Глава 20

В июне мы начали встречать все возрастающее количество вражеских истребителей и бомбардировщиков. Нам сообщили, что противник наращивает силы своей авиации в этом районе, поэтому мы должны теперь проводить рейды истребителей более крупными силами. Стало ясно, что нам потребуется каждый «Зеро», имеющийся в Лаэ. Противник тем временем строил все новые аэродромы в джунглях, окружающих Порт-Морсби.

Налеты наших бомбардировщиков в ответ стали чаще и мощнее, но вражеские истребители встречали каждый налет и действовали решительно и агрессивно. 17 июня 12 «Зеро» сопровождали 18 бомбардировщиков к Порт-Морсби и отогнали 7 американских перехватчиков, пытавшихся атаковать группу. Бомбардировщики нанесли удар по району причалов и потопили транспорт водоизмещением 8000 тонн, стоящий в гавани. 7 американских истребителей гнались за нашей группой до самого мыса Уорд Хант, но успеха не добились. На следующий день 9 наших бомбардировщиков и 9 истребителей атаковали Кидо в бухте Рескар, новой вражеской базе чуть севернее Порт-Морсби, где базировались истребители. 10 вражеских перехватчиков атаковали 18 японских самолетов и снова безрезультатно, хотя при этом потеряли 2 самолета.

24 июня я вернулся в Лаэ после отдыха в Рабауле и на следующее утро в составе группы из 21 истребителя отправился [437] в рейд к Порт-Морсби. Бой был ожесточенным, и я сбил 1 самолет из 11, об уничтожении которых заявили наши пилоты.

На следующее утро из Рабаула в Порт-Морсби вылетели 19 бомбардировщиков, их сопровождали 11 истребителей. 12 вражеских самолетов перехватили их, однако «Зеро» сбили 3 вражеских самолета.

Это был последний июньский налет. На следующий день тропический ливень обрушился на Новую Гвинею. Дождь хлестал не только по нашим аэродромам, но и по союзническим. Наши успехи в апреле, мае, июне отчасти объяснялись прекрасной летной погодой, которая стояла почти весь день. Во второй половине дня довольно часто собирались тучи, но к этому времени, то есть около 16.00, мы уже находились на земле. По вечерам налетали яростные шквалы, которые бушевали всю ночь. Но это был скорее подарок, чем неудобство, потому что они мешали противнику проводить ночные бомбежки более регулярно, и мы почти ежедневно могли выспаться.

В июле погода резко переменилась. По вечерам шквалы больше не налетали, теперь днем и ночью небо оставалось совершенно чистым. Вот тогда и появились вражеские бомбардировщики. Они прилетали почти каждую ночь, и бомбы сыпались на наши головы непрерывно. «Митчеллы» и «Мародеры» неутомимо бомбили аэродром и обстреливали все, что попало. Мы были совершенно беспомощны перед этими атаками. Даже если бы взлетная полоса была достаточно длинной для проведения ночных полетов, крайне сомнительно, чтобы на «Зеро» удалось добиться каких-то успехов ночью. Поэтому мы оставались на земле, прятались в убежищах и проклинали американцев. Больше всего доставалось техникам и механикам. Они не имели возможности участвовать в рейдах и видеть охваченные пламенем вражеские самолеты, летящие на землю. Вместо этого им приходилось почти круглосуточно работать, чтобы содержать горстку истребителей в исправном состоянии. А теперь они лишились [438] и возможности отсыпаться, так как мощь вражеских ночных налетов нарастала.

Особенно сильный налет на наш аэродром противник предпринял рано утром 2 июля. Сигнал воздушной тревоги разбудил нас еще до рассвета. Мы поспешно надели летные костюмы и побежали к аэродрому. Но не успели мы добраться до взлетной полосы, как послышался рев моторов, сопровождаемый разрывами первых бомб. Все пилоты опрометью бросились к ближайшему убежищу. Времени спрятаться в щелях уже не было, и мы попрыгали в соседние воронки.

Бомбардировщики можно было легко различить на фоне звездного неба. Это были «Митчеллы» и «Мэродеры», летевшие на высоте не более 600 футов. В черном небе мелькали призрачные огоньки выхлопов. Однако они совсем не казались нам прекрасными, когда мы вжимались в дно воронок.

