Кампания 1805 г.

Россия и Англия, сильные каждая по-своему, абсолютно свободные от влияния Наполеона, естественно сошлись в преследовании одинаковой цели — обуздание международной [504] тирании последнего. Чересполосность географического положения, как показали события, не гарантировала от появления на границах России французских армий, а вполне возможные со стороны Наполеона подстрекательства в Турции и возбуждение польских надежд на восстановление Польши могли грозить уже непосредственным интересам России.

Одним из первых звеньев третьей коалиции была русско-австрийская конвенция от 25 октября 1804 г., предусматривавшая, в случае новых покушений Наполеона на Италию или Египет, мобилизацию 250 тысяч австрийских и 115 тысяч русских войск. Но основой союза против Франции послужил договор, подписанный в Петербурге 30 марта 1805 г., между Россией и Англией. Последняя обязывалась из расчета на каждые 100 тысяч коалиционных войск уплачивать ежегодно на содержание около 12,5 млн рублей и четвертую часть этой суммы на их мобилизацию; кроме того, Великобритания поддерживала коалицию морскими силами, а также при помощи десанта английских войск на материк. Число войск, выставляемых Россией, увеличивалось до 180 тысяч.

Не легко удалось нашей дипломатии получить согласие Австрии на подписание октябрьской конвенции. Там господствовал страх перед Наполеоном. По словам нашего посла в Вене, графа Разумовского, «страшный консул» для венского двора — та же голова Медузы, «окаменяющая» все его движения и действия. Финансы Австрии были в плачевном состоянии, вооруженные силы переустраивались.

Еще труднее было склонить венское правительство на присоединение к формальному русско-английскому союзу, договор о котором, благодаря английским субсидиям, повидимому, устранял одну из причин австрийских колебаний. Только события, затронувшие непосредственные интересы австрийской монархии, вывели венский двор из нерешительности и увлекли Австрию на путь торопливых вооружений. Затаив кровную обиду, в Вене смолчали на принятие Наполеоном титула короля Италии. Но когда в мае 1805 г. было объявлено о присоединении к Франции Генуэзской Республики, тогда наконец и австрийское правительство убедилось, что для властолюбия императора французов границ не [505] существует. С этого момента венский двор не только признал возможным вступить в ряды коалиции, но и в принципе согласился на разработанный Россией общий план военных операций коалиции.

К союзу против Франции присоединилась Швеция, имевшая в лице своего короля Густава IV убежденного противника Наполеона.

Пруссия держалась политики пассивного нейтралитета. Прусский король Фридрих Вильгельм III, не обладавший достаточно твердым характером, но упрямый и питавший отвращение ко всякому решительному шагу, отказался от участия в союзе против Наполеона и предпочитал прислушиваться к заманчивым предложениям Тюильрийского кабинета, манившего, по случаю войны с Англией, перспективой присоединения к Пруссии ганноверского курфюрства — родины великобританской королевской династии. Император Александр, связанный личной дружбой с прусской королевской фамилией, в августе 1805 г. еще раз убеждал Фридриха Вильгельма вступить в коалицию и требовал согласия на пропуск своих войск через прусские владения. Король просил обождать окончательным решением относительно союза, но наотрез отказался дозволить пройти русским войскам через Пруссию. Приходилось прибегнуть к тому средству, о котором из Петербурга уже однажды давали понять Берлинскому кабинету, а именно — втиснуть Пруссию в коалицию силой оружия. Нейтралитет Пруссии ослаблял коалицию в двух отношениях: 1) он лишал ее содействия не менее 100 тысяч прусских штыков, занимавших грозное положение на фланге и даже в тылу французской армии; и 2) оттягивал часть сил коалиции от прямого назначения. Кроме того, война была начата при неготовности к ней Австрии, а расчеты дипломатов на приверженность к делу коалиции южногерманских государств оказались ошибочными.

Русская армия 1805 г., в общем, комплектовалась, была организована, управлялась, училась, жила и действовала как при императоре Павле. За четыре первых года своего царствования император Александр, поглощенный главным образом капитальной реформой центрального управления, естественно, [506] не мог уделять достаточно времени делу усовершенствования армии. Леденящая строгость павловской службы смягчилась. Полкам возвращены прежние петровские областные названия вместо наименования по фамилиям их шефов; но последние еще продолжали существовать одновременно с командирами полков. Косы и букли доживали свой век.

Налаженный крутыми мерами павловского времени порядок в армии по внутреннему и хозяйственному благоустройству войск, их инспектированию, однообразию требований оставалось лишь поддерживать. Но зато вряд ли заслуживала сохранения система обучения и тактической подготовки войск предыдущего царствования, основанная на отживших свой век прусских образцах с преобладанием плац-парадной муштровки, с понижением духа инициативы начальников, с пренебрежением к справедливому во все времена правилу: учить войска тому, что им предстоит делать на войне. Император Александр был также почитателем прусских порядков.

В 1805 г. Россия имела около 280 тысяч полевых войск, из них 18% конницы и 8% артиллерии и инженерных войск. В пехоте гренадерские, мушкетерские и егерские полки имели по три батальона 4-ротного состава, по 165 человек в роте, и полковую артиллерию — по шесть орудий трехфунтового калибра. В кавалерии были полки: кирасирский и драгунский по пять эскадронов, уланский — по пять и десять эскадронов, гусарский — по десять эскадронов; казачьи полки насчитывали по 500 казаков. Единицы полевой артиллерии — роты в 12 орудий — сводились в батальоны и полки; по материальной части наша полевая артиллерия нисколько не уступала иноземным армиям; она была вооружена шести — и двенадцатифунтовыми пушками, а конная — и гаубицами. Инженерные войска — в виде пионерного полка и понтонных рот; последние — с деревянными и парусинными понтонами. Высшие соединения войск в мирное время не шли далее полков; управление войсками было основано на территориальных подразделениях России, называемых инспекциями. В случае войны, по особому расписанию, войсковые части сводились в [507] бригады и далее в более крупные соединения, называемые иногда колоннами, иногда корпусами и даже дивизиями, которые, будучи сочетаниями всех родов оружия, не имели постоянного состава, по несколько раз в течение кампании менявшегося. Импровизируемые по этой причине штабы генералитета были малоудовлетворительными механизмами для управления войсками.

Основным в пехоте был трехшереножный развернутый строй батальона, и боевой порядок полка представлял линию развернутых батальонов с полковыми орудиями против интервалов. Соответственно этому походные колонны не могли быть иными, как разомкнутыми; из них быстро выстраивался фронт к стороне фланга, но развертывание по головной части было медленным. Застрельщичий бой вели егерские полки, рассыпавшиеся впереди; остальная пехота вела огонь из развернутого строя и, по замечанию Наполеона, в стрельбе уступала французам.

При построении более крупных отрядов каждая из колонн строила линейный боевой порядок в две, редко в три линии, и затем колонны действовали, разделенные известными промежутками.

Боевой порядок русской армии в умелых руках начальника мог вполне выдержать сравнение с более совершенным французским. Но нельзя не отметить, что все новое, возникшее в тактике французских революционных войск, и в том числе применение боевых колонн в пехоте, как более подвижного строя, прошло у нас бесследно, и наши войска не без справедливости заслужили упрек Наполеона в малом умении маневрировать.

