Глава VIII

Командир корпуса останавливается на решении прорываться на участке д. Марковцы—Богатыри. Действия войск правого и левого боевых участков в бою на прорыв — 6-го февраля. Неудача этого прорыва и непосредственные ее причины. Положение корпуса 7-го февраля. Отход арьергарда к д. Липины. Переформирование арьергарда. Приказ командира корпуса для повторения прорыва в ночь на 8-е февраля. Движение авангарда. Постепенное развертывание событий у фольверка Млынек и нарастание окончательной катастрофы. Гибель главных сил корпуса. Действия арьергарда полковника Дрейера на Липинской поляне. Выход германской колонны 76-й рез. дивизии со стороны д. Рубцово в тыл арьергарду. Переход арьергарда на новую позицию. Завершение немцами полного его окружения. Последние минуты оставшихся частей ХХ-го корпуса. Неудачный переход в наступление 10-й армии 8-го февраля «с целью выручить своих геройски продолжающих борьбу товарищей ХХ-го корпуса».

Генерал Булгаков, лично убедившись в том, что прямые пути на Гродна через Сопоцкин для него заповеданы, решил 6-го февраля прорываться несколько западнее, на, участке между д. д. Марковцы—Богатыри.

Из телеграммы командующего армией, указывавшего в последний раз тыловые пути, командир ХХ-го корпуса знал, что XXVI-му корпусу предоставляются дороги от Рачки, севернее Августова, на Горчица—Сопоцкин. В течение 2-го, 3-го, 4-го и 5-го февраля штаб корпуса не имел никаких сведений о войсках генерала Гернгроса. В данном случае, можно было сделать одно из предположений: или XXVI-й корпус все еще стоит на месте, что было мало вероятным, или он мужественно набрал для своего отхода [147] иной путь, притом достаточно удаленный к западу от данного ему генералом Сиверсом направления. Такою дорогой могло послужить прежде всего шоссе, выходящее к Гродно севернее Липска через Курьянки.

Это было наиболее вероятное предположение, чтобы из него затем исходить, останавливая свой выбор на путях собственного отхода. Дорогами могли послужить пути, идущие от д. Махарце через Горчица на Красно, на Ясенево через д. Жилино и от д. Серскиляс на Сервы, Черный Брод с пересечением шоссе из Августова между д. д. Волкуши и Груски.

3-го февраля Липск был занят прорвавшейся 3-й кавалерийской бригадой германской конницы, но для пехоты это не представляло большой опасности. Однако, по сторонам Липска даже тогда, когда к 5-му февраля его заняла 2-я пехотная германская дивизия, все-таки еще существовали свободные проходы, о которых корпус естественно мог бы вспомнить, принимая в соображение, что заходящие фланги 10-й и 8-й германских армий не так то скоро способны были тесно соединить концы замыкаемой ими цепи.

Командир корпуса остановился на решении прорываться на узком фронте между д. д. Марковцы—Богатыри, т. е. на участке, где накануне потерпел неудачу в подобных же поисках боковой отряд. Мало того, здесь последний неосторожно привлек на себя внимание германцев и заставил их насторожиться. Небезызвестно было также, хотя бы генералу Чижову, что в Голынке сосредоточены крупные силы противника. Трудно допустить, чтобы начальник бокового авангарда не поделился своими сведениями с командиром корпуса. Во всяком случае, прорыв был неудачно нацелен, не глубоко соображен, не искусно организован и очень посредственно осуществлен! (Кроки № 1).

Приказ о прорыве был получен войсками накануне, т. е. 5-го февраля, в 7 час. 30 мин. вечера. Части 27-й дивизии, составляя левый боевой участок под руководством полковника Белолипецкого, должны были рвать расположение противника восточнее дороги Богатыри—Голынка. Части 29-й дивизии под начальством генерала Чижова предназначались для ведения атаки правее той же дороги. О левого [148] берега реки Волкушек артиллерия должна была содействовать атаке своим огнем. Начало наступления правого боевого участка намечалось в 5½ часов утра. После захвата д. д. Богатыри—Бартники, генералу Чижову предстояла задача, продвинувшись вперед, занять шоссе у д. Копчаны. Дивизиону 27-й и дивизиону 29-й артиллерийских бригад с батареями 20-го мортирного дивизиона указывался позиционный район в южной части леса против д. Волкуши.

В расположении левого боевого участка были приняты меры к исправлению мостов и устройству новых. Но так как саперы не обещали построить новый мост в одну ночь, то пришлось ограничиться только восстановлением полуразрушенного Марковского моста.

Наступление, лишенное всякой неожиданности для противника и не расчитанное вовсе на внезапность и скрытность, напротив того, сохранявшее все признаки дневного, наступательного боя против неприятеля, хорошо укрепившегося и занявшего позицию в неизвестных, но достаточных силах, началось около 7 часов утра. Только к этому времени части правого боевого участка успели занять исходное положение.

Части 27-й дивизии подошли к Марковскому мосту, беспрепятственно перешли на правый берег Волкуша со 2-м дивизионом 27-й артиллерийской бригады и развернулись в боевой порядок для атаки д. Марковцы.

Батареи 28-й и 53-й артиллерийских бригад заняли очень невыгодные позиции, хороша видимые противнику с командующих высот правого берега Волкуша. Наблюдательных пунктов было немного и они были не хороши.

Огонь батарей атаки был быстро погашен, однако д. Марковцы запылала. К 12 часам дня цепи боевого участка полковника Белолипецкого подходили к д. Марковцы, на окраине которой расположилась германская пехота.