Израсходовав бомбы, самолеты выполнили еще один заход, пролетев на уровне вершин деревьев. Они обстреляли взлетную полосу и все здания, какие только заметили. Мы снова попрятались в воронки, чувствуя себя отвратительно. Вражеские бомбардировщики поливали аэродром настоящим ливнем пуль. Каким-то чудом ни один из пилотов не был ранен. Затем союзники удалились, чтобы поработать на другом конце аэродрома. Я выполз из воронки и побежал на командный пункт. Не следовало терять времени, пересекая летное поле. Так как все наши истребители стояли на земле, очередная волна бомбардировщиков вполне могла появиться уже в следующую минуту. А бомбовая воронка — не самое надежное укрытие во время обстрела с воздуха.

Командный пункт пока оставался цел. Но теперь вокруг вертелись вражеские бомбардировщики, усиленно обстреливая вышку и хижину из пулеметов. Моряки соорудили вокруг командного пункта бруствер и отвечали шквалом огня из своих пулеметов, но преуспели только в расходовании боеприпасов. Они ничего не знали о правилах [439] ведения огня по самолетам, и их трассы безвредно сверкали в небе позади бомбардировщиков.

Такое полное отсутствие меткости удивило меня. Я совершенно забыл о желании укрыться и побежал к пулеметчикам. Я подбежал к одному из зенитчиков и дернул его за рукав, сказав, что я буду наводить. Однако моряк вцепился в свой пулемет и отказался уходить, крича, что у него нет такого приказа. Я не стал тратить время на споры с ним, а просто ударом сбросил его с сиденья. Он поднялся на ноги, ругаясь, но другой пилот, стоявший рядом, оттащил его в сторону и забрал патронные ленты. Моряк в ярости убежал.

В следующее мгновение аэродром атаковала вторая волна из 6 В-26. Я нажал на гашетку и удерживал ее, следя за сверкающей в воздухе трассой. «Мародер» проскочил у меня прямо над головой, и я провел огненной струей по фюзеляжу от носа до хвоста. Но бомбардировщик даже не вздрогнул и устремился на позицию моего орудия. Носовой стрелок открыл ответный огонь.

Это был мой первый бой на земле с самолетом, летящим прямо на меня. И я испугался, что его пули разорвут меня на куски. Но в голове промелькнула и более страшная картина: бомбы со свистом летят вниз и рвутся прямо на моей огневой позиции. Страх взял верх над всеми остальными эмоциями. Я бросил орудие и со всех ног побежал к укрытию из мешков с песком позади меня. Я даже не пробежал весь путь, а преодолел последние метры отчаянным прыжком, буквально влетев в убежище. Несколько секунд я сидел, чувствуя себя настоящим идиотом и трусом. В-26 прогремел над головой, так и не сбросив бомб. Я обругал свое тело, которое поддалось панике, и вернулся к орудию. Постепенно я перестал дрожать и пришел в себя. Я снова уселся на сиденье наводчика и поклялся, что теперь-то не побегу, словно кролик.

Бомбардировщики вернулись. Они летели на высоте всего 150 футов, и потому рев моторов звучал просто оглушительно, больно ударяя по ушам. Они походили на [440] огромные черные тени, выскакивающие из мрака и извергающие пламя из своих пулеметов. Дрожащие выхлопы озаряли их призрачным голубым ореолом. Я встретил приближающийся бомбардировщик очередью, продолжая стрелять, пока он был у меня на прицеле. Появилась тонкая струйка дыма, однако самолет продолжал спокойно лететь и скрылся вдали, так и не покинув строй.

Противник не один час упражнялся в бомбометании и обстреле, а потом безнаказанно улетел из Лаэ, прежде чем наступил рассвет. Ни один самолет не был сбит, хотя зенитные орудия и пулеметы выпустили не одну тысячу снарядов и пуль. Пилоты были настолько деморализованы этой атакой, что даже после того, как стихли разрывы бомб, ни один не побежал к истребителям, чтобы взлететь и догнать противника, как мы желали этого раньше.

