Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Глава пятая.

Германская оккупация и революция. Внутреннее состояние сторон и развитие их вооруженных сил

События на Украине и в остальных оккупированных областях к началу германской революции — Германская революция, ее политическое и стратегическое значение — Эволюция различных белогвардейских правительств, их характеристика, задачи их внешней и внутренней политики; методы ее проведения — Состояние белого тыла и работа в последнем РКП(б) — Политическая обстановка к началу 1919 г. — Внутреннее состояние РСФСР — Военный коммунизм — Состояние красного тыла — Состояние Красной армии и Флота к началу 1919 г.; вооружение и снабжение, организационные мероприятия — Состояние вооруженных сил контрреволюции

Оккупация Украины австро-германскими войсками, закончившаяся в начале мая 1918 г., еще более обострила революционно-классовую борьбу. В начале апреля в Киеве по инициативе и с разрешения германского командования и, несмотря на протесты правительства Центральной рады, был созван съезд «хлеборобов» (крупных земельных собственников и кулаков). Этот съезд с первого же дня занял враждебную позицию к мелкобуржуазному правительству Центральной рады, а затем, опираясь на указания и содействие германского командования, объявил Украину монархией с гетманом во главе и под протекторатом Германии. Гетманом был избран ген. Скоропадский{34}, [115] которого немедленно признало германское, а затем и австрийское правительство; правящие же представители Центральной рады — Петлюра, Виниченко, профессор Грушецкий и другие были арестованы. Май и июнь 1918 г. на Украине ознаменовались сильным ростом реакции с одновременным захватом германским командованием всех экономических ресурсов страны и усиленным вывозом в Германию скота, сырья и продовольствия.

Во главе всех губерний и уездов были поставлены так называемые «старосты», почти исключительно полковники и генералы из числа бывших украинских помещиков. «Старосты» пользовались почти неограниченными административными и судебными правами; работа старост наблюдалась, контролировалась и регулировалась представителями германского командования — командирами германских частей, расположенных в качестве гарнизонов во всех административных (губернских и уездных) центрах Украины. Созданные по всей территории Украины так называемые «комиссии по ликвидации большевизма» занялись восстановлением земельной собственности помещиков, определением материальных убытков, понесенных ими от революции, и возмещением этих убытков за счет денежной и сырьевой контрибуции, налагаемых на села и целые волости. Проводившие «сбор» контрибуций карательные отряды из офицеров и бывшей полиции расстреливали без суда и следствия за простое подозрение в принадлежности и сочувствии к коммунистической партии. К концу мая количество заключенных в тюрьмах в десятки раз превышало их емкость. Для излишков арестованных в Брест-Литовске был создан особый концентрационный лагерь, охранявшийся германской и австрийской полевой жандармерией.

Аграрная и экономическая политика правительства Скоропадского усилила процесс революционизирования крестьянства, и конец мая 1918 г. ознаменовывается развитием на территории Украины сильного партизанско-повстанческого движения.

Даже соглашательские профсоюзы, создавшиеся немедленно вслед за отходом с территории Украины советских войск, были разгромлены. Объявленная в конце июня железнодорожная забастовка была жестоко подавлена. Созданные [116] на основах широкого привлечения «общественности», в том числе и социал-соглашателей (эсеров и эсдеков), городские самоуправления, лишенные каких бы то ни было прав, выносили... постановления и решения применительно к указаниям «старост» и их советников — германских офицеров. Внешне придерживаясь политики полного невмешательства в РСФСР, Скоропадский и его правительство в то же время всемерно содействовали росту добровольческих формирований на Дону и Кубани. В июне при «дворе» Скоропадского учреждается официальное добровольческое представительство, возглавляемое ген. графом Келлером. В первых числах июня во всех административных центрах Украины создаются вербовочные бюро, которые, оперируя лозунгом восстановления «единой неделимой России», открывают запись офицеров, осевших на территории Украины, и буржуазной молодежи в Добровольческую армию. В начале августа в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск) было приступлено к формированию штаба VI добровольческого корпуса и его подразделений.

Политика помещичье-офицерского правительства Скоропадского, а также германский экономический зажим и произвол не могли удовлетворить запросов украинской промышленной буржуазии и шовинистически настроенной городской и сельской интеллигенции. Состоявшийся во второй половине июля в г. Белая Церковь конспиративный съезд либерально-политических и национально-шовинистических буржуазных и соглашательских организаций положил начало так называемому «Украинскому национальному союзу», задачей которого являлось объединение вокруг него всех недовольных германским режимом и германской оккупацией элементов и использование роста классово-революционных настроений крестьянства и пролетариата. Впоследствии этот «союз» выделил из себя административно-исполнительный орган Директорию, в которую вошли представители различных политических группировок и в том числе ранее упоминавшиеся Петлюра и Виниченко.

Июль и август 1918 г. на Украине ознаменовались массовым ростом крестьянского повстанчества, нарастанием революционной борьбы в городах и ростом подпольных организаций. При этом необходимо добавить, что если на [117] Правобережной Украине (Киевская, Волынская и северная часть Херсонской губернии) крестьянское движение было использовано и «Украинским национальным союзом», то на Левобережной основным вниманием пользовались большевики и частично левоэсеровские группировки (левые эсеры и боротьбисты). К началу сентября германско-гетманская власть распространялась фактически только на административные центры — города, в которых было установлено военное положение, так как убийство в Киеве германского главнокомандующего Эйхгорна и нападение на германские штабы в других городах заставляли германское командование и гетманское правительство опасаться возможных революционных выступлений. Крестьянство же пережидало обостренный период классового расслоения — ожесточенной борьбы середняка и бедняка против кулака, продолжавшего придерживаться гетманской ориентации.

Германское правительство (главным образом командование), создавшее из Украины свою сырьевую и продовольственную базу, пыталось сковать и раздавить революционное движение не только на Украине, но и во всей РСФСР, используя для этой цели правительство Краснова на Дону, и пыталось договориться с добровольческим командованием в лице Деникина и контрреволюционными группировками на территории РСФСР. Людендорф, бывший в то время начальником штаба германской ставки, так оценивал создавшуюся в связи с оккупацией Украины военнополитическую обстановку: «В военнополитическом отношении оккупация нами Украины значительно ослабила мощь советского правительства. Мы также установили связь со многими великорусскими народными течениями и с донскими казаками, которых мы могли бы использовать для низложения большевизма... В феврале верховное командование с согласия правительства оккупировало Украину, не только имея в виду большевистскую опасность, а исходя из глубокого убеждения, что Украина необходима нам для того, чтобы покорить четверной союз. С помощью Украины Австро-Венгрия смогла пробарахтаться еще в течение лета... Мы получили оттуда скот, лошадей и много сырья... Германия и другие [118] государства четверного союза могли получить необходимый нам добавок продовольствия из Украины; без ее помощи в начале лета 1919 г. неизбежно должен был наступать тяжелый кризис... Армия получила большое количество лошадей, без которых всякое дальнейшее ведение войны было бы невозможно»{35}.

Расчеты германского правительства и командования о выгодах политического и экономического порядка, которые можно было извлечь из оккупации Украины, Прибалтики, части РСФСР и Финляндии, оказались, однако, жестоко ошибочными. Под влиянием развертывающейся на оккупированной территории Украины и РСФСР революционно-классовой борьбы начинает пробуждаться классовое самосознание германского и австрийского солдата. Перебрасываемые в августе 1918 г. с востока на Западный фронт, в Италию и на Балканы австро-германские дивизии оказываются небоеспособными. «Дивизии, только что переброшенные на запад с востока, плохо дрались в условиях борьбы на Западном фронте. До меня доходили очень неблагоприятные отзывы о них. Несмотря на недостаток людей, пополнения из войск с Восточного фронта принимались очень неохотно. Дух их был скверный, и они оказывали дурное влияние на товарищей. По мнению генерала Гофмана, войска были развращены искушениями, которым они подвергались в виде взяток, и большевистской пропагандой»{36}. Так характеризует Людендорф свои оккупационные войска после непродолжительного пребывания их на территории, охваченной революционно-классовой борьбой.

В ноябре 1918 г. сначала Австрия, а затем и Германия (9 ноября) вступают на путь революции. Изнемогшая в мировой войне Германия вынуждена принять драконовские условия победительницы-Антанты.

