Война 1808–1809 гг.

После Верельского мира 17 лет царили между Россией и Швецией мирные отношения. Но император Александр, несмотря на то что он и шведский король Густав IV Адольф, женаты были на родных сестрах, не чувствовал к нему личного расположения и потому, как только политические обстоятельства сложились для нас благоприятно, не преминул довершить дело Петра Великого.

А после Тильзитского мира в этом отношении создалось исключительное положение: союз с Наполеоном надо было использовать для довершения какой-либо из наших исторических задач. Император Александр сперва стремился на юг; но Наполеон желал отвлечь его от Турции и сам указал ему на Швецию, как на «географического врага». Такое значение войны со Швецией прекрасно сознавалось и в России.

Решение начать войну со Швецией окончательно созрело у императора Александра к концу 1807 г. Предлогом должно было послужить неисполнение шведским королем континентальной системы и другие мелкие обстоятельства. В свою очередь шведский король, предвидя разрыв, еще гораздо раньше нас деятельно готовился к войне, но шведы не рассчитывали, что мы начнем кампанию зимой.

Нашим союзником, кроме Франции, являлась еще Дания, всегда примыкавшая к войне против Швеции; шведы же были в союзе с Англией, с которой Россия уже с 1807 г. находилась в разрыве.

Ввиду невозможности подкрепить местные финляндские войска из Швеции, если русские вторгнутся еще зимой, решено было заранее оставить крепости Свеаборг и Свартгольм на произвол судьбы, снабдив их достаточно сильными гарнизонами, а остальным же войскам отходить в глубь Финляндии, а весной, усилившись подкреплениями, перейти в наступление.

У нас определенного плана действий не было. Мы задавались только целью «занять как можно больше пространства [240] земли», т. е. совершить нечто вроде оккупации, причем рассчитывали и на «образ мыслей жителей». Последние соображения исходили от того же Спренгтпортена и его пособников, бывших аньяльцев, укрывшихся от справедливого возмездия в России.

Главнокомандующим всех сил, назначенных действовать против Финляндии, стал граф Буксгевден, один из сподвижников Суворова. Его 24-тысячный корпус, снабженный всем необходимым для зимнего похода, к началу февраля 1808 г. развернулся по линии реки Кюмени двумя дивизиями (в трех колоннах) и одной дивизией в Саволаксе, на путях, ведущих туда от крепости Нейшлот.

Шведы имели пока в Финляндии только разбросанных 19 тысяч, из них свыше 7 тысяч — гарнизоны крепостей.

На рассвете 9 февраля, в сильную метель и стужу, мы перешли Кюмень и, после ряда успешных стычек со шведскими передовыми частями, заняли 13 февраля Борго. А 18 февраля Орлов-Денисов с лейб-казаками, драгунами и егерями с налета захватил Гельсингфорс, взяв 124 пленных, 19 орудий, массу снарядов, холодного оружия, шанцевого инструмента, пороха и провианта.

В Саволаксе дивизия Тучкова 1-го захватила Сен-Михель и продолжала наступать к Куопио.

Заместитель финляндского клавнокомандующего графа Клингспора (еще не прибывшего из Швеции), генерал Клеркер, спешно стянул свои разбросанные слабые силы к Тавастгусу; Саволакская же бригада Кронстедта отошла к Куопио.

Клеркер намерен был принять бой и поджидал подхода русских, которые, обложив частью сил Свеаборг со стороны суши, с остальным войском быстро шли на Тавастгус. Но прибывший Клингспор, не попытавшись разбить по частям раздельно наступавшие наши колонны, приказал безостановочно идти на крайний север Финляндии.

Отступление это казалось бегством; мы увлеклись преследованием и, пренебрегая противником, захотели одновременно достигнуть нескольких целей. Часть сил была выделена для занятия Або, потом заслана даже по льду на Аланд; другая оставлена в Южной Финляндии для обложения крепостей [241] и занятия прибрежных пунктов, наконец, третья (самая слабая, менее одной четверти всех сил) преследовала отступающих шведов, причем Тучкову 1-му надлежало перейти с большей частью своих войск поперек Финляндии и отрезать Клингспору путь отступления...

20 марта изданы были высочайший манифест и декларация к иностранным державам о завоевании Финляндии. «Страну сию, оружием нашим таким образом покоренную, мы присоединяем отныне навсегда к Российской империи, и вследствие того повелели мы принять от обывателей ее присягу на верное престолу нашему подданство», — гласил этот манифест. Император Александр уже списывался с Наполеоном относительно совместной высадки русских и франко-датских войск в Швецию.

В это время, словно удар грома, грянуло известие о неудаче русских на севере. Правда, неудача эта была не особенно существенная; сперва авангард Кульнева, до тех пор удачно сбивавший арьергарды шведов вдоль береговой дороги, натолкнулся 5 апреля у д. Сиикайоки почти на все силы шведов и после упорного боя, обороняясь, по свидетельству шведских историков, «с великою храбростью», должен был отойти назад. Затем небольшой, полуторатысячный отряд Булатова, шедший из Куопио на поддержку, у Револакса, на расстоянии одного перехода до расположения Кульнева, подвергся внезапному нападению шведов, был окружен втрое превосходящими силами, принужден был пробиваться штыками и попал в плен с частью (около трети) своего отряда.

Этот успех шведов, явившийся следствием беспечности Булатова, не принявшего должных мер разведки и охранения, был чрезвычайно раздут. Но он приободрил, и как раз вовремя, упавший было дух их войска и повлиял существенно на настроение жителей: началась народная война.

Ближайшим последствием Револакского боя было поражение у Пулькилла отряда Обухова: обширный продовольственный и артиллерийский транспорт, под прикрытием трех рот, был неожиданно атакован бригадой Сандельса, выделенной Клингспором на Куопио, дабы утвердиться снова сердце Саволакса. [242]

Тем временем в южной Финляндии мы одержали хотя и бескровную, но весьма важную победу: обе крепости, и Свартгольм, и Свеаборг, последовательно капитулировали.

Свеаборг был заложен в 1747 г., по проекту Эренсверда, который был и его строителем. Но дело не было доведено до конца. Строитель предполагал сверх укрепления с моря тех самых «Волчьих шхер», которые намечены были для этой цели еще Петром Великим, окружить и город Гельсингфорс фортификационными сооружениями; но за недостатком денежных средств этого не выполнили, и Свеаборг оставался почти беззащитным со стороны суши, особенно в зимнее время.

