Глава семнадцатая.

Берлинский маршрут

Действующие в центре советско-германского фронта пять советских фронтов вышли, если так можно выразиться, на финишную прямую — до Берлина 500 километров. Немало, но посмотрите сколько пройдено! В ноябре 1944 года в Ставке было решено, что для взятия немецкой столицы понадобится 45 дней. На пути стояли две очень мощные группировки: группа армий «Центр» и группа армий «Северная Украина». Здесь бои вели 6 миллионов человек, это и была Вторая мировая война, а все остальное — имейте уважение к цифрам — было важной, существенной, но периферией. Судьба мира, судьба антигитлеровской коалиции решалась здесь, где возмужавшая и набравшаяся военного опыта Красная Армия молотила прежде непобедимый вермахт. Здесь сошлись в смертельном бою 11 тысяч танков, здесь били друг по другу 85 тысяч орудий, здесь в небе сражались не на жизнь, а на смерть 10 тысяч самолетов. До «Багратиона» и его польского продолжения объединенной феноменальной мощи трех Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов противостояли семьдесят германских дивизий. Более тридцати из них сокрушил «Багратион» во главе с 1-м Белорусским фронтом и около тридцати дивизий обесценил Конев со своим 1-м Украинским фронтом. Пять раз германские войска попадали в окружение (Витебск, Бобруйск, Броды, Вильнюс, Брест). Фронт продвинулся почти на 500 километров на запад. Для завершения войны, для взятия Берлина нужно было пройти столько же.

Много говорят о Варшаве. Даже не возобновляя дискуссию, напомним, что один только 1-й Белорусский фронт на подходах к польской столице потерял 123 тысячи человек. Сравните с потерями защитников Варшавы. Кому-то это покажется кощунственным, но мы, сыны и внуки тех, кто не дошел, имеем право считать — лишь один фронт потерял в тех боях в десять раз больше, чем герои Варшавы, часть руководства восстания которой оказалась хладнокровными калькуляторами и политическими авантюристами. Мы имеем право это сказать, это право завоевало предшествующее поколение, которое своими несказанными жертвами, принесенными на алтарь свободы польского народа, позволяет нам судить трезво и непредвзято. Десятки старинных русских городов лежали в руинах, цена за оттеснение немцев в их собственные пределы была огромной.

На юге, в Карпатах, одна только 38-я армия в своем порыве к восставшим словакам потеряла 80 тысяч человек, кто посмеет нас упрекнуть в хладнокровном безразличии? И, уж по крайней мере, не те, кто хладнокровно предоставил нашей стране сражаться в одиночестве вплоть до последнего года этой истребительной войны.

На севере решительное ослабление 47-й дивизии группы армий «Север» стало предпосылкой выхода советских войск в Прибалтику. Шесть недель непрерывного наступления выбили немцев с их тщательно подготовленных оборонительных позиций. А еще севернее Карельский фронт Мерецкова (12 пехотных дивизий) выбил финнов из Выборга. В связи с предстоящей операцией в районе Петрозаводска Мерецков был вызван в Москву. Штеменко и другие не советовали Мерецкову показывать Сталину тщательно выделанную рельефную карту своего фронта, акцентирующую его сложности. Как и предсказывалось, Сталин пришел в ярость. «Вы что, пытаетесь нас напугать? Уберите эту игрушку. Вам что, противник лично рассказал о своих планах?» В конце второго дня заседаний Сталин смягчился, он подвел Мерецкова к окну, откуда была видна освещенная салютом Москва и прошептал ему на ухо: «Я дам вам подкрепления, о которых вы просите».

В начале июня силы Финляндии начали заметно слабеть. Об этом сам маршал Маннергейм сообщил Гитлеру. 1 августа президент Рюти ушел в отставку, и Маннергейм занял пост президента с целью заключить перемирие. Кейтель бросился в Хельсинки 17 августа с германскими орденами для waffenbruders, для «товарищей по оружию», но ничто уже не могло помочь истощенному союзнику Германии. 25 августа финские дипломаты вступили в контакт с полпредом СССР в Швеции Коллонтай. А за два дня до этого было заключено соглашение о перемирии между СССР и Румынией.

Балканы

Великий фронт от Балтики до Карпат бурно перемещался в июле — августе. В течение двух фантастических недель пять центральных фронтов прошли почти полтысячи километров, ослабив свой порыв только перед самой Варшавой. Во второй половине 1944 года весь фронт практически застыл. Западные специалисты спрашивают: почему Советский Союз не завершил войну в 1944 году? Ведь преимущество в танках было один к трем, в артиллерии — один к шести, в численности пехоты — один к четырем. Одним из объяснений служит то, что предстояло вначале решить проблему Балкан. Именно сюда переместился центр наступательных усилий советских войск. Наступила очередь южан. Здесь был создан новый — 4-й Украинский фронт численностью в восемнадцать дивизий во главе с генералом Петровым для выхода через Карпаты в Венгрию. Перед Петровым поставили задачу осуществлять связь между Коневым и двумя фронтами, которым были поручены балканские проблемы (Малиновский и Толбухин).

2-й Украинский Малиновского и 3-й Украинский Толбухина фронты представляли собой огромную силу в миллион солдат, тридцать восемь советских дивизий. Стоявшая перед ними группа армий «Южная Украина» генерал-полковника Фриснера (который заместил многострадального Шернера) вместе с союзными румынами составляла внушительную силу в 600 тысяч человек с 400 танками и 800 самолетами. Группировка была ослаблена уходом танковой армии к Моделю, отчаянно отбивающемуся от Конева. В группу армий «Южная Украина» входили две из трех румынских армий; третья румынская армия, стояла, естественно (вспомните спор из-за Трансильвании), на границе с Венгрией.

На этом пятисоткилометровом фронте Ставка требовала выхода на западный берег реки Прут. Малиновский намеревался выйти в Молдавию и Северную Румынию ударом между румынскими и германскими войсками с целью окружить немцев в районе Кишинев — Яссы. Малиновский с Толбухиным встретились, чтобы уточнить детали того, что стало Ясско-Кишиневской операцией. Фронт Малиновского был сильнее (шесть пехотных армий, одна танковая и одна авиационная). У Толбухина были четыре пехотные армии и один механизированный корпус. Ему в помощь создавалась Дунайская флотилия адмирала Горшкова. Оба фронта провели набор среди жителей, остававшихся в оккупации. Этот набор дал Малиновскому 265 тысяч рекрутов, а Толбухину — 80 тысяч молодых ребят, проведших почти три года в немецкой оккупации. Теперь их учили «достоинству поведения советского человека на иностранной территории». Эта территория была рядом, но путь туда шел через кровавый бой.

Генерал-полковник Фриснер, когда разведка доложила ему о подкреплениях у Малиновского, начал подозревать грядущее наступление советских войск после 18 августа. Хотя у немцев были четыре месяца для подготовки линии укреплений, у них не было достаточно войск, чтобы прикрыть фронт по всему течению Днестра. Малиновский же сумел обнаружить слабые места в обороне противника. Фриснер предлагает ОКХ отвести германские войска к линии Карпат — ведь Малиновский уже строил колонны наступления против генерала Волера в районе Ясс. ОКХ отказал в санкционировании отхода, и Фриснеру ничего не оставалось, кроме как призвать свои войска стоять до последнего «плечо к плечу с нашими испытанными румынскими товарищами».

19 августа командарм Малиновский вместе с прибывшими из Москвы маршалом Тимошенко и маршалом авиации Худяковым прибыли на передовой командный пункт, высоту 195. В своем штабе Толбухин созвал всех командиров и еще раз проверил последовательность намеченных действий. На следующий день началось великое южное наступление. У Малиновского ударные части пробили линию германо-румынских укреплений вплоть до северо-западных подходов к Яссам — пятнадцать километров в глубину на семидесятикилометровом фронте. Малиновский пустил вперед танки армии Кравченко к штурму третьей линии германских укреплений. Немцы не предполагали встретить советское наступление такой мощи. Уже к концу первого дня сражения была потеряна боеспособность у пяти германских дивизий, тысячи германских солдат попали в плен.

Малиновский задействовал 7-ю гвардейскую армию Шумилова на своем правом фланге, а танки Кравченко обходили Яссы и с востока и с запада. С юга приходили сообщения о впечатляющих успехах Толбухина, который сумел перехитрить немцев: он демонстративно концентрировал свои войска в направлении Кишинева, а ударил значительно южнее. Лишь сутки держались румыны, затем их отход стал малоконтролируемым. Три армии Толбухина форсировали Днестр. Теперь выполнение директивы Ставки об окружении немцев и румын в районе Кишинева приобрело черты реальности. Мобильные силы двух фронтов сходились на реке Серет; Малиновский замыкал группу генерала Волера, а Толбухин — группу генерала Думитреску. Противнику бежать к реке Прут было почти безнадежно — 80 километров, а танкам Кравченко — 30. В окружение попали пять германских корпусов на восточном берегу Прута и остатки 10 германских дивизий в лесах к югу от Кишинева. Еще один триумф советского оружия.

Король Михай видел единственный шанс в том, чтобы договориться с русскими (румынские дипломаты встречались и с американцами). Румыны обещали немедленно интернировать немцев и присоединиться к антигитлеровской коалиции. Для них было важно сделать это раньше венгров, тогда можно было рассчитывать на Трансильванию. Короля «подгоняла» дивизия имени Тудора Владимиреску, составленная в основном из румынских военнопленных в России и воевавшая, как помнит читатель, на советской стороне.

23 августа было решающим днем. Король Михай арестовал братьев Антонеску вместе с руководителем германской военной миссии генералом Хансеном и провозгласил выход Румынии из военного союза с Германией. Новое румынское правительство возглавил генерал Санаеску, а король Михай обратился по радио к нации и всему миру. Германский посол покончил жизнь самоубийством. Для Советской армии открывались двери в Чехословакию, Венгрию, Болгарию, Югославию. Ни Карпаты, ни Дунай теперь не могли быть барьером на пути продвижения советских войск. Два советских фронта окончательно сомкнули ряды. Ставка разрешила Малиновскому и Толбухину использовать добровольно сдавшиеся румынские части против венгров и немцев. В плен в Ясско-Кишиневской операции были взяты 98 тысяч германских солдат и офицеров, более ста тысяч немцев погибли в этих жестоких и, по существу, бессмысленных боях. 25 тысяч немцев сумели выйти из окружения, но группа армий «Южная Украина» перестала существовать.

Бухарестская пресса была удивлена молодостью советских солдат и их технической оснащенностью. Лишь остатки семи германских дивизий оказывали сопротивление в Северной Румынии. В Москве Ставка готовила двум победоносным фронтам новые боевые задания: Малиновский — на Венгрию, Толбухин — на Болгарию. Под их командованием теперь были новые союзные войска, вчерашний противник, — румынские части. У Малиновского теперь были дополнительные 20 дивизий, неадекватно вооруженных, но хорошо знающих территорию проходимой 2-м Украинским фронтом страны и весьма небезразличную к боевым действиям на территории Трансильвании.

Гитлер приказал германским войскам навести порядок, потеря нефтеносных Плоешти была нетерпима. Гитлер требовал мщения. Немецкие штурмовики повисли над Бухарестом, Однако люфтваффе уже не царили в воздухе, и несколько «хейнкелей» без разбора провели бомбометание, чтобы скорее удалиться. Вводить в действие германский план по оккупации Румынии было уже поздно, она сдалась на милость победителей без предварительных условий. Этим актом германское военное поражение превратилось в катастрофу огромных пропорций — Германия теряла Балканы. Послать подкрепления сюда (в стиле генерала Макензена в 1916 году, быстро завоевавшего Румынию) ОКХ уже не могло. В течение двух суток основная часть 6-й армии немцев оказалась окруженной. Остальные германские части устремились к Железным воротам, к венгерской границе.

В Венгрии испытывали шок. Болгария была отрезана от своих прежних союзников. В Берлине прилагали все силы, чтобы сохранить в союзниках Венгрию. Именно венгерские войска перекрывали карпатские перевалы от Дуклы до Яблоницы. Граница между Венгрией и Румынией становилась новым фронтом мировой войны. Румыны смело шли в Южную Трансильванию, и Малиновский довольно быстро продвинул туда свои части. И все же фронт, прошедший с боями огромные территории, начал выдыхаться. У ставшей гвардейской танковой армии Кравченко осталось 130 танков и 56 самоходных орудий. И все же Южная Трансильвания была освобождена, горный хребет Марос был под контролем Малиновского 15 сентября 1944 года. Но по линии Клуж — Арад — Тимишоара венгры дрались отчаянно, хотя для них открывалось новое поле боя — 4-й Украинский фронт генерала Петрова подошел к Ужгороду и Мукачеву — за ними лежала Венгрия.

В самом конце августа Гудериан по просьбе Гитлера навестил регента Венгрии Хорти и беседовал с ним «как солдат с солдатом». Хорти начал беседу словами, что в политике нужно иметь сразу несколько козырей, и Гудериан сразу все понял. Беседа продолжалась много часов, но впечатление от того, что Венгрия — последняя союзница — готова покинуть Германию, было неизбывным. Гудериан записал в дневнике: «Теперь я знаю достаточно».

Освобождение Румынии стоило Красной Армии 47 тысяч убитыми, 171 тысячу ранеными, 2000 орудий и пулеметов, более 2200 танков, 528 самолетов. 12 сентября в Москве было подписано перемирие между СССР и Румынией, его подписали и два великих союзника СССР. Румынские войска предоставлялись в распоряжение советской армии. Захваченная в 1918 году Бессарабия (а также Северная Буковина) возвращалась Советскому Союзу. Румыния выплачивала 300 млн. долларов в течение пяти лет товарами и продуктами. Бухарест был несказанно рад возвращению Трансильвании.

Битва за Болгарию была почти бескровной. Георгий Димитров убедил Георгия Жукова, что ни один болгарин не произведет выстрела по советской армии. «Вы будете встречены не с пушками и пулеметами, а с хлебом и солью — по старому славянскому обычаю». Во второй половине августа, завершив Ясско-Кишиневскую операцию, Толбухин обратился к Болгарии. Болгария — враг США и Британии — никогда не объявляла войны Советскому Союзу, чьи дипломаты оставались в Софии даже в годы войны. Болгария снабжала рейх сырьевыми материалами, но не была марионеткой наподобие Венгрии и Румынии.

Немцы попытались удержать Болгарию. Несмотря на все протесты Гудериана, ОКВ послало в Болгарию 88 танков PzKw IV и пятьдесят штурмовых орудий, считая болгар самыми надежными из своих балканских союзников. Раздосадованный Гудериан связывался напрямую с ответственным за военную подготовку болгар полковником фон Юнгефельдтом. Тот считал ситуацию для Германии практически безнадежной. Гудериан отослал эту военную технику в Белград, стоящим там войскам СС — 4-й танковой дивизии, теперь единственной германской мобильной части на Балканах. 26 августа 1944 года болгарское правительство уведомило Москву о своем «полном нейтралитете», о том, что любые германские войска, если они перейдут границу из Румынии, будут интернированы. 27 августа болгарские войска начали эвакуировать Фракию, и группа германских армий Вайхса начала свой долгий поход на север. В течение первой недели отхода Вайхс потерял почти всю свою технику. Его дорога периодически оказывалась заминированной — партизаны не оставляли отступающих немцев.

6 сентября 1944 года советское посольство в Софии было уведомлено, что Болгария прерывает дипломатические отношения с Германией. Партизаны внутри Болгарии создали Армию народного освобождения. 8 сентября фронт Толбухина пересек границу Болгарии. Хлеб и соль были преувеличением, но музыка и цветы ждали 3-й Украинский фронт. Когда 57-я армия пересекла болгарскую границу, по обе стороны дороги стояли оркестры и люди с цветами. Отечественный фронт завладел властью в стране, и 9 сентября советские войска получили от Толбухина приказ прекратить военные операции. 17 сентября болгарская армия предоставила себя под советское командование.

Теперь Толбухина интересовало скопление германских войск в Югославии — в Нише и Белграде. 57-я армия двинулась на болгарско-югославскую границу. Но давала знать силу определенная усталость — фронт прошел более 600 километров, и только болгарский участок пути был мирным. Ставка приказывала сосредоточиться на ударе по Белграду и на освобождении восточных областей Югославии. Время: 9-е октября 1944 года. Первый километр югославской территории был освобожден в начале сентября. 6-я танковая армия форсировала Дунай и закрепилась в районе югославского городка Кладово. 21 сентября командующий югославскими партизанскими силами Тито вместе с представителем югославского штаба Милутиновичем (и собакой Тито «Тигром») прибыли на советском военном самолете в Румынию. В штабе Толбухина Тито прикрепил к груди советскую награду — орден Суворова первой степени — и вылетел в Москву. Первая встреча со Сталиным не была особо дружественной, но стороны договорились, что Советская армия войдет на территорию Югославии и окажет помощь армии Тито. Сталин спрашивал, что будет делать Тито, если в его расположении высадятся англичане? Тито просто отвечал, что это невозможно. Сталин требовал несколько более детализированного ответа. В конце сентября 1944 года первая воинская часть советской армии — 75-й корпус генерала Акименко — вошла в Югославию.

30 сентября корабли Дунайской флотилии Горшкова пристали к первому югославскому причалу. 7 сентября пятистам югославским партизанам была предоставлена возможность получить обучение в качестве танкистов. 1600 грузовиков везли югославам припасы. 8 октября маршал Толбухин приказал болгарской армии начать наступление на Ниш в координации с 13-м корпусом Югославской национально-освободительной армии. Рядом части 2-го Украинского фронта Малиновского выступили на правом фланге, и их поход был впечатляющим — уже через несколько дней его войска были севернее Белграда, а Толбухин подходил с юга. Между 14 и 20 октября Белград был освобожден, а германские войска вокруг города и в нем самом были разбиты. Славянское братство сработало. Битва за Белград стоила немцам 15 тысяч убитыми и 9 тысяч пленными. 22 октября тела советских воинов и погибших югославов пронесли по опустевшим улицам югославской столицы. Маршал Тито принял парад югославской армии. После парада советские танки сразу же пошли к временным мостам через Дунай — к Воеводине. Одновременно атакам подверглись Дебрецен и Ужгород. Все четыре Украинских фронта подошли к подлинному «мягкому подбрюшью» Германии. Некоторые осложнения были у командующего 4-м Украинским фронтом Петрова, которого Фриснер задержал в Карпатских горах. Зато Толбухин и Малиновский прошли почти по четыреста километров.

Хорти не зря был предельно любезен с Гудерианом. Венгерская делегация прибыла в Москву 1 октября 1944 года. Через 11 дней делегация подписала соглашение о перемирии с замначальника Генерального штаба Антоновым, о чем тот сообщил Малиновскому, занятому Дебреценской операцией. Там советские танки вышли на венгерскую равнину. Хорти одобрил подписанное в Москве соглашение, но его не одобрили немцы. У них были свои планы, дивизии СС поддержали переход власти к прогермански настроенному Ференцу Салаши. Сорок «тигров» прошли угрожающе по Будапешту, сын Хорти был захвачен людьми Скорцени. Эйхману была поручена реализация «окончательного решения» еврейского вопроса в Венгрии. Германские военные превращали Будапешт в основной пункт своей обороны с юга. Некоторое время Красная Армия ожидала переход на советскую сторону как минимум двух венгерских армий, и только 24 октября 1944 поступил приказ обращаться с венгерскими военными как и с немцами.

Сталин спешил, он требовал от Малиновского взять Будапешт буквально в считаные часы («неважно, чего это будет вам стоить»), что было по причине германских военных усилий практически невозможно. Малиновский просил пять дней и подкреплений. Сталин соглашался только на «завтра» и говорил об исключительно важных политических мотивах такой спешки. Малиновский объявил о начале наступления 29-го октября. 7-я гвардейская армия сделала невозможное, она форсировала Тиссу и создала значительный плацдарм на западном берегу реки. Но на пути 46-й советской армии встали четыре немецкие танковые дивизии. Лишь 4 ноября 4-й гвардейский механизированный корпус достиг восточных и южных пригородов Будапешта, пехота отставала и шансы войти в город на гусеницах таяли на глазах. Второй штурм Будапешта начался 11 ноября и длился 16 дней. Конница Плиева тем временем вошла в Мишкольц. Как рассуждает англичанин Эриксон, «предсказание Малиновского оказалось верным. Сталин получил свои пять дней, но потерял пять месяцев».

Лендлиз и прочие экономические рычаги

Когда советские войска подходили к Висле, а американские — к восточной границе Франции, Рузвельт предложил Сталину еще одну встречу на высшем уровне. В повторном письме он писал, что ситуация требует «дальнейших стратегических решений», он прибег даже к такому аргументу: встреча поможет ему в ходе предвыборной борьбы. Восстановить «дух Тегерана» тогда, когда он особенно нужен — в период выработки общих подходов к освобождаемым народам, — вот чего хотел Рузвельт. Складывается впечатление, что он вступил в стартовую полосу создания послевоенного мира. На конференциях в Думбартон-Оксе и Бреттон-Вудсе наметились основные черты этого мира. Чисто военными рычагами контролировать мир было уже невозможно. Шести процентам мирового населения трудно диктовать свои условия остальным девяноста четырем. Но картина менялась, если перейти в экономическую сферу. Доля США в мировом валовом продукте приближалась к пятидесяти процентам, и именно эта колоссальная экономическая мощь должна была обеспечить Америке преобладающие позиции.

Напомним, что и в соглашениях по ленд-лизу, заключенных Соединенными Штатами с другими странами, имелась специальная оговорка, предполагавшая «уничтожение всех форм дискриминационной практики в международной торговле». Оговаривалось также понижение таможенных барьеров. Государственный департамент в отношении Британской империи выработал «предложения по расширению мировой торговли и занятости». Англичане, естественно, видели в американских действиях стремление после окончания войны закрепиться в Латинской Америке и в важных регионах Азии, подчиняя при этом Британское Содружество наций.

Как пишет американский историк Г.Колко, «если отбросить риторику, удобные ссылки на необходимость «открытых дверей» в международной экономике означали американское экономическое превосходство, часто монопольный контроль над многими из критически важных сырьевых материалов, на владении которыми основывается современная промышленная мощь.… Соперничество между Соединенными Штатами и Британией из-за нефти и по поводу послевоенных мировых экономических структур ускорило неизбежное ослабление Британии во время войны и создало вакуум в мировой мощи, который американцы быстро и с удовлетворением заполняли на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Новая роль не была ни спонтанной, ни случайной; она была принята с энергией и желанием, что англичане восприняли как американский эквивалент тех самых сфер влияния и блоков, в создании которых Вашингтон обвинял Англию. Уничтожение британской мощи в огромных районах мира, вхождение в эти районы Америки несло с собой огромную политическую и глобальную ответственность, что неизбежно для тех, кто желает завладеть доходами в мировых масштабах, и это новое бремя было в такой же степени побочным продуктом американского стремления к мировой экономической экспансии, в какой оно было ответом на подъем левых сил повсюду и, в меньшей степени, на рост русской мощи… Именно этот круг экономических и политических целей, избранных Соединенными Штатами в конце Второй мировой войны, противопоставил их Советскому Союзу, подъему левых сил и Британии как партнеру-сопернику по защите мирового капитализма».

