Раздел III.
Между Белгородом и Курском
Необычное начало
По замыслам советского командования, нашей авиации предстояло упредить неприятеля в сражении на южном фасе Курской дуги. В результате уже первый день битвы оказался необычным — еще ни одна крупная оборонительная операция советских войск не начиналась с массированных ударов по аэродромам противника. Как и было запланировано, с рассветом несколько групп штурмовиков 2-й и 17-й воздушных армий устремились в небо для атаки стоянок немецких самолетов на семи крупных аэродромах. По данным разведки, на некоторых из них находилось до 150 машин, и в случае успеха неприятельская авиация оказалась бы существенно ослаблена.
Правда, не все авиационные командиры и работники штабов однозначно относились к идее превентивного удара по вражеским авиабазам. Многие из них, подобно коллегам из 16-й воздушной армии, предлагали воздержаться от ее претворения в жизнь, ожидая тяжелых потерь. Отсутствие единого взгляда по этому вопросу подтверждает в своих мемуарах командующий С. А. Красовский. По его словам, только часть офицеров была убеждена, что вначале следует атаковать аэродромы противника и тем самым лишить немцев превосходства в воздухе. Другие же ратовали за массированные удары штурмовиков и бомбардировщиков по танковым и механизированным соединениям противника с первых часов битвы. После проведения дополнительной воздушной разведки в начале июля, подтвердившей переброску частей немецкой авиации на передовые аэродромы в районы Белгорода и Харькова, итог подвел командующий Воронежским фронтом, заявивший, по словам Красовского, «что мы еще сами точно не знаем, где противник применит свои главные силы, а удар по аэродромам намного ослабит группировку врага, где бы она не наступала». Окончательно решение [99] оформилось буквально накануне начала сражения. Командарм-2 далее пишет:
«4 июля меня вызвали в штаб фронта. Н. Ф. Ватутин вместе с начальником штаба фронта С. И. Ивановым работали, склонившись над картой. Поздоровавшись, командующий сказал:— Я только что допрашивал пленного сапера. Он показал, что завтра утром немцы переходят в наступление.
Вскоре в штаб воздушной армии приехал Г. А. Ворожейкин.
— Итак, Степан Акимович, первый удар по аэродромам?
— Бьем вместе с Судцом по Харьковскому аэроузлу.
— Достаточно ли разведданых?
— Вполне. [100]
— Давайте посмотрим их.
Вызвали начальника разведотдела Ф. С. Ларина. Он обстоятельно доложил о группировке вражеских войск, затем перешел к характеристике аэродромов противника. Вооружившись лупой, Ворожейкин начал подсчитывать количество «юнкерсов» в Рогани»{204}.
Добавим, что импульсивный генерал армии Н.Ф. Ватутин всячески отстаивал активные формы борьбы с неприятелем, сожалел об утрате благоприятного для наступления времени года, неоднократно предлагая Ставке ВГК упредить неприятеля, «бросить окапываться и начать первыми». Впрочем, поддержки его предложения тогда не получили. Присутствие же представителя Ставки генерала Г. А. Ворожейкина объяснялось необходимостью обеспечить координацию действий 2-й и 17-й воздушных армий и утверждения вопросов организации взаимодействия двух объединений.
Силы, выделенные для удара, были весьма значительными. От каждой из воздушных армий привлекалось по 66 Ил-2, не считая крупных сил истребителей сопровождения. Летчики генерала С. А. Красовского должны были атаковать аэродромы в окрестностях Белгорода (Сокольники, Померки и Микояновка), тогда как подчиненные В. А. Судца — Харьковский аэроузел (Рогань и Основа). Предполагая, что некоторые авиагруппы противника могут «отсиживаться» на аэродромах Барвенково и Краматорская, командование 17-й воздушной армии получило приказ частью сил обрушиться и на них. Всего ранним утром планировали задействовать 417 штурмовиков и истребителей. Из этого количества не менее 60 «Яковлевых» и «лавочкиных» из состава 2-й воздушной армии командование выделило для отсечения немецких истребителей, о чем накануне в части поступил приказ.
