прорвались к морю южнее озера Папес-Эзерс. Я приказал командарму принять от 5-й гвардейской танковой армии побережье к югу от Паланги, не останавливая наступления в общем направлении на порт Лиепая.

Войска 43-й армии в этот день с нарастающим упорством пробивались к Клайпеде, сокрушая вражескую оборону на ее подступах. Резко замедлившийся темп продвижения дивизий 43-й армии А. П. Белобородова свидетельствовал о том, что город хорошо подготовлен к обороне. Предполагая, что враг поспешит увести свои войска из Клайпеды по железной и шоссейным дорогам, связывающим этот порт с Тильзитом (Советск), я потребовал от генералов А. П. Белобородова и П. Г. Чанчибадзе к исходу дня перерезать эти коммуникации. Как выяснилось впоследствии, первыми прорвались на важные магистрали подразделения 249-го стрелкового полка 16-й Литовской стрелковой дивизии, которым по-прежнему командовал подполковник Федор Константинович Лысенко. Таким образом, войска 2-й гвардейской армии тоже вступили в пределы Мемельской (Клайпедской) области.

Подводя итоги шестого дня наступления, мы донесли в Ставку, что освободили еще 400 населенных пунктов, захватили 248 автомашин, 45 исправных танков, 15 самолетов, 17 паровозов и несколько складов с военным имуществом. [470]

Противник потерял убитыми около 2,5 тысячи солдат и офицеров...

В этот день к нам доставили "Правду" за 9 октября, в которой была опубликована статья "Блистательная победа наших войск в Прибалтике". Политуправление фронта немедленно размножило статью и разослало в армии. Политработники и командиры провели беседы с бойцами. Они говорили о значении проводимой нашим фронтом наступательной операции, о тактике наступающих войск при прорыве обороны и развитии успеха, о предполагаемых действиях группы армий "Север", которая оказалась в ловушке, и о дальнейших задачах войск Прибалтийских фронтов.

С 11 октября темп продвижения наступавших войск снизился до 10—12 километров в сутки. Это свидетельствовало о нараставшем сопротивлении врага. Каждый день начальник разведки полковник А. А. Хлебов докладывал о появлении перед фронтом наступавших войск все новых и новых гитлеровских дивизий. Хотя наступление 1-го Прибалтийского фронта продолжалось до 20 октября, но главная цель, которая стояла перед нами, была достигнута к концу седьмого дня боев: более чем полумиллионная фашистская армада оказалась отрезанной от Восточной Пруссии. За 7 дней войска 1-го Прибалтийского продвинулись более чем на 130 километров, освободив свыше 1280 тысяч квадратных километров территории и 3100 населенных пунктов. Таким образом, они успешно выполнили основную задачу, поставленную перед ними Ставкой Верховного Главнокомандования в Мемельской наступательной операции.

...Так во второй раз группа армий "Север", была отсечена от Германии, и на этот раз окончательно. Однако мы понимали, что Гитлер и его приспешники не смирятся о этим и пустятся на все ухищрения, чтобы исправить положение.

Вот почему мы с Маршалом Советского Союза А. М. Василевским единодушно решили немедленно вывести 5-ю гвардейскую танковую армию в резерв, чтобы иметь в своих руках мощный кулак для парирования возможных ударов по нашим войскам, прорвавшимся к берегам Балтийского моря. Одновременно были приняты все меры, [471] чтобы установить группировку сил противника, противостоявших нашему фронту.

Вот как, по итоговым данным всех видов нашей разведки, выглядел противник. Перед дивизиями 4-й ударной армии в первом эшелоне оборонялись 12-я, 7-я танковые дивизии, 11-я моторизованная дивизия СС "Нордланд", 44-я бригада штурмовых орудий, 5-я бригада "Медера" и 201-я охранная дивизия. Войскам 6-й гвардейской армии противостояли 4, 5, 14-я танковые и 61-я пехотная дивизии, 303-я бригада штурмовых орудий. Правофланговым дивизиям 51-й армии, наступавшим на Лиепаю вдоль Балтийского побережья, противостояли 23-я и 122-я пехотные дивизии. Подступы к Клайпеде с яростным ожесточением обороняли 58-я пехотная, 391-я охранная дивизии, моторизованная дивизия СС "Великая Германия", танковая бригада "Гросс" и пять отдельных охранных полков. Наступление 2-й гвардейской армии сдерживали соединения 9-го армейского корпуса.