Большинство аэродромных построек горело. Глубокие воронки превратили взлетную полосу в нечто ужасное. Это помешало бы нам взлететь, даже если бы захотели. Это казалось невозможным, но 20 истребителей, припаркованных по обе стороны полосы, уцелели. Они лишь имели пробоины от пуль и осколков. Мы собрались на командном пункте, чтобы получить новые приказы. Пилоты были потрясены и взбешены налетом, который на нас обрушился. Особенно бушевал один из летчиков, недавно прибывших в Лаэ, — морской летчик 2 класса Ми-цуо Суицу. Он поклялся, что во время следующего налета собьет бомбардировщик, хотя для этого пришлось бы протаранить противника. Однако в тот момент на его обещание никто не обратил внимания.

Еще до того, как бомбардировщики улетели, почти 200 человек высыпали на летное поле с лопатами и ручными катками и начали засыпать воронки, убирать с полосы камни и куски железа.

Внезапно с командного пункта примчались несколько ординарцев, истерически вопя: «Скоро начнется новый налет! Более ста самолетов приближаются к аэродрому!» 100 самолетов! Это была просто невероятная [441] цифра. Мы еще никогда не слышали об атаках такой силы. Среди штабных офицеров началась паника, а потом пришел приказ поднять в воздух все имеющиеся самолеты. Мы побежали к истребителям и начали выруливать на старт, как только были прогреты моторы. Взлетную полосу удалось кое-как привести в относительно пригодное состояние.

«Зеро» уже приготовились к разбегу, как из командного пункта начали выскакивать офицеры, бешено размахивая руками. Что-то выкрикивая, они побежали вдоль полосы. Потом они принялись складывать руки крестом, требуя выключить моторы. Когда они подбежали к истребителям, то объяснили: «Тревога отменяется. Наши наблюдатели ошиблись». Кто-то из офицеров нервно рассмеялся: «Эти 100 самолетов оказались стаей перелетных птиц!» После этого расхохотались уже все. Весь эпизод после пережитого напряжения показался отменно нелепым.

Мы завтракали, рассевшись вокруг командного пункта, чтобы немедленно взлететь при угрозе нового налета. Противник сегодня решил не давать нам отдыха. Мы еще ели, когда ординарцы прибежали с сообщением: из Саламауа передали, что 6 В-17 летят к нашей базе. Мы не задержались ни на секунду. В одно мгновение посуда полетела в разные стороны, и мы побежали к истребителям. Саламауа находился всего в нескольких минутах полета от Лаэ, и бомбардировщики вскоре обрушатся на нас. Но мне не удалось взлететь. Остальные пилоты уже мчались по взлетной полосе, а я сидел в кабине и проклинал двигатель, который отказывался запускаться. Я снова и снова терзал стартер, но мотор молчал. Разочарованный, я вылез из самолета и лишь посмотрел вслед улетающим истребителям.

После этого я пошел через летное поле к убежищам. Капитан-лейтенант Накадзима яростно махал руками, что-то крича. Он то и дело показывал в небо. Я находился в 20 ярдах от убежища, когда свист падающих бомб вспорол [442] воздух, словно гигантским бичом. Последние несколько футов я просто пролетел по воздуху и рухнул на спину человека, припавшего к земле в щели.

И в ту же самую секунду мир словно взорвался. Послышался оглушительный грохот, и земля под ногами заходила. Я почувствовал, как что-то сжало мое тело, давление было ужасным, а потом все почернело. Я ничего не видел и не слышал. Мне показалось, что меня вырвали из этого мира и забросили в неведомую пустоту. Я попытался пошевелить руками и ногами, но безуспешно. Меня словно парализовало.

Прошли секунды или минуты — сказать не могу, но потом я услышал голос, зовущий меня откуда-то издалека. Это был капитан-лейтенант Накадзима. «Сакаи! Сакаи! Где ты?» Недолгое молчание. А потом снова крик: «Где ты? Куда пропал Сакаи? Ищите же его, черт побери!»

Я попытался крикнуть в ответ. Хотя мне казалось, что я кричу, но, странное дело, я не слышал собственного голоса. Мой рот, мои губы даже не двигались. Что-то тяжелое давило мне на подбородок.

Снова долетел голос Накадзимы, какой-то тусклый и далекий: «Наверное, его засыпало. Ищите его. Не теряйте ни секунды».

Засыпало? Разумеется! Я слегка приоткрыл глаза. Темнота. Затем меня захлестнул ужас. Я почувствовал, что задыхаюсь, песок душил меня. Я попытался подняться, но не смог даже пошевелиться. Ужас просто подавил меня.

