1. Накануне войны

В конце XVII — начале XVIII в. Россия была феодально-крепостническим государством, в недрах которого происходили важные изменения. В. И. Ленин писал, что до XVII в. страна распадалась «на отдельные «земли», частью даже княжества, сохранявшие живые следы прежней автономии, особенности в управлении, иногда свои особые войска (местные бояре ходили на войну со своими полками), особые таможенные границы и т. д.»{49} Примерно с XVII в., по словам В. И. Ленина, открывается «новый период русской истории», который отличался «действительно фактическим слиянием всех таких областей, земель и княжеств в одно целое. Слияние это вызвано было... усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок. Так как руководителями и хозяевами этого процесса были капиталисты-купцы, то создание этих национальных связей было не чем иным, как созданием связей буржуазных»{50}.

Отмеченный В. И. Лениным процесс складывания всероссийского рынка способствовал развитию экономики. Ремесло приобретало характер мелкого товарного производства: от работы на заказ ремесленники переходили к работе на рынок. В различных отраслях промышленности появились мануфактуры. Металлодобыча и металлообработка были сосредоточены в подмосковных, верхневолжских и северных уездах. В большинстве случаев производство было рассчитано на местный весьма ограниченный сбыт. Но к концу XVII в. из Тулы, Серпухова, Павлова, Ярославля, Углича начали вывозить железные изделия на отдаленные рынки. Крупным центром металлообработки была Москва. Предприятия, строившиеся по инициативе государства, представляли собой централизованные мануфактуры, на которых широко использовался труд приписанных к заводам крепостных крестьян.

Важным залогом будущих успехов русской металлургии являлось то обстоятельство, что русские мастера перешли к постройке высокопроизводительных домен. Наличие дешевого леса позволяло России строить более высокие печи, техническое оснащение таких печей также находилось на уровне того времени. Все это вместе свидетельствовало не о слепом копировании иностранного опыта, а об учете особенностей страны. Так, на Урале [15] русские мастера сами меняли конструкции доменных печей, строившихся по «заморским чертежам», и они оказывались лучшими по сравнению с постройками самих иноземцев{51}.

Следует особо отметить, что высота шведских домен в конце XVII в. не превышала 5–6 м. Они давали от 36 до 55 пудов (0,58–0,88 т) чугуна в сутки. На Тульском заводе в 1690 г. домна была высотой 8,5 м и давала от 100 до 120 пудов (1,6–1,9 т) чугуна в сутки. В этой области промышленности, по мнению С. Г. Струмилина, Россия опережала Западную Европу почти на 100 лет{52}.

Большие изменения произошли в сельском хозяйстве. Углубление процесса общественного разделения труда, развитие ремесла и торговли, рост городов требовали увеличения производства товарного хлеба. Основным районом производства товарного хлеба являлись территории к югу от Оки, в верховьях Дона, Сейма, Северского Донца, в бассейнах Мокши и Суры. Оттуда хлеб поступал в Москву, Нижний Новгород и другие города центральной части страны. Другой район производства товарного хлеба находился в верховьях Двины и Вятки. В Сибири сформировались крупные очаги пашенного земледелия: Верхотурско-Тобольский, Нарымский, Томско-Кузнецкий, Илимско-Ангарский.

В складывании всероссийского рынка ведущая роль принадлежала Москве — крупнейшему производящему, потребляющему и распределительному центру. Столица была связана сухопутными и речными путями со всеми районами страны. На московском рынке обращались огромные по тому времени массы товаров как отечественного, так и иностранного производства.

Важную роль в экономической жизни Российского государства в конце XVII в. играла внешняя торговля. Но ее развитие сдерживалось тем, что на западе выход к берегам Балтийского моря, искони принадлежавшим русским, был в руках Швеции. В начале XVII в. во время польско-шведской интервенции шведы оккупировали крупнейшие города Новгородской земли — Ивангород, Ям, и Копорье. По Столбовскому миру 1617 г. Российское государство потеряло побережье Финского залива. Король Густав-Адольф, выступая в риксдаге, заявил: «Русские — опасные соседи... а теперь этот враг без нашего позволения не может ни одного судна спустить на Балтийское море»{53}.

У России оставался только один путь в Западную Европу — через Белое и Баренцево моря. Сообщение через северные моря имело для страны большое экономическое и политическое значение. В устье Северной Двины быстро вырос новый порт — Архангельск — единственный русский порт, через который устанавливались прямые торговые связи с рядом стран Западной Европы. Товарооборот этого порта непрерывно возрастал. В течение навигации сюда приходило до 100 судов различных государств. По удаленность Архангельска от центра страны и непродолжительность навигации в Белом море из-за льдов являлись существенной помехой для ведения внешней торговли. [16]

Не менее трудным было положение и на юге. Все Северное Причерноморье находилось в руках Османской империи и ее вассала — Крымского ханства. Отсутствие у России выхода к Черному морю также препятствовало развитию постоянных и прочных связей с другими странами. Серьезную опасность для экономического развития Русского государства представляли систематические набеги крымских феодалов на его южные окраины.

Агрессивная политика Османской империи создавала угрозу не только России, но и ряду других государств. В конце XVII в. они объединились для борьбы с Турцией, образовав Священную лигу. В нее вошли Австрия, Речь Посполитая и Венеция. Россия без колебаний примкнула к антитурецкому союзу. Важное значение в этой связи имело урегулирование взаимоотношений между Россией и Польшей. В 1686 г. оба государства подписали так называемый вечный мир. Польша подтверждала свой полный отказ от земель Левобережной Украины, Смоленска и Киева. Этот мир наметил перелом в отношениях двух государств и способствовал объединению их усилий в борьбе с Турцией.

Выполняя свои обязательства перед членами Священной лиги, Россия организовала два похода в Крым (в 1687 и 1689 гг.). Несмотря на их неудачу, они тем не менее сковали крупные силы противника. Турки лишились возможности поддержки многочисленной конницы крымских татар. Это позволило союзникам по антитурецкой коалиции вести успешные боевые действия и окончательно приостановить османскую агрессию в европейские страны.

В 1695–1696 гг. были проведены Азовские походы. Они являлись продолжением войны, которую вела Россия в союзе с Австрией, Речью Посполитой и Венецией против Турции, но осуществлялись но новому плану, разработанному Петром I. В отличие от Крымских походов 1687 и 1689 гг., когда наступление велось через безлюдные и безводные степи непосредственно на Крым, на этот раз перед русской армией ставилась задача овладеть Азовом. Эта турецкая крепость располагалась у устья Дона и закрывала выход в Азовское море. Для овладения ею была сформирована армия численностью около 31 тыс. человек при 114 мортирах, 12 гаубицах и 44 пищалях, в состав которой вошли лучшие войска. Чтобы отвлечь внимание турок и татар от готовящегося удара на Азов, в низовья Днепра была направлена дворянская конница под командованием Б. П. Шереметева и украинские казаки.

Весной 1695 г. русские войска были двинуты к Азову. Авангард армии выступил из Москвы в начале марта и 27 июня стал лагерем у Азова. По дороге к нему присоединились донские казаки. 28 апреля на судах «плавным походом» двинулись главные силы. С ними находился Петр. Путь шел по рекам Москве, Оке и Волге. В Царицыне войска высадились на берег и пошли степью к городку Паншину на Дону, где их ожидали заранее подготовленные суда. Отсюда войска продолжали путь вниз по [17] течению Дона. 5 (15) июля вся армия была сосредоточена у стен Азова. Началась осада города. Гарнизон крепости оказывал упорное сопротивление. Турецкие корабли непрерывно подвозили пополнения и запасы в осажденный Азов. Отсутствие у русских флота не позволило заблокировать крепость с моря.

Было решено штурмом овладеть Азовом. Он состоялся 5 августа, но был отбит. Также неудачным был второй штурм, произведенный 25 сентября. Большие потери и приближавшаяся осень принудили Петра снять осаду Азова и возвратиться назад. Основными причинами неудачи были: отсутствие у русских военно-морского флота, недостаточная подготовка войск к осадным действиям.

Неудача первого похода на Азов не сломила стремления Петра к достижению поставленной цели. Он энергично взялся за подготовку нового похода, решив действовать против Азова не только сухопутными войсками, но и флотом, который мог бы изолировать крепость со стороны моря. На верфях в Воронеже и подмосковном селе Преображенском началось спешное строительство кораблей. К весне 1696 г. флот был построен. Он насчитывал 2 корабля, 4 брандера, 23 галеры и большое количество транспортных судов. Наряду со строительством флота шла усиленная подготовка сухопутных войск. Численный состав действующей армии был доведен до 75 тыс. человек. Во главе ее поставили боярина А. С. Шеина. Фактическое руководство войсками осуществлял Петр.

В конце марта вся армия была сосредоточена в Воронеже. 23 апреля на транспортных судах выступил в поход авангард под командованием П. Гордона (три полка). Вскоре отплыли еще пять полков во главе с А. М. Головиным и Шеин со своим штабом. Остальные войска двигались походным порядком.

3 мая к Азову двинулся галерный флот. Он выходил из Воронежа отрядами по 5–8 судов. Всего было четыре отряда. Во главе первого на галере «Принципиум» плыл Петр. 27 мая русский флот подошел к Азову, отразил попытку высадки турецкого десанта с моря и в начале июня блокировал крепость. Сухопутные войска осадили ее с суши. Совместными действиями армии и флота 19 июля Азов был взят.

