Вторая половила XIV в. — середина XV в.

Однако удельный порядок сам же подготовил и почву для новых успехов.

В 1147 г. на границе между Суздальским и Чернигово-Северским краем возникает село Москва, которое в 1156 г. делается городом, окруженным деревянными стенами. Как городок новый и расположенный где-то на окраине, до середины XIII в. Москва не имеет постоянного княжения. Лишь по смерти Александра Невского, в 1263 г., Москва становится стольным городом особого княжества, и малолетний сын Александра, Даниил, является родоначальником московского княжеского рода: сразу стол Московский попадает в достойные руки наследников Александра Невского!..

Как и все удельные князья, князья московские, начиная с их родоначальника, стремятся к увеличению и расширению удела. Округлив же свои владения, они в начале XIV в. начинают усиленно заниматься устройством внутренних дел. Северная Русь смотрит на них как на образцовых хозяев, на Московское княжество — как на самый благоустроенный удел.

Счастливое положение Москвы в узле дорог и на реке еще более способствовало ее процветанию. Мало-помалу у московских князей накопились большие средства. В связи с этим росло и их общее значение.

К середине XV в. Московское княжество благодаря богатству своих князей уже превосходило любое из великих [34] княжеств на Руси, а за исполнение приказания хана — наказать тверского князя и его войска за восстание — князь Калита в 1328 г. получил великокняжеский стол, который с тех пор и оставался в руках московского князя. Ближайшим следствием получения московским князем великокняжеского стола была приостановка татарских нашествий. Это повлекло за собой всеобщую любовь населения северо-восточной Руси к московским князьям.

Вторым следствием явилось объединение Руси с образованием союза князей, во главе которого стал князь Калита. Одновременно московский князь, получив великокняжеский стол, получил и право собирать с Руси дань ханам, а в 1353 г. второй сын Калиты, Иван, получил от хана и судебную власть над всеми князьями Северной Руси.

Все изложенные мероприятия освящены были обращением Москвы в духовную столицу Руси (в 1326 г. митрополит Петр поселился в Москве), и это еще больше усилило тяготение всех частей земли русской к Москве.

В итоге, подчинив себе Русь, князья московские обратили Московское княжество в цельное, прочное Русское государство, а московского великого князя, только старшего по званию из числа удельных, — в единственного, т. е. единодержавного, русского государя.

Благодарное потомство свято чтит подвиги князей московских и дало им название «собиратели Руси».

По мере усиления Московского княжества дружины удельных князей сливаются с дружиной Великокняжеской, и скоро остается, в сущности, одна эта последняя дружина. Установление единства в дружинах дает возможность великому князю сосредоточить под своим начальством значительное войско.

Кроме того, в состав вооруженных сил Руси входили городовые полки, которые в каждом уделе составлялись из горожан, или, как их тогда называли, «жильцов», а также «городовые казаки», т. е. вольные люди, которые за деньги служили князьям по городам. С XIV в. на восточных и южных окраинах Руси появляется особый род войска [35] — пограничное земское ополчение{7}, так называемая засечная стража. Ее обязанность — охранение и оборона пограничных засек, прикрывающих границу.

Сельские ополчения, т. е. земледельцы, созывались лишь в самых исключительных случаях по одному человеку с определенного земельного надела (сохи). Отсюда название — «посошные люди».

Наемные дружины по-прежнему состояли из литовцев, поляков и иногда монголов, но появление их — уже более редкое — верный признак возрождения нашего национального достоинства.

Главным и бесспорно лучшим родом войск, под продолжавшимся влиянием татар, окончательно сделалась конница. Ее составляли чины и лица княжеских дворов, дворяне и дети боярские, т. е. те, чьи средства и возможности позволяли иметь коней.

Но у нас существует и пехота, которая хотя и образовалась из воинов, по бедности не имевших возможности завести и содержать коней, но все же она постоянно входила в состав полевых войск, и, например, Дмитрий Донской даже сожалел о том, что в 1380 г. в Куликовской битве у него было мало пехоты. Между тем в Западной Европе в это время пехоте не придавали никакого значения, и она была там в полном пренебрежении.