Первым результатом германской революции и Версальского мира было то, что на первый план во внешнем политическом окружении РСФСР выступил воинствующий империализм Антанты. [119]

Все государственные образования, возникшие при содействии Германии, быстро меняют ориентацию и в своей борьбе против РСФСР начинают базироваться на содействии стран Антанты. Возникшее при содействии Германии польское правительство Пилсудского в свою политическую программу включает восстановление границ Польши в пределах 1772 г. и создание блока всех лимитрофов, враждебных Советской России, «от Гельсингфорса до Тифлиса» под главенством Польши. Такие цели внешней политики польского правительства неминуемо поставили его во враждебные отношения, в первую очередь, с советским правительством, а затем и с теми контрреволюционными образованиями на территории Северного Кавказа, которые занимались собиранием контрреволюционных сил под лозунгом восстановления «единой неделимой России». Образовавшиеся под протекторатом Германии буржуазные правительства Латвии, Эстонии и Литвы, изменив в дальнейшем свою ориентацию и установив связь с правительствами Антанты, преследовали в своей внешней политике по отношению к РСФСР более скромные цели.

После ноябрьской революции в Германии процесс развертывания революционной борьбы на Украине пошел особенно быстрым темпом.

Шумливая мелкобуржуазная Директория стремится использовать революционное повстанчество для укрепления своей власти. Она провозглашает непримиримую борьбу против гетманщины, объявляет Украину «народной республикой» и провозглашает немедленный созыв трудового конгресса (Учредительное собрание без участия в нем неукраинских политических организаций — офицерско-добровольческих, деникинской ориентации, имевших повсеместное распространение во всех губернских центрах Украины). В начале декабря 1918 г., использовав измену украинских формирований Скоропадского (сечевых стрельцов), Директория захватывает Киев и объявляет себя всеукраинским правительством. В первых же числах декабря совершается переворот в гг. Харькове, Екатеринославе и Полтаве (характерно то, что в первом движение возглавляется перешедшим на сторону Директории бывшим гетманским полковником Балобочаном, а в Екатеринославе — капитаном Горобец). С развалом гетманщины в революционно настроенную [120] крестьянскую армию устремляется гетманское офицерство, кулачество и городская буржуазия.

Правительство Директории под влиянием революционного настроения крестьянства и пролетариата, вынужденное перед началом восстания включить в программу борьбы лозунги, в известной мере удовлетворявшие запросы революционных масс, немедленно по захвате административных центров начинает отметать «большевистские наслоения» своей программы, становясь на защиту интересов кулака, мелкой и средней городской буржуазии.

Быстроте распада армии Директории, а также и гибели самой Директории способствовало также то, что большинство районов Украины было охвачено повстанчеством, руководимым большевиками или группировками, стоявшими на советской платформе. Начавшиеся уже в первых числах ноября восстания в районах к северо-востоку от Харькова, на Полтавщине, Черниговщине, северной части Херсонской и Одесской губерний, а также в восточной и юго-восточной части Екатеринославской губернии руководятся подпольными большевистскими и большевистско-левоэсеровскими областными ревкомами; вооруженная борьба повстанцев направляется как против власти Директории и германско-добровольческо-гетманских войсковых организаций, так и против высадившихся в начале января 1919 г. на Черноморском побережье десантных отрядов французов и греков (в декабре 1918 г., после открытия проливов, в водах Черного моря появился флот союзников).

Численность повстанческих войск возрастала с исключительной быстротой. Районы, охваченные восстанием, расширялись по радиальным направлениям. Под ударом повстанцев в середине декабря пала власть Директории в Харькове, а к концу декабря красные повстанцы овладели Полтавой и Екатеринославом{37} (последний был занят после ожесточенного [121] четырехдневного боя, в котором войска Директории были поддержаны двумя германскими полками, частями добровольческого корпуса белых, право-эсеровскими, меньшевистскими и даже бундовскими вооруженными дружинами). К концу декабря власть Директории, кстати сказать, успевшей уже принять антантовскую ориентацию, сохранилась только в Киеве и Северо-Западной части Правобережной Украины. Наступление Красной Армии развивалось с исключительной быстротой. 5 февраля почти без боя был занят Киев. В конце апреля и первых числах мая Красная армия выдвинулась в район Одессы, Николаева и Херсона, очищенных к этому времени повстанцами от оккупационных франко-греческих отрядов, добровольческих и национально-украинских частей. К середине апреля части Красной Армии заняли Севастополь. Выброшенная из Киева Директория бежала на территорию Галиции, где и выродилась в небольшую авантюристическую группу во главе с Петлюрой, подпавшую целиком под польское влияние и используемую последней в интересах борьбы против Советской Украины. Более обстоятельно борьба Красной Армии с Директорией изложена в следующей главе.

Несколько иными путями развивались события в очагах контрреволюции, находившихся вне территории германской оккупации. Особенно характерны события, происходившие на Дону и на Кубани.

Как только донской контрреволюции при косвенном содействии германской оккупации удалось вновь закрепиться на части своей территории, она выдвинула к власти донское правительство атамана Краснова. Весной 1918 г. Краснов в сложившейся обстановке, как мы уже выше отметили, взял курс на германскую ориентацию, рассматривая восстановление «единой и неделимой России» как цель, достаточно отдаленную. Пока же Краснов рассматривал область войска Донского как совершенно самостоятельное государство, от имени которого и завязывал дипломатические сношения с Киевом, Екатеринодаром и Берлином. Германцы охотно поддержали Краснова как силу, по своему удельному весу не могущую им быть опасной, но могущую быть в последующем использованной для борьбы против советского правительства, а в крайнем случае и против Добровольческой [122] армии, упорствовавшей на сохранении антантовской ориентации. Эта ориентация была одной из причин перенесения центра тяжести приложения усилий Добровольческой армии, которую в это время уже возглавлял ген. Деникин, на Кубань во избежание соприкосновения с германцами, несмотря на мнение ген. Алексеева о необходимости развивать ее удары вверх по Волге и ряд предложений о том же атамана Краснова.

Германская революция и открытие Черного моря для эскадр Антанты в связи с ожидаемой ее широкой интервенцией на юге России содействовали быстрой перемене германской ориентации Краснова на союзническую. Однако это не избавило его от поглощения новой политической организацией в лице командования Добровольческой армии. Под давлением союзников, угрожавших лишить Краснова всяких источников снабжения, Краснов в начале 1919 г. должен был подчиниться этой новой власти в военном и политическом отношениях, сохранив за собой лишь некоторые автономные права по управлению Донской областью. В области внутреннего управления правление атамана Краснова отличалось проведением реакционной политики, что не создало ему никакой опоры в массах казачества.

Внутренняя политическая обстановка на Кубани была более сложной. Кубанская законодательная рада, ведавшая текущими законодательными делами и контролем над правительством, отличалась своим непримиримым отношением к руководящим кругам Добровольческой армии и их политике; в то же время налицо было и другое течение более примирительного оттенка, которое брало верх в то время, когда кубанское правительство, лишенное своей территории, вынуждено было скитаться при Добровольческой армии. Но как только для кубанского правительства явилась возможность опереться на свою территорию, оно сейчас же возобновило борьбу за свою самостоятельность.

Избавление от опеки Добровольческой армии казачьи правительства видели в осуществлении идеи создания Юго-Восточного союза. 10 августа 1918 г. кубанцы вновь выдвинули проект суверенного союза Дона, Кубани и Терека, включая в него и горцев Северного Кавказа. Эта мысль дала лишний повод для столкновений с командованием Добровольческой [123] армии, так как оно настаивало на временном характере этого союза и на включении в него представительства Добровольческой армии. Вопрос об оформлении этого союза из-за противодействия командования Добровольческой армии затянулся навесь 1918 г., а в 1919 г. Добровольческая армия, пользуясь своим усилением и поддержкой Антанты, подавила все самостоятельные начинания кубанского правительства и рады. Этим поползновениям суждено было возродиться вновь в иных формах и обстановке уже в самом конце 1919 г., когда обрисовавшийся разгром Добровольческой армии на фронте дал возможность казачьей оппозиции вновь поднять голову. 5 января 1920 г. в Екатеринодаре открылись заседания Верховного казачьего круга, разрабатывавшего конституцию союзного казачьего государства, но и этому проекту не суждено было осуществиться ввиду скорого разгрома всей вообще южной контрреволюции. Что касается правительств Астраханского и Терского казачьих войск, то, не обладая никакой реальной силой и чуждые сепаратистских стремлений, они не обладали никакой самостоятельной политической физиономией и являлись наиболее покорными Добровольческой армии.

