Глава 13.

Зимняя кампания 1942-43 г. в Южной России

В конце 1942 г. — начале 1944 г. взоры всей Германии были обращены к Сталинграду, с тревогой и мольбой в сердце думала Германия о своих сынах, сражающихся там. Но в это же время на южном крыле Восточного фронта шла борьба, исход которой имел еще большее значение и по сравнению с которой отступала на второй план даже борьба за жизнь и свободу 200000 храбрых солдат 6 армии.

В этой борьбе дело шло уже не только о судьбах одной армии, но о судьбе всего южного крыла германского Восточного фронта и, в конечном счете, о судьбе всего Восточного фронта. Эта борьба не закончилась трагическим поражением. [409]

В последний раз в войне конец этой борьбы ознаменовался триумфом победы германской армии. Но эта борьба — не говоря уже о том, что вначале она тесно была связана с боями 6 армии, — заключала в себе такую массу напряженнейших положений и почти смертельных кризисов, что эту кампанию по праву можно отнести к числу наиболее захватывающих этапов второй мировой войны. Германская армия в этой кампании не могла уже больше рассчитывать на завоевание окончательной победы. Ввиду ошибок, допущенных в проведении летне-осенней кампании 1942 г., в ней речь могла идти только о том, чтобы «справиться с поражением», как выразился однажды Шлиффен. В боях с противником, обладающим значительным превосходством в силах и имеющим на своей стороне все преимущества оперативной обстановки, представлявшей ему все шансы на победу, германское командование должно было отыскивать все новые выходы из положения, а германские войска должны были переносить все новые неслыханные тяготы.

Эти бои достойны описания, хотя они не сопровождались ни сигналами труб, возвещавшими победу, ни глухим боем барабанов, ознаменовавшим гибель 6 армии. Поскольку эта кампания представляла собой отступление, она не может претендовать на громкую славу. Но она не закончилась поражением, ее завершение еще раз предоставило германскому командованию возможность добиваться в войне, по крайней мере, ничейного исхода — а это, пожалуй, больше, чем простая «заурядная победа».

Стратегические основы зимней кампании{62}

Чтобы осознать значение этой решающей борьбы, а также всю серьезность угрожавшей германской армии опасности, необходимо в общих чертах представить себе оперативную обстановку к началу этой кампании.

Зимой 1941/42 г. сил Советской Армии хватило только на то, чтобы отразить германское наступление на Москву и тем самым приостановить продвижение немцев по всему фронту.

Летом 1942 г., волна немецкого наступления на восток поднялась вновь и постепенно замерла у Волги и у Кавказских гор.

Теперь же — зимой 1942/43 г. — противник почувствовал [410] себя достаточно сильным, чтобы попытаться вырвать инициативу из наших рук. Дело шло о том, будет ли уже этой зимой сделан решающий шаг к поражению Германии на востоке. Катастрофа 6 армии, как бы тяжела и печальна она сама по себе ни была, в сравнении с масштабами второй мировой войны в целом не могла еще быть таким шагом. Но разгром всего южного крыла Восточного фронта открыл бы путь к скорой победе над Германией. Советское командование по двум причинам могло рассчитывать на достижение этой цели на южном фланге. Первая — это огромное численное превосходство русской армии, а втррая — преимущества оперативной обстановки, которые советское командование получило благодаря ошибкам германского командования, связанным со Сталинградом. Советское командование, несомненно, стремилось к этой цели, хотя и не достигло ее.

Обрисуем вкратце стратегическую обстановку, в которой началась эта зимняя кампания на юге Восточного фронта.

Германский фронт проходил большой изогнутой на восток дугой по Северному Кавказу и восточной Украине. Правый фланг этой дуги у Новороссийска упирался в Черное море. Дальше фронт группы армий «А» (17 армия и 1 танковая армия) проходил по Северному Кавказу, но на востоке непосредственного соприкосновения с берегом Каспийского моря не имел.

Глубокий открытый фланг этого обращенного на юг фронта прикрывала со стороны нижней Волги 16 мд, находившаяся в калмыцких степях восточнее Элисты (Степное).

Только южнее Сталинграда начинался сплошной фронт группы армий «Б», который отходил затем назад к Дону и пролегал вдоль Дона до Воронежа. Здесь стояли 4 румынская армия, 4 танковая армия, 6 армия, 3 румынская армия, итальянская армия, венгерская армия и еще одна немецкая армия (2 армия). Основные силы немецких войск уже в течение нескольких месяцев были сосредоточены в кулаке под Сталинградом, в то время как остальные участки фронта, главным образом рубеж по реке Дон, в основном были доверены союзным армиям. Ни группа армий «А», ни группа армий «Б» не располагали сколько-нибудь существенными резервами.

Этим двум группам армий противостояли Кавказский фронт, Юго-западный фронт и Воронежский фронт противника, имевшие не только численное превосходство на линии фронта, но располагавшие также очень крупными резервами. Противник имел, далее, большие резервы на [411] центральном участке Восточного фронта (Москва), а также и в глубоком тылу.

Чтобы оценить, насколько опасна была обстановка и какие преимущества она предоставляла противнику, необходимо вспомнить некоторые показательные в стратегическом отношении расстояния.

Расстояние от рубежа по реке Дон, на котором 19 ноября была разбита 3 румынская армия (район советского плацдарма на Дону у Кременской и западнее ее), а также от оборонявшегося итальянцами рубежа по реке Дон у Казанской до переправы через Дон у Ростова составляло по прямой немногим более 300 км. Через Ростов проходили коммуникации не только всей группы армий «А», но также и 4 румынской и 4 танковой армий. Расстояние же от левого фланга группы армий «А» на Кавказе до Ростова составляло не менее 600 км, а от 4 танковой армии, стоявшей южнее Сталинграда, — около 400 км.

Далее, на запад коммуникации южного крыла германской армии проходили по переправам через Днепр в городах Запорожье и Днепропетровск. Пропускная способность пути через Крым и Керченский пролив на Кавказ была невелика. Основные переправы через Днепр в тылу южного крыла германской армии были удалены от Сталинграда почти на 700 км, а от левого крыла Кавказского фронта — почти на 900 км. В то же время расстояние до них от фронта противника (измеренное по линиям: район Казанской — Запорожье и Свобода — Днепропетровск) равнялось примерно лишь 420 км.

Я по собственному опыту очень хорошо знал, что означало такое положение. Ведь летом 1941 г. я со своим танковым корпусом прошел 300-километровое расстояние от Тильзита (Советск) до Двинска (Даугавпилс) за 4 дня, преодолевая при этом сопротивление, которое было, во всяком случае, намного более упорным, чем то, которое оказывали русским на Дону румынские, итальянские и венгерские армии. К тому же русские в то время имели позади своего фронта несравнимо больше резервов, чем мы имели в зиму 1942 г.

Кроме преимуществ стратегической обстановки, Советы имели огромное численное превосходство. Соотношение сил к моменту начала боевых действий группы армий «Дон» уже показано в начале главы о Сталинграде. Как изменилось это соотношение в течение зимы, можно показать с помощью двух цифр. В марте 1944 г. группа армий «Юг» (бывшая группа армий «Дон") имела на 700-километровом фронте от Азовского моря до района севернее Харькова 32 дивизии. [412] Противник же имел на этом фронте, включая и резервы, 341 соединение (стрелковые дивизии, танковые и механизированные бригады и кавалерийские дивизии).

Таким образом, два фактора определяли собой обстановку, в которой вела боевые действия группа армий «Дон», и составляли постоянный фон, на котором развертывались изображаемые ниже события.

Во-первых, подавляющее численное превосходство противника. Даже после того, как группа армий была усилена 1 танковой армией (из группы «А") и переданными ей Главным командованием войсками и в ее состав вошли 3, а затем и 4 немецкие армии, соотношение сил немецких войск и войск противника равнялось 1 : 7 (это соотношение установлено с учетом того, что некоторые русские соединения по численности уступали немецким дивизиям).

Во-вторых, стратегическая угроза, состоявшая в том, что численно превосходящий нас противник, имевший временами в ходе операций полную свободу действий благодаря разгрому союзных армий, был ближе к жизненно важным узлам коммуникаций южного крыла германской армии — к Ростову и переправам через Днепр.

Оба эти фактора обусловливали опасность того, что это южное крыло будет отрезано от своих коммуникаций, прижато к берегу Азовского, а затем и Черного моря и здесь уничтожено. Советский Черноморский флот все еще имел возможность парализовать наши транспортные перевозки по этому морю. С уничтожением групп армий «Дон» и «А» рано или поздно была бы решена и судьба всего Восточного фронта.

Основные оперативные положения

Боевые действия на южном крыле Восточного фронта зимой 1942/43г., которые представляли собой сущность всей зимней кампании на востоке, как показывает разобранная выше исходная оперативная обстановка, свелись к борьбе между нами и противником за разрешение следующей проблемы: удастся ли Советам окружить южное крыло германской армии и тем самым сделать первый шаг к достижению окончательной победы в войне или же германскому командованию удастся предотвратить подобную катастрофу.

Для советской стороны оперативный план был, если можно так выразиться, ясен, как на ладони. Германское командование прямо-таки само подготовило его для русских, перейдя к позиционному ведению боевых действий на рубежах, достигнутых к концу летнего наступления. Ничего не было [413] естественнее, чем решение русских использовать обстановку для того, чтобы взять в клещи сконцентрированную под Сталинградом 6 армию.

В дальнейшем ходе операций противник стремился использовать свой сокрушительный успех на участках, занятых румынскими, итальянскими и венгерскими войсками, для того, чтобы обойти с севера или с запада южное крыло германской армии, нанося удары вновь и вновь все более крупными силами и на все большую глубину. Его цель должна была заключаться в том, чтобы отрезать это крыло от его коммуникаций, ведущих к западному флангу этого фронта, с тем чтобы в конечном итоге окружить его у морского побережья. Такой оперативный план прямо-таки навязывался обстановкой, которую германское командование слишком долго сохраняло на южном крыле германской армии.

Германская сторона стояла перед гораздо более сложным вопросом: как избавиться от опасности, в которой она оказалась по своей же вине и в результате неожиданных первоначальных успехов противника севернее и южнее Сталинграда. При этом Главному командованию германской армии с самого первого дня наступления противника должно было быть ясно, как при данной общей стратегической обстановке будут развиваться события, в особенности же, какая опасность с самого начала угрожает стоящей на Кавказе группе армий «А».

Германское командование должно было, в сущности, выбирать между двумя путями. Первый путь заключался в том, чтобы сразу же после начала наступления противника под Сталинградом отвести от Волги 6 армию (до того, как ее окружение было бы завершено) и попытаться восстановить положение в большой излучине Дона, стянув сюда крупные силы. Для этого одновременно потребовалось бы усиление с помощью немецких войск тех участков обороны по Дону, которые были заняты союзными армиями. Но, по всей видимости, германское Главное командование не располагало силами, необходимыми для этого решения, а низкая пропускная способность немногих имевшихся здесь железнодорожных магистралей не позволила бы ему своевременно перебросить сюда войска. Оно не могло решиться на отвод 6 армии от Сталинграда. Через несколько недель после начала советского наступления уже стало ясно, что 6 армия будет окончательно потеряна и что в общем плане операций ее единственной задачей может стать сковывание возможно более крупных сил противника в течение возможно более долгого времени, Эту [414] задачу храбрая 6 армия выполнила до конца, ради ее выполнения она пожертвовала собой.

После того как вследствие упрямого нежелания Гитлера отказаться от Сталинграда обстановка стала угрожающей, после того как была потеряна всякая надежда на спасение 6 армии, германское Главное командование могло избрать еще один путь. Оставив занятую в ходе летней кампании территорию (которую все равно нельзя было удержать), можно было бы тяжелый кризис использовать для победы! Для этого надо было организованно отвести войска групп армий «А» и «Дон» из выступающей далеко на восток дуги фронта за нижний Дон и Донец и далее за нижний Днепр.

Одновременно надо было бы сосредоточить, например, в районе Харькова, все имеющиеся в распоряжении командования силы, включая и дивизии обеих групп армий, высвобождаемые в результате сокращения линии фронта. Эта группировка получила бы задачу ударить во фланг силам противника, преследующим отходящие группы армий или стремящимся отрезать им путь к переправам через Днепр. Таким образом, был бы совершен переход от отступательной операции большого масштаба к обходной операции, в которой немецкие войска преследовали бы цель прижать противника к морю и там его уничтожить.

Командование группы армий предложило это решение ОКХ, когда была потеряна надежда на освобождение 6 армии из окружения, когда к тому же стала ясна шаткость положения группы «А» на Кавказе и когда начала вырисовываться опасность отсечения всего южного крыла вследствие прорыва противника на фронте итальянской армии.

Но не в характере Гитлера было соглашаться с решением, которое, прежде всего, требовало отказа от достижений летней кампании (а здесь это было неизбежно) и к тому же было весьма рискованным в оперативном отношении. Это решение было несовместимо с теми чертами характера Гитлера, которые рассмотрены в главе «Гитлер — верховный главнокомандующий». Не имея достаточного опыта в оперативных вопросах, он, быть может, тогда еще действительно надеялся, что удастся спасти положение на южном фланге с помощью направлявшегося в Харьков танкового корпуса СС.

Когда штаб группы армий «Дон» принял командование над этим участком фронта, первый из названных путей — восстановление положения в большой излучине Дона — был уже закрыт вследствие завершенного противником окружения 6 армии. Для того чтобы провести сражение в излучине [415] Дона с надеждой на успех, у группы армий «Дон», созданной из остатков разных объединений, не хватало сил, и поступавшие по капле подкрепления также не меняли дела, тем более что и эти подкрепления вскоре, после поражения итальянской армии, стали направляться в группу армий «Б». Но мы не имели достаточной власти для того, чтобы избрать второй путь — начать в большом масштабе отход, а затем сразу же нанести контрудар по северному флангу противника, который он подставил бы под удар, преследуя отходящие силы. Для этого необходимо было иметь под своим командованием все южное крыло фронта и свободно распоряжаться резервами ОКХ.

Группе армий приходилось решать те задачи, которые вновь и вновь вставали перед ней на отведенном ей участке фронта. Она должна была все время находить выходы из положения, чтобы справиться с опасностью, обусловленной исходной стратегической обстановкой и становившейся все более грозной. Эта опасность заключалась в том, что могло быть отрезано все южное крыло германской армии.

Первой задачей, которая встала перед группой армий, было освобождение из окружения 6 армии. Все остальные оперативные соображения отступали перед этим на второй план.

Когда разрешить эту задачу по причинам, рассмотренным в главе «Сталинградская трагедия», оказалось невозможным, перед группой армий во весь рост встала задача любыми средствами предотвратить еще большую катастрофу, угрожавшую отсечением всего южного крыла Восточного фронта. Сил, находившихся еще в резерве ОКХ, было недостаточно, чтобы обеспечить прикрытие коммуникаций южного крыла, проходивших через нижний Дон и Днепр. Оставался только один путь — отвести назад восточный фланг группы армий и высвобожденные при этом силы перебросить на западный фланг. Задача группы армий «Дон» заключалась, таким образом, в следующем: своевременно, вернее, заблаговременно, перебрасывая силы с восточного фланга на западный, вовремя отражать удары противника, стремящегося осуществить все более глубокий охват с запада. Эта задача особенно осложнялась тем, что наш северный сосед (группа армий «Б") в конце концов, совершенно исчез с фронта в результате разгрома союзных армий. Вместе с тем сил, перебрасываемых на западный фланг, было бы недостаточно, пока для этого не использовались бы также войска группы армий «А», которая нам подчинена не была.

Это была по существу та же задача, которая стояла перед [416] генералом Паулюсом под Сталинградом между 19 и 23 ноября, хотя ее масштаб был, конечно, крупнее и времени для ее выполнения было больше. Задача эта состояла в том, чтобы, своевременно и не обращая внимания на частные последствия на отдельных участках, перебрасывать силы в те пункты, от которых зависело прикрытие коммуникаций, и одновременно сохранять за собой оперативную свободу действий. Но у генерала Паулюса исход операции мог быть решен в несколько дней, а может быть, и часов, а на подкрепления рассчитывать ему не приходилось. Для нашей же группы армий эта задача являлась стержнем всех ее оперативных мероприятий, и вокруг нее в течение ряда недель и месяцев мы вели борьбу с Главным командованием.

Мысль о том, чтобы воспрепятствовать попыткам противника отрезать наш фланг, произведя для этого своевременную «рокировку» сил с востока на запад, не заключала в себе ничего сложного. Едва ли она может претендовать на то, чтобы считаться особо хитроумной стратегической идеей. Но на войне часто как раз самое простое оказывается самым сложным. Трудности обычно заключаются не в решении, как таковом, а в его последовательном осуществлении. В данном случае отвод войск с восточного фланга создавал на этом фланге угрозу; удастся ли справиться с нею или нет, предугадать было нельзя. Но для того, чтобы эта переброска сил дала своевременный эффект, ее надо было начинать заранее, за несколько недель до того, как опасность отсечения южного крыла стала уже непосредственно и остро ощущаться. Гитлер тогда еще не осознал или не хотел признавать этой опасности. Кроме того, как будет показано ниже, развитие обстановки перед фронтом группы армий «А» в течение долгого времени препятствовало осуществлению рокадного маневра.

Оперативный замысел, лежавший в основе плана действий группы армий, был прост и общепонятен, но тем труднее было настойчиво проводить его в жизнь в условиях все более усложняющейся обстановки. И не менее трудно было отстаивать эту точку зрения перед Главным командованием, добиваясь каждый раз в последний момент согласия на осуществление нужных мер, так как Главное командование по существу стояло на диаметрально противоположных позициях. Гитлер всегда в принципе был за упорное удержание захваченного, в то время как мы видели средство к достижению победы в маневренном ведении операций, так как в этом отношении противник уступал нашему командованию и нашим войскам. [417]

Характер обстановки, которая сложилась на фронте к моменту образования группы армий, ограничения, возникавшие из-за того, что она во многом зависела от боевых действий соседних групп армий и изменений обстановки перед их фронтом, а также налагавшиеся на нее Главным командованием, обусловили выработку «системы выходов из положения», позволившей командованию группы армий все же неуклонно проводить в жизнь свой основной оперативный замысел.

Зимняя кампания 1942/43 г., проводившаяся группой армий «Дон» (позднее переименованной в группу армий «Юг"), в соответствии с изложенным выше распадалась на четыре следующие друг за другом фазы.

Первая фаза — борьба за освобождение из окружения 6 армии. В ней группа армий поставила на карту все!

Вторая фаза — борьба за прикрытие тыла группы армий «А» во время ее отхода с Кавказского фронта.

Третья фаза включает в себя собственно борьбу за прикрытие коммуникаций южного крыла германской армии, с целью помешать его отсечению.

Из нее вытекает последняя, четвертая фаза. На этой фазе группе армий удается, хотя и не в полном объеме, после отхода осуществить контрудар. Результатом этого контрудара является победа под Харьковом.

Первая фаза. Борьба за освобождение 6 армии{63}

Выше мы уже рассказали о попытке деблокировать 6 армию или обеспечить ей возможность осуществить прорыв из сталинградского котла.

Стремясь, во что бы то ни стало, добиться успеха этой попытки, командование группы армий шло на самый крайний риск. Вплоть до того момента, когда окончательно была решена судьба 6 армии, оно старалось обойтись минимумом сил в центре и на левом фланге группы армий, где фронт и без того представлял собой только слабую линию заслонов. Оно стремилось избежать решающих столкновений на этих участках до тех пор, пока бои 4 танковой армии восточнее Дона не дадут желаемого успеха, то есть пока 6 армии не будет открыт путь к освобождению.

Командование группы армий оказалось вынужденным сосредоточить все свои усилия на выполнении задачи по спасению всего южного крыла Восточного фронта уже после того, [418] как по рассмотренным выше причинам пришлось отказаться от надежды, что 4 танковая армия пробьется на соединение с 6 армией, и когда к тому же в результате разгрома итальянской армии обнажился западный фланг группы «Дон» и противнику открылся путь на Ростов.

Нам остается еще вкратце остановиться на обострении обстановки на фронте группы «Дон», явившемся следствием вынужденного отказа от освобождения 6 армии из окружения и изменений на правом фланге группы «Б» (итальянская армия).