К прежнему оружию и снаряжению в 1389 г., в последний год княжения Дмитрия Донского, прибавились первые образцы огнестрельного оружия, приобретенные через посредство Новгорода и Пскова, торговавших с ганзейскими городами, а быть может, позаимствованные от шведов, датчан, ливонских рыцарей и литовцев.

При Василий I в Москве начали изготовлять порох, который носил название «зелия», а каменные стены Москвы были защищены «арматами» (огнестрельные орудия). Огнестрельные орудия были сначала очень длинными и тяжелыми, и совокупность их называлась нарядом или снарядом, что соответствовало западноевропейскому названию [36] «артиллерия». Имелись они сначала только в больших городах.

Каждые два-три года производили перепись служилых людей, детей боярских по областям, чтобы определить их число и сколько каждый из них мог выставить служителей и лошадей.

Войска делились на конные и пешие дружины или полки. Полки городовые назывались по городам: Киевский, Новгородский и т. д. Полки княжеские носили имена князей, например: полк Изяслава, полк Юрия. Слово «полк» означало только боевое подразделение рати. Городовые полки по-прежнему называются тысячами. Полки делились на сотни и десятки.

Во главе рати и полков стояли или князья, или ратные воеводы из именитых бояр. Из их же среды выбирались вообще все старшие войсковые начальники. Помощниками воевод были бояре путные, которые ведали передвижениями рати или полка, а также и самого князя. Позднее бояре путные заменяются окольничими, которые несут службу при князьях в их походах. Если же во главе рати или полка стоял боярин, то его ближайшим сотрудником и помощником являлся всегда окольничий. Таким образом, путные дворяне, а потом окольничие являются прообразом государевой свиты и старших офицеров генерального штаба.

Когда потребовалось вести переписку, окольничие заменяются писцами, позднее — дьяками.

Во главе городовых полков стояли тысяцкие. Ратные воеводы назначались лишь на один определенный поход. Тысяцкие сначала несли службу и в мирное время, но это было невыгодно великим князьям. Почувствовав себя достаточно сильными, они избавились от тысяцких (Дмитрий Донской) и этим стали ближе к войскам.

Единоначалие окончательно установилось лишь с усилением московского князя: он и являлся главным начальником. Иногда же, по соглашению союзных князей, назначался общий воевода для посылаемых на войну ратей.

Походное движение русских войск того времени совершалось по одной или нескольким дорогам и отличалось [37] большим порядком и устройством, нежели прежде, а также более тщательным охранением.

Рать высылала вперед Сторожевой, или Передовой, полк. За ним шли главные силы, по порядку: полк Правой руки, Большой полк и полк Левой руки. Сзади Большого полка следовал Тыльный (Засадный, Запасной) полк. Сторожевой полк вперед и в стороны высылал конные сторожи (разведочные части). Обозы — вообще весьма многочисленные — шли при войсках.

Для отдыха войска располагались обыкновенно на открытом воздухе или в шалашах и землянках, защищенных от непогоды войлоками.

Для боя строились: впереди — Передовой полк, за ним посередине — «Чело», на крыльях — полки Правой и Левой руки. Наконец, Тыльный, или Засадный, полк служил общей поддержкой и располагался обыкновенно за важнейшей частью, иногда укрыто, если позволял местный ландшафт. В зависимости от обстановки построение могло меняться.

Перед боем князь обращался к войску с воодушевляющей речью, подавал знак к началу боя и обыкновенно первый со своим двором бросался в бой.

Главное значение принадлежало коннице. Действия пехоты были вспомогательными. Она преимущественно оборонялась, укрываясь за окопами, повозками или неровностями местности. В открытом же поле легкая пехота действовала в рассыпном строю, стреляя из луков, а тяжелая сначала производила удар копьями, а затем бралась за мечи, топоры и т. п.

