4. Среди друзей

Войны на Балканах занимают особое место в истории русской армии. Во время этих войн русские офицеры и солдаты близко знакомились с братскими славянскими народами. Еще и сейчас, например, в болгарских городах и сёлах местные жители называют советских воинов «освободители наши», совмещая в этом понятии и настоящее и прошлое, вспоминая об освобождении русскими Болгарии из-под иноземного ига.

Во время Забалканских походов русская армия представала глазам населения в самом лучшем виде.

Вот картинка бивачной жизни, нарисованная корреспондентом газеты «Московские ведомости», с театра войны 1877–1878 гг.: «Позади селения Иена-Беркач, с его стороны, не обращённой к неприятелю — стоит только спуститься с возвышенности — в лощинах стелется и облаками поднимается дым костров, сливаясь в холодном воздухе с паром шипящих котлов; шум и говор стоят над лощиной; там готовят себе обед и располагаются биваком только что пришедшие части гвардии. Какое чудное, великолепное войско! Рослые, здоровые, крепкие мышцами солдаты, красивые и чистые мундиры, вся одежда, дышащая опрятностью, вид, импонирующий бодростью. Во всём заметна [26] какая-то отчетливость и чистота отделки: и в стройности и в порядке расположения бивака и в маршировке какой-нибудь группы солдат, отправляющихся на смену поста, наконец, даже в той строгой и внимательной манере, с какой стоит гвардеец солдат на часах, чувствующий на себе взоры нерусских людей».

Обращаясь к таким вот русским солдатам, генерал Гурко, командовавший во время Забалканского похода гвардией, сказал:

— Помните, вам придётся вступить в бой и на вас будет смотреть не только вся Россия, но весь свет.

И точно — весь свет взирал на переход русских войск через неприступные Балканские горы. Те самые гвардейцы, что поражали выправкой и особой воинской статью жителей долин, глухой зимней порой взобрались на ледяные хребты. На Златницком перевале, где днём и ночью гудели снежные бури, стояли полки, готовясь к штурму укреплённых позиций неприятеля. На высоте четырёх тысяч футов гвардейцы выбивали себе траншейки в мёрзлой земле. Снег засыпал людей. Окоченелыми руками держали они ружья. Ноги в износившихся сапогах отказывались служить. Мемуарист сохранил нам любопытный разговор двух русских офицеров, вспоминавших здесь, в горах, блестящий вид войска перед началом похода к балканским вершинам:

— Хороши же мы будем, когда спустимся с гор в долину Софии. Что скажут братушки-болгары, увидев нас в столь потрёпанном обличье?

— Вы удивляете меня, прапорщик! Что может сказать мир о войсках, которые в декабре перевалили через Балканы! — отвечал юному офицеру видавший виды майор.

В результате обходного движения пали укрепления неприятеля, известные под именем линии Шандорник — Араба — Конак, и русские войска, спустившись в долину Софии, подошли к городу.

Тогда-то и произошла волнующая встреча населения болгарской столицы с освободителями, описанная во многих историях гвардейских полков. У ворот Софии стояли толпы народа, духовенство с хоругвями и образами. Народ восторженно кричал, хлопал в ладоши, процессия двинулась к церкви св. Стефана. По дороге из окон домов женщины, девушки и дети осыпали русских офицеров ветками и зимой не увядающего мирта. Гремела солдатская [27] песня с удалым припевом. «Ах, вы, сени, мои сени», раздавалось в одном месте. «В хороводах веселились» — звучало впереди.

Старый майор был прав. Русское войско — утомленное, в изорванном обмундировании, но перевалившее через Балканы, — казалось сонмом сказочных великанов, шагнувших поверх диких хребтов. В ответ на приветственную речь представителя горца генерал Гурко кратко сказал:

— Ныне мы вступили во второй город Болгарии, первый был некогда вашей древней столицей — Тырново. Второй сегодня — София. Силой русского оружия мы освободим и остальную часть Болгарии.

...Ветви высоких сосен покрыты смёрзшимся снегом, и хрупкие льдинки, освещённые горным солнцем, сверкают словно драгоценные каменья. Перед глазами расстилается белоснежная пелена долины, крапленная черными увалами. Вдали вздымаются к небу горные хребты. Пустынный, угрюмый край, и, кажется, будто слышишь протяжный свист ледяного ветра, поднимающего вихри морозной пыли. Безмолвно стоят три солдата. Они в тяжёлых брезентовых плащах с капюшонами, надетыми поверх шинелей. Посверкивают примкнутые к винтовкам штыки. Стужа... Это картина художника Верещагина «Пикет в Балканах».

Известный художник проделал вместе с войсками кампанию 1877 г. и запечатлел своей кистью путь русской армии, освободившей Болгарию. «Дорога в Плевну», «Перед атакой», знаменитый триптих «На Шипке всё спокойно», «Гвардейские могилы», «Переход через Балканы», — во множестве картин раскрывается нам героизм русских воинов, орлами взлетевших к балканским вершинам.

В записках самого В. Верещагина «На войне» мы находим новые свидетельства того, с какой волнующей благодарностью относились болгары к своим освободителям: «Город, долина с рекою за ним, затем Балканы — всё это поразительно красиво и, бесспорно, наводит на размышления. Воображаю, как было интересно с этих высоко свитых гнёзд видеть народные восторги встречи русских войск; с одной стороны приближающиеся с военной музыкой наши, с другой — выходящее им навстречу духовенство с хоругвями и крестами и массою народа. Последние, не смогшие вытерпеть, буквально бросаются на войска: [28] крики, объятия, поцелуи, поцелуи без конца... Невозможно, немыслимо описать их энтузиазм и сцену, затем последовавшую: люди бросались на колена, целовали землю, крестясь прикладывались, как к образам, не только к нашим рукам, но и к стременам. Не даваться, не допускать их до этого не было никакой возможности, приходилось подчиняться. Я был свидетелем этих встреч и они до сих пор живы в моей памяти».

Бывали периоды в Забалканских походах, как и в других войнах, когда военные действия сторон замирали, активная боевая жизнь прекращалась на довольно длительный срок. В чужой стране такие паузы, если они не заполнены учениями, подготовкой к будущим схваткам, пагубно влияют на дисциплину войск.

В воспоминаниях офицера Суздальского полка о занятии Южной Болгарии приведены интересные факты, рисующие именно такую обстановку военного быта. Автор воспоминаний пишет: «Абсолютное ничегонеделание стало отзываться на солдатах. Начали пошаливать; тутовые плантации стали редеть около лагеря; раз толпа солдатиков взяла на «ура» для кухонных костров целый двухэтажный дом; его владелица — старушка, в синих очках, — прибежала в лагерь и бросилась в ноги первому встречному офицеру с просьбой не допустить разрушения её дома. Дежурный офицер верхом помчался на место, но уже половина дома была разобрана и унесена. Генерал, узнав об этом, приказал полку немедленно уплатить за дом и велел немедленно начать учения».

Известен рассказ атамана донских казаков о том, как, встретивши в каком-то захолустном углу казачка на пикете, он обратился к нему с вопросом, чем он тут питается. Молчание было ему ответом.

— Что же ты, глух, что ли?

— Стараюсь, ваше превосходительство, — выпалил, наконец, казак, — беру, что плохо лежит.

Известен также ответ другого казака офицеру, выговаривавшему ему за то, что он гоняется за хозяйскими гусями.

— Это дикие, ваше благородие!

Подобные факты отнюдь не характерны для поведения русской армии на территории дружественной страны. Но следует учесть условия, при которых они могли возникнуть. [29]

Войска существуют не для праздной жизни. И если на каком-либо участке военные действия не ведутся, а полки расположились биваками или несут гарнизонную службу, то всё равно — закон воинской дисциплины остается нерушимым. На чужой земле он выполняется ещё строже, чем обычно, и лучшее средство для внедрения этого закона — непрерывная боевая учеба.

Было бы нелепо утверждать, что русская армия состояла из ангелов в белоснежных одеждах. Всегда в войсках находились люди, забывавшие о своём достоинстве или не имевшие его вовсе. И, разумеется, не эти полуанекдотические истории являлись отличительным признаком русской армии в её Забалканских походах. Дурные поступки одиночек не могли набросить тень на всю армию, с честью исполнявшую свою освободительную миссию, тем более, что лучшие русские офицеры того времени решительна пресекали «солдатские забавы», подавая пример образцового поведения на чужой земле.

После освобождения Южной Болгарии два корпуса (4-й и 9-й) русской армии оставались на занятой территории. Некоторые государственные деятели Европы того времени, враждебные славянству, считали этот акт оккупацией. Подобная точка зрения была, разумеется, злонамеренным измышлением. В уже упомянутых нами записках офицера Суздальского полка (входившего в состав 4-го корпуса) мы находим вполне ясное и убедительно простое обоснование пребывания русских войск в Южной Болгарии. «Оккупация эта, — пишет автор, — отнюдь не была похожа на занятие Франции пруссаками. Например, она не играла роли пресса, поставленного для того, чтобы выдавить контрибуцию, продержать войско на чужих хлебах подольше. Целью нашего пребывания там, — как понимали мы, не дипломатически, а чувством русских людей, — было, во-первых, обеспечить вполне прочное основание жизни вновь народившемуся политическому телу, во-вторых, закрепить хорошие отношения с ним и суметь сделать так, чтобы имя России стало и для наших освобождённых братьев навеки так же свято, как оно свято для каждого истинно русского».

Как показала история, русские оставили о себе в Болгарии добрую память. Чистые патриотические чувства и глубокая вера в единение славянских народов обуревали скромного русского армейского офицера, когда он [30] искренне желал укрепить дружеские связи с болгарами. Он утверждает, что воины его корпуса достойно выполнили свою задачу. «Что касается 9-го корпуса, — пишет автор, — сведений дать я не могу, да и была ли возможность армейскому обер-офицеру, прикованному к своей роте, расширить свой кругозор по желанию? Одно могу сказать, уже на основании позднейших наблюдений, много спустя после ухода корпуса в Россию, что имена его воинов увековечены в Южной Болгарии и поставленными им памятниками, и, главное, тою восторженною, сердечно-признательною памятью, которая так глубоко засела в сердцах освобожденного народа, что не умрёт никогда». Этому пророчеству русского офицера, отражавшему взгляды своих соотечественников на дружбу с болгарским народом, суждено было исполниться теперь, в наши дни, когда Красная Армия вошла в Болгарию. Она встретила там друзей, чьи отцы и матери хорошо помнили героев Шипки и Плевны.

Уместно привести здесь одну бытовую, но исполненную символического смысла подробность из жизни этого офицера в Болгарии.

Суздальский полк, некоторое время стоявший в Адрианополе, передислоцировался затем в сельскую местность. Когда наш офицер прибыл по делу в город и зашел в дом, где он раньше занимал квартиру, его встретили, как родного.

Вся семья восклицала: «То добре, капитан Василь!» Сбежались соседи, чтобы приветствовать русского офицера, которого они хорошо знали и полюбили. Владелица рядом стоявшего домика, слепая старуха, видевшая русских девочкой еще в 1829 г., изъявляя свою радость по поводу возвращения капитана, сокрушалась только о том, что не может видеть, такие ли русские теперь, как были прежде.

Впоследствии этому же офицеру-суздальцу случилось в 1880 г. снова повидать его адрианопольских знакомых. Старушке месяца за два перед тем была сделана операция, и она прозрела. Её желание увидеть русского исполнилось. «Не знаю, — замечает автор, — насколько она польстила мне, уверяя, что русские не изменились, но что объятия её и слезы радости при этом были совершенно искренни, это не подлежало сомнению. [31]

Лучшие русские офицеры и генералы отлично понимали значение совершавшихся событий и сурово укоряли тех, кто занимался своими личными делами в ущерб военной, службе или пятнал воинскую честь корыстолюбием и стяжательством.

Однажды во время перехода через Балканы одному генералу попался на глаза тяжело нагруженный воз, который со всех сторон подталкивали солдаты, утопая по пояс в грязи.

— Чья повозка? — спросил генерал.

— Полкового командира, — последовал ответ.

— Позвать его сюда, — приказал генерал. Явился полковник.

— Изволите перевозить своё имущество из Тамбовской губернии в Орловскую? — насмешливо спросил генерал.

— Никак нет, поднимаюсь на Балканы, — ответил полковник.

— Вашу хурду-мурду тащит по грязи целая рота солдат, стыдитесь, полковник! В кручу спущу вашу повозку, извольте сейчас же оставить, всё это, — последовал категорический приказ генерала.

Подавляющее большинство русских офицеров достойно выполняло свой долг в братской славянской стране и незапятнанным носило имя русского освободителя.

Когда бойцы и офицеры Красной Армии вступили в пределы Болгарии, многие из них были удивлены, заметив, что и болгарская армия носит обмундирование, почти точно совпадающее с формой старых русских войск.

Однако в этом нет ничего удивительного. У колыбели болгарской армии стояли русские офицеры. Они положили начало правильной воинской организации болгарского населения.

В воспоминаниях того же офицера Суздальского полка рассказывается о том, как русское командование, идя навстречу пожеланиям местных жителей, соединяло их в отдельные сотни для военного обучения. Начальниками сотен назначались русские офицеры. Впоследствии командование должно было перейти к тем из жителей, которые будут признаны наиболее способными. В распоряжение обучающего офицера предоставлялось от полка известное число унтер-офицеров и ефрейторов для успешного хода дела. [32]

Интерес болгар к военному обучению объясняется очень просто. Они опасались остаться беззащитными перед лицом врага в том случае, если русская армия уйдёт из страны. Вкусив радость освобождения от иноземного ига, они не желали вновь подвергнуться безнаказанному нападению недругов славянства.

В зарубежных походах армия больше чем где-либо олицетворяет собой народ и Отечество, и передовые русские офицеры немало потрудились над тем, чтобы ещё больше сблизить братские славянские народы — русский и болгарский.

В Болгарии так же, как и во многих других славянских странах на Балканах, широко распространена поговорка: — Мы сильны, нас и русских много — 200 миллионов! Впервые это ощущение славянской силы в Болгарию принесли русские войска — отцы и деды воинов Красной Армии.

* * *

Мы рассказали в этой книжке о лучших традициях русского офицерства, связанных с заграничными походами армии России. Советский офицер может многое почерпнуть в практике поведения тех передовых представителей старого офицерского корпуса, которые ставили честь и достоинство своей страны выше всего на свете.

Моральное состояние наших офицеров высокое, оно растёт с каждым днём. Этот рост имеет под собой благодатную питательную почву — сознание величия нашей победы. Народное чувство собственной силы и достоинства, словно неисчерпаемый источник энергии, заряжает воинов Красной Армии. Неустанное разъяснение условий нашей победы всё сильнее разжигает в их сердцах священный огонь любви к Отечеству, его красоте и могуществу. Особенное значение эта разъяснительная работа имеет в гарнизонах Красной Армии за рубежом.

Там, на чужбине, совершенствуя свою боевую подготовку, все наши люди должны чувствовать себя частицами великого целого — Советского Союза.

Там, вдали от родной земли, все наши воины и офицеры в первую очередь являются посланцами великой социалистической державы и долг их — быть во всём и всегда достойными своей благородной миссии.