Выше мы уже обрисовали затруднительное положение, в котором оказалась на восточном фланге группы 4 танковая армия вследствие того, что противник бросал против нее все новые и более крупные силы, снимаемые с внутреннего фронта окружения под Сталинградом. В боях между рекой Аксай и Котельниковым, а также в боях за захват этого исходного плацдарма для наступления с целью деблокирования окруженных войск 57 тк понес большие потери, так как румыны бежали, оставив его в одиночестве на поле боя. В особенности велики были потери 23 тд, которая сильно пострадала еще до этого. Так как группа «Дон» не получала подкреплений из группы «А», которых требовало командование группы, вообще было сомнительно, удастся ли 4 танковой армий оказать противнику достаточно сильное сопротивление и помешать ему нанести удар крупными силами в тыл 1 танковой армии.

Не менее критическая обстановка складывалась на остальных участках фронта группы «Дон». На участке, прежде занимавшемся 3 румынской армией, 4 танковая армия была оттеснена противником на восточный берег Дона. Это дало противнику возможность форсировать по льду Дон в районе Потемкинской, а затем вскоре и в районе Цимлянской, чем создавалась угроза флангу и тылу наших войск, занимавших оборону по реке Чир. На этом участке фронта теперь командование осуществлял генерал Мит (вместо штаба 3 румынской армии). Ввиду форсирования русскими Дона с востока и с юга нам не оставалось ничего другого, как постепенно отвести с боями группу генерала Мита за реку Кагальник.

Однако значительно более критическая обстановка, чем здесь, сложилась на левом фланге группы армий. Группе генерала Голлидта все же удалось, несмотря на бегство румынских дивизий, отвести свои силы с верхнего Чира на юг. Но вновь прибывшая заново сформированная дивизия, которой было поручено прикрывать фланг группы Голлидта у реки Быстрая Гнилая, отступила на этом участке без достаточной необходимости и оставила, таким образом, противнику [419] переправу у Милютинского. Тем самым ему был открыт путь к флангу группы Голлидта, а также к важной авиабазе в Морозовском.

Еще хуже было то, что вследствие развала итальянской армии и бегства почти всех румынских войск (1 и 2 румынские ак на прежнем левом фланге группы Голлидта) противник мог продвигаться в направлении переправ через Донец у Белой Калитвы, Каменска и Ворошиловграда, не встречая почти никакого сопротивления. Только в районе Миллерово, как одинокий остров в красном прибое, оказывала сопротивление вновь созданная на правом фланге группы армий «Б» группа Фреттер-Пико. Но все же противник имел возможность по своему усмотрению повернуть на восток для удара в тыл группе Голлидта или группе Мита или же продолжать продвижение на юг, по направлению к Ростову.

Положение группы армий «Дон» было весьма серьезным. Если дело шло только о нашей группе, то следовало бы немедленно приступить к неуклонному проведению в жизнь плана переброски сил с востока на запад, чтобы, таким образом, справиться с критическим положением. Нужно было быстро перебросить 4 танковую армию к Ростову, чтобы затем использовать ее для защиты левого фланга и прикрытия идущих на запад коммуникаций группы. Войска группы Мита и группы Голлидта, которые еще вели бои в большой излучине Дона, должны были быть отведены на Донец.

Но такому решению препятствовало то обстоятельство, что группа армий «А» по-прежнему неподвижно стояла на своих позициях на Кавказе. Ни в коем случае нельзя было обнажать ее тыл, к чему привели бы рассмотренные выше перегруппировки. Напротив, группа «Дон» должна была не только прикрывать группу «А» с тыла, но также защищать ее коммуникации, проходившие через Ростов.

Таким образом, еще нельзя было приступить к выполнению основного оперативного замысла, которым в основном и должно было руководствоваться командование группы; он заключался в том, чтобы воспрепятствовать отсечению южного крыла армии, сосредоточив основные силы группы на ее западном фланге. В первые недели после принятия командования над группой мы сознательно отказались от выполнения этой задачи и направили все усилия на освобождение 6 армии. Теперь же — на второй фазе кампании — мы оказались вынужденными вести отчаянную борьбу за прикрытие тыла группы армий «А», несмотря на то, что обстановка на нашем западном фланге становилась все более угрожающей. [420]

Вторая фаза. Борьба за прикрытие тыла группы армий «А"{64}

Германскому Главному командованию, собственно говоря, с самого начала должно было быть ясно, что группа армий «А» не сможет удержаться на Кавказе, если не удастся в ближайшее время освободить из окружения 6 армию и, следовательно, нельзя будет хотя как-нибудь стабилизировать обстановку в районе большой излучины Дона. Когда же образовалась брешь на левом фланге группы «Б» и противнику открылся путь на Ростов, тогда должно было стать совершенно ясно, что удержаться на Кавказе ни в коем случае не удастся. Разве что только Гитлер захотел и смог бы перебросить сюда крупные силы с других театров.

Еще 20 декабря, когда в результате бегства двух итальянских дивизий обнажился фланг группы Голлидта и русским открылся путь к переправам через Донец, я высказал генералу Цейтцлеру соображение, что теперь противник будет стремиться к нанесению решающего удара всему южному крылу германской армии, наступая в направлении на Ростов.

24 декабря я вновь напомнил ему, что теперь уже решается судьба не только группы «Дон», но и группы «А».

Я выше уже писал, что мое требование о передаче войск из состава группы «А» 4 танковой армии и о переброске их в район Ростова было отклонено. Даже если бы не было надежды предпринять новую попытку к спасению 6 армии, такое усиление 4 танковой армии было бы в интересах группы армий «А». Поражение 4 танковой армии открыло бы противнику путь к тылу группы армий «А». Нежелание командования группы «А» отдать нам какие-либо войска было понятно. Главное командование должно было отдать приказ о проведении срочно требовавшегося равномерного распределения сил между обеими группами армий. Одной из причин отказа группы «А» передать нам затребованные дивизии (см. главу «Сталинградская трагедия") было, по-видимому, также и то, что ее части были сильно перемешаны. Снятие с фронта крупных соединений было бы очень затруднено и потребовало бы много времени. Не имея достаточных резервов, группа «А» должна была все же каким-то образом заделывать прорывы фронта, возникавшие под ударами противника, вследствие чего и получилось, что ее части оказались сильно перемешанными. Другой причиной этого было то обстоятельство, что группа армий «А» в течение ряда месяцев не имела своего [421] командующего, который следил бы за соблюдением порядка в группировке войск. Есть такие командиры, которые не учитывают, что войска могут сохранить свою оперативную подвижность и выполнять возлагаемые на них труднейшие задачи только в том случае, если в ходе боевых действий не нарушается их штатная организация. Но если, как это имело место здесь, долгое время вообще нет ответственного начальника, то не приходится удивляться тому, что части оказываются перемешанными.

Уступая постоянным требованиям командования группы «Дон», Гитлер решил, наконец, отдать приказ об отводе далеко выдвинутого на запад фланга группы «А» (1 танковая армия) на участок Пятигорск — Прасковея по реке Куме. Но он отнюдь не собирался оставить весь Кавказский фронт. Видимо, он все еще надеялся, что путем отвода к Куме восточного фланга группы «А» удастся примкнуть этим флангом к Манычской впадине, восстановить положение в районе между Манычем и Доном и в большой излучине Дона и одновременно защитить идущие на запад через Днепр коммуникации южного крыла германской армии. Таким образом, он собирался вовсе не ликвидировать, а только уменьшить «балкон», который образовался в ноябре в результате продвижения фронта к Волге и Кавказу и который и был причиной неблагоприятного для нас изменения обстановки. Откуда должны были появиться силы, которые могли бы заменить выбывшие две румынские и итальянскую, а затем и венгерскую армии, — ответ на этот вопрос оставался тайной. Это неизбежно привело затем к необходимости отвести и весь Кавказский фронт.

На этом втором этапе боевых действий группы армий «Дон» перед ней стояли следующие задачи: бороться за выигрыш времени в этой все более обострявшейся обстановке вместо того, чтобы в соответствии с общей обстановкой ликвидировать угрозу отсечения южного крыла, решительно сосредоточив все свои усилия на западном фланге.

Южнее нижнего течения Дона группа «Дон» должна была прикрывать с тыла группу «А» и одновременно защищать ее коммуникации, пролегавшие через Ростов. Эта двоякая задача была, судя по всему, непосильна для 4 танковой армии, так как силы ее были незначительны, обороняемая ею территория от Дона до Кавказа была слишком обширна, а действовавший здесь противник слишком силен.

В большой излучине Дона и перед Донцом действовала группа Голлидта. Она должна была настолько задержать продвижение [422] противника севернее нижнего Дона, чтобы он не мог стремительным ударом с востока на Ростов отсечь от тылов 4 танковую армию, а вместе с ней и группу армий «А». Одновременно она должна была воспрепятствовать форсированию Донца противником на участке Форхштадт (Белая Калитва), Каменск, Ворошиловград и тем самым запереть подступы к Ростову с севера.

Наконец, группа армий должна была найти способ, чтобы своими силами и средствами, используя также скудные подкрепления, присылаемые ОКХ, защитить коммуникации, ведущие на запад к нижнему Днепру.

И все эти задачи приходилось выполнять войскам, которые давно уже несли непомерную нагрузку и численно намного уступали противостоящим им войскам противника.

Эта задача сама по себе была очень тяжелая, но основная опасность заключалась все же в том, что группа «А» не могла быстро уйти из района Кавказа. Вновь проявилось то, что позиционная война — а на этом фронте боевые действия приняли именно такой характер — приводит к потере гибкости управления и подвижности войск. В позиционной войне ввиду необходимости экономить силы нельзя обойтись без стационарной установки оружия. Приходится накапливать боеприпасы и продовольствие, создавать различные удобства для войск, которые особенно необходимы в том случае, когда недостаток резервов не позволяет производить их смену на позициях. Лошадей обычно бывает трудно прокормить поблизости от стабилизировавшегося фронта, так что их приходится размещать дальше в тылу, вследствие этого войска в большей или меньшей степени лишаются подвижности. Большие трудности создавало и состояние дорог во время русской зимы, особенно в горной местности. Все это приводит к тому, что войска и командование теряют способность быстро реагировать на изменения обстановки, которые то и дело имеют место в маневренной войне. Доминирующим становится фактор инерции, застоя, так как со всяким изменением связаны затруднительные смены войск, перегруппировка сил, неудобства, а часто и опасности. Из-за неизбежного накопления оружия, техники и всевозможного имущества создаются большие запасы, всего того, без чего, как полагают, нельзя обойтись в дальнейших, боевых действиях. Когда же командование вынуждено провести крупный маневр с целью отойти на новые позиции, то требуется много времени для подготовки к этому. А иногда, не желая расставаться со всем этим якобы необходимым имуществом, командование даже отказывается от идеи такого крупного маневра, хотя он, [423] возможно, представляет собой единственный путь к успеху в дальнейшем. Напомним, что даже такой выдающийся полководец, как Людендорф, в 1918 г., после того как было остановлено германское наступление, не решился совершить отход в крупных масштабах, чтобы перейти к маневренным действиям, хотя в них заключалась последняя надежда Германии на победу. Причина этого в конечном итоге заключалась в том, что он не считал себя вправе пожертвовать материальными средствами и боевой техникой, имеющимися на фронте и в войсковом тылу, или не мог примириться с тем, что ему придется оставить территорию, занятую ценой больших жертв.

Подобным же образом обстояло дело в группе армий «А». Из переговоров с ее начальником штаба, состоявшихся 29 декабря, выяснилось, что 1 танковая армия сможет начать отход только 2 января. Наша помощь горючим позволила ей начать этот отход 1 января. Но через несколько дней штаб группы армий «А» сообщил, что отход 1 танковой армии на рубеж реки Кума сможет быть проведен только постепенно от рубежа к рубежу, чтобы обеспечить вывоз имущества и эвакуацию раненых, находящихся в госпиталях на курортах Кавказа. Армии для этого потребуется 155 эшелонов (по 20 эшелонов на дивизию) и, таким образом (ввиду низкой пропускной способности железной дороги), она сможет целиком отойти на рубеж реки Кума только через 25 дней. Таким образом, ничего не было заранее подготовлено на случай необходимости отвода армии, хотя, по крайней мере, с конца ноября должно было быть ясно, что противник рано или поздно начнет угрожать группе «А» с тыла. Подготовка к отходу не проводилась, конечно, потому, что Гитлер запретил всякую подготовку подобного рода и не разрешил бы проводить ее, если бы узнал о ней. Но существенную роль в этом сыграло, бесспорно, и то, что группа армий «А» в то время не имела своего командующего, который нес бы за нее полную ответственность.

ОКХ хотело одно время подчинить группу армий «А», командование которой недавно принял генерал-полковник фон Клейст, мне. Вообще подобное подчинение группы армий или армии командующему соседнего равного объединения приносит только вред. Но в тогдашней критической обстановке это давало все же известные преимущества, при том, однако, условии, чтобы это подчинение было полным и безоговорочным. Всякое вмешательство Гитлера, так же как и всякая возможность обращения группы «А» к нему в случае несогласия с моими приказами, должны были быть исключены. [424] Но Гитлер не пожелал выполнить эти требования, которые я выдвинул перед ОКХ как обязательное условие, от которого зависело мое согласие полностью взять на себя ответственность за обе группы армий. Группа армий «А», таким образом, сохранила свою самостоятельность. Командованию группы «Дон» не оставалось ничего другого, как вновь и вновь настойчиво требовать ускоренного проведения группой армий «А» намеченных мер, чтобы возможно скорее получить в свое распоряжение высвобождавшиеся там силы, использование которых южнее Дона, а затем на западном фланге группы «Дон» имело решающее значение. Необходимо было как можно скорее завершить этот второй этап зимней кампании — борьбу за прикрытие тыла группы армий «А», — чтобы взяться за окончательное восстановление положения на южном крыле. Эта последняя задача могла быть выполнена только путем разгрома сил противника, угрожавших охватом с запада. Нам действительно удалось значительно сократить сроки отхода с Кавказа.

Упомянутые выше задержки частично были неизбежны в условиях позиционной войны и в трудных условиях горного театра, частично же они были вызваны нежеланием Главного командования добровольно отказываться от чего бы то ни было. Привели они к тому, что группа «Дон» с конца декабря до начала февраля оказалась связанной боями в районе Дона. Эти длительные бои не могли не обострить опасности отсечения южного крыла германской армии, особенно возросшей в связи с событиями на фронте группы армий «Б».

Кто захочет найти пример, подтверждающий ту мысль, что стратегия.- это система выходов из положения, едва ли найдет что-либо более показательное, чем боевые действия обеих армий группы «Дон» в этот период. Нам удалось справиться со всеми обрисованными выше задачами, несмотря на многие критические моменты, только потому, что командование группы армий, как и командование обеих армий, всегда следовало испытанным принципам германского военного искусства:

- проводить операции гибко и маневренно;

- предоставлять максимальную свободу инициативе и самостоятельности командиров всех степеней.

Но эти принципы существенным образом расходились с точкой зрения Гитлера.

О первом принципе речь будет идти в связи с изложением боевых действий обеих армий, о втором же я хочу сказать предварительно несколько слов.

Особое преимущество управления войсками у немцев [425] всегда состояло в том, что подчиненным командирам предоставлялась максимальная свобода самостоятельных решений, им ставились задачи, способ выполнения которых они могли выбирать по своему усмотрению. Этим принципом германское военное искусство — по крайней мере, со времен Мольтке (старшего) — отличалось от военного искусства большинства других армий. В этих армиях подчиненным командирам не только не предоставлялась такая же свобода в оперативных и тактических вопросах, но, более того, им давались обширнейшие и подробнейшие указания относительно способов выполнения поставленной задачи или же тактические действия втискивались в мертвую схему. Немцы считали, что такой метод является вредным. Правда, при таком методе для среднего по способностям командира уменьшается опасность совершить ошибку. Но легко может получиться, что исполнитель приказа окажется вынужденным действовать вразрез с требованиями конкретной обстановки. При таком методе в угоду надежде на безопасность часто упускается возможность добиться успеха, которая могла бы быть использована подчиненным командиром в решающий момент и в благоприятной обстановке. Германская система, в конечном счете, обусловлена особенностями немецкого характера, который вопреки глупой ходячей фразе о палочной дисциплине (Kadavergehorsam) обладает яркими индивидуальными чертами и отличается известной склонностью к риску, в чем, возможно, проявляются качества, унаследованные от древних германцев. Но предоставление такой самостоятельности подчиненным командирам предполагает, что у начальников всех степеней вошли в плоть и кровь некоторые основные положения тактики и оперативного искусства. Такое единство взглядов в необходимой степени было достигнуто только школой германского Генерального Штаба. Но все же перед ответственным высшим начальником нередко встает вопрос, не должен ли он оказать воздействие на командование подчиненных ему армий и т.п.

Чем сложнее обстановка, чем меньше в его распоряжении сил, которыми ему приходится обходиться, тем больше для него будет соблазн вмешиваться в дела подчиненных ему командиров. Но решающее значение, конечно, будет иметь то, насколько высоко он ценит своих подчиненных.

Что касается командования группы армий «Дон», то я считаю, что мы лишь тогда непосредственно оказывали воздействие на командование армий, когда без этого действительно нельзя было обойтись. Особенно это относилось к тем случаям, когда выполнение оперативного замысла командования [426] группы армий было связано с такой ответственностью, которую мы не считали возможным переложить на командование армии, выполнявшей поставленную нами задачу. Мы были принципиальными противниками ни к чему не обязывающих «советов», которые означают смерть всякой инициативы и представляют собой способ завуалировать ответственность.

Раньше уже было показано, что Гитлер мало придавал значения этому оправдавшему себя немецкому принципу управления войсками и что он постоянно пытался вмешиваться в деятельность подчиненных ему командных инстанций путем отдачи им частных приказов. От их выполнения нельзя было уклониться, когда они были связаны с действиями соседних групп армий или содержали указания относительно использования войск, находившихся еще в резерве ОКХ. Но когда Гитлер своими приказами требовал во что бы то ни стало удержать определенный рубеж (а это бывало довольно часто), обстоятельства, в конце концов, оказывались сильнее его.

Труднее было, однако, преодолеть стремление Гитлера оттянуть принятие необходимого решения, о чем также уже говорилось выше. Мы ведь не могли заставить его отдать приказ. В таких случаях не оставалось ничего другого, как доложить, что если к такому-то дню или к такому-то часу не будет получено указание ОКХ, мы будем действовать по собственному усмотрению.

В противоположность этому командующие армиями, подчиненными группе армий «Дон», ни в этой кампании, ни впоследствии, по-видимому, никогда не имели оснований жаловаться на то, что мы стремились оттянуть принятие необходимого решения. Если они обращались к нам с вопросом или просьбой, они немедленно же получали ответ. Правда, в трудных случаях командование группы армий откладывало решение вопроса на очень короткий срок — на несколько часов или до следующего дня.

В целом же, за исключением Сталинграда, командованию группы армий все же всегда удавалось добиваться проведения необходимых мер вопреки вмешательству Гитлера и несмотря на его нерешительность.

Бои 4 танковой армии южнее нижнего течения Дона

Для того чтобы прикрыть тыл группы армий «А». 4 танковая армия должна была выполнить двоякую задачу. Она не [427] должна была допускать, чтобы следующий за ней противник мог нанести удар в тыл 1 танковой армии, пока она не отошла с Кавказа на новый, обращенный к востоку фронт.

Но в то же время она должна была воспрепятствовать прорыву вдоль нижнего течения Дона на Ростов противника, который перерезал бы, таким образом, коммуникации 4 танковой армии и группы армий «А».

Было ясно, что сил армии не хватит для того, чтобы перекрыть для продвижения противника всю территорию от нижнего течения Дона до северных предгорий Кавказа.

Когда армия находилась в районе Котельниково, в ее составе после разгрома румын оставался только 57 тк с его двумя уже сильно пострадавшими в боях дивизиями (17 тд и 23 тд ). 15 авиаполевая, дивизия все еще не была в боевой готовности, а 16 мд еще не была сменена у Элисты (Степной) войсками группы армий «А».