В течение ночи в расположении правого боевого участка 114-й полк должен был быть сменен в д. Сев. Богатыри 209-м полком. Последнему указывалось овладеть д. Юж. Богатыри. Остальные три полка: 113-й, 114-й и 116-й должны были, выйдя из Богатыри Сев. и, выставив заслон к стороне д. Старожинцы, овладеть высотами с отметками [149] 70,1; 74,3; 76,1, чтобы затем занять шоссе у д. Копчаны. Охватывающие части развернулись в боевой порядок, имея впереди 113-й Старорусский полк; уступом вправо наступал 116-й Малоярославский полк, в резерве шел 114-й полк.

Пройдя в брод реку Голынку, 113-й полк развернулся на высоте 70,1, имея один батальон в резерве. Командир полка поставил себе целью овладеть д. Бартники. 116-й полк повел наступление на высоту 74,3.

Энергично веденная атака 113-го полка имела успех. Несмотря на сильный фланговый ружейный и пулеметный огонь с высоты 74,3 и неприятельской гаубичной батареи с северо-востока, цепи ворвались в деревню. После полудня высота 74,3, с которой велся фланговый огонь, была тоже взята.

Противник, очистив Богатыри Южн., отошел на высоту 70,1; но вслед за этим контр-атакой снова овладел этой деревней и здесь утвердился прочно. Таким образом 209-му полку не удалось выполнить своей задачи.

Это обстоятельство немедленно сказалось на всем ходе боя. 113-й полк оказался в положении слишком выдвинутым к югу. Шедший в резерве 114-й полк попал под пулеметный огонь из д. Южн. Богатыри.

113-й полк, овладел д. Бартники и, получив помощь из резерва в виде одного батальона, оставил его для удержания только что захваченного опорного пункта, а сам продолжил наступление на д. Копчаны.

Атака 116-го полка, двигавшегося на фланге, развивалась вяло. Полк развернулся против д. Старожинцы, занятые двумя германскими батальонами. Немцы немедленно использовали свое положение и взяли во фланг цепи 116-го полка. Видя тяжелое положение Малоярославцев, генерал Чижов двинул из резерва им на поддержку две роты.

Теснимые одним батальоном 116-го полка немцы здесь предательски выкинули белый флаг. Когда батальон стал приближаться, без стрельбы, чтобы принять сдающихся, то был окружен и взят в свою очередь в плен. В этот момент был смертельно ранен командир полка полковник Вицнуда. Подход двух рот 114-го полка не смог спасти положения. Это было около двух часов дня. 116-й полк рассеялся, Цепи были в полном отступлении, правый фланг Старорусского [150] полка оказался открытым, и неприятель беспрепятственно повел наступление на фольверк Млынок и на д. Волкуши.

Положение 113-го полка впереди д. Бартники, и без того опасное, побудило генерала Чижова, отдать приказ об отходе на высоту 70,1. Это приказание в связи с выдвижением двух рот на поддержку 116-го полка было сначала отменено; но приказание о поддержке 116-го полка явилось вообще запоздалым. Немцы заняли часть высоты 70,1 и стремились выйти к д. Богатыри Южн., откуда пулеметы противника уже открыли огонь в западном направлении. Вскоре 113-й и 114-й полки собрались к д. Богатыри Сев.

На левом участке атака быстро захлебнулись. Слабые части 27-й дивизии д. Марковцы не взяли, понеся при этом большие потери. В результате, вместе с прежней убылью в полках осталось: в 108-м Саратовском полку около 500 штыков, в 106-м Уфимском 200–300 штыков и в 105-м Оренбургском немногим более 100. С наступлением сумерек, германцы очистили высоту 70,1 и укрепились в д. Старожинцы. 113-й полк до поздней ночи оставался в д. Бартники и лишь к двум часам, в ночь на 7-е февраля, отошел на высоту 70,1 где и занял позицию.

Результаты боя не неожиданны. Неполнота, а вероятнее всего отсутствие наблюдения и охранения правого фланга всего фронта боя, в частности, со стороны 116-го полка, реально осмыслило неудачу дня. Общего руководства в бою тоже не было. Остальные части корпуса, из состава 28-й и 53-й дивизий, бездействовали; даже участковый резерв — 114-й полк, в лице начальника боевого участка генерала Чижова, довольно пассивно отнесся к судьбе 116-го полка предрешившей неблагоприятные результаты всего боя. Генерал Чижов не сумел оценить фланга и вместо того, чтобы ударить по противнику со стороны фольварка млынок, сам на себе испытал этот удар, несмотря на то, что боевой порядок первоначально был построен правильно. К вечеру, после боя, в штаб корпуса стали поступать неутешительные сведения о состоянии боевых припасов. Парки уже были опустошены: в них не оставалось ни орудийных, ни ружейных патронов. Не лучше стоял вопрос и о санитарных [151] средствах. Большая часть лазаретов и перевязочных отрядов попала в руки противника еще в самом начале отхода из Восточной Пруссии. Медикаменты и перевязочные материалы были израсходованы, недоставало даже индивидуальных пакетов. Раненые, не перевязанные, находились под открытым небом, располагаясь в лесу. В числе раненых были и такие, для которых немедленная операция сохранила бы жизнь. Среди раненых находились два командира полка, а также несколько германских офицеров. Пришлось прибегнуть к единственному в данном случае решению. Сформировали санитарный транспорт и в сопровождении раненых из числа захваченных в плен немцев, во главе с командиром 131-го полка и с врачем, под красным флагом, направили в расположение германцев. Командиру ближайшего в расположении противника полка была передана записка командира корпуса следующего содержания:

«Старшему немецкому начальнику.

Препровождаю вам ваших раненых, одновременно с нашими, в виду невозможности оказать медицинскую помощь. Возвращая ваших пленных, прошу взамен разрешить пропуск нашим в Гродно или вообще за линию расположения русских войск.

Генерал Булгаков».