В бою применяли охваты, засады, притворные отступления и прочие хитрости, — как и ранее...

Преследование производилось одним Передовым полком. Главные силы оставались на месте боя, подбирали раненых и пленных, погребали своих убитых и праздновали победу «стоянием на костях», а затем или следовали за Передовым полком, или направлялись в другую сторону.

Для обороны южных и восточных границ Восточной Руси укрепляли пограничные города и выводили «засечные [38] черты» значительной протяженностью (засеки в лесах шириной от 16 до 30 саженей и земляные валы со рвами впереди, на открытых местах с небольшими сомкнутыми укреплениями — острожками или городками, — огражденными валами с толстым тыном и рвом; между ними для проезда — заставы с «надолбами»).

В XIV в. появляются пограничные станицы, заселенные городовыми казаками и даже наемными татарами, в виде особой пограничной стражи, а деревянные ограды городов заменяются каменными стенами (впервые в Москве Дмитрием Донским в 1367 г., с помощью иностранных строителей, главным образом из Италии).

Укрепленный город имел внешнюю ограду — окольный град, или острог, — состоявшую из стены, называемой заборолом, и башен (вежи). Внутри, на высоком месте, помещался детинец, или днешний, т. е. внутренний, город, называемый вышгородом, а со времени возведения каменных стен — Кремлем.

С конца XIV в. стали применять при осаде и обороне городов новые огнестрельные орудия.

Подготовки войск в мирное время не было, но они отличались преданностью князьям, неприхотливостью в быту, выносливостью в походе, трудах и лишениях, мужеством и храбростью в бою, смелостью в открытом поле, упорством в обороне за городскими стенами. Недостаток заблаговременной выучки искупался непрерывным боевым опытом.

Вообще, военное дело в Восточной Руси шло по пути совершенствования, что явилось главным образом следствием единения Руси под эгидой княжеской власти и привело в дальнейшем к освобождению народа и обретению им славы.

И вот эта слава пришла, — пришла мощно, величаво, в бессмертном подвиге великого князя Дмитрия Донского и его сподвижников на Куликовом поле в 1380 г.

Великий князь Дмитрий Иоаннович (1350–1389) занял стол Московский одиннадцати лет от роду. По праву называя себя великим князем, он воплощал в себе надежды [39] на возрождение Отечества и, опираясь на заветы предков — Святослава, св. Владимира, св. Ольги, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Александра Невского, Симеона Гордого и др., — как и русские люди, горел желанием стряхнуть татарское иго, видя для того один путь: Дальнейшее сплочение Руси, дабы собрать силы для смертного боя с «погаными». [40]

Девятнадцать лет Дмитрий готовится к великой борьбе. Ни на мгновение не оставляет своей мысли. Во имя нее крушит непокорных князей, поднимает дух народа и ратей мелкими успехами над татарами, в 1367 г. подводит под свою «высокую руку» Казань и, наконец, наносит в 1378 г., на р. Воже, самому хану орды первый крупный удар. В итоге почти вся святая Русь идет за великим князем, духовенство за него, в народе и войске воскрешена исконная доблесть, а битва на Воже закрепляет мысль о пользе единства для возможности бить самих татар.

Но и ставший у власти в орде Мамай замыслил в ответ на поражение в битве на Воже тоже немалое дело. Ударом в сердце, на Москву, решил он снова разбить Русь на составные части и тем лишить ее возрождающегося самоуправления. Он собирает, согласно летописям, 300 тысяч человек, где конники-татары усилены своей и лучшей наемной пехотой. Правда, рать неоднородна, дух ее — не прежних непобедимых татар. Но во всяком случае, грозная эта сила в июне 1380 г. двинулась через Волгу к кочевью в устьях реки Воронежа. Отсюда, держась у воды и среди обильных пастбищ, столь нужных конной рати, Мамай планировал броситься на Москву и восточнее (Ногайский шлях, через земли Рязанские) и западнее Дона (шлях Крымский, через устье р. Лопасни, у так называемых «четырех церквей» и «Сенькиной переправы»){8}.