Все старания группы армий «Дон» своевременно передать подкрепления 4 танковой армии не имели успеха. Просьба о передаче нам 3 тк из состава группы армий «А» была отклонена ОКХ. 7 тд, которую командование группы армий было намерено передать 4 танковой армии, Гитлер решил держать под Ростовом, чтобы прикрыть с севера переправу через Дон после катастрофы итальянской армии. Вообще это была правильная мысль, но для выполнения этой задачи достаточно было бы той пехотной дивизии, которая была затребована нами от группы армий «А» (из состава 17 армии). Гитлер же отклонил эту нашу просьбу, так как опасался, что после снятия этой дивизии с участка обороны под Новороссийском остающиеся там румынские дивизии не выдержат натиска противника.

Когда значительная часть сил противника, преследовавших 4 танковую армию, повернула на юг в сторону отходившей 1 танковой армии, для последней возникла острая опасность с тыла. 16 мд удалось с успехом атаковать эти силы противника и преградить ему путь, заняв оборону за Манычем. Но вследствие этого она не могла быть использована 4 танковой армией, так как передать ее этой армии можно было не раньше середины января.

Меры для усиления 4 танковой армии, которые мы собирались принять своими силами, были сорваны противником. 11 тд пришлось вывести из района излучины Дона и через нижнее течение Дона перебросить к 4 танковой армии. Но в это время противник в двух местах форсировал Дон и намеревался ударить с юга или юго-востока в тыл группе Мита, которая занимала оборону на нижнем Чиру фронтом на север. [428] Для того чтобы остановить противника и обеспечить группе Мита отход и занятие рубежа реки Кагальник фронтом на восток, пришлось ввести в бой 11 тд на северном берегу Дона. Передача ее 4 танковой армии, следовательно, стала невозможной. Таким образом, помимо двух названных выше танковых дивизий, в состав 57 тк вошла только уже ранее переданная нам группой «А» дивизия СС «Викинг» (а с середины января также 16 мд ).

Противник преследовал 4 танковую армию через Котельниково двумя армиями — 51 и 2 гвардейской, которые в общей сложности располагали одним танковым, тремя механизированными, тремя стрелковыми и одним кавалерийским корпусами. Еще одна армия (28 армия) вскоре появилась дальше к югу в калмыцких степях.

Нетрудно было видеть, что этими тремя армиями противник намеревался не только сковать или смять слабую 4 танковую армию фронтальным ударом, но и одновременно охватить ее с севера и юга с целью последующего окружения.

Если Гитлер думал, что при данном соотношении сил и большой ширине обороняемой полосы он может приказывать армии удерживать какие-то рубежи и запрещать отходить без его согласия, то он глубоко ошибался. Попытка в данной обстановке заставить армию решать свою задачу, привязав ее к определенному рубежу, была бы равноценна попытке задержать противника препятствием из паутины. Но так как Гитлер постоянно пытался ограничить оперативную подвижность армии, приказывая ей удерживать тот или иной рубеж, и в то же время отказывал нам в требуемых подкреплениях для 4 танковой армии, я был вынужден 5 января поставить вопрос о своем освобождении от обязанностей командующего группой армий. Я направил начальнику Генерального Штаба телеграмму, в которой говорилось: «Если эти предложения не будут приняты и меня и в дальнейшем будут ограничивать в моих действиях до мелочей, я не вижу никакого смысла в моем дальнейшем использовании в качестве командующего. В этом случае является более целесообразным организация «представительств», подобных тем, которые созданы в управлении генерал-квартирмейстера (должности в представительствах генерал-квартирмейстера замещались только старшими офицерами Генерального Штаба, руководившими всем снабжением группы армий в соответствии с прямыми указаниями генерал-квартирмейстера)».

При данном положении вещей 4 танковая армия должна была стремиться к сосредоточению своих сил в кулак, вместо того, чтобы предпринимать бесперспективную попытку [429] оказать сопротивление противнику на чересчур растянутом фронте. Только в результате этого она могла бы, смотря по обстановке, оказывать сильное сопротивление противнику на решающем участке или наносить ему внезапные удары, где это окажется возможным. Конечно, для этого она должна была бы полностью оголять некоторые участки отведенной ей полосы, а на других участках довольствоваться созданием линии охранения.

Спокойными, гибкими и решительными действиями генерал-полковник Гот с помощью своего отличного начальника штаба генерала Фангора сумел решить эту сложную задачу. Он сумел удачными действиями задержать продвижение противника, преследовавшего его по пятам с фронта, и в то же время избежал поражения, которое угрожало бы ему, если бы он слишком долго задерживался на обороняемых рубежах. Нанося короткие удары быстро сосредотачиваемыми на обоих флангах силами, он срывал попытки противника охватить фланги армии.

Командование группы армий, которое не могло предоставить армии достаточных сил для выполнения этой трудной задачи, старалось, по крайней мере, снять ответственность с командования армии своими приказами. Как было указано выше, 4 танковая армия должна была, собственно говоря, одновременно решать две задачи. Она должна была помешать трем преследующим ее армиям противника ударить в тыл 1 танковой армии, отходившей с Кавказа, пока последняя не завершила своего маневра и не заняла оборону фронтом на восток. Одновременно она должна была воспрепятствовать попытке противника прорваться вдоль нижнего течения Дона на Ростов. В случае успеха этой попытки были бы отрезаны три наши армии, находившиеся еще южнее Дона.

4 танковая армия в лучшем случае была в состоянии решить только одну из этих задач; которой из них следовало отдать предпочтение, могло решать только командование группы армий, своим решением бравшее на себя ответственность за последствия. Командование группы армий решило отдать предпочтение задаче прикрытия отходного маневра 1 танковой армии. Правда, в перспективе под Ростовом угрожала большая опасность. Но если бы противнику удалось зайти в тыл отходящей армии и окружить ее, то удержание нами Ростова ничего бы уже не изменило. Судьба трех немецких армий южнее нижнего Дона была бы решена. Однако при условии удачного осуществления отхода 1 танковой армии мы впоследствии нашли бы средства и способ, чтобы справиться с критическим положением под Ростовом. [430]

Противник действительно попытался использовать обе эти возможности. Мы уже говорили о том, что он очень рано направил свои силы в тыл 1 танковой армии, но они своевременно были остановлены 16 мд на верхнем Маныче. Ту же оперативную цель преследовали неоднократные попытки противника обойти 4 танковую армию с юга и вклиниться между нею и 1 танковой армией. Одновременно он пытался прорваться одним танковым корпусом вдоль Дона через Константиновскую в направлении на Ростов. 7 января небольшие силы противника появились на северном берегу Дона, примерно в 20 км от Новочеркасска, где находился штаб группы армий. Казаки и части пограничной охраны, несшие до этого охранение на этом участке реки, отступили перед противником. Чтобы отогнать этих «нарушителей нашего спокойствия», мы направили против них несколько танков, стоявших на ремонте, под командованием офицера нашего оперативного отдела капитана Аннуса. В дальнейшем, этот танковый корпус противника повернул на юго-восток в тыл 4 танковой армии по направлению на Пролетарскую, чем, по крайней мере, на некоторое время угроза Ростову была ликвидирована. 4 танковой армии затем удалось справиться и с этой угрозой на ее северном фланге.

14 января 1 танковая армия завершила свой отход, темпы которого она все же ускорила. Ее левое крыло было обращено фронтом на восток и занимало рубеж Черкесск — Петровское. Тем самым в какой-то степени была обеспечена возможность оперативного взаимодействия 1 и 4 танковых армий, хотя между ними еще был широкий промежуток от Петровского до Пролетарской. Частично этот промежуток прикрывался болотистой манычской впадиной.

Первая часть задачи 4 танковой армии — прикрытие тыла группы армий «А» в районе южнее Ростова — была, таким образом, выполнена. Теперь ей оставалась еще вторая задача — защита коммуникаций этой группы в районе Ростова.

Выполнение этой задачи в условиях большого численного превосходства противника затруднялось еще тем, что 1 танковая армия должна была некоторое время задержаться на занятом ею рубеже, чтобы подготовить дальнейшую эвакуацию своих тылов. Казалось, что задача 4 танковой армии явится совершенно невыполнимой, так как Гитлер все еще не мог заставить себя расстаться со всей кавказской территорией. До сих пор не было решено, будет ли 1 танковая армия отведена через Ростов на северный берег Дона или же она останется на Кубани вместе со всей группой «А». [431]

Бои армейской группы Голлидта

В то время как 4 танковая армия в первой половине января решала свою задачу южнее реки Дон, перед группой Голлидта стояла не менее сложная задача в районе большой излучины Дона. Как уже говорилось в главе «Сталинградская трагедия», в течение истекших недель противник значительно превосходящими силами неоднократно атаковал фронт группы Голлидта на реке Чир.

Генерал Голлидт имел в своем распоряжении, включая и подчиненную ему боевую группу Мита, 4 пехотные дивизии (62, 294, 336 и 387 пд ), сильно пострадавшие в предыдущих боях. Фронт армейской группы протянулся примерно на 200 км от Нижне-Чирской на Дону до Каменска-Шахтинского. Кроме того, на этом фронте располагались группы, наскоро сформированные из отпускников, тыловиков и т.д., и части зенитной артиллерии под командованием испытанного генерала Штагеля. Зенитная артиллерия являлась для этого фронта ценным средством усиления. Две авиаполевые дивизии, также входившие в состав группы Голлидта, были совершенно разбиты, а их остатки могли быть только включены в состав пехотных дивизий. Основную ударную силу группы составляли 6 и 11 тд, к которым присоединилась вновь прибывшая 7 тд, тогда как разбитую 22 тд пришлось расформировать.

С помощью этих сил генерал Голлидт должен был решить следующую задачу — до тех пор задерживать продвижение противника с севера в направлении к нижнему течению Дона, то есть в тыл 4 танковой армии, и препятствовать его прорыву на Ростов, пока 4 танковая армия и группа «А» еще находились в районе южнее нижнего течения Дона. Кроме того, группа Голлидта должна была не дать противнику, стоящему перед ее левым флангом, прорваться к переправам через Донец у Белой Калитвы и Ворошиловграда, чем он открыл бы себе путь на Ростов с северо-запада. Одновременно группе угрожала опасность с обоих флангов. На западном фланге эта опасность была вызвана разгромом итальянцев, на месте которых теперь группа генерала Фреттер-Пико медленно с боями отходила из района Миллерово к Донцу. На восточном фланге эта опасность была вызвана тем, что несколько корпусов противника форсировали Дон сначала у Потемкинской, а затем у Цимлянской. Отразить эту опасность группа Голлидта могла только с помощью описанных уже выше действий 11 тд и отводом группы Мита за реку Кагальник фронтом на восток.

Как и 4 танковая армия, группа Голлидта сумела справиться со своей задачей в тяжелых боях и в условиях все новых [432] кризисов благодаря твердому и одновременно гибкому управлению войсками. Но и здесь командование группы армий было вынуждено в ряде случаев брать на себя ответственность за действия группы Голлидта, приказывая ей сосредоточивать свои танковые силы для коротких контрударов, хотя это было связано с большим риском (для тех участков фронта, угроза на которых в это время не была такой острой).

Если группе Голлидта после боев, шедших с переменным успехом, все же удалось остановить противника на Донце и помешать ему отрезать 4 танковую армию и группу «А» в районе южнее Дона, то это было достигнуто главным образом в результате храбрости, с которой пехотные дивизии и остальные оборонявшиеся войска отражали непрерывные атаки противника (велика, конечно, была и роль командования этой группы). Но эти оборонительные бои никогда не привели бы к успеху, если бы наши танковые дивизии не появлялись всегда своевременно на решающих участках. Так было, когда они ликвидировали угрозу охвата правого фланга группы и обеспечили возможность его отхода на реку Кагальник фронтом на восток и впоследствии отразили атаки противника на этом участке, угрожавшие прорывом. Так было, когда на обращенном к северу фронте группы танковые дивизии внезапно атаковали противника, изготовившегося к наступлению за Донцом, и тем самым предотвратили возможный кризис. Проведение таких контрударов в рамках оборонительных действий входило в компетенцию командования группы Голлидта, но ответственность за связанный с этим риск все же лежала обычно на нас. Командование группы армий должно было освобождать Голлидта от ответственности за осложнения, которые могли бы возникнуть вследствие того, что для подобных контрударов по нашему приказу сосредоточивались крупные силы танков, чем неизбежно создавалась угроза для остальных участков фронта.

Третья фаза. Борьба за обеспечение тыла южного фланга германской армии

Оперативная обстановка в середине января 1943 г.

К середине января 1944 г. окончательно выяснилась оперативная обстановка на южном фланге Восточного фронта, которая начала складываться поздней осенью 1942 г., после того как германское командование заморозило фронт на такой линии, удержание которой на длительный срок было с [433] оперативной точки зрения невозможно. То, что ясно можно было предвидеть уже в рождественские дни 1942 г., когда не была реализована последняя возможность прорыва 6 армии, сейчас действительно наступило. Только отчаянные усилия германского командования и германских войск позволили избежать самого худшего.

6 армия шла навстречу своей гибели. В лучшем случае она могла еще из последних сил сковывать большие силы противника и тем самым исполнить до конца высший долг верности перед своими товарищами, сражающимися в донских степях и на Кавказе. Было ясно, что после гибели 6 армии ни при каких обстоятельствах не удастся удержать хотя бы часть кавказской территории. Но все же благодаря упорным маневренным боям 4 танковой армии в районе южнее реки Дон оставалась еще надежда, что, потеряв Кавказ, мы не должны будем потерять также группу армий «А». Удалось отвести назад наиболее угрожаемый восточный фланг этой группы. Хотя l танковая армия все еще находилась в 300 км от переправы через Дон в Ростове, ей все же не угрожала больше опасность с тыла, после того как она ушла из гор. Теперь она в случае необходимости сама могла обеспечить свой дальнейший отход.

В районе между Доном и Донцом до сих пор удавалось преградить противнику путь к Ростову и помешать ему отрезать с севера три армии, находившиеся южнее нижнего течения Дона.

Но было ясно, что ни оперативная группа Голлидта, ни ведущая бои у Миллерово группа Фреттер-Пико (30 ак, 3 гсд и 304 пд ) не смогут помешать противнику форсировать Донец выше Каменска-Шахтинского, как только он накопит достаточные силы, чтобы проникнуть так далеко на запад. Но тогда перед ним открылся бы путь с северо-запада на Ростов или к берегу Азовского моря.

Как раз в эти дни был прорван участок фронта группы армий «Б» на Дону, который оборонялся венгерской армией. В этой катастрофе пострадал также соседний участок фронта группы армий дальше к северу. Группа армий «Б» намеревалась отвести свои силы за Айдар: то есть примерно на линию Старобельска. Тем самым она открывала для противника Донец ниже Ворошиловграда. Практически это крыло группы армий через несколько дней уже больше не существовало. От Ворошиловграда на север образовалась широкая брешь, здесь в некоторых пунктах оказывали отчаянное сопротивление разрозненные боевые группы немецких войск из состава группы [434] «Б», тогда как венгры, подобно итальянцам, исчезли с поля боя.

ОКХ явно не могло рассчитывать на то, что эту брешь удастся заделать с помощью направляемых сюда резервов.

Командований группы армий «Дон» хорошо понимало, что теперь наступил момент для переброски по рокадам больших сил из района южнее Дона на среднее течение Донца, так как это было единственным способом предотвратить окружение групп армий «Дон» и «А».

Однако германское Главное командование отнюдь не разделяло этого мнения. Либо оно не в состоянии было понять, как будут развиваться события, если не будут приняты решительные меры для сосредоточения (в ближайшее время) достаточных сил на решающем участке между Донцом и нижним Днепром, либо оно не желало осознать опасность положения.

Гитлер все еще не хотел окончательно отказываться от Кавказа. Он все еще думал, что удастся как-нибудь создать и удержать фронт южнее Дона, который позволил бы сохранить за собой хотя бы Майкопский нефтяной район. В крайнем же случае он намеревался удерживать большой плацдарм на Кубани, с которого он надеялся в свое время вновь начать наступление для захвата кавказской нефти.

Итак, в течение ближайших недель командование группы армий «Дон» вновь было вынуждено вести отчаянные бои на обоих берегах Дона в интересах планомерного отхода группы армий «А». Одновременно оно должно было вести упорную борьбу с германским Главным командованием, отстаивая свой план переброски сил по рокадам в Донецкий район. В этой борьбе дело шло не только о принятии самой идеи подобного перемещения сил, но и о том, сколько войск из состава группы «А» должно отойти через Ростов на решающее оперативное направление. По нашему мнению оставлять большие силы группы армий «А» на кубанском плацдарме означало предаваться таким мечтаниям, которые никогда не смогут воплотиться в действительность.

Бои в течение второй половины января

14 января, когда 1 танковая армия закончила отход на рубеж Черкесск-Петровское и заняла оборону фронтом на восток, в полосе группы Голлидта наметилось новое обострение обстановки.

На правом фланге группы армий «Б» на участке генерала Фреттер-Пико южнее Миллерово одному танковому корпусу [436] противника удалось прорваться в направлении на Донец. ОКХ передало, правда, этой группе новую 302 пд. Но ее сил было совершенно недостаточно для того, чтобы восстановить положение на Донце.

Когда 16 января ОКХ передало группу Фреттер-Пико в наше подчинение (одновременно группе «Дон» был передан участок фронта до реки Айдар), еще не было даже уверенности в том, что ей вообще удастся отойти за Донец. К этому времени обозначилось намерение противника осуществить в полосе этой группы прорыв к Донцу выше и ниже Каменска-Шахтинского силами трех-четырех танковых или механизированных корпусов.

К счастью, за несколько дней до этого группа Голлидта добилась большого успеха: внезапным ударом двух танковых дивизий на своем левом фланге на реке Калитва она сорвала готовившееся здесь наступление противника.

Поэтому командование группы армий приказало проводить группе Голлидта свой отход на Донец таким образом, чтобы в возможно более короткий срок высвободилась одна танковая дивизия для ведения маневренной обороны на отрезке реки Донец между Форхштадтом (Белая Калитва) и Каменском. Для ведения боевых действий на новом для нас отрезке фронта по Донцу от Каменска до Ворошиловграда в нашем распоряжении не было никаких войск, кроме отошедших сюда остатков итальянской армии. Нельзя было не видеть, что Донецкий фронт группы армий «Дон» очень скоро может оказаться обойденным противником с запада.

Одновременно с этим, однако, наметилось намерение противника охватить группу Голлидта также и с востока. В треугольнике между реками Сал, Дон и Маныч разведка обнаружила 2 корпуса противника. Они вклинились в промежуток между правым флангом группы Голлидта у впадения Донца в Дон и левым флангом 4 танковой армии, которая все еще вела бои с превосходящими силами противника на Маныче за Сальском, прикрывая северное крыло 1 танковой армии. Можно было ожидать, что эта группировка противника попытается форсировать Дон, с тем чтобы продвигаться дальше на Ростов или ударить в тыл войскам группы Голлидта, занимающим оборону на Донце.

Поэтому командование группы армий потребовало, чтобы ему, наконец, было разрешено перебросить 4 танковую армию на свой западный фланг (при условии оставления одной дивизии перед Ростовом для прикрытия переправы 1 танковой армии через Дон). Естественно, давая нам такое разрешение, ОКХ должно было одновременно отдать группе [437] армий «А» приказ об отходе 1 танковой армии на Ростов, а 17 армии на Кубань.

Но и в этот раз от Гитлера нельзя было добиться быстрого решения. Гитлер не принял также предложения командования группы армий «Дон» о сосредоточении танковых дивизий группы армий «А» в полосе 4 танковой армии, с тем чтобы коротким контрударом разрядить обстановку в районе южнее Дона и, таким образом, обеспечить возможность отхода 1 танковой армий, а также ускорить высвобождение 4 танковой армии.

Только 18 января ОКХ, наконец, соглашается предоставить 4 танковой армии свободу маневра, поскольку не требуется больше, чтобы она прикрывала северный фланг 1 танковой армии на Маныче северо-восточнее Сальска. Вместо этого на группу «Дон» возлагается задача своими действиями обеспечить возможность использования железнодорожной линии Ростов — Тихорецкая для перевозок группы армий «А» до тех пор, пока по ней не пройдут 88 эшелонов с запасами для войск, оставляемых на кубанском плацдарме. Вопрос о том, будет ли 1 танковая армия отведена на Ростов или на Кубань, все еще оставался открытым.

