От автора

Основным источником, из которого почерпнуты данные, касающиеся всех обстоятельств гибели XX корпуса, послужил материал следствия, произведенного в том же 1915 году (см. перечень источников).

Этот материал представлен в виде копий с оперативных телеграмм, сводок, как оперативных, так и сведений о противнике, приказов, описаний действий некоторых войсковых частей, свидетельств отдельных лиц, счастливо избегнувших плена и т. п.

Неполнота материала, совершенно отсутствующего в отношении III Сибирского и XXVI корпусов, 53-й и 28-й дивизий, а также конной группы генерала Леонтовича, способна разочаровать и расхолодить даже непритязательного в снисходительного читателя. К величайшему огорчению самого автора, остальной материал только отчасти представлен, притом условно, в первоисточнике; изысканиями следственного аппарата этот первоисточник направлен в определенное русло. Показания начальника 28-й пехотной дивизии не обогащают фактическим материалом. Некоторые документы носят яркий отпечаток субъективности, в борьбе с которой, вследствие недостатка историко-фактических засечек, исследователь должен был признать свое бессилие.

Трагические моменты в ходе событий, имевших вес в судьбе как всей 10-й армии, так и, в частности, XX корпуса, например, отход III армейского корпуса, выступают бледно среди леса вопросительных знаков.

Автор должен исповедаться перед читателями, признавшись, что даже самое внимательное, тщательное изучение [8] материала не позволило ему определить служебное положение некоторых лиц, например, генерала Омельяновича, начальника Иоганнисбургского отряда. Одинаковым образом, он потерпел полную неудачу в своих попытках установить сколько-нибудь точно положение XX корпуса во все время его отхода с Гольдап-Грабовенской позиции, хотя бы к утру 31-го января.

Как результат всего этого, действия XXVI корпуса обойдены молчанием; о III Сибирском корпусе пришлось сказать очень немного.

Таким образом, картина гибели XX корпуса представлена в декоративном панно, на которое не лучше ли посмотреть «не вооруженным» глазом с «последнего ряда кресел».

Тем не менее, эта картина, не смотря на всю свою, быть может, грубую эскизность, представляет громадный, интерес уже потому одному, что знакомит читателя с действительным размахом современной маневренной войны.

Трагедия Х армии, обусловившая и катастрофу XX корпуса, заключалась именно во взаимном несоответствии масштабов, взятых каждой из сторон.

В то время, как германское командование мыслило, обнимая сущность операции в стратегических формах, X армия замкнулась в шорах тактических решений, не ответив маневром на маневр.

В этой операции сказалось банкротство высшего управления и крупных начальников, не сумевших подняться над уровнем собственной подготовки мирного времени в моменты, когда; война неожиданно для них развернула необычайные горизонты и потребовала решений, о которых они хотя и знали, но на которых никогда не практиковались.

Обстоятельства, повлекшие за собою гибель XX корпус» не только интересны, но и поучительны с различных точек зрения: они прежде всего красноречивы сами по себе, несмотря на окружающие их неясности, недомолвки и противоречия, и выступают настолько скульптурно, что разобраться в основных причинах катастрофы не представляет особенного труда даже при неполном освещении.

Независимо от общего очерка действий XX корпуса, составленного в штабе армии, следствие, в свою очередь, [9] собрало и обработало весь материал, перелив его в «отчет, о действиях XX корпуса с 20-го января по 8-е февраля 1915 года», правда, несколько более подробный, тем не менее сохранивший полное подобие содержания с очерком, о котором только что было сказано.

Как отчет, так и описание, составленное в штабе армии, стали канвой для узора, совершенно, однако; иного рисунка, чем тот, который избрал для себя следственный аппарат.

Следствие, имевшее целью пролить свет на причины катастрофы, остановились на выводе, или, по крайней мере, вело, к тому, что в обстановке, в которой с самого начала наступления германцев пребывала 10-я армия, XX корпус неизбежно, роковым образом, шел к гибели. Волею судьбы, он, обреченный, должен был быть принесен в жертву, ради спасения всей 10-й армии. Правда, его терновый венец перевит лаврами.

С такой линией анализа очень трудно согласиться.

Следствие обходит молчанием кое-какие моменты, связанные с распоряжениями Главнокомандующего фронтом. Оно трогательно-нежно прикасается к некоторым болезненным узлам в руководстве ходом операции со стороны командующего 10-й армией и матово говорит о таких эпизодах, как, например, выход из боя III армейского корпуса генерала Епанчина, квалифицируя его действия, как «проявление частной инициативы вне связи с общей обстановкой». Вместе с этим, слабая, отраженная тень неопределенного контура незаслуженно брошена на начальника штаба армии, в сущности, единственного человека, который разобрался в обстановке и видел приближение грозной опасности еще в тот момент, когда штаб фронта, в лице его начальника, легкомысленно высказывался: «будем надеяться, что начатое так внезапно наступление будет причиною наших больших успехов».

Боевой барометр продолжал стремительно падать. Но генерал Будберг оставался по прежнему одиноким в своих крайних тревогах; некоторые из его распоряжений и доклады, шедшие вразрез со взглядами командующего армией, прозрачно объясняются долей душевной неуравновешенности человека, потрясённого внезапно нагрянувшими событиями. [10]

Весь материал, о котором я говорю, в сентябре 1918 г. был любезно предоставлен в мое распоряжение В. А. Апушкиным, который, надеюсь, как прежде, так и теперь нисколько не сомневается в моей ответной по его адресу глубочайшей признательности.

Встреча и беседа с А. П. Будбергом в дни, непосредственно следовавшие за гибелью XX корпуса, позволили автору тогда же выслушать грустную и горячо-рассказанную повесть от «altera pars».

Собственное основательное знакомство с местностью, лежащей в границах: на юге — течение Бобра, на севере — до параллели Граево—Райгрод—Августов и на востоке — линия железной дороги Августов—Гродна, дали мне возможность твердо держаться личной точки зрения на степень существовавшей тогда опасности, в смысле глубины обхода левого фланга 10-й армии XL рез. и частями 1-го германских корпусов. Этот обход должен был иметь свой естественные границы.

Обработка всего материала, начатая мною в октябре 1918 года и доведенная до половины, прекратилась в конце декабря того же года, когда автор был призван на фронт, где и оставался до конца 1919 года.

Иные дни, иные заботы заслонили, уплывшие в даль прошлого, Интересы.

Но в текущем году, Петроградский Отдел Высшего В.-Редакционного Совета приступил к переводу и изданию отдельных монографий из цикла: »Великая война в отдельных операциях», выпущенного в свет германским генеральным штабом в 1918 году{1}.

Редактирование одного из очерков «Зимняя операция в районе Мазурских озер» было поручено мне. Сравнения и сопоставления напрашивались сами собою.

Автор невольно вспомнил о своей начатой работе и должен был признать, что знакомство с новым источником не требует никакого сдвига и не вносит никаких сколько-нибудь серьезных корректив.

Основная идея операции, ее план, цели, преследовавшие в то время германским командованием, и многое другое оказалось в плоскостях полного совмещения. Но появление [11] нового материала с противоположного полюса, конечно; позволило автору решить несколько частных уравнений и взглянуть на катастрофу, постигшую ХХ-й корпус, в лучах самых различных направлений и окраски.

Мне было предложено Военно-Научной Редакцией закончить свой труд, в параллель с монографией германского генерального штаба «Die Winterschlacht in Mazuren».

Такова родословная очерка, предлагаемого в настоящее время вниманию читателей.

Общеизвестное предостережение французов: «La critique est ais&#233e... etc" не остановило автора. Изложение событий, приведших к гибели XX корпуса, инкрустировано критическим разбором в рамках, охватывающих исключительно изображение трагической судьбы корпуса. Поэтому я прохожу мимо, например, деятельности конницы, которая, кстати сказать, наводит на размышления по поводу громадных расстояний, отделяющих уменье командовать эскадроном и поддерживать в хороших телах конский состав от искусства водить на полях сражений конные массы в 40 эскадронов.

Критика, даже несправедливая, а тем более справедливая, желчная, режущая, огненная, — не осуждение; она — только суждение в поисках истины и, хотелось бы думать, во имя ее.

Было бы делом величайшей бесполезности судить людей за совершенные ими ошибки. Человек часто не раскаивается в содеянном им преступлении, но почти всегда приходит к сознанию своих заблуждений, которые его терзают, мучают, глубоко потрясая жизнь, и о которых «его воспоминание гложет, как злой палач...» Иное деяние «более, чем преступление,—это ошибка».

Критика — иногда накипь бьющей через край досады, горечи, обиды. Но чаще всего, это сильно действующее средство, принимаемое в достаточной дозе прежде всего критиком, сманивающим, в свою очередь, и других — ввести в свою кровь лимфу против заражения недугом, от которого, впрочем, никогда, никто и ничем не застрахован.

[12]