Организация экономической помощи (УНРРА) получила от конгресса большие фонды для инвестиций в пораженные войной страны. Изучались возможности создания международной гражданской авиации, которой открыты были бы все небеса. Формировалась консолидированная система управления мировыми финансами, международное валютное агентство. В министерстве финансов был разработан проект создания фонда экономической стабилизации Объединенных наций на основе глобальной либерализации торговли, пересмотра валютной системы, построенной на универсальности доллара. Вызрела идея основания Банка реконструкции и развития с колоссальными финансовыми возможностями. Решающий шаг был сделан в Бреттон-Вудсе (штат Нью-Хемпшир) в июле 1944 года. Американцам нужно было открыть мировые рынки для свободного торгового обмена — именно тогда индустрия и сельское хозяйство США получили бы возможность глобального воздействия. Приветствуя конференцию, Рузвельт писал: «Торговля является жизненно важным кровообращением свободного общества. Мы должны следить за тем, чтобы артерии, по которым идет этот кровоток, не были закупорены снова».

Рузвельт считал, что ключом к успеху экономического «открытия мира» является ликвидация имперских преференций Англии. Утверждая в Атлантической хартии «свободный доступ» ко всем рынкам, Черчилль постарался впоследствии выхолостить этот принцип. Но в Белом доме хватало решимости. Вместе с Англией на США приходилось более половины мирового торгового обмена. Победа на английском фронте давала Вашингтону все шансы экономического доминирования в глобальном масштабе. Полученная от США помощь по ленд-лизу (33 миллиарда долларов) уже была показателем слабости Англии, а в дальнейшем она просила новых займов. Давая очередные 3,8 миллиарда долларов, американцы добились от англичан обещания демонтировать имперские торговые барьеры. Президент сумел «приобщить» к зоне свободного перемещения капиталов и товаров вторую по величине — Французскую империю. Предоставляя в 1945 году правительству генерала де Голля заем в один миллиард долларов, американцы в обмен заставили французов сократить правительственные субсидии, пресечь валютные манипуляции и открыть зону франка для американских товаров.

Америка видела, как нуждаются в займах ее жестоко пострадавшие в войне союзники — СССР и Англия. Американская делегация пообещала советской делегации, возглавляемой Молотовым, значительную долю будущих займов.

На конференции в Бреттон-Вудсе был создан Международный валютный фонд и Мировой банк. Мировой банк владел активами в 7,6 миллиарда долларов и правом предоставлять займы на вдвое большую сумму. Международный валютный фонд (МВФ) владел 7,3 миллиарда долларов, предназначенных для стабилизации основных мировых валют, для расширения мировой торговли. Финансист Б.Барух сказал в начале 1945 года: «Если мы сможем прекратить субсидирование рабочей силы (что предполагала прежняя — «закрытая» система отдельных торговых блоков. — А.У. ) и жестокое соперничество на экспортных рынках…, мы будем иметь самый долгий период процветания».

США как самый крупный вкладчик будут иметь в Мировом банке и в МВФ треть распорядительных голосов. Оба этих международных агентства возглавили американцы. Все валютные операции обоих ведомств осуществлялись в национальной валюте США. Оба международных агентства должны были разместиться в Вашингтоне. Одним из каналов воздействия явилась непосредственная материальная помощь жертвам войны. План ее оказания был подготовлен в 1943 году четырьмя странами — Соединенными Штатами, Советским Союзом, Англией и Китаем. США обязывались предоставить три четверти помощи, это автоматически ставило их во главе программы.

В те самые месяцы, когда специалисты и оборудование требовались на фронтах, американцы построили в Саудовской Аравии огромный аэропорт Дахран. Прежние владельцы региона — англичане — обеспокоились, прежде всего, за свое влияние в Иране и Ираке (Саудовская Аравия уже частично была «списана» из-за американского финансово-политического вторжения в нее). Президенту Рузвельту пришлось успокаивать их в этом отношении. Черчилль, который всегда предпочитал раздел сфер влияния, выразил признательность Рузвельту: «Большое вам спасибо за уверения в том, что вы не имеете виды на наши нефтяные поля в Иране и Ираке. Позвольте мне отблагодарить вас самыми надежными уверениями в том, что мы не будем зариться на ваши интересы и собственность в Саудовской Аравии». На Тихом океане американцы стали осуществлять контроль над принадлежавшими прежде Японии Каролинскими, Маршалловыми и Марианскими островами, где представители США сразу же показали, что здесь возникает новый «редут» Америки. Следует особо отметить, что Рузвельт уже в 1944 году пришел к твердому выводу: в оккупированной Японии США будут обладать всей полнотой власти, не деля ее ни с кем из союзников.

Восприимчивость советской стороны в вопросе о займах (вполне понятно, что разрушенному хозяйству страны они были чрезвычайно нужны) вызвала радужные надежды Рузвельта в отношении того, что это поможет ему решить «русский вопрос». Размышляя по данному поводу, министр финансов Моргентау поделился с президентом: «Есть два типа людей. Одни, подобно Идену, верят в то, что мы должны сотрудничать с русскими и что мы должны доверять России ради мира на земле. Позицию других иллюстрирует замечание мистера Черчилля, который сказал: «Что мы собираемся иметь между белыми снегами России и белыми скалами Дувра?» Рузвельт отозвался так: «Очень хорошо обрисованные позиции. Я принадлежу к той же школе, что и Иден».

Рузвельт сфокусировал свое внимание на организации, которая заменит Лигу Наций. 21 августа 1944 года министры иностранных дел союзных держав в пригороде Вашингтона Думбартон-Оксе создали контуры мировой организации, сердцевиной которой был назван Совет Безопасности, каждый из членов которого имел право «вето». Общественные опросы свидетельствовали, что две трети американского населения выступали за такую организацию, за то, чтобы она имела собственные вооруженные силы. Дело защиты вильсоновской идеи о выходе США в океан мировой политики, создании всемирной организации взяли на себя известные американские историки и политологи — Д.Перкинс, Д.Флеминг, Дж.Шотвел. Ф.Рузвельт писал в эти дни 1944 года: «Почти все интеллектуалы сейчас с нами». У.Липпман в книге «Военные цели США» указывал, что в будущем мире будут «три орбиты» — атлантическая, русская и китайская». Задача Вашингтона — нахождение прочных рабочих отношений с Москвой. Чтобы избежать тупика в вопросе о вето великих держав в Совете безопасности, Рузвельт в начале сентября 1944 года решил обсудить спорные вопросы с главой советской делегации А.А.Громыко. Сталин в письме от 14 сентября 1944 года утверждал, что предубеждения против СССР делают право вето абсолютно необходимым для самообороны Советского Союза.

Осень-44

Генерал Чуйков приказал провести своих солдат через первый освобожденный советскими войсками лагерь массового уничтожения Майданек. Позже он напишет, что увиденное «вызывало у воинов подлинную ярость». С заключенных детей, отправляемых в крематории (говорили прочитанные документы), снимали одежду, чтобы послать ее немецким детям. Фашизм был неподражаем.

После покушения 20 июля 1944 года в рейхе резко возрастает влияние командующего 38 дивизиями СС рейхсфюрера Гиммлера. Он приносит Гитлеру 160-страничный доклад армейской штаб-квартиры в Цоссене, из которого следовало, что глава военной разведки-абвера адмирал Канарис с 1940 года передавал секретные сведения западным союзникам (в чем ему помогали его начальник штаба генерал Остер и фон Донаньи). Гитлер поручил Гиммлеру мобилизовать дополнительные пятнадцать дивизий, в германских войсках усилилась нацистская пропаганда, пошла речь о «священной войне народа». Дезертиров стали вешать на деревьях. Еще вчера Гиммлер называл Власова «ангажированным большевистским мясником», а теперь он организовал встречу с ним (16 сентября 1944 года) в ставке Гитлера Вольфшанце и готов был изменить отношение к унтерменшам ради общего фронта против Красной Армии. Власов получил возможность организовать 10 дивизий и «пользоваться правами союзника». Гиммлер даже предложил ему титул «главы правительства», но Власов это предложение не принял. Но Гиммлер передумал (он опасался наличия у Власова столь мощных сил и изменил цифру обещанных дивизий с 10 на 3). Розенберг же и вовсе был против РОА: великодержавный шовинизм Власова мешает ему в мобилизации местных малых антирусских национализмов.

Вместе Гиммлер и Геббельс мобилизовали дополнительные полмиллиона человек и послали на фронт. 18 октября создается «Фольксштурм» — народное ополчение. Создаются 14 новых дивизий СС, среди которых на этот раз много «ненордических» солдат — украинцев, латышей, эстонцев, специальные бригады тюркских народов, кавказцев. В дивизию СС «Викинг», помимо белокурых скандинавов, начали принимать узбеков, боснийцев и даже арабов.

Но нацисты начинают отходить от последовательного германского национализма слишком поздно. История уже не дает им времени использовать подрывную силу малых национализмов. Давление в рейхе теперь ощутимо не только с полыхающего огнем Востока, но и с союзного Советскому Союзу Запада.

11 сентября американцы, англичане и «свободные французы» переходят западную границу Германии. 6 октября канадские ВВС встретили нового противника — реактивный самолет люфтваффе — и сбили его. 11 октября новозеландские войска перешли реку Рубикон в Северной Италии. А через два дня ракеты Фау-2 начали падать на освобожденный западными союзниками Антверпен. Через два дня англичане вошли в Афины, а советские войска — в Ригу.

С востока к Берлину движется огромный советско-германский фронт. Советская Армия вышла на Дунай 5 октября 1944 года. Через две недели она сомкнула фронт с партизанами Тито в Белграде. В 250 километрах к северу Малиновский перешел 11 октября Тиссу. Значительно севернее Балтийский флот захватил острова Даго и Эзель. Маршал Говоров (Ленинградский фронт) избавляется от финского противника и полностью концентрируется на немцах в Прибалтике, упорных, знающих, умелых. На германской стороне упорный и знакомый уже нам Шернер задумывается над тем, чтобы сократить линию фронта, отдав Эстонию — теперь уже нет нужды морально и материально демонстрировать близость к Финляндии. Главное — сохранить контроль над Ригой и подходами к Восточной Пруссии.

Говоров пробил германскую оборону по линии Раквере — Тапа, выходя с юга к Таллину. Южнее Прибалтийские фронты занимались Ригой (активен 2-й Прибалтийский фронт Еременко). В Москве задачу отрезать группу армий «»Север» от Восточной Пруссии поручили Баграмяну (1-й Прибалтийский фронт). На 500-километровом участке сконцентрированы 125 стрелковых дивизий и семь танковых корпусов, что означало 900 тысяч солдат и офицеров, 3 тысячи танков, 17 с половиной тысяч орудий, около трех тысяч самолетов.

Наступление трех Прибалтийских фронтов началось 14 сентября 1944 года с традиционной часовой артподготовки. Войска Баграмяна тщательно маскировали свои наступательные перемещения, и их удар был для немцев неожиданным. В прорыв бросилась известная своими бойцовскими качествами 43-я армия Белобородова, она к вечеру 16 сентября взяла Елгаву, вышла к Западной Двине, недалеко от южных подходов к латвийской столице Риге. Еременко (2-й Прибалтийский) взял Мадону и тоже вышел к Двине. До Риги оставалось семьдесят километров. Немецкий командующий Шернер старался блокировать Еременко, а основные силы бросить против Баграмяна в район Елгавы. На севере 8-й эстонский корпус генерал-лейтенанта Перна (Ленинградский фронт) видел впереди только Таллин, отчаянная храбрость его бойцов позволила 22 сентября взять эстонскую столицу. Армия Федюнинского повернула на юго-запад и вошла в Пярну.

Шернер хотел объединить оборону Риги и Восточной Пруссии, создать стабильную оборонительную линию между Елгавой и Тильзитом. Тогда решено было стержень наступления направить южнее — на Мемель, чтобы раз и навсегда отрубить немцев в Прибалтике от Восточной Пруссии. Сталин подолгу беседовал с маршалом Василевским, «ответственным» за Прибалтику. После перегруппировки войск 5 октября возобновились активные наступательные операции. Густой туман повис над линией фронта и Баграмян ждал до 11 дня, прежде чем отдать приказ разведывательным группам выйти вперед. Через десять минут заговорили пушки. На следующий день сквозь прибалтийский дождь 5-я гвардейская танковая армия Вольского сумела выйти к Мемелю, как когда-то к Калачу. Сколько военных верст пройдено! Еще усилие, и германская группировка в Прибалтике отрезана от мрачной Восточной Пруссии, гнезда германского офицерства, к которому когда-то спешили Ренненкампф и Самсонов. Около 30 германских дивизий оказались отрезанными в Курляндии между Тукумсом и Либавой. Баграмян развернулся к северу. А на восточнопрусской границе Черняховский (3-й Белорусский) прошел сквозь германские укрепления и взял город Голдап.

На центральном участке фронта численность германских войск сократилась до 130 дивизий — на 27 дивизий меньше, чем до начала наступления Красной Армии в июне. В то же время в районе Мемеля и Курляндии оказались замкнутыми почти 30 дивизий. Еще 28 германских дивизий закрепились у Карпатских гор, где советская армия начала давление в направлении Будапешта.

14 октября два специально присланных немецких генерала поставили фельдмаршала Роммеля перед выбором: самоубийство или суд. Выбор, предложенный Гитлером, — так отозвалось 20 июля. Роммель принял цианистый калий и удостоился почетных похорон. А германский фронт лишился одного из лучших своих военачальников.

Западные конференции

Думбартон-окские обсуждения еще продолжались, когда Рузвельт и Черчилль договорились о седьмой встрече военного времени, на этот раз они встретились 11 сентября 1944 года (во второй раз) в Квебеке. Премьер с тростью вышел из вагона, а Рузвельт встречал его как старого друга. Лорд Исмей пишет, что это было скорее похоже на «встречу дружной семьи, начинающей совместный отпуск, чем на встречу степенных лидеров военного времени на важной конференции... Видеть их вместе было сплошным удовольствием».

На первом заседании (13 сентября 1944 года) царил оптимизм: союзные войска вошли в Бельгию, а затем вышли на «линию Зигфрида». Некоторые военные полагали, что война может завершиться к концу года. Премьер Черчилль сразу же перевел вопрос о «сдерживании» СССР в Европе в практическую плоскость. Он указывает Рузвельту на «опасное распространение русского влияния» на Балканах — обстоятельства капитуляции Румынии и Болгарии дают ему для этого основания. Рузвельт начал в определенной степени разделять опасения Черчилля. Принимая австрийского эрцгерцога Отто, он сказал: «Нашей главной задачей становится не допустить коммунистов в Венгрию и Австрию».

Союзники обсуждали возможности союзных войск в отношении Триеста, Истрии, продвижения в направлении Вены. Рузвельт подписал инструкцию генералу Г. Вильсону: в случае неожиданного краха Германии оккупировать четырьмя дивизиями Австрию. Рузвельт говорит своему помощнику о «необходимости сохранения Британской империи сильной». Рузвельт хотел выработки жесткой политики в отношении Германии. «Мы должны быть твердыми в отношении Германии, я имею в виду немецкий народ, а не только нацистов. Мы должны либо кастрировать немцев, либо обращаться с ними таким образом, чтобы они не могли воспроизводить население, которое хотело бы продолжать свой прежний путь». Рузвельт отверг как неудовлетворительный план обращения с Германией, предложенный американскими военными. «У меня складывается впечатление, что Германия не должна быть восстановлена подобно Нидерландам и Бельгии.… Каждый в Германии должен понять, что на этот раз они являются поверженной нацией».

Рузвельт склонялся к идее Моргентау о демонтаже индустриальной мощи Германии — он гарантировал бы, по меньшей мере, двадцатилетнюю гегемонию в Западной Европе Англии, развеял бы страхи Советского Союза перед германской мощью и перед Западом в целом (страх перед тем, что Соединенные Штаты или Англия могут восстановить германское могущество в своих целях). Рузвельт сказал помощнику Черчилля лорду Червеллу, что это избавит Британию от германской конкуренции. Сам Черчилль после колебаний пришел к выводу: «В конце концов, дело касается будущего моего народа, а когда мне нужно выбирать между моим народом и германским народом, я предпочту свой народ». Рузвельт и Черчилль договорились подписать меморандум, призывающий «превратить Германию в страну преимущественно сельскохозяйственную и крестьянскую по характеру посредством уничтожения военной промышленности в Руре и Сааре». Моргентау был взволнован. Приглашенный на коктейль в апартаменты Рузвельта, он вышел в высшей степени удовлетворенным: «Мы никогда не разговаривали так душевно с времен его губернаторства. Это был яркий эпизод моей карьеры в правительстве».

Скептически отнесся к плану Моргентау Г.Стимсон. В первые дни сентября 1944 года он задавал Рузвельту сложные вопросы: деиндустриализация Германии выбросит на улицу примерно тридцать миллионов человек, что делать с ними? Нарушится внутренний механизм европейской экономики, налаженный за последние восемьдесят лет. Поколебленный, Рузвельт еще не занял окончательной позиции. Он колебался между двумя вышеозначенными курсами. Рузвельт указал, что план Моргентау противоречит требованиям Советского Союза о репарациях. В то же время президент согласился с тем, что Европа не нуждается в сверхмощном германском индустриальном ядре, и высказался за «сельскохозяйственную Германию». Гарриман сообщал из Москвы, что русские обеспокоены тем, чтобы надежно гарантировать свою безопасность в Европе. Моргентау сказал Рузвельту: «Россия боится того, что мы и англичане собираемся заключить «мягкий» мир с Германией и восстановить ее как будущий противовес России». В свете этого демонтаж германской мощи виделся логическим ответом, удовлетворяющим и англичан, и русских. Присутствие США становится не маргинальным, а ключевым фактором европейской ситуации. В конечном счете Рузвельт отклонил идею занятия на текущем этапе четкой позиции в отношении Германии. Очевидно, что он решил действовать по обстоятельствам, не лишаясь заранее возможных козырей. Двадцатого октября он говорит Хэллу, что «ненавидит составлять планы в отношении еще не завоеванной страны». Эти планы будут зависеть от того, «что мы найдем в Германии».

Рузвельт определенно ужесточил политику в отношении европейских метрополий в целом. Он сократил обещанную помощь Британии по ленд-лизу — только 5,5 миллиарда долларов в период между поражением Германии и Японии — на 20 процентов меньше запрошенного англичанами. Рузвельт ревниво отнесся к встрече Черчилля со Сталиным в октябре 1944 года. Он просил премьера позволить послу Гарриману присутствовать на всех важнейших беседах. В то же время Рузвельт запретил своему послу подписывать какой бы то ни было документ, даже самый общий. Уже тогда становилось ясно, что президент ждал встречи глав великих держав с глазу на глаз. Пока же он телеграфировал Сталину: «Идет глобальная война, и нет буквально ни одного вопроса, военного или политического, в котором Соединенные Штаты не были бы заинтересованы…. Моим твердым убеждением является то, что решение до сих пор незакрытых вопросов может быть найдено только нами тремя вместе».

На границе Германии

Более половины потерь за весь период с начала войны приходится у германских вооруженных сил на 1944 год. Критическими для вермахта были последние три месяца. Все четыре германских группы армий — «Север», «Центр», «Северная Украина» и «Южная Украина» — в последние месяцы потерпели крупнейшие поражения и были ослаблены. Советская армия полностью уничтожила 96 дивизий и нанесла тяжелейший урон 219 дивизиям (33 в результате были попросту распущены). Германские вооруженные силы потеряли на советско-германском фронте за это время более полутора миллионов солдат и офицеров, 6700 танков, 28 тысяч орудий и минометов, 12 тысяч самолетов. В качестве замены прибыли 201 тысяча новобранцев вермахта.

Россия изгнала врага из своих пределов. Предстояла вторая часть предложенной жизнью и судьбой задачи. Пользуясь терминологией того необычного времени — «добить зверя в его берлоге». В конце октября 1944 года Сталин впервые ставит пред своими военачальниками задачу взятия Берлина. Всем приобщенным было ясно, что предстояла колоссальная военная операция. Обстоятельства пока благоприятствовали. Отмечая в Москве годовщину Октябрьской революции, маршалы Конев, Рокоссовский, Толбухин и генерал Черняховский продолжили стратегические дебаты, уже начатые Сталиным, Жуковым и Антоновым. Работа шла секретно в Генеральном штабе, без широкой огласки и больших аудиторий. 16 января стало известно имя полководца, которому поручалось взять Берлин — Сталин сообщил свое решение по телефону: маршал Георгий Константинович Жуков. Он принял командование 1-м Белорусским фронтом (а Рокоссовский возглавил вместо Захарова 2-й Белорусский фронт). Сам Сталин становится как бы координатором действий отдельных фронтов. Василевский координировал действия Прибалтийских фронтов (оставаясь номинально начальником Генерального штаба).

Разведка докладывала, что немцы прилагают грандиозные усилия для создания оборонительных систем на границе рейха. Первый вариант плана наступательных операций против собственно Германии был завершен в конце ноября. На этот раз Сталин не проявил дотошного вмешательства в процесс планирования маршалов и Генштаба. Он молча согласился с прибывшим 27 ноября в Москву Жуковым, определившим в качестве центра его наступательных усилий Лодзь, а затем Познань. Сталин обозначил предварительную дату финального наступления — между 15 и 20 января 1945 года.

Страна мобилизовала шесть с половиной миллионов солдат, вооружила их 13 тысячами танков и самоходных орудий, 15 тысячами самолетов, 100 тысячами орудий и минометов. К бою были готовы 55 пехотных армий, шесть танковых, тринадцать авиационных. Пятьсот дивизий — невиданная мощь — стояла готовой к финальной схватке. Германская разведка докладывала, что на одном лишь плацдарме у Баранова сосредоточены 60 стрелковых дивизий и восемь танковых корпусов — больше войск, чем у немцев на всем центральном участке Восточного фронта. На двух других плацдармах были расположены 54 дивизии у Варшавы и примерно такая же численность на восточнопрусской границе. Разведка немцев предсказала, что удары последуют один за другим.

