Совместные действия Черноморского флота и Приморского отряда Кавказской армии на побережье Лазистана
Состояние береговой обороны перед войной
Тенденции военного ведомства после войны с Японией, выразившиеся в стремлении сократить число крепостей, привели в период 1909–1912 гг. к решению упразднить ряд второстепенных крепостей, составлявших береговую оборону Черного моря. В числе упраздняемых были намечены крепости Керчь, Батум и Очаков. Из них первая прикрывавшая вход в Азовское море, уже со времени русско-японской войны была почти разоружена; что же касается Очакова и Батума, то ко времени мировой войны они существовали в полуупраздненном состоянии, — особенно Батумская крепость, вооружение которой -состояло из орудий устаревших образцов, потерявших современное боевое значение.
Морскому ведомству, для которого обе последние крепости были существенно важны, стоило больших трудов приостановить полное упразднение их, шедшее вразрез. со взглядами флота, высказываемыми им постоянна при решении вопросов обороны черноморских берегов. Очаков прикрывал доступ неприятельскому флоту и десанту к Николаеву, где находилась тыловая база и были сосредоточены судостроительные средства флота; Батум же являлся единственной удобной маневренной базой для легких сил флота в их операциях против анатолийского побережья, и в частности Лазистана. [105]
Значение Батума для флота
Из переговоров по этому поводу между военным и морским ведомствами явствовало, что военные сферы не придают никакого значения возможности базирования частей Черноморского флота на Батум. На запросы о том, считает ли военное ведомство, и в частности кавказское командование, что от флота потребуется содействие операциям армии на морском фронте кавказского побережья, руководящие военные круги каждый раз подчеркивали, что операции на приморском направлении не входят в планы кампании и борьба будет вестись на других, чисто сухопутных фронтах.
Попытки оперативных представителей флота договориться о возможных совместных действиях разбивались об уверенные заявления представителей армии, что Батуму, как крепости, не предоставляется никакой роли в вероятной борьбе, и это является главной причиной отказа от него.
Упорная борьба представителей флота за сохранение Очакова и Батума привела к оставлению этих крепостей в их прежнем состоянии, без какого бы то ни было технического переоборудования их боевых средств. Военное ведомство, согласившись с доводами флота относительно Очакова, вместе с тем в отношении Батума осталось при; прежнем мнении, внеся лишь корректив, что он не подлежит окончательному разоружению ввиду того, что флот нуждается в нем, как в базе для крейсерских операций в восточной части Черного моря и против портов анатолийского побережья.
Кроме того, со вступлением в строй новых нефтяных миноносцев Батум приобретал значение порта, через который должна была подвозиться из Баку{69} необходимая для флота нефть. В случае угрозы Батуму, нефть должна была бы идти кружным железнодорожным путем через Ростов, кругом Азовского моря, в Крым, что не только бы удлинило сроки получения, но и грозило невозможностью накопить в Севастополе достаточные запасы нефти, из-за малой [106] вместимости железнодорожных цистерн, при большом расходе ее миноносцами.
Однако, и позиция флота в этом вопросе не была тверда: в 1906 г. Батумский военный порт был упразднен, и, таким образом, флот лишился возможности развить здесь заблаговременно операционную базу, обеспеченную необходимыми запасами топлива и ремонтными средствами. К началу войны Батум представлял собой совершенно необорудованную стоянку для военных кораблей, с минимальными возможностями превратить ее в сколько-нибудь обеспеченное местопребывание для тех соединений флота, которые пришлось держать здесь с первых же дней войны.
Так, погрузка угля со склада морского ведомства для миноносцев не могла, за отсутствием пристаней, производиться иначе, как сперва нагрузив углем магоны, а потом уже подавая эти магоны к борту. Эта процедура, например, для принятия 70 т занимала до 10 час. времени. Сами склады угля занимали ничтожную площадь и к моменту начала военных действий едва могли вместить 4 000 г.
Таким образом, флот, настаивавший перед военным ведомством о сохранении Батума, как крепости, необходимой для защиты кораблей, базировавшихся на нее, в то же время не только не заботился об его оборудовании, но, в связи с допущенным упразднением военного порта, не принял мер к скорейшему восстановлению своей единственной операционной базы на кавказском побережье за те тревожные три месяца, которые протекли со времени начала мировой войны и до разрыва с Турцией.