Занятие Азова обеспечило России выход в Азовское море. Но Керченский пролив находился в руках Турции. Это обстоятельство не давало Российскому государству доступа в Черное море. Необходимо было продолжать борьбу. Чтобы разрешить черноморскую проблему, Петр I стремился укрепить союз европейских стран против Османской империи. Но достигнуть этой цели не удалось.

Правительства западноевропейских стран лихорадочно готовились к войне за испанское наследство. Австрия спешила освободить себе руки заключением мира с Турцией. Усилия России добиться согласия союзников на продолжение войны натолкнулись на ожесточенное противодействие представителей Австрии, [18] а также Англии и Голландии, которые были заинтересованы в привлечении сил Австрии к борьбе за испанский трон. Австрийский император начал мирные переговоры с Турцией, не заботясь об интересах ни России, ни Польши. Резидент А. Никитин из Лондона доносил Петру I, что «о мире особенно хлопочет английский король, принявший на себя, по просьбе султана, посредничество, вместе с Голландиею»{54}.

В полной мере противоречия между союзниками выявились на Карловицком конгрессе 1698–1699 гг. На нем английские и голландские «посредники» старались поскорее примирить Австрию и Турцию. Они увещевали П. Б. Возницына, русского уполномоченного на переговорах, принять невыгодные условия мира с Турцией. Но Возницын дипломатично отказался от их услуг, объяснив, что «за посредников он их цело без воли государя своего признать не может, только признает за приятелей и друзей, от которых всякой приязни надежен»{55}. В своих донесениях Возницын неоднократно отмечал, что представители морских держав на конгрессе действовали в интересах Османской империи. В 1699 г. переговоры продолжил Е. И. Украинцев. Он также указывал, что «послы английский и голландский во всем держат крепко турскую сторону и больше хотят им всякого добра, нежели тебе, великому государю... У тебя, государя, завелось морское корабельное строение и плавание под Азов и у Архангельского города, и тому они завидуют и того ненавидят, чая себе от того в морской своей торговле великой помешки»{56}

Таким образом, морские державы стремились связать России руки на юге. Они также не желали, чтобы она развивала морское судостроение и судоходство на севере. Англия и Голландия, приковывая внимание России к региону Черного моря посредством ущемления ее интересов при заключении мира с Турцией, в то же время старались не допустить развития военного конфликта на Балтике. В мае 1698 г. морские державы заключили союз со Швецией. Он свидетельствовал о развернувшейся борьбе среди европейских держав за привлечение на свою сторону военно-морских сил Швеции в предстоящей войне на континенте.

Австрия, Венеция, Речь Посполитая заключили каждая в отдельности мирные договора с Турцией. Русскому послу Е. П. Украинцеву пришлось в 1699 г. подписать перемирие сроком на два года, а затем вести переговоры о мире. Распался антитурецкий и стал зарождаться антишведский союз. Его инициатором выступил русский царь Петр I. Он правильно оценил расстановку сил в Европе. Морские державы (Англия и Голландия) готовились выступить против Франции. Каждое из противоборствующих государств старалось заполучить в союзники как можно больше держав, и в первую очередь Швецию и ее армию.

Швеция как торговый партнер и главный поставщик железа в Англию сама была склонна войти в союз морских держав. Она стремилась извлечь выгоду из назревавшего конфликта европейских государств, чтобы окончательно утвердить свое господство [19] на Балтике. Это стремление не укрылось от прибалтийских стран — Польши и Дании. В подобной ситуации у России оказались естественные союзники, и создание антишведской коалиции стало неизбежным.

11 ноября 1699 г. в селе Преображенском состоялась встреча представителей России и саксонского курфюрста, польского короля Августа II. Они подписали договор об обоюдном содействии в войне против Швеции. Следует отметить, что условия договора со стороны Августа II были продуманы заранее. Они предусматривали довольно осторожное отношение к России как союзнику и отводили ей особое место в войне. Дело заключалось в том, что в конце 1698 г. и в начале 1699 г. проекты этого договора составлял лифляндский дворянин немец И. Паткуль, бежавший от шведов из Ливонии. По его плану, в котором ясно просматривалось отстаивание интересов прибалтийско-немецкого дворянства, при разделе шведских владений в Прибалтике России отводилась довольно пассивная роль. Паткуль желал поражения Швеции, но боялся и усиления России. В меморандуме Августу II от 7 апреля 1699 г. он писал: «Надобно опасаться, чтоб этот могущественный союзник не выхватил у нас из-под носа жаркое, которое мы воткнем на вертел: надобно ему доказать историею и географиею, что он должен ограничиться одною Ингерманландиею [20] и Карелиею»{57}. Далее Паткуль указывал, что «трактатом необходимо... связать руки этому могущественному союзнику», чтобы он не завладел Лифляндией, и не позволять ему овладеть Нарвой. «Если же царь удержит Нарву за собою и таким образом приобретет в Лифляндии крепкий пункт, то, переступив естественный рубеж, реку (Нарву), соединяющую Пейпус (Чудское озеро) с Балтийским морем, он легко овладеет Ревелем, потом всею Эстляндией, наконец, со временем и Лифляндиею». Паткуль настаивал, что в трактат необходимо внести пункт, обязывающий Петра I «помогать его королевскому высочеству деньгами и войском, в особенности пехотою, очень способною работать в траншеях и гибнуть под выстрелами неприятеля»{58}.

Август II был такого же мнения. 14 августа 1699 г. в договоре с магнатами Польши он изложил определение будущего политического положения Лифляндии, которая будет присоединена к Речь Посполитой в виде лена «как оплот против Швеции и Москвы»{59}.

Таким образом, отлично сознавая, что Россия желает вернуть исторически принадлежавшие ей земли в Прибалтике, саксонский курфюрст и ливонско-немецкое дворянство всячески противились этому законному требованию. Более того, спекулируя на противоречиях польских магнатов, Август II стремился приобрести их благосклонность посредством включения земель Прибалтики — Лифляндии вплоть до Нарвы — во владения Речи Посполитой. Такая направленность политики союзника не могла дать гарантии твердой и искренней помощи при борьбе с общим противником.

Однако русское правительство и дипломаты в переговорах в селе Преображенском заняли вполне определенную позицию. В одном из первых пунктов договора говорилось о желании русского царя иметь твердое основание на Балтийском море. Была обещана помощь Августу II русскими войсками. Особо оговаривалось, что Россия вступит в войну после заключения мирного договора с Турцией. Русские дипломаты обещали поторопиться даже в том случае, если это будет и «убыточно» для страны{60}.

Петр I решил не использовать войска Речи Посполитой в предстоящей войне. Он полагался на силы Саксонии и хотя в восьмом пункте договора не исключал участие войск Речи Посполитой, но без твердых требований на этот счет{61}.

Общее выступление было намечено предположительно на апрель 1699 г. При этом со всей ясностью указывалось, что если к этому времени с Турцией мира не будет, а король Август II начнет войну со Швецией, но она будет неудачной и Август «случаем вновь желати будет с оного мира, то мы, великий государь, наше царское величество, должны всякими меры Свейскую сторону к полезному и лутчему состоянию мира к стороне королевского величества Польского приводить»{62}

В договоре были распределены и театры военных действий. Россия должна была сконцентрировать свои усилия в ижорской [21] и карельской землях, но вместе с тем русские дипломаты не соглашались ограничить себя лишь этими направлениями. Русское правительство и Петр I предполагали двинуть русские войска на Нарву.

Русская дипломатия, занимавшая твердую позицию в оказании помощи союзнику, не намеревалась слепо подчиняться всем его требованиям. Она не связывала себе руки обещаниями предоставления каких-либо привилегий магнатам Речи Посполитой и не настаивала на непременном их участии в войне.

Когда союзники в августе 1700 г. узнали о планах Петра I, они не стали открыто возмущаться, сознавая, что сами намеревались использовать Россию в корыстных целях. В переписке саксонского посланника барона А. Лангена и И. Паткуля были высказаны лишь сожаления по поводу провала их намерений, «что теперь обнаружилось секретное намерение царя атаковать Нарву. Я сделал все на свете, — писал Ланген, — вместе с датским посланником, чтобы отклонить его от этого намерения: мы нашли его до такой степени упорным, что опасались долее трогать столь нежную струну, и должны довольствоваться разрывом царя с Швецией в надежде, что Нарва со временем не уйдет от наших рук»{63}.

И. Паткуль отвечал, что «благоразумие требует принять все возможные меры, чтобы Ливония не подпала власти могущественного друга и сотрудника нашего государя. С другой же стороны, мы слабы, помощь царя нам необходима, если хотим что-нибудь сделать, и Швеция не мало ослабнет, потеряв Нарву. Следовательно, мы не должны торговаться с царем, чтобы не раздражать его. Я думаю, не надобно спорить с ним об осаде Нарвы и только искусно вручить ему записку в обеспечение прав короля, на основании договора, чтобы действовать впоследствии, когда не нужно будет беречь царя с такою осторожностью, как ныне»{64}.

Приведенная переписка состоялась год спустя после подписания договора, но она ясно показывает, какие цели преследовали союзники — воевать чужими руками, причем не считаясь с интересами России. Она также свидетельствует и о другом: русское правительство не дало себя обмануть и твердо отстаивало свои позиции, несмотря на тайные замыслы союзников в любой момент нарушить статьи договора. В отличие от русской стороны союзники за ее спиной плели интриги, а это, естественно, не могло не сказаться на общем состоянии дел.