Тем не менее стойкость русской пехоты, необыкновенное упорство в ведении боя, отлично знакомые Фридриху Великому, не могли не обратить на себя внимания и Наполеона, который, пожалуй, авторитетнее всего и оценил качества тогдашней нашей пехоты. После первых боевых столкновений в 1805 г. он счел необходимым рекомендовать своей пехоте особый боевой порядок, приспособленный к лучшему ведению штыкового удара, до которого как решительного акта боя любили доводить дело русские. В приказе-воззвании [508] накануне Аустерлица Наполеон, воодушевляя армию на предстоящее сражение, особо подчеркнул, что в этот день «дело идет о чести французской пехоты». Не следует ли видеть между словами великого полководца скрытые, недоговоренные слова признания за русской пехотой высоких боевых качеств?

Кавалерия наша в войну 1805 г. прославилась атаками под Аустерлицем; по обычаю того времени, она принимала ограниченное участие в несении сторожевой и разведывательной службы; эти важные отрасли боевой деятельности, как и прежде, исполнялись казаками, обладавшими, даже без систематического обучения, природными качествами отличных разведчиков.

В боевых действиях русской артиллерии, вообще не отстававшей от других родов войск, кампания 1805 г. не дала тех выдающихся образцов, какие нашими артиллеристами были проявлены год спустя на полях Прёйсиш-Эйлау.

Хотя над русской армией уже носились веяния, не открывавшие для ее искусства особенно заманчивых перспектив, обещавшие скорее понизить ее тактическую дееспособность, но в кампаниях 1805–1807 гг. войска русские еще оставались теми же чудо-богатырями, какими они были в век Екатерины Великой. Генералы и офицеры в общей массе, так же как и значительная часть солдат, были не только носителями традиций, но и свидетелями побед Суворова. «Прусский плац-парад» только начинал свою гибельную работу над ними...

Численность полевой сухопутной армии Австрии составляла 340 тысяч. Лучший воинский авторитет того времени, эрцгерцог Карл, полагал возможным закончить постановку армии на военную ногу не ранее шести месяцев. Но правительство, под давлением опасений за свои Венецианские области, решило ускорить военные приготовления и нашло ревностного исполнителя своих намерений в лице генерала Макка, взявшегося подготовить армию в двухмесячный срок; указы о новой организации последовали в июне и августе; новый пехотный устав был введен также в июне. При такой лихорадочной поспешности реорганизация войск была произведена одновременно с сосредоточением армии [509] к границам. С незаконченным обучением, с недостатками в материальной части войска выступили в поход, имея в своих рядах едва две трети из положенных по штатам.

Главным злом австрийской военной системы тогда, как и при Суворове, было существование гофкригсрата, обращавшего главнокомандующего армией в игрушку придворных интриг. Кроме того, несмотря на обширный боевой опыт, в австрийских военных кругах был нередким тот тип военных теоретиков, которые, по словам Петрушевского, биографа Суворова, смотрели на военное дело как на графическое искусство и не подозревали, что нельзя принимать людей только за счетные единицы. В непонятном ослеплении венское правительство в 1805 г. призвало из указанной категории двух деятелей на самые ответственные посты в армиях. Это были генералы австрийского Генерального штаба Макк и Вейротер, репутация которых в качестве знатоков военного искусства представляется каким-то недоразумением: первый погубил австрийскую армию под Ульмом, а второй — был псевдовдохновителем союзников под Аустерлицем.

Кампанию 1805 г. выиграла французская армия. Находясь в течение двух лет в постоянных лагерях, она получила высокую тактическую подготовку и была готова в любую минуту к выступлению в поход. Живя на полувоенном положении, войска эти выгодно выделялись своей походной «тренировкой», что и дало им возможность совершить знаменитый в военных летописях марш от французского побережья к Дунаю с замечательной быстротой и порядком. Наполеон справедливо писал с. похода своему брату Иосифу: «Можете приказать поместить в «Монитёр», что армия одержала уже две большие победы: первая состоит в том, что в ней нет ни больных, ни дезертиров...» Едва ли когда-нибудь великий полководец располагал лучшей боевой силой, чем эта дисциплинированная, плотно сколоченная, отлично снабженная, так называемая «великая» армия, пронизанная волей своего императора-главнокомандующего.

Она включала трехбатальонные пехотные полки разнообразного состава и различных видов — гренадерские, карабинерские, фузилерские, вольтижерские, стрелковые, с ротами [510] силой 83–123 человека; кавалерийские четырехэскадронные полки и полевую артиллерию, с незаконченным перевооружением шести — и двенадцатифунтовыми пушками и впервые запряженную, подобно русской артиллерии, опередившей в этом отношении французскую, казенными лошадьми. Полки были сведены в постоянные бригады, дивизии и корпуса, коих в походе 1805 г. в Германию было семь, по 2–4 дивизии каждый; кроме того, на правах корпусов считались резервная кавалерия под командой Мюрата и 10-тысячная гвардия; последняя у Наполеона имела особый смысл династического отряда, связанного с его личной судьбой.

Считают, что истинным гением-стратегом Наполеон становится с 1805 г.; тогда же и тактика у него получает свое высшее развитие. Он уже не был исполнителем чужих велений; все средства государства были в его полном распоряжении, все ожидало только его волеизволения; было время сделать выводы из своего довольно богатого боевого прошлого. Всеобъемлющая личность Наполеона как полководца, его всепроникающий авторитет в управлении армией совершенно подавляли средних людей; оттого противники при встрече с ним иногда теряли голову, а его же маршалы, но вне его руководства часто не справлялись с возложенными на них задачами. Драгомиров, сравнивая Мольтке с Наполеоном, следующими словами оттеняет последнего: «Наполеон скоро соображал и скоро терял нить быстросоображенного; зато, бросая схваченное, быстро тут же творил новое, ничего общего с брошенным не имевшее, часто, однако, еще лучше, вернее приводившее к желанной, намеченной им цели».

План действий коалиционных армий в 1805 г. был отработан в более или менее окончательном виде в июле, на венских совещаниях, где представителем интересов русской армии был генерал-адъютант Винценгероде. Согласно этому плану, 80-тысячная австрийская армия вступает в Баварию и ожидает присоединения 90 тысяч русских. Другая австрийская армия, численностью 142 тысячи, сосредоточивается в Италии; по обычаю австрийцев, первоначальной целью ее действий указывалась не живая сила неприятеля, т. е. его [511] армия, а овладение крепостями по рекам Эчу и Минчио. Для поддержания связи между названными армиями назначалось 53 тысячи австрийцев в Форарльберге и Тироле.

20 тысяч русских перевозятся морем из Ревеля и Кронштадта, высаживаются в Стральзунде и совместно с 12 тысячами шведов и англичанами действуют наступательно против французов в Ганновере; 25 тысяч русских, перевезенных из Корфу, и 5 тысяч англичан, прибывших с Мальты, высаживаются в Неаполитанском королевстве и, соединившись с войсками последнего, вытесняют французские войска из Южной Италии и стремятся в долину р. По.

Армия в Италии, по овладении линиями Эча и Минчио, и армия в Баварии, по соединении с русскими, совместно наступают через Швейцарию и вторгаются во Францию. Наконец, если бы Пруссия присоединилась к коалиции, то ее армия должна была двинуться во Францию через Средний Рейн или наступать через Голландию.

Совершенно иначе распорядился Наполеон. Не придавая почти никакого значения диверсиям союзников в Неаполе и северной Германии, он назначает в Италию лучшего из своих маршалов, Массену (45 тысяч), приказав последнему ограничиться обороной; главную же массу войск (235 тысяч) он ведет в долину Дуная, к Вене, правильно рассчитав, что, при нейтралитете Пруссии, разгром союзников на этом главном, решающем направлении само собою повергнет к его ногам всю Италию, а тем более Ганновер.