Это было тем более непонятно, что в период 1912–1913 гг. в Батуме все время находился постоянный стационер (кан. лодка), несший наблюдение за побережьем для воспрепятствования ввоза на Кавказ оружия. Таким образом, Батум являлся постоянной станцией, требовавшей и в мирное время своего оборудования более широкими средствами обслуживания и устранения тех неудобств, которые осложняли базирование и понижали оперативные возможности базирующихся здесь кораблей.
Неудобства эти существовали все время войны. Вопреки твердым уверениям кавказского командования, обстановка борьбы на этом побережье с первых же ее дней [107] не замедлила создать приморский фронт, операции которого, в силу немедленных настойчивых требований сухопутного командования, заставили флот выделить сюда особый Батумский отряд кораблей для борьбы с берегом и поддержки сухопутных операций. Последние имели конечной целью овладение Трапезондом, являвшимся транзитным портом, соединявшим морские пути подвоза снабжений и людских пополнений неприятеля с дорогой на Эрзерум и к району расположения главных сил турецкой армии, оперировавшей на кавказском фронте.
Особенно дала себя чувствовать необорудованность Батумского порта в тот период, когда развитие борьбы на приморском фронте потребовало выделения сюда из состава флота целой дивизии, в составе 4 линейных кораблей, вынужденных месяцами базироваться на этот порт, который самым ходом событий превратился не только в маневренную базу флота, ко и в снабжающую — для кавказской армии, так как одновременно с боевыми кораблями на нее базировался и тот транспортный флот, на обязанности которого лежало снабжение действующей армии — и, в первую очередь, отряда, оперировавшего на приморском направлении.
Неопределенная позиция, занятая Турцией в начале войны, вскоре после прорыва Гебена и Бреслау определенно переменилась, указывая на очевидную подготовку к выступлению ее на стороне центральных держав. В скором времени из Константинополя, и в особенности от консулов, стали поступать в большом количестве известия о широких военных приготовлениях Турции, особенно в районах, прилегающих к Кавказу. Все эти донесения, перечисляя ряд обычных предвоенных мер, вместе с тем определенно указывали на стремление турецких военных сфер поднять восстания среди горских племен, живущих на русской территории, в пограничных местностях. В частности, объектом усиленной пропаганды сделались аджарские племена, раскинутые по реке Чороху.
Беззащитность Батума, расположенного близко к границе, и невозможность дать сколько-нибудь серьезные силы для его обороны из главных сил кавказской армии, [108] уже выделившей часть своих войск на западный фронт, в значительной мере беспокоили кавказское командование. Реальная возможность войны как бы сразу расширила кругозор сухопутного командования, которое к сентябрю 1914 г. определенно осознало значение Батума и уязвимость района, к нему прилегающего.
Ссылаясь на слабость крепости и гарнизона и опасаясь внезапного удара по побережью, сухопутное командование просило усилить оборону района присылкой боевых кораблей для постоянного их пребывания здесь.
Создание Батумского отряда
Не имея возможности выделить сюда боевые корабли, командование флотом в начале сентября послало в распоряжение коменданта Батумской крепости вооруженный транспорт Березань и минный заградитель Дыхтау, причем последний должен был в момент начала войны{70} поставить перед Батумом и Поти минные заграждения в районе вероятного маневрирования противника при обстреле им этих портов.
На транспорт Березань ложилась задача обороны подступов к Батуму от нападения сухопутных отрядов и поддержка своим огнем действий пограничных частей и гарнизона по побережью.
Одновременно для усиления гарнизона командование флотом отправило в Батум два морских батальона, образованных из запасных моряков, оставшихся по укомплектовании флота в излишке.
Начало войны застало крепость в период усиленных оборонительных работ, имевших целью укрепить ее береговой фронт. Тотчас по получении известия о начале военных действий крепость была объявлена на осадном положении, и командир Березани, кап. 2-го ранга Шуберт, принял на себя обязанности старшего морского начальника.
