Глава пятая.

За столицу Венгрии

Осень 1944 года застала нас снова на Украине. Корпус, отведенный с фронта на переформировку, стоял в районе Равы-Русской. В состав его входили все те же 68-я гвардейская, 99-я и 316-я стрелковые дивизии, изрядно поредевшие в тяжелых боях на львовском направлении и под Сандомиром. Мы принимали пополнение, получали новую технику, занимались боевой подготовкой. Части располагались в лесах. Там были срочно созданы лагеря, оборудованы учебные поля и стрельбища. Днем и ночью на них шла напряженная боевая подготовка. Каждый час использовался с предельной нагрузкой. Спланированные штабами занятия строго контролировались и проводились в любую погоду, в любое время суток. Срыв хотя бы одного из них считался чрезвычайным происшествием. Командиры понимали, что предоставленную нам передышку надо как можно эффективнее использовать для подготовки войск к предстоящим боям. А о том, что они не за горами, свидетельствовала обстановка на фронтах. К этому времени немецко-фашистские захватчики были почти полностью изгнаны с территории нашей Родины. Боевые действия шли теперь за рубежами страны. Красная Армия освободила значительную часть Польши, Румынию и Болгарию. Однако гитлеровцы продолжали отчаянно сопротивляться. Проведя ряд тотальных мобилизаций, Гитлер бросил на советско-германский фронт, оставшийся по-прежнему главным фронтом второй мировой войны, новые контингент войск. В их задачу входило любой ценой задержать наше наступление, не допустить прихода Красной Армии в саму Германию.

В те сентябрьские дни штаб корпуса, как всегда, работал напряженно. Мы контролировали ход боевой подготовки [195] в соединениях, готовили и проводили полковые тактические учения с боевой стрельбой, сборы специалистов, командно-штабные тренировки и командирские занятия. Части находились в постоянной боевой готовности, нередко поднимались по тревоге. От людей требовалась высочайшая бдительность. В окрестных лесах продолжали прятаться остатки разбитых банд украинских националистов, и нам нередко приходилось помогать местным властям в их ликвидации. Как раз в тот период мне снова довелось встретиться с И. С. Грушецким, первым секретарем Львовского обкома КП(б)У. Он иногда приезжал в Раву-Русскую и по старой памяти заглядывал в наш штаб.

К началу октября мы в основном закончили прием пополнения, укомплектовали части, полностью снабдили их штатной боевой техникой. Было завершено слаживание рот и батальонов. Началось сколачивание полков. Со дня на день ждали приказа выступать. Ни у кого не было сомнения в том, что корпус вернется на 1-й Украинский фронт, в составе которого мы воевали довольно долго. Однако произошло непредвиденное.

Мне хорошо запомнился день 8 октября. Утром мы с начальником оперативного отдела подполковником И. М. Видиборцем занимались привычной работой: наносили на карту обстановку на участке 1-го Украинского. Внезапно в комнату вошел генерал М. Ф. Григорович. Увлеченные делом, мы не сразу заметили его. Комкор поздоровался и, склонившись над картой, сказал:

— Та-ак... Польша, значит, Первый Украинский... Придется вам отныне забыть о нем.

Мы посмотрели на генерала с недоумением.

— Да-да, — подтвердил Михаил Фролович. — Теперь нам предстоит заняться изучением обстановки в Венгрии.

— Почему? — спросили мы в один голос.

— Только что звонил командующий армией и приказал завтра же вечером начать погрузку в эшелоны. Корпус перебрасывается на новое операционное направление и входит в состав Второго Украинского фронта...

Сообщение было совершенно неожиданным.

— Что молчите? — улыбнулся Григорович. — Пойдемте ко мне, распределим войска по эшелонам. Надо как можно скорее подготовить боевой приказ, Сергей Александрович. Путь ведь предстоит неблизкий: через Украину, [196] Румынию — в Венгрию. Пока же я отдам командирам дивизий устные распоряжения.

Мы с Видиборцем молча встали из-за стола, взяли необходимые документы и пошли за комкором.

Штаб сразу же приступил к детальной разработке и планированию длительного переезда войск по железной дороге. Работа эта очень трудоемка. Требуется учесть сотни «мелочей», порой совершенно от нас не зависящих: пропускную способность отдельных участков дороги, пункты остановок для пополнения продовольствия, фуража и воды, меры маскировки, зенитного прикрытия... Уже к исходу дня все дивизии и отдельные части получили боевой приказ и пришли в движение, а наутро и штаб корпуса, прибыв на станцию Рава-Русская, начал погрузку в эшелон.

Поздно вечером поезд отошел от платформы и стал набирать скорость. В вагоне топилась печь-времянка и было тепло. Мерно постукивали колеса, но я долго не мог уснуть. Вспомнились почему-то первые месяцы войны, товарищи, с которыми тогда пришлось побывать в отчаянных переделках на Крымском фронте. В то время я был начальником штаба 361-го полка 156-й стрелковой дивизии.

Поезд продолжал стремительно мчаться по Прикарпатью. Была глубокая ночь. Печка накалилась так, что стало душно. Все вокруг спали. И только я продолжал беспокойно ворочаться, а память возвращала меня почему-то к Перекопу, к упорным боям с немцами, имевшими пятикратное преимущество в живой силе и артиллерии и абсолютное — в танках и авиации. С тяжелыми боями пришлось отходить из Крыма через Армянск, Ишунь, Феодосию, Керчь. Тогда как раз я был награжден первым орденом Красного Знамени. Потом была тяжелая оборона на Дону, отступление на Северный Кавказ, бои на туапсинском и абинском направлениях... Трудное, очень трудное время...

Постепенно картины прошлого в сознании стали тускнеть, смещаться, и я уснул под стук колес настороженным, неглубоким сном.

...Восемнадцать дней длилась дорога. За это время мы как следует обжили свои платформы и теплушки, чувствовали себя в них как дома. В подразделениях были организованы занятия. Люди изучали оружие, уставы и наставления, [197] знакомились с предстоящим театром военных действий. Мы провели на картах штабную тренировку. Немало времени уделялось политической учебе. Личному составу регулярно сообщались сводки Совинформбюро, разъяснялось положение на фронтах. Особое внимание мы обращали на обстановку в Венгрии.

После выхода Болгарии, Румынии и Финляндии из фашистского блока в нем из европейских стран осталась лишь одна Венгрия, четверть века находившаяся под фашистским режимом диктатора М. Хорти. Три с лишним года венгерские части участвовали в войне против СССР. Экономика страны была полностью подчинена интересам гитлеровской Германии. Разумеется, народ оказывал сопротивление фашистам. По инициативе венгерских коммунистов были созданы группы Сопротивления, которые стали наносить по врагу посильные удары.

Хорти тайно предложил главам правительств США и Англии заключить перемирие. Те порекомендовали ему обратиться к Советскому Союзу, войска которого уже пересекли венгерскую границу. 1 октября в Москву прибыла венгерская миссия с полномочиями подписать перемирие, если СССР согласится на «участие американцев и англичан в оккупации Венгрии» и на «свободный отход немецких войск».

Узнав о намерениях Хорти, Гитлер приказал усилить контроль над венгерскими военными учреждениями и войсками. В район Будапешта были переброшены крупные танковые силы немцев. Хорти дали понять, что любое антигерманское выступление будет подавлено самым жестоким образом, и он не стал противоречить своим хозяевам.

* * *

В начале октября линия боевого соприкосновения войск 2-го Украинского фронта с врагом составляла 800 километров и проходила от перевала Прислоп в Карпатах до Дуная (восточнее Белграда), образуя два огромных выступа: первый — в северной части Трансильвании — вдавался в нашу сторону; второй — в западных районах Румынии — в сторону немцев, упираясь вершиной в юго-восточный участок границы Венгрии. Отсюда и было решено нанести основной удар. Ставка приказала войскам 2-го Украинского фронта при содействии наступавшего [198] правее, к северо-востоку от водораздела Карпатского хребта, 4-го Украинского фронта разгромить противостоящие силы противника и вывести Венгрию из войны.

6 октября началась Дебреценская операция войск теперь уже нашего, 2-го Украинского фронта. Находясь в пути, мы все время следили за ее ходом, пытаясь угадать, где и когда могут ввести в сражение наш корпус. Но участвовать в этой операции нам не пришлось. Она закончилась 23 октября 1944 года. Были освобождены северная часть Трансильвании и все левобережье Тиссы. Войска продвинулись на 130–275 километров и вышли на линию Чоп, Сольнок, Байя. Был захвачен крупный плацдарм, простирающийся от Альпара на Тиссе до Байи на Дунае.

Успех Дебреценской операции заставил венгерскую делегацию в Москве быть более сговорчивой и принять предварительные условия соглашения о перемирии, предложенные нами. Главным в нем было то, что Венгрия, оставаясь суверенным государством, должна порвать с фашистской Германией и объявить ей войну. Только в этом случае Советский Союз давал согласие помочь венграм. 16 октября гитлеровское командование отстранило Хорти от власти, заменив его главарем венгерских фашистов Салаши, который отдал приказ армии продолжать борьбу против советских войск.

* * *

На рассвете 28 октября наш штаб прибыл наконец к месту назначения и разместился в венгерском местечке Мезёхедьеш. В окрестных селах, хуторах и рощах сосредоточивались и части корпуса.

В Мезёхедьеше штаб корпуса сразу же развернул работу по встрече и размещению прибывающих соединений, по организации управления, связи, боевого обеспечения, по подготовке техники и войск к наступлению. Особое значение приобретало налаживание материально-технического снабжения с новых баз и складов. Однако основные усилия мы сосредоточили на сборе данных об обстановке, чтобы к моменту получения боевой задачи штаб располагал всеми необходимыми сведениями о противнике, своих войсках и местности. Все это было нужно командиру для принятия решения. Через штаб 46-й армии мы получили последние сведения о группировке гитлеровцев [199] и их действиях, установили контакт со штабами некоторых дивизий на переднем крае, провели инженерную разведку отдельных маршрутов и переправ на вероятных путях выдвижения корпуса. Мы спешили, потому что были уверены: здесь нам задерживаться не придется. Обстановка на фронте требовала незамедлительного ввода в бой свежих сил.

Рано утром 29 октября у меня в комнате раздался требовательный телефонный звонок. Я услышал голос комкора.

— Зайди ко мне, Сергей Александрович, — попросил Григорович, и по его тону я понял: что-то произошло.

Быстро одевшись, я направился в соседний домик, где обосновался комкор. Михаил Фролович уже ждал. Тут же был и начальник политотдела полковник Орлов.

— Нас вызывает командующий фронтом, — сказал генерал Григорович. — Хочет лично познакомиться. Его интересует боеспособность наших дивизий, их обеспеченность, политико-моральное состояние личного состава. Подготовьте необходимые справки. Выезжаем через два часа.

Мы условились, какие документы взять с собой, и я ушел их готовить. Точно в назначенное время два «виллиса» выехали из Мезёхедьеша в направлении Арада, восточнее которого в лесу располагался штаб 2-го Украинского фронта. Мы с Григоровичем ехали в первой машине, полковник Орлов с одним из работников политотдела — во второй.

Стоял ясный осенний день. С деревьев тихо падали желтые листья, прихваченные первыми заморозками. По сторонам от дороги то и дело встречались неубранные кукурузные поля и виноградники. На изрытой воронками земле чернели остовы разбитых пушек и обгоревших танков со свастикой. Все говорило о том, что здесь совсем недавно прошла война, оставив после себя разорение и запустение.

Ехать пришлось на малой скорости. Навстречу двигались колонны автомашин с горючим, боеприпасами, шли обозы. Это подтягивались вторые эшелоны и тылы войск, уже далеко продвинувшихся вперед на запад, по правому берегу Тиссы. В воздухе несколько раз появлялись большие группы самолетов, идущих на бомбежку противника. [200]

«Виллис» подпрыгивал на ухабистой дороге. Мы молчали, поглощенные каждый своими мыслями.

— О чем думаешь, Сергей Александрович? — нарушил молчание Григорович. — Небось о встрече с командующим?

— Угадали, Михаил Фролович.

— Волнуешься?

— Пытаюсь представить, как он нас встретит, о чем спросит, какую задачу поставит. Не каждый же день на доклад к маршалу попадаем.

— Значит, робеешь, — засмеялся комкор и, понизив голос, доверительно признался: — А знаешь, я тоже. Не то чтобы робею, а волнуюсь, хоть и работал с большим начальством. Должен был бы привыкнуть, ан нет... Наверное, так и нужно. Помню, еще командиром батальона был, вызывает командир полка по какому-нибудь вопросу, идешь к нему и знаешь, что в твоем хозяйстве все в порядке, а все равно беспокоишься. Без волнения нам, военным, никак нельзя. Будешь равнодушным, порядка не жди...

Я не мог не согласиться с Григоровичем. Только человек, душой болеющий за порученное дело, может по-настоящему наладить его.

— Нет, не может быть солдат равнодушным, — продолжал Михаил Фролович. Видно, наш разговор задел в душе его что-то сокровенное, давно выношенное. — Солдат всегда в дороге, всегда в тревоге. Он за страну в ответе. — Григорович снова улыбнулся и стал теребить щеточку своих усов.

Прибыли мы в штаб фронта уже после полудня. Полковник Орлов сразу же пошел на доклад к члену Военного совета, а мы с комкором — к командующему.

2-м Украинским фронтом в то время, как известно, командовал Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский. Он принял нас сразу же. Не без волнения переступили мы порог его особняка.

Малиновский шумно поднялся навстречу, поздоровался, пожимая нам руки. Был он высок и плечист. Глаза маршала смотрели пристально и очень доброжелательно. Усевшись рядом, Родион Яковлевич спросил, как доехали. На круглом его лице то и дело появлялась теплая улыбка. Видно, у него было хорошее настроение. И это вполне понятно. [201] Войска фронта успешно завершили Дебреценскую операцию и готовились к наступлению на Будапешт.

Командующий фронтом выслушал доклад Григоровича не перебивая, потом поинтересовался укомплектованностью корпуса людьми, их настроением. Спрашивая, он смотрел на собеседника чуть прищуренным взглядом и очень внимательно выслушивал ответ.

— Обстановка в Венгрии сейчас сложная, — сказал Р. Я. Малиновский. — После смещения Хорти образовано новое правительство из представителей фашистской организации «Скрещенные стрелы», которое не собирается складывать оружия. Поэтому нам придется иметь дело не только с немецко-фашистскими войсками, но и с венгерской армией, оставшейся в подчинении гитлеровцев и их прислужников — салашистов.

Родион Яковлевич кратко изложил нам постановление Государственного Комитета Обороны от 2,7 октября 1944 года, в котором подчеркивалось, что Красная Армия пришла в Венгрию не завоевательницей, а освободительницей народа от немецко-фашистского гнета.

— По этому вопросу есть воззвание Военного совета фронта, — отметил маршал. — В нем разъясняется сущность постановления Государственного Комитета Обороны. Вы ознакомьтесь с ним и всю работу по воспитанию воинов ведите в духе этих документов.

В конце беседы Р. Я. Малиновский сказал:

— Завтра, самое позднее послезавтра, вы получите приказ о включении корпуса в состав сорок шестой армии. Боевую задачу на наступление поставит командарм генерал Шлемин. Бои ожидаются трудные, на легкую победу не рассчитывайте. Фашисты будут драться с упорством обреченных.

— Войска корпуса готовы выполнить любой приказ Родины! — сказал генерал Григорович.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил Малиновский и попросил зайти к начальнику штаба фронта генералу М. В. Захарову, чтобы доложить ему о состоянии корпуса более подробно. Затем он тепло попрощался с нами, пожелав успехов в предстоящих боях.

* * *

Во второй половине дня 29 октября войска левого крыла фронта перешли в наступление на Будапешт. Они [202] прорвали немецкую оборону в междуречье Тиссы и Дуная и успешно продвигались вперед. К вечеру мы получили из штаба фронта приказ. Корпус выводился из резерва и включался в состав 46-й армии, которой предназначалась главная роль в овладении столицей Венгрии — Будапештом.

На следующий день командир корпуса, я, начальник политотдела, начальники оперативного и разведывательного отделов, командующий артиллерией корпуса, начальник связи и корпусной инженер были вызваны в штаб 46-й армии. Генерал И. Т. Шлемин в присутствии члена Военного совета и начальника штаба поставил корпусу задачу: за два ночных перехода сосредоточиться в районе юго-западнее города Чонград, после этого 68-ю гвардейскую стрелковую дивизию передать в оперативное подчинение командиру 4-го гвардейского механизированного корпуса, а остальным соединениям двигаться за действующими впереди механизированными частями, к десяти часам утра 2 ноября занять рубеж Сабадсаллаш, Шольт и в последующем наступать вдоль восточного берега Дуная в направлении на Будапешт.