Взаимоотношения союзников

Рузвельт в последние месяцы 1944 года видел опасность открытого блокирования с дискредитировавшими себя в Европе откровенно правыми силами. Когда Черчилль проинформировал итальянского премьера Бономи о неприемлемости введения в кабинет графа Сфорцы, ставшего одним из символов антифашистской борьбы для буржуазных либералов, президент Рузвельт дал указание своему послу в Италии Вайнанту выразить сожаление по поводу действий англичан. Черчилль возмутился, всеобщность претензий американцев начала его раздражать. Он заявил, что американцы слишком много на себя берут, что именно англичанам «вручено командование в Средиземноморье, подобно тому, как американцы владеют командованием во Франции».

Из Вашингтона поступил запрос к послу Гарриману с просьбой дать оценку мировой стратегии СССР. Гарриман в тщательно обдуманном ответе сообщил своему президенту следующее. Сталин следует одновременно по двум курсам — дружественность к Западу и недоверие к нему. Эта страна отчаянно нуждается в мире. Нет сомнения, что Москва хотела бы продолжения тесных союзных отношений с Америкой и после войны. Но испытания военных лет сделали русских подозрительными. Они осознают свои слабости. Они уже заглянули в бездну национального краха. И поэтому, если встанет вопрос об обеспечении их безопасности, они готовы приложить любые усилия, они готовы на все. Гарриман указывал, что прежний опыт диктует советскому руководству необходимость идти на любые меры, если они увеличивают безопасность страны. Практически это означало, что СССР способен на односторонние действия. Никакой авторитет международной организации не может иметь преобладающего влияния там, где речь идет о выживании. Видимо, этим будет руководствоваться Москва в отношениях с странами-соседями. Конкретный совет посла сводился к тому, что к политике русских нужно отнестись с пониманием и в то же время «твердо противостоять им там, где они неправы». Рузвельт решил отложить вопрос о выборе курса в отношениях с СССР до личной встречи со Сталиным. В общем и целом он был склонен видеть будущее оптимистически. Если даже его жестко настроенный посол видит возможности взаимодействия с русскими, почему должен разувериться он, давний сторонник этого курса?

Рузвельт пытался — и не без успеха — перенести на внешнюю среду тактику, которая так хорошо срабатывала у него на внутренней арене, где он удачно противопоставлял одних своих помощников другим и вовлекал их в межведомственные распри, становясь при этом верховным арбитром. В своей союзнической стратегии Рузвельт также хотел найти поле соперничества для Черчилля и Сталина и, пользуясь доверием обоих, заставить их противостоять друг другу, ожидая американской помощи и арбитража. В некоторых ситуациях ему это удавалось. К примеру, Рузвельт сумел создать у Сталина впечатление, что он стремится поддержать идею скорейшего открытия второго фронта, а Черчилль стоит у него на пути. Примеры можно было бы умножить.

Но эта тактика имела слабости. Рузвельту не удалось вызвать соперничества за свое благоволение у французов, и он капитально антагонизировал де Голля. Советское руководство в конечном счете вынуждено было обратиться к собственным ресурсам, видя политиканство Рузвельта. Возможно, Рузвельт сумел выиграть войну максимально экономичным путем, но те, кто заплатили наибольшую цену, не забыли этого.

8 сентября 1944 года Лондон после 1843 темных ночей загорелся электрическим светом. Некоторые дети впервые видели чудо освещенного города. Но именно в этот день Вернер фон Браун начал обстрел Лондона ракетами «Фау-2», и Черчилль снова ввел светомаскировку — до весны 1945 года.

Черчилль мысленно уже завершил войну. Теперь он как бы размышлял над ее итогами. Возможно, принимая решение вступить в союзные отношения с Советской Россией, он хотел поддержать Россию на плаву до тех пор, пока Великобритания и США не сумеют склонить чашу весов на свою сторону. История распорядилась иначе. Именно СССР стал той силой, которая сокрушила Германию, и от нее — а не от Британии — через три года боевых действий больше всего зависела расстановка сил в Европе. Расчет на то, что в конечном счете Россия и Германия взаимно ослабят и нейтрализуют друг друга, оказался неоправданным. Черчилль, как и Рузвельт, не сумел верно оценить потенциал Советского Союза.

Советская армия стала выигрывать войну, и Черчилль начал колебаться между надеждой и отчаянием. Периодически его речи звучали весьма оптимистически. Так, выступая перед палатой общин 24 мая 1944 г., он сказал: «Глубокие перемены произошли в Советской России. Троцкистская форма коммунизма полностью выметена из страны. Победа русских армий приведет к гигантскому укреплению мощи русского государства и несомненному расширению его кругозора. Религиозная сторона русской жизни теперь переживает удивительное возрождение». Периодически Черчилль считал нужным делать публичными самые лестные оценки советских военных усилий. 28 сентября 1944 г. в палате общин он сказал, что британские и американские союзники «никогда не должны забывать о неизмеримых услугах, которые Россия оказала в общем деле. Выстояв в течение долгих лет страданий, она сумела выбить жизнь из германского военного монстра». Россия, — добавил Черчилль, — «сдерживала и уничтожила большую часть противостоящих нам сил, чем все те, кто сражается с немцами на Западе. И она за эти долгие годы заплатила огромную цену. Именно на нее упала основная тяжесть борьбы в наземных сражениях. Будущее мира и, конечно же, будущее Европы зависит от сердечности, доверия и понимания ассоциации народов Британской империи, Соединенных Штатов и Советской России».

В более мрачном настроении Черчилль говорил о «грядущих реках крови». Пассивность была премьером отметена, и он отправляется в Москву. 9 октября 1944 г. он разместился на даче Молотова, которая находилась примерно в 45 минутах езды от центра города. Вечером Черчилль направился на автомобиле в Кремль на встречу со Сталиным, во время которой пообещал, что «будет поддерживать установление такой границы с Польшей, которая зафиксирована в Тегеране... Эта граница необходима для безопасности и будущего России, что бы там ни говорили лондонские поляки». Это решение уже поддержано британским военным кабинетом. Желая получить компенсацию, Черчилль обратился к Сталину со словами, что «Британия должна быть ведущей средиземноморской державой», и он надеется, что «маршал Сталин позволит ему иметь решающее право при определении положения Греции. Подобным же образом маршал Сталин будет иметь решающее слово в отношении Румынии. Лучше было бы объяснить стратегические пожелания великих держав дипломатическими терминами и «не использовать фразы «разделение сфер влияния», так как американцы могут быть шокированы. Но до тех пор, пока он и маршал Сталин понимают друг друга, можно будет объяснить всю ситуацию американскому президенту».

Сталин ответил, что Рузвельт, по-видимому, потребует «слишком многого для Соединенных Штатов, оставляя слишком мало для Советского Союза и Великобритании, которые, в конце концов, имеют договор о взаимопомощи». Согласно собственным записям Черчилля об этом моменте переговоров со Сталиным, он поставил вопрос так: «Давайте решим наши проблемы на Балканах. Ваша армия находится в Румынии и Болгарии, у нас в этих странах имеются интересы, миссии и агенты. Давайте не сталкиваться в мелких вопросах». Черчилль взял лист бумаги и написал на нем следующее: «Румыния — Россия — 90%, другие страны — 10%; Болгария — Россия — 75%, другие страны — 25%; Югославия — 50-50; Греция — Великобритания — 90%, другие страны — 10%». Помолчав, Сталин синим карандашом поставил на странице галку и вернул калькуляцию автору. Он принял предложение разделить сферы влияния на Балканах.

Как вспоминал Черчилль, в душе у него пронесся вихрь сомнений. Он даже думал, не обратить ли все в шутку. Он спросил Сталина, понимает ли тот, что речь идет о судьбах миллионов людей? И все же премьер посчитал эту сделку необходимой. Контроль над Грецией был нужен ему для господства в Восточном Средиземноморье.

В качестве компенсации Черчилль заявил, что «англичане не намерены преграждать Советской России доступ к тепловодным портам. Мы больше не следуем политике Дизраэли или лорда Керзона. Мы не собираемся останавливать русских». Сталин сравнил интерес России в черноморских проливах с заинтересованностью Британии в Суэце и Гибралтаре, с интересом США в Панаме. «Россия находится в уязвимом положении». Черчилль еще раз подчеркнул, что, по его мнению, у России «справедливые и моральные претензии». Сталин попросил Черчилля запомнить их беседу, придет время — и СССР поднимет эту международную проблему. (В Ялте и Черчилль и Рузвельт согласились с тем, что конвенция в Монтре, регулирующая статус проливов, должна быть пересмотрена в пользу СССР. В Потсдаме все три великие страны подтвердили эту свою позицию. Но когда СССР потребовал выполнения этого союзнического решения, и Англия и США не сдержали своего слова.)

Китай

Еще в декабре 1943 года Рузвельт в Каире задал генералу Стилуэлу вопрос: «Как долго продержится Чан Кайши у власти?» Стилуэл не верил в политическую крепость и жизнестойкость чанкайшистского режима. 1944 год принес еще большие сомнения. По мере того как проходил этот решающий военный год, становилось очевидным, насколько слаб Чан Кайши, насколько недееспособна его армия. Именно тогда (июнь 1944 года) журналист и будущий историк Т. Уайт писал, что режим гоминдана «заключает в себе худшие черты Таммани-холла и испанской инквизиции». Рузвельт начал испытывать сомнения в отношении надежности «китайской карты». Совсем недавно в Каире он обещал генералиссимусу полную поддержку (веря, в отличие от скептически настроенного Черчилля, в возможность создания мощного централизованного китайского государства, модернизирующего свою систему жизни по западному образцу). Президент требовал от своих дипломатов и военных, чтобы они обращались с Чан Кайши как с руководителем великой державы, одной из «четырех великих». Но американские генералы видели слабости Чунцина так же ясно, как и англичане. Однако Рузвельт не видел на китайском горизонте более надежной политической фигуры, готовой на тесный союз с американцами. Он приложил большие усилия для регулярных поставок националистическому Китаю оружия и снаряжения. По бирманской дороге доставлялись грузы, которые должны были укрепить мощь китайского союзника.

Несмотря на поддержку Америки, китайцы в 1944 году дрогнули с началом очередного японского наступления. В критической ситуации 6 июля Чан Кайши сделал еще один шаг в процессе предоставления американцам контроля над китайскими вооруженными силами. Обращение президента Рузвельта было передано по радио: «Чрезвычайно серьезная ситуация, которая явилась результатом японского наступления в Центральном Китае, угрожает не только вашему правительству, но и частям американской армии, развернутым в Китае, это приводит меня к заключению, что для исправления положения должны быть предприняты чрезвычайные меры». Рузвельт хорошо знал о враждебных отношениях Чан Кайши и генерала Стилуэла, но предложил генералиссимусу предоставить американскому генералу всю полноту военного руководства, практически абсолютную власть над всеми китайскими войсками. По существу Рузвельт говорил (словами Б. Такмэн), что «Чан Кайши не способен управлять своей страной в ходе войны. Он... назвал его “земляным орехом»». Девятого августа 1944 года Рузвельт объявил имена своих посланцев «ко двору» Чан Кайши: генерал П. Хэрли и промышленник Д. Нелсон.

Осенью наступление японцев достигло своего пика, и обеспокоенный Рузвельт уже не просил, а требовал от Чан Кайши передачи военного командования генералу Стилуэлу. Стилуэл сам вручил Чан Кайши послание с этим требованием. Согласно описанию генерала, «гарпун поразил его прямо в солнечное сплетение. Это был меткий удар. «Земляной орех» разве что стал зеленым и потерял дар речи, но не моргнул глазом. Он только сказал мне. «Я понял». Сцена, далекая от пафоса Атлантической хартии, от «единения демократий», от клинически чистых схем морального руководства этим беспокойным миром. По крайней мере, с одним «мировым полицейским» Рузвельт не церемонился уже в 1944 году.

Чувствуя вероятие потери позиций в Китае, Рузвельт санкционирует беспрецедентную дипломатическую операцию: поиск контактов с коммунистическими силами севера Китая. Свои надежды в китайском вопросе Рузвельт стал возлагать на некое примирение Чан Кайши и Мао Цзэдуна. Любая форма компромисса между ними, казалось, позволяла рассчитывать в борьбе с японцами полумиллиона гоминдановских войск, привязанных к районам, пограничным с контролируемой КПК зоной. Рузвельт отправил в Китай вице-президента Г. Уоллеса с целью нащупать возможности улучшения отношений между гоминдановским Китаем и СССР, между Мао Цзэдуном и Чан Кайши. Уоллес сказал Чан Кайши следующие страшные для того слова: «Если генералиссимус не сможет найти общий язык с коммунистами, то президент может оказаться не в состоянии сдержать русских в Маньчжурии». Чан Кайши выразил согласие на визит американских советников в коммунистические районы, на американское посредничество в переговорах с Мао Цзэдуном. В Янань, где расположился штаб Мао Цзэдуна, прибывают американские дипломаты и военные — для разведки и чтобы попытаться получить влияние на коммунистическом севере. Американцам в Янани задавали весьма неожиданные вопросы. Вернется ли Америка после войны к изоляционизму? Каковы планы США в отношении Азии и Китая? На какие силы будут США опираться в Китае?

Девятого сентября 1944 года американский посол Гаусс потребовал от Чан Кайши прекращения фракционной борьбы, нахождения разумного примирения и сотрудничества. Одновременно Рузвельт увеличил поставку военных материалов националистическому режиму. Очевидно, что он руководствовался не только военными, но и политическими соображениями: в конечном счете ему нужны были не столько победы над японцами в Восточном Китае, сколько мощный послевоенный Китай как величайшая дружественная сила в Азии. Он боялся такой эволюции Китая, когда Чан Кайши оказался бы поверженным в гражданской войне и возникло бы вероятие появления нового Китая, дружественного прежде всего по отношению к Советскому Союзу.

В конце 1944 года китайцы отступали, американцы теряли контроль над событиями. В стратегии Рузвельта, предполагавшей «благожелательную опеку» над могучим, контролирующим региональное развитие Китаем, образовалось слабое место. (Окончательно результаты, правда, сказались только в 1949 году). Чунцин еще не стал мировой столицей, но уже был столицей коррупции, центром с неэффективной администрацией и небоеспособной армией. Американцы теряли позиции в Китае также и потому, что предпочитали двигаться к Японии «южным путем», занимая один за другим острова в Тихом океане, не полагаясь на китайскую базу, не укрепляя китайский фронт, не наращивая американское присутствие на континенте. Они обратились к Филиппинам и другим опорным пунктам.

Десятого ноября 1944 года Рузвельт спросил Гарримана: «Если русские войдут в Китай, выйдут ли они оттуда?» Ответ Гарримана утвердил президента в стремлении держаться за прежнюю «лошадку» — Чан Кайши, равно как и убедил его в необходимости предпринять усилия по «западному» примирению Чан Кайши и Мао Цзэдуна. В ноябре 1944 года доверенное лицо президента Л. Хэрли сделал в Янани пробные шаги в направлении сближения с Мао Цзэдуном — т.н. «программа из пяти пунктов». После этой миссии Рузвельт назначил Хэрли послом США в Китае, поручил ему укрепить отношения с Чан Кайши, «успокоить» его в отношении американской поддержки. «Сообщите ему доверительно, — писал президент, — что рабочее соглашение между генералиссимусом и войсками Северного Китая в огромной степени облегчит выполнение задачи изгнания из Китая японцев, а также русских. Я не могу ему сказать больше в настоящее время, но он может полагаться на мое слово. Вы можете подчеркнуть слово «русских». Одновременно в Москве посол Гарриман по поручению Рузвельта спрашивал Сталина, каковы планы СССР в Азии.

Новому государственному секретарю Э. Стеттиниусу Рузвельт сказал: «Наша политика основана на вере в то, что, несмотря на временную слабость Китая, возможность революции и гражданской войны, 450 миллионов китайцев в будущем найдут возможности для объединения и модернизации, они будут самым важным фактором на всем Дальнем Востоке». Для утверждения статуса мировой державы Китаю понадобится срок от двадцати пяти до пятидесяти лет. До достижения этой «зрелости» Китай будет пользоваться поддержкой Америки и выступать проводником ее политики в Азии.

Ядерный фактор

Весной 1944 года Рузвельту надлежало сделать выбор между двумя курсами. Первый предполагал продолжение атомного сотрудничества с Англией и отрицание такого сотрудничества с СССР. Этот курс обещал реализацию плана превосходства двух «полицейских» Запада над двумя «полицейскими» Востока. Этот курс имел достоинство уже наигранной схемы, которая, казалось, гарантировала американское доминирование на мировой арене на годы вперед. Но он имел свои недостатки. Демонстрация солидарности англосаксов могла насторожить СССР. Можно было пойти по второму пути — привлекая к сотрудничеству Советский Союз, в этом случае сохранялась надежда, что атомная энергия станет энергией мирной. Человеком, который в обостренной форме поставил вопрос о выборе между двумя курсами, был датский физик Нильс Бор. Он предлагал создать механизм совместной технической инспекции, создать единое атомное агентство, отделить мирные исследования от военных. Следовало убедить русских, пока они дружественны. Если США и Англия не заключат на ранней стадии исследований соглашения с СССР, то после войны великие страны будут втянуты в самоубийственную гонку атомных вооружений.

Судья Верховного суда США Ф. Франкфуртер говорил Рузвельту следующее: «Было бы катастрофой, если бы Россия узнала об “Х» из собственных источников». У СССР не будет сложностей добыть информацию, необходимую для создания собственного атомного оружия. Бор предложил хотя бы уведомить советское правительство о существовании манхеттенского проекта: «В ходе предварительных консультаций с русскими не будет, конечно же, обмена информацией относительно важных технических деталей; напротив, в этих консультациях должно последовать ясное объяснение того факта, что такая информация должна быть сокрыта до тех пор, пока общая безопасность в отношении неожиданных опасностей не будет гарантирована».

Буш и Конант сомневались, что американо-английская монополия может удержаться более трех-четырех лет; нация с достаточными ресурсами, каковой является СССР, быстро догонит своих конкурентов; особенности развития науки могут позволить ей даже выйти вперед. Да к тому же атомные бомбы представляют собой лишь первый шаг на пути развития этого рода оружия. На горизонте уже видна возможность создания тысячекратно более мощного оружия — водородной бомбы. Безопасность следует искать не в секретности и не в контроле над сырьевыми ресурсами.

Рузвельт не был готов к принятию идеи оповещения СССР. Весной 1944 года он много раз так или иначе касался атомной проблемы (способ доставки руды из Конго; освобождение компании «Дюной» от обвинений — с целью сохранить ее специалистов, занятых в проекте; увеличение федеральных ассигнований на проект), но он ни разу не поднимал вопроса о международном контроле над атомной энергией. Подписание 13 июня 1944 года Рузвельтом и Черчиллем Соглашения и Декларации о доверии гарантировало то, что США и Великобритания будут сотрудничать исключительно друг с другом в деле овладения контролем над запасами урана и тория во время и после войны, возможности «максимально полного контроля над всеми урановыми месторождениями мира». Если гонка в атомной сфере вероятна, то следует занять оптимальные позиции в отношении основных источников урана.

Наиболее интенсивному обсуждению вопрос об атомном сотрудничестве был подвергнут 18 сентября 1944 года (уже после второй конференции в Квебеке) на встрече Рузвельта и Черчилля в Гайд-Парке, когда был сделан следующий вывод: монополия на атомное оружие, которой обладают США и Англия, будет их значительным активом в случае геополитического соперничества, которое может возникнуть у них с Советским Союзом. «Предложение об информировании мира относительно данного проекта... неприемлемо». Нильс Бор был охарактеризован как опасный заблуждающийся ученый, способный передать военные секреты русским. Рузвельт указал на то, как должно быть использовано атомное оружие в текущей войне: «Когда бомба будет окончательно создана, возникнет возможность после тщательной оценки ситуации использовать ее против японцев, которых нужно предупредить, что бомбардировки будут продолжаться до тех пор, пока они не сдадутся».

Из двух альтернатив — сделать атомное оружие подотчетным международному контролю, основой системы международной безопасности, или сохранить его в качестве «резервного аргумента» послевоенного мироустройства — президент Рузвельт выбрал вторую. Система «четырех мировых полицейских» начала противоречить складывающемуся положению, при котором двое из них решили вооружиться атомным оружием.

Со своей стороны Гитлер постоянно говорил о некоем секретном сверхоружии, что создавало у участников проекта «Манхэттен» недобрые предчувствия. Осенью 1943 года они создали особое разведывательное подразделение под названием «Алсос» (что было греческим переводом фамилии Гроувз). Сотрудники «Алсоса» носили белый значок «Альфа». Перед ними стояла задача определить, до какой степени продвинулись немцы в атомных исследованиях. Когда 23 ноября 1944 года танки генерала Паттона вошли в Страсбург, «Алсос» немедленно завладел кабинетом ведущего немецкого физика Вайцзеккера. Его записки под названием «Ураниум ферайн» читались при свете свечи. Стало ясно, что рейху не хватило установок для производства плутония и урана-235, и немедленно последовал звонок в Вашингтон. Там предположили, что атомные работы, возможно, ведутся в других частях Германии. На это «Алсос» ответил: «Расклейщик плакатов может возомнить себя военным гением, продавец шампанского может замаскироваться под дипломата. Но подобные люди никогда не овладеют достаточными знаниями, чтобы создать атомную бомбу».

В последний день 1944 года Рузвельт обсуждал со своим военным министром проблему взаимоотношений с СССР: «Сталин использует прежнее английское желание иметь санитарный кордон вокруг СССР в качестве предлога для оправдания русских намерений владеть контролем над Чехословакией, Польшей и другими странами». Стимсон, воспользовавшись моментом, решил связать политику в отношении СССР с атомной политикой. Он полагал, что в СССР уже что-то знают о манхеттенском проекте и на некоем этапе в будущем сохранить в тайне процесс создания бомбы окажется невозможным. Сведения об этом оружии придется сообщить русским, но сделать это надо, требуя от русских уступок в Восточной Европе. Рузвельт одобрил линию размышлений своего министра.

7 ноября 1944 года в Токио был казнен Герой Советского Союза Рихард Зорге, так точно указавший дату германского вторжения в СССР. Через 10 дней на собрании японских ядерных физиков было отмечено, что «начиная с февраля данного года не было осуществлено значительного продвижения в обрасти атомных исследований». Это означало, что японцы не сумеют быстро создать атомное оружие.

Арденны

Осень и начало зимы 1944 г. знаменуются (после рывка в июне-августе) определенным ослаблением западного давления на Германию. Во-первых, это произошло потому, что немцы сумели укрепиться по линии рек Мозель, Мерта, Сей — на старых французских позициях предшествующих войн. Во-вторых, западные союзники растянули свои коммуникации, им требовалась определенная консолидация сил. Союзным войскам требовалось 700 тонн поставок ежедневно, и их военная система потребовала более упорядоченных структур и операций.