О зимнем штурме Свеаборга у нас подумывали еще при Екатерине; проект был разработан адмиралом Грейгом, но из-за смерти его не был осуществлен. В 1808 г. вследствие недостатка сил — ибо финляндский корпус Буксгевдена к началу второго месяца кампании уже был разбросан по всей Финляндии — приходилось довольствоваться блокадой и бомбардированием.

Вот тут-то и воспользовались способами воздействия на гарнизон, имевшими целью понизить в нем силу сопротивления и поселить разлад. В крепости оказались агенты Спренгтпортена, сторонники самостоятельной Финляндии; туда искусно доставлялись преувеличенные сведения о наших успехах; силы блокадного корпуса нашего, в действительности меньшие, чем гарнизон (у нас 6500 человек, в гарнизоне свыше 7000 тысяч), так ловко распределялись, что казались вдвое-втрое большими. Наконец, по-видимому, употреблен был и «золотой порох», для «ослабления пружины военной» (выражение Аракчеева их письма к Буксгевдену), если не для подкупа самого коменданта Кронстедта, что ныне документально опровергнуто, то для привлечения на свою сторону ряда лиц (не исключая женщин), могущих оказать нужное давление на слабохарактерного начальника обороны.

В результате 21 марта гарнизон завязал переговоры, а 24 марта на острове Лоннан заключена была начальником штаба Буксгевдена, генералом Сухтеленом, конвенция, сущность которой заключалась в том, что крепость должна быть сдана, [243] если до 22 апреля не прибудет подкрепление с моря, в обеспечение чего часть укрепленных островов теперь же переходит к России. Подкрепление это, конечно, не прибыло, и условие было в точности выполнено. Шведская часть гарнизона в качестве военнопленных отправлена была в Россию, финнов же распустили по домам, думая этим расположить их к себе. Но просчитались, ибо как раз бывшие свеаборгские офицеры и солдаты явились отличным подспорьем при организации народных банд: они сыграли для них роль кадров.

Что касается Свартгольма, то он капитулировал еще 6 марта, по-видимому, тоже не без содействия «золотого пороха»... [244]

В Швеции весть о капитуляции Свеаборга произвела потрясающее впечатление; в Петербурге ее отпраздновали торжественным парадом у памятника Петра Великого. Значение Свеаборг имел большое: мы приобрели готовую морскую базу, да еще освобождали около четверти своих военных сил.

Все эти успехи, еще до получения вести о переходе шведов в наступление на севере, рисовались в Петербурге в виде настолько радужной картины, что еще 19 марта, т. е. вслед за занятием Або, Аракчеев запрашивал Буксгевдена, по высочайшему повелению, не может ли он направить по льду в Швецию 10–12-тысячный экспедиционный корпус. Ненадежное состояние льда и несоответствие сил финляндского корпуса с обширностью его задач удержали от такого рискованного шага; но все же Аланд был занят небольшим отрядом Вуича, а в Прибалтийском крае готовилась другая подобная же экспедиция для захвата о-ва Готланд, что и выполнено было в конце апреля...

Общее число наших войск в Финляндии не превышало 23 тысяч человек, разбросанных на 300 верст по фронту и на 500 верст в глубину. И вот тут-то противник частично переходит в наступление, для чего избирает наиболее удаленные от центра наши отряды. После упомянутых выше неудач Сандельс захватывает Куопио и утверждается здесь, вынудив нас отойти на юг; Вуича, засланного со своим отрядом на Аланд, внезапно окружает и захватывает в плен восставшее население; Бодиско на Готланде также был захвачен шведской эскадрой.

Такое положение дел в Петербурге ставилось в вину главнокомандующему; там не сочли должным всесторонне оценить условия, которые вынуждали его с наступлением навигации одновременно: 1) патрулировать все побережье края во избежание высадки десанта, 2) удерживать население в повиновении, 3) прикрывать сообщения с Петербургом и 4) сохранить достаточно сил для оказания противодействия графу Клингспору. Главнокомандующий в целом ряде реляций подробно обрисовывал эту тяжелую обстановку и настойчиво ходатайствовал подкрепить его сразу достаточными [245] силами, а не небольшими отрядами. Народная война охватила почти весь край; наши транспорты атаковывали, курьеров перехватывали, и стычки с вооруженными бандами крестьян принимали характер настоящих сражений. Стоило только нашим войскам удалиться — и восстание возгоралось с новой силой, сопровождаясь зверскими жестокостями. В одном месте найдено было 11 трупов русских солдат, закопанных выше пояса в землю, с отрубленными головами.

Грядущее открытие навигации грозило еще более затруднить наше положение после временного перерыва в военных действиях, вызванного весенним половодьем. С началом навигации восстанавливалась связь Финляндии со Швецией морем и последняя имела возможность выполнить намеченный план действий: рядом высадок на Ботническом побережье грозить тылу наших войск, теснимых с фронта Клингспором и перехватываемых в тыл с другого фланга партизанскими набегами изнутри края. Естественным плацдармом для подготовки высадок являлся отобранный от нас Аландский архипелаг; ожидалась поддержка со стороны английского флота, с 14-тысячным десантом, что, исходя из состояния сил Швеции и необходимости действовать одновременно на три фронта, являлось желанным подкреплением.

Действительно, датчане угрожали из Норвегии; кроме того, в самой Дании собирались войска датчан и французов с целью переброски в южную часть Швеции. Но, имея возможность выставить более 60 тысяч полевых войск, Швеция могла сосредоточить достаточно сил в Финляндии. А так как король Густав IV Адольф желал непременно наступать в Норвегию, вместо того чтобы попросту занять на границе горные проходы, для чего нужно было немного сил, а в Южной Швеции количество войска не было уменьшено, после того как с приходом английской эскадры десант союзников сделался уже невозможен, то для посылки подкреплений на главный театр сил уже не хватало.

Действительно, из-за несогласий между союзниками, а также вследствие выхода из состава корпуса маршала Бернадота испанских войск франко-датчане настолько промедлили [246] со своей высадкой, что английская эскадра, в соединении со шведскими судами, обеспечила полную защиту Швеции от удара с юга. Зато с английскими войсками дело не сладилось. Густав IV Адольф непременно желал послать английский десант в Финляндию, да еще в окрестности Выборга, для пресечения сообщений графа Буксгевдена с Петербургом. Начальник английского отряда генерал Мур нашел такой план «превосходным только в том случае, если имеется в виду доставить русским несколько тысяч английских пленных». Поэтому Мур тайно скрылся из Стокгольма и, с разрешения своего правительства, увез свой десант в Испанию (где англичане воевали с Наполеоном), а Швеции оставлена была только эскадра адмирала Сомареца.