Решение о переброске сил в пределах южного крыла фронта с востока на запад все затягивалось, что, естественно, было только на руку противнику. Противник выигрывал время, в течение которого он мог использовать поражение итальянской и венгерской армий на фронте группы «Б» и сосредоточить крупные силы для наступления через среднее течение Донца по направлению к берегу Азовского моря и к переправам через Днепр. Этим силам противника германское командование в то время не могло ничего противопоставить. Одновременно противник получал возможность сосредоточить свои войска для непосредственного наступления на Ростов и для охвата западного фланга группы Голлидта со стороны Ворошиловграда.

20 января противник начал наступление силами четырех сосредоточенных для этой цели корпусов на фронте 4 танковой армии южнее Дона через нижнее течение Маныча на Ростов. Его танки дошли до Ростовского аэродрома. Переброшенная командованием 4 танковой армии сюда на северный фланг 16 мд, наносившая до этого с южного берега Маныча удары во фланг противнику, продвигавшемуся между Манычем и Доном, и тем самым заставлявшая его замедлить темпы продвижения, естественно, не могла одна остановить продвижение этих четырех корпусов противника.

Атакуя одновременно 57 тк этой же армии, отходивший с [438] боями от рубежа к рубежу со среднего Маныча на Ростов, противник стремился сковать главные силы армии перед Ростовом до тех пор, пока он не завладеет у нее в тылу переправой через Дон в Ростове.

Далее, противник большими силами атаковал также группу Голлидта, преследуя, видимо, также цель сковать наши силы до тех пор, пока он не сможет их окружить, взяв Ростов и охватив их со стороны среднего Донца. Этими атаками, предпринимаемыми как против корпуса Мита в углу между Доном и Донцом, так и по обе стороны от Каменска, противник, вероятно, одновременно стремился не дать нам бросить против него на среднем Донце силы, которые мы могли бы здесь высвободить.

Вновь перед командованием группы армий встал вопрос, за ликвидацию какой из двух угроз следовало взяться в первую очередь. В полосе группы Голлидта две танковые дивизии (7 тд и 11 тд ) стояли наготове для переброски на западный фланг, на среднее течение Донца. Как бы ни была велика опасность, угрожавшая нам в недалеком будущем, командование группы армий считало все же первоочередной задачей ликвидацию угрозы под Ростовом. Нужно было сделать все, чтобы обеспечить отход через Ростов не только 4 танковой армии, но также, по крайней мере, и всей 1 танковой армии. Иначе никак нельзя было рассчитывать на то, что на западном фланге когда-либо удастся сосредоточить достаточные силы, чтобы предотвратить окружение всего южного крыла Восточного фронта у морского побережья.

Поэтому командование группы армий приняло решение использовать сначала 7 и 11 тд для нанесения контрудара по противнику, наступающему через нижний Маныч на Ростов, чтобы не дать ему отрезать наши войска у Ростова. Однако ввиду недостатка горючего (все поезда со снабжением направлялись в эти дни через Ростов на кубанский плацдарм) и из-за того, что нелетная погода не давала авиации возможности поддерживать эти действия, контрудар не дал положительных результатов в требуемые при данной обстановке сроки. А время не ждало. Так как сопротивление 6 армии подходило к концу, мы должны были ожидать, что через 2-3 недели на нашу голову обрушится большинство сил противника, которые пока еще были скованы под Сталинградом. Еще 22 января я сообщил генералу Цейтцлеру, что ожидаю появления этих сил в районе Старобельска, то есть в широкой бреши между группами армий «Дон» и «Б».

В этот день Гитлер, наконец, принял решение отвести, по крайней мере, часть сил 1 танковой армии не на кубанский [439] плацдарм, а через Ростов, то есть перебросить их на то оперативное направление, которое в будущем должно было стать решающим. Хотя это было и половинчатое решение, его нужно было приветствовать как идущее все же навстречу оперативному замыслу командования группы армий «Дон». Оставалось только возможно скорее осуществить этот отвод, чтобы 4 танковая армия могла быть как можно раньше переброшена на западный фланг группы армий. Для того чтобы 1 танковая армия могла быть достаточно быстро отведена назад через Ростов, нужно было, чтобы и вся группа «А» в целом согласовала с ее отходом темпы своих передвижений. Но, видимо, группа «А» и сейчас еще не могла ускорить эти темпы в необходимой степени. Мне так и не удалось до конца выяснить причину этого. Во всяком случае, командование 1 танковой армии утверждало позже, когда армия уже поступила в мое подчинение, что она с самого начала могла производить отход более быстрыми темпами. Но ее все время задерживали указания сверху. Как командование группы армий «А», так и ОКХ отрицали это. Во всяком случае, командование группы «А» намеревалось так организовать отход своего левого фланга, который 23 января находился еще у Белой Глины в 50 км восточнее Тихорецкой, что он подошел бы к Тихорецкой только 1 февраля!

23 января группе армий «Дон» опять досталось «наследство»! На этот раз нам был передан южный участок фронта группы «Б» между Донцом и Старобельском. Как обычно бывает, в этом наследстве было значительно больше пассивов, чем активов. Эти пассивы состояли в удлинении нашего фронта почти на 100 км, а также в противостоящих нам трех корпусах противника (в том числе один танковый и один (мех.) корпус), наступавших на этом участке. Единственный актив представляла собой находившаяся у Старобельска 19 тд, так как на итальянцев теперь уже рассчитывать не приходилось. Но уже 24 января дивизия вынуждена была оставить Старобельск. Особой заслугой этой храброй дивизии, действиями которой прекрасно руководил ее командир генерал-лейтенант Постель (ныне покойный), явилось то, что ей вообще удалось пробиться на запад. Но она не могла помешать превосходящим силам противника повернуть на юг через Донец.

24 января Гитлер принял решение, чтобы теперь уже вся 1 танковая армия, если это окажется возможным, была отведена через Ростов. Ее южный фланг находился к этому времени еще у Армавира, а это означало, конечно, что 4 танковой армии придется еще некоторое время задержаться южнее Дона, чтобы обеспечить ей возможность отхода через Ростов. [440]

Становилось все более сомнительным, удастся ли после этого все же своевременно перебросить 4 танковую армию на западный фланг группы.

Тем не менее, два обстоятельства нас обрадовали.

Группа армий «А», которая по понятным соображениям очень неохотно соглашалась с тем, что одна из ее армий уходила за Дон, наконец, все же поняла, что и ее судьба будет решаться на Донце, а не на Кубани. Кроме того, становилось все более сомнительным, удастся ли снабжать всем необходимым очень крупные силы на кубанском плацдарме через Керченский пролив. Теперь командование группы «А» также начало выступать за то, чтобы возможно больше сил было отведено через Ростов.

Второе обстоятельство состояло в том, что упомянутый выше контрудар двух танковых дивизий по наступавшему на нижнем Маныче противнику 25 января, наконец, дал желаемый успех. Этим на некоторое время была ликвидирована непосредственная угроза ростовской переправе.

Однако обстановка на южном фланге 4 танковой армии вновь становилась критической. Противник стянул сюда новые силы, взятые, по-видимому, из преследующих группу «А» соединений. Он пытался вклиниться между 4 танковой армией и северным флангом 1 танковой армии, чтобы охватить 4 танковую армию с юга и оттеснить 1 танковую армию от Ростова. Командование группы армий «Дон» в категорической форме потребовало от командования группы «А», чтобы оно выделило одну дивизию для участия в этих боях и всячески ускорило отход 1 танковой армии на Ростов.

27 января группе «Дон», наконец, была подчинена, по крайней мере, половина 1 танковой армии, расположенная к северу, так что мы теперь могли потребовать принятия необходимых мер в приказном порядке.

Одновременно командование группы армий приняло решение перебросить на средний Донец сначала штаб 1 танковой армии, высвобождавшейся из района южнее Дона раньше, чем 4 танковая армия, которая должна была пока еще прикрывать ростовскую переправу через Дон. За штабом армии должны были последовать пропускаемые через Ростов дивизии этой армии, а затем и высвобождавшиеся части 4 танковой армии.

31 января, наконец, появилась надежда на то, что 1 танковой армии удастся отойти через Ростов. Но оставался еще открытым вопрос, удастся ли ей своевременно оказаться на Донце, чтобы помешать прорыву противника через Донец к морскому побережью. К сожалению, на это направление, [441] которое в будущем должно было стать решающим, нельзя было перебросить все соединения 1 танковой армии. Ввиду того, что Гитлер долго колебался и не мог решить, отводить ли армию на Ростов или на Кубань, 50 пд (одна из испытанных дивизий бывшей крымской армии) не смогла уже у Армавира присоединиться к отходившим на Ростов войскам и была передана в состав 17 армии. В последний момент после долгих колебаний Гитлер решил также вновь вернуть на Кубань в состав группы «А» 13 тд, для которой мы до последнего времени держали открытым проход к Ростову. Таким образом, эти две дивизии не могли быть использованы в боях на решающем участке. В то же время около 400000 человек на кубанском плацдарме были в большей или меньшей степени отстранены от активных боевых действий. Они, правда, сковывали крупные силы противника. Противник безуспешно пытался ликвидировать этот плацдарм. Однако до оперативного использования этого плацдарма, на что надеялся Гитлер, дело не дошло. Противник все же мог решать по своему усмотрению, сколько войск держать перед этим плацдармом. Гитлер обосновывал необходимость оставления на этом плацдарме таких крупных сил тем, что нельзя было отдавать противнику военно-морской порт Новороссийск. Но и этот довод был несостоятелен, так как Новороссийск все равно пришлось оставить.

29 января штаб группы армий из Таганрога, куда он отошел 12 января, переместился в Сталине, так как теперь решающее направление группы было уже не на Дону, а на Донце.

Пока еще южнее Дона и в большой излучине Дона шли боевые действия, имевшие целью прикрытие отхода группы «А» с Кавказа и решавшие в конечном итоге вопрос о судьбе всего южного крыла германской армии, на первый план выступила уже новая проблема. Она заключалась в том, удастся ли этому южному крылу удержать Донбасс.

Уже в 1941 г. Донбасс играл существенную роль в оперативных замыслах Гитлера. Он считал, что от овладения этой территорией, расположенной между Азовским морем, низовьями Дона и нижним и средним течением Донца и простирающейся на западе примерно до линии Мариуполь (Жданов) — Красноармейское — Изюм, будет зависеть исход войны. С одной стороны, Гитлер утверждал, что без запасов угля этого района мы не сможем выдержать войны в экономическом отношении. С другой стороны, по его мнению, потеря этого угля Советами явилась бы решающим ударом по их стратегии. Донецкий уголь, как считал Гитлер, был единственным коксующимся углем (по крайней мере, в Европейской [442] части России). Потеря этого угля рано или поздно парализовала бы производство танков и боеприпасов в Советском Союзе. Я не хочу вдаваться в рассмотрение вопроса о том, в какой степени это мнение Гитлера было обоснованным. Но бесспорно то, что Советы и без донецкого угля выпускали в 1942-1943 гг. тысячи танков и миллионы снарядов.

Вопрос состоял, однако, в том, хватит ли у нас сил, чтобы удержать Донбасс. Не было сомнения в том, что с военно-экономической точки зрения удержать Донбасс было желательно. Надо, однако, сказать, что, хотя мы и использовали значительные количества донецкого угля для себя, весь уголь, необходимый для обслуживающих этот район железных дорог, должен был ввозиться из Германии, так как донецкий уголь для наших паровозов не годился. Таким образом, пропускная способность железных дорог по воинским перевозкам значительно снижалась, так как железная дорога должна была ежедневно перевозить несколько эшелонов угля для собственного потребления.

Как бы то ни было, Гитлер стоял на той точке зрения, что он ни в коем случае не может обойтись без Донбасса в военно-экономическом отношении (спустя год он то же самое говорил о никопольском марганце).

Однако возможность удержания Донбасса стала сомнительной с того момента, когда был разгромлен фронт венгерской армии южнее Воронежа и противнику, таким образом, открылся путь к Донцу и дальше к переправам через Днепр и к побережью Азовского моря.

Впервые вопрос об удержании Донбасса был затронут 19 января в разговоре по телефону, состоявшемся между мною и генералом Цейтцлером. Он хотел заслушать мое мнение по этому вопросу, который он накануне пытался поставить перед Гитлером, хотя и без всякого успеха. В этот день создалась угроза образования во фронте разрыва от Ворошиловграда до Воронежа. Я сказал ему, что на этот вопрос ответить нетрудно, как бы велико ни было экономическое значение этого района. Для того чтобы удержать этот район целиком, необходимо в кратчайший срок и как можно дальше на востоке, по возможности еще впереди Харькова, сосредоточить крупные силы. Если же это окажется невыполнимым из-за того, что нельзя снять войска с фронтов группы «Север» и группы «Центр», или из-за того, что в тылу еще не закончено формирование новых частей, или из-за того, что ОКВ не предоставит сил с других театров, или же, наконец, из-за того, что железная дорога не сможет обеспечить такого сосредоточения в короткий срок, то ничего не останется, как сделать [443] из всего этого необходимые выводы. Южное крыло германской армии не сможет закрыть эту брешь своими силами, оставаясь в то же время на нижнем Дону. Южное крыло не сможет также продолжать свои боевые действия здесь в полной изоляции, если ожидаемые новые силы вступят в бой только по истечении длительного срока и далеко позади, то есть вне всякой оперативной связи с действиями южного крыла. Бои южного крыла и сосредоточение новых сил должны быть согласованы территориально с таким расчетом, чтобы между ними была создана оперативная связь. Либо необходимо сосредоточить новые силы в короткий срок и относительно далеко на востоке, тогда группа «Дон» сможет оставаться на нижнем Дону и Донце; либо это не окажется возможным, и тогда группа «Дон» должна быть отведена назад настолько, насколько потребуется для развертывания этих новых сил. В противном случае противнику представится возможность отсечь все южное крыло германской армии раньше, чем успели бы вступить в дело подкрепления, которые должны были бы прибыть.

Во всяком случае, не подлежало сомнению, что сил сосредоточиваемого к середине февраля у Харькова танкового корпуса СС не хватит для того, чтобы закрыть брешь во фронте от Ворошиловграда до Воронежа. Его нельзя было также использовать своевременно для того, чтобы он контрударом севернее Донца ликвидировал бы угрозу на фланге южного крыла, если бы последнее оставалось на Дону и Донце.

Последующие дни подтвердили опасения, которые командование группы армий имело относительно развития обстановки в глубине ее фланга.

Уже 20 января обозначилось намерение двух корпусов противника обойти левый фланг группы армий — соединение генерала Фреттер-Пико, стоявшее под Каменском, — в направлении на Ворошиловград. Противник прощупывал также оборону остатков итальянской армии, проходившую за Доном восточнее Ворошиловграда. В целом же основные силы противника, видимо, стремились продвинуться на запад в направлении Старобельска; очевидно, противник хотел прежде всего выйти на оперативный простор. Можно было ожидать, что в случае успеха этого маневра противник не ограничится только охватом группы Фреттер-Пико, но продвинется еще дальше на запад крупными силами и будет наступать через Донец в направлении на переправы через Днепр или на побережье Азовского моря.

24 января уже поступило донесение о появлении кавалерии противника на южном берегу Донца в районе Ворошиловграда, [444] хотя, может быть, это только показалось со страху какой-нибудь местной комендатуре.

31 января я направил телеграмму ОКХ, в которой я еще раз изложил свою точку зрения по вопросу о возможности удержания Донбасса.

Основной предпосылкой этого я считал своевременный удар со стороны Харькова и нанесение противнику поражения северо-восточнее Харькова еще до начала распутицы. Если это, как, к сожалению, следовало ожидать, окажется невозможным, то Донецкий бассейн, или, во всяком случае, всю его восточную часть, удержать не удастся. Поэтому будет оперативной ошибкой пытаться удержаться на Донце и нижнем Дону. Кроме того, нужно принять во внимание, что наших наличных сил и так не хватит на то, чтобы удержать весь Донбасс, если противник подтянет сюда новые крупные силы из-под Сталинграда или с Кавказа, а он это сделает непременно. Нельзя было только полагаться на то, что силы противника будут истощены (хотя в боях с немецкими войсками он действительно нес большие потери) или что затруднения со снабжением сразу же сорвут его операции. Этими аргументами Гитлер обычно возражал генералу Цейтцлеру, когда тот указывал ему на подавляющее численное превосходство противника, основываясь на имеющихся у нас в основном правильных разведывательных данных. Эти аргументы были тоже в известной мере обоснованы, но нужно было иметь в виду, что бои противника с союзными войсками стоили ему очень малых потерь и что в организации снабжения войск он имел гораздо больше свободы, чем мы (так как мы находились на территории противника). Уже в ближайшие дни наши прогнозы о действиях противника подтвердились. Его намерение потеснить и одновременно обойти наш северный фронт на Донце стало явным.

2 февраля противник форсировал Донец восточнее Ворошиловграда; стоявшие там итальянцы не оказали серьезного сопротивления. Противник сосредоточил в этом районе ударную группу в составе трех танковых, одного механизированного и одного стрелкового корпуса, по-видимому, из числа войск, разгромивших в свое время итальянский фронт на Дону. Можно было предполагать, что целью этой ударной группы был захват Ростова или Таганрога.

Выбив 19-тд из Старобельска, противник направил еще одну крупную группировку в составе трех-четырех танковых корпусов и одного стрелкового корпуса на юго-запад на рубеж Славянск — Лисичанск. Очевидно, он планировал охват нашего фланга, нанося удар далеко на запад, на участке около [445] Ворошиловграда или восточнее его, не принимая во внимание участки, занятые разбитыми частями итальянцев.

Дни с конца января, если не считать мероприятий, которые предпринимала группа армий в своей полосе и которые имели целью быструю переброску 1 танковой армии на средний Донец, были заполнены спором между группой армий и ОКХ о дальнейшем ведении операций в целом.

Как я уже упоминал, еще 19 января я докладывал генералу Цейтцлеру, что весь Донбасс можно удержать только путем эффективного, быстрого наступления крупных сил из Харькова. Но так как нельзя было ждать согласия на этот план, то я просил уменьшить глубину эшелонирования нашего восточного фланга, по крайней мере, для высвобождения необходимых сил, чтобы, действуя совместно с предполагаемым подкреплением, предотвратить отсечение южного фланга. Мы двинули 1 танковую армию на средний Донец, чтобы не допустить уже угрожающего группе Голлидта охвата.

Теперь нужно было сделать так, чтобы вывести из «балкона» и 4 танковую армию, располагавшуюся на нижнем Дону и Донце. Только так можно было своевременно предотвратить опасность, которая грозила в будущем тем, что противник, наступающий на рубеж Изюм — Славянск, будет пытаться отрезать нас от переправ через Днепр. Надо было постоянно считаться и с тем, что противник подбросит новые силы, кроме тех, которые были уже у Славянска, в направлении вверх по Донцу через реку и далее к нижнему Днепру. Кроме одной дивизии танкового корпуса СС, которая прибыла в это время в район Харькова, на участке группы «армий «Б» противнику противостояли только остатки частей. Они не могли помешать противнику повернуть и двигаться далее в наш глубокий фланг. 4 танковую армию можно было высвободить только путем значительного сокращения линии фронта группы армий. Вместо того чтобы и далее удерживать большую дугу, которую образовывали нижний Дон и Донец от Ростова до района западнее Ворошиловграда, надо было переместить правый фланг группы на хорду этой дуги. Это была позиция, которую южный фланг немцев удерживал в 1941 г. после первого отступления из Ростова, — позиция от рубежа Миуса далее на север до среднего Донца. Сокращение фронта до этой линии позиций, которые хотя и были с тех пор разрушены, но все же давали нам известную опору, означало, конечно, оставление восточной части Донецкого угольного района.