Если сопоставить группировки сил Наполеона и союзников, то нетрудно видеть, насколько простая, ясная и величавая идея первого превосходила сложные, расплывчатые, заурядные соображения коалиции. Последние были отчасти лишены даже фактической почвы: австрийцы привели в Баварию на одну треть менее предположенного числа войск, а русские имели на Дунае вместо 90 тысяч всего лишь 46 тысяч.

Общая численность русского войска составила около 258 тысяч. Развертывание этих сил на нашей западной границе и цели, указанные разным их частям, были таковы: Подольская армия Кутузова, около 58 тысяч, собиравшаяся у Радзивилова, поступала в распоряжение императора австрийского; [512] она и назначалась к соединению с австрийскими войсками в долине Дуная. Северная армия Бенигсена, около 48 тысяч, сосредоточивалась на линии Тауроген — Гродно; Волынская армия Буксгевдена, 48 тысяч — у Брест-Литовска и здесь же Литовская армия Эссена 1-го, около 56 тысяч. Названные три армии находились под общей командой Михельсона; цель действия — с согласия прусского правительства или без такового согласия, вступить в пределы Пруссии, а затем Буксгевдену и Эссену направиться через Силезию в Богемию, а Бенигсену — на соединение с корпусом графа Толстого.

Десантный корпус графа Толстого, около 19 тысяч, должен высадиться в Стральзунде; угрожая Пруссии, совместно с шведскими войсками и английским десантом, граф Толстой должен был освободить Ганновер от французской оккупации и вместе с армией Бенигсена направиться в Голландию. На о. Корфу было сосредоточено около 17 тысяч войск; из них 12 тысяч Анрепа должны были отплыть в Неаполитанское королевство и поступить здесь, совместно с английскими и неаполитанскими войсками, под начальство Ласси.

Кроме того, резервный корпус Тормасова, 20 тысяч, должен был действовать против Молдавии, а формирующийся с октября резервный корпус Римского-Корсакова, 14 тысяч — против Пруссии.

Из всех мобилизованных Россией войск в боевых столкновениях приняло участие едва 45%. На севере Германии, где корпус графа Толстого оказался в конце сентября, и в Южной Италии, куда русские войска были перевезены с Корфу к началу ноября, боевых действий, из-за промедления в сосредоточении союзных войск, так и не последовало.

150-тысячное войско, собранное против Пруссии, также не пришлось пустить в дело. Во время марша «великой» армии к Дунаю, один из ее корпусов прошел через прусское владение Анитах. Бесцеремонное вторжение в пределы прусской территории вызвало в Берлине сильное раздражение, в результате чего даже нерешительный Фридрих Вильгельм сделал распоряжение приступить к мобилизации армии, а главное, согласился [513] пропустить наши войска через свои земли. Чтобы поддержать в берлинском дворе столь благоприятное интересам коалиции настроение, император Александр в октябре отправился в Берлин, надеясь личным своим влиянием побудить прусского короля к союзу против Наполеона. Действительно, 22 октября, по Потсдамскому договору, Пруссия вступила в коалицию, но условно. Колеблющийся Фридрих Вильгельм III, под влиянием своих дипломатов, и на этот раз обратился к полумере. Продолжая приготовления к войне, Пруссия выступила вооруженной посредницей между коалицией и Наполеоном. Хотя события показали, что посредничество привело берлинский кабинет к сближению с Францией, но положение, занятое Пруссией, пока позволило двинуть на помощь Австрии русские войска, сосредоточенные на прусской границе. Армии Буксгевдена и Эссена 1-го направились к Ольмюцу, а Бенигсен вступил в Силезию.

Таким образом, операции русской армии в 1805 г. ограничились походом в Австрию армии Кутузова, к которой в конце кампании присоединились войска Буксгевдена и гвардия из состава Литовской армии. Этот поход был известен в наших войсках под названием «Цесарский поход».

Стягивание русских войск к границам производилось негласно. Русские впервые узнали про заграничный поход из указа от 1 сентября о рекрутском наборе, где цель войны была указана в следующих выражениях: «Безопасность империи нашей, достоинство ее, святость союзов и желание, единственную и непременную цель нашу составляющее, водворить в Европе на прочных основаниях мир, решили нас двинуть ныне часть войск наших за границу...»

13 августа из Радзивилова выступила Подольская армия, ведомая Кутузовым, одним из самых даровитых боевых генералов екатерининского века, замеченным по своим способностям, уму, образованию еще великой государыней. Русский до мозга костей и в то же время тонкий дипломат, Кутузов отдавал предпочтение осторожности, подчас хитрости, перед стремительностью и порывом. Зрело обдумывал он всякое предприятие, стараясь подчинить расчету каждый свой шаг, отлично разбирался в обстановке, был тверд [514] и независим в своих решениях, но признавался, что не имел решимости отстаивать свои взгляды лично перед императором Александром, расположением которого он никогда не пользовался.

Путь Кутузова шел через Тешен, Брюнн, Кремс к Брауну на р. Инн. Армия двигалась шестью эшелонами, называвшимися колоннами, коими командовали князь Багратион, Эссен 2-й, Дохтуров, Шепелев, барон Мальтиц и барон Розен. Вследствие неблагоприятных отношений к Турции шестой эшелон был задержан и присоединился к армии уже впоследствии. Эшелоны шли в переходе один от другого, делая в среднем около 20 верст в сутки, с дневками каждые три дня; почти тысячеверстный путь первоначально было рассчитано сделать в 62 дня. Снабжение продовольствием наших войск всецело было предоставлено австрийским властям.

Для командования австрийской армией на Дунае был номинально назначен молодой эрцгерцог Фердинанд; действительным же ее главнокомандующим был генерал-квартирмейстер армии Макк, получивший от императора Франца самые обширные секретные полномочия. Эрцгерцог Карл командовал армией на второстепенном театре в Италии, а эрцгерцог Иоанн — в Тироле.

Вместо того чтобы выжидать присоединения Кутузова, Макк опрометчиво выдвинулся вперед, к р. Иллеру, в Баварию, войска которой, однако, вопреки его расчетам, не присоединились к австрийцам.

Наполеон еще в феврале мог быть осведомленным о замышлявшейся против него коалиции; ему были известны лихорадочные вооружения Австрии и передвижения ее войск к западным границам. Он утвердился в мысли обрушиться на монархию Габсбургов. Еще в августе были посланы для разведок в Баварию, Швабию и даже Зальцбург, под вымышленными именами, опытные генералы — Мюрат, Бертран, Савари. Когда 11 августа Наполеону стало известно о вступлении австрийцев в Баварию, он отдал приказание о движении корпусов своей армии к Рейну. Сосредоточение армии и ее движение производились в строжайшем секрете. Газетам было запрещено писать о передвижениях войск, французским [515] резидентам за границей было рекомендовано проявлять сговорчивость и уступчивость; пущен был слух лишь о стягивании 30-тысячного обсервационного корпуса к Германии в качестве меры предосторожности против вооружения Австрии. 14 сентября Наполеон был уже в Страсбурге; зная о рискованном движении Макка к Иллеру, он решил направить главный удар против правого крыла австрийской армии, чтобы, став на ее сообщениях, отрезать ее от русских.

10 сентября в Вене достоверно узнали о выступлении французской армии в поход, и гофкригсрат принял меры к ускорению движения армии Кутузова. Пехота, от Тешена, преодолевала 50–62 версты в сутки — половину перехода пешком, другую — на подводах; запряжка артиллерии удвоена обывательскими лошадьми, норма провианта и фуража увеличена. Но постоянные дожди испортили дороги, и трудное форсированное движение русской армии обошлось ей ценою, по крайней мере, в 6 тысяч больных, оставленных по дороге.