Германия тем временем готовилась к решающей схватке. В 1944 году нацисты дали своим вооруженным силам три новых вида оружия — Фау-1, реактивный истребитель фирмы «Мессершмитт» и подводную лодку класса «Шноркель». Германская индустрия, как уже говорилось, достигает максимальных высот в обеспечении военной машины вермахта. Впервые производство танков и полевой артиллерии в 1944 году приближается к советским показателям — 11 тысяч средних танков, 16 тысяч самоходных орудий, 5200 тяжелых танков. Гудериан создает 13 танковых бригад, из десяти которых позже будут созданы «уменьшенные» танковые дивизии.

31 августа 1944 года Гитлер заявил своим генералам: «В случае необходимости мы будем сражаться на Рейне. Не имеет значения где. Как сказал Фридрих Великий, при любых обстоятельствах мы будем сражаться до тех пор, пока один из наших ненавистных врагов не выдохнется и не откажется от дальнейшей борьбы... Наступит время, когда разлад между союзниками станет настолько серьезным, что произойдет разрыв. Все коалиции в истории рано или поздно разваливались. Главное — это ждать подходящего момента, не считаясь ни с какими трудностями». Гитлер теперь видел надежду лишь в развале той «неестественной» коалиции, которая ему противостояла. Он надеялся на то, что США и Англия устрашатся возможности увеличения влияния СССР на Балканах и Ближнем Востоке, что Вашингтон будет недоволен усилением Англии в Средиземноморье, а СССР проявит недоверие к своим капиталистическим союзникам. «Тот, — говорил Гитлер, — кто как паук будет сидеть в центре сети и наблюдать развитие событий, сможет увидеть, как эти антагонизмы час от часу будут становиться все сильнее».

В германской армии после определенной растерянности лета начинается ожесточение — германские войска достигли позиций, когда за спиной у них была собственно германская территория. В начале сентября 1944 г. Гитлер поручает Геббельсу организовать двадцать пять дивизий «народных гренадеров» и посылает их на Западный фронт. Геббельс стал ответственным за тотальную мобилизацию. В армию были призваны все мужчины от 15 до 60 лет. Осенью 1944 года отчаянная обреченность сделала немцев еще более страшными соперниками. Геббельс «прочесал» все штабы и вспомогательные службы, в результате чего между 1 сентября и 15 октября 1944 г. на Западный фронт прибыли 150 тысяч новых солдат; еще 90 тысяч были присланы из германских резервов. 2 сентября командующим Западным фронтом стал фельдмаршал Рундштедт.

16 сентября 1944 г. Гитлер неожиданно выдвигает перед своими генералами задачу отбросить западных союзников — операция получила название «Вахта на Рейне»: «Я принял молниеносное решение. Я приступлю к наступательной операции из Арденн, целью которой явится выход к Антверпену». Этим ударом германская армия отсечет англичан и канадцев от американцев, предотвратит превращение Антверпена в главную базу снабжения западных союзников, обеспечит создание стартовых площадок для запуска ракет «Фау-2» против Англии. После этого вермахт возвратится к операциям против восточного противника. Именно из этих мест Гитлер нанес удар французам в 1940 году и он верил в символику. В узких долинах можно спрятать от авиации противника технику и нанести неожиданный удар.

Англичане в начале ноября 1944 года были всемерно заняты карманным линкором немцев «Тирпицем» — он сторожил северные подходы к советским портам и угрожал основной массе собранного в бухтах Северного моря британского флота. Если от него удастся избавиться, этот флот можно будет послать на Тихий океан. Британские бомбардировщики были загружены невероятными по мощи бомбами, и 32 самолета, базируясь на шотландских базах, начали атаку на фиорд Тромсе, где стоял немец. По меньшей мере две бомбы угодили в «Тирпица», и линкор накренился. Внутри уходящего в глубину корабля была слышна «Дойчланд юбер аллес». И британский ученый Р. Джонс сказал, что жаль, что «такие люди служат нацизму».

19 ноября 1944 года возрожденные французские войска вышли (что было особенно обидно немцам) к Рейну у Розенау — у границы с Швейцарией. На следующий день Гитлер покинул Вольфшанце, с тем чтобы уже никогда не возвращаться в Восточную Пруссию. Французские и американские войска вступают в Страсбург, а немцы покидают албанский порт Скутари.

Именно в те часы, когда советские генералы ставили последние точки на планах овладения Берлином, Гитлер (10-го декабря) отбыл из Вольфшанце в свою западную штаб-квартиру в Зигебурге («Гнездо орла»), явный признак активизации вермахта на Западном фронте. Предстояли Арденны — единственная крупномасштабная битва на Западном фронте со времен союзнической высадки в Нормандии. «Никогда с наполеоновских времен противник не входил на германскую территорию, мы должны обескровить врага у самых ворот фатерлянда…. Если мы победим на Западе, то есть все возможности выстоять вообще». Если Гитлер верил в эту свою мысль, то горе германскому народу, доверившему свою судьбу маниакальной личности.

Британская разведка на этот раз допустила промах. «Энигма» говорила о значительной концентрации германских войск, но эти сведения не были обобщены. Люди Монтгомери считали, что бросок к Антверпену немцам уже не по зубам. Все их мысли были о синтетическом горючем — «Энигма» явственно говорила, что горючее несказанно волнует немецкое командование. Бомбардировочная авиация англичан желала знать места синтеза этого горючего.

Утром 16 декабря 1944 года 5-я и 6-я армии немцев обрушились на американцев, заставив их 28-ю дивизию быстро отступить. В этих арьергардных боях она была фактически разбита. Командующий 12-й группой армий генерал Бредли не сумел сразу определить масштаб событий. Нелетная погода не давала шанса воздушной разведке, и Бредли воспринял наступление немцев как малую локальную акцию. В результате немцы выполнили задачу первого дня на своем правом фланге и в центре. Только на левом фланге 4-я дивизия американской армии, поддержанная 9-й моторизованной дивизией, отступила незначительно. Главнокомандующий — генерал Эйзенхауэр — оказался осторожнее Бредли и послал две дополнительные дивизии на тропу немецкого успеха.

На второй день наступления (17 декабря) Первая танковая дивизия СС дошла до крупного железнодорожного узла Сен-Вит, откуда долина вела прямо к реке Маас, в Бельгию и в конечном счете к Антверпену. Но на пути встала американская 7-я моторизованная дивизия, и германской 6-й танковой армии пришлось несколько изменить «прямой» маршрут. Лучше шли дела южнее, у 5-й германской танковой армии. Она шла прямо к Монтерме, где Клейст паресек Маас в 1940 году. Чтобы план «Осенний туман» реализовался, нужно было взять коммуникационный местный центр Бастонь. На рассвете 19 декабря танковая дивизия генерала Леера была в трех километрах от Бастони, но этой ночью в город на грузовиках из Реймса прибыла 101 американская военно-воздушная дивизия. Немцы между тем окружили Бастонь, а Леер обошел город и был уже в 30 километрах от реки Маас. Десять дней продолжалось германское наступление. В плен сдались 9 тысяч американцев — крупнейшая цифра после Батаана, где американцы сдались в плен японцам. 19 тысяч американских солдат были убиты. Скорцени со своими хорошо говорящими по-английски диверсантами, одетыми в американскую форму, взрывал мосты, устраивал засады, всячески дезорганизовывал союзный тыл в Арденнах, вызывая у американцев панику. Даже генерала Бредли часовой теперь спрашивал название столицы Иллинойса и имена мужей голливудских звезд.

22 декабря генерал Эйзенхауэр приказал своим войскам: «Пусть каждым овладеет одна-единственная мысль — уничтожить противника на земле, в воздухе, повсюду уничтожить его». 23 декабря 1944 года Модель уже планировал продолжение Арденнской операции с выходом к Антверпену. В такой ситуации осторожность Гудериана была не к месту — когда он показывал Гитлеру меморандум, содержащий сведения о концентрации советских войск на Одере, Гитлер вскричал: «Назовите мне ответственного за эту писанину!» За ужином Йодль поведал, что за Арденнами будет еще одно наступление на Западе — в районе Эльзаса. «Мы не должны терять инициативу, которую сейчас перехватили, мы порядком подпортили операционное расписание противника». Беспокойство в отношении положения дел на Восточном фронте выразили только фельдмаршал Рундштедт и его начальник штаба генерал Вестфаль, которые, как подлинные офицеры прусской школы, испытывали к «нацистским солдатам» вокруг фюрера только глухое презрение. Вестфаль дал Гудериану список свободных дивизий, размещенных неподалеку от железнодорожных станций — транспортабельных в восточном направлении.

Уничтожить немцев в воздухе и с воздуха стало для западных союзников возможным после 23 декабря, когда заметно развиднелось. Союзная авиация тотчас взмыла в небо и нанесла удар по узловым тыловым железнодорожным станциям немцев. Но 24 декабря союзники встретили в небе нечто невиданное — реактивный бомбардировщик немцев. 16 таких машин нанесли удар в районе Льежа, первая реактивная бомбардировка в истории. (И в тот же день направленное излучение урана было получено в реакторе исследовательского центра Хенфорд, США. Через месяц здесь впервые в истории будет получен оружейный плутоний).

Более остро, чем Бредли, ощутивший опасность Эйзенхауэр передал командование войсками, противостоящими идущему вперед Зепу Дитриху, английскому генералу Монтгомери. Тот, благодаря «Энигме», знал о перемещении двух германских танковых армий; противотанковые команды англичан с природной стойкостью встретили немцев и замедлили их продвижение. «Расписание» германского продвижения вперед оказалось нарушенным, в значительной мере обесценивая прежние успехи немцев. В жестоких боях у Динана — близ Мааса — 2-я моторизованная американская дивизия нанесла нещадный удар по остановившейся из-за недостатка горючего 2-й танковой дивизии немцев, уничтожив почти все ее 88 танков. К 28 декабря даже скептик Монтгомери поверил в ослабление германского порыва. 3 января 1945 года он отдал приказ о контрнаступлении, и к 8 января Гитлер был вынужден отвести свои ударные 4 дивизии с территории, с таким трудом занятой. 16 января фронт был восстановлен в первозданном виде.

За месяц оборонительных и наступательных боев (между 16 декабря и 16 января) американцы потеряли 19 тысяч убитыми и 15 тысяч взятыми в плен. Арденны почти ликвидировали резервы британской армии. Но и немецкие потери были значительными: 100 тысяч погибло, было ранено или взято в плен; германская армия лишилась 800 танков и тысячи самолетов. Учитывая, что германская военная индустрия прошла пик производительности осенью 1944 года и теперь снижала обороты, можно сказать, что Арденнское наступление лишило Германию сил и техники, которые ей были нужны для обороны собственной территории. Рур, где производство стали упало с 700 тысяч тонн в месяц до 400 тысяч между октябрем и декабрем 1944 года, был под угрозой.

Контрнаступление немцев в Арденнах во многом спутало карты западных союзников. Они надеялись быстрее пробиться в Рейнскую долину и овладеть «сердцем Германии». Декабрьские события показали, что рейх еще способен к сопротивлению. Потеряв в ходе войны три миллиона солдат и офицеров, Гитлер продолжал командовать армией в десять миллионов человек. Американо-английские бомбардировки Германии, достигшие пика интенсивности, пока не дали желаемых результатов. Германская военная машина продолжала работать почти на полных оборотах. Если Германия создаст мощный оборонительный вал на Западе, общая стратегическая схема западных союзников может рухнуть. Судьбу войны решат русские и решат так, как сочтут нужным. Уже Румыния и Болгария взаимодействовали с Советской Армией, и у советских войск были хорошие шансы овладеть не только Венгрией и Чехословакией, но выйти на контрольные позиции в Австрии и, важнее всего, в средоточие европейской мощи, в Германию, со всеми вытекающими последствиями.

Но в феврале и марте 1945 г. западные союзники возобновили наступление по всему фронту, достигнув Рейна между Везелем и Кобленцем. Перед ними была Германия.

Германия с Востока

Руководитель германской военной разведки генерал Гелен в обширных докладах, подготовленных 5 и 22 декабря 1944 года, обращал внимание на то, что за сравнительно короткое время протяженность линии советско-германского фронта сократилась с 4400 километров до 2000. Фронт теперь проходил от Мемеля на Балтийском море, по границе Восточной Пруссии, по Висле к востоку от Варшавы, Дунаю к северу от Будапешта, озеру Балатон, реке Драве и до Адриатики. Запертые в Курляндии германские дивизии отвлекали часть советских войск. Гелен насчитал в советской армии шесть миллионов солдат и офицеров, сосредоточенных в девяти фронтах, каждый из которых имел свое стратегическое планирование. Пленные и прочие источники указывали, что в середине января 1945 года эти девять фронтов начнут генеральное наступление. Последуют удары в Венгрии и прочие операции, направленные на то, чтобы ослабить центральное направление; затем обрушится удар центральных советских фронтов.

Гитлер отнесся к докладам Гелена с величайшим скепсисом. Он указывал, что в русских дивизиях всего максимум по семь тысяч солдат (в этом он был недалек от истины), что у русских раздута пропагандой численность танков (в этом фюрер был полностью неправ), что русские измождены предшествующими сражениями и неспособны на такое предприятие как завоевание собственно Германии. Гиммлер, которому доверили оборону рейха с Востока, тоже способен был поразить безразличием к суровым фактам жизни: «Я не верю, что русские вообще начнут наступление. Все это огромный блеф». Все та же надежда, что когда-нибудь медведь осядет от потери крови.

Между тем Малиновский решал проблему Будапешта. Танки армии Кравченко и 7-я гвардейская армия Шумилова с севера шаг за шагом шли к центру венгерской столицы. С юга к ним навстречу шла 46-я армия Шлемина. Малиновский и Толбухин вместе взяли Будапешт в кольцо и сдача города была лишь вопросом времени. 23 декабря находящийся на равнине Пешт был под контролем Красной Армии. Но Гитлер приказал изыскать возможности сохранить контроль над последним союзником и перевел три танковые дивизии в Венгрию из Восточной Пруссии. Буда оставалась естественной крепостью на правом берегу Дуная. Это было кровавое рождество для венгров и для всех, кого взяла в свои объятья война. И все же последняя перед Берлином столица гитлеровской коалиции пала.

Но и тогда Гитлер не смирился. Он сместил генералов Фрисснера и Фреттер-Пико, заменил их Волером и Балком, приказал начальнику штаба сухопутных сил Гудериану перевести из группы армий «Центр» 4-й танковый корпус СС в Венгрию. Его яростная атака пала на первый день нового года, но Ставка приказала 6-й гвардейской танковой армии Малиновского зайти в тыл атакующим немцам. Весь январь длились жесточайшие танковые бои. Будапешт был окончательно взят только 13 февраля 1945 года — 30 тысяч военнопленных, 50 тысяч убитых немцев и их союзников. Стало примерно ясно, что может быть в Германии с ее хорошими дорогами, фольксштурмом и сжатым в пружину вермахтом. Лица советских военачальников напряглись.

Судьба Германии решалась, однако, не на Дунае, а на Одере. Гелен в своей стратегической оценке довольно точно указал время огромного советского наступления на Одере, целью которого, писал глава германской военной разведки, было «полное уничтожение германской воли и способности вести войну» («Das Ziel ist in der volligen Zerschlagung der deutschen Widerstandskraft»). Гитлер назвал рассуждения Гелена «полностью идиотическими». Почти потеряв над собой контроль, Гудериан в ярости отказался уволить Гелена. Но Гитлер продолжал верить, что русские заплатят за свой кровавый путь и обессиленные падут у самых ворот рейха. Гудериан, так весело рвавшийся к Москве в октябре 1941 года, теперь считал оборону собственной столицы «карточным домиком». Двенадцати с половиной дивизий резерва было недостаточно для сдерживания колосса, занесшего с востока карающий меч.

1945, январь

Западные союзники в начале года считали потери. Число погибших в мировой войне американцев к началу 1945 года достигло 138 393 человек; англичан — 199 497, канадцев — 18 015, австралийцев — 17 415, индийцев — 17 415, новозеландцев — 8919, южноафриканцев — 5783. Берлин считал в основном не людей, а территории. В Европе Германия потеряла все, что она завоевала в ходе агрессии, начиная с 1939 года, а в Азии Япония — почти все, взятое с 1941 года. Италия, Румыния, Болгария, Венгрия покинули «ось» агрессоров и присоединились к ее противникам. Теперь Берлин и Токио сражались в одиночестве, отступая на собственную территорию. Но ни та, ни другая не готовы были сдаться. Заставить их сделать это требовало огромных сил.

До сих пор секретное оружие, на которое полагались Германия и Япония, не приносили им решающего успеха. Целый ряд типов «секретного оружия» — от магнитных мин 1939 года до ракет Фау и реактивного самолета 1944 года — прошли перед современниками. На 1945 год падает изобретение фантастической подводной лодки «Шноркель». В этой подводной лодке почти все обгоняло свое время — и корпус, создаваемый из «полуфабрикатов», и превосходные электрические батареи, и торпедные аппараты, способные запускать несколько ракет сразу (способных одновременно потопить восемь судов), и практическая неуязвимость от орудий противолодочной борьбы. «Шноркели» буквально растворялись в океане. Даже когда их собственный аппарат «Энигма» давал знать об их расположении (а в Блечли читали), обнаружить удивительную лодку в океане было чрезвычайно тяжело. Все это делало «Шноркель» превосходным орудием подводной борьбы. «Шноркели» собирались в Киле, Гамбурге и Данциге и опробовались на Балтике. Массовый их выпуск был подготовлен к маю 1945 года. Поздно.

В новогоднюю ночь немцы впервые осуществили ночную атаку своими «блицами» — реактивными самолетами, существенно преобладавшими над всеми прочими тогдашними самолетами по скорости. Но «блицей» было слишком мало. В то же время тысячные бомбовые воздушные флоты уже бомбили методично Германию, ее центры военной промышленности и города, и эту силу было уже не остановить.

Но главное обстоятельство смотрело на Германию с Востока. От балтийских дюн до венгерского озера Балатон против трех миллионов солдат вермахта стояли шесть миллионов советских солдат. В резерве у немцев были два с половиной миллиона солдат, а у Советской Армии — пять с половиной. Против 4 тысяч немецких танков Советская Армия выставила 12 900 танков. Против 1960 германских самолетов — 15 540 машин.

Фронт на Востоке с 16 декабря был в статичном состоянии, но ясно, что так долго продолжаться не могло. 4 января 1945 года Гитлер перевел 6-ю танковую дивизию СС с Западного на Восточный фронт. Вечером 15 января Гитлер поездом прибыл на перрон берлинского вокзала. Гитлер слышал, как один из его офицеров сказал другому: «Берлин — самое практичное место для нашей штаб-квартиры: скоро от Восточного до Западного фронта можно будет проехать на уличном трамвае». (В тот же вечер началось регулярное сообщение между Лондоном и Парижем. А на экраны Германии вышел самый дорогой фильм третьего рейха «Кольберг» — об осаде прусского города Кольберг в 1807 году. Тем временем собственно Кольберг был взят Красной Армией.)

В первую неделю 1945 года начальник штаба сухопутных сил Гудериан объехал позиции на Восточным фронте. То, что он увидел на противостоящей стороне, устрашило его. Остановить громаду, движущуюся с востока, уже не в силах германской армии, и Гудериан решил в последний раз обратиться непосредственно к Гитлеру. Он просит о подкреплениях и о разрешении отвести войска с первой, плохо обороняемой линии обороны, на вторую линию с тем, чтобы страшный артиллерийский удар русских пришелся на пустые позиции. Единственная надежда заключается в том, чтобы Жуков «ударил по воздуху», а затем, выжив под пушками русских, гибко маневрировать в западной Польше, пока весенняя распутица не остановит паровой каток Москвы. Но, как отмечает Гудериан, стоило Гитлеру услышать слово «оперативное», как он начинал выходить из себя, предвидя в качестве следующего слова «отступление». Представленные обновленные данные о советской мощи Гитлер назвал «идиотическими» и «чистым блефом». Он предложил упечь Гелена в дом сумасшедших. (Гудериан, защищая своего разведчика-аналитика, назвал его «одним из лучших моих офицеров»). Гитлер всячески пытался уйти от реальности, подчеркивая германскую мощь: «Восточный фронт никогда прежде не имел таких мощных резервов, как сейчас, и я благодарю за это вас». На что Гудериан возразил: «Восточный фронт — это карточный домик. Если он будет прорван в одном месте, все прочее просто рухнет».

27 января 1945 года советский военный патруль из 100-й стрелковой дивизии набрел на группу строений к юго-востоку от Катовице — часть огромного комплекса Аушвиц-Биркенау. Огромный лагерь был едва ли не пустым — 2819 узников, многие на грани между жизнью и смертью. Немцы исправно взорвали большой крематорий, но рядом были обнаружены 348820 мужских и 836255 женских костюмов, 7 тонн женских волос. Согласно советскому докладу, в лагере погибли четыре миллиона человек. Конев не поехал смотреть на это страшное наследие нацизма, он хотел сохранить ясную голову и эмоциональный баланс.

1 февраля германское командование объявило Берлин городом-крепостью. Все население было мобилизовано на рытье укреплений. К старому привычному лозунгу «Колеса должны крутиться для победы» приписали: «Или Сибирь». А Гитлер в Берлине показывал своему близкому окружению макет австрийского города Линц (в котором он родился) в будущем: «Думаете, я стал бы вам показывать этот макет, если бы не верил в победу?» На протяжении первых двух месяцев 1945 года немцы продолжали обстреливать Лондон ракетами Фау-2. В ответ союзная авиация интенсифицировала бомбардировки германских городов. Особое место среди этих целей занимает Дрезден, на который союзная авиация обрушилась 13 февраля. 1200 союзных бомбардировщиков превратили нетронутый до сих пор город, где скопилось много беженцев, в руины.

Подъем Америки

Индустриальные возможности США разворачивались во всю мощь. В предпоследний день 1944 года Рузвельту передали послание, полученное Маршаллом от руководителя работ по атомному проекту генерала Гроувза: «Сейчас становится определенно ясно, что наши оперативные планы должны быть основаны на создании бомбы в виде снаряда, мощность которого, по нашим оценкам, будет равна десяти тысячам тонн тринитротолуола. Первая бомба, если не производить предварительного полномасштабного испытания, которое не кажется нам необходимым, будет готова примерно 1 августа 1945 года. Вторая должна быть готова до конца года... 509-я смешанная группа проходит обучение и помогает, участвуя в главных испытаниях».