Чтобы оправдать этот отход, я пытался подкрепить мои [446] рассуждения при докладе Главному командованию ссылкой на руководство военными операциями, имея в виду дальнейшие перспективы. В одной телеграмме, направленной мною лично Гитлеру, я писал следующее:

«Удержание дуги Дон — Донец в дальнейшем войсками, имеющимися в распоряжении группы армий, невозможно, даже если мы будем придерживаться только оборонительных действий. В случае если немецкое Главное командование в связи с потерей 6 армии с ее 20 дивизиями в 1944 г. будет вынуждено ограничиваться обороной, попытка обороны всего Донбасса любой ценой приведет к сковыванию всех имеющихся частей для обороны этого выступающего фронта. Но в результате этого противник получит свободу действий и сможет наступать на любом участке всего Восточного фронта значительно превосходящими нас силами. Если теперь группе армий «Дон» угрожало окружение на Азовском море (с неизбежной потерей группы армий «А» на Кубани), то позже — даже если этого можно было избежать и удержать весь Донбасс — противник поставил бы себе цель провести окружение всего южного крыла Восточного фронта у Черного моря.

Если, однако, Главное командование намеревается в 1944 г. еще раз искать успеха в наступлении, то это возможно опять-таки только на южном крыле Восточного фронта. Но это невозможно сделать из района дуги Дон — Донец ввиду известных трудностей подвоза, а также угрозы флангам, которой заранее подвергалось любое наступление из этого выступающего «балкона». Успеха наступления — если об этом вообще можно было думать — можно было достичь в том случае, если бы удалось увести за собой противника на южном фланге на запад за нижнее течение Днепра. Тогда можно было наступать из района Харькова крупными силами, которые могли бы разбить русских на стыке между их фронтами, чтобы затем повернуть на юг и окружить противника у Азовского моря».

Гитлер, однако, не был, казалось, склонен согласиться с этими мыслями. Как сообщил мне начальник Генерального Штаба, он сам сказал Гитлеру, что дело идет о том, отдавать ли Донбасс или терять его вместе с группой армий «Дон». На это Гитлер ответил, что он, видимо, с оперативной точки зрения прав. По военно-экономическим соображениям, однако, оставление Донбасса невозможно. Это важно не столько с точки зрения потери угля для нас, сколько потому, что противник в этом случае вновь получит необходимый для производства стали важнейший угольный бассейн. В качестве выхода из положения Гитлер предусматривал осуществить прорыв [447] силами первой из трех дивизий танкового корпуса СС, дивизии «Рейх», прибывшей как раз в район Харькова, в направлении из Харькова в тыл вражеским войскам, наступающим на наш Донецкий фронт.

Не говоря уже о том, что сил этой дивизии было совершенно недостаточно для такой большой операции (она должна была в качестве ближайшей задачи разгромить 6 вражеских дивизий) и что она не была в состоянии прикрыть все более растягиваемый северный фланг, введение в бой этой одной дивизии заведомо означало бы распыление единственной ожидаемой в ближайшем будущем ударной силы — танкового корпуса СС. Впрочем, и этой дивизии в действительности не оказалось для намечавшейся наступательной операции. Вследствие быстрого продвижения Советов в направлении на Харьков командование группы армий «Б» вынуждено было бросить эту дивизию в бой. Она была связана в это время совершенно бесперспективными оборонительными боями северо-восточнее Харькова у Волчанска. В последующие дни (4-5 февраля) положение на фронте группы армий «Дон» заметно обострилось. Противник сильно теснил 4 танковую армию, прикрывавшую отход 1 танковой армии через Ростов. Две армии бывшего Кавказского фронта противника, 44 и 58, присоединились к тем трем армиям, которые действовали против 4 танковой армии. Опасность, которую создавало для противника оставление группы армий «А» вместе с 17 армией на фланге русских на Кубани, не была достаточной для того, чтобы помешать противнику повернуть значительные силы в направлении на решающий участок. Командование группы должно было считаться с тем, что противник вскоре проведет наступление крупных сил на Ростов, а также на Донской фронт по обе стороны от Новочеркасска.

Далее, стало известно о движении большого моторизованного соединения из Сталинграда в направлении на Дон, и на левом фланге группы обстановка значительно обострилась. Восточнее Ворошиловграда 6 тд, брошенной на средний Донец из группы Голлидта по приказу командования группы, не удалось вновь отбросить противника за Донец. Она смогла только сковать противника на его плацдарме.

Далее на запад противнику удалось на широком фронте перейти Донец, так как практически здесь не было сил для организации обороны. Противник располагался перед Славянском и овладел Изюмом. Уже стало проблематичным, возможен ли вообще отвод группы Голлидта на рубеж Миуса. По плану командования группы она должна была 5 января выйти на линию Новочеркасск — Каменск. На самом же деле [448] вследствие отказа Гитлера одобрить отвод фронта на рубеж Миуса она стояла еще на линии Дон — Донец. Если бы противник быстро атаковал из Славянска на юго-восток, то он выбил бы нас с позиции на Миусе. Хотя в это время 1 танковая армия с подчиненными ей по приказу командования группы частями передвигалась из Ростова на средний Донец, прошло еще несколько дней, пока эта армия смогла действительно вступить в бой. Произошло это потому, что в прибрежном районе размякшие дороги значительно затрудняли движение танковых дивизий, в то время как далее на север почва сильно замерзла и не ограничивала, следовательно, возможности передвижения русских.

Ввиду создавшегося угрожающего положения командование группы не только возобновило свое требование о немедленном отходе правого фланга на Миус, но и поставило перед ОКХ ряд других частных требований, которые должны были показать всю опасность сложившейся обстановки. Оно требовало ввода в бой 7 зенитной дивизии, которая использовалась для противовоздушной обороны в тыловом районе и для охраны железной дороги, ведущей через Днепропетровск, а также для отражения атак наземных частей. Оно требовало немедленно начать подготовку для снабжения всей группы армий по воздуху на случай, если противник отрежет ее тыловые коммуникации. Оно требовало значительного повышения объема железнодорожных перевозок военных транспортов за счет снабжения группы армий «Б», где вряд ли еще имелись части, которые необходимо было снабжать.

Оно требовало, чтобы танковый корпус СС, как только он в результате ускорения темпов переброски будет сосредоточен у Харькова, был направлен для удара южнее Донца на Изюм, в случае если обещанное наступление дивизии «Рейх» к 6 февраля не даст успеха, который должен был помочь нам достигнуть Купянска.

Наконец, оно требовало немедленного перевода боевого состава 13 тд и двух пехотных дивизий 17 армии на нижний Днепр, где они должны были получить новое оружие и обозы — из обозов и колонн 6 армии. Если Гитлер уже отказался выслушивать далеко задуманные оперативные планы, то обстановка, связанная с этими требованиями, по крайней мере, должна была показать ему всю серьезность положения.

Результатом этой телеграммы было то, что 6 февраля у нас приземлился «Кондор"{65} фюрера, который должен был доставить меня в его ставку. Видимо, здесь помогло посещение [449] в конце января его шеф-адъютанта генерала Шмундта, которому мы очень серьезно изложили наше мнение о положении на фронте и о высшем военном руководстве, и Гитлер решил выслушать меня лично.

Беседа 6 февраля 1944 г. между Гитлером и мною привела к тому, что стало возможным предотвратить угрожающую немецкому южному флангу катастрофу и дать Главному командованию шанс, по меньшей мере, для достижения ничейного исхода войны на востоке. Гитлер начал нашу беседу, как я упоминал уже о том в главе «Сталинградская трагедия», с безоговорочного признания своей личной ответственности за трагедию 6 армии, закончившуюся за несколько дней перед этим. У меня создалось тогда впечатление, что он не только тяжело переживал эту трагедию, поскольку она означала явный провал его руководства, но что его, как человека, кроме того, очень угнетала также судьба тех солдат, которые до конца храбро боролись и остались верными своему долгу, веря в него. Позже у меня, правда, возникло сильное сомнение, трогает ли Гитлера судьба солдат, которые безотчетно доверяли ему и верили в него, не рассматривал ли он всех их от фельдмаршала до простого солдата лишь как орудие своей военной политики. Но что бы то ни было, а факт полного признания им своей ответственности за Сталинград, с точки зрения солдата, производил впечатление. Преднамеренно или бессознательно, Гитлер тем самым психологически искусно начал беседу, что он вообще умел делать мастерски, подстраиваясь в тон собеседнику.

Что касается меня, то я предполагал обсудить с ним два вопроса. Первый вопрос затрагивал дальнейшее ведение операций на моем участке, что зависело от согласия Гитлера на оставление восточной части Донбасса, о котором я должен был по необходимости просить его. Было необходимо добиться этого согласия в тот же день.

Второй вопрос, который я хотел поставить, касался высшего военного командования, то есть руководства Гитлера в той форме, в какой оно осуществлялось после отстранения Браухича. Результат этого руководства — Сталинград — давал мне достаточный повод.

Чтобы сразу ответить на второй вопрос, я должен коротко сказать, что наша беседа осталась безрезультатной. Сознавая, что такому диктатору, как Гитлер, невозможно было отказаться от должности главнокомандующего, я попробовал подсказать ему вероятное решение, которое не затрагивало бы его престижа, но в будущем могло бы обеспечить безупречное военное руководство. Я просил его обеспечить единство [450] руководства военными действиями назначением одного начальника Генерального Штаба, которому он смог бы полностью доверять и одновременно предоставить соответствующие полномочия и права.

Гитлер, однако, явно не хотел обсуждать этот вопрос по существу. Он все время переходил на вопрос о личностях и жаловался на разочарование, которое он испытал в отношении бывшего военного министра Бломберга и фельдмаршала Браухича. Он категорически заявил, что он не может дать такие права начальнику Генерального Штаба, которые практически поставили бы его над Герингом. Последний никогда не подчинился бы руководству, которое исходило бы от начальника Генерального Штаба, даже если бы он и действовал от имени Гитлера. Мы не будем сейчас говорить о том, боялся ли действительно Гитлер таким решением пойти против Геринга или он просто прикрывался этим предлогом.

Но, прежде всего он все время возвращался к создавшейся оперативной обстановке. Так как обстановка требовала от меня во что бы то ни стало добиться решения, а я до сих пор еще не получил согласия Гитлера на мой оперативный план, мне ничего не оставалось, как свести весь разговор к оперативным вопросам. Я должен был при всех обстоятельствах добиться безотлагательного решения по этому пункту.

Итак, я перехожу к первому вопросу относительно дальнейшего ведения операций в районе группы армий «Дон». Сначала я нарисовал Гитлеру фактическую обстановку в районе действий группы и сделал вытекающие из нее выводы. Я доложил ему, что наших сил недостаточно, чтобы удержать дугу Дон — Донец. Как бы велико ни было для нас, а также и для противника значение Донецкого бассейна, вопрос состоит только в том, потеряем ли мы при попытке удержать весь Донбасс и его и группу армий «Дон», а, следовательно, и группу «А», или мы своевременным оставлением части этого района предотвратим угрожающую нам катастрофу.

Кроме очевидных вопросов создавшейся обстановки, я пытался осветить Гитлеру перспективы неизбежного дальнейшего развития событий на случай, если мы останемся на «балконе» дуги Дон — Донец. Противник в этом случае получит возможность — в связи с почти полным выводом из строя группы «Б» — наступающими в этом районе крупными силами повернуть на нижний Днепр или на побережье моря, чтобы отрезать весь южный фланг. Я объяснил Гитлеру, что на южном фланге может фактически решиться судьба Восточного фронта. Можно было с уверенностью ожидать, что противник подбросит из своих сильных резервов (прежде всего [451] из Сталинграда) новые силы, чтобы осуществить отсечение южного фланга. Следовательно, никак нельзя было рассчитывать, что танкового корпуса СС будет достаточно для того, чтобы предотвратить контрударом этот неизбежный глубокий обход. Противник имеет достаточно сил, чтобы провести этот маневр по охвату и одновременно прикрыть его из района Харькова в западном направлении. Всех сил, которые можно было ожидать в качестве немецких подкреплений, не хватило бы, чтобы предотвратить этот удар врага. Было необходимо, следовательно, направить за 1 танковой армией, находившейся к этому времени на марше в направлении среднего Донца, сразу же 4 танковую армию, чтобы она смогла сорвать к этому времени еще не начавшийся, но неизбежно надвигающийся охватывающий маневр противника между Донцом и Днепром. Только тогда будет возможно восстановить во взаимодействии с подходящими подкреплениями положение на южном крыле Восточного фронта, то есть на всем фронте между побережьем Азовского моря и правым флангом группы армий «Центр». Без вывода 4 танковой армии с нижнего Дона это было бы невозможно. Но отвод ее с этого участка означал бы необходимость отхода с дуги Дон — Донец на более короткую хорду на Миусе. Нельзя было терять ни одного дня. Больше того, уже сейчас это мероприятие стояло под вопросом, ибо неизвестно было, удастся ли группе Голлидта, которая должна была оборонять теперь весь фронт от побережья до среднего Донца, в результате допущенного промедления своевременно выйти на рубеж Миуса. Я должен был, поэтому в этот день получить согласие на оставление восточной части Донбасса до Миуса.

После моего доклада, выслушанного Гитлером совершенно спокойно, разгорелся многочасовой спор по вопросу о Донецком бассейне. Во время второй части нашей беседы, когда я говорил с Гитлером один на один об общих вопросах руководства, он также все время возвращался к этой проблеме. Как я мог позже установить и в других подобных случаях, он избегал говорить по существу о выдвигаемых мною оперативных вопросах. Он не пытался выставить даже другой, лучший план или опровергнуть мои оперативные аргументы или выводы. Он не оспаривал того, что обстановка может сложиться именно так, как я это предвидел. Все вопросы, которые непосредственно не касались создавшегося острого военного положения, он рассматривал как гипотезы, которые, может быть, осуществятся, а может быть, и нет. На самом же деле все оперативные соображения, в конце концов, основываются, особенно в том случае, когда стратегическая инициатива [452] находится не в наших руках, а в руках противника, на предположениях и гипотезах о том, каковы будут, по всей видимости, действия противника. Заранее нельзя доказать, что события будут развиваться так или по-иному. Но только тот военачальник может рассчитывать на успех, который способен предвидеть. Он должен стараться, по крайней мере, проникнуть за завесу, которая скрывает будущие действия противника, и правильно оценивать возможности, открывающиеся для собственных действий и действий противника. Чем больше масштаб руководства, тем дальше, естественно, надо смотреть вперед. Чем больше занимаемый район, чем крупнее соединения, которые надо передвигать, тем больше требуется времени для выполнения принятого решения. У Гитлера не было способности предвидеть далеко, по крайней мере, в оперативной области. Может быть, он не хотел признавать результаты, если они не соответствовали его желаниям, но так как он не мог их опровергнуть, то по возможности их обходил.

Так и в этом случае. Он брал аргументы преимущественно из других областей. Сначала он высказал свое, конечно, отрицательное отношение к тому, чтобы добровольно отдавать области, завоеванные нами ценой больших жертв, поскольку, как он полагал, не было еще доказательств того, что нельзя обойтись без этого добровольного отказа. Всякому солдату этот аргумент понятен. Мне как раз по моему характеру было особенно трудно доказывать Гитлеру тогда и неоднократно позже необходимость оставления занятых нами ранее районов. Для меня было бы, конечно, приятнее предлагать многообещающие планы наступления вместо ставшего неизбежным отступления. Но старый опыт учит, что если в войне хотят сохранить все, то не сохранят ничего.

Другой аргумент Гитлера, который он все время мне повторял, сводился к тому, что сокращение фронта, которое я предлагал для высвобождения сил, в такой же степени высвободит и силы противника, которые он затем бросит на чашу весов на решающем участке. И это был, безусловно, правильный аргумент. Но в этом случае дело решает то обстоятельство, кто из обоих противников при таких перемещениях сил первым использует этот фактор, кто, следовательно, путем своевременных действий воспользуется возможностью взять инициативу на решающем участке в свои руки и будет затем в результате этого диктовать опоздавшему противнику свою волю, даже если противник в целом и сильнее его. К тому же в случае попытки удержать дугу Дон — Донец слишком растянутая ширина фронта ликвидировала бы то преимущество, [453] которое имеет оборона, требующая меньше сил сравнительно с наступлением. Наступающий получает в таком случае возможность прорвать растянутый фронт в любом месте сравнительно небольшими силами и без больших потерь. Так как у обороняющихся нет резервов, то противник может полностью разбить их.

Далее, Гитлер все время подчеркивал, что если упорно драться за каждый клочок земли и заставить противника продвигаться ценой тяжелых потерь, то когда-нибудь наступательная сила даже Советской Армии иссякнет. Противник уже два с половиной месяца беспрерывно наступал. У него очень большие потери, его наступательный порыв скоро будет исчерпан. Да и трудности снабжения при увеличивающихся расстояниях от исходных пунктов, видимо, остановят намечаемый им глубокий обходный маневр. Несомненно, во всем этом было много правды. Бесспорно, противник, по крайней мере, при своем наступлении на удерживаемые немецкими войсками участки понес большие потери, которые сильно уменьшили его ударную силу. Тем легче достались ему победы на тех участках фронта, где немецкие войска не оказывали ему упорного сопротивления. Верно также, что боеспособность советских войск, прежде всего пехоты, значительно уменьшилась вследствие понесенных потерь. С другой стороны, ввиду многократного превосходства противника мы вообще не сможем удержаться. И если вражеские дивизии вследствие потерь частично утрачивали свою боеспособность, то на их место вставали новые дивизии. Верно также и то, что по мере увеличения района операций Советской Армии у нее возникало больше трудностей с организацией снабжения. Все же расстояния от конечных железнодорожных пунктов противника до побережья Азовского моря или до нижнего Днепра не были такими большими, чтобы они смогли в век автомашин сорвать проведение столь опасной для нас операции по отсечению южного фланга германской армии.

Еще в первой мировой войне действовало правило, по которому армия не может отрываться от своих конечных железнодорожных пунктов более чем на 150 км. То, что эти данные неприменимы для второй мировой войны, достаточно доказали наши собственные операции на западе и востоке. К тому же русские были мастерами быстро восстанавливать дороги, что было сравнительно нетрудно делать при очень небольшом количестве искусственных сооружений на обширной равнине. Основывать свои действия, однако, на сомнительной надежде на то, что силы противника уже иссякают [454] или что он не сможет уже больше продвигаться, было недопустимо. Нельзя, в конце концов, забывать и о том, что наши дивизии в длительных и напряженных боях сильно ослабли и были на грани истощения своих сил. Я должен здесь сказать, что Гитлер хорошо знал о состоянии и о потерях наших войск. Но он очень неохотно соглашался с тем, что вновь формируемые дивизии имеют мало боевого опыта и сначала должны нести большие потери. Однако он согласился с тем, что формирование авиаполевых дивизий было ошибкой, так же, как и с тем, что их формирование было уступкой ради сохранения престижа Геринга.

В отношении оперативной обстановки Гитлер, собственно, выразил только мнение, что танковый корпус СС мог бы устранить серьезную опасность для фронта на среднем Донце ударом из района Харькова на юго-восток на Изюм. Предпосылкой для этого должно служить, однако, то, чтобы до прибытия 2 дивизии этого корпуса, дивизии лейб-штандарт, дивизия «Рейх» могла бы покончить с противником у Волчанска (3 дивизия могла прибыть только позже). Его надежда на ударную силу этого вновь сформированного танкового корпуса СС была, по-видимому, безгранична. В остальном его соображения показали, что он еще не понимает или не хочет понимать грозящих в будущем опасностей, а именно, опасностей, связанных с появлением на новом поле боя сталинградских соединений противника. Самой веской причиной, которую все время Гитлер подчеркивал, была, по его мнению, невозможность отдать Донбасс. Он опасался влияния политических последствий, связанных с потерей этого района, важного в военно-экономическом отношении, на позицию Турции. Но, прежде всего он подчеркивал значение донецкого угля для собственной военной промышленности и значение отсутствия этого фактора для военной экономики противника. Овладение донецким углем дало бы возможность русским поддерживать на настоящем уровне производство танков, орудий и боеприпасов. Мое возражение о том, что Советы, несмотря на потерю Донбасса, до сих пор производили достаточно танков и боеприпасов, он пытался опровергнуть тем, что они до этого обладали запасами стали. Но если они не получат донецкий уголь, то им не удастся поддерживать прежнее производство, следовательно, они не смогут проводить большого наступления. Нельзя было спорить против того, что вследствие потери противником этого месторождения коксующихся углей, а также расположенных там сталелитейных и других заводов он испытывал трудности в военном производстве. Признаком этого, казалось мне, являлось то, [455] что противник до сих пор не мог возместить потерь в артиллерии, понесенных им в 1941 г. Это нам позволило в свое время организовать оборону на кое-как сколоченном широком фронте на Чире. В ту зиму противнику хватало орудий, чтобы выставить на ограниченном участке фронта превосходящие силы артиллерии, как это было в трех следующих друг за другом прорывах на Донском фронте. Но ее явно было недостаточно, чтобы снабдить все дивизии моторизованной артиллерией. При обсуждении вопроса о военно-экономическом значении Донбасса Гитлер имел возможность показать свои действительно удивительные знания и память относительно цифр производства, технических данных вооружения и т.д.

