Август 1944 — октябрь 1944 года. Подъем духа камикадзэ
Так как я занимал пост начальника летного состава 201-й авиагруппы, я знал лучше, чем кто-либо другой, что Божественный Ветер еще не задул в полную силу. Кризис должен был наступить, когда беспримерная отвага наших пилотов столкнется с колоссальным численным превосходством противника. И я прекрасно знал, что несгибаемый дух наших летчиков и их самоотверженность уже были доказаны не один раз, задолго до начала формирования частей камикадзэ.
Например, 21 сентября, месяц назад, когда сотни вражеских самолетов бомбили и обстреливали Манилу целый день, 45 истребителей 25-й воздушной флотилии контр-адмирала Масафуми Аримы, которая базировалась на аэродроме Николе, атаковали их и сбили 27 самолетов, потеряв при этом 20 своих истребителей. На следующее утро лейтенант Усабуро Судзуки повел 15 истребителей 201-й авиагруппы в атаку против гигантского американского авианосного соединения. Наши самолеты добились 5 прямых попаданий и сбили 3 истребителя «Хеллкэт», потеряв 5 своих самолетов.
Но еще задолго до этого, примерно в середине лета, японские пилоты доказали свой высокий моральный дух [63] другим образом. Тогда мы отрабатывали технику бомбометания с рикошетированием с истребителей.
В августе 1944 года было решено, что 201-я авиагруппа (истребители) будет действовать вместе с 761-й авиагруппой (бомбардировщики). 761-я авиагруппа имела 16 бомбардировщиков «Бетти» и 35 бомбардировщиков «Джилл», однако исправными были менее половины из них. Большинство пилотов были зелеными новичками. Предполагалось, что наши истребители будут сопровождать бомбардировщики к цели. Однако истребительная эскадрилья, которая будет использоваться только для перехвата вражеских самолетов и сопровождения своих бомбардировщиков, неизбежно снизит эффективность своих действий, каким бы высоким ни был дух пилотов. К тому же, мы имели слишком мало бомбардировщиков, чтобы эффективно атаковать мощные американские эскадры. Чтобы добиться результатов и поднять дух пилотов, требовалось наносить противнику ощутимые удары. Именно поэтому было принято решение использовать истребители для атак вражеских кораблей.
Наши маленькие истребители «Зеро» просто не могли поднять большой вес торпеды, поэтому вопрос о таком вооружении даже не рассматривался. Однако при минимальных переделках они могли нести 250-кг бомбу. Расчеты и эксперименты показали, что это оружие будет наиболее действенным, если бомбометание производить с рикошетированием.
Здесь сразу возникло множество проблем, одной из которых стал выбор пилотов для таких атак. Практически все летчики-истребители вызвались добровольцами, но командиры совсем не желали рисковать своими лучшими пилотами в атаках, где шансы выжить были минимальными. Лучшие пилоты, которые имели максимальные шансы выжить, требовались прежде всего для сопровождения наших бомбардировщиков и перехвата вражеских.
При бомбометании с рикошетированием самолет летит над самой водой на максимальной скорости. Приблизившись [64] к кораблю на расстояние от 200 до 300 ярдов, он сбрасывает бомбу. Если прицел будет взят верно, бомба отскочит от воды и врежется в борт цели подобно торпеде. Однако сказать это гораздо легче, чем сделать. Прежде всего укажем, что высота, на которую подскочит бомба, рикошетируя от воды, зависит от высоты, с которой она была сброшена. Поэтому сбрасывать бомбу следует с высоты палубы корабля, что исключительно трудно. При полете над водой на большой скорости почти невозможно точно удержать высоту, особенно если море достаточно спокойное. Один из способов сбросить бомбу с правильной высоты заключается в том, чтобы держать палубу корабля и линию горизонта на одной прямой во время захода на цель. Но дым выстрелов или волны могут помешать пилоту точно держать горизонт, поэтому прицеливание будет сделано, скорее всего, наугад.
Другой сложной задачей является безопасный уход самолета после сброса бомбы. Если истребитель продолжает лететь прямо к цели, бомба, отскочив от воды, может ударить по самолету, либо самолет будет поврежден, когда бомба взорвется, попав в цель. Поэтому пилот после того, как сбросит бомбы, должен изменить курс, выполнив акробатический маневр. Ошибка на долю секунды может привести к гибели самолета и летчика. Пилоты истребителей, привыкшие стремительно думать и выполнять маневры за доли секунды, справлялись с этим достаточно легко.