Отвечающий с 1942 года за атомный проект Дж. Вайнант отметил в начале года, что боевое использование атомного оружия возможно уже в текущем году — «это случится в июле, августе или сентябре». В Германии Гудсмит с «Алсосом» продолжил свою охоту. После Вайцзеккера оставался Гейзенберг — лишь он, твердый приверженец идеи возможности создания атомного оружия, мог реализовать этот проект в Германии. Он действительно построил зимой 1943-1944 года небольшой реактор, используя три тонны урана и тяжелой воды. Лаборатория Гейзенберга помещалась в бывшем пивном предприятии близ Штутгарта, на склоне швабских Альп. Но и здесь становилось опасно. Гейзенберг переместил свою лабораторию в огромную пещеру около Тюбингена. Лихорадочные работы начались в феврале 1945 года, и уже через несколько недель, в ходе опытов в графитовой оболочке с ураном и тяжелой водой начались поиски критической массы. Ежедневно из Тюрингского леса прибывал уран. Немцы довольно быстро сокращали расстояние до американского «Манхеттена». Именно на этой стадии американские войска захватили главный центр германских атомных исследований. Исчезли последние сомнения в отношении того, есть ли у немцев атомное оружие. Гудсмит, ликуя, сказал армейскому майору, прикомандированному к «Алсос»: «Прекрасно, что у немцев нет атомной бомбы. Теперь нам нет нужды использовать свою». На что майор, далекий от мира физики, ответил: «Вы же понимаете, Сэм, что если мы имеем такое оружие, мы используем его».

Американское военно-морское строительство к этому времени приобрело гигантские масштабы. Производство самолетов достигло рекордного уровня. Это означало, что внешние рычаги Штатов усилились за несколько лет многократно. Военный министр Г. Стимсон и военно-морской министр Дж. Форрестол разработали новую систему национальной воинской службы. И — это важно отметить — президент предлагал на 1946 год расходы лишь немногим меньше фантастического уровня 1945 года. Рузвельт постарался восстановить пошатнувшееся доверие к активной международной политике в своем обращении к конгрессу «О положении страны» (январь 1945 года). «Испытав разочарование после окончания предшествующей войны, мы потеряли надежду построить лучший мир из-за того, что нам не хватило мужества взять на себя ответственность в очевидно несовершенном мире. Мы не должны позволить, чтобы подобное повторилось, или мы снова пойдем по той же трагической дороге — по дороге к третьей мировой войне». Президент просил американцев не преувеличивать сложность греческой и польской проблем, вставших перед союзниками, он призвал не дать «многим специфическим и текущим проблемам, связанным с освобождением Европы, послужить причиной отсрочки создания действующего на постоянной основе механизма поддержания мира».

В своем послании конгрессу «О положении страны» Рузвельт предупредил, что враг рассчитывает на раскол антигитлеровской коалиции. Кульминацией послания была аргументация в пользу создания новой мировой организации — Объединенных Наций, должной придать миру устойчивость и справедливое руководство. Послание кончалось словами: «Этот новый 1945 год может быть годом величайших достижений человеческой истории... 1945-й может увидеть финал нацистско-фашистского царства террора в Европе. 1945-й может увидеть приближение союзных войск к силовым центрам империалистической Японии».

Американская авиация сделала все возможное, чтобы уже к началу 1945 года Берлин лежал в руинах. Возвратившийся из Вольфшанце в Берлин Гитлер теперь видел надежду лишь в развале той «неестественной» коалиции, которая ему противостояла.

В рядах союзников действительно существовали противоречия, особенно явные из них порождались отношением к лондонскому комитету поляков. Самыми важными были вопросы послевоенного устройства. Какие факторы будут решающими в этом процессе? 5 января 1945 года Москва признала в качестве временного правительства Польши Люблинский комитет. Это означало отказ в признании лондонского правительства поляков в изгнании. Черчилль обратился за дипломатической помощью к Рузвельту. Тот ответил следующим образом: «Россия продолжает оставаться главным фактором достижения победы над Германией. Поэтому мы должны продолжать поддержку СССР».

Далеко в Аламогордо создавалось сверхоружие, американская экономика добилась непревзойденных результатов, но судьба мировой войны в данном случае решалась в районе Берлина, и советские войска были к нему ближе, чем западные союзники.

В начале 1945 года У. Черчилль уговаривал Эйзенхауэра «пожать руки русским как можно восточнее реки Эльбы». Тот в свой полевой бинокль видел, к чему может привести подобная политика. И он не послал, как предлагалось, танки генерала Паттона в Прагу и не рвался на восточный берег Эльбы. Суммируя свой русский опыт по возвращении из Москвы, Эйзенхауэр пришел к следующему выводу: «Ничто не направляет русскую политику сильнее, чем желание сохранить дружбу с Соединенными Штатами».

К Японскому архипелагу

Но на противоположном конце земного шара американцы пока стояли перед большими трудностями. Будущие жертвы атомной бомбардировки еще не покорились своей судьбе. Надежды Токио теперь питались лишь тем, что девять камикадзе потопили американский легкий авианосец, повредили три авианосца и унесли с собой жизни ста американцев.

Согласно статистике американской группы по изучению эффекта стратегических бомбардировок, изменение общественного мнения в Японии происходило следующим образом. В июне 1944 года, перед падением Сайпана, пессимизм выказывали лишь 2 процента японского населения. После первых крупных рейдов американских Б-29 в декабре 1944 года — 10 процентов. После перехода к стадии массированных бомбардировок в марте 1945 года -19 процентов.

Для действий против растущей армады американского флота был создан, как уже говорилось, корпус летчиков-камикадзе. Между октябрем 1944 года и февралем 1945 года 378 камикадзе потопили шестнадцать американских кораблей и убили 2 тысячи американцев. Но это был уже жест отчаяния. Все более ясным становилось, что время работает против Японии. В начале 1945 года американские войска высадились на Лусоне, самом большом острове Филиппин.

Западные союзники после японских побед над силами Чан Кайши отставили идеи «подойти» к Японии с континентальной стороны. Они (американцы) предприняли попытки объединить усилия националистов и коммунистов, но без особого успеха. В результате начались ссоры между генералом Стилуэлом и Чан Кайши, в результате чего новым союзническим представителем в Чунцин прибыл генерал Ведемейер, и забота у него упростилась — не потерять столицу и стратегическую бирманскую дорогу. Светлым пятном здесь, на континенте, были победы в Бирме, где японцев капитально потеснили. В это время англичане, опираясь на индийские города Имфал и Кохина, широким фронтом вошли в Бирму. Но это была периферия войны. Более значительные операции велись на Филиппинах. Здесь два корпуса 6-й американской армии генерала Крюгера высадились на острове Лусон 8 января 1945 года. Адмирал Хелси (3-й флот) помогал с моря, а генерал Уайтхед (5-я воздушная армия) — с воздуха.

Фельдмаршал Тераучи на этом этапе полагался на камикадзе. У японцев уже не было серьезных резервов, и генерал Ямасита, руководивший обороной Лусона, вынужден был рассредоточить свои войска (280 тысяч). Все его надежды были связаны с битвой на самом острове. Ямасита разделил свои войска на три части, основной базой сделал северный Лусон, а основной стратегической задачей — прикрытие дороги на Манилу. Макартур был полон воспоминаний трехлетней давности, когда он вынужден был уступить главный филиппинский остров, и полон был решимости взять реванш. Его стратегической задачей номер один было захватить совокупность аэродромов, позднее известных как «база Кларк-филд». Бои отличались исключительной жестокостью, но после недели боев американцы достигли своей цели. Теперь американская авиация могла полностью проявить свою мощь. Затем 20 тысяч японцев в течение месяца держались в Маниле, зверствуя на манер нанкинских событий. В городе погибли 12 тысяч американцев, 16 тысяч японцев и 100 тысяч филиппинцев. В ночь на 22 февраля 1945 года огромный подземный взрыв потряс город — это было массовое самоубийство 2 тысяч японского гарнизона. Но город был взят 1 марта.

Американская армия подбиралась к Японским островам. Взлетные полосы Марианских островов были лучшей стартовой площадкой наступательных операций. Первый рейд против Токио осуществлен 24 ноября 1944 года, мощные Б-29 впервые показали японскому населению, что на них движется огромная сила. Высота полета этих бомбардировщиков гарантировала их от японских истребителей и зенитных орудий. Японское руководство «утешалось» только тем, что Берлин претерпел еще большее. В ноябре 1944 года самым большим налетом был рейд 100 бомбардировщиков Б-29, сбросивших 250 тонн бомб. 15 февраля 1945 года американские бомбардировщики, базирующиеся на авианосцах, бомбили собственно Японские острова в первый раз. На следующий день американский парашютный полк высадился на Филиппинах в Коррехидоре. И в тот же день американский десант отплыл из Сайпана на остров Иводзима.

Следующим большим шагом в войне на Тихом океане стала битва за остров Иводзиму (Бонинские острова), начатая американской высадкой 15 февраля 1945 года. С этого острова взлетали японские истребители-перехватчики, взлетные полосы Иводзимы были гораздо ближе к Токио, чем базы Марианских островов. Американцы знали, что японцы будут сражаться за остров отчаянно, но степени их ярости не смог предусмотреть никто. Они эвакуировали гражданское население и создали сложную оборонительную систему, в основном подземную. Высадка произошла на рассвете 19 февраля. Захват Иводзимы, вулканического происхождения небольшого острова на полпути между Гуамом и Японией, позволил начать массированные бомбардировки главных индустриальных центров Японских островов.

Сразу же после высадки американская морская пехота встретила сопротивление японского гарнизона. 24 февраля пехотинцы достигли вершины вулканической горы Сурибаши и воздвигли американский флаг. Запечатленный на фотографии (самой знаменитой фотографии войны на Тихом океане), этот момент стал основой для главного памятника Второй мировой войне в Вашингтоне. Рузвельт приказал прислать изображенных на фотографии морских пехотинцев в США. Но когда прибыл приказ президента, трое из них уже погибли. Потери же японцев были просто огромны. Из 20 тысяч японцев после битвы в живых остались только 200 человек. Потери американцев — 6 тысяч убитых и 25 тысяч раненых. Но теперь они были на прямом пути к основным Японским островам.

Ночью 10 марта 334 бомбардировщика Б-29 сбросили на деревянный Токио огромное число зажигательных бомб. В огненном смерче погибло от 80 до 100 тысяч человек. Мир еще не видел ничего подобного. Германский военно-морской атташе, не зная, что его сообщения читаются западными союзниками, пишет в Берлин о поразительно эффективных налетах американской авиации. За Токио последовали Осака, Нагоя, Кобе. Война на Тихом океане вступила в свою самую кровопролитную фазу. Систематические бомбардировки на протяжении двух недель пяти других городов стоили жизни еще 150 тысячам гражданских лиц. В целом на протяжении последних девяти месяцев войны погибло 897 тысяч японцев.

Теперь американский план ворваться на собственно Японские острова предполагает две фазы. На первой — высадка на южном острове Кюсю в сентябре 1945 г. (план «Олимпик»). Вторая фаза наступает с высадкой на Хонсю 1 декабря 1945 г. (план «Коронет»). Предполагалось переместить из Европы к Японии полтора миллиона американских войск и полмиллиона британских. Завершение боев планировалось на март 1946 года. Предварительным условием броска на центральные острова являлся захват острова Окинава. Здесь американцы намеревались создать 10-ю армию как дополнение к уже имеющейся 8-й армии.

Но и этого было явно недостаточно, имея в виду грандиозную японскую армию на континенте. На Чан Кайши надежды было мало и, как пишет американский историк Уайнберг, ситуация «требовала массового вовлечения в бои с японскими войсками в Маньчжурии Красной Армии… Призванный руководить союзным вторжением генерал Макартур постоянно подчеркивал в Вашингтоне существенную необходимость крупномасштабных операций Красной Армии в Маньчжурии». Имелось в виду, что, нанеся поражение японцам в Китае, советские войска лишат окруженных японцев всякого шанса на успешное сопротивление, на создание тыла, на глубину обороны.

В соответствии с договоренностями с союзниками специально созданные штабы Красной Армии начали перемещаться на Дальний Восток уже в марте 1945 г.

На вислинских плацдармах

6 января 1945 года Черчилль попросил Сталина в связи с германским наступлением в Арденнах: «Я был бы благодарен, если бы вы могли мне сказать, не могли ли бы мы рассчитывать на большое русское наступление на фронте, стоящем на Висле или в другом месте». Сталин немедленно (7-го января) ответил, что «несмотря на погодные условия» советское наступление начнется не позднее второй половины января. А Коневу Сталин (через Антонова) тотчас приказал начать наступление не 20-го, а 12 января. Жуков начнет 14 января. Черняховский — 13 января, Рокоссовский — 14-го.

В руках Жукова и его соседа слева Конева были 163 стрелковые дивизии, 6500 танков, 32 тысячи орудий, почти пять тысяч самолетов. Два с четвертью миллиона солдат. Одна дивизия на 3,7 километра плюс 64 орудия, 12 танков. На двух фронтах было десять армий, из них две танковые, одна авиационная армия. Стартовая площадка — берега Вислы, цель — максимальное продвижение вперед через реку Одер.

Мощный фронт Рокоссовского (2-й Белорусский) должен был повернуть к северу — к Данцигу. Это была гигантская сила — семь полевых армий и одна танковая (5-я гвардейская). Черняховский (3-й Белорусский) имел в качестве цели Восточную Пруссию. Его мощь трудно переоценить даже умозрительно, пять армий, поддерживаемых 1-м авиационным флотом. У Рокоссовского и Черняховского вместе были под ружьем 1670 тысяч человек, 3300 танков, 28 тысяч орудий и минометов, тысяча «катюш» и 3 тысячи самолетов.

Итак, Черняховский — на Кенигсберг, Рокоссовский — на Данциг, Жуков и Конев — на Берлин из (соответственно) района южнее Варшавы и Сандомирского плацдарма. Главная роль предназначалась 1-му Белорусскому фронту Жукова, движение по линии Варшава — Берлин. Его ударной силой был герой Сталинграда генерал Чуйков, которого на Западе называют (скажем, американские историки Э. Рид и Д. Фишер) «возможно, лучшим фронтовым командиром и определенно самым агрессивным генералом Второй мировой войны. В нем сочеталась агрессивная воинственность с превосходным тактическим чутьем».

Что им противостояло? Прямо на пути стояли две группы немецких армий — «Центр» во главе с генералом Рейнгардом и группа армий «А», возглавляемая генералом Гарпом. Севернее располагалась группа армий «Север», но она была окружена и не могла воздействовать на основную массу изготовившихся к броску войск. Рейнгард же стоял в Восточной Пруссии и южнее — по линии реки Нарев. В его распоряжении была 3-я танковая армия, 2-я и 4-я армии — 41 дивизия (34 пехотные, 3 танковые и 4 моторизованные). В совокупности это составляло 580 тысяч солдат и офицеров, 700 танков и самоходных орудий, 515 самолетов. К югу от Рейнгарда располагалась группа армий «А», в которую входили 4-я танковая армия, 9-я и 17-я армии. Гарп командовал войсками, расположившимися по Висле (к северу от Варшавы) и на юг до Карпат. В целом две группировки включали в себя тридцать дивизий (из них четыре танковые и две моторизованные) — 400 тысяч человек, 1136 танков и самоходных орудий, 270 самолетов.

Сталин высоко ценил индустриальные возможности Силезии. Когда он показывал на карте Коневу на Силезский промышленный район, то произнес лишь одно слово: «Золото». Это был по существу приказ постараться спасти индустриальную базу региона. Маршал Конев планировал один мощный удар — со стороны Сандомирского плацдарма по линии Радом — Бреслау. Жуков предусматривал три клина наступления — со стороны Магнушева, Пулавы и Яблонной. Рокоссовский и Черняховский согласовали свое наступление а Восточную Пруссию с востока и юга по двум сторонам Мазурских озер. В данном случае Рокоссовский имитировал Самсонова, а Черняховский — Ренненкампфа.

В недели и месяцы подготовки отчаянно быстро ремонтировались подъездные железнодорожные пути, шло массовое снабжение войск всем необходимым. Мост через Вислу у Сандомира был полностью восстановлен, примерно по тысяче двести вагонов получили каждый из готовящихся на центральном участке маршалов. На грузовиках Жукову были доставлены 980 тысяч тонн грузов. В день фронт требовал 25 тысяч тонн припасов, из них более тысячи тонн хлеба и 220 тонн мяса, полторы тысячи тонн овощей и 44 тонны сахара. Мяса не хватало, и был введен второй вегетарианский день в неделю.

Теперь каждая танковая бригада имела приданный ей батальон пехоты на добротных американских грузовиках. Но самая большая хвала должна быть воздана безотказному танку Т-34 (которых только в 1944 году было произведено более 22 тысяч). Этот танк выполнял любые задания. Не удержусь от еще одного высказывания на этот счет. Как пишет Кларк, этот танк «осуществлял передовые разведывательные миссии, несокрушим в едином строю; поражал противника артиллерийским огнем, будучи закопанным по башню; он рвался вперед и действовал как бульдозер; перевозил пехоту и, что было более опасно, перевозил боеприпасы на своих плоскостях; эта грубо сколоченная, плохо вентилируемая машина была бесконечно упорной, была надежным инструментом ведения боевых действий, подлинно многоролевым инструментом». Задача наступления отныне сводилась прежде всего к тому, чтобы насытить двенадцатицилиндровый дизель Т-34 и снабдить снарядами его пушку.

Начало конца

Конев располагался в маленьком крестьянском доме на окраине леса. Он переиграл Гарпа еще до начала наступления. Гарп начал сосредоточивать свои войска к югу от верхней Вислы. Это очень устраивало Конева, и он «подыграл» Гарпу, имитируя сосредоточение напротив своих войск, ночами перебрасывая ударные силы на свой излюбленный плацдарм к востоку от Чарной, целясь на Кильце своим правым флангом и готовясь форсировать Ниду войсками центра и левого фланга.

В пятницу, 12 января, в 5 часов утра, расположив не менее 300 орудий на километр фронта, маршал Конев отдал приказ «пли!». Одновременно он приказал разведбатальонам, среди которых было немало штрафных, двинуться вперед, несмотря на ужасающий огонь. Первая линия была взята довольно быстро. Тут артиллерия, сделавшая паузу, начала час сорок семь минут второго этапа артиллерийской подготовки. Мало что могло выжить в этом свирепом огне. Штаб 4-й германской танковой армии наконец-то был накрыт устрашающим огнем. Когда 13-я армия бросилась вперед, появились первые пленные — их вид говорил о необратимом потрясении. В 2 часа дня 10-й танковый и 6-й механизированный корпуса Лелюшенко отправились в свой крестный путь, доблестно и самозабвенно. Впереди шли тяжелые танки ИС с пушками калибра 122 мм, устрашающее зрелище. Уже через час они сражались с новейшими германскими тяжелыми танками. Результат первого дня: оборона 4-й танковой армии прорвана на глубину в тридцать километров; еще полсуток — и Лелюшенко вышел к реке Нисса. Невозмутимый командующий 13-й армией Пухов закрыл путь отступлению 24-го германского танкового корпуса.

А на левом фланге 60-я армия Курочкина рванулась на древнюю польскую столицу Краков. Обгоняя его, промчались танки 4-го гвардейского танкового корпуса Полубоярова. На правом фланге взятие Кильце укрепляло всю коневскую систему наступления. Группа советских танков ворвалась в расположение штаба 42-го германского корпуса; был взят в плен весь штаб. Гитлер, будучи в полном смятении, вопреки мнению Гудериана, приказал танковому корпусу СС «Гроссдойчланд» выступить из Восточной Пруссии на юг и защитить Кильце. Поздно. Танкисты-эсэсовцы приняли участие лишь в битве за Лодзь. Германское командование начало выводить войска с тех необязательных позиций, где, по немецкому мнению, должен был пролегать главный путь советского наступления. А танки Рыбалко уже обошли Краков с севера. С юга к нему приближалась 60-я армия Курочкина. Через тридцать шесть часов боев позиция немцев («позиция Губертуса», считавшаяся самой мощной в германской оборонительной системе) была прорвана. Вечером 19 января немцы, не видя перспективы сражения за Краков, оставили город. Отныне дорога на Одер была открыта.

Жуков начал свою партию 14 января. Никто и ничто не могло смягчить великого маршала, он мстил на обескровленную страну. 14 января Чуйков в кромешной тьме приказал подвезти полковые кухни к самой фронтовой линии. Большие контейнеры с горячей едой передали солдатам, которым через несколько часов предстояло идти в жестокую атаку — когда-то им удастся получить горячее в следующий раз? Фактор неожиданности сыграл безукоризненно. 25 минут страшного артиллерийского урагана и передовые батальоны ушли в кромешное пламя с плацдарма у Магнушева. Первая линия немецкой обороны была просто покинута. Не желая терять удачу, Жуков послал основные ударные силы буквально вослед передовым батальонам. И вот уже пройдены три километра германской оборонительной линии. Танкам дали отмашку сразу после полудня — немецкие гарнизоны маленьких польских местечек просто бежали в направлении Варшавы. К вечеру танки прошли не менее 30 километров. У Пулавы бросок вперед был не хуже, здесь впереди замаячил Радом. Ночь не остановила Жукова. 5-я ударная армия Берзарина перешла реку Пилицу, а 8-я гвардейская Чуйкова перерезала железную дорогу Варка — Радом. К северу от Варшавы Перхорович (47-я армия) отправилась от Западного Буга к Висле. Окружение Варшавы теперь было гарантировано, и германское командование, не видя смысла в обороне города, покинуло его. Варшава оказалась свободной 17 января 1945 года.

Теперь немцам ничего не оставалось, кроме как задействовать все свои танковые дивизии. Самые большие резервы Гудериана размещались в Восточной Пруссии — речь идет о дивизии «Герман Геринг» и «Гроссдойчланд» под общим командованием генерала фон Заукена. Гитлер вопреки серьезному противодействию Гудериана приказал бросить эти дивизии против Жукова в районе Кильце, в 250 километрах южнее Восточной Пруссии. И в то время как советские танки прорывались сквозь минные поля и окопы, лучшие — новые «тигры» немцев аккуратно грузились на железнодорожные платформы.