Длительными и сложными оказались переговоры о взаимопомощи России и Дании. В результате войн со Швецией в XVII в. Дания вынуждена была отказаться от сбора пошлин со шведских торговых судов, проходящих через Зундский пролив, и тем самым потеряла один из основных источников пополнения казны. В 1697 г. датским владениям на юге балтийского побережья был нанесен еще один удар — Голштиния, лежащая между Данией и материком, оказалась под полным контролем Швеции. Голштинский [22] герцог Фридрих IV женился на сестре Карла XII Гедвиге-Софии. С этого момента Голштиния стала форпостом шведской великодержавной политики. Карл XII ввел на территорию герцогства 5 тыс. солдат и начал восстанавливать крепости на границе с Данией, отрезая ее от материковой Европы{65}.

Датское правительство не могло спокойно относиться к такому положению дел. Сразу после вступления на престол Карла XII оно направило в Россию в апреле 1697 г. посла П. Гейнса с целью заключения оборонительного союза против агрессивного соседа. В июне 1697 г. он прибыл в Москву и был сочувственно принят в правительственных кругах. Однако Петр I находился в отъезде за границей, и датскому послу, желавшему личной аудиенции, пришлось ждать его возвращения.

В августе 1698 г. Великое посольство вернулось в Москву, и Петр I встретился с Гейнсом. Переговоры затянулись. Петр был занят турецкими делами и спешил их закончить{66}. 21 апреля 1699 г. уже в Воронеже, куда последовал датский посол вслед за царем, состоялась аудиенция, на которой был обсужден и предварительно утвержден договор. Он состоял из одиннадцати основных, открытых статей и двух сепаратных, тайных, приложенных к главному трактату. Основные статьи сводились к следующему: в случае нападения с чьей-либо стороны на одно из договаривающихся государств другое через три месяца по получении об этом уведомления должно прийти на помощь и разорвать мир с нападающим. Причем оговаривалось, что помогающая сторона может сделать попытку мирными средствами уладить конфликт. Но если по истечении трехмесячного срока она не даст результатов, то союзная сторона должна оказать безвозмездную военную помощь. В статьях 6–10 указывались обоюдные обязательства договаривающихся сторон: сообщать друг другу обо всем, что будет к пользе каждого; не заключать каких-либо договоров с другими государями, вредных союзу; пригласить к союзу короля польского; впоследствии приступить к заключению торгового договора. Союз не прерывается смертью одного из государей; в мирное время в таком случае договор обновляется, во время войны наследник умершего государя исполняет договор без его обновления. Главный трактат заканчивается обещанием сторон верно соблюдать союз «во всех статьях, пунктах, определениях и содержаниях».

В двух сепаратных статьях указывалось, что «его царское величество ныне никакого пристанища на Балтийском море не имеет», а посему помогающая сторона должна будет действовать оружием против агрессора вблизи своих границ из-за невозможности объединения вооруженных сил союзников ввиду дальнего расстояния, разделяющего государства. Особо отмечалось, что Россия приступит к исполнению статей договора после заключения мира с Турцией{67}.

Из статей договора можно сделать вывод, что именно Швеция подразумевалась в качестве агрессора. [23]

Датский посланник вернулся в Москву. В ноябре он узнал, что Петр I и Август II заключили союз. Гейнс поспешил с окончательным утверждением договора и его ратификацией с теми добавлениями, которые пожелает внести царь. При ратификации договора Петр потребовал включения дополнительной статьи, подтверждающей, что наступление России и Дании на противника имеет силу для окончания войны и заключения полного мира{68}.

Таким образом, Петр I не ограничивал инициативу союзников, но в то же время четко определял время вступления России в войну — только после заключения мирного договора с Турцией. Вместе с тем он не отказывался от оказания помощи в случае начала военных действий.

* * *

Накануне Северной войны состояние русской армии определялось новыми явлениями в экономической и политической жизни, которые переживала страна. Во второй половине XVII в. Российское государство вступило в полосу экономического подъема, который характеризовался ростом производительных сил и образованием единого всероссийского рынка. В стране вызревали предпосылки для всесторонних реформ. Это обстоятельство непосредственно отражалось на процессе строительства вооруженных сил, который в начале XVIII в. завершился полной их реорганизацией. Была создана регулярная армия — одна из лучших по тому времени армий Европы и могучий военно-морской флот. Но накануне решающего военного столкновения со Швецией Россия еще значительно отставала от современных для того времени требований в военном деле.

Единой военной организации в стране не было. В комплектовании, обучении и вооружении армии царил разнобой. Она состояла из поместной дворянской конницы, стрелецкой пехоты, полков «иноземного строя» — солдатских, рейтарских, драгунских и артиллерии — «пушечного наряда». Военно-морской флот отсутствовал.

Поместная дворянская конница к концу XVII в. переживала упадок. Дворянское конное ополчение созывалось только в военное время, с окончанием военных действий оно распускалось по домам. Никакой военной организации в мирное время дворянское ополчение не имело. Естественно, что ни о каком сколько-нибудь серьезном военном обучении в таких условиях говорить не приходилось. По свидетельству современника, «ученья у них к бою против рейтарского не бывает и строю никакого не знают, кто под которым знаменем написан, и потому едет без строю»{69}. А вот как характеризовал дворянскую конницу публицист того времени И. Т. Посошков: «А естли на конницу посмотреть, то не то что иностранным, но и самим нам на них смотреть зазорно, в начале у них клячи худые, сабли тупые, сами нужны и безодежны, и ружьем владеть никаким неумелые. Истинно, государь, [24] я видал, что иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то, что ему стрелить по цели хорошенько... Попечения о том не имеют, чтоб неприятеля убить, о том лиш печетца, как бы домой быть. А о том еще молятца и богу, чтоб рана нажить лехкая, чтоб не гораздо от нее поболеть, а от великого государя пожаловану б за нее быть. И на службе того и смотрят, чтоб где во время бою за кустик притулитца. И иные такие прокураты (защитники) живут, что и целыми ротами притуляются в лес или в долу, да того и смотрят, как пойдут ратные люди з бою, и они такожде бутто з бою в табор приедут. А то я у многих дворян слыхал: «Дай-де бог великому государю служить, а сабли б из ножен не вынимать». И по таким их словам и по всем их поступкам, не воины они...»{70} К этой яркой характеристике остается добавить немногое. Некогда грозная для противника своей многотысячной массой дворянская конница стала утрачивать боевое значение и по другой причине. С повсеместным распространенном огнестрельного оружия его роль на поле боя неизмеримо возросла. «Все возрастающая эффективность и скорость огня пехоты весьма отрицательно сказывались на кавалерии»{71}, которая не выдерживала массированного оружейного и артиллерийского огня. Отныне в западноевропейских армиях «начинает обнаруживаться все возрастающее преобладание пехоты над кавалерией»{72}.

Дворяне стремились не отрываться надолго от своего хозяйства и всячески уклонялись от несения военной службы. «Нетство» дворян (т. е. неявка на государеву службу) стало весьма распространенным явлением. От службы уклонялись и знатные дворяне и мелкопоместные. И это также не могло не повлиять на боеспособность дворянской конницы. Ее низкие боевые качества проявились уже во времена польско-шведской интервенции начала XVII в., а во время русско-польской войны 1656–1667 гг. «нетство» дворян явилось одной из причин поражений русских войск под Конотопом (1659 г.) и Чудновым (1660 г.){73}.

Наряду с дворянской поместной конницей значительную часть русского войска составляла стрелецкая пехота. Так же как и дворяне, после походов стрельцы возвращались к мирным занятиям торговлей, ремеслом, огородничеством и землепашеством. Вместе с тем условия стрелецкой службы значительно отличались от условий службы дворянского ополчения. Стрельцы находились на постоянной военной службе и проходили некоторое военное обучение{74}. В мирное время они несли так называемую городовую службу, заключавшуюся в охране царского двора, сопровождении царя при его «выходах» и разъездах, несении очередных недельных караулов в Москве и других городах, выполнении посыльной службы и т. д.{75}

В отличие от дворянского ополчения стрелецкое войско имело более правильную организацию. Основной военно-административной его единицей был приказ. Во главе всех стрелецких войск стоял Стрелецкий приказ, ведавший назначениями на службу, [25] выдававший жалованье, руководивший военным обучением. По мере того как росло значение пехоты на поле боя, все большее значение приобретало строевое обучение стрельцов. Поэтому на протяжении всего XVII в. правительство пыталось привить стрелецкому войску навыки регулярного боя{76}.

Надо сказать, что боеспособность стрельцов высоко оценивалась современниками, которые считали, что главная сила русской армии заключается в пехоте{77}. Действительно, стрелецкая пехота широко использовалась правительством в многочисленных войнах второй половины XVII в. и проявила как в дальних походах, так и при обороне пограничных крепостей высокие боевые качества. Например, участвуя в Чигиринских походах в 1677–1678 гг., стрелецкие формирования вместе с другими разрядами русского войска доблестно сражались против турок и татар{78}.

