Разграбление и разорение Константинополя. — Назначение латинского императора. — Раздел Греческой империи между победителями
Пожар, произведенный крестоносцами, охватил несколько кварталов и истребил больше домов, чем их могло быть в трех больших городах Франции и Германии. Он бушевал всю ночь; на рассвете крестоносцы готовились продолжать свое победоносное наступление. Они ожидали, что им придется выдержать еще несколько битв, когда вдруг их взорам представилась идущая к ним навстречу толпа женщин, детей и стариков, оглашавших воздух своими стонами и предшествуемых духовенством, которое несло в руках кресты и иконы. Вожди были тронуты слезами этих несчастных и отдали приказ воинам щадить жизнь жителей и уважать честь женщин и девушек; латинское духовенство присоединило свои увещания, что содействовало прекращению кровопролития. Историки единогласно свидетельствуют: среди самых страшных сцен войны от меча погибло не более 2000 человек. Но если крестоносцы и пощадили жизнь своих врагов, то ничто не могло ни сдержать, ни умерить того необузданного рвения, с которым они пользовались печальными преимуществами победы. Неистово и без разбора разыскивали они добычу в богатых и бедных жилищах, не отступая ни перед святынею церквей, ни перед мирным успокоением под крышей гроба, ни перед невинностью молодых существ. Запрестольный образ Божьей Матери, служивший украшением храма св. Софии и возбуждавший удивление как произведение искусства, был искрошен в мелкие куски, а завеса алтаря превращена в лохмотья; победители играли в кости на мраморных досках с изображением апостолов и пили до опьянения из сосудов, предназначенных для употребления при божественной службе. Никита рассказывает, что одна девица, которую он называет «служительницею демона», взобралась на патриаршую кафедру, запела кощунственную песню и начала плясать в священном месте в присутствии победителей. Загородные места, по соседству Босфора, представляли не менее плачевное зрелище, чем столица: деревни и дачи все были опустошены; патриции царского происхождения, сенаторы скитались в лохмотьях вокруг императорского города, не находя нигде приюта. Между тем как происходило разгромление храма св. Софии, патриарх бежал из города, испрашивая подаяния у проходящих; все богатые люди превратились в нищих, а подонки народа, радуясь общественному бедствию, называли эти злополучные дни днями равенства и справедливого воздаяния.
Во всей Византии только одно жилище оставалось неприкосновенным — только в императорском дворце нашлось верное убежище для знаменитых несчастливцев. Когда Бонифаций вошел в Буколеонский дворец, который, как полагали, был охраняем стражей, он с удивлением встретил там множество женщин из знатнейших фамилий империи, не имевших другой защиты, кроме слез и стенаний. Маргарита, дочь венгерского короля и жена Исаака, Агнесса, дочь французского короля, супруга двух императоров, бросились на колена перед баронами и рыцарями, умоляя их о пощаде; маркиз Монферратский и его товарищи были растроганы при виде такого несчастия, и дворец Буколеонский стал для них более священным, чем церкви.
Историк Никита рассказывает, каким образом он сам спасся во время последних бедствий своего отечества. Он со своим семейством укрылся в одном доме близ храма св. Софии; здесь один венецианский купец, которого он спас еще прежде осады от ярости греков, защищал теперь в продолжение нескольких дней вход в его жилище. Но наконец, угрожаемый сам, он предупредил Никиту об опасности, которую уже не имел средств предупредить, и предложил ему проводить его за город. Никита с женой и детьми последовал за верными венецианцами и выбрался из Византии среди тысячи опасностей.
Между разными сценами в опустошенной столице, франкам нравилось переодевание в греческие костюмы; в насмешку над изнеженностью побежденных они драпировались в их широкие развевающиеся одежды, окрашенные в разные цвета; они смешили своих товарищей, надевая на головы лошадям полотняные головные уборы с шелковыми шнурками, в которые наряжались жители Востока; некоторые из них расхаживали по улицам, нося в руках вместо оружия бумагу и чернильницу в насмешку над греками, которых они называли нацией писарей и переписчиков.
Константинополь, устоявший до сих пор среди развалин многих государств, наследовал от них остатки искусств и обладал еще множеством великих произведений, пощаженных временем и варварством. Когда же он был завоеван франками, то из бронзовых предметов, на которых отпечатался античный гений, стали выделывать грубую монету; герои и боги Нила, Древней Греции, Древнего Рима пали под ударами победителей. Никита описывает в своей истории большую часть примечательных памятников искусства, украшавших тогда ипподром и площади императорского города. Венеция, в которой с этого времени появились мраморные дворцы, обогатилась некоторыми богатыми остатками Византии; но фламандцы и шампаньцы пренебрегли такого рода военной добычей; в стенах Константинополя хранились другие памятники, другие сокровища, более драгоценные для греков той эпохи: мощи и изображения святых. Эти священные сокровища были соблазном для благочестивой стяжательности победителей; между тем как бóльшая часть воинов захватывали золото, драгоценные камни, ковры и роскошные восточные ткани, благочестивейшие из пилигримов, в особенности лица духовного звания, старались приобрести более невинную и более приличную Христовым воинам добычу. Многие из них действовали вопреки запрещениям своих вождей и начальников и не боялись прибегать к угрозам и насилию, чтобы завладеть какими-нибудь частицами мощей, этим предметом их благоговейного почитания. Большинство византийских церквей лишились, таким образом, своих украшений и богатств, которые составляли их блеск и славу; священники и монахи греческие со слезами расставались с останками мучеников и апостолов и орудиями страданий Спасителя, охранение которых было возложено на них религией. Этим священным останкам предстояло теперь украшать церкви во Франции и Италии, и они были приняты верующими Запада как самый достославный трофей Крестового похода.
Латиняне взяли Константинополь 12 апреля, в конце великого поста. Маршал Шампаньский, описывая сцены и смуты, последовавшие за победою, наивно говорит: «Так проведены были праздники Вербного воскресенья». Всю добычу, собранную в Константинополе, решили сложить в трех церквях; под страхом смерти и отлучения от церкви запрещено было присваивать себе что-нибудь из этих предметов. Несмотря на подобную двойную угрозу, между крестоносцами нашлись ослушники. Виллегардуэнь, упоминая о строгости суда над виновными, говорит: «Много было казнено повешением, и господин де Сен-Поль велел повесить одного из своих со щитом на шее». Три части добычи разделили между французами и венецианцами, а четвертую часть отложили в запас. Из части добычи, доставшейся французам, было взято ценностей на 50.000 марок в уплату их долга Венецианской республике. Хотя Виллегардуэнь и восклицает, что «такой богатой добычи не видано было от создания мира», но в общем распределении оказалось не более как по 20 серебряных марок на каждого рыцаря, по 10 на конного воина и по 5 марок на пехотинца. Все богатства Византии составили сумму, не превышавшую 1.100.000 марок.
Крестоносцы, поделив между собою достояние Византии, не подумали о том, что разорение побежденных ведет за собою разорение победителей, и что они не замедлят обеднеть так же, как и греки, которых они ограбили. Ни о чем не жалея и ничего не предусматривая, рассчитывая только на свой меч, они занялись теперь избранием правителя над утратившим все народом и разоренным городом. Для этого назначены были шесть патрициев венецианских и шесть лиц из французского духовенства. Выбор избирателей должен был пасть на одного из главных предводителей армии: Энрико Дандоло, маркиза Монферратского и Балдуина, графа Фландрского. Хотя дожа Венецианского и признали достойным императорского престола за его заслуги и благородный характер, однако венецианцы опасались поставить во главе большого государства главу своей республики. Бонифаций уже был признан главою латинян, и греки заранее приветствовали его как своего будущего властелина; но венецианцы, по зависти, не могли допустить, чтобы какой-нибудь князь Монферратский восседал на престоле константинопольском. Что касается Балдуина, графа Фландрского, то с его стороны нечего было опасаться, и выбор остановился на нем. Молодость, отважный и вместе с тем воздержанный характер Балдуина давали предполагать его товарищам по оружию, что он будет достойным этого выбора. Двенадцать избирателей обсуждали это дело в продолжение двух дней; в конце второго дня, в самую полночь, епископ Суассонский обратился ко всем собравшемся пилигримам и сказал им: «В тот самый час, когда родился Иисус Христос, мы произвели избрание императора, этот император есть Балдуин, граф Фландрский и Геннегаутский». Балдуина подняли на щит и торжественно понесли в храм св. Софии.
Коронование нового императора произошло не раньше четвертого воскресенья после Пасхи. Оно происходило со всей торжественностью греческих обрядов; во время божественной службы Балдуин восседал на золотом троне; он принял присягу из рук папского легата, который совершал службу вместо патриарха; два рыцаря несли перед ним латиклаву римских консулов и меч императорский, который снова оказался наконец в руках воинов и героев. Глава духовенства, став перед алтарем, произнес по-гречески: «Он достоин царствовать», — и все присутствующие повторили хором: «Он этого достоин, он этого достоин!»
Высшие должности при императорском дворе были распределены между баронами и знатнейшими владетелями: дож Венецианский назначен был деспотом, или Римским князем, с привилегией носить пурпуровые сапоги; Виллегардуэнь получил титул маршала Романийского; граф де Сен-Поль — великого коннетабля; Конон Бетюнский был наименован протовестиарием; Макарий Сен-Менегудский — великим или главным кравчим; Миль Брабантский — главным виночерпием, Манассия Лилльский — главным гофмаршалом и т.д. На совете, состоявшем из 12-ти венецианских патрициев и 12-ти французских рыцарей, было решено разделить все завоеванные земли между обоими народами. Вифиния, Романия или Фракия, Фессалоника, вся древняя Греция, от Фермопил до мыса Сунион, самые большие из островов архипелага: Хиос, Лесбос, Родос и Кипр — достались французам; венецианцы получили многие острова из тех, которые называются Спорадскими и Кикладскими, острова вдоль восточного берега Адриатического моря, Пропонтиду и Геллеспонт с их гаванями и станциями; острова Кианейские и устье Понта Эвксинского{123}; города: Кипсед, Дидимотику, Адрианополь, прибрежные местности Фессалии и проч. Таков был первоначальный раздел провинций и владений империи, доставшихся крестоносцам по взятии ими Константинополя. Со временем, вследствие различных обстоятельств, в нем произошли изменения, за которыми неудобно следить в этом сокращенном описании.
Земли, расположенные по ту сторону Босфора, были превращены в королевство и вместе с островом Кандией предоставлены маркизу Монферратскому; Бонифаций обменял их на провинцию Фессалоникскую, или древнюю Македонию, и продал остров Кандию Венецианской республике за 30 фунтов золотой монеты. Азиатские провинции достались графу Блуаскому, который принял титул герцога Никейского и Вифинийского. Если основываться на показаниях Никиты, то крестоносцы разделили между собою города, которых не существовало, провинции, которые уже с давнего времени не принадлежали империи; греческие историки сообщают, что Мидию, Парфию и королевства, бывшие под властью турок и сарацин, разделили по жребию. Константинополь в продолжение нескольких дней был рынком, на котором шел торг о море и об островах, о Востоке и народах, обитающих там.
Латинское духовенство также не упустило случая воспользоваться своей долею при дележе остатков Греции; вожди Крестового похода порешили между собой, что если император Константинопольский избран из французов, то патриарх должен быть избран из венецианцев; по этому соглашению, сделанному еще до победы, на кафедру св. Софии был возведен венецианский священник Томмазо Морозини, который после того был утвержден папою. Во все церкви, отнятые у побежденных, поставлены были священники, избранные из обоих народов, и доходы со всех константинопольских церквей были разделены между ними; в то же время и в другие покоренные города послали латинских епископов и священников, которые и овладели всеми церковными должностями и имуществом греческого духовенства.
После своего коронования Балдуин написал папе, извещая его о необыкновенных победах, которыми Богу угодно было увенчать храбрость воинов Креста; маркиз Монферратский также написал папе письмо, в котором выражал свою смиренную покорность и свое полное послушание всем решениям святого престола. Дож Венецианский, который до сих пор с таким гордым пренебрежением относился к угрозам и громам Рима, признал теперь высшую власть папы и присоединил выражение своей покорности к мольбам Бонифация и Балдуина.