Сбитый с толку искусными демонстрациями Наполеона, Макк, далекий от желания своевременно отступить на соединение с русскими, бросавшийся от одного предвзятого умозрительного решения к другому, после ряда частных поражений позволил Наполеону довести до конца замечательную операцию, результатом которой было окружение, а затем, 8 октября, и пленение австрийской армии под Ульмом. Только незначительной части войск во главе с эрцгерцогом Фердинандом, не разделявшим стратегических измышлений Макка, удалось прорваться в Богемию, да 10-тысячный отряд Кинмайера успел соединиться с Кутузовым на р. Инн.

Направив корпус Нея в Тироль и назначив ему в поддержку идущий из Франции корпус Ожро, Наполеон двинул остальные корпуса к р. Инн, куда и прибыл 16–17 октября. Надо было торопиться покончить с русскими: Пруссия, обиженная за Аншпах, могла взяться за оружие.

Армия Кутузова сосредоточилась у Браунау 10 октября; изнуренная за последние переходы крайне ненастной погодой, почти без обуви у солдат, она была отделена по [516] крайней мере 240-верстным расстоянием от Ульма и не имела прочной связи с армией Макка. 11 октября в Браунау явился виновник Ульмской катастрофы — Макк. Кутузов из командующего вспомогательной армией становился главнокомандующим — вершителем судеб австрийской монархии.

В Браунау сосредоточилась 55-тысячная армия, в том числе около 20 тысяч австрийцев графа Мерфельдта; в 3–4 переходах находились 150-тысячные французские войска. Как русский генерал Кутузов должен был стараться сохранить свою армию, дабы при заключении мира, при том или ином исходе войны, не пострадали интересы России, но как предводителю союзных войск ему нельзя было не считаться и с другой целью, вытекавшей из союзных обязательств, — спасти Вену. Ради последнего были немедленно посланы приказания эрцгерцогам Карлу и Иоанну идти на соединение с Кутузовым. Дипломатично и вместе с тем твердо отвергнув не вяжущиеся с выгодами русской армии австрийские предложения, Кутузов, оставляя линию р. Инн, принял решение медленно, задерживая противника, отходить к Вене, сближаясь с подкреплениями из России, Тироля и Италии. [517]

Разрушив мосты на Инне, русская армия 13 октября начала движение к р. Траун, а на одной высоте с нею, к югу, шли австрийские войска Мерфельдта. Уже здесь начал обнаруживаться антагонизм союзников: наши презирали австрийцев, а последние смотрели на русских как на варваров и невежд в военном деле. Но худшим следствием Ульмского погрома были признаки деморализации австрийского правительства, пытавшегося уже открыть переговоры с Наполеоном.

19 октября у Ламбаха, на р. Траун, восемь батальонов Багратиона, оставленные для наблюдения за разрушением моста, имели первое боевое столкновение с неприятелем; около пяти часов русские отбивали атаки и отошли лишь после разрушения моста.

23 октября Кутузов подошел к р. Энс. Здесь последовало из Вены странное распоряжение, которое не могло содействовать улучшению русско-австрийских отношении: с одной стороны, император Франц указывал Кутузову оборонять возможно дольше правый берег Энса, а с другой — австрийским войскам графа Мерфельдта было приказано отходить к Вене. Кутузов, видя полное несоответствие между этими приказаниями, ни минуты не колебался и, когда Мерфельдт, выбитый французами из Штейера, двинулся, даже не уведомив о том русского главнокомандующего, к Вене, последний отказался от борьбы с неприятелем за переправы через Энс и стал отходить по направлению к Кремсу.

Между тем французские войска появились и за Дунаем. В Линце Наполеон, для прочного обеспечения левого фланга армии со стороны Богемии и ожидаемых русских подкреплений, приказал Мортье сформировать особый корпус для движения по левому берегу Дуная. Сознавая опасное положение этого корпуса, отделенного Дунаем от остальной армии, император организовал из собранных на Дунае и его притоках лодок флотилию для поддержания связи с Мортье.

Оставление Кутузовым линии Энса давало Наполеону повод предполагать, что русский полководец будет оборонять последнюю выгодную перед Веной позицию у С.-Пельтена. Желая добиться при атаке последней более решительных [518] последствий против ускользавшей до сей поры русской армии, Наполеон приказал главным силам преследовать русских с фронта, а корпусам Даву и Мармона — отбросить от Кутузова войска Мерфельдта и выйти против левого фланга С.-Пельтенской позиции; тогда Мортье перехватил бы кратчайший путь соединения русских с идущими к ним из России подкреплениями.

24 октября произошло два боя, весьма различных по своему характеру и последствиям. В то время, как Даву почти уничтожил австрийские войска Мерфельдта, у Амштетена Мюрат и Удино встретили самое упорное сопротивление арьергарда русской армии под начальством князя Багратиона, поддержанного пехотой Милорадовича; хотя наши в конце боя и отошли, но успех добыт был неприятелем ценой целого ряда отчаянных штыковых свалок.

В С.-Пельтене Кутузов получил сведение о движении корпуса Мортье по левому берегу Дуная и понял, что Наполеон подготавливает ему окружение в то время, как армии эрцгерцогов Карла и Иоанна находятся чуть ли не в 500 верстах от Вены. Ввиду этого он 28 октября перешел Дунай у Маутерна, сжег за собой мост и мог, таким образом, за сильной преградой реки считать себя обеспеченным от ударов французской армии.

Донесение о переправе Кутузова у Маутерна поставило Наполеона в затруднительное положение: искусный маневр русского генерала расстроил его стратегические комбинации, и прозорливому полководцу в то же время стала очевидной степень опасности, которой подвергался корпус Мортье. Первым распоряжением Наполеона была приостановка общего движения к Вене, куда так стремился пылкий Мюрат, но было уже поздно; от опытных старческих глаз Кутузова не ускользнул промах его великого соперника, и наш главнокомандующий, ничем не рискуя, не упустил случая воспользоваться хотя бы частной победой над торжествовавшим доселе противником.

Маршал Мортье вместо того, чтобы уклониться от встречи с русскими, продолжал с дивизией Газана и драгунским полком движение к Штейну; две остальные дивизии его корпуса [519] — Дюпона и Дюмонсо — были сзади в одном переходе. И Кутузову было известно от разведчиков о появлении передовых войск Мортье у Штейна, а лазутчики, кроме того, выяснили и доложили нашему главнокомандующему разброску сил французского корпуса.

Местность, на которой разыгралось сражение у Кремса, или Дюрренштейнский бой, представляет теснину между Дунаем и невысокими, но крутыми отрогами Богемских гор, подходящих во многих местах столь близко к реке, что дорога к Кремсу превращается в узкую выемку в скалах; там, где горы отступают от реки, как между Дюрренштейном и Штейном, и в устьях оврагов, образуются ровные площадки, покрытые виноградниками. Для атаки французов с фронта был назначен авангард Милорадовича, силой шесть батальонов, два эскадрона; главная же атака на левый фланг и в тыл неприятеля поручена была распорядительному Дохтурову, который с 21 батальоном, двумя эскадронами был двинут горами к Эгельзее; остальные войска стали в резерве во главе с самим Кутузовым у Штейна, а князь Багратион с 11 батальонами, 20 эскадронами обеспечивал правый фланг армии к стороне Цветтеля. Несколько батарей расположились на берегу Дуная для обстреливания французской флотилии.