Казалось бы, план операции удалось всесторонне разработать и его заранее довели до личного состава. Летчики успели тщательно изучить маршрут, а также расположение зенитных средств в районе аэродромов по данным фоторазведки. Однако результаты налетов оказались намного скромнее, чем 6 мая 1943 г. Тогда удар по тем же аэродромам противника и примерно теми же силами принес более существенные результаты, что можно объяснить элементом внезапности весной и его отсутствием летом.
Основная ставка делалась на то, что люфтваффе не успеют поднять в воздух основную часть истребительной авиации, а небольшие немецкие патрули свяжет боем мощный эскорт сопровождения. Кроме того, предполагалось, что ударные группы самолетов 2-й и 17-й воздушных армий будут проводить атаку с востока, со стороны восходящего солнца, что усложнит прицеливание зенитчикам. А нападение одновременно на несколько немецких аэродромов дезорганизует истребители противника при отражении налета.
Возможно, резон в подобных рассуждениях и был, но новейшая немецкая техника не позволила нашим экипажам добиться эффекта внезапности. Уже на подходе к цели советских штурмовиков поджидали большие группы «мессершмиттов». Командиры немецких частей и соединений своевременно получили предупреждение от расчетов радиолокационных станций «Фрейя» и «Вюрцбург», которые с конца весны несли дежурство в интересах фронтовой авиации, в частности, в районах Белгорода и Харькова. Каждая такая установка могла обнаружить одиночный самолет на расстоянии 80–90 км, а большие группы четко фиксировались на экранах локаторов при приближении до 130–150 км. Советской разведке было известно о наличии у противника радиолокационных станций, но командование воздушных армий не придало этому внимания. [101]
Нельзя сбрасывать со счетов высокую степень готовности к немедленному вылету многих подразделений люфтваффе, особенно истребителей. Здесь неукоснительно выполняли приказ командования о максимальном повышении бдительности непосредственно перед началом операции «Цитадель». Еще перед рассветом в большинстве авиационных эскадр 8-го авиакорпуса экипажи прибыли на аэродромы, а самолеты снарядили и заправили. Генерал Г. Плохер (H. Plocher) в отчете о событиях, развернувшихся в районе немецких аэродромов ранним утром 5 июля, отмечал:
«"Мессершмитты» эскадр JG3 и 52 выруливали на старт, не дожидаясь подхода своих бомбардировщиков, как это предварительно планировалось. В серой дымке утреннего рассвета они встречали приближающиеся эскадрильи советских самолетов. В ходе развернувшегося боя множество немецких летчиков добилось исключительной результативности, значительно увеличив личные счета.Русские действовали неизменными строями, шаблонно, но проявили свои обычные упорство, самоотверженность, непоколебимо сохраняя боевой порядок. Они потеряли большинство самолетов, участвовавших в налете. Воздушное сражение, развернувшееся на относительно большой высоте, можно было хорошо наблюдать с земли, чему способствовало отсутствие облаков. Немецкая оборона продемонстрировала бесспорное превосходство перед нападающими. Столь крупные воздушные бои происходили на Востоке редко, и вскоре близлежащую местность усеяли обломки советских бомбардировщиков (в действительности, удар выполняли штурмовики Ил-2. — Прим, авт.) и истребителей прикрытия. Находившийся на передовом командном пункте 8-го авиакорпуса начальник Генерального штаба люфтваффе генерал Г. Ешоннек [H. Jeschonnek] лично наблюдал за разгромом «Советов»{205}.
Плохеру вторил командующий 8-м авиакорпусом генерал Г. Зайдеман (H. Seidemann):
«Перед нашим взором развернулось редкое зрелище — повсюду в небе оставляли следы горящие и падающие машины. В течение короткого времени удалось покончить примерно со 120 русскими самолетами. Наши собственные потери были незначительными, что позволяло говорить о полной победе в воздухе»{206}.
При этом Зайдеман признает, что и он, и генерал Ешоннек, и сопровождавшие их офицеры пережили несколько тревожных минут, когда армада из 400 -500 неприятельских самолетов плотными рядами пересекала линию фронта.