Снова послышался голос Накадзимы, теперь он звучал немного громче. «Копайте чем угодно, что вы только можете найти. Поспешите, копайте палками. Копайте голыми руками, если больше ничего нет! Спешите!»

Затем послышался какой-то скрежет, лопаты взрывали песок. Я ждал, стараясь не корчиться. Вскоре они нашли меня. Чья-то рука прошлась по лицу, погладила щеку и отгребла песок со рта и носа. Солнечный свет ударил в глаза, когда мои спасители откопали меня и вытащили наружу. [443]

Я оказался не единственным похороненным заживо. По крайней мере 10 человек оказались в ловушке, когда одна из щелей рухнула от близкого разрыва бомбы. Но ни один человек не получил ни царапины! Мы с головы до ног были покрыты песком, который, к счастью, поглотил всю ударную волну, когда щель осыпалась.

Командный пункт был разнесен в щепки. Дымящаяся воронка рядом с ним показывала, что лишь везение избавило его от прямого попадания. Большинство самолетов, еще стоявших на взлетной полосе, разлетелись на мелкие кусочки. Пробитые топливные баки нескольких машин пылали. Прошел почти час, прежде чем на базу вернулись истребители, успевшие взлететь. Летчики были мрачны. 6 «Летающих Крепостей», шутя, отбили все их наскоки.

Потребовались 2 дня, чтобы привести базу в порядок после налета 2 июля. Но 4 июля мы были готовы отомстить, нанеся удар по Порт-Морсби. По американскому календарю это было еще 3 июля, но мы надеялись помочь им организовать праздник по случаю Дня Независимости, устроив небольшой фейерверк. 21 «Зеро» полетел к Порт-Морсби, где их уже радостно ждали 20 вражеских истребителей. Мы атаковали самолеты союзников, не дав им завершить пике. Наши пилоты заявили, что 9 истребителей сбили достоверно и еще 3 вероятно.

Нам еще предстоял довольно долгий путь до Лаэ, когда я заметил облако черного дыма, плывущее по ветру. Когда показалась авиабаза, стало видно, что дым валит от горящих аэродромных сооружений. Языки пламени вздымались в воздух, и над джунглями и берегом колыхались клубы густого черного дыма. Причина была совершенно ясна. Пока мы отсутствовали, вражеские бомбардировщики подожгли наше бензохранилище.

Мы еще заходили на посадку, как внезапно над джунглями появились 7 «Мзродеров». Мы заметили бомбардировщики, лишь когда те оказались над аэродромом. Их черные бомбы замелькали в воздухе, поднимая фонтаны огня и пыли высоко над взлетной полосой. Мы бросились [444] в погоню, еще несколько истребителей сумели взлететь с аэродрома, поэтому более 26 «Зеро» устремились вдогонку за 7 удирающими В-26. Несколько мгновений в воздухе царил полный хаос, самолеты беспорядочно метались, пытаясь избежать столкновений. Часто они расходились не более чем в футе друг от друга.

Один истребитель, который вылетел из Лаэ, отделился от общей группы. «Зеро» проскочил мимо бомбардировщиков, потом резко развернулся им навстречу и на ужасной скорости ринулся прямо на головной бомбардировщик. То, что мы сначала приняли за смелую лобовую атаку, превратилось в нечто ужасное. Японский пилот даже не пытался открыть огонь. Он намеревался таранить врага! Самолеты сближались с общей скоростью более 600 миль/час, и все произошло в доли секунды. «Зеро» проскочил вплотную к правому винту «Мэродера», и его крыло срубило киль бомбардировщика.

Сначала «Зеро» летел совершенно прямо, не получив видимых повреждений. Затем он начал крутиться, постепенно теряя высоту, и врезался в море на большой скорости. Через несколько секунд В-26, потерявший киль, начал шататься из стороны в сторону, перевернулся на спину и тоже рухнул в воду, взорвавшись с ослепительной вспышкой. Сразу 6 истребителей обрушили пушечно-пулеметный огонь на другой В-26, и менее чем через 5 минут он тоже скрылся в волнах. Остальные 5 бомбардировщиков спаслись.

Вернувшись в Лаэ, мы выяснили, что пилотом, протаранившим «Мэродер», был тот самый летчик, который еще 2 июля поклялся унести вражеский самолет с собой. Суицу выполнил свою угрозу.