Генерал Шлемин предупредил, что корпусу предстоит совершить форсированный марш в условиях открытых флангов. В ходе его передовым частям придется вести бои с разрозненными группами противника, оставшимися в тылах наших войск.

— Части корпуса имеют большой боевой опыт, — сказал командарм. — Так что я на вас надеюсь...

Для выработки решения нам отвели три часа. Надо было тщательно продумать организацию марша, вопросы управления, взаимодействия. Припоминаю, с какой нагрузкой и увлечением работали мы в те часы.

Успешно справиться с подготовкой справки для доклада комкору нам помогли заблаговременно проведенная разведка противника и местности, а также тесный контакт с управлением 46-й армии и входившими в ее состав дивизиями.

Начальник оперативного отдела подполковник И. М. Видиборец предложил на период наступления выслать в штаб 4-го гвардейского механизированного корпуса оперативную группу, а чтобы повысить темп продвижения своих частей, личный состав стрелковых подразделений посадить на автомашины и повозки. Я поддержал [203] его, и генерал М. Ф. Григорович одобрил эти предложения.

По соседству с нами в другой комнате находилась группа командира 4-го гвардейского мехкорпуса генерала В. И. Жданова. Мы обменивались мнениями, предложениями, детально отрабатывали все вопросы взаимодействия.

Решение было выработано. Мы с Михаилом Фроловичей еще раз уточнили некоторые вопросы организации марша, управления, бесперебойной работы тыла и пошли к командарму.

Генерал И. Т. Шлемин посмотрел на часы. До назначенного срока оставалось 10 минут.

— Досрочно, товарищ Григорович? — сказал он, улыбаясь. — Слушаю вас.

Решение командира корпуса сводилось в основном к следующему: в течение ночи на 2 ноября совершить 80-километровый форсированный марш по двум маршрутам; с целью захвата исходного рубежа для наступления от каждой дивизии выслать передовые отряды в составе дивизиона САУ-76 с пехотой-десантом и батальона пехоты на автомашинах; командиры дивизий обязаны постоянно поддерживать тесное взаимодействие с частями первого эшелона, организовывать разведку и боевое охранение.

Командующий утвердил решение без изменений.

— Теперь все будет зависеть от вашей организованности и дисциплины, — сказал он, обращаясь к командиру корпуса. — Главное, чтобы ваши части не отставали от бригад четвертого гвардейского механизированного. Не забудьте, что вам предстоит развить их успех при овладении Пештом с ходу.

Начальник штаба армии генерал-майор М. Я. Бирман проинформировал, как будет организована связь штаба армии со штабом корпуса, и поставил задачу по разведке противника.

Генерал-лейтенант Шлемин задал нам еще несколько вопросов, поинтересовался, все ли ясно, и, прощаясь, сказал:

— Теперь, товарищи, встречаться будем на поле боя.

Начали готовиться к маршу. Операторы во главе с неутомимым Видиборцем в короткие сроки довели задачи до командиров дивизий и полков, контролировали выполнение распоряжений штаба, помогали готовить войска [204] к боевым действиям. Начальник связи подполковник Ф. А. Зорин (А. Ф. Шацкий убыл из корпуса на должность командира полка связи 6-й армии) и командир корпусного батальона связи майор Н. М. Готовченко приложили немало усилий, чтобы экипажи радиостанций смогли обеспечить довольно устойчивую связь с дивизиями и частями корпусного подчинения, с соседями. Много пришлось потрудиться и корпусному инженеру подполковнику Н. А. Перельштейну вместе со своими подчиненными, чтобы организовать переправу войск через Тиссу.

В политотделе корпуса состоялось совещание политработников соединений и частей. Полковник А. А. Орлов рассказал собравшимся о постановлении Государственного Комитета Обороны от 27 октября 1944 года, зачитал воззвание Военного совета 2-го Украинского фронта. Он обратил внимание собравшихся на большое значение этих документов и предложил как можно быстрее довести их содержание до всего личного состава.

В войсках проводились беседы о великой освободительной миссии Красной Армии, о Венгрии, революционных традициях ее народа. Активное участие в этой работе приняли дивизионные многотиражные газеты.

* * *

Будапештская операция началась 29 октября 1944 года нанесением удара с юга. Войска левого крыла 2-го Украинского фронта, сломив сопротивление противника, стали быстро продвигаться к венгерской столице. 1 ноября к наступлению был подключен 4-й мехкорпус, с которым мы должны были тесно взаимодействовать. На его машины была посажена пехота 68-й гвардейской дивизии. Две другие наши дивизии двинулись следом, выслав вперед усиленные отряды-дивизионы самоходных установок с десантами, сопровождаемые пушечными батареями артполков.

Погода испортилась. Пошли дожди. Проселочные дороги развезло. Вдобавок еще маршрут наш пролегал по заболоченной местности. По полям, казалось, невозможно было пройти. Однако марш совершался довольно организованно.

Штаб корпуса перемещался за 99-й стрелковой дивизией. Управление войсками отвечало особенностям боевых действий и было организовано так: в штабе 4-го гвардейского [205] механизированного корпуса находилась наша оперативная группа во главе с начальником разведки подполковником С. М. Дащуком, которая каждые два часа по радио докладывала о действиях противника и своих войск. В передовых отрядах дивизий тоже были офицеры штаба, регулярно сообщавшие о продвижении этих подразделений и обо всем замеченном в пути. На маршрутах движения офицеры-направленцы штаба корпуса контролировали прохождение частями рубежей регулирования.

За двое с половиной суток части прошли форсированным маршем 185 километров. Личный состав стрелковых батальонов передвигался на повозках и трофейных машинах, поэтому наша пехота не отставала от боевых порядков 4-го мехкорпуса, который во взаимодействии с 68-й гвардейской дивизией продолжал продвижение вперед. Противник, понеся большие потери, отошел на остров Чепель за реку Чепели Дунааг (Шорокшарский Дунай) и частично на рубеж Вечеш, Такшонь. Передний край проходил по линии водосточного канала, ширина которого была 7, а глубина до 2,5 метра, и далее на запад по высотам. Здесь были отрыты траншеи полного профиля, оборудованы площадки для пулеметов, создана хорошо развитая система инженерных заграждений. Сплошь установленные минные поля опоясывали проволочные заграждения, большая часть которых находилась под током высокого напряжения.

4 ноября, преодолевая упорное сопротивление немцев, главные силы двух наших дивизий вышли к южным окраинам Пешта на рубеж Илле, Такшонь на фронте 24 километра. Третья же дивизия, прикрывая левый фланг корпуса, по мере продвижения его к венгерской столице растянула свои боевые порядки по восточному берегу Чепели Дунааг от Такшонь до Ташш по фронту до 40 километров.

Гитлеровцы стремились любой ценой приостановить наступление наших войск, ввели в бой резервы. На внешний обвод обороны Будапешта вышли части 1-й венгерской и 1-й немецкой танковых дивизий, мехдивизия «Фельдхернхале» и батальон парашютного полка. Чуть позже в полосе 46-й армии, в том числе и нашего корпуса, появились 22-я кавдивизия СС, сформированная в Будапеште из венгерских немцев, и танковый корпус в составе [206] четырех дивизий гитлеровцев. Завязались ожесточенные бои. Заметных успехов они нам не принесли. Не имея средств усиления, мы не смогли надежно подавить огневую систему противника и прорвать его оборону. Не сумели продвинуться дальше обводного канала и механизированные корпуса. Таким образом, овладеть городом с ходу, как это предусматривалось планом операции, 46-й армии, точно так же как и другим объединениям, не удалось. На то были, разумеется, свои причины, объективно изложенные в донесении представителя Ставки Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко от 24 ноября 1944 года. Прежде всего войска фронта действовали распыленно на трех направлениях — мишкольском, эгерском и хатванском, что не позволило нам создать значительного перевеса сил над противником на каком-либо одном из них. Были недооценены возможности и способности гитлеровцев к быстрому маневру. Ведь относительно небольшой район Будапешта обороняло свыше четверти миллиона вражеских солдат и офицеров. Поставленные в тяжелое положение, они сопротивлялись отчаянно. К тому же нельзя забывать, что войска фронта, наступая непрерывно 112 дней, были сильно измотаны. Шли обильные дожди, дороги развезло, и двигаться по ним было тяжело. Тылы отстали от войск, что также не способствовало успеху наступления. Войска фронта были остановлены, и им пришлось в течение трех с половиной месяцев вести тяжелейшие бои за столицу Венгрии.

Рано утром 5 ноября мне позвонил начальник штаба 46-й армии генерал М. Я. Бирман.

— Есть решение командующего, — сказал он. — Вам предстоит сменить части четвертого мехкорпуса на рубеже Илле, южная окраина Вечеш, Такшонь и далее на юг по восточному берегу реки Чепели Дунааг до Ташш, где организовать жесткую оборону. Смену закончить завтра к семи утра.

Выполнить эту задачу оказалось не так-то просто. Противник все время вел сильный огонь по нашим войскам и неоднократно контратаковал. Не успела, например, 99-я дивизия занять оборону на широком фронте и хоть немного закрепиться, как сразу же была вынуждена отражать одну за другой две контратаки превосходящих сил танков и пехоты гитлеровцев. Такая же картина сложилась и на участке 68-й гвардейской дивизии. Особенно [207] ожесточенные бои ей пришлось вести в день 27-й годовщины Великого Октября. Фашисты атаковали дивизию с двух направлений: со станции Ракоцилигет на юг и из поселка Дунахарасти на Такшонь. Завязались упорные боевые действия, длившиеся несколько часов.

Утром 8 ноября из 68-й гвардейской дивизии вернулся полковник А. А. Орлов, находившийся там почти двое суток. Он был полон впечатлений и взволнованно рассказывал нам о подвигах воинов.

Взвод ПТР под командованием лейтенанта А. Я. Бабина прикрывал левый фланг своего батальона на окраине Такшонь. Когда немцы приблизились к селу, воины, подпустив их поближе, открыли меткий огонь. Почти сразу же два вражеских бронетранспортера были подбиты из противотанковых ружей. Однако гитлеровцы, имея превосходство в силах, продолжали продвигаться вперед и отрезали взвод от батальона. Бабину и его подчиненным пришлось драться в окружении. Они заняли круговую оборону и, продолжая вести организованный огонь, отбили три атаки противника. Когда немцы откатились в очередной раз, Бабин решил воспользоваться этим моментом. Он поднял бойцов, и те стремительным ударом прорвали кольцо окружения. Взвод внезапно оказался у гитлеровцев в тылу, и те, боясь быть зажатыми с двух сторон, отступили на исходные позиции.

Не менее дерзко и изобретательно действовали красноармейцы другого батальона того же 202-го гвардейского полка. Группа немецких автоматчиков просочилась здесь в тыл одной из рот. Укрывшись за разбитым зданием, гитлеровцы поджидали подкрепления с явным намерением атаковать наши позиции. Их заметил возвращавшийся в свое подразделение писарь-каптенармус ефрейтор М. В. Марков. Боец не растерялся. Ничем не выдавая себя, он по-пластунски добрался до ближайших окопов. В них занимало оборону отделение старшего сержанта П. Джершмаева. Посоветовавшись, решили поступить так: Марков отползает в сторону и открывает по немцам огонь, отвлекая их внимание на себя, а Джершмаев тем временем обходит со своими бойцами противника и атакует его во фланг. Застигнутые врасплох гитлеровцы бросились бежать. Двадцать из них было уничтожено, пятеро попали в плен.

Генерал М. Ф. Григорович посоветовал начальнику [208] политотдела издать листовки о героических делах взвода лейтенанта Бабина и отделения старшего сержанта Джершмаева, отметив также мужественный поступок ефрейтора Маркова. Такие листовки были напечатаны на следующий же день и разосланы по подразделениям. Популяризации подвигов, передаче боевого опыта у нас всегда придавалось большое значение. Делалось это очень оперативно.

10 ноября на рассвете я выехал из села Оча, где находился штаб корпуса, на командный пункт 99-й стрелковой дивизии. Мне довольно часто приходилось выезжать на КП и НП командиров соединений и частей. Это было необходимо, только так можно было самому наблюдать ход боевых действий, лучше оценивать обстановку, своевременно принимать меры для точного выполнения приказов командира корпуса и вышестоящих начальников, поддерживать твердое управление войсками.

Генерала А. А. Сараева в штабе я не застал. Он был на своем наблюдательном пункте. Начальник штаба дивизии полковник Г. С. Половик подробно доложил обстановку, в которой действовали части, сообщил, какие он дал указания по организации разведки и управления. После этого мы с начальником разведки дивизии поехали на НП. Немцы вели методичный обстрел наших боевых порядков. Снаряды проносились над нами и рвались где-то в тылу, за огневыми позициями артиллерии.

НП командира дивизии располагался на окраине небольшого хутора около каменного дома со снесенной крышей. Саперы хорошо оборудовали несколько блиндажей. Один из них занимал командир дивизии. Мы оставили машину в роще и пешком пошли к НП.

— Хорошо, что ты приехал, Сергей Александрович, — обрадовался Сараев. — Не поможешь ли чем? Маловато у нас артиллерии.

Обещать я, к сожалению, ничего не мог, потому что артиллерии и в корпусе было мало. Мы получили на усиление всего лишь один истребительно-противотанковый полк и пушечную бригаду, что было явно недостаточно при том широком фронте, который занимал корпус.

— Ты же знаешь, — продолжал Сараев, — участок-то у дивизии какой? А сколько танкоопасных направлений! Разве их прикроешь только своими силами? Немцы постоянно контратакуют танками. [209]

Мы вышли из блиндажа и стали просматривать в бинокль боевой порядок 197-го стрелкового полка, который оборонял небольшой поселок Дьяль и станцию Дьяльпуста.

Из блиндажа выбежал сержант.

— Товарищ генерал, — обратился он к Сараеву, — вас срочно просит к телефону подполковник Ергин.

Я немного знал командира 197-го полка. Павел Иванович Ергин был волевым и мужественным человеком, не раз показавшим себя искусным организатором боя. Командир полка доложил, что немцы сосредоточивают на своем переднем крае танки и пехоту, и попросил, чтобы наша артиллерия открыла огонь по скоплениям гитлеровцев.

— Готовятся к контратаке, — заметил генерал Сараев и отдал приказание командующему артиллерией открыть огонь по сосредоточению танков и пехоты противника.

Через некоторое время немцы начали ответный артиллерийско-минометный обстрел левого фланга полка, а три их пехотных батальона при поддержке танков и бронетранспортеров двинулись в атаку в направлении станции Дьяльпуста. Начался упорный бой. В течение последних дней полку пришлось неоднократно отражать сильные контратаки врага, самому наносить удары, чтобы вернуть утраченные позиции. И эти бои, проходившие с переменным успехом, основательно измотали личный состав. В ротах были значительные потери. Да и противотанковых средств в полку не хватало. Несмотря на это, батальоны держались стойко. Танки и бронетранспортеры противника уничтожались огнем орудий, стоявших в боевых порядках пехоты, противотанковых ружей и самоходных артиллерийских установок.

С НП командира дивизии мы увидели, как одна из наших самоходок смело вступила в единоборство с «тигром». Меткий выстрел — снаряд угодил в башню вражеского танка, ее заклинило. «Тигр» пошел на таран. Но тут на помощь товарищам подоспел расчет второй самоходной установки. Выстрелом в упор артиллеристам удалось пробить боковую броню «тигра» и поджечь его.

Через некоторое время гитлеровцы ввели в бой еще один батальон пехоты и несколько танков. Полк нес значительные потери, и Сараев решил отвести его на более выгодный рубеж. Подполковник Ергин мастерски осуществил [210] этот маневр и, оставив прикрытие, быстро вывел батальон из-под удара. Вскоре полк закрепился на новом участке.

Еще в начале вражеской контратаки я позвонил командиру корпуса, который находился в то время в 68-й гвардейской, доложил ему обстановку и попросил, чтобы соседи помогли 99-й дивизии. Григорович выслушал меня, помолчал и со вздохом ответил:

— Передайте Сараеву, что сосед ничем помочь не сможет. Его правофланговый полк только что атакован крупными силами немцев, часть подразделений отходит на южный берег обводного канала. Примите все меры к тому, чтобы приостановить продвижение противника, не пропустить его через обводной канал.

Я сообщил командиру дивизии о своем разговоре с генералом Григоровичем. Посоветовавшись, мы решили сосредоточить огонь всей артиллерии дивизии по контратакующим подразделениям противника, а для наращивания сопротивления на участке 197-го полка ввести в бой батальон из второго эшелона дивизии, который быстро выдвинулся вперед и занял оборону по обводному каналу. Артиллерия открыла сильный огонь. Немцы некоторое время, неся потери, еще продвигались, затем откатились назад. Наступление гитлеровцев было, таким образом, приостановлено. Все их дальнейшие попытки форсировать канал были безуспешными.