Это событие роковым образом отразилось на последующем периоде войны (до второй половины июля), который по справедливости может быть назван «периодом шведских поползновений». Дело организации десантов король Густав Адольф взял в свои руки, лично переселившись на Аланд; но, отнюдь не желая сокращать численность своих войск на норвежской границе и в южной Швеции, он вместо серьезных отрядов посылал лишь небольшие группы в виде кадров для «верных финнов», которые, понятно, были отражаемы, особенно при пассивности графа Клингспора, который возлагал все упования на действия флангов (с моря и из Саволакса), сам уклоняясь от решительного движения вперед. Серьезных подкреплений из Швеции ему добавлено не было, и все упования, в конце концов, возложены были на народные ополчения.

Что касается графа Буксгевдена, то, добившись некоторого усиления своих войск (до 34 тысяч), он распорядился им следующим образом. Прежде всего, чтобы обезопасить себя справа (т. е. со стороны внутренней Финляндии), он сосредоточил у Сен-Михеля свежий 7-тысячный отряд Барклая-де-Толли, который и направил к Куопио, против хозяйничавшего там Сандельса.

Войска вдоль Ботнического залива (прежний отряд Тучкова) были вверены Раевскому. Последний должен был постепенно втягивать за собой графа Клингспора, в тыл которому [247] намеревался двинуть часть своих сил Барклай по утверждении своем в Куопио. В обоих этих отрадах в совокупности было не более 14 тысяч человек (т. е. значительно меньше половины сил); остальные обороняли побережье и удерживали южную и юго-западную Финляндию в нашей власти. Кроме того, значительные силы удерживались в Эстландии и в Выборгской губернии, для обеспечения столицы; но эти силы не были подчинены графу Буксгевдену и активного значения не имели.

Раевский скрытно отступил от Гамла-Карлебю главными своими силами к Лаппо, важному узлу путей на Вазу, Куопио, Таммерфорс и вдоль побережья; авангард (около полутора тысяч генерал-майора Янковича) был оставлен у Ню-Карлебю. Этот авангард подвергся 11 июня нападению шведов (по почину частных начальников) и после горячего боя благополучно отошел. Задуманный шведами план отрезать этот авангард от главных сил и окружить его не удался. Главнокомандующий Клингспор не использовал этой удачи; а между тем, по общему плану, он должен был войти в связь с десантом, который, по распоряжению короля, высаживался около Вазы. Десантов этих было одновременно послано два: один, более сильный (4000 человек с шестью орудиями), генерал-майора барона фон Фегезака, высадился благополучно 8 июня близ Лемо, в 22 верстах южнее Або, но по пути был встречен быстро стянувшимися по почину отдельных начальников русскими, которые отогнали его обратно на суда.

Другой отряд, полковника Бергенстроле (не более 1000 человек), должен был переправиться к Вазе, овладеть городом и «произвести диверсию в тыл противника», на которого, по расчетам короля, Клингспор должен был наступать с фронта. Бергенстроле высадился благополучно, но в Вазе нарвался на превосходящие силы, и почти весь его отряд был истреблен. Во время уличного боя жители Вазы стреляли по русским войскам из окон, что, естественно, озлобило солдат, и город был разорен.

Тем временем Барклай-де-Толли постепенно продвигался внутрь Саволакса, выполняя первую половину поставленной [248] ему задачи. Если зимой сравнительно легко было преодолевать донельзя пересеченную местность внутренней Финляндии, то теперь дело обстояло иначе, особенно перед лицом такого талантливого противника, как Сандельс. Последний, пользуясь господством на внутренних водах края для быстрого и притом неуловимого для нас передвижения сил, неотступно нападал на фланги и тыл наступающей колонне. Мелкие партии, как рой пчел, охватывали Барклая и настолько задерживали его, что он только 8 июня занял Куопио. Этим временем Сандельс воспользовался, чтобы утвердиться на Тайвольской позиции (севернее Куопио), с фронта и флангов прикрытой озерами и, следовательно, Барклаю недоступной, а для активных предприятий Сандельса являвшейся превосходной опорой.

Во исполнение общего плана Буксгевдена, Барклай-де-Толли, после занятия Куопио, оставил в нем часть сил, а сам двинулся на запад, чтобы выйти во фланг и тыл графу Клингспору. Сандельс немедленно этим воспользовался и произвел ряд нападений на Куопио и на коммуникационную линию Барклая, заставив последнего вернуться к Куопио. Будучи не в состоянии оберечься от нападений Сандельса без плавучих средств, Барклай-де-Толли вытребовал себе особую флотилию канонерок, специально заготовленную на Сайменском озере. Эта флотилия, с большими затруднениями отразив несколько нападений, прибыла в Куопио к 5 июля. С этого момента и с нашей стороны развивается активность, и Сандельса беспокоят в его твердыне. Заменивший заболевшего Барклая Тучков приступил к заготовке солидных плавсредств с целью решительно напасть на Сандельса и выбить его из насиженного гнезда. Помочь этому ударом в тыл должна была колонна генерала Алексеева, задержанная в Карелии борьбой с мятежом.

На западном театре медлительность Клингспора способствовала тому, что Раевский отошел через Лаппо к Сальми, притянул к себе от Вазы Демидова и поджидал результатов движения Барклая. Когда же последнее не состоялось, то положение Раевского, охваченного со всех сторон партизанами, оказалось весьма трудным. Но этим не пользовался [249] шведский главнокомандующий, к тому же подвергавший неудачам свои отдельные боковые отряды. Так, у Линтулакса 26 июня майор фон Фиандт (действовавший в районе между главными шведскими силами и Куопио) был разбит полковником Властовым, высланным от войск Барклая для связи с Раевским. Пользуясь этим успехом, Буксгевден усилил Властова подкреплениями под начальством Янковича, и у Перхо 28 июня Фиандт потерпел второе поражение.

В то же время сам Раевский перешел в наступление на Лаппо, и здесь наконец произошло его столкновение с главными силами шведов, которыми командовал, вместо Клингспора, начальник его штаба Адлеркрейц. Тринадцатичасовой бой у Лаппо кончился тем, что Раевскому пришлось снова отходить на юг, и он в полном порядке отошел к Алаво. Клингспор продвинулся за ним до Сальми и здесь в бездействии простоял целых пять недель, предоставляя за себя работать партизанам. Последние действовали неотступно и смело и не раз полностью перерывали связь Раевского с его тылом.

11 июля Раевский ввиду трудности своего положения созвал в Алаво военный совет, который решил отходить на восток, на соединение к Барклаю, так как пути на юг были перехвачены.

На самом побережье Ботнического залива небольшой отряд Орлова-Денисова, боровшийся решительно с мятежом, отошел к Бьернеборгу.