Сил у врага было немало. Но нас интересовали не только его войска, находившиеся в первой линии: с ними можно было расправиться. А вот какие силы будут стоять за ними и чем располагает Гитлер в Восточной Пруссии? На эти вопросы начальник разведки фронта не мог дать над пока определенного ответа. Но мы учитывали, что Шернер, располагая крупной группировкой войск, оказавшейся отрезанной от Восточной Пруссии, конечно, не преминет организовать мощный удар из Курляндии, чтобы прорваться в Восточную Пруссию. А Гитлер, вероятно, оттуда попытается организовать какими-то солидными силами встречный удар. К отражению такого маневра мы должны были быть готовыми.

Тогда еще не было известно о решении Гитлера начать отвод главных сил группы армий "Север" из Рижского района в Курляндию. Однако с началом прорыва войск 1-го Прибалтийского фронта на Клайпеду отступление немецко-фашистских войск теперь уже обозначилось не только в Эстонии, но и в Латвии. Соединения 16-й и 18-й немецких армий спешили проскочить опасный рижский коридор. Теперь, когда они оказались отрезанными от Восточной Пруссии, им надо было спешить из района Риги в Курляндию, чтобы оттуда попытаться пробить себе путь в "фатерлянд". Поэтому мы со дня на день ждали сообщения об освобождении Риги. А это означало бы, [472] что вскоре Шернер сможет выставить против наших 4-й ударной, 6-й гвардейской и 51-й армий много новых дивизий.

В эти дни мы уже привыкли к медленному продвижению 4-й ударной армии, поэтому доклады генерала П. Ф. Малышева воспринимали спокойно, но когда и остальные командармы стали измерять продвижение своих дивизий считанными километрами, то это со всей очевидностью показало нам, что устанавливается равновесие, а значит, потребуются поиски новых методов разгрома противника. К тому же армиям все больше и больше приходилось растягивать свои силы по фронту.

В связи с тем что 39-й армии предстояло вскоре принять участие в наступательной операции 3-го Белорусского фронта с целью прорыва сильно укрепленной обороны врага южнее Немана и вторжения в пределы Восточной Пруссии на кенигсбергском направлении, Ставка приказала 1-му Прибалтийскому фронту сменить войска этой армии на участке от Таураге до Юрбаркаса. В результате мы, фактически, лишились на левом крыле фронта целой общевойсковой армии с ее средствами усиления и авиационной поддержки. Пришлось потребовать от командующего 43-й армией А. П. Белобородова занять полосу наступления 54-го стрелкового корпуса 2-й гвардейской армии, а ей в свою очередь растянуть фронт на восток до Юрбаркаса.

Между тем уже 12 октября войска П. Г. Чанчибадзе подверглись первым атакам из Восточной Пруссии. В 11 часов 30 минут он доложил, что час назад крупные силы пехоты при поддержке танков обрушились на 16-ю Литовскую стрелковую дивизию. Как потом выяснилось, командующий 3-й танковой армией собрал части 551-й пехотной дивизии, подразделения офицерской школы и части танковой дивизии СС "Герман Геринг", переброшенной Гитлером из-под Варшавы, и сосредоточенно двинул их на узком участке фронта против 249-го стрелкового полка 16-й Литовской дивизии. Сначала фашистское командование пыталось нащупать у нас слабое место. Главный удар пришелся по 2-му и 3-му стрелковым батальонам. Дважды атаковала фашистская пехота при поддержке до 12 танков позиции 2-го стрелкового батальона, но ей удалось лишь незначительно потеснить его. Атака же на 3-й стрелковый батальон вообще окончилась [473] для фашистов полным провалом. Пехотный полк при поддержке 20 танков двинулся на позиции подразделения. Уверенные в своем превосходстве, фашисты шли спокойно, словно победа была уже у них в кармане.

