Глава VI.

Цель достигнута

Я уже рассказал, что у меня появились хорошие возможности для продвижения по службе. В связи с этим мне вспоминается эпизод, о котором неприятно писать. Первые возможности успешной карьеры в СИС совпали с открытием вакансии в специфической сфере деятельности, которую я никак не мог упустить.

Задолго до окончания войны с Германией руководство СИС стало обращать свои мысли к будущему противнику. В период между двумя мировыми войнами большая часть ресурсов службы расходовалась на операции по проникновению в Советский Союз и на защиту Англии от того, что обобщенно именовалось «большевизмом». Когда поражение стран оси стало неминуемым, мысли СИС вернулись в старое, привычное русло. Скромное начало было положено созданием небольшой девятой секции для изучения старых дел о Советском Союзе и деятельности коммунистов. Руководителем секции назначили сотрудника МИ-5 по фамилии Карри, который уже приближался к пенсионному возрасту. Он был глух и не знал специфики работы СИС. Кроме того, обстановка исключительной секретности мешала ему получать документы, имеющие отношение к его работе. Впрочем, все понимали, что Карри назначили временно и что, как только сократится объем работы против Германии, его заменят кадровым сотрудником СИС.

Последующие недели в беседах с коллегой из Москвы мы обсуждали будущее девятой секции. Я написал несколько бумаг по этому вопросу, и мы проанализировали их во всех деталях. Сложившаяся ситуация, как мне тогда представлялось, могла иметь два решения: либо после отставки Карри его заменят другим человеком, либо девятую секцию сольют с пятой. Каугилл не сомневался, что будет принято второе решение. Он с воодушевлением говорил о том времени, когда мы избавимся от старины Карри и по- настоящему развернем работу против коммунизма. Каугилл имел основание на это надеяться. После поражения стран оси наступит режим экономии, и штаты СИС будут резко сокращены. Казалось почти невероятным, чтобы в новых условиях сохранили обе контрразведывательные секции: одну — для решения очень важной, советской проблемы и другую — для более или менее незначительных дел. Несомненно, будут стараться объединить эти две секции, и тогда Каугилл, как старший по службе, будет бесспорным кандидатом на пост начальника объединенной секции.

Мой друг интересовался, не предложат ли мне руководящий пост в этой секции. Я считал, что, вероятно, предложат. «Но можно ли это сказать наверняка?» — настаивал он. Такого утвердительного ответа я, конечно, дать не мог. Коридоры Бродвея были полны слухов о послевоенной реорганизации, более или менее основательной, и невозможно было предугадать, какие изменения произойдут в штатах службы в мирное время. Меня могли, например, послать за границу для приобретения опыта работы на местах. Мы обсуждали эту проблему на нескольких встречах. Наконец советский коллега задал мне прямой вопрос: а что, если пост начальника секции предложат не Каугиллу, а мне? Я ответил, что такое значительное продвижение по службе даст мне возможность больше влиять на ход событий, в том числе и на мои назначения в будущем. По-видимому, мой связной с Центром советской разведки был удовлетворен моим ответом и сказал, что к следующей встрече надеется получить для меня определенные инструкции.

Инструкции были получены. Центр сообщал, что я должен сделать все, абсолютно все, чтобы добиться назначения начальником девятой секции, независимо от того, будет она слита с пятой или нет. Каугилл должен сойти со сцены. Я попытался возразить, что именно неучастие в ведомственных интригах помогало мне до сих пор получать доступ во многие сокровенные уголки службы. Однако этот довод признали неубедительным. Важность нового поста стоила временной потери репутации. Кроме того, мой друг совершенно справедливо заметил, что через несколько месяцев все забудут и о Каугилле, и о том, как он ушел со службы. Он был прав, но я все же испытывал угрызения совести. Я уважал Каугилла и многим был ему обязан. Однако он стал препятствием на предначертанном мне пути и должен был уйти с дороги. Я не мог отрицать, что, если он останется, у него не будет серьезного конкурента в борьбе за должность начальника девятой секции, так же как и у меня не будет серьезных соперников, если он уйдет.

Хотя мои друзья и не сочли решающим фактором мое нежелание ввязываться в ведомственные интриги, они не оставили без внимания мои соображения. Мне было рекомендовано очень осторожно вести кампанию против Каугилла. Детали предоставляли на мое усмотрение, дав лишь общие указания. Мне не следовало предпринимать каких-либо открытых действий для достижения своей цели, чтобы в случае неудачи можно было показать, что этот пост мне навязали. Каждый ход в кампании должен по мере возможности исходить от другого лица. Иными словами, мне нужно найти союзников в борьбе за свое дело, и лучше всего их искать среди врагов Каугилла, а их было немало. Я понимал, что в такой обстановке мои надежды были не такими уж шаткими, особенно потому, что Каугилл был человеком гордым и честолюбивым. Если он уйдет, то уйдет навсегда.

Мой первый выбор пал на полковника Вивьена. Это был слабовольный человек. Он занимал должность заместителя начальника секретной службы и был непосредственным начальником Каугилла. Формально Вивьен отвечал за всю контрразведывательную деятельность СИС. Я уже говорил, что Каугилл презирал Вивьена, не считался с ним и предпочитал иметь дело непосредственно с самим шефом. Такое пренебрежительное отношение глубоко ранило Вивьена. В прошлом он не раз плакался мне в жилетку из-за утраченного им влияния, чем ставил меня в неловкое положение. Теперь же я приветствовал эти сентиментальные сценки, и очень скоро Вивьен стал спрашивать меня, весьма кстати, как быть с Каугиллом.

Ясно, что по своему положению я не вправе был обсуждать с ним его жалобы, но мог посоветовать направить их по другим каналам, более близким к источникам власти. Предлагать ему поставить вопрос перед шефом было бесполезно. Вивьен боялся шефа почти так же, как Каугилла. Были, однако, другие люди, которые пользовались расположением шефа и с которыми ему приходилось считаться.

Наиболее подходящим из них был Кристофер Арнольд-Форстер. Когда я впервые поступил в СИС, он состоял в военно-морской секции, обрабатывая разведывательную информацию для адмиралтейства. Шеф поместил его тогда в кабинет напротив своего, дав ему должность старшего штабного офицера. Возможно, впоследствии шеф пожалел об этом назначении, но фактически оно было одним из самых удачных. Арнольд-Форстер обладал ясным умом и необыкновенной способностью уловить суть дела в бюрократическом хаосе. Кроме того, он отличался прекрасным стилем письма и речи. Он был также одним из самых мужественных людей, которых мне довелось встречать. Большую часть рабочего дня Арнольд-Форстер мучительно задыхался, сидя за столом, уставленным пузырьками с разными желудочными лекарствами. Я считал, что если он с его умом займется нашей проблемой, то очень скоро поймет недопустимость положения, когда руководитель контрразведывательной секции СИС постоянно находится на ножах с МИ-5. Одно дело — временно терпеть это в трудных условиях войны и совсем другое — бесконечно затягивать такое положение в мирное время. Если Арнольд-Форстер вникнет в суть дела, я почти не сомневался, что он даст ему правильный поворот.

Однако с чего начать? Лучше всего, если Арнольд-Форстер услышит авторитетное мнение о Каугилле из МИ-5. Но через кого? Я отверг Дика Уайта: он был слишком склонен угождать всем и каждому. Уайт мог только ослабить удар. Для этой цели Гай Лидделл подходил гораздо больше. Он был начальником Уайта и работал в МИ-5 так долго, что казалось, будто он сам и есть МИ-5. Лидделл всегда высказывался прямо и мог быть непреклонным. Соответственно, когда Вивьен в следующий раз вновь заговорил о Каугилле, я сказал, что мне нечего предложить, по, думаю, лучше всего посоветоваться с Арнольдом- Форстером. Полезно также организовать встречу Арнольда-Форстера с Гаем Лидделлом. Вивьен медленно переваривал идею, но постепенно оценил ее и решительно заявил: «Знаете, Ким, я так и сделаю!» Как они устроили встречу, не знаю. Вивьен был членом клуба «Восточная Индия и спорт», но вряд ли они обедали там: готовившееся в клубе в военное время карри с картошкой могло бы убить Арнольда-Форстера. Увидев Вивьена в следующий раз, я понял, что все, по-видимому, идет хорошо. Вивьен хитро улыбнулся и сказал: «Мне кажется, встреча действительно открыла глаза Крису!» Еще более важным был звонок от Арнольда- Форстера. Он приглашал зайти к нему. Он был слишком корректным и не ставил вопрос ребром. У нас состоялся продолжительный разговор о СИС вообще и ее будущем, об имеющихся возможностях улучшения работы и необходимых преобразованиях соответственно новым условиям приближающегося мирного времени. Арнольд-Форстер, очевидно, оценивал меня, и я старался, насколько мог, быть разумным и прямолинейным. Имя Каугилла даже не упоминалось.