Советские отчеты позволяют уточнить некоторые детали налетов. Прежде всего следует отметить, что реально в атаках немецких аэродромов участвовало около 250 штурмовиков и истребителей (без учета самолетов, выделенных для «отсечения»). К тому же, далеко не все группы в полном составе дошли до неприятельских аэродромов. Так, по непонятной причине лишь шестерка «илов» из 12 запланированных к вылету машин 735-го шап 266-й шад поднялась в воздух{207}. Вскоре ударное подразделение превратилось в четверку — один самолет при подходе к цели оставил группу северо-западнее Харькова, другой совершил вынужденную посадку на своей территории из-за неисправности двигателя. Следовавшая на некотором удалении дюжина штурмовиков 66-го шап понесла потери еще над аэродромом истребителей сопровождения — в воздухе столкнулись два Ил-2. Один из них разбился, а другой вынужден был тут же приземлиться{208}. Таким образом, из 24 штурмовиков 266-й шад вылетело 18, а на цель вышло всего 14 самолетов.
В 4 ч 27 мин они последовательно, друг за другом бомбили и обстреливали центральную часть аэродрома Померки. Шедшая первой, четверка капитана [102] Ермолаева была атакована большой группой «сто девятых» и вся погибла. Летчики 66-го шап видели впереди себя жестокий воздушный бой и четыре раскрывшихся купола парашюта. По другим данным, один Ил-2 все же смог оторваться от истребителей противника и пристроиться к группе 66-го шап, которая после очередей «мессершмиттов» недосчиталась трех самолетов (один из них принадлежал 735-му шап), упавших в районе Шевченково. Общие потери 266-й шад при налете на аэродром Померки составили 11 самолетов, из которых два поврежденных штурмовика приземлились на своей территории.
Боевой состав 2-й воздушной армии
| Соединение, часть | Командир | Тип самолетов | Базирование |
| 4-й иак | Генерал-майор Подгорный И. Д. | Васильев | |
| 294-я над | Полковник Сухорябов В. В. | Як-1/7 | Яблоново |
| 302-я над | Полковник Литвинов Б. И. | Ла-5 | Велико-Mихайловка |
| 5-й иак | Генерал-майор Галунов Д. П. | Бол. Псинка | |
| 205-я иад | Полковник Немцевич Ю. А. | Як-1/7 | Сухо-Солотино |
| 8-я гв. иад | Полковник Ларюшкин И. П. | Ла-5 | Трубеж |
| 7-й бак | Полковник Полбин И. С. | Иловское | |
| 1-я гв. бад | Полковник Добыш Ф. И. | Пе-2 | Ильинка |
| 293-я бад | Полковник Грибакин Г. В. | Пе-2 | Тростянка |
| 1-й шак | Генерал-лейтенант Рязанов В. Г. | Боровки | |
| 266-я шад | Полковник Родякин Ф.Г | Ил-2 | Дубки |
| 292-я шад | Генерал-майор Агальцов Ф. А. | Ил-2 | Гринев |
| 203-я иад | Генерал-майор Баранчук К. Г. | Як-1 | Остановка |
| 291-я шад | Генерал-майор Витрук А. Н. | Ил-2 | Шумаково |
| 208-я нбад | Полковник Юзеев Л. Н. | У-2/Р-5 | Калиновка |
| 454-й бап | Майор Татулов A.A. | А-20В | Саковая |
| 50-й крап | Подполковник Миронов И. Я. | Пе-2 | Чернянка |
Боевой состав 17-й воздушной армии
| Соединение, часть | Командир | Тип самолетов | Базирование |
| 1-й сак | Генерал-майор Шевченко В. И. | Старобельск | |
| 288-я иад | Полковник Смирнов Б. А. | Як-1 | Сватово |
| 5-я гв. шад | Полковник Коломейцев Л. В. | Ил-2 | Викторополь |