Командир литовского батальона майор Вольфас Виленскис, расставив на переднем крае обороны почти все пулеметы и часть стрелков, со своими главными силами устремился в тыл атакующим. Внезапное появление там советских солдат вызвало у гитлеровцев панику. Они бросились назад и столкнулись с бойцами Виленскиса, которые, уничтожив в рукопашной схватке около сотни фашистов, рассеяли атакующих. Увидев, что в помощь удиравшим фашистам развернулось около двух пехотных рот противника, майор Виленскис лег за пулемет и снайперским огнем отбил их атаку. Оправившись от испуга, гитлеровцы предприняли еще две атаки, но успеха так и не добились.

Генерал П. Г. Чанчибадзе правильно оценил вылазку противника как начало атак подошедших резервов. Он потребовал от командира 16-й Литовской дивизии полковника Урбшаса подготовиться к отражению нового, более мощного натиска. Поэтому 13 октября довольно сильный удар двух полков пехоты и 50 танков на стыке 249-го и 167-го стрелковых полков 16-й Литовской стрелковой дивизии не был неожиданным. И все же частям дивизии выпала трудная задача. Четырежды противник при поддержке танков обрушивался на батальоны 249-го полка. Дважды бой заканчивался ожесточенной рукопашной схваткой. Четвертая атака гитлеровцев была особенно яростной. Фашистские солдаты, обезумевшие от шнапса и вида многочисленных трупов своих сообщников по разбою, прорвались почти к самым окопам подразделений нашего полка. И в этот решающий миг над бруствером поднялся во весь рост подполковник Лысенко. Метнув гранату и стреляя на ходу из автомата, он бросился навстречу врагу. Воины-литовцы вслед за командиром в одно мгновение взметнулись над окопами, обогнали подполковника, прикрыли его и сшиблись с приблизившимися фашистами. Рукопашная схватка длилась около часа. Никто не хотел признать себя побежденным. Но то ли гитлеровцы постепенно трезвели, то ли они просто не выдержали — сначала лишь раненые фашисты покидали поле боя, затем одиночки выскакивали из гущи дерущихся и устремлялись [474] в тыл, а потом настал тот момент, когда немцы стали все заметнее пятиться и вдруг, словно по команде, в панике бросились назад.

Федор Константинович Лысенко за геройство, проявленное в этом бою, был удостоен звания Героя Советского Союза. Были награждены и многие его подчиненные.

..А тем временем наш прорыв к морю все-таки вынудил Гитлера отказаться от решения удержать район Риги за собой. Как впоследствии выяснилось, узнав о падении Паланги и выходе советских войск к морю севернее и южнее Клайпеды, фюрер разрешил своему любимцу Шернеру с вечера 12 октября отвести войска из района Риги на Курляндский полуостров. Но Шернер не успел организовать отвод, так как атаки 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вынудили оккупантов под угрозой окружения улизнуть из района латвийской столицы. В этот день Андрей Иванович Еременко, постоянно державший меня в курсе событий на подступах к Риге, поспешил поделиться со мной радостью: войска его правого соседа — 3-го Прибалтийского фронта — очистили правобережную часть города от фашистов, а его армии стремятся отрезать пути отхода противника к западу от столицы Советской Латвии — Риги.

В связи с отступлением из Риги войска группы армий "Север" словно сматывались в плотный клубок на Курляндском полуострове. Я подумал, что разматывать его будет нелегко. Мне тогда казалось, что в создавшейся обстановке необходимо было всеми наличными силами 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов без каких-либо перегруппировок и паузы в наступлении перейти к решительному преследованию не всегда организованно отступавших из Рижского укрепрайона главных сил группы армий "Север", не допустить их беспрепятственного отхода. Необходимо было нанести им поражение, поскольку в Курляндии гитлеровцы могли спастись от наших ударов, перейдя к жесткой обороне в благоприятных условиях лесисто-болотистой местности. Важно было максимально использовать относительно сухое время для решительного наступления, чтобы еще до тяжелой, характерной для Прибалтики распутицы всеми силами и средствами, которыми располагали Прибалтийские фронты и Балтийский флот, расправиться с основными силами курляндской группировки врага. [475]

16 октября, после овладения Ригой, 3-й Прибалтийский фронт был упразднен. При этом две его армии выключились из наступательных действий: 67-я, действовавшая на правом крыле 3-го Прибалтийского фронта, была передана Ленинградскому фронту и получила пассивную задачу по противодесантной обороне побережья Рижского залива, а 54-я выводилась в резерв Ставки. 1-я ударная армия передавалась А. И. Еременко, 61-я — 1-му Прибалтийскому фронту. Однако фактически войска армии П. А. Белова пришли к нам лишь спустя две недели, в самый разгар осенней распутицы, когда вести наступательные действия стало практически невозможно. Эта реорганизация потребовала перегруппировки войск 2-го Прибалтийского фронта. И решением Ставки начало общего наступления против курляндской группировки было перенесено на 27 октября.