Короче, расположившись между двумя путями на Москву, Мамай мог внезапно избрать любой из них. Ясно, что значила тогда для Дмитрия разведка.

Но Мамай обеспечил себе и политическую поддержку. Он получил прямое содействие литовского князя Ягайлы [41] и склонил к союзу князя Рязанского, Олега, соперника Москвы. Соединение всех войск эти трое назначили на 1 сентября у слияния Дона и Непрядвы (Крымский шлях), так как идти сюда было всем почти одинаково — 130–140 верст.

По соединении у Мамая было бы 380 тысяч человек, да и охватывающее Москву с трех сторон положение могло быть всегда использовано. Однако были у союза и слабые стороны: различие стремлений, разность войск, трудность подчинения их единоначалию, — что и сказалось позднее сильно.

Узнав о сборах Мамая и Ягайлы, но не подозревая пока об измене князя Олега, Дмитрий объявил о сборе ратей дружественным и покорным князьям. Одновременно указано было привести в готовность пограничные крепости (Коломну, Тулу и др.). «Людны, конны и оружны» спешили радостно все «под высокую руку» великого князя. Князь Нижегородский, тесть Дмитрия, хотя и не явился сам, но прислал своих дворян.

Решение великого князя было необычайно простым и ясным: действовать всегда по примеру наших предков — идти навстречу врагам, где бы они ни были, и нанести им уничтожающий удар. Но кого же бить первым?

Для такого вождя, как Дмитрий Донской, было ясно: бить надо опаснейшего врага, Мамая, и притом решительно и быстро, до соединения его с другими. Это природа так называемых внутренних операционных линий.

Решимость свою великий князь подкрепил силой и духом войск, личным начальством и выбором доблестных, опытных помощников; мобильность обеспечил конным составом ратей, искусным выбором направления и быстрым движением, образцовую разведку — «крепкой сторожей» Родиона Ржевского, Андрея Волосатого и Василия Тупикова, двинутых на юг — до встречи с татарами. Ей указано «добывать языка»; вспомним правило Наполеона: «Главное, побольше пленных». Сторожа уходит более чем на 200 верст от Москвы, но донесения обеспечены в кратчайший срок, а вскоре выдвигается и мощная [43] поддержка — отборная конница Семена Медика. В то же время ведется разведка в направлениях к Литве и Рязани.

Наконец, быстрота сосредоточения. Великий князь не теряет времени на подход всех сил. Точным расчетом сосредоточение идет одновременно с движением вперед — высокий образец в истории военного искусства! Припомним, кстати, тактику Александра Невского в битве против шведов...

20 августа великий князь, получив личное благословение Сергия Радонежского, идет на Коломну — обычный «перевоз» татар на Оке по Ногайскому шляху. Поразительная скорость движения — за три дня 90–115 верст, — достигнута отчасти выбором трех дорог.

В Коломне два дня уходит на смотры ратей (согласно летописям, 150–200 тысяч человек). С утвердившейся гордостью взирал князь на них, а они были полны счастья видеть во главе молодого непобедимого вождя, образец красоты, силы и смелости.

Но здесь же князя настигает и удар: известие об измене Олега Рязанского. Меняет ли Дмитрий решение? Нет, он лишь с удвоенным напряжением бросается на важнейшего врага, Мамая. Но так как через Рязань идти нельзя — это задержит главные действия, — то избран другой, ближайший доступ, Крымский шлях, с переправой на Оке у устьев Лопасни. 26-го великий князь идет спешно дальше, даже не ожидая отставших ратей. Так действовал впоследствии Суворов: «Атакуй, с чем Бог послал...»

Для обеспечения безопасности и скрытности своей тактики от Олега великий князь ведет все силы по западному берегу Оки. Быстрота все та же — 30 верст в сутки, хотя вся рать идет по одному пути.