| 3-й сак | Генерал-майор Аладинский В. И. | Шевченково | |
| 207-я иад | Полковник Осадчий А. П. | Ла-5/Як-1 | Новониколаевка |
| 290-я шад | Генерал-майор Мироненко П. И. | Ил-2 | Купянск |
| 9-й сак | Генерал-майор Толстиков О. В. | Покровское | |
| 295-я иад | Полковник Баланов Н. Ф. | Ла-5 | Ниж. Дуванка |
| 305-я шад | Подполковник Михевичев Н. Г. | Ил-2 | Ольшанка |
| 306-я шад | Полковник Исупов А. Ф. | Ил-2 | Буденовка |
| 244-я бад | Генерал-майор Клевцов В. И. | А-20В | Белолуцк |
| 262-я нбад | Полковник Белицкий Г. И. | У-2 | Вел. Бурлук |
Боевой состав 8-го немецкого авиакорпуса
| Соединение, часть | Командир | Типы самолетов | Дислокация |
| NAGr6 | Капитан В. Зелль | Bf.109G, Bf.110G, HS.126B, FW.189A | Ветеринарный |
| StG2 | Майор Э. Купфер | Ju.87D | Крестовое |
| l/StG2 | Капитан Б. Диллей | Ju.87D | Харьков-восточный |
| H/StG2 | Капитан Г.-К. Штеп | Ju.87D/G | Крестовое |
| HI/StG2 | Капитан В. Краус | Ju.87D | Харьков-северный |
| 5tG77 | Майор Г. Брук | Ju.87D | Толоконное |
| l/StG77 | Капитан В. Рёлль | Ju.87D | Толоконное |
| II/S1G77 | Капитан Г. Лайхт | Ju.87D | Толоконное |
| III/StG77 | Майор Ф. Кислих | Ju.87D | Харьков-Войтченко |
| SchGl | Майор А. Друшель | FW.190A/F | Бессоновка |
| l/SchG1 | Капитан Г. Дорффель | FW.190A/F | Бессоновка |
| II/SchG1 | Капитан Ф. Неуберт | FW.190A/HS.123A | Бессоновка |
| 4,8/SchG1, 4,8/ SchG2, Pz.St./JG51 | Капитан Б. Мейер | HS.129B | Варваровка |
| KG3 | Подполковник В. Левес-Литцман | Ju.88A | Полтава |
| I/KG3 | Капитан И. Йодике | JU.88A/C | Полтава |
| II/KG3 | Майор И. де Лаланге | Ju.88A/C | Полтава |
| KG55 | Подполковник Э. Кюль | Не.111Н | Харьков-Рогань |
| II/KG55 | Майор X. Хофер | Не.111Н | Харьков-Рогань |
| III/KG55 | Майор В. Антруп | Не.111Н | Харьков-Рогань |
| I/KG100 | Капитан Г. -Г. Батхер | Не.111Н | Полтава |
| KG27 | Подполковник Н.-Х. фон Бойст | Не.111Н | Днепропетровск |
| I/KG27 | Капитан И. Петцольд | Не.111Н | Днепропетровск |
| II/KG27 | Майор К. -А. Петерсен | Не.111Н | Днепропетровск |
| III/KG27 | Капитан К. Майер | Не.111Н | Харьков — ойтченко |
| JG52 | Подполковник Д. Храбак | Bf.109G | Бессоновка |
| I/JG52 | Капитан Г. Беннеман | Bf.109G | Бессоновка |
| III/JG52 | Майор X. фон Бонин | Bf.109G | Угрим |
| II/JG3 | Капитан К. Брандле | Bf.109G | Варваровка |
| III/JG3 | Майор В. Эвальд | Bf.109G | Бессоновка |
Состав групп, участвовавших в ударах по немецким аэродромам утром 5 июля
| Район | Полк, дивизия | Количество самолетов |
| Ударные группы | ||
| Аэродром Померки | 66, 735 шап 266 шад | 18 Ил-2 |
| Аэродром Сокольники | 820 шап 292 шад | 30 Ил-2 |
| Аэродром Микояновка | 241 шап 291 шад | 18 Ил-2 |
| Аэродромы Рогань, Основа | 237 шап 305 шад | 18 Ил-2 |
| Аэродромы Краматорская | 5 гв.шад | 8 Ил-2 |
| Аэродром Барвенково | 625, 775 шап 290 шад | 8 Ил-2{~1} |
| Всего | 100 | |
| Группы непосредственного прикрытия | ||
| Аэродром Померки | 247 иап 203 над | 17 Як-1{~1} |
| Аэродром Сокольники | 270 иап 203 над | 23 Як-1 |
| Аэродром Микояновка | 737 иап 291 шад | 18 Як-7 |