В 2 часа утра 30 октября войска Дохтурова собрались в Эгельзее и, оставив здесь пять батарей с двумя орудиями Штрика, в 5 часов двинулись далее тремя колоннами: две из них, при которых находился Дохтуров, шли через Шейбенгоф к Дюрренштейну и Вадштейну; третья же — Шмидта — шла на Реш, чтобы удерживать Дюпона; первым двум колоннам предстояло сделать всего 3,5 версты, третьей — около 5 верст. Расчеты, что войска Дохтурова закончат движение к 7 часам утра, совершенно не оправдались; колонны наши попали на труднодоступные лесисто-горные тропинки, по которым два человека рядом могли идти с трудом; непрерывный дождь еще более затруднял движение; пришлось оставить в этих теснинах и конницу, и орудия.

Около 8 часов утра дивизия Газана, ночевавшая в Обер — и Унтер-Лойбене, двинулась к Штейну. Постепенно вводя в [520] дело всю дивизию и пользуясь превосходством сил, Мортье по горным тропинкам обошел наш авангард и заставил Милорадовича, успевшего занять Унтер-Лойбен, отойти к Штейну. Было 11 часов утра, но Кутузов тщетно ожидал появления Дохтурова в тылу противника. Пришлось поддержать Милорадовича силами из резерва. Не доходя до Штейна, французы, встреченные картечью, были в то же время атакованы слева Бутырским полком, спустившимся с гор от Эгельзее из отряда Штрика. Теперь Мортье убедился, что с одной дивизией ему не одолеть русских; поэтому, приостановив атаки, он ограничился перестрелкой, укрываясь в виноградниках, и послал Дюпону приказание ускорить движение.

Только около 5 часов пополудни спустились с гор давно рвавшиеся в бой передовые войска Дохтурова — 6-й егерский полк и гренадерский батальон Ярославского полка с генерал-майором Уланиусом во главе, — которые выбили французов из Дюрренштейна, перехватив путь отступления Газана. Явившийся следующим, Вятский полк должен был построить фронт в противоположную сторону, так как уже [521] показались головные части дивизии Дюпона. Очутившись почти в безвыходном положении, Мортье не растерялся: оставив небольшую часть войск против Милорадовича, он бросился с остальными напролом к Дюрренштейну; западнее уже шел упорный бой между колонной Шмидта и войсками Дюпона. Теснота места мешала развертыванию подходивших полков Дохтурова, а темнота — управлению ими; войска сражались по преимуществу врукопашную; на улицах городка резались штыками, бились прикладами. Мортье удалось пробиться через Дюрренштейн; он сам и часть его войск спаслись на лодках через Дунай, остальные пробились вверх по реке. Дивизия Газана потеряла до двух третей своего состава и была до такой степени расстроена, что в продолжение кампании более не вводилась в дело. Трофеями наших войск были пять орудий, штандарт, знамя и до 1500 пленных; успех, однако, достался также недешево. Наполеон назвал 30 октября «днем резни».

Так как 31 октября корпус Мортье перешел на правый берег Дуная, то ближайшим выгодным следствием Дюрренштейнского боя было освобождение армии Кутузова, прикрытой линией Дуная, от непосредственного давления противника и возможность спокойно искать соединения с армией Буксгевдена. В моральном же отношении победа под Кремсом не только освежила дух русских войск после двухнедельного отступления, но и способна была поднять упавшее настроение наших союзников. Первым делом Кутузова после сражения было дать измученным войскам вполне заслуженный ими отдых. Армия расположилась у Кремса; сюда, из России, подошел шестой ее эшелон. Однако оплошность австрийцев лишила русские войска необходимого покоя, а маститому их предводителю готовила новые испытания.

Как только Наполеон выяснил, что итоги Кремского поражения не так уж плохи, как в уме его возникает новая комбинация против Кутузова. Он дает приказ Мюрату с бóльшей частью кавалерии, корпусами Сульта и Ланна, а также гренадерами Удино немедленно занять Вену, овладеть тамошним мостом на Дунае и, направившись к Цнайму, наперерез Кутузову, постараться отрезать последнего от шедших к нему [523] подкреплений; вместе с тем корпусам Бернадота и Мортье было приказано, переправившись через Дунай у Мёлька, преследовать русских с тыла. 1 ноября в Вену вступили Мюрат и Ланн с отрядом гренадер Удино и несколькими взводами гусар. Маршалы, на виду 13-тысячного отряда австрийцев, обманув их басней о заключенном перемирии, овладели мостом.

Весть об этом неожиданном событии дошла до русского полководца в тот же день. Нельзя было медлить ни одной минуты — иначе французы могли предупредить нас на Брюннской дороге. Кутузов, оставив в Кремсе больных и раненых, в ту же ночь выступил оттуда с армией. 2 ноября, после полудня, в Мейсау было получено известие, что авангард Мюрата показался у Штокерау. Чтобы прикрыть справа свой фланговый марш, Кутузов выдвинул боковой авангард силой до 6 тысяч человек под начальством князя Багратиона с приказанием задерживать французов у Обер-Голлабруна до тех пор, пока армия, миновав Ецельсдррф, не выйдет на большую дорогу из Вены через Цнайм к Брюнну. Вместе с Багратионом пошел небольшой кавалерийский отряд австрийцев Ностица.

Не отдохнув после дневного марша, отряд Багратиона шел целую ночь под дождем по проселочным дорогам, среди виноградников и оврагов. Всегда непреклонно исполнительный там, где дело шло о безопасности главных сил, порученных его охранению, князь Багратион и на этот раз сумел окончить чрезвычайно тяжелый ночной переход в возможно короткий срок и к утру 3 ноября был уже с отрядом у Голлабруна. В этот день Мюрат, выступив с конницей и гренадерами Удино го Штокерау, вскоре наткнулся на передовые посты Ностица впереди Обер-Голлабруна, а армия Кутузова, увязая по колено в грязи, достигла утром, после 56-верстного перехода за 36 часов движения, Ецельсдорфа и здесь была остановлена для отдыха.

Мюрат, считая себя достаточно сильным, чтобы с имевшейся у него пехотой атаковать русских, задумал с целью выиграть время и подтянуть сюда Сульта повторить уловку, столь удавшуюся ему при захвате венского моста; он послал [524] к Багратиону парламентера с предложением перемирия. Последний отослал переговорщика к Кутузову, который схватился за этот непредвиденный случай и со свойственным ему тонким расчетом воспользовался хитростью Мюрата в свою пользу. Он тотчас отправил к Мюрату для переговоров генерал-адъютанта Винценгероде. «Намерение же мое было, — доносит он государю, — паче всего выиграть время к снисканию средства для спасения армии и успеть отойти от неприятеля». Подписанный проект перемирия был послан на утверждение как Кутузову, так и Наполеону в Вену.

Получив вечером 3 ноября, этот документ, наш главнокомандующий, как он говорит в донесении императору Александру, «удержался ответом на 20 часов, а между тем продолжал отступать и успел отойти от французов два марша». Действительно, 4 ноября армия наша прошла Цнайм, а 5-го утром достигла Погорлица, и кризис потери пути отступления для нее закончился. Собственно говоря, уже 4 ноября первоначальная задача князя Багратиона могла считаться им исполненной. Но русская армия оказывалась в полной безопасности лишь с достижением Погорлицкого перекрестка. Вот почему, ради высшего интереса «спасения армии», Кутузов, желая скрыть свое движение от Ецельсдорфа к Погорлицу, бестрепетно жертвует отрядом князя Багратиона, оставляя его заслоном перед многочисленным противником.

Наполеон был взбешен поступком Мюрата. Отправив последнему категорическое распоряжение о немедленной атаке русских, он сам поскакал к Голлабруну, велел следовать туда же пехотной дивизии Каффарелли и гвардии и приказал выразить свое сильнейшее неудовольствие Бернадоту за его промедление переправой через Дунай и опоздание в преследовании по пятам Кутузова. Мюрат получил ответ Наполеона 4 ноября, после полудня, и под впечатлением выговора, предупредив начальника русского отряда, безотлагательно начал атаку русских, чтобы покончить дело до темноты.

Шеститысячному отряду Багратиона предстоял неравный бой против 30 тысяч — один из самых тяжелых случаев в действиях арьергарда, когда последний все более [525] и более удаляющимися от него главными силами предоставлен самому себе. Арьергард Багратиона, его «геройская дружина», состоял из полков: Киевского гренадерского, Азовского и Подольского мушкетерского, 6-го егерского, по одному батальону Новгородского и Нарвского, Павлоградского гусарского, Черниговского драгунского, Донских казачьих — Сысоева 3-го и Ханженкова 1-го и легкой «вакантной» роты 2-го батальона 4-го артиллерийского полка, которую считают родоначальницей 5-й батареи 10-й артиллерийской бригады. Заняв в виде передового пункта егерским полком Шёнграбен, Багратион построил свой отряд в боевой порядок севернее этой деревни; в первой линии стояли киевские гренадеры, азовцы и подольцы, имея впереди в центре артиллерийскую роту, справа — черниговских драгун и слева — павлоградцев; в резерве или второй линии стояли два батальона Новгородского и Нарвского полков; деревня Грунд в тылу была наскоро приведена в оборонительное состояние.

Около 5 часов пополудни загорелся бой; гренадеры Удино, построенные в две колонны, двинулись против центра русских; дивизия Сюше — против их правого фланга и дивизия Леграна — против левого; дивизия Вандамма была в резерве; конница, из-за болотистой местности почти не приняла участия в деле. В самом начале боя наша артиллерия зажгла Шёнграбен, и егеря отошли на главную позицию. Пожар заставил гренадер Удино податься назад, но Сюше обошел правый фланг русской позиции, а Легран достиг селения Грунд. Князь Багратион, вынужденный отступать, направил свою пехоту к Грунду, на улицах которого завязалась рукопашная свалка. Руководство боем в высшей степени затруднялось для Багратиона столпотворением войск на тесном пространстве, а также темнотой; несмотря на это, Багратион, насколько возможно, не выпускал из опытных своих рук управление войсками и с обычным для него спокойствием и хладнокровием не оставлял своими указаниями частных начальников, выказавших здесь кроме храбрости и личную распорядительность. [526]

Для обеспечения дальнейшего отступления было занято заблаговременно двумя нашими батальонами и казаками селение Гунтерсдорф. При переходе через последнее напор противника при неизбежном замедлении движения сделался сильнее. Солдаты наши либо пробивались штыками, либо пускали в ход хитрость, когда кто-либо из командиров кричал неприятелю по-французски: «Вы стреляете по своим; мы французы!» На высотах позади Гунтерсдорфа около 11 часов французы прекратили атаки, и закончился этот беспримерный бой. По свидетельству [527] наших историков, отряд Багратиона потерял более трети своего состава и восемь орудий, завязших в грязи, но имел и трофеи в виде знамени и нескольких пленных.

После Шёнграбена дорогое для России имя князя Багратиона повторялось во всех ее уголках. С. Т. Аксаков в своих воспоминаниях, относящихся к 1805 г., отмечает: «Знаменитый Багратион был нашим любимцем...» И для потомков Шёнграбенский бой представляет собой одну из наиболее ярких страниц среди деяний Багратиона, личным дарованием которого вверенный ему отряд во многом обязан своим спасением из трагического тактического положения, выпавшего на его долю во имя взаимной выручки русской армии.

6 ноября Багратион присоединился к Кутузову в Погорлице, где тот встретил «князя Петра», как он называл Багратиона, словами: «О потере не спрашиваю; ты жив — этого довольно!» 7 ноября в Вишау произошло соединение Кутузова с 27-тысячной армией Буксгевдена; соединенные русско-австрийские силы отошли к Ольмюцу, где и расположились на квартирах.

Поход от Браунау к Ольмюцу представляет собой операцию, свидетельствующую в самом положительном смысле о военном таланте Кутузова. На протяжении почти 400 верст, при крайне неблагоприятных погодных условиях, под непосредственным преследованием противника, русский главнокомандующий, хитроумно распутывая смелые стратегические замыслы Наполеона и ловко обходя подводные камни союзнических отношений, не только выводит в сохранности свою армию из-под ударов неприятеля, но еще и находит случай довольно чувствительно пощипать последнего под Кремсом.

Впервые, после выхода из Булонского лагеря, Наполеон дал отдых своей утомленной армии. «Великая» армия с углублением в Моравию, по мере разрастания тыла и усложнения обстановки, таяла. Надо было иметь заслон против соединившихся 14 ноября эрцгерцогов Карла и Иоанна, наблюдать за Венгрией и Богемией, заняться устройством новой, более короткой коммуникационной линии от Брюнна [528] на Иглау через Богемию к Рейну. Все эти меры привели к неизбежной разброске войск, и в последний период кампании для ведения активных операций он располагал силами, уступающими силам своих противников.

Наступил резкий перелом в ходе кампании.

Главные армии воюющих сторон стояли неподвижно около Ольмюца и Брюнна, имея передовые посты в расстоянии одного перехода друг от друга.

С прибытием русской гвардии сила союзной армии возросла до 86 тысяч; в числе которых было около 15 тысяч слабо подготовленных австрийцев. Собранная с квартир армия стояла лагерем к югу от Ольмюца на сильной Ольшанской позиции. Материальное положение союзных войск было незавидным: чувствовался недостаток продовольствия, что усугублялось ужасной погодой; очевидец, граф П. А. Строганов, выражается сдержанно о степени этого недостатка, но авторитетные документы того времени определяют его как голод, причиной которого стала нераспорядительность австрийского правительства, не ожидавшего перенесения военных действий в Моравию. Наполеон имел у Брюнна около 50 тысяч войск; он мог усилить их через 2–3 дня до 73 тысяч, притянув корпус Бернадота и часть корпуса Даву. Французские войска, стоявшие на квартирах, были изобильно снабжены продовольствием благодаря реквизициям и контрибуции, наложенной на жителей занятых австрийских областей.

Исследователи кампании 1805 г. почти единогласно признают, что единственно правильным, целесообразным способом действий в этот период было терпеливое выжидание. Через несколько недель, с прибытием войск эрцгерцога Карла, Иоанна и Фердинанда, союзные силы удваивались; содействие Пруссии могло утроить силы коалиции. Лучшие русские генералы, с Кутузовым во главе, придерживались этих же соображений, зная из свежего опыта, что с полководческим гением Наполеона можно справиться лишь при безусловно подавляющем числе войск.

К сожалению, с прибытием в Ольмюц императоров Александра и Франца воинственные инстинкты молодых приближенных русского государя одержали верх над мнением опытных [529] военных. Эти самонадеянные люди создали в императорской главной квартире излишне самоуверенное настроение, которого неохотно выслушиваемый Кутузов не поборол. К тому же их поддерживали и австрийцы; сознавая свое бессилие, австрийское правительство желало скорейшей развязки войны, и притом какой бы то ни было ценой. Фактически власть над армией ускользнула из рук Кутузова, и непосредственным руководителем операции сделался генерал-квартирмейстер его штаба Вейротер, сумевший, несмотря на свою бездарность, втереться в доверие к Александру.