6 июля мы снова атаковали Порт-Морсби. 15 истребителей сопровождали 21 бомбардировщик. Наши пилоты сообщили, что сбили 3 неприятельских истребителя.

Но с 7 по 10 июля наступил черед противника. 3 ночи подряд мы прятались в убежищах, словно крысы в норах. В Лаэ по ночам творилось нечто кошмарное. Рвались бомбы, [445] пулеметные очереди вспарывали землю, взлетали фонтаны огня и дыма, пылали самолеты, рушились здания, появлялись сотни бомбовых воронок. Никто не сомневался, что враг намерен превратить авиабазу Лаэ в дымящиеся руины. Но, несмотря на сильнейшие атаки, он так и не сумел достичь своей главной цели — помешать летать нашим истребителям.

11 июля мы провели еще один крупный налет бомбардировщиков на Порт-Морсби. 12 истребителей сопровождали 21 бомбардировщик, прилетевший из Рабаула. Мы еще летели к вражеской базе, как лейтенант Сасаи заметил 6 В-17, направляющихся бомбить наш аэродром. Он покинул строй, захватив с собой еще 5 истребителей. Сасаи допустил серьезную ошибку. Он просигналил Нисидзаве, Оте и мне, чтобы мы следовали за ним. После этого 6 истребителей атаковали «Летающие Крепости», совершив целую серию заходов. И в очередной раз «Крепости» оказались очень стойкими, как и предполагало их название. Мы повредили 3 бомбардировщика, но не сумели сбить ни одного. Зато их стрелки показали, что кое-чему научились. Один «Зеро», объятый пламенем, рухнул вниз. Остальные истребители, в том числе и мой собственный, были продырявлены вражескими пулями.

Имея только 6 истребителей прикрытия, бомбардировщики, атаковавшие Порт-Морсби, были рассеяны вражескими истребителями. Поэтому их бомбы легли где угодно, только не на цель, и вражеские сооружения почти не пострадали.

Сасаи получил строгий выговор за то, что оставил бомбардировщики с таким слабым сопровождением. Он даже не попытался оправдываться и принял нагоняй молча. Да и нечем ему было оправдываться. Он нарушил главное правило истребителей сопровождения: никогда не оставлять бомбардировщики без защиты. Однако летчики эскадрильи сочувствовали Сасаи. В-17 всегда были для нас болезненной занозой. Их способность легко отбивать атаки озадачивала и злила нас. [446]

21 июля мы начали новую фазу истребительных операций, когда японская пехотная дивизия высадилась в Буне, в 110 милях южнее Лаэ. Наши войска сразу двинулись в глубь острова в отчаянной попытке пробиться сквозь джунгли к Порт-Морсби. На карте выполнить такой переход очень просто. Буна находилась совсем рядом (по прямой) с Порт-Морсби, их разделяло только горлышко полуострова Папуа.

Но карты острова, поросшего джунглями, очень отличаются от душного ада, который существует под густым покровом листвы. Японское верховное командование допустило грубейшую и даже роковую ошибку, отправив наши войска наступать на Порт-Морсби по суше. Прежде чем закончилась битва, Япония потерпела одно из самых трагичных и унизительных поражений.

Хребет Оуэн Стэнли почти так же высок, как грозные Альпы. Назвать джунгли, покрывающие склоны гор, просто «густой растительностью», значит сильно приукрасить картину. Изобилие растений там просто невероятное. Если под ногами нет болота, трясины, толстого, скользкого слоя перегноя, тогда вам приходится ступать по острым, как бритва, камням. Предательские осыпи, разнообразные лианы, мириады насекомых, страшная жара и болезни буквально косили людей.

Пересечь альпийские ледники — это простая задача по сравнению со смертельным риском, который представляет собой попытка пробиться сквозь джунгли хребта Оуэн Стэнли. Наладить снабжение войск, когда те погрузились в трясину джунглей, оказалось немыслимо. Любая мелкая ранка или царапина в условиях жары и высокой влажности превращалась в гноящуюся язву. Пот сочился буквально из каждой поры. Оружие моментально ржавело, одежда превращалась в лохмотья, ноги были изрезаны о скалы и бритвенно-острые стебли травы.