В штаб я возвратился вечером. Григорович только что прибыл из 68-й гвардейской дивизии. Мы долго сидели над картой, анализировали обстановку.

— Сегодняшние бои, — сказал Михаил Фролович, подытоживая наш разговор, — дорого обошлись фашистам. Потери они понесли большие и вряд ли в ближайшие дни смогут предпринять новые контратаки.

* * *

11 ноября войска 46-й армии своим центром снова перешли в наступление. Мы же держали активную оборону, но недолго. Утром 16 ноября был получен приказ генерала И. Т. Шлемина. В нем требовалось, чтобы корпус силами правого фланга овладел селом Вечеш и к исходу следующего дня вышел на рубеж Ракокерестур, Андрашши, а 316-я стрелковая дивизия готовилась к форсированию реки Чепели Дунааг. [211]

Прочитав приказ, Григорович задумался, заметно обеспокоенный.

— Да-а, — протянул он, — нелегкую задачу нам поставил командарм.

Генерал поднялся из-за стола и, как всегда, когда нервничал, стал ходить по комнате.

— Вызывайте-ка, Сергей Александрович, начальников отделов и служб, — распорядился он. — И насколько можно побыстрее...

Через несколько минут названные комкором офицеры штаба собрались у него в комнате. Григорович уже заметно успокоился. Он подошел к столу и, взяв карту, заговорил негромко и властно:

— Нам приказано...

Проинформировав собравшихся о полученной боевой задаче, комкор спросил, все ли ясно, и, отдав необходимые распоряжения, отпустил офицеров. Штаб начал подготовку данных для организации наступления на правом фланге корпуса. Все понимали, что наступать в таких условиях очень трудно. Корпус действовал на широком 65-километровом фронте. 99-я дивизия обороняла полосу протяженностью 10 километров, 68-я гвардейская — 15, а боевые порядки 316-й дивизии растянулись на все 40 километров от Такшонь до Ташш по восточному берегу реки Чепели Дунааг. Пришлось поломать голову над тем, как создать ударную группировку, откуда взять для нее силы и средства. Тем более что перед фронтом корпуса действовало значительное количество войск противника: две танковые и одна механизированная дивизии, а также кавалерийская дивизия СС, не считая кавдивизии венгров и батальона парашютного полка. Правда, все они были изрядно потрепаны, однако имели еще достаточно сил, чтобы отразить наступление наших частей.

На южной окраине Пешта, как я уже указывал, у гитлеровцев была хорошо подготовленная в инженерном отношении оборона с разветвленной сетью траншей и большим количеством огневых точек, которые располагались, как правило, в крепких каменных и железобетонных постройках. Основные узлы сопротивления гитлеровцы усилили артиллерией, танками, самоходными орудиями и бронемашинами. Железнодорожные пути давали возможность вражеским бронепоездам близко подходить к нашему переднему краю и вести интенсивный огонь. [212]

Развитая сеть шоссейных дорог и крупные населенные пункты позволяли противнику быстро маневрировать резервами.

Чтобы взломать такую оборону, требовалось создать штурмовые группы, но для этого мы не имели нужного количества инженерных и огнеметных средств. Кроме того, корпусу недоставало артиллерии, минометов и самоходно-артиллерийских установок. Танков у нас не было вовсе. Растянувшиеся коммуникации 46-й армии затрудняли своевременный подвоз боеприпасов, снаряжения и продовольствия.

— Для артподготовки очень мало мин и снарядов, — доложил командующий артиллерией полковник С. И. Матыш. — Сможем произвести лишь очень короткий огневой налет по переднему краю обороны противника.

— А что нам скажет начальник артснабжения? — повернулся Григорович к находившемуся здесь же майору Г. Т. Бойченко.

— Боеприпасы подвозим, товарищ генерал, — ответил он, — но, сами понимаете, погода подводит, да и дороги все забиты. К тому же лимит свой мы уже исчерпали.

Мы, конечно, понимали, что Бойченко делает все возможное. Начальник артснабжения, сменивший четыре месяца тому назад ушедшего от нас на повышение подполковника Ф. Ф. Никитина, показал себя офицером очень энергичным, знающим, находчивым. И если он не смог ничего сделать, значит, возможности действительно не было. Однако помочь наступающим надо было все же любым способом.

— Вы уж постарайтесь, Григорий Тарасович, кое-что достать на армейских складах, — сказал Григорович и снова обратился к Матышу: — Надо как можно ближе подтянуть артиллерию к участку прорыва. Проследите за этим лично, Степан Иосифович. И пристрелку поточнее сделайте, чтобы не тратить зря снарядов.

— Там, где можно, сделаем полную топопривязку, Михаил Фролович. И все же больше, чем я уже сказал, дать огня не сможем.

Тщательно взвесив все «за» и «против», командир корпуса решил: после пятиминутного огневого налета 99-й и 68-й дивизиям перейти в наступление и овладеть селом Вечеш, а к исходу дня выйти на рубеж Ракокерестур, Андрашши; главный удар наносить смежными флангами; [213] 316-й дивизии к исходу 20 ноября быть в готовности к форсированию реки Чепели Дунааг.

Это решение необходимо было быстро довести до командиров соединений. В дивизии выехали офицеры штаба, в том числе и наши операторы майор М. А. Дельцов и капитаны П. Я. Рогов и А. В. Вильчик. Они же должны были помочь штабам соединений в организации предстоящего боя.

17 ноября в три часа ночи (было еще совсем темно) после короткого артиллерийского налета два полка 99-й дивизии поднялись в атаку. Преодолевая упорное сопротивление противника, они овладели его первой и второй траншеями. К 8 часам утра 1-й стрелковый полк, которым по-прежнему командовал К. Г. Андриевский, ставший уже подполковником, достиг южной окраины Вечеша, а 206-й — южной окраины Андрашши. Однако здесь они были контратакованы вторыми эшелонами вражеских частей и подоспевшими резервами. Надо сказать прямо, что мы не учли всех возможностей противника, сумевшего так быстро сманеврировать. Да и система огня была недостаточно разведана. Под давлением превосходящих сил противника 1-й полк, понеся значительные потери, вынужден был отойти на исходные позиции.

Еще более сложной оказалась обстановка в полосе наступления 68-й гвардейской дивизии, которая наносила удар своим правым флангом в направлении станции Дьяльпуста. Не имея никаких средств усиления, кроме штатной артиллерии, располагавшей к тому же небольшим количеством боеприпасов, она не смогла подавить огневую систему и разрушить инженерные сооружения противника даже на его переднем крае. Поэтому действия соединения успеха не принесли.

Вечером 17 ноября меня вызвал к телефону генерал Бирман.

— Что там у вас? Туго? — спросил он.

Я подробно доложил начальнику штаба армии обстановку на участке правофланговых частей корпуса.

— Понимаю, что трудно, — заметил Бирман, помолчав, — но выполнять поставленную задачу все равно нужно. Таков приказ командарма.

Я попросил усилить корпус хотя бы артиллерией.

— Ничего выделить не сможем, — ответил генерал. — Обходитесь своими силами и средствами. [214]

В течение нескольких последующих дней 99-я и 68-я гвардейская дивизии вели тяжелые бои. В один из этих дней 1-й батальон 202-го гвардейского стрелкового полка был почти окружен фашистами. Пока не замкнулось кольцо, командир батальона решил послать в штаб полка гвардии рядового Гилянова. Гитлеровцы заметили бойца, устроили засаду и захватили его в плен. На следующий день полк пошел в наступление и соединился с батальоном, который отразил все контратаки противника и удержал занимаемый рубеж. В подвале одного из домов, отбитых у немцев, было обнаружено тело красноармейца. Фашисты подвергли Гилянова зверским пыткам. Он умер, но ничего не сказал врагам. Похоронили гвардейца со всеми воинскими почестями на станции Такшонь. В последний путь его провожали боевые друзья и многие местные жители. Все выступавшие на коротком митинге клялись отомстить врагу за смерть товарища.

Механик-водитель самоходной установки А. М. Кусковецкий был участником тех боев. Вот что он рассказал в 1964 году, когда мы встретились с ним в Южной группе войск, где я служил первым заместителем командующего, а Кусковецкий был майором, начальником разведки полка:

— Изуверство гитлеровцев, их глумление над нашим товарищем сильно потрясли нас. Все рвались в бой. Помню, как командир стрелкового подразделения поднял бойцов в атаку. Воины ворвались на окраину поселка Дунахарасти. Их сразу же поддержали огнем экипажи артиллерийско-самоходных установок. Я старался как можно лучше управлять самоходкой, обеспечивая расчету ведение меткого огня. В этот день, мстя за смерть товарища, мы уничтожили пулемет и миномет противника...

Бои на южной окраине Пешта шли ожесточенные. Соединения корпуса сковали здесь значительные силы врага, лишив возможности перебросить их на другие направления.

* * *

Поскольку наступление на Будапешт с юго-востока было безуспешным, командующий 46-й армией решил начать подготовку к форсированию Дуная, а для этого было необходимо овладеть островом Чепель, чтобы в последующем нанести удар по городу с юго-запада. Выполнение [215] задачи по захвату острова было возложено на 316-ю стрелковую дивизию полковника Л. И. Волошина, которая занимала оборону на широком фронте вдоль Чепели Дунааг и все это время вела усиленную разведку.

Удалось установить, что оборона противника очаговая, местами слабо развита в инженерном отношении и занята малыми силами. Поэтому Волошин решил форсировать Чепели Дунааг в двух местах, значительно удаленных друг от друга, где оборона гитлеровцев была наиболее слабой. Генерал М. Ф. Григорович одобрил решение комдива, и 21 ноября в 23.00 316-я стрелковая начала форсирование. Чтобы сохранить внезапность, сделано это было без артподготовки. Одновременно с пехотой на рыбацких лодках и плотах переправлялась артиллерия стрелковых полков. Гитлеровцы поздно обнаружили наш десант и огонь открыли лишь в самый последний момент, когда передовые отряды уже высаживались на противоположный берег. Плацдармы на острове Чепель были захвачены. Началась переправа главных сил дивизии.

К исходу следующего дня Л. И. Волошин донес, что овладел Сигетсентмиклошем в 12 километрах южнее Будапешта и совместно с частями 37-го стрелкового корпуса очищает южную часть острова.

1-я кавдивизия противника, оборонявшаяся в районе междуречья, была почти полностью уничтожена. Лишь отдельным группам мадьярских солдат удалось переправиться на западный берег Дуная. Для противника создалась реальная угроза прорыва наших войск к городу, и, чтобы не допустить этого, он перебросил на остров Чепель мех дивизию «Фельдхернхале». Стремясь восстановить утраченное положение в районе Сигетсентмиклош, Текель, гитлеровцы с утра 22 ноября предприняли ряд контратак силою до полка пехоты при поддержке 15 бронеединиц.

В это время на усиление корпуса прибыла 24-я истребительно-противотанковая бригада, орудия которой сразу же переправились на западный берег Чепели Дунааг. Это усилило наши части, и они, отбивая яростные контратаки противника, в течение трех дней медленно продвигались вперед, закрепляя захваченные позиции.

Так на острове Чепель был создан довольно широкий плацдарм, с которого предполагалось форсировать уже сам Дунай. Чтобы обезопасить западный участок с севера, [216] где стояли немецкие части, саперы в короткий срок надежно прикрыли позиции инженерными заграждениями. У переднего края протяженностью 4 километра были поставлены малозаметные препятствия, в несколько рядов натянута колючая проволока и установлено более 4500 противотанковых и 3500 противопехотных мин. Кроме того, по заданию генерала М. Ф. Григоровича корпусной инженер Н. А. Перельштейн создал на этом направлении подвижной отряд заграждения. Сюда же мы вывели и противотанковый резерв корпуса. Средствами 12-й и 24-й истребительно-противотанковых бригад и двух самоходных артполков был создан мощный узел противотанковой обороны.

* * *

27 ноября М. Ф. Григорович получил от командующего армией задачу форсировать Дунай на участке Эрд, Эрчи и к исходу второго дня овладеть рубежом Эрд, северная окраина села Мартонвашар. Слева, южнее Эрчи, преодолеть Дунай должны были силы 37-го стрелкового корпуса. С захваченного плацдарма для развития успеха предполагалось ввести в сражение 2-й гвардейский механизированный корпус в общем направлении на Будакеси. Готовность к форсированию определялась на 2 декабря 1944 года.

Уяснив вместе с Григоровичем полученный приказ, я сразу же вызвал к себе начальников отделов, родов войск и служб управления корпуса, сообщил им о поставленной задаче, выслушал мнение офицеров. Подполковник И. М. Видиборец предложил форсировать Дунай частями 99-й дивизии, участок обороны которой мы сдавали нашему правому соседу, и одним полком 316-й стрелковой. Его поддержали другие товарищи. Полковник С. И. Матыш высказался за то, чтобы основную группировку артиллерии в составе четырех минометных, двух самоходных полков, гаубичной и истребительно-противотанковых бригад сосредоточить в полосе западной группировки войск корпуса. Сюда же поставить и корпусную группу, состоящую из 45-й и 17-й пушечных бригад, создав тем самым плотность артиллерии 227 стволов на километр фронта.

Заслуживающим внимания было предложение подполковника Н. А. Перельштейна. Дело в том, что немцы то [217] и дело пускали вниз по Дунаю плавучие мины, засорявшие фарватер и создававшие угрозу нашим переправочным средствам. Чтобы устранить ее, Перельштейн порекомендовал на пути мин врага поставить сетевые заграждения, на что и получил «добро». Начиная со следующего дня плавучие мины, наталкиваясь на заграждения, взрывались, не причиняя никому вреда.

Всесторонне и детально оценив возможности своих поиск и противника, соотношение сил сторон, мы подготовили для командира корпуса вполне обоснованные, на мой взгляд, предложения. Генерал М. Ф. Григорович с ними полностью согласился. Его решение сводилось к тому, чтобы 68-й гвардейской и частью сил 316-й стрелковых дивизий оборонять рубеж Галамб, Такшонь, Текель, особенно прочно прикрывая направление Чепель, Текель, а 316-й и 99-й дивизиям, сосредоточив основные усилия в направлении поселка Сигетчеп, станции Тарнок, в тесном взаимодействии с 37-м стрелковым корпусом форсировать Дунай на участке Эрд, Эрчи и к исходу второго дня наступления овладеть рубежом Эрд, станция Тарнок, северная окраина Мартонвашар и в последующем быть готовыми наступать на Буду.

Выполняя приказ комкора, 99-я дивизия сдала свой участок обороны соседу справа и в течение двух ночей сосредоточивалась на острове Чепель. Она расположилась в небольшом лесу южнее Сигетчепа. Ее 1-й полк занял исходное положение для форсирования реки на рубеже станция Сигетчеп, северо-восточная опушка леса, что восточнее Эрчи. Несколько поодаль от него, южнее поселка Текель, готовился к форсированию 1077-й полк 316-й дивизии. Слева от нас вели подготовку к броску через Дунай соединения 37-го стрелкового корпуса. 68-я гвардейская дивизия продолжала оборонять занимаемый рубеж южнее Пешта.

Дунай в том месте, где нам предстояло его преодолеть, достигал ширины 600 метров. А тут вдобавок несколько дней подряд шли дожди: река разлилась и стала еще шире. Правый берег крутой, выше левого на 40–60 метров и покрыт лесом. С него хорошо просматривались наши боевые порядки на острове Чепель. Поэтому всю подготовку к форсированию пришлось вести только в ночное время.

Основным трамплином для прыжка на правый берег [218] Дуная стала дамба, проходившая по западной части острова. В ней между поселком Текель и селом Сигетуйфалу в течение трех дней, соблюдая меры маскировки, саперы и понтонеры прорывали девять проходов и оборудовали два участка переправы: один — для частей 99-й дивизии, другой — для 1077-го полка 316-й стрелковой. Конечно, командир корпуса шел на определенный риск, сосредоточивая здесь основные переправочные средства, так как дамба просматривалась противником и служила ему хорошим ориентиром. Но лучшего места на острове не было.

Штаб корпуса разработал план форсирования реки, распределил переправочные, средства и переправы, установил очередность выхода подразделений к реке. Было решено, что первым рейсом высадятся сразу два батальона, усиленные 6 орудиями каждый. Вторым и последующими рейсами должны были переправляться по одному батальону от каждой дивизии со средствами усиления и боеприпасы для уже форсировавших реку подразделений. Штаб артиллерии составил план огневого обеспечения форсирования и установил порядок переправы артиллерии на правый берег.

Артнаступление планировалось по двум вариантам. Если противник обнаружит наши войска до подхода их к правому берегу и окажет сильное огневое сопротивление, предусматривалось проведение мощной артподготовки по нескольким рубежам на переднем крае и в глубине обороны. Если же нам удастся форсировать Дунай скрытно, пехоту намечалось сопровождать методом последовательного сосредоточения огня.