В дискуссии, в которой Гитлер стоял на той точке зрения, что оставление Донбасса — всего или его части — будет означать ощутительную потерю для нашей военной экономики и одновременно решающий выигрыш для русских, а я настаивал на оперативной необходимости выравнивания фронта до Миуса, у меня остался, наконец, только один козырь. Незадолго до моего вылета в Летцен (Гижицко) у меня в штабе был председатель президиума имперского объединения угля Пауль Плейгер. Я его спрашивал о действительном значении Донбасса для нашей военной промышленности и для промышленности противника. Он мне сказал, что владение угольным районом Шахты, то есть той частью Донбасса, которая лежала восточнее Миуса, не имеет решающего значения. Добываемый там уголь негоден ни для коксования, ни для наших паровозов. Этому возражению с точки зрения военной экономики Гитлер ничего уж не мог противопоставить!

Но если кто-нибудь подумает, что Гитлер был бит этим аргументом, тот недооценивает упорства этого человека. Он, наконец, сослался на погоду, чтобы, по крайней мере, добиться отсрочки эвакуации войск с дуги Дон — Донец. Действительно, в эти дни необычно рано для южной России период холодов сменился оттепелью. Ледяная дорога через бухту Таганрога стала уже почти непригодной. Хотя Дон и Донец были еще покрыты льдом, но в любой момент было возможно, что лед в связи с продолжающейся оттепелью вскроется. Гитлер красноречиво описывал мне, что, может быть, через несколько дней широкая долина Дона станет непреодолимым препятствием, вследствие чего противник до начала лета не предпримет никакого наступления. С другой стороны, наша 4 танковая армия по дороге на запад завязнет в грязи. Я должен поэтому, по крайней мере, ждать. [456]

Но когда я остался при своем мнении и заявил, что я не могу ставить судьбу своей группы в зависимость от надежды на преждевременную оттепель, Гитлер, наконец, дал согласие на сокращение восточного участка группы до рубежа Миуса. Наша беседа, включая обсуждение и организационных вопросов, длилась с 17 до 21 часа, то есть 4 часа.

Насколько упорно он держался своего мнения, показывает небольшой штрих при нашем расставании. После того как он окончательно согласился с моим оперативным планом, когда я уже покидал комнату, он позвал меня обратно. Он сказал, что, конечно, не намерен что-нибудь менять в принятом уже решении. Но он очень настойчиво просил меня подумать, не смогу ли я все-таки немного подождать. Может быть, вскрытие льда на Дону позволит сохранить дугу Дон — Донец. Но мое решение было твердо. Я ему сказал, что издам приказ на следующий день после моего возвращения, если обстановка не заставит это сделать немедленно.

Я так подробно остановился на этой беседе с Гитлером не только потому, что она была решающей для исхода этой зимней кампании, но и потому, что она кажется мне типичной для позиции Гитлера и показывает, как было трудно добиться его согласия на то, что не соответствует его желаниям.

Ошибочно полагать, что с получением согласия Гитлера на оставление восточной части Донбасса и с уже возможной теперь переброской 4 танковой армии на западный фланг был уже ликвидирован фактический кризис на южном фланге армии. Переброска 4 танковой армии с восточного на западный фланг ввиду большого расстояния и состояния дорог должна была продлиться около двух недель. Было еще неясно, достигнет ли группа Голлидта позиций на Миусе, в связи с тем, что противник уже стоял на ее глубоком фланге у Ворошиловграда южнее Донца. Было также сомнительно, что 1 танковая армия удержит или восстановит фронт на среднем Донце. Но, прежде всего события развертывались угрожающе в районе группы армий «Б», то есть в районе Харькова, что открывало противнику широкие перспективы. Он мог прорваться не только на переправы через Днепр у Днепропетровска и Запорожья, чтобы отрезать здесь коммуникации группы армий «Дон», но и достичь Днепра выше по течению, форсировать его и отрезать его с запада. Стало необходимым наряду с переброской 4 танковой армии на западный фланг [457] группы образовать новую группировку на месте почти полностью вышедших из строя армий союзников, действовавших в составе группы «Б».

7 февраля днем я вновь прибыл в мой штаб в Сталине. На Дону ситуация обострилась вследствие взятия русскими Батайска, пригорода Ростова, расположенного на южном берегу. Сразу же после моего прибытия командование группы отдало приказ об отходе за Дон и начало переброску 4 танковой армии и имевшихся в нашем распоряжении на данный момент дивизий на западный фланг. Группа Голлидта получила распоряжение отойти сначала на линию Новочеркасск — Каменск. 8 февраля вновь создался кризис у Ростова и Ворошиловграда, где противник прорвался с завоеванного им в свое время плацдарма. В полосе наступающей на среднем Донце 1 танковой армии можно было также говорить о кризисе, поскольку она пока не добилась ожидаемого успеха в боях против противника, наступающего через Донец на Лисичанск, Славянск.

8 районе действий группы «Б» у Харькова сформировалась новая армейская группа под командованием генерала Ланца, которой был подчинен прибывающий сюда танковый корпус СС. Мы узнали, что дивизия СС «Рейх», которая должна была отбросить противника у Волчанска, чтобы затем продвигаться на юго-восток в направлении на Изюм, не разбила противника. Более того, она сама отошла за Донец. Было ясно, что при таких условиях ничего не выйдет из намеченного Гитлером удара танкового корпуса СС, из состава которого имелась пока только дивизия «Рейх», с целью облегчить положение на нашем западном фланге.

9 февраля противник овладел севернее Харькова Белгородом и Курском. Он наступал из дуги Донца у Изюма на запад. Практически в бреши между Днепром и правым флангом группы «Центр», начинавшимся значительно севернее Курска, действовала только группа Ланца, наступление которой на Харьков было уже сомнительно, и западнее Курска — сильно потрепанная 2 армия группы армий «Б».

Так как эта обстановка давала противнику возможность осуществить глубокий обходный маневр через Днепр выше Днепропетровска, то было ясно, что наша группа армий не сможет долго обеспечивать собственными силами, несмотря на переброску 4 танковой армии на западный фланг, безопасность своих тыловых коммуникаций. Надо было предпринять какие-то кардинальные меры. В телеграмме на имя генерала Цейтцлера я требовал поэтому сосредоточения новой армии силой не менее 5-6 дивизий в течение двух недель в [458] районе севернее Днепропетровска, а также сосредоточения еще одной армии за фронтом 2 армии, то есть в районе западнее Курска для нанесения удара на юг. Для этого было необходимо коренное улучшение службы подвоза. Частичное прибытие отдельных дивизий медленными темпами, как это было до сих пор, не соответствовало требованиям обстановки.

Генерал Цейтцлер обещал мне теперь существенную помощь. Он надеялся снять, наконец, 6 дивизий с фронта групп «Центр» и «Север» и более быстрыми темпами, чем это было до сих пор, перебросить их к нам. Он обещал давать ежедневно около 37 воинских эшелонов, что означало, что через день прибывала бы одна из обещанных дивизий. Конечно, и эти силы ввиду большой ширины образовавшейся бреши могли явиться лишь временным выходом, который спас бы нас от серьезных опасностей в лучшем случае до наступления распутицы. Явится ли он своевременным, зависело от развития обстановки у Харькова, на что наша группа не имела никакого влияния. Во всяком случае, тень смертельной опасности продолжала висеть над южным флангом Восточного фронта, так как противник до или сразу после распутицы мог пробиться до побережья Азовского моря или еще глубже — до побережья Черного моря.

Если группа заботилась главным образом о своем глубоком фланге, то развитие событий на ее собственных фронтах не было успокоительным.

1 танковая армия (командующий — генерал Макензен, начальник штаба — полковник Венк), имевшая задачу вновь отбросить за реку противника, прорвавшегося через средний Донец, вела бои с двумя превосходящими группировками. Одна сильная группировка перешла Донец у Ворошиловграда и пыталась прорваться между отходящей на Миус группой Голлидта и наступающей с юга на Донец 1 танковой армией. Вторая группировка противника перешла Донец на рубеже Лисичанск — Славянск и стремилась направить главный удар на наш западный фланг в районе по обе стороны от Кривого Торца. Этим создавалась опасность двустороннего охвата 1 танковой армии. Она должна была попытаться разбить вражеские группировки одну за другой. По мнению командования группы, направление главного удара армии должно было приходиться на ее западный фланг с тем, чтобы сначала разбить врага у Славянска и потом повернуть против группировки у Ворошиловграда. Но, однако, развитие обстановки заставило армию частью своих сил сначала завязать бои со второй группировкой противника. Армия поэтому не была достаточно [459] сильной для того, чтобы быстро разбить противника у Славянска, но и южнее Ворошиловграда не оказалось сил, чтобы приостановить прорыв противника на юго-запад.

Как всегда, в этой и без того критической обстановке возникают еще и частные неудачи. 1 танковая армия, планируя боевые действия своих сил (40 тк ) с целью уничтожения противника, наступающего из Славянска, установила на основании данных разведки, что продвижение ее танковых соединений в районе западнее Кривой Торец для проведения операции по охвату противника невозможно. Местность, перерезанная глубокими оврагами, была покрыта таким глубоким снегом, что использование наших танковых сил было исключено. Поэтому 40 тк начал свое наступление вдоль долины Кривой Торец и восточнее ее почти фронтально. Как бывает почти всегда в суровую русскую зиму, нельзя оставлять части ночевать вне населенных пунктов, и действия этого корпуса привели к тому, что бои по существу разыгрывались в долине Кривой Торец только за населенные пункты. Прежде всего, речь шла об овладении крупным промышленным городом Краматорск. В таком бою нельзя было ожидать столь необходимого нам быстрого успеха против вражеской группировки у Славянска. Действовавшая здесь 11 тд продвигалась вперед медленно.

План группы — отрезать противника от Донца охватом с запада — оказался, таким образом, беспредметным, а противник со своей стороны в ночь на 11 февраля прорвался крупными танковыми силами через якобы непроходимую местность западнее Кривого Торца до Гришино. Этот эпизод еще раз показал, что западные понятия о непроходимости местности для русских имеют лишь очень ограниченное значение. Широкие гусеницы их танков значительно облегчали преодоление препятствий, которыми являлись для наших танков грязь или глубокий снег. В районе Гришино противник не только находился глубоко во фланге 1 танковой армии, но он также перерезал там одновременно главную коммуникацию труппы, ведущую из Днепропетровска на Красноармейское. Оставалась только дорога через Запорожье. Но ее пропускная способность была ограничена, так как не был еще восстановлен большой мост через Днепр у Запорожья, разрушенный противником в 1941 г. Там производилась поэтому перегрузка. Цистерны с горючим не могли подвозиться к фронту.

Снабжение фронта, особенно горючим, стояло, таким образом, под угрозой срыва, и возникла опасность охвата 1 танковой армии с запада; противник пытался в это время [460] также нанести ей удар с востока силами, прорвавшимися через Ворошиловград. Одному кавалерийскому корпусу противника удалось прорваться до важного железнодорожного узла Дебальцево, который лежал глубоко в тылу правого фланга 1 танковой армии, а также за рубежом реки, овладеть которым предстояло группе Голлидта. Этот корпус был, однако, окружен у Дебальцево. Но его уничтожение было трудным делом и проходило медленно, так как он оказывал упорное сопротивление в населенных пунктах. 17 тд, в которой так нуждался западный фланг армии, оказалась здесь сначала скованной.

Между тем противник сильно теснил на восточном участке фронта пополненными танковыми частями группу Голлидта, отходящую на Миус, так что оказалось невозможным пока взять у нее танковую дивизию.

Все-таки — скажем здесь заранее — группе Голлидта удалось 17 февраля достичь Миуса и организовать там оборону.

На западном фланге введением в бой пришедшей с Дона дивизии «Викинг» удалось в это время приостановить вражеские танки у Гришино. Но дивизии не удалось быстро уничтожить противника. Не говоря уже о том, что дивизия была сильно ослаблена в предшествовавших тяжелых боях, в ней ощущался большой недостаток в командирах. Дивизия состояла из добровольцев СС прибалтийских и северных стран. Ее потери были настолько велики, что не хватало офицеров с соответствующими знаниями языка. Поэтому понятно, что боеспособность этого хорошего соединения была невысокой.

4 танковая армия находилась еще в это время на марше, а частично перебрасывалась транспортом с нижнего Дона на западный фланг. Большие трудности с дорогами сильно задерживали ее движение. Если даже не считать того факта, что противник у Гришино уже глубоко нависал над флангом 1 танковой армии, и той возможности, что он мог подбросить к этим пока остановленным соединениям свежие силы, то опасность во второй бреши, образовавшейся между левым флангом 1 танковой армии и районом Харькова, была все еще очень серьезной. Здесь противник имел полную свободу действий.

Эти кризисы в районе группы армий были в основном следствием того, что группа армий «Дон» была вынуждена слишком долго оставлять свои силы для прикрытия отхода группы «А» впереди Дона и Донца. Теперь же командование группы должно было с все большей озабоченностью смотреть на участок группы «Б». Так как группа «Б» после выхода из строя союзных армий состояла только из 2 армии, сражавшейся [461] западнее Курска, и из сильно потрепанной только что сформированной группы Ланца, стоявшей в районе Харькова, то для русских открывались здесь две возможности, одинаково опасные для группы армий «Дон».

Противник мог, выставив прикрытие у Харькова, повернуть наступающие, по нашим сведениям, от Изюма на запад силы на Павлоград и далее на переправы через Днепр у Днепропетровска и Запорожья и, таким образом, отрезать тылы группы «Дон» у Днепра. Он, далее, имел даже возможность, кроме того, попытаться разгромить находящуюся еще в стадии формирования группу Ланца. Если бы противнику удалось это сделать, то ему открылся бы путь через Днепр по обе стороны Кременчуга. Потом он мог бы отрезать как подходы к Крыму, так и переправу через Днепр у Херсона. В результате он окружил бы весь южный фланг немецкой армии. И если даже наступающая обычно в конце марта оттепель и отсрочила бы проведение указанных широких операций, то надо было предполагать, что противник возобновит выполнение этой оперативной цели сразу же после окончания периода распутицы.

По этим соображениям я послал 12 февраля ОКХ для доклада Гитлеру свою новую оценку обстановки. Исходя из упомянутых соображений, исходивших из имевшихся у нас перспектив, я выставил прежде всего два пункта.

Во-первых, соотношение сил. Я констатировал, что, хотя противник уже 3 месяца в ходе наступательных боев, очевидно, пытался добиться решающего успеха на Восточном фронте путем разгрома или отсечения немецкого южного фланга, распределение сил на Восточном фронте с германской стороны, как и ранее, никоим образом не удовлетворяло требованиям обстановки. Несмотря на то, что за последние месяцы группа армий «Дон» получила пополнение в количестве нескольких дивизий, соотношение немецких сил и сил противника, как и на фронте группы «Б», остается 1 : 8 (а частично даже еще менее благоприятно), в то время как соотношение на фронтах группы «Центр» и «Север» было 1 : 4. Конечно, понятно, что ОКХ боялось путем снятия сил у обеих названных групп создать здесь новое обострение обстановки. Было, далее, справедливо, что на мои прежние донесения ОКХ отвечало, что почти все имеющееся пополнение личного состава и материальной части шло в группу «Дон» и что боеспособность частей групп «Центр» и «Север» меньше, чем частей группы «Дон». На это, однако, можно было возразить, что дивизии группы «Дон» уже несколько [462] месяцев непрерывно ведут тяжелые бои, чего не было в обеих северных группах. К тому же наши дивизии сражались на открытой местности, в то время как те группы занимали оборудованные позиции.

Но решающим был тот факт, что противник искал успеха не на участке группы «Центр» или на северном, фланге немецкого Восточного фронта, а на южном крыле, и поэтому нельзя было и впредь ущемлять наши интересы в отношении распределения сил.

Можно было безошибочно предполагать, что в случае, если нам удастся избежать серьезной опасности отсечения от переправ через Днепр, противник все равно не оставит своей далеко идущей цели — уничтожения немецкого южного фланга путем окружения его у морского побережья. Поэтому мы должны были при всех обстоятельствах провести серьезное улучшение в распределении сил на южном фланге, независимо от того, придется ли в этом случае отказаться от других участков или театров военных действий или нет.

Наряду с этим принципиальным вопросом общего распределения сил, который я поставил на рассмотрение в докладе, содержавшем оценку обстановки, я высказал в нем ОКХ также мои соображения о дальнейшем ведении операций на южном фланге Восточного фронта. Об этом будет сказано в следующей главе «Цитадель».

В ночь на 12 февраля я перевел мой штаб группы, получившей теперь название группа армий «Юг», в Запорожье, чтобы держать в руках руководство операциями на решающем в ближайшее время участке.

В ночь на 13 февраля мой штаб получил указание от ОКХ, очевидно, решение по моему предложению от 9 февраля. Согласно этому указанию, в соответствии с моим предложением одна армия должна была развернуться на рубеже Полтава — Днепропетровск, другая — за южным флангом 2 армии. Фактически же дело не дошло до получения этих двух армий. Армия, которая должна была развернуться за 2 армией, вообще не прибыла. 2 армия в общем получила подкрепления, но все это было сделано в счет полагавшегося нам пополнения. Армией, которая должна была развернуться на рубеже Полтава — Днепропетровск, была скованная и уже втянутая в бой группа Ланца. Эта группа потом была подчинена группе «Юг» одновременно с передачей участка группы «Б» до Белгорода включительно. 2 армия перешла в группу «Центр», штаб группы «Б» был ликвидирован как звено Восточного фронта. [463]

Четвертая фаза. «Немецкий контрудар»

Таким образом, в середине февраля и в последней декаде февраля кризис на участке группы армий «Юг» достиг высшего напряжения. Одновременно вырисовывалась опасность окружения всего южного крыла фронта в результате глубокого обхода его с соседнего северного участка. Но как раз в этом крайнем обострении обстановки скрывалось уже начало поворота.

Сначала, однако, обстановка все еще ухудшалась.

Намечаемая реорганизация группы «Б» на решающем участке фронта как раз в этот момент означала, несомненно, опасность. Хотя командование этой группы и имело, кроме 2 армии, только остатки разбитых частей, оно все же было существенным звеном в цепи объединений, действовавших на Восточном фронте. Исключение его привело бы к разрыву фронта на стыке между группами «Центр» и «Юг».

Практически группа «Юг» не могла еще принять доставшийся ей участок в районе Харькова (группа Ланца), поскольку отсутствовала связь. Пока стала бы возможной передача командования, Харьков был бы уже потерян. Только благодаря отличной работе полка связи группы и целеустремленному руководству связью нашим начальником связи генералом Мюллером стала возможна быстрая передача командования на участке в районе Харькова. Как и всегда, в этом много помог мне мой друг, командующий войсками связи, генерал Фельгибель.

Хотя ликвидация группы «Б» вначале затрудняла общее согласованное руководство операциями на самом трудном участке Восточного фронта, все же это принесло и свою пользу. В результате подчинения группы Ланца группе «Юг» создалась возможность организовать единое управление операциями в решающий момент на решающем участке. Это как раз и помогло успешно закончить зимнюю кампанию 1942/43г.

Сначала район Харькова доставлял группе «Юг» только новые заботы, хотя еще в течение нескольких дней группа «Б» (в действительности же Гитлер) сама руководила операциями в этом районе.