Для учений по бомбометанию с рикошетированием был выбран пролив Бохол возле базы в Себу. Чтобы сберечь тяжелые бомбы, во время тренировок использовались мелкие, весом от 30 до 60 кг. Сначала всё шло вкривь и вкось, но пилоты упорно тренировались, они повышали свое мастерство и вскоре перешли от неподвижных целей к движущимся. Хотя был достигнут заметный прогресс, неожиданно вся программа подготовки была свернута после внезапного и опустошительного налета американцев на Давао в сентябре, когда была уничтожена [65] половина 201-й авиагруппы. Так как уцелели всего несколько самолетов, лишь атаки камикадзэ могли принести хоть какой-то успех. Разочарование пилотов, которые готовились к бомбометанию с рикошетированием ясно показывает, каким высоким был моральный дух наших летчиков. Лишь он делал возможными самоубийственные тараны.
Было много отдельных примеров высочайшего морального духа наших пилотов и их верности долгу. Поэтому можно сказать, что действия уоррент-офицера Накагавы над Давао, лейтенанта Канно над Япом и в других местах, адмирала Аримы на Лусоне были совершенно типичными.
В течение всего августа эскадрилья ночных истребителей «Ирвинг» лейтенанта Тадаси Минобэ, базировавшаяся в Давао, никак не могла добиться успеха во время ночных налетов на этот город вражеских бомбардировщиков В-24. Нельзя было обвинять неопытных пилотов истребителей в том, что они не могли сбить тяжелый бомбардировщик, который всегда был очень сложной целью. Но уоррент-офицер Ёсимаса Накагава и его наблюдатель старший уоррент-офицер Исаму Осуми дали новый пример исключительной отваги, когда 5 сентября сбили В-24, протаранив его. Вражеский налет начался через час после полуночи. Самолет Накагавы взлетел, чтобы встретить атакующих, и приблизился к одному из бомбардировщиков, когда внезапно пушку истребителя заклинило. Бомбардировщик мог благополучно улизнуть, и тогда Накагава крикнул: «Я намерен протаранить его!» Он направил свой самолет прямо в левый борт бомбардировщика.
Осуми без колебаний ответил: «Врежь ему!» И тут же пропеллер «Ирвинга» вспорол фюзеляж бомбардировщика. Большой американский самолет немедленно закувыркался вниз, а маленький японский истребитель каким-то чудом продолжал лететь, хотя его фонарь был разбит. Накагаве порезало правый глаз осколками стекла, сильный воздушный поток вынуждал его пригибаться на своем [66] сиденье, однако он все-таки сумел сохранить управление. Их жертва едва не выровнялась, и Осуми крикнул Накагаве, что нужно атаковать ее еще раз. Однако когда «Ирвинг» начал пикировать, американский бомбардировщик клюнул носом и рухнул в воду южнее острова Самар. Накагава сумел довести свой потрепанный самолет до аэродрома и благополучно посадить его. Это был исключительный пример живучести истребителя, который совершил удачную таранную атаку.
Накагава и Осуми прямо из летной школы прибыли в эскадрилью лейтенанта Минобэ, которая была известна агрессивными действиями своих пилотов. Однако вне всяких сомнений самым колоритным из летчиков, служивших на Филиппинах, был лейтенант Наоси Канно. Его летное мастерство было признано всеми, еще когда он был курсантом, а его первые боевые достижения были просто великолепными. Однако по-настоящему его слава расцвела летом 1944 года, когда он воевал на Япе. Здесь он встретился в бою с американскими тяжелыми бомбардировщиками В-24 и после нескольких безуспешных попыток сбить этот огромный самолет огнем пушек и пулеметов Канно решил таранить его. Канно прекрасно понимал, что обычный таран в результате лобовой атаки будет роковым для его истребителя, а потому намеревался уничтожить бомбардировщик, срубив ему пропеллером хвостовое оперение. Он знал, что если заходить сзади, то шансы уцелеть под огнем многочисленных пулеметов бомбардировщика будут минимальными. Его истребитель собьют раньше, чем он получит шанс таранить противника. Поэтому Канно решил нанести удар по хвостовому оперению с лобовой атаки. Это был исключительно трудный маневр. Следовало провести истребитель мимо пропеллеров бомбардировщика, но в то же время пролететь достаточно близко, чтобы срубить его хвост.