Гитлер не простил сдачи Варшавы. Он сместил Гарпа и поставил на его место (группа армий «А») известного нам по Прибалтике Шернера. Из Арденн выводилась 6-я танковая армия СС — спешно на Восточный фронт. Сам Гитлер 16 января 1945 года покинул Зигенберг и установил свою последнюю штаб-квартиру в своей рейхсканцелярии. Но фактом оставалось, что после недели наступательных боев на огромном фронте от Балтики до Карпат германская оборона была смята и опрокинута. 4-я танковая армия, доставившая такие тяжелые минуты нашему первому маршалу под Сталинградом («Карфаген» Жукова), была уничтожена. 18 января танки немцев были вытеснены на северный берег Вислы, где их ждал бронированный кулак Рокоссовского. 4-я армия Хоссбаха была отброшена к Мазурским озерам.

На более чем стокилометровом пространстве между излучиной Нарева и Кильце германский фронт был фактически уничтожен. Находящийся в центре наступающего фронта Прасниц был взят 18 января. В тот же день Чуйков видел в свой бинокль дым от труб большого города — на пути была Лодзь, индустриальная столица Польши со времен царского правления. Штурмовать или обойти? В искрящееся солнцем утро следующего дня Чуйков выслушивал соображения разведчиков. Утром 19 января Чуйков вошел в нетронутую Лодзь. Севернее танковые колонны Жукова шли по польской Мазурии, пользуясь хорошими дорогами Западной Польши. Идея остановить русских на реках Бзура и Равка были сметены танковой армией Богданова (теперь «Варшавской»). 9-й танковый корпус взял вечером 23 января Быдгощ, впереди лежала Германия.

Но первым перешел границу все же Конев. Огибая индустриальные центры Силезии, он избежал «задержек в пути», и 20 января 52-я армия Коротеева пересекла границу Германии у Намслау, повернула на юг и отправилась вместе с танками Рыбалко на Катовице. Лелюшенко вышел к Одеру, к Германии, вечером 22 января. 5-я гвардейская армия Жадова захватила в тот же день плацдарм на западном берегу Одера — сказалась выучка, сколько рек пройдено! 25 января Жуков говорит Сталину, что намеревается выйти к Кюстрину на Одере. Обсудили 150-километровый разрыв между 1-м Белорусским (Жуков) и 2-м Белорусским (Рокоссовский) фронтами как опасный: с севера, из грозовой тучи Восточной Пруссии может сверкнуть молния. Жукову следует подождать решения Рокоссовским своей восточнопрусской задачи. Жуков настаивал на выгоде продолжать успешно начатое наступление, но Сталин был неумолим, хотя и обещал «подумать».

Пока вождь «думал», Жуков выжимал максимум. 1-я гвардейская армия Катукова брал город за городом, а Жуков приказал своим военачальникам внимательно смотреть за севером. Рокоссовский спешил из последних сил — он задерживал наступление главного фронта, река Нарев предстала безжалостно укрепленной. Бои немцы вели умело, отступать им было некуда. Такие немецкие части, как танковая дивизия СС «Гроссдойчланд», дрались со смертельным отчаянием и сильно задержали Рокоссовского.

Черняховский со своим 3-м Белорусским фронтом начал наступление 13 января, в 6 поутру. Глубокий туман прикрывал действия его ударных батальонов. На горизонте у него был Кенигсберг, цитадель Восточной Пруссии. 16 января генерал выпустил основные резервы. Внезапно улучшилась погода, и в небо поднялась советская авиация, а 1-й Белорусский передал танковую армию неудержимого Белобородова. 19 января Тильзит был в советских руках, танковые колонны двинулись по дорогам, ведущим к Кенигсбергу. Дорога эта горела. Немцы дрались отчаянно, но и советская армия не щадила живота. Месть шла рядом с благородной борьбой. Воины, чьи дома, чьи семьи погубила война, воевали остервенело. Все ужасы войны увидела колыбель германского милитаризма. Фронтовое командование вынуждено было вмешаться, карая одиозные нарушения дисциплины.

21 января пал Танненберг — символ победы Людендорфа и Гинденбурга над отцами ворвавшихся в Германию солдат. Немцы предусмотрительно увезли саркофаг Гинденбурга и его жены, взорвав динамитом сам памятник. Теперь Рокоссовский приказал 5-й гвардейской танковой армии Вольского пробиться к Балтийскому морю. Идущий впереди с семью танками капитан Дьяченко включил на полную мощность фары и помчался по центру городка Эльбинг; его приняли вначале за учащегося местной танковой школы, а потом он наводил ужас на горожан в торговом центре. Вскоре показалось серое Балтийское море, и это означало, что германским войскам уже не пробиться отсюда к Висле. Крепости тевтонских рыцарей падали одна за одной.

Теперь, выйдя к морю, Рокоссовский пересек базовые коммуникации края. В окружении наконец оказалась 3-я танковая армия вермахта, так вольно бежавшая по русским просторам. Сейчас посеревшие от усталости танкисты брали на мушку элиту прежней победоносной армии. Попытки немцев прорваться к Висле (особенно активно предпринятые 3-й танковой и 4-й армиями) пришлись на час, когда Рокоссовский собрал своих генералов на обед. Тут же, между стаканами, распределили силы и бросились в генеральские виллисы. Вольский встал на пути бронетанковых сил немцев; авангардные танки немцев вспыхивали один за другим. Гитлер в ярости сместил Рейнгарда (командиром 3-й танковой стал генерал Рендулич). Группа армий «Север» стала именоваться «Курляндией», новой группой армий «Север» стала прежняя группа армий «Центр».

Оперативная карта в германском штабном центре Цоссене обновлялась дважды в день. Из нее было достаточно ясно, что группа армий «Центр» фактически прекратила свое существование. Ее штаб-квартира и остатки четырех дивизий были заперты в Восточной Пруссии. К концу января в кольце окружения оказался Кенигсберг. Идя с юга, Черняховский взял гитлеровское Вольфшанце. Белобородов зашел за Кенигсберг с севера. С запада отсечен Пилау. Но осада восточнопрусской столицы оказалась очень непростым делом.

На Берлин

Жуков шел вперед прежде всего правым плечом. Танковая армия Богданова пересекла границу Германии в полдень 26 января. Основные же силы фронта пересекли границу 29 января. Огромная мощь устремилась к Одеру. Его первой пересекла боевая группа полковника Есипенко из 5-й ударной армии утром 31 января 1945 года. Бойцы вошли в городок Киниц, где немецкие солдаты мирно разгуливали по улицам, а поезда на Берлин ходили по великолепному немецкому расписанию. Советских солдат и офицеров поразило благосостояние страны, которая в своем безумном расовом ослеплении напала на СССР. Такого изобилия призывники наших скромных, спартанских городов просто никогда не видели. Заводы и фабрики так называемой «новой индустрии» Германии были невиданными островками благополучия даже по немецким стандартам.

Жестокость войны, естественно, проявила себя. Напомним только, что даже по мнению уравновешенных «сторонних» судей (в данном случае английского историка А. Кларка), «воздействие советских армий на Германию не идет ни в какое сравнение с поведением нацистов в Польше в 1939 году, в Белоруссии и балтийских провинциях в 1941 году. Зверства дивизии «Мертвая голова» и других частей СС, которые систематически убивали школьников и обливали бензином обитателей госпиталей были выражением сознательно проводимой политики террора, «оправдываемого» наскоро испеченными расовыми соображениями, применяемыми с извращенным садистским рвением».

И это был последний шанс остановить ведение военных действий на германской территории. Безоговорочная капитуляция. Немцы сделали свой выбор. Гудериан в своем дневнике предпочитает надеяться на то, что, вырвавшись далеко вперед, Жуков все же подвергнется фланговым атакам с севера (Восточная Пруссия) и с юга (Прикарпатье). Даже если Танненберг уже недостижим, то успех Манштейна весной 1943 году на реке Донец вполне годен для повторения. Для этого нужно перегруппировать германские войска. Гитлер создал новую группу армий «Висла». Командование ею он поручил главе СС Гиммлеру. Но Гудериан добился того, что фактически (оперативно) этой группой армий командовал начальник штаба — Фрайхер фон Вайс. Ее фронт будет находиться между Познау и Грауденцем.

Гудериан планировал перевести сюда с Западного фронта танки Зеппа Дитриха (6-я танковая армия, вооруженная преимущественно новыми моделями танков). Но на конференции, посвященной созданию этой группы армий, Гитлер воспротивился назначению Вайхса. «Фельдмаршал кажется мне усталым человеком. Я сомневаюсь в том, что он способен выполнить выдвигаемую перед ним задачу». Эта группа армий будет руководиться офицерами СС. Вся полнота власти передается Гиммлеру, которого Гудериан называл не иначе как «военное невежество». Для Гудериана эта конференция 25 января 1945 года была концом мечтаний о контрударе, о колоссальном охвате наступающих армий Жукова. Гудериан немедленно просит Риббентропа вдвоем встретиться с Гитлером и убедить того, что «необходимо обеспечить перемирие хотя бы на одном фронте». Риббентроп: «Я не могу сделать этого. Я лояльный последователь фюрера. Он не желает начинать дипломатические переговоры с противником, и поэтому я не могу обратиться к нему с вашим предложением». Гудериан: «Как вы будете чувствовать себя через три или четыре недели, когда русские будут стоять у ворот Берлина?» Риббентроп: «Боже милостивый! Неужели вы верите, что это возможно?» Гудериан: «Это не только возможно, но благодаря нашему руководству, неизбежно». Риббентроп впал в истерику. И он фактически выдал Гудериана. На следующий день начальник штаба сухопутных сил услышал от Гитлера: «Обсуждение с министром иностранных дел положения дел на Восточном фронте с целью заключить перемирие на Западном фронте является актом открытой измены».

Передовые части армии Богданова (полковник Вайнруб) достигли Одера в десять утра 31 января. Завязались бои на восточных подходах к Кюстрину. Первая гвардейская танковая бригада прошла через поле Кунерсдорфа, где столетия назад русская армия сокрушила Фридриха Великого. Стала ощущаться быстрота движения — у передовых частей заканчивалось горючее, не поспевали снабженческие части. Трудности форсирования Одера испытал и Конев. Отсутствие мостов и тонкий лед не способствовали быстрому проходу водной преграды. Но 44-я танковая армия Лелюшенко сумела найти плавсредства и перевести свои танки, взяв на западном берегу город Губен уже 25-го января. В течение недели не знающие усталости люди Конева создали два значительных плацдарма, первый между Бреслау и Глогау, а второй — между Бреслау и Оппельном. Южнее Силезских промышленный район «осваивался» по плану.

После Силезии Конев мог полностью обратиться к Одеру и тому пути, что вел на германскую столицу. От Кюстрина до Берлина было восемьдесят километров. Поскольку скорость движения завораживала, складывалось впечатление, что еще одного большого шага будет достаточно для выхода к Берлину. Германская столица уже появилась на оперативных картах офицеров Жукова. 26-го командующий фронтом решил взять германскую столицу не снижая скорости — через Берлинхен — Ландсберг — Грец. 28 января его войсками захвачен первый плацдарм на верхнем Одере у Любина. Все решится в 48 часов. 1-я гвардейская танковая армия подойдет к Берлину с северо-востока, а 2-я гвардейская — с северо-запада. Конев пока был занят взятием крепости Бреслау. После этого его правый фланг поможет Жукову под Берлином, а левый фланг пойдет на Дрезден. Пока Жуков на пять дней опережал график. Во второй половине 30 января советские танки прошли через Швибус и Цулихау. Фланги группы армий «Висла» повисли в воздухе. Немцев брали врасплох. Характерный пример: на аэродроме Элса были захвачены 150 самолетов в рабочем состоянии, включая четыре «Фоккевульф-Кондор», назначение которых было помогать германским подводным лодкам в Атлантике.

Генеральный штаб предоставил инициативу Жукову как первому заместителю верховного главнокомандующего, а «координатором» в данном случае выступал сам Сталин. Но Жуков сам сообщал своим командирам, что противник снял с Западного фронта четыре танковые и шесть пехотных дивизий, что немцы на его пути получают подкрепления из Прибалтики и Восточной Пруссии. Он укрепляет позиции по линии Шведт — Штаргард — Нойштеттин. Подходы к Берлину укрепляются всеми доступными способами. Существенно важно отремонтировать максимально возможное число танков и самоходных орудий. Следовало быть готовыми к 9-10 февраля, не нужно терять темпа. До Берлина оставалось менее ста километров — путь от Сталинграда действительно огромный.

Но с дивизиями в 4 тысячи человек, бесконечно утомленными и обескровленными, опрокинуть ожесточенный вермахт в его собственной стране было непросто. Мешал разрыв между Жуковым и Рокоссовским. Воздушная разведка доносила о быстром укреплении Восточной Померании. Со своих знакомых аэродромов в воздух уходили опытные летчики люфтваффе. Советские зенитные установки, как и артиллерия в целом, молчали — не было снарядов. Советские тылы запаздывали. Ширина фронта в движении расширилась до 500 километров, Жуков стал больше зависеть от соседей — Конева и Рокоссовского. Он видел опасность, угрожающую его правому флангу. Войска перенапряглись. Их путь представлял собой сплошной бой, они не щадили себя, это поколение решительно презрело смерть, оно шло вперед несмотря ни на какие потери. Они почувствовали, что победа уже на горизонте, они бились из последних сил. Они отомстили за страну, они ее освободили, а теперь сражались с врагом на его собственной территории, не давая ему опомниться.

Но тыловые службы отставали, товарищей хоронили ежедневно. В тылу оставались такие жесткие очаги германского сопротивления, как город-крепость Познау. Кровь везде. В первой гвардейской танковой армии Катукова на Одере осталось 737 танков и самоходных орудий. Они прошли, совершая маневры, больше тысячи километров. В 8-й гвардейской армии Чуйкова в полках было по два батальона, а численность рот дошла до 22-45 человек. Туманная погода препятствовала авиационной поддержке. Идущие впереди 5-я ударная, 33-я и 69-я армии сигнализировали о нехватке боезапаса и снабжения. В результате планомерность подготовительно-снабженческих мероприятий была нарушена, что никак не способствовало порыву отчаянных солдат, не знавших страха и упрека. Не менее важным было и следующее обстоятельство. Авангард фронта Жукова далеко продвинулся на запад между реками Одер и Варта, ряду немецких генералов это напоминало немыслимое выдвижение вперед Паулюса в 1942 году между Доном и Волгой. Теперь нужно было надеяться на самоуспокоение или самонадеянность русских, на способность вермахта взять их в железные клещи и повторить Сталинград наоборот. Хватит ли у немцев решимости?

Немцы сражались отчаянно, это были их страна, дороги, население. Они держались до возможного предела на каждой удобной позиции. Им, собственно, уже некуда было отступать. Гитлер приказал остановить Жукова любыми возможными сособами. Что существенно, в Померанию собирались подлинно умелые германские части, их профессионализм и выдержка, их фанатизм и знание местности были на верхнем пределе. Но хватит ли им времени, смогут ли они повторить в секрете и эффективности «Уран» 1942 года? Время становилось решающим обстоятельством, как и понимание открывшейся возможности в руководстве вермахта. Именно последнее явилось решающим обстоятельством. На конференции 27 января 1945 года было решено отправить наиболее дееспособную 6-ю танковую армию не на Одер, а к Будапешту. Венгерская столица оказалась важнее Гитлеру, чем замысел остановить войска, устремившиеся собственно к Берлину с востока.

Именно в первые десять дней февраля 1-й Белорусский фронт был под угрозой максимальной опасности, когда связи с тылом оказались поврежденными, а германские войска на левом и правом фланге достаточны для того, чтобы отрезать вырвавшийся авангард. Шестьсот танков этого авангарда были недостаточны (износ машин, нехватка боезапаса, усталость экипажей) для броска на Берлин, и неясно, какой была бы их судьба, перекрой немцы пути их снабжения с тылами. А позади у Жукова был Глогау, а у Конева — Бреслау с их мощными гарнизонами и помощью местного населения в виде «Фольксштурма» и всего прочего. (Напомним, что Глогау держался до 17 апреля, а Бреслау — до 6 мая).

Армии 1-го Белорусского почувствовали это. Как и соседи — уже 23 января Конев приказывает Рыбалко повернуть не на запад (Берлин), а на юго-восток, чтобы воспрепятствовать концентрации германских войск на левом берегу Одера. Почти одновременно Рокоссовский и Черняховский придают особое значение не оставшемуся до Берлина километражу, а массе германских дивизий в Восточной Пруссии. Пять армий (!), координируемые Василевским заняты ликвидацией этой фланговой угрозы. Напомним, что у Жукова и Конева на магистральном направлении были лишь четыре пехотные армии. Следует также сказать, что в Москве не знали степени дезориентации германского руководства и видели в упорном желании сохранить за собой Венгрию на юге и в упорстве в Латвии и Восточной Пруссии на севере элементы стратегического замысла.

Вполне вероятно предположить еще одно обстоятельство. Если советские армии окажутся оттесненными на польскую территорию, то позиции СССР на открывающейся в Ялте конференции будут ослаблены. В результате Жуков приказал замедлить ход и обезопасить позиции. В знаменитой ориентировке своим командирам в эти дни (начало февраля 1945-го) предлагается «на следующие шесть дней» консолидировать взятое с ходу, подвести запасы, заправить танки горючим и «в стремительном броске взять Берлин 15-16 февраля». В этих обстоятельствах поставить все на отчаянную атаку солдаты были согласны — умирать им было не впервой. Но задумались командиры. Взятие Берлина следовало отложить. (Еще раз напомним, что на Западе фронт союзников был примерно 100 километров, на востоке — в 10 раз больше).

Ялтинская конференция

Черчилль не любил выражения «большая тройка» и запрещал употреблять его. Ему казалось до обидного очевидным, что в триумвирате, где Рузвельт играет роль Марка Антония, а Сталин — Августа, ему предназначалась роль младшего триумвира Лепида. Гораздо привлекательней ему казалась роль западного дуумвира. «Никто еще не ухаживал за Соединенными Штатами с таким пылом», — пишет один из исследователей. — Подобно Каннингу он хотел, чтобы «новый мир восстановил баланс старого». Но Рузвельт знал, что построение нового мира зависит прежде всего от Сталина, и он решил, что необходима новая встреча с советским руководством. Место было согласовано быстро — Крым.

Накануне Крыма военный министр Г. Стимсон выражал беспокойстве по поводу реакции Советского Союза на создаваемую в США атомную бомбу. Было решено не сообщать своему основному союзнику об этом оружии. На польскую проблему Рузвельт смотрел с реализмом и хладнокровием, ситуация в Польше не затрагивала прямо американских интересов. Ясно, что эта страна будет восстановлена и будет суверенна. Навязать свое решение в Польше на все сто процентов не казалось возможным. Приходилось считаться с местным соотношением сил, с заботой СССР о своей безопасности, с изменениями, происходящими во всей Восточной Европе. Принимая в январе 1945 года семерых сенаторов от обеих партий, Рузвельт говорил о реалиях, которые никто не может изменить, даже мощь Америки: СССР пользуется огромным влиянием в Восточной Европе. Очевидной является невозможность «порвать с ними (русскими), и поэтому единственно практичный курс — использование имеющегося у нас влияния с целью улучшения общей обстановки».

Положение Западного фронта не давало Рузвельту перед Ялтой тех рычагов, на которые он, возможно, надеялся. Арденнское контрнаступление немцев привело к тому, что этот фронт находился в январе-феврале 1945 года примерно в том же положении, в каком он был едва ли не полгода назад, в октябре 1944 года. Войска западных союзников стояли на границе Германии во Франции, Бельгии и Люксембурге и восстанавливали силы после Арденн. К концу января главные смещения в союзном расположении сил произошли на востоке, где Красная Армия пересекла Одер, вошла в Будапешт, вышла к Щецину и Гданьску, форсировала Одер и находилась в ста километрах от столицы рейха.

Как только крейсер «Куинси» с президентом 2 февраля остановился на рейде мальтийской столицы Ла-Валетты, на борт взобрался Уинстон Черчилль. Вслед за совещанием между президентом и Стеттиниусом с Черчиллем и его министром иностранных дел Иденом последовало англо-американское заседание Объединенного комитета начальников штабов. Западные союзники пренебрегли всегдашним недоверием Сталина и готовились к встрече с ним. Антони Иден: «Нам придется договариваться с медведем, который точно знает, чего он хочет». К полету в далекий Крым был готов четырехмоторный транспортный С-54.

Рузвельт прибыл в аэропорт Саки в западной части Крыма во второй половине дня 3 февраля 1945 года и задержался на двадцать минут, чтобы увидеть прибытие Черчилля. Знак солидарности западных союзников — они вместе вышли из самолетов под звуки оркестра советской армии. Пятичасовая поездка из Саки в Ялту обнажила ландшафт, обезображенный боями 1942-1944 годов, — следы страшных разрушений, сгоревшие дома и подбитые танки.

Контраст между зимним пейзажем до Крымских гор и залитой солнцем Ялты был разительным. В распоряжении Рузвельта была резиденция царей, Ливадийский дворец. Рузвельт занял царские апартаменты — комнаты первого этажа. Генерал Маршал и адмирал Кинг расположились на втором этаже — в прежних покоях императрицы. Зал заседаний был рядом, равно как и банкетный зал. Советская делегация прибыла в Ялту на следующий день. У лидеров трех стран, судя по всему, не сформировалась еще четкая временная перспектива, они полагали, что война продлится еще не меньше года. Весеннего ускорения в войне не предвидел никто.

Большая дипломатия началась с встречи Рузвельта со Сталиным, крепко пожавших друг другу руки и улыбавшихся подобно старым друзьям. Первыми же своими словами Рузвельт задал тон. Кто добьется своей цели первым: американцы, войдя в Манилу, или русские, войдя в Берлин? Сталин ответил, что, без сомнения, первой падет Манила: немцы за Одером сражаются отчаянно. Сталин предложил президенту Рузвельту кресло председателя конференции. Сидя в обитом темным деревом царском кабинете, Рузвельт старался завоевать доверие Сталина и Молотова, говоря о потрясении от виденных в Крыму разрушений. Он теперь чувствует большее ожесточение в отношении немцев, и если Сталин поднимет тост за казнь 50 тысяч немецких офицеров, он его поддержит. Рузвельт пытался найти общий язык со Сталиным по вопросу будущего Франции — жаловался на англичан, которые уже два года упорно стремятся к воссозданию на западной границе Германии мощной Франции. Но Франция неспособна противостоять восточному соседу. «Англичане особый народ, они хотят и съесть торт, и сохранить его», — так оценил английскую политику президент. Они поддерживают слабую Францию, чтобы сохранить контроль над Западной Европой.

Сталин согласился с критическими замечаниями в адрес де Голля (с которым месяц назад подписал договор) и никогда на этой встрече не подчеркивал выигрышности советских военных позиций, уже занятых в Центральной Европе. Такие американские историки, как Д. Клеменс, считают, что он боялся напугать Рузвельта, не хотел создавать впечатление о всемогуществе СССР на данном этапе войны и даже искусственно затянул наступление на Берлин, отказав маршалу Жукову закончить войну в феврале 1945 года прямым броском на «Берлин, до которого на отдельных участках оставалось всего 60 километров».