Однако со временем боеспособность стрелецкого войска стала падать. Совмещение военной службы с занятиями торговлей и промыслами приводило к тому, что стрельцы все более и более отвлекались от овладения военным делом. Попытки же правительства привлечь стрельцов к «солдатскому учению» встречали с их стороны сильное противодействие{79}. И здесь следует отметить, что среди всех разрядов старомосковского войска положение стрельцов было наиболее своеобразным. Их социальный состав был неоднороден. Особенно это относилось к московским стрельцам, среди которых «люди торговые и ремесленные всякие богатые многие». Что касается остальной массы стрелецкого войска, то его положение приближалось к положению низов посадских людей. В силу этого обстоятельства стрелецкое войско становилось ненадежным и с политической точки зрения. К концу XVII в. стрельцы часто выходили из повиновения правительству. Во время городских восстаний середины и второй половины XVII в. они обнаруживали «шатость», а в московских восстаниях 1682 и 1698 гг. стали основной движущей силой. Все это вместе взятое поставило перед крепнущим абсолютизмом вопрос о ликвидации стрелецкого войска. Первый шаг в этом направлении был сделан правительством царевны Софьи Алексеевны, которое после подавления «хованщины» расформировало 11 (из 19) полков московских стрельцов, разослав по разным городам несколько тысяч человек{80}. При Петре I этот процесс завершился. После подавления стрелецкого мятежа 1698 г. полки московских стрельцов подвергают «скасованию» (роспуску). Однако наиболее боеспособные кадры стрелецкого войска вошли в состав регулярной армии. Городовые же стрельцы пережили время Петра I{81}.

Русская артиллерия — «пушечный наряд» — комплектовалась личным составом аналогично стрелецким полкам. За свою службу пушкари получали денежное и хлебное жалованье или земельный надел. Служба пушкарей была наследственной. Подобно стрельцам, пушкари в свободное от службы время занимались торговлей и ремеслами{82}. В военное время для обслуживания пушечного наряда привлекались дополнительно ратные люди, набранные [26] от тяглового населения{83}. Вся русская артиллерия XVII в. подразделялась на «городовой наряд» (осадные и крепостные орудия) и «полковой наряд» (легкая и тяжелая полевая артиллерия). В составе полевой артиллерии выделяли «полковую», т. е. приданную пехотным стрелецким и солдатским полкам{84}.

В 1621 г. появляется «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки» Анисима Михайлова Радышевского, знаменовавший собой зарождение русской артиллерийской науки. Эта книга стала практическим пособием для русских артиллеристов{85}. Прогрессивные идеи этого произведения претворялись в жизнь русскими мастерами при усовершенствовании артиллерийских орудий. «Устав» Радышевского оказал большое влияние и на боевое искусство русских пушкарей. Надо сказать, что русские артиллерийские мастера уже в то время практически решили проблему создания нарезных и казнозарядных артиллерийских орудий, намного опередив уровень развития техники того времени. К 90-м годам XVII в. в связи с развитием мануфактур наметились известные изменения в общем производстве артиллерийских орудий. Здесь прослеживается стремление заменить устаревшие орудия более совершенными по конструкции и одновременно привести в единую систему их типы и калибры. Успехи в артиллерийском деле были налицо. Однако хотя русские вооруженные силы и обладали довольно многочисленным артиллерийским парком, все же русская артиллерия, как, впрочем, и артиллерия Западной Европы, обладала рядом весьма существенных недостатков. В целом она представляла из себя разнотипную и разнокалиберную массу. Орудия были тяжелыми и вследствие этого малоподвижными. Дальность стрельбы и скорострельность русских орудий были незначительны. В войсках находилось большое количество орудий явно устаревших конструкций, некоторые из них были созданы еще в XVI в.

Таким образом, ни дворянская поместная конница, ни стрелецкая пехота уже не могли быть основой боевой мощи вооруженных сил Российского государства. Несмотря на известные достижения, пока еще не стояла на высоте требований военного искусства того времени и русская артиллерия. А между тем именно на этот период падают серьезные качественные изменения, происходившие в военном деле. Военное искусство вступило в новый этап своего развития. Повсеместно внедрялись новые виды вооружения и военной техники, новые способы ведения вооруженной борьбы, новые формы военной организации. Так, на смену мушкетам с фитильным запалом приходят кремневые ружья. Резко возросла роль огня на поле боя. Пехота вооружается фузеей со штыком. Изменения в оружии потребовали и качественно новых войск, потребовалась иная, чем прежде, их выучка. Старые способы комплектования и организации вооруженных сил теперь уже не годились. В большинстве государств Западной Европы создавались постоянные наемные армии. Вводилось единообразное вооружение и обучение войск. Армии Западной Европы становились [27] регулярными, т. е. имевшими постоянную военную организацию, проходившими систематическую военную подготовку и находившимися на полном содержании государства. Главной силой всех европейских армий стала пехота. Значительные изменения произошли и в артиллерии. В конце XVII и начале XVIII столетия в Западной Европе было покончено с цеховой организацией артиллерии. Она «была окончательно введена в состав армии... признана особым родом войск»{86}. Открылись широкие возможности для ее развития. Были унифицированы калибры артиллерийских орудий, значительно снижен их вес, улучшена конструкция лафетов. Благодаря этому значительно повысилась подвижность артиллерии. Тогда же получили распространение зарядные пороховые трубки, картузы, картечи. Произошло разделение артиллерии на тяжелую и легкую, чем «были заложены основы тактики полевой артиллерии»{87}. Начали формироваться научные основы развития данного рода войск. Все эти изменения в значительной мере повысили огневую мощь артиллерии.

Переворот в развитии артиллерии вызвал серьезные изменения в фортификации и искусстве осады крепостей. Значительное распространение получили полевые укрепления. В Европе гремело имя выдающегося французского военного инженера Вобана, чья школа вобрала в себя лучшие достижения европейского военно-инженерного искусства{88}.

Крупные изменения произошли в организации военно-морского флота. Все ведущие европейские государства создали постоянные военные флоты{89}, насчитывавшие десятки кораблей различных классов. Новые суда обладали значительной огневой мощью и могли решать в войне стратегические задачи. Обладание сильным военно-морским флотом сделалось отныне непременной принадлежностью военной мощи государства.

Конечно, в этих условиях дальнейшая военная отсталость России перед лицом такого грозного противника, каким была Швеция, становилась опасной для самого ее существования. В этой связи все же следует заметить, что, хотя русские вооруженные силы значительно отставали от армий Западной Европы, они все же не остались в стороне от новых явлений в области развития военного искусства, организации и боевой подготовки войск. Так, новые приемы ведения боя воспринимались отдельными русскими военачальниками уже в начале XVII в. Известно, например, что летом 1609 г. молодой русский полководец М. В. Скопин-Шуйский обучал воинов регулярному бою{90}.

Разумеется, правительство не могло не считаться с развитием военного дела на Западе. В 30-е годы XVII в. была предпринята первая попытка создания принципиально новой военной системы Российского государства. На это правительство толкала не только неспособность дворянской поместной конницы и стрелецкой пехоты силой оружия защищать внешнеполитические интересы складывающегося абсолютистского государства. Ему, кроме того, нужна была послушная сила для сохранения крепостнических [28] порядков в стране. Военной системой, которая надежно обеспечивала бы внешнеполитические интересы дворянского государства и одновременно служила оплотом крепостнических порядков в стране, могла быть только регулярная армия.

В 30-е ходы XVII в. правительство царя Михаила Федоровича попыталось создать армию, организованную и обученную по западноевропейскому образцу. В преддверии войны за возвращение захваченного в начале XVII в. поляками Смоленска были сформированы первые русские солдатские, драгунские и рейтарские полки. Для их вооружения правительство закупило за границей мушкеты, шпаги и пики. Личный состав этих новых полков, или, как их тогда называли, полков «иноземного строя», набирался частью из добровольцев — «вольницы», а частью и принудительно. Впервые в истории Российского государства был объявлен принудительный набор «даточных людей», главным образом крестьян{91}. Воинская служба, являвшаяся ранее привилегией имущих классов и военного служилого сословия стрельцов, была распространена теперь на широкие массы крестьян и горожан. Следует подчеркнуть, что эти новые войска в отличие от наемных армий Западной Европы, набиравшихся из ландскнехтов разных национальностей, были строго национальными по своему составу и в силу этого обладали более высокими моральными качествами.

Новые полки обучались ратному строю под руководством иноземных офицеров. Свое боевое крещение они получили в войне с поляками за возвращение Смоленска (1632–1634 гг.) где неплохо себя показали. В этих формированиях уже можно было разглядеть некоторые черты регулярной армии: государственное снабжение оружием, боеприпасами и продовольствием, более или менее регулярное строевое и тактическое обучение личного состава, общегосударственный призыв на военную службу даточных, введение более стройной иерархии офицерских чинов, деление на роты и эскадроны, издание первых официальных руководств для обучения ратному строю. Тем не менее это еще не была регулярная армия. Новые формирования, так же как и дворянское ополчение, с окончанием военных действий большей частью распускались по домам. Лишь часть офицеров, солдат, драгун и рейтаров оставались под знаменами. В этих условиях вполне понятно, что военное обучение не могло быть систематическим. «Система военного обучения в этот период, — подчеркивал Ф. Энгельс, — была более сложной, чем когда-либо, и ни у кого, кроме солдата, прослужившего всю жизнь, не было ни малейшего шанса хотя бы приблизительно овладеть ею»{92}. Кроме того, для успешного обучения войск армию необходимо было оснастить однотипным вооружением, снаряжением и обмундированием. Но как раз этого московское правительство обеспечить не могло. Узкая промышленная база страны еще не позволяла снабдить армию в достаточной степени вооружением и снаряжением. Правда, в производстве вооружения наметились определенные сдвиги. Росту отечественного [29] производства оружия способствовало появление я распространение в России мануфактур. К концу XVII в. в России насчитывалось 17 предприятий, производивших ручное огнестрельное оружие и артиллерийские орудия. Например, на тульско-каширских железоделательных заводах производилось 15–20 тыс. мушкетов в течение 300 рабочих дней{93}. Русские оружейники вели настойчивые поиски по усовершенствованию отечественного ручного огнестрельного оружия. Были созданы образцы нового оружия — «винтованные пищали», усовершенствованы конструкции ружейных замков, которые под названием «замки русского дела» получили широкое распространение{94}. Однако хотя к концу XVII в. отечественная промышленность добилась известных успехов в производстве ручного огнестрельного оружия, все же его недостаток приходилось восполнять путем закупок за границей.