Стремления к самостоятельности консервативно-буржуазного правительства Дона и более демократического кубанского правительства являлись причиной внутренней слабости того сложного военно-политического организма, который в начале 1919 г. оформился на юге России под наименованием «вооруженных сил юга России».

Правительство юга России возникло из среды Добровольческой кастово-профессиональной армии, которая сама по себе являлась целостным военнополитическим организмом. Это обстоятельство и определило собою характер правительства, по существу, бывшего военной диктатурой в ее чистом виде. Вся власть принадлежала командующему Добровольческой армии, принявшему впоследствии звание командующего «вооруженными силами юга России». При нем в виде совещательного органа имелось учреждение под наименованием «Особого совещания», разрабатывавшее различные законопроекты и ведавшее администрацией занятых территорий, внешними сношениями и связью с общественными кругами. [124]

Линия внешней политики правительства юга России, вернее ген. Деникина, поскольку последний, опираясь на штыки Добровольческой армии, являлся главным вершителем внешней и внутренней политики, определялась лозунгом «единой и неделимой России». Этот лозунг определял полностью его отношение ко всем государственным новообразованиям на территории бывшей империи, как и взаимную враждебность последних. Такого же лозунга придерживались и прочие белые армии добровольческой ориентации: Северо-Западная, Северная и пр.

Такую же жесткую, непримиримую политику военно-политическая диктатура генерала Деникина стремилась проводить и в отношении казачьих правительств, что и создало почву для конфликтов между ним и своеобразным парламентаризмом Кубани. «Особое совещание» черпало свои идеи и исполнителей из среды того контрреволюционного окружения, которое создалось вокруг него. Из этого окружения наиболее влиятельной являлась группировка Национального центра, шедшая от кадетов вправо. Еще правее стоял Совет государственного объединения, а влево шли социал-соглашательские группировки, собиравшиеся вокруг Союза возрождения.

Основной задачей правительства юга России явилось объединение военной власти и международного представительства, что ему и удалось достигнуть. Но восстановления нормальных отношений с «краевыми образованиями», разумея под ними казачество, оно не достигло до самого своего падения.

Правительство Деникина выявило свое лицо в вопросах земельном и рабочем только декларацией 24 марта 1919 г., причем на ее появление повлияли представители Антанты, напуганные слишком реакционным курсом политики ставки Деникина. Декларация в весьма туманных выражениях обещала созыв народного собрания, областную автономию, Гражданские свободы и реформы в области земельной и в рабочем вопросе. Но по определению одного из видных деятелей ставки Деникина профессора Соколова, все эти обещания свелись не более как к бесконечным аграрным разговорам. Мало того, вскоре последовало усиление правого реакционного крыла ставки Деникина, что определило дальнейший [125] крен его внутренней политики вправо. Это привело к тому, что, по словам того же Соколова, «Особое совещание барахталось в безвоздушном пространстве, ни на кого не опираясь и нигде не встречая настоящей поддержки».

Менее всего внутренняя политика генерала Деникина могла удовлетворить рабочий класс, который занял определенно враждебную ей позицию. Крестьянство также не было удовлетворено аграрным проектом Деникина, который сводился к тому, что у собственников (читай: помещиков) земля сохранялась по норме, а излишки ее переходили к малоземельным, но обязательно за плату. Осуществление этой политики на местах еще более раздражало крестьянство, особенно ввиду распоряжения Деникина о передаче урожая на помещичьих землях, засеянных крестьянами, их владельцам, т. е. помещикам. Кроме того, общая деморализованность агентов местной власти целиком отталкивала от нее все местное население. «Беспрепятственное и систематическое ограбление местных жителей», согласно свидетельству Соколова, создало предпосылку для массовых крестьянских волнений, которые во второй половине 1919 г. в период наибольших военных успехов Деникина, захватившего Украину и продвигавшегося в направлении Курск — Орел — Москва, начали все сильнее и сильнее потрясать тыл «вооруженных сил юга России». Особенно широко эти волнения распространились в пределах Украины: так, почти вся территория Екатеринославской губернии и северная часть Херсонской были захвачены отрядами Махно, общей численностью до 12 000 конных и пеших (по некоторым источникам, силы Махно осенью 1919 г. достигли до 50 000 и были сведены в четыре корпуса), территория Полтавской губернии, за исключением административных центров, находилась в руках, т. Матьяши с отрядами общей численностью до 20 000 бойцов; вся северная и восточная часть Харьковской губернии захвачена повстанческими отрядами т. Котова общей численностью 1000–1200 пеших и конных.

Все эти повстанческие отряды отвлекли с антисоветского фронта большое количество сил Добровольческой армии. Во время же отхода в декабре 1919 г. эти отряды сыграли огромную роль в судьбе всей Добровольческой армии, не дав последней возможности закрепиться хотя бы [126] на одном рубеже, начиная от Курска и кончая Крымскими перешейками и Доном.

Неудачи на фронте и полная обособленность правительства Деникина, опиравшегося лишь на штыки Добровольческой армии, которая начинала уже разлагаться, заставили его вновь искать путей примирения с казачеством. Но было уже поздно, так как вскоре последовала общая катастрофа на фронте. Правительство генерала Деникина явилось наиболее типичным из контрреволюционных правительств, стоявших на платформе «единой и неделимой России». Все их отрицательные черты выявились в нем наиболее ярко, потому что, возникнув из недр вооруженной силы, оно сразу приняло форму военной диктатуры и сохраняло ее до тех пор, пока существовала сила, его выдвинувшая, т. е. Добровольческая армия. Опираясь на эту силу, оно сумело распространить временно свою власть на весьма обширную территорию, но, как и следовало ожидать, не смогло удержать ее, сохранив за собой на более длительный промежуток времени только территорию Крыма.

Теперь нам предстоит рассмотреть историю не менее значительного белогвардейского правительства Сибири, претендовавшего на значение всероссийской власти и признанного за таковую Антантой, которое также пришло к военной диктатуре, но более сложным путем.

Мы уже упоминали, что наша Дальневосточная окраина, вернее территория Китая, еще с конца 1917 г. явилась родиной маленьких самочинных белых правительств, созданных Японией и Антантой в качестве ширмы для своих империалистических вожделений. Эти правительства не сыграли никакой роли в истории Гражданской войны и, как только миновала в них надобность, были ликвидированы самой же Антантой. Более заметная роль и более длительное существование были суждены тем из них, которые возникли в результате образования контрреволюционного Восточного фронта. Центрами вновь образовавшихся правительств первоначально явились Самара и Омск. В Самаре чехо-словаки, по захвате ее 8 июня 1918 г., выдвинули к власти Комитет Учредительного собрания (Комуч). Опираясь на поддержку чехо-словаков, Комуч приступил к формированию собственной «армии Учредительного собрания» и просуществовал [127] в течение 5 месяцев до ликвидации сибирским диктатором Колчаком, пришедшим к власти при помощи штыков Антанты и военных заговорщиков. Этот комитет имел ярко выраженную право-эсеровскую окраску. Он стремился к созыву Учредительного собрания и к восстановлению противогерманского фронта, что целиком определило его антантовскую ориентацию. Признавая формально национализацию земли, практически комитет не доводил до конца этого признания, оставляя еще ненационализированные имения в руках их владельцев. Наконец, в области социальной и финансовой политики комитет проявил большую заботливость об интересах буржуазии, что выразилось в расплате полностью по выгодным для владельцев ценам за продукты, необходимые для армии, в ограничении деятельности профсоюзов и пр.