| Аэродромы Рогань, Основа | 31 иап 295 над | 10 Ла-5 |
| Аэродромы Краматорская | 288 над | 18 Як-1 |
| Аэродром Барвенково | 814 иап 207 иад | 8 Ла-5{~1} |
| Всего | 94 | |
| Группы блокировки | ||
| Аэродром Микояновка | 40 гв.иап 8 гв.иад | 12 Ла-5 |
| Аэродром Рогань, Основа | 164 иап 295 иад | 16 Ла-5 |
| Аэродром Барвенково | 5 гв. иап 207 иад | 12 Ла-5 |
| Всего | 40 | |
| Группы отсечения | ||
| Журавлиный, Смородино | 27 иап 205 иад | 12 Як-1 |
| Новочеркасский, Вознесенский | 183 иап 294 иад | 16 Як-1, Як-7 |
| Вознесенский, Дмитриевка | 193 иап 302 иад | 34 Ла-5 |
| Всего | 62 | |
Столь же серьезно пострадала и 291-я шад, 18 экипажей которой действовали по аэродрому Микояновка. После внезапной атаки «мессершмиттов» истребители сопровождения из 737-го иап нарушили строй, оставив «илы» из 241-го шап, по сути, на произвол судьбы. Продолжал прикрывать штурмовики только ведущий группы командир полка майор Н. И. Барчук, но его самоотверженные действия не спасли положения: в ожесточенном воздушном бою было сбито семь Ил-2{209}.
Тяжелые испытания выпали на долю второй девятки под командованием капитана Авдеева. Первыми же атаками неприятель подбил все ведущее звено. Ведомые мл. лейтенанты Вавилин и Кондратович отстали и оба молодых пилота на свой аэродром не вернулись. Позднее их следы отыскались во фронтовых госпиталях. Подбитый самолет капитана Авдеева загорелся. Поспешившие на выручку командира лейтенанты Калачев и Сергеев помогли отбить наскоки «мессеров». Воспользовавшись поддержкой, Авдеев смог скольжением сбить пламя. Тогда «мессершмитты» сосредоточили все атаки на машине лейтенанта Сергеева. Вскоре стрелок «ила» был [106] убит, а самолет, расстрелянный с минимальной дистанции, начал падать. Сергеев успел выброситься из обреченной машины на парашюте.
Немецкие истребители вновь атаковали ведущий Ил-2. Уже серьезно поврежденный до этого, он, не выдержав многочисленных попаданий, упал в районе Крапивное. Невероятно, но капитан Авдеев остался жив, вернувшись в полк на следующий день. До своего аэродрома Плоское добралось всего три Ил-2. Сильно поврежденный штурмовик лейтенанта Вазина приземлился на одно колесо. К вечеру с места вынужденной посадки перелетел еще один самолет{210}.
Наиболее успешно вылет прошел для экипажей третьей штурмовой авиадивизии 2-й воздушной армии — 292-й шад, потерявшей при ударе по Сокольникам всего два самолета. По нашим данным, мощное прикрытие, состоявшее из 23 Як-1 270-го иап, легко расправилось с парой немецких истребителей — капитаном Луганским был сбит самолет, идентифицированный как FW.190. Над неприятельским аэродромом два Ил-2 столкнулись в воздухе, летчик одного из которых выбросился на парашюте. При отходе от цели около двух десятков «мессершмиттов» все же прорвались к штурмовикам 820-го шап. В завязавшемся бою воздушным стрелком сержантом Радченко и лейтенантом Нютиным было сбито два истребителя. Экипажи доложили: в результате налета удалось уничтожить самолетный ангар и до 15 самолетов противника, а еще 8 повредить{211}. Успехи других ударных групп оказались скромнее.