Как и следовало ожидать, просьба осталась без ответа, а призыв к великодушию врага, собиравшегося праздновать тризну и пожать новые лавры после того, как они окружили, как полагали, «остатки 10-й русской армии», был уж очень простодушен.

В течении 7-го февраля ни корпус генерала Булгакова, ни противник серьезных действий не предпринимали. Немцы прекрасно понимали, что корпус находится в безвыходном положении, что дни и часы его уже сочтены. Казалось бы не было смысла громоздить гекатомбы жертв и подвергать себя лишней опасности. Громадные переходы, совершаемые немцами в последние дни, их, в свою очередь, очень утомили. Противник тоже нуждался в отдыхе, тем более, что спешить не было никакой необходимости. Эпилог уже назрел и речь шла о каких-то часах.

Тем не менее, высоты западнее д. Богатыри, на которых устроился 113-й Старорусский полк, в течении всего [152] дня держались противником под артиллерийским огнем Войска генерала Булгакова были до крайности изнурены хлеба ни крошки; горячей пищи сварить было не из чего все что можно было достать в соседних деревнях, все уже оказалось съеденым.

К утру германцы потеснили арьергард корпуса со стороны д. Рудавка; ему пришлось отойти на д. Грушки где противник не долго оставил его в покое. Еще с вечера 6-го февраля, начальнику штаба 27-й дивизии поручено было организовать разведку. К утру, после того, как немцы потеснили арьергард, разведка донесла, что д. Грушки и д. Микашевка в руках неприятеля. Докладывая командиру корпуса результаты разведки, полковник Дрейер высказал также и свои соображения, сводившиеся к необходимости сформирования нового арьергарда, к организации сильной разведки на север, северо-запад и северо-восток, и очищению поляны у д. Липины, запруженной обозами, парками, зарядными ящиками и т. п. Согласившись с докладом полковника Дрейера, командир корпуса назначил его начальником арьергарда. Во вновь сформированный арьергард вошли четыре роты 110-го Камского полка, двенадцать рот 112-го Уральского полка, четыре роты 210-го Гродненского полка и по дивизиону от 28-й и 53-й артиллерийских бригад (Кроки № 2).

Арьергард принял на себя довольно вялое вначале наступление германцев, которое ими было поведено со стороны д. Рудавка на д. Липины. Предварительно на Грушки была направлена одна рота Камцев, а на опушку леса южнее д. Рудавка две роты того же полка. Они должны были производить разведку и задерживать противника, чтобы дать время арьергарду изготовиться к бою. Одна рота 116 полка, стоявшая у д. Волкуши, приняла на себя наблюдение за рекою от устья к югу, версты на две. Командиру 53 артиллерийской бригады полковнику Кислякову было приказано развернуть на Липинской поляне только один дивизион, остальные батареи должны были расположиться у фольварка Любиново. Одна батарея стала фронтом на запад, на случай появления противника со стороны дер. Рубцово. Две роты Уфимского полка заняли позицию вдоль дороги, обсаженной [153] деревьями, на юго-восток от д. Липины. Три роты 112-го полка рассыпались цепью в лесу вдоль дороги, ведущей от Липинской поляны к Марковскому мосту. Одна рота, кроме того получила приказание стать на большой. дороге в северу от этого моста, чтобы прикрыть тыл 27 дивизии. В лесу, южнее д. Липины, стал резерв — один батальон 112-го полка.

Части генерала Чижова и полковника Белолипецкого продолжали пребывать на своих местах.

Около 3-х часов дня, в расположении передовых рот, направленных к д. Рудавка, послышалась оживленная перестрелка. Немцы их потеснили, и они начади отходить на позицию арьергарда, главным образом, вследствие ограниченного обстрела.

Около 5-ти часов противник появился на опушке леса к северу и на северо-запад от поляны. С отходом Камцев на линию расположения арьергарда, бой разгорелся на всем участке Липинской поляны и не затихал до наступления темноты. Предпринятая около 7-ми часов вечера германская атака была отбита. В ожидании атаки, артиллерия по-орудийно была заблаговременно поставлена прямо в окопы. Это оказалось необходимым, чтобы поднять упавший дух войск, иззябших, изголодавшихся, измученных бессоницей и дававших себе полный отчет во всем происходившем. Патроны были на исходе. Войска прекрасно понимали, что самая доблестная защита, — участи арьергарда не изменит и его ничто спасти не сможет. Он непосредственно стоит впереди дороги, отходящей на юг, и, конечно, не сумеет и не успеет пробиться на соединение с главными силами.

Немцы возобновили атаку с 9-ти часов вечера. Атака велась на этот раз не только с востока и с северо-востока, но также и с запада. Отражение атаки внесло некоторое успокоение, вплоть до рассвета.

К вечеру, командир корпуса принял решение пробиваться в направлении на фольверк Млынек, д. Жабицке, д. Курьянка и далее на Гродна. Приказ помечен 7-ю часами, вечера. Начало прорыва было отнесено на 12 часов ночи.

Арьергард полковника Дрейера (5 рот 110-го полка, 2 батальона 112-го полка, 2 батальона 210-го полка и [154] часть артиллерии) должен был сдерживать напор немцев, пока хвост колонны главных сил не пройдет мост у фольверка Млынек. В авангард назначались 113, 114 и 115 полки под командой генерала Чижова. Голова колонны, пройдя мост у фольверка Млынек в 12 часов ночи, должна была следовать по дороге на д. Жабицке, Курьянка и далее по шоссе на Гродна. В состав главных сил назначались части 27-й и 53-й пехотных дивизий со 116-м полком. Артиллерии отводилось место в хвосте колонны главных сил, под прикрытием частей 212-го полка. Патронные двуколки, лазаретные линейки и походные кухни направлялись за парками. Все остальные повозки приказано было бросить. В случае встречи с противником войскам указывалось атаковать молча, без выстрелов, без обычных криков «ура». (Кроки № 2). (Приложение 21).