Читатель также, вероятно, не забыл и того, что 39-я армия 3-го Белорусского фронта была устранена от дальнейшего участия в незавершенной еще Мемельской операции.

Все это в совокупности облегчило немецко-фашистскому командованию отвод рижской группировкп в Курляндию и переход здесь силами 36—38 дивизии (в том числе 7—8 танковых и моторизованных) к жесткой обороне на фронте от юго-восточных подступов к Лиепае и до Тукумса, протяжением всего в 210 километров, имея при этом на весьма благоприятной для обороны местности очень высокую оперативную плотность — около 6 километров фронта на одну дивизию.

В связи с этим темпы нашего наступления вскоре резко снизились. На каждую атаку немецко-фашистские войска, имея крупные резервы, отвечали сильными контрударами. Каждый километр доставался нам лишь в итоге ожесточенных схваток. Однако в эти неблагоприятные для наступления осенние дни напряженные бои не прекращались ни на один час.

Должен сказать, что, как у руководящего состава Прибалтийских фронтов, так и в Генеральном штабе, Ставке, возникло убеждение, что гитлеровское командование, учитывая сложившуюся к тому времени на советско-герман-ском фронте обстановку, обязательно постарается как можно быстрее эвакуировать войска группы армий "Север" из Курляндии в Германию, чтобы использовать их [476] для обороны "фатерлянда". Такое мнение было вполне логичным, ибо Гитлеру и его ближайшему окружению, безусловно, было бы весьма выгодно заполучить более трех десятков дивизий группы армий "Север" для попыток остановить советское наступление у границ Германии.

Однако желания руководства фашистского рейха не совпадали с его реальными возможностями. Как выяснилось после войны, гитлеровское командование испытывало серьезные затруднения с морским транспортом. При наличном тоннаже флота для вывоза войск и техники из Курляндии потребовалось бы не менее полугода времени. Об этом тогда нам не было известно. Все мы в тот момент были заняты одной мыслью — попытаться возможно скорее разгромить курляндскую группировку немецко-фашистских войск, не допуская их эвакуации морем. Именно поэтому, в частности, нам пришлось временно отказаться от штурма Клайпеды, поскольку с ходу взять ее войскам 43-й армии не удалось. Орешек оказался слишком крепким. Мы явно недооценили мощную оборону этого балтийского порта, превращенного немцами за долгие годы оккупации в настоящую крепость, располагающую несколькими позициями, каждая из которых включала в себя три линии траншей, соединенных между собой сетью ходов сообщения, множество дотов, бетонированных пулеметных площадок. И все это находилось под прикрытием сплошной линии инженерных заграждений. Действительно, без специальной тщательной подготовки и сосредоточения необходимой группировки войск, инженерных, артиллерийских и авиационных сил такую оборону прорвать было невозможно. Но сосредоточить такие силы и средства мы не могли в связи с нашим наступлением против блокированных в Курляндии войск группы армий "Север".

Постепенное затухание наступления позволило в эти дни уделить внимание опросу пленных офицеров. Мне хотелось поглубже вникнуть в психологический настрой тех фашистских вояк, против которых в ближайшее время придется нам продолжать сражаться.

Присутствуя на опросе нескольких пленных, я убедился, как удивительно изменился внешний и духовный облик гитлеровского офицера. Убежденность в своем военном превосходстве, безграничная вера в своего фюрера [477] сменились унынием, страхом перед возмездием за разбойничьи деяния на чужих землях.