Передовые наблюдательные пункты всех артчастей должны были переправиться в первую очередь, точно так, как и специальные группы саперов, предназначенные для проделывания проходов в инженерных заграждениях противника на западном берегу. Кроме того, каждой роте первого броска придавалось несколько саперов-электриков со средствами для резки колючей проволоки, находящейся под напряжением.

С командирами полков и батальонов штабом корпуса были организованы и проведены тактические занятия по преодолению водного рубежа. На реке Чепели Дунааг, восточнее поселка Сигетчеп, на местности, примерно соответствующей участку форсирования, в ночное время состоялись практические занятия с подразделениями. [219]

Воины учились форсировать реку и вести наступательный бой.

Для лучшего управления войсками командный пункт корпуса вечером 30 ноября был перемещен на северную окраину Сигетчепа. В дамбе на левом берегу Дуная был оборудован наблюдательный пункт комкора. С него хорошо просматривался правый берег реки до самого гребня.

День и час форсирования держались в строжайшей тайне.

Утром 1 декабря мы с Григоровичем, Матышем и Перельштейном отправились в 99-ю стрелковую дивизию проверять готовность частей к форсированию. Встретил нас мой старый добрый знакомый Александр Андреевич Сараев. Он подробно рассказал о проделанной работе, повел нас на наблюдательный пункт и показал, как намечено организовать переправу.

— Какой батальон будет переправляться первым? — спросил Григорович.

Оказалось, что это второй батальон из 1-го полка К. Г. Андриевского. Мне было приятно услышать, что наш выдвиженец и здесь проявил себя хорошо, подготовив свою часть к форсированию.

— А кто командует батальоном? — поинтересовался Матыш.

— Старший лейтенант Забобонов, офицер еще молодой, но знающий. — В голосе генерала Сараева я почувствовал уверенность: комдив хорошо знал своих подчиненных. — Правда, фронтового опыта у него маловато, — продолжал Александр Андреевич, — но человек он храбрый и находчивый. На окраине Пешта воевал смело, грамотно. Я очень на него надеюсь.

— Да и замполит ему под стать, — вмешался в разговор начальник политотдела дивизии. — Капитана Серых знает весь полк. Он у нас ветеран. На передовой с первых дней войны. Ему приходилось и батальоном командовать.

Так я впервые услышал о Семене Прокофьевиче Серых, мужественном человеке и замечательном политработнике, неоднократно отличавшемся в боях.

Рано утром 2 декабря мы с комкором выехали в 1077-й полк 316-й дивизии. На южной окраине Текеля нас встретил командир части майор А. И. Орехов и провел в рощу, где находился штаб. Об Орехове я был уже наслышан. Опытный, никогда не теряющийся в бою командир, он не [220] раз с честью выходил из самых трудных положений. Майор четко доложил генералу Григоровичу боевую задачу полка и свое решение на форсирование Дуная. Михаил Фролович задал несколько вопросов, потом мы пошли в подразделения. Генерал разговаривал с бойцами и командирами, интересовался, имеют ли они опыт форсирования больших водных преград, рассказывал об особенностях предстоящих боевых действий на правом берегу Дуная, об их трудностях.

Надолго мы задержались в 1-м стрелковом батальоне. И не случайно. Подразделение готовилось форсировать Дунай в передовом отряде. Вместе с двумя батальонами 99-й дивизии оно должно было захватить гребень берега, господствующие на нем высоты и обеспечить форсирование реки главными силами корпуса. Командир батальона Ф. У. Моженко, кавалер четырех орденов, только накануне прибыл из медсанбата, где лечился после ранения. Тем не менее он подробно доложил, как подразделения подготовились к форсированию. Командир корпуса остался доволен проделанной работой. Он поблагодарил комбата и попросил провести его в одну из рот.

По дороге мы разговорились. Оказалось, что Филипп Устинович Моженко воюет с 1941 года, был рядовым пулеметчиком, потом командиром расчета, взвода, роты — словом, прошел все низовые командирские ступеньки и опыт приобрел изрядный. Вместе с ним в батальоне служил его брат Андрей, переведенный сюда по просьбе Филиппа из гвардейского танкового полка. Оба брата геройски сражались на фронте. Но подробнее об этом ниже.

Зашли мы с М. Ф. Григоровичем в пулеметную роту, расположенную неподалеку от штаба батальона. Сразу же завязался непринужденный разговор.

— Надоело нам, товарищ генерал, сидеть на острове. Поскорее бы на тот берег Дуная, — сказал Григоровичу молодой пулеметчик.

— Правильно. И я так думаю, — ответил комкор.

— А раз так, то давайте команду, товарищ генерал. За нами дело не станет.

— Ишь какой нетерпеливый! — улыбнулся Михаил Фролович. — Как твоя фамилия?

— Красноармеец Кравченко. [221]

— Это не тот ли Кравченко, о котором недавно в газете писали? — спросил комкор у заместителя командира батальона по политчасти старшего лейтенанта Н. Е. Бобкова.

— Тот самый, товарищ генерал. Отличился во время форсирования Дунайчика. В числе первых высадился на вражеский берег и здорово бил немцев.

Генерал подошел к солдату и крепко пожал ему руку.

В этот момент к нам подошел посыльный из штаба полка. Он сообщил, что звонили с командного пункта корпуса и передали: скоро к селу Майошхаза прибудет командующий армией. Попрощавшись с офицерами и солдатами, мы выехали на свой КП.

Генерала И. Т. Шлемина мы встретили на берегу. Командующий осмотрел мост через Чепели Дунааг и сказал:

— Ну а теперь, Михаил Фролович, проедемте-ка на ваш наблюдательный пункт. Хочу взглянуть оттуда на оборону противника.

Комкор попробовал было объяснить, что ехать на НП в такое время опасно — местность хорошо просматривается противником, — но командующий остался непреклонным. Не доезжая до дамбы километра полтора, мы вышли из машин и, оставив их в кустах, пошли пешком. Генерала Шлемина интересовало, где у нас намечены пункты десантных и паромных переправ, как ведется подготовка личного состава и переправочных средств к форсированию. Командующего артиллерией корпуса полковника С. И. Матыша он попросил подробно доложить о том, как спланировано артиллерийское наступление. Затем командарм долго расспрашивал начальника разведотдела подполковника С. М. Дащука об обороне противника, системе его огня и возможностях гитлеровцев проводить контратаки. И. Т. Шлемин внимательно осмотрел в бинокль западный берег Дуная и дал указание исключить населенный пункт Эрчи из полосы наступления корпуса.

— Все сделано правильно, — подытоживая, сказал командарм. — Нужно только хорошо разведать правый берег. А что, если он заминирован?

Утром следующего дня генерал Григорович приказал командиру 99-й дивизии организовать разведку правого берега Дуная, проверить, нет ли мин возле уреза воды.

— Только сделайте это предельно осторожно, чтобы [222] не обнаружил противник. В бой ни в коем случае не вступайте, — предупредил комкор.

Для выполнения этого задания была выделена группа в составе трех человек из разведвзвода саперного батальона дивизии. Возглавил ее старший сержант И. А. Журило. С ним пошли Николай Федин и Алексей Кравцов. Рано утром 3 декабря дивизионные разведчики-саперы оборудовали на опушке рощи НП и, расположившись там, стали вести наблюдение. Вскоре они сообщили, что на данном участке первую траншею у противника занимает около взвода пехоты, нечто вроде боевого охранения.

Бойцы группы наметили примерный план ведения разведки. Около полуночи на НП прибыл командир батальона майор Яковенко. Он тепло напутствовал красноармейцев:

— Действуйте очень осторожно. Старайтесь, чтобы вас не обнаружили немцы, не горячитесь. Огонь открывайте только в крайнем случае. Желаю удачи!..

Вскоре разведчики отплыли к вражескому берегу. Гребли попеременно Федин и Кравцов. Старший сержант Журило следил за компасом. Густой туман, нависший над Дунаем, надежно укрывал их. Высадившись, бойцы щупами проверили прибрежную полосу, немного передохнули — и обратно к лодке. А через некоторое время старший сержант Журило уже докладывал командиру батальона, что задание выполнено. Проверен весь берег перед траншеей. Мин не было обнаружено.

Когда генерал Сараев ночью позвонил командиру корпуса и сообщил о результатах вылазки на правый берег Дуная, комкор похвалил разведчиков и сказал:

— Значит, немцы полагают, что мы здесь не решимся форсировать Дунай. Тем хуже для них...

Как показали дальнейшие события, генерал Григорович оказался прав. Гитлеровцы считали свой рубеж обороны по Дунаю неприступным и не ожидали здесь нашего наступления. Боевые порядки противника оказались недостаточно уплотненными.

В дни, предшествовавшие форсированию Дуная, в частях и подразделениях корпуса проводились короткие митинги, партийные и комсомольские собрания. На них обсуждалось обращение Военного совета 2-го Украинского фронта, зачитывались приказы, отданные по соединениям. Их пламенные слова воодушевляли бойцов. Вот что, например, [223] говорилось в приказе по 99-й стрелковой дивизии:

«Нам выпала великая честь перенести знамена наших полков на западный берег Дуная. Не в первый раз русским солдатам шагать через Дунай, не в первый раз и многим из вас брать с боем реки, преследуя гитлеровскую нечисть.

Герои Волги, Дона, Миуса, Десны, Днепра! Герои Сталинграда, Орла, Житомира, Староконстантинова, Львова, Жешува, Дембицы! Вспомните славу наших предков, отцов и братьев! Вспомните славу ваших боев в Отечественной войне... Дунай должен быть перейден. Только вперед, товарищи!»

Люди рвались в бой. Многие просили своих командиров направить их в те подразделения, которые первыми будут форсировать Дунай.

* * *

Ночь на 5 декабря выпала темная, сырая. Густо сыпал дождь. Резкие порывы ветра подхватывали холодные капли и сердито дробили их, создавая у самой земли непроглядную стену тумана. В трех шагах было уже трудно что-либо рассмотреть.

Командный пункт корпуса располагался в подвале каменного здания. Здесь было два длинных сводчатых помещения. В одном находились мы с Григоровичем, начальником связи подполковником Ф. А. Зориным и операторами; в другом — С. И. Матыш со своим штабом.

Комкор сидел за столом, накрытым картой, и задумчиво теребил усы. Я, Зорин и операторы не отходили от телефонов, выстроившихся рядком на другом столе. Время тянулось бесконечно медленно. Ожидание утомляло больше, чем самая напряженная работа. Наконец, где-то в половине одиннадцатого, зазвонил телефон. Я схватил трубку и услышал звонкий голос Перельштейна. Инженер находился непосредственно в районе переправы.

— Докладываю. Все идет по плану. Инженерные части и переправочные средства к работе готовы.

Через несколько минут с наблюдательного пункта начальник разведки корпуса подполковник Дащук сообщил:

— На правом берегу тихо. Значит, противник ничего не подозревает.

Через минуту доложили о готовности своих частей [224] начальники штабов 316-й и 99-й дивизий полковник В. Н. Ермолаев и полковник Г. С. Половик. До начала форсирования оставались считанные минуты. Мы вышли из помещения на свежий воздух. Со стороны реки дул пронизывающий ветер. На северной окраине Чепеля и восточнее его в небо то и дело взлетали вражеские ракеты, вспыхивали зарницы орудийных выстрелов. Чувствовалось, что противник нервничает.

Днем 68-я гвардейская дивизия во взаимодействии со своим правым соседом вела наступательные бои, чтобы сковать силы врага и отвлечь его от дунайского берега. Цель была достигнута. Гитлеровцы, боясь, что мы застанем их врасплох в Пеште, усиленно освещали там ракетами свой передний край. На правом же берегу Дуная на участке Эрд, Эрчи было тихо.

В частях корпуса, предназначенных для форсирования, наступила напряженная предбоевая пора. Личный состав передовых батальонов разместился за дамбой, а саперы-переправщики — у лодок и плотов с веслами в руках. Командиры рот и взводов проверили расчеты первого броска, дали последние указания. Каждый боец еще раз осмотрел свое оружие и снаряжение.

У всех была одна мысль: скорее на тот берег. Вот почему и волновались они у переправ. Нервничали и мы на командном пункте. Генерал Григорович то и дело посматривал на часы. Так хотелось, чтобы они шли быстрее! И вот наконец — 23.00. Григорович обернулся ко мне и с какой-то торжественностью в голосе приказал:

— Начать форсирование!

Мы, конечно, не видели, что происходило впереди, но знали, что воины быстро спустили на воду все переправочные средства и сразу же, отчалив от берега, исчезли в темноте. Шумели волны реки, заглушая тихий плеск весел. И вдруг над туманным берегом в небо, прорезав ночную темноту, взвились ракеты. Сразу же заговорили вражеские пулеметы, ударили орудия.

— Обнаружили, гады! — зло процедил сквозь зубы Григорович и приказал Матышу ввести в действие первый вариант артиллерийского обеспечения форсирования.

Через минуту вражеский берег озарился густыми вспышками разрывов. Под прикрытием артогня стали высаживаться десантники передовых отрядов. На правом берегу Дуная загремело мощное «ура!». [225]

На участке 1077-го полка 316-й дивизии первым начал форсировать Дунай батальон капитана Ф. У. Моженко. Сначала все шло тихо, без шума. Скрип уключин в лодках заглушался плеском воды и свистом ветра. До противоположного берега оставалось совсем немного, когда гитлеровцы обнаружили десант. Сразу же отрывисто залаяли пулеметы. Воду вспенили разрывы снарядов. Таиться больше не имело смысла. Моженко дал сигнал запустить моторы (до этого шли только на веслах) и открыть ответный огонь. Заговорила наша артиллерия.

Первой достигла вражеского берега рота старшего лейтенанта В. С. Макарова. Потом мне подробно доложили о ее действиях. Лодки и плоты не успели еще причалить, как бойцы начали выскакивать из них. По колено, а то и по пояс в ледяной воде, они устремились вперед, стреляя на ходу. В фашистские окопы полетели гранаты. При подходе к берегу в лодку, на которой переправлялось отделение красноармейца Н. Т. Невпряги, попал снаряд. Несколько человек погибло, остальные были сброшены взрывом в воду. Однако бойцы не растерялись.

— Плывем к берегу! — крикнул Николай Невпряга, загребая одной рукой, а другой поднимая автомат над головой.

Через несколько минут красноармейцы достигли берега и побежали вперед, не чувствуя ни страха, ни холода. Сразу же от уреза воды начинался крутой подъем. Взбираться по нему было очень трудно. Бойцы ползли вверх, таща за собой на веревках и ремнях минометы, орудия батальонной артиллерии, пулеметы, противотанковые ружья. Некоторые срывались, соскальзывали вниз, потом опять карабкались на кручу. Колючий кустарник рвал одежду, до крови царапал тело и руки. Над головами свистели пули, осколки мин и снарядов. Многие бойцы, сраженные, падали, но остальные продолжали продвигаться вперед.

На левом фланге батальона рота лейтенанта Ю. А. Дементьева первой ворвалась во вражескую траншею. Самому Дементьеву тоже пришлось добираться до берега вплавь. Катер, на котором он шел, был подбит и затонул метрах в тридцати от берега. Ротный, а вместе с ним взвод, командование которым вместо убитого офицера принял на себя его помощник старший сержант Г. Ф. Панкратов, продолжали путь вплавь. От холода сводило ноги [226] и руки. Некоторые стали захлебываться, тонуть. На помощь им пришли товарищи, те, кто был повыносливее и умел хорошо плавать. Поддерживая друг друга, бойцы добрались до мелководья и сразу же ринулись в атаку. В упор били пулеметы, автоматы, но это уже не могло остановить советских воинов.

В цепи атакующих появился заместитель Моженко по политической части старший лейтенант Н. Е. Бобков.

— Ура! Мы ломим! Гнутся фрицы! — крикнул он, увлекая за собой бойцов. — Еще немножко — и будем в их траншеях!

Бежавший рядом с ним боец упал, другой нерешительно замедлил шаг. Бобков обернулся к нему:

— Почему, друг, отстаешь? Догоняй!..

— Смелый и веселый человек, — рассказывал мне потом о Бобкове начальник штаба 316-й дивизии полковник Всеволод Николаевич Ермолаев. — За то его и бойцы любят. Я как-то спрашивал, зачем он все вперед норовит лезть, не жалко ли, дескать, головы своей. А Бобков мне в ответ в таком духе, что голову-то жалко, она еще очень пригодится, но такая уж у него, мол, должность беспокойная — не позволяет в хвосте плестись. И правда, ведь иногда человеку бывает достаточно одного слова, чтобы он преодолел свой страх и пошел под огнем вперед. А кто, как не политработник, скажет это слово?

При подходе к первой траншее Бобков, остававшийся по-прежнему в первых рядах атакующих, крикнул:

— Немцы уже в панике! Вперед, ребята! Добьем их!