12 ноября на военном совете было решено перейти в общее наступление против французов. Постановление совета развязывало руки Наполеону — для него отсрочка решительного столкновения грозила дурными последствиями. Его не могло не беспокоить двусмысленное поведение Пруссии; недостаточность сил не позволяла ему обрушиться на Ольшанскую позицию; он знал, что через 2–3 недели перевес в силах перейдет бесповоротно на сторону союзников. Надо было притворной уклончивостью увлечь их до того места, которое было наиболее выгодно для принятия боя французской армией.

15 ноября союзная армия двинулась из Ольшанского лагеря в пяти колоннах, причем центральная следовала по большой дороге из Ольмюца в Брюнн. На следующий день кавалерия союзников выбила небольшой конный отряд из Вишау. Было вообще замечено повсюду отступление неприятельских частей. Послав Даву и Бернадоту приказание спешить на соединение с армией, Наполеон, для выигрыша времени послал к императору Александру генерала Савари с просьбой свидания с русским государем. В ответ к Наполеону был отправлен генерал-адъютант князь Долгорукий. Последний держался с императором французов соответствующим посланцу русского монарха достоинством, но привез малодостоверные сведения о царящем во французских войсках унынии; нелишне при этом заметить, что свидание Наполеона с Долгоруким происходило во французской аванпостной цепи. Миссия князя Долгорукова окончательно закрепила намерение атаковать Наполеона. Вейротер, [530] не имевший определенных сведений о силе противника и его расположении, вознамерился захватить потерявший уже значение путь отступления французской армии на Вену, ударив в ее правый фланг.

Вместо того чтобы идти к намеченной цели прямым путем на Брюнн, сочли необходимым нацелить армию по всем правилам линейной тактики, и 17 ноября союзная армия сошла с большой дороги влево; по невылазной грязи проселочных дорог она сделала опасное фланговое движение, пройдя за три дня 35–40 верст. Этот марш, совершенный чуть ли не на виду французской армии, лучше всякой измены обнаружил намерения Вейротера. Выжидая неподвижно за Гольдбахским ручьем, Наполеон таил замысел в удобную минуту выйти из-за Гольдбаха и самому ударить по союзникам.

Поле Аустерлицкого сражения представляет открытое холмистое пространство, подходящее, севернее большой Брюннской дороги, к лесистым отрогам Моравских гор; на западе оно окаймляется Гольдбахским ручьем, впадающим в Меницкое озеро; последнее вместе с озером Сачанским, р. Литавой и Раусницким ручьем ограничивают поле с юга и востока. Среди холмов над всей окружающей местностью выделяются Праценские высоты, разделенные оврагом, где лежит селение Працен, на две группы: северную и южную. Ряд селений: Тельниц, Сокольниц, Кобельниц, Шлапаниц, Беловиц, расположенных в довольно глубокой долине болотистого Гольдбаха, засаженного деревьями, заключают трудноодолимые теснины в виде плотин и мостов. Глинистая почва при оттепели, случившейся в день сражения, была вязкой, хотя в то же время на озерах держался все-таки слой льда.

19 ноября союзная армия подошла к полю сражения и расположилась на ночлег в окрестностях Аустерлица. Австрийский авангард Кинмайера — впереди Аугеста; 1-я колонна Дохтурова — 25 батальонов — между Аугестом и Гостиерадеком; 2-я колонна Ланжерона — 18 батальонов — и 3-я Пржибышевского — 17 батальонов — на Праценских высотах; 4-я Колловрата — 27 батальонов — за 3-й; 5-я князя [531] Лихтенштейна — 57 эскадронов — частью впереди 2-й, частью левее 4-й; авангард князя Багратиона — 12 батальонов, 35 эскадронов — на большой Брюннской дороге; гвардия — 10 батальонов, 20 эскадронов, последний эшелон которой еще только двигался к Аустерлицу, бивакировала северо-западнее этого городка.

Вейротер изготовил диспозицию для атаки противника. Напрасно Кутузов возражал, что диспозиция должна быть составлена лишь после тщательного изучения положения неприятеля. Поздно вечером она удостоилась утверждения, а после 11 часов ночи была прочитана по-немецки Вейротером начальникам колонн, собранным к Кутузову в Крженовиц. Согласно этому, местами малопонятному, документу, [533] для главной атаки назначалось левое крыло под начальством графа Буксгевдена, состоявшее из 1, 2-й и 3-й колонн — почти половина всех сил; первоначальной целью действий указывалось форсирование Гольдбаха на участке Тельниц — Сокольниц; далее же предрешался 10-верстный обход правого фланга неприятеля до линии Шлапаниц — Турасский лес, находящейся в глубине неприятельского расположения; правое крыло армии князя Багратиона с присоединенной к нему 5-й колонной должно было держаться оборонительно и служить осью захождения для левого; 4-я колонна, при которой находился Кутузов, составляла в центре связь между крыльями, а отчасти и правый фланг главной атаки; относительно слабый резерв — гвардия великого князя Константина Павловича — был подкреплением правого крыла. Таким образом, устремляя главный удар в лишенный какого-либо значения правый фланг неприятеля, Вейротер растягивал верст на двенадцать фронт союзной армии, ослабляя ее центр и совершенно игнорируя возможность контратаки со стороны Наполеона. Войска получили неуклюжий русский перевод диспозиции чуть ли не в момент выступления с биваков.

Наполеон основал свой простой план предстоящего сражения на прорыве растянутого расположения союзников захватом Праценских высот. Накануне сражения он лично объяснил маршалам цели и задачи, возлагаемые на каждого из них в бою, а рано утром в день сражения дал им окончательные приказания. На правом фланге Наполеон полагал ограничиться пассивной обороной Гольдбахского ручья; нанесение главного удара на Праценские высоты было поручено корпусам Сульта и Бернадота с кавалерией Мюрата, резервом за ними служили гренадеры Удино и гвардия; корпус Сульта был еще ночью переведен на левый берег Гольдбаха; наконец, корпусу Ланна, на левом фланге, было приказано наступать против Багратиона. Для прочного обеспечения левого фланга, от которого отходил путь отступления на Брюнн, была укреплена и вооружена 18 орудиями высота Сантон, а занимавшему ее полку было приказано обороняться до последнего оставшегося в живых бойца. [534]

Около 7 часов 20 ноября началось наступление союзников. Первыми вступили в дело три колонны Буксгевдена, которые оттеснили за Гольдбах французов, удержавшихся, однако, с прибытием Даву на высотах за ручьем.

Наполеон с восходом солнца уже стоял на Шлапаницкой высоте, окруженный маршалами и штабом; он наблюдал, как постепенно вершины Праценских высот, выступавшие из густого тумана, застилавшего все лощины, все более и более очищались от русских колонн, спускавшихся к Гольдбаху. Пехотные дивизии С.-Илера и Вандамма в полной готовности стояли у подножия высот, на которых должна была решиться участь дня. А на последних становилась в ружье и готовилась к выступлению 4-я колонна, при которой уже находился Кутузов. Один из бригадных командиров этой колонны, Берг, рассказывает, что он только в минуту подъема с бивака узнал о предстоящем сражении и что у людей даже не были заряжены ружья. Военный глазомер Кутузова сразу оценил важное значение командующих Праценских высот, и русский главнокомандующий медлил покинуть этот тактический ключ поля сражения. Подъехавший сюда со свитой Александр был удивлен, что здесь, в присутствии самого главнокомандующего, нарушена диспозиция. Государь, слегка упрекнув в этом Кутузова, приказал выступать, и около 9 часов авангард колонны, состоящий из двух батальонов Новгородского и батальона Апшеронского полков, сопровождаемый Милорадовичем, тронулся.