Первый и второй заходы оказались неудачными, однако оба раза Канно сумел избежать смертоносного пулеметного [67] огня В-24. Во время третьего захода он пролетел еще ближе, буквально прижавшись к огромному фюзеляжу бомбардировщика. И пропеллер истребителя со страшным треском срубил киль бомбардировщика. Удар был таким сильным, что Канно на мгновение потерял сознание. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что истребитель вошел в крутой штопор, а его самого буквально вжало в угол кабины. Полуоглушенный пилот действовал автоматически. Он толкнул вперед ручку управления и медленно нажал на педаль. Истребитель вышел из штопора и перешел в горизонтальный полет. Канно увидел, как В-24 упал в море, а потом сумел посадить тяжело поврежденный истребитель на Япе.
В конце августа Канно оказался на Филиппинах в составе 201-й авиагруппы и добровольно вызвался пройти обучение бомбометанию с рикошетированием. В качестве командира летного состава я мог выбирать из многих кандидатур. Канно был слишком ценен как летчик-истребитель, чтобы использовать его в другом качестве, поэтому лишь с огромной неохотой я уступил его настоятельным просьбам и разрешил обучиться этому опасному занятию. Он был в восторге от представившейся возможности и был очень огорчен, когда эти слишком рискованные атаки были отменены.
Японские пилоты на Филиппинах привыкли обходиться минимумом вещей. Жаркий тропический климат избавлял от необходимости носить лишнюю одежду, а частые перебазирования с одного аэродрома на другой просто не позволяли таскать за собой лишнее. Смена белья и пара полотенец, летные карты, карандаши, несколько личных мелочей и дневник — вот и все, что им требовалось. Всё это помещалось в небольшом чемодане. Каждый пилот имел такой чемодан, на котором была написана его фамилия. Надпись на чемодане Канно была несколько необычной. Она гласила: «Личные вещи покойного капитан-лейтенанта Наоси Канно». В традициях японских вооруженных сил было присваивать погибшим в бою [68] офицерам следующее воинское звание. Отметим, что Канно написал это еще до того, как начались операции камикадзэ.
Ближе к концу сентября 201-я авиагруппа узнала, что из Японии вскоре прибудут новые истребители «Зеро», которые должны восполнить наши многочисленные потери. Мы должны были отправить пилотов в Японию, чтобы принять эти самолеты на заводе. Мы могли без всяких проблем найти для этого достаточное количество рядовых, так как они рвались побывать дома, хотя бы пару дней, после того как прослужили за морем так долго. Но выбрать офицера, который будет командовать группой, было совсем нелегко. Мы решили послать того офицера, который дольше остальных прослужил вдали от дома. Им оказался Канно.
Против всех ожиданий, Канно это решение совсем не понравилось, и он сразу высказал свое неудовольствие. «Вскоре на этих островах начнутся решающие бои. Если я отправлюсь домой, то могу пропустить их. Пожалуйста, найдите кого-нибудь другого». Его слова прозвучали совершенно искренне, и то, что это сказал «покойный капитан-лейтенант Канно», нас совершенно не удивило. Но мы должны были проявить твердость. Действительно, тот, кому предстояло сейчас лететь в Японию, мог пропустить надвигающуюся битву. Однако командир выбрал Канно и отдал прямой приказ, поэтому тот неохотно подчинился. Вскоре после того, как наши летчики прибыли в Японию, противник высадился на Лейте.
Канно тут же отправил телеграмму в наш штаб в Ма-балакате, требуя разрешения на немедленное возвращение. Мы ответили, что он должен возвращаться, согласно приказу, с новыми самолетами. Но завод, как обычно, не успел закончить работу в срок, поэтому Канно вернулся [69] на Филиппины только в конце октября, после того, как завершилось формирование частей камикадзэ.
Когда мы в Мабалакате узнали, что он отправился в обратный путь, кто-то из офицеров сказал: «Когда он окажется здесь, готов спорить, он скажет: «Эта проклятая операция началась именно тогда, когда я предсказывал». Когда звено новых истребителей Канно прилетело в Мабалакат, он, вероятно, удивился, почему его слова были встречены дружным смехом. Выбравшись из кабины, Канно первым делом произнес: «Эта проклятая операция началась именно тогда, когда я предсказывал».
Вот таким был лейтенант Канно, о котором подумал Тамаи, когда ему пришлось выбирать командира после первого предложения начать специальные атаки. Я знал, что если бы Канно остался на Филиппинах, он потребовал бы, чтобы его назначили командиром первого отряда самоубийц. Поэтому я совершенно не удивился, когда после возвращения из Японии он отыскал меня и крайне недовольно сказал: «Капитан 2 ранга Накадзима, я хотел бы получить назначение на место Секи!»
Я ответил: «Будьте разумны, Канно. У вас еще будет достаточно возможностей. Кто будет первым, а кто вторым, не имеет значения. В прошлом вы никогда не искали славы. Почему сейчас вы заговорили об этом?»