Конференция началась в пять часов вечера 4 февраля 1945 года обзором военной обстановки. Рузвельт заметил, что предстоит пересмотреть едва ли не всю карту Европы. Сталин сказал, что следует готовиться к летнему наступлению, он не верил в скорую развязку. Согласно предложению Рузвельта, решались три задачи: польский вопрос, участие СССР в войне на Тихом океане и создание Организации Объединенных Наций.

Попытки Рузвельта найти личный контакт со Сталиным приносили плоды. Вечером первого дня, во время организованного американцами ужина в узком кругу, он говорил об ответственности великих держав. Царило редкое единодушие (испорченное на некоторое время лишь неудачной попыткой Рузвельта обратиться к Сталину как к «дяде Джо»). Черчилль поддержал право «вето» в высшем совете новой мировой организации. Он также использовал свое право на бестактность, когда провозгласил тост за мировой пролетариат. Рузвельт неоднократно повторял, что единство трех представленных на конференции держав — ключ к созданию подлинно стабильной международной системы в послевоенном мире. Рузвельт поддержал Сталина в вопросе о репарациях: «Уровень жизни в Германии не должен превышать уровня России». Сближению содействовало снятие просьбы о предоставлении отдельным советским республикам мест в Ассамблее (кроме Украины и Белоруссии). Рузвельт предложил оставить вопрос о членстве в ООН до созыва учредительной конференции. Англичане поддержали советское предложение (не забудем о доминионах). Рузвельт предпочел не заострять ситуацию в момент, когда дорога к созданию ООН обозначилась и даже была названа дата созыва учредительной конференции — 25 апреля 1945 года.

На вечернем банкете первого дня Сталин провозгласил тост за «наш союз» и пояснил: «В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Возможно, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: «Почему я не должен обманывать своего союзника?» Но я как наивный человек думаю, что лучшим для меня является не обманывать своего союзника, даже если он глуп. Возможно, наш союз силен именно потому, что мы не обманываем друг друга, или потому, что не так просто обмануть друг друга».

В ходе второго дня Рузвельт сделал важное заявление: конгресс и американский народ не согласятся на содержание значительных американских войск в Европе «на период более чем два года». Следовало заполнить вакуум, чтобы обеспечить наличие в Европе достаточных для сдерживания Германии сил. 6 февраля 1945 года речь шла о создании мировой организации с контрольными функциями — главный вопрос для американцев. Рузвельт сказал, что не верит в вечный мир, но верит в то, что большой войны удастся избежать еще пятьдесят лет. Госсекретарь Стеттиниус изложил американский вариант главного органа будущей мировой организации — Совета Безопасности, где постоянные члены Совета Безопасности получали право вето в вопросе экономических и военных санкций. Американскую сторону интересуют два момента: сохранить единство великих держав и в то же время позволить малым странам изложить свои претензии в Совете Безопасности. Хартия ООН должна была содержать положения об опекунских правах отдельных стран. Здесь характерна реакция У. Черчилля: «Ни при каких обстоятельствах я не соглашусь на то, чтобы шарящие пальцы сорока или пятидесяти наций касались вопросов, представляющих жизненную важность для Британской империи. До тех пор, пока я являюсь премьер-министром, я никогда не отдам под опеку ни пяди нашего наследства». Сталин поднялся со своего кресла и зааплодировал. (Черчилль тотчас же обратился к Сталину: как он отнесется к превращению Крыма в международную зону отдыха? Сталин сказал, что был бы рад передать Крым для встреч большой тройки).

Стеттиниусу пришлось успокаивать Черчилля: американцы не посягают на Британскую империю, речь идет лишь о подмандатных территориях Лиги Наций, территориях, принадлежащих поверженным противникам, и о тех территориях, которые готовы встать под контроль ООН добровольно. Г. Гопкинс отметил, что нужно «делать отчетливое различие между подмандатными островами Японии, принадлежащими Японии территориями вроде Кореи, и островами, принадлежащими такой явно дружественной стране, как Франция». (Рузвельт позже доверительно сказал журналистам, что противоречить западноевропейским колониальным притязаниям «означало бы только приводить в бешенство англичан. Их лучше успокоить».) По возвращении из Ялты Рузвельт сказал, что от имени ООН будет осуществлять «полную опеку с целью обеспечения мировой безопасности».

В польском вопросе три фактора воздействовали на Рузвельта: решения Тегеранской конференции; потребность СССР в дружественном тыле; и, главное, учет того, что в общую международную организацию главные военные союзники должны входить, соблюдая интересы своей безопасности. Последнее касалось СССР не в меньшей степени, чем США. Президент очертил свое понимание вопроса: Польша должна ограничить себя на востоке «линией Керзона», на западе присоединить к национальной территории Восточную Пруссию и часть Германии. Правительство в Варшаве должно иметь расширенный политический фундамент, включить представителей пяти главных партий (президент перечислил их). Черчилль поддержал президента, напомнив о том, что Англия вступила в войну вследствие нападения на Польшу, и восстановление польского суверенитета является для англичан делом чести.

Как пишет американский историк Р. Даллек, у Рузвельта не было особых иллюзий относительно американского влияния в этой стране, но «он надеялся, что Сталин примет предложения, которые сделают Польшу меньшим по значимости предметом обсуждений внутри США и за границей... Он утверждал, что удаленность Америки от Польши делает его объективным в отношении этой проблемы. Но в США проживает от шести до семи миллионов поляков, и ему было бы легче иметь с ними дело, если бы советское правительство изменило «линию Керзона» — в частности, отдав Польше Львов и нефтяные месторождения в прилегающей области. Но он лишь делает предложения, добавил быстро президент, — и вовсе не настаивает на них».

Сталин после испрошенного им десятиминутного перерыва сказал: «Если для Великобритании вопрос о Польше является вопросом чести, то для России это не только вопрос чести, но и вопрос безопасности... В течение последних тридцати лет Германия дважды пересекала этот коридор вследствие того, что Польша была слаба. В русских интересах, как и в польских интересах, иметь сильную Польшу, мощную и имеющую возможность собственными силами закрыть этот коридор. Этот коридор не может быть механически закрыт извне Россией. Он может быть закрыт лишь изнутри самой Польшей. Необходимо, чтобы Польша была свободной, независимой и мощной... Я должен напомнить вам, что «линия Керзона» была изобретена не Россией, а иностранцами Керзоном, Клемансо и американцами в 1918-1919 годах. Россия не изобретала ее и не участвовала в этом... Некоторые люди хотят, чтобы мы были меньше русскими, чем Керзон и Клемансо».

Рузвельт в течение последующих трех дней стремился достичь продвижения за счет «тихой дипломатии», но посчитал нужным уведомить Сталина, что не признает люблинское правительство в его нынешнем составе. Как и Черчилль. Западные союзники рискуют потерять доверие 150 тысяч поляков, сражающихся на западном фронте и в Италии. Рузвельт предложил призвать на текущие совещания двух членов люблинского правительства и двух-трех других польских политиков, чтобы здесь же, не откладывая дела в долгий ящик, решить вопрос о временном правительстве Польши. Обратившись к Сталину, Рузвельт сказал, что «большинство поляков похоже на китайцев, им главное — спасти лицо».

Сталин провел аналогию между польским и французским правительством. Ни правительство де Голля, ни временное правительство Польши не имело ясно выраженного мандата избирателей, но Советский Союз признал режим де Голля, и союзники должны сделать то же самое по отношению к люблинскому правительству. Сталин также сказал, что он не предъявляет счета Черчиллю по поводу формирования греческого правительства. Сталин выдвинул контрпредложение: пусть часть деятелей польской эмиграции войдет в люблинское правительство. В результате советская делегация дала обещание реорганизовать люблинское правительство на широкой демократической основе с включением демократических политиков внутри и за пределами Польши. Это правительство проведет свободные выборы. Послы США и Англии — Гарриман и Керр смогут осуществлять контакты с представителями люблинского правительства в Москве и с другими польскими деятелями. Черчилль, имея в виду получение Польшей территорий на западе с шестимиллионным немецким населением, предупредил, что «польский гусь» не должен «съесть слишком много немецкой пищи, чтобы не возникла угроза несварения». Но Рузвельт и Черчилль в принципе согласились с идеей переноса польской границы значительно на запад.

А. Гарриман характеризует восприятие советским руководством западной позиции следующим образом. «Сталин и Молотов пришли к заключению в Ялте, что, ввиду нашего согласия принять общие словесные формулировки в декларации по Польше и освобожденной Европе, признания нужды Красной Армии в безопасных тыловых зонах и преобладающих интересов России в Польше как в дружественном соседе и как в коридоре, ведущем к Германии, мы проявили понимание и согласились на принятие уже известной нам советской политики». Беседуя с Леги, Рузвельт сказал, что добился максимума возможного в польском вопросе. Он не мог бесконечно оказывать воздействие на союзника, от которого зависело число американских жертв в Европе и на Дальнем Востоке, союзника, обеспокоенного враждебностью Запада и заботившегося о своей безопасности в конце самой кровопролитной в истории войны. Если бы Рузвельт занял позицию бескомпромиссного восстановления прозападного правительства Польши, сбылась бы мечта Гитлера — великая коалиция разрушилась бы на решающем этапе. Создание всемирной организации, в которой Рузвельт надеялся занять доминирующее положение, стало бы обреченным делом.

Рузвельт призвал коллег подписать «Декларацию об освобожденной Европе». Сталину особенно понравилась та ее часть, где говорилось о необходимости уничтожения «последних следов нацизма и фашизма». Черчилль заявил, что принимает предложенную Рузвельтом Декларацию при условии, что сделанные в ней ссылки на Атлантическую хартию не относятся к Британской империи. Принципы хартии уже осуществлены в странах Британской империи.

Именно в это время американские военные в очередной раз просчитывали возможные потери в ходе завершения войны с Японией. Всеобщим было мнение, что операции будут исключительно кровопролитными. Военные планировщики полагали, что даже с участием СССР война на Тихом океане будет длиться не менее восемнадцати месяцев. Без помощи же СССР война «может длиться бесконечно с неприемлемыми потерями». Рузвельт уже предполагал, что атомная бомба будет применена против японцев примерно в августе текущего года. Но тем не менее он не ослаблял усилий в деле привлечения к войне на Дальнем Востоке СССР. С одной стороны, никто в руководстве США не знал подлинной эффективности атомного оружия, с другой — ему в это время обещали создание не более двух бомб в 1945 году.

В кармане Рузвельта лежала рекомендация Объединенного комитета начальников штабов: «Участие России в максимально приближенные сроки, которые позволяют ей ее наступательные возможности, крайне желательно». Высшее военное командование США довело до сведения Рузвельта в январе 1945 года, что «необходимо обеспечить всю возможную помощь нашим операциям на Тихом океане». Оно видело следующие выгоды от вступления СССР в войну: разгром Квантунской армии, уничтожение континентального плацдарма Японии, уничтожение всех видов сообщения между азиатским материком и японским архипелагом, бомбардировки Японии с советских аэродромов на Дальнем Востоке. Главное: устрашающие калькуляции о миллионных потерях американских войск уйдут в область предания. Возможно, что Рузвельт в эти дни и часы помнил и совет У. Буллита, данный в 1943 году: завязанность Советского Союза на Дальнем Востоке обеспечит реализацию американских планов на противоположном конце земного шара — в Европе.

В свете всего вышесказанного Рузвельт не видел трудностей в возвращении в будущем Советскому Союзу южной части Сахалина и Курильских островов. Что касается незамерзающего порта, то этот вопрос они вдвоем со Сталиным уже обсуждали в Тегеране, и он остается при прежнем мнении: Россия должна получить южный порт в окончании Южно-Маньчжурской железной дороги путем прямой аренды порта у китайского правительства, либо за счет превращения Дайрена (Дальнего) в международный открытый порт. Рузвельт хотел, чтобы передача Китайской восточной железной дороги в аренду Советскому Союзу осуществлялась правительством Чан Кайши. Но Рузвельт сам признал, что начать переговоры с Чан Кайши означало бы оповестить через двадцать четыре часа весь мир о намерениях СССР вступить в войну. Сталин выразил согласие провести переговоры с китайцами после того, как на Дальнем Востоке будет сосредоточено не менее двадцати пяти дивизий. Он хотел, чтобы советские условия вступления в войну были письменно поддержаны Рузвельтом и Черчиллем. Рузвельт ответил согласием.

Десятого февраля было условлено, что СССР вступит в войну против Японии через два-три месяца после завершения боевых действий в Европе. Три великие державы антигитлеровской коалиции признавали независимость Монголии, необходимость возврата Советскому Союзу Южного Сахалина, интернационализацию Дайрена — с признанием советских интересов в нем, передачу Советскому Союзу в аренду военно-морской базы в Порт-Артуре, создание совместной советско-китайской компании по эксплуатации восточнокитайских и южноманьчжурских железных дорог. Был специально оговорен суверенитет Китая в Маньчжурии, особо указано на правомочность передачи Курильских островов СССР. Биограф Рузвельта Дж. М. Бернс пишет, что «русские не запрашивали в Ялте того, чего их собственная мощь в Азии не позволяла бы им получить собственными усилиями». И Рузвельт тоже полагал, что требования СССР умеренны. Казалось, все шло к намеченной президентом черте: СССР поможет Америке утвердиться в Японии, а Китай, после поражения Японии, вырастет как самая мощная региональная сила в Азии.

В последний день конференции Г. Гопкинс послал президенту записку: «Русские сделали так много уступок на данной конференции, что мы должны пойти им навстречу в вопросе о репарациях». Рузвельт полагал, что главными козырями Вашингтона в игре с Москвой будут обещанный Советскому Союзу заем на восстановление народного хозяйства и разрешение на десятимиллиардные репарации с Германии. Он был уверен, что при таком раскладе Америка получит максимум возможного. В конкретную плоскость вопрос об американском займе перешел в январе 1945 года. Советская сторона пожелала получить заем в шесть миллиардов долларов. Как пишет американский историк Т. Патерсон, американская позиция заключалась в том, чтобы «держать Советы в состоянии вожделения и догадок с тем, чтобы они вели себя более примирительно в восточноевропейских вопросах». Собственно, и сам Рузвельт не скрывал своих планов. Вот что он говорил министру финансов Г. Моргентау: «Я думаю, очень важно, чтобы мы держались и не давали им никаких финансовых обещаний до тех пор, пока мы не получим всего, что нам нужно».

Относительно позиции Сталина приведем слова британского историка Овери: «Сталин не обманывал Запад, они обманывали себя сами. Ничто в Сталине не позволяло предположить, что он отойдет от политического оппортунизма и защиты собственных национальных интересов…. Его приоритетом была советская безопасность, вот почему Польша так много значила для него». По окончании конференции Рузвельт пишет: «Конференция в Крыму была поворотным пунктом — я надеюсь, и в нашей истории и в мировой истории.… Крымская конференция должна положить конец системе односторонних действий, особых союзов, сфер влияния, баланса мощи и всех прочих средств, которые опробовались в течение столетий — и всегда приводили к краху. Мы предлагаем замену всему этому в виде всеобщей организации, в которую все миролюбивые нации в конечном счете будут иметь возможность войти. Мы должны либо взять ответственность за мировое сотрудничество, либо нести ответственность за следующий мировой конфликт».

На Одере

А Гитлер надеялся на неожиданный поворот. Во-первых, адмирал Дениц убедил его в чудодейственной силе новых германских подводных лодок. Во-вторых, окружающие всячески будировали идею раскола противостоящей коалиции.

27-го января 1945 года Гитлер спрашивает: «Вы думаете, англичане действительно испытывают энтузиазм в отношении русских?»

Йодль: Конечно же, нет. У них совсем другие планы. Но понимание этого придет немного позже.

Геринг: Они, конечно, не рассчитывали на нашу самозащиту, на то, что мы их сдерживаем на западе, в то время как русские продвигаются в глубь Германии.

Гитлер: Если русские провозгласят создание национального правительства для Германии, англичане по-настоящему испугаются. Я приказал передать им сведения о том, что русские организуют двести тысяч наших людей, возглавляемых германскими офицерами и полностью инфицированными коммунизмом, они войдут в Германию, и англичане почувствуют как в них всадили иглу.

Геринг: Англичане вступили в войну, чтобы предотвратить наш поход на Восток; а вовсе не для того, чтобы Восток пришел на Атлантику.… Если дела будут идти по прежнему руслу, то через несколько дней мы получим телеграмму от англичан».

Призрачный мир, в котором жили вожди Третьего рейха, не оставлял их до самого конца. Пожалуй, лишь после знакомства с ялтинскими документами нацистские вожди, если и не усомнились в своем видении мира, то ощутили зыбкость почвы, на которой строились их надежды. Часы истории начали отбивать для них последний час. Иррациональное ожесточение сразу же сказалось на полях этой последней битвы. Немецкие танки угрюмо отползли к Арнсвальду. Дороги были забиты беженцами с колясками и велосипедами. Приметой времени стали повешенные немецкие солдаты. Стоило немецкому юноше сбежать на час домой, чтобы похвастаться только что выданной униформой, как его объявляли дезертиром и вешали на ближайшем дереве. Столпы режима объясняли, что «этот акт расового долга восходит к тевтонской традиции». Преследованию подвергались и семьи так называемых дезертиров. Чтобы подвергнуться страшной каре, не нужно было отлучаться из воинской части. Ошибка в документе тоже начала стоить человеческой жизни.

Мир все больше узнавал о нацистском садизме. Тысячи свидетельств падения человека остались, вызывая слепую ярость освобожденного населения и наступающих войск. Что же касается руководителя лагерей истребления Гиммлера, то он именно в это время пристрастился ложиться спать в десять вечера, вставать в восемь тридцать утра и спать еще три часа после обеда. Он благодушествовал — весенняя оттепель была его любимым сезоном. Когда бы Гудериан ни прибывал к командующему своей самой важной военной группировки, ему объясняли, что у рейхсфюрера грипп. Однажды глава ОКХ все же поехал к Гиммлеру и нашел его весьма благодушным и крепким. В высоких сапогах, Большой рыцарский крест под подбородком, развевающаяся шинель — Гудериан входит к палачу Европы, одетому в пижаму и просящему его не беспокоить. Командующим группой армий «Висла» назначается генерал Хейнричи. Гудериан пишет об ослаблении боевого духа войск СС, об их «инстинкте» отступать. Хейнричи принимает дела у Гиммлера, которого «никогда еще не видел таким белым и пухлым».

Гитлер теперь проводил совещания с военными в коридоре у своих личных покоев в бункере под рейхсканцелярией. Эсэсовцы охраны, Кейтель, Йодль, Гудериан, Борман, Бургдорф, адъютанты и стенографы обсуждали последнюю битву. Истерия царила в воздухе. Гитлер перебивал всех неизменными обвинениями в измене. Настал день (28 марта), когда такие обвинения обрушились на Гудериана и генерал-полковнику был предложен отпуск для восстановления здоровья. В бункере остались только те, кого Гудериан называл «нацистскими солдатами». Сам Гитлер был верен тому, что он говорил Раушнингу в 1934 году: «Если мы не победим, мы должны увести с собой в мир забвенья половину человечества и пусть никто не испытывает триумф победы над Германией.… Мы никогда не капитулируем, никогда! Нас можно сокрушить, но если это произойдет, мы потащим с собой половину мира — мира в пламени».

Не все вожди третьего рейха были так бескомпромиссны. В феврале 1945 года Риббентроп через Ватикан и правительство Швейцарии обращается к западным союзникам, пугая их «большевистским приливом, который может остановить только Германия». Он предлагает сдачу на Западе и битву на Востоке. «Национал-социалистическое правительство уйдет в отставку.… Преследования евреев и политических оппонентов прекратятся». Швейцарское правительство попросило, чтобы последнее обещание дали силы СС. Риббентроп поехал к Гиммлеру. Гиммлер не желал, чтобы кто-то осуществлял связи с западными державами через его голову. Риббентроп узнал, что Гиммлер сам ведет параллельные переговоры с Западом. Во время одной из прогулок рейхсфюрер обратился к Шеленбергу: «Я боюсь будущего».

С конвейеров сходили последние, очень усовершенствованные «Ягдтигеры» с огромной пушкой в 122 мм и превосходными приборами дневного и ночного видения. Но войска, устремившиеся к Одеру, являли собой невероятную смесь возрастов, занятий, родов войск. Их фанатизм, помноженный на немецкую организованность, был еще мощной силой. Гитлер пообещал русским под Берлином «самое кровавое поражение». 10 марта Геббельс записывает с удивительным оптимизмом в своем дневнике: «Если брать все в целом, ситуация исключительно благоприятствующая». Вооружений, питания, горючего хватит на восемь недель осады. «А за восемь недель многое может случиться. В любом случае мы отлично подготовлены, и нужно помнить, что, если худшее случится, огромное число людей с их собственным оружием хлынет в город и мы сможем использовать их в мощном оборонительном щите». А между тем, самым желанным в Берлине стало обладание автомобиля с полным баком горючего. Те, кто владел всем этим, мечтали о документах на выезд из города. Необычайную цену в Берлине приобрела… желтая «звезда Давида».

Возможно последним проявлением немецкого военного таланта было появление в небе над Берлином 18 марта 1945 года двухтрубного реактивного истребителя 262С, впервые вышедшего в воздух в значительном количестве. 28 таких машин сбили 15 американских самолетов, но это в общем и целом не могло защитить город от полномасштабного налета. Такие хладнокровные реалисты, как Шпеер, уже не давали германскому сопротивлению более восьми недель.

Венгрия

Спустя два дня после окончания Ялтинской конференции был наконец взят Будапешт. Однако бои в западной Венгрии еще продолжались. Сюда по приказу Гитлера пришла 6-я танковая армия СС Зеппа Дитриха — Венгрия производила четыре пятых потребляемой немцами нефти. Затем она повернула в сторону Вены. Дитрих получил новую партию «королевских тигров» — последнего слова германского танкостроения. 17 февраля 6-я танковая армия немцев ударила по 7-й гвардейской армии Шумилова — их грозные танки ударили вниз вдоль Дуная, разрезая фронт Толбухина надвое. В германской группировке были полторы сотни тысяч солдат и офицеров, 807 танков, более трех тысяч орудий. Толбухин и Малиновский противопоставили им тридцать одну дивизию, одиннадцать из которых — танковые (431 тысяча человек, 5630 орудий и пулеметов, 877 танков, 850 самолетов). Впереди у немцев шли дивизии СС «Адольф Гитлер» и «Гитлерюгенд». 150 превосходных немецких танков прорвали оборону на десять километров. Ночью атакующие колонны пересекли Дунай и ударили в тыл 25-му гвардейскому стрелковому корпусу генерала Сафиулина. Советские войска оставили плацдарм на западном берегу Дуная.