Такие руководящие линии внешней и внутренней политики обеспечили отрицательное отношение к самарскому правительству большинства рабочих и крестьян. Показателем этого отношения явились неудачные мобилизации для армии Учредительного собрания, а затем скорый развал и самой армии. Внутренняя политика Комитета не удовлетворяла и буржуазию, которая уже с конца июня 1918 г. выдвигала вопрос о военной диктатуре. Таким образом, единственной социальном базой для комитета являлись городская и сельская интеллигенция и небольшие группы эсеров и меньшевиков. Комитету не удалось сохранить своего влияния в армии, где взяли верх реакционные и черносотенные элементы; эти элементы в дальнейшем и содействовали падению комитета. На разделение власти с комитетом претендовали возникавшие по мере расширения территории местные правительства соглашательского или буржуазного типа в виде Областного правительства Урала и такие же национальные правительства в виде Правительства Башкирского государства, киргизской Алаш-орды и Национального управления тюрко-татарского племени, возникшего еще летом 1917 г. в Казани.

Но главным соперником Комитета явилось сибирское областное правительство, возникшее в Омске тем же путем, как и Комитет в Самаре. Это правительство, опиравшееся на сибирское казачество и офицерские контрреволюционные [128] организации, было откровенно контрреволюционным по природе и с самого своего возникновения вступило в борьбу с Сибирской областной думой, собравшейся в Томске и стоявшей на платформе буржуазной демократии. Под сильным давлением чехо-словаков все эти правительственные образования в конце концов в октябре 1918 г. слились в одну «Уфимскую директорию» в составе пяти членов. Однако коалиционная Директория с ее эсеровской окраской внушала мало доверия Антанте, и последняя, главным образом в лице Англии, выдвинула кандидатуру в диктаторы адмирала Колчака — военного министра той же Директории. Как только Директория под влиянием неудач на фронте перебралась в Омск, там в ночь с 17 на 18 ноября 1918 г. произошел военный переворот, выдвинувший к власти адмирала Колчака. Члены Директории были изгнаны за границу. Чехо-словаки ограничились формальным протестом, но партия эсеров ушла в подполье, откуда начала борьбу с властью нового диктатора.

Сам приход к власти адмирала Колчака определил последующую реакционную сущность его правительства, несмотря на его заявления, что он не хочет идти «ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности». Однако Колчак с первых же дней своего прихода к власти проявил полную нетерпимость к рабочему движению, кроваво подавляя все выступления рабочих. Он ввел исключительные законы, смертную казнь и военное положение для тыловых территорий. Произвол военных властей оттолкнул от Колчака даже ту весьма умеренную демократию, которая его вначале поддерживала. Крестьянство наиболее сильно испытывало на себе гнет режима Колчака.

Появление белых войск означало для крестьянства, по свидетельству одного из бывших министров колчаковского правительства Гинса, наступление эпохи безграничных реквизиций, всевозможных повинностей и полного произвола военных властей. «Крестьян секли, — говорил тот же свидетель, — обирали, оскорбляли их Гражданское достоинство, разоряли». В свою очередь, крестьянство вело борьбу с ним путем не прекращающихся восстаний; это вызывало ряд кровавых карательных экспедиций Колчака, которые не только не прекращали [129] восстаний, но еще более расширяли охваченные революционной борьбой районы.

В то же время в Восточной Сибири в оппозиции Колчаку находились и почти явно ему противодействовали местные контрреволюционные силы, возглавляемые атаманами Семеновым и Калмыковым.

В своих декларациях Колчак придерживался той же тактики, что и Деникин. Он давал примерно такие же обещания общего характера, что и последний, почему мы и не повторяем их здесь. Методы же проведения этого успокоения еще более подливали масла в огонь.

Как только начались длительные неудачи на фронте, началось саморазложение власти в правительстве Колчака. Колчаковский совет министров, оторвавшись от своего главы и перебравшись в декабре 1919 г. в Иркутск, пытался еще в чем-то проявить свою деятельность, перестроившись на более демократических началах, в то время как сам Колчак стремился сохранить единоличную военную диктатуру. Повстанческое движение приняло поголовный характер почти по всей Сибири.

В Иркутской губернии образовался так называемый «Политический центр», объединивший центральный комитет партии эсеров, комитет бюро земств, профессиональные союзы и меньшевиков. Представители Антанты начали заигрывать с этим центром, думая в нем найти опору для дальнейшей борьбы с большевиками. 24 декабря 1919 г. «Политический центр», опираясь на часть присоединившихся к нему войск, произвел переворот в Иркутске. Французский генерал Жанен, командовавший всеми силами союзников в Сибири, поддержал это выступление, озабочиваясь свободным прохождением чехо-словацких эшелонов по направлению к Владивостоку. Союзники, решившие окончательно сделать ставку на эсеров, в которых они видели «деятелей государственного направления, ничего общего не имеющих с большевиками», произвели нажим на остатки сибирского правительства, чтобы прекратить его дальнейшее сопротивление, и выдали самого Колчака «Политическому центру».

«Политический центр», созданный промежуточно-соглашательскими партиями, явился переходной ступенью к подлинной власти трудящихся масс, которая образовалась [130] в Иркутске 21 января 1920 г. в лице местного совета рабочих и крестьянских депутатов.

Обособленность сибирского правительства в пространстве от прочих белогвардейских правительств делала его всероссийским только по названию. Официально признавая его суверенитет, все белые правительства в своей внутренней и отчасти внешней политике мало руководствовались его указаниями. Особенно самостоятельно держал себя Деникин, пользовавшийся и без того широкой автономией в области внешних сношений, но требовавший также полной самостоятельности в вопросах земельной и финансовой политики.

Нам остается теперь сказать несколько слов о тех второстепенных белогвардейских правительствах, которые возникли исключительно как результат интервенции Антанты. Таковым являлось первоначально социал-соглашательское, а затем реорганизованное наподобие военной диктатуры правительство Северной области на Беломорском побережье, образованное в августе 1918 г., затем, по установлении официальной связи с Колчаком, преобразованное им в военное генерал-губернаторство, причем бывшие министры образовали особый совет при нем.

Правительство севера России образовалось в Архангельске в августе 1918 г. тотчас после высадки в нем десанта союзников. Оно являлось коалицией социалистов-соглашателей и деятелей буржуазных партий. Во главе его стоял бывший народоволец Чайковский. Однако месяц спустя, т. е. в сентябре 1918 г., даже такое соглашательское правительство не удовлетворило военное командования Антанты. Был инсценирован военный переворот, и министры-социалисты во главе с Чайковским были отправлены в Соловки. Вскоре Чайковский был выпущен и поставлен во главе нового фиктивного правительства чисто буржуазной окраски с ничтожной примесью «народных социалистов». Заместителем Чайковского был назначен военный генерал-губернатор генерал Миллер. В начале 1919 г. союзники нашли возможным под благовидным предлогом избавиться и от Чайковского, отправив его в Париж на конференцию союзников в качестве представителя русских белогвардейских правительств. Генерал Миллер, его заместитель, явился фактическим главой правительства. Таким образом, [131] правительство Колчака только оформило уже установившийся фактически в Северной области порядок.

Северо-Западное правительство Лианозова, созданное англичанами 10 августа 1919 г. в Ревеле, опасалось даже появиться на клочке собственной территории.

Оба эти правительства были не более как фикцией, всецело зависевшей от держав Антанты. Армия Северо-Западного правительства являлась приютом авантюристов и кондотьеров, к ней примкнул известный впоследствии в истории бандитизма Булак-Балахович.

Такого же типа было правительство и Закаспийской области, образованное эсерами 12 июля 1918 г. и сразу же призвавшее на помощь себе английские войска из Персии; впоследствии это правительство передало свои полномочия правительству юга России.

Летом же 1918 г. при поддержке английских штыков в Баку возникло национально-шовинистическое азербайджанское правительство буржуазной окраски, стоявшее на платформе независимости Азербайджана и враждебное Добровольческой армии.

В Туркестане со времени Октябрьской революции обособилось ферганское областное правительство, опиравшееся на местные кулацкие слои как туземные, так и колонистов. Это правительство вело борьбу с советской властью в Ташкенте и в конце концов распалось, причем на его место пришло бандитское движение, известное в дальнейшем как басмачество.

Все эти правительства, за исключением азербайджанского, имели много общего как в своем возникновении, так и в политической установке и методах проведения внутренней политики. Главным объединяющим их признаком являлась общая цель «восстановления единой и неделимой России».

На примере эволюции белогвардейских правительств соглашательского толка мы видим несостоятельность мещанской мелкобуржуазной демократии перед лицом мировой революции. Мелкая буржуазия оказалась бессильной вести свою собственную политику в условиях решительного столкновения двух классов — буржуазии и пролетариата, и мелкобуржуазное правительство, прикрываясь левыми лозунгами [132] и фразами, или неизбежно скатывалось в лагерь открытой контрреволюции, или подготовляло дорогу последней.