Замечателен также указ: довольствие возложить на 10 подрядчиков (гостей), а в Рязани — «ни един волос не тронуть».

27-го вечером великий Князь у «четырех церквей» и Сенькиного брода. Ягайло — в Одоеве, Олег — у Старой Рязани, Мамай — на пути к устью Непрядвы. Расстояния до них 130–140 верст... Какой выбор места!.. [44]

И вот отсюда-то и выслан на поддержку «крепкой сторожи» лучший конник, Мелик, с его конницей: образцовая замена, а не смена разведки... Часто ли видим это теперь?..

Мелику тоже указано добыть языка. Успех в этом Мелика открывает Дмитрию замыслы союзников.

28 августа рать начала переправу. Еще не подошли братья Ягайлы, Андрей и Дмитрий. Но великий князь снова не ждет, а, двинув против Мамая всю конницу, отставших (до 40 тысяч) присоединяет к пехоте на ходу.

Дальше движение идет вдоль Дона, от его истоков у Иван-озера. И оно уже осторожнее и медленнее. Только к 5 сентября конница достигает устьев Непрядвы (130 верст — около 20 верст в сутки), а к 7-му — пехота (около 15 верст). Мамай 5-го — в трех переходах (у Кузьминой гати). Ягайло идет медленно, равняясь на Мамая. Олег недвижен у Рязани.

Стратегическое положение великого князя выясняется 5 сентября. Оно легче, чем думалось, но все же князь между двух огней — Ягайлой и Мамаем — с их полуторным перевесом сил.

Но решение великого князя неизменно: он справедливо говорит, что победа над Мамаем (главный враг) заставит уйти Ягайлу (второстепенный враг), — даже если бы у Ягайлы и были свои частные успехи!..

Князь созывает 7 сентября военный совет, но не с целью искать решения, а дабы вдохновить сподвижников и сообщить им свою железную волю.

Вот слова Дмитрия на совете:

«Любезные друзья и братья, ведайте, что я пришел сюда не затем, чтобы на Олега смотреть или реку Дон стеречь, но дабы русскую землю от пленения и разорения избавить или голову свою за всех положить: честная смерть лучше плохого живота. Лучше бы мне не идти против безбожных татар, нежели, пришед, ничто <не> сотворив, возвратиться вспять. Ныне же пойдем за Дон{9} и там или победим и всё от гибели сохраним, или сложим свои головы [45] за святые церкви, за православную веру и за всю братию нашу христиан».

Здесь в каждое слово вложен глубочайший тактический смысл. А как велик и возвышен конец: жертвуем собой «за веру и Отечество»!..

Мудрено ли, что 30-летний, «взором дивен зело», дотоле непобедимый вождь увлек всех за собой, особенно когда подошло вторичное благословение на бой от Сергия через двух иноков-богатырей, Пересвета и Ослябю, а для боя избран день Рождества Пресвятой Богородицы, покровительницы «крестьян» (христиан).

Историки трепетно следят уже за тактикой перехода Дмитрия через Оку. Переход же за Дон — это то же, что движение Суворова на Макдональда или удар Бонапарта от Мантуи на австрийцев, — но еще и с наступательной переправой ввиду превосходящего по силе врага, — и все это во имя его уничтожения, хотя бы и ценою собственной гибели, но только непременно со славой...

Три моста и несколько бродов остались связью с Родиной после смелой переправы на рассвете 8 сентября, всего верстах в восьми от Мамая. Сначала положение тылом к Непрядве открывало мосты, крутой овраг западнее реки Н. Дубяка разрезал наши силы, и татары могли охватить нас. Но лишь сошел туман, Дмитрий перевел войска восточнее, между верховьями Н. Дубяка и Смолки{10}. Здесь пологий склон в направлении к противнику давал выгоды конному удару. Однако другой край лощины — «Красный Холм» с его обширным обзором — был уже во власти татар, и положение их тактически было более выгодно, а река в тылу была для нас все же огромной опасностью.