Группа Ланца получила приказ от Гитлера — во что бы то ни стало удержать Харьков, потеря которого могла отразиться на престиже Германии, как своего рода новый Сталинград. Кроме того, группа Ланца силами танкового корпуса СС, который составлял ядро этой группы, но который все еще состоял из двух вместо трех дивизий, должна была прорваться [464] на Лозовую, чтобы облегчить положение левого фланга группы «Юг».

Естественно, группа Ланца своими силами могла решить только одну из этих задач. Она могла или драться за Харьков, или наступать на левом фланге группы «Юг». Я поэтому предложил Гитлеру, чтобы группа Ланца в первую очередь отказалась от Харькова и попыталась разбить противника южнее Харькова. Тем самым была бы предотвращена опасность обхода группы через Днепр по обе стороны Кременчуга. Мы же надеялись справиться сами с противником, нацелившим свой удар на переправы через Днепр у Запорожья и Днепропетровска, введением в бой 4 танковой армии. Если бы Ланц разбил противника южнее Харькова, то тогда он мог бы повернуть на Харьков и снова овладеть им. Но такое решение не соответствовало планам Гитлера, для которого Харьков, столица Украины{66}, стал уже вопросом престижа. Он отдал, поэтому 13 февраля еще раз строгий приказ группе Ланца при всех обстоятельствах удерживать Харьков.

Я запросил поэтому у ОКХ, сохраняет ли силу этот приказ и после того, как Ланц перешел в мое распоряжение, в том числе и на случай опасности окружения танкового корпуса СС в Харькове. Одновременно я просил ответить на мое письмо с оценкой общей обстановки, которое я отправил за день до этого в Летцен (Гижицко). Генерал Цейтцлер ответил мне, что Гитлер сказал по поводу моего письма, что я «смотрю слишком далеко», я же ответил ему, что я считаю правильным, если штаб группы планирует действия на 4-8 недель вперед, и сомневаюсь, правильно ли делает Главное командование, когда оно думает только на 3 дня вперед.

Что касается обстановки у Харькова, то обстоятельства оказались сильнее, чем желания Гитлера. Танковый корпус СС, который уже был в опасности окружения в Харькове, отступил 15 февраля — впрочем, вопреки приказу генерала Ланца — из города. О совершившемся факте нам сообщил штаб группы «Б», который в эти дни находился в процессе ликвидации. Если бы Харьков был оставлен по приказу какого-либо армейского генерала, то Гитлер, несомненно, предал бы его военному суду. Но так как это был танковый корпус СС, который, — действуя, впрочем, совершенно правильно, — избежал окружения, этого не произошло. Правда, командующий группой — Ланц через несколько дней был заменен генералом танковых войск Кемпфом под тем предлогом, что [465] генерал Ланц принадлежал к горнострелковым войскам, а Кемпф был танкистом.

В то время как в период передачи командования в районе Харькова от группы «Б» группе «Юг» положение там заметно обострилось, одновременно создалась острая опасность для группы, которая могла быть отрезанной от своих коммуникаций через Днепр.

16 февраля сообщили, что противник, как мы уже давно ожидали, начал крупными силами наступление из района западнее Изюма в направлении на Павлоград и Днепропетровск. Если бы противнику удалось здесь достичь железнодорожного узла Лозовая или Павлограда (или расположенной юго-западнее Павлограда станции Синзиниково{67}), то железнодорожная связь через Полтаву была бы перерезана. Одновременно снова ослабевали темпы подвоза обещанного нам ОКХ пополнения. Вместо обещанных 37 транспортов ежедневно 14 февраля прибыло только 6. Далее, командование группы «Центр» заявило, что у группы недостаточно сил, чтобы сделать что-нибудь существенное для взаимодействия с группой «Юг» на участке прорыва между обеими группами. Она, по-видимому, была бы рада, если бы ей удалось остановить 2 армию, отходящую в районе дуги, выступающей далеко на запад западнее Курска.

Положение стало настолько критическим, что Гитлер решил прибыть в мой штаб. Мои неоднократные донесения с оценкой обстановки заставили его, видимо, задуматься. Как бы я ни приветствовал возможность доложить ему лично мои соображения, а также то, что он лично мог убедиться в серьезности положения, все же, конечно, трудно было обеспечить безопасность его пребывания в таком крупном промышленном городе, как Запорожье (тем более что к городу приближался противник). К тому же он сообщил, что пробудет несколько дней. Он разместился в нашем служебном помещении вместе со своей свитой, в которую входил начальник Генерального Штаба и генерал Йодль (как всегда, Гитлер взял, конечно, с собой своего личного повара). Весь прилегающий район надо было герметически изолировать. Все же положение нельзя было считать безопасным, так как приезд Гитлера не был секретом и при въезде с аэродрома в город его узнавали и приветствовали солдаты, находившиеся в Запорожье, представители его партии и другие лица. Для охраны мы имели в Запорожье, кроме нашей караульной роты, только несколько зенитных подразделений. В ближайшее время вражеские [466] танки должны были подойти настолько близко к городу, чтобы они могли обстреливать аэродром, расположенный восточнее Днепра.

17 февраля вечером Гитлер прибыл в мой штаб. Я доложил ему сначала обстановку. Группа Голлидта достигла в этот день рубежа Миуса, хотя противник и сильно теснил ее. 1 танковая армия остановила противника у Гришино, но не смогла его еще разбить. Бой в районе Краматорска против вражеских частей, наступавших с рубежа Лисичанск — Славянск, еще не привел к успеху. Группа Ланца, как я уже говорил, оставила Харьков и отступила на юго-запад к реке Мож.

Затем я доложил Гитлеру свой план — высвободить танковый корпус СС у Харькова и оставить в этом районе только остальные соединения группы Ланца.

Танковый корпус СС должен был, по моему плану, наступать из района Краснограда на юго-восток в общем направлении на Павлоград и организовать взаимодействие с подходящей сюда 4 танковой армией. Эти части должны были разбить противника, наступающего в широкой бреши между 1 танковой армией и группой Ланца. Если бы это удалось, то тем самым была бы устранена опасность отсечения группы Голлидта и 1 танковой армии и тогда мы могли бы нанести удар в районе Харькова.

Гитлер сначала отказался обсуждать планируемые мною операции в предложенном мною порядке. Он не хотел верить, что в районе между 1 танковой армией и группой Ланца наступают действительно крупные силы противника. Он боялся, что войска, которые примут участие в планируемой мною в районе между Днепром и Донцом операции, завязнут в грязи. Так как уже приближалась весна, то такая возможность существовала. Но главной причиной отклонения Гитлером этого плана было его желание как можно быстрее, во что бы то ни стало возвратить Харьков, что он надеялся сделать, когда будет полностью укомплектован танковый корпус СС. Фактически обстановка была такова, что удар в направлении на Харьков предполагал предварительное устранение опасности для переправ через Днепр. Без обеспеченных переправ через Днепр 1 танковая армия и группа Голлидта были бы «нежизнеспособными». Кроме того, удар на Харьков требовал участия, по меньшей мере, части сил 4 танковой армии. Наконец, было ясно, что в случае, если распутица приостановит операции, то это должно произойти раньше в районе между Донцом и Днепром, а не в районе Харькова и севернее его. Можно было надеяться, что после разгрома противника, наступающего между 1 танковой армией и группой Ланца, можно [467] будет нанести удар на Харьков. С другой стороны, было более чем сомнительно, удастся ли провести первую операцию только после второй. В этом случае даже после победы у Харькова связь правого фланга и центра группы по Днепру могла бы быть перерезана — положение, которое нельзя было выдержать в длительный период распутицы, продолжающейся несколько недель.

Упорство, с которым Гитлер всегда отстаивал свое мнение, естественно, вновь привело к бесконечной дискуссии. Я положил конец этой дискуссии, сказав, что танковый корпус СС должен быть в любом случае сначала сосредоточен на шоссе Харьков — Красноград. Это могло быть сделано самое раннее 19 февраля. Поэтому только тогда можно было окончательно решить — выступать на север или на юг. Эта оттяжка решения вопроса удалась мне благодаря выставленному мною аргументу, что до 19 февраля нельзя рассчитывать на 4 танковую армию. Я, очевидно, также правильно полагал, что ход событий, которые теперь сам Гитлер близко наблюдал, заставит его согласиться со мной.

18 февраля я вновь доклады вал Гитлеру. Противник крупными силами наступал на рубеже Миуса. Во многих местах он прорвал еще не укрепленные позиции группы Голлидта. Нам также не удалось пока еще уничтожить окруженный за этим фронтом у Дебальцево кавалерийский корпус противника. Я доложил Гитлеру, что, несмотря на это, по-прежнему существует срочная необходимость отвести мотосоединения с этого фланга на западный фланг, хотя это в данный момент и невозможно. Механизированный корпус противника, находящийся у Гришино глубоко во фланге 1 танковой армии, также еще не был уничтожен, и действовавшие там наши силы еще не освободились.

Мы уже получили, однако, неопровержимые данные о том, что в бреши между 1 танковой армией и группой Ланца противник действительно наступал крупными силами на переправы через Днепр. 267 сд противника была отмечена южнее Краснограда. Силами 35 гвардейской дивизии, в составе которой действовал танковый батальон, противник занял Павлоград. Находившаяся там одна итальянская дивизия (остаток бывшей итальянской армии) быстро покинула город при приближении противника.

Группа Ланца сообщила, что выгруженные в Киеве моторизованные части танковой дивизии СС «Тотенкопф» застряли в грязи между Клевом и Полтавой. Удар на север с целью овладения Харьковом, который так настойчиво планировал Гитлер, стал теперь невозможным. [468] Если танковый корпус СС без дивизии «Тотенкопф» не смог удержать Харькова, то без дивизии, срок боеготовности которой нельзя было предвидеть, он еще менее был в состоянии вновь овладеть им. Теперь можно было планировать только удар на юго-восток в целях уничтожения противника, наступающего в бреши между группой Ланца и 1 танковой армией. Но так как и там надо было скоро ожидать распутицы, мы должны были спешить. В этих обстоятельствах Гитлер согласился с моим мнением направить из танкового корпуса СС мотопехотную дивизию «Рейх», которую легче всего было высвободить, на Павлоград. Дивизия лейб-штандарт должна была прикрывать операции 4 армии против врага, наседавшего из Харькова в южном направлении. Надо было надеяться, что 4 танковая армия, усиленная дивизией «Рейх», добьется успеха.

После того как было принято это решение, я доложил Гитлеру мое мнение об общей обстановке. Даже если нам удастся — что было не очень вероятно — избежать неблагоприятного для нас развития событий до наступления распутицы, мы должны подумать и о дальнейшем. Распутица и грязь не дадут нам передышки больше чем на несколько недель. Группа должна будет удерживать фронт шириной 700 км, на котором у нас имеются 32 дивизии, включая и части группы Ланца. Противник же, как это можно было с уверенностью предполагать, после распутицы вновь изберет главным направлением своих операций южное крыло Восточного фронта с целью окружения его у Черного моря.

Фронт в 700 км, обороняемый всего 30 дивизиями, может быть прорван превосходящими силами противника на любом участке: Но, прежде всего мы не могли помешать противнику обойти нашу группу с севера и продолжать эту игру до тех пор, пока он ее не закончит у Азовского или Черного моря.

После окончания периода распутицы группа, следовательно, не может стоять на месте, чтобы ждать, где противник сделает прорыв или пока он не обойдет нас с севера. Это возможно лишь при условии, что ОКХ сможет наступательным ударом облегчить положение на нашем фронте, выступающем далеко на восток.

Своими доводами я намеревался побудить Гитлера с оперативной точки зрения заглянуть несколько вперед. Но было очевидно, что Гитлер не хочет взять на себя никаких обязательств. Он соглашался с тем, что силы группы слабы для организации обороны фронта в текущем году. С другой стороны, он не хотел признать приведенные мною цифры о соотношении сил. Он, собственно, не оспаривал, что против [469] нас стоит 341 соединение противника, но заявлял, что их боеспособность невысока. На мое возражение о том, что и силы наших дивизий на исходе, он ответил тем, что в период распутицы они будут пополнены личным составом и новым оружием (что действительно и произошло). Но он не хотел признать, что противник призовет за это время на военную службу контингент 1926г. в количестве 1,5 млн. человек. Он не хотел также признать и того, что в течение периода распутицы танковая промышленность противника за 2 месяца может заново оснастить 60 танковых бригад. Он подчеркивал, напротив, решающее значение Донбасса для танковой промышленности противника в случае, если он вновь попадет в его руки. Что касается руководства операциями в 1944 г. на Восточном фронте, то он не может для большого наступления снять силы с других театров и не может создать новые формирования. Но будут возможны ограниченные удары с использованием нового оружия. Тем самым Гитлер вновь попал на свой конек — оружие и его производство — и уже было невозможно добиться от него изложения оперативных планов на летнюю кампанию. Мы, по-видимому, жили в разных мирах.

19 февраля состоялась новая беседа, на которую был приглашен также фельдмаршал фон Клейст. Все-таки за время пребывания в моем штабе Гитлер более ясно понял опасность обстановки на южном фланге. Он заявил, что теперь группа «А» должна отдать все, что может, группе «Юг». Группу «А» надо рассматривать теперь как ближайший резервуар сил фронта группы «Юг». Тем самым он положил под спуд планы оперативного использования плацдарма на Кубани. К сожалению, время потом показало, что «ближайший резервуар» сил не давал их нам даже в той степени, которая была возможна при условии переброски их через Крым. Кубанский плацдарм должен был продолжать жить собственной жизнью. Старый опыт говорит, что нет ничего труднее, чем высвободить силы, которые были оставлены когда-то на ненужном участке.

В остальном этот день принес дальнейшее обострение обстановки, после того как противник, по-видимому, крупными силами овладел железнодорожной станцией Синзиноково{68}. Тем самым он не только перерезал главную коммуникацию группы «Центр» и правого фланга нашей группы, но стоял уже в 60 км от нашего штаба, в котором находился фюрер третьей империи. Ни одной части не было между нами и нашим врагом! Я поэтому очень успокоился, когда Гитлер [470] вечером этого дня вылетел в свою ставку. Можно было вполне ожидать, что на следующий день вражеские танки сделают невозможным использование аэродрома восточнее Днепра.

В качестве последнего вопроса я доложил Гитлеру, что почти все танковые дивизии нужны мне для намечаемых ударов на западном фланге группы, следовательно, их надо снять с рубежа Миуса. Если мы и удерживали до сих пор этот фронт, то только потому, что основная масса сил наступающего здесь противника должна была пройти узкий коридор у Ростова и поэтому не могла пока достичь его. Существовала возможность взятия противником Донбасса с востока. Мы могли предотвратить эту опасность только в случае, если бы мы могли [471] ликвидировать угрозу отсечения нашей группы от ее тыловых коммуникаций. Это, кажется, понимал и Гитлер.

Во всяком случае, у меня осталось впечатление, что посещение им моего штаба помогло ему понять нависшую сейчас опасность окружения, которое угрожает в будущем всему южному крылу Восточного фронта. ОКВ или генералом Шмундтом была вскоре пущена в ход версия, что Гитлер якобы был у нас для того, чтобы «поднять боевой дух группы». Я не думал, что мы нуждались тогда в таком «поднятии духа». Если мы и не собирались — как этого требовал, однако, Гитлер — упрямо цепляться за каждую пядь земли, не обращая внимания на то, какие последствия будет иметь это «удержание любой ценой», то я полагал, что не легко было бы найти другой такой штаб, как наш, который (вопреки всем кризисам) проявлял бы такую упорную волю к победе. В этом смысле у нас никогда не было никаких разногласий между мной и моими офицерами.

Битва между Донцом и Днепром

19 февраля группой армий был издан приказ о переходе 4 танковой армии в контрнаступление на противника, наносившего удар через рубеж Перещепино — Павлоград — Гришино с целью отсечения группы от Днепра.

20 февраля стали совершенно ясны ближайшие оперативные планы противника, соответствующие тому, что мы предвидели.

На Восточном фронте противник наступал на рубеж Миуса, занимаемый оперативной группой Голлидта, наметив три направления главного удара, на которых он собирался осуществить прорыв.

Для отсечения наших коммуникаций через Днепр он ввел, кроме частей, остановленных нами у Гришине и Краматорска, по-видимому, одну армию в составе трех стрелковых дивизий, двух танковых корпусов и кавалерии.

Одновременно он пытался прорвать слабый фронт группы Кемпфа (генерал Кемпф сменил генерала Ланца) юго-западнее и западнее Харькова. В дальнейшем он стремился охватить эту группу на ее северо-западном фланге и одновременно осуществить глубокий обход ее с севера.

Наша группа должна была выполнять две задачи. Она должна была пытаться удерживать восточный участок по Миусу. Нельзя было сказать, выполнима ли была эта задача для данного участка фронта при наличии таких небольших сил и ввиду отсутствия резервов, особенно танковых дивизий. [472] Далее, 4 танковая армия должна была быстро разгромить противника в бреши между 1 танковой армией и группой Кемпфа и воспрепятствовать тем самым отсечению группы от переправ через Днепр. В противном случае вследствие недостатка горючего основная масса сил должна была скоро стать неспособной к движению.

Если бы удалось разбить вражескую группировку между Донцом и Днепром, от которого она стремилась нас отрезать, то обстановка показала бы, смогли ли бы мы немедленно двинуться всеми подвижными силами на север, чтобы восстановить положение, создавшееся в группе Кемпфа. Может быть, было бы необходимо сначала еще ввести 4 танковую армию в районе действий 1 танковой армии, если последняя не справилась бы к этому моменту своими силами с противником у Гришино и Краматорска.

Во всяком случае, мы должны были пока отказаться от действий на нашем северном фланге, то есть в районе действий группы Кемпфа. Эта группа могла пока выполнить лишь одну задачу — упорным сопротивлением преградить противнику путь к Днепру либо через Красноград или Днепропетровск, либо через Полтаву или Кременчуг. Если бы противник дерзнул пойти на Киев, о чем свидетельствовали некоторые признаки (и чего Гитлер боялся больше всего), то мы могли бы только пожелать ему счастливого пути. Время для успешного проведения такого глубокого обходного движения еще до наступления периода распутицы уже было упущено.

День 21 февраля принес первые признаки облегчения на главных участках фронта.

Восточный участок по Миусу держался. Остатки уже давно окруженного за линией фронта у Дебальцево кавалерийского корпуса противника вынуждены были, наконец, сдаться. Был окружен также вражеский танковый корпус, прорвавший позиции на Миусе у Матвеева Кургана, и шли бои по его уничтожению.

На правом фланге 1 танковой армии противник продолжал оказывать давление на группу Фреттера, явно с намерением взломать оборону на Миусе или уничтожить войска на северном участке 1 танковой армии. Перед фронтом этой армии противник вел себя спокойно. Перехваченные радиограммы говорили о том, что группа противника, сражавшаяся перед западным участком 1 танковой армии у Гришино и в районе Краматорска (группа Попова), испытывала трудности. Очевидно, плохо было дело с подвозом.

4 танковая армия заняла Павлоград. Можно было надеяться, что ее последние подразделения прибудут еще до начала [473] распутицы. Для нас уже не было большой опасностью то, что одна небольшая танковая группа противника подошла к Запорожью. Она остановилась в 20 км от города вследствие недостатка горючего, и нам удалось впоследствии расчленить ее на мелкие группы и уничтожить. К, сожалению, подходившая к нам новая дивизия (332 пд ), направлявшаяся в Павлоград, была повернута ОКХ на правый фланг группы «Центр», на Сумы. Если положение во 2 армии и не было особенно хорошим, то главное теперь состояло в том, что мы, наконец, находились на пути к овладению инициативой. В сравнении с этим было бы не так уже важно, если бы за это время противник несколько продвинулся в направлении на Киев и севернее его. Такие планы противника были ясны из того, что его крупные силы подходили из Белгорода на Ахтырку, явно с целью обойти с севера группу Кемпфа.

Ближайшие дни принесли ожидавшийся успех контрудару 4 танковой армии, и инициатива в этой кампании, наконец, вновь перешла к нам. Сначала армия разбила силы противника, наступавшие на переправы через Днепр, то есть группировку в районе Павлограда и южнее его. То, с чем Гитлер не хотел согласиться, подтвердилось: здесь было два вражеских танковых корпуса, один стрелковый корпус и один кавалерийский корпус. Затем нам удалось во взаимодействии с 1 танковой армией разбить четыре вражеских танковых и механизированных корпуса, стоявших перед ее западным фронтом.

К 1 марта стало ясно, что русские ввиду своего поражения в районе между Донцом и Днепром и перед северным фронтом 1 танковой армии ослабили свое сопротивление, и что наша армия вновь сможет овладеть рубежом по Донцу. Было заманчивым последовать за противником через еще скованный льдом Донец, чтобы потом зайти ему в тыл у Харькова и западнее его.

Сначала надо было, однако, разбить южный фланг харьковской группировки противника, крупные силы которой стояли юго-западнее Харькова, на Берестовой, чтобы освободить себе руки для наступления через средний Донец. Возможно ли это в связи с наступающим скоро периодом распутицы — было более чем сомнительно. Поэтому группа должна была сначала удовлетвориться тем, чтобы встретить харьковскую группировку противника западнее Донца и разбить ее там.

В южном прибрежном районе действий группы начало уже таять. Поэтому в конце февраля противник на рубеже Миуса стал вводить на участках прорыва вместо танковых и [474] подвижных соединений стрелковые дивизии. Противник явно намеревался овладеть плацдармами западнее Миуса еще до наступления периода распутицы. После того как его наступление на широком фронте в этом районе провалилось, оно превратилось в серию безуспешных местных атак.

2 марта группа могла уже выявить результаты своего первого контрудара, проведенного ею силами 4 танковой армии и левым флангом 1 танковой армии по группировке противника, расположенной между Донцом и Днепром. В результате этого удара, а также в результате успешной обороны группы Голлидта на Миусе, вражеские армии Юго-западного фронта были настолько сильно потрепаны, что они уже не были способны к наступлению. Особенно ослаб натиск частей противника, наступавших на левый фланг 1 танковой армии и в стык между нею и группой Кемпфа: 6 армия противника, группа Попова, действовавшая у Гришино, и 1 гвардейская армия. Можно было полагать, что мы уничтожили 25 тк и три стрелковые дивизии, разгромили 3 тк и 4 Гв. тк, 10 тк, одну отдельную танковую бригаду, одну механизированную бригаду, одну стрелковую дивизию и одну лыжную бригаду. Значительные потери понесли 1 Гв. тк и 18 тк, 6 стрелковых дивизий и 2 лыжные бригады.

По донесениям наших войск, противник в этой битве между Донцом и Днепром потерял 23000 убитыми. Мы захватили 615 танков, 354 орудия, 69 зенитных орудий и большое количество пулеметов и минометов. Пленных же было мало — 9000. Это объясняется тем, что наши войска, в основном танковые дивизии, не в состоянии были создать плотное кольцо вокруг противника. Холод заставлял — особенно ночью — располагаться в населенных пунктах и вокруг них, так что для солдат противника и его частей, бросивших свои машины, было достаточно пространства для выхода из окружения. Но нам не удалось перерезать Донец в тылу противника, так как река все еще была скована льдом и ее легко преодолевали солдаты с легким оружием.

Кроме указанных соединений противника, нами были уничтожены окруженные за рубежом Миуса 4 Гв. мк и 7 Гв. кк.

Битва за Харьков

После того как в результате этой победы между Донцом и Днепром инициатива вновь оказалась в наших руках, группа согласно приказу, отданному еще 28 февраля, начала наступление [475] на Воронежский фронт противника, то есть на его войска, расположенные в районе Харькова. Мы намеревались нанести удар по южному флангу противника, чтобы потеснить его с юга, или — если это окажется возможным — позже ударить ему в тыл с востока. Наша цель была не овладение Харьковом, а разгром и по возможности уничтожение расположенных там частей противника.

Ближайшей целью, следовательно, был разгром южного фланга противника, расположенного на Берестовой юго-западнее Харькова, на котором действовала 3 советская танковая армия. Эта цель была достигнута 4 танковой армией к 5 марта. Из 3 танковой армии противника были частично разгромлены 12 и 4 тк, один кавалерийский корпус и три стрелковые дивизии, часть их личного состава была взята в плен в небольшом котле у Краснограда. Пленных опять было сравнительно мало, убитыми же противник потерял примерно 12 000 человек; мы захватили 61 танк, 225 орудий и 600 машин.

Однако по метеорологическим условиям оказалась теперь невыполнимой наша цель — зайти в тыл противнику, теснившему группу Кемпфа в направлении на Ахтырку и Полтаву, и заставить его принять бой с перевернутым фронтом. Для этого 4 танковая армия должна была перейти Донец ниже Харькова, чтобы потом, повернув на запад, зайти противнику в тыл с востока. Но в это время лед на Донце стал проваливаться. Скоро должен был начаться ледоход, что делало невозможным наводку понтонных мостов. Вряд ли был также возможен ввиду оттепели даже обход противника на небольшом участке путем переправы через Мож юго-западнее Харькова, чтобы взять с тыла город, через который шли тыловые коммуникации противника. Мы пытались поэтому атаковать противника во фланг и оттеснить его от Харькова.

В соответствии с этим планом 4 танковая армия, включая танковый корпус СС, последняя дивизия которого, дивизия «Тотенкопф», уже полностью прибыла, 7 марта начала наступление из района Краснограда на север. Группа Кемпфа присоединилась к этому наступлению, как только силы противника на ее фронте стали ослабевать. Наступление 4 танковой армии и танкового корпуса СС протекало в последующие дни хорошо. Нам удалось атаковать целый ряд вражеских соединений с фланга и разбить их.

Теперь и противник понял опасность, угрожающую его Воронежскому фронту. Радиоразведка установила, что противник перебрасывал, по-видимому, несколько танковых и [476] механизированных корпусов из района Ворошиловграда в Изюм, для того чтобы, по-видимому, бросить их во фланг 4 танковой армии, наступающей с севера на Харьков. Однако этим частям не удалось начать наступление в больших масштабах. Это произошло либо потому, что эти части в результате предшествовавших боев в районе Ворошиловграда или на рубеже Миуса уже не были в состоянии развернуть наступление, либо потому, что их наступлению помешало вскрытие Донца. Противник смог захватить и удержать только небольшой плацдарм северо-западнее Изюма на южном берегу Донца. Затем противник подбросил с востока 2 Гв. тк к Харькову и отвел с запада на Богодухов части, теснившие северный фланг группы Кемпфа и 2 армии. Так как 2 армия была слишком слаба, чтобы начать наступление, было сомнительно, удастся ли нам воспрепятствовать отходу на восток противника, наступавшего в направлении на Ахтырку и севернее ее и продвинувшегося далеко на запад. Во всяком случае, мы хотели оттеснить от Харькова противника, стоявшего южнее, против группы Кемпфа, или отрезать его от переправ через Донец восточнее Харькова. Если бы это нам удалось, то мы могли бы штурмом взять Харьков. Группа при всех обстоятельствах намерена была избежать повторения боев под Сталинградом, где атаки наших сил захлебнулись на подступах к городу.

Но было неизбежно, что слово Харьков магически притягивало солдат и среднее звено руководства армии. Танковый корпус СС хотел преподнести вновь завоеванную столицу Украины «своему фюреру» в качестве знака победы и кратчайшим путем пробивался к нему. Потребовалось резкое вмешательство командования группы, чтобы добиться отказа командования корпуса от намерения фронтально наступать на Харьков, иначе бы он застрял здесь и этим дал бы возможность частям противника, действовавшим западнее города, избежать окружения. Наконец, удалось направить танковый корпус СС в обход Харькова с востока. Город пал без больших боев, и нам удалось отрезать отступление через Донец крупных сил противника.

Обстановка в районе Харькова и южнее его заставила противника сначала, как уже упоминалось, ослабить, а затем отвести в направлении на Харьков — Белгород свои части, стоявшие перед группой Кемпфа, уже приблизившиеся к Полтаве и взявшие к северу от нее Ахтырку.

Группа Кемпфа преследовала противника по пятам.

10 марта Гитлер вновь посетил наш штаб. Я доложил ему, кроме обстановки, наши планы относительно ведения операций [477] после окончания начинающегося теперь периода распутицы. Об этом я буду говорить в следующей главе.

14 марта танковый корпус СС овладел Харьковом. Одновременно на северном фланге группы Кемпфа быстро продвигалась на Белгород дивизия «Гроссдойчланд». Противник бросил против нее крупные силы танков, которые дивизия, однако, разбила у Гайворона, затем началось наступление на Белгород.

Взятием Харькова и Белгорода закончился второй контрудар нашей группы; усиливающаяся распутица исключала дальнейшее ведение операций. Собственно, у группы была еще одна цель — в качестве заключительной фазы операции [478] совместно с группой армий «Центр» очистить от противника дугу в районе Курска, врезающуюся глубоко на запад в немецкий фронт, и создать здесь более короткий фронт. Но мы должны были отказаться от этого намерения, потому что группа «Центр» заявила, что она не может участвовать в этой операции. Так эта дуга и осталась неприятным выступом на нашем фронте, который открывал противнику определенные оперативные возможности и в то же время ограничивал наши возможности. Наша группа все же прочно удерживала весь фронт по Донцу от Белгорода до пункта, где ответвляется Миус, и вдоль последнего. Это была та же линия, на которой стояли немецкие войска зимой 1941/42 г.

Заключительный обзор операции

Если в заключение сделать краткий обзор хода боев и событий этой зимней кампании 1942/43г. в южной России, то, прежде всего, необходимо отметить, бесспорно, большой успех советских войск. Советам удалось окружить целую армию, причем самую сильную, — 6 армию — и уничтожить ее. Кроме того, Советы смели с лица земли 4 союзные армии, боровшиеся на стороне немецких войск. Много храбрых солдат, имевшихся также и в этих армиях, было убито. Значительная часть попала в советский плен. Остатки этих армий распались и должны были быть — рано или поздно — сняты с фронта. Как боеспособная сила на фронте они уже были потеряны. Хотя большую часть дивизий 6 армии вновь сформировали из остатков и пополнения, а группа Голлидта в марте 1944 г. получила название 6 армии, все же мы окончательно потеряли основную массу солдат почти 20 дивизий и значительную часть артиллерии и инженерных частей РГК. Хотя фактическая боеспособность союзных армий была только ограниченной (выше всего она была у румынской армии), все же выход их из строя был значительной потерей для нас. В результате этого мы лишились возможности высвободить немецкие силы, по крайней мере, на спокойных участках фронта. Несмотря на то, что германская армия потеряла почти 5 армий, все же нельзя было сказать, что эти потери были решающими для исхода войны. К потерям войск надо еще присоединить овладение русскими всей захваченной нами в результате летнего наступления 1942 г. огромной территорией с ее ресурсами. Нам не удался захват кавказской нефти, что являлось одной из главных целей нашего наступления. При этом надо заметить, что эта военно-экономическая цель, на которой особенно настаивал Геринг, была решающей для того [479] обстоятельства, что немецкое летнее наступление проходило раздробленно. Погнавшись за этой территориальной целью, забыли, что всякому достижению и удержанию такой цели должен предшествовать разгром главных сил противника. Однако нам удалось удержать значительную часть Донбасса, представлявшую собой важный фактор для ведения войны.

Как бы ни был велик выигрыш советских войск, все же им не удалось достичь решающей победы на южном крыле Восточного фронта — уничтожения этого южного фланга, что мы, вероятно, ничем не могли бы компенсировать. В конце зимней кампании инициатива вновь была у нас. В этой зимней кампании мы нанесли Советам два поражения. Эти победы не имели, правда, решающего значения, но позволили нам стабилизировать фронт и открыли перед нами перспективу продолжать войну на востоке с целью достижения ничейного результата. Мы уже не могли сомневаться в том, что надежды на решающее наступление летом 1944 г. были погребены. К тому же мы имели очень большие потери в живой силе. Было ясно, что Главное командование должно было из этих событий сделать вывод о том, что необходимо всеми средствами стремиться достичь соглашения хотя бы с одним из противников. Равным образом оно должно было сознавать, что войну на востоке теперь можно было вести только с целью истощения наступательной силы русских при одновременном сохранении своих сил, особенно избегая потери целых армий, как это было под Сталинградом. Оно должно было для этого решительно отказаться от всех второстепенных целей и поставить своей главной целью войну на Восточном театре военных действий, поскольку западные противники еще не были в состоянии высадиться во Франции или нанести решающий удар из района Средиземного моря. Если после этих замечаний обратиться к зимней кампании 1942/43г. и ее результатам, то необходимо задать вопрос, почему советское командование достигло в этой зимней кампании больших успехов, но не решающего успеха — уничтожения всего южного крыла германской армии? Ведь у него в руках были самые сильные козыри, которые только можно было себе представить, — подавляющее превосходство в количестве соединений{*1} и описанная выше выгодная оперативная обстановка в начале кампании.

Следует сказать, что Советское командование действовало достаточно энергично. Для достижения своих целей оно бросало в бой части, не обращая внимания на возможные потери. Войска русских всегда храбро сражались и иногда приносили невероятные жертвы. Правда, качество русской [480] пехоты значительно снизилось, армия не была еще полностью оснащена артиллерией после потерь 1941 г. Неоспоримо также, что Советское командование многому научилось с начала войны, особенно в отношении организации и использования крупных танковых соединений. Большое количество танков оно имело и в 1941 г., но тогда оно не могло использовать их самостоятельно и в то же время в единых формированиях. Теперь же оно целесообразно организовало их в танковые и механизированные корпуса и одновременно приняло немецкую тактику глубокого прорыва. Правда, за исключением ноября 1942 г., нам почти всегда удавалось разбивать или уничтожать эти танковые и механизированные соединения, хотя иногда и глубоко в тылу. С другой стороны, после окружения 6 армии они уже не могли быстро и крупными силами осуществлять прорыв на решающих участках, поэтому им не удалось достичь своей цели — отсечения южного крыла немецкой армии на Дону, на побережье Азовского моря или на нижнем Днепре. Советское командование не могло, за исключением Сталинграда, где им помог Гитлер, осуществить окружения крупных сил, в то время как с 1941 г. мы это делали не раз, захватывая многие сотни тысяч пленных. Оно не могло этого сделать, хотя имело подавляющее превосходство в численности войск, а выгодная оперативная обстановка и выход из строя союзных армий открыли противнику путь в тыл немецкого фронта. Мы же в 1941 г., говоря в целом, должны были вести на Восточном фронте фронтальное сражение.

К этим выводам можно прийти, рассматривая действия Главного командования Советской Армии. Нельзя было не заметить, что в условиях оперативной обстановки после окончания немецкого летнего наступления оно явно имело определенную стратегическую цель — окружить весь немецкий южный фланг. Наступление на фронтах наших союзных армий с этой точки зрения напрашивалось само собой. Для создания советского оперативного плана поздней осенью 1942 г., таким образом, не требовалось много гения.

Решение о первом ударе — окружение 6 армии — было, безусловно, правильным. В случае удачи этого плана — а немецкое Главное командование делало все, чтобы он удался, — была бы устранена самая крупная ударная сила германской армии.

Было бы лучше вместе с этим первым ударом провести одновременно наступление на участках итальянской и венгерской армий, чтобы в результате широкой единой наступательной операции с самого начала попытаться отрезать немецкие [481] части у Ростова или у Азовского моря. Очевидно, для этого не хватало наличной артиллерии. Поэтому Советское командование планировало прорывы по очереди. Может быть, транспорт не позволял осуществлять одновременно переброску и снабжение всех наступающих сил.

Все же неожиданно быстрый и полный выход из строя на немецком фронте союзных армий сильно компенсировал Советам недостатки этого чередования во времени трех прорывов. И если, несмотря на это, Советскому командованию не удалось достичь этой близкой цели — отсечения немецкого южного фланга на нижнем Дону, у Азовского моря или, в конце концов, у Днепра, то причиной этому было не то, что их наступление проходило на большом пространстве. Расстояния до важнейших пунктов, которые должны были пройти советские ударные группы, не были очень уж большими, если учитывать возможности ведения современной войны. Немецкие резервы, которые могли быть брошены в бой, не были достаточно сильны для того, чтобы остановить советское наступление, которому суждено было окончиться серьезным поражением русских, перед решающей целью.

Более того, надо сказать, что Советское командование не смогло — за исключением Сталинграда — сосредоточивать на решающих участках крупные и одновременно достаточно подвижные силы.

В первой фазе зимней кампании оно, несомненно, сосредоточило превосходящие силы против 6 армии, чтобы не выпустить эту добычу из рук. Но из-за этого оно упустило возможность перерезать коммуникации немецкого южного фланга на нижнем Дону. Силы, действовавшие на Чирском фронте, были велики, но отсутствовал единый план действий. После прорыва фронта итальянской армии Советское командование также не сумело бросить все силы для форсирования Донца и выхода к Ростову. Оно, конечно, опасалось, что при таком ударе с далеко идущими целями его войска сами будут атакованы с фланга. От этого удара оно могло себя обеспечить в результате своего последующего наступления на венгерском фронте. Конечно, это риск. Но без подобного риска нельзя было быстро достичь решающего успеха, что в данном случае было главным.

Но и после успешного прорыва фронта венгерской армии, создавшего брешь на немецком фронте от Донца до Воронежа, Советское командование не смогло организовать быстрый и достаточно сильный прорыв на решающем направлении, а именно, к переправам через Днепр. Вместо того чтобы бросить все силы для достижения этого успеха и удовлетвориться [482] прикрытием наступления с запада одной сосредоточенной ударной группой, оно распыляло свои силы, нанося удары в разных направлениях — через Курск на Ахтырку, Полтаву, на Днепр и по рубежу Донца на участке Славянск, Лисичанск, Ворошиловград. Этим оно дало возможность немецкому командованию создать, в конце концов, превосходящие силы на решающих участках благодаря переброске сил с восточного фланга на западный и получению подкреплений. До сих пор немецкой армии удавалось своевременно выйти из петли, хотя слишком длительное удерживание Кавказского фронта и медленный отход группы «А» давали противнику шансы разгромить нас.

Шлиффен однажды сказал, что в достижение военного успеха в сражении и кампании вносят свой вклад обе партии — победитель и побежденный. Выше я ясно охарактеризовал то участие, которое принимало немецкое Главное командование в потере 6 армии и вообще в кризисе на южном крыле Восточного фронта, возникшем зимой 1942/43г.

Поэтому справедливость требует охарактеризовать также то участие, которое приняла немецкая армия в последнем успехе — в срыве окружения немецкого южного фланга.

По этому поводу можно сказать только одно: группа армий не смогла бы в конечном счете нанести поражение противнику, если бы немецкие войска и их командиры не приложили бы почти нечеловеческие усилия в этой зимней кампании, если бы наши храбрые пехотные дивизии не давали отпор намного превосходящим силам противника, если бы наша пехота, несмотря на слабую противотанковую оборону в противоположность войскам союзников, — не сдерживала бы стойко вражеские танковые атаки, смыкая фронт после прорыва вражеских танков и помогая тем самым их уничтожению. Нельзя было бы также успешно руководить этой зимней кампанией, если бы не наши танковые дивизии, которые сражались с невероятной маневренностью, нанося удары сегодня здесь, а завтра там, и тем самым умножали эффект своих действий. Немецкая армия, чувствуя всегда свое превосходство над противником, выдержала тяжелые кризисы и своей храбростью и самопожертвованием свела на нет численное превосходство противника.

Но нельзя забыть еще одного: 6 армия своей преданностью долгу и борьбой до конца выбила из рук противника пальму победы — не дала ему разгромить южное крыло немецкого Восточного фронта. Если бы она не оказывала сопротивления до начала февраля, а сдалась бы сразу, как только положение стало безнадежным, противник смог бы потом бросить [483] в бой на решающих участках крупные силы и мог бы, по всей видимости, достичь успеха в окружении немецкого южного фланга. Поэтому 6 армия своей непоколебимой стойкостью до последнего момента решительно способствовала стабилизации положения на Восточном фронте в марте 1944 г. И если жертва, принесенная тогда солдатами 6 армии, оказалась напрасной для решения исхода войны, то этим никак не умаляется ее моральная цена.

Поэтому в конце этой главы о зимней кампании пусть еще раз засияет в веках имя 6 армии! Она сделала самое большое, что можно требовать от солдата, — вела бой ради товарищей в безнадежном положении до последнего патрона.