В результате утренних налетов 2-я воздушная армия потеряла 20 штурмовиков, а 17-я воздушная — около 15. Наиболее трагично сложилась судьба 237-го шап 305-й шад из объединения Судца, атаковавшего аэродромы Рогань и Харьков-Основа. По плану обеспечение налета возлагалось на 295-ю над. Предполагалось блокировать аэродромы неприятельских истребителей силами 164-го иап, а непосредственное прикрытие «илов» выполнить подразделениями 31-го иап. Боевое донесение последней части, составленное в тот же день в 14 ч, рисует вполне благополучную картину начала сражения.
Согласно этому документу, в 4 ч 20 мин в воздух поднялись 15 Ла-5, ведомых командиром полка майором П. Ф. Муштаевым. Для сопровождения восьми Ил-2, шедших на высоте 1200 м, истребители разделились на подразделение непосредственного прикрытия и ударное (в донесении его называли «главного прикрытия») подразделение, которое шло на 500–1500 м выше. В районе линии фронта самолеты встретил сильный заградительный огонь — летчики наблюдали в воздухе до 100 разрывов снарядов разного калибра. Еще на подходе к цели истребители сопровождения три раза вступили в бой с «мессершмиттами», впрочем, не понеся потерь. [107]
При приближении группы к Харькову огонь с земли еще больше усилился, один из штурмовиков загорелся и упал в 6 км западнее Зайкина. Остальные «илы» атаковали аэродром Харьков-Основа с пологого пикирования — истребители наблюдали три сильных взрыва и зафиксировали три горящих на земле неприятельских самолета. От цели штурмовики уходили на бреющем.
Если верить боевому донесению, то истребители 31-го иап действовали выше всяких похвал. Командир полка предвидел возможность несоблюдения штурмовиками строя, поэтому еще до вылета приказал сержантам Якубовскому и Барышникову прикрыть отстающих, что и было выполнено. Мл. лейтенант Мещеряков защитил от неприятельских истребителей еще один штурмовик, отставший от группы. В восьми воздушных боях «лавочкины» израсходовали 1154 снаряда, сбив четыре «мессершмитта», которые записали на счет командира части, ст. лейтенанта В. Кравцова, мл. лейтенанта М. Цыкина и лейтенанта Н. Горбунова.
Наиболее вероятно, что после трех атак последнего с близких дистанций «мессер» из II/JG3 действительно совершил вынужденную посадку юго-западнее Харькова, при которой был разбит. Истребитель Горбунова также получил серьезные повреждения (на нем имелось до 40 пробоин от осколков и снарядов, несколько блоков цилиндров оказались пробиты), но машина благополучно приземлилась на аэродроме Буденовка. Не менее серьезно пострадал Ла-5 старшины Степаненко, севший с убранным шасси в районе Великого Бурлука в расположении своих войск{212}.
По донесениям летчиков 164-го иап, 15 Ла-5, незамеченные противником, вышли с юго-востока к аэродрому Рогань. Пока «лавочкины» ударной группы майора А. Д. Мелентьева сделали два захода, сбросив бомбы и проштурмовав стоянки самолетов, а также обстреляв выруливавшую на взлет восьмерку Ju.88, группа прикрытия вступила в бой с FW.190, количество которых вскоре возросло до 12. Согласно нашим данным, удалось уничтожить пять самолетов противника при одном серьезно поврежденном Ла-5{213}.
Оптимистические доклады летчиков 295-й над резко контрастируют с документами 237-го шап и всей 305-й шад, рисующими трагическое положение, в которое попали экипажи штурмовиков. Из них, в частности, следовало, что надежно заблокировать аэродром Рогань не удалось. Прежде всего неудача была связана с нарушением разработанного в штабах графика: когда «лавочкины» блокирующей группы приближались к вражеской авиабазе, «илы» только начали взлетