Глава четвертая.

Крах "Цитадели"

В мае 1974 года мне довелось принять участие в дискуссии, организованной французским телевидением. Из разных стран съехались в Париж военные деятели, историки, в том числе и представители немецкой стороны — бывший командир полка 78-й штурмовой дивизии вермахта полковник Холлендер и известный западногерманский историк Клинк, автор объемистой и весьма тенденциозной монографии об операции "Цитадель". Тема дискуссии—Курская битва.

Более трех десятилетий отделяет нас от событий второй мировой войны, но интерес к ним не убывает. Дискуссия привлекла внимание широчайших кругов общественности Европы. Учитывая это, многотысячный коллектив французского телевидения даже прервал на время забастовку, чтобы провести передачи из зала, в котором мы заседали. Дискуссия развернулась острая. Ведь на Западе до сих пор в ходу всякие домыслы о Курской битве, причем больше других изощряются западногерманские историки и мемуаристы. Поэтому нашей делегации не раз тогда приходилось неопровержимыми фактами разоблачать и открытые, и тщательно замаскированные попытки фальсифицировать историю.

В послевоенные годы я, как, пожалуй, и все мои товарищи, скрупулезво изучал операции Великой Отечественной войны, особенно, конечно, те, в которых довелось самому участвовать. Ознакомление со множеством документов — и наших, и немецких, — с трудами советских и зарубежных историков открыло многие важные подробности, о которых мы в ходе боев не знали, да и не могли знать. В своих воспоминаниях я считаю необходимым воспользоваться этими сведениями, иначе мои записки были бы неполными, однобокими. Ведь мемуарист, как [176] мне кажется, должен рассказывать не столько о себе, сколько о времени, в котором жил.

Мне хорошо запомнилась весна 1943 года. Выдалась она ранней, за несколько дней дороги стали непролазными из-за распутицы. Казалось, именно она послужила причиной наступившего затишья. И не только у нас, на Западном фронте. Из оперативных сводок мы знали, что такая же необычная для войны тишина (относительная, конечно: на фронте всегда стреляют) воцарилась везде — от Заполярья до Новороссийска.

Это было тем более неожиданным, что всю минувшую зиму бои не затухали. Наши войска нанесли сокрушительный удар врагу под Сталинградом, разгромили и пленили трехсоттридцатитысячную немецкую группировку, а в оборонительный период, кроме того, враг потерял до 700 тысяч солдат и офицеров. А дальше — успехи на Северном Кавказе, на Верхнем Дону, прорыв блокады Ленинграда, ликвидация вражеского плацдарма в районе Демянска, западнее Москвы. Наши войска вошли в Донбасс и на юго-восток Украины. Короче говоря, началось массовое изгнание оккупантов с советской земли. Немецко-фашистское командование, ошеломленное катастрофой под Сталинградом, лихорадочно собирало силы, чтобы сдержать натиск Красной Армии, и предприняло контрнаступление против Юго-Западного и Воронежского фронтов. Однако превратить этот оперативный успех в стратегический, прорваться в район Курска гитлеровцы не смогли.

И вот теперь все стихло. Немецкие газеты писали, что виной всему весенняя распутица. Фашисты уже наловчились объяснять свои провалы погодой, суровым русским климатом. Так было и во время боев под Москвой, у Сталинграда. Но мы понимали, что истинная причина затишья иная. Тишина на фронте — мы уже хорошо это знали — предвещает бурю. На этот раз она казалась особенно зловещей. Было ясно, что враг притих неспроста, что он собирает силы для нового удара.

Где он будет нанесен, этот удар?

Пожалуй, той весной все — от маршала до красноармейца — с тревожной пытливостью вглядывались в карту. Линия фронта рассекала ее причудливо изогнутой чертой. Начинаясь от Баренцева моря западнее Мурманска, она почти вертикально опускалась на юг к Великим Лукам, там под углом в 45 градусов поворачивала иа юго-восток [177] к Новосилю и огибала занятый фашистами Орел. Потом эта змейка тянулась на запад, чтобы восточное Севска отвесно спуститься на юг к Сумам и снова устремиться на восток, а обогнув Белгород, опять преломиться под прямым углом и возле Чугуева повернуть на юго-восток. Таким образом, линия фронта образовала глубокие выступы в обе стороны. Логика подсказывала: именно здесь, на этих выступах, должны начаться основные события приближающейся летней кампании. И не только потому, что выступы и зигзаги в линии фронта облегчали удары с флангов. Эти крупные изгибы охватывали районы, очень важные в стратегическом отношении, где была наиболее развитая сеть дорог, где сосредоточивались самые крупные и боеспособные группировки войск обеих сторон. Успех на этих участках для победителя открывал широчайшие перспективы.

Бывая в частях и соединениях, я слышал, какие жаркие споры разгорались у карты, истыканной флажками. Все рвались в бой, а каждый наш солдат думал, откуда лучше и вернее наступать. Ну а уж если стратеги ротного и батальонного масштаба так много размышляют о Курском и белгородском выступах, можно не сомневаться: в генеральных штабах — и у нас, и у противника — тоже глаз не сводят с этих соблазнительных извилин.

Во второй половине апреля меня вызвали в штаб нашего Западного фронта. Командующий фронтом генерал Василий Данилович Соколовский зачитал приказ Верховного Главнокомандующего от 16 апреля 1943 года: за доблесть и боевое мастерство воинов наша 16-я преобразована в 11-ю гвардейскую. Меня горячо поздравили все присутствовавшие, а командующий фронтом, кроме того, предупредил:

— В переписке ваша армия пока будет называться по-старому, шестнадцатой. Незачем раньше времени настораживать противника...

Я доложил В. Д. Соколовскому, что войска армии заканчивают перегруппировку. Как было приказано, они занимают оборону южнее Сухиничей и Козельска вдоль реки Жиздра, удерживая значительный плацдарм на ее южном берегу. Усиленно изучаются противостоящие вражеские войска, пополняется и обучается личный состав, совершенствуются оборонительные позиции.

— Хорошо, — одобрил командующий, подвел меня к [178] карте, разостланной на столе, и спросил: — Ну, как оценивают обстановку ваши гвардейцы?

— Ждут приказа окружать и разгромить немецкие войска в орловском выступе, — с улыбкой сказал я.

— Ну-ну, Иван Христофорович, вы осторожнее с такими разговорами!—встрепенулся начальник штаба фронта генерал-лейтенант А. II. Покровский.

Командующий рассмеялся:

— Вот ведь как получается; мы вызываем командарма, чтобы сообщить ему сугубо секретную информацию, а у него, оказывается, бойцы уже все знают...

— Горжусь, что командую такими мудрыми солдатами!

— Ладно, шутка шуткой, а то, что вы сейчас от меня услышите, никто больше знать не должен.

И Василий Данилович коротко рассказал, что из Генерального штаба поступило сообщение о предварительном замысле Ставки. Речь идет о крупной наступательной операции. Войска Западного, Брянского и Центрального фронтов встречными ударами с северо-востока и юга должны рассечь и уничтожить орловскую группировку врага.

— Штаб фронта уже приступил к разработке плана действий наших войск, — добавил генерал Покровский. — Учтите, что важная роль отводится вашей армии.

Так я еще в апреле узнал, что нашей армии предстоит участвовать в операции большого масштаба, но, конечно, в то время никто из нас не предполагал, что эта операция станет составной частью грандиозной Курской битвы, одной из величайших за всю вторую мировую войну.

Нужно было многое сделать: сосредоточить войска — свои и приданные, подготовить штабы, принять вооружение и технику, укомплектовать части и подразделения, обучить бойцов, разработать свои предложения к плану операции, причем в самые сжатые сроки.

Позже стало известно, с какой лихорадочной поспешностью готовился враг к предстоящей летней камлании. Внимание главарей третьего рейха тоже было приковано к извилинам линии фронта. В этих выступах гитлеровские генштабисты видели трамплин для осуществления реванша за свои зимние поражения. Стрелы на картах, устремленные с севера и юга, обещали заманчивую перспективу: советские войска, расположенные внутри Курской дуги, окружены и уничтожены, линия фронта выпрямлена, [179] высвобождены силы и средства для дальнейшего наступления. А главное-де, было бы покончено с угрозой нового удара русских с выдвинутого далеко на запад Курского выступа.

Правда, у подручных Гитлера сначала не было единого мнения. Штаб ОКВ — верховного главнокомандования вооруженных сил Германии, возглавляемый Йодлем, одно время считал, что после Сталинграда вряд ли удастся добиться решающих стратегических успехов на Востоке. Поэтому предлагалось основные усилия перенести на Средиземноморский театр, чтобы продемонстрировать несокрушимость обороны Западной Европы и создать предпосылки для примирения с западными державами. Это мнение разделял и штаб германского военно-морского руководства. А компаньон Гитлера по "оси" Муссолини, испуганный разгромом своей 8-й армии, предлагал даже заключить временное перемирие с Советским Союзом. Штаб главного командования сухопутных войск (ОКХ) во главе с Цейтцлером, руководивший боевыми действиями на Востоке, полагал, что прежде всего необходимо подорвать наступательную мощь Красной Армии и только после этого переносить центр тяжести борьбы на Запад. О конкретных методах достижения этой цели у фашистских специалистов по восточным делам тоже не было единого мнения. Некоторые генералы и фельдмаршалы склонялись к тому, что следует вести маневренные операции в рамках стратегической обороны, а в дальнейшем, когда наступит благоприятный момент, перейти в контрнаступление, чтобы предельно ослабить советские войска, а быть может, и захватить стратегическую инициативу. Главное, полагали они, — не удерживать территорию, а наносить как можно более ощутимый урон противнику.

Однако все распри прекратились, когда сказали свое слово воротилы германского монополистичаского капитала. А они безапелляционно заявили, что не желают терять Украину, и особенно Донбасс. Авторитет Круппа, Флика и им подобных в третьем рейхе был непререкаем, никто не осмелился им возражать.

Теперь оставалось решить лишь два конкретных вопроса. Во-первых, ожидать ли наступления советских войск или упредить его, а во-вторых, куда направить главный удар. [180]

Фюрер и его ближайшие помощники сочли, что лучше не дожидаться советского наступления, а первыми нанести удар по нашему позиционному фронту. Но поскольку силы, которые могло для этого выделить гитлеровское командование, были сравнительно ограниченны, то наступать оно решило не на всем фронте, а только в районе Курского выступа, тем более что намерения срезать его были еще зимой 1943 года. Об этом свидетельствует Манштейн, утверждая, что именно ему принадлежит идея ликвидировать Курскую дугу. Это лишний раа опровергает домыслы тех буржуазных фальсификаторов истории, которые до сих пор уверяют, будто эта идея принадлежала одному Гитлеру.

Итак, в первой половине марта генеральный штаб сухопутных войск вермахта под руководством своего шефа генерал-полковника Цейтцлера закончил разработку плана. 13 марта, после одобрения Гитлером, этот план превратился в оперативный приказ № 5 ("Директива о ведении боевых действий в ближайшие месяцы"), в котором говорилось:

"Следует ожидать, что русские после окончания зимы и весенней распутицы, создав запасы материальных средств и пополнив частично свои соединения людьми, возобновят наступление.

Поэтому наша задача состоит в том, чтобы по возможности упредить их в наступлении в отдельных местах с целью навязать им, хотя бы на одном из участков фронта, сзою волю, как это в настоящее время уже имеет место на фронте группы армий "Юг".

На остальных участках фронта задача сводится к обескровливанию наступающего противника. Здесь мы заблаговременно должны создать особенно прочную оборону путем применения тяжелого оружия, совершенствования позиций в инженерном отношении, установки на необходимых участках минных заграждений, оборудования тыловых опорных позиций, создания подвижных резервов и т. д."{54}.

Группе армий "Юг" приказывалось до середины апреля сосредоточить сильную танковую группировку севернее Харькова, а группе армий "Центр" — создать ударную группировку южнее Орла. Они должны были ударами [181] с юга и севера окружить и уничтожить находившиеся в районе Курского выступа советские войска. Эта операция в последующем (15 апреля) получила кодовое наименование "Цитадель".

Кстати говоря, мы долго не могли понять, почему гитлеровцы так назвали эту операцию. Цитадель — это крепость или часть крепости, во всяком случае, что-то неподвижное, незыблемое. А ведь речь-то шла о наступлении. Потом из немецких источников выяснили: подразумевалось, что третий рейх, обороняя обе части "Крепости-Европы", восточную и западную, решительными вылазками из Цитадели — центральной части этой крепости — истощит осаждающего ее противника и в конце концов добьется победы.

Повторяю, я ни в коей мере не собираюсь убедить читателя, что весной 1943 года все детали вражеских планов были известны советскому командованию, а тем более автору этих строк. Утверждаю одно: самое существенное в замыслах врага Советскому Верховному Главнокомандованию удалось раскрыть своевременно.

Помню, когда к нам в армию примерно в середине мая приехал начальник Генерального штаба маршал А. М. Василевский, он доверительно сообщил мне, что, по данным Ставки, гитлеровцы скоро начнут наступление против войск Центрального и Воронежского фронтов, обороняющихся на Курской дуге. Александр Михайлович отметил, что в этом отношении Ставка и Генштаб располагают самой разнообразной и не вызывающей сомнения информацией.

Конечно, лишь после войны удалось узнать, по каким многообразным каналам шла в то время информация о планах противника на лето 1943 года. Хорошо поставленная разведка — важнейшее условие победы. Умение организовать разведку всех видов, направить ее к достижению главных целей, толково и гибко применить полученные данные — неотделимая часть военного искусства. И надо сказать, что советское командование использовало все для выявления намерений врага на летнюю кампанию 1943 года и довольно точно знало, что делается в стане врага, несмотря на сугубую секретность, которой были окружены приготовления к операции "Цитадель". Например, мы своевременно узнали, что начало операции, намеченное на [182] конец апреля, было передвинуто на 3 мая, потом на 15 мая, а затем еще дальше.

Возвращаясь к приезду А. М. Василевского, должен сказать, что в личной беседе со мной Александр Михайлович подчеркнул, какое большое значение придает Верховный Главнокомандующий участию 11-й гвардейской армии в операции по разгрому орловской группировки немецко-фашистских войск. Армия по своему боевому составу, сказал он, является ударной, и Верховный вполне обоснованно ждет от нее больших успехов в предстоящей операции.

После этой беседы Александр Михайлович с большим вниманием стал знакомиться с оперативно-тактической обстановкой, сложившейся в полосе действий армии, затем заслушал мой доклад по планированию и подготовке операции. Особенно детально при этом он интересовался тем, как будет организован нами прорыв обороны противника на всю ее тактическую глубину. В итоге моего доклада и справок, данных штабом и командующими родами войск и служб, как мне показалось, у Александра Михайловича сложилось в целом положительное впечатление о проделанной нами работе.

Желая убедиться в правильности намеченных мероприятий для организации прорыва обороны противника, А. М. Василевский выехал к линии фронта, чтобы путем обзора с наблюдательных пунктов ознакомиться с общим характером обороны противника, условиями развертывания и атаки войск армии и развития наступления в глубине расположения немецко-фашистских войск. Приняв все необходимые меры безопасности, мы с Александром Михайловичем, членом Военного совета П. Н. Куликовым и начальником штаба армии И. Т. Гришиным отправились на "виллисах" на наблюдательный пункт армии, подготовленный южнее деревни Шемякино. Отсюда просматривался весь участок предстоящего прорыва. Как и следовало ожидать, А. М. Василевский, имевший еще до войны солидный опыт боевой подготовки войск в звеньях "полк — дивизия — корпус", довольно свободно ориентировался на местности. Будучи активным участником подготовки и проведения ряда больших операций против немцев, он со знанием дела оценил наиболее важные, ключевые узлы сопротивления в системе обороны противника и дал нам ряд ценных указаний по их преодолению. [183]

После этой рекогносцировки мы вернулись в штаб армии. Перед отъездом в Москву Александр Михайлович еще раз подчеркнул, что по всем данным разведки, которыми располагает Ставка, гитлеровскому командованию придется все-таки первым начать наступление против войск Центрального и Воронежского фронтов, перешедших к обороне на Курской дуге. К этому его вынуждает общая политическая и военная обстановка, сложившаяся сейчас на основном театре военных действий у нас и в Западной Европе.

15 апреля был издан новый оперативный приказ Гитлера № 6, более определенно и категорично формулировавший цель операции:

"Решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода, а другой — из района южнее Орла путем концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска противника и уничтожить их"{56}.

Так же отчетливо сформулировал фюрер н значение операции: "Этому наступлению придается решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решающим успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на весну и лето текущего года. В связи с этим все подготовительные мероприятия необходимо провести с величайшей тщательностью и энергией. На направлениях главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления"{56}.

Одновременно с планированием операции "Цитадель" в стане врага интенсивно готовились к ее осуществлению. Для восполнения людских потерь и восстановления разбитых частей и соединении фашистские правители прибегли к тотальной мобилизации. Все мужчины от семнадцати до пятидесяти лет, способные носить оружие, были призваны в армию. Делалось все и для того, чтобы [184] возместить потери в боевой технике и вооружении, увеличить выпуск военной продукции. Особое внимание уделялось новым танкам — "пантерам" и "тиграм", а также мощным самоходным орудиям типа "Фердинанд". Авиационная промышленность стала выпускать более совершенные самолеты "Фокке-Вульф-190-А" и "Хеншель-129".

Особенно усиленно гитлеровцы готовились к боям в районе Курского выступа. Действовавшие южнее Орла и севернее Харькова немецко-фашистские войска пополнялись людьми и боевой техникой, сюда стягивались дивизии с других участков советско-германского фронта. Пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, немецкое командование перебросило под Курск пять пехотных дивизий из Франции и Германии. Здесь сосредоточивались танковые соединения, на которые Гитлер и его генералы возлагали большие надежды, крупные силы авиации — из Франции, Норвегии и Германии (пять авиационных групп).

К началу июля 1943 года группировка противника на курском направлении в полосе войск Центрального и Воронежского фронтов была доведена до пятидесяти дивизий (тридцать четыре пехотные, четырнадцать танковых и две моторизованные). В общей сложности они насчитывали 900 тысяч солдат и офицеров, до 10 тысяч орудий и минометов, около 2700 танков и штурмовых орудий и свыше 2 тысяч самолетов. Бывший начальник штаба 48-го немецкого танкового корпуса генерал Меллентин, участвовавший в операции, признает, что "ни одно наступление не было так подготовлено, как это"{57}.

Против северного фаса Курского выступа в полосе Центрального фронта сосредоточилась ударная группировка 9-й немецкой армии, включившая восемь пехотных, шесть танковых и одну моторизованную дивизию. Она должна была наступать на Курск с севера. Против южного фаса выступа, где оборонялись войска Воронежского фронта, были развернуты 4-я немецкая танковая армия и оперативная группа "Кемпф" (по имени возглавлявшего ее генерала). Их ударные группировки состояли из пяти пехотных, восьми танковых и одной моторизованной дивизий. [185]

Гитлеровское командование связывало большие надежды с тем, что операция будет проводиться летом. Ведь генералитет фашистской армии все время твердил, что немецкие войска понесли крупнейшие поражения под Москвой и Сталинградом не столько от мощных ударов Красной Армии, сколько от козней "генерала Зимы", русских снегов и морозов, затруднявших боевые действия и ограничивавших применение танков и авиации. А теперь, дескать, в летних условиях немецкая армия снова покажет, на что она способна.

Советская сторона не только разгадала планы врага, но и противопоставила ему возросшую мощь своей армии, беспредельные моральные и материальные силы народа-богатыря. К этому времени мы добились почти двукратного превосходства над врагом в боевой технике, а по численности наша Действующая армия превосходила противника в 1,2 раза.

Наибольшее превосходство в силах советское командование создало в районе Курской дуги. Только два наших фронта — Центральный и Воронежский — имели 1 336 тысяч человек, 19 100 орудий и минометов, более 3400 танков и самоходных артиллерийских установок и 2172 самолета, то есть значительно больше, чем вся немецкая группировка в этом районе.

В войсках развернулась всесторонняя подготовка к летней кампании. Совершенствовалась организационная структура войск, они перевооружались новейшей техникой.

Принимались меры, направленные на дальнейшее совершенствование партийно-политической работы в войсках. По постановлению ЦК ВКП(б) первичные парторганизации стали создаваться в батальонах. Полковые же бюро приравнивались к партийным комитетам. Это способствовало улучшению руководства коммунистами в низовых звеньях. В войска вливались новые тысячи коммунистов, что еще больше поднимало боевой дух воинов. Всего в 1943 году в Вооруженных Силах было свыше двух с половиной миллионов коммунистов и более двух миллионов комсомольцев.

Во второй половине апреля, как уже говорилось, нас ознакомили с предварительным замыслом крупной наступательной операции силами Западного, Брянского и Центрального фронтов. На первом этапе предполагалось концентрическими [186] ударами окружить орловскую группировку противника и уничтожить ее. Это дало бы возможность развернуть в дальнейшем общее продвижение на Брянск, а затем к верховью Днепра.

Разрабатывали операцию в такой последовательности: командование фронтов, получив от Генерального штаба предварительный замысел операции и общие указания об организации наступления, намечало конкретные фронтовые планы. К работе были привлечены также командующие теми армиями, которым предстояло осуществить операцию. Затем планы рассматривал Генеральный штаб и утверждал Верховный Главнокомандующий. Мне дове-лось участвовать в этой работе на всех ее этапах.

Командующий Западным фронтом генерал-полковник В. Д. Соколовский и командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант М. А. Рейтер выработали согласованное предложение об организации наступления. Нашей 11-й гвардейской армии, имевшей в своем составе девять стрелковых дивизий, два танковых корпуса и другие средства усиления, предстояло прорвать оборону противника южнее Козельска н развить удар строго на юг — на Хотынец, с тем чтобы выйти во фланг и глубокий тыл орловской группировки немцев. После прорыва вражеской обороны из-за нашего левого фланга должны были выдвинуться вперед три дивизии соседней с нами 61-я армии Брянского фронта. Их задача — свертывать оборону противника, обеспечивая наше наступление с востока.

Очень важная роль в операции отводилась главным силам Брянского и Центрального фронтов. Первому надлежало нанести из района Новосиля мощный удар по вершине орловского выступа и овладеть Орлом. Войска же Центрального фронта должны были наступать из района Понырей на северо-запад — навстречу 41-й гвардейской армии, с тем чтобы в районе Хотынца замкнуть кольцо окружения.

Вместе с начальником штаба армии генерал-майором И. Т. Гришиным мы подолгу просиживали над картами и расчетами. У Ивана Тихоновича был солидный опыт и командной, и штабной работы. Чем больше мы вникали в дело, тем яснее видели уязвимые места в наметках штаба фронта, касающихся задач 11-й гвардейской.

Я знал, как трудно организовать взаимодействие соединений, выполняющих одну оперативную задачу, но входящих [187] в армии разных, пусть и соседствующих фронтов, тем более в наступлении, когда войска должны быстро реагировать на обстановку, когда необходим стремительный маневр силами и средствами. К тому же обоим фронтам предстояло главными силами наносить удары на других, весьма удаленных от нас участках: Западный фронт готовит Смоленскую операцию, а Брянский поведет наступление из района Новосиля на Орел.

Возможно ли в этих условиях организовать достаточно тесное взаимодействие между фланговыми армиями двух фронтов? К сожалению, рассчитывать на это не приходилось.

Если бы силы, сосредоточенные для нанесения удара, находились в одних руках, дело значительно облегчилось бы. А это было тем более важно, что время для подготовки наступления отводилось очень жесткое — всего 20 дней, притом в трудных условиях затянувшейся весны.

Смущало нас и направление наступления — строго на юг, на Хотынец. Замысел эффектный — во взаимодействии с войсками Центрального фронта окружить всю орловскую группировку противника. Однако не было учтено, что силы у врага здесь огромные да и оборона его тут самая прочная. Что, если мы глубоко продвинемся, а войска Центрального фронта не подоспеют? Разбросав силы на большом пространстве, армия в этом случае неизбежно потеряла бы свою наступательную мощь и сама в конечном счете могла стать объектом сильных фланговых ударов, что угрожало ей отсечением от своих.

Жизнь показала, что операция на окружение обычно удается в том случае, если после прорыва вражеской обороны наступающие войска выходят на оперативный простор и получают возможность быстро преодолеть значительные расстояния, а затем создать внутренний и внешний фронты окружения раньше, чем враг сумеет собрать силы для парирования удара.

Реальный расчет и анализ сложившейся обстановки подсказывали, что надеяться на тесное взаимодействие с ударной группировкой Центрального фронта нам не приходится. Против Центрального нацелили удар 9-я армия Моделя и часть сил 2-й армии группы армий "Центр", получившие задачу совместно с 4-й танковой армией оперативной группы "Кемпф", группой армий "Юг" окружить и уничтожить советские войска на Курском выступе. [188]

В такой ситуации следовало ожидать, что войска генерала К. К. Рокоссовского неизбежно и продолжительное время будут заняты напряженными оборонительными боями. Смогут ли они после этого быстро преодолеть 120 километров, отделяющих их от Хотынца?

По-видимому, замысел операции родился под впечатлением сталинградского контрнаступления, в котором ударные группировки двух фронтов — Юго-Западного и Сталинградского, — пройдя навстречу друг другу более 200 километров, замкнули кольцо окружения в точно назначенном пункте. Но под Сталинградом удар наносился по слабым флангам противника, а маневр на окружение осуществлялся по его тылам, куда он не мог перебросить резервы: их поглотили бои на улицах огромного города. В районе Орла обстановка сложилась совсем по-другому. Противник имел здесь прочную долговременную оборону и мощную группировку, которая сама готовилась наступать. Это в какой-то мере напоминало ситуацию, в которой мы оказались под Харьковом весной 1942 года. Тогда мы тоже планировали удар по группировке врага, которая сама изготовилась к наступлению. Недостаточный учет реального соотношения сил привел нас тогда к неудаче.

Так вот, взвесив все, мы пришли к выводу, что в замысел операции надо бы внести поправки. Лучше было бы ограничиться скромнее по масштабу, но более реальной задачей: сходящимися ударами нашей 11-й гвардейской из района к югу от Козельска и 61-й армии Брянского фронта с северо-востока окружить и уничтожить болховскую группировку противника, прикрывавшую с севера 9-ю армию Моделя. Для этого желательно было подчинить командованию 11-й гвардейской все силы, которые должны наступать с жиздринского плацдарма, то есть все двенадцать стрелковых дивизий, в том числе три дивизии соседа, а 61-ю армию усилить несколькими дивизиями и одним танковым корпусом из резерва Ставки. По нашему мнению, разгром болховской группировки образовал бы в обороне противника такую брешь, которую он вряд ли будет способен закрыть. Это привело бы к потере им здесь оперативной устойчивости и создало бы благоприятные условия для дальнейшего продвижения наших войск на юг, во фланг и тыл орловской группировки врага.

Наши соображения я подробно доложил командующему [189] фронтом, но они показались Василию Даниловичу Соколовскому недостаточно убедительными. Это меня очень расстроило.

В конце апреля в Москву вызвали В. Д. Соколовского и меня, а также командовавшего тогда Брянским фронтом генерала М. А. Рейтера и командарма 61-й генерала П. А. Белова.

Нас принял заместитель начальника Генерального штаба генерал А. И. Антонов. Он заслушал соображения командующих фронтами. Я снова попытался изложить свою точку зрения, подкрепив ее расчетами и ссылками на данные разведки.

Моим главным оппонентом на сей раз оказался Макс Андреевич Рейтер, который заявил, что я требую слишком многого и что во всякой наступательной операции есть доля риска.

Я ответил, что риск следует сочетать с точным расчетом, Однако мои доводы никого не убедили. У командующих Западным и Брянским фронтами уже сложилось согласованное мнение, и руководство Генерального штаба не сочло возможным изменить что-либо.

Все же я продолжал упорно отстаивать свою мысль, и генерал М. А. Рейтер, не скрывая досады, заметил:

— Ну что ты, Иван Христофорович, упорствуешь: все ведь уже согласовано, все ясно.

В этом споре я, как говорится, оказался побежденным, но не убежденным.

Вскоре нас вызвали в Ставку. Совещанием руководил И. В. Сталин. О замысле Орловской операции и предложениях командующих фронтами информировал генерал-полковник А. И. Антонов. Его обстоятельный доклад Сталин выслушал очень внимательно. Затем он задал несколько вопросов, уточняя детали взаимодействия фронтов.

Я сидел как на иголках. Сейчас Верховный одобрит план, и он обретет железную силу. Но как оспорить предложения, уже одобренные Генеральным штабом? Ведь могут превратно истолковать мою настойчивость. Командармом я был тогда довольно молодым.

Тем временем уже начали свертывать карты. Верховный спросил: [190]

— Все согласны с данным решением? Возможно, у кого-нибудь есть иное мнение?

Это была для меня последняя возможность. Я попросил разрешения высказаться. Сталин не без удивления, но вместе с тем вполне доброжелательно посмотрел на меня:

— Прошу.

Снова были развернуты карты. Стараясь сдержать волнение, я изложил свою точку зрения. Закончив, оглядел всех, предчувствуя, что сейчас "большая тройка" — два командующих фронтами и заместитель начальника Генштаба — обрушится на меня. Одну-две минуты царило молчание. Затем слово взял В. Д. Соколовский, потом М. А. Рейтер. Оба старались опровергнуть мои аргументы. Особенно жарко говорил Макс Андреевич. Свою отповедь он закончил словами:

— Товарищ Сталин, Баграмян упорно добивается, что бы ему создали условия, облегчающие решение задачи. Если его послушать, то получается, что нужно не только усилить боевой состав одиннадцатой гвардейской, но еще и поддержать действия этого соединения ударами соседей.

Сталин, до этого внимательно изучавший карту, поднял голову, вынул изо рта трубку, неторопливо разгладил усы. Все смолкли. Рейтер бросил на меня осуждающий взгляд, словно хотел сказать: "Предупреждали же тебя: помалкивай. Не послушался, теперь пеняй на себя".

И вдруг Верховный очень тихо и очень спокойно сказал:

— А ведь Баграмян дело говорит. И по-моему, с его предложением нужно согласиться. Что же касается заботы командарма о более благоприятных условиях для выполнения задачи, то это похвально. Ведь на него же ляжет вся ответственность в случае неудачи...

Охотников продолжать спор не нашлось. Наш вариант был принят, к моему большому удовлетворению, без существенных изменений.

Нам передавались все дивизии, которым предстояло прорывать вражескую оборону южнее Козельска. Задача 11-й теперь сводилась к тому, чтобы, преодолев оборону противника на участке Глинная, Жуково, повернуть главные силы на юго-восток и наступать на Болхов, куда навстречу нам с северо-востока будут идти войска 61-й армии Брянского фронта. И уже после разгрома болховской [191] группировки противника наша армия двинется на Хотынец.

Из Москвы я вернулся в приподнятом настроении. Окрепла уверенность в успехе, хотя я и сознавал, какую огромную ответственность взвалил на себя. Сразу же поспешил к командарму 50-й генерал-лейтенанту И. В. Болдину. Предстояло передать ему старую нашу полосу обороны от Запрудья до Хомутово и часть соединений, которые входили в нашу армию во время Жиздринской операции.

С И. В. Болдиным, умным и обаятельным человеком, мы были знакомы давно. Я знал, что солдатскую службу он начал еще в царской армии. Великая Отечественная война застала его в должности заместителя командующего Белорусским Особым военным округом. В первых же боях он проявил себя военачальником, умеющим ориентироваться и правильно действовать в самой острой и неблагоприятной обстановке. Оказавшись в окружении, Болдин вывел с боями к новой линии фронта большую, хорошо сколоченную группу бойцов и командиров. В Московской битве 50-я армия под его командованием прославилась при обороне Тулы. Войска у меня он принимал придирчиво, но без волокиты, и 29 апреля мы с ним подписали соответствующий акт.

Для нашей армии, в которую теперь входили 8, 16 и вновь формируемый 36-й гвардейские стрелковые корпуса, а также 1-й и 5-й танковые корпуса, были определены новые границы: справа — Колесово, Поляково, Шубник, слева — Клюксы, Белокамень, Жуково, Дурнево. Передний край проходил по Жиздре с тем же плацдармом на ее южном берегу. На рубеже обороны армии располагались всего две дивизии — 217-я и 108-я, позже в первую линию вывели еще и 16-ю гвардейскую стрелковую. Остальные силы армии сосредоточивались в тылу, в 40—90 километрах от линии фронта. Здесь же формировались артиллерийский корпус прорыва, главным образом из отдельных артиллерийских бригад и полков РГК, приданных армии в период Жиздринской операции, а также управление 36-го гвардейского стрелкового корпуса. В армию беспрерывно прибывали войска. К моменту перехода в наступление у нас было двенадцать стрелковых дивизий, среди них девять гвардейских, два танковых корпуса, четыре танковые бригады, два танковых полка, артиллерийский [192] корпус в составе трех артиллерийских дивизий РГК, две зенитно-артиллерийские дивизии, семь инженерных батальонов.

Таким образом, состав 11-й гвардейской не только пополнился, но и в значительной мере обновился.

В канун Первомая в село Матчино, куда перебрался штаб армии, приехали шефы — трудящиеся Москвы. С москвичами у нас были давние и прочные связи. Над штабом армии шефствовал Свердловский район столицы, над дивизиями — остальные районы Москвы. У дружбы нашей были прочные корни. Постоянное внимание шефов объяснялось просто: многие наши ныне именитые гвардейские дивизии начинали свой боевой путь как соединения народного ополчения Москвы. В свое время они сражались у стен столицы, и именно там зародилась их слава.

Тут, пожалуй, к месту будет рассказать хотя бы о трех наших дивизиях.

1-я Московская Пролетарская мотострелковая дивизия много лет дислоцировалась в Москве и стала одной из лучших в Красной Армии. В начале войны ею командовал полковник Яков Григорьевич Крейзер. 3 июля 1941 года дивизия вступила во встречный бой с танками Гудериана, остановила и отбросила врага. За доблесть, проявленную в Смоленском сражении, многие пролетарцы были награждены, а Я. Г. Крейзер удостоен звания Героя Советского Союза. Потом в это соединение Москва тысячами посылала бойцов народного ополчения. В ее полки вливались металлурги "Серпа и молота", рабочие, инженеры и техники Московского автозавода, Мытищинского паровозоремонтного завода и других столичных предприятий, железнодорожники. Здесь прославили себя героизмом Павел Бирюков, Николай Минаев, Лена Ковальчук и многие другие. Одной из первых дивизия заслужила звание гвардейской.

В 1943 году соединением командовал генерал-майор Николай Алексеевич Кропотин.

11-я гвардейская дивизия, которую возглавлял генерал-майор Иван Федорович Федюнькин, вступила в свой первый бой как 18-я Московская дивизия народного ополчения. Создали ее трудящиеся Ленинградского района столицы; влились в нее также рабочие Орехово-Зуева, колхозники и рабочие Коммунистического, Куровского и [193] Красногорского районов Московской области. Боевое крещение они получили в районе Вязьмы.

Трое суток враг атаковал ополченцев, но так и не смог пройти на их участке. Затем 18-я в составе 16-й армии обороняла Москву, участвовала в контрнаступлении. За отвагу и мужество воинов при защите столицы дивизия была удостоена звания гвардейской и награждена орденом Красного Знамени.

84-я гвардейская дивизия (командир генерал-майор Георгий Борисович Петерс) формировалась в Куйбышевском районе Москвы как 4-я Московская дивизия народного ополчения. Она вступила в бой в июле 1941 года и на фронте получила общевойсковую нумерацию, стала 110-й. Бойцы этого соединения сражались южнее Нарофоминска — на Киевском шоссе, и в том, что гитлеровцы не прошли здесь, большая их заслуга. Потом дивизия освобождала Нарофоминск, Боровск, Верею и была преобразована в гвардейскую 10 апреля 1943 года...

Итак, праздник Первомая мы отмечали вместе с шефами. На торжественном собрании они зачитали письмо гвардейцам от трудящихся Свердловского района Москвы. Я вручил ордена и медали бойцам и командирам, отличившимся в Жиздринской операции. Приехавшие с делегацией московские артисты дали большой интересный концерт.

...Работники штаба забыли об отдыхе. Казалось бы, что двадцать дней не так уж мало. Доводилось готовить операции и в более сжатые сроки. Но мы должны были прорвать мощную оборону, созданную за длительное время. Да и противник перед нами был сильный. По имевшимся у нас сведениям, только в первом эшелоне враг имел более двух дивизий, в ближайших тылах еще пять, в том числе одну танковую. Должны мы быть готовы и к тому, что гитлеровцы бросят против нас крупные резервы, они у них ость, тем более что противник сам собирался наступать.

Хочу заранее пояснить некоторые вопросы, касающиеся количественного состава войск. Наши дивизии в годы войны насчитывали 8—9 тысяч человек, немецкие — 14— 16 тысяч. А если учесть, что оборона всегда требует меньше усилий, чем наступление, то перевес у нас был не столь уж велик.

Ко всему прочему местность перед нами была не совсем подходящей для наступления — лесистая, сильно [194] пересеченная оврагами и реками, которые противник постарается использовать как оборонительные рубежи. Мы уже знаем, как дорого обходится каждый шаг вперед по такой местности. Главное — она исключает массированное применение танков, а без них на оперативный простор не вырваться. Смотрели мы на карту, испещренную зубчатыми линиями и кружками, обозначающими вражескую оборону, и с не меньшей тревогой, чем в эти кружки, вглядывались в топографические знаки. За рекой Жиздра — всхолмленная, вся в лощинах, пологая возвышенность. Лучше не найти места для оборудования позиций и наблюдательных пунктов. А дальше — леса и местами болота. Справа и слева избранную нами полосу наступления окаймляют реки Рессета и Вытебеть. Они могут помешать нам при расширении прорыва, а противник из-за этих рубежей будет иметь возможность наносить неожиданные удары нам во фланг.

Местность мы изучали не только по картам. Разведчики не раз прошли по дорогам и тропам в районе будущего наступления. Многое дали аэрофотосъемка и информация, полученная от партизан в местных жителей.

Вместе со штабными офицерами я с разных наблюдательных пунктов, хорошо оборудованных саперами на высотах (а один был искусно сделан на вековой раскидистой сосне), изучал вражескую систему обороны и все больше убеждался, что фашисты очень умело использовали особенности местности и времени зря не теряли. Весь открытый для нашего наблюдения участок — а он простирается километров на восемнадцать — вдоль и поперек изрыт окопами и траншеями. Можно различить главную и вторую оборонительные полосы и ряд отсечных позиций.

Главная полоса обороны врага состояла из основной позиции, позиций полковых и дивизионных резервов. Глубина ее—5—7 километров, передний край проходил по линии Глинная, Дудино, Серая, Жуково. Вторая полоса тянулась в 8—9 километрах от переднего края по рубежу Холмище, Медынцево, Ульяново и далее по южному берегу реки Вытебеть до Дурново.

Противник создал отсечные позиции по рекам Рессета и Вытебеть, чтобы не дать нам после прорыва главной полосы обороны расширить фронт наступления в сторону флангов. [195]

На всех позициях главной полосы обороны подготовлена система опорных пунктов. Если внимательно вглядеться, можно было различить бронеколпаки, связанные один с другим траншеями и ходами сообщения. Гитлеровцы считали, что они выгоднее дзотов: не так заметны на местности и менее уязвимы. Передний край, а также важные позиции в глубине были прикрыты минными полями и проволочными заграждениями. Наиболее мощный узел обороны просматривался у села Дудино на плато, возвышающемся над долиной Жиздры. Это ключевая позиция, преграждавшая нам путь.

Большое внимание гитлеровцы уделили противотанковой обороне. Наши разведчики обнаружили множество замаскированных противотанковых и штурмовых орудий. У фашистов были подготовлены специально обученные команды истребителей танков, танкоопасные направления прикрыты минными полями и разнообразными инженерными заграждениями, а весь южный, болотистый берег реки Фомина эскарпирован.

Да, трудности нас ожидали немалые. Наша армия должна была не только самостоятельно взломать оборону противника, но и развивать успех вплоть до достижения целей операции в полном объеме.

Все это мы учитывали при подготовке операции и решили на участке протяжением 16 километров сосредоточить максимум сил, фактически, все войска с их огневыми и техническими средствами, а на остальном двадцатидвухкилометровом фронте растянуть одну 217-ю стрелковую.

Главный удар предполагалось нанести силами 8-го и 36-го гвардейского стрелковых корпусов на участке всего в 7 километров между селами Белый Верх и Ожигово, а вспомогательный удар мощью 16-го гвардейского стрелкового корпуса на участке Глинная, Серая протяжением 9 километров. В подвижной группе были 5-й и 1-й танковые корпуса.

В резерве я оставил всего одну дивизию — 108-ю стрелковую. Получили задачи артиллеристы, авиаторы.

В памяти еще свежи были наши промахи перед Жиздринской операцией. Тогда штаб фронта посылал нам один за другим артиллерийские полки, те спешили быстрее выйти в указанные районы сосредоточения, мало заботясь о маскировке. Это движение засек противник. Heтрудно [196] понять, что я пережил в те минуты, когда увидел в стереотрубу, как черными тучами на тот участок, где нам через день предстоит наступать, движутся немецкие танки, тягачи с пушками, грузовики с пехотой. Нельзя допустить, чтобы такое повторилось!

На совещании, которое проводилось в штабе фронта 8 мая, выступили командующий и член Военного совета фронта. Они подчеркнули важность операции, сказали, что не случайно она возложена на гвардейскую армию. Партия, правительство, народ верят: гвардейцы не подведут!

На следующий день мы вместе с командирами корпусов, командующими родами войск и начальниками служб провели рекогносцировку, чтобы непосредственно на местности уточнить детали предстоящих действий.

Было получено значительное пополнение, численность каждой дивизии доведена до 7—7,5 тысячи человек. Всюду проводились учения, причем на местности, похожей на ту, где предстояло наступать. Саперы сооружали укрепления, подобные тем, что мы видели у противника. Разгорались учебные бои с участием артиллерии и танков. Напряженно занимались все — красноармейцы, командиры, штабы всех степеней.

Мы уложились в срок и ждали только сигнала. Но из штаба фронта передали: наступление откладывается. Позже стало известно, в чем дело. Советское командование создало значительный перевес сил над врагом и все необходимое, чтобы нанести ему сокрушительный удар. Однако было решено первыми не наступать. Пусть враг разобьет лоб, поломает зубы о нашу оборону, а тогда уж ударим мы. Это было мудрое решение. Если раньше мы вынужденно прибегали к обороне, стояли насмерть, выигрывая время, чтобы подтянуть резервы, собрать силы, то теперь оборона была запланирована заранее. Мы были сильнее противника, но оборонялись, чтобы ослабить гитлеровские войска и тем усугубить их поражение.

В конце июня у нас побывал заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Г. К. Жуков. В это время в штабе армии уже находились командующий артиллерией Красной Армии генерал Н. Н. Воронов, командую- щий [197] авиацией дальнего действия генерал А. Е. Голованов, командующий фронтом генерал В. Д. Соколовский.

Георгий Константинович ознакомился с планом операции. Особенно подробно расспрашивал он, как мы собираемся взламывать оборону противника и вводить в прорыв танковые корпуса. Внимательно выслушал маршал доклад командующего артиллерией армии генерал-лейтенанта Петра Сергеевича Семенова.

Я знал Георгия Константиновича давно. Человеком он был вдумчивым, решительным и властным. В годы войны Г. К. Жуков прославился своим умением организовывать операции крупного масштаба. Нам сейчас очень нужны были ого советы. И мы их получили. Самый главный: атаку пехоты и танков начинать не после артиллерийской подготовки, как обычно, а в ходе ее — это помешает противнику подготовиться к отражению удара.

Мысль эта всем поправилась. Артиллеристы во главе с Н. П. Вороновым тотчас же внесли поправки в план артиллерийского наступления и согласовали их с пехотными командирами.

Прощаясь, Г. К. Жуков предупредил: наступление гитлеровцев ожидается в ближайшие дни, их удары нацелены на участки Центрального и Воронежского фронтов, но мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

Мы не знали, что делать с огромным количеством боеприпасов, завезенных на плацдарм. Наступление наше откладывается, а враг намерен нанести удар. Что, если он прорвется на плацдарм? Долго мы не перевозили боеприпасы обратно на северный берег реки, в конце концов занялись было этим, но тут пришло распоряжение усилить готовность войск к наступлению.

Днем 2 июля мне позвонил начальник штаба фронта генерал-лейтенант А. П. Покровский.

— Имеются данные, что немцы начнут не раньше третьего и не позже шестого июля, — сказал он. — Генеральный штаб требует усилить разведку и наблюдение за противником.

Все начало июля на соседних участках фронта было крайне тревожным. От перебежчиков стало известно, что наступление немецких войск назначено на утро 5 июля. на изготовившихся к атаке гитлеровцев были обрушены мощные артиллерийские удары. Значительные потери снизили наступательный порыв вражеских войск. [198]

Начались ожесточенные бои. Случалось, что в них участвовало одновременно до полутора тысяч танков с каждой стороны. Не считаясь с потерями, противник бросал в атаки все новые и новые силы. Ему удалось углубиться в боевые порядки советских войск на северном фасе Курской дуги, под Понырями и Ольховаткой, на 10—12 километров, а на юге, в районе Кочетовки и Прохоровки, — на 30—35 километров.

А мы заканчивали последнее приготовления. И хотя бои шли невероятно тяжелые, командование не взяло из нашей ударной группировки ни одной дивизии. Уже одно это свидетельствовало о том, что Ставка уверена в стойкости сражающихся войск.

Наконец пришел долгожданный приказ. Начало общего наступления было назначено на 12 июля. Задачи нашей армии оставались прежними. Спешно начали подтягивать войска. За три ночи предстояло вывести в первую линию шесть стрелковых дивизий, четыре танковые бригады, два танковых полка и всю массу артиллерии. Для каждой стрелковой дивизии было подготовлено по два маршрута, для танковых бригад и полков — по одному. Выполнение графика вывода войск обеспечивали четко организованная служба регулирования на маршрутах и система комендантских постов, развернутых в исходных районах.

9 и 10 июля командиры батальонов, рот и поддерживающих подразделений в последний раз произвели рекогносцировку местности, чтобы окончательно уточнить все вопросы, связанные с организацией атаки.

Почти два месяца войска армии, находясь в сфере наблюдения авиационной разведки и в пределах видимости многочисленных наземных наблюдательных постов, которые враг расположил на выгодных высотах, готовились к наступлению. Надо сказать, что, к чести воинов, и прежде всего командиров и политработников, ничто не выдало гитлеровцам наших намерений. Как выяснилось, они даже не подозревали, что в этом районе готовится удар по их обороне.

Сработала всесторонне продуманная система маскировки. Войска передвигались только ночью. Танки, машины и тягачи шли с погашенными фарами; шум двигателей заглушался огневыми налетами по вражескому переднему краю и рокотом наших самолетов, круживших над немецкими окопами. [199]

О том, что мы сумели скрытно подготовить наступление, свидетельствуют западногерманские исследователи Курской битвы, и среди них такие компетентные люди, как бывший командующий 2-й немецкой армией генерал-полковник Хейнрици и военный историк Гаук. В своей работе они пишут; "После первых четырех дней битвы{58} на соседних участках фронта на Орловской дуге и под Харьковом не было никаких признаков подготовки русского наступления... Планы противника о действиях на этих участках все еще не были ясны..."{59}.

Это значит, что даже за три-четыре дня до нашего наступления у противника не было абсолютно никаких сведений о том, что мы готовимся прорвать его фронт.

Далее Хейнрици и Гаук утверждают, что гитлеровское командование было настолько уверено в пассивности советских войск на Орловской дуге, что сняло оттуда свои резервы. "9 июля Гитлер удовлетворил многократные ходатайства командования группы армий "Юг" и разрешил ему использовать резервы. Группа армий "Центр" тоже решила использовать два соединения из своих резервов — 10-ю моторизованную и 36-ю пехотную дивизии, находившиеся в это время в районе Орла"{60}.

В ночь на 10 июля были расчищены проходы в наших заграждениях, а в ночь на 11 июля — в заграждениях противника.

Перед этим вместе с работавшим на нашем КП командующим авиацией дальнего действия генералом Александром Евгеньевичем Головановым мы наметили массированные бомбовые удары по вражеской обороне, прежде всего по Дудино — самому крупному узлу сопротивления. Голованов выделил для этого 100 тяжелых бомбардировщиков. Они должны были совершить два налета — в ночь на 11 и в ночь на 12 июля. Организовать надежный по-эшелонный выход самолетов на цель и обеспечить при этом безопасность наших войск — ведь использовались бомбы в две тысячи килограммов — оказалось довольно сложно. Пришлось разработать целую систему светового обозначения мест, где были расположены наши части. Как [200] всегда, проявился организаторский талант А. Е. Голованова: оба удара тяжелых бомбардировщиков потом были нанесены в назначенное время, с большой точностью и очень помогли нам. Наступающий всегда беспокоится, не будут ли боеприпасы выпущены впустую. Так может случиться, если враг хотя бы в последний момент разгадает твои замыслы и выведет свои силы из-под огневого удара. Стремясь действовать наверняка, мы решили провести утром 11 июля разведку боем, да такую, чтобы враг принял ее за наступление наших главных сил.

Ночью авиация дальнего действия нанесла первый бомбовый удар по основным узлам сопротивления противника. С рассветом на позиции гитлеровцев был обрушен короткий, но мощный артиллерийский удар. Штурмовики поставили дымовую завесу перед вражеским передним краем. Под ее прикрытием в 3 часа 30 минут двинулись специально выделенные передовые батальоны — по одному от каждой стрелковой дивизии первого эшелона. В авангарде этой стремительной атаки шли коммунисты и комсомольцы. Так, в подразделениях 11-й гвардейской стрелковой дивизии впереди были заместитель командира батальона по политчасти старший лейтенант Ж. Ботвинский и парторг старший лейтенант Петров, 16-й гвардейской дивизии — парторг полка лейтенант К. Жиенбаев и агитатор рядовой Сименцов, 18-й гвардейской дивизии — парторг батальона младший лейтенант В. Голованов, на ряде участков бойцы ворвались во вражескую траншею. Гитлеровцы открыли бешеный огонь изо всех видов оружия. Они израсходовали в тот день более десяти тысяч снарядов. А нам это и было нужно: артиллерийские наблюдатели старательно засекали вражеские огневые точки.

Внезапная атака передовых батальонов увенчалась успехом. На некоторых участках бойцы заняли первую вражескую траншею, захватили немало пленных. Дрались все геройски, доходило и до рукопашных схваток. Не на шутку встревоженный противник начал бросать в контратаки свои ближайшие тактические резервы. Из показаний пленных стало ясно, что действия нашей разведки враг действительно принял за начало наступления главных сил.

Более того, когда мы уже начали разведку боем, то есть фактически показали врагу направление наших [201] наступательных усилий, немецкое командование отдало приказ ввести в бой резервы на участке своей 9-й армии. "Когда 11 июля в районе 2-й танковой армии внезапно начались атаки советских полков и батальонов, — пишут Хейнрици и Гаук, — наше командование, основываясь на прежнем поведении противника, сочло, что эти атаки имеют целью сковать находящиеся на орловском плацдарме немецкие резервы и тем самым воспрепятствовать их участию в ударе на Курской дуге. Командование группы армий "Центр" и 2-й танковой армии не придало значения этим атакам"{61}. [202]

Многие немецкие мемуаристы, в том числе генералы Типпельскирх и фон Бутлар, да саж пор утверждают, что мы начали наступление не 12, а 11 июля.

Teперь не было сомнений, что втянувшийся в бой противник уже не отведет сваи войска из первой полосы обороны, следовательно, снаряды нашей артиллерии не упадут на пустое место. Передовые батальоны держались цепко. Бой длился весь день и всю ночь. А в 3 часа 20 минут утра земля задрожала от грохота всей нашей артиллерии. Ее у нас было немало — на участке прорыва на километр фронта приходилось в среднем до 200 орудий, а на более важных участках — до двухсот шестидесяти стволов, не считая "катюш".

Артиллерийским наступлением искусно руководил командующий артиллерией армии генерал-лейтенант П. С. Семенов, подлинный мастер своего дела. Три тысячи орудии и минометов уничтожали живую силу и огневые средства главной полосы сопротивления противника. Основной удар был нацелен на Дудинскую высоту, господствующую над долиной реки Жиздра. Часть стодвадцатимиллиметровых минометов мы выделили для ликвидации минных полей да направлении атак танковых соединений.

Стремясь скрыть от врага момент перехода в атаку пехоты и танков, мы наметили план артподготовки: сначала короткий, всего пять минут, но мощный огневой налет, затем двадцатиминутная пауза, а после нее — контроль пристрелки. Гитлеровцы выйдут из укрытий, займут места в траншеях, а мы еще около часа будем вести стрельбу на разрушение и подавление. И только потом, после залпа четырехсот пятидесяти "катюш", обрушим на врага всю силу огня. Через пятнадцать минут пойдет пехота. Бушующий огневой вал будет постепенно продвигаться а глубииу. За ним последуют пехота и танки.

Артиллеристы хорошо подготовились: разведали основные цели, искусно, чтобы не насторожить противника, пристреляли их, оборудовали и умело замаскировали огневые позиции, детально разработали маршруты движения своих подразделений, наметили новые позиции, которые займут батареи, следуя за войсками. Генерал П. С. Семенов и его подчиненные творчески подошли к организации управления артиллерией, особенно в отношении создания корпусных артиллерийских групп, что подняло роль командования корпусов в прорыве обороны противника, [203] Более двух часов гремела канонада. Артиллерийская подготовка была успешной. Пехота противника понесла тяжелые потери. Большинство оборонительных сооружений — дзотов, блиндажей, бронеколпаков, пулеметных гнезд — было разрушено, взорваны минные поля, разворочены траншеи и хода сообщения. На первой позиции была полностью уничтожена пративотанковая артиллерия, разбиты артиллерийские и минометные батареи. Впоследствии мы установили, что из 25 разввданных артиллерийских батарей, по которым велся огонь, 13 уничтожены полностью вместе с прислугой, а 12 — выведены из строя. Пленные показали, что части первого эшелона 211-й и 293-й немецких пехотных дивизий потеряли более половины своегое личного состава. Столь высокая эффективность огня во многом объяснялася тем, что перед нами были хорошо разведанные цели, заранее распределенные между артиллерийскими частями. Артиллеристы говорили мне, что никогда прежде им не приходилось действовать по такой четкой, до мельчайших подробностей разработанной системе огня.

Не успела окончиться артподготовка, как над передним краем появились 70 наших бомбардировщиков. Вел их командир 204-й бомбардировочной авиационной дивизии полковник С. П. Андреев. Вслед за ними пронеслись 80 штурмовиков.

Под прикрытием артиллерии и авиации пехота устремилась на вражеские позиции.

Оборону противника мы прорывали на узком участке, и потому стрелковые корпуса наступали двумя и даже тремя эшелонами. Дивизии первого эшелона (кроме фланговых) построили все свои полки в одну линию, а сами полки — в три эшелона. Такое построений войск обеспечавало наращивание усилий.

Все танковые и самоходноартиллерийские полки, а также небольшие подразделения из состава танковых бригад мы придали стрелковым дивизиям для непосредственной поддержки пехоты. Танковые бригады с десантом пехоты на броне следовали в качестве передовых отрядов стрелковых корпусов.

Люди шли в бои с величайшим воодушевлением. Накануне в частях и подразделениях состоялась митинги. Бойцов и командиров ознакомили с боевой задачей. Агитаторы [204] побеседовали со всеми солдатами, и общее настроение их можно передать одной фразой: "Там, где наступает советская гвардия, враг не устоит!" Каждый гордился званием гвардейца, стремился оправдать его в бою, сделать как можно больше для Родины, для победы. На партийных и комсомольских собраниях всем были даны конкретные задания — что и как делать в наступлении, с кем из бойцов работать. А главное — всегда быть впереди, служить примером отваги и боевого умения. Члены Военного совета армии генерал П. Н. Куликов, полковник Ф. В. Яшечкин и начальник политотдела полковник Д. Ф. Романов дневали и ночевали в войсках, организуя партийно-политическую работу. Почти все политработники армии шли с наступающими частями. Мне доложили, что за последние дни в партийные организации поступило несколько тысяч заявлений: беспартийные бойцы и командиры хотели идти в бой коммунистами.

С наблюдательного пункта трудно было следить за развитием боя: вся долина реки застлана дымом. Однако это не мешало мне постоянно быть в курсе дела: командование щедро снабдило нашу армию средствами связи. Мы получили более пятисот переносных радиостанций и передали их во многие подразделения первых эшелонов, вплоть до стрелковых взводов. Начальник связи армии полковник Яков Митрофанович Давыденко и его подчиненные блестяще справились со своим делом. Постоянная безотказная связь обеспечивала четкое управление войсками. По докладам с мест мы на КП представляли себе, как идет бой, и могли воздействовать на его ход.

В 6 часов 05 минут в ста метрах за передним краем обороны противника вновь взметнулась черная стена земли и дыма — обозначился первый рубеж огневого вала. Пехота и танки уже ворвались в расположение врага. Безостановочно продвигаясь вперед, они при непрерывной огневой поддержке артиллерии к 8 часам 30 минутам овладели первой позицией главной полосы обороны. Крупнейший узел сопротивления Дудино пал только к десяти часам. Здесь было пленено свыше 400 солдат и офицеров противника.

Теперь можно было вводить и передовые отряды. Подан сигнал танковым бригадам. Танки с десантом на борту опережают пехоту. Артиллерия снова заговорила громче — теперь бьют дальнобойные орудия, поражая цели в [205] глубине вражеской обороны и расчищая путь танковому десанту.

В полосе наступления 11-й гвардейской дивизии генерала И. Ф. Федюнькина в оборону противника решительно вклинилась 43-я гвардейская танковая бригада полковника М. П. Лукашева. Не давая гитлеровцам опомниться, танки сметали их огнем, давили гусеницами. Вот они уже на второй позиции вражеской обороны. С 18-й гвардейской стрелковой дивизией генерала М. Н. Завадовского успешно взаимодействует 213-я танковая бригада подполковника В. С. Гаева. Ее первый эшелон, который возглавил заместитель командира бригады по политической части Г. К. Бобровников, с ходу уничтожая отдельные группы гитлеровцев, приближается к Марьину. Командир 16-го гвардейского корпуса генерал-майор А. В. Лапшов не нахвалится действиями 29-й танковой бригады, введенной в бой в полосе наступления 31-й гвардейской дивизии.

По привычке поглядываем в небо. Совсем еще недавно немецкая авиация не давала нам поднять головы. Теперь в воздухе господствует наша авиация. Немецкие бомбардировщики в сопровождении "мессершмиттов" пытаются прорваться к нашим войскам, но их еще на подходе встречают истребители, рассеивают, заставляют сбрасывать бомбы на свои же позиции. Авиационное обеспечение нашего наступления возложено на 1-ю воздушную армию генерала М. М. Громова, выдающегося летчика и отличного организатора. В его распоряжении 720 самолетов: 500 истребителей, 150 штурмовиков и 70 бомбардировщиков. Вся авиация заблаговременно и скрытно была перебазирована на передовые аэродромы. Для поддержки постоянного взаимодействия авиации с наземными войсками в каждом стрелковом и танковом корпусе находились представители штаба воздушной армии и соответствующих авиационных соединений.

К полудню дивизии 8-го гвардейского корпуса генерала П. Ф. Малышева преодолели вторую позицию главной полосы вражеской обороны. В 15 часов 30 минут начальник оперативного отдела штаба армии полковник Федор Николаевич Бобков доложил мне, что пехота при поддержке танков форсировала реку Фомина. Значит, главная полоса обороны противника прорвана на всю глубину. [206]

Фомина — речушка небольшая, но с очень топкой поймой, к тому же ее противоположный высокий берег противник превратил в сплошной эскарп. Пока мы не захватим этот рубеж, нельзя бросить в бой танковые корпуса.

— Пожалуй, надо вводить пятый танковый корпус,— обратился я к командующему франтом генералу В. Д. Соколовскому, который с самого начала наступления находился на нашем наблюдательном пункте.

— Не рано ли? — засомневался было Василий Данилович, но затем подошел к карте, подумал немного и бросил решительно: — Да, пора!

Командир 5-го танкового корпуса генерал-майор Михаил Гордеевич Сахно вскочил с места и вопросительно посмотрел на меня.

— Подавайте сигнал, — приказал я.

— Есть!—весело отозвался Сахно и кинулся к телефонам.

Команды он отдавал четко, лаконично. Чувствовалось, что подчиненные понимают его с полуслова. Михаил Гордеевич пользовался большим авторитетом в войсках. Образованный, волевой, он прославился еще в Смоленском сражении, на знаменитой Соловьевой переправе в июле — августе 1941 года. Будучи командиром танкового полка, Сахно сумел в неимоверно трудных условиях обеспечить отход через Днепр наших частей.

Четверть часа спустя на имя В. Д. Соколовского поступила телеграмма: "Товарищ Жуков приказал особое внимание обратить на своевременный ввод в прорыв танковых корпусов. Принять все меры к тому, чтобы не опоздать. Покровский".

— Маршал читает наши мысли, — улыбнулся командующий фронтом.

В стереотрубы следим за движением танков. Они растянулись тремя длинными колоннами. 96 тридцатьчетверок и 40 легких танков подошли к Жиздре — и вот они уже на мостах. Саперы построили переправы хитро: они притоплены, сверху ничего не видно, не случайно гитлеровцы так и не обнаружили наших мостов. Сейчас танки словно плыли по воде. Вот первые машины выбрались на перепаханное снарядами пространство, которое совсем недавно было передним краем вражеской обороны. Но что это? Правая колонна машин остановилась, а затем свернула влево. [207]

— Дороги разбиты, — пояснял Сахно. — Приходится отказаться от правого маршрута.

Ох уж эти фронтовые дороги! В воронках от снарядов и бомб, в бесконечных рытвинах, они всегда забиты до отказа. Сплошной поток тягачей с орудиями: — артиллерия торопится занять новые позиции, машины со снарядами, а навстречу — автофургоны и повозки с ранеными. И все спешат. Никакой комендантской службе здесь не справится. Всех штабных офицеров, кто только оказался под рукой, мы послали туда, чтобы навести порядок, но проку мало. Сахно, попросив разрешения отправиться в войска, натянул на бегу шлем и исчез в ходе сообщения.

Колонны танков, оттесняя на обочины машины и тягачи, упорно идут вперед. Но движутся они очень медленно — на рубеж развертывания они прибыли с опозданием. Надо спешить! Ведь если противник подтянет резервы, все может застопориться.

Ввод в сражение крупных танковых соединений всегда очень не прост.Особенно же сложен он сейчас, когда еще предстоит сходу прорывать вторую полосу вражеской обороны. Нуждо всячески поддерживать танковый корпус.

Многое было предусмотрено планом операции, но разве можно учесть все? С разрешения генерала В. Д. Соколовского я вызвал на КП командира 8-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора П. Ф. Малышева. Коренастый, с гладко выбритой головой, небольшими седеющими усами, он, как всегда, спокоен и сдержан.

— Почему медленно продвигаетесь, Петр Федорович? — спросил я с упреком.

— Ничего не поделаешь, — ответил комкор. — За каждую высоту, за каждое село приходится драться, чуть не зубами вырывать их у врага, товарищ командующий...

Ознакомившись с тем, как обстоят дела в корпусе, я убедился, что упрекать гвардейцев действительно не в чем. Общие потери частей относительно невелики. Командиры полков избеагают брать сильно укрепленные высоты и населенные пункты лобовыми атаками, стараются обходить их с флангов, с тыла.

Командир картуса с похвалой отозвался об 11-й гвардейской дивизии генерал-майора Ивана Федоровича Федюнькина. Отличились многие ее воины, особенно командир стрелкового взвода 9-й роты 27-го гвардейского полка [208] кандидат в члены ВКП(б) лейтенант Владимир Абрамович Ионосьян.

— Это тот, что так горячо выступал на митинге? — спросил я.

— Тот самый.

Мне запомнилось, как молодой офицер говорил тогда своим бойцам:

— Товарищи, сейчас мы пойдем на прорыв вражеской обороны. Еще раз повторяю, запомните крепко, что нужно для победы. Первое: не останавливайся, стремись только вперед! Второе: огонь из автомата веди на ходу. Третье: чем сильнее вражеский огонь, тем быстрее иди вперед, чтобы выйти из зоны обстрела. Четвертое: не задерживайся, не обращай внимания на трофеи, у тебя поважнее дело — бить фашистов. Пятое: не жди команды для движения вперед, не оглядывайся назад, огнем уничтожай и рассеивай врага на ходу, стремись вперед и только вперед!

Так и действовали в бою командир взвода и его гвардейцы. У деревни Тростянка Ионосьян с пятью бойцами под прикрытием артиллерийского огня ворвался во вражескую траншею. В короткой схватке бойцы уничтожили полсотни фашистов, а восемнадцать взяли в плен.

И на следующий день этот взвод дрался так же отважно и умело. Когда в бою за деревню Белый Верх пехота была вынуждена залечь под огнем противника, Ионосьян с семью своими бойцами зашел гитлеровцам в тыл и внезапно напал на них. Фашисты решили, что окружены, и заметались в панике. Воспользовавшись этим, группа уничтожила семнадцать солдат и захватила станковый пулемет. В дальнейшем Владимир Ионосьян со своим взводом действовал в расположении вражеских войск — вызывал замешательство в их стане, устраивал засады на пути их отхода. Уничтожив несколько огневых точек, он облегчил нашим частям освобождение районного центра Ульяново.

Сопротивление противника усилилось. Немецкое командование собрало остатки подразделений 393-й пехотной дивизии, отдельные резервные части 53-го армейского корпуса и подтянуло с соседних участков артиллерию. Разведка обнаружила, что из города Жиздра подходят подразделения немецкой 5-й танковой дивизии. Местами гитлеровцы начали переходить в контратаки. [209]

С наблюдательного пункта генерала П. Ф. Малышева нам было видно, как устремлялись в бой наши танки. В 20 часов 30 минут они прошли через боевые порядки пехоты и совместно с ней атаковали противника. Их встретил огонь из всех видов оружия. С тревогой отметили мы, что у врага здесь много противотанковых средств. Ведут огонь и вражеские танки. И все-таки части корпуса генерала Сахно при поддержке артиллерии и штурмовой авиации двигались вперед. 24-я танковая и 5-я мотострелковая бригады пытались с ходу атаковать крупный опорный пункт Старица, но вражеский огонь был слишком плотен, пришлось отойти. А 41-я танковая бригада полковника С. И. Алаева с приданным ей мотострелковым батальоном прорвалась вперед и к полуночи овладела опорными пунктами Фурсово и Ульяново-1. Для развития успеха генерал М. Г. Сахно направил туда 70-ю танковую бригаду полковника С. П. Коротеева, которая, быстро форсировав реку Фомина, захватила Ульяново-2, а затем вышла в лес севернее Крапивны.

Радовали успехи 16-го гвардейского корпуса, действовавшего на правом фланге армии. Преодолев первую позицию вражеской обороны, он наступал в юго-восточном направлении, расширяя прорыв в сторону реки Рессета. Его дивизии, усиленные танками, овладели уже рядом населенных пунктов. На левом фланге корпуса 1-я гвардейская стрелковая дивизия, введенная из второго эшелона, завязала бой за крупный узел сопротивления Медынцево во второй полосе обороны противника.

На левом фланге 18-я гвардейская дивизия 36-го гвардейского корпуса, преодолевая сильное сопротивление, к 20 часам полностью прорвала вторую позицию главной полосы обороны противника и заняла исходное положение для форсирования реки Фомина.

1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова выдвинулся к линии фронта и развернулся за стыком 16-го и 8-го гвардейских стрелковых корпусов. На рассвете он вместе с 1-й гвардейской стрелковой дивизией тоже должен вступить в бой.

Итак, в первый день наступления войска нашей армии продвинулись на 8—10 километров и овладели всеми основными опорными пунктами и узлами сопротивления как на переднем крае, так и в глубине главной полосы обороны противника, пленили более семисот вражеских [210] солдат и офицеров, захватили большое количество орудий и минометов, стрелкового вооружения, боеприпасов, автомашин в другого военного имущества.

Пришли первые вести о нашем соседе слева — 61-й армии Брянского фронта. Войска генерала П. А. Белова, наступая на Болхов с северо-востока, вклинились в оборону противника на глубину от 3 до 7 километров. На столько же продвинулись и главные силы Брянского фронта — 3-я и 63-я армии генералов А. В. Горбатова и В. Я. Колпакчи, наступавшие на Орел с востока. Это означало, что войска не смогли прорвать главную полосу обороны противника и вынуждены были вести ожесточенные бои в ее глубине. Двинуть в прорыв танковые корпуса им в тот день не удалось.

Ночью никто в нашей армии не спал. Над вражескими позициями кружили неутомимые ночные бомбардировщики У-2. На дорогах не прекращалось движение. Подтягивалась артиллерия, подвозили боеприпасы, продовольствие, горючее. Начальник тыла армии генерал Федор Захарович Лазаревич торопил своих подчиненных: до утра войска должны были получить все необходимое для дальнейшего наступления. Тыл армии хорошо подготовился к боям. Все склады были подтянуты к линии фронта, созданы необходимые запасы — четыре боекомплекта снарядов, пять заправок горюче-смазочных материалов, на пять суток продовольствия и фуража. Это сотни, тысячи вагонов с грузами. Очень выручила нас своевременная забота Лазаревича о транспорте. В последние месяцы в армии были обучены на специальных курсах в получили водительские права еще 600 человек.

Прибавилось работы армейским медикам, возглавляемым начальником санитарного отдела армии полковником медицинской службы Валентином Ивановичем Потаповым. В ожесточенных боях всегда миого раненых. В нашей армии их обслуживали 30 лечебных учреждений — госпитали, медико-санитарные батальоны. В. И. Потапов разработал детальный лечебно-эвакуационный план непрерывного медицинского обеспечения ва всю глубину операции.

Наши войска и ночью не давали вокоя врагу. Подготовленные к ночным боям батальоны выискивали слабые места в его обороне и переходили в атаки. Позвонил генерал М. Г. Сахно. [211]

— Танкисты полковника Коротеева, — сообщил он, — подошли к Крапивне. Я приказал атаковать, не дожидаясь рассвета.

Чуть рассвело, и бои разгорелись с новой силой. После короткой артподготовки наши части начали движение вперед. Противник предпринимал яростные контратаки. Наступать было все труднее. Летчики сражались героически и все же не всегда могли отбить налеты вражеской авиации. Отдельные "юакерсы" прорывались через истребительные заслоны и завесы зенитного огня, сбрасывали бомбы на боевые норядки ваших войск.

Особенно упорам были контратаки против частей 8-го гвардейского и 5-го танкового корпусов. Порой противник бросал в бой одновременно до тридцати танков с пехотой. За короткое время гвардейцы генерала П. Ф. Малышева и танкисты генерала М. Г. Сахно подбили и подожгли тридцать четыре вражеских танка, в том числе три "тигра", уничтожили до двухсот гитлеровцев.

После отражения контратаки Малышев приказал своей артиллерии произвести десятиминутный огневой налет. Удар был весьма внушителен — на двухкилометровом фронте гвардейцы сосредоточили более двухсот пятидесяти орудий и минометов — и дополнился авиационным налетом. Самолеты 224-й штурмовой авиадивизии полковника М. В. Котельникова проутюжили позиции вражеских батарей и скопления техники. После этого танкисты 24-й бригады полковника В. С. Сытника вместе с пехотинцами 11-й гвардейской дивизии обошли деревню Старица с запада и ворвались в нее. Следовательно, на этом участке оказалась прорванной и вторая полоса обороны противника.

Позвонил генерал И. Ф. Федюнькин и сообщил о подвиге пулеметчика 40-го гвардейского полка гвардии рядового С. А. Кукунина. В бою за деревню Старица Кукунин меткими пулеметными очередями расчищал путь бойцам. Вместе с товарищами он отразал две вражеские контратаки, уничтожил около сотни гитлеровцев. Наши уже подошли к окраине деревни, когда заговорил вражеский дзот. Пулеметные очереди прижали бойцов к земле. В эту критическую минуту Кукунии поднялся из цепи, подбежал к дзоту и метнул гранату. Однако вражеский пулемет продолжал стрелять. Тогда Кукунин ринулся к амбразуре и закрыл ее своим телом. Пулемет замолчал. [212]

Поднявшись, бойцы ворвались в деревню и после короткого ожесточенного боя выбили из нее противника.

Слышимость была отличной, и я держал телефонную трубку так, чтобы все, кто был на командном пункте, узнали, о чем говорил командир дивизии. Слушали его, обнажив головы... Я приказал представить пулеметчика С. А. Кукунина к званию Героя Советского Союза.

Части 83-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Я. С. Воробьева вместе с 41-й танковой бригадой полковника С. И. Алаева, обойдя с флангов опорные пункты врага, нанесли удар по большому скоплению его войск южнее поселков Ульяново-1 и Ульяново-2. На поле боя остались десятки горящих фашистских танков. Было захвачено много пленных. Вторая полоса обороны противника рухнула и здесь.

Теперь бригады 5-го танкового корпуса устремились на юг. Стараясь не отстать от них, туда двинулись передовые отряды, а затем и главные силы стрелковых дивизий 8-го гвардейского корпуса. Танкисты генерала М. Г. Сахно, преследуя отходящие вражеские части, во второй половине дня глубоко вклинились в их расположение. Риск был большой: враг мог отрезать танки от стрелковых соединений. Но зато наше наступление значительно ускорилось.

К полудню соединения гвардейского корпуса вышли на рубеж Сеничкин, Алмазово, Ломна, Светлый Верх, а танкисты заняли Веснины и Крапивну. Успеху этому содействовали дерзкие действия воинов 70-й танковой бригады полковника С. II. Коротеева. Еще ночью они совершили многокилометровый рывок, заняли Крапивпу, затем двинулись дальше на юго-восток и к полудню вышли к мосту через реку Вытебеть, неподалеку от деревни Ягодная, перерезав противнику пути отхода.

Наиболее решительно и смело действовал передовой отряд бригады — 263-й танковый батальон коммуниста майора Семена Исааковича Чубукова. Ночью, в кромешной тьме, вошел он в районный центр Ульяново. Это было настолько неожиданно, что гитлеровцы бежали без сопротивления, побросав оружие, боеприпасы и другое имущество. Но уйти далеко им не дали. Комбат натравил обходным маневром один взвод к деревне Светлый Верх. Этот опорный пункт врага тоже был взят с ходу, а его гарнизон истреблен. Не давая врагу опомниться, майор [213] со взводом танков поспешил к Крапивне. На броне машин были автоматчики. Командирский танк на предельной скорости ворвался на главную улицу села и гусеницами раздавил расположенную здесь артиллерийскую батарею. Это дало возможность остальным машинам беспрепятственно продвигаться вперед. К 13 часам в Крапивне не осталось ни одного гитлеровца. В бою были уничтожены две артиллерийские батареи, несколько машин, до полусотни солдат и офицеров. Уцелевшие фашисты бежали в Ягодную.

Под Чухлово гитлеровцы отбивались отчаянно, так как этот узел сопротивления прикрывал подступы к штабу их крупного соединения. Танкисты и автоматчики уничтожили там до полусотни оккупантов. На окраине Чухлова бойцы обнаружили многожильный кабель, ведущий, видимо, к штабу. Его перерезали, и это еще более усилило панику в стане врага. Воспользовавшись смятением фашистов, танкисты напали на штаб, захватили две штабные машины с документами, взяли в плен несколько офицеров. Число пленных еще больше увеличилось после разгрома гарнизона в Мелехове. Здесь майор Чубуков был ранен, но продолжал управлять боем, пока командир бригады не приказал ему отправиться в медсанбат.

Таким образом, за восемь часов батальон освободил семь населенных пунктов, уничтожил полторы сотни вражеских солдат, одиннадцать орудий, две самоходные пушки, пять автомашин с боеприпасами, обоз с военными грузами, разгромил крупный немецкий штаб, радиостанцию, захватил два десятка пленных. Его же потери — два поврежденных танка и два легко раненных танкиста.

Надо сказать, однако, что самым важным результатом этого рейда оказались сведения, которые мы получили от пленных. Но об этом несколько позже.

За умелое руководство передовым отрядом, личное мужество и отвагу по представлению Военного совета армии Семену Чубукову, коренному сибиряку-красноярцу, Президиум Верховного Совета СССР присвоил звание Героя Советского Союза. Были награждены и многие другие воины его батальона.

Несмотря на успехи танкистов генерала М. Г. Сахно и неотстающей от них пехоты генерала П. Ф. Малышева, обстановка оставалась очень сложной. Мы узким клином рассекали немецкую оборону и продвигались вперед, [214] но фланги у нас были прикрыты слабо. 1-й танковый корпус и 1-я гвардейская дивизия вели тяжелые бои с немецкими танками и пехотой, нацеливавшими удар из района Медынцева, чтобы отрезать наши части, выдвинувшиеся далеко вперед. Тем временем главные силы 25-й мотодивизии гитлеровцев при содействии частей 293-й пехотной дивизии и поддержке авиации контратаковали фланг 36-го гвардейского корпуса. Данные авиаразведки и показания пленных, захваченных танкистами майора Чубукова, свидетельствовали о том, что с юго-востока, из района Орла, подходят крупные колонны танковых и моторизованных войск противника.

С полудня 13 июля резко возросла активность вражеской авиации: группы по 20—30 пикирующих бомбардировщиков все чаще прорывались к боевым порядкам наших танковых и стрелковых корпусов.

Задача превращения тактического прорыва в оперативный решалась в сложной борьбе. Добиться этого можно было, лишь используя все силы армии, прежде всего боевые возможности танковых корпусов.

Учитывая угрозу фланговых ударов противника, я приказал генералу М. Г. Сахно закрепиться основными силама корпуса на достигнутом рубеже и присоединить к себе 70-ю танковую бригаду, которая слишком оторвалась от других частей.

Наибольшие опасения вызывали резервы противника, выдвигавшиеся из района Орла. Важно было еще до их подхода разгромить части 5-й танковой дивизии немцев, поэтому мы нарастили усилия на медынцевском направлении — ввели в бой 1-й танковый корпус В. В. Буткова, решительного и настойчивого в достижении цели командира. К вечеру танкисты во взаимодействии с 1-й гвардейской стрелковой дивизией сломили вражеское сопротивление. Немецкой танковой дивизии был нанесен громадный урон: она потеряла большое количество таиков и оказалась обескровленной. Наши войска, отбросив остатки разбитых вражеских частей, овладели населенными пунктами Медынцево и Дударово.

Героями дня стали танкисты генерал-майора Василия Васильевича Буткова. И это не впервые: 1-й танковый корпус показал свои отличные боевые качества еще в ходе Сталинградской битвы. [215]

Успешно действовали 13 июля и соединения правофлангового 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора А. В. Лапшова. Продвигаясь через леса на Хатоково и Моилово, его части обходным маневром овладели несколькими опорными пунктами. Севернее Озерного наши войска окружили и разгромили полк 211-й немецкой пехотной дивизии.

Командиры соединений от имени Президиума Верховного Совета СССР награждали отличившихся бойцов орденами и медалями прямо на поле боя. Наградные листы на тех, кто совершил наиболее выдающиеся подвиги, направляли Военному совету армии, и у нас была уже целая стопа таких документов. Некоторые помнятся до сих пор. Например, представление к награде командира батареи полковой артиллерии ростовчанина Петра Евпсифовича Татаркина. Это был испытанный офицер, кавалер ордена Александра Невского. Его батарея сопровождала огнем один из стрелковых батальонов 16-го корпуса. В лесном массиве неподалеку от реки Озерны враг вдвое превосходящими силами контратаковал и отрезал наши подразделения, Дорога была каждая минута. П. Е. Татаркин оставил у орудий по одному бойцу, а остальных повел в штыковую атаку. К артиллеристам присоединились красноармейцы стрелковых подразделений. Их поддерживали огнем те, кто остался у орудий. В жаркой схватке вражеское кольцо было прорвано. Гитлеровцы потеряли 70 человек убитыми. Собрав силы, наш батальон вновь двинулся вперед. Петр Евпсифович получил серьезное ранение, но продолжал руководить боем.

Командир корпуса представил II. Е. Татаркина к званию Героя Советского Союза. Я горячо поддержал это представление. Спустя некоторое время мы прочли Указ Президиума Верховного Совета СССР. Ряды Героев нашей армии пополнились еще одним достойным офицером.

Вечером меня ошеломила весть о гибели командира 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерала А. В.Лапшова. Под Медынцево танкисты и артиллеристы подбили до десятка "тигров". Лапшов, будучи человеком горячим и нетерпеливым, захотел немедленно осмотреть машины, о которых гитлеровцы плели столько небылиц. Вместе с командующим артиллерией корпуса генерал-лейтенантом Л. А. Мазановым он поехал к подбитым "тиграм". И вдруг из-за них выскочили гитлеровцы. В завязавшейся [216] перестрелке командир корпуса и его адъютант были убиты, а командующий артиллерией ранен и захвачен в плен{62}. Адъютант генерала Мазанова спасся буквально чудом, от него-то мы и узнали о случившемся. Так уже на второй день операции мы недосчитались командира корпуса и командующего артиллерией. На войне, как известно, без жертв не бывает, но эта потеря, очень чувствительная для нас, была ничем не оправдана.

Через несколько дней в наши руки среди прочих немецких документов попал протокол допроса генерала Л. А. Мазанова. Он вел себя мужественно, на допросе всячески стремился запутать немецкое командование, и ему в известной степени удалось это. С возмущением отклонил он и посулы предателя Власова, пытавшегося завербовать генерала в свою пресловутую армию. После освобождения из плена генерал Л. А. Мазанов успешно продолжал службу в Советской Армии.

На левом фланге армии, в полосе наступления 36-го гвардейского корпуса генерала А. С. Ксенофонтова, весь день продолжались ожесточенные бои за опорные пункты Долгая, Дебри, Слободка. К вечеру дивизии первого эшелона корпуса овладели этими пунктами. Попытки же форсировать реку Вытебеть и развить успех в направлении Сорокина оказались безуспешны.

В 2 часа ночи 14 июля в районе Мимогонова наша разведка обнаружила 30—40 танков и пехоту противника. Захваченный разведчиками пленный из 52-го мотополка 18-й танковой дивизии показал, что в Сорокино и Уколицы прибыла 20-я танковая дивизия и что совместно с частями 18-й танковой дивизии она будет контратаковать наши войска. То жо самое сказал и другой пленный — связист 25-й моторизованной дивизии. Разведка отметила также подход артиллерии, в том числе крупных калибров. Стало ясно, что готовится контрудар во фланг нашей армии. Мы предупредили войска о замысле противника, выдвинули на угрожаемый участок противотанковый резерв —истребительно-противотанковый полк. [217]

За первые два дня наступления армия прорвала тактическую зону вражеской обороны; наши соединения вклинились в расположение противника на 25 километров, разгромили его 211-ю пехотную дивизию и нанесли серьезное поражение 293-й пехотной и 5-й танковой дивизиям.

13 июля перешла в наступление и соседняя с нами 50-я армия. Однако войскам генерала И. В. Болдина не удалось добиться успеха: враг на этом участке создал прочную оборону, а силы армии были весьма ограниченны. Тем не менее это было для нас серьезной поддержкой: войска 50-й приковали к своему участку крупные соединения гитлеровцев и не давали им совершать маневр по фронту.

За ходом наступления нашей армии в эти дни внимательно следил генерал-полковник В. Д. Соколовский. Вечером 13 июля, разговаривая с ним, я сказал, что утром желательно было бы сосредоточить огонь значительной части артиллерии армии против подошедших к нашему левому флангу крупных резервов противника, чтобы отразить контрудар, а затем силами 36-го гвардейского корпуса при содействии частей 8-го гвардейского корпуса атаковать эту группировку.

— Быстрый разгром противника на этом участке обеспечит главным силам армии возможность более высокими темпами продолжать наступление в направлении Болхова, — аргументировал я свое предложение.

— Я понимаю и полностью разделяю ваше стремление без лишних потерь расправиться с подошедшими резервами немцев, — ответил генерал В. Д. Соколовский. — Конечно, это вызовет большой расход боеприпасов, но я думаю, что в сложившейся обстановке не стоит скупиться на снаряды. Они у вас будут, я об этом позабочусь...

Естественно, меня обрадовало это решение. Как мы и ожидали, утром 14 июля после артиллерийского налета и удара авиации противник предпринял атаку из района Сорокина в направлении Дурнево, Дебри. Наши части своевременно подготовились к ней, сюда были подтянуты значительные силы. Против немецких танков кроме противотанковой артиллерии мы выдвинули на прямую наводку значительную часть дивизионной артиллерии, и враг понес большие потери. [218]

В 84-й гвардейской дивизии генерала Г. Б. Петерса героически сражалась 1-я батарея 38-го гвардейского противотанкового дивизиона, которым командовал Герой Советского Союза майор И. К. Лаптев. Орудийные расчеты батареи стояли насмерть. Отбивая вражеские атаки и ведя при этом огонь порой с расстояния всего в 70—100 метров, они уничтожили 16 танков. Отважно отражали танковые атаки и другие наши части.

А затем соединения 36-го гвардейского корпуса, поддержанные мощным огнем артиллерии и штурмовыми ударами фронтовой авиации, перешли в решительное наступление и, отбросив части 25-й моторизованной, 18-й и 20-й танковых дивизий противника с рубежа реки Вытебеть, продолжали продвигаться на юго-восток, к Болхову. К исходу дня 14 июля в центре оперативного построения армии главные силы 8-го гвардейского и 5-го танкового корпусов вышли на рубеж Бобровка, Мелехово; 16-й гвардейский корпус двумя своими правофланговыми дивизиями при содействии 217-й дивизии отбросил противника за реку Рессета, а остальными силами вышел на рубеж Моилово, Любовна.

Советское информбюро 15 июля сообщало:

"Севернее Орла наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника по фронту протяжением в 40 километров и за три дня напряженных боев продвинулись вперед на 45 километров. Разгромлены многочисленные узлы сопротивления и опорные пункты противника. Нашими войсками на этом направлении занято более пятидесяти населениых пуантов, в том числе районный центр Ульяново и крупные населенные пункта: Старица, Сорокино, Моилово, Дудоровский, Веснины, Крапивны, Иваново, Ягодная, Еленск, Трасна, Клен"{63}.

Напомню, что при планировании операции рассматривался вопрос о нанесении удара непосредственно на Хотынец, с тем чтобы перерезать основные коммуникации орловской группировки противника — железную и шоссейную дорогу Орел — Брянск. Перспектива эта была весьма заманчива, мы продолжали думать о ней, но следовало помнить о крупной танковой группировке противника перед нашим левым флангом. Командующий фронтом приказал продолжать наносить главный удар в общем направлении [219] на юго-восток, чтобы во взаимодействии с войсками Брянского фронта разгромить болховскую группировку противника.

Однако замысел перерезать основные коммуникации врага был, повторяю, очень заманчив, к тому же с каждым часом он становился все более реальным. И я приказал генералу П. Ф. Малышеву, продолжая движение главными силами в западном направлении, выдвинуть на Хотынец 11-ю гвардейскую дивизию генерал-майора И. Ф. Федюнькина, усилив ее артиллерией и придав ей инженерный батальон.

Генерал Федюнькин действовал со свойственными ему инициативой и энергией. Его гвардейцы в тяжелых условиях лесистой местности за два дня упорных боев продвинулись к югу на 25 километрев, доведя общую глубину прорыва до 50 километров.

Как и прежде, отважно сражались, причем нередко в отрыве от главных сил, воины 1-го танкового корпуса. В эти дни многие танкисты заслужили высокие награды. Мне доложили о молодом коммунисте Николае Петровиче Прудком. Взвод разведки, которым он командовал, следовал в головной походном заставе, обеспечивая безопасность основных сил бригады. Возле деревни Красниково танкисты наткнулись на засаду. Начался неравный бой. Метким огнем Прудкий уничтожил несколько огневых точек. От вражеского снаряда загорелась его машина. Раненый, задыхаясь oт дыма, Н. П. Прудкий продолжал сражаться. Вторым снарядом ему перебило обе ноги, но он держался, пока не передал по рации данные об обстановке. Когда подошли главные силы, Прудкого, обожженного н истекавшего кровью, вынесли из танка. Он попросил позвать командира бригады, чтобы подтвердить сведения о противнике. На его руках Прудкий и скончался.

За своя подвиг коммунист Николай Петрович Прудкий был посмертно удоетоен звания Героя Советского Союза.

...Вечером 14 июля в мой блиндаж на наблюдательном пункте армии позвонил Верховный Главнокомандующий. Поздравив с успехом, он спросил, как идет наступление. Выслушав мой краткий доклад, И. В. Сталин сделал некоторые замечания, а потом сказал: [220]

— Ваше наступление — первое в летней кампании. Рокоссовскому стало уже легче, и он скоро нанесет удар. Главное сделано: в ходе боев произошел перелом. Имейте в виду, что за вами пойдут крупные резервы. Желаю, дальнейших успехов...

Наступление войск Брянского и Западного фронтов вызвало смятение во вражеском стане. Об этом красноречиво свидетельствуют немецкие документы, с которыми я позже ознакомился. Так, к примеру, 13 июля 1943 года штабы 9-й и 2-й танковой армий доносили в ставку Гитлера:

"Уже в этот день по масштабу наступления против 2-й танковой армии можно было заключить, что противник поставил своей целью полностью овладеть орловским плацдармом... На широком участке Восточного фронта в течение 48 часов произошли коренные изменения. Центр тяжести боевых операций переместился в район 2-й танковой армии. Здесь кризис продолжает развиваться с неимоверной быстротой".

Фок Бутлар пишет в своих воспоминаниях, что после ударов, нанесенных войсками Западного и Брянского фронтов, Модель вывел с фронта 9-й армии несколько дивизий для усиления 2-й танковой армии. "После этого, — заключает автор, — 9-я армия вынуждена была не только прекратить наступление, но и отойти на свои исходные позиции"{64}.

Генерал-фельдмаршал Манштейн, бывший командующий войсками группы армий "Юг", в своих воспоминаниях, претенциозно озаглавленных "Утерянные победы", так описывает события в полосе действий своего соседа — группы армий "Центр", которой командовал генерал-фельдмаршал Клюге:

"На участке группы "Центр" 9-й армии удалось в первые два дня наступления глубоко вклиниться в оборону противника (до 14 километров) в полосе наступления центрального и левофлангового корпусов. Правофланговый корпус, напротив, продвинулся незначительно, соседние же корпуса, по существу, остались на месте.

Уже на второй день наступления противник усилил контратаки против фронта и флангов ударного клина армии. [221]

Oн стал вводить в бой оперативные резервы, которые стояли у него в северо-западной части Курской дуги и перед юго-восточным участком орловской дуги. Это было признаком того, что противник намерен был при всех обстоятельствах удержать Курскую дугу, и одновременно того, что в случае успеха операции "Цитадель" можно было окружить действительно крупные силы противника. Несмотря на эти контратаки, ударный клин 9-й армии продвигался вперед, хотя и в полосе шириной всего лишь 10 км. Однако 9 июля наступление остановилось на линии обороны противника на холмистой местности в районе Ольховатки, в 18 км от исходных позиций 9-й армии. Командование армии предполагало, что после отражения вражеских контратак, перемещения главного направления своего удара и введения в бой резервов оно вновь возобновит наступление 12 июля, чтобы завершить прорыв. Но этого не произошло.
11 июля противник крупными силами перешел в наступление с востока и северо-востока против 2-й танковой армии, удерживавшей орловскую дугу{65} . Развитие событий на этом участке заставило командование группы "Центр" приостановить наступление 9-й армии, чтобы бросить ее крупные подвижные силы в бой на участке 2-й танковой армии"{66} . (Выделено мною. — И. Б.]

Далее Манштейн пишет: "На совещании в ставке у Гитлера 13 июля фельдмаршал Клюге доложил фюреру, что он вынужден был отобрать все подвижные соединения — танковые и моторизованные дивизии — у Моделя, чтобы ликвидировать глубокие прорывы, сделанные русскими на трех участках фронта 2-й танковой армии, что по этой причине наступление 9-й армии не может продолжаться и не может быть потом возобновлено"{67}.

Надеюсь, что читатель простит мне перегрузку повествования цитатами, и хочу привести еще и отрывок из работы Хейнрици и Гаука — первого более или менее солидного западногерманского исследования Курской битвы: [222] "Серьезные события развернулись на фронте группы "Центр". Здесь советские войска прорвали 12 июля фронт 2-й танковой армии, прикрывавшей тыл 9-й армии, восточнее Орла, юго-восточнее Болхова и Сухиничей. Группе армий "Центр" не осталось ничего другого, как задержать переданные уже в распоряжение 9-й армии две дивизии усиления и направить их вместе с тремя другими резервными дивизиями, находившимися на орловском плацдарме, для отражения русского контрнаступлевия.

9-я армия вынуждена была вывести две танковые дивизии и полки сверхтяжелых танков из полосы наступления. Дальнейшее продолжение операции "Цитадель" на фронте группы армий "Центр" стало невозможным, хотя Гитлер пока не хотел признавать этого, однако ему не оставалось ничего другого, как подчиниться воле обстоятельств. На следующий день, 13 июля, он вынужден был заявить командующим группами армии, участвовавших в проведении операции "Цитадель", о крахе этого плана и о необходимости прекратить дальнейшие действия по его осуществлению.

Однако против прекращения наступления возразил командующий войсками группы армий "Юг" фельдмаршал Манштейн. Он считал, что, как только резервы Красной Армии после попытки нанести контрудары окажутся обескровленными в боях, он сможет добиться решающего успеха, получив разрешение на использование резервов своей группы армий. Группа армий "Центр" должна была бы при этом первоначально лишь сковывать противостоящие ей советские силы, а после отражения наступления на орловской дуге при благоприятных условиях вновь перейти в наступление. Группа же армий "Юг" тем временем попыталась бы захватить переправу через р. Псел восточное Обояни и разбить оказывающие ей сопротивление части Красной Армии в районе южнее Курска, а затем повернуть на запад и навязать сражение тем соединениям Красной Армии, которые находились в юго-западной части Курской дуги.

Фельдмаршал Клюге в ответ на это категорически заявил, что после прорыва на северном участке орловской дуги возобновление наступления 9-й армии исключается и что необходимо отвести ее немедленно на исходные позиции.

После этого и Манштейн стал сомневаться в возможности [223] успеха и просил Гитлера разрешить продолжать хотя бы ограниченные удары в полосе группы армий "Юг", чтобы, ослабляя противостоящие силы Красной Армии, получить свободу рук для отходного маневра. Иначе, по его мнению, и группа армий "Юг" окажется в кризисном состоянии".

В заключение Хейнрици и Гаук указывают: "С 15 июля начались частые атаки против 9-й армии группы армий "Центр", которая после передачи ряда своих дивизий 2-й танковой армии перешла к обороне своих позиций. Таким образом, Советы вернули себе инициативу не только в районе орловской дуги, но и на других участках Восточного фронта. Операция "Цитадель" провалилась{68} !"

Весьма характерно, что в своих воспоминаниях фельдмаршал Манштейн всю вину за срыв операции "Цитадель" пытается свалить на соседа — группу армий "Центр". При этом он не без определенного умысла скрывает от читателя, что 12 июля в полосе наступления ударной группировки его войск, в районе Прохоровки, произошло крупное танковое сражение, в котором участвовало до тысячи двухсот боевых машин с обеих сторон, и что это сражение было выиграно советскими войсками. За один день боя под Прохоровкой наступавший здесь отборный танковый корпус СС потерял более четырехсот танков и штурмовых орудий, был остановлен и вынужден перейти к обороне. Неудачной была также попытка Манштейна прорваться к Прохоровке о юга другой танковой группировкой.

Это, безусловно, также послужило одной из причин, вынудивших Гитлера принять 13 июля решение о прекращении операции "Цитадель". Особенно Гитдер был раздосадован оборотом, который приняли события на участке 2-й танковой армии, и, как обычно в таких случаях, стал искать козлов отпущения. В числе их оказался генерал Рудольф Шмидт — командующий 2-й танковой армией, которую он принял от Гудериана в декабре 1941 года, когда того сняли за самовольный отход с рубежа рек Оки и Зуши во время Московской битвы. С тех пор Шмидт более полутора лет командовал этой армией, совершившей в сентябре 1941 года бросок из-под Рославля на юг для удара по глубокому тылу войск Юго-Западного фронта [224] и предназначавшейся в свое время для парада в Москве. Теперь эта хваленая стальная армада была признана виновницей краха операции "Цитадель".

В общем-то, фашистское командование нашу подготовку к прорыву просмотрело. На третий день наступления, 14 июля, Шмидт был отстранен от должности как не обеспечивший руководство войсками. Его место по совместительству занял командующий 9-й армией генерал-полковник Модель.

В этот кризисный для группы армий "Центр" момент гитлеровская ставка объединила командование 9-й и 2-й танковой немецких армий, оборонявших орловский выступ. Моделю подчинялись теперь все немецко-фашистские войска, находившиеся на орловском плацдарме. Это было не случайно: Модель, которого в германской армии называли львом обороны, пользовался особым доверием фюрера.

Вступая в командование орловской группировкой, Модель в приказе войскам 2-й танковой армии от 14 июля писал: "Красная Армия перешла в наступление по всему фронту орловского выступа. Мы стоим перед сражениями, которые могут решить все. В этот час, требующий огромного напряжения всех сил, я взял на себя командование также и вашей испытанной в боях армией"{69}.

Модель развил лихорадочную деятельность, отдавал жесткие приказы, требуя, чтобы действующие части стояли до последнего человека, а подходящие резервы интенсивно передвигались, не считаясь ни с чем.

Но и "лев обороны" не мог остановить Красную Армию. Советское командование продолжало владеть инициативой и наносило все более мощные удары по врагу. Об этом свидетельствуют факты. В их свете смешными выглядят измышления иных буржуазных историков, утверждающих, будто прекращение действий по плану операции "Цитадель" было обусловлено... высадкой англо-американских войск в Италии. Эту версию опровергают и западногерманские историки Гейм и Филиппи: "10 июля Гитлер приказал продолжать операцию "Цитадель", хотя в этот день западные союзники русских высадились в Сицилии. Ему казалось еще и тогда, что победа под Кур- ском [225] может стать лучшим оправданием неудачи в районе Средиземного моря. Однако немецкое наступление на Курской дуге после первоначальных тактических успехов фактически застопорилось, когда советское командование со своей стороны предприняло 12 июля наступление против орловской дуги, нацеленное в тыл 9-й немецкой армии, и тем самым начало осуществлять операцию, которая должна была выйти далеко за рамки данного района"{70}.

Известно, что даже после перехода советских войск в контрнаступление, вплоть до 19 июля, гитлеровское командование продолжало упорно цепляться за свои наступательные планы. Только 19 июля в "Дневнике боевых действий верховного командования вермахта" появляется запись: "Из-за сильного наступления противника дальнейшее проведение "Цитадели" не представляется возможным"{71}.

Замечу кстати, что к 19 июля наша 11-я гвардейская армия продвинулась на 70 километров в глубь орловского плацдарма врага и поставила под угрозу все коммуникации его 9-й и 2-й танковой армий.

Таким образом, обсуждение вопроса о продолжении операции "Цитадель" началось 13 июля и было связано отнюдь не с высадкой западных союзников в Сицилии, а с ударами советских войск на орловском плацдарме. Прекращено же осуществление этой операции 19 июля было также из-за нашего успешного контрнаступления и краха немецкого наступления на Курск с юга.

Позже, 26 июля, на совещании в ставке Гитлер потребовал высвободить несколько дивизий для Италии. Однако генерал-фельдмаршал Клюге решительно выступил против этого: "Я обращаю внимание на то, что в данный момент я не могу снять с фронта ни одного соединения. Это совершенно исключено в настоящий момент"{72}. Оценивая положение своих войск, командующий группой армий "Центр" твердил Гитлеру о "давлении крупных советских сил", о "прорывах фронта" на ряде направлений, о "совершенно обескровленных соединениях".

Немецкий фронт на Востоке трещал по всем швам, и о переброске дивизий на Запад не могло быть и речи. [226]

В течение июля с советско-германского фронта гитлеровцы не вывели ни одного соединения, ни одну часть. Наоборот, они дополнительно перебросили сюда с Запада одну дивизию. В августе с советско-германского фронта фашистское командование сняло всего одну танковую дивизию, но вместо нее уже в сентябре сюда прибыло с Запада девять пехотных и четыре резервные дивизии, а в октябре — три танковые и три пехотные дивизии, а также одна пехотная бригада.

Таким образом, отнюдь не высадка союзников в Сицилии повлияла на успешное для советской стороны развитие событий под Орлом, Белгородом и Харьковом. Напротив, разгром врага в Курской битве облегчил действия англо-американских войск в Италии.

Завоевать господство в воздухе — еще не значит обезопасить себя от авиационных налетов. Стремясь задержать наше наступление, враг не жалел ни самолетов, ни летчиков. Гитлеровское командование направляло к нашим позициям десятки, сотни бомбардировщиков в надежде, что хоть часть из них сумеет прорваться. Нашим истребителям и артиллеристам-зенитчикам работы хватало, тем более что линия фронта у нас растянулась, всю ее надежно не прикрыть, да и от своих аэродромов мы изрядно удалились. И у нас бы неминуемо были серьезные потери от вражеских бомбардировщиков, если бы не героизм советских летчиков.

14 июля мы затаив дыхание следили за воздушным боем над поселком Дудоровским, северо-западнее Болхова. 40 "юнкерсов" приближались к нашим позициям. Тревожные возгласы "Воздух!" заставили бойцов искать укрытия. И тут навстречу вражеской армаде устремилась шестерка краснозвездных "яков", которые патрулировали над этим районом.

Шесть против сорока... Юркие, маленькие самолеты врезались в строй вражеских бомбардировщиков — и тот распался. Яростно стрекотали авиационные пушки. С истошным воем падали на землю объятые пламенем "юнкерсы" — один, второй, третий... шестой... Пехота забыла об укрытиях. Все смотрели в небо и ликующим "ура!" встречали каждый сбитый "юнкерс". Не выдержали нервы у фашистских летчиков. Сбросив бомбы на свои войска, они в беспорядке ретировались. Шестерка наших "ястребков" продолжала патрулировать над заданным районом. [227]

На КП армии не смолкали телефоны. Командиры стрелковых и танковых соединении просили наградить отважных летчиков. Так бывало часто. Пользуясь правом, предоставленным мне, я наградил уже многих летчиков, а чаще просил об этом командующего воздушной армией. Вот и сейчас связался с генералом М. М. Громовым.

— Кто у вас сейчас дрался над Дудоровским? Генерал ответил, что шестерку истребителей возглавлял майор В. Н. Буянов.

— Передайте им благодарность Военного совета армии и примите сердечную просьбу пехоты достойно наградить героев!

Мы расширяли полосу прорыва. 15 июля на правом фланге армии дивизии 16-го гвардейского корпуса выбили противника с рубежа реки Рессота, форсировали ее и во взаимодействии с войсками 50-й армии овладели селом Клинцы. В последующие два дня гвардейцы расширили плацдарм на западном берегу. Теперь мы более или менее надежно прикрыты с запада. Задачу свою корпус выполнил, и я приказал перебросить его 31-ю гвардейскую стрелковую дивизию на хотынецкое направление.

А в полосе 8-го гвардейского корпуса продолжались упорные танковые бои. Стрелковым частям во взаимодействии с 5-м танковым корпусом удалось фланговым ударом овладеть деревней Ягодная.

Пусть читателя не удивляет, что я нередко повторяю названия одних и тех же населенных пунктов. Многие из них нам приходилось брать по нескольку раз. Случалось, танкисты ворвутся в село, разгромят вражеский гарнизон и умчатся дальше, чтобы выполнить свою задачу, а враг подтянет силы и вновь займет село. Нашим подошедшим частям снова приходилось выкуривать оттуда гитлеровцев.

Преследуя отходящего противника, гвардейцы генерала П. Ф. Малышева и танкисты генерала М. Г. Сахно к исходу дня 17 июля вышли на рубеж Реутово, Вязовая, Верхняя Радомка. Здесь они встретили упорное сопротивление врага. На заранее подготовленных позициях засели части немецких 18-й и 20-й танковых дивизий и остатки 293-й пехотной дивизии, усиленные подошедшими от Орла крупными резервами, и задержали дальнейшее продвижение [228] наших войск. Я направил сюда свой последний резерв — 108-ю стрелковую дивизию.

На левом фланге армии 5-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Н. Л. Солдатова, введенная в бой 15 июля на участке 36-го гвардейского корпуса, совершив обходный маневр с юга, при содействии 84-й гвардейской дивизии освободила деревню Уколицы. При этом был наголову разгромлен 112-й полк 25-й моторизованной дивизии немцев. Продолжая наступление, соединения корпуса во взаимодействии с правофланговыми частями 61-й армии после ожесточенных боев к утру 17 июля овладели крупным узлом обороны противника селом Кирейково и захватили богатые трофеи. Гитлеровцы потеряли выгодные для обороны позиции, понесли большие потери и стали отходить к Болхову. Теперь и левый фланг нашей армии был достаточно обеспечен. Все усилия можно было сосредоточить на главном, болховском направлении.

11-я гвардейская армия получила новое усиление — 25-й танковый корпус генерала Федора Георгиевича Аникушкина. Ему было приказано двигаться на Хотынец. 18 июля танкисты вступили в бой. Путь им преградили переброшенные сюда из-под Брянска 253-я и 707-я немецкие пехотные дивизии. Наткнувшись на организованный огонь и подвергаясь непрерывным массированным ударам вражеской авиации, корпус своими главными силами прорваться на Хотынец не смог. Удалось это только одной 162-й танковой бригаде, которой командовал полковник Игнатий Антонович Волынец. 19 июля бригада, опередив главные силы корпуса на 20 километров, внезапно ворвалась в поселок. Здесь, на станции, танкисты уничтожили бронепоезд и железнодорожный эшелон, частично груженный танками, разрушили участок железной дороги. Но затем, атакованные противником с нескольких направлений, они вынуждены были с боями отойти на соединение с главными силами. Во время нападения на станцию полковник И. А. Волынец был тяжело ранен. Бригаду возглавил его заместитель по политической части подполковник Н. И. Сыропятов. По пути к своим танкисты разгромили еще колонну пехоты противника, а в районе Локни — штаб 76-й немецкой пехотной дивизии. При этом был убит фашистский генерал.

К 17 июля главные силы нашей армии глубоко продвинулись в расположение противника и нависли над [229] основными тыловыми коммуникациями, связывавшими всю орловскую группировку немцев с ее тыловой базой, расположенной в районе Брянска. К сожалению, наши сомнения, высказанные при разработке операции, оправдались: войска Центрального фронта все еще вели напряженные бои севернее Курска и не имели возможности пойти нам навстречу, чтобы замкнуть кольцо.

Однако угроза выхода наших войск во фланг и тыл 2-й танковой и 9-й полевой армий немцев вынудила генерал-полковника Моделя срочно изъять из 9-й армии, действовавшей против Центрального фронта, три танковые и одну моторизованную дивизии и бросить их против нас. Это в значительной мере ускорило и вместе с тем облегчило переход Центрального фронта в контрнаступление.

Нас обрадовало известие, что начавшие 15 июля контрнаступление войска Центрального фронта сломили наконец сопротивление противника и двинулись на север. На их участке враг огрызался не менее упорно, чем на нашем.

К исходу седьмого дня боев полоса наступления нашей армии расширилась до 120 километров, войска вклинились в глубину обороны противника до 70 километров. Правда, резервы уже были введены в действие, но мы все же продолжали наступать. Между соединениями образовались большие разрывы. К тому же на подступах к Болхову мы снова встретились с прочной обороной, которую противник занял не только остатками разгромленных в предыдущих боях войск, но и вновь подошедшими из глубины резервами, в том числе выведенной из района Кром 9-й танковой дивизией. А на подходе к линии фронта отмечались все новые и новые вражеские колонны.

Чтобы изыскать средства для дальнейшего развития успеха и не бить на Болхов влобовую, мы решили перегруппировать часть сил с флангов в центр армии и нанести главный удар на юг и юго-восток, чтобы выйти в тыл болховской группировки противника.

36-й гвардейский стрелковый корпус (без 5-й гвардейской стрелковой дивизии) в ночь на 18 июля был выведен из боя и после ночного марша сосредоточился в лесах южнее Шванова. Перед ним была поставлена задача утром 19 июля начать движение правее 8-го гвардейского корпуса в общем направлении на Узкое, Знаменское. Heсколько [230] позже туда предполагалось перебросить часть сил 16-го гвардейского корпуса.

Произведя эту перегруппировку, мы возобновили атаки. Крупные силы противника — 9-я и 4-я танковые и 253-я пехотная дивизии — сопротивлялись отчаянно, то и дело предпринимали контратаки. Кроме того, у нас стал ощущаться недостаток в боеприпасах. Темп наступления снижался.

Чтобы быть поближе к наступающим войскам, мы перенесли командный пункт армии в лес возле Шванова и здесь вместе с полковником Ф. Н. Бобковым мудрили над картой, выискивая возможности для наращивания удара. Пожалуй, настала пора просить у командующего фронтом солидной помощи. Я знал, правда, что в ближайшие дни командование собирается ввести в бой с рубежа реки Рессета прибывшую из резерва Ставки 11-ю общевойсковую армию. Это высвободило бы нам по меньшей мере три стрелковые дивизии и значительно сократило бы фронт наших действий. Эх, если бы поскорее это произошло! Размышления над картой прервал встревоженный комендант штаба капитан Гучиков, лихой горец, депутат Верховного Совета СССР.

— Товарищ командующий, — доложил он. — В районе штаба задержана машина с двумя неизвестными. Один из них назвался военным корреспондентом Эренбургом и требует, чтобы его провели к вам.

— Пригласите.

Через порог со штатской неторопливостью перешагнул сутуловатый человек средних лет, представился:

• Илья Эренбург, военный корреспондент.

Илья Григорьевич был в новой, слишком просторной для него хлопчатобумажной гимнастерке и таких же галифе. Седоватую копну волос венчала пилотка, которую он забыл снять. По всему заметно было, что человек не привык еще к военной форме, чувствует себя в ней неловко. На мой вопрос, куда он держит путь, Эренбург ответил:

— На передовую. Хочется своими глазами увидеть, как фрицы драпают.

Я попросил начальника политотдела армии полковника Д. Ф. Романова помочь писателю ознакомиться с ходом наступления, а затем направить его в одну из дивизий 16-го гвардейского корпуса. [231]

На другой день мы снова увиделись. Илья Григорьевич вошел ко мне очень возбужденный и сразу же стал рассказывать, как много интересного увидел. Когда он прибыл в 11-ю гвардейскую стрелковую дивизию, на ее участке немецкие танковые части предприняли очередную контратаку и несколько потеснили один из наших полков. Передовые фашистские танки оказались всего метрах в восьмистах от наблюдательного пункта командира дивизии, где находился писатель. Однако дальше их не пустили. Артиллеристы открыли такой огонь, что гитлеровцы немедля повернули вспять.

Писатель своими глазами видел, как дымными факелами горели фашистские танки, как в панике бежали вражеские автоматчики.

— Все-таки я увидел, как драпают фрицы! — воскликнул Илья Григорьевич. — Незабываемое зрелище!

Я заверил его, что теперь он сможет часто видеть удирающих фрицев. Красная Армия будет гнать их без передышки.

Нашу беседу прервал начальник штаба армии генерал-майор Н. II. Иванов. Он принес добрую весть: командующий фронтом распорядился ввести в сражение 11-ю армию генерал-лейтенанта И. И. Федюнинского. Обрадованные, мы кинулись к карте.

Эренбург заторопился и, тепло попрощавшись, ушел. Он побывал в ряде наших частей. Дольше всего задержался в 27-м гвардейском полку, беседовал со многими гвардейцами. Ему рассказали, как бронебойщик Владимир Родионов один вступил в бой с пятнадцатью вражескими танками и четыре из них подбил, а остальных заставил повернуть вспять; как казах Вахит Колумбаев расправился с десятком фашистов; как Сергей Комов пленил нескольких гитлеровцев; как младший лейтенант Наум Плавник со своим стрелковым взводом овладел сильно укрепленным опорным пунктом в тылу врага.

Беседовал писатель и с командиром передового в дивизии 27-го гвардейского полка майором Н. В. Харченко. Статный усатый южанин очень понравился ему. До войны Николай Васильевич Харченко работал зоотехником в совхозе, а на фронте стал отличным боевым командиром, постиг мудрую суворовскую науку побеждать малой кровью сильного врага.

Перед отъездом Эренбург выступил перед гвардейцами. [232]

Его страстная речь о бандитской природе гитлеровской армии, моральном убожестве ее солдат произвела на всех большое впечатление.

Встретился Илья Эренбург и с младшим лейтенантом Исносьяном, о боевых делах которого я уже рассказывал. После разговора с ним Илья Григорьевич написал для дивизионной газеты яркий очерк об этом замечательном человеке.

Как уже говорилось, Владимиру Абрамовичу Ионосьяну было присвоено звание Героя Советского Союза. К великому сожалению, отважный офицер не испытал радости награждения: он погиб в боях за Карачев, где мы и похоронили его на живописном берегу реки. Жители города возложили на могилу героя венок, на ленте которого было написано: "Мы вечно будем помнить тебя, наш освободитель".

Соединения 8-го гвардейского корпуса, отражая непрерывные контратаки вражеских танков и пехоты, медленно, но неуклонно обходили Болхов с запада. Вот-вот они перехватят единственную шоссейную дорогу, связывавшую болховскую группировку врага с его базами в Брянске. Гитлеровцам в Болхове грозило окружение: войска 61-й армии наседали с северо-востока. И все-таки они изо всех сил цеплялись за город. Почему? Мы догадывались, в чем дело: гитлеровское командование, по-видимому, стремится подольше задержать здесь наши войска, чтобы выиграть время для отвода на запад остальных сил своей орловской группировки.

С учетом этого мы, не ослабляя нажима на Болхов, частью своих соединений продолжали развивать наступление на юг, на Хотынец. Передовые части 11-й и 16-й гвардейских дивизий — 27-й и 46-й гвардейские стрелковые полки — прорвались к железной: дороге Орел — Брянск западнее Хотынца и перехватили ее, но, к сожалению, лишь на непродолжительное время: чтобы удержаться здесь, не хватило сил.

Однако враг уже в полной мере осознал нависшую над ним опасность.

Разведка донесла, что гитлеровцы постепенно начали выводить свои части из Болхова. Теперь самым уязвимым направлением для всей орловской группировки врага стало хотынецкое. Прорыв наших войск здесь вел к перехвату основных путей отхода противника. [233]

О том, как оценивало в это время обстановку командование группы армий "Центр", в чьем подчинении находились войска орловского выступа, пишет бывший историограф штаба группы полковник Г. Гакенгольц: "Довольно быстрое снижение темпа наступления нашей 9-й армии против глубоко эшелонированной здесь обороны русских не вызвало у нас особого удивления. Но мощь и пробивная сила русских ударов, начавшихся 12 июля на северном и восточном фасах орловской дуги, явились для нас жестокой неожиданностью. Быстро развивающийся кризис на карачевском направлении{73} , опасность потерять железнодорожное сообщение с Орлом были преодолены с большим трудом, с привлечением всех имевшихся у других объединений группы армий резервов. Было просто непостижимо, что русские оказались способны так скоро и так успешно перейти в наступление летом. Нам в штабе группы армий стало ясно, что после русского наступления, начавшегося 12 июля, неизбежен провал операции "Цитадель" и что наступил не только новый поворот в ходе русско-германской войны, но и произошел окончательный оперативно-стратегический перелом на Восточном фронте в пользу русских"{74}.

Это признание врага весьма знаменательно. Мы были в тот момент очень близки к цели — к тому, чтобы отсечь всю орловскую группировку от ее коммуникаций. Но к сожалению, сил у нас осталось для зтого очень и очень мало: на Хотынец наступали всего две ослабленные дивизии.

От Хотынца нас отделяли каких-нибудь 15—20 километров. Быстрое продвижение в этом направлении, судя по всему, было неожиданным и для нашего командования: у него не оказалось поблизости дополнительных сил, необходимых для развития успеха. Теперь Ставка спешно перебрасывала сюда из своих стратегических резервов 11-ю общевойсковую и 4-ю танковую армии. Однако они еще не были полностью сформированы и находились далеко от района предстоящих действий. Так что пока приходилось рассчитывать только на себя.

Но вот наконец мы узнали, что наш новый сосед, [234] 11-я общевойсковая армия под комаядаванием моего друга, боевого генерала И. И. Федюнинского, пошла в наступление. Ее войска двигались правее нас. За два-три дня они углубились на запад на 15 километров. Однако подоспевшие резервы врага приостановили их дальнейшее движение. Произошло это на подступах к Хвастовичам, то есть значительно севернее Хотынца.

И все-таки 11-я армия во многом помогла нам. Она прикрыла наш фланг, отвлекла на себя крупные соединения противника и дала нам возможность свободнее маневрировать силами.

Передав свои участки войскам генерала И. И. Федюнинского, наши 31-я гвардейская и 169-я стрелковая дивизии начали выдвигаться на хотынецкое направление, где с 25 июля разгорелись чрезвычайно ожесточенные бои. Стремясь удержать в своих руках железную дорогу, противник бросил сюда все, что мог собрать в тылу, вплоть до охранных частей, саперных и автопарковых батальонов, а также значительное количество танков и артиллерии. Сюда же он вынужден был повернуть подошедшую из-под Белгорода моторизованную дивизию "Великая Германия". 25 июля противник нанес контрудар по 11-й и 16-й гвардейским дивизиям. Наши бойцы героически сдерживали натиск. Вновь назначенный командир 16-го гвардейского стрелкового корпуса генерал Иван Федорович Федюнькин 27 июля ввел в бой подошедшую к линии фронта 31-ю гвардейскую стрелковую дивизию. При поддержке небольшого количества танков она решительно атаковала противника. Завязались упорные встречные бои, и линия фронта здесь все время перемещалась то на юг, то на север. Только к 4 августа она стабилизировалась на рубеже Пыряткино, Алехино, Алисово, Изморозень, то есть в 15 километрах к северу от железной дороги Орел — Брянск.

Приведу лишь один эпизод, чтобы дать читателю представление об ожесточенности боев на этом участке.

Вражеские танки, пытавшиеся атаковать стык 31-й и 11-й гвардейских стрелковых дивизий, были отброшены мощным огнем нашей артиллерии. В поисках укрытия от огня гитлеровцы повернули к ближайшему лесу, но там стояли в засаде наши тридцатьчетверки и орудия прямой наводки. Предоставляю слово участнику этого боя командиру артполка 11-й гвардейской дивизии В. П. Семенко:

234

— Мы открыли ураганный огонь. Наши орудия стреляли прямой наводкой. Было видно, как снаряды бьют в броню "тигров". После такого попадания танк останавливался, но потом снова полз на нас, изрыгая огонь и смерть. Неужели эти чудовища неуязвимы для наших пушек? Но вот один из "тигров" завертелся на месте. Ага, гусеницу ему перебили! И тотчас батарейцы сорокового гвардейского стрелкового послали в поврежденный танк еще несколько снарядов пятидесятисемимиллиметровой пушки. У "тигра" заклинило башню. Бронированное чудовище стало беспомощным. И дело пошло веселое! Только за этот один жаркий летний день частями одиннадцатой гвардейской дивизии с помощью танков было подбито сорок три вражеские боевые машины, среди них до десятка "тигров" и "пантер". Находившиеся в засаде артиллеристы Бектасов и Бибиков подбили восемь танков, командир орудия старший сержант Алексеенко вывел из строя танк и самоходное орудие, наводчик Серганов из своего орудия уничтожил три танка, а бронебойщики Громов и Найденов сожгли три "фердинанда"...

Отлично поработали и орудийные расчеты полковой артиллерии 40-го гвардейского стрелкового полка под командованием начальника артиллерии этой части майора Р. А. Валиева. Дивизионная газета "За Родину" в те дни поместила частушку:

На большой лесной полянке

Догорали вражьи танки,

Там Валиева ребята

Разгромили супостата.

24 июля на наш КП прибыли командующий фронтом генерал-полковник В. Д. Соколовский, командующий 4-й танковой армией генерал-лейтенант В. М. Баданов и член Военного совета этой армии генерал-майор В. Г. Гуляев, Баданова я знал еще с осени 1942 года по Юго-Западному направлению. Это был опытный командир крупных танковых соединений. В битве на Волге отлично действовал танковый корпус, которым он командовал. Теперь генерал Баданов получил повышение: был назначен командующим танковой армией. У него сейчас полтысячи новых могучих машин, только что сошедших с конвейера, и еще 5-й и 25-й танковые корпуса, переданные нами. Казалось, двинь эту махину — и она все сметет на своем пути. Но у [236] нас был уже немалый опыт прогрызания прочной, глубоко эшелонированной обороны на резко пересеченной местности, и я сомневался, разумно ли вводить в сражение такую массу танков без соответствующей подготовки и обеспечения прорыва. Танки могут, что называется, увязнуть в обороне противника и понести неоправданные потери. Не лучше ли ввести армию на хотынецком направлении: там и условия для действия танков лучше, да и само это направление становится решающим. Но генерал В. Д. Соколовский стоял на своем: танки пойдут на Болхов. Тогда я попросил дать мне несколько дней, чтобы подготовить ввод танковой армии в полосе действий 8-го гвардейского корпуса. В. М. Баданов стал горячо доказывать, что танковая армия и сама сумеет прорвать оборону и разгромить противника. Поскольку его мнение соответствовало замыслу командующего фронтом, было решено вводить танковую армию на болховском направлении с ходу.

Выполняя приказ командующего фронтом, соединения 8-го гвардейского стрелкового корпуса с утра 26 июля возобновили наступление и начали медленно продвигаться вперед. Через некоторое время 11-й танковый и 6-й гвардейский механизированный корпуса 4-й танковой армии, обогнав боевые порядки стрелковых соединений, устремились в атаку. На рубеже Прилепы, Лунево, Малая Чернь, Шумово они натолкнулись на очень мощную противотанковую оборону. Оба корпуса несли серьезные потери в боевых машинах, главным образом, от огня закопанных и замаскированных вражеских танков и самоходок. В тот день, несмотря ни всю энергию генерала В. М. Баданова, танкисты продвинулись незначительно. На следующее утро из-за левого фланга 6-го гвардейского механизированного корпуса вырвались вперед машины 30-го Добровольческого Уральского танкового корпуса. Вели их вчерашние уральские рабочие, люди отчаянной смелости. Грозной лавиной атаковали они вражеские позиции. Не спасли гитлеровцев ни авиационные налеты на уральцев, ни яростные контратаки. Они начали отходить. Танкисты ринулись в преследование.

28 июля в Болхов с северо-востока вступил 26-й стрелковый корпус генерала К. М. Эрастова из 61-й армии. В ходе боев болховская группировка немцев была разгромлена; она потеряла свыше 55 тысяч солдат и офицеров, [237] 376 орудий, очень много танков, причем 74 машины были захвачены исправными.

Теперь, когда с болховской группировкой было покончено, мы смогли усилить нажим на хотынецком направлении. К тому времени подошел выделенный нам 2-й гвардейский кавкорпус. Одновременно с продвижением к Хотынцу, где мы встречали упорное сопротивление врага, решили нанести мощный удар западнее, в направлении Карачева. С этой целью 16-й гвардейский стрелковый, 2-й гвардейский кавалерийский и 1-й танковый корпуса были объединены в оперативную группу, которую возглавил командир 2-го гвардейского кавкорпуса генерал-майор Владимир Викторович Крюков. Задача ее — захватить Карачев и развивать далее наступление на Брянск. Генерал Крюков решил нанести главный удар с рубежа Алехино, Алисово. Но из-за начавшегося вражеского контрудара в районе Алехина разгорелись бои. Командующий оперативной группой приказал главным силам 16-го гвардейского стрелкового и 1-го танкового корпусов отражать контратаки противника, а кавалерийскому корпусу нанести удар в юго-западном направлении — на Пасеку, Семеновку.

В первые дни наступления соединения кавкорпуса и 1-я гвардейская стрелковая дивизия продвинулись на 15— 20 километров, но затем были остановлены контратаками подошедших из Брянска резервов и частей 707-й охранной дивизии противника.

Назначение командующим столь крупной и разнородной по своему составу группой войск командира кавалерийского корпуса оказалось, к сожалению, неудачным. Лихой кавалерист, генерал Крюков был слишком привержен к своему роду войск. Он по-прежнему действовал как командир кавкорпуса, рассчитывая преимущественно на своих конников, хотя в современной войне одной кавалерией успеха не добиться. Единого войскового организма не получилось: стрелковые, танковые и кавалерийские части, фактически, действовали сами по себе.

Стало известно, что Ставка приняла решение передать 11-ю общевойсковую, 11-ю гвардейскую, 4-ю танковую армии и 2-й гвардейский кавкорпус, входившие в левое крыло Западного фронта, в состав Брянского фронта. Мы [238] узнали, что еще в конце июня Ставка приказала командующим войсками Западного и Калининского фронтов начать подготовку к наступательной операции на смоленском и рославльском направлениях с задачей нанести здесь поражение войскам группы армий "Центр". В соответствии с замыслом Ставки главный удар наносили войска Западного фронта на рославльском направлении. Войскам правого крыла Западного фронта предстояло во взаимодействии с соединениями левого крыла Калининского фронта разгромить гитлеровцев в районе Ярцева, Дорогобужа и в дальнейшем наступать в общем направлении на Смоленск. Переход в наступление намечался на 5—7 августа. Предпринимая эту операцию, Ставка имела цель не допустить перегруппировку сил противника с этого участка фронта на юг, чтобы они нe могли повлиять на ход наступления советских войск, наносивших там глав-ный удар. С другой стороны, в связи с разгромом орловской группировки немцев и успешным продвижением наших войск на Брянск создавалась возможность расширить общий фронт наступления на всем западном стратегическом направлении. Вот почему и происходила перегруппировка сил.

29 июля войска 11-й гвардейской армии прощались с Западным фронтом.

Вечером на командный пункт нашей армии, располагавшийся теперь в маленьком населенном пункте Минино, прибыли командующий Западным фронтом генерал В. Д. Соколовский и командующий Брянским фронтом генерал М. М. Попов.

После выполнения всех формальностей, связанных со сдачей и приемом войск, оба командующих решили доложить обо всем по телефону Верховному Главнокомандующему. Первым о сдаче войск докладывал В. Д. Соколовский. Воспользовавшись случаем, он попросил Верховного пополнить людьми готовящиеся к новому наступлению части Западного фронта. Просил он 15—20 тысяч человек. Затем трубку телефона взял М. М. Попов. Доложив о приеме войск левого крыла Западного фронта, Маркиан Михайлович сообщил И. В. Сталину об оперативных намерениях командования фронта на ближайшие дни и тоже попросил пополнения.

Неожиданно генерал Попов протянул мне трубку и тихо сказал: [239]

— Верховный будет говорить с тобой. Называй его Ивановым — это его псевдоним.

Не без волнения беру трубку:

— Здравствуйте, товарищ Иванов! Вас слушает генерал Баграмян.

— Здравствуйте, товарищ Баграмян, — услышал я хорошо знакомый голос И. В. Сталина. — Как вы оцениваете наступление вашей армии в операции по ликвидации орловского плацдарма немцев? Можем ли мы в ближайшее время рассчитывать на успешное завершение операции?

— Товарищ Иванов, — ответил я,— одиннадцатая гвардейская добилась серьезных успехов. В целом операция по разгрому орловской группировки противника развивается успешно. Но для ее завершения мы срочно нуждаемся в пополнении.

— Сколько же вам нужно и куда подать? Я быстро прикинул, какое количество пополнения потребуется на двенадцать стрелковых дивизий.

— Двадцать четыре тысячи человек. Прошу приказать подать их на станцию Козельск.

— Так вы, товарищ Баграмян, твердо убеждены, что только при этих условиях операция будет завершена скоро и успешно?

— Конечно, товарищ Иванов! Но для этого, повторяю, необходимо пополнение.

До этого Сталин говорил доброжелательно, теперь же в его голосе послышалось недовольство:

— Товарищ Баграмян, мы ведь тут самым серьезным образом занимаемся делами. Сказано вам, что пополнение будет. Сегодня же Щаденко об этом сообщат вам. Желаю успеха!

— Ну и повезло же тебе, Иван Христофорович, — сказал Василий Данилович. — Мы ведь слезно просили выделить нам пополнение, но Верховный нам ни одного человека не дал...

Вечером 29 июля Ефим Афанасьевич Щаденко, ведавший вопросами комплектования войск и формированием резервов Ставки, сообщил мне, что к утру 30 июля в штаб армии прилетит его представитель, доставит план перевозки по железным дорогам в Козельск двадцати четырех тысяч человек отличного пополнения из состава курсантских бригад резерва Ставки. Забегая вперед, замечу, что столь оперативное выделение и доставка многотысячного [240] пополнения сыграли чрезвычайно важную роль в успешном завершении операции.

Проводив начальство, я сразу же улетел в 16-й гвардейский корпус, который отражал контрудар противника. На поле боя еще дымились подбитые артиллеристами "тигры" и "фердинанды". Части прославленной 11-й гвардейской стрелковой дивизии отважно и умело дрались с танками хваленой эсэсовской дивизии " Великая Германия".

Едва я вернулся на командный пункт корпуса, как услышал телефонный звонок. Командир корпуса генерал И. Ф. Федюнькин передал мне трубку. Член Военного совета армии генерал П. II. Куликов, немного волнуясь, сообщил, что в Минино приехал маршал Г. К. Жуков и просит меня, если позволяет обстановка, немедленно вернуться на командный пункт армии.

Когда я прилетел в Минино, Георгий Константинович сразу начал расспрашивать меня о причинах не совсем удачных действий танковой армии генерала В. М. Баданова. Я коротко рассказал, как танки вводились в бой. Маршал недовольно поморщился;

— Да, решение могло бы быть и получше.

Довольно подробно я доложил о наших делах. Когда разговор коснулся роли, которая была отведена в операции генералу Крюкову, хорошо знавший его Георгий Константинович заметил:

— Владимир Викторович — славный человек, достаточно опытный и грамотный командир. Но он чересчур уж конник по характеру. Тебе надо за ним зорко следить, а то он может и дров наломать.

Ознакомив меня с ходом боевых действий Центрального и Воронежского фронтов, Г. К. Жуков вскоре выехал на автомашине к Баданову.

До нас дошли сведения, что еще 26 июля гитлеровское командование приняло решение оставить орловский плацдарм. Существенное значение здесь имели разгром болховской группировки врага силами 61-й армии и угроза выхода 11-й гвардейской армии в районе Хотынца на основные тыловые коммуникации, связывавшие орловскую группировку немцев с районом Брянска.

Как только было обнаружено, что немцы отходят, войска 3-й и 63-й армий Брянского фронта, наступавшие на орловском направлении с востока, немедленно начали их преследование. Утром 3 августа они преодолели оборону [241] противника на реке Оптуха и устремились к Орлу. В ночь на 4 августа части 5, 129, 308, 380 и 348-й стрелковых дивизий начали бои за Орел и к утру 5 августа освободили его от фашистов.

Войска Центрального фронта тем временем наносили главный удар по орловской группировке в направлении на Кромы. Здесь они встретили упорное сопротивление крупных вражеских сил. Поддерживаемые 3-й гвардейской танковой армией генерала П. С. Рыбалко, имевшей большой некомплект в танках, войска этого фронта к исходу 30 июля продвинулись на глубину лишь до 40 километров. Город Кромы они смогли освободить 6 августа.

Стоит, хотя бы в общих чертах, сказать о том, как протекали боевые действия войск Воронежского, а затем и Степного фронтов на белгородском направлении.

В своих воспоминаниях Маршал Советского Союза Г. К. Жуков отмечает, что в результате наступления мощных сил группы армий "Юг" на Курск с юга к исходу дня 11 июля на участке Воронежского фронта возник опасный кризис в ходе оборонительной операции. В связи с этим Ставка выдвинула из своего резерва в район Прохоровки и северо-западнее 5-ю гвардейскую танковую армию генерала П. А. Ротмистрова и 5-ю гвардейскую общевойсковую армию генерала А. С. Жадова. Обе они вошли в состав Воронежского фронта и с утра 12 июля были введены в сражение. В течение дня 12 июля на этом участке развернулась величайшая танковая битва, в которой с обеих сторон одновременно принимало участие 1200 танков и самоходных орудий. Особенно ожесточенной она была на прохоровском направлении. В результате мощного контрудара советских войск наступление противника было окончательно остановлено.

В ночь на 19 июля начал боевые действия Степной фронт под командованием генерала И. С. Конева.

Полное крушение наступательных планов, преследовавших цель окружить и разгромить наши войска в районе Курска, вынудило гитлеровское командование срочно, к 23 июля, отвести группу армий "Юг" на занимаемые ею до перехода в наступление позиции, чтобы избежать окружения силами Воронежского и Степного фронтов.

Войска Воронежского и Степного фронтов начали контрнаступление 3 августа, на двадцать дней позднее Центрального. Разница в сроках в определенной степени [242] объяснялась тем, что Центральному фронту войска Западного и Брянского фронтов, перешедшие 12 июля в решительное наступление против орловской группировки немцев, оказали значительную помощь. Были и некоторые другие причины, в частности, та, что Воронежский и Степной фронты, выдержав тяжелые бои, смогли начать планирование своего наступления только 23 июля, то есть за 10 дней до его начала.

К большой нашей радости, 5 августа — в день освобождения Брянским фронтом Орла — войска Степного фронта при содействии Воронежского фронта после весьма напряженных боев вступили в Белгород.

Все мы восторженно восприняли известие о том, что в честь освобождения Орла и Белгорода 5 августа был издан поздравительный приказ Верховного Главнокомандующего и произведен первый в истории Великой Отечественной войны салют в столице нашей Родины — Москве. Весь советский народ радовался успехам своей родной армии.

На нашем участке бои не стихали. Левофланговые соединения армии продолжали довольно успешно наступать совместно с частями 4-й танковой армии (танкисты теперь действовали безупречно) на Знаменское и далее на юг, стремясь воспрепятствовать отходу противника, выбитого из Орла. Наступление же остальных войск 11-й гвардейской на Хотынец проходило тяжело: противник создал здесь солидную систему глубоко эшелонированной обороны.

С 31 июля по 5 августа главные силы армии, используя поступившее пополнение людьми, готовили решительный удар.

Мы установили, что противник соорудил три оборонительных рубежа. Первый пролегал километрах в восемнадцати к северу от Хотынца, второй — в десяти-двенадцати и третий — непосредственно по высотам, окружавшим станцию. Оборону занимали моторизованная дивизия "Великая Германия", 253-я пехотная, 18, 20, 9 и 4-я танковые дивизии. Кроме того, противник на этом участке все время усиливался за счет отходивших от Орла войск.

Наша армия получила новые границы: справа — Клен, Пасека, Карачев; слева — Болхов, Успенский, Курья. Ширина [243] полосы армия составляла теперь только 39 километров.

Было решено прорвать оборону противника на 12-километровом участке, нанося главный удар смежными флангами 36-го и 8-го гвардейских стрелковых корпусов. Замысел был такой: обходом Хотынца с северо-запада и юго-востока окружить и уничтожить оборонявшуюся там группировку, а затем развивать наступление на Карачев. С выходом этих войск на рубеж реки Мошонка 16-й гвардейский стрелковый корпус должен был нанести вспомогательный удар в общем направлении на Карачев.

1-й и 25-й танковые корпуса, вновь вошедшие в состав армии, мы наметили ввести для развития успеха после прорыва второго рубежа обороны: 1-й — на Хотынец, а 25-й — на Бунино, чтобы с этого рубежа он прикрыл левый фланг нашей ударной группировки от возможных контрударов с востока. В полосе армии должен был вводиться также 30-й танковый корпус 4-й танковой армии, которому предстояло перехватить шоссе Орел — Брянск южнее Хотынца. Корпусом командовал опытный танкист генерал-лейтенант танковых войск Георгий Семенович Родин.

Нам удалось добиться глубокого оперативного построения войск армии и создать значительные тактические плотности. Впереди находились стрелковые корпуса в двухэшелонном построении, за ними танковый эшелон развития успеха, а затем — две стрелковые дивизии резерва. В первой линии на 12-километровом фронте должны были наступать пять стрелковых дивизий. Артиллерийская плотность на километр фронта прорыва превышала сотню стволов.

1-я воздушная армия, продолжавшая поддерживать наступление нашей армии, запланировала 600 самолето-вылетов ночных бомбардировщиков, 160 вылетов дневных бомбардировщиков и 36 — штурмовой авиации.

Прорыв начался утром 6 августа с разведки боем. Атаковали по одной роте от каждого стрелкового полка первого эшелона. Эти действия достигли своей цели: была вскрыта огневая система противника. В 12 часов началась мощная артиллерийская и авиационная подготовка, а через час войска двинулись вперед. Обходными маневрами был захвачен ряд населенных пунктов, превращенных противником в узлы сопротивления. А из Ильинского про- тивник [244] поспешно ретировался, узнав, что к нему в тыл вышли наши части. Во время бегства он потерял свыше тысячи человек и всю артиллерию.

После преодоления первой позиции были введены танковые корпуса. Они завершили прорыв всей первой полосы обороны противника, но перед второй полосой были остановлены сильным огнем противотанковых орудий и закопанных в землю танков.

В ночь на 7 августа специально выделенные части продолжали наступление и заняли еще шесть населенных пунктов. В последующие дни наступавшие соединения армии, отражая контратаки вновь введенных противником 10-й и 29-й моторизованных дивизий, прорвали второй рубеж обороны и вышли на ближние подступы к Хотынцу с севера и востока. В связи с довольно быстрым продвижением ударной группировки армии и безуспешностью попыток нашего правофлангового 16-го гвардейского корпуса продвинуться вперед я вынужден был выдвинуть для прикрытия правого фланга ударной группировки 217-ю стрелковую дивизию полковника Ефима Васильевича Рыжикова, находившуюся до того в армейском резерве. Полки ее развернулись по правому берегу реки Вытебеть.

Сопротивление противника не ослабевало. Для усиления своих войск в районе Хотынца он в ночь на 9 августа подтянул сюда еще две дивизии — 36-ю и 26-ю пехотные, много артиллерии, танков и два бронепоезда.

В течение 9 августа 36-й и 8-й гвардейские стрелковые корпуса совместно с 1-м танковым корпусом упорно приближались к станции. В 14 часов генерал П. Ф. Малышев доложил, что его части перерезали железную дорогу. Одновременно поступило сообщение и от генерала А. С. Ксенофонтова: части 36-го гвардейского стрелкового корпуса уже на западной окраине Хотынца. Под угрозой полного окружения гитлеровцы начали отступать на Карачев. В 7 часов 10 августа Хотынец был очищен от врага. А передовые части армии продолжали гнать противника, не давая ему возможности оторваться от преследования. С 6 по 10 августа было уничтожено семь с половиной тысяч вражеских солдат и офицеров, захвачено свыше семидесяти танков и более сотни орудий.

После падения Хотынца важный узел дорог Карачев оставался последним оплотом врага на подступах к Брянску. Карачев расположен в низине и окружен холмами, [245] которые в сочетании с близлежащими населенными пунктами составляли естественную основу оборонительного рубежа. Его гитлеровцы долго и тщательно укрепляли, оборудовали хорошо развитой системой траншей.

Вновь были изменены границы нашей полосы действий: справа — Алехино, Карачев, Барановка; слева — Красные Рябинки, Дроново, Вельяминово, Власов. В ходе преследования противника мы передали две стрелковые дивизии в состав 11-й армии генерала И. И. Федюнинского, перегруппировали свои силы и подготовили прорыв оборонительного рубежа, пролегавшего восточное Карачева. Стало известно, что противник усилил гарнизон города 8-й танковой, 34-й и 56-й пехотными дивизиями.

Все три наших стрелковых корпуса наступали теперь в одном эшелоне: на правом фланге — 16-й гвардейский, в центре — 36-й и на левом фланге — 8-й гвардейский.

С утра 12 августа после короткой артиллерийской подготовки корпуса начали штурм карачевских оборонительных позиций. Противник отчаянно сопротивлялся, бросал против нас авиацию, непрерывно контратаковал, вводя все новые и новые резервы. В ночь на 13 августа он усилил свою карачевскую группировку 78-й штурмовой пехотной дивизией, пятьюдесятью танками и двумя бронепоездами.

В течение 12 и 13 августа нам никак не удавалось овладеть командными высотами. Тогда решили обойти город с севера и юга. Как только противник понял это, он начал отход. 15 августа Карачев был освобожден.

При освобождении Карачева отличились гвардейцы 31-й дивизии полковника И. К. Щербины, 16-й — генерала П. Г. Шафранова, 84-й — полковника Г. Б. Петерса, 83-й — генерала Я. С. Воробьева, танкисты 10-й гвардейской танковой бригады полковника А. Р. Бурлыги, 159-й танковой бригады полковника С. П. Хайдукова, 2-го отдельного тяжелого танкового полка полковника М. Ф. Кутузова и многие другие соединения и части. Приказом Верховного Главнокомандующего от 15 августа 1943 года нашим 16-й и 84-й гвардейским дивизиям было присвоено почетное наименование Карачевских. В освобождении города большое участие приняли также и войска 11-й армии генерала Ивана Ивановича Федюнинского. Особо отличились при этом 238-я дивизия полковника И. Д. Красноштанова и 369-я полковника И. В. Хазова. [246]

Во время боев за Карачев нам добровольно сдались трое французов из Эльзас-Лотарингии, насильно мобилизованных в гитлеровскую армию. Они сообщили ценные сведения о противостоящих нам немецких частях. Перед отправкой французов в тыл я побеседовал с ними. Они в один голос говорили об упадке боевого духа фашистских солдат. Когда я спросил, почему они добровольно сдались в плен, эти молодые парни, перебивая друг друга, стали говорить о своей ненависти к немецким фашистам, оккупировавшим их родину, о том, что французы никогда не будут рабами.

Я сказал им, что советские люди восхищены самоотверженной борьбой французского Сопротивления, что плечом к плечу с советскими авиационными подразделениями отважно сражается французская эскадрилья "Нормандия", созданная в конце 1942 года, что мне не раз доводилось встречаться с летчиками этой эскадрильи.

Трое французов с жаром говорили о том, какой ужас наводят на гитлеровских солдат наши штурмовики, которые они называют черной смертью, ночные бомбардировщики У-2. Услышав в ночном небе характерный рокот, фашисты прячутся в укрытии; наибольшее напряжение в окопах возникает, когда наши пилоты перед выходом на цель выключают двигатели. В такие минуты по окопам прокатывается тревожный шепот: "Тише, тише, а то русские услышат нас и разбомбят..."

Мы шли по орловской, а затем по брянской земле, нас радостно встречали в освобожденных селах и деревнях. Отважные партизаны выходили к нам с винтовками и автоматами, еще не остывшими после боя: они сражались рядом с нами, только удары противнику наносили не с фронта, а с тыла. Очень много для победы сделали брянские и орловские партизаны. Они наводили смертельный страх на врага. Мы знали, что в непосредственном тылу гитлеровских войск, против которых мы наступали, существовало четыре партизанских края. Крупнейший из них, Брянский, простирался на 180 километров с севера на юг и на 60 километров с востока на запад. На его территории было 400 сел и деревень. Здесь располагались крупные партизанские силы, отсюда они уходияи в рейды на диверсии и разведку, сюда е Большой земли поставлялись [247] оружие и боеприпасы. И невозможно перечислить все, что совершили народные мстители, помогая родной Красной Армии! И сейчас они радовались вместе с нами и просили об одном — принять их в ряды армии, дать им возможность и дальше громить врата. Это было отличное пополнение!

За Карачевом мы наткнулись на новый мощный оборонительный рубеж, прикрывавший подступы к Брянску. Попытка прорвать его с ходу не удалась. Нужно сказать, что к этому времени армия в значительной мере обновилась, пополнилась не обстрелянными еще бойцами, наступательный порыв частей несколько ослаб. Пришлось остановиться и готовить новый удар. 5 сентября вражеский рубеж был сокрушен, а через два дня войска 11-й гвардейской освободили город и железнодорожную станцию Навля, перерезав железную дорогу Брянск — Конотоп. В последующем главные силы фронта (50, 3 и 11-я армии) приступили к освобождению Брянска глубоким обходом города с севера и северо-запада. Мы осуществили сложный и дерзкий маневр с целью удара на стыке Западного и Брянского фронтов, где, как показала разведка, оборона врага была менее прочной.

После овладения Карачевом и Навлей наша армия отбросила противостоящие ей войска гитлеровцев за Десну и успешно форсировала ее, хотя пользоваться приходилось только подручными средствами.

Смелый обходный маневр ударной группировки фронта, ее решительный натиск во фланг и тыл врага при мощной поддержке авиации поставили немецко-фашистские войска в районе Брянска в крайне тяжелое положение. Вскоре Брянск — очень важный в оперативно-стратегическом отношении узел шоссейных и железных дорог и крупный административный центр — был освобожден от оккупантов.

Следует заметить, что активные наступательные действия войск 11-й гвардейской армии к югу от Брянска отвлекли значительные силы немцев и этим во многом содействовали разгрому брянской группировки противника. В освобождении города велика заслуга славных партизан Брянщины, которые на протяжении многих месяцев наносили дерзкие удары по противнику в его глубоком тылу, отвлекая на себя крупные фашистские силы. Особенно активизировались народные мстители, когда советские [248] войска начали громить брянскую группировку немцев.

Освобождение Брянска было новой крупной победой наших войск на западном направлении. Перед Брянским фронтом открылись весьма благоприятные перспективы для развития наступления на запад, к верхнему течению Днепра. Гитлеровцы не смогли устоять под напором соединений Брянского фронта и стали поспешно отходить. При этом они варварски разрушали все населенные пункты в полосе своего отступления. Выполняя человеконенавистнические приказы фюрера, фашисты стремились угнать в Германию поголовно все население, оставляли за собой опустошенную, выжженную землю. Эти зверства вызывали у наших воинов глубокую ненависть к захватчикам, стремление как можно быстрее идти вперед, чтобы помешать их чудовищным злодеяниям. К счастью, быстрое продвижение советских войск вынудило фашистских палачей больше заботиться о спасении от возмездия, чем об угоне мирного населения. Победное шествие Красной Армии на запад все больше набирало силы, и части оккупантов еле успевали выходить из-под смертельных ударов.

В один из дней наступления мне позвонил командующий фронтом генерал М. М. Попов и сказал:

— Только что получил личное указание Сталина вывести вашу армию в резерв и, сосредоточив в районе Брянска, заняться ее укомплектованием и вооружением. Верховный отметил отличные боевые действия войск армии в закончившейся операции и высказал мнение о целесообразности и впредь использовать одиннадцатую гвардейскую как ударную силу при решении наиболее важных оперативных задач. А пока что пусть гвардейцы как следует отдыхают и готовятся к новым сражениям...

Естественно, что столь высокая оценка войск армии Верховным Главнокомандующим очень обрадовала всех нас. Каждый стремился в сражениях доказать, что достоин этой похвалы.

Теперь можно подвести некоторые итоги.

11-я гвардейская более двух месяцев непрерывно наступала, прошла с боями 227 километров, освободила свыше восьмисот населенных пунктов. Во время этих наступательных действий армия встретила сопротивление тринадцати пехотных, семи танковых, двух моторизованных [249] дивизий и многочисленных частей специального назначения. Три пехотные, пять танковых, две моторизованные дивизии и свыше десятка спецчастей были наголову разгромлены, а десяти пехотным и двум танковым дивизиям нанесен серьезный урон. Войска 11-й вывели из строя свыше 100 тысяч вражеских солдат и офицеров, около 300 танков, 170 бронемашин, свыше 1300 орудий, 31 тысячу ручных и станковых пулеметов, 880 минометов, свыше 1,5 тысячи автомашин, захватили большое количество различных войсковых складов.

За два месяца армия приняла участие в четырех операциях: Болховской, Хотынецкой, Карачевской и Брянской. Глубокий обход войсками 11-й гвардейской левого крыла орловской группировки противника оказал заметное влияние на исход сражения. Она отвлекла на себя значительные силы вражеской группировки, наносившей удар под основание Курского выступа с севера, а это ускорило крах наступления немецко-фашистских войск на орловском направлении.

При планировании наступательных действий армии нам удалось правильно определить направление главного удара, полностью использовать охватывающее положение наших войск по отношению к орловской группировке противника. Успешно осуществленные операции еще раз убедительно продемонстрировали, что нанесение удара во фланг и выход на коммуникации даже крупной группировки противника резко подрывают ее устойчивость и в конечном счете приводят к поражению.

Среднесуточный темп наступления, не считая оперативных пауз, составлял у нас 6 километров, а скорость преследования — около 15 километров в сутки. Цифры для того времени весьма внушительные. Действия под Болховом, Хотынцом, Карачевом показали, что при развитии успеха в оперативной глубине войска должны быть всегда готовы к отражению контратак и контрударов танковых сил противника, перебрасываемых к району прорыва с других направлений.

Гвардейцы готовились к новым боям. Военный совет, штаб армии и ее политорганы развернули большую работу. Партийно-политический аппарат, в частности, многое сделал для всемерного повышения политико-морального состояния личного состава, воспитания у красноармейцев [250] и офицеров чувства личной ответственности за выполнение боевых задач.

За сравнительно короткий срок все стрелковые дивизии и части армейского подчинения были основательно укомплектованы и вооружены. Численность дивизий довели до 8—8,5 тысячи человек — в основном за счет вчерашних партизан. Вливались в наши ряды и местные жители, способные носить оружие: перенеся все ужасы оккупации, они горели желанием мстить фашистским захватчикам. Командование и штаб Брянского фронта выделили для армии необходимое вооружение, в том числе артиллерийские орудия, минометы, некоторое количество танков и самоходных орудий.

Много внимания мы уделили подбору и расстановке кадров командного и политического состава. Командиры и штабы обобщали боевой опыт, добытый тяжелым и самоотверженным трудом тысяч воинов, их потом и кровью, делали его достоянием всего личного состава. Вся эта большая и многогранная работа дала свои плоды. К концу сентября войска 11-й гвардейской стали ещо более грозной силой, чем до начала Орловской операции. За боевые подвиги многие гвардейцы удостоились правительственных наград. Наиболее отличившимся было присвоено звание Героя Советского Союза. Немало наших товарищей, занимающих в армии командные посты, были удостоены орденов Суворова и Кутузова.

В заключение хотелось бы подвести некоторые итоги всего комплекса операций, вошедших в историю под названием Курской битвы. Была она сравнительно недолгой, продолжалась немногим более двух месяцев. Однако в этом кратком отрезке времени сконцентрировались невиданные по напряженности противоборства сражения, свершились громадные по своим историческим последствиям военно-стратегические и политические события.

Знаменательно, что в один и тот же день, 5 августа, были освобождены от фашистской оккупации старинные русские города Орел и Белгород. После этих крупных успехов началось общее наступление, результатом которого был выход к Днепру на всем его протяжении.

Так закончилось это грандиозное сражение.

Курскую битву следует рассматривать как единый комплекс крупных стратегических операций, взаимосвязанных общими планами, замыслом и целями. Наиболее значительны [251] три из них: Курская оборонительная, Орловская и Белгородско-Харьковская наступательные операции наших войск.

Говоря о Курской битве, нельзя не отметить абсолютную правильность утвердившегося у нас мнения, что решающую роль в разработке замысла и плана этой битвы сыграли высшие органы стратегического руководства, а не подчиненные им фронтовые командные инстанции.

Четкое определение общего замысла Курской битвы, тщательное планирование и всесторонняя подготовка всех ее операций, а также блестящее руководство боевыми действиями наших Вооруженных Сил — прежде всего результат огромной организаторской работы Центрального Комитета партии. Советского правительства, нашего высшего командования. Это был подлинный триумф советского военного искусства. Вызывает восхищение своевременно принятое мудрое решение о переходе наших войск на первом этапе летне-осенней кампании 1943 года к преднамеренной обороне Курской дуги. Это позволило войскам Центрального и Воронежского фронтов в оборонительных сражениях измотать и обескровить ударные группировки немцев, богато оснащенные танками, штурмовыми орудиями новых образцов, значительными силами авиации, и помогло войскам шести советских фронтов (Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Степного и Юго-Западного) с переходом в общее наступление на втором этапе битвы полностью завершить разгром вражеских соединений, участвовавших в операции "Цитадель".

Я вполне согласен с теми нашими историками, которые считают важнейшими преимуществами подготовки Советским Верховным Главнокомандованием летне-осенней кампании 1943 года следующие. Прежде всего, это нанесение ударов на гораздо более широком фронте, чем тот, на котором готовилось наступление вермахта. Исключительно важно, что были заблаговременно подготовлены мощные резервы, включая Степной фронт, позволившие создать к началу лета 1943 года на всем советско-германском фронте превосходство в силах. Успех обеспечивался и тем, что командование Красной Армии избрало наиболее целесообразный способ ведения боевых действий, полностью отвечавший сложившейся обстановке. И наконец, это отличная работа советской разведки, сумевшей вскрыть замыслы гитлеровского командования, получить [252] данные о группировке и развертывании германских вооруженных сил и о плане операции "Цитадель".

Говоря о нашей великой победе под Курском в целом, следует отметить, что на первом этапе битвы оборонительную операцию блестяще подготовили и провели войска Центрального и Воронежского фронтов при содействии части сил Степного фронта. На втором же ее этапе, когда началось наше общее контрнаступление, важнейшую роль в разгроме орловской группировки противника, безусловно, сыграли войска левого крыла Западного, Брянского и Центрального фронтов, а в разгроме белгородско-харьковской вражеской группировки — войска Воронежского и Степного фронтов и 57-й армии Юго-Западного фронта.

Курская битва по своим масштабам превосходила битвы под Москвой и Сталинградом. К началу контрнаступления под Москвой в боевых войсках с обеих сторон насчитывалось полтора миллиона человек, на Волге — два миллиона, на Курской же дуге — около четырех миллионов. Эта битва до основания потрясла фашистскую Германию и ее сателлитов.

Фальсификаторы истории, тщетно стремясь умалить значение нашей победы под Курском, Орлом, Белгородом и Харьковом, пытаются представить Курскую битву как заурядную операцию, ничем якобы не выделяющуюся среди других. Вот хотя бы объемистый фолиант — 600 страниц убористого текста — "Решающие битвы второй мировой войны", составленный весьма известными западногерманскими историками Г.-Л. Якобсоном и Ю. Ровером. Здесь описаны двенадцать битв и сражений минувшей войны, но Курская битва даже не упомянута, хотя подробнейшим образом разбираются такие малозначительные события, как захват немцами острова Крит в мае 1941 года, бои американцев с японцами за тихоокеанские острова Мидуэй и Лейте в 1942 и 1944 годах, а также бои в Арденнах в 1944—1945 годах.

Особенно настойчиво буржуазные историографы проводят параллели между Курской битвой и высадкой англо-американских войск на острове Сицилия, причем, как уже говорилось, с боями на Сицилии связывается прекращение действий по плану операции "Цитадель". В действительности боевые действия англо-американских войск в Италии никак не повлияли на ход вооруженной борьбы на [253] главном театре второй мировой войны — советско-германском фронте.

Вот что пишет об этом в своей "Истории второй мировой войны" генерал Курт Типпельскирх: "Обороной Сицилии руководил командующий 6-й итальянской армией генерал Гуцони. Он располагал четырьмя дивизиями этой армии, из которых лишь одна была моторизованной, и шестью дивизиями береговой обороны, кроме того, в его распоряжение были переданы две дивизии — 15-я гренадерская моторизованная и дивизия "Герман Геринг". Итальянские дивизии береговой обороны обороняли очень протяженные участки побережья — более 100 километров каждая. Они были стационарными и имели лишь легкое оружие, их способность к сопротивлению была чрезвычайно низка...

Несколько лучшей оценки заслуживают три итальянские пехотные дивизии. Самой боеспособной была единственная моторизованная дивизия "Ливорно". Дивизия "Герман Геринг" имела в своем составе лишь два пехотных батальона... 15-я гренадерская моторизованная дивизия не располагала достаточным количеством автотранспортных средств"{75}.

Факты свидетельствуют о том, что именно контрнаступление под Курском, а затем общее стратегическое наступление Красной Армии лишили немецко-фашистское командование возможности активно вмешиваться в события, происходившие в Италии. Героическая борьба советского народа решающим образом облегчила англо-американским войскам проведение операции в Сицилии и в материковой Италии, а отнюдь не наоборот, как о том твердят фальсификаторы истории.

Курская битва по своему ожесточению и упорству не имеет себе равных. Именно в ходе ее летом 1943 года был сломлен хребет фашистской армии, она окончательно утратила стратегическую инициативу, а в результате последующего успешного наступления Красной Армии к концу года был завершен коренной перелом в ходе второй мировой войны.

Американский журналист и историк Г. Солсбери, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к Советской [254] Армии, признавал: "Это была, пожалуй, самая большая битва второй мировой войны и уж наверняка крупнейшее танковое сражение. С обеих сторон участвовало более шести тысяч танков. Поражение немцев было столь страшным, что они больше не могли вернуть стратегической инициативы на Восточном фронте... Результаты были уничтожающими. Немцы покатились назад с огромными потерями. Через несколько дней стало ясно, что им был нанесен удар такой страшной силы, что они уже никогда не смогут полностью прийти в себя"{76}.

Вермахт понес на Курской дуге колоссальные потери. Было разгромлено 30 гитлеровских дивизий, в том числе 7 танковых. Даже по преуменьшенным данным немецко-фашистского командования, потери составили около полумиллиона солдат и офицеров, более 3,7 тысячи самолетов, 1,5 тысячи танков, 3 тысячи орудий. Восполнить этот урон фашистская Германия уже не смогла. Особенно тяжелый удар был нанесен по оснащенным новой боевой техпикой танковым войскам, на которые гитлеровское командование возлагало большие надежды. Соотношение сил и средств еще больше изменилось в пользу Красной Армии. Германия уже не смогла оправиться от этого поражения.

Попытка врага вырвать стратегическую инициативу и изменить ход войны полностью провалилась. Окончательное крушение потерпела наступательная стратегия вермахта. На всех фронтах второй мировой войны вооруженные силы Германии и ее союзников были вынуждены перейти к обороне. Мощью советского оружия фашистская Германия была поставлена перед катастрофой.

6 августа 1943 года президент США Рузвельт в специальном послании главе Советского правительства И. В. Сталину писал: "В течение месяца гигантских боев ваши Вооруженные Силы своим мастерством, мужеством, своей самоотверженностью и своим упорством не только остановили давно замышлявшееся германское наступление, но и начали успешное контрнаступление, имеющее далеко идущие последствия... Советский Союз может справедливо гордиться своими героическими победами"{77}. [255]

Битва на Курской дуге была важнейшим звеном летне-осенней кампании 1943 года и оказала решающее влияние на ее ход и результаты. Уже в ходе ее контрнаступление советских войск переросло в общее стратегическое наступление. До середины августа начали наступательные действия восемь фронтов. Вскоре мощные удары Красной Армии сокрушили весь немецкий фронт от Великих Лук до Черного моря.

Авторитет Советского Союза как решающей силы в борьбе с фашизмом еще более возрос. Народы всего мира видели, что социалистическая держава и ее армия несут им освобождение от фашистского порабощения. Победа на Курской дуге имела и огромное международное значение. Она ускорила развитие кризиса фашистского блока и начало его распада, укрепила надежду народов оккупированных гитлеровцами стран на освобождение, активизировала их борьбу против поработителей. Антифашистская и антивоенная борьба активизировалась также в Германии и других странах гитлеровского блока.

Истоки исторической победы, одержанной советским народом в самой напряженной и ожесточенной битве Великой Отечественной войны, — в превосходстве советского общественного и государственного строя, в мощи и жизнеспособности социалистической экономики, в самоотверженном труде советского народа, в титанической деятельности Коммунистической партии, в беззаветном героизме и воинском мастерстве Советских Вооруженных Сил.

Мы победили на древних орловских, курских, белгородских и харьковских просторах потому, что вместе с армией на защиту Родины поднялся весь советский народ. Социалистическая экономика, советский политический строй, марксистско-ленинская идеология продемонстрировали свое неоспоримое превосходство над экономикой, политикой и идеологией фашистской Германии.

Мы победили потому, что воины нашей доблестной Красной Армии были беззаветно преданы социалистической Родине, потому что армия располагала первоклассным вооружением. В ее рядах к тому времени выросли замечательные полководцы, опытыые командиры, политические и штабные работники, способные с большим искусством организовать разгром вражеских войск. Мы победили потому, что на Курской дуге плечом к плечу сражались представители всех народов нашей многонациональной [256] Родины, сумевшие нанести по врагу такой сокрушительный и решающий удар, от которого он уже не смог прийти в себя. Курская битва еще раз показала всему миру, что страна, руководимая партией коммунистов, непобедима. [257]