Спокойный, даже несколько флегматичный маршал Толбухин начал операцию по возвращению западнодунайского плацдарма. Ему не в первый раз приходилось отбивать танковые атаки. Войска окопались, создали три оборонительные линии. Тяжелые противотанковые орудия нацелились на «королевских тигров», мобильные противотанковые группы были в состоянии подойти к каждому из атакованных участков. Лед на Дунае препятствовал надежным связям с Малиновским, находившимся справа за рекой. Кабельная подвесная дорога через Дунай была хороша для относительно небольших грузов. Советские инструкторы учили подошедшую болгарскую армию обращению с советским оружием. Теперь фронт насчитывал 407 тысяч солдат и офицеров, 407 танков, 7 тысяч орудий. Сверху ее прикрывала 17-я воздушная армия — 965 самолетов.

Немцы несли потери, но шли вперед, далеко шагнув за двадцатый километр обороны. 14-го марта генерал Волер бросил в бой свой последний резерв — 6-ю танковую дивизию СС (200 танков). Немцы одержали немало тактических успехов, но не будем забывать главное — они теряли один за другим свои лучшие танки не неглавном направлении. Они могли возвратить себе измученную Венгрию, но ни один немецкий генерал уже не мечтал о большом повороте. К 15 марта наступающие стали выдыхаться. Иначе и быть не могло. Немцы имели дело с профессионалами своего дела, жертвенность которых вошла в легенды. 500 германских танков дымились, подбитые и развороченные, 40 тысяч германских солдат погибли в боях с неясной целью. Дитрих уже решительно уводил остатки своей армии с дунайских берегов, его танки были явно нужнее на подступах к Берлину.

В дни самых тяжелых боев на берегах Дуная Ставка не разрешила Толбухину воспользоваться 9-й гвардейской армией (Глаголев). Сейчас она, свежая и хорошо вооруженная, стояла готовая к походу на Вену. Именно теперь маршал Толбухин получил эту армию, она нужна была для наступления. Рядом с 9-й стояла и танковая армия Кравченко. Этот кулак советское командование готовилось использовать в решающем наступлении на германской территории, стартуя западнее Будапешта. Глаголеву была дана отмашка: нанести поражение германским войскам на австрийском направлении, задача 6-й гвардейской танковой армии Кравченко — покончить с 6-й танковой армией вермахта сейчас и навсегда. Начатое 16 марта наступление Толбухина сокрушило левый фланг немцев, прикрывающих Германию с юга. Чудовищным усилием 6-я танковая армия вермахта выскользнула из кольца окружения под Секешфехерваром (взят 23 марта). Но десятки тысяч немецких солдат полегли в придунайских полях. Последний относительно большой венгерский город Сопронь пал 1 апреля. В тот же день 2-й и 3-й Украинские фронты согласовали действия по взятию Вены.

Союзники в Германии

Немецкие военные чудеса откладывались. 17 февраля 1945 года специалисты по ракетной технике покинули Пенемюнде — слишком близко звучали советские пушки. К концу месяца они были уже на юге Баварии — в Обераммергау. В те времена распространены были слухи, что именно здесь Гитлер устроит свой «последний редут».

19 февраля 1945 года самый «преданный» Гитлеру приближенный — рейхсфюрер Гиммлер начал тайные переговоры с представителем шведского Красного креста графом Бернадоттом. Тот предложил в качестве первого шага к договоренности с Западом передать лагеря уничтожения в ведение международного Красного креста. Гиммлер был согласен лишь на получение посылок международного Красного креста — и то только представителями нордической расы, а не славянами и не евреями. Но тайный контакт был уже установлен. На юге генерал СС Карл Вольф начал секретные переговоры с западными союзниками о сдаче германских войск в Италии. Его представитель встретился в Берне с представителем американской разведки ОСС Аленом Даллесом. Затем прибыл и сам Вольф: «Я контролирую все войска СС в Италии и я хочу предоставить себя и свою организацию в распоряжение союзников». Установив контакт, Вольф возвратился в Италию.

Западные союзники мобилизовали 9 тысяч самолетов на реализацию операции «Кларион» — уничтожение внутренних коммуникаций рейха — железнодорожных путей, паровозных депо, ремонтных мастерских, каналов, мостов, шлюзов. 24 февраля Гитлер призвал своих гауляйтеров: «Возможно, вы заметили, что у меня дрожит рука, иногда даже голова, но мое сердце — никогда». Тем временем немецкие солдаты уходили за Рейн на западе и за Одер на востоке. В германскую армию стали брать всех рожденных в 1929 году, вне зависимости от того, исполнилось им 16 лет или нет.

28 февраля британская разведка среди документов, захваченных в Страсбурге нашла доказательства того, что в Ораниенбурге — к северу от Берлина — фирма «Ауэр» исследует возможности использования урана для получения ядерной энергии. Авиации был отдан приказ нанести по этому центру бомбовый удар. На Ораниенбург обрушивается 1300 тонн американских бомб, так настаивает руководитель проекта «Манхэттен» генерал Гроувз. Германская ядерная программа остановлена полностью.

3 марта войну Германии объявила Финляндия, Турция сделала это десятью днями ранее. 2 марта первые части западных союзников выходят к Рейну, чтобы обнаружить, что все мосты разрушены. Черчилль в этот день был в Юлихе — впервые после Чемберлена британский премьер находился на германской территории. Сюрприз ждал союзников, вышедших к Рейну у Ремагена. Расположенный здесь т.н. «мост Людендорфа» — один из мостов, построенных в Первую мировую войну для стратегического снабжения германской армии, — оказался нетронутым. (Не сработал центральный заряд). Американцы обезвредили заряды и в двух местах, у Ремагена и Оппенхайма, западные союзники получили возможность перехода через Рейн, прекрасная возможность двинуться в глубь Германии в мартовском наступлении западных союзников. Впервые после похода Наполеона в 1805 году иностранная армия находится за Рейном. Опомнившиеся немцы обстреливают мост у Ремагена ракетами Фау-2, посылают реактивную авиацию, отправляют по Рейну «людей-лягушек» с зарядами — ничто не помогает, плацдарм на восточном берегу увеличивается.

9 марта 1945 года главные силы 3-й американской армии, как уже говорилось выше, вышли к Рейну и соединились с 1-й армией. Остатки германских войск расположились между Кобленцем и Триром. К 10 марта 1945 года генералы Паттон (3-я армия) и Пэтч (7-я армия) выходят к Рейну по всей его длине. В этот день Гитлер смещает (третий раз за войну) фельдмаршала Рундштедта — на этот раз с поста командующего на Западе — и передает командование проявившему себя в Италии Кессельрингу. Это не помогло немцам удержать от наступающих союзников Рур, где в плен взяты 325 тысяч германских солдат, что привело упорного фельдмаршала Моделя к самоубийству. 11 марта Гитлер в последний раз за войну выезжает на Восточный фронт. Предмет его интереса — оборонительные сооружения между Одером и Берлином. Более он уже не покинет Берлина.

21 марта американские войска пересекли «линию Зигфрида». Чувство, что победа недалека, не могло не охватить Рузвельта. Утром 23 марта генерал Паттон позвонил генералу Бредли: «Я пересек Рейн. Прошлой ночью целая дивизия перешла на правый берег». Паттон вошел в Южную Германию. Немцы сразу же бросили в бой реактивную авиацию — примерно пятьдесят самолетов. Союзная авиация бомбила аэродромы с реактивной авиацией немцев, действия которых явственно тормозил недостаток горючего. Американские танки захватили основные аэродромы реактивной авиации близ Дармштадта и Франкфурта-на-Майне и начали овладевать Руром. Англичане перешли Рейн у Везеля. На танках Монтгомери были установлены мощные прожекторы, слепившие немцев. Начавшие 23 марта общее наступление западные союзники имели в своих рядах 85 дивизий, общая численность их войск на Западном фронте достигла 4 миллионов человек в униформе. Вермахт мог противопоставить им только 26 дивизий. 26 марта Черчилль подарил Монтгомери одну из своих книг с автографом: «Еще недавно бывшая владычицей Европы, разбитая германская армия едва уходит от своих преследователей».

27 марта войну Германии и Японии объявила 35-я страна — Аргентина. А немцы в этот день запустили последнюю из имевшихся у них ракет Фау-2. Германские ракетчики отступили на восток, их жертвами пали примерно семь с половиной тысяч человек. Но, как и прочие военные секреты, и этот не оправдал ожиданий германского руководства. 29 марта американские войска вошли во Франкфурт. На следующий день американские бомбардировщики подвергли удару базу подводных лодок в Вильгельмсхафене почти без сопровождения истребителей — небо было свободно от некогда всемогущих люфтваффе. Был сбит самый «награжденный» ас люфтваффе (да и вермахта в целом) — кавалер Рыцарского креста с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами — Ганс Ульрих Рудель. Он был специалист по танкам: 532 уничтоженных с воздуха танка.

1 апреля Гитлер переместился из рейхсканцелярии в построенный внизу, в подвале, бункер. Именно в этот день Сталин задал в Кремле свой вопрос: «Так кто же собирается брать Берлин?» А Гиммлер утверждал в этот день, что реактивная авиация позволит Германии прийти в себя. Но присутствующих отрезвил глава германской медицинской службы. Согласно его авторитетному мнению, лекарств в Германии хватит лишь на два месяца. 3-го апреля окружение Рура было завершено. 4 апреля в воздухе был сбит воздушный ас Германии номер один — Герман Граф: 202 сбитых самолета. Отныне он был в плену у Советской Армии. 8 апреля Гитлер повесил многолетнего главу военной разведки (абвера) адмирала Канариса и его ближайших помощников. 9 апреля в Кенигсберге сдались в плен столько же немцев, сколько и в Сталинграде — 92 тысячи. Гитлер отдал приказ расстрелять согласившегося на капитуляцию генерала Лаша. На следующий день западные союзники начали преследование последних немецких реактивных самолетов.

Черчилль приложил немало усилий, чтобы убедить американцев повернуть на юг от Штутгарта и опередить наступающих на этом направлении французов. Именно здесь, согласно данным английской разведки, располагались главные германские установки, рассчитанные на создание атомного оружия, «было бы лучше, если бы именно мы получили доступ к этим материалам и сохранили секреты, касающиеся этого вопроса». Близ Эрфурта американские войска вошли в Штадтильм и захватили один из двух германских резервуаров с тяжелой водой. Отныне уже абсолютно ясно, что Германия не создаст в этой войне атомное оружие.

Черчилль огласил в палате общин число погибших британцев: 216 тысяч. 11 апреля в центре американские войска вышли к Эльбе, а англичане продвинулись в Северной Германии. Черчилль категорически приказал фельдмаршалу Монтгомери двинуться в сторону Любека и захватить этот старинный германский порт, за которым находилась датская граница. «Наше прибытие в Любек до того, как наши русские друзья возьмут Штеттин, — говорил Черчилль Идену, — укрепит наши позиции. Следует избежать ситуации, когда именно русские войдут в Данию». Общий приказ: пожать русским руки как можно восточнее.

Но воздействие Черчилля на ход военных действий после 6 июня 1944 года значительно ослабляется. По существу, он становится младшим партнером Соединенных Штатов на Западе. Теперь уже американцы, а не он, решали, как будет развиваться военная стратегия западных союзников. Британский премьер, по собственному признанию, «испытывал боль», видя силовое неравенство США и Британии. Только чтобы восстановить свои зарубежные инвестиции, Британия должна была экспортировать на 75% больше уровня 1939 года. Британские долги увеличивались на 600 млн. фунтов стерлингов каждый год. Как пишет английский историк А.Дж.П.Тэйлор, «основополагающее решение принять помощь по ленд-лизу было доведено до логического завершения. Великобритания низвела до нуля остатки своей экспортной торговли с Америкой и аккумулировала гигантский долг. Однако вера Черчилля в американское благорасположение была неисчерпаема. Он предполагал, что Соединенные Штаты каким-то образом восстановят Британскую империю в ее прежнем величии, или, возможно, он думал, что империя будет восстановлена собственными силами, как только исчезнет опасность со стороны государства «оси».

Черчилль всячески стремился убедить Эйзенхауэра, находящегося в выгодной наступательной позиции, взять германскую столицу. Но тот остался верен достигнутым в Ялте договоренностям и остановился на заранее согласованной с СССР линии. И он помнил цифру 100 тысяч — именно такими были бы его потери в случае предпринятого им штурма Берлина.

Жуков

Из покрытой мхом избы пришел в Москву одиннадцатилетний подмастерье Жуков, прежде чем оказался мобилизованным в царскую армию. Два Георгиевских креста говорят о его природной храбрости. Он служил в знаменитой своими отчаянными подвигами 10-й кавалерийской дивизии. Был тяжело ранен миной, сбросившей его с коня. С 1918 года он в Красной Армии и позже командует экспериментальным оружием — специальным танковым полком. Его плотная фигура, волевое лицо, пронзительный взгляд стали эмблемой войны. Раз в поколение рождается такое сочетание — природная прямота и стратегический талант — и Россия выстрадала такого воина в годину, когда поникли даже храбрейшие.

Советское командование было право в предсказании, что немцы на своей земле будут сражаться отчаянно. Взять Берлин с ходу было невозможно, нескольких стрелковых дивизий и двух танковых армий 1-го Белорусского фронта для этого было недостаточно. Но и время работало на две стороны. Немцы на глазах усиливали оборонительную систему своей столицы, сюда шли все германские пополнения. СС, фольксштурм, новобранцы — все были включены в систему, преодолеть которую можно было лишь большой кровью. Главную линию германской обороны представили собой города по Одеру — Кюстрин, Глогау, Бреслау, Ратибор. А в тылу Советской армии еще продолжали оказывать сопротивление гарнизоны Эльбинга, Познау, Дойче-Кроне, Шнайдемюля. Севернее, в Померании, Рокоссовский истекал кровью — у него осталось только 297 перелатанных танков и по 3 тысячи человек в дивизиях. Здесь, нависая над Жуковым, собрались тридцать три германские дивизии, что виделось большой угрозой наступающим на Берлин советским армиям.

Германскому командованию замедление движения Жукова виделось неким чудом. Гудериан стоял за большое и тщательно подготовленное германское контрнаступление, базирующееся на Глогау — Котбусе. Он послал своего заместителя генерала Венка к неимевшему боевого опыта Гиммлеру. 10 февраля, несмотря на очередную истерику, Гитлер согласился на ограниченное контрнаступление. Гудериан угадал слабый момент советских армий. 8-го февраля они получили из Ялты приказ Ставки наступать и приступили к его выполнению, будучи серьезно ослабленными. Рокоссовский направился в Восточную Померанию, к устью Вислы (19-я армия шла прямо на Штеттин). 3-й Белорусский фронт получил приказание ускорить разгром Восточной Пруссии и взять Кенигсберг. Все это было не очень продуманное планирование. Усиленный (за счет Рокоссовского) Черняховский со своими 63 дивизиями изо всех сил пытался обрушить сопротивление Восточной Пруссии. Пользуясь преимуществами переменчивой погоды (а точнее, по уши в грязи) пехотинцы и танки наших армий застряли в неведомых трясинах. Не помогали и хорошие немецкие дороги. Баграмян и Черняховский продвигались в день на один-два километра вперед.

13 февраля 1945 года немцы начали просчитывать свои шансы на конференции в главном зале новой рейхсканцелярии, где портреты Бисмарка и огромный бюст Гинденбурга с укоризной смотрели на своих незадачливых имперских потомков. Гудериан поставил перед собой две задачи: начать контрнаступление против Жукова как можно скорее; поставить главным исполнителем операции своего человека. Гитлер, как и можно было предсказать, вначале пришел в ярость, а затем, неожиданно для присутствующих заявил, что ОКХ-Оберкомандо хеер сегодня победило, что операция, как и испрашивалось, начнется через два дня — 15 февраля и тактическое руководство из штаб-квартиры группы армий «Висла» будет осуществлять предлагаемый Гудерианом генерал Венк (приведенный в зал и следивший за «битвой титанов»).

Советские войска были предупреждены о возможности германской контратаки, но это предупреждение делалось уже десятый день подряд — и ничего не происходило, что подорвало доверие к предсказателям. Советские генералы соглашались, что линия их обороны выглядит не очень впечатляющей — все готовились к наступлению, а не к обороне. Пехота не ощущала опасности, минные поля были проложены кое-где, много танков Богданова было отправлено в ближайший тыл на ремонт. Именно в этой, благоприятной для них обстановке германские войска начали свое последнее наступление во Второй мировой войне. Основу наступающих сил составили шесть танковых дивизий 3-й танковой армии (только в трех из них были новые «пантеры»). Не было традиционного для армии блицкрига воздушного прикрытия — горючее летчики на этот раз отдали танкистам. Экипажи германских танков получили приказание: если их танк будет подбит, то первой задачей является скачать все имеющееся у него топливо в запасные баки. Немцы готовили отчаянный удар.

Начатое 15 февраля 3-й танковой армией немцев наступление с северо-запада в тыл авангарда Жукова дало обнадежившие их результаты. Руководивший наступлением Венк сумел снять осаду с Арнсвальда и подкрасться к 2-й танковой армии Богданова с юга. На открытых полях германские танки включили скорость. К вечеру 16-го февраля они взяли в плен три тысячи советских солдат. Главной задачей Венка было уничтожить рвущиеся к Берлину бронетанковые соединения.

Реакция советского командования была достаточно быстрой и уверенной. Советские танки появились в довольно неожиданный момент, они ушли от лобового столкновения и своими действиями сумели предотвратить переправу 4-й дивизии СС 17-го февраля через Варту — с севера на юг. Жуков жил одной мечтой — завершить войну взятием Берлина, никакие муки не казались ему чрезмерными для выполнения этой задачи. Рокоссовский получил приказ усилить нажим на фельдмаршала Вейса в Померании, 19-я армия генерала Козлова начала движение от Черняховского к Жукову, танковые части восточнее перестали традиционное латание поврежденных машин, ощетинились и приготовились к серьезной встрече с противником.

Советской армии повезло в нескольких отношениях. Во-первых, после осады сдался гарнизон Шнайдемюля — крупного железнодорожного узла, чье взятие облегчило контакт между Жуковым и Рокоссовским. (Если бы немцы продержались в Шнайдемюле еще несколько дней, то их силы примкнули бы к наступающим танкам Венка). Во-вторых, в дело вмешалась никому не ведомая судьба: Гитлер требовал ежедневного доклада Венка о ходе операции — хотя это и отнимало уйму времени у непосредственного руководителя германского наступления. Возвращаясь после совещания с Гитлером 17 февраля, генерал Венк взялся подменить уставшего шофера за рулем штабного автомобиля и врезался в парапет моста. Получив травмы, Венк невольно лишил наступающие германские силы общего командования. Его сменил генерал Кребс (некогда военный атташе Германии в Москве), который воевал с фельдмаршалом Моделем и был (как и Модель) «нацистским генералом». Четыре дня продолжалось подготовленное Гудерианом наступление, самое короткое в истории вермахта. Не имея руководящего стержня, германские танки перестали урчать моторами и обреченно приготовились к страшной встрече с непобедимыми советскими танками 1945 года.

Сталин предложил Василевскому отправиться к Жукову, Рокоссовскому и Черняховскому для общей координации действий. В эти дни, штурмуя восточнопрусское «гнездо германского милитаризма», вблизи прусского городка Мельсак погиб от ран самый молодой командующий фронтом генерал Черняховский. В глазах всех он олицетворял бравость, лихость и расчет, он был подлинным героем великой войны. Василевский немедля подхватил знамя и возглавил осиротевший фронт. При этом Сталин ввел его (второго военного после Жукова) в состав Ставки.

Отбив танковые дивизии Венка, Жуков ремонтировал свой фронт. Две его армии снова окружили Арнсвальд. В эти дни Сталин занял жесткую линию, между 17 и 22 февраля 1945 года он приказал 1-му Белорусскому фронту развернуться с берлинского направления несколько к северу, правым флангом прижимая немцев к Балтике. Фланги 1-го и 2-го Белорусских фронтов смыкались и шли на Кольберг, очищая западную половину Померании и по пути переходя через Одер на запад. Василевский шел с 3-м Белорусским фронтом к Данцигу.

В первые дни марта Жуков прибыл к Сталину и нашел его в тяжелом состоянии духа. «Какая ужасная война! Сколько жизней наших людей она унесла. Немного осталось семей, которые не потеряли своих близких». Сталин отпустил охрану, и они ужинали вместе. Сталин удивил Жукова — обычно он просто бросался на еду, в этот раз он долго сидел, опустив голову. После долгих минут в молчании Жуков спросил мрачного и немногословного Сталина о судьбе его сына Якова. После долгой паузы Сталин ответил, что немцы вынуждены были уничтожить его, так как не добились его сотрудничества. Он никогда бы не предал свою страну. Обсудили Ялтинскую конференцию. Сошлись в том, что Польша непременно должна быть дружественным Советскому Союзу государством. Вопрос о взятии Берлина Сталин приказал обсудить с начальником Генерального штаба Антоновым. Сталин послал Жукова начать конкретную проработку планов Берлинской операции. Вместе с Антоновым они глубоко заполночь изучали подходы к Берлину с Востока. Их основной план был готов уже в ноябре прошедшего года. 8 марта этот план был представлен Сталину.

Жуков на данном этапе поразил немцев — он начал наступление не на Берлин, а значительно севернее. 50-минутная артподготовка предшествовала броску танков Катукова — 1-я гвардейская танковая превратила отступающие немецкие войска в толпу. В Кольберг он вошел 4 марта. На следующий день 61-я армия вошла в Штаргард, прикрывавший путь на Штеттин. Теперь и Жуков и Рокоссовский «занимались» балтийским побережьем, оставив на время Берлин. Советская авиация занималась германскими кораблями на Балтике. Дороги были заполнены потоками беженцев, в ужасе смотрящими на советские танки. 25 марта 2-й Белорусский фронт Рокоссовского вышел к Данцигскому заливу. Жуков затребовал вернуть 1-ю танковую армию Катукова «в прежнем виде». 2-я Ударная армия Федюнинского вышла к южным пригородам Данцига, гарнизон которого отверг предложение о сдаче. Штурм окончился 30-го марта, а Рокоссовский, верный обещанию, возвратил танковую армию Катукова Жукову. Позади сдавались германские города. Теперь войска можно было смело посылать на Одер и 8-я дивизия Чуйкова расположились между Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином.