{1}Для Англии эта война длилась с 1792 года, когда вместе с Австрией и Пруссией она составила первую антифранцузскую коалицию.

{2}Согласно Фонтенблоскому договору от 16 апреля 1814 года, Наполеону был предоставлен суверенитет над островом Эльба, присоединенным к Франции сенатус-консультом (постановлением Сената) от 26 августа 1802 года, а в 1809 году переведенным в подчинение главному управлению департаментов Тосканы. Бывшему императору разрешили взять с собой один батальон своей гвардии (600 солдат), а кроме того, согласно статье 3-й, положили цивильный лист (ежегодную ренту) в размере 2 млн. франков, которые, к слову сказать, кабинет министров упорно не выплачивал из-за нехватки денег и надлежащего пиетета.

{3} В другом месте книги Эдит Саундерс называет Людовика ХVIII «великодушной персоной». Любопытно сравнить подобную непривычную для нас оценку с теми характеристиками, которыми наделяла данного государя советская историография. Вот, например, какой красочный портрет рисует Альберт Манфред, главный специалист советского марксизма по француз-ским революциям: «Тучный, одутловатый шестидесятилетний подагрик, в лучшие дни не умевший сесть на коня, вялый и ко всему равнодушный, этот монарх «божьей милостью», усаженный на трон с помощью иностранных штыков, был менее всего способен завоевать симпатии нации» (Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. М., 1998. С. 553). Евгений Тарле, историк на несколько порядков умнее и компетентнее своего процитированного коллеги, высказывается более миролюбиво: «Сам король, старый больной подагрик Людовик ХVIII, был человеком осторожным», — зато все эпитеты, сэкономленные на Луи, сполна опускаются на головы его родственников и приближенных: «но брат его, Карл Артуа, и вся свора эмигрантов…» (Тарле Е. В. Избранные сочинения в IV т. Т. II. Ростов-на-Дону, 1994. С. 366). Впрочем, и западная историография ХХ века не всегда безгрешна в оценке характера и убеждений этого монарха. Так, к примеру, в одной из работ английского историка Рональда Фредерика Делдерфилда, блестящего стилиста и проницательного психолога, не всегда, к сожалению, пренебрегающего устоявшимися условностями стереотипов, можно прочесть такой пренебрежительный пассаж: «Уставшая от войны страна была готова принять Людовика ХVIII, этого страдающего от подагры толстяка, хотя и навязываемого ей иностранными штыками» (Делдерфилд Р. Ф. Маршалы Наполеона: Исторические портреты. М., 2001. С. 365).

Однако не менее проницательный французский историк герцог де Кастри называет графа Прованского в третьем томе своего «Завещания монархии» «единственным политическим умом в королевской семье» (Duc de Castries. Le testament de la monarchie. T. 3. Les emigres: 1789-1814. Paris, 1962. P. 27). Лучшая же, вероятно, характеристика Людовика была дана другим французским историком — А. Мале, исполненная с той живой портретно-психологической точностью старой академической науки, какая ныне почти совершенно утрачена: «Было ли это естественной склонностью или результатом долгой и бездеятельной жизни в качестве претендента, но Людовик ХVIII боялся всяких деловых забот и избегал всякого труда. Физической неподвижности, на которую его обрекала подагра и изуродованные ноги, соответствовала некоторая оцепенелость духовной деятельности. Насквозь проникнутый сознанием законности своих прав, убежденный в божественном их происхождении, он намерен был неуклонно пользоваться ими и спокойно наслаждаться властью; трон был для него просто самым мягким из всех кресел. Политический режим, подобный английскому, Людовику ХVIII нравился в том отношении, что позволял царствовать, не управляя и возлагая на министров всю тяжесть деловых забот, — такой режим благоприятствовал его лени и дилетантским наклонностям. Какая-нибудь ода Горация или удачно переданная сплетня занимали его гораздо больше, чем заседание совета министров или выработка законопроекта.

С другой стороны, ясный и скептический ум короля, мало способный поддаваться иллюзиям, определенно подсказывал ему, что Францией невозможно управлять иначе, как на основе либерального режима, и он прекрасно понимал, что при малейшей попытке произвести какие-нибудь существенные перемены в учреждениях, созданных революцией, он ставит на карту свою корону с величайшим риском окончательно ее потерять. А в шестьдесят лет ему вовсе не хотелось снова начать цыганскую жизнь, бродя с одного места на другое — из Вероны в Митаву, оттуда в Хартвелл [Хартвелл — замок в 60 км от Лондона, где Людовик жил много лет. — А. Б. ], Гент и т. д. Двадцать с лишним лет изгнания внушили Людовику ХVIII отвращение к такому бродяжническому существованию, и, по словам Тьебо, «он твердо решился умереть на престоле, и у него хватило ума и благоразумия, чтобы осуществить свое желание на деле». Такой монарх, если бы он был один и мог свободно следовать влечениям своей природы. вполне был бы способен дать Франции возможность постепенно пройти школу парламентского режима. К несчастью, он был не один, а стремление к спокойствию неоднократно заставляло его делать уступки резким выходкам окружавших его фанатиков и давлению еще более фанатической палаты, далеко не являвшейся точным отражением общественного мнения страны» (История ХХ века под ред. проф. Лависса и Рамбо. Т. 3. М., 1938. С. 89-90).

{4}Имеется в виду англо-американская война 1812-1814 гг., начавшаяся в результате торгово-экономической конкуренции двух стран, а также желания некоторых предприимчивых американских политиков сделать территориальные приобретения в Канаде. Американские войска одержали в ходе этой войны ряд значительных побед (на озере Эри (сентябрь 1813), на озере Шамплейн (сентябрь 1814) и др.), однако в августе 1814 года английский десант ухитрился захватить и сжечь большую часть Вашингтона. В итоге в 1814 году в Генте был подписан мирный договор, восстановивший довоенное положение.

{5}Имеется в виду Венский конгресс (сентябрь 1814 — июнь 1815) с участием представителей всех европейских держав, за исключением Турции. Целью и результатом конгресса стало восстановление и переделка государственных территориальных границ посленаполеоновской Европы и провозглашение коллективного принципа регулирования международных отношений. По меткому замечанию немецкого историка Э. Р. Хубера, Венский конгресс не был «мирным конгрессом в обычном смысле слова», а, скорее уж, «двойным конгрессом» (Doppelkongress), который не только урегулировал нерешенные территориальные вопросы, но и создал новое политическое устройство Европы (Huber E. R. Deutsche Verfassungs Geschichte seit 1789. Bd. 1: Reform und Restauration 1789 bis 1880. Stuttgart, 1957. S. 44).

{6}В начале ХIХ века Россия и Пруссия являлись наиболее близкими союзниками в Европе, на это же время приходится пик российской дипломатической активности в отношении государств «Священной Римской империи германской нации». Еще в конце ХVIII века «германская» дипломатическая политика России была названа «деятельной инфлюэнцией», такою она осталась и в следующем столетии. В конце 1800 года Пруссия вместе со Швецией и Данией вошла в организованную Павлом I т. н. 2-ю лигу нейтральных государств. В июле 1801 года, сразу по вступлении на престол, Александр I заявил в инструкциях российским послам: «Большая часть германских владетелей просит моей помощи; независимость и безопасность Германии так важны для будущего мира, что я не могу пренебречь случаем для сохранения за Россией первенствующего влияния в делах Империи» (цит. по: Искюль C. Н. Внешняя политика России и германские государства 1801-1812 гг.: Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. СПб.: СПб. филиал Ин-та росс. истории РАН, 1996. С. 41). В том же месяце в рескрипте российскому послу в Париже С. А. Колычеву Александр говорит о «равновесии» в Империи, которое России надлежит поддерживать между Австрией и Пруссией при помощи своего союзника — Баварского курфюршества. Преемник Колычева, поверенный в делах Франции граф А. И. Морков, получает от царя следующие строки: «…сохранить преобладающее влияние России в делах Империи». Согласно российско-французскому мирному договору от 8 октября 1801 года и его секретным статьям, Россия признавалась гарантом «Священной Римской империи». Поэтому арест в 1804 году отрядом французских драгун бежавшего из Франции герцога Луи Антуана Энгиенского, произошедший на территории суверенного маркграфства Баденского, и последующая его казнь по сфабрикованному обвинению в заговоре на жизнь Первого Консула послужили причиной разрыва русско-французских отношений. Тогда же, в 1804-м, Александр собственноручно пишет «Декларацию России о совместных с Пруссией действиях по защите Северной Германии», а в 1805-м, вслед за англо-русской союзной конвенцией «О мерах к установлению мира в Европе», Россия заключает конвенцию со Швецией о совместных действиях по защите Северной Германии, построив таким образом своего рода систему коллективной безопасности в этом регионе. В 1805 году заключается русско-прусская союзная конвенция, в 1806-м она плавно перетекает в Бартенштейнскую конвенцию, которая в будущем предполагала государственное переустройство Германии в качестве «конституционной федерации» на основе союзнического паритета между Австрией и Пруссией. В противовес созданному Наполеоном Рейнскому союзу Россия и Пруссия предлагают создать Северогерманский союз во главе с Пруссией, что, впрочем, не было поддержано германскими государствами, справедливо опасавшимися стать праздничным десертом Фридриха Вильгельма III. В Тильзите Александр послал Наполеону, в числе прочих, дипломатическую записку, в которой прозвучали следующие слова: «Вопрос, интересующий меня превыше всего, — это восстановление короля Прусского в его владениях» (речь шла о «вознаграждении» Фридриха Вильгельма богемскими землями не присоединившейся к Бартенштейнской конвенции Австрии). Характерно, что большая часть статей заключенного в июне 1807 года Тильзитского мира была посвящена прусским и германским делам: так, этим мирным договором восстанавливался статус Данцига, восстанавливался суверенитет государей-родственников Российского Императорского дома — герцогов Саксен-Кобургского, Гольштейн-Ольденбургского (герцог Петер Фридрих Людвиг был родным дядей Александра, женатым к тому же на сестре императрицы Марии Федоровны) и Мекленбург-Шверинского. Александр признавал Рейнскую конфедерацию германских государств под протекторатом французского имератора, а Франция в свою очередь признавала право Пруссии на «вознаграждение» в случае уступки Ганновера Вестфальскому королевству. В конце 1811 года советник российского посольства в Париже граф Карл Нессельроде, будущий министр иностранных дел, представил Александру план, согласно которому Россия и Франция — союзники по Тильзиту и Эрфурту — гарантировали бы неприкосновенность Пруссии, а Франция в довершение всего сделала бы Пруссии еще ряд территориальных уступок. Александр одобрил план, и это зримое доказательство любви России к Фридриху Вильгельму кружилось на каруселях дипломатических переговоров вплоть до апреля 1812 года, когда союзники по Тильзиту и Эрфурту окончательно рассорились в пух и прах. Роман же России и Пруссии еще более укрепился, так что обе стороны пронесли свою негасимую, хотя и отнюдь не безоблачную, любовь через все баталии 1812-1814 годов (во время похода 1812 года рекрутированные Наполеоном пруссаки проявили крайне предосудительное рвение, объяснявшееся тем, что Наполеон пообещал Фридриху Вильгельму III весь Прибалтийский край) и в конце концов выплеснули эту любовь на головы англичан, австрийцев и французов в ходе Венского конгресса. (Подробнее об этом см., напр.: Искюль С. Н. Россия и германские государства (1801-1808 гг.). СПб., 1996). Впрочем, германские увлечения Александра вовсе не кажутся такими уж странными, если учесть, что ко времени описываемых событий русской крови в жилах российских императоров было — кот наплакал, зато почти в гордом одиночестве текла немецкая (если, конечно, отцом Павла I не был какой-нибудь Салтыков).

{7}Суть польской проблемы состояла в том, что король саксонский, он же великий герцог Варшавский, Фридрих Август сохранил верность союзу с Францией, вследствие чего был низложен и содержался в плену в Берлине, — а освобожденные им престолы оказались вакантными. К оставшимся беспризорными территориям немедленно протянулись энергичные руки держав-победительниц.

Пруссаки потребовали полного восстановления границ 1806 года (т. е. до знакомства Пруссии с аппетитами Наполеона), а стало быть, возвращения им большей части великого герцогства Варшавского. Русские, напротив, уже считали этот кусок пирога своим: Александр I намеревался путем обмена германских и итальянских областей заполучить польские провинции, присвоенные Австрией в 1772 и 1795 годах и Пруссией в 1793 и 1795 годах, т. е. фактически аннулировать закрепленные Петербургскими конвенциями результаты трех разделов Речи Посполитой, и стать конституционным монархом Польского королевства, связанного личной унией с Российской империей.

Австрийцы требовали вернуть им Галицию, уступленную ими Наполеону по Шёнбруннскому миру 1809 года и вошедшую в состав великого герцогства Варшавского.

Однако, поскольку при российском дворе желание Александра даровать полякам их же собственные позаимствованные Россией провинции было встречено крайне недружелюбно, император придумал весьма остроумную комбинацию: будущей Польше отдать польские провинции Австрии и Пруссии, Пруссии отдать Саксонию, австрийцам же — ничего. Разумеется, это соломоново предложение мало кого устроило, и меньше всего — австрийцев.

{8}28 сентября 1814 года Александр I и Фридрих Вильгельм III подписали секретный протокол, согласно которому Саксония под именем Саксонского королевства отходила к Пруссии, а великое герцогство Варшав-ское под именем Царства Польского отходило к России. 8 ноября командующий русским оккупационным корпусом в Саксонии генерал Репнин объявил саксонцам о смене декораций, и 10 ноября прусские войска вступили на территорию королевства. 30 декабря князь Андрей Разумовский огласил новый русский проект, по которому Пруссия получала Саксонию и вдобавок Познань, Россия — остальную часть великого герцогства Варшавского, а саксонский король перемещался на Рейн с приобретением Трира, Бонна и Люксембурга. Этот новогодний геополитический рецепт стал последней каплей, и к французам, недовольным своей жертвенной участью, и австрийцам, плотоядно облизывавшимся одновременно на Галицию и на Папскую область, прибавились также англичане, опасавшиеся, что обосновавшийся на берегах Рейна саксонский король поможет Франции проглотить Нидерланды. Поэтому, руководствуясь извращенной и безотказной дипломатической логикой, англичане, дабы не допустить усиления французов на севере, выступили в их поддержку, и 3 января 1815 года был подписан австро-франко-британский секретный договор, поучаствовать в котором приглашались также Бавария, Голландия, Ганновер и Сардиния. Согласно этому договору, в случае чьих-нибудь враждебных военных поползновений (нетрудно догадаться, чьих!) каждая из сторон обязывалась выставить по 150 000 чел. «с полнейшим бескорыстием».

{9}Пиренейская война — военные кампании 1807-1814 годов на Пиренейском полуострове, одно из южных «направлений» наполеонов-ских войн. В британской историографии эта война обозначается выражением Peninsular War («peninsula» — по-английски «полуостров», «the Peninsula» — «Пиренейский полуостров»), которое при желании можно перевести даже как «Полуостровная война»; Дэвид Чандлер, один из крупнейших исследователей наполеоновских походов, именует весь этот букет военно-политических коллизий «Иберийскими интригами».

Причиной Пиренейской войны, помимо естественного территориального аппетита Бонапарта, стало постоянное нарушение Испанией и Португалией «Континентальной блокады» Англии, объявленной Наполеоном в 1806 году, поскольку экономика этих двух стран в значительной мере держалась на продаже англичанам мериносовой шерсти и ввозе дешевых английских машинных фабрикатов. Пресечь эти торговые связи с моря было невозможно, т. к. английский флот господствовал в Бискайском заливе, Средиземном море и Атлантическом океане. Поэтому в октябре 1807 года 27-тысячная французская армия под командованием генерала Андоша Жюно двинулась через испанскую территорию на Португалию, а в конце ноября французы вступили в Лиссабон. Настала очередь Испании. 4 декабря 1808 года французские войска уже торжественно вступали в Мадрид, однако отчаяннейшее сопротивление, которое оказали испанцы, заставило наполеоновские армии увязнуть в Испании на долгие годы. Регулярные части Бонапарта, состоявшие из хорошо вооруженных и обученных солдат, так в конечном счете и не смогли победить астурийских крестьян, сьерраморенских пастухов и каталонских ремесленников, которые едва ли менее беспощадно терзали и трепали французскую армию, нежели знаменитые своей героической кровожадностью партизаны Полесья — войсковые соединения вермахта. Одними только убитыми французы потеряли в Испании 68 000 чел., при 62 000 погибших испанцев (не считая умерших от эпидемий во время осады Сарагосы и других городов) (Урланис Б. Ц. История военных потерь. Войны и народонаселение Европы. Людские потери вооруженных сил Европейских стран в войнах XVII-XX вв. (историко-статистическое исследование). СПб., 1994. С. 90). Оттого-то столь прочувствованы слова Наполеона, сказанные им на Святой Елене с чувством глубокого и неподдельного реализма: «Меня доконала испанская язва!»

В начале августа 1808 года генерал Артур Уэллсли, будущий герцог Веллингтон, высадился с 9000 британских солдат в заливе Мондегу в Португалии и, получив подкрепление в 14 000 чел., нанес в середине августа три поражения подряд войскам Жюно (так, разбитый у Вимейры 13-ты--сячный французский отряд потерял 2000 чел. убитыми и 13 пушек — пленными), в результате чего французы в количестве 26 000 чел. сдались на милость англичан и были репатриированы из Португалии. В мае 1809 года Уэллсли, имея, правда, трехкратное превосходство в силах, разбил и обратил в бегство маршала Сульта дерзкой лобовой атакой у Порту. В таком же точно стиле он командовал союзными войсками на Пиренейском полуострове до 1813 года включительно, одержав ряд блестящих побед при Талавере (1809), Саламанке (1812) и Витории (1813).

{10}Дабы не подливать серу в адское пламя дипломатии и не допускать новых больших кровопролитий, державы-победительницы постепенно стали приходить к компромиссу территориальных притязаний, который был юридически оформлен уже позднее, в мае-июне 1815 года, сначала частными договорами, а затем Заключительным актом конгресса от 9 июня (т. е. в самый разгар «Ста дней»).

Итальянский вопрос решили полюбовно: Марии Луизе, супруге Наполеона, с отменною учтивостию преподнесли герцогство Пармское; Тоскану подали на десерт эрцгерцогу австрийскому Фердинанду, а Модену — другому эрцгерцогу, и тоже, как ни странно, австрийскому, Францу д'Эсте. Сардинскому королю дозволили полакомиться Генуей, а Австрия, и без того простершая энергичные крыла над Апеннинами, поживилась Ломбардией, Тиролем, территорией бывшей Венецианской республики, Вальтелиной, Триестом, Далмацией и Иллирией.

Польский вопрос также разрешили по справедливости, причем в общих чертах еще в феврале: у короля саксонского отъяли великое герцогство Варшавское и заставили уступить часть своего королевства Пруссии. Пруссия утоляла аппетит также великим герцогством Познанским, а кроме того, ранее захваченной шведами Померанией, правобережьем Рейна, останками Вестфальского королевства и т. н. Рейнской провинцией на левом берегу реки. Австрия утешалась Восточной Галицией, а император всероссийский делался по совместительству государем полуавтономного Царства Польского. Кракову милостиво разрешили стать нейтральным вольным городом.

{11}Генуя — крупнейший морской порт по пути с Эльбы во Францию.

{12}Т. е. представители России (граф Карл Нессельроде), Англии (герцог Веллингтон), Пруссии (князь Карл Харденберг) и министр иностранных дел Людовика ХVIII Талейран.

{13}Справедливости ради следует заметить, что Александр, незадолго до того грозившийся Талейрану и Людовику ХVIII спустить с цепи «чудовище», вскоре горько раскаялся в своем продуманном великодушии к изгнаннику и пообещал эту войну, возобновившуюся «по его вине», вести «до последнего солдата и до последнего рубля».

{14}Семафор, или ручная сигнализация (англ.: semaphore) — передача сигналов с помощью условного положения (или движения) рук с флажками.-

{15}Вот, например, какими штрихами набрасывает высланный из Франции в 1816 году известный политик-республиканец Антуан Клер Тибодо, бывший в конце 1790-х гг. председателем Совета пятисот, портрет герцогини Марии Терезы Ангулемской, дочери Людовика ХVIII и Марии Антуанетты, которой суждено было пройти сквозь весь ужас и адскую мясорубку революционного террора и которую теперь кто-то неосторожно назвал «ангелом доброты»: «Ангел явился — сухая, надменная, с хриплым и угрожающим голосом, с изъязвленной душой, с ожесточившимся сердцем, с горящими глазами, с факелом раздора в одной руке и мечом отмщения в другой» (Thibaudeau A. C. Mémoires sur la Convention еt le Directoire. T. 1. Paris, 1829. P. 408). Общее настроение большинства бывших эмигрантов многообещающе выразил граф д'Антрег: «Я стану Маратом контрреволюции, я отрублю сто тысяч голов».

{16}Непременным условием превращения графа Прованского в короля Людовика ХVIII и его вступления в Париж Талейран и Александр I выдвинули дарование французам конституции. 6 апреля 1814 года Талейран провел в Сенате акт, гласивший, что «на престол Франции свободно призывается Людовик-Станислав-Ксавье» и что он не станет королем, доколе не принесет присягу в собственной верности конституции и гарантии соблюдения ее другими. Когда же вступивший 12 апреля в Париж брат короля, граф Карл-Филипп д'Артуа, провозгласивший себя королев-ским наместником, отверг все притязания Сената и объявил о монаршем «божественном праве», Александр решительно вмешался во французский политический процесс и внушил королевскому семейству мысль о предпочтительности мирного подписания всех требуемых документов. Вообще, российский император лелеял в отношении Франции весьма своеобразные планы. Так, в марте 1814 года в беседе с бароном Эженом де Витроллем, убежденным роялистом, который во время «Ста дней» соберет армию в Тулузе и выступит против Наполеона, Александр произнес: «…быть может, разумно устроенная республика больше соответствовала бы духу французов? Ведь не могли же идеи свободы, так долго зревшие в вашей стране, не оставить никакого следа!» (Mémoires et relations politiques du baron de Vitrolles. Paris, 1884. P. 119). Отложив эту мысль, император стал настойчиво рекомендовать на французский трон герцога Луи Филиппа Орлеанского, известного своими либеральными взглядами, и в конце концов лишь нехотя согласился на кандидатуру графа Прованского. 2 апреля 1814 года, принимая делегацию французских сенаторов, Александр заявил: «Я — друг французского народа. Было бы справедливо и мудро дать Франции сильные и либеральные институты, соответствующие современным условиям» (Mйmoires, correspondance et manuscripts du général Lafayette, publiés par sa famille. T. 1-12. Bruxelles, 1837-1839. T. 9. P. 190). Подобные действия российского императора целиком укладывались в его принципиальный внешнеполитический курс «конституционной дипломатии», начавшийся еще в 1799-1803 годах с довольно смелого и эксцентрического по имперским меркам эксперимента на Ионических островах, получивших республиканскую форму правления под протекторатом России. Свое естественное продолжение этот курс получил в эпоху Реставрации (1814-1820), когда по инициативе России в освобожденных от Наполеона странах вводились конституционные хартии, в общих чертах напоминавшие конституционный проект М. М. Сперанского. В результате Франция, Голландия, Царство Польское, перешедшее под сень российского крыла, а также давние немецкие союзники России, королевство (бывшее курфюршество) Баварское, великое герцогство (бывшее маркграфство) Баденское и королевство (бывшее герцогство) Вюртембергское, получили новую форму правления — т. н. конституционную монархию дуалистического типа: за монархом закреплялись определяющие прерогативы в сфере законодательной и особенно исполнительной власти, но важнейший правовой документ — говоря современным языком, закон о бюджете — мог приниматься, только пройдя утверждение в парламенте (см.: Захаров В. Ю. «Всемилостивейшая Жалованная грамота российскому народу» 1801 года в контексте развития конституционной мысли в России во второй половине VIII — начале XIX вв. : Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М.: МПГУ, 2001. С. 20).

Как бы там ни было, отчасти под давлением российского императора, отчасти в унисон с общественным мнением и собственным инстинктом политического выживания, Людовик ХVIII 2 мая 1814 года, перед самым вступлением в Париж, подписал Сент-Уанский манифест (своего рода провозглашение конституционных свобод без объявления ненавистной конституции), в котором говорилось: «Мы, Людовик, Божией милостью король Франции и Наварры, решив принять либеральную конституцию и не считая возможным принять таковую конституцию, коя неминуемо потребует дальнейших исправлений, созываем на 10-е число июня Сенат и Законодательный корпус, обязуясь представить на их рассмотрение работу, которую мы выполним вместе с комиссией, выбранной из состава обоих этих учреждений, и положить в основу этой конституции представительную форму правления, вотирование налогов палатами, свободу печати, свободу совести, неотменимость продажи национальных имуществ, сохранение Почетного легиона…». 4 июня королем была пожалована Конституционная хартия, по которой создавался парламент из двух палат: палаты пэров и палаты депутатов; палата депутатов (король обладал правом ее роспуска) избиралась на пятилетний срок мужчинами старше 30 лет, платившими налоги не менее 100 000 франков в год (т. о. количество избирающих сократилось до 12-15 тыс., а избираемых — до 4-5 тыс. чел.), а палата пэров — с неограниченной численностью — назначалась королем. Парламент этот, впрочем, имел лишь законосовещательный характер: ни одна из палат никого не утверждала и законов не принимала (частичным исключением было уже упоминавшееся вотирование налогов), а ст. 14-я прямо закрепляла за королем право распределять все государственные должности. Были отменены сословные привилегии; ценности, экспроприированные у дворянства во время революционных треволнений и бесчинств, оставшимся в живых возвращались деньгами (всего было возвращено на сумму более 1 млрд. франков). Хартия гарантировала каждому право приобретать национальное имущество, право занимать любую государственную должность, свободу совести и равное налогообложение. Интересной особенностью этого конституционного документа было использование терминов «уступка» (concession) и «пожалование» (octroi), что придавало всей законодательной конструкции довольно двусмысленный характер, а также выражения, венчавшего Хартию: «дана в Париже в год от Рождества Христова 1814-й, царствования же Нашего в девятнадцатый». Т. о., Революция и Империя объявлялись как бы и вовсе не бывшими: их вычеркивала из официальной памяти восстановленная королевская хронология Бурбонов, отсчитывавшая время правления Людовика ХVIII с 1795 года, т. е. с момента кончины дофина Людовика ХVII в парижской тюрьме Тампль.

{17}Якобинцев ко времени вступления Людовика XVIII в Париж осталось уже немного, в силу их давнего коллективного азарта к отделению голов от туловищ друг друга, а вот с бонапартистами сложилась парадоксальная ситуация: с одной стороны, возвратившиеся эмигранты жаждали отмщения обид, восстановления режима 1788 года и требовали беспощадных репрессий по отношению к сподвижникам корсиканского узурпатора и «цареубийцам» (т. е. членам Конвента, голосовавшим за казнь короля Людовика XVI); с другой стороны, соратники «маленького капрала» пережили в эпоху Первой Реставрации, как бы это ни было парадоксально, самый настоящий ренессанс. 16 (!) наполеоновских маршалов (Бертье, Виктор, Келлерман, Лефевр, Макдональд, Мармон, Монсей, Мортье, Ней, Ожеро, Периньон, Сен-Сир, Серюрье, Сульт, Сюше и Удино) стали пэрами. Начальник Генерального штаба Великой Армии Бертье и командир 6-го корпуса Великой Армии Мармон превращаются в командиров соответственно 5-й и 6-й рот Телохранителей короля, Сульт становится военным министром, Удино — государственным министром, Макдональд заседает в Высшем военном совете. Талейран, предавший Церковь ради Революции, Революцию ради Директории, а Директорию ради Наполеона, не смог и на этот раз поступиться принципами и изменил Наполеону ради Людовика, оказавшись в правительстве последнего министром иностранных дел.

{18}Сульт служил Наполеону еще со времен Консулата, превратившись стараниями императора из безвестного нотариального отпрыска в маршала Франции и герцога Далматского. На момент первого отречения Бонапарта Сульт командовал всеми французскими армиями на Пиренеях. В декабре 1814 года Людовик назначил его военным министром вместо бездарного и недалекого генерала Дюпона, и первое, что предпринял несостоявшийся деревенский пекарь, по совместительству маршал, герцог и пэр, было предание военному суду отчаянного кавалерийского генерала Реми Жозефа Эксельманса, обращаясь к которому, Наполеон однажды воскликнул: «Невозможно быть более храбрым, чем вы!»

{19}Позже, на Святой Елене, Наполеон продиктует: «До Гренобля я был авантюристом; в Гренобле я стал правящим принцем».

{20}Парижский договор — Парижский мир 1814 года, подписанный 30 мая 1814 года Францией и участниками шестой антинаполеоновской коалиции (Россией, Англией, Австрией и Пруссией), к которым позднее присоединились Швеция, Испания и Португалия. Договор устанавливал границы Франции по состоянию на 1 января 1792 года. Восстанавливалась независимость Голландии, Швейцарии, немецких княжеств и итальянских государств (исключая земли, отходившие к Австрии).

{21}12 000 офицеров разных рангов было уволено в запас с сохранением половинного содержания, более 10 000 офицеров отправились в отставку и вовсе без всякого жалованья. Что же до ветеранов из числа унтер-офицеров и рядовых, то с ними стали обращаться не иначе как с нищими, вовремя не запасшимися лицензией на попрошайничество. Все виды военных ассигнований были серьезно урезаны. Шестнадцатью годами позже такая политика найдет свое замечательное выражение в лозунге, осенившем правление «короля-гражданина» и «короля-буржуа» Луи Филиппа: «Ни сантима на войну!»

{22}Трехцветная кокарда была символом Революции, в то время как герб Бурбонов украшали три белые лилии. На бонапартистов эти государственные символы невинности производили примерно столь же неизгладимое впечатление, какое производит на быка помахиваемая перед ним красная тряпица. Недаром один из персонажей романа Виктора Гюго «Отверженные», привратник диньской ратуши, когда отказался заменить наполеоновских орлов на оборотной стороне своего ордена Почетного Легиона геральдическими лилиями, сопроводил эту акцию характерным оскорблением: «Лучше умереть, чем носить на сердце трех жаб!» (Гюго В. Отверженные: Роман: В 2-х т. Т. 1. М., 1988. С. 64). Ирония заключалась здесь в том, что цветы и впрямь отдаленно напоминали сидящих жаб, от коих, согласно наиболее саркастической из версий, и произошел данный геральдический рисунок.

{23}Четырехлетний сынишка Наполеона, Жозеф Франсуа Шарль Бонапарт — или, более величественно, Наполеон II — титуловался королем Рима, однако ж Римом не правил, а играл в солдатики при дворе своего деда, императора австрийского Франца I. Тем и вписал свое имя в исторические анналы.

{24}…восстание его маршалов… — 31 марта 1814 года союзные войска вступили в Париж. Наполеон, собрав 60-тысячную армию, уединился в замке Фонтенбло и приготовился к бою. 4 апреля в императорские покои явились маршалы Ней, Удино, Лефевр, Макдональд и Монсей (в кабинете уже наличествовали начальник Генерального штаба маршал Бертье, а также государственный секретарь Маре (герцог Бассано), министр иностранных дел маркиз де Коленкур и дворцовый маршал Бертран). Наполеон изложил план похода на Париж. Маршалы молчали. Наконец по прошествии несколько подзатянувшейся минуты маршальского молчания разыгралась следующая героико-трагическая сценка.

Наполеон (патетически): Я призову армию!

Ней (дерзко): Государь, армия не сдвинется с места.

Наполеон (властно): Она повинуется мне.

Ней (непочтительно): Государь, она повинуется своим генералам.

Наполеон (изумленно): Чего же вы хотите, господа?

Ней и Удино (хором): Отречения.

По некоторым свидетельствам, Ней зашел в своем мятежном своеволии еще дальше и высокомерно бросил Наполеону: «Не бойтесь, мы не собираемся повторить здесь петербургскую сцену», намекая тем самым на участь Павла I, зверски убитого своими подданными в своем же собственном замке. Наполеон отпустил маршалов и, оставшись с Коленкуром, написал заявление о своем условном отречении в пользу сына при регентстве Марии Луизы. Однако маршал Мармон под покровом ночи отправил собственный ничего не подозревающий корпус в расположение австрийцев, и, когда 5 апреля Ней, Коленкур и Макдональд предстали перед Александром в рассуждении учреждения регентства, ссылаясь на непоколебимую преданность войск французскому императору, царь ответствовал им: «…авангард Наполеона только что перешел на нашу сторону. В эту минуту он уже на наших позициях». Еще примерно сутки Наполеон грезил перенесением войны в партизанскую бесконечность за Луарой, но 6 апреля под давлением окружающих подписал акт отречения. Как метко заметил французский историк Жак Бенвиль, 4 апреля 1814 года — это 18-е брюмера в перевернутом виде.

Не следует, впрочем, думать, что бунт маршалов случился спонтанно, перед лицом краха и из одного только желания спасти свою вдоль и поперек продырявленную пулями и пиками маршальскую шкуру. Вся кампания 1814 года — это сплошной акт неповиновения уставших полководцев своему еще бодрящемуся императору. Маршал Лефевр однажды прилюдно разражается вполне достойной расстрела тирадой: «Этот замухрышка не будет доволен, пока нас всех до одного не перебьют!» Маршал Макдональд открыто отказывается идти на штурм Витри, крича Бонапарту: «Рискуйте своей гвардией, если хотите, а мои войска сейчас не в состоянии выполнить эту задачу!» Маршал Ожеро настолько не спешит брать Женеву, что Наполеон требует от Марии Луизы (!) написать письмо жене маршала (!!), дабы та пристыдила командующего Ронской армией (!!!), — но все напрасно. Недаром император Франции бросит незадолго до наступления на Лаон в марте 1814 года фразу, в которой, впрочем, нет ни грана высшей справедливости: «Ни у кого нет таких дурных помощников, как у меня».

{25}О храбрости Нея см. в книге несколькими страницами ниже. Вот пара-тройка характерных примеров. 14 октября 1805 года Ней в полной парадной форме повел элитные роты 6-го легкого и 39-го линейного пехотных полков на победоносный штурм 90-метрового моста через Дунай под ураганным картечным огнем австрийской батареи, перед этим лично возглавив саперов, восстанавливавших расстрелянный мост. Через несколько дней Ней решительным штурмом овладел высотами, господствовавшими над крепостью Ульм; и когда маршал Ланн с тревогой заметил Наполеону: «Ней один дерется против всей австрийской армии!», — Наполеон ответил: «Он всегда таков, атакует неприятеля, как только завидит его». Военный писатель полковник Ф. Лежен так описывает Нея при Бородине: «Маршал был прекрасен: спокойно стоял он на парапете одного из редутов и командовал сражавшимися, толпившимися у его ног и терявшими его из виду лишь в те моменты, когда его заволакивали густые клубы дыма» (надо полагать, в отсутствие клубов дыма герой этого описания служил лакомым ориентиром для русских батарей).

Уже будучи на острове Святой Елены, раздосадованный, страдающий расчетливо избирательной амнезией, обрюзгший душой и телом экс-император продиктует: «Ней — это недостойный человек, слишком трусливый в поражении. Именно он причина того, что мы оказались здесь». Наполеон, видимо, забыл свои же собственные слова, адресованные Нею при Фридланде: «Это лев, а не человек!» Наполеон также, видимо, забыл и другие свои слова, сказанные командиру 3-го корпуса Великой Армии, пробившемуся в Смоленск с остатками прошедшего сквозь ледяной и партизанский ад арьергарда: «Храбрейший среди храбрых!»

{26}Кампания Гогенлиндена… — Имеется в виду сражение 2-3 декабря 1800 года у местечка Гогенлинден (вернее, Хоэнлинден) в 32 км восточнее Мюнхена, где Рейнско-Гельветическая армия генерала Жана Виктора Моро наголову разбила австрийцев под командованием эрцгерцога Иоанна и генерала барона Пауля Края, открыв себе прямой путь на Вену и поставив т. о. победную точку во второй австро-французской войне, закончившейся в феврале 1801 года подписанием Люневилльского мира и развалом второй антифранцузской коалиции. Ней отличился в этом бою вместе с тремя другими генералами — Груши, Ришпансом и Деканом.

{27}Это ошибка! В 1801 году генерал-инспектором кавалерии был назначен Груши.

{28}Ней был женат с 5 августа 1802 года на Аглае Луизе Огье (1782-1854), которая осчастливила «храбрейшего из храбрых» четырьмя прелест-ными мальчуганами и была ему преданной спутницей вплоть до самого конца его трагически оборвавшейся жизни.

{29}Годовой доход Нея составил 628 000 франков (для сравнения: годовой доход Бертье — 1 354 945 фр., Массена — чуть более 1 млн., Даву — 910 000). Впрочем, и 628 000 франков — тоже неплохо.

{30}Забавная деталь: когда в 1813 году Мишелю Нею был пожалован титул князя Московского (Москворецкого), было уже совершенно ясно, что единственная возможная рента с этих новых необъятных угодий — партизанские вилы в отощавший и обмороженный французский бок; поэтому специально для новоиспеченного князя был выделен кусок территории в департаменте По (Италия), который назывался… «княжеством Московским» и с которого маршал Франции регулярно получал причитающийся ему доход.

{31}Эпиктет (рабская кличка, букв. — «Прикупленный») (ок. 50 — ок. 140) — греческий философ-стоик, представитель Поздней Стои. Раб одного из фаворитов Нерона, позднее вольноотпущенник. Слушал лекции стоики Мусония Руфа. После изгнания философов из Рима императором Домицианом в 89 г. поселился в Никополе (Эпир), где учил философии в беседах и уличных спорах по примеру любимого им Сократа. Как и Сократ, ничего не писал; жил в крайней бедности. Философские беседы-проповеди Эпиктета сохранились в записи его ученика Флавия Арриана. В центре их — обретение и удержание такой нравственной позиции, при которой человек в любых условиях (богатства или нищеты, властительства или рабства) сохраняет внутреннюю независимость от этих условий и духовную свободу. Для этого он, человек, должен разделить все вещи и дела на зависящие от него и не зависящие, в первых мужественно исполнять свой долг вопреки всему, вторые же игнорировать. Аскетическая мораль Эпиктета, а также внешняя форма его диатриб во многом близки христианской проповеди.

Здесь имеется в виду афоризм Эпиктета, употребленный философом в излюбленном им контексте. Говоря о том, что добрый и честный человек выше злого и бесчестного, Эпиктет иллюстрирует эту мысль следующим примером: «Когда Сократа осудили на смерть, зло было не для Сократа, а для его судей и убийц», — а затем добавляет: «Да ведь когда петухи дерутся, то считают победителем того петуха, который взял верх над другими, хотя бы он сам был весь изранен. А из двух людей — кто победитель: тот ли, который мучит и убивает другого, или тот, кто терпеливо и не сердясь переносит свои мучения и смерть? Кто из них взял верх? Почему ты правильно судишь о петухе-победителе, а о человеке-победителе не умеешь рассудить?» (Эпиктет. В чем наше благо? Избранные мысли римского мудреца [заглавие и перевод В. Г. Черткова] // Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. М., 1998. С. 311).

{32}2 мая 1813 года у Лютцена (южнее Лейпцига) Наполеон одержал серьезную тактическую победу над русско-прусскими войсками под командованием П. Х. Витгенштейна и вынудил их отступить за Эльбу (в немецкой историографии Лютценское сражение иногда именуется сражением при Гросс-Гершене). Историки расходятся в оценке понесенных сторонами потерь: так, например, если верить научно-популярной книге В. В. Бешанова, французы потеряли 15 000, а союзники — 12 000 чел. (Бешанов В. В. Шестьдесят сражений Наполеона. Минск, 2000. С. 395); в то же время Д. Чандлер, несравнимо более заслуживающий доверия, приводит следующие цифры: французские потери — не менее 20 000 убитыми и ранеными (в т. ч. 3-й корпус Нея — 12 000) плюс еще несколько тысяч отбившимися, союзнические же — от 11 500 до 20 000 убитыми и ранеными (Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. Триумф и трагедия завоевателя: Монография. М., 1999. С. 539). К 20 000 с обеих сторон склоняется и А. Васт (История XIX века под ред. проф. Лависса и Рамбо. Т. 2. М., 1938. С. 294). Известный советский военный статистик Б. Ц. Урланис оценивает потери французов в 20 000 убитыми и ранеными, потери союзников — в 12 000 (Урланис Б. Ц. История военных потерь. Войны и народонаселение Европы. Людские потери вооруженных сил Европейских стран в войнах XVII-XX вв. (историко-статистическое исследование). СПб., 1994. С. 81); примерно так же полагает и очевидец событий А. Жомини: союзники — от 12 000 до 15 000, французы — более 20 000 (в т. ч. корпус Нея — 12 000) (Жомини Г. В. Политическая и военная жизнь Наполеона. СПб., 1844. Ч. 3. С. 58). По мнению фон Кеммерера, союзники лишились 11 500 чел. (в т. ч. около 10 000 убитыми и ранеными), французы — 22 000, включая 15 000 из корпуса Нея; Ланрезак же присуждает французам 18 000 чел., из них 12 000 — 3-му корпусу (Loraine Petre F. Napoleon's last campaign in Germany 1813. London, 1974. P. 89). Общую картину потерь уже упоминавшийся Б. Ц. Урланис оценивает в 32 000 чел. (с. 79), из них убитыми — 7500 (с. 515).

Исходя из всего сказанного, нетрудно понять, сколь ненадежное дело история и до какой степени достойны доверия историки. Впрочем, как бы там ни было, никто не станет отрицать, что основной удар пришелся на 3-й корпус Великой Армии, которым командовал маршал Ней.

20-21 мая 1813 года у Бауцена (саксонский городок на гранитных скалах правого берега р. Шпрее, в бассейне Эльбы) войска Наполеона (до 163 000 чел., из них не более 11 000 кавалерии, при 350 орудиях) превосходящими пехотными силами одержали вторую значительную победу за Лейпцигскую кампанию над русско-прусской союзной армией под командованием П. Х. Витгенштейна (до 96 000 чел., из них до 24 000 кавалерии, при 610 орудиях). Историки и здесь расходятся в оценке потерь: А. Васт, например, полагает, что французы похудели на 12 000, а союзники — на 18 000 чел. (История XIX века, т. 2, с. 295), В. В. Бешанов утверждает то же самое, только наоборот (с. 400-401), солидаризируясь, надо полагать, с Н. А. Орловым, определяющим цифру союзнических потерь в 12 000 чел. (6400 русских и 5600 пруссаков), не считая легкораненых, а французских — в не менее чем 18 000 чел. и 2 орудия (Орлов Н. А. Бауценское или Вуршенское сражение (8 (20) и 9 (21) мая 1813 г. ). СПб., 1883. С. 16); Д. Чандлер присуждает каждой из сторон по 20 000 выбывших из строя (с. 545); по мнению Ф. Лорейна Петра, союзники лишились 10 850 чел., а французы — от 20 000 до 25 000 чел. (p. 136); по подсчетам Б. Ц. Урланиса, потери с обеих сторон составили 32 000 чел. (с. 79), из них убитыми — 13 000 (с. 515). По оценкам Н. А. Левицкого, под Лютценом и Бауценом Наполеон в общей сложности потерял убитыми и ранеными 40 000 чел., союзники — около 24 000 чел.; такую разницу в потерях историк вполне справедливо объясняет подавляющим перевесом союзной артиллерии и слабостью французской конницы (Левицкий Н. А. Полководческое искусство Наполеона. М., 1938. С. 215). Характерно восклицание Наполеона на исходе этой победоносной виктории: «Такая бойня и никаких результатов!» Главным виновником отсутствия окончательных результатов, бесспорно, следует считать маршала Нея, командовавшего северным крылом (2-й, 3-й, 5-й и 7-й пехотные и 2-й кавалерийский корпуса плюс дивизия легкой кавалерии) созданной незадолго до этого единой «армии Эльбы». Вместо того чтобы, по совету своего начальника штаба барона Жомини, стремительной атакой рассечь тылы союзников и отрезать им путь к отступлению, бросив имеющиеся в распоряжении войска в направлении стратегически важной хохкирхенской колокольни, Ней стал терпеливо ожидать несуществующих приказаний из императорской ставки и прибытия 7-го корпуса Рейнье, расходуя все свои силы на бессмысленно самоубийственный фронтальный натиск против сильных укреплений деревни Прайтиц. К тому времени, когда наконец 5-й корпус под командованием генерала Жака Лористона доплелся до позиций князя Московского, выяснилось, что последнего с этих самых позиций только что вышибли; с трудом Нею и Лористону удалось отбить собственные исходные рубежи, но оба они так и застряли перед злополучной немецкой деревенькой вплоть до самого конца сражения.

26-27 августа 1813 года при Дрездене Наполеон нанес серьезное поражение объединенным русско-прусским (под командованием генерала М. Б. Барклая-де-Толли) и австрийским (под командованием князя Шварценберга) войскам, вынудив их отойти к Рудным горам. Д. Чандлер оценивает общие потери союзников где-то в 38 000 чел. (одному только Мюрату попало в плен 13 000 несчастных), потери французов — в районе 10 000 (с. 554); по мнению А. Васта, потери французов и союзников были почти равны (примерно по 10 000 чел. ), но союзники оставили в руках Наполеона 15 000 пленных и 40 орудий (История XIX века, т. 2, с. 302); В. В. Бешанов же полагает, что из строя выбыло более 20 000 союзников и втрое меньше французов (с. 407-408). Последнее мнение хорошо согласуется с подсчетами Б. Ц. Урланиса, считающего, что в дрезденской переделке с обеих сторон полегло 27 000 смертных (с. 79), из них навечно — 6800 (с. 515). В этой баталии Ней успешно командовал сводной войсковой колонной из двух дивизий Старой гвардии в центре и на левом фланге.

16-19 октября 1813 года под Лейпцигом объединенные русско-прусско-австро-шведские войска под общим командованием князя Шварценберга нанесли тяжелое поражение армии Наполеона (на Св. Елене заметившего по этому поводу кратко и прямолинейно: «16 октября обе армии сошлись на поле сражения под Лейпцигом. Французская армия вышла победительницей»), что повлекло за собой освобождение Германии и Голландии от французского присутствия и распад карманно-декоративного Рейнского союза. Число участников этой многонациональной баталии приближалось к 500 000 чел., вследствие чего она получила в историографии наименование «битвы народов». Из этих пятисот тысяч коалиционные войска составляли 305 000 чел. при 1335 орудиях (русско-прусско-австрийская Богемская армия — 133 000 чел. при 578 орудиях, прусская Силезская армия — 60 000 чел. при 315 орудиях, Северная армия — 58 000 чел. при 256 орудиях, русская армия Беннигсена — 46 000 чел. при 162 орудиях, австрийский корпус Иеронима Коллоредо — 8000 чел. при 24 орудиях; см.: Н. А. Левицкий, с. 223; впрочем, и здесь не стоит обольщаться научным единодушием: так, Д. Чандлер полагает, что Богем-ская армия Шварценберга насчитывала 203 000 солдат, Силезская армия Блюхера — 54 000, а Северная армия — 85 000 (с. 560)). Стянутые к Лейпцигу французские силы оцениваются в 177 500 чел. и почти 700 орудий, не считая ожидавшихся на подходе 7-го корпуса Рейнье (14 000 чел.) и дивизии из 3-го корпуса (4700 чел.) (Д. Чандлер, с. 561). Талантливый английский военный историк Фрэнсис Лорейн Петр (1852-1925) в своей монографии 1912 года «Последняя кампания Наполеона в Германии в 1813-м» следующим образом характеризует произведенный расход пушечного мяса: пруссаки потеряли 16 033 чел., русские — 22 605 чел., австрийцы — 14 958 чел., шведы (самые скромные и экономные бойцы) — 178 чел., итого потери союзников — 53 784 чел. (на самом деле итоговая сумма указанных здесь потерь составляет 53 774 чел.); французы же потеряли убитыми и ранеными 38 000 чел., пленными — 15 000 чел., больными и ранеными в госпиталях — 15 000 чел., рекрутированными немцами-перебежчиками — 5000 чел., итого — 73 000 чел. (Loraine Petre F. Napoleon's last campaign in Germany 1813. London, 1974. P. 382-383). Такой же позиции придерживается и Д. Чандлер, оценивая потери союзников примерно в 54 000 убитыми и ранеными, французов — в более чем 38 000 убитыми и ранеными (кроме того, 19 октября в руки союзников попало еще 30 000 французов; кроме того, 5000 германских солдат перешли на сторону врага во время сражения; кроме того, Наполеон оставил врагу 325 пушек, б. ч. обозов и транспорта и много всякого имущества на складах); впрочем, добавляет историк, выяснить точные цифры потерь не представляется возможным (с. 569). По мнению В. В. Бешанова, французы потеряли около 80 000 чел. (в одной только мясорубке на улицах Лейпцига было перезано 13 000) и 325 орудий (в общую цифру включаются также 11 000 пленных), союзники — свыше 54 000 чел. (с. 424). А. Васт полагает, что в общей сложности пало более 130 000 чел., в т. ч. около 50 000 французов (из них 13 000 в зданиях Лейпцига), не считая 350 французских орудий и 15 000 плененных французских солдат (История XIX века, т. 2, с. 306). Н. А. Левицкий оценивает потери Наполеона в примерно 60 000 чел. и 325 орудий, потери союзников — где-то в 80 000 чел. (с. 233). По подсчетам Б. Ц. Урланиса, под Лейпцигом и в самом Лейпциге полегло убитыми и ранеными 125 000 чел. (с. 79), из них убитыми — 35 000 (с. 515; уточняя рассчитанную по «Statistischen Daten usw.» цифру в 15 000 погибших французов до 14 300 чел. и прибавляя к этому 22 500 мертвых союзников, Б. Ц. Урланис определяет итоговое число убитых в 35 000-37 500 чел. (с. 516)). Потери французского высшего командного состава Д. Чандлер оценивает в 6 убитых высших офицеров, 12 раненых и не менее 36 попавших в плен (с. 569), В. В. Бешанов — в 20 дивизионных и бригадных генералов (с. 424), а А. Васт — в 17 пленных генералов, не считая короля Саксонского (История XIX века, т. 2, с. 306). Из наиболее значительных лейпцигских страстотерпцев следует выделить погибшего маршала Понятовского и взятых в плен короля Саксонии, а также генералов Ренье и Лористона. Вообще же, поскольку большинство историков не конкретизируют, что именно они подразумевают под словом «потери», доискаться до истины — даже в ее примитивно-цифровом или историографическом исполнении — практически невозможно.

Нею в Лейпцигской кампании не слишком повезло: еще 6 сентября под Денневицем его 70-тысячный отряд, наступавший на Берлин, но брошенный на произвол судьбы атакованным неприятельской Богемской армией Наполеоном, был разбит 150-тысячным войском Бернадота. Ней потерял убитыми и ранеными не то 10 000 (Д. Чандлер, с. 556), не то 18 000 чел. (В. В. Бешанов, с. 411) и отступил. Одной из причин этой досадной неудачи стали бывшие под началом князя Московского бравые и крепкие духом саксонцы, которые, как замечает один из исследователей, «массами бежали без всякого повода» (В. В. Бешанов, с. 411); другой причиной стал сам Ней, который, вместо того чтобы координировать действия собственных войск, носился с саблей наперевес по переднему краю, после чего окончательно наложил руки на горло своей виктории необдуманной переброской солдат с левого фланга на правый.

{33}Далее имеются в виду сражения кампании 1814 года.

Первое крупное сражение кампании — бой у деревни Бриенн 29 января 1814, когда Наполеон успешно атаковал Силезскую армию Блюхера, вырвав у старой прусской лисы победу. Впрочем, на выручку пруссакам подоспела русская кавалерия генерала графа Петра Палена, а сам Блюхер сумел незаметно вывести войска и отошел на юг. Французы потеряли около 3000 убитыми и ранеными, союзники — от 3000 (В. В. Бешанов, с. 434) до 4000 чел. (Д. Чандлер, с. 582).

После того как Блюхер улизнул от «маленького капрала» в объятия главнокомандующего русско-австрийской армией фельдмаршала Карла Филиппа Шварценберга, 1 февраля разыгралось сражение при Ла-Ротьере, где французская армия, насчитывавшая от 36 000 (Анри Уссей; История XIX века, т. 2, с. 321; в издании 1938 г. наборщики сгоряча приставили к этой цифре единицу, получив т. о. «136 000 французов») до 40 000 чел. (Д. Чандлер, с. 583; В. В. Бешанов, с. 434-435), в течение восьми часов противостояла втрое превосходившим ее союзникам (А. Уссей говорит о 122 000 (с. 321), Д. Чандлер — о 110 000 (с. 582), В. В. Бешанов — о 100 000, из которых в деле участвовало, по его мнению, 72 000 (с. 435)). В ходе ожесточенного боя французы были сбиты со своих позиций и далее в продолжение двух дней отступали к Труа, напутствуемые словами Александра I, сказанными пленному генералу Рейнье: «Мы раньше вас будем в Париже». Едва обученные новобранцы умирали и дезертировали тысячами. От полного разгрома французов спасли отсутствие у союзников продуманной координации действий, излишний боевой задор вюртембергских егерей, набросившихся по ошибке на баварскую кавалерию и этим позволивших маршалу Мармону спасти левый фланг и вовремя ретироваться к Бриенну, а также густая метель, укрывшая Наполеона и его армию от нескромных взоров бывшего гусарского полковника Блюхера и наверняка напомнившая уцелевшим еще ветеранам о достопамятном снежном гостеприимстве русской зимы. Историки, говоря о Ла-Ротьере, на этот раз, кажется, приходят к некоему консенсусу относительно потерь: Д. Чандлер полагает, что стороны потеряли приблизительно по 6000 чел. (с. 583), А. Уссей высказывается в том же ключе, подразделяя потери французов на 4000 убитыми и ранеными и 2000 пленными (с. 321), В. В. Бешанов снижает потери союзников до 4600 чел., оставляя за французами до 6000 выбывших из строя (с. 437); А. Уссей и Д. Чандлер также говорят о 50 потерянных французами орудиях, В. В. Бешанов — о 43. Ней отличился при Ла-Ротьере во главе дивизии, контратаковавшей Барклая и на время вернувшей контроль над утраченной было деревушкой.

В начале февраля Наполеон, потеряв по дороге ни много ни мало 4000 дезертировавших «мари-луизочек» (так называли в 1813 г. шестна-дцати-семнадцатилетних новобранцев), укрепился в Труа, где разместил свою штаб-квартиру и создал резерв из Старой гвардии, трех дивизий Молодой гвардии и двух соединений Национальной гвардии. По своему обыкновению император немедля принялся вынашивать наполеоновские замыслы, планируя, удержав на почтительном расстоянии Силезскую армию Блюхера, разделаться тет-а-тет с Богемской армией Шварценберга.

Тем временем Блюхер показал свое истинное лицо и, вместо того чтобы идти на Ножан, как ему предписывалось неприятельскими ожиданиями, — бодрым маршем направился в сторону Шато-Тьерри и Мо и далее вдоль Марны прямиком на Париж. Наполеону пришлось отказаться от искусительных мыслей о Шварценберге и срочно вернуться на север: «…я жертвую всем из-за необходимости прикрыть Париж». Теперь алчущее новых триумфов грозное око императора обратилось в сторону Блюхера, который стал для Наполеона чем-то вроде болезненного наваждения; по крайней мере, когда в ночь с 7 на 8 февраля герцог Бассано явился в императорские покои в Ножане с намерением представить на подпись несколько депеш, он застал своего государя лежащим на полу над картою, утыканной булавками: «А, это вы, — едва повернул голову Наполеон, — я занят теперь совсем другими делами: я мысленно разбиваю Блюхера». Вскоре удача улыбнулась Бонапарту. Шварценберг, вместо того чтобы разгромить «Корсиканское чудовище» близ Труа, начал топтаться на месте, беспрестанно отменяя свои же приказы, предпринимая контрмарши и внося такой беспорядок в действия вверенных ему частей, что, кажется, в конце концов утратил всякое представление о целях своего променада. В итоге, трепеща от одной мысли о скорой встрече с Наполеоном, австрийский главнокомандующий в целях усиления собственной безопасности оттеснил русские войска Витгенштейна к югу и т. о. сам удалился на рискованное расстояние от армии Блюхера. Блюхер же, не обратив внимания на подобную мелочь, ринулся в погоню за корпусом Макдональда и в результате неудачного бокового маневра игриво подставил Наполеону свой оголенный фланг.

Однако последний, несмотря на столь дерзкое оголение фланга перед императорской особой, избрал себе новую жертву: 10 февраля у Шампобера корпус под командованием маршала Мармона при поддержке Нея наголову разбил 5-тысячный корпус генерала Захара Олсуфьева, чему виною явились частью тактические игры Блюхера, частью слабое прилежание самого Олсуфьева к военному делу. Итог: 1200-1500 русских остались лежать на поле боя (Блюхер, отлично слышавший канонаду, так и не пришел на помощь), более 2000 попали в плен; 9 орудий было уничтожено, остальные 15 достались французам, не считая обоза, знамен и 3 генералов, в числе которых был и сам Олсуфьев, захваченный в лесу 19-летним новобранцем, не прослужившим и 6 месяцев. Французы, потерявшие около 200 чел., в порыве энтузиазма прозвали Шампоберский лес «Заколдованным лесом» (Le bois enchanté).

После этого Наполеон преспокойно вклинился между Блюхером, шедшим из Шалона, и двумя корпусами — русским (фельдмаршала князя Фабиана Сакена) и прусским (фельдмаршала графа Иоганна Йорка), оттеснившими Макдональда к Мо. Узнав о таком повороте событий, Сакен и Йорк поспешно отступили к Монмирайлю, но Бонапарт явился туда первым. 11 февраля русско-прусский отряд был полностью разгромлен: союзники потеряли 4000 чел. (Д. Чандлер, с. 589; А. Уссей, с. 323; В. В. Бешанов говорит о 2800 русских и 900 пруссаках (с. 440)), французы — от 1000 (В. В. Бешанов, с. 440) до 2000 чел. (Д. Чандлер, с. 589).

Остатки обоих корпусов резвым аллюром направились в сторону Шато-Тьерри, но французы пустились в погоню и 12 февраля настигли несчаст-ных, нанеся им новое поражение, которое, не замешкайся по дороге Макдональд, могло бы закончиться полным истреблением союзников. Добыча «Корсиканского людоеда» составила 3000 убитыми и пленными, 20 орудий и множество брошенных повозок.

14 февраля у Вошана прусский авангард Блюхера был атакован Мармоном, бросившим на неприятельские боевые порядки конную гвардию; в течение двух часов Блюхер стойко оборонялся, однако вскоре к нему в гости на правый фланг пожаловал Груши со своей кавалерией. Французские всадники вырубили не то 6000 (А. Уссей, с. 324), не то 7000 (Д. Чандлер, с. 590), не то 9000 чел. (В. В. Бешанов, с. 442), сами потеряв при этом всего 600 солдат. На этом закончилась блестяще проведенная Наполеоном «шестидневная кампания 1814 года» (9-14 февраля), в ходе которой он заставил отступить превосходящую его по военной мощи Силезскую армию.

7 марта у Краонна Наполеон вновь атаковал Силезскую армию Блюхера, состоявшую на тот момент из трех прусских и трех русских корпусов. Сражение началось с того, что маршал Ней атаковал корпус генерала Воронцова, удобно расположившийся на Краоннском плато, раньше времени — до того, как заработали 72 орудия гвардейской артиллерии, в результате чего был отброшен с тяжелыми потерями. Последующие атаки французов, равно как и контратаки союзников, были проведены примерно в том же ключе. Союзники потеряли убитыми и ранеными приблизительно 5000 чел., французы — от 5000 (А. Уссей, с. 334; Б. Ц. Урланис, с. 86) / 5500 чел. (Д. Чандлер, с. 599) до 8000 чел. (В. В. Бешанов, с. 448).

Гораздо более решающая баталия случилась 9-10 марта у Лаона. Со своими 37 000 Наполеон всерьез рассчитывал успешно оттеснить от Парижа всю Силезскую армию, которая, будучи усилена двумя корпусами Бернадота, составляла до 110 000 чел. В результате корпуса Клейста и Йорка атаковали на бивуаке 6-й корпус Мармона (мирно предававшегося кулинарным радостям в нескольких милях от своих солдат) и обратили его в бесплотное воспоминание, лишив от 2000 до 3000 чел. личного состава и всей артиллерии. Однако французам повезло: Блюхер, которому уже перевалило за семьдесят, в кои-то веки заболел, а временно сменивший его Гнейзенау позволил Наполеону отвести свои войска, столкнувшиеся, вопреки расчетам, не с арьергардом союзников, а с целой армией.

Наконец, 20-21 марта 1814 г. произошла битва при Арси-сюр-Об, имевшая своей посылкой совершенно водевильную ситуацию. Командующий Богемской армией Шварценберг, решив, что Наполеон направляется в Труа, по своему обыкновению отошел как можно дальше от места предполагаемого следования супостата и удобно расположился углом между Сеной и Обом. Однако Наполеон направлялся вовсе не в Труа, а в Арси, и столкновение нос к носу со Шварценбергом, который, по идее, давно уже должен был куда-нибудь ретироваться, повергло императора в ступор — ибо Богемская армия насчитывала 120 000 чел. и могла просто-напросто раздавить Маленького корсиканца своей массой. В первый день сражения Наполеону удалось остановить союзников, причем он лично увлек отступающих драгун в новую кавалерийскую атаку, обратив в бегство наседавших казаков. Ночью кавалерия Себастьяни совершила последний отчаянный бросок, но была остановлена русскими кирасирами. Несмотря на определенную тактическую удачу, французы были вынуждены отступить перед превосходящими силами противника. За два дня французы потеряли убитыми и ранеными 3000 чел., союзники — от 4000 (Д. Чандлер, с. 605) до 9000 чел. (В. В. Бешанов, с. 452).

{34}Майское поле (Champ de Mai) — грандиозное празднество с впечатляющим военным парадом, устроенное Наполеоном 1 июня 1815 года. Во времена феодализма (Франция VIII-IX вв. ) «Майским полем» назывался сбор вассалов для обнародования сюзереном каких-либо важных актов, а также, соответственно, сбор всех войск на смотр. В данном случае речь идет о торжественном объявлении результатов плебисцита по новой конституции, церемонии раздачи знамен Национальной гвардии и открытии заседания палат. По другим источникам, это празднество было назначено на 25 мая, но вручение знамен действительно происходило 1 июня. Подробнее об этом событии см. в главе 6.

{35}Относительно польского вопроса см. прим. 7.

{36}Бони (Boney) — английское уничижительное прозвище Бонапарта. В те далекие времена, например, добрые английские матери любили говаривать непоседливым английским детям: «Вот, погоди, Бони придет и заберет тебя…», и дети, насмерть перепуганные возможностью столь кошмарного визита, немедленно засыпали, съедали положенное печенье, приставляли на место головы игрушкам и вообще становились сделанными из тончайшего шелка. А кому хочется быть съеденным за здорово живешь?!

{37}Т. е. дочери Франца I, императора австрийского.

{38}Мария Антуанетта (1755-1793), королева Франции, была гильотинирована по решению Конвента 16 октября 1793 года. Перед этим она провела немало времени в обществе мясников из Комитета общественного спасения, которые пытались вырвать у нее признания в контрреволюционной деятельности, что имело под собой вполне реалистические основания, а также в растлении собственного малолетнего сына и ряде других преступлений, мысль о совершении каковых могла прийти в голову только людям с изрядно пошатнувшейся в результате Революции психикой. Экс-королева не блистала политической дальновидностью, но была человеком достойным, поэтому без колебаний отвергла все, что вменялось ей в вину воспаленной якобинской фантазией. В любом случае, участь ее была решена. После 16 октября парижские острословы, которым ирония служила единственным оружием против окружающего безумия, любили говаривать относительно супруги Людовика XVI, что бедняжка совсем потеряла голову.

{39}Согласно Заключительному акту Венского конгресса (см. прим. 10), герцогство Пармское предоставлялось Марии Луизе в пожизненное владение; по смерти же ее Парма переходила к другой Марии Луизе — испанской, бывшей королеве Этрурии, и к детям последней. Пока же испанская тезка Марии Луизы, в ожидании смерти коллеги, должна была утешиться Луккой, которую после полагалось вернуть Тоскане.

{40}Soleil d'Or («Золотое солнце») — постоялый двор в Рижи.

{41}Об исполнении долга австрийской принцессы см. в этой же главе тремя предложениями выше.

{42}Хотя, будучи трех лет от роду, дитя частенько любило говаривать: «Пойдемте бить дедушку Франца!»

{43}Наполеон III (Луи Наполеон Бонапарт) — фигура необычайно интересная и, к сожалению, крайне односторонне освещаемая в научно-популярной историографии. Нам знакома лишь легенда о «малом» Наполеоне, трусливом и жалком ничтожестве, распространенная Виктором Гюго («История одного преступления») и Карлом Марксом («Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 гг.», «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта») в пылу политической полемики и в задоре мгновенного социального диагноза. Между тем, при всех очевидных недостатках своей деятельности и своей персоны, Наполеон III выступал генератором крайне интересных политических идей и важных государственных решений. Так, провозглашенный им тезис о праве народов на создание собственных национальных государств оказал на рожденную Венским конгрессом систему международных отношений эффект разорвавшейся бомбы, т. е. подлинной революции. Именно при Наполеоне III во Франции начала проводиться планомерная и осмысленная социальная политика (в духе сенсимонистских идей) и был взят курс на стремительное индустриальное развитие страны. Осуществление верховной власти императором хотя бы формально уравновешивалось, согласно ст. 5 Конституции 1852 года, полнотой его личной ответственности, а провозглашенный принцип наследственной власти — уже гораздо менее формально — принципом народного волеизъявления, осуществлявшимся в форме всеобщего избирательного права. См. об этом: Dansette A. Deuxiиme République et Second Empire. Paris, 1943; Dansette A. Louis-Napoléon а la conqète de pouvoir. Paris, 1961; Dansette A. Du 2 décembre au 4 séptembre. Paris, 1972; Dansette A. Naissance de la France moderne. Le Second Empire. Paris, 1976; Blanсhard M. Le Second Empire. Paris, 1966; Roux G. Napoléon III. Paris, 1969; Henri-Pajot J. Napoléon III. L'empreur calomnié. Paris, 1972; Plessis A. De la fete impériale au mur des fédérés 1852-1871. Paris, 1979; Miquel J.-P. Le Second Empire. Paris, 1979; Tulard J. Les révolutions de 1789 а 1851. Paris, 1985; Girard L. Napoléon III. Paris, 1986; Minc A. Louis-Napoléon révisité. Paris, 1997; см. также на русском языке превосходные работы А. Ю. Смирнова: Смирнов А. Ю. Правда о перевороте 2 декабря 1851 года // Историческое обозрение. 2001. № 2. С. 5-25; Смирнов А. Ю. Государственный переворот 2 декабря 1851 г. Луи-Наполеона Бонапарта в контексте политической эволюции Второй республики: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М.: Московская гуманитарно-социальная академия, 2001.

{44}Т. е. Александра I.

{45}Характерен ответ Нея: «А что же, по-вашему, было делать? Разве я могу остановить движения моря своими двумя руками?»

{46}В Париже какой-то остроумец прикрепил по этому поводу большой плакат на цоколе Вандомской колонны: «От Наполеона — Людовику XVIII. Король, брат мой, не посылайте мне больше солдат, их у меня довольно».

{47}Грум — личный конюх, часто служивший также и кучером.