Одним из первых он ворвался во вражеский окоп. Завязалась рукопашная. Рядом с замполитом в траншею врага прыгнул пулеметчик В. И. Кравченко. На него набросились сразу трое гитлеровцев. Он заколол ножом одного, другого сбил ударом приклада. Третий пытался бежать, но красноармеец уложил фашиста метким выстрелом. Точно так же расправился Кравченко и с расчетом станкового пулемета. Повернув вражеское оружие в сторону удиравших гитлеровцев, боец стал хлестать по ним меткими очередями.

Преодолев гребень противоположного берега, батальон захватил первую и частично вторую траншею противника. И в этот момент немцы опомнились и на правом фланге ринулись в контратаку, Моженко приказал Макарову любой ценой удержать захваченные позиции. Завязался [227] жестокий бой. Основной удар врага принял на себя взвод коммуниста лейтенанта Л. Б. Джулдасова. Сам он, будучи раненным, не покинул поля боя. Продолжая командовать своими бойцами, офицер вместе с ними отразил одну контратаку, затем другую. Взвод потерял до половины личного состава, но никто не отступил ни на шаг. Гитлеровцам так и не удалось вернуть утраченные позиции.

Геройски сражался в этом бою и брат командира батальона старшина А. У. Моженко. Заменив раненого командира взвода, он повел бойцов в атаку на высоту, господствующую в этом районе над местностью. Взять ее сразу не удалось. Взвод был вынужден залечь под ураганным огнем. В этот момент сюда подполз заместитель командира батальона капитан Д. А. Ковальчук. Он сразу сориентировался в обстановке и пообещал помочь огнем.

На командном пункте батальона Ковальчук обратился к командиру батареи 45-й гвардейской армейской пушечной артиллерийской бригады старшему лейтенанту М. В. Теодоровичу:

— Накрой, пожалуйста, вон ту высоту. Около нее наши ребята. Как только поддержите, они сразу возьмут ее.

Теодорович и командир отделения артиллерийской разведки гвардии сержант Кормилкин быстро подготовили исходные данные. Через несколько минут три батареи ударили по высоте. Старшина Моженко поднял взвод в атаку. Гитлеровцы стали отступать. Преследуя их, воины захватили высоту, с которой противник пулеметным огнем простреливал переправу.

На помощь взводу А. У. Моженко подоспели пулеметный взвод лейтенанта А. П. Косицына, уничтоживший сразу же три огневые точки противника, и самоходная артиллерийская установка лейтенанта И. X. Вишневского, которая переправлялась на правый берег вместе со стрелками. На середине реки моторную лодку, буксирующую паром, разбило снарядом. Мощный плот понесло вниз по течению. Немцы открыли по нему огонь. Лейтенант Вишневский приказал пехотинцам взять шесты и попытаться причалить к правому берегу. С большим трудом, но это удалось сделать, и самоходка сразу же пошла вперед к видневшейся вдали высоте.

Со вторым рейсом на правый берег Дуная переправился на мотоботе командир 1077-го стрелкового полка майор А. И. Орехов. Здесь, на плацдарме, в полной мере проявились [228] его знания, опыт и организаторские способности. Под руководством этого офицера 1-й батальон закрепил захваченные позиции. Артиллерия, давая пехотинцам возможность взять выгодный рубеж и привести себя в порядок, открыла заградительный огонь. Тем временем по сигналу командира полка начал переправу через Дунай второй батальон, а затем и третий. Они быстро пересекли гребень берега и стали продвигаться вперед, расширяя плацдарм. Полк занял господствующие высоты и лишил противника возможности вести в этом районе наблюдение и прицельный огонь по переправам через Дунай.

Не менее напряженный бой за участок правобережья пришлось вести и передовому батальону 99-й дивизии. Командовал им уже известный читателю старший лейтенант И. С. Забобонов. На середине реки десант был обнаружен гитлеровцами и обстрелян. Несколько лодок и плотов затонули, но остальные продолжали упорно двигаться вперед.

Вот что рассказал нам впоследствии об этом заместитель командира батальона по политчасти Семен Прокофьевич Серых:

— Во многих я бывал переплетах, но такого ада, признаться, не видывал. Весь берег у противника расцветился огнем: били пушки, пулеметы, автоматы, слепя и оглушая людей. Если бы, чем черт не шутит, дрогнули — нам бы всем была крышка... Но в том-то и дело, что батальон не дрогнул. Я и Забобонов высадились вместе с шестой ротой Чубарева и сразу бросились наверх, к вражеским траншеям...

О мужестве и бесстрашии воинов этого батальона в бою за плацдарм писала и солдатская газета:

«Одним из первых вступил на вражеский берег рядовой Василий Мележик. Не медля ни минуты, он ворвался в траншеи противника и начал громить врагов штыком в гранатами. Из-за поворота траншеи на бойца набросились два немца. Один из них замахнулся прикладом, но Мележик ловко увернулся от удара и штыком пронзил фашиста... В это время подоспело подразделение, и отважный воин вместе с ним продолжал теснить гитлеровцев».

И далее:

«Когда лодка, в которой находился стрелок Константин Зубович, причалила к вражескому берегу, противник открыл сильный огонь из пулемета, установленного недалеко [229] от места высадки у большого дерева. Боец Зубович первым выскочил из лодки и побежал в сторону вражеской огневой точки; прикрываясь кустарником, он незаметно подобрался к немцам и метнул гранату. Вражеский расчет был полностью уничтожен. Захватив с собой пулемет, красноармеец стал догонять свое отделение, которое уже вело бой впереди. Неподалеку из лощины выскочила группа гитлеровцев. Зубович быстро установил трофейный пулемет и открыл меткий огонь по врагу. В этой неравной схватке отважный воин вышел победителем».

Переметнувшись через гребень, батальон Забобонова стал стремительно продвигаться в глубину обороны противника. 4-я рота во главе с парторгом лейтенантом И. Царевым, заменившим раненного еще на берегу командира лейтенанта П. А. Милова, овладела первой траншеей противника и продолжала наступать. Однако связь с ней вскоре была потеряна. Как впоследствии выяснилось, рота, высадившаяся левее поселка Марияхаза, перерезала шоссе и отразила несколько атак гитлеровцев, спешивших на помощь тем, кто находился в поселке. Тем самым было значительно облегчено положение основных сил батальона, на который слева, из поселка Эрчи, навалились немалые силы противника.

Примерно через час после начала форсирования Дуная на КП корпуса позвонили командиры обеих дивизий и доложили, что передовые батальоны, преодолевая упорное сопротивление врага, медленно, но уверенно продвигаются вперед. А спустя несколько минут на левом фланге в районе переправы 1-го стрелкового полка мы услышали частые разрывы снарядов. Потом началась ружейно-пулеметная стрельба. Я немедленно позвонил начальнику штаба 99-й стрелковой дивизии полковнику Половику:

— Георгий Степанович, что у вас делается на левом фланге?

— Товарищ полковник, произошло неожиданное, — ответил он. — Не прикрыли мы левый фланг, понадеялись на своего соседа. Когда же Забобонов уже форсировал реку и продвинулся в глубь обороны противника, а Андриевский начал переправлять следующий батальон, немцы из Эрчи прорвались к берегу и открыли сильный огонь...

— Срочно принимайте решительные меры, чтобы выбить [230] гитлеровцев, иначе они отрежут Забобонова и выйдут в тыл нашим частям, ведущим бой на плацдарме.

Слушавший наш разговор генерал Григорович вызвал Матыша и приказал ему огнем двух дивизионов прикрыть левый фланг 99-й дивизии. В это время генерал Сараев доложил, что он принял решение направить стрелковый батальон 206-го полка форсировать Дунай севернее Эрчи с задачей зайти гитлеровцам во фланг и выбить их с берега. Командир корпуса одобрил это решение. Батальон форсировал Дунай, отбросил немцев с берега и прикрыл левый фланг переправляющегося 1-го полка от контратакующего противника.

Судя по показаниям пленных, немцы не ожидали, что мы будем форсировать Дунай севернее Эрчи. Они считали правый берег в этом месте почти неприступным.

На плацдарме продолжался жестокий бой. На рассвете гитлеровцы собрали для контратаки все наличные силы. На батальон Забобонова навалилось до полка пехоты и 20 танков. Это нелегкое испытание бойцы выдержали.

«Фашисты при поддержке самоходок, танков и авиации перешли в контратаку, — повествует по горячим следам все та же солдатская газета. — Но горстка бойцов во главе с сержантом Ткаченко не дрогнула и приняла неравный бой. Ураганным огнем встретили красноармейцы врага. В этот момент вышел из строя расчет пулемета. Остался один сержант. Он схватил пулемет, выдвинул его на открытую позицию и с яростью начал в упор расстреливать наседавших фашистов.

Вдруг резкая боль пронзила все тело, и сержант почувствовал, как что-то теплое потекло по груди. Голова закружилась. Пулемет умолк. Но это продолжалось недолго. Сержант очнулся в то время, когда немцы были от него в 30 метрах. Превозмогая боль, Ткаченко нажал на гашетку, и длинная очередь прошила гитлеровцев. Уцелевшие поспешно повернули обратно.

Защищая отвоеванный плацдарм, отважный пулеметчик сержант Ткаченко истребил более 30 фашистов».

Ткаченко был трижды ранен, последний раз тяжело. Его отнесли к берегу, а место у пулемета занял лейтенант Николай Храпов, командир пулеметной роты, человек удивительного хладнокровия. Фашисты несколько раз вплотную подходили к его позиции, но вынуждены были откатываться. Осколком мины Храпову раздробило левое [231] плечо. Наскоро перетянув рану бинтом, он продолжал стрелять, несмотря на то что рука отказывалась повиноваться. Даже потеряв сознание, лейтенант не выпустил пулемета из рук.

Отважно дрался в этом бою и автоматчик Иван Остапенко. Он был дважды ранен, однако своего места в окопе не покинул. Истекая кровью, воин продолжал вести огонь по врагу. Даже мертвый, он все еще вызывал страх у фашистов, и они долго не решались приблизиться к окопу погибшего смельчака.

Один за другим выбывали люди из строя, но оставшиеся продолжали держаться. Тяжело ранен был старший лейтенант А. К. Чубарев, опытный боевой офицер. Около года командовал он ротой и пользовался у красноармейцев большим авторитетом. Чубарев, пришедший на фронт с институтской скамьи, был очень разумным и чутким человеком. Он берег бойцов, и те ему верили, шли за ним в огонь и воду. Поэтому, когда лейтенант упал, обливаясь кровью, среди воинов на какой-то миг наступило замешательство. Однако тут же по цепи полетела команда:

— Внимание! Приготовиться к отражению очередной атаки! Слушать меня!

Командование ротой взял на себя комсомолец лейтенант Олег Колычев, совсем еще молодой офицер — ему едва минуло девятнадцать. Он и внешне-то оставался щуплым юношей. Пожилые бойцы между собой называли его сынком. Возглавив роту, Колычев действовал смело и толково. Выдвинув на фланги пулеметы, Олег организовал постановку мин внаброс перед окопами. На этих минах потом подорвались два немецких танка. Бойцы Колычева, несмотря на численное превосходство гитлеровцев, отразили все их контратаки. В одну из самых критических минут боя в роте появился капитан Серых.

— Как настроение? — спросил замполит, подползая к Колычеву. — В чем нуждаетесь?

— Настроение-то боевое, — отозвался лейтенант, — а вот боеприпасы на исходе. Да и противотанковых гранат не мешало бы подбросить.

— Постараюсь помочь, — сказал Серых и попытался связаться по телефону с пунктом боепитания. Это не удалось. Тогда Серых снарядил специальную команду из трех человек и сам повел их под непрекращающимся обстрелом врага. С большим трудом мужественные бойцы [232] под руководством политработника доставили боеприпасы в роту. В это время фашисты как раз пошли в очередную атаку.

— Ты оставайся здесь, в центре, — сказал Колычеву Серых, — а я выдвинусь на левый фланг. Там, где дорога, наверняка опять полезут танки.

Замполит не ошибся. Гитлеровцы действительно бросили сюда бронированные машины. Один из танков Серых лично уничтожил противотанковой гранатой.

Фашисты продолжали наседать. Их артиллерия усилила огонь. В Марияхаза стали рваться боеприпасы, которыми были нагружены ранее захваченные у фашистов автомашины. Небо окрасилось в сизые и багровые тона. Вражеские танки и самоходки подошли почти вплотную к позициям батальона. И тут на глазах у всех своих боевых друзей совершил свой бессмертный подвиг коммунист лейтенант Р. А. Кутуев из Татарии. С возгласом «За Родину!» он со связкой гранат бросился под гусеницы танка.

Двенадцать атак отбил батальон, но выстоял. За беспримерное мужество и величайшую стойкость Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года четырнадцати воинам было присвоено звание Героя Советского Союза. Вот их имена: И. С. Забобонов, С. П. Серых, П. А. Милов, А. К. Чубарев. Н. К. Храпов, Р. А. Кутуев, О. Ф. Колычев, А. Д. Трошков, И. В. Ткаченко, Н. Ф. Поляков, И. Г. Остапенко, И. Е. Зигуненко, К. М. Зубович, В. А. Мележик.

Столь же отважно продолжал драться за плацдарм и батальон капитана Ф. У. Моженко, отразивший четырнадцать немецких контратак. Они следовали одна за другой. В полдень гитлеровцы с трех сторон подошли к высоте, занятой батальоном, который к этому времени уже имел большие потери. Капитан Ф. У. Моженко, его заместители старший лейтенант Н. Е. Бобков и капитан Д. А, Ковальчук все время находились в боевых порядках. Вместе с ними был там и начальник разведки артиллерийского полка 316-й стрелковой дивизии А. Ф. Гнусин.

Особенно тяжелое положение сложилось на участке третьей роты. Командир подразделения лейтенант Ю. А. Дементьев сам лег за «максим». Рядом с ним вел огонь из ручного пулемета старший лейтенант Бобков. [233]

Около наблюдательного пункта батальона заняли позиции три противотанковые пушки. Моженко и Гнусин определяли танкоопасные направления, выбирали ориентиры.

Больше двадцати танков шло на позиции батальона. Когда Григоровичу доложили об этом, он приказал Матышу поставить заградительный огонь — рубеж для этого был намечен заранее. В эфир полетела команда. Вражеские машины были уже близко и все увеличивали скорость. И тут ударила наша артиллерия. Вспыхнули кострами первый, второй, третий танки. Нескольким бронированным чудовищам удалось обойти стену артиллерийского огня, и они почти вплотную подошли к окопам. Перенести на них огонь было нельзя — поразишь своих. Тогда стали бить противотанковые ружья и пушки, стоявшие на прямой наводке.

Отважно сражались расчеты трех наших противотанковых орудий. Два из них вскоре были разбиты, заволокло дымом и третье. Снаряд гитлеровского танка угодил в боезапас. Осколками был поражен весь расчет. Начальник разведки артполка вместе с одним из бойцов подполз к пушке. Собрали снаряды, проверили механизмы. Гнусин поймал в перекрестие прицела ближайший танк, но промахнулся: сказалось волнение. Лишь после третьего выстрела вражеская машина остановилась. Рядом с орудием разорвался тяжелый снаряд, осколком разбило прицел. Пришлось наводить пушку по стволу. Загорелся еще один танк. Экипаж его выбрался через люки, но тут же был уничтожен нашими автоматчиками. Остальные фашистские машины повернули назад.

Батальон удержал высоту до подхода подкрепления. Его воины с честью выполнили поставленную перед ними задачу. Советское правительство высоко оценило их подвиг. Десяти самым бесстрашным — Ф. У. Моженко, Н. Е. Бобкову, Д. А. Ковальчуку, В. С. Макарову, Ю. А. Дементьеву, Л. Б. Джулдасову, А. П. Косицыну, Г. Ф. Панкратову, В. И. Кравченко, Н. Т. Невпряге — было присвоено звание Героя Советского Союза. Этой же высокой награды удостоен за мужество, проявленное в бою, и А. Ф. Гнусин.

На левом берегу Дуная, на острове Чепель и в районе Дунахарасти гитлеровцы также предприняли ряд сильных контратак. Этими вспомогательными ударами они [234] стремились сковать действия наших частей на плацдарме и задержать переправу войск. Однако все их попытки не увенчались успехом. Большую роль при отражении контратак врага сыграли наша противотанковая артиллерия и снайперы. Немцы понесли большие потери.

Гитлеровцы всячески стремились ликвидировать наши переправы через Дунай: вели по ним сильный артиллерийский огонь, бомбили их. Поэтому днем десантирование личного состава на правый берег реки почти не велось. Но зато ночью по наведенным переправам сплошным потоком двигались колонны бойцов, тягачи с орудиями, машины и повозки с боеприпасами и горючим — шло пополнение.

В ночь на 6 декабря на правый берег Дуная переправились последние подразделения 99-й дивизии, а также часть приданной артиллерии.