Несколько месяцев наши солдаты упорно сражались с самым ужасным противником, которого когда-либо встречали. Этот противник не стрелял из пушек и пулеметов, [447] не ставил мины. Однако он глотал сотни человек одним движением и никогда не отпускал свои жертвы. Сверхчеловеческими усилиями несколько взводов сумели подобраться на расстояние нескольких миль к заветной цели — Порт-Морсби. Но даже их ждала неудача. Дивизия просто бесследно растаяла в джунглях, откуда не было спасения. Большинство солдат погибло от истощения.

Попытка наступать по суше была жестом отчаяния. Первоначально наше верховное командование планировало высадить в Порт-Морсби крупный десант. Однако эта операция сорвалась после боя 7–8 мая в Коралловом море, когда 2 японских авианосца встретились с 2 американскими в первом в истории морском бою, когда корабли обеих сторон не сделали ни одного выстрела в противника. Каждое соединение использовало для нанесения ударов свои самолеты. Мы выиграли бой, однако противник достиг своей цели. Десантная операция была отменена.

После того, как наши войска высадились в Буне, штаб в Рабауле приказал прекратить атаки Порт-Морсби и обеспечить постоянное воздушное прикрытие плацдарма. Высадка в Буне являлась частью большой операции, которая была обречена на провал, еще не начавшись. Не только джунгли представляли собой совершенно непреодолимое препятствие. Наши солдаты постоянно страдали от того, что командование не уделяло должного внимания проблемам снабжения и толком не разбиралось в них. Эти недостатки, а также блестящие действия противника с самого начала операции сделали неизбежным разгром японцев.

Одновременно с высадкой в Буне, отряд морских пехотинцев высадился на крайней восточной оконечности Новой Гвинеи. Работая день и ночь, люди соорудили взлетную полосу в Раби, с которой предполагалось обеспечить воздушное прикрытие наступление через Новую Гвинею с плацдарма Буны. Как ни странно, противник не бомбил [448] аэродром в Раби во время строительства, а удовлетворился фотоснимками, сделанными самолетами-разведчиками. Однако, как только строительство аэродрома было завершено, вражеские войска предприняли внезапную атаку крупными силами и быстро раздавили японский гарнизон. Это был блестящий ход. Мы построили аэродром, зато пользоваться им начали американцы и австралийцы!

Но им было мало одного этого аэродрома. Стало очевидно, что союзники наращивают силы авиации, чтобы полностью блокировать Лаэ и Рабаул. Их инженеры сооружали аэродромы в джунглях с поразительной быстротой. Средние бомбардировщики и истребители перелетали на новые площадки, когда там еще продолжались работы. Налеты на Лаэ продолжались, в них участвовало все больше самолетов. Редкая ночь проходила без того, чтобы не появились «Митчеллы» и «Мэродеры», которые бомбили и обстреливали все, что хотели.

Днем наши командиры тасовали и перетасовывали имеющиеся 20–30 истребителей, чтобы постоянно держать над Буной 6 «Зеро», а также иметь наготове дежурное звено, чтобы прикрыть аэродром. Воздушное прикрытие Буны мы обеспечить не могли, но все-таки наши истребители не позволяли союзникам наносить удары крупными силами и уничтожить сооружения на берегу.

Я получил настоящий шок во время первого вылета к Буне. До этого я видел с воздуха много десантных операций. Но ни разу мне не приводилось видеть столь жалкую попытку наладить снабжение целой пехотной дивизии. Солдаты сновали по пляжу, перетаскивая ящики на руках. У побережья стояли всего лишь два маленьких транспорта с одним сторожевиком в качестве прикрытия. Они доставили новое снабжение.

Прикрытие плацдарма оказалось более сложной задачей, чем мы предполагали. Лишь в облачные дни, когда все небо затягивали плотные тучи, мы получали относительную передышку. 22 июля группой из 6 «Зеро» мы [449] описывали в пустом небе. По крайней мере, нам так казалось. Густые тучи нависали над землей на высоте 7000 футов. Совершенно внезапно серия взрывов потрясла побережье. В небо поднялись столбы огня и дыма. Через несколько секунд густой черный дым повалил от склада, расположенного в нескольких сотнях ярдов от воды. Никаких самолетов не было видно. Либо они сбросили бомбы сквозь тучи с потрясающей меткостью, что было совершенно невероятно, либо один или несколько самолетов вынырнули из туч, сбросили бомбы и снова ушли под защиту серой массы, так и не замеченные нами.