В районе действий 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов, где бои продолжались с прежним ожесточением, движение наших войск с каждым днем замедлялось. Однако Ставка надеялась, что нам удастся с ходу расколоть, а затем и уничтожить группу армий "Север". Поэтому 2-му Прибалтийскому фронту была поставлена задача нанести два удара по войскам Шернера: главный — из района Добеле силами трех армий и вспомогательный — вдоль Рижского залива на Тукумс силами одной армий. 1-й Прибалтийский фронт должен был наступать на порт Лиепая силами 6-й гвардейской и 51-й армий и 5-й гвардейской танковой армии, выведенной нами в резерв.

Мы знали, что хотя группа армий "Север" понесла значительные потери, но имеет еще массу неизрасходованных сил и средств. Надо было лишить противника возможности организовать прочную оборону. Мы поставили новые задачи 6-й гвардейской и 51-й армиям. Первая должна была наступать из района станции Вайнёде в направлениях на Скрунду и на Салдус, а вторая — из района Скуодас в направлениях на Айзпуте и на Лиепаю. Осуществив необходимые перегруппировки, обе армии 16 октября после короткой артиллерийской и авиационной подготовки возобновили наступление. В первый день они продвинулись на 3—4 километра, но враг не был сломлен, его сопротивление все более возрастало. Более того, на следующий день начались сильные контратаки немцев. То Чистяков, то Крейзер доносили об остервенелых наскоках крупных сил пехоты, поддержанных 50—60 танками. От пленных мы узнали, что как раз на направлении нашего наступления Шернер подготовил ударную группировку для наступления с целью соединения со своей второй группировкой, блокированной в Клайпеде. В результате пятидневных изнурительных боев нам с 20 октября пришлось прекратить наступление на железнодорожные станции Векшняй, Вайнёде и город Скуодас, южнее озера Лиепая. Действовавшие правее нас войска А. И. Еременко тоже вынуждены были прекратить атаки на рубеже южнее железной дороги Мажейкяй — Елгава, западнее Добеле и до побережья Рижского залива у рыбацкого поселка Клапкалнс. [478]

19 октября порадовал нас генерал П. Г. Чанчибадзс: начавшиеся с 13 октября ожесточенные бои с подошедшими фашистскими резервами завершились полной победой 2-й гвардейской. Непрерывно контратаковавшие фашистские дивизии были обескровлены. Только в боях с 16-й Литовской стрелковой дивизией враг потерял 50 танков и штурмовых орудий, 32 бронетранспортера, 44 орудия, 85 автомашин и 5600 солдат и офицеров убитыми. Не выдержав, вражеские полчища поспешно отошли за Неман. Войска 43-й и 2-й гвардейской армий прочно закрепились на этой реке. Перед ними простиралась Восточная Пруссия.

Итак, подведем итоги Момельской операции 1-го Прибалтийского фронта и всей Прибалтийской стратегической операции, начавшейся 14 сентября при содействии сил Балтийского флота войсками трех Прибалтийских п Ленинградского фронтов.

В ходе Мемельской операции войска 1-го Прибалтийского фронта при содействии 39-й армии 3-го Белорусского фропта полностью сокрушили оборону противника. Развивая успех в глубину, подвижные силы фронта к 10 октября прорвались на побережье Балтийского моря севернее и южнее Мемеля (Клайпеды) и блокировали город-порт с суши; другая группировка войск нашего фронта вышла на границу с Восточной Пруссией у Таураге. 39-я армия 3-го Белорусского фронта к 22 октября отбросила врага за Неман от Тильзита (Советска) до Юрбаркаса. В итого этой операции было убито свыше 24 тысяч солдат и офицеров врага, уничтожено или захвачено исправными 420 танков и около тысячи орудий и минометов.

Таким образом, 1-й Прибалтийский фронт в Мемельской операции полностью выполнил поставленную перед ним Ставкой задачу: группа армий "Север" снова была отрезана от Восточной Пруссии, и на этот раз навсегда. План немецко-фашистского командования по отводу войск этой группы армий в Восточную Пруссию был сорван, и она была вынуждена начать поспешный отход из Риги ни Курляндский полуостров.

Войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов в соответствии с планом операции в ночь на 6 октября возобновили наступление на Ригу. В связи с крупным поражением немецко-фашистских сил на мемельском направлении [479] главная группировка вермахта в Прибалтике начала поспешный отход из района Риги. Воспользовавшись этим обстоятельством, войска двух указанных фронтов перешли к преследованию отходящего противника и к 10 октября вышли на внешний оборонительный обвод этого важного в стратегическом отношении города, а 12 октября они завязали бои непосредственно за Ригу. 13 октября войска 3-го Прибалтийского фронта освободили правобережную часть города, а 15 октября войска 2-го Прибалтийского фронта — левобережную. 27 сентября — 10 октября войска Ленинградского фронта во взаимодействии с Балтийским флотом в основном завершили Моонзундскую операцию, очистив острова Вормси, Даго (Хийумаа), Муху и Эзель (Сааремаа).

Трезво оценивая успехи, достигнутые войсками 1-го Прибалтийского фронта в Мемельской операции, нельзя не признать, что они не только достойно увенчали собой крупнейшую стратегическую операцию (Прибалтийскую), но и явились внушительной победой Советских Вооруженных Сил в преддверии завершающего этапа войны.

Переходя к общим итогам Прибалтийской стратегической наступательной операции, следует сказать, что после предельно напряженных, носивших исключительно маневренный и динамичный характер боевых действий, длившихся без какой-либо паузы более месяца, эта во всех отношениях поучительная операция закончилась крупным успехом стратегического масштаба. От фашистских оккупантов была очищена вся территория Прибалтийских советских республик, за исключением Курляндского полуострова и города Клайпеды.

С изгнанием врага из Рижского оборонительного района рухнули планы гитлеровского политического и военного руководства удержать за собой советскую Прибалтику. Это привело к важнейшим политическим и военно-стратегическим последствиям.

Томившиеся свыше трех лет под игом немецко-фашистских захватчиков Латвия, Литва и Эстония вновь обрели свободу и независимость, встали в строй Советских Социалистических Республик.

Крупным стратегическим результатом явилось тяжелое поражение фашистской группы армий "Север". Из принимавших участие в боевых действиях 59 дивизий 26 [480] были разгромлены, три полностью уничтожены, остальные оказались блокированы на Курляндском полуострове и в Клайпеде. Они утратили свое стратегическое значение и не могли уже сколько-нибудь существенно повлиять на дальнейший ход вооруженной борьбы. Германский военно-морской флот лишился свободы действий в Финском и Рижском заливах. Нашему флоту был обеспечен выход в центральную часть Балтийского моря.

В связи с сокращением протяженности советско-германского фронта к северу от Немана почти на 750 километров Советское Верховное Главнокомандование получило возможность использовать высвободившиеся здесь силы на главном, западном направлении для завершения освобождения Польши и выхода к Германии.

Советские воины добились выдающейся победы в ходе Прибалтийской стратегической операции, проявив в боях высокое ратное мастерство, массовый героизм и беззаветную преданность Родине. Свыше 332 тысяч солдат, сержантов, офицеров и генералов Ленинградского и Прибалтийских фронтов были награждены орденами и медалями, многие из них за особые подвиги удостоились звания Героя Советского Союза{112}. С большим подъемом и отменной храбростью сражались за родную землю воины национальных формирований — 16-я Литовская стрелковая дивизия, 130-й Латышский и 8-й Эстонский стрелковые корпуса.

Большой вклад в нашу победу внесли трудящиеся Прибалтики, в течение трех лет не прекращавшие борьбу с гитлеровскими захватчиками. Наиболее активными формами этой борьбы были действия партизан и подпольных патриотических организаций, возглавляемых республиканскими штабами партизанского движения, работой которых руководили Центральные Комитеты Коммунистических партий Литвы, Латвии и Эстонии и их первые секретари А. Ю. Снечкус, Я. Э. Калнберзин, Н. Г. Каротамм. Днем и ночью наносили ощутимые удары по врагу многочисленные литовские, латышские и эстонские партизанские отряды и бригады. Всей стране стали известны славные имена героев: мужественного руководителя рижского подполья И. Судмалиса, бесстрашной литовской патриотки [481] М. Мельникайте, командира эстонского партизанского отряда Э. Аартеэ. За Прибалтику отважно сражались партизаны и воины различных национальностей, в чем ярко проявились единство и дружба наших народов, пламенный советский патриотизм, животворная сила социалистического строя. [482]