После опыта Уфимской и Украинской директорий для наиболее активных и революционных элементов мелкобуржуазной демократии не оставалось иного выхода, как присоединение к формуле политического господства пролетариата.

Как мы уже неоднократно констатировали, в тылу белого фронта имели место постоянные восстания пролетариата и крестьянства, принимавшие иногда стихийные размеры, причем повстанчество обычно увеличивалось за счет родственных крестьянству и рабочим промежуточных деклассированных элементов. Волнения в тылу у белых имели характер подлинного революционного движения, кривая роста которого непрерывно шла вверх. Особенно сильно сказался рост повстанческого движения на Украине в конце 1918 г. и в Сибири перед падением власти Колчака в конце 1919 г. Последняя, в сущности, и была сметена с исторической сцены волной красного партизанства Сибири. Волна партизанства подточила все жизненные нити существования колчаковских армий. Способное к войне население почти поголовно уходило в леса и, организуя там крупные отряды, иногда с самодельной артиллерией, делало исключительные по смелости набеги на отдельные гарнизоны, склады, линии сообщения. Приток пополнений в белые армии прекратился, численность их уменьшилась с поразительной быстротой, так как мобилизованное крестьянство из рядов армии массами переходило в отряды партизан.

Особенно сильно повстанчество развилось на Украине после распоряжения Деникина об отдаче урожая с помещичьих земель помещикам. На Черноморском побережье Кавказа и в Крыму повстанчество также широко развилось, и крестьянство, уклоняясь от принудительных деникинских мобилизаций, охотно шло в «зеленую» армию. Действия этих армий впоследствии сильно затруднили отступление остатков Добровольческой армии к Новороссийску.

В общем, повстанчество в тылу белых фронтов сыграло свою революционную роль в деле их уничтожения и должно быть оценено как одна из активных сил революции. Ячейки коммунистической партии, остававшиеся за линией белого фронта и ушедшие в подполье, не прекращали своей организационной [133] и активной работы как среди войск противника, так и среди населения. Их роль в разрушении белого тыла была весьма значительной. В Сибири противоколчаковская работа эсеров охватила лишь верхушки городской интеллигенции и кулацкие элементы деревни, но крупные крестьянские восстания и вообще все массовое крестьянское движение проходило под лозунгами РКП и при ее организационном руководстве. На юге Украины коммунистическая партия большевиков Украины (КП (б) У) в период франко-греческой оккупации Одессы и некоторых прочих черноморских портов зимой 1918/19 г. вела успешную работу по внутреннему разложению войск Антанты и по руководству рабочим движением в районе антантовской оккупации. Одним из результатов подпольной работы большевиков было политическое выступление команды на французском военном корабле «Мирабо» в начале февраля 1919 г.

Такого же характера работу в большем или меньшем масштабе и с большими или меньшими результатами вели подпольные большевистские организации и в прочих районах, занятых контрреволюцией.

Эта работа в условиях жесточайшего белого террора требовала от ее исполнителей большого самоотвержения и преданности делу партии.

Рассмотрев события, развивавшиеся на окраинах РСФСР к началу революции в Германии и Австрии, и проследив эволюции контрреволюционных образований, мы далее проанализируем обстановку, слагавшуюся в самой РСФСР к началу 1919 г., и развитие ее на протяжении этого года.

Крах германской оккупации выдвигал перед РСФСР задачу освобождения оккупированных областей и организации там советской власти.

Выполнение этой цели ставило перед советской стратегией необходимость направить свою активность на Прибалтику, Литву, Белоруссию и Украину. Весь вопрос заключался, следовательно, в том, каким именно силам удастся раньше укрепиться во всех этих областях, т. е. силам революции или антантовского империализма и внутренней контрреволюции.

Наряду с этими непосредственными задачами, вставшими перед советской политикой и стратегией тотчас вслед за [134] германской революцией, выяснились и другие, более сложные и обширные. Предательская политика социал-соглашательских партий во время мировой войны оттолкнула от них широкие пролетарские массы. Полнейший экономический развал и связанное с ним крайнее обострение классовых противоречий, которые в результате мировой войны равно постигли и страны-победительницы и страны побежденные, создали во всей Европе чрезвычайно острое революционное положение. Наиболее сильные вспышки революционной активности проявлялись в Германии и Венгрии. Революционная обстановка во всей Западной Европе выдвигала еще новую задачу перед советскими политикой и стратегией. Эта задача заключалась в объединении усилий революционного фронта в Восточной и Западной Европе.

Прямая военная борьба с интервенцией была мыслима только в союзе с революционными силами Запада. Действительно, удар по Прибалтике рвал ту буферную цепь, которой Клемансо (см. главу I) собирался отделить Советскую Россию от Запада. Наступление через Украину и Бессарабию на Буковину подавало руку помощи братской Советской Венгерской республике.

Такие задачи ставила история перед советской стратегией, требуя полного напряжения ее сил.

В. И. Ленин в речи, относящейся к этому времени, так расценивал то количественное напряжение, которое предстояло сделать для этого Советской стране: «Мы решили иметь армию в миллион человек к весне, нам нужна теперь армия в три миллиона человек. Мы можем ее иметь. И мы будем ее иметь»{38}.

Тяжелое экономическое положение страны в связи с развитием Гражданской войны выявило сильный рост эпидемий. Скученность населения, отсутствие достаточного количества топлива и продовольствия, некультурность и т. д. облегчали невероятно быстрое распространение эпидемических заболеваний. Особенно сильно развивалась эпидемия сыпного тифа. В октябре 1917 г. в стране, по весьма неполным подсчетам, насчитывалось 20 370 заболевших тифом, а в январе 1918 г. количество их увеличилось до 55 831. [135]

Таким образом, внутреннее состояние страны являлось действительно состоянием «отчаянного разорения», как определил В. И. Ленин в одной из своих речей. А между тем политическая обстановка требовала продолжения Гражданской войны с полным напряжением всех сил. Перед советской властью на экономическом фронте вставали задачи сохранения и поддержания боеспособности армии, прокормления населения страны и поддержания остатков промышленности.

Первая из задач являлась главнейшей.

В непосредственной связи с ней стояла и другая задача не менее важная не только в политическом, но и в военном отношении: сохранение от распыления сил пролетариата под влиянием продовольственной разрухи. Распыление же пролетариата ослабляло не только политическую базу советской власти, но грозило ослабить и организационный костяк Красной Армии. Действительно, нижеследующие цифры свидетельствуют, что эти опасения могли иметь место. Например, на Коломенском заводе в конце 1918 г. вместо 18 000 рабочих (на конец предыдущего года) осталось только 7203 чел. В Тверской губернии на почве продовольственного кризиса в течение года имело место 11 забастовок{39}. Кроме этой причины, закрытие фабрик из-за недостатка сырья также содействовало распылению пролетариата. Так, в октябре 1918 г. Центротекстиль вынужден был закрыть 161 фабрику{40}. Напряжение сил советской стратегии находилось в тесной зависимости от общего внутреннего состояния РСФСР в течение 1919 г.

Возможности советской стратегии как в области организационной, так и оперативной определялись экономикой страны; поэтому мы начнем наш обзор с вопросов экономического порядка.

К концу 1918 г. РСФСР из-за экономической блокады и военного окружения оказалась предоставленной исключительно своим собственным экономическим возможностям. Действительно, если нормальный ввоз в Россию в 1913 г. равнялся 936,6 млн пудов, а вывоз — 1472,1 млн пудов, то за 1918 г. [136] ввоз снизился 11,5 млн пудов, а вывоз — до 1,8 млн пудов. Одним из непосредственных результатов такого положения явилось исчезновение тех привозных материалов, которые были необходимы для поддержания на надлежащем уровне транспорта, что, конечно, сильно отражалось на интересах стратегии, на состоянии промышленности и сельского хозяйства.