Далее мне предстояло завербовать сторонников в министерстве иностранных дел, с которым мы часто имели дело, особенно в связи с дипломатическими протестами Франко и Салазару против деятельности немецкой разведки на Пиренейском полуострове. Во время войны установилась практика прикомандировывать представителя министерства иностранных дел к Бродвею, чтобы, так сказать, взаимно обогащать обе службы и способствовать лучшему пониманию целей и стиля работы друг друга. Первым представителем министерства иностранных дел был назначен Патрик Рейли. Я часто имел с ним дело в связи с махинациями немцев в нейтральных странах, и у меня не было причин считать, что он плохо ко мне относится. Однако я не знал, есть ли какие-либо серьезные разногласия между ним и Каугиллом, достаточные для того, чтобы считать Рейли моим союзником. Однако мне светила счастливая звезда. Каугилл, который иногда, казалось, был склонен к самоуничтожению, избрал именно этот критический период, чтобы попытаться ввязать шефа в абсолютно ненужный скандал с Эдгаром Гувером. Такой скандал, несомненно, мог бы повлиять на англоамериканские отношения в целом, поэтому на сцену выступил Рейли, который резко высказался о политическом здравомыслии Каугилла.

Впервые я услышал об этом, когда меня вызвал Вивьен. Он показал мне проект письма на двух страницах, которое Каугилл дал на подпись шефу. Не могу припомнить, в чем именно состояла суть дела. Видимо, словесная невоздержанность Каугилла затмила у меня в памяти содержание письма. Проект представлял собой тираду, направленную против обычной для Гувера практики приносить интересы разведки в жертву своим политическим целям в Вашингтоне. Конечно, в словах Каугилла было много правды, но такие вещи не излагают на бумаге, тем более в переписке между главами служб. В конце проекта Рейли сделал краткое заключение: «Полагаю, что проект полностью неприемлем. Если он будет послан, начальник английской разведки окажется в нелепом положении». Рейли попросил Вивьена переписать письмо. Вивьен же в свою очередь предложил мне подготовить, так сказать, проект ответа. Я набросал примерно полстраницы, лишь слегка, в вежливых выражениях коснувшись предмета спора, и мы вместе понесли проект к Рейли. Он передал его без изменения секретарям шефа, и я их покинул. На следующий день Вивьен сообщил мне, что у него состоялся «очень интересный разговор с Патриком».

Почва была подготовлена. Вивьен, заручившись надежной поддержкой, жаждал крови Каугилла. Арнольд-Форстер, находясь под впечатлением враждебного отношения МИ-5 к Каугиллу, постарался, чтобы шеф обратил должное внимание на позицию МИ-5. МИ-5 занимала твердую позицию. Кроме Дика Уайта, мягкого по натуре человека, остальной аппарат МИ-5 знал Каугилла только как противника в межведомственной борьбе. Даже Уайт добродушно называл его «трудным малым». На Каугилла надвигались тучи и со стороны Блетчли. Каугилл всегда думал, что руководители государственной школы кодирования и шифровального дела оспаривают его контроль над материалами радиоперехвата. Вскоре после нашего возвращения в Лондон из Сент-Олбанса Каугилл сцепился с двумя ответственными работниками школы — Джонсом и Хастингсом. Был очень неприятный случай, когда Джонс начисто разбил (если не сказать — разнес) Каугилла в присутствии начальников его же подсекций. Оба придерживались бескомпромиссных и противоположных точек зрения. Однако Джонс был гораздо лучше подготовлен к спору, чем Каугилл. Не хочу сказать, что школа шифровального дела принимала активное участие в кампании против Каугилла. Она была слишком далека от этого, но через собственную сеть информаторов шеф хорошо знал, что шифровальщики по-философски отнесутся к уходу Каугилла.

В довершение всего меня вызвал Вивьен и предложил прочитать объяснительную записку на имя шефа. Записка была невероятно длинной и приукрашена цитатами из «Гамлета». В ней излагалась печальная история ссор Каугилла и доказывалась необходимость радикальных перемен, прежде чем мы перейдем к работе в условиях мирного времени. Мое имя называлось в качестве преемника Карри. Кандидатура Каугилла на этот пост категорически отвергалась. В лестных выражениях объяснялось мое соответствие этой должности. Как ни странно, но, перечисляя мои достоинства, упустили самое важное качество, нужное для данной работы: то, что я кое-что знал о коммунизме.

Для меня это означало конец борьбы. Вивьен не посмел бы представить шефу такое серьезное предложение без благословения Арнольда-Форстера, а Арнольд-Форстер не дал бы благословения, не подготовив предварительно почву для благоприятного принятия предложения. Сам факт, что записка была отпечатана и готова к докладу, свидетельствовал, что шеф рискнул пойти на крупный откровенный разговор с Каугиллом, вплоть до принятия его отставки. Я почти не сомневался, что в ближайшее время меня пригласят на беседу к шефу, и мне следовало подготовиться.

Дело в том, что карьера в секретной службе не поддается предсказаниям и чрезвычайно рискованна. Всегда возможны какие-то ошибки. С мелкими неудачами я легко бы справился сам, но в случае большой беды мне не хотелось зависеть только от лояльности моих коллег по СИС. Самое опасное, когда сотрудников секретных служб обвиняют в неблагонадежности или связанных с ней нарушениях, которые составляют прерогативу МИ- 5. Я полагал, что на случай каких-либо непредвиденных неприятностей в моей новой работе было бы неплохо официально подключить МИ-5 к моему назначению. Хорошо бы получить письменное заявление от МИ-5, одобряющее это назначение! Вряд ли, однако, я мог таким образом объяснить все это шефу. Короче говоря, нужно было найти подходящую формулу. После мучительных раздумий я счел, что лучше всего использовать непомерное пристрастие шефа к межведомственным интригам.

Приглашение последовало. В святилище тайн я пришел уже не впервые, но на этот раз мисс Петтигрю и мисс Джонс, секретарши шефа, казались особенно любезными. Зеленый свет загорелся, и я вошел. Обратившись ко мне, шеф впервые назвал меня Кимом. Значит, никаких осложнений не произошло. Он показал мне записку Вивьена, и я из вежливости сделал вид, будто читаю ее. Шеф сообщил, что решил поступить согласно предложению Вивьена и сделать меня преемником Карри. Имею ли я что-либо сказать на это? Имею. Используя своеобразный прием типа «надеюсь, что я не говорю ничего неуместного, сэр», я сказал, что назначение предлагается мне, вероятно, из-за хорошо известной неуживчивости Каугилла с его коллегами из МИ-5. Я выразил надежду, что постараюсь избежать таких ссор в будущем. Но кто может предвидеть? Я бы чувствовал себя более счастливым на этой работе, если бы знал наверняка, что сотрудники МИ-5, с которыми я буду иметь дело ежедневно, не возражают против моего назначения. Это позволило бы мне чувствовать себя более уверенно. Кроме того, одобрение МИ-5, высказанное официально, будет эффективно защищать службу от возможной критики со стороны этой организации в будущем.

Я еще недоговорил до конца, как понял, что шеф с явным одобрением уловил мою идею. Он умел чрезвычайно быстро разглядывать лазейки в бюрократических джунглях. Критики шефа не раз говорили, что только его способность к тактическим маневрам помогла ему удержаться на желаемом для многих посту, контролирующем секретные фонды. Выслушав меня, шеф горячо и убежденно стал доказывать необходимость того, что я сам предложил. Он расстался со мной очень тепло, пообещав без промедления написать сэру Дэвиду Петри (начальнику МИ-5). Я покинул шефа в надежде, что он будет утверждать, а возможно, даже наполовину поверит, что вся заслуга в выдвижении этой идеи принадлежит ему. Вскоре Петри прислал очень дружественный ответ. Шеф был доволен. И я тоже.

Пускаясь в эту интригу, я надеялся, что Каугилл уйдет сам. Он так и сделал. Как только стало известно о моем назначении, он потребовал встречи с шефом. Мне не известны подробности их беседы, но Каугилла я больше никогда не видел. Он подал в отставку, и ее приняли. Это была роковая ошибка Каугилла. По прошествии не многим более года пятая и девятая секции были объединены под моим руководством. Каугилл больше не стоял на моем пути. Если бы Каугилл согласился на короткое время остаться в тени, он, безусловно, нашел бы другую достойную работу в службе. Но он привык летать высоко. Надеюсь, я сумел показать, что Каугилл был гордым и импульсивным человеком, слишком самонадеянным для своих способностей.

Через несколько дней я принимал дела у Карри. Боюсь, что я проявил при этом излишнее нетерпение. Я предложил шефу для упорядочения статуса новой, девятой секции составить проект положения о ней за его подписью. Не помню точных формулировок, но по положению мне поручалось под руководством шефа собирать и оценивать информацию о разведывательной деятельности Советского Союза и работе коммунистов во всех частях света за пределами британской территории. Мне вменялось также в обязанность поддерживать тесную связь с МИ-5 для осуществления взаимного обмена информацией по этим вопросам. Шеф добавил заключительную статью: я ни в коем случае не должен был иметь каких-либо дел со спецслужбами Соединенных Штатов. Война еще не закончилась, и Советский Союз считался союзником Англии. Ни под каким видом нельзя было рисковать утечкой информации. Шеф имел в виду возможность утечки информации из американских спецслужб к русским. Это была поистине пикантная ситуация!