Низы были все еще застланы сплошным туманом; шли, как утверждает Ланжерон, без всякого охранения. Поэтому нельзя и удивляться, что головные наши батальоны по выходе из д. Працен были чуть ли не в упор встречены сильнейшим огнем передовых частей дивизии С.-Илера. Кутузов доносил впоследствии, что новгородцы «не держались нимало» и повернули назад. От безотчетной паники, как следствия внезапности неприятельской атаки, как известно, не застрахованы самые лучшие войска. Тем не менее благодаря распорядительности самого Кутузова, раненного при этом, и Милорадовича удалось водворить некоторый порядок. [535]

Правее Працена, против Вандамма, построилась наша пехота, а левее — против дивизии С.-Илера — слабые батальоны австрийцев. Но колонны и С.-Илера, и особенно Вандамма неудержимо продвигались вперед, невзирая на отчаянные контратаки нашей пехоты, воодушевляемой Милорадовичем и дравшейся на глазах своего государя. Из удалившихся войск Буксгевдена связь с центром случайно сохранил Ланжерон благодаря тому, что, задержанная при выступлении кавалерией Лихтенштейна, его колонна растянулась и оказавшаяся в ее хвосте бригада графа Каменского 2-го могла быть направлена во фланг дивизии С.-Илера. Однако прибытие свежей бригады, как и вообще все усилия названных войск, не могли остановить французов; около 11 часов дня император Александр приказал начать отступление.

В эту-то минуту исход Аустерлицкого сражения и был решен не в пользу союзников. Исправить ошибку, т. е. отобрать у французов Праценские высоты, нельзя было при помощи войск цесаревича и Багратиона, имевших против себя корпуса Бернадота и Ланна со всей кавалерией Мюрата. «Спасение для союзников могло заключаться в том, — говорится в «Истории кавалергардов», — если бы Буксгевден сообразил, что такое происходит в центре армии, понял бы, что против его трех корпусов у французов не может быть столько же войск, и, оставив одну из своих колонн против Даву, повернул бы остальные две на выручку своего центра. Но Буксгевден, будучи человеком весьма храбрым, был... человек надменный, упрямый и не одаренный способностями, самолюбивый, обидчивый, педант-немец, считавший, что раз он точно исполняет букву диспозиции, то ставит себя вне ответственности...»

Так, говоря словами той же «Истории», и случилось то, что в то время, как союзники были заняты «маршированием» по вейротеровской диспозиции, орлы наполеоновских полков через туман, расстилавшийся над Гольдбахом, перенеслись на освещенные «аустерлицким» солнцем высоты Працена и в этой одной точке оказались властителями всего обширного Аустерлицкого поля сражения. [536]

Гвардия, под командованием цесаревича Константина Павловича, построилась в боевой порядок, заняв двумя батальонами д. Блазовиц. Около 9 часов утра, однако, эти батальоны были вытеснены из селения, но на французов лихо бросились в атаку лейб-уланы, шедшие в голове приближавшейся слева 5-й колонны. Попытка цесаревича двинуться к Працену не удалась, приведя к довольно ожесточенным [537] схваткам с пехотными дивизиями Вандамма и Риво, причем наша конная гвардия во время атаки на пехоту Вандамма отбила орла 4-го линейного полка и пронеслась до холма, на котором стоял Наполеон, вырученный из опасности контратакой своих мамелюков. Цесаревич начал отступать к Аустерлицу и приказал только что подошедшим кавалергардскому полку и лейб-казакам прикрыть переход своей пехоты через ручей. Против кавалергардов пущена была последняя часть гвардейской кавалерии Наполеона; конноартиллерийская рота полковника Костенецкого отходила отстреливаясь; французы не решились преследовать нашу гвардию по эту сторону Раусницкого ручья.

На правом крыле князь Багратион под давлением сомнений, возникших в нем после прочтения диспозиции Вейротера, неохотно вел бой. Когда гвардия и кавалерия Лихтенштейна отошли за Раусницкий ручей и Ланн начал обходить с левого фланга наши войска, Багратион шаг за шагом, с обычным для него хладнокровием, стал отходить к Аустерлицу.

С захватом Праценских высот неприятель очутился в тылу войск Буксгевдена. Наполеон, приказав Даву перейти в наступление, направил во фланг и тыл левого крыла союзной армии бóльшую часть корпуса Сульта, поддержанную гренадерами и гвардией. Буксгевден получил приказание отступать, посланное ему Кутузовым одновременно с оставлением последним Праценских высот, но исполнение этого приказания со стороны командующего левым крылом последовало только около часа пополудни, когда французы уже двинулись в тыл 2-й и 3-й колонн, в чем главным образом и надо видеть причину того, что Аустерлицкое поражение приняло для союзников характер бедствия. Колонна Пржибышевского, окруженная неприятелем, была почти уничтожена; колоннам же Дохтурова и Ланжерона удалось начать отступление. У Аугеста успели перейти через Литаву лишь два батальона Буксгевдена и Ланжерона.

Поломка моста и захват селения дивизией Вандамма заставил остальные войска союзников, под умелым руководством [539] храброго Дохтурова, оказавшегося здесь старшим, повернуть и искать пути отступления через теснины между озерами. Хладнокровие Дохтурова, а также мужество Новоингерманландского полка способствовали успехам в трудном деле движения по узким гатям, хотя поломка мостов и взрыв зарядного ящика сильно затрудняли последнее. Когда же гвардейская артиллерия Наполеона с высот у Аугеста стала громить столпившиеся на плотинах войска, то люди с орудиями бросились на лед Сачанского озера; последний стал проваливаться, и озеро поглотило людей, лошадей, пушки... Остатки колонн Дохтурова и Ланжерона ночью достигли Нейдорфа.

Союзники потеряли под Аустерлицем до 27 тысяч человек и свыше 150 орудий; потеря французов показывается по-разному — от 8 до 12 тысяч, число русских знамен, утраченных в сражении, доводимое историками до 30, должно быть, на основании сведений наших архивов, сокращено до 2–3, остальные были спасены солдатами.

Наполеон считал Аустерлицкое сражение одним из лучших в ряду им разыгранных; здесь, как он говорил, шансы успеха были наименее сомнительны. Наоборот, в отношении союзников оно метко названо Бюловым «странным событием». В истории же военного искусства сражение под Аустерлицем всегда будет служить примером, в котором ярко противопоставляются: единоначалие — многоначалию, исключительно реальные основы в замысле сражения у Наполеона — догадкам и предвзятым идеям [540] Вейротера, простота сильного внезапного удара на решительную точку — расплывчатой, бессвязной атаке на 12-верстовом фронте, твердое управление боем — необъединенным усилиям частных начальников, короче, обдуманное до возможных пределов человеческого предвидения сражение — с одной стороны, и случайный, неизбежно хаотического характера бой — с другой.

21 ноября союзная армия собралась в Чейче, 22-го она прикрылась р. Моравой и достигла Голича. Надобности в преследовании ее не оказалось: было заключено перемирие с условием, что русская армия покинет австрийские пределы. Император Александр, не разделяя взгляда своего союзника на безнадежность положения, тем не менее повелел своей армии немедленно идти через Кашау, Эпериеш, Львов к Радзивилову, куда она и прибыла 26 декабря.

Коалиция рушилась... Ближайшим следствием этого у нас было сильнейшее и справедливое раздражение против австрийцев. Императрица Елизавета Алексеевна в письмах к своей матери называет их «трусами, предателями»; считает, что слово «австриец» омерзительно звучит для всякого русского...