{48}Берлин(а) — старинная дорожная карета.

{49}См. прим. 4.

{50}См. прим. 7 и 8.

{51}Род Буонапарте — более-менее старинный обедневший (после французской оккупации Корсики 1770 года) дворянский корсиканский род, по всей видимости, тосканского или флорентийского происхождения. Первое упоминание о некоем Буонапарте, члене Совета старейшин Аяччо, относится к 1616 году. Правда, по едкому замечанию одного памфлетиста эпохи Реставрации, в конце XVIII века на Корсике все рождались дворянами, чтобы не платить налогов.

{52}Например, в январе 1809 года, когда Талейран явился к Наполеону на аудиенцию, тот приветствовал его словами: «Вы — вор, мерзавец, бесчестный человек, вы бы предали вашего родного отца», а закончил свой монолог риторическим вопросом: «Почему я вас до сих пор не повесил на решетке Карусельской площади? <…> Вы — мразь в шелковых чулках!» Справедливости ради, следует признать, что все сказанное было сущей правдой.

{53}Речь идет о территории Эльзаса и Лотарингии, являвшихся камнем преткновения в отношениях немцев и французов едва ли не с раздела Франкской империи Карла Великого в 843 году, т. е. почти что с момента зарождения самих этих наций. Эльзас (бассейн Рейна) еще в Х веке вошел в состав «Священной Римской империи германской нации», однако в 1648, а окончательно уже в 1697 году стал собственностью Франции; Лотарингия же стала полностью французской с 1766 года. С тех пор немцы стали вожделеть обе эти лакомые железорудные провинции не переставая, пока в 1871 году не заполучили их в возмещение своих страстных многовековых желаний. Правда, в 1919 году провинции пришлось вернуть — и, если не считать четырехлетней аренды данных территорий Гитлером, вернуть уже навсегда. Трогательная история!

{54}Отношение союзников к Мюрату вполне могло быть выражено словами Талейрана: «Необходимо изгнать Мюрата, ибо пора вытравить неуважение к законному престолонаследию из всех уголков Европы, если мы не хотим, чтобы революция продолжала тлеть» (цит. по: Тюлар Ж. Мюрат, или Пробуждение нации. М., 1993. С. 320).

{55}Шомонский договор — соглашение, заключенное 1 марта 1814 года между Англией, Австрией, Пруссией и Россией с целью пресечения в настоящем и будущем любого усиления французской монархии, самим своим фактом угрожавшего бы европейскому геополитическому равновесию.

{56}Т. е. принцу Уэльскому Георгу (с 1820 — король Георг IV), состоявшему с 1811 года принцем-регентом при впавшем в легкое сумасшествие короле Георге III.

{57}Чарльз Джеймс Фокс (1749-1806) — лидер радикального крыла английских вигов, неоднократно выступавший с осуждением войны Англии против североамериканских колоний и революционной Франции.

{58}Бенжамен Констан уже много лет публично недолюбливал Наполеона. Еще вечером 20 брюмера 1799 года, сразу после известных событий, он сказал Сийесу: «Это решение [о приостановлении деятельности парламента] кажется мне чудовищным, снимающим последние препоны для человека, которого вы привлекли к участию во вчерашних событиях, но который не перестал быть менее опасным для Республики. Его воззвания, где он говорит только о себе, утверждая, что его возвращение вселяет надежду на прекращение несчастий Франции, окончательно убедили меня, что все его инициативы — лишь средство для самовозвеличения. А ведь в его распоряжении солдаты, генералы, светская чернь — словом, все, что готово безоглядно ввериться грубой силе» (цит. по: Тюлар Ж. Наполеон, или Миф о «спасителе». М., 1997. С. 30). Весной 1815 года, за день до въезда Наполеона в Париж, Констан печатно назвал это возвращение общественным бедствием, а самого возвращающегося — Нероном и, кроме того, Чингисханом и Аттилой. 6 апреля Бенжамена Констана, уверенного, что его вот-вот расстреляют, привели к Наполеону, однако тот обошелся с ним весьма ласково, назначил своим секретарем и предложил написать конституцию. Констан, который всю жизнь грезил конституцией, а также на радостях, что его не будут расстреливать, изготовил конституцию уже к 23 апреля. Она называлась «Дополнительным актом к конституциям Империи». За основу Констан взял не что иное, как Хартию Людовика XVIII, и просто сделал ее несколько либеральнее. Палата пэров, ранее назначавшаяся королем, стала назначаться императором, а для избираемых в палату депутатов был серьезно понижен имущественный ценз. Палаты наделялись правом контроля за исполнительной властью в лице министров. Вместо предварительной цензуры вводилась карательная (т. е. цензура в судебном порядке).

{59}Лафайет жил с 1800 года, т. е. со времени своего возвращения во Францию, в небольшом родовом замке Лагранж, принадлежавшем его покойной теще.

{60}О роли Лафайета во втором отречении Наполеона см. в 17-й главе.

{61}Маленький капрал — одно из прозвищ Наполеона.

{62}Ecole Militaire — Военная Школа в Париже.

{63}Вандомская колонна — колонна на Вандомской площади Парижа, установленная в 1806-1810 годах по проекту архитекторов Ж. Б. Лепера и Ж. Гондуэна в честь военных побед Наполеона I. Разрушена в 1871 году согласно декрету Парижской Коммуны, восстановлена в 1875 году.

{64}Theatre Français («Театр Франсе») — официальное название театра Comedie-Française («Комеди Франсез»), ведущего драматического театра Франции, основанного в Париже в 1680 году Людовиком XIV.

{65}Т. е. фельдмаршалом Артуром Уэллсли, герцогом Веллингтоном.

{66}О декларации Талейрана см. в начале 2-й главы.

{67}В ноябре 1809 года, когда готовилось проведение формального развода, Наполеон сказал супруге: «У политики нет сердца, а есть только голова». Впрочем, подобное трезвомыслие не мешало ему ежедневно отправлять в Мальмезон Жозефине прочувствованные любовные письма.

{68}«Монитёр» (Moniteur) — ежедневная правительственная газета, основанная в 1789 году и дававшая отчет о политических событиях в стране. Направление «Монитёр» менялось так же часто, как и выпускавшие ее правительства. В эпоху Империи «Монитёр» была главным печатным органом администрации Наполеона Бонапарта; в эпоху Реставрации это издание стало официальной газетой правительства Бурбонов.

{69}Имеется в виду т. н. Нормандское завоевание Англии 1066 года, в ходе которого норманнские феодалы покорили владевших страною англосаксов и этим слегка видоизменили физиономию будущей английской народности.

{70}Имеется в виду Крымская (Восточная) война 1853-1856 годов, в которой Турция, Англия, Франция и Сардиния с одобрения Австрии и Пруссии вчетвером набросились на Россию и нанесли ей изрядный моральный, материальный и военный урон.

{71}Калибан — персонаж драмы Уильяма Шекспира «Буря» (1612), неумытое безобразное чудище, имя которого стало нарицательным для обозначения грубости и невежества.

{72}14 октября 1806 года под Йеной и Ауэрштедтом французы под командованием Наполеона (Йена) и маршала Даву (Ауэрштедт) наголову разбили пруссаков (см. послесловие). Под Йеной французы, потеряв 5000 чел., нанесли урон неприятелю в 25 000 чел. (включая 15 000 пленными); всего же в обоих сражениях пруссаки потеряли три полевые армии, 22 000 убитыми и ранеными (французы — 12 000), оставив Бонапарту от 18 000 (А. Васт; История XIX века, т. 1, с. 136) до более чем 25 000 (Д. Чандлер, с. 308) пленных, 200 пушек и 60 знамен и штандартов. После этого армия Наполеона заняла почти всю Пруссию, каковой факт очень образно и лаконично описал Генрих Гейне: «Наполеон дунул на Пруссию, и она перестала существовать».

14 июня 1807 года под Фридландом, примерно в 48 км к юго-западу от Кёнигсберга, Наполеон наголову разбил русскую армию под командованием генерала от кавалерии Л. Л. Беннигсена, что привело к скорому подписанию между Россией и Францией Тильзитского мира. Французы потеряли от 8000 (Д. Чандлер, с. 358) до 12 000 чел. (В. В. Бешанов, с. 206). В оценке русских потерь (за исключением утраты 80 орудий) историки решительно расходятся: по русским подсчетам, было убито, ранено и пленено около 15 000 чел. (В. В. Бешанов, с. 206); по английским подсчетам, жертвы русских составили от 18 000 до 20 000 убитыми и ранеными, т. е. около 30% от общего состава армии (Д. Чандлер, с. 358); французская же калькуляция дает целых 25 000 выбывших из строя (А. Васт, с. 141). Вот до какой степени национальный и географический фактор влияет на упо-требление законов арифметики! Как бы там ни было, все исследователи в один голос признают героически отчаянное сопротивление русских солдат, в основной массе предпочитавших умереть, нежели сдаться в плен, а также бездарность русского командования.

{73}См. прим. 9, а также биографии Сульта и Массена.

{74}Имеется в виду 1-я Итальянская кампания 1796-1797 годов.

{75}5-6 июля 1809 года вблизи селения Ваграм, северо-восточнее Вены, Наполеон ценой невероятных усилий («Это уже не солдаты Аустерлица!» — воскликнул он после о своих солдатах) разбил австрийскую армию под командованием эрцгерцога Карла. По подсчетам Б. Ц. Урланиса, дама с косой поживилась на этой бойне 9900 чел. с обеих сторон (с. 515), а вместе с ранеными данная цифра возрастает до 59 000 чел. (с. 79).

{76}Вандея — департамент (бывшая провинция Нижнего Пуату) на западе Франции, бывший центром роялистских мятежей на всем протяжении Революции, а также после нее, и ставший символом и нарицательным именем всяческой контрреволюционности — невероятно интересная тема, подаваемая, увы, в большинстве случаев весьма превратно. Мы знаем о Вандее как о политическом оплоте королевской власти, аристократии и католицизма (хотя королевская власть и аристократия — явления разнополюсные, недаром все будущие якобинцы в 1789 году и даже отчасти в эпоху Конституанты требовали усиления власти короля (!) в противовес феодальному произволу местных сюзеренов), однако Вандея — феномен не политический, а, если угодно, ментальный. Собственно говоря, сам этот департамент достаточно четко делился на два региона: Плэн (Plaine, «равнина») и Бокаж (Bocage, «лесная местность»); первый из них представлял собой средоточие городской культуры и мало чем выделялся из общего фона французской социальной жизни, а вот второй — сельский — стал колыбелью особой, традиционно-деревенской, субкультуры, основанной на средневековых ценностях почитания земли, священности предания и иерархии. Мир Бокажа был замкнутым сельским общинным микрокосмом, где была хорошо знакома лишь местная традиция, где абсолютно преобладала устная культура, где основной формой экономических взаимоотношений была метерия (испольщина) и где даже говорили исключительно на местном диалекте (патуа). Разумеется, вмешательство чужаков с их, мягко говоря, странными идеями о каком-то там равенстве, об уничтожении монархического правления, об упразднении Бога в пользу разума (да, кстати, отвлекаясь от темы, и не разума вовсе, а плоского одномерного рассудка) и о прочих нелепицах было воспринято как просто-напросто оскорбление. Тем более что оскорбление это было не только нравственно-духовного, но и в не меньшей степени приземленно-материального свойства: по подсчетам Марселя Фоше, революционные налоги отбирали у вандейских крестьян в пользу государства 41,4% их доходов. Естественно, крестьяне восстали. А то, что сражались они, возглавляемые в основном дворянами, под знаменем Бога и короля, говорило не об их интеллектуальных и политических воззрениях (узнав о существовании у себя таковых, они бы немало удивились), но об их желании сохранить тот освященный духом старины привычный мир, который был им единственно дорог. По справедливому замечанию американского историка Чарльза Тилли, «сегменты западнофранцузского общества, поддерживавшие Революцию, были сегментами, сильно охваченными процессом урбанизации; секторы же, сопротивлявшиеся ей, были лишь слегка этим процессом затронуты» (Tilly Ch. The Vendée: A sociological analysis of the counter-revolution of 1793. Cambridge; Mass., 1964. P. 12); тот же автор делает в конце своей книги блестяще парадоксальный вывод: «…борьба города и деревни была сутью всей контрреволюции» (Ibid. P. 340). Французский историк Жан Юге в талантливой работе «Сердце из красной ткани: Франция и Вандея 1793 г., миф и история» даже называет Вандею особым «способом существования» (Huguet J. Un coeur d'etoffe rouge: France et Vendée, le mythe et l'histoire. Paris, 1985. P. 65). Поэтому, подытоживая нашу маленькую интерлюдию, о Вандее и ей подобных регионах на юге и западе Франции (Бретань, Прованс, долина Роны, Лангедок) можно высказаться так, что здесь «традиционная цивилизация восставала против цивилизации новой, чужой, сатанинской, почти святотатственной» (Goubert P. L'Ancien Regime. T. 2. Les pouvoirs. Paris, 1973. P. 83-84). См. об этом также превосходные фундаментальные труды Поля Буа и Марселя Фоше: Bois P. Les paysans de l'Ouest: Des structures économiques et sociales aux options politiques depuis l'époque révolutionnaire dans la Sarthe. Le Mans, 1960; Faucheux M. L'insurrection vendéenne de 1793: Aspects economiques et sociaux. Paris, 1964; а также: Мягкова Е. М. Политический радикализм и народный протест (сельская Вандея во Французской революции конца XVIII в. ) // Человек в истории: Homo politicus. Тамбов, 2000. С. 103-114.

{77}Это было явно не первое сожаление по аналогичному поводу. Когда Флери де Шабулон, назначенный тайно наблюдать за Фуше, разоблачил какие-то секретные махинации между ним и Меттернихом, Наполеон вызвал к себе Фуше и патетически воскликнул: «Вы изменник, Фуше! Мне бы следовало приказать вас повесить!» Фуше, изогнувшись в поклоне, покорно возразил: «Я не разделяю этого мнения Вашего Величества».

{78}Форейтор — верховой, сидящий на одной из передних лошадей, запряженных цугом.

{79}Императорская гвардия подразделялась на Старую, Среднюю и Молодую. Старая гвардия состояла из пеших гренадерских и егерских полков, объединенных в два корпуса (гренадерский и егерский), по три полка в каждом. Кроме того, каждый корпус должен был включать в свой состав еще по шесть полков: гренадерский — полки тиральеров, егерский — полки вольтижёров. 1-е полки формировались из солдат, за плечами которых было не менее 12 лет активной (т. е. боевой) службы; 2-е полки, соответственно, — не менее 8 лет, 3-и полки — не менее 4 лет. Молодая гвардия формировалась из ветеранов, бывших фузилёров гвардии, национальных гвардейцев и добровольцев из Парижа и Лиона. В июне 1815-го оба корпуса гвардии были доведены до четырехполкового состава гренадеров и егерей, впрочем, 4-е полки никогда не превышали одного батальона; 3-и и 4-е полки неофициально именовались Средней гвардией. См. об этом: Голыженков И. А. Ватерлоо: Французская армия в сражении. М., 1999.

{80}Бриджи — короткие штаны, носившиеся обыкновенно с гетрами.

{81}Фут — единица длины в системе английских мер. 1 фут = 0,3048 м.

{82}«Марии-луизы» («мари-луизочки») («Les Marie-Louise») — прозвище солдат последнего, октябрьского, набора 1813 года, состоявшего из шестнадцати-семнадцатилетних мальчиков, прошедших только двухнедельную военную подготовку и сразу же брошенных на фронт. Свое название эти призывники получили вследствие того, что их призыв был объявлен в Сенате Марией Луизой, которой Наполеон написал 27 сентября 1813 года: «Дорогая жена, Вы должны провести заседание Сената и произнести на нем следующую речь: ёФранции требуется еще 160 000 солдат"». В результате было призвано 180 000 ополченцев Национальной гвардии первого разряда, избежавших зачисления в регулярную армию в основном по причине хрупкости телосложения (отсюда второй смысл наименования, указывавший на «женственность» именуемых).

{83}Орлы, изображавшиеся на знаменах Наполеона, и золотые пчелы, вышитые на его мантии, были символом наполеоновской Империи.

{84}«Le Journal d'Empire» («Журнал Империи») — официальный печатный орган Французской империи.

{85}Историки несколько расходятся в определении точной цифры голосовавших в пользу новой конституции: так, Ж. Тюлар упоминает о 1 532 527 проголосовавших «за» и 4802 проголосовавших «против» (Тюлар Ж. Наполеон, или Миф о «спасителе». М., 1997. С. 354), Е. В. Тарле — соответственно, о 1 552 450 одобривших конституцию и 4800 высказавшихся против нее (Тарле Е. В. Избранные сочинения в IV т. Т. II. Ростов-на-Дону, 1994. С. 387).

{86}Дом Инвалидов (Дворец Инвалидов) — архитектурный ансамбль на левом берегу Сены, сооруженный по приказу Людовика XIV для инвалидов и ветеранов войн. В центре этого комплекса находятся собственно Дом Инвалидов (с 1671, арх. — Л. Брюан) и Собор Дома Инвалидов (1671-1708, по др. данным, 1693-1706; арх. — Ж. Ардуэн-Мансар), куда в 1840 году был перенесен с острова Святой Елены прах Наполеона.

{87}Немецкий историк Фридрих Зибург в своей великолепной монографии 1956 года «Наполеон: Сто дней» так характеризует это императорское облачение: «Император появляется в потрясающем воображение костюме наполовину римского, наполовину средневекового покроя, напоминающем о Каролингах и похожем на одеяние, в которое был облачен Тальма в гремевшей тогда постановке ёТамплиеров"» (Sieburg F. Napoleon: Die hundert Tage. Stuttgart, 1981. S. 329).

{88}Варфоломеева ярмарка (Bartholomew Fair) — ежегодная ярмарка в Лондоне в день святого Варфоломея (24 августа).

{89}См. прим. 9.

Примечания редактора

{*1}Это революционное шествие столь замечательно по своему характеру и составу, что невозможно не привести его восторженно-умиленное описание из газеты «Revolutions de Paris»: «Эта толпа лиц всех состояний, во всевозможных одеждах, вооруженных, как и в июле 1789 года, всем, что попало под руку, двигалась в беспорядке только кажущемся. Это была не беспорядочная толпа, а народ первого города в мире, проникнутый чувством свободы и одушевленный в то же время уважением к закону, который он сам дал себе. Трогательное братство и равенство составляли единственное украшение этого празднества, в котором были перемешаны друг с другом национальные гвардейцы в мундирах и без мундиров, более 200 столетних инвалидов и огромное число женщин и детей всех возрастов <…> угольщики и рыночные носильщики были здесь в довольно значительном числе. Среди всякого рода оружия, которым была как бы унизана эта масса людей, виднелись зеленые ветви, букеты цветов, колосья пшеницы. Вся картина дышала искренним весельем, переходившим в сердца окружавших зрителей, так что по мере шествия сборище становилось громадным. <…> Они встретили большое сопротивление у дверей первых апартаментов <…> после удара топором в дверь второй комнаты <…> зал наполнился народом, вооруженным пиками, косами, вилами, серпами, палками с привязанными к ним ножами, пилами и пр.» (цит. по: Олар А. Политическая история французской революции. Происхождение и развитие демократии и республики: 1789-1804. М., 1938. С. 230-231).

{*2}Цит. по: Леви А. Женщины в жизни Наполеона. Волгоград, 1991. С. 29. (Несмотря на столь пугающе «многообещающее» название, эта книга французского публициста конца XIX века представляет собой необыкновенно добросовестное исследование жизни Наполеона, причем в первой части книги никаких женщин, слава Аллаху, нет и в помине, а наличествует исключительно военная политика вперемешку с нравственными сентенциями; несмотря на свой восторженный бонапартизм, автор необычайно миролюбив по отношению к оппонентам и к тому же выносит на суд читателя не только героические факты из жизни Бонапарта, но и факты, говорящие совершенно не в пользу последнего и не в пользу всего наполеоновского мифа в целом.)

{*3}Наибольшего доверия заслуживают цифры, приводимые В. Г. Ревуненковым. Между 19 декабря 1793 года и 5 января 1794 года в Тулоне были расстреляны на Марсовом поле без суда 800 человек; кроме того, по приговору «революционной комиссии» Тулона в конце декабря 1793 — январе 1794 были казнены еще 282 человека (Ревуненков В. Г. Очерки по истории Великой Французской революции: 1789-1814. СПб., 1996. С. 360-361).

{*4}Всеобщая история, обработанная «Сатириконом». М., 1993. С. 126-127.

{*5}Сравнивая поданные Наполеону прошения жителей четырех департаментов, входящих в «военную Вандею», о возмещении стоимости разрушенных при подавлении восстания домов с налоговыми списками недвижимости в конце Старого порядка, французский историк Рейнальд Сеше подсчитал, что за период с 1792 по 1802 год было уничтожено 10 309 домов из 56 700 (18,16% жилого фонда); кроме того, людей за тот же период погибло и пропало без вести 117 257 человек (14,38% населения) (Secher R. Le genocide franço-français: La Vendée-Venge. Paris, 1986. P. 253, 265.

{*6}В Лионе людей расстреливают из пушек, а трупы сбрасывают в Рону. За несколько недель производится 1600 казней. Подробнее см.: Цвейг С. Жозеф Фуше: Романизированная биография. М., 1993. С. 34-51.

{*7}Справедливости ради надо заметить, что в течение 1799-1801 годов Наполеон несколько раз пытался оказать помощь брошенным товарищам, но все эти попытки раз за разом терпели провал из-за бессилия французского флота перед мощью флота английского. К тому же войска, которые первый консул намеревался послать в Египет на выручку, были, мягко говоря, не лучшего качества, поскольку состояли наполовину из австрийских и немецких военнопленных.

{*8}Об устройстве наполеоновской армии см.: сжато, емко и талантливо написанный А. Вастом соответствующий раздел «Истории XIX века» (История XIX века под ред. профессоров Лависса и Рамбо. Т. 1. С. 101-117), монографию А. А. Варламова (Варламов А. А. Наполеон Бонапарт и его военная деятельность. Петрозаводск, 1992) и особенно — великолепный исследовательский фолиант О. В. Соколова (Соколов О. В. Армия Наполеона. СПб., 1999).

{*9}За время своего правления Наполеон умудрился вступить в состояние войны со всеми европейскими государствами, кроме Дании, которая своевременно стала на его сторону, решив, что лучше быть плюшевой левреткой корсиканского чудовища, чем его непринужденным полдником.

{*10}«Theatre Royal, England» in Broadsides etc. Relating to the Expected Invasion of Ingland by Bonaparte, British Library. Цит. по: Russell G. The Theatres of War: Performance, Politics, and Society, 1793-1815. Oxford, 1995. P. 146.