Вследствие распространения Гражданской войны на чрезвычайно обширную территорию РСФСР к концу 1918 г. в полной мере сказались и результаты эксплуатации сырьевых баз. Ряд районов находился еще в руках оккупантов, интервентов и сил внутренней контрреволюции. В распоряжении же советской власти находились экономически несамостоятельные и наиболее, притом, густо населенные территории. Практические последствия этого обстоятельства видны из того, что на Советскую Россию теперь приходилось только 87 млн пудов хлебных излишков вместо 775 млн пудов, приходившихся в довоенное время. Насколько этих излишков было недостаточно, можно судить по тому, что для прокормления страны и армии в период времени с 1 августа 1918 г. по 1 августа 1919 г. пришлось собрать 220 млн пудов хлеба. Такое же положение существовало и в отношении всех других видов запасов. Так, РСФСР могла рассчитывать на годовую добычу каменного угля всего лишь в количестве 24 млн пудов, тогда как один лишь Петроград нормально потреблял 168 млн пудов угля в год. Кривая продукции важнейших отраслей народного хозяйства резко понизилась. Так, в 1918 г. производство чугуна составляло только 12,3 %, производство льняной пряжи — 75 % довоенной добычи{41}.

Такое положение дел определяло неизбежность ряда кризисов в деле снабжения различных отраслей народного хозяйства, причем важнейшими из них в военном отношении являлись хлебный и транспортный кризисы. Последний зависел от целого ряда и других кризисов, как то: топливного, машинного и пр., и от тех разрушений, которые испытывал железнодорожный транспорт за время Гражданской войны. В. И. Ленин главное внимание страны [137] и партии сосредоточивал на борьбе именно с двумя этими кризисами. Действительно, от продовольствия и транспорта зависела сама возможность продолжения Гражданской войны.

В отношении транспорта советская власть получила расстроенное наследство еще со времени мировой войны. В течение всей Гражданской войны наше транспортное хозяйство продолжало разрушаться главным образом вследствие изнашивания подвижного состава, превышавшего по размерам возможности его восстановления.

О том, насколько быстро шло это изнашивание, свидетельствуют такие цифры. В 1916 г. наши железные дороги располагали 20 290 паровозами, из них неисправных было 3404, а в конце 1918 г. число паровозов уменьшилось до 8910, причем из них неисправных было 4231, т. е. около 50 %. В конце 1916 г. общее число вагонов определялось в 563 000, из них неисправных было 20 000, а в конце 1918 г. вагонов было только 258 000; из них неисправных было 43 000. О размерах топливного кризиса на железных дорогах свидетельствуют следующие данные. Общая потребность железных дорог Петроградского узла в топливе с 1 мая 1918 г. по 1 мая 1919 г. исчислялась в 1 124 000 куб. саж. дров. Из этого количества с 1 мая по 4 ноября 1918 г. фактически было заготовлено только около 10 %. В таком же примерно положении находились и другие железные дороги.

Между тем в связи с обстановкой войны к железным дорогам предъявлялись огромные требования. Поэтому советской власти пришлось в течение всей Гражданской войны обращать исключительное внимание на вопросы железнодорожного хозяйства и в особенности на вопросы топлива. До января 1919 г. было заготовлено только 24,1 % общей потребности страны в топливе и вывезено 10,3 %. В последующие шесть месяцев было сделано уже 75,9 % заготовок, а вывезено 89,7 %.

Поддержка железнодорожного движения требовала в отдельные периоды принятия таких энергичных мер, как реквизиция в пользу железных дорог 50 % всего количества дров, находившихся в известный момент на железных дорогах, независимо от их принадлежности. Тяжелое положение [138] транспорта заставило придавать всему движению по железным дорогам характер ударности. В случае необходимости протолкнуть в срочном порядке на каком-нибудь направлении продовольственные грузы, пассажирское движение временно приостанавливалось, за исключением оперативных перебросок, и весь свободный вагонный парк обращался на перевозку этих грузов.

В сложившейся обстановке крестьянство явилось поставщиком главнейших продуктов питания на основе следующей формулы В. И. Ленина: «Крестьянин получил от рабочего государства всю землю и защиту против помещика и кулака; рабочие получили от крестьян продовольствие и ссуду до восстановления крупной промышленности». Диктатура Наркомпрода в области монополизации государством главнейших продовольственных продуктов и введенная декретом 13 января 1919 г. продразверстка дали возможность стране более или менее удовлетворительно справиться с разрешением наиболее трудного продовольственного вопроса. Об этом свидетельствуют следующие цифры: с 1 августа 1919 г. по 1 августа 1920 г. было собрано 110 млн пудов хлеба, на следующий год — 220 млн пудов, а еще через год — более 285 млн пудов.

Жертвы населения в пользу Гражданской войны не ограничились одной лишь продовольственной повинностью. Война потребовала от широких масс населения и личного труда на пользу государства. Это участие выражалось в трудовой мобилизации населения для производства работ общегосударственного значения.

Военный характер народного хозяйства в эпоху Гражданской войны обусловил и характерные особенности системы хозяйственных органов, которые были построены на принципе строгой централизации, причем все они возглавлялись Высшим советом народного хозяйства (ВСНХ). Чем ближе работа того или другого из органов ВСНХ связывалась с боевой работой армии, тем больший оттенок военизации носил на себе этот орган; на органах же Народного комиссариата путей сообщения эта военизация еще более заметно сказалась. Централизация обеспечивала ударность работы хозяйственных органов страны, а ударность вызывалась необходимостью поддержания существования и развития боевой [139] мощи армии. Эта ударность проходила сквозь всю снабженческую политику в течение всей Гражданской войны. В зависимости от выяснившегося значения того или иного фронта, он становился ударным; на нем сосредоточивалось внимание партии, страны и ее хозяйственных органов, и на него широкой рекой начинали течь укомплектования и снабжения всякого рода за счет временного ослабления других фронтов.

В наиболее острые периоды продовольственных затруднений В. И. Ленин сам следит за работой железных дорог по продовольственным перевозкам. «Отдал распоряжение, — телеграфирует он в начале 1919 г. в Петроград Зиновьеву, — продвигать вагоны в Питер из Москвы и из Нижнего пассажирскими поездами. Следите. Если Вы прозевали приостановку месяц назад и не обжаловали вовремя, то вините также себя, равно и за то, что после нашей беседы по телефону в пятницу не приняли мер к проверке скорости движения отправленных вагонов». В. И. Ленин тщательно контролирует работу железных дорог по переброске отдельных частей, направляемых в решающие дни на решающие участки фронтов. Переброска Башкирской бригады осенью 1919 г. под Петроград, переброска 21-й дивизии в августе того же года против Мамонтова, переброска латышской дивизии осенью 1919 г. с Западного фронта на Южный и т. д. производятся под личным наблюдением Ленина. Затруднения экономического порядка властно ставят цели перед советской стратегией. Одним из основных лозунгов в борьбе с Деникиным и Колчаком является борьба за хлеб. Уже в начале 1919 г. страна начинает испытывать острый недостаток в нефти. 24 апреля Ленин телеграфирует военным работникам в Астрахань: «Крайне странно, что Вы посылаете только хвастливые телеграммы о будущих победах. Обсудите немедленно:

первое  — нельзя ли ускорить взятие Петровска для вывоза нефти из Грозного;

второе  — нельзя ли завоевать устье Урала и Гурьева для взятия оттуда нефти, нужда в нефти отчаянная. Все стремления направьте к быстрейшему получению нефти».

К концу 1918 г. укрупнение партии и перестройка ее работы под лозунгом «Все для победы» дали себя отчетливо знать. Член центральной военной комиссии т. Мехоношин, [140] говоря о том значении, какое имеют партийные мобилизации и связанное с этим количественное увеличение их на фронте, добавлял: «На фронте одновременно с борьбой ведется и организация деревни. Можно смело сказать, что нигде крестьяне так хорошо не организованы, как в прифронтовой полосе. Большая организационная работа идет и в тылу противника. Там организуются в помощь нам рабочие дружины, даже создаются советские базы».

О том, как велики были партийные мобилизации, можно судить по тому, что в октябре 1918 г. больше чем в 2/3 красноармейских частей Поволжско-Уральского фронта были организованы коммунистические ячейки. Работа коммунистов, присланных из красных центров, совершенно преобразила прифронтовые полосы. Всюду организовались комитеты бедноты, и корреспонденции того времени отмечали, что здесь, т. е. на Поволжье и на Урале, «местное трудящееся население только теперь, надо сказать, проснулось для революции и зажило революционной жизнью».

Особенно много дали на фронт Москва и Петроград, но 1 ноября 1918 г. вернувшийся из поездки на Восточный фронт (3-я армия) т. Зиновьев докладывал Петроградскому совету, что все «это ничтожно по сравнению с тем, что делается на фронте». На Лысьвенских заводах из 15 000 рабочих остались только 3000. Остальные были на фронте. «Когда, — говорил докладчик, — после этого слушаешь комплименты Петрограду, то с болью в сердце сознаешь, что они нами не заслужены. Мы не дали такого процента, как Лысьва... Мы должны сделать в десятки раз больше».

Советская Россия выдвинула лозунг создания трехмиллионной армии, куда коммунистический город должен был дать 300 000–500 000 бойцов пролетариата.

Партийные мобилизации неуклонно продолжались, и когда в результате германской революции создался новый Западный фронт, то Петроград провел мобилизацию тысячи коммунистов. Начинались мобилизации национальных секций. В соответствии с лозунгом «Все для армии» в Москве, Петрограде и ряде других городов проводились такие мероприятия, как обследование казарм, создание для того «троек», всяких видов помощи Красной Армии, организации отправки новогодних подарков Красной Армии и т. д. [141]

Углублялась политическая и воспитательная работа в рядах Красной Армии на фронте и в тылу, и в то же время неизменно крепко сохранялась связь тыла с фронтом. В конце декабря 1918 г. красноармейцы слали с фронта рабочим братский привет и горячее спасибо за присланные подарки. К этому они добавляли: «Эти подарки для нас дороже всего. Мы верим в победу социализма. Мы верим в единую семью труда. Трудно сейчас, и, может, будет еще труднее, но мы знаем, что за нами бьется чуткое сердце пролетариата».

Такого единства и спайки класса и партии, армии и всей трудовой страны не могло быть в лагере контрреволюции. Наоборот, соглашательские партии меньшевиков и эсеров вступали на второй год Гражданской войны под знаком продолжавшихся в их рядах раскола и падения всякого авторитета в массах. Об этом красноречиво говорят следующие данные. В январе 1918 г. меньшевики на первом съезде профсоюзов располагали 16 % из общего количества всех мест. В январе 1919 г. их участие на втором съезде выразилось всего в 6%.

Наиболее сильно раскол охватил партию эсеров. Официально партия эсеров держалась политики непримиримости как по отношению к советской власти, так и по отношению к контрреволюционным правительствам, причем девятый съезд этой партии рекомендовал своим членам воздержаться от открытых выступлений против советской власти, допуская эти выступления в стане контрреволюции. На деле же правое крыло партии, возглавляемое Авксентьевым и Зензиновым, осталось на платформе сотрудничества с интервентами и поддержки контрреволюционных правительств. Многих членов партии эсеров можно было встретить в числе самых активных участников буржуазных заговоров в тылу красного фронта. Левое крыло эсеров продолжало проявлять свою непримиримую враждебность по отношению к коммунистической партии, пытаясь колоть ее «булавочными уколами» в моменты наиболее напряженного положения на фронтах. Буржуазные контрреволюционные партии, от кадет и правее, сохраняя по-прежнему свой ничтожный удельный вес, проявляли себя, главным образом, в организации различных заговоров. Совершенно не рассчитывая по опыту 1918 г. на успех своих самостоятельных выступлений, они [142] поэтому приурочивали их подготовку ко времени приближения к ним линии фронта и усиленно насаждали шпионаж во многих частях и учреждениях Красной Армии, используя для этой цели классовую разнородность командного состава. Однако все эти заговоры, не достигая своей цели, своевременно раскрывались органами диктатуры пролетариата — ВЧК ОГПУ и быстро ликвидировались.

Гражданская война на всем своем протяжении сопровождалась периодическими колебаниями основной крестьянской массы или отдельных ее прослоек, выливавшимися иногда в волнения и открытые выступления против советской власти. Причины и сущность этих колебательных движений крестьянства нами охарактеризованы в первой главе труда. Эти колебания зависели, прежде всего, от настроений середняцкого крестьянства и от того влияния, каким, особенно на окраинах, еще долго после Октября продолжал пользоваться в деревне экономически сильный кулак. Кулацкая верхушка деревни, крикливо революционная в борьбе с помещиками, не хотела мириться с советской властью, раскрепощавшей трудящиеся массы в деревне не только от помещика, но и от кулака. Колебания линии фронтов в Гражданской войне почти всегда совпадали с колебаниями в крестьянских массах. Надо было крестьянским массам Поволжья, Сибири, Дона, Кубани и Украины испытать на себе власть белой диктатуры, ослепленного ненавистью к революции помещика, чтобы постепенно в борьбе красной и белой стороны оказаться, в конечном счете, союзником пролетариата.

Партия своевременно учла необходимость закрепления этого сдвига крестьянина-середняка в сторону советской власти и его союза с беднейшим крестьянством и пролетариатом. VI съезд Советов в ноябре 1918 г. принял решение об упразднении комбедов и о переходе к нормальным формам советского строительства в деревне. Речь Ленина «Об отношении к среднему крестьянству» на VIII съезде партии в марте 1919 г. дала четкую линию, направленную на союз с середняком. Последующие крестьянские волнения, имевшие эпизодический характер, не были направлены против советской власти как политической системы, а возникали преимущественно на почве недовольства тяготами, [143] выпадавшими на долю населения из-за тянувшейся Гражданской войны.

Быстрому падению кривой крестьянских волнений в тылу красных фронтов во многом содействовали и методы карательной политики советской власти. Она никогда не обрушивалась тяжестью своих репрессий на массовых участников волнений, а карала лишь контрреволюционную или бандитско-кулацкую головку движения.

Поворот многомиллионной массы крестьянства сказался и на падении кривой дезертирства из рядов Красной Армии. Характерно, что «недели явки дезертиров» на Южном фронте давали наибольший процент явившихся как раз в момент наиболее тяжелых положений на этом фронте.

По мере роста масштаба Гражданской войны росли и вооруженные силы революции. В начале 1919 г. на различных фронтах и во внутренних округах страны числилось уже 125 стрелковых и 9 кавалерийских бригад{42}. Эти силы распределились по фронтам следующим образом{43}: Западная армия — 81 500 чел.; группа Курского направления — 10 000 чел. (будущая ячейка Украинского фронта); на Каспийско-Кавказском фронте — 84 000 чел. (1, 2, 3, 4-я и 5-я армии); на Южном фронте — 17 000 чел. (8,9-я и 10-я армии) и на Северном фронте — 20 000 чел. (7-я армия); всего 312 500 чел. при 1697 орудиях{44}. Кроме того, в войсковых частях внутренних округов числилось 60 000 штыков и сабель при 314 орудиях. Необходимо отметить, что в число войск внутренних округов входили не только войска боевого назначения, в них числились войска специального назначения, войска по охране железнодорожного и водного транспорта, войска по охране сахарной промышленности и, наконец, различные продовольственные отряды, составившие даже так называемую [144] продовольственную армию Зусмановича, которая вскоре была использована на усиление Южного фронта. Всех этих сил было недостаточно для разрешения задач кампании 1919 г. на различных фронтах; но экономика страны ставила известный предел росту формирований во времени (табл. 1).

Таблица 1 (стр. 145)

Государства Количество вооруженных сил, чел. Место действий
Державы Антанты (Франция, Англия Англия, Италия и пр.) 50000 Северный театр
Франция и Греция 20 000 Южный театр (район Одессы, Херсона и Николаева)
Япония 3- пехотных дивизии Дальний Восток
США 7000 Там же
Финляндия 42000 Сердобольское и Выборгское направления
Эстония 25750 Эстонский участок Западного театра
Латвия 10 600 Латвийский участок Западного театра
Германские добровольцы фон дер Гольца 30950 Там же
Литва 8200 Западный театр (Литовско-Белорусский участок)
Польша 63840 Западный театр (Литовско-Белорусский участок и Украина)
Чехо-словацкий корпус как часть войск Антанты 40000 Сибирь
Всего около 300 000 + 3 японские дивизии  

Примечание. Кроме того, небольшие отряды англичан в Закавказье и Закаспийской области.

Общее количество сил являлось результатом невыполненной на 35 % организационной программы в силу экономических затруднений.