* * *

За три дня соединения корпуса, ведя упорные бои, расширили плацдарм по фронту до одиннадцати и в глубину до семи километров. Южнее Эрчи успешно действовали части 37-го стрелкового корпуса. Там форсировала Дунай 108-я гвардейская дивизия полковника С. И. Дунаева.

Все последующие дни мы продолжали накапливать на плацдарме силы. Немцы по-прежнему держали наши переправы под обстрелом, по нескольку раз в день наносили по ним бомбовые удары с воздуха. Нелегко приходилось нашим саперам и понтонерам. Они напряженно работали на лодках, мотоботах и паромах. Под вражеским обстрелом и бомбежкой перевозили войска, технику, боеприпасы и продовольствие.

Отделение сержанта Степана Пашкевича из саперного батальона 316-й дивизии обслуживало большегрузный паром. В рейс понтонеры брали 50 человек с оружием и боеприпасами. Однажды на середине реки их накрыло сильным минометным огнем. Осколок пробил первый понтон. Паром накренился. Люди на палубе заметались. Некоторые из них не умели плавать.

— Спокойно, без паники! — раздался голос Степана Пашкевича. Сержант снял шинель и стал заделывать ею пробоину.

Паром под огнем врага медленно причалил к берегу. [235]

Двое суток без сна и отдыха работало отделение коммуниста сержанта С. А. Пашкевича. Семь рейсов сделали отважные понтонеры на своем продырявленном во многих местах пароме. Несколько раз на них пикировали «юнкерсы». Река простреливалась пулеметным и орудийным огнем. Но паром продолжал работать. За проявленный героизм Степану Афанасьевичу Пашкевичу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Все время у переправ находился корпусной инженер подполковник Н. А. Перельштейн. Человек беспокойный, ищущий, всегда готовый прийти на помощь бойцам, он появлялся то там, то здесь, давал указания, советовал, подсказывал... Когда после бомбежки была нарушена переправа 99-й дивизии, Перельштейн вместе с дивизионным инженером майором П. П. Ревой сразу же организовал восстановительные работы. Командиру 420-го отдельного саперного батальона капитану М. Г. Козлову было приказано подогнать новые понтоны и заменить те, что были разбиты. Тут же подвезли доски и стали делать новый настил. Воины работали под огнем, часто в ледяной воде. Больше пяти — восьми минут в ней, правда, никто не выдерживал: тело сводило судорогой. Поэтому люди часто сменялись, и каждый торопил другого: «Ну хватит, давай теперь я!» Во время закрепления одной из оттяжек, державших понтоны, лопнул трос. И тогда, чтобы как можно быстрее завести новый конец, в воду прыгнул и поплыл заместитель командира батальона по политчасти капитан К. М. Иванчин. Четверть часа пробыл он в реке. Выбрался посиневший от холода, но радостный. Перельштейн, как он потом мне рассказывал, хотел было отругать его, но духу не хватило у подполковника: человек проявил хоть и безрассудство, но все же действовал геройски.

— Да, саперов недаром зовут тружениками войны, — сказал мне как-то Перельштейн. — Действуют они поистине самоотверженно. Ведь им, Сергей Александрович, приходится зачастую не только обеспечивать боевые действия войск, что само по себе связано с огромным риском, но и при необходимости самим идти в бой. Вот послушайте...

И Перельштейн рассказал мне об одном из таких отважных и мужественных людей — Якове Ильиче Кухаруке, рядовом саперного батальона, на счету которого были [236] не одна сотня обезвреженных вражеских мин и десятки дерзких вылазок в тыл противника. Кухарук часто ходил за линию фронта вместе с разведчиками, прокладывал им путь через немецкие инженерные заграждения. Сам он был немолод, воевал еще в первую мировую войну, участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве, когда русская армия нанесла сокрушительный удар по немецким и австрийским войскам. Мы как раз проходили по тем историческим местам. В районе Соколув по реке Стрыпа при отрывке траншей наши бойцы находили остатки колючей проволоки, установленной еще в 1916 году.

За мужество и высокое боевое умение, проявленные в боях, рядовой Я. И. Кухарук вскоре был удостоен двух правительственных наград.

А сколько бесстрашных, отчаянных людей было среди саперов, разведчиков! Звания Героя Советского Союза за отвагу, проявленную при разведке правого берега Дуная, форсировании реки и в боях на плацдарме, удостоились старший сержант И. А. Журило и рядовой Н. А. Федин. На правый берег Дуная они переправились первым рейсом вместе с разведвзводом 99-й дивизии. Первую траншею взвод взял сравнительно легко. Около оврага разведчики обнаружили заминированные участки и стали под огнем обезвреживать мины. Потом — бой за хутор, овладение им и долгие часы обороны.

Здесь, на плацдарме, разведчики потеряли своего друга Алешу Кравцова. Он погиб при отражении вражеских атак. На крутом берегу Дуная вырыли могилу и похоронили Алексея. К надгробию со звездой прикололи лист плотной бумаги с надписью: «Этот человек любил жизнь и не боялся смерти».

Не могу не сказать доброго слова и о наших связистах. При форсировании Дуная они действовали отважно и мастерски. Через реку воины корпусного батальона связи, которым командовал майор Н. М. Готовченко, переправились с первым броском. За 40 минут проложили они кабель по дну Дуная и обеспечили управление войсками. Штабы дивизий и корпуса получили возможность поддерживать постоянную связь с передовыми батальонами.

Лодку, в которой переправлялось отделение В. С. Бояринцева, перевернула сильная волна, вздыбленная разорвавшимся вблизи снарядом. Бойцы оказались по пояс в студеной воде. [237]

— Оружие и кабель не бросать! — приказал старший сержант.

Двигаться вперед было трудно. В руках у связистов автоматы, за спиной катушки с телефонным кабелем. Но надо было спешить. Вот и берег. Забыв о холоде, бойцы быстро проложили кабель, установили на командном пункте стрелкового батальона аппарат. Связь заработала.

Днем от артиллерийского и минометного обстрела, от бомбежек несколько раз повреждалась линия. Связисты из отделения старшего сержанта Бояринцева под огнем противника каждый раз быстро устраняли повреждения и восстанавливали связь.

За мужество, проявленное при форсировании реки Дунай, и обеспечение связи Владимиру Сергеевичу Бояринцеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

От жителей поселка Сигетчеп нам стало известно, что немцы оставили какой-то провод на дне Дуная. Комбату Готовченко была поставлена задача найти его. Воины-связисты неутомимо работали в ледяной воде, пока не отыскали четырехжильный кабель, лежавший на дне реки. Он соединял остров Чепель с правым берегом Дуная. Это позволило обеспечить связь не только штабу корпуса, но и оперативной группе 46-й армии.

* * *

Под вечер 7 декабря генерал М. Ф. Григорович с несколькими офицерами штаба корпуса переправился через Дунай. Его наблюдательный пункт был оборудован недалеко от берега в одном из помещений кирпичного завода. Отсюда было удобно управлять войсками, ведущими бой на плацдарме. Чуть позже перебрались на наблюдательный пункт корпуса и мы с начальником связи подполковником Ф. А. Зориным. Комкор, чем-то обеспокоенный, ходил из угла в угол, заложив руки за спину. Я понимал его. Обстановка на плацдарме начала складываться не в нашу пользу. За три дня ожесточенных боев части, форсировав Дунай, во взаимодействии с полками 37-го стрелкового корпуса захватили южнее Буды значительный плацдарм и нанесли противнику большой урон, в частности, его 22-й кавалерийской, 20-й и 271-й пехотным дивизиям. Но и мы тоже понесли ощутимые потери. Кроме того, войска корпуса растянулись на широком фронте. 68-я гвардейская дивизия сражалась на южной окраине Пешта; 316-я [238] частью сил оборонялась на острове Чепель; только одна испытанная 99-я в полном составе вела бой на плацдарме. Сил тут было, как говорится, не густо. Между тем противник, видя угрозу будапештской группировке с юго-запада, начал перебрасывать на наш участок свои резервы: части 8-й танковой и 24-й полк 20-й пехотной дивизии, о чем нам было уже известно. Это меняло соотношение сил, особенно по танкам, в пользу немцев. Наступать так дальше было нельзя. Появилась необходимость перегруппировать войска, принять меры для наращивания усилий на главном направлении.

— Вовремя пришли, — сказал нам с Зориным Григорович. — Давайте-ка, Сергей Александрович, подведем итоги трехдневных боев на плацдарме и наметим задачи войскам.

Я подошел к карте, на которой была подробно нанесена обстановка в полосе действий корпуса и наших соседей.

В практику моей работы в должности начальника штаба корпуса вошло не только тщательное планирование боевых действий до их начала, но и постоянный контроль за осуществлением намеченных в ходе боя мероприятий. Ведь реальные действия порой вносили серьезные коррективы в первоначальный план. И это закономерно. Задача состояла в том, чтобы своевременно увидеть эти изменения, правильно их оценить, наметить и провести в жизнь наиболее эффективные меры, способствующие осуществлению принятых решений.

Основное место в этом процессе занимает объективная оценка противника и своих войск, соотношения сил и средств обеих сторон, особенно на направлении главного удара. Такую оценку я и делал в конце каждого дня работы, которая велась совместно с начальниками оперативного и разведывательного отделов, начальником штаба артиллерии корпуса и другими начальниками служб. Они готовили соответствующие справочные данные, что позволяло мне в любое время определять возможности сторон и давать командиру корпуса предложения для принятия решения в связи с меняющейся обстановкой. Так было и на этот раз. У меня уже были готовы некоторые предложения по дальнейшему ведению боевых действий, и я изложил их генералу Григоровичу. Он внимательно выслушал и, подумав немного, сказал: [239]

— Значит, вы предлагаете усилить группировку на плацдарме за счет сил, обороняющих остров Чепель. Так я вас понял? Но это же риск, и немалый. Противник может нанести удар во фланг корпуса и выйти на коммуникации наших войск.

— Но у нас нет иного выхода, — возразил я, понимая, что комкор не может не согласиться. Когда было нужно, он умел рисковать. — Я думаю, Михаил Фролович, что нужно попросить у командарма разрешения полностью передислоцировать на плацдарм триста шестнадцатую дивизию, а ее участок обороны на острове Чепель передать шестьдесят восьмой. Кроме того, не худо было бы подчинить корпусу восемьдесят третью бригаду морской пехоты, которая сейчас располагается неподалеку от нас...

— Ну что ж, рискнем, — сказал Михаил Фролович и обернулся к Зорину: — Соедините-ка меня с командующим армией!

Генерал И. Т. Шлемин согласился с нашими предложениями. Вскоре мы получили приказ командарма о передислокации войск. Части 316-й дивизии были выдвинуты на плацдарм. Свой участок обороны они сдали 68-й гвардейской дивизии, которая перешла в подчинение командира 10-го гвардейского корпуса.

Все это было сделано своевременно, так как 9 декабря гитлеровцы ввели в бой все резервы, имеющиеся у них на этом направлении. Под прикрытием сильного артиллерийского огня и ударов авиации они бросили в контратаку 8-ю танковую дивизию и до двух полков пехоты. Всего на участке у них действовало 67 бронированных машин. Противнику удалось потеснить два наших правофланговых полка на 2–3 километра и овладеть пунктами Кишмартон, Шандор, Ледеш, но дальше, несмотря на отчаянные попытки, продвинуться он не смог.

В упорных боях наши части обескровили гитлеровцев, сдержали их натиск, а через несколько дней сами перешли в наступление. Они отбросили врага и вплотную подошли к его главной полосе обороны — линии «Маргарита», проходившей по ряду господствующих высот от Эрд до Мартонвашар. Это обеспечило сосредоточение на плацдарме частей 2-го гвардейского механизированного корпуса.

20 декабря войска 46-й армии после сильной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление, [240] прорвали оборонительную линию «Маргарита» и завязали бои за Буду. Наши дивизии, преследуя отходящего противника, ворвались в южную часть города. Начались суровые уличные бои.

24 декабря приказом Верховного Главнокомандующего всему личному составу корпуса за прорыв второго оборонительного рубежа немцев под Будапештом была объявлена благодарность. В тот же день 18-й танковый корпус теперь уже нашего 3-го Украинского фронта (к этому времени 46-я армия вошла в его состав) освободил крупный поселок Бичке. Развивая наступление, он овладел городом Эстергом и 26 декабря соединился с войсками 2-го Украинского фронта. Так было завершено окружение будапештской группировки противника. В огромный котел попало семь пехотных, две танковые, одна моторизованная, две кавалерийские дивизии, три артиллерийские бригады, до тридцати отдельных полков, батальонов и равных боевых групп общей численностью свыше 188 тысяч человек.

Немецко-фашистское командование рассчитывало выручить окруженную в Будапеште группировку и с этой целью решило нанести удар по нашим войскам из района Комаром, где были сосредоточены крупные танковые силы. Разгромив наши войска на западном берегу Дуная, они смогли бы прорваться к городу. Окруженным немецким частям был дан приказ сражаться до последнего и удержать занимаемые позиции. Всем солдатам и офицерам фашистское командование объявило, что семьи тех, кто сдастся в плен или оставит позицию, будут немедленно расстреляны. Кроме того, Гитлер пообещал любой ценой деблокировать окруженную группировку. Вот почему немцы сражались с большим упорством. Древний прекрасный город стал ареной жестоких боев и был превращен фашистами в своеобразный заслон, преграждающий путь советским войскам в Австрию и к южным районам Германии.

В последние дни декабря 1944 года в Будапеште развернулись особенно ожесточенные бои. Гитлеровцы подготовили к обороне почти каждый дом. Улицы, заваленные трамваями и перекопанные траншеями, простреливались из пулеметов и орудий. Опорные пункты, в которые входили один — три дома, имели круговую оборону. Во [241] многих местах перекрестки улиц и подступы к домам были заминированы.

По скверам и площадям мимо разбитых газетных киосков, перевернутых машин, сожженных бронетранспортеров и танков врага под губительным огнем наступали наши подразделения. Бойцы тащили орудия, огнеметы и пулеметы, блокировали дома. Гремели взрывы, рушились здания, то в одном квартале, то в другом возникали пожары. Бои приходилось вести не только за каждый дом, но и за каждый этаж. Артиллерийские расчеты все время находились в боевых порядках пехоты. Они вручную передвигали пушки, прикрываясь их щитами, вели огонь прямой наводкой с коротких остановок по окнам и чердакам, где находились огневые точки противника. Орудия более крупного калибра, а также полковые минометы перемещались «скачками», меняя огневые позиции по заранее намеченному плану.

Особенно эффективно в уличных боях действовали штурмовые группы, созданные во всех частях, сражающихся за Буду. В их состав включались самоходные установки, стрелковые, артиллерийские подразделения, саперы и огнеметчики. Эти группы под прикрытием артиллерийского огня уничтожали огневые точки и, ведя ближний бой непосредственно в каменных постройках, овладевали ими. Действовали они, как правило, не вдоль улиц, а в обход зданий, через проломы в заборах и стенах. Большую помощь стрелковым и артиллерийским частям оказывал отдельный штурмовой инженерно-саперный батальон, которым командовал майор Ф. С. Булатов. Воины-саперы разминировали дома и улицы, а на направлениях вероятных контратак противника ставили различные заграждения.

Особенно яростно сопротивлялись фашисты в кварталах Кёлёнфельда. 83-я бригада морской пехоты, переброшенная сюда с Чепеля, продвигалась вперед довольно медленно. Командующий армией был недоволен этим. Несколько раз он звонил М. Ф. Григоровичу, требуя ускорить продвижение, а потом сам неожиданно нагрянул к нам на командный пункт корпуса, который располагался в селе Терекбалинт. Мы с Григоровичем встретили генерала И. Т. Шлемина, провели в штаб. Комкор подробно доложил о наших делах, особо остановился на действиях [242] бригады морской пехоты, которая вела бой в труднейших условиях.

— Приходится наступать в районе, где много крупных каменных домов, — сказал Григорович. — Маневр здесь ограничен. Не только каждое здание, но и буквально каждый этаж нужно брать с боем.

Чувствовалось, что командарма не удовлетворили эти объяснения. Поморщившись, он сказал:

— Как бы то ни было, а что-то вы засиделись в Буде, Михаил Фролович. А время горячее. Негоже топтаться на одном месте...

Генерал И. Т. Шлемин решил лично проверить обстановку в полосе наступления бригады. Он приказал мне проехать вместе с ним на командный пункт морских пехотинцев. Из Терекбалинта мы выехали в Кёлёнфельд, быстро проскочили открытый участок местности, который немцы интенсивно обстреливали из минометов, и через несколько минут были на командном пункте бригады.

