Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

В «казацком» батальоне у «Атлантического вала»

В январе — феврале 1944 года курсы переводчиков с русского языка были завершены. Я ждал направления на Восточный фронт, где намеревался, как только представится возможность, перейти на другую сторону баррикады, на сторону правды.

Но мне пришлось ехать не на восток, а на запад. Первым местом моего назначения был, согласно предписанию, Париж, где располагались фронтовые командные центры. Оттуда, было сказано мне, меня направят дальше. В краткой беседе-напутствии мне сообщили лишь о том, что я направляюсь в качестве переводчика в «казацкий» батальон. Но что представлял собой находившийся в распоряжении фронтового командования в Париже «казацкий» батальон, я не имел никакого понятия.

У Бискайского залива

Это назначение являлось для меня поездкой в неизвестное. В штабе фронта в Париже мне вручили новое предписание и выдали походный паек, приказав направиться в Бордо, откуда я выехал в населенный пункт неподалеку от Бискайского залива.

То был небольшой курортный городок с чудесным пляжем, множеством небольших пансионатов и всего лишь несколькими крупными постройками. Многие домики выглядели так, будто здесь совсем недавно шли тяжелые бои.

Когда я явился в штаб «казацкого» батальона, меня встретили там приветственными возгласами. «Ну наконец-то вы прибыли, — сказал обрадованно командир. — Вот уже месяц, как наш переводчик выбыл из строя по болезни, и вряд ли скоро вернется. А без него мы не можем толком понять наших людей. Вот как раз сегодня возникли довольно серьезные проблемы с некоторыми строптивыми парнями, которые явно хватили лишнего. Так что вы прибыли как раз вовремя. Идите-ка вы сразу же вместе с фельдфебелем в пивную и узнайте, что там случилось. Добейтесь, чтобы все разошлись по своим местам. А завтра утром мы посмотрим, что делать. Фельдфебель также покажет вам ваше жилье».

В пивной оказалось, что один из «казацких» унтер-офицеров потерял контроль над собой. Он явно был пьян и грозился старшим по званию и своим подчиненным пустить в ход оружие. Ничего страшного пока еще не случилось. Когда он увидел меня — нового, незнакомого ему человека, он сразу же навел свой пистолет и на меня. Но когда я стал увещевать его по-русски, уговаривая отдать мне пистолет и идти спать — ведь мы обо всем можем спокойно договориться завтра, — он действительно присмирел и отдал свой пистолет. Но мне так и не удалось выяснить причину его агрессивного поведения. Может быть, подумал я, на следующий день, когда он проспится, с ним можно будет нормально поговорить.

Я доложил командиру батальона о том, что обстановка разрядилась. Выслушав, он сказал, что ему страшно надоело возиться с этими людьми; он уже звонил в Бордо и договорился о том, что упомянутый унтер-офицер и еще двое «казаков», которые в последнее время также допускали подобные выходки, будут откомандированы из батальона и отправлены в лагерь. Там их быстро приведут в чувство. Унтер-офицер, заметил он, собственно, неплохой человек; он «хорошо зарекомендовал себя» в Белоруссии в борьбе с партизанами. Он и его команда всегда отличались высокими показателями «отстрела». Но всему есть предел. Необходимо, заявил командир, наказать их в пример другим.

Меня поселили в небольшом домике недалеко от пляжа. Некоторые соседние дома выглядели удивительно странно, как будто их кто-то разорил. Но когда я спросил сопровождавшего меня солдата, происходили ли здесь боевые действия, он рассмеялся и ответил, что здесь еще ни разу не стреляли. Но так как тут иногда бывает чертовски холодно, то единственным топливом для обогрева воинской части являются эти домики. Вот их и растаскивают на дрова.

Постепенно я начал понимать, что представлял собой этот «казацкий» батальон нацистского вермахта, расквартированный у Бискайского залива на юге Франции.

Тяжелые и невосполнимые потери на Восточном фронте вынудили нацистское руководство вывести из состава находившихся во Франции оккупационных войск наиболее боеспособные части и перебросить их на Восточный фронт. Высадка западных держав во Франции пока всерьез не ожидалась. Многие ответственные лица в фашистской Германии считали, что англичане, а также и американцы все еще не оправились от потрясения в результате разгрома в Дюнкерке. По мнению нацистского руководства, блефа о якобы неприступном, а в действительности существовавшем лишь на отдельных участках «атлантическом вале» будет вполне достаточно, чтобы удержать западные державы от крупной попытки высадиться на западном побережье Франции. Ведь, действительно, второй фронт в Европе все не открывался.

Чтобы сокращение военных сил на Западе не слишком бросалось в глаза, на Атлантическое побережье перебрасывались сильно потрепанные на Восточном фронте, утратившие боеспособность части. Среди них находились и подразделения так называемой власовской армии. Командование данным чрезвычайно пестрым по составу соединением было сосредоточено в руках уже неоднократно упоминавшегося мной генерала Кёстринга.

Поскольку эти войска считались, и не без основания, ненадежными для нацистской Германии, каждому такому полку, предусмотренному для пополнения дивизий нацистского вермахта, придавался в период, когда меня направили переводчиком в часть у Бискайского залива, так называемый «казацкий» батальон. Все специальные подразделения этих войск, в особенности артиллерийские, минометные части, подразделения связи, были полностью укомплектованы немцами. Также из немцев, за исключением некоторых вспомогательных служб, состоял штаб «казацкого» батальона. «Казацкие» лейтенанты, командовавшие пехотными ротами, подчинялись состоявшему из немцев штабу батальона и не имели права принимать каких-либо самостоятельных решений.

Таким образом, в моем «казацком» батальоне казаков не было; да, собственно, он и не являлся батальоном в обычном смысле слова. Потребовалось немало времени, пока мне удалось путем многочисленных личных бесед с так называемыми «казаками» и людьми из немецкого состава получить представление о структуре, подчиненности составных частей, персональном составе и политической физиономии этого странного сборища людей.

«Казаки» состояли из различных элементов. Там были и остатки настоящих бандитских отрядов, созданных из контрреволюционных элементов во временно оккупированных нацистскими агрессорами областях Советского Союза. Оказавшись во Франции, многие из этих преступников все еще похвалялись своими «заслугами» в борьбе с партизанами, в насилиях и надругательствах над населением, а нередко и в его уничтожении.