Первой задачей являлась защита гавани и ее внутреннего рейда от возможного нападения. Эта задача была тем важнее, что к моменту объявления войны в порту скопилось 12 пароходов, из них 4 морского ведомства, привезшие [109] различные военные грузы. Согласно плану, намеченное перед Батумом заграждение было в несколько приемов выставлено Дыхтау, который затем поставил минную банку и у Поти. Для непосредственной защиты гавани у ее входа было установлено средствами кораблей несколько полевых орудий (из крепостного запаса) под командой морского офицера, а на конечности мола — пулеметный пост.
Согласовав вопрос обороны водного пространства и гавани с крепостной артиллерией, начальник отряда организовал дозорную и охранную службу рейда, пользуясь для этого наличными плавучими средствами порта в виде катеров лоцмейстерской службы.
Ничтожность средств и слабость сил, сосредоточенных в Батуме, при непрерывно поступающих сведениях об активных замыслах турок против крепости, сильно нервировали кавказское командование. Эта нервность усилилась еще с получением известий о бомбардировке Поти, произведенной Бреслау 25 октября, через 9 дней после объявления войны{71}.
Бомбардировка Поти крейсером Бреслау
С ночи на 7 ноября радиостанции кораблей Батумского отряда стали ясно принимать радиотелеграфные переговоры неприятельских кораблей. Около 7 час. перед Батумом, в 10 милях, показался Бреслау, шедший на О. Сделав три выстрела по берегу, Бреслау скрылся за горизонтом по направлению к Поти. Подойдя к последнему на дистанцию 25–30 кабельтовых, Бреслау начал бомбардировку города и порта, причем, по донесению местного военного командования, сделал до 150 выстрелов (?), преимущественно по вокзалу и району, к нему прилегающему; затем подошел ближе и обстрелял пулеметами порт. На его огонь отвечала полевая батарея на берегу и ружейным [110] огнем — вызванные части. Бомбардировка продолжалась 3/4 часа, после чего Бреслау повернул в море на север. Никаких серьезных повреждений огонь неприятеля не причинил{72}.
Разбираясь в целях этой бомбардировки, можно предположить, что обстрел Поти имел целью не столько нанести материальный ущерб, сколько оказать моральное воздействие. Ряд подобных бомбардировок различных пунктов, побережья в течение войны не имел реальной связи с какими бы то ни было выполняемыми одновременно операциями противника. Временами эти налеты носили исключительно характер бравирования своей быстроходностью. Подобные бомбардировки наносили весьма незначительный ущерб, но безусловно нервировали верховное командование, которое склонно было ставить в вину тихоходному Черноморскому флоту его беспомощность перед, неуловимым противником.
В частности, бомбардировка Поти и то, что огонь был: направлен в район железнодорожной станции, свидетельствовали о намерении Бреслау нанести ущерб этому единственному в России пункту, откуда шел вывоз столь необходимой для металлургической промышленности марганцевой руды, подвозимой сюда из Чиатурских рудников.
Непосредственные наблюдения из крепости свидетельствовали о наличии у турок агрессивных намерений в это» районе. Так, в последних числах октября турки на парусных судах стали подвозить по ночам свои иррегулярные войска к различным пунктам побережья вблизи границы.
Усиление оборонительных средств Батума
Ближайшее знакомство начальника морского отряда с оборонительными средствами крепости привело его к убеждению, что крепость при современном вооружении не может служить надежным убежищем для флота. Наличная артиллерия, обладая недостаточной дальностью, не могла противодействовать бомбардировкам таких современных кораблей, какими являлись Гебен и Бреслау. Ввиду [111] этого морское командование, считая существенно важным иметь в Батуме обеспеченную стоянку легких сил, представило в ставку следующие соображения:
«Для более успешного действия нашего флота «а сообщениях противника необходимо иметь базу для легких, крейсеров в Батуме. Базу можно было бы оборудовать при условии ее защиты крепостью, которая была бы способна не допустить уничтожения мелких судов бомбардировкой с моря и прорыва более сильных судов в гавань. Надо хотя бы два орудия в 254 мм с дальностью в 125 кабельтовых; было бы лучше четыре. Быстрая установка орудий много помогла бы действиям флота»{73}.
Просьба эта, совпавшая с рядом тревожных сведений о начавшихся больших перевозках турок в район Трапезонда и Лазистана, совершенно отвечала желаниям ставки, которая немедленно сделала распоряжение о срочной посылке двух 254-мм орудий просимого образца. К началу декабря эти орудия прибыли в Батум и были установлены на лафетах для стрельбы под большими углами возвышения. Однако, за этот промежуток времени (10 декабря) Батум уже подвергся бомбардировке Гебена.
Бомбардировка Батума крейсером Гебен
10 декабря, в 13 ч. 5 м., с наблюдательного поста Каха-бери было получено сообщение, что в море показался большой корабль, идущий курсом на Сухум. Через 15 мин. было выяснено, что это Гебен. В 13 ч. 30 м. Гебеи повернул на Батум курсом SO, одновременно тем же постом быть усмотрен силуэт другого судна меньшего размера. Определить его из-за дальности не удалось, но, судя по небольшому ходу и всплескам за кормой, можно было думать, что это минный заградитель типа Берк-и-Сатвет, ставивший мины перед Батумом{74}. В 13 ч. 39 м. Гебен, подойдя [112] на дистанцию 95 кабельтовых, открыл огонь из 280-мм орудий. Первый залп лег в море большим недолетом на NW от батареи Бурун-Табие; следующий залп — там же, с недолетом в 2–3 кабельтовых; третий залп — на бульваре. После этого начались падения в городе и в районе батареи, а последние залпы были направлены в гавань.
Начальник Батумского отряда кораблей писал в донесении следующее:
«Всего было сделано 15 выстрелов, с довольно большими промежутками между залпами; стрельба велась только из четырех орудий на правый борт. По крепостному дальномеру, Гебен подходил не ближе 80 кабельтовых и, по моим расчетам, не дошел до минного заграждения 7–8 кабельтовых. Из числа выпущенных снарядов, по крайней мере, половина не рвалась. В самый последний момент, когда уже выяснилось, что Гебен ближе не подойдет, батарея Бурун-Табие стала отвечать, но, конечно, безрезультатно»{75}.
В 13 ч. 48 м. Гебен прекратил бомбардировку и, соединясь со вторым судном, ушел в море. Бомбардировка никаких существенных результатов не имела: было повреждено несколько частных домов, осколком пробит борт одного из пароходов, убит 1 и ранено 4.
Сопоставляя полученные данные, начальник отряда полагал, что целью операции неприятеля была постановка минного заграждения на путях следования судов Батумского отряда к районам обстрела побережья. Гебен прикрывал эту постановку и отвлекал внимание от заградителя бомбардировкой. [113]
Бомбардировка Батума воочию доказала, с одной стороны, что крепость не имеет средств для борьбы с современными кораблями, а с другой — что впредь до установления дальнобойных орудий базирование легких сил флота на Батум невозможно. Адм. Эбергард категорически отказывался до создания надежной защиты гавани выделять на постоянное пребывание здесь какие-либо миноносцы, о которых сухопутное командование просило для целей наблюдения за ближайшим побережьем и для содействия частям крепостного гарнизона, выдвинутым вперед. Эта задача продолжала оставаться на Березани и Дыхтау.
В свою очередь, и комендант Батума, убедившись в слабости крепости с моря, настаивал на дополнительной присылке дальнобойных орудий. Сообщая об установке 27 декабря присланных орудий, он просил командующего флотом сделать представление о присылке еще двух 254-мм орудий. Сообщая об этом в ставку, адм. Эбергард добавлял:
«Поддерживаю это ходатайство, наполнение коего позволит безбоязненно базировать на Батум легкие суда, которые сильно затруднят деятельность турок у Трапезунда и к востоку от него».
Таким образом, флот как бы ручался, что с момента превращения Батума в защищенную базу он берет на себя обязательства выполнять требования армии в районе «к востоку от Трапезонда», т. е. по всему побережью Лазистана.
Такое обязательство являлось совершенно логичным следствием тех доводов, которые представляло морское командование еще в мирное время, указывая на значение Батума, как базы легких сил.
Представитель флота в имевших место переговорах по этому вопросу, В. К. Лукин{76}, в своих заметках о боевой деятельности Черноморского флота пишет: [114]
«Со стороны Черноморского флота указывалось, что Батумская гавань военному ведомству понадобится, и без транспортного флота армия здесь не обойдется; что флот не в состоянии будет уделить на защиту Батума значительные силы, почему постановка нескольких дальнобойных крупных орудий в крепости необходима. После целого ряда комиссий и заседаний вопрос этот был разрешен в благоприятном смысле: орудия были разрешены как для Севастополя, потому что он — база всего флота, так и для Батума, как для маневренной базы миноносцев, действующих против неприятельского флота, находящегося в Трапезонде. Ко времени начала войны работы по усилению крепостей закончены не были, орудия доставлены не были, хотя было обещано доставить 229-мм пушки, приобретенные за границей уже в военное время. Все эти пушки были отправлены для обороны Петрограда и Балтийского побережья, причем даже из Севастополя были отправлены на север и береговые орудия и орудия, предназначенные для строящегося третьего дредноута Черноморского флота. Поэтому, в место того чтобы иметь в Батуми обеспеченную стоянку для транспортного флота, пришлось туда отделять сперва вспомогательные суда, в виде вооруженных транспортов и заградителей, а затем миноносцы, и так до дивизии старых линейных кораблей включительно».
Но и впоследствии, когда операции уже развернулись и Батум сделался базой не только для флота, оперировавшего совместно с войсками приморского фронта, но и для многочисленных транспортов, питавших кавказскую армию, его артиллерийская защита оставалась прежней. Присылка новых орудий задерживалась: военное ведомство отказывало, за неимением их, и советовало флоту поискать у себя.
Взгляды сухопутного и морского командования на обстановку
Выделение для обороны батумского побережья столь слабых сил, какими являлись Березань и Дыхтау, вызвало со стороны командования кавказским фронтом опасения, [115] что они не смогут противодействовать активным планам турок, накоплявшим, по сведениям, силы для удара на Батум. Уже в конце октября сухопутное командование начинает проявлять первые признаки нервности под влиянием различных, обычно неверных сведений о появлении германо-турецких кораблей у побережья.
Так, 10 ноября кавказское командование доносит в ставку, что с некоторых пунктов побережья замечены в море корабли неприятеля, и в этот же день командующий флотом, находившийся в море, сообщает туда же, что «за сутки никаких кораблей не обнаружено».
Неорганизованность службы наблюдения и неумение отличать свои корабли от чужих все время приводили к неправильному осведомлению берегового командования. К тому же некоторые сухопутные начальники, панически настроенные после эпизода у Лимана (см. стр. 119), реагировали на все происходящее на побережье и в море самыми невероятными сообщениями. Так, 18 ноября наместник Кавказа с явной тревогой телеграфирует в ставку, что
«в ночь с 17-го на 18-е были замечены в море огни 22 судов, шедших мимо Батума и поста Св. Николая».
В ночь с 18-го на 19-е начальник Рионского (у Поти) отряда доносит, что в Анаклии высаживается неприятельский десант.
На следующий день тремя телеграммами подряд комендант Батумской крепости уведомляет командующего флотом и ставку, что
«турки в Ризе и Хопе высадили 10–15 тысяч, а с начала войны перевезли в этот район более 45 тысяч».
Подобные сообщения, естественно, вызывали недоумение и тревогу ставки, получавшей регулярные донесения от командующего флотом, что никаких транспортных перевозок за время походов в море наблюдаемо не было и что посылаемые для обхода берегов корабли ничего, кроме ничтожного каботажа, не замечали. На запрос черноморскому командованию последнее, чувствуя себя в положении обвиняемого, в резкой форме реагировало на эти [116] сообщения, донося, что оно «убеждено в невероятности подобных фактов, так как нигде за время походов флота не было обнаружено подобного числа транспортов; кроме того, по его мнению, такие факты, как двукратное плавание слабых Березани и Буга{77} к Хопе для обстрела, без всякого прикрытия, является лучшим доказательством неверности циркулирующих сведений о турецких десантах». Действительно, произведенная проверка выяснила ложность сообщенных сведений.
«Излишняя нервность прибрежных властей, — добавлял адм. Эбергард в своем ответе в ставку, — может отвлечь внимание на ложный путь от исправления действительной высадки»{78}.
Взгляд этот, сообщенный главнокомандующему кавказской армии и коменданту Батума, не способствовал установлению единства в отношениях между обоими командованиями, что неоднократно сказывалось в совместной боевой работе в дальнейшем.
Взаимоотношения сухопутного и морского командования
К этому не замедлил присоединиться вопрос о структуре взаимоотношений на почве оперативного и административного подчинения. Черноморский флот не входил, подобно Балтийскому, в состав какого-либо фронта, и, таким образом, оба командования — кавказское и черноморское — были самостоятельными, подчиняясь порознь ставке. В случаях необходимости совместного действия, как» это имело место в районе Батума, возникала и необходимость договориться. Совершенно ясно, что основаниями такой [117] договоренности должны были явиться, в первую очередь, согласование оперативных целей и установление взаимного понимания в способах их достижения. Однако, этого не было. Ген. Ляхов{79} в своих требованиях не считался с задачами, лежащими на флоте, и, придавая своему району первенствующее значение, требовал более того, что считало возможным дать морское командование. С другой стороны, флот, обладая ограниченным числом крейсеров и миноносцев для наличных задач, считал опасения начальника приморского фронта преувеличенными и находил, что задача недопущения десантов в район Батума решается блокадой флотом западной части анатолийского побережья. Когда непосредственная опасность Батуму миновала и его гарнизон, усиленный подкреплениями, предпринял операцию наступления на Трапезонд, флот уже пополнился новыми линейными кораблями и нефтяными миноносцами и мог выделить некоторые силы для постоянных совместных действий с армией. Но здесь произошло расхождение во взглядах обоих командований на методы борьбы, о чем будет говориться нами дальше. В разбираемый же начальный период недоразумения возникали, главным образом, из-за вопросов подчиненности и из-за предъявления к кораблям требований, которых они не имели возможности выполнить. Способствовали этому и личный характер Ляхова и общее незнакомство сухопутных начальников с элементами кораблей и их тактическими возможностями. Так, например, нередки были случаи требования о срочном выходе в операцию кораблей, только что вернувшихся с моря и не успевших еще принять запасы топлива или требовавших выщелачивания котлов. Опоздания, вызванные такими приемками, влекли за собой приказы с выговорами и предупреждения о предании, в случае повторения, суду. Приткновения корабля к отмелям, обычное явление при плавании в прибрежных водах при необходимости близко подходить к берегам для обстрела, также вызывали упреки и выговоры. Еще более недоразумений порождали поручения выполнить ту или [118] иную операцию в условиях штормовой погоды, когда качка лишала миноносцы и другие корабли возможности пользоваться своей артиллерией. Такие явления, проистекавшие из-за незнакомства сухопутного командования с условиями морских операций, вызывали взаимное недоверие и отсутствие единства в действиях, требуя вмешательства высших инстанций.
Попытки морского командования внести ясность во взаимоотношения не приводили к результатам. Для командования тем более было трудно судить об обстановке, что сведений о ней поступало очень мало, и комендант крепости не сообщал командованию своих намерений. Невозможность иметь суждения, какие задачи и при какой обстановке должны разрешить батумские корабли, уже неоднократно вызывала запросы командования.
Еще в начале декабря оперативный отдел штаба флота телеграфировал в Батум, что
«за последнее время поступает очень мало известий из Батума, между тем флот может помочь крепости, только зная все своевременно».
По-видимому, ген. Ляхов находил это вмешательством в его сферу действий, потому что вслед за этим командующий флотом счел нужным определить взаимоотношения, послав ему телеграмму:
«В начале войны было установлено, что я даю в распоряжение коменданта крепости некоторую часть сил флота ори условии, что комендант крепости подчинен мне во всем, что касается действий на море, поэтому ожидаю ежедневно вечером телеграммы мне о действиях на море я о движениях наших и неприятельских кораблей. Кроме того, желая всячески содействовать успешной обороне крепости, прошу периодически извещать меня об общем положении телеграммами, так как только своевременное осведомление позволит мне вовремя помочь крепости, до которой дойти требуется около сорока часов». [119]