В конце XVII в. князем В. В. Голицыным были предприняты попытки реорганизовать русские вооруженные силы. Стрелецкие приказы были переформированы в «полки», в дворянской коннице вместо «сотен» вводились «роты». В вооруженных силах вводились новые офицерские чины — полковников, капитанов и ротмистров. В 1681 г. вся территория страны была поделена на девять «разрядов» (военных округов), к которым были приписаны все ратные люди государства. Наконец, в 1682 г. было отменено местничество. Тем не менее новые явления в строительстве вооруженных сил с трудом прокладывали себе дорогу. Даже после отмены местничества на высшие командные должности назначения производились не по военным талантам, а по знатности происхождения. Местнические раздоры и накануне петровских реформ были обычным явлением. Крымские походы князя В. В. Голицына 1687 и 1689 гг. наглядно продемонстрировали военную отсталость страны и произвели большое впечатление на современников. Коренная реформа русских вооруженных сил стала насущной потребностью.

В целом русские вооруженные силы в XVII в. продвинулись вперед по пути превращения в регулярную армию. Дальнейшее их развитие связано уже с именем Петра I, на долю которого выпала миссия создания русской регулярной армии и военно-морского флота. Достижения предыдущего периода позволили Петру провести военную реформу русских вооруженных сил в исключительно короткий исторический срок. Впрочем, петровская военная реформа была проведена хотя и быстро, но далеко не сразу. В процессе подготовки и в ходе Северной войны русские вооруженные силы прошли долгий и сложный процесс реорганизации и перевооружения новой по тому времени военной техникой, овладения современным военным искусством, освоения в процессе войны опыта новой линейной тактики.

Прологом непосредственного начала строительства регулярной армии послужило появление так называемых потешных полков. Созданные для юношеских забав, они наряду с выборными солдатскими [30] полками Ф. Лефорта и П. Гордона составили ядро новой армии. Впоследствии потешные были развернуты в Преображенский и Семеновский полки — одни из самых боеспособных частей русской армии. В отличие от солдатских полков прежних формирований, за исключением выборных, стрельцов и поместной конницы в Преображенском и Семеновском полках проводилось серьезное военное обучение, в котором деятельное участие принимал сам Петр. Вместе с Петром азы военного дела постигали и его ближайшие соратники, будущие полководцы русской регулярной армии: А. М. Головин, М. М. Голицын, А. А. Вейде, Ф. М. Апраксин, А. И. Репнин, Я. В. Брюс, А. Д. Меншиков и др. В Преображенском и Семеновском полках уже тогда фактически готовились офицерские кадры для повой армии. Сам Петр, «начав от барабанщичья чина, солдатские чины прямыми заслугами своими прошел»{95}. В 1691 г. он получил чин сержанта, а в 1693 г. — бомбардира Преображенского полка. Это была серьезная военная школа, позволившая Петру выработать в себе качества, необходимые военачальнику. Именно в эти годы начали формироваться взгляды будущего создателя русской регулярной армии и военно-морского флота на военное дело. Петр знакомился с военной литературой того времени, с большим интересом читал военно-исторические произведения. Так, он внимательно изучал военный устав царя Алексея Михайловича «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей», «Книгу о хитростях ратных» римского военачальника Юлия Фронтина, «Комментарии о гальской войне» Юлия Цезаря, а затем и «Краткое собрание Л(ь)ва Миротворца августейшего греческого кесаря показующее дел воинских обучение»{96}. Иноземные офицеры, инженеры и мастера знакомили молодого русского царя с основами астрономии, геометрии, фортификации, артиллерийского дела, кораблестроения. С помощью генералов П. Менезия, П. Гордона, Ф. Лефорта Петр овладевал навыками искусства руководства войсками.

С падением правительства Софьи (1689 г.) и переходом всей власти к Петру его военные «потехи» приобрели значительно больший размах и целеустремленность. После неудачных Крымских походов князя В. В. Голицына стало ясно, что насущной задачей строительства русских вооруженных сил является введение правильного обучения всех войск, изучение ими современного военного искусства. Это обстоятельство и определило направление правительственной политики по строительству новой армии. Уже в первых четырех выборных солдатских полках, в том числе первых гвардейских полках — Преображенском и Семеновском, военное обучение не ограничивалось только строевыми «экзерцициями» (упражнениями). Для Петра и его соратников уже в то время было характерно стремление применить на практике почерпнутые при учении «правила» военной науки. Первые регулярные полки были укомплектованы, вооружены и обучены по западноевропейскому образцу. Во время так называемых потешных [31] походов 1691–1694 гг. на практике проверялись новые формы военной организации и тактики. Самым значительным среди потешных походов был Кожуховский поход 1694 г.{97} Это были крупнейшие общевойсковые маневры с участием всех родов войск, организованные и проведенные Петром 27 сентября — 17 октября 1694 г. Цель маневров заключалась в том, чтобы обучить войска действиям при осаде и штурме крепостей, форсированию водных преград, а также проверить их полевую выучку. Численность войск, принявших участие в маневрах, достигала 40 тыс. человек. Все войска были разделены на две армии. В одну из них входили Преображенский и Семеновский гвардейские, Бутырский и Лефортовские солдатские и некоторые другие полки, вторую же армию составляли исключительно стрелецкие полки. В ходе маневров войска штурмовали специально для этого построенную крепость — «фортецию», по понтонному («живому») мосту форсировали Москву-реку. На завершающем их этапе «баталия была дана в поле»{98}. Маневры протекали в обстановке, максимально приближенной к боевой. Обе стороны использовали холостые заряды и «фальшивые бомбы». Действия войск во время «штурма» были настолько ожесточенными, что «с обеих сторон убито с 24 персоны пыжами» и «ранены с пятьдесят»{99}. Кожуховские маневры вновь подтвердили высокие боевые качества новых полков по сравнению со старомосковским войском. С другой стороны, маневры сыграли важную роль в деле подготовки к военным действиям под Азовом против Турции, с которой Россия тогда находилась в состоянии войны. Надо сказать, что сама идея крупных маневров, сочетавших не только строевую, но и полевую выучку войск, принадлежала лично Петру. В истории военного искусства это было новым явлением. В Западной Европе первые двусторонние маневры были проведены во французской армии в 1778 г.{100} В то же время Кожуховские маневры стали одним из шагов на пути к военной реформе. В потешных походах была впервые предпринята попытка обучить войска навыкам новой линейной тактики. Пока еще это обучение совершалось под руководством иноземных офицеров, долгое время находившихся на службе в России, которые «все установляли и рассказывали, как оные экзерциции отправлять для того, что из русских никого знающих не было»{101}. Правда, их боевой опыт был ограничен опытом тридцатилетней войны и они могли передать русским лишь то, что было введено в военное искусство Густавом-Адольфом, в то время как в лучших армиях Западной Европы под влиянием появления кремневых ружей и штыка складывались новые строевые и тактические приемы.

В двух Азовских походах (1695 и 1696 гг.) старомосковская военная организация окончательно продемонстрировала свою полную непригодность. Наглядно выяснилось, что подготовка стрельцов и дворянской конницы не отвечает более требованиям современного военного искусства. Старомосковские войска сражались «по прадедовским обычъем»{102}, и, наоборот, выборные солдатские [32] полки показали себя с самой лучшей стороны, за что удостоились чести вступить в Москву в роли триумфаторов. Были вскрыты и другие крупные недостатки в организации русских войск. Задача коренной реорганизации вооруженных сил России была, таким образом, вполне осознана. Поэтому сразу же после завершения Азовских походов правительство Петра приняло ряд мер для укрепления русских вооруженных сил и подготовки их реформы. Стрелецкие полки, участвовавшие в походах, были оставлены на юге, где на них возлагалась гарнизонная служба. В то же время численность выборных солдатских полков (Преображенского, Семеновского, Лефорта, Гордона), дислоцировавшихся в Москве, была значительно увеличена. Накануне своего отъезда за границу Петр оставил А. М. Головину инструкцию, в которой указывалось, что необходимо продолжать усиленное обучение личного состава этих полков, пополнять запасы их снаряжения, вооружения и боеприпасов, а также увеличить в полках численность личного состава{103}.