Попытки пробиться непосредственно к Сопоцкину повлекли за собой потерю времени. Пренебрежение итогами боевых действий бокового авангарда накануне дня первого прорыва обрекли самый прорыв на явную неудачу. Вместо того, чтобы сразу взять направление, наиболее вероятное в отношении какой-нибудь возможности проникновения через расположение противника, корпус дедал легкие уклоны к юго-западу в гомеопатических дозах, тем самым приковывая внимание противника к фронту своего расположения. Следовала новая потеря времени, после которой остается удивляться, как некоторым частям корпуса все-таки удалось проскользнуть в ночь на 8-е февраля.

Некоторые части получили приказ о прорыве только в 12 часов ночи, т. е. как раз в то время, когда голова колонны должна была, согласно приказа, занять исходное положение. День 7-го февраля не мог быть днем колебаний для командира корпуса. Поздний выход приказа приобрел особую значительность и не мог способствовать успеху в такой серьезной и деликатной операции, каковой по существу являлся прорыв. День 7-го февраля не мог быть днем колебаний потому, что у генерала Булгакова не было никакого выбора. Между тем, поздний час выступления, запоздалое получение на местах приказа, несноровистость штаба корпуса, занимавшегося печатанием приказа вместо того, чтобы [155] вызвать к себе ответственных начальников и дать им словесные указания, все это не создавало благоприятной обстановки, и войска правы, когда в своих, так сказать, посмертных отчетах бросают сдержанные упреки по адресу штабов.

Как только командир корпуса получил сведения об отходе арьергарда, ему следовало потребовать к себе всех начальников дивизий, изложить им план прорыва, определить момент прохождения известного рубежа головной частью, избрать участок для прорыва и сделать все возможное, чтобы сократить глубину колонны. Бросить пустые парки, патронные двуколки без патронов, словом весь обоз — не значило пойти на крайность. Следовало, равным образом, разместить артиллерию по частям между пехотой, чтобы упорядочить движение и сообщить колоннам войск прочность и боеспособность, необходимую с наступлением рассвета.

Спасая общее положение, надо было перестать чувствовать себя ответственным за сохранение в целости обозов. Надо было выводить войска, спасать боевую силу, оберегать честь и престиж армии, щадить достоинство русского имени. Только в этом случае можно было рассчитывать на благосклонную улыбку судьбы, на каприз счастья и на сонливость обыкновенно бодрствующего, вездесущего случая.

Голова авангарда прошла мост у фольверка Млынек в 12 часов ночи, имея около себя проводника. 114-й Новоторжский полк, шедший в голове достиг без недоразумений д. Жабицке, где немцами был выставлен полевой караул. Сделавши несколько выстрелов, последний скрылся. Авангард, обойдя д. Жабицке лесной дорогой, вышел на шоссе между Липском и д. Курьянка. По пути движения полка противник сигнализировал электрическими фонарями, пускал ракеты, в д. Курьянка слышен был говор, двигались люди с фонарями, словом, немцы подняли тревогу, но очевидно, не понимали в каком направлении следует что-нибудь предпринимать. Южнее д. Курьянка, голова авангарда наткнулась на обоз германской тяжелой батареи и перестреляла несколько человек, поднявших было тревогу. 113-й и 114-й полки шли, не зная, что делается у них позади, не видя около себя начальника авангарда генерала Чижова. (Схема 10). [156]

Около 7-ми часов 30 мин. утра 8-го февраля достигнув д. Рогожин, авангард заметил издали неприятельскую пехотную колонну с обозом, направляющуюся по шоссе на д. Рыгаловка.

В 8 часов 30 мин. утра около роты немцев открыло огонь из д. Ячники, на которую в общем направлении на Рыгаловку шел головной полк авангарда. Германская батарея, в свою очередь, открыла огонь со стороны д. Дульковщизна. 114-й полк сосредоточился у д. Конюшки, переправившись через Бобр, и мимо д. Дубасно двинулся к Гродна, куда и прибыл в 6 часов утра 9 февраля.

113-й Старорусский полк, видя остановку 114-го полка, в свою очередь свернул на д. Понарлице, оторвавшись от головного полка. Здесь он выслал разведку на д. Рыгаловку и обнаружил, там укрепленную позицию немцев. Предоставив 114-й полк его собственной судьбе, Староруссцы свернули на г. дв. Лабно через д. Хоружевицы, прошли в промежуток между д.д. Богатыри и Лабно-Огородники и достигнули Гродна в тот же день в 11 часов 30 мин. вечера.

115-й Вяземский полк должен был следовать за 113-м полком. Опоздав к сборному пункту, он совершенно оторвался от колонны авангарда. Начальник авангарда генерал Чижов, предполагая, что все три полка впереди, двинулся по направлению к голове авангарда, но, подъехав к переправе у фольверка Млынек, на перекресток дорог, 115 полка все-таки не настиг. Казак, посланный им на разведку, вернулся через четверть часа и доложил, что 115-го полка впереди нет. Генерал Чижов сам выехал вперед, причем взял направление на д. Старожинцы и попал под огонь германского сторожевого охранения. Лошадь шарахнулась в сторону, ген. Чижов упал в расшибся, но затем быстро оправился. Вернувшись к фольверку Млынек, он послал ординарца в тыл поторопить 115-й полк. У переправы по дороге на Старожинцы столпилась артиллерия и двигались отдельные группы пехоты. Вместо того, чтобы вывести артиллерию, вообще случайно здесь оказавшуюся, из заблуждения относительно настоящего направления пути отступления, генерал Чижов, по-видимому, сам впал в ошибку и прибывающие головные части 115-го полка начал бросать по дороге к д. Старожинцы. [157]

Почему на переправе у фольверка Млынек сгруппировалась артиллерия, вследствие каких причин 115-й полк потерял связь с авангардом, трудно сказать. Между тем, начало светать. Пехота ввязалась в бой. Три батареи корпуса, откровенно расположившиеся на позиции, открыли огонь. Неприятель не замедлил ответом, и через полтора часа дивизион 29 артиллерийской бригады вынужден был замолкнуть.