Он ответил: «Все, что вы говорите, верно. Но я все равно хотел бы стать первым камикадзэ».
Он продолжал требовать, пылко и настойчиво, официально и приватно, чтобы его включили в подразделение самоубийц. Но все его аргументы и требования неизменно отвергались. Летчики его класса были слишком нужны для сопровождения камикадзэ и перехвата вражеских самолетов, чтобы использовать их иначе{3}. [70]
Вклад адмирала Аримы был не менее значителен, тем более что он совершил свой знаменитый поступок за неделю до того, как адмирал Ониси организовал первое подразделение камикадзэ.
Арима командовал 26-й воздушной флотилией в Маниле и был прямо-таки живым воплощением отличного командира. Внимательный и скрупулезный, дотошный и методичный, он всегда ходил в полной форме, даже под палящим солнцем тропиков. Невысокий и худощавый Арима всегда говорил тихо и вежливо. Он происходил из семьи последователей Конфуция, которая несколько веков служила феодальным владыкам Кагосимы, находящейся на юге острова Кюсю. В редкие моменты отдыха он перечитывал потрепанную книжку, которая давным-давно потеряла обложку. Когда кто-то спрашивал его, что это за книга, Арима усмехался и отвечал: «Эта книга моего дедушки по военной тактике». Адмирал всегда вел себя спокойно и сдержанно, поэтому никто не мог предположить, что он способен на отчаянный поступок.
Штаб 26-й воздушной флотилии в Маниле располагался в здании, выстроенном на западный манер, и у адмирала Аримы там имелась удобная квартира. Однако он предпочитал жить в крошечной хижине рядом со своим командным пунктом на аэродроме Николе. В хижине помещалась только раскладушка. Когда на аэродроме наступало затишье, офицеры часто предлагали ему отдохнуть или отправиться перекусить, но адмирал неизменно отвечал: «Здесь воздух лучше. Я полагаю, это самое здоровое место».
Впервые американские авианосные самолеты атаковали Манилу 21 сентября. Из-за неполадок наших радаров, неуверенных действий наблюдателей и плохой системы связи атака застигла авиабазу Николе врасплох. Адмирал Арима находился прямо на летном поле, руководя взлетом истребителей под градом американских бомб и шквалом пуль. Он отказывался покинуть открытый командный пункт почти до конца атаки. Когда один из молодых [71] офицеров встал рядом с адмиралом в качестве живого щита, тот сдался. Потом Арима ядовито сказал: «Мне пришлось уйти в убежище, потому что энсайн Ка-намару, судя по всему, решил умереть вместо меня».
Сентябрьские налеты вражеской авиации оказались только прелюдией к новым более мощным ударам. В середине октября Верховное командование заявило: «Благополучие нашей родины зависит от грядущей битвы, и каждый должен сделать все, что только может».
Что это означало? Пилот на своем самолете бросается в бой с врагом и делает все, что только может. Но что должен сделать адмирал, который командует битвой? Тактическими операциями руководят командиры эскадрилий, которые также делают все, что только могут. Каким же образом командир воздушной флотилии может сделать всё?!
Адмирал Арима нашел ответ на этот вопрос в своем сердце. 15 октября к востоку от Лусона было замечено американское оперативное соединение. Было принято решение атаковать его всеми имеющимися самолетами, как армейскими, так и флотскими. Когда самолеты 26-й флотилии были подготовлены к вылету с аэродрома Николе, адмирал Арима неожиданно заявил, что лично поведет их. Пока адъютанты и штабные офицеры пытались переубедить его, адмирал сорвал свои петлицы и занял место в головном самолете второй волны, которая состояла из 13 бомбардировщиков «Бетти», 16 «Зеро» и 70 армейских истребителей. В 15.54 Арима заметил вражеские корабли на расстоянии 240 миль по пеленгу 65° от Манилы и сразу приказал всем самолетам атаковать. Его собственный самолет нанес удар первым, протаранив вражеский авианосец{4}. [72]
Война быстро приближалась к неизбежному и катастрофическому концу. Командирам теперь приходилось сражаться, проявляя сверхчеловеческую отвагу. Вероятно, именно об этом думал адмирал Арима, когда отправлялся в полет, из которого не было возврата.
Так осенью 1944 года ярко проявилась непривычная для Запада японская мораль, или дух камикадзэ, называйте это как хотите. Свое предельное воплощение она нашла в атаках камикадзэ, кульминации, столь же ужасной, как и обстоятельства, ее породившие. [73]