Второе предположение оказалось правильным. Через несколько секунд я заметил крошечную черную точку под самыми облаками далеко на юго-востоке. Мы развернулись и погнались за уходящим самолетом. Когда мы подлетели ближе, то опознали старого приятеля — двухмоторный Локхид «Хадсон». Мы находились на расстоянии мили от него, когда заметили. Бомбардировщик клюнул носом и помчался вдоль берега, пытаясь добраться до Раби. Его скорость была высокой и почти равнялась скорости наших истребителей. Я сбросил подвесной бак и двинул сектор газа до упора, включая форсаж мотора.

Находясь сзади слева, я дал очередь из всех пушек и пулеметов с дистанции 600 ярдов. Я надеялся, что «Хад-сон» начнет виражить и позволит мне сократить дистанцию. То, что случилось, было просто удивительно. Как только я начал стрелять, «Хадсон» круто пошел вверх с правым разворотом и помчался назад на полной скорости прямо на меня. Я был так удивлен, что несколько секунд неподвижно сидел в кабине. Но тут открыли огонь все курсовые пулеметы «Хадсона».

Наши «Зеро» шарахнулись в стороны, уворачиваясь и пикируя во всех направлениях. Ничего подобного ранее не случалось! Я краем глаза увидел лейтенанта Сасаи. У него челюсть отвисла при виде неожиданной отваги вражеского пилота. Один «Зеро», пилотируемый Нисидзавой, на которого ничто не могло произвести впечатление, [450] прекратил разворот и нырнул под бомбардировщик. На стволах его орудий заплясало пламя. И тут мы были поражены во второй раз. «Хадсон» заложил крутой разворот. Никогда раньше я не видел, чтобы двухмоторный бомбардировщик крутился так легко. Пушки Нисидзавы вспороли пустой воздух.

Оставшиеся пилоты, в том числе и я, толпой бросились на «Хадсон». И все мы не добились ни одного попадания. Бомбардировщик вертелся и крутился как ненормальный, его верхний стрелок непрерывно вел огонь по нашим истребителям.

Пилоты «Зеро» пришли в бешенство. Наш строй рассыпался, и каждый летчик атаковал «Хадсон» сам по себе. Я сделал по крайней мере 4 захода и был вынужден прекратить атаку, потому что другие пилоты бросались на противника, рискуя протаранить моих ведомых. Почти 10 минут мы гонялись за «Хадсоном», поливая его струями свинца и стали. Наконец сильный взрыв разнес его хвостовую турель. Я видел, как стрелок всплеснул руками и упал. Теперь, когда его пулеметы больше не мешали, я приблизился на расстояние 20 ярдов и нажал гашетки, целясь в правое крыло. Через пару секунд появилось пламя, которое перекинулось и на левое крыло. Пилот остался с кораблем. Высота была слишком маленькой, чтобы можно было выпрыгнуть с парашютом. «Хадсон» быстро терял скорость и скользил вниз, к джунглям. Деревья сбрили оба горящих крыла. Фюзеляж, который тоже волочил за собой хвост пламени, нырнул в густую листву, как раскаленный стальной слиток. Потом последовал сильный взрыв, вверх поднялся столб дыма.

День оказался полон сюрпризов. Когда мы повернули назад в Лаэ, чтобы возобновить патрулирование, 5 «Аэрокобр» попытались внезапно атаковать наш строй. Вражеские самолеты летели колонной над самой водой, пытаясь быстро набрать высоту и застигнуть нас врасплох. Я первым заметил вражескую группу. Я резко развернулся и спикировал на «Аэрокобры», целясь прямо в головной [451] самолет. Все 5 Р-39 брызнули в разные стороны и помчались прочь. Потеряв преимущество внезапности, они не желали состязаться со мной и 5 «Зеро» у меня за спиной. Американцам совсем не нравилась перспектива боя, в котором они не имели преимущества высоты.

Набрав скорость на пикировании, я вскоре оказался внутри вражеской группы. 2 истребителя панически шарахнулись в сторону и пропали в низких тучах. Еще один скрылся в дождевом шквале, а четвертый просто растворился в воздухе. Я четко видел лишь одну «Аэрокобру» и погнался за ней на полной скорости. Американский пилот направлялся к тучам, но очередь впереди по курсу заставила его передумать. Р-39 выполнил левый разворот и спикировал к морю. Я находился в 200 ярдах за ним.

Это была новая модель «Аэрокобры», которая на уровне моря имела такую же скорость, как и мой истребитель. Но пилот сделал роковую ошибку, он полетел не в том направлении! Вместо того, чтобы уходить к Порт-Морсби, он полетел в противоположную сторону. У меня было еще достаточно топлива, и я не собирался отпускать его, даже если придется лететь до самого Рабаула. Через несколько минут американский пилот, похоже, опомнился и понял свою ошибку. У него не было иного выбора, как повернуть назад, и его истребитель выполнил крутой левый вираж.

В прошлом это повторялось много раз. Я вписался внутрь его виража, держась чуть ниже и левее американского истребителя. Короткая очередь заставила «Аэрокобру» шарахнуться в сторону, уклоняясь от моих снарядов. Я пристроился к нему в хвост, хотя «Аэрокобра» металась вправо и влево, направляясь к берегу. На несколько секунд я потерял истребитель, когда он выполнил совершенно безумный маневр, и Р-39 помчался к своей базе, снова имея преимущество в несколько сотен ярдов. Даже включив форсаж мотора, я не мог сократить дистанцию. Я уже почти готов был отказаться от преследования. Если Р-39 будет лететь по прямой и правильным курсом, я не смогу выйти на дистанцию огня. [452]

Вражеский пилот выбрал иное. Вместо того, чтобы держаться над морем, он полетел прямо к хребту Оуэн Стэнли, где был вынужден набирать высоту. Но ни один Р-39 не имел такой скороподъемности, как «Зеро». Медленно и неуклонно я настигал его. Я пока не стрелял, собираясь открыть огонь с минимальной дистанции. После боя с «Хад-соном» у меня осталось совсем немного боеприпасов, и я мог позволить себе только одну или две короткие очереди.

50 ярдов. Потом они сократились до 40. Потом до 30. Я положил палец на гашетку и тщательно прицелился.

Но я не успел сделать ни одного выстрела, как пилот выпрыгнул из «Аэрокобры» с парашютом! Самолет летел менее чем в 150 футах над землей, и такой прыжок означал верную смерть. Я не знаю примера, чтобы пилот спасся, прыгнув с высоты менее 300 футов.

Каким-то чудом парашют раскрылся за долю секунды до того, как пилот ударился о землю. Он попал на маленькую полянку, а его истребитель взорвался в нескольких ярдах перед ним. Я все еще не мог поверить, что вражеский пилот спасся после этого невероятного спуска. Я повернул назад и снова пролетел над полянкой в джунглях. Был виден только парашют. Пилот остался жив и находился в достаточно хорошем состоянии, чтобы немедленно удрать и спрятаться. Это была моя вторая победа без единого выстрела, и теперь мой счет составил 49 самолётов.

Следующие несколько недель мы продолжали прикрывать плацдарм в Буне, но во второй половине июля для нас началась новая и непривычная стадия войны. Мы больше не летали без парашютов. Вышестоящий штаб отдал приказ, и капитан 1 ранга Сайто приказал каждому пилоту надевать парашют перед вылетом. Это было странное ощущение — чувствовать на сиденье под собой ранец парашюта и его ремни на плечах. Раньше я никогда с ним не летал.

Не меньшее волнение вызвали другие приказы, которые стали зловещим предзнаменованием, хотя прямо об [453] этом никто не говорил. Мы прекратили наступательные операции. Капитан 1 ранга Сайто распорядился, чтобы впредь ни один истребитель не пересекал хребет Оуэн Стэнли ни под каким предлогом.

Лишь однажды — 26 июля — я снова увидел Порт-Морсби. Мы перехватили 5 «Мэродеров» над Буной и во время погони, когда бомбардировщики пытались удрать к себе на аэродром, я сбил еще 2 В-26. Эти победы были подтверждены другими пилотами. Имея в качестве ведомых Сасаи и Эндо, я погнался за остальными бомбардировщиками и пересек хребет, нарушив приказ. Я обстрелял еще один бомбардировщик, но не видел, как он упал, поэтому победа считалась только вероятной.

Это был последний раз, когда я пролетел над вражеской базой. Ситуация на фронте быстро менялась. К концу первой недели августа мы начали сражаться в таких условиях, с которыми ранее не были знакомы. Американцы высадили крупный десант на остров Гуадалканал. [454]