Но вот Засадный полк наш идет в Зеленую Дубраву. Вся обстановка изменилась сразу. Мосты охранены, и татарам создана ужасная ловушка на их уничтожение. [46]

Построение наше к бою было превосходным: при линейности строев — бой из подвижных уступов, т. е. из глубины. Ту же тактику видим у Александра Невского на озере Чудском, Петра под Полтавой, Суворова под Нови — драгоценная наша черта.

Но мало того. За полком Левой руки Дмитрия Ольгердовича — своя частная поддержка. Однако еще выше притаилась засада. Она требует особой скрытности, пока не время действовать, и особой быстроты, когда время действовать пришло.

Первым резервом командует зрелый, опытный в боях с татарами воевода Дмитрий Боброк, вторым — молодой, пылкий князь Владимир Андреевич, любимец войск, двоюродный брат Дмитрия Иоанновича. Выбор обоих знаменует значение в глазах великого князя засады (резерва), [47] которое особенно важно в конном бою, где побеждает всегда тот, у кого имеется хоть частица свежих сил в руках для последнего удара.

Обеспечась от охвата, имея заманкой врагу мосты и Засадный полк — для завершения сражения, Дмитрий наносит встречный удар по превосходящим силам Мамая. То же сделали Суворов на Требии, Бонапарт под Риволи...

Подняв еще выше дух войск тем, что стал в одежде простого воина перед Передовым полком, Дмитрий со словами: «Бог нам прибежище и сила», — первым ринулся на врага, как только завершилась схватка Пересвета с татарином-богатырем. Великий Петр, Суворов, Багратион, Скобелев тоже всегда становились во главе войск в самое важное мгновение!..

Дальнейший ход боя общеизвестен. Неудача татар, развернувшихся против нашего глубокого построения из уступов длинной сплошной «линией» и думавших взять верх бурным прорывом на нашем правом крыле (охват) и против Большого полка («Чела»), — т. е. неудавшийся замысел отвлечь внимание наше от мостов, — сменяется диким напором на полк Левой руки. Все ближе теснили здесь нас татары к Непрядве. Все решительнее рвался помочь Засадный полк, а молодой вождь его обливался слезами. Только Боброк говорил: «Еще не приспел час». Но вот солнце стало слепить глаза татар, а ветер, изменив направление, понес им пыль в лицо. Боброк воскликнул: «Теперь дерзайте, друзи братие, во имя Отца и Сына, и Святого Духа», — и Засадный полк, «аки стая соколов на стаю журавлей», бросился в тыл татарам: участь боя была решена...

Здесь надо особо отметить очень опасное положение до удара Засадного полка. Но вождь верил в свои войска, сам умел действовать решительно, — и исход не мог быть иным...

Преследование на расстоянии в 50 верст довершило гибель врага. Мамай бежал первым, воскликнув: «Велик Бог Христианский!» Ягайло, простояв верстах в 40, быстро ушел. Олег так и оставался у Рязани... [48]

Блеск великой победы, «подобной которой еще не было на Руси», омрачался, однако, отсутствием среди ликующих воинов самого великого князя, «начальника нашей славы». Но вот долгие поиски увенчались успехом. Без чувств, избитый, лежал он у срубленного дерева{11}. Когда же князь наконец очнулся, то услышал слова Владимира Андреевича: «Наше древо Ярославе, Новый Александр, сия победа тебе, Государю, честь поведается». Каково же было уважение к своей святой старине у этих людей, с каким наследием пришли они на Куликово поле!..

Но я добавлю еще одно.

Беспримерному стратегическому и тактическому смыслу Куликовской битвы сопутствует и государственный ее смысл. Небывалый успех наших воинов хотя и не привел тотчас к падению татарского ига — татары еще не раз [49] разоряли «оскудевшую людьми Москву», — но все же Куликовская битва явилась таким же решающим поворотом в истории России и ее соседей, каким позднее стала Полтава. Как Полтава подготовила переход к императорскому правлению в России, так и Куликово поле подготовило нам Царскую Русь. Стремление великих князей московских к единению Руси нашло здесь свое подкрепление, и к словам Дмитрия «за веру и Отечество» вскоре прибавится — «и за Царя».

Вместе с тем, по мнению историка Соловьева, Куликовская битва размежевала Запад от Востока и имела в мировой истории такое же значение, как Каталаунская битва. Добавлю от себя: как Ледовое побоище Александра Невского 1242 г. и как Грюнвальдский бой 1410 г., отодвинувшие Запад от нас и создавшие нам простор для нашего исторического развития...

Следствием победы Дмитрия Донского на Куликовом поле было постепенное превращение Московского великого княжества в единое Русское царство. Честь окончательно завершить это выпала на великого правителя и даровитого вождя, Иоанна III, с именем коего и связано падение татарского ига.

Иоанн III, человек умный, твердой воли, решительный, умеющий действовать по обстановке и при всем том осторожный и выдержанный, с успехом продолжил дело своих предшественников, покорив даже Великий Новгород. Мало того, он в том же духе воспитал и своего сына Василия III. В итоге к концу правления Василия III Москва уже прочно владела землей от Печоры и Северного Урала до устьев Невы и Наровы и от Васильсурска на Волге до Любеча на Днепре.

При восшествии на Великокняжеский стол Иоанна III Москва имела площадь около 15 000 кв. миль. Благодаря Иоанну III и его сыну ее площадь увеличилась до 40 000 кв. миль.

Вообще, говорит профессор Ключевский, завершение собирания земель Северо-Восточной Руси превратило Московское княжество в великое русское государство, [50] а великого князя Московского — в великого русского государя. Но раз это так, то и войско, эта плоть от плоти и кровь от крови народа, тоже сделалось народным русским войском со всеми его достоинствами: почитанием своей веры, беззаветной преданностью своему царю и любовью к Отечеству. Наши предки, выращенные в почитании славы Куликовской битвы, в гордости за могучие наступательные шаги Руси Московской после 1334 г., имели с избытком эти качества. Но кроме того, в них работой веков и поколений, под давлением татарского ига и стремления стряхнуть его, зародилось чувство национального самосознания, чувство принадлежности к великому народу. Они несли в себе величайший залог исторических успехов — возвышенную народную гордость. Они начали считать себя избранниками, призванными к великой мировой деятельности. И судьба не обманула их...

Первым шагом к утверждению международного авторитета Руси — при несомненном влиянии второй жены Иоанна III, Софии Палеолог, — явилось освобождение в 1480 г., т. е. спустя 100 лет после Куликовской битвы, от татарского ига.

Второй шаг — свободная Русь, как равная между равными, завела внешние сношения с Польшей, Литвой, Швецией, орденами Тевтонским и Ливонским, императором германским и др.

Почувствовав силу, Иоанн III осознал, что значение его как государя возросло. Второй его брак, с племянницей последнего византийского императора, Софией Фоминичной Палеолог, навел его на мысль, что София, выйдя замуж за московского князя, сделала его преемником византийских императоров и передала ему все заботы о православном Востоке. Отсюда, между прочим, стремление иметь многочисленное и хорошо устроенное войско — частью в постоянной готовности — для поддержания значимости государя и для выполнения предназначенных Руси великих исторических задач.

Иоанн III уже имел возможность передать власть своему преемнику так, что удельные князья, братья Василия III, [51] потеряли всякое значение. Да и пора было. «Удельные предания были еще слишком свежи и кружили слабые головы при всяком удобном случае. Удельный князь был крамольник если не по природе, то по положению: за него цеплялась всякая интрига, заплетавшаяся в сбродной придворной толпе» (профессор В. О. Ключевский).

Но, кроме удельных начал, надо было бороться еще и с положением, которое мало-помалу заняло в Московской Руси боярство.