В общем, на левом фланге и в центре нашего стратегического фронта мы были отодвинуты назад; правый фланг (у Куопио и в Карелии) был приостановлен. Из 26 тысяч наличных сил только половина (13 тысяч) выполняла чисто боевые задачи; другая, в сущности, прикрывала сообщения.

Граф Буксгевден продолжал настойчиво ходатайствовать о таком усилении своих войск, которое позволило бы ему решительно разбить графа Клингспора, а затем надлежащими силами произвести переход в Швецию. В Петербурге же пришли к заключению, что в настоящую кампанию дальнейших положительных результатов достигнуть невозможно, а потому следует перейти к обороне. Опасаясь такого, по его мнению, пагубного исхода, Буксгевден попробовал собрать [250] все наличные силы, передав их под командование графа Каменского, и на этот корпус возложил решительные действия, стремясь вырвать у противника победу.

Параллельно изложенному ходу событий на суше, развивались действия и на море. Граф Буксгевден, сам, как мы видели, командовавший в 1788–1790 гг. отрядом гребной флотилии, с начала весны настаивал на необходимости дать ему надлежащей силы флот, без чего невозможно организовать даже надежной обороны берегов. Захваченную в Свеаборге от шведов флотилию вооружали и укомплектовывали под надзором морского министра; но корабельный флот Буксгевдену адмирал Чичагов дать не соглашался, с трудом мирясь с высылкой ему из Кронштадта галерных подкреплений. По мере подхода последних к Свеаборгу отдельные галерные эскадры спешно продвигались мимо Гангута к Або, пока шведы не успели им в этом помешать и не подошли англичане. Это передвижение привело к ряду столкновений нашей гребной флотилии со шведской, которая, заняв проходы на фарватере по пути к Або, пыталась их задержать.

Столкновение с первым эшелоном нашей гребной флотилии произошло близ Або и кончилось отходом его обратно в Або после отражения атаки противника (бой у Ганго и Хирвисало). Последующие эшелоны, чтобы миновать Юнгфрузунд (узкий проход на юго-западной оконечности о-ва Кимито), направились по так называемому «каналу Кимито» между этим большим островом и материком. Здесь еще при Петре Великом пролив завалили камнями, чтобы не позволить противнику пользоваться обходным путем. Пришлось теперь, наоборот, освободить и даже углубить пролив, слишком мелкий для большей части наших судов. Тем временем шведы заняли проходы, ведущие к Або из северного (Релакского) пролива, отделяющего остров Кимито от материка. Гребные флотилии заняли фарватер, а на прилегающих островах устроены были батареи и засели стрелки. Чтобы пробиться, в помощь эшелонам нашей флотилии, по распоряжению Буксгевдена, назначены были войска и артиллерия, которые заняли оба берега пролива и [251] острова, стараясь охватить позиции шведов с флангов и поддержать прорыв судов с берега анфиладным и перекрестным огнем. [252]

9 июля шведы попытались атаковать нас, но были отбиты; а в ночь на 20 июля, после прибытия следующего эшелона канонерок, наш прорыв удался при содействии артиллерии и пехоты, которые, перебираясь с острова на остров, захватывали мешавшие нам батареи и заставляли их замолчать (бои у Тавастеншера и Сандо).

В результате к концу июля наша гребная флотилия сосредоточилась у Або и шведы потеряли свободу действий в Абоских шхерах и на Ботнических берегах.

Что касается корабельного флота, то он находился под начальством адмирала Ханыкова, Буксгевдену подчинен не был и вышел из Кронштадта только 14 июля! Состав эскадры: девять кораблей, шесть фрегатов, четыре корвета и несколько мелких судов. Обстоятельства благоприятствовали. Английская эскадра Сомареца снова ушла к берегам Германии, конвоируя свои транспорты с войсками и оставив только несколько судов в помощь шведам.

Корабельному нашему флоту главной задачей ставилось разбить шведский флот до соединения его с английским. Кроме того, Буксгевден рассчитывал, что флот наш перервет морское сообщение через Ботнический залив и, таким образом, затруднит положение шведских войск в Финляндии и обезопасит нас от новых высадок.

При таких условиях необходимы были, конечно, энергия и быстрота в действиях. Между тем Ханыков только 13 августа повел свой флот навстречу неприятельскому, находившемуся вблизи Юнгфрузунда. Получив донесение, что шведы снимаются с якоря, он пошел в юго-восточном направлении, рассчитывая (как доносил впоследствии) выманить противника за собой.

В результате при ночном движении эскадра расстроилась; один корабль, «Всеволод», остался и подвергся атаке двух английских судов; сам же Ханыков укрылся в Балтийском порту. «Всеволод» дрался, как лев, сцепившись на абордаж с англичанами, и в конце концов взорвался.

Англичане закупорили Ханыкова (отданного впоследствии под суд по высочайшему повелению) в Балтийском порту, и на эту кампанию мы были совершенно лишены содействия [253] корабельного флота. Граф Буксгевден в своих донесениях Аракчееву указывал на невыгоды этого обстоятельства, главной из которых являлась необеспеченность подвоза морем, организованного нами в широких масштабах ввиду плохих финских дорог и невозможности добыть достаточное число подвод в крае. [254]

Если, таким образом, действия нашего флота и не оправдали в значительной мере ожиданий, то, наоборот, на сухопутье графу Каменскому удалось быстро и решительно склонить весы в нашу пользу.

Младший сын фельдмаршала М. Ф. Каменского, граф Николай Михайлович уже в 1799 г., 23 лет от роду, имел чин генерал-майора, а за подвиг при Чертовом мосту в Италии, где он возглавил переправу, получил орден св. Анны I степени. Участвовал в кампании 1805 и 1807 г., командовал под Прёйсиш-Эйлау бригадой и отличился в бою под Гельсбергом.

Буксгевден, вверив командование отряда Раевского Каменскому и доведя подкреплениями его силы до 10 тысяч человек, предоставил ему, зная его самостоятельный характер, полную свободу действий, с одной только инструкцией — победить.

Для содействия Каменскому: 1) из Куопио выделены четыре батальона с двумя эскадронами полковника Сабанеева; 2) севернее Таммерфорса образован особый отряд генерал-майора Ушакова (четыре батальона, одна сотня и пять орудий) с целью угрожать сообщениям графа Клингспора с побережьем; 3) Орлову-Денисову приказано перейти в наступление в направлении на Вазу; 4) генерал-майору Миллеру поручено, заняв Тавастгус и Таммерфорс, охранять тыл графа Каменского, в частности от партизан. В отношении последних приняты строгие меры: отпущенных под честное слово пленных, пойманных с оружием в руках, велено расстреливать или вешать близ церквей, обнародовав имя преступника и полк, где он служил. Крестьян же велено нещадно наказывать телесно и, выбрив половину головы, отпускать с предупреждением, что при вторичной поимке будут повешены. Необходимость таких мер всего лучше доказывается тем, что сам Каменский отправляясь к месту назначения, едва не был захвачен партизанами.

Одобрив решение совета в Алаво, Каменский отошел еще на 100 верст южнее Ювяскюля и остановился на высоте Таммерфорса, уперев фланги своего расположения в непроходимые водные преграды. Клингспор бездействовал и дал [255] Каменскому две недели на приведение своих сил в полный порядок и на организацию их снабжения.

1 августа двинут был авангард Каменского (под начальством Властова) по пути Ювяскюля — Гамлакарлебю; следом за ним пошли и главные силы. План заключался в том, чтобы обойти Клингспора слева, грозя даже ему в тыл, в то время как внимание его с фронта должно быть отвлечено отрядами Сабанеева и Эриксона, соединившимися и двинутыми на Алаво. 5 августа у Алаво эти отряды потерпели неудачу и принуждены были отступать на юг, обнажая сообщения Каменского; тогда последний смело отбросил первоначальный план и свернул со всеми силами на Алаво; пройдя за пять дней 170 верст, он снова занял Алаво, на прежнем же пути оставил только Властова для пресечения связи между Клингспором и Сандельсом и для давления на фланг Клингспора. 9 августа Властов у Карстула настиг отряд Фиандта и разбил его наголову; часть своих сил Властов выделил затем, для содействия Каменскому, а с остальными продолжал теснить Фиандта далее, на север. Этот успех не только смягчил горечь неудачи у Алаво, но произвел на нерешительного Клингспора такое впечатление, что он тотчас же отбросил всякие попечения о наступлении, а перешел к пассивной обороне, донеся королю об опасном положении армии и ходатайствуя о заблаговременном принятии мер по перевозке ее морем из Вазы в Швецию.

Каменский, не теряя ни минуты, приказал своему авангарду, под начальством Кульнева, теснить неприятельские передовые части, что и было им выполнено — вплоть до Куортане, а сам с эшелонами следовал за ним. Один батальон с небольшой частью конницы, генерала Козачковского, двинут западным берегом большого Куортанского озера.

Шведы, отступая перед Кульневым, уничтожали все мосты; за болотистой речкой, между деревнями Куортане и Руона, была их передовая укрепленная позиция, которую Каменский и атаковал 20 августа всеми силами. Сражение при Куортане было упорным и кровопролитным; оно интересно применением ближнего обхода, через каменистый лес, причем обходящая часть, под начальством Раевского, выдержала [256] и отбила решительную контратаку шведов, отброшенных на первоначальную позицию при содействии бокового огня войск, оставшихся на линии фронта, и атаки конницы во внутренний фланг. Бой завершился в темноте и настолько обессилил шведов и поколебал их дух, что они ночью сами отошли на свою главную, Сальминскую, позицию, где и были атакованы на следующий день при содействии подошедших с флангов войск: справа — выделенных Властовым и слева — Козачковского; последний своим решительным ударом в тыл произвел потрясающее впечатление, ибо появление его совпало с общей нашей атакой на фронте и левом шведском фланге.

После этих решительных боев Клингспору пришлось оставить мысль о переправе морем в Швецию и отходить на береговой тракт к Оровайсу, собрав остатки своих войск и бросая по дороге раненых.

В то же время стоявший южнее Вазы, для ее прикрытия, отряд фон Дебельна удачно оттеснил Орлова-Денисова; пользуясь этим, Клингспор благополучно выбрался на береговую дорогу, выделив против Властова, для прикрытия себя слева, особый отряд Гриппенберга.

Притянув к себе отряд Ушакова, Каменский занял Вазу отрядом Раевского, на случай возможных с моря высадок для неожиданного удара в тыл; с остальными же войсками свернул 1 сентября на север. У Оровайса, где Клингспор занял крепкую позицию, упираясь правым флангом в море, а левым — в утесы, произошло 2 сентября последнее в эту кампанию решительное боевое столкновение. Сперва наш авангард Кульнева был умышленно вовлечен передовыми частями на укрепленную позицию и едва не опрокинут контратакой с востока и огнем канонерок с запада. Но Каменский в тылу уже собирал подоспевшие батальоны и, лично ударив с ними на центр неприятельской позиции, прорвал его и завершил 17-часовой бой нанесением полного поражения противнику.

Влияние этих успехов сказалось и на восточной части театра войны. Сандельс отступил к Иденсальми раньше, чем принужден был к тому совокупными действиями Тучкова и князя Долгорукого, который, пройдя с отрядом через Карелию [257] 260 верст за один месяц и 11 дней, наконец выбрался из горнила мятежа.

Отступление остатков Клингспора после Оровайса могло завершиться сравнительно благополучно благодаря частному успеху Дебельна у Ютаса над Козачковским (двинутым перехватить береговую дорогу), а также слабости отряда Властова, который хотя и захватил Гамла-Карлсбю, но не мог удержаться здесь под напором превосходящих сил противника.

Неудачи шведов усугубились крушением новых десантных попыток короля, которые произведены были без всякой связи с действиями «севернофинской армии» (таково было громкое название войск графа Клингспора) и потому успеха иметь не могли. 3 сентября близ Або, у Локколакса, высадилось около 3000 человек под командованием генерала Лантингсгаузена, которые были быстро обнаружены и сбиты на суда князем Багратионом. Раздраженный Густав Адольф выбросил на берег почти все свои силы (более 5000) 16 сентября, т. е. тогда, когда до него дошли вести о проигрыше Оровайса. И здесь князь Багратион, дав шведам высадиться и углубиться в страну, обрушился на них с фронта и обоих флангов и нанес жестокое поражение у Гельсинге, вынудив и самого короля весьма поспешно скрыться на своей яхте «Амадис».

Тем временем граф Клингспор искал перемирия. Буксгевден дал на него согласие в Лохтео 17 сентября, но Комитет министров (управлявший государством за нахождением императора Александра в Эрфурте) приказал его «немедленно разрушить». Войскам Тучкова, соединившимся с Долгоруким, приказано было решительно наступать к Улеоборгу и отрезать доступ в Швецию остаткам «севернофинской армии», во главе которой стоял Клеркер, сменивший уехавшего в Стокгольм Клингспора.