Когда в результате Сталинградской битвы на Восточном фронте произошел великий перелом, а после сражения на Курской дуге в 1943 году началось быстрое изгнание немецких оккупантов с советской земли, стали «ненадежными» и части, которые раньше с готовностью шли на самые гнусные дела. Их нельзя было использовать против победоносной Красной Армии. Они боялись ее, как чумы. На их совести было столь много преступлений, что рассчитывать на пощаду они не могли. Они всегда находились среди первых, кто разбегался, когда возникала опасность. И вот нацистское руководство направило их во Францию, на укрепление «атлантического вала».

Перемещение на побережье Ла-Манша

Примерно в марте 1944 года «казацкий» батальон был внезапно переведен на побережье Ла-Манша.

Лишь в ходе перемещения «казацкого» батальона на совершенно незнакомое мне место я заметил, что, кроме двух штабных легковых автомобилей, во всей части не имелось автотранспорта. Были лишь конные упряжки. Тягловой силой этого моторизованного батальона служили неприхотливые и необычайно выносливые маленькие лошадки. Взглянув на них и на крестьянские повозки, в которые их запрягали, можно было сразу же сказать, где они были украдены нацистским вермахтом. Тяжелый взвод, имевший на вооружении несколько минометов и станковых пулеметов, тоже располагал лишь такими конными повозками. Когда мы прибыли на вокзал, там шла погрузка частей танкового соединения. Сидевшие на своих машинах солдаты вдоволь позабавились над нашим «боевым батальоном».

Два британских или американских самолета-разведчика, круживших на бреющем полете над товарной станцией, где грузился наш эшелон, обстреляли нас из пулеметов. Средств противовоздушной обороны мы не имели. Когда разведчики улетели, были подсчитаны потери и ущерб. «Казацкий» батальон потерял лошадь, двое солдат было ранено.

Погрузились мы лишь поздно вечером. От штабного писаря я узнал, что путь наш лежал к устью Соммы, на побережье пролива Ла-Манш. Эти сведения подтвердились. На дорогу ушло почти три дня, и вот мы разгрузились в Абвиле. Совершив небольшой марш — не более 20–25 километров, — мы прибыли в Кротуа.

Спустя несколько дней мне стала понятна причина переброски «казацкого» батальона с побережья Бискайского залива к устью Соммы. Нацистское руководство ожидало теперь высадки войск западных держав — если такая попытка будет предпринята — на самом узком месте пролива, отделяющего британские острова от Европейского континента, — у Дувра. Здесь также находились единственные более-менее серьезные укрепления «атлантического вала» и велась некоторая подготовка к обороне на случай вторжения. Устье Соммы, где находился городок Кротуа, было расположено на самом южном краю этого района, который считался особенно угрожаемым. Однако для проведения сколько-нибудь серьезных фортификационных работ не имелось уже ни сил, ни возможностей.

И вот вскоре после своего прибытия и размещения в Кротуа «казацкий» батальон получил приказ приступить к сооружению в системе «атлантического вала» препятствий для высадки воздушных десантов американских и британских сил вторжения. В этих целях две роты «казацкого» батальона каждодневно ранним утром отправлялись за 10–15 километров в лес, валили там огромные буки, обрубали на месте сучья, распиливали бревна на 5–6-метровые куски, которые заострялись с обоих концов, и вечером, возвращаясь в свое расположение, разгружали их в нескольких стах метрах от поселка. Другим рабочим командам было поручено рыть, разумеется лопатами, на просторных полях и выгонах на точно определенном удалении друг от друга ямы определенной глубины и вкапывать в них упомянутые куски буковых стволов. Затем заостренные верхние концы кусков бревен опутывались и связывались друг с другом колючей проволокой.

Результатом этого изнурительного и бессмысленного в военном отношении труда явилось, с одной стороны, то, что через два месяца были вырублены целые буковые леса, с другой стороны — вся местность оказалась обезображенной проходившей в 800–1000 метрах от побережья полосой деревянных надолбов шириной до 100–150 метров. Немецкие солдаты непочтительно называли такое противодесантное псевдопрепятствие «спаржей Роммеля». Этот вид «атлантического вала», сооруженного с целью воспрепятствовать вторжению огромной военной машины западных держав, служил как для его строителей, так и для сторонних наблюдателей предметом бесконечных острот по поводу «чудо-оружия» фашистской Германии и беспощадных издевок над ним.

Не стану утверждать, что в Кротуа у меня было много дел. Я чувствовал себя, так сказать, участником антифашистской борьбы, вынужденным уйти от преследований, надев униформу солдата нацистского вермахта, ибо другой возможности скрыться не существовало. У меня не имелось никакой связи, я был отрезан. Оказавшись в подобной обстановке, я предпринял осторожную попытку создать среди окружавших меня людей какую-то базу для более активного участия в борьбе против гитлеровского режима.

Командир взвода и унтер-офицер из «казаков» немного понимали по-немецки. Многие усвоили основы нашего языка еще в школе. И даже те, у кого мало что осталось в памяти от уроков немецкого языка, все же знали элементарные правила грамматики. К этому со временем добавилось кое-что в результате общения с немцами. Мои услуги переводчика требовались чаще всего тогда, когда возникала необходимость более-менее точно передать содержание приказов и распоряжений или помочь на изредка проводившихся совещаниях и беседах избежать языковых недоразумений.

В мою обязанность входил также контроль поступавших и отправлявшихся личных писем на русском языке. Я не задерживал ни одного письма, стараясь добыть из писем сведения о том, с кем из людей стоило бы сойтись поближе. Некоторые из бывших военнопленных, носивших теперь военную форму вермахта, вели переписку с угнанными в Германию «иностранными рабочими», «иностранными работницами» или с людьми, служившими в других частях вермахта. Переписка с жившими в Советском Союзе родными и близкими не велась.