Однако Главное командование рассчитывало к середине мая 1919 г. довести вооруженные силы республики до 700 000–800 000 штыков и сабель при 2500 орудиях. Из этого общего количества на долю внутренних округов должно было наступить 100 000–120 000 штыков и сабель. Недостаточность вооруженных сил сравнительно с обширностью задач, на них выпадающих, повлекла за собой сильное утомление войск, действовавших на фронтах в течение года без всякой смены. Это утомление увеличилось еще из-за растяжки фронтов, на которых приходилось действовать отдельным частям. Так, участки некоторых дивизий по фронту достигали 200 км.

Все эти причины отражались и на проведении однотипной организации, которая еще не была закончена в армиях. В силу тех же причин боевая дисциплина некоторых частей не стояла на должной высоте: наблюдались единичные случаи невыполнения боевых приказов и оставления фронта. Терпя недостаток в силах, Главное командование не могло организовать планомерного вывода частей на отдых для их сколачивания, так как к началу 1919 г. его стратегический резерв почти полностью был поглощен фронтами. Из начатых летом 1918 г. формирований во внутренних округах 11 дивизий стратегического резерва Главное командование к февралю 1919 г. располагало только тремя дивизиями, заканчивавшими свое формирование.

Неудовлетворительное состояние военной промышленности отражалось и на состоянии вооружения. Красной Армии нехватало до штатной нормы 65 % пулеметов и 60 % артиллерии. По-прежнему ощущалась скудость в боеприпасах, особенно в ружейных патронах, обмундировании и снаряжении.

В отношении укомплектования и дальнейшего развертывания вооруженных сил республики Главным командованием на 1919 г. предусматривались следующие мероприятия. [146]

Во-первых, для усиления действующих на фронте войск решено было отправлять не целые войсковые части из внутренних округов, а отдельные маршевые роты из состава внутренних дивизий. Во-вторых, введена была известная гибкость в дело формирований предоставлением самим фронтом производить нужные им формирования во вновь занятых территориях, для чего при каждом управлении фронта создавалось особое управление формирований (упраформ).

Во внутренних округах окончательно была установлена система пополнения Красной Армии посредством мобилизации, проводимых через местные военно-административные органы в виде различного рода комиссариатов; посредством этих органов осуществлялась и допризывная подготовка населения.

Таким образом организация всевобуча получила свое завершение на местах. 1919 г. кроме общих мобилизаций отличается рядом партийных и профессиональных мобилизаций. В отличие от таковых же мобилизаций 1918 г. эти мобилизации не давали отдельных импровизированных соединений, а направляли свежие резервы пролетариата на усиление кадров уже существующих частей. Упорядоченная работа транспорта благодаря его милитаризации обеспечивала планомерность и ударность выполнения мобилизационных перебросок.

По вполне понятным причинам мы не можем дать такой же картины роста и развития вооруженных морских сил республики в 1919 г. Здесь работа свелась, главным образом, к сбережению и возможному использованию старой материальной части флота и к созданию речных и озерных флотилий, сыгравших значительную роль в весенней и летней кампаниях 1919 г.

Вооруженные силы противной стороны слагались из вооруженных сил тех иностранных государств, которые принимали активное участие в нашей Гражданской войне, и из вооруженных сил внутренней контрреволюции. Последние, в свою очередь, состояли из сил, не привязанных к определенной территории как источнику своего комплектования, и из сил, территориально связанных с базой своего комплектования.

Силы внутренней контрреволюции прошли те же ступени развития, что и Красная Армия, т. е. от начал добровольчества [147] они старались перейти к началам общеобязательной воинской повинности, что, однако, не удавалось им в силу причин политического порядка.

Численность вооруженных сил контрреволюции обеих категорий была неравномерна в различные периоды Гражданской войны.

В противоположность вооруженным силам революции, кривая роста которых все время шла вверх, кривая нарастания вооруженных сил контрреволюции достигла высшей точки своего подъема только к лету 1919 г., после чего начала катастрофически падать, что объясняется, с одной стороны, началом выхода из борьбы принимавших участие в Гражданской войне иностранных войск, а с другой стороны — начавшимся разложением в армиях противника и в его тылу.

Наибольшей численности на театрах нашей Гражданской войны силы иностранных государств достигали в течение весны и лета 1919 г. Их принадлежность, количество и место действий усматриваются из следующей таблицы, относящейся к февралю 1919 г.

Кроме этих сухопутных сил в борьбе против РСФСР принимал участие и англо-французский флот, блокировавший берега республики. На Черном море английский флот сыграл определенную стратегическую роль, облегчив операции ген. Деникина по обратному овладению Крымом и Черноморскими портами.

Общая численность внутренних контрреволюционных армий усматривается из табл. 2.

Таблица 2 (стр. 148)

Армия Количество штыков и сабель Примечания
Донская 53 000–76 500 Сюда же включены мелкие добровольческие образования
Кубанская 80 000–82 000 Без Добровольческой армии
Сибирская Колчака 143 300 К лету 1919 г. предполагалось довести ее численность до 150 000
Северная 30 620  
Добровольческая армия 17 000  
Армия Украинской директории 40000  
Всего 283 920–307 420  

Примечание. Таблица составлена на основании данных доклада главкома № 849 («Архив Красной армии» дело № 34 805, 220, л. 289–293, дело № 65, л. 3, 4) и литературных источников. Цифры приведены на февраль 1919 г.

Внутреннее состояние каждой из контрреволюционных армий довольно точно отражало на себе настроения и политическую физиономию тех слоев населения, из которых она была сформирована.

Донская армия характеризовалась средней боеспособностью, это обусловилось не только политической крепостью (в среде ее молодых возрастов встречались даже антисоветские настроения), сколько тем, что, состоя, главным образом, из конницы, она имела ряд тактических преимуществ перед Красной Армией, слабо обеспеченной конницей в первый период войны. Кубанская Добровольческая армия отличалась хорошей боеспособностью, обучением [149] и снабжением, очень сильным командным составом и исключительной контрреволюционностью. Однако у этой армии были и крупные недостатки, свойственные кастовым армиям: она была очень впечатлительна к неудачам и плохо переносила лишения. Настроения сибирских армий отражали настроения населения, среди которого мобилизации не пользовались никаким успехом, и боеспособность их, за исключением отдельных частей, была ниже средней. Так, в период осеннего отступления Сибирской армии в 1918 г. целые части ее либо переходили на сторону советских войск, либо разбегались по домам. Еще хуже обстояло в этом отношении дело в войсках Украинской директории, проявлявших наиболее низкую боеспособность по причинам, изложенным в начале этой главы.

Прочное основание снабжению контрреволюционных армий было положено с началом активного вмешательства держав Антанты в нашу Гражданскую войну: ранее им приходилось пользоваться лишь случайными источниками этого рода. В лучшем положении оказались контрреволюционные армии юга России после открытия Дарданелл, когда основной базой их сделался Новороссийский порт.

В течение лета и по осень 1919 г. контрреволюционные правительства, пользуясь англо-французкой денежной поддержкой и льготными условиями кредита в Америке, произвели там обширные закупки военного материала, обмундирования и оружия. Продовольственное снабжение контрреволюционных армий основывалось, главным образом, на беззастенчивой и беспорядочной эксплуатации местных средств, что крайне озлобляло местное население. Добровольческая армия в этом отношении шла дальше всех, предоставив своим частям довольствоваться собственным попечением — грабежами и спекуляцией.

Обучение и тактика контрреволюционных армий ничем не отличались от таковых же старой русской армии.

Обращаясь к сравнению сил обеих сторон, мы должны отметить, что характерная положительная особенность Красной Армии заключалась в ее внутренней силе, являвшейся следствием той идеи революционной классовой борьбы, которая была заложена в идеологию армии. Хранителями и носителями этой идеи в рядах армии являлись те [150] сознательные рабочие массы, которые влились в ее состав и вокруг которых группировались слои беднейшего крестьянства. В частности, в отношении численности и людских средств Красная Армия превосходила армии внутренней контрреволюции, так как свободно могла использовать резервы населения в виде масс беднейшего и среднего крестьянства и рабочих, мобилизацией которых по политическим соображениям не мог рисковать противник. Последнее обстоятельство определило и превосходство развития военных сил на стороне советской стратегии. [151]

Дальше