15 октября при Вирте Сандельс произвел на нас внезапное ночное нападение, в ходе которого был убит князь Долгорукий, но это не избавило Сандельса от необходимости продолжать отступление. Каменский, несмотря на то что его войска питались чуть ли не одним откапываемым на полях мерзлым картофелем, неотступно теснил шведов по береговой [258] дороге, обходя каждую их позицию в верхнем течении уже начинавших замерзать рек. Наконец, у реки Сиикайоки шведы опять вступили в переговоры, а в Олькиоки подписана была конвенция при условии освобождения всей Финляндии, т. е. ухода противника за Улеоборг.

Граф Каменский, уволенный в отпуск для поправления здоровья, прощаясь с войсками, сказал: «Мы завоевали Финляндию: сохраните ее».

Заключение этой конвенции вызвало взрыв недовольства, давно уже назревавшего в императоре Александре против Буксгевдена, и тот был отстранен от должности.

Финляндия была наконец покорена; но война не закончилась. Нужно было принудить Швецию к такому миру, который позволил бы России удержать отвоеванные территории, без чего «полное граду Петрову безопасие» не могло быть достигнуто. Целью дальнейших операций ставилось немедленное вторжение в саму Швецию, что облегчалось наступлением зимы. Зимой шведы лишались поддержки английского флота, и мы могли воспользоваться для вторжения естественным ледяным покровом. Первоначальный план (составленный Каменским) предусматривал наступление в Швецию тремя корпусами: одним — через Торнео вокруг Ботнического залива, другим — через Кваркен от Вазы к Умео и третьим — через Аланд. Каменский придавал наибольшее значение среднему корпусу, предлагая усилить его и предпринять решительный удар на Стокгольм с севера. В действительности самым сильным стал Абоский корпус (Багратиона), который должен был идти через Аланд (20 тысяч); численность двух остальных корпусов составляла по 10 тысяч.

Подготовительный период существенно затянулся, а уже наступал февраль. Новый главнокомандующий Кнорринг добился разрешения сократить численность экспедиционных корпусов; все это плодило переписку, а драгоценное время бежало. В конце концов император Александр командировал в Финляндию Аракчеева, который менее чем за две недели устранил затруднения и организовал дело, но оно, вместо решительного вторжения, свелось как бы к патрулированию шведского берега и потому цели не достигло. [259]

Несмотря на тяжелое экономическое состояние государства, Густав IV Адольф упрямо намерен был продолжать войну. Но не было ни денег, ни войск. Население относилось враждебно к королю; в армии (на норвежской границе) вспыхнул бунт.

Смелый план нашего наступления вполне оправдывался внутренним состоянием Швеции; но при огромном расстоянии между колоннами трудно было согласовать их действия, и, кроме того, у наших начальников недостало решимости довести дело до конца.

Колонна князя Багратиона (17 тысяч) сосредоточилась около Або; затем пятью колоннами перешли по льду на остров Кумлинге. Оборона Большого Аланда была возложена на генерала фон Дебельна, принявшего все нужные фортификационные меры; но силы его (около 6000 человек) были слабы, так как нельзя принимать в расчет вооруженных жителей (до 7000). Наступая частью своих сил южнее главного острова, Багратион вынудил Дебельна бросить свои позиции и отходить на материк. При отступлении шведы бросили повозки, оружие и целыми батальонами сдавались нашим казакам.

Бунтующие шведские войска от норвежской границы пошли на Стокгольм, чтобы низложить короля. Последнего уговаривали уступить и завязать мирные переговоры с Россией; когда же тот наотрез отказался, собственные советники и генералы обезоружили его и взяли под стражу. Позднее (в мае) созванный сейм объявил Густава IV Адольфа и его потомство низложенными, а корона вручена была герцогу Карлу Зюдерманландскому.

Известие о случившемся дошло до генерала Дебельна почти одновременно с донесением о наступлении русских, которые находились в пяти-шести переходах от Аланда. Чтобы отвратить неминуемую опасность от столицы, которая при царящей в стране сумятице легко могла быть захвачена, Дебельн послал парламентера. Багратион расценил это как уловку и приказал ускорить наступление; но при его колонне были Аракчеев и главнокомандующий Кнорринг, которые приостановили движение через Аландсгаф и вступили в переговоры. Только Кульнев, [260] шедший впереди всех и четверо суток не сходивший со льда, пересек пролив и захватил Грисслехамн (100 верст от Стокгольма), что вызвало большой переполох в столице; но для успеха переговоров его оттянули обратно на Аланд.

Распоряжение это коснулось не только Кульнева, но и двух других колонн.

У Барклая-де-Толли в Вазе вместо намеченных 10 тысяч собралось всего до 5000, из них для экспедиции через Кваркен назначено было 3500 человек с восьмью орудиями; остальным поручалось обеспечение тыла. Кваркенский пролив имеет в ширину 100 верст, но прибрежные шхеры суживают ледяное поле до 60 верст: ночевка на льду была все-таки неизбежной. Опасность перехода заключалась прежде всего в непрочности льда: вследствие постоянных юго-западных ветров лед в Кваркене взламывается несколько раз за зиму, а образовавшиеся трещины и полыньи не видны под снегом. Кроме того, вместо ровной ледяной поверхности здесь под ногами нечто вроде груды кусков колотого сахара, с острыми, режущими краями.

Из данных предварительной разведки Барклай знал, что у противника войск в Умео немного. Разделив свои силы, он к 6 марта сосредоточил их на островах близ Вазы; полусотня пехотинцев Киселева, посаженных в сани, послана была вперед захватить близлежащие шведские острова и выяснить силы и расположение противника на берегу. Войска колонны снабдили 10-дневным запасом сухарей и 7-дневным фуража. Обозы составляли только патронные ящики на полозьях и сани для отвоза раненых.

8 марта, в 5 часов утра, начался незабвенный в истории переход. Погода, к счастью, благоприятствовала: мороз не превышал 15 градусов. Движение по изборожденной поверхности льда было весьма медленным; приходилось делать частые короткие перерывы; несмотря на это, люди падали от изнурения. Особенно страдали лошади, рассекавшие ноги о края льдин: артиллерию пришлось даже оставить на полпути под прикрытием.

К 6 часам вечера, после 12-часового марша, удалось пройти более 40 верст и занять пустынные островки. Колонна [261] Барклая, передохнув только до полуночи, ранним утром уже достигла устья реки Умео. Последние переход шли по колено в снегу, и, как доносил Барклай, «понесенные в сем переходе труды единственно русскому преодолеть только можно».

Захваченный в Умео врасплох шведский отряд (около 1000 человек) вошел в переговоры и обязался сдать Умео и всю Вестро-Ботнию до реки Эре, со всеми запасами продовольствия. 10 марта Барклай торжественно вступил в Умео, но уже 12-го пришло приказание Кнорринга отойти обратно в Вазу, что и исполнено 15 марта, причем возвращено шведам все у них захваченное.

Понесенные войсками Барклая тяжкие труды не пропали даром: они отразились на событиях, свершившихся на севере. Шведские войска были разбросаны там на широких квартирах между Торнео и Питео. К концу февраля граф Шувалов стянул к Кеми около 4000 человек. Как только прекращено было перемирие, шведы начали стягиваться медленно к Калликсе, в 70 верстах от Торнео, где стоял их небольшой авангард. Последний спешно отступил перед Шуваловым, бросив более 200 больных, часть оружия и продовольствие. Усиленными переходами (от 30 до 50 верст) наступал двумя колоннами Швалов, причем левая (генерал-майора Алексеева) шла прямо по льду, обходя правый фланг неприятеля. Мороз был 30 градусов: у солдат коченели руки — они не могли стрелять. В 18 верстах, не доходя Калликса, шведский арьергард был настигнут, и Шувалов предложил капитулировать. Предложение было отвергнуто, и мы продолжали атаку; но весть о занятии Умео заставила Гриппенберга сложить оружие.

У Калликса сдалось до 7000 шведов, из них 1600 больных; орудий взято 22, знамен 12. Это единственный серьезный успех зимней кампании. Шведы на мир не пошли, как только мы сдержали обещание, и отошли назад в Финляндию. Не воспользовавшись исключительно благоприятной обстановкой внутренней смуты в государстве для захвата столицы, мы вынуждены были продолжать войну и нести новые жертвы, чтобы добиться мира на необходимых для нас условиях. [262]

Весенняя кампания 1809 г. начата была наступлением графа Шувалова; 26 апреля он уже достиг Питео, а 2 мая был в 10 верстах от Шелефтё, где находился шведский продовольственный магазин под прикрытием отряда около 1000 человек. Шувалов держался прежнего плана: одной колонной наступал с фронта берегом, а Алексеева послал по державшемуся еще у берегов льду в обход. Это изумительно смелое движение Алексеева по слабой ледяной поверхности решило дело: шведы капитулировали, окруженные с двух сторон. Это было 3 мая, а 5-го, через два дня, залив очистился совершенно.

Новый шведский главнокомандующий граф Вреде, узнав об исходе столкновения у Шелефтё, послал на север Дебельна, которому поручил, не вовлекаясь в бой с противником, выиграть время, чтобы отойти от северной части Вестро-Ботнии и вывезти оттуда все продовольствие. Несмотря на трудность этой задачи, Дебельн справился с ней, пустив в ход ту же уловку, к которой прибегнул только что, на Аланде: он предложил Шувалову, ввиду несомненной близости мира и назначения уже даты переговоров, заключить до 20 мая перемирие. Шувалов поддался и приостановил наступление. Между тем, пока наш главнокомандующий готовил письменный ответ на предложение Дебельна, в Умео втайне и спешно шла погрузка шведских кораблей, которые и вывезли 17 мая на 300 тысяч рискдалеров имущества.

Шувалов был замещен Алексеевым, который, получив приказание энергично наступать, продвинулся к южной границе Вестро-Ботнии и прочно занял побережье.

У нас возникли трудности с продовольствием: местных средств не имелось, а все запасы были увезены фон Дебельном; подвоз морем был рискован — в Ботническом заливе господствовали шведы, — а сухопутьем через Торнео — длителен и дорогостоящ.

В двадцатых числах июня небольшая шведская эскадра (из трех судов) появилась в Ботническом заливе и сильно нас обеспокоила. Несмотря на все настояния главнокомандующего (Кнорринга сменил в этой должности Барклай-де-Толли), постройка морских плавсредств шла чрезвычайно [263] медленно; единственное крупное судно, присланное в Вазу, было разбито в бою шведами в Кваркене. В результате неприятель окончательно пресек нам морские сообщения с Вестро-Ботнией; в тылу у Алексеева начались народные волнения. Трудность положения побудила Алексеева ходатайствовать о дозволении отойти на север, ближе к своим магазинам, в чем ему было категорически отказано.

Тем временем шведы, желая хоть частным успехом воздействовать на ход предстоящих мирных переговоров, двинули вперед 3-тысячный отряд Сандельса в целях внезапного нападения на русские войска близ Умео. Но Сандельс, перейдя р. Эре, остановился и здесь сам был атакован Алексеевым, который узнал от местных жителей о замыслах шведов.

25 июня у Гернефорса мы внезапно атаковали Сандельса и заставили в беспорядке отступить, с потерей обозов и даже собственного багажа. Шведы опять запросили перемирия; мы ставили непременным условием свободное пользование морем к северу от линии Умео — Ваза для подвоза продовольствия. После получения согласия перемирие было подписано графом Каменским, поставленным во главе Вестро-Ботнийского корпуса.

Для достижения более выгодных результатов необходимо было иметь в Ботническом заливе достаточно сильный флот. Но в данное время, даже при условии готовности наших морских сил, это было невозможно, так как в Финском заливе водворилась сильная английская эскадра.

Положение Каменского было трудным: нехватка продовольствия стала крайне ощутимой. А между тем переговоры в Фридрихсгаме осложнились, и шведы не приняли наших условий перемирия, ибо у них возник новый замысел добиться менее тяжелого исхода войны.

Составлен был план совместного нападения с двух сторон на графа Каменского. Эскадре барона Пуке надлежало принять 8-тысячный десант графа Вахтмейстера и, высадившись у Ратана (в двух переходах севернее Умео), атаковать Каменского в тыл, в то время как Вреде, примерно с такими же силами, будет напирать на него с фронта. [264]

Но не таков был Каменский, чтобы пассивно ждать нападений. Он еще прежде решил, если понадобится, «искать продовольствия у самого неприятеля»; когда же окончательно выяснилось, что на наших условиях перемирия ждать нечего, Каменский открыл наступление, распорядившись следующим образом: войска, охранявшие побережье от Шелефте до Умео, он стянул близ Ратана, прикрывая свой тыл на случай высадок; с остальными же войсками решил переправиться через реку Эре и теснить неприятеля, рассчитывая пополнить в новых местах продовольствие и оказать своим наступлением влияние на скорейшее заключение мира.

Из Умео Каменский выступил двумя колоннами, состоящими из двух эшелонов каждая, и беспрепятственно совершил первый переход, но тут из Ратана пришло донесение о появлении там неприятельского флота «более нежели из 100 судов» и начале высадки. Оказавшись между двух огней, Каменский должен был решить, кому из противников отдать предпочтение. Он выбрал десант, как противника сильнейшего и опаснейшего (захват единственного пути отступления). Искусно распределив свои силы, Каменский тотчас же повернул последний эшелон Сабанеева на поддержку Фролова, головному эшелону левой колонны Эриксона приказал демонстративно атаковать переправы на реке Эре, привлекая внимание Вреде, а всем остальным войскам как можно быстрее идти за отрядом Сабанеева, который становился авангардом.