115-й полк, направленный на д. Старожинцы, повел атаку на окопы, занятые частями 2-й германской пехотной дивизии. 1-й ряд окопов был молодецки взят штыками. Полк, неся потери от флангового огня, двинулся атаковать вторую линию. Окопы несколько раз переходили из рук в руки, пока полк окончательно не растаял в огне.

Батареи, занимавшие открытые позиции, являли высокие подвиги героизма. Артиллерия несла колоссальные потери. Она жертвовала собою, «отдаваясь пехоте», как выразился один из участников боя, чтобы предоставить ей возможность пробиться сквозь неприятельские заграждения. Вскоре орудийные патроны были расстреляны, ружейной стрельбы не было вовсе слышно. Все покрывалось звуками рвущихся неприятельских шрапнелей и ревом тяжелых снарядов. Батареи представляли собою печальное зрелище: некоторые орудия лежали на боку подбитые, подле них возвышалась группа трупов. Артиллерии оставалось сделать свое последнее священное дело. К нему она и приступила. Истощив весь запас патронов, прислуга испортила уцелевшие орудия и, разбившись на мелкие группы, стала искать спасения. бой на остальных участках еще продолжался.

Дорога к фольверку Млынек оказалась забитой обозами, парками и артиллерией. Головная рота 108-го Саратовского полка, входившего в состав главных сил, пройдя мост, тотчас же попала под огонь. Было 8 часов утра. Сборные части под командою полковника Белолипецкого повели наступление на юго-запад. 3 батареи 27-й артиллерийской бригады заняли позицию в лощине, но они в самом непродолжительном времени были уничтожены. Полк, понеся громадные потери, рассеялся. Части 53-й пехотной дивизии [158] были вовлечены в общий поток, стремившийся к ф. Млынек на юг. Около 9½ часов утра, около бригады немецкой пехоты направилось по северному берегу реки Волкуша в тыл корпуса, поведя наступление со стороны д. Рубцово. Это были части 76-й рез. дивизии. У переправы вблизи фольварка Млынек заметались: — люди, лошади, отдельные орудия ящики, все сбилось в беспорядочную кучу, ища выхода и не находя спасения.

С окружающих возвышенностей противник безнаказанно обстреливал загнанную в низину болотистого ручья толпу людей и лошадей.

Около 10 часов утра с главными силами корпуса было покончено.

Что касается арьергарда, то обстановка складывалась таким, образом, что он во всяком случае был обречен на гибель.

Части пяти германских дивизий, сгруппировались на пространстве каких-нибудь шести верст в поперечнике. Если бы даже главным силам удалось проскользнуть еще в темноте, арьергард, все время находившийся в непосредственной боевой близости с частями 42-й германской дивизии, не смог бы вырваться из цепких лап противника и уйти раньше, чем 76-я рез. дивизия закончит свое обходное движение со стороны д. Рубцово.

Приказ по корпусу о прорыве, начальник арьергарда получил только около 2-х часов ночи. Для него эта деталь была не существенна, но показательна для оценки штабной работы и службы связи. В одном случае подобное обстоятельство не сыграло никакой роли, так как начальник арьергарда; без сомнения, был посвящен в предположения командира корпуса еще днем, но в другом, в частности, для войск, входивших в состав авангарда и главных сил, оно имело почти решающее значение.

Около пяти часов утра, разъезд, посланный по направлению фольверка Млынек, вернулся с докладом, что пехота корпуса и часть артиллерии уже находятся на правом берегу реки Волкуш. Донесение это многое сказало бы полковнику Дрейеру, если бы оно не было только ничтожной [159] частью истинной обстановки, среди которой главные силы корпуса находились в то время у фольверка Млынек. Но теперь известно, что хвост авангарда, опоздавший к сборному пункту, потерявший связь с головными полками был насильственно вовлечен в бой у д. Старожинцы. За этим полком пошли и другие, и для корпуса не было иного исхода, как погибнуть или быть плененным.

Между тем, начальник арьергарда получил донесение, что немцы теснят роты, расположенные в лесу, вдоль дороги, восточнее фольверка Любиново. Эти роты, прикрывая правый фланг арьергарда, связывали его с частями 27-й дивизии. Приказав командиру 112-го Уральского полка во что бы то ни стало удержать роты, не допуская их перейти дорогу, ведущую на д. Волкуши, полковник Дрейер, оставив две роты Камского полка на Липинской поляне, прочие отвел назад, чтобы сохранить общее направление фронта.

Было уже довольно поздно, вернее, близился полный рассвет. Постепенный отход назад сближал арьергард с главными силами, но начальник арьергарда не имел никаких сведений, что делалось у фольверка Млынек.

Арьергард отошел к песчаной высоте с отметкой 65,9. Это был как раз тот момент, когда 76-я германская рез. дивизия уже начала свое развертывание со стороны д. Рубцово. Оставление арьергарда на прежней позиции у д. Липины и ф. Любиново делалось немыслимым. Германцы покушались перерезать единственный путь отступления к мосту у фольверка Млынек.

Одновременно, 31-я германская дивизия повела наступление на Марковский мост у д. Волкуши с юго-востока. Части же 77-й рез. дивизии переправились через реку и двинулись на фольверк Любиново.

Дивизион 53-й артиллерийской бригады, обнаруживши движение германской пехоты со стороны д. Рубцове, открыл огонь по неприятелю, пробиравшемуся к Млынскому мосту. Было около 7-ми часов утра.

К месту батарей арьергарда стали подходить роты 110-го и 210-го полков. Туда же стянулся и батальон Уральцев, составлявший резерв. Все подходившие части [160] обращались против 76-й рез. дивизии. Между тем, проход по гати у фольверка Млынек и по самому мосту к тому времени, был уже окончательно забит. Движение остановилось. Стало очевидным, что все, что стоит здесь, должно тут и остаться навсегда, всему этому не суждено перебраться на ту сторону реки. Две германские (легкие и одна гаубичная) батареи открыли огонь со стороны д. Рубцово по этой невообразимо смешанной массе людей, лошадей, повозок и всякого имущества. Пехота не выдержала, дрогнула и отхлынула назад.

Батареи, предоставленные самим себе, дорогою ценой продавали свою жизнь. Огонь «на картечь» косил сотнями в набегавших волнах германской пехоты. Отдельные неприятельские храбрецы доходили, иногда добегали до пушек, но расстреливаемые в упор, взлетали на воздух. Прислуга на батареях таяла, патроны иссякали, парки давно были пусты. В борьбе &#224 entrance творились легенды. До 12 часов дня артиллерия ХХ-го корпуса, выделенная в арьергард, еще была грозой для германцев.

Но к этому времени, д. Волкуши уже находилась в руках противника. Его пехота наводнила лес, что севернее этой деревни, и, распространившись влево, оказалась в тылу арьергарда. Неприятель тотчас же открыл огонь по тылам арьергарда с западной опушки этого леса.

Каким-то образом, в последние часы боя, неизвестными судьбами, в составе арьергарда оказалась батарея 84-й артиллерийской бригады. Эта батарея, повернув орудия на 180°, встретила огнем противника, пробиравшегося в тыл арьергарда. У д. Волкуши немцы, захватив обозы и пленных, формировали из последних команды и направляли на урочище Ханус. Главных сил корпуса, среди которых находились командир корпуса, штаб корпуса и начальники дивизии, уже более не существовало.

В полдень, положение в арьергарде достигло своего крайнего напряжения. Батареи 53-й артиллерийской бригады, расстреляв патроны, безмолствовали, обрамленные жертвами боя. Они перешли в руки противника. Только две батареи, из которых одна — 84-й артиллерийской бригады, переведенные на западное направление для поддержки [161] пехоты, еще продолжали отстреливаться, имея незначительный запас патронов. Некоторые орудия от перегрева взрывались, ящики пылали. Но артиллерия продолжала отстреливаться. Около часу дня еще дышавшие пушки, наконец, замолкли навек. Под немолчный гром орудий и треск пулеметов, резавших воздух, проводились партии пленных. Под начальникам арьергарда убита лошадь; рядом, тяжелым снарядом сражен командир 53-й артиллерийской бригады полковник Кисляков; перебиты лошади чинов штаба арьергарда. Бой обратился в бойню. Остались только две последние роты резерва, которые начальник арьергарда лично повел в том направлении, где нащупывался левый фланг частей 76-й рев. дивизии. Роты прошли не более 200 шагов, как нз кустов впереди по ним был открыт ружейный и пулеметный огонь, вырвавший несколько десятков убитыми и ранеными. Роты бросились назад. От издерганаых, нравственно уничтоженных людей требовали проявления чудес воли и мужества, но это было выше всяких человеческих сил. Взятые в плен в бою 3-го февраля у д. Махарце пленные немцы, в качестве трофеев, тщательно охранялись в каменном сарае у фольварка Любиново, оставленные на попечение арьергарда.

Чтобы избегнуть возможных репрессий в отношении русских пленных в возмездие за опустошения, которые могли бы быть произведены германским огнем среди германских же пленных, старшему среди неприятельских офицеров, командиру пионерной роты приказано было направиться в расположение собственных войск, но только под флагом Красного Креста, чтобы клочок белой тряпки не позволил бы немцам думать, будто арьергард капитулирует.

Еще последних полчаса боя; со стороны противника несколько шквальных порывов артиллерийского огня, и все, на всем поле сражения арьергарда, было кончено. Около двух часов дня 8-го февраля и арьергард XX корпуса перестал существовать.

* * *

Последние минуты XX корпуса достойны того, чтобы перед памятью их безмолвно и благоговейно склонить обнаженные головы. [162]

Военная история сохранила на своих страницах легенду о том, как доблестная гвардия Наполеона в сражении у Ватерлоо — Belle Alliance славно заканчивала дни своего существования. Спустя 100 лет, в дни царственного могущества техники, этой легенде суждено было вновь зацвесть, чтобы заповедать потомкам погибших в Августовских лесах веру в неувядаемую красоту, в силу и в беззакатное торжество человеческого духа.

Действительно, корпус умирал, но не сдавался.

Знамена закапывали или уносили с собою на груди полотнища, сорванные с древков.

Командир корпуса стоял у переправы через реку Волкуш, у моста, постоянно восстановляемого, вблизи фольверка Млынек, и одобрял войска. Изредка прокатывалось в ответ ему громовое дружное «ура».

Под огнем 30 германских батарей, в котле смерти не видно было ни поднятых рук с мольбой о пощаде, не реяния белых платков с выражением согласия на позорную капитуляцию.

Окруженные со всех сторон, войска, распылившись в отдельные группы, искали спасения, отбросив всякую мысль о сдаче. Но кому удавалось прорвать густые цепи германской пехоты, тот позади нее натыкался на неприятельскую конницу, сторожившую беглецов. Здесь происходили сцены борьбы не на жизнь, а на смерть. Войска корпуса дорого продавали свою жизнь и свободу.