Командир бригады полковник Леонид Константинович Смирнов был ранен. Ему тут же, в подвале заводского здания, делали перевязку. Пока Смирнову оказывали первую помощь, генерал Шлемин поднялся на наблюдательный пункт. В глухой стене каменного здания, обращенной на северо-восток, было сделано несколько смотровых щелей. Через них разведчики скрытно вели наблюдение за полем боя.

Впереди слышалась частая дробь автоматных и пулеметных очередей, воздух вздрагивал от разрывов мин и снарядов. Морская пехота упорно дралась, штурмовала этажи зданий, выбивая засевших там гитлеровцев. Перед нами наступал батальон, которым командовал майор В. П. Быстров — человек храбрый, обладавший завидной смекалкой. Он особенно отличился при взятии Герьена, где Дунайская военная флотилия высадила десант морской пехоты. Во время этого боя командир батальона был тяжело ранен. Его заменил майор Быстров, командовавший раньше одной из рот. Под его руководством десант и овладел Герьеном, захватив небольшой плацдарм для армейских частей.

Вызванный на наблюдательный пункт бригады майор Быстров доложил командарму о ходе боев, показал на местности, где располагаются его роты. Генерал Шлемин долго рассматривал в бинокль участок, где шел бой. [243]

В это время морские пехотинцы через проломы в стенах, сделанные тяжелой артиллерией, прорвались к четырехэтажному зданию и блокировали его с трех сторон. Гитлеровцы вели перекрестный пулеметный огонь из окон всех этажей. Гарнизон здания поддерживала противотанковая артиллерия, находившаяся около соседнего дома. Моряки стали бросать в окна гранаты. Несколько бойцов проникло в полуподвальный этаж. Это затруднило действия нашей артиллерии, и командир батальона решил послать на помощь двух огнеметчиков.

Когда комбригу сделали перевязку, он поднялся на наблюдательный пункт и подробно ознакомил генерала И. Т. Шлемина с положением батальонов бригады и действиями противника. Полковник Л. К. Смирнов докладывал коротко и ясно, со знанием дела. Вел он себя сдержанно, с достоинством, на вопросы командарма, в которых чувствовалось недовольство, отвечал спокойно, доказательно. Я внимательно всматривался в мужественное, волевое лицо Леонида Константиновича и все больше проникался уважением к этому боевому офицеру. Смирнов был человеком прямого, резкого характера, и его очень любили моряки.

Доводы комбрига, очевидно, убедили Шлемина. Он понял, что медленное продвижение морской пехоты объясняется лишь исключительно тяжелыми условиями, в которых им приходится действовать. Командующий приказал полковнику Смирнову организовать внутри штурмовых групп более тесное взаимодействие моряков с саперами, артиллеристами и огнеметчиками.

— Передайте командиру корпуса, чтобы он помог бригаде противотанковой артиллерией, — обратился Шлемин ко мне, — а я со своей стороны приму меры, чтобы усилить корпус огнеметными подразделениями. Подбросим на ваш участок и авиацию...

Распрощавшись, мы уехали от моряков: командарм — на КП соседнего корпуса, я — в штаб. Возвратившись, первым делом передал генералу М. Ф. Григоровичу приказание командующего армией. Вместе мы стали решать, чем же можно помочь бригаде морской пехоты. Однако развернувшиеся вскоре события помешали нам довести это дело до конца.

Обстановка резко изменилась. Кольцо вокруг Будапешта с каждым днем сжималось все больше и больше. [244]

Гарнизон противника оказался в безвыходном положении. Дальнейшее сопротивление фашистов было бессмысленно, оно вело лишь к лишним жертвам и разрушению города.

Чтобы избежать ненужного кровопролития и сохранить от разрушения исторические и культурные памятники, советское командование решило направить командующему немецкими войсками, окруженными в районе Будапешта, ультиматум с требованием капитулировать. Условия предлагались очень гуманные: всем генералам, офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, гарантировались жизнь и безопасность, личному составу сохранялась военная форма, знаки различия, ордена и личная собственность.

И. Т. Шлемин приказал командиру корпуса подобрать двух офицеров, которые добровольно выполнили бы функции парламентеров от 3-го Украинского фронта. Григорович поручил это сделать командиру 316-й стрелковой дивизии полковнику Г. С. Чеботареву, назначенному вместо Л. И. Волошина.

— Люди должны сами вызваться пойти, — предупредил Михаил Фролович комдива. — Парламентерами могут быть лишь мужественные, волевые офицеры, знающие немецкий язык.

— Понимаем, товарищ генерал: задание ответственное, и для его выполнения люди у нас найдутся.

Выбор Чеботарева и начальника политотдела дивизии полковника П. Р. Шведова пал на начальника штаба 1-го батальона 1077-го стрелкового полка старшего лейтенанта Николая Феоктистовича Орлова и инструктора политотдела дивизии капитана Илью Афанасьевича Остапенко, в совершенстве знавшего немецкий язык. Чеботарев и Шведов, впрочем, как и все остальные работники штаба дивизии, знавшие Остапенко, очень тепло отзывались о нем. Это был зрелый, вдумчивый человек, коммунист с большим сердцем. Бывший батрак, потом шахтер, он много занимался самообразованием и был направлен в Высшую школу профдвижения, по окончании которой получил ответственное назначение. Перед войной он работал секретарем ЦК профсоюза рабочих-нефтяников Юга и Центра России. Его долго не отпускали на фронт, хотя он настойчиво просился. Лишь в начале 1942 года ему удалось попасть в армию. [245]

Второй парламентер — старший лейтенант Орлов был значительно моложе Остапенко. Веселый, жизнерадостный, находчивый, он славился в дивизии удалью и отвагой.

В качестве сопровождающего мы назначили старшину комендантской роты штаба корпуса Ефима Тарасовича Горбатюка.

Всю ночь на 29 декабря мощные звуковещательные установки на переднем крае передавали на немецком и венгерском языках сообщение о предстоящей посылке парламентеров. Точно назывались время и путь их следования. В десять часов утра наши войска прекратили огонь. Примерно через час парламентеры 3-го Украинского фронта капитан И. А. Остапенко и старший лейтенант Н. Ф. Орлов в сопровождении старшины Е. Т. Горбатюка доехали до нейтральной полосы на «виллисе», потом пошли по направлению к немецким траншеям. В руках у Остапенко был белый флаг, на рукавах парламентеров — белые повязки. Однако фашисты не посмотрели ни на что. Как только парламентеры дошли до нейтральной полосы, гитлеровцы открыли по ним огонь из пулемета. Остапенко, Орлов и Горбатюк залегли, потом поднялись во весь рост и снова пошли к немецким окопам.

— Как только дошли до окопов, — рассказывал потом Ефим Тарасович Горбатюк, — нас сразу же окружили гитлеровцы, завязали всем глаза, усадили в машину и повезли. Ехали не особенно долго. Машина остановилась, нам приказали выйти, потом ввели в глубокий каменный подвал и там сняли с глаз повязки. Капитан Остапенко сказал по-немецки, что советское командование поручило ему передать ультиматум лично командующему войсками будапештского гарнизона. Немецкий офицер ответил, что генерал принять парламентеров лично не может и поручил это сделать ему. Посоветовавшись с нами, Остапенко вручил пакет гитлеровцу. Тот сказал, что срочно передаст ультиматум командующему. Потянулись минуты ожидания. Через некоторое время офицер вышел из бункера, возвратил нам пакет и сказал, что командующий войсками будапештского гарнизона генерал-полковник войск СС Пфеффер фон Вильденбрух отказывается вести какие-либо переговоры о капитуляции. «Солдаты фюрера, — добавил он, — будут сражаться до конца». Потом нам опять завязали глаза и повезли к нейтральной полосе. Здесь [246] немецкий офицер снял нам повязки и уехал. Едва мы прошли несколько метров, как вблизи стали рваться вражеские мины, затем застрочил пулемет. Капитан Остапенко был убит. Мы со старшим лейтенантом Орловым пытались подползти к нему, но не смогли. Каждый раз, как только мы приближались, гитлеровцы открывали сильный огонь...

Генерал М. Ф. Григорович приказал во что бы то ни стало вынести с нейтральной полосы тело капитана Остапенко. Это удалось сделать только ночью. Отважный парламентер был похоронен в Будафоке со всеми воинскими почестями. У могилы состоялся траурный митинг. Благодарные жители Будафока убрали могилу бесстрашного политработника живыми цветами.

Вечером 29 декабря М. Ф. Григорович сообщил нам, что гитлеровцы подло убили и парламентеров 2-го Украинского фронта, в том числе и старшего группы капитана Миклоша Штейнмеца. Они были обстреляны и погибли в Кишпеште, когда еще ехали на автомашине с белым флагом, чтобы вручить ультиматум.

История войн не знала подобных преступлений. Парламентеры всегда пользовались неприкосновенностью. Для гитлеровцев и тут никаких законов не существовало.

Трудящиеся Будапешта свято чтят память советских парламентеров. На местах их гибели воздвигнуты памятники, у подножия которых всегда лежат живые цветы.

Весть о гибели парламентеров быстро облетела наши войска, вызвав у воинов возмущение и гнев. Идя в бой, они клялись еще сильнее бить ненавистного врага, рассчитаться с ним за все злодеяния.

* * *

Вплотную к Буде подошли и части 99-й стрелковой дивизии. В ночь на 1 января 1945 года они стали штурмовать город. В этом бою опять отличился батальон старшего лейтенанта И. С. Забобонова.

В бетонированных укрытиях немцы установили 12 зенитных крупнокалиберных пушек, которые вели сильный заградительный огонь, мешавший продвижению наших подразделений. Уничтожить их было поручено Забобонову. Он отобрал из батальона двадцать девять опытных бойцов и сам возглавил эту группу. Ночь стояла на редкость темная. Фашисты освещали местность ракетами. [247]

Улицу то и дело перечеркивали трассирующие пулеметные очереди. Когда время приблизилось к полуночи, старший лейтенант Забобонов подал команду «Вперед!». Бойцы быстро выскочили из окопов и исчезли в темноте. Двигались медленно, готовые к любой неожиданности. У проволочного заграждения они залегли, бесшумно проделали проход, поползли дальше. Преодолев еще одно проволочное заграждение, бойцы оказались совсем близко от цели. В ход пошли гранаты. Гитлеровцы в панике стали выскакивать из блиндажей, но их сразу же срезали автоматные очереди. Пятнадцать фашистов были взяты в плен. Зенитные орудия оказались в наших руках. Батальон пошел в атаку и захватил первые дома на окраине Буды. Его успех использовали другие подразделения полка.

В бою участвовал и замполит батальона капитан С. П. Серых. Он отпросился из медсанбата, чтобы поздравить воинов с Новым годом. Пришел — и остался...

Немцы перешли в контратаку, стараясь выбить батальон из Буды. Этого им сделать не удалось. На рассвете упорный бой завязался за трехэтажный дом. Старший лейтенант И. С. Забобонов повел группу бойцов в обход здания. Гитлеровцы обнаружили их и открыли пулеметный огонь. Комбат упал, сраженный пулей. Его заменил капитан Петр Кузьмич Нечепуренко. Я хорошо знал его еще по боям за Житомир и Чеповичи. Офицер тогда исполнял обязанности коменданта штаба корпуса, и мы часто встречались. Это был смелый, но не в меру горячий человек. Весной 1944 года, когда немцы прорвались на КП корпуса, Нечепуренко, вместо того чтобы организовать оборону, отсечь пехоту от танков и сделать все для быстрейшей остановки противника, бросил подчиненную ему комендантскую роту навстречу приближающимся гитлеровцам, вместе с ней сам ринулся в контратаку и чуть не погиб. Немцы обошли роту и двинулись прямо на КП. Не подоспей сюда наши танки, трудно сказать, чем бы все это кончилось. Григорович тогда направил Нечепуренко для получения боевого опыта в 99-ю дивизию. В боях за Жешув Петр Кузьмич отличился, был награжден и повышен в должности. Он стал заместителем Забобонова и прошел с ним весь путь до Будапешта.

...Капитан Нечепуренко продолжал уверенно руководить боем. Батальон овладел трехэтажным домом, который [248] начали штурмовать еще под командованием Забобонова, и пошел вперед. Продвигался он медленно, но довольно уверенно. К концу дня бойцы этого подразделения захватили два новых квартала города.

Обо всем этом мы узнали поздно вечером. Генерал А. А. Сараев позвонил М. Ф. Григоровичу и сообщил, что отважный комбат И. С. Забобонов пал смертью храбрых, а батальон продолжает с тяжелыми боями двигаться вперед. Комкор приказал похоронить героя со всеми воинскими почестями.

Гитлеровцы, однако, не оставили намерения деблокировать окруженную в Будапеште группировку своих войск и восстановить оборону по Дунаю. С этой целью они создали сильную танковую группировку в районе Комаром, утром 2 января нанесли мощный контрудар по правому флангу 4-й гвардейской армии и прорвали ее оборону. Ценой больших потерь немцам удалось продвинуться на 25–37 километров и выйти в район Сомор, где дальнейшее их продвижение остановила во взаимодействии с другими соединениями 49-я гвардейская стрелковая дивизия.

Яростные попытки вырваться из окружения предприняла в этот момент и будапештская группировка противника. Обстановка складывалась тяжелая. Нашим войскам приходилось фактически сражаться на два фронта.

* * *

Командующий 3-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин принял решительные меры для того, чтобы не дать врагу вырваться из кольца. Войска 46-й армии, штурмовавшие Буду, получили приказ приостановить наступление и прочно удерживать свои позиции. Часть соединений, в том числе и наша 99-я стрелковая дивизия, срочно перебрасывалась на внешний фронт.

Рано утром 5 января мне позвонил генерал А. А. Сараев:

— Вот мы и расстаемся, Сергей Александрович, — сказал он. — Ты ведь, наверное, уже знаешь, что нас передают в распоряжение десятого гвардейского стрелкового корпуса...

В его голосе звучало искреннее огорчение. За то время, когда 99-я дивизия сражалась в составе корпуса, мы очень сблизились с Сараевым, и мне тоже было жаль расставаться [249] с Александром Андреевичем. Но фронтовая судьба военного человека изменчива. Тут неизбежны и новые радостные встречи, и грустные расставания.

Мы тепло распрощались. С тех пор наши военные дороги разошлись навсегда, но я часто с добрым чувством вспоминаю генерала Сараева, одного из лучших командиров дивизии в нашем корпусе.

В тот же день вечером мы получили приказ командарма сдать 37-му стрелковому корпусу не только рубеж обороны на южной окраине Буды, но и все соединения, управление же нашего корпуса передислоцировать в Биа, где мы должны были принять в свой состав 19-ю и 49-ю гвардейскую стрелковые дивизии с их частями усиления, организовать прочную оборону на рубеже высота 255,2, село Фельшеэрш, деревня Мань и не допустить прорыва пехоты и танков противника в направлении Будапешта.

В этой обстановке было принято решение разделить управление корпуса на две части. Генерал М. Ф. Григорович с оперативной группой оставался на прежнем КП для руководства боевыми действиями 316-й стрелковой дивизии и 83-й бригады морской пехоты до завершения их передачи 37-му корпусу. Я же с основной частью штаба должен был выехать в район Биа, развернуть там командный пункт, установить связь с передаваемыми нам дивизиями, выяснить их боеспособность, политико-моральное состояние личного состава и группировку врага. Все это предстояло сделать в сжатые сроки, в условиях сложной, во многом неясной и неустойчивой обстановки.

Большую помощь мне всегда оказывала наша партийная организация, возглавляемая деловым и принципиальным человеком, начальником химической службы корпуса инженером 2 ранга И. Н. Беляевым. Она работала оперативно, своевременно нацеливала коммунистов на решение первоочередных задач, помогала сплачивать людей в единый боевой коллектив. Гибки были и формы партийной работы. Игнат Никитович Беляев умело сочетал общественные меры воздействия, коллективность руководства с тонким, я бы сказал, душевным индивидуальным подходом к человеку. У нас с ним никогда не было разногласий. Работали мы дружно и неизменно добивались успеха. После войны Беляев стал ученым, доктором химических [250] наук, профессором, заведующим кафедрой в Ростовском государственном университете.

...Комкор уехал в 316-ю стрелковую дивизию, а я собрал офицеров штаба, рассказал им о боевой обстановке, изложил полученную задачу и порядок работы штаба.

В Биа немедленно выехали рекогносцировочная группа из четырех офицеров — оператора, разведчика, связиста, инженера — и взвод комендантской роты. Они должны были подобрать место для КП, организовать его охрану, установить местонахождение наших новых дивизий.

Утром 6 января я со штабом и с основным составом батальона связи тоже выехал в Биа. Там мы организовали командный пункт корпуса, установили связь с 19-й и 49-й гвардейской дивизиями. Вскоре сюда же прибыл и комкор. Осмотрев КП, он остался доволен и решил вместе с командующим артиллерией полковником С. И. Матышем и начальником автобронетанковых войск подполковником Ф. И. Андреевым ехать в 49-ю гвардейскую дивизию, которая вела тяжелые бои с вражеской пехотой и танками.