Все эти операции происходили 5 августа; в этот же день шведы оттеснили Фролова и перехватили сообщения Каменского. Но шведы промедлили целый день 6-го, благодаря чему Каменский, форсируя свой марш, провел через Умео все эшелоны, несмотря на попытку неприятеля войти с канонерками в реку и помешать переправе.

В течение всего дня 6-го Эриксон делал попытки перейти реку Эре, обманывая Вреде, а ночью отступил вслед за прочими к Умео.

7 августа Каменский, не теряя времени, с наличными войсками (всего около 5000) атаковал Вахмейстера у Севара; остальным же, приняв на себя Эриксона, велел задерживать Вреде у Умео. Ввиду слухов о приближении русских, Вахмейстер [265] разбросал свои силы, стараясь прикрыть все пути, по которым можно было обойти его позицию. Каменский же повел почти все свои войска по главной дороге, для атаки с фронта, послав только два батальона бродом вдоль берега моря в обход слева.

Завязавшийся упорный бой на главной береговой дороге, верстах в трех впереди Севара, привлек резервы Вахтмейстера и вызвал целый ряд кровопролитнейших атак с обеих сторон. Это дало возможность нашей обходной колонне завершить свое движение и грозить неприятельскому тылу; но она нарвалась на крепкую позицию, преградившую ей доступ, где шведские егеря и лейб-гвардейцы королевы отражали все атаки. [266]

Каменский поддержал обходную колонну полком и сам атаковал опять на фронте, рассчитывая этим облегчить ее положение. Но здесь ротный командир, штабс-капитан Шрейдер, охранявший у брода через реку Севар правый фланг Каменского, донес о том, что перед ним никого нет, и просил разрешения наступать вразрез между обеими группами противника. Тотчас же Каменский ухватился за эту идею и отдал в распоряжение Шрейдера последние свои пять рот с приказанием двинуться через реку и выйти в тыл войскам, задержавшим Ансельма, тремя ротами, а другим трем — на север. Внезапное появление этих рот из-за кустарников там, где у шведов не было ни одного дозора, произвело потрясающее действие. Левое их крыло пришло в полное расстройство, а затем поспешно отступил и сам Вахтмейстер. Ложное известие об обходе Каменского берегом к самому Ратану привело Вахтмейстера в смятение и заставило поспешить к побережью, чтобы не быть отрезанным от своих судов. Таким образом, он освободил береговую дорогу, которую Каменский и поспешил занять.

Выяснив, что все силы шведов отошли к Ратану, Каменский тотчас же двинулся на них и атаковал на тесном пространстве вокруг Ратанской гавани, в охват обоих флангов. Ввиду необходимости идти по лесным тропам, Каменский, во избежание задержки движения, оставил всю артиллерию на главной береговой дороге, а пошел только с двумя пушками. Прижав противника к морю, Каменский не ожидал нанести ему существенного вреда, так как шведы могли воспользоваться поддержкой своих судов. Но дух неприятеля был так ослаблен, что решено было заключить перемирие с условием свободной посадки на суда в обмен на полную для нас свободу судоходства в северной части Ботнического залива.

В этих двух боях неприятель потерял до 2000 человек, из них до 500 пленными; мы потеряли около 1500 человек, причем в основном — в бою под Севаром.

В день Ратанского боя Вреде уже наступал к Умео; на том берегу реки виден был русский редут и грозно торчали дула четырех орудий. В действительности слабый арьергард подполковника [267] Карпенкова не имея артиллерии, поставил четыре крашеных бревна, которые довольно долго удерживали шведских стрелков от нападения; а тем временем вернулся Эриксон и обстрелял Вреде настоящей артиллерией; к утру же 10-го сюда подошли еще семь батальонов, высланных Каменским. Вреде, получив известие об участии Вахтмейстера, приостановил переправу и отступил.

Блестящий успех Каменского не избавил его, однако, от необходимости временно отойти к Питео для пополнения запасов из прибывшего с моря из Улеоборга транспорта.

Когда Каменский совершенно изготовился к новому наступлению, наконец получено было известие о заключении 5 сентября 1809 г. Фридрихсгамского мира, по которому последние «шесть губерний» Финляндии отошли «в собственность и державное обладание Империи Российской».

Император Александр, объявляя манифест от 1 октября об окончании войны, воздал должное доблести русского воинства, кровью которого добыта была каждая пядь «сурового» финляндского края:

«От самых отдаленнейших времен до дней наших, от славных побед благочестивого предка нашего св. великого князя Александра Невского до настоящего мира редко проходило двадесять лет сряду, и никогда почти не протекало полвека, чтобы война не возникла...

По следам древних побед, в странах, где Петр Великий приучал россов к воинской славе, доброе наше воинство, мужественно подвизаясь, преоборая все препятствия, по глыбам льда проникая в места непроходимые, от пределов, к столице нашей близких, простерло славу российского оружия до самых отдаленнейших стран Севера: покорив Финляндию, завладело всеми ее пределами, одержало знаменитые острова Аландские и, объяв Ботнический залив, перейдя западную Ботнию, на отдаленных пределах ее утвердило свое обладание...

Сей твердою надеждою, постановлением Империи нашей непреложных и безопасных границ, измеряем мы наипаче выгоды сего мира. Новые владения наши, с одной стороны, огражденные Свеаборгом и другими крепостями, обеспеченные [268] весьма важным для морской силы положением Аландских островов, с другой — окруженные от соседей большими реками Торнео и Муонио, всегда будут составлять твердую и незыблемую ограду Империи нашей...

Обладая всеми портами и пристанями в Финляндском заливе, на Аландских островах и во всей восточной части Ботнического залива до самого Торнео, в стране плодоносной, изобилующей лесами и всякими произведениями земли... <с> народом трудолюбивым и к мореходной промышленности издревле приобвыкшим, торговля наша воспримет новое расширение, купеческое мореплавание получит новую деятельность, а с тем вместе и воинское наше морское ополчение приобрящет новые силы...»

Вот каковы были упования...

Война 1808–1809 гг. не утратила своей поучительности, несмотря на многие ошибки. Мы не видим в ней стройного взаимодействия сухопутных и морских сил; но она дает образцы действий на своеобразной местности Финляндии при самой разнообразной обстановке. [269]