Один из участников последнего боя и очевидец гибели XX корпуса, избегнувший плена поручик Фищенко (2-й батареи 29-й артиллерийской бригады) в следующих выражениях изображает жуткие моменты последнего боя корпуса:

«8-го февраля с рассветом завязался у нас последний отчаянный бой. Вся пехота прошла вперед пробиваться штыками; батареям же приказано было выкатиться на открытые позиции, дабы оказать возможно большую помощь своей пехоте. И вот, на нашем участке выкатились на опушку кустарника: 1-я батарея влево и 2-я, разбитая по взводам, вправо. Сзади батарей, на небольшом участке расположились: батарейные передки, увязавшиеся за батареями парки, и даже часть обоза. [163]

В скором времени уже выяснилось тяжелое положение отряда. Загремела неприятельская артиллерия в ответ на нашу и начала засыпать снарядами наш небольшой участок со всех сторон. Снаряды летели спереди, сзади, слева и справа, и все это сыпалось в середину, в самую, так сказать, гущу, где были собраны передки и парки. Лошади падали, раздавался стон людской, и некому было перевязывать раненых...

Но батареи, не смотря на губительный огонь неприятеля, так как они были на совершенно открытой позиции, геройски работали. Начались сильные потери. В первой и нашей второй батареях были подбиты некоторые орудия; зарядные ящики со шрапнелями загорелись от неприятельских снарядов. Мы потеряли уже половину номеров, лучший подпрапорщик был убит; на одном взводе был ранен командующий взводом штабс-капитан Кох, на другом был ранен я. В 1-й батареи ранены командир и старший офицер.

Но батареи продолжали непрерывно стрелять во исполнение своей последней важной задачи. Мы, так сказать, отдавались своей пехоте, желая помочь ей во что бы то ни стало пробиться сквозь третий слой неприятельского заграждения. Наконец, к полудню все патроны были расстреляны, ружейной стрельбы как то не стало слышно; только у нас все лопались неприятельские шрапнели и со страшным ревом разрывались неприятельские бомбы, унося все новые и новые жертвы. Доблестной смертью погибали наши славные батареи... Оставшихся в живых и раненых номеров отвели назад, немного их осталось... С горечью покинули мы свои пушки. Не было уже у них патронов и им пришлось замолчать. Печальную картину представляли батареи: некоторые пушки лежали подбитые на боку, а подле них — груды мертвых героев. Сразу не хотели мы портить уцелевшие пушки, — слишком больно было. Мы все надеялись, что. может быть, еще подоспеет помощь, и тогда снова воскреснут батареи на страх врагам и на новые подвиги...

Затрещали винтовки, но уже не своей пехоты: это немцы со всех сторон властно выходили на опушку нашей [164] маленький безоружной теперь крепости, чтобы забирать трофеи и тогда только мы безмолвно кинулась и сделали последнее, самое тяжелое — испортили свои дорогие так долго служившие с нами пушки. Но вот последнее сделано, и мы решили ни за что не сдаваться в плен, а бежать, кто как может; чтобы затем снова начать войну...».

Сохранились имена многих офицеров и солдат, прорвавших кольцо германского окружения и счастливо завершивших свою одиссею: начальник арьергарда генштаба полковник Дрейер, старший адъютант штаба 27-й пехотной дивизии капитан Шафалович, командир 108-го пехотного Саратовскою полка полковник Белолипецкий, поручик Фищенко, штабс-капитан 27-й артиллерийской бригады Шаповальннков, адъютант 2-го дивизиона той же бригады поручик Островский, 113-го пехотного Старорусского полка подпоручик Юшкевич, сотник 34-го Донского казачьего полка Быкадоров, и. д. начальника штаба арьергарда генерального штаба штабс-капитан Махров, 29-й артиллерийской бригады младший фейерверкер Рейнгард, 27-й артиллерийской бригады канонир Воробей, 114-го Новоторжского полка солдаты: Давыдов, Панигоров, Котельнич, Чеколаев, Кондратьев, 4-го Сибирского казачьего полка Кучма и многие другие.

Последний бой XX корпуса, его попытки прорыва, германцы считают «чистым безумием». Это лучшая похвала врага, называющего вместе с тем самый прорыв »героическим подвигом». (Приложение № 22).

Торопясь завершить окружение и ликвидировать части XX корпуса, чтобы иметь развязанными руки для борьбы на Бобр-Наревском фронте, германцы на этом пути встретили отпор такой силы, который внушил им мысль, что они имеют дело с «остатками Х русской армии». Таким образом XX корпус поглотил энергию удара всей группы генерала Эйхгорна и привлек к участию в погашении арьергарда Х армии также и 2-ю пехотную дивизию I корпуса.

И если сопоставить весь первоначальный размах творческой мысли фельдмаршала Гинденбурга с итогами операции, то не трудно взять под подозрение полноту удовлетворенности германского полководца. [165]

7-го февраля, вечером, в штаб Х армии прибыл мальчик и заявил командующему армией, что его прислал командир XX корпуса. Он рассказал, что корпус собрался у д. Липины в лесу, что он окружен и просит оказать ему поддержку.

Это был доброволец 212-го Романовского полка, 13 лет, Михаил Власов, действительно посланный накануне генералом Булгаковым с такими вестями в штаб армии. Для штаба армии явилась прежде всего неожиданностью близость корпуса к Гродна, всего верст 25. Все знали, что он окружен, лишен продовольствия, считали его уже погибшим и не сомневались в его уничтожении. Одно время явилась мысль, что мальчик подослан противником, чтобы вовлечь остальные корпуса 10-й армии в Августовские леса.

Но искренность мальчика, его толковый рассказ, знание тех лиц, о которых он говорил и которые он, по видимому, часто встречал, устранили эти предположения. Командующий армией во всяком случае решил — во имя долга, пока еще теплится хоть какая-нибудь надежда, пойти на выручку корпуса. Дать об этом знать генералу Булгакову не было никакой возможности. Корпус лишен был радиостанции. Средства же воздушного флота, вообще ничтожного и немощного в то время, осуждены были на бездействие вследствие густого тумана, снизившегося над Гродной и стлавшегося по долине Бобра. Кроме того дул сильный штормовой ветер при проливном дожде.

Так или иначе, решено было 8-го февраля всей армией перейти в наступление, чтобы протянуть руку помощи погибающему XX корпусу.

К этому времени, армия уже оправилась и получила существенную поддержку в лице II и XV корпусов. Последний составлял гарнизон Гродны, был разбросан по всем фортам, и его участив в предстоящем наступлении могло ограничиться выступлением лишь нескольких полков.

Приказ был тотчас же составлен. II корпусу указывалось наступать по Сопоцкинскому шоссе на фронт Восарабы-Витковщивна. (Схема 10).

Левее его, три полка и 36 орудий XV корпуса, под начальством генерала Байова, должны были вести атаку на Рыгаловку по Липскому шоссе. [166]

XXVI корпус нацелили на Рогожин—Курьянка. III Сибирский корпус предназначался для содействия общему наступлению; он должен был удерживать находящегося перед его фронтом противника. Для воспрепятствования германцам переправе через Неман у д. Гожа, туда был двинут отряд полковника Грузинцева в составе 121-го Пензенского полка, одной легкой и одной мортирной батарей при двух кавалерийских полках. С 8-ми часов утра крепостная артиллерия должна была начать обстрел д.д. Сельвановцы, Рыгаловки и высоты 100,3.

Этот боевой приказ по армии № 7 был отдан в 12 часов 50 мин. вечера. Начало общего наступления было назначено в 10 часов утра. Трудно удержаться, чтобы не выразить сожаления по поводу назначения столь позднего часа для наступления, но для преодоления инерции покоя четырех корпусов армии,—времени вообще было слишком не много. Наступление, не предваренное разведкой, тем не менее началось в 10 часов утра; для армии и это своего рода— coup de force.

Полковник Грузинцев повел наступление от д. Гожа, но, остановленный превосходными силами германцев, вынужден был с отрядом перейти обратно за Неман и взорвать мост. Отряд, которому уместно было на этот раз обеспечивать переправу, не выходя из рамок пассивной обороны, перешел в наступление, раздразнил противника, напоролся на превосходные силы, поплатился мостом и произвел тревогу в штабе армии донесением, что против него наступает германский корпус.

XV корпус начал энергичную атаку на д. Рыгаловка, но правофланговый его участок подвергся сильнейшему огню тяжелой артиллерии из-за д. Копчаны и обходу со стороны д. Раковичи. 23-й пехотный Низовский полк, наступавший на правом фланге, при обходе немцев, дрогнул и, понеся потери свыше 1000 человек при 19 офицерах, начал отходить назад. За ним потянулись остальные части XV корпуса.

XXVI корпус, переправившись через Бобр на участке Рогачи—Ягинты, оказал содействие соседнему корпусу, атаковавшему Рыгаловку, и намереватея атаковать Липск, но [167] отход XV корпуса сделал это наступление опасным. От него пришлось отказаться.

III Сибирский корпус, прекрасно руководимый, понял свою задачу много шире, чем это указывалось приказом по армии. Не удовольствовавшись ролью «содействовать общему наступлению, удерживая находящегося перед его фронтом противника», и не ожидая момента, когда противнику заблагорассудится поставить себя в положение для воздействия, III Сибирский корпус выбил немцев из южной Ястржембны и Острова. Он уже готовился атаковать Сев. Ястржембну и Штабин, но отход других корпусов, а также понесенные потери заставили его в свою очередь отойти в первоначальное положение.

Наступлению корпусов X армии германцы противопоставили сравнительно незначительные силы.

Закончив перегруппировку в интересах усиления армии, собиравшейся на Нареве, германское командование, к 8 февраля располагало на линии Бобра двумя корпусами с двумя кавалерийскими дивизиями. В районе Сопоцкина находилась 78-я рез. дивизия XXXIX корпуса с 1-й кавалерийской дивизией, а у Липска стоял XL рез. корпус с 4-й кавалерийской дивизией. Только эти части встретили и отразили наступление Х армии.

Наступление, стоившее нескольких тысяч жертв, предпринятое в благородном порыве выручить своих боевых товарищей, явилось бесцельным и оказалось безрезультатным. В слепую нацеленное, поздно начатое, оно совпало своим началом с моментом гибели главных сил корпуса. Какое то ничтожное обстоятельство, быть может самой низменной природы, простая случайность, неизменный императив на войне, завершило торжеством грандиозно-задуманную германским командованием операцию. В течение многих дней его план был на волосок от полного крушения и разрешился бы мыльным пузырем, если бы, не смотря на целый ряд чудовищных недоразумений и ошибок, устилавших весь путь XX корпуса, последнему все же удалось , в последний момент выскользнуть из тогда еще не сомкнувшихся объятий германского бога войны. [168]

Громовые раскаты батарей X армии, мнящих, что они несут войскам генерала Булгакова радостную веста о близком освобождении, одиноко, без отклика, пронеслись по долине Бобра и прокатились скорбным эхом в Августовских лесах над могилой XX корпуса, отзвучав лишь прощальным, погребальным салютом. (Приложение 23). [170]