Отправлявшиеся письма следовало сдавать в незапечатанных конвертах в штаб батальона. Я быстро пробегал письмо и ставил на нем контрольную пометку. Все получаемые письма также имели одну или несколько пометок. Таким образом, было ясно, что в письмах не содержалось ничего такого, что могло бы таить опасность для отправителя или для получателя. Но я все же мог получить более полное представление о том или ином отправителе или получателе письма.

В политическом плане мой интерес был обращен на две вещи. Прежде всего, я стремился поддерживать и укреплять отношения с командиром роты в «казацком батальоне». При действенной поддержке с его стороны и со стороны его друзей я рассчитывал создать из имевшихся в этой части неплохих людей революционную вооруженную группу.

Антифашист из Вены

Кроме того, вскоре после нашего перевода на побережье Ла-Манша я подружился с командиром взвода тяжелого оружия. Он привлек мое внимание своим венским произношением. Откуда-то он слышал, что я провел несколько лет в Москве. Инициатива в установлении между нами более тесного контакта исходила от него. Однажды после совещания в штабе батальона он спросил, не хотел бы я совершить с ним небольшую прогулку по пляжу.

Только что начался отлив, и мы двинулись вслед за убывавшей водой. Командир взвода из Вены — он был фельдфебелем — задал мне много вопросов, в том числе удивительно квалифицированных, о Москве и о Советском Союзе, о жизни в Москве и т.д. На все его вопросы я ответил с готовностью, но с представлявшейся мне необходимой осторожностью. Я отвечал ему с позиций, так сказать, знающего свое дело непредвзятого специалиста-экономиста, однако уже в нашей первой беседе дал понять, что считаю эту войну против Советского Союза несчастьем для Германии.

Когда на следующий день начался отлив, он снова пригласил меня прогуляться. Снова начались вопросы, на сей раз о военной силе Советского Союза и Красной Армии. Мои ответы побудили его наконец задать, так сказать, провокационный вопрос: когда же, по моему мнению. Советский Союз капитулирует? Поскольку мы оба каждую ночь слушали радиопередачи с Востока и с Запада и знали, как складывалась обстановка на Восточном фронте, я спросил его, откуда он столь хорошо, как я вижу, знает Советский Союз и как он получил свое политическое образование. Тогда он решился рассказать мне кое-что о своем политическом прошлом.

Я узнал, что он являлся выходцем из рядов австрийской социал-демократии, которая всегда была левее немецкой социал-демократии. В 1934 году он участвовал в февральских боях австрийских рабочих. Его всегда интересовали Советский Союз и его развитие. Все солдаты его взвода тяжелого оружия — австрийцы, и на них можно целиком и полностью положиться. И их перевод в этот «казацкий» батальон во Францию явно обусловлен тем, что их считают не совсем политически благонадежными с точки зрения «третьего рейха» людьми.

Я поблагодарил его за доверие и высказал ему свое мнение о силе Красной Армии и о том, чем кончится война. Затем я предложил ему встречаться почаще и обмениваться мнениями об обстановке, которая может быстро и радикально измениться в случае высадки войск западных держав.

Постепенно мы сблизились. Мне удалось убедить его в том, что не все наши «казаки» — закоренелые преступники, что среди них имеется немало людей, которым пришлось одеть форму солдат фашистской армии лишь в результате бесчеловечного обращения и голода. И мы поступили бы неправильно, если бы поставили их на одну доску с контрреволюционерами. Нам, сказал я, следовало бы попытаться завоевать доверие этих людей.

За единство всех противников Гитлера

Во время несения караульной службы и ночных телефонных дежурств в Кротуа я регулярно слушал передачи Московского радио и все больше интересовался всем, что имело отношение к созданию и деятельности Национального комитета «Свободная Германия». Исходя из решений конференций в Брюсселе и Берне, КПГ выдвинула на передний план задачу объединить в рядах антифашистского фронта по возможности всех противников фашизма и войны. Эта задача была поставлена перед созданным в июле 1943 года в Советском Союзе Национальным комитетом «Свободная Германия». В его состав входили представители самых различных классов, слоев и групп населения Германии, которые имелись в лагерях военнопленных в Советском Союзе. От КПГ в комитет входили Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, Вильгельм Флорин и другие. Президентом Национального комитета являлся Эрих Вайнерт.

В сентябре 1943 года был образован Союз немецких офицеров, который присоединился к программе движения «Свободная Германия». Членами союза были известные офицеры германского вермахта, находившиеся в советском плену. Они обратились ко всем немецким солдатам и офицерам, ко всему немецкому народу с призывом, в котором клеймили позором разбойничью политику Гитлера и указывали на безнадежность военного положения Германии. Эти патриотически настроенные офицеры призывали солдат и немецкий народ прекратить войну и бороться за мирное и демократическое будущее Германии.

Деятельность и призывы Национального комитета «Свободная Германия» и Союза немецких офицеров вызывали большой интерес и пристальное внимание также в частях, расположенных в районах так называемого «атлантического вала». Они подрывали действенность пропаганды обреченного уже нацистского режима, которая пыталась внушить немцам, что, если дело дойдет до военного поражения «третьего рейха», оно приведет к гибели Германии и всего немецкого народа. Поэтому-де лучше погибнуть в борьбе. И поскольку именно офицеры и солдаты вермахта хорошо знали, какой ущерб нанесен от имени Германии подвергшимся нападению государствам и народам, прежде всего Советскому Союзу и Польше, многие все еще верили этой пропаганде фашистских заправил.

Деятельность Национального комитета «Свободная Германия» и Союза немецких офицеров открывала теперь патриотическим силам в рядах вермахта и за его пределами перспективу, которая, несомненно, была приемлема также и для антигитлеровской коалиции, прежде всего для одерживавшего победу за победой Советского Союза. Теперь осталось сделать всего лишь небольшой шаг до осуществления лозунга «Сохраняйте свою жизнь для ваших семей и для строительства миролюбивой Германии». Но сделать следующий шаг — включиться в активную борьбу против фашизма — было чрезвычайно трудно. Ведь надлежало учитывать все возможные последствия такого шага, а для этого требовались мужество и твердая убежденность.

Перед высадкой союзников

Мы с нетерпением ожидали начала высадки войск западных держав. В просторной штабной канцелярии батальона, где ночью отдыхали караульные и находились дежурные унтер-офицер и офицер, имелся неплохой радиоприемник с хорошим коротковолновым диапазоном. Английские радиостанции, которые передавали для немецких солдат умело составленные программы, состоящие из музыки, известий, снова музыки, за которой следовал короткий комментарий, были, пожалуй, самыми популярными в большинстве караульных помещений германского вермахта, где их с интересом слушали во время долгих ночных дежурств. Эти передачи принимались самыми простыми радиоприемниками. А передачи из Берлина, напротив, принимать было труднее. Москву наш радиоприемник вообще не принимал. Под предлогом необходимости обеспечить надежный прием передач «имперских» радиостанций мы получили разрешение соорудить хорошую, высокую антенну. С ее помощью нам удавалось почти ежедневно слушать на коротких волнах передачи из Москвы на немецком и русском языках.

В отношении некоторых людей из штаба, которых я считал неисправимыми фашистами, я проявлял большую осторожность, воздерживаясь в их присутствии от слушания интересовавших меня радиопередач. В дальнейшем, когда наступало время передачи последних известий из Москвы и Лондона, мы старались отправлять их в патрульный обход. Но когда мы однажды ночью застали их слушающими «вражескую передачу» из Лондона, мы отказались от некоторых мер предосторожности. Тем не менее все — и нацисты, и их противники — были едины в том, что у радиоприемника всегда должен сидеть сведущий человек, чтобы в случае внезапного появления дежурного офицера молниеносно переключить его на берлинскую волну.

В утренние часы я предпочитал слушать московские последние известия на русском языке. В это время в помещении дежурного почти все спали. Никто более не проявлял интереса к громкой танцевальной музыке из Лондона; таким образом, я обычно мог спокойно настроить приемник на московскую радиостанцию и, приглушив громкость, прослушать ее передачу.

В конце апреля 1944 года воздушное пространство над Кротуа неприятно оживилось. Теперь, прогуливаясь по пляжу, мы каждую минуту могли быть обстреляны из пулеметов. Когда я как-то в нескольких километрах севернее Кротуа занимался осмотром немногих расположенных там проволочных заграждений, в небе неожиданно появилась цепь бомбардировщиков, состоявшая примерно из 20 самолетов, которые сбросили свой груз на берег совсем рядом со мной. Я укрылся в небольшом окопе в каких-нибудь 100 метрах от этого места. Отбомбившись, самолеты улетели. Когда я приблизился к месту бомбежки, чтобы узнать, не пострадал ли там кто-нибудь, появилась вторая волна самолетов, летевших на бреющем полете. Едва я укрылся в одной из свежих воронок, как вновь начали рваться бомбы, теперь примерно в 100 метрах от берега, там, где я только что находился. Ожидая третьего налета, я какое-то время сидел в воронке, которая постепенно наполнялась водой. Но больше налетов не было. Каких-либо немецких самолетов или зенитного огня с нашей стороны не наблюдалось. Немногие все еще имевшиеся силы явно были крайне необходимы на Востоке.

Открытие второго фронта

Все говорило о том, что назревают крупные события. Над слишком незначительным для крупных операций Кротуа в глубь страны с оглушительным гулом каждодневно волнами пролетали многочисленные соединения бомбардировщиков из Англии. Как я узнал, их главными целями были важные железнодорожные узлы и мосты.

Они стали также наведываться каждый день и каждую ночь во все сколько-нибудь значительные морские порты на побережье Ла-Манша. Во время ночных дежурств телефонисты регулярно обменивались информацией о том, что произошло в их районах.

В начале июня во всех важных частях, расположенных в районах «атлантического вала», была объявлена тревога. Теперь мы каждый день и каждый час ожидали открытия второго фронта в Европе.

Высадка войск западных держав в Европе сперва намечалась на начало мая 1944 года. Сосредоточение войск, кораблей, военной техники и средств тылового обеспечения в основном было завершено. Но приказ о начале операции все не отдавался.

Для осуществления вторжения США послали в Великобританию более полутора миллионов солдат и офицеров. В непрерывных бомбардировках немецких городов и других целей в Германии и в оккупированных Германией странах уже участвовало несколько тысяч американских самолетов. Обычно днем бомбовые удары наносили американцы, а ночью — англичане. Предназначенные для высадки во Франции силы Великобритании насчитывали 650 тысяч человек. К этому следовало добавить воинские соединения и части, сформированные из канадцев, французов, чехословаков и поляков. Намеченные для вторжения британские и американские дивизии были оснащены новейшей военной техникой.

Наконец высадка была назначена на утро 5 июня. Но из-за плохой погоды этот срок был, хотя и на один день, перенесен еще раз. В ночь на 6 июня операция началась. Сначала в Нормандии неподалеку от побережья были выброшены три воздушно-десантные дивизии союзников. Две американские воздушно-десантные дивизии предприняли попытку отрезать полуостров Котантен и заняли шоссейную дорогу Валонь — Карантан. 6-ю британскую воздушно-десантную дивизию направили для высадки к высотам севернее Кана, однако она не смогла десантироваться точно. Но затем она все же захватила переправы через реку Орн и через канал, ведущий к морскому побережью. Утром 6 июня высадились две британские и канадская пехотные дивизии, заняв почти весь участок побережья от устья Орн до небольшого городка Арроманш. Западнее от него высадились две американские пехотные дивизии. Союзные войска создали три плацдарма, самый крупный из них — на полуострове Котантен. В результате союзникам удалось захватить небольшую часть побережья Нормандии. Но в их руках пока еще не было естественного порта. Поэтому снабжение высадившихся войск в первое время сильно зависело от погоды.

После почти одновременной высадки восьми дивизий Верховное командование союзников рассчитывало высаживать в Нормандии по две дивизии ежедневно. Но море было слишком неспокойным. Имелись также трудности с подвозом боеприпасов. Верховное командование союзников уже подумывало об отходе с плацдармов в Нормандии, если германо-фашистские войска вздумают предпринять крупную контратаку.

Но такой контратаки не последовало. Сопротивление вторжению войск союзников оказалось слабым, лишь местами предпринимались отдельные разрозненные действия. Везде, где союзные войска действовали активно, они встречали лишь незначительный отпор. Фашистское командование ожидало высадки в самом узком месте пролива, где и провело некоторые оборонительные приготовления.

«Атлантический вал» во многих местах был примерно такого же качества, как и на участке побережья у Кротуа: немного проволочных заграждений, немного «спаржи Роммеля» — деревянных надолбов да несколько разбросанных местами в дюнах полуразрушившихся окопных сооружений, в которых находились третьесортные по своему военному значению части.

О нашем «казацком» батальоне не приходится и говорить. Его вооружение по сравнению со сверхсовременным по условиям того времени оснащением союзнических армий выглядело как заряжавшиеся с дула орудия времен Фридриха Великого рядом с современными скорострельными пушками и пулеметами.

Во время своего вынужденного и к тому же не имевшего никакого значения участия в так называемой битве в Нормандии я не видел ни одного воздушного боя между немецкими и британскими или американскими самолетами. Полное господство в воздухе союзников являлось постоянным. Их явное превосходство никогда не вызывало сомнений.

Начальные трудности высадившихся в Нормандии вооруженных сил были быстро преодолены. На побережье Франции ежедневно потоком поступали войска, оружие и другое снаряжение. Плацдармы союзников были расширены и укреплены, причем без сколько-нибудь значительного противодействия со стороны фашистских войск.

Но в течение первых четырех — шести недель каких-либо значительных наступательных действий со стороны армий союзников не предпринималось. Конечно, вскоре полуостров Котантен, включая портовый город Шербур, оказался в их руках. А в остальном создавалось впечатление, что, если не принимать во внимание непрерывные воздушные налеты, на втором фронте в Европе никаких изменений не происходило.

В Кротуа возникла странная обстановка. В первые дни после вторжения среди закоренелых фашистов немецкого состава «казацкого» батальона замечались испуг, панические настроения. Прежде всего это относилось к тем, кто участвовал в жестоких карательных операциях во временно оккупированных областях Советского Союза. «Казаки» находились в состоянии напряженного ожидания. Большинство людей намеревались при первой же возможности сдаться союзникам. Но необходимо избежать преждевременных действий, чтобы не дать немцам повода прибегнуть к репрессиям.

В тот день, когда началась высадка союзнических войск, у меня состоялась продолжительная беседа с моим австрийским другом, командиром взвода тяжелого оружия, с которым я встречался теперь ежедневно. Мы были убеждены, что быстрое продвижение Красной Армии на востоке и такое же быстрое наступление союзников на западе приведут к развалу «третьей империи» и к возникновению в Германии революционной ситуации.

И тогда, думалось нам, в Рурской области или в каком-нибудь другом промышленном центре Германии возникнет нечто вроде нового издания рурской Красной армии. И тут весьма пригодился бы наш находившийся в полном порядке и хорошо вооруженный взвод тяжелого оружия, который к тому же можно было бы усилить частью наших «казаков». Мы даже условились о деталях: следовало раздобыть несколько грузовиков, дополнительное оружие и телефонный код. Мы также были единого мнения о том, что следовало выждать, когда начнется, как необходимая предпосылка, развал нацистского вермахта, а затем решительно действовать и, избегая пленения войсками западных держав, пробиваться как можно скорее в Рурскую область.

Но когда через несколько дней наступление союзных войск, казалось, захлебнулось, когда проходила неделя за неделей, а на фронте не происходило никаких существенных изменений, кое-кто из наших друзей и сторонников заколебался, а неисправимые нацисты вновь приободрились. Многие верили упорно распространявшемуся утверждению нацистской пропаганды, будто фюрер нарочно позволяет многочисленным американским и британским дивизиям высадиться в Нормандии, чтобы затем одним сильным ударом уничтожить их, сбросить в море. А те, кто относились к этой чепухе с сомнением или даже осмеливались утверждать, что Германия уже не в состоянии одержать победу в войне, рисковали головой. Поскольку повсюду рядом могли оказаться фанатики-нацисты, споры и дискуссии стали более сдержанными. Необходимо было по-прежнему проявлять величайшую осторожность при слушании ночных радиопередач из Советского Союза и Англии и при распространении сообщений об обстановке на Восточном фронте.

Упомянутое выше утверждение нацистов, казалось, подкреплялось тем, что в ночь на 13 июня гитлеровская Германия начала обстрел Лондона и расположенных на юго-запад и северо-восток от него районов самолетами-снарядами «Фау-1», объявленными «чудо-оружием». Базы, откуда производился запуск таких ракет, были расположены в Северной Франции. Эти самолеты-снаряды, от которых заправилы фашистской Германии ожидали чудодейственных результатов, проносились над нашими головами с характерным адским воем. Через определенные интервалы времени они летели в направлении Великобритании, их можно было рассмотреть невооруженным глазом.

Однако интерес к новым летательным снарядам вскоре был приглушен опасениями, что они могут обрушиться на наши собственные головы. Мы не раз наблюдали, как самолеты-снаряды — «Фау-1» в нескольких километрах от нас падали в море и взрывались. Потом эти снаряды, имевшие большую по тем временам взрывную силу, стали падать на землю за нашими спинами и взрываться. И наконец, мы могли видеть собственными глазами, как некоторые из этих самолетов-снарядов сначала летели в направлении британского побережья, затем поворачивали обратно, вновь появлялись над нашими головами и рвались на земле в нескольких километрах от Кротуа.

Подвергаясь каждый день налетам британских и американских самолетов, никто в нашем «казацком» батальоне не испытывал ни малейшего желания познакомиться поближе с фашистским «чудо-оружием». Конечным результатом запуска «Фау-1», которые, как рассчитывала фашистская верхушка, должны были содействовать повышению боевого духа защитников «атлантического вала», явилось лишь дальнейшее ухудшение их морального состояния и усиление пессимистических настроений.

Среди людей все шире стало распространяться мнение: «спаржа Роммеля» и «чудо-оружие» «Фау-1» свидетельствуют о том, что и в области военной техники фашистская Германия не может противопоставить Советскому Союзу, антигитлеровской коалиции ничего равноценного.

Сегодня мы знаем: фашистская Германия никогда не убралась бы из Франции, Бельгии и Люксембурга, если бы ее не вынудила к этому сложившаяся к концу лета 1944 года общая военная обстановка. Эта обстановка характеризовалась разгромом всего южного участка Восточного фронта фашистской Германии. Из войны на стороне Германии была выведена Румыния. Это лишило Гитлера единственного находившегося в его распоряжении источника нефти. В результате нехватки горючего его военно-воздушные силы, танковые соединения, транспорт все чаще оказывались в критическом положении.

Вывод Румынии из войны ознаменовал начало потери фашистской Германией всех Балкан. Нарастала освободительная борьба в Словакии. За несколько дней до того Красная Армия вышла во многих местах на Вислу, создав там свои плацдармы.

Чтобы хотя бы замедлить продвижение западных союзников к западным границам Германии, в некоторых укрепленных районах на побережье Франции были оставлены сравнительно небольшие, но боеспособные гарнизоны. Им приказали стоять до последнего солдата, как можно дольше сдерживая американцев и англичан, не позволяя им использовать хорошо оборудованные французские порты на побережье пролива. Руководство фашистской Германии считало, что без этих портов союзники не смогут продвинуться глубоко на восток, так как для их армий во Франции требовалось ежедневно доставлять огромное количество военных материалов и продовольствия. А без нескольких крупных портов такое представлялось невозможным. Но поскольку подобные стратегические расчеты руководства фашистской Германии были известны западным державам, они в ходе высадки на побережье Нормандии отбуксировали туда два собственных заранее подготовленных портовых сооружения. А вскоре в их руках оказался порт Шербур. В первой половине июля он уже снова действовал и стал играть важную роль в снабжении высадившихся во Франции войск союзников.

Потери фашистских армий в битвах под Москвой, за Сталинград и на Курской дуге оказались столь велики, что возместить их уже было невозможно. Германия окончательно утратила инициативу и способность вести крупные наступательные операции. Красная Армия гнала фашистских захватчиков по всему гигантскому фронту от Балтийского до Черного моря. Это лишило фашистское руководство возможности подготовиться должным образом к высадке войск союзников на побережье Франции. Кроме упомянутых выше укреплений на побережье, в Нормандии и во французских городах на берегу пролива, где ожидалось наступление союзников, в большинстве случаев имелись лишь небольшие разрозненные гарнизоны, сформированные из подразделений второго или третьего разряда. Здесь фактически не было полностью укомплектованных, пополненных свежими силами боевых частей. В каждой из расположенных здесь пехотных дивизий недоставало нескольких тысяч человек. Танковые, а также эсэсовские силы были представлены лишь отдельными полками, а чаще всего — даже батальонами. Когда-то мощные военно-воздушные силы, не считаясь с потерями, бросали в бой свои еще боеспособные соединения на Восточном фронте, но уже не могли сдержать продвижения Красной Армии.

Становилось все более очевидным, что фашистская Германия приближалась к агонии. Но она все еще имела силы, которые не следовало недооценивать.

На неудержимое внутреннее разложение фашистской Германии явно рассчитывало правительство Великобритании. Оно никак не хотело отказаться от своих расчетов на «легкую войну». Поэтому оно нередко притормаживало там, где был возможен крупный и быстрый успех, для которого, однако, требовалось большое напряжение сил. Поэтому и случались неоднократные и непонятные стороннему наблюдателю продолжительные перерывы в развитии военных действий. Это позволяло ослабленным частям германского вермахта отходить, сохраняя относительный порядок, боеспособные силы, оружие и другое снаряжение. Правительство Великобритании рассчитывало, что благодаря продвижению Красной Армии и огромным потерям фашистов на Восточном фронте победа будет за западными союзниками и без значительных людских и материальных потерь.

Планы Советского Верховного Главнокомандования

В Ставке Верховного Главнокомандования в Москве еще до высадки войск западных держав на побережье Франции были утверждены окончательные планы летнего наступления Красной Армии в 1944 году. В соответствии с этими планами в наступление должны были сначала перейти в районах Карельского перешейка войска Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота. На вторую половину июня была намечена операция в Белоруссии. Как пишет в своих «Воспоминаниях и размышлениях» маршал Г. К. Жуков, белорусская операция должна была охватить огромную территорию — более 1200 километров по фронту от озера Нещердо до Припяти и до 600 километров в глубину от Днепра до Вислы и Нарева. На стороне фашистской Германии здесь было сосредоточено 1 миллион 200 тысяч солдат и офицеров, 9,5 тысячи орудий и минометов, 900 танков и штурмовых орудий, 1350 самолетов. Предстояло преодолеть подготовленную оборону глубиной до 250–270 километров.

Красная Армия развернула успешные боевые действия. Их результатом явились окружение и разгром нескольких фашистских армейских и танковых корпусов. К исходу дня 3 июля 1944 года была освобождена столица Белоруссии Минск.

Маршал Жуков пишет далее о том, что 7 июля 1944 года ему было приказано Сталиным немедленно вылететь в Москву. 8 июля на даче Сталина состоялось совещание. Когда Г. К. Жуков и А. И. Антонов приехали на дачу, Сталин, который еще не завтракал, пригласил их к столу. Далее мне хотелось бы процитировать самого Жукова: «За завтраком речь шла о возможностях Германии вести войну на два фронта — против Советского Союза и экспедиционных сил союзников, высадившихся в Нормандии, а также о роли и задачах советских войск на завершающем этапе войны.

По тому, как сжато и четко высказывал И. В. Сталин свои мысли, было видно, что он глубоко продумал все эти вопросы. Хотя Верховный справедливо считал, что у нас хватит сил самим добить фашистскую Германию, он искренне приветствовал открытие второго фронта в Европе. Ведь это ускоряло окончание войны, что было так необходимо для советского народа, крайне измученного войной и лишениями.

В том, что Германия окончательно проиграла войну, ни у кого не было сомнения. Вопрос этот был решен на полях сражений советско-германского фронта еще в 1943 — начале 1944 года. Сейчас речь шла о том, как скоро и с какими военно-политическими результатами она будет завершена.

Приехали В. М. Молотов и другие члены Государственного Комитета Обороны.

Обсуждая возможности Германии продолжать вооруженную борьбу, все мы сошлись на том, что она уже истощена и в людских и в материальных ресурсах, тогда как Советский Союз в связи с освобождением Украины, Белоруссии, Литвы и других районов получит значительное пополнение за счет партизанских частей, за счет людей, оставшихся на оккупированной территории. А открытие второго фронта заставит, наконец, Германию несколько усилить свои силы на Западе.

Возникал вопрос: на что могло надеяться гитлеровское руководство в данной ситуации?

На этот вопрос Верховный ответил так:

— На то же, на что надеется азартный игрок, ставя на карту последнюю монету. Вся надежда гитлеровцев была на англичан и американцев. Гитлер, решаясь на войну с Советским Союзом, считал империалистические круги Великобритании и США своими идейными единомышленниками. И не без основания: они сделали все, чтобы направить военные действия вермахта против Советского Союза.

— Гитлер, вероятно, сделает попытку пойти любой ценой на сепаратное соглашение с американскими и английскими правительственными кругами, — добавил В. М. Молотов.

— Это верно, — сказал И. В. Сталин, — но Рузвельт и Черчилль не пойдут на сделку с Гитлером. Свои политические интересы в Германии они будут стремиться обеспечить, не вступая на путь сговора с гитлеровцами, которые потеряли всякое доверие своего народа, а изыскивая возможности образования в Германии послушного им правительства.

Затем Верховный спросил меня:

— Могут ли наши войска начать освобождение Польши и безостановочно дойти до Вислы и на каком участке можно будет ввести в дело 1-ю Польскую армию, которая уже приобрела все необходимые боевые качества?

— Наши войска не только могут дойти до Вислы, — доложил я, — но и должны захватить хорошие плацдармы за ней, чтобы обеспечить дальнейшие наступательные операции на берлинском стратегическом направлении. Что касается 1-й Польской армии, то ее надо нацелить на Варшаву...

Вечером я был приглашен к И. В. Сталину на дачу, где уже были Берут, Осубко-Моравский и Роля-Жимерский. Польские товарищи рассказывали о тяжелом положении своего народа, пятый год находящегося под оккупацией. Члены Польского комитета национального освобождения и Крайовой Рады Народовой мечтали скорее освободить свою родную землю. В совместном обсуждении было решено, что первым городом, где развернет свою организующую деятельность Крайова Рада Народова, станет Люблин»{16}.

Далее маршал Жуков пишет о том, что 24 июля Люблин был освобожден. Продолжая стремительное наступление, передовые части Красной Армии вышли к Висле в районе Демблина. Другие соединения вышли на Вислу 27 июля и начали ее форсирование в районах Магнушева и Пулавы, впоследствии сыгравших историческую роль при освобождении Польши в Висло-Одерской операции. Жуков подчеркивает, что разгром групп армий «Центр» и «Северная Украина» противника, захват трех крупных плацдармов на реке Висле и выход к Варшаве приблизили советские войска к Берлину, до которого теперь оставалось около 600 километров.

Мне особенно хорошо запомнился плацдарм на Висле у Пулавы, и я еще не раз буду говорить о нем в своих записках. Поэтому я так подробно и рассказал здесь о связанных с этим военных планах и операциях.

Покушение 20 июля

20 или 21 июля 1944 года в Кротуа пришло известие о покушении на Гитлера. Оно вызвало величайшие разброд и замешательство. Одни упаковывали свои вещи, считая, что скоро, быть может уже завтра, можно будет двинуться домой. Неисправимые нацисты пребывали в растерянности. Они повсюду присмирели, вымаливая благосклонное к себе отношение, — они-де всегда вели себя достойно, никогда не выдавали своих товарищей. Немецкие офицеры опасались заходить в помещения, где размещались «казаки»; они всячески избегали отдавать им какие-либо приказы.

Убежденные противники Гитлера пока не решались верить в возможность положительных изменений, тем более что оставалось неясным, убит Гитлер или жив. Кроме того, Гиммлер или Геринг в качестве его преемников были бы нисколько не лучше. Стало быть, прежде чем что-либо предпринимать, требовалось точно знать, что же все-таки произошло. Надо было знать, в чьих руках государственная власть в Германии, кончится ли эта ужасная война или, быть может, все еще будет продолжаться.

Большинство «казаков», как рассказал мне мой знакомый, с которым я беседовал о складывавшейся обстановке, охвачено паникой, не ставит уже на карту нацистов. Покушение на Гитлера, задуманное и осуществленное, судя по всему, высокопоставленными офицерами, говорил он, расценивается как начало агонии «третьего рейха». Воевать теперь за немцев, рисковать за них жизнью — безумие. Большинство «казаков» решили при первой возможности перейти на сторону союзников.

Я придерживался своей линии: не торопить ход событий, ждать, когда прояснится обстановка, и лишь тогда принимать решения. Мой австрийский друг из взвода тяжелого оружия был того же мнения. Теперь его люди хотели как можно скорее попасть домой. Зачем еще бороться против фашизма, если Гитлера нет в живых, а война уже окончилась?

Когда на следующий день выяснилось, что Гитлер уцелел, а фашистская машина террора не только действовала, но работала на полных оборотах, настроение снова упало. Конец войны снова оказался отодвинутым, улетучилась надежда, что война уже позади. Даже у убежденных нацистов настроение было подавленным, хотя кое-кто из них, придерживаясь официальной линии, все еще рассуждал о чудесах «провидения», которое, как об этом непрерывно трубила нацистская пропаганда, «сохранило народу и всему миру фюрера». Это «провидение», конечно, связывало с фюрером огромные надежды и поэтому не могло допустить, чтобы он расстался с жизнью в результате банального покушения, задуманного немецкими генералами «без роду, без племени и другими такими же проходимцами». Но те, кто так рассуждал, скорее всего, сами не верили подобным пропагандистским выкрутасам.

Каковы же были причины покушения? Каковы были его цели?

Внутри господствующего класса Германии, передавшего государственную власть гитлеровскому фашизму в интересах сохранения своего эксплуататорского строя, под влиянием приближавшейся военной катастрофы возникли различные течения. Одно из них — это главным образом те силы монополистического капитала, которые были столь тесно связаны с нацистским режимом и его преступлениями, что не видели для себя иного пути, как продолжать поддерживать гитлеровский режим до самого конца.

Второе течение внутри господствовавшего класса и его сторонников хотело отделаться от Гитлера и других нацистских руководителей, в случае необходимости — путем умерщвления. Оно также было явно готово убрать с глаз некоторых слишком скомпрометировавших себя представителей своего класса. Его целью являлось сохранение в Германии эксплуататорского строя, существование которого оказалось под угрозой в результате политики Гитлера и развязанной им войны. При этом расчеты строились на поддержке со стороны все еще боеспособной в своей основе армии, то есть на установлении военной диктатуры, и прежде всего на классовой солидарности империалистических западных держав. Представители этого течения, как и первого течения, питали иллюзии относительно возможности продолжения войны против Советского Союза при поддержке западных держав или даже в качестве их союзника. Они не допускали и мысли об организации массового народного движения против гитлеровского режима, рассчитывая покончить с этим режимом путем государственного переворота. В массовом народном движении господствующий класс видел реальную угрозу ликвидации, вместе с гитлеровским режимом, его вдохновителей и покровителей из кругов монополистического капитала, а также и самого эксплуататорского строя. Одним из известных представителей этой группировки, которая решительно отклоняла какое-либо сотрудничество с КПГ и с Национальным комитетом «Свободная Германия» и цели которой шли вразрез с интересами народа, являлся Герделер.

И наконец, имелась еще одна, менее влиятельная, но более активная группировка. В нее входили Штауфенберг и другие патриоты, подготовившие и осуществившие покушение на Гитлера. Это были члены кружка Крейсау и другие прогрессивные силы, главным образом — выходцы из среды буржуазии. Они высказывались против антинародных планов участвовавшей в заговоре главной группировки. Штауфенберг и его прогрессивно настроенные единомышленники намеревались после устранения гитлеровского режима установить в Германии буржуазно-демократический строй и проводить политику мира и сотрудничества с другими странами, включая Советский Союз. Их замысел кое в чем был близок программе движения «Свободная Германия». Но поскольку эти силы составляли меньшинство, они оказались не в силах изменить реакционный характер заговора.

Главные силы готовившегося заговора намеревались после устранения Гитлера заключить перемирие с западными державами. Для этого требовалось согласие командующих военных группировок на Западном фронте. Поэтому заговорщики направили своих представителей во Францию для установления контактов с соответствующими военачальниками.

В феврале 1944 года заговорщики установили связь с фельдмаршалом Роммелем, который согласился участвовать в свержении гитлеровского режима. В штабе Роммеля началась подготовка условий перемирия, которые имелось в виду передать в середине июля генералу Эйзенхауэру. Планом предусматривалось прекратить военное сопротивление на западе и отвести расположенные там воинские части к границам Германии. Западные союзники должны были дать обязательство полностью прекратить воздушные налеты на Германию. А на востоке имелось в виду с удвоенной силой продолжать войну против Советского Союза Роммель командовал тогда войсковой группой «Б», одной из двух войсковых групп, находившихся в распоряжении командующего немецкими войсками Западного фронта. Со 2 июля 1944 года этот пост занимал фон Клюге, который по имевшимся сведениям также был готов присоединиться к заговору после устранения Гитлера.

В середине июля в штабе Роммеля были разработаны детальные планы капитуляции на западе. Однако 17 июля Роммель в результате воздушного налета попал в автомобильную аварию и оказался тяжело ранен. Осуществление изложенного выше плана капитуляции на западе задержалось.

После неудачного покушения на Гитлера 20 июля нацистский режим осуществил жестокие репрессии; пролились потоки крови. Репрессиям подверглись не только тем или иным образом причастные к заговору или подозревавшиеся лица, которые были осуждены на смерть «народным судом» Фрейслера или казнены без суда. Убиты или заключены в концлагеря были также члены их семей.

Не избежал расправы и Роммель, который, как известно, ранее относился к фюреру с восхищением и преданностью. Рассказывая о его конце, хочу сослаться на советского историка Д. Е. Мельникова, который со всей объективностью использовал для освещения этого вопроса все доступные источники.

14 октября 1944 года, пишет Д. Е. Мельников в своей книге «Заговор 20 июля 1944 года в Германии. Причины и следствия», к нему (Роммелю. — Г. К. ) явились два посланца от Гитлера — генералы Бургдорф и Майзель — и передали ультиматум: либо покончить жизнь самоубийством, либо предстать перед судом. В случае согласия убить себя Роммелю были обещаны Гитлером пышные государственные похороны.

Роммель, который еще не оправился от тяжелого ранения, полученного во время автомобильной катастрофы, находился в это время в своем доме, в Херлингене, близ Ульма. Он попросил время для раздумья, поднялся на второй этаж к жене и увидел, что дом его окружен эсэсовцами. «Через четверть часа, — сказал он жене, — я буду мертв. По поручению Гитлера меня поставили перед выбором: либо отравиться, либо предстать перед судом. Яд они привезли с собой».

Он сел в машину и, отъехав немного от дома, принял яд. Его труп был доставлен в госпиталь в Ульм. Официально было объявлено, что Роммель скончался от последствий автомобильной катастрофы, и на 18 октября были назначены государственные похороны. Прочувственную речь на могиле произнес Рунштедт, вполне информированный об истинных обстоятельствах смерти Роммеля. Вдове Роммеля была вручена высокопарная телеграмма соболезнования от Гитлера.

С другими, менее известными заговорщиками гестапо расправлялось гораздо проще. Их избивали до смерти, расстреливали, вешали без суда и следствия.

После того как фашистскому аппарату насилия удалось расправиться с организованной буржуазной оппозицией, был до предела усилен террор в отношении наиболее решительных и активных противников гитлеровского режима, в отношении его подлинных классовых противников — трудящихся масс Германии. По стране прокатилась новая волна арестов. Была учинена кровавая расправа без суда и следствия над многими томившимися в концлагерях и тюрьмах коммунистами и другими антифашистами. В этих людях фашисты видели активных организаторов и участников будущих революционных преобразований в Германии. Но эта кровавая расправа, учиненная над немцами крайне враждебным народу антинациональным «тысячелетним третьим рейхом», уже не могла спасти гитлеровский фашизм.

Дальше