Для Петра было ясно, что успешное строительство новой армии, способной помериться силами со шведами, невозможно без всестороннего и тщательного изучения современной военной науки, без ознакомления и усвоения боевого опыта лучших европейских армий, без подготовки офицерских кадров, без обеспечения ее вооружением, боеприпасами и снаряжением. Эти задачи стали решаться Петром с присущей ему настойчивостью и непреклонностью уже в 1696–1697 гг. В начале 1697 г. для подготовки офицерских кадров в западноевропейские страны было отправлено около 150 стольников, сержантов и солдат{104}. Специально с целью ознакомления с достижениями военного искусства в Европе, устройством и организацией лучших европейских армий в январе 1697 г. за границу был послан «Преображенского солдатского выборного полку» майор А. А. Вейде, который основательно изучил французскую, нидерландскую, саксонскую и австрийскую армии, в боях последней из которых принял личное участие. В 1698 г. он представил Петру I подробный отчет о своих наблюдениях, в котором дал критический анализ порядков, существовавших в западноевропейских армиях. Основной вывод, к которому пришел Вейде, заключался в том, что только «прилежное обучение» войск военному искусству может привести к победе{105}. Это был еще один довод в пользу создания регулярной армии. Впоследствии доклад Вейде был переработан и стал одним из источников для создания уставов, наставлений и инструкций русской регулярной армии. Важную роль в подготовительных мероприятиях Петра по проведению военной реформы сыграла посылка в Западную Европу Великого посольства. В состав посольства входила группа волонтеров — сподвижников Петра, основной задачей которых было приобщение к западной военной культуре. Петр и волонтеры изучали морское дело, военную науку, артиллерийское и военно-инженерное искусство. Впрочем, изучением состояния военного дела на Западе не исчерпывалась [33] подготовка Петра к созданию регулярной армии. Для развертывания большой армии необходимо было иметь в достаточном количестве вооружение и офицерские кадры. Ни того ни другого в России в достатке пока не было. Поэтому, стремясь обеспечить русскую армию национальным офицерским составом, Петр тем не менее нанимал в Европе сотни пехотных офицеров и других военных специалистов. Только в 1698 г. в Москву прибыло около 700 иностранцев{106}. Тогда же Великим посольством была закуплена большая партия оружия: 10 тыс. мушкетов, 5 тыс. фузей, 3200 багинетов (подобие штыка в виде одностороннего клинка, вставляемого в дуло ружья), 24 палаша, мушкетоны и пистолеты{107}. Ко времени возвращения Петра из заграничной поездки (август 1698 г.) основные подготовительные мероприятия для коренной реорганизации армии были завершены. Опыт, приобретенный Петром и его соратниками во время пребывания в Европе, был использован при строительстве русских вооруженных сил. Здесь следует заметить, что у Запада Петр брал только передовое, прогрессивное, что можно было использовать в России, сразу отвергнув, например, реакционную систему наемничества, муштру, принципы «классической» линейной тактики.

В преддверии уже решенной войны со Швецией необходимо было форсировать создание большой регулярной армии. Стрелецкое восстание 1698 г. в Москве только ускорило начало реорганизации русских вооруженных сил. После подавления восстания было предпринято «скасование» (роспуск) стрелецких полков, а взамен них в конце 1699 г. по приказу Петра стали «набирать прямое регулярное войско»{108}. Так началась военная реформа, превратившая вооруженные силы России в одни из сильнейших в Европе.

К решению задачи коренной реформы армии Петр и его сподвижники подошли весьма основательно. В течение 1698–1699 гг. были разработаны первые уставные документы, положившие начало образованию регулярной пехоты. Изучив западноевропейский опыт, Петр отобрал для русской армии только те положения, которые были необходимы для непосредственной подготовки солдат к бою. В отличие от западноевропейских первые русские уставные документы характеризовали ясность и простота изложения, столь необходимые при обучении личного состава. Таковы «Воинские артикулы», составленные А. М. Головиным в 1699 г., «Краткое обыкновенное учение», разработанное Петром и напечатанное в ноябре 1700 г. в Москве{109}.

В этих документах были сформулированы основные строевые и тактические принципы обучения регулярной русской пехоты. Первые русские регулярные полки обучали по артикулу 1699 г. — первому строевому положению русской армии. Помимо этих документов, были разработаны и в 1700 г. изданы уставы, регламентирующие внутреннюю жизнь войск: «Статьи воинские как надлежит солдату в житии себя держать и в строю и во учении как обходиться» и «Ротные пехотные чины». [34]

Много внимания уделялось Петром подготовке собственных — офицерских кадров. К 1699 г. численность офицерского и сержантского состава полков Преображенского, Семеновского, Гордона и Шепелева значительно увеличилась и составила свыше 200 офицеров и сержантов{110}.

Весной 1699 г. подготовка офицерского состава из русских дворян для будущих новых регулярных полков активизировалась. 1 мая в Преображенском был назначен смотр стольникам, находившимся в Москве, одновременно из деревень вызывались остальные. А. М. Головин, который проводил смотр, отдал приказ, «чтобы они учились пехотному строю на житном дворе, у ково есть свое ружье, фузеи или пищали, а у ково нет, те б брали в Преображенском государево ружье»{111}. С 6 мая началось регулярное обучение будущих офицеров по артикулу, составленному Л. М. Головиным и Петром{112}. На одном из учений в село Семеновском присутствовал сам царь. К делу обучения дворян пехотному строю подходили очень строго: нерадивых или уклонявшихся от военной службы жестоко наказывали, вплоть до ссылки и конфискации поместий и вотчин. Какое значение придавал Петр обучению офицеров, видно из того факта, что он лично проверял годность дворян к строевой службе.

После ускоренного обучения новых офицеров в конце июня распределили «по генеральствам» (дивизиям), формировавшимся под командованием А. М. Головина, А. А. Вейде и А. И. Репнина. В каждую дивизию было направлено по 70 человек. Дворяне, прибывшие в Москву из провинции в июле, после смотра и определения годности к военной службе были «отданы по генеральству в учение», т. е. распределены таким же образом, как и предыдущая группа.

Примерно в это же время подготовка кадров русских офицеров была развернута непосредственно при регулярных полках. В Семеновском полку была образована учебная команда «сержантов в малых летах», а при Преображенском в 1698 г. — первая артиллерийская школа в России{113}. Кроме того, в распоряжение А. М. Головина, руководившего обучением офицеров «по артикулу», из Иноземного приказа было прислано до 300 иностранных офицеров из числа тех 700 иноземцев, которые были набраны на русскую службу Великим посольством в 1698 г. Однако этот контингент не оправдал возлагавшихся на него надежд. По отзыву Головина, многие из присланных были «гуляки великие», другие оказались просто невеждами. «Трудов к ним много положено, а иные ныне за мушкет не умеют приняться», — доносил царю Головин. В другом письме он сообщал Петру, что «начальные люди, которые ко мне присланы из Иноземного приказа для учения, по многим числам учения не приняли, и апреля 15 я выкинул из них человек с 150, а в остатке в учении столько же»{114}. В результате от услуг этих наемников пришлось отказаться. Закончив подготовку минимума офицерских кадров для развертывания регулярной армии, Петр приступил к набору солдат [35] в регулярные полки. В течение ноября 1699 г. был объявлен ряд указов о формировании «прямого регулярного войска». При этом широко использовался отечественный опыт комплектования солдатских и рейтарских полков, сложившийся во второй половине XVII в. Начало наборам в новую армию положил указ от 8 ноября 1699 г. о приеме «в службу в солдаты изо всяких вольных люде»{115}. Согласно указу, добровольцам полагалось 11 рублей в год жалованья и «хлебные и кормовые запасы» наравне с солдатами Преображенского и Семеновского полков. Центром формирования и обучения полков из вольных людей была назначена съезжая солдатская изба в Преображенском, а руководство этим делом возложено на А. М. Головина. 17 ноября последовал новый указ, на этот раз уже о наборе даточных людей. Примечательно, что если в прежние времена работа по набору даточных производилась Поместным приказом, то теперь эта миссия возлагалась на специальную комиссию, которая была учреждена на Генеральном дворе в Преображенском во главе с боярином генерал-адмиралом Ф. А. Головиным. В состав комиссии входили, помимо Головина, генерал А. А. Вейде, думный дьяк А. И. Иванов, дьяки О. Татаринов, И. Золотухин и др. Кроме того, в помощь комиссии из Поместного приказа был отряжен многочисленный штат подьячих. Кроме Москвы, указ от 17 ноября пунктами сбора даточных предусматривал Новгород, Псков, Смоленск и Белгород. Предписывалось, чтобы в даточные представляли «самых добрых и нестарых людей». Набору не подлежали пашенные крестьяне, отставные московские стрельцы и татары{116}. Почти одновременно была создана комиссия А. И. Репнина, на которую возлагался набор даточных и вольницы в городах Поволжья.

К 1 мая 1700 г. Генеральным двором было набрано 10 355 человек даточных, комиссией А. И. Репнина — 10 720, а комиссией А. М. Головина — около 8–9 тыс. человек вольницы{117}. Всего было набрано во вновь формируемые полки до 32 тыс. человек даточных и вольницы{118}. Кроме того, существенно пополнились четыре старых полка. Указом от 18 декабря 1699 г. предписывалось «прибрать в государеву службу в Преображенский и Семеновский и в выборные полки в солдаты из всяких чинов людей»{119}.

Формирование новых регулярных полков шло быстро, и уже рез несколько месяцев после обнародования царских указов о наборе «прямого регулярного войска» из вольницы и даточных было сформировано три пехотные дивизии, состоявшие из девяти полков во главе с генералами А. М. Головиным, А. А. Вейде, А. И. Репниным{120}. Вновь формируемые полки назывались «новоприборными тысячными полками», хотя в действительности их численность была несколько большей. Пехотный полк по штату имел подполковника, майора, 9 капитанов, капитан-поручика, 11 поручиков, 12 прапорщиков, полкового обозного, полкового писаря, 36 сержантов, 12 каптенармусов, 12 подпрапорщиков, [36] 48 капралов, 12 ротных писарей. Младший командный состав — сержантов, каптенармусов, подпрапорщиков и капралов — «полковникам велено выбрать из рядовых солдат»{121}. Всего в таком полку по штату должно было насчитываться 1152 человека. Личный состав полка полностью вооружался и снаряжался за счет государства. Сформированные полки вооружались фузеями и багинетами, по 1142 на полк. Как видно из этого факта, пикинеры в русской регулярной армии отсутствовали с самого момента ее создания.

Тогда же формировались первые регулярные кавалерийские полки. Было решено формировать конницу драгунского типа, которая наиболее полно отвечала требованиям ведения войны против шведов. Сначала в драгуны записывали «детей боярских и князей небогатых», а затем и дворянских «недорослей, которые к службе поспели»{122}. Однако к началу Северной войны было сформировано только два драгунских полка. Основную массу русской кавалерии пока еще составляла дворянская конница.

Новые формирования спешно обучались по первому русскому строевому уставу 1699 г. Его относительная простота способствовала быстрому и успешному обучению вновь набранных полков. Согласно уставу, солдаты обучались сомкнутому строю, ровному шагу, различным перестроениям. Помимо строевых правил, устав 1699 г. предусматривал обучение элементам тактики: новейшим приемам стрельбы и приемам рукопашного боя с багинетом.

Ощущалась нехватка командного состава для укомплектования формирующихся регулярных полков. Иностранные офицеры, не оправдавшие надежд царя на их профессиональную подготовку, и в первую очередь поляки и шведы, были разжалованы и частью вовсе исключены с военной службы{123}. В связи с форсированием создания регулярной армии упор был сделал на массовую подготовку национальных офицерских кадров. По предложению А. М. Головина, начиная с мая 1700 г. для подготовки офицеров стали привлекаться московские дворяне из числа «лучших фамилий»{124}. После тщательного отбора на офицерские должности было направлено 940 дворян «московского чипа»{125}. Это также было новым явлением в истории русских вооруженных сил, так как раньше русские дворяне традиционно служили в коннице, считая это своей сословной прерогативой, и не очень охотно шли в «учение пехотного строю». Петр решительно сломал эту традицию. Попытки уклониться от службы в пехоте жестоко пресекались. Отныне военная служба для дворян становилась государственной обязанностью.

Результаты энергичной деятельности Петра и его ближайших сотрудников по созданию национальных офицерских кадров были довольно ощутимы. Если в высшем командном составе (полковники, подполковники, майоры) в начале Северной войны преобладали иностранцы, то средний и младший командный состав на две трети составляли русские командиры{126}. [37]

* * *

Накануне вооруженного столкновения с Россией Швеция являлась одной из сильнейших в военном отношении держав на севере Европы. К началу XVIII в. Швеция переживала хозяйственный подъем. Она располагала значительным числом мануфактур, среди них особое место занимали железоделательные, на базе которых выросло производство вооружения для шведской армии. В результате Тридцатилетней войны Швеция завладела всем бассейном Балтийского моря. Ее гарнизоны были разбросаны по всей Прибалтике и Северной Германии. Все стратегически важные пункты здесь находились под шведским контролем. Для того чтобы успешно осуществлять господство на завоеванных землях и для новых захватов Швеция содержала мощные вооруженные силы. На Балтийском море безраздельно господствовал военно-морской флот Швеции в составе 42 линейных кораблей, 12 фрегатов с 13 тыс. матросами. На борту кораблей трех эскадр, в которые был объединен шведский балтийский флот, насчитывалось до 2700 артиллерийских орудий{127}. Дополнительно шведы могли использовать в качестве военных кораблей до 800 торговых судов, так как вооружение их артиллерией в те времена не составляло особого труда. Эта армада практически не имела соперников на Балтийском морском театре, за исключением Дании. Шведский флот мог совершенно беспрепятственно доставлять войска и грузы в любую точку Балтийского побережья, в то время как противники (Дания, Россия и Польша) не обладали такой возможностью: Дания — из-за того, что ее флот численно уступал шведскому, Польша и Россия — из-за его отсутствия. Таким образом, территория собственно Швеции была недосягаема для войск союзников.

Система стратегического развертывания шведских вооруженных сил предусматривала размещение по границам шведских владений в Северной Германии, Прибалтике и Финляндии линии мощных крепостей с сильными гарнизонами и многочисленной артиллерией, в задачу которых входило задержать противника в случае внезапного нападения или обеспечить сосредоточение главных сил для вторжения на территорию соседних стран. Главные же силы шведской армии располагались на территории метрополии и в случае необходимости перебрасывались через Балтийское море, чтобы атаковать и уничтожить в полевом сражении армию противника.

Еще со времени Тридцатилетней войны и военных реформ Густава-Адольфа шведская сухопутная армия считалась одной из самых лучших в Европе и имела репутацию непобедимой. Небольшую постоянную армию Швеция имела уже с конца XVI в. Помимо этого, в случае войны созывалось народное ополчение. Шведская армия, с которой предстояло сразиться молодым регулярным полкам Петра, имела солидный боевой опыт и была самой старой, после нидерландской, постоянной армией в Европе. [38] Она являлась детищем Густава-Адольфа, «великого военного реформатора XVII столетия»{128}. Шведские вооруженные силы еще до реформ Густава-Адольфа строились не так, как это являлось обычным для остальной Западной Европы, где господствовала система наемничества. В основу комплектования шведской армии уже с середины XVI в. был положен принцип обязательной воинской повинности на основе выборочного призыва. Каждая сельская община обязывалась выставить определенное число мужчин, из которых уже специальные комиссии выбирали солдат согласно рекрутским спискам. Благодаря такой системе обеспечивалась однородность национального состава армии. В правление Густава-Адольфа в комплектовании и организации шведской армии был осуществлен ряд реформ. Вся страна была поделена на девять территориальных округов. В округе формировался один «большой полк» численностью до 3 тыс. человек. В свою очередь, «большие полки» подразделялись на три «полевых полка» по восемь рот в каждом. Полки были расквартированы в строго определенных местах. Рекрутской повинности подлежал каждый десятый крестьянин, пригодный к военной службе. Такая система позволяла Швеции иметь в мирное время под знаменами многочисленную армию. Ко времени смерти Густава-Адольфа в 1634 г. в шведской армии имелось 23 пехотных и 8 кавалерийских полков.

Значительные изменения были внесены Густавом-Адольфом в тактику. Его солдаты применяли залповый огонь, а пикинеры использовали свое оружие не только для обороны мушкетеров, но и для наступления. Густав-Адольф заложил также основы линейной тактики. Вместо глубокого построения, принятого в армиях тогдашней Европы, «его пикинеры строились в 6 шеренг, а мушкетеры только в 3 шеренги»{129}. При нем было установлено деление полевой артиллерии на легкую и тяжелую.

Позднее в Швеции получила развитие система поселенных войск, значительно усовершенствованная королем Карлом XI в 80-х годах XVII в. Проведенная тогда коренная реформа шведских вооруженных сил еще более повысила их боевую мощь.

До реформы Карла XI в армию призывался каждый десятый шведский крестьянин. Рекрутские списки, по которым осуществлялся набор в армию, были крайне непопулярны в стране, поскольку вся тяжесть выборочной воинской повинности ложилась на плечи крестьянства и мелких ремесленников. К тому же содержание крупной постоянной армии тяжело отражалось на финансах шведского королевства. Для того чтобы не обременять государственный бюджет, но в то же время иметь хорошо обученную и постоянно готовую к действиям национальную армию, и была при Карле XI проведена реформа. Введение поселенной системы комплектования войск в Швеции получило название indelningsverkt. Суть ее заключалась в том, что основные расходы по содержанию вооруженных сил покрывались за счет доходов от земельных владений, как частных, так и государственных. [39] С этой целью уже в середине XVII в. был составлен специальный военный кадастр, который учитывал все частные фермы и владения крестьянских общин, использовавшиеся для содержания солдат и офицеров. В свою очередь, общинные и частные земли подразделялись на одинаковые по доходности участки, с тем чтобы доход от такого участка был достаточен для содержания одного солдата. Один такой участок объединил группу крестьянских хозяйств — роту (швед. rotar). Каждая рота должна была содержать одного солдата-пехотинца. За это крестьянские хозяйства освобождались от налогов. Кроме того, каждому солдату выделялся небольшой надел земли, где находилось его жилище. Хозяйство такого солдата-поселенца называлось «торп» (швед. torp). С комплектованием кавалерии дело обстояло несколько иначе. Всадника и его коня обязаны были содержать владельцы одного или нескольких хозяйств, за что им несколько снижались государственные налоги. Офицерам в качестве жалования предоставлялся земельный участок с усадьбой, размеры которого и доходность зависели от чина и должности владельца. По системе indelningsverkt частично комплектовался и личный состав военно-морского флота.

Такой территориально-милиционный порядок комплектования вооруженных сил сохранился в Швеции вплоть до конца XIX в. Он позволял иметь под рукой уже в мирное время многочисленные вооруженные силы. Так, в 1697 г. (год вступления Карла XII на шведский престол) Швеция располагала 60-тысячной постоянной армией{130}. Правда, в военное время этого было недостаточно и приходилось прибегать к рекрутским наборам. Помимо войск, комплектовавшихся по системе indelningsverkt, в Швеции имелись и наемные войска. Королевская гвардия (драбанты) и артиллерия комплектовались методом вербовки наемников. Таким образом, в Швеции была создана такая организация армии и военно-морского флота, при которой значительная часть пехоты, кавалерии и матросов в мирное время занимались земледелием. Работая на небольшой ферме, шведский солдат-землепашец в известной степени содержал сам себя. Конь, вооружение и снаряжение, получаемые от государства, находились тут же на ферме. Запасы боеприпасов и другого снаряжения располагались на складах близ жилища ротного капитана. Обучение солдат осуществлялось путем привлечения их на ежегодные месячные сборы после уборки урожая.

Армия, созданная Карлом XI, стала армией Карла XII. По словам шведского историка Ингвара Андерссона, она была для того времени образцовой. Это была «безусловно одна из наиболее совершенных военных машин, которые когда-либо существовали»{131}. Для быстрого сбора войск были разработаны тщательно продуманные планы мобилизации, обеспечивавшие быстрое развертывание и сосредоточение главных сил в избранном командованием пункте для отправки в провинции, расположенные по ту сторону Балтийского моря. Достаточно сказать, что мобилизационными [40] планами предусматривалось количество времени, необходимого для переходов и отдыха. Места биваков были известны заранее. Таким образом, Швеция могла опередить своих вероятных противников, и в первую очередь Россию, в мобилизационном развертывании армии, как это и случилось в начале Северной войны.

К этому надо прибавить, что шведская армия была хорошо обучена и вооружена. Шведы были храбрыми и выносливыми солдатами. Во главе шведской армии стоял выдающийся полководец своего времени, продолжатель в военном искусстве традиций Густава-Адольфа Карл XII.

В то время как в Западной Европе господствовал методизм в ведении военных действий, большое значение придавалось маневрированию на коммуникациях противника, что приводило подчас к выигрышу без боя целых кампаний, стратегию Карла XII отличала решительность и быстрота действий. В отличие от методической, кордонной стратегии, господствовавшей в других армиях Западной Европы, шведская армия быстро и свободно маневрировала на театре военных действий, что позволяло ей появляться неожиданно перед войсками противника и навязывать им сражение в выгодных для себя условиях, а также бить противников поодиночке. Карл XII считал главным средством достижения цели в войне решительность, поэтому в войне с Россией он настойчиво стремился навязать Петру генеральное сражение{132}.

Свобода маневрирования шведской армии на театре военных действий объяснялась тем, что ее снабжение осуществлялось не путем подвоза из магазинов, а за счет местных ресурсов. Шведы не были привязаны к базам снабжения. Правда, шведская армия не могла оставаться долго на одном месте, так как местные ресурсы быстро истощались и приходилось переходить в другой район, еще не затронутый войной.

Для шведской армии и ее полководца была характерна беспощадность к противнику и мирному населению. В одном из писем генералу Реншильду Карл XII писал: «Все, кто медлит доставкой (контрибуции. — Авт.) или вообще в чем-нибудь провинится, должны быть наказаны жестоко и без пощады, а дома их сожжены... Местечки, где вы встретите сопротивление, должны быть сожжены, будут ли жители виновны, или нет»{133}. В другом письме он наставлял своих генералов: «Если неприятель вас не оставляет в покое, то лучше всего опустошить и выжечь все кругом, одним словом, так разорить страну, чтобы никто не мог к вам подойти. Что касается до нас, то нам нечего сообщить кроме того, что мы стараемся изо всех сил и так же разоряем и выжигаем всякое местечко, где показался неприятель. Недавно я таким образом сжег целый город и повесил бургомистра»{134}.

В области тактики шведы придерживались линейных боевых порядков. Шведская пехота строилась на поле боя в двух-трех линиях, кавалерия обычно располагалась уступом за флангами [41] пехоты. На поле боя шведские пехотинцы решительно бросались в штыковую атаку, а кавалерия (драгуны и кирасиры) наносила удар холодным оружием. Между обоими родами войск осуществлялось тесное взаимодействие. Основным тактическим приемом шведов в бою была решительная атака центра неприятельских боевых порядков.

Шведская пехота на две трети состояла из мушкетеров и на одну треть из пикинеров. Постепенно все шведские пехотинцы были вооружены ружьями со штыками. Кавалерия была вооружена палашами и пистолетами, а драгуны, кроме того, имели мушкеты. Из защитного вооружения кирасиры имели железную кирасу.

Шведская полевая артиллерия к 1700 г. была объединена в один полк с личным составом до 1800 человек. На вооружении она имела 8– и 16-фунтовые гаубицы и 3-фунтовые полковые пушки.

Хорошо вооруженная и обученная, опиравшаяся на прочные исторические традиции, возглавляемая талантливым полководцем, шведская регулярная армия представляла серьезную боевую силу. Кроме того, если русские вооруженные силы находились еще в стадии становления, то шведская армия по своей организации и вооружению полностью отвечала современным требованиям военного искусства. Таким образом, Швеция значительно опережала Россию в подготовленности к войне.

* * *

Общий план войны союзников против Швеции сводится к последовательному вторжению в шведские владения на территории Северной Германии и Прибалтики, овладении ключевыми пунктами шведского господства в Европе. Русский стратегический план целиком вытекал из осуществления главной внешнеполитической задачи России — возвращения русских земель, захваченных шведами в начале XVII в., обеспечения выхода к Балтийскому морю. Отсюда определился и будущий театр военных действий. Им должны были стать Ингрия и Карелия. Конкретный план войны разрабатывался с учетом союзнических договоров, заключенных с Данией и Саксонией. По их смыслу Дания и Саксония первыми открывали военные действия, а Россия должна была вступить в войну и открыть военные действия в Ингрии и Карелии только после подписания мира с Турцией.

Вся подготовка к войне со Швецией проводилась в глубокой тайне. Когда обеспокоенный военными приготовлениями России шведский резидент в Москве Книпер Крон сделал русскому правительству запрос относительно создания регулярной армии, то ему было сказано, что делается это потому, что «по распущении стрельцов» никакой пехоты Российское государство не имело. Наборы в войско в Москве велись под предлогом приготовлений к турецкой войне. О том, какое значение придавал Петр скрытности своих приготовлений, свидетельствует такой факт, что даже воеводы [42] пограничных со Швецией Пскова и Новгорода, которые должны были послужить базами для предстоящей войны, ничего не знали об истинной цели Петра. В одном из писем к своему ближайшему помощнику и соратнику генерал-адмиралу Ф. Л. Головину Петр I указывал: «Во Псков и в Новгород грамоты пошли такие, что будто на сей почте от Емельяна (русского посланника в Константинополе Е. И. Украинцева. — Авт.) пришла ведомость, что турки к миру не склонны и будет война, и для того все б были готовы, также к Ивану отпиши (псковский воевода, родственник Ф. А. Головина. — Авт.) от себя, будто для родства остерегая его, чтоб наипаче осмотрел и управлял воинское дело (а паче пушки) для того, что ведаешь, как то надобно»{135}. Эти мероприятия, по мысли Петра, должны были обеспечить внезапность нападения. Объектом первого удара русских войск была выбрана Нарва.

Стратегическое значение Нарвы было хорошо известно и Петру, и союзникам, которые как раз и опасались, что Петр не ограничится ее занятием и распространит свои действия на Лифляндию. Значение Ингерманландии и расположенных здесь крепостей хорошо понимали и в Швеции. Шведский король Густав-Адольф еще в 1616 г. во время переговоров с русскими в Столбове писал: «Кексгольм, Нотеборг, Яма, Копорье и Ивангород составляют ключи от Финляндии и Лифляндии и заграждают Балтийское море от России. Если бы мы возвратили Нотеборг, или Ивангород, или оба города вместе и если бы Россия подозревала собственное свое могущество, то близость моря, рек и озер, которых она до сих пор не умела еще оценить, дали бы ей возможность не только вторгнуться в Финляндию со всех сторон и во всякое время года, но даже, благодаря ее огромным средствам и неизмеримым пределам, покрыть Балтийское море своими кораблями так, что Швеция безпрестанно подвергалась бы опасности»{136}. Можно было не сомневаться, что шведы предпримут все необходимые меры для удержания этих пунктов. Дальнейшие события подтвердили это.

Успех русского плана был возможен при условии одновременного вступления союзников в войну. Однако с самого начала стратегические планы союзников нарушились. Великая Северная война началась не так, как предполагалось союзными договорами. Союзники выступили разновременно.

Что касается Швеции, то, по словам шведского историка И. Андерссона, «превосходные мобилизационные планы существовали у нее уже давно»{137}. Было также известно, что «шведы давно имели намерение к войне против россиян, и сделан был проект, чтоб Новгород, Псков, Олонец, Каргополь и город Архангельской завладеть, дабы с иностранными областьми весма купечество у России пересечь»{138}. Рано или поздно Швеция напала бы на Россию.

Шведский план войны предусматривал проведение наступательных операций против каждого члена коалиции в отдельности. [43] Наиболее опасным противником считалась Дания, против которой и должны были сосредоточиться первоначально главные усилия шведских вооруженных сил. В Прибалтике главной задачей было упорной обороной удерживать крепости. Однако Карлу XII пришлось внести в свои стратегические планы серьезные коррективы. [45]