На участке корпуса у противника в это время действовали части 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова» и 5-й танковой дивизии «Викинг». Частыми атаками пехоты в сопровождении 25–30 танков и самоходок немцы пытались прорвать нашу оборону в направлении из Сомор на Жамбек и Бичке. 49-й гвардейской дивизии приходилось нелегко. У гитлеровцев было превосходство в танках и авиации. Но гвардейцы держались стойко. Командир дивизии Герой Советского Союза генерал Василий Филиппович Маргелов искусно маневрировал артиллерийскими частями и подразделениями, в нужный момент боя бросал их на угрожаемые направления. Хорошо зная обстановку и ее малейшие изменения, он быстро разгадывал намерения противника и тут же принимал контрмеры. Командир корпуса с большой похвалой отзывался о Маргелове и его гвардейцах.

Другая вошедшая в наш состав дивизия — 19-я — в предыдущих боях понесла значительные потери. Мы поставили ее во второй эшелон корпуса на рубеж Тельки, Биа. 1310-й полк этого соединения находился в оперативном подчинении генерала В. Ф. Маргелова и оборонялся южнее села Фельшеэрш, где шли сильные бои. Большую помощь генералу Маргелову оказывала 45-я [251] гвардейская армейская пушечная артиллерийская бригада полковника Я. Г. Саланского. Своим мощным огнем она преграждала путь гитлеровским танкам, наносила большой урон вражеской пехоте.

* * *

Вечером того же 6 января генерал Григорович приказал мне выехать в район Бичке, где у нас был стык с 31-м гвардейским стрелковым корпусом, чтобы на месте разобраться в положении дел. Обстановка там сложилась тяжелая. Немцы неоднократно атаковали наши и соседние части. Особенно доставалось 116-му гвардейскому полку. Один из его батальонов оказался отрезанным и почти трое суток дрался в окружении. Вместе с ним находилась и минометная рота под командованием Г. С. Константинова. В самый разгар боя, когда пехота особенно остро нуждалась в огневой поддержке, у минометчиков кончились боеприпасы. Что делать? Выход нашел старшина К. К. Чередниченко, заменявший раненого командира взвода. Накануне он со своими бойцами, участвуя в контратаке батальона, захватил несколько ящиков немецких мин. Их-то Чередниченко и предложил использовать. Калибр наших минометов превышал калибр немецкого оружия всего на один миллиметр, так что стрелять вражескими боеприпасами было можно. Замолчавшие минометы заговорили вновь. Гитлеровская атака была отбита с большими для противника потерями. За мужество и инициативу, проявленные в этом бою, старшина Чередниченко был награжден медалью «За отвагу». Тогда же, на позициях, мы познакомились с отважным и находчивым воином. Знакомство это позже переросло у нас в дружбу, продолжающуюся по сей день. Сейчас Константин Константинович Чередниченко также живет в Москве, работает заместителем министра химической промышленности.

* * *

...Стрелковые части корпуса были малочисленными. Они не имели возможности создать сплошную линию обороны. В каменистом грунте сильно пересеченной скалистой местности пехотинцы не смогли вырыть окопы и траншеи полного профиля, тем более что бои шли почти беспрерывно. Поэтому основная тяжесть борьбы с пехотой противника и особенно с его танками легла на артиллеристов. И надо отдать им должное, батарейцы хорошо справились со своей задачей. На наиболее важных танкоопасных [252] направлениях была организована мощная противотанковая оборона, созданная из противотанковых районов, подвижных резервов и артиллерии, стоящей на закрытых позициях. В полосе обороны корпуса было организовано шесть таких районов, в состав которых входили артиллерийские системы многих калибров: пятидесятисемимиллиметровые орудия дивизионной артиллерии, пушки калибров 85 и 100 мм из состава приданной противотанковой бригады и самоходного полка. В каждом таком районе было в среднем 16–18 орудий, между которыми поддерживалась самая тесная огневая связь.

Артиллерия, расположенная на закрытых огневых позициях, находилась в постоянной готовности к постановке заградительного огня перед противотанковыми районами. Чтобы сделать эту оборону наиболее гибкой, были выделены подвижные противотанковые резервы, отрекогносцированы маршруты их выдвижения и рубежи развертывания.

Система артиллерийского огня, в том числе и противотанкового, создавалась по двум вариантам: непосредственно перед фронтом противника и в восточном направлении. Только так возможно было не допустить прорыва фашистских войск из Будапешта на село Мань. Для ведения огня во варианту «Восток» были оборудованы наблюдательные пункты на трех высотах, расположенных в тылу наших частей. На них несли службу наблюдения и разведки дежурные офицеры, которые имели устойчивую связь с огневыми позициями артиллерии. В район сел Пать и Торбадь был выдвинут один истребительный противотанковый полк. Он подготовил огневые позиции для круговой обороны.

Все мероприятия, проведенные для создания противотанковой обороны, сыграли большую роль в отражении атак танков и пехоты противника. И в этом немалая заслуга командующего артиллерией корпуса полковника С. И. Матыша, начальника его штаба подполковника А. В. Гладкова, подполковника Г. Т. Бойченко, майора И. Задорожного, сержантов И. С. Сергиенко и командира радиовзвода З. А. Медведевой. В те дни они очень оперативно решали сложные вопросы, связанные с созданием противотанковой обороны. Эти же офицеры и сержанты занимались вопросами дислокации и использования артиллерии корпуса в тяжелых боях. Некоторые из них [253] сами принимали участие в боевых действиях артиллерийских частей, показывая пример мужества и стойкости.

В январских боях отличились воины 56-го гвардейского истребительного противотанкового дивизиона. Расчеты старших сержантов Зайцева и Кислякова буквально за несколько минут уничтожили пять вражеских танков.

Мужественно сражался личный состав 45-й гвардейской армейской пушечной артиллерийской бригады. Учитывая, что в обороне сплошного фронта не было, комбриг гвардии полковник Я. Г. Саланский принял решение огневые позиции прикрывать своими силами. По его приказу батарейцы отрыли ячейки и окопы в 100–150 метрах впереди своих пушек и тщательно их замаскировали. Когда немецкие автоматчики под прикрытием танков пошли в атаку на южную окраину Жамбека, часть расчетов орудий и личный состав разведывательного артиллерийского дивизиона (кроме батареи оптической разведки) во главе с начальником штаба дивизиона капитаном В. М. Гриневым быстро заняли укрытия и открыли по фашистам огонь из автоматов и пулеметов. Затем по танкам ударили орудия. Гитлеровцы поспешно отошли.

Не добившись успеха, 13 января противник прекратил атаки и стал отводить с переднего края эсэсовские танковые части. Их место заняли 3-я кавалерийская бригада и 23-я венгерская пехотная дивизия. Началась перегруппировка войск и у нас. 19-я стрелковая дивизия сменила части 18-го танкового корпуса и заняла оборону на рубеже село Мань, северная окраина поселка Бичке.

Через несколько дней полоса обороны корпуса расширилась до 24 километров. Правофланговые части 49-й гвардейской стрелковой дивизии сменили бригаду 2-го гвардейского механизированного корпуса. Нам стало ясно, что командующий фронтом высвобождает механизированные и танковые части для нанесения контрудара на случай нового наступления гитлеровских войск на Будапешт.

* * *

Наступившее затишье продолжалось недолго. 20 января противник начал подтягивать к переднему краю свежие силы. Об этом штаб корпуса предупредил командиров дивизий и частей корпусного подчинения. Однако, как показали дальнейшие события, мы, да и полковник С. В. Салычев, [254] видимо, не уделили должного внимания обороне села Мань.

Немецко-фашистское командование, несмотря на поражение в районе Бичке, не отказалось от мысли соединиться с окруженной будапештской группировкой. С этой целью оно сосредоточило танковую дивизию и до двух полков пехоты севернее Мань и 22 января 1945 года вечером нанесло сильный удар по позициям 19-й стрелковой дивизии. После тридцатиминутной артподготовки два его пехотных полка в сопровождении 65 танков и самоходок перешли в атаку. Особенно ожесточенному обстрелу подверглись Жамбек и Мань. Связь штаба 19-й стрелковой дивизии с полками, так же как и полков с батальонами, нарушилась, управление частями фактически было потеряно. Обстановка на этом участке складывалась очень тяжелая. Немцам удалось вклиниться в нашу оборону на глубину до четырех километров и овладеть селом Мань.

Перед рассветом меня вызвал по телефону генерал М. Я. Бирман.

— Доложите обстановку! — довольно резко приказал он.

Начальник штаба армии был явно не в духе, и к тому у него, я знал, были веские основания.

— На участке сорок девятой гвардейской противник особой активности не проявляет, — доложил я, — а связь с командным пунктом девятнадцатой дивизии прервана...

— Срочно примите меры к выяснению обстановки у Салычева, — распорядился Бирман. — Потом доложите мне обо всем подробно!

Я тут же выслал в части 19-й дивизии группу офицеров во главе с подполковником Видиборцем и попросил командира корпуса разрешить мне выехать туда самому, чтобы вместе с Салычевым наладить управление войсками.

— Езжайте! — сказал Григорович. — На месте виднее — скорей разберетесь. Но не задерживайтесь, пожалуйста!

С офицером оперативного отдела майором И. Б. Смирновым мы отправились в село Мань. Небольшой снежок припорошил дорогу. Стояла светлая лунная ночь. В небе полыхали зарницы орудийных вспышек. Недалеко шел бой. Вскоре добрались до железнодорожной станции [255] Херцегхалом. Она интенсивно обстреливалась дальнобойной артиллерией противника. Миновав полуразрушенные станционные постройки, двинулись дальше. Но не успели мы проехать и полутора километров, как увидели вдруг впереди танк с крестом на борту. Он шел из села Мань к железной дороге. Гитлеровцы, видимо, тоже заметили нас и стали разворачивать башню. Наш водитель мгновенно повернул машину влево и на бешеной скорости въехал в выемку у железнодорожного полотна. Громыхнул выстрел пушки фашистского танка. Снаряд пролетел над нами и разорвался за железной дорогой.

— Молодец, Володя, — похвалил я шофера. — И вообще мы, наверное, родились в рубашках...

Он ничего не ответил и только смахнул со лба капельки пота.

Стали возвращаться на станцию Херцегхалом. Неподалеку от нее встретили полковника Салычева. От имени комкора я потребовал, чтобы он направил в части офицеров штаба дивизии и принял энергичные меры для восстановления управления. Вскоре связь была восстановлена, и комдив получил возможность руководить боем.

Немцы продолжали настойчиво атаковать, бросая в бой все новые и новые силы. Генерал Григорович приказал Матышу открыть огонь по хутору, расположенному северо-восточнее села Мань. Значительная часть приданной в поддерживающей артиллерии корпуса ударила по боевым порядкам гитлеровцев и нанесла им большой урон. В район западнее и северо-западнее станции Херцегхалом по распоряжению комкора были подтянуты 991-й и 366-й самоходные артиллерийские полки. Они быстро заняли удобные огневые позиции и встретили противника хорошо организованным мощным огнем. Наступление гитлеровцев было приостановлено.

В течение двух последующих дней противник еще несколько раз пытался прорвать нашу оборону и выйти на шоссе Бичке — Будапешт, но это ему не удалось.

* * *

26 января 1945 года 59-я гвардейская дивизия, вошедшая накануне в состав корпуса, во взаимодействии с 37-й танковой и 8-й механизированной бригадами 2-го механизированного корпуса нанесла по гитлеровцам контрудар и отбросила их назад. Враг снова оказался на тех позициях, [256] с которых начинал наступление 23 января, и перешел к обороне.

В конце января и в первой половине февраля обстановка в полосе 46-й армии оставалась напряженной. Гитлеровцы вели активные боевые действия, искали слабые места в нашей обороне. Они настойчиво стремились прорваться к Будапешту. В то же время окруженная в Буде вражеская группировка оказывала упорное сопротивление нашим войскам и любой ценой стремилась вырваться из окружения.

В ночь на 12 февраля немцы предприняли отчаянную попытку пробиться через боевые порядки 37-го стрелкового корпуса. Не считаясь с потерями, они рвались на запад и северо-запад — к селу Зуглигет и поселку Надьковачи. Фронт 180-й стрелковой дивизии был прорван. Свыше 15 тысяч фашистов вырвалось из окружения и укрылось в близлежащих лесах.

Командир корпуса снял 19-ю стрелковую дивизию с занимаемого ею рубежа, повернул фронтом на юго-восток и поставил соединению задачу не допустить прорыва групп противника из лесов на запад. В оперативное подчинение корпуса в это время вошла 11-я кавдивизия. Конникам предстояло прочесать леса и уничтожить разрозненные группы врага.

Корпусу снова пришлось сражаться на два фронта: с одной стороны надо было удерживать занимаемый рубеж и отражать атаки противника, стремившегося прорвать нашу оборону в направлении Аньячка; с другой — вести бои по уничтожению прорвавшихся к нам в тыл гитлеровцев.

13 февраля войска 2-го и 3-го Украинских фронтов завершили ликвидацию будапештской группировки немецко-фашистских войск и полностью овладели столицей Венгрии. Вырвавшиеся же из котла гитлеровцы снова и снова пытались пробиться то на одном, то на другом направлении. В ночь на 14 февраля группа фашистских автоматчиков вышла на северо-восточную окраину села Пербаль, где располагалось управление 49-й гвардейской стрелковой дивизии. Генерал В. Ф. Маргелов поднял штаб по тревоге и сам возглавил ликвидацию вражеской группы. В бою участвовали все офицеры управления, в том числе и начальник штаба дивизии полковник В. Ф. Шубин, человек очень хладнокровный и выдержанный. Автоматчики [257] были почти полностью уничтожены, а оставшиеся в живых сдались в плен.

Довелось вести бои с пытавшимися прорваться из окружения гитлеровцами и личному составу штаба корпуса. В ночь на 14 февраля в лесу восточнее села Тельки, где располагался наш командный пункт, разведчики обнаружили несколько тысяч вражеских солдат и офицеров. Доложил мне об этом начальник разведки корпуса подполковник С. М. Дащук.

— Немцы, очевидно, попытаются пробиться к своим через село, — высказал он свое предположение.

Были вызваны командир батальона связи подполковник Готовченко и командир комендантской роты.

— Через Тельки, — сказал я им, — ожидается прорыв большой группы гитлеровцев. Задача — не пропустить ни одного. Мобилизуйте всех свободных людей, в том числе водителей и ездовых, и займите круговую оборону вокруг села.

В три часа ночи я с группой офицеров пошел проверить, как организована оборона штаба. В селе чувствовалось большое движение, то тут, то там раздавались короткие команды, торопливые шаги, звяканье оружия.

До боли в глазах вглядывались мы в тревожную темноту. В окопах впереди и чуть левее располагались бойцы пункта сбора донесений во главе со старшим лейтенантом В. П. Соловьевым. Рядом — взвод проводной связи одного из самых молодых офицеров Анатолия Слепченко. Мне доложили, что окопы оборудованы, красноармейцы и сержанты свою задачу знают.

В это время на окраину Тельки прибыли батальон самоходных орудий и рота танков, а также полк 11-й кавдивизии. Их вызвал командир корпуса.

Стало светать. Уже можно было отчетливо разглядеть близлежащую гору и волнистую линию лесного массива. Я взял бинокль и стал пристально вглядываться в окрестности. Вдруг вижу: от края леса движется какая-то черная лавина. Что это? Неужели люди? Всматриваюсь до боли в глазах. Ну конечно, сомнений быть не может — немцы! Почти тотчас же со стороны леса раздались выстрелы, над нами начали повизгивать пули. В ответ застрочили наши пулеметы, открыли беглый огонь самоходки. Но гитлеровцы продолжали двигаться вперед. Они, видно, решили идти напролом. И тогда слева, из-за села, [258] вырвалась наша конница. С возгласами «Ура!» кавалеристы врезались в гущу фашистов и стали рубить их. Потом пошли наши танки. Через пару часов с большой группой гитлеровцев было покончено. Длинные вереницы пленных потянулись к центру села.

Бои частей корпуса с отдельными разрозненными группами противника продолжались еще несколько дней. Укрывшись в лесах, гитлеровцы любой ценой стремились уйти на запад.

К 17 февраля вражеская группировка, прорвавшаяся на нашем направлении, была полностью уничтожена. Фашисты только убитыми потеряли здесь почти пять тысяч человек. Около полутора тысяч солдат и офицеров противника и два генерала были взяты в плен. Лишь отдельные мелкие группы смогли пробиться на север и переправиться через Дунай. Но это были лишь жалкие остатки многотысячной будапештской группировки, насчитывавшие не более 700–800 человек.

После разгрома таких крупных сил противника в районе Будапешта мы приступили по приказу командарма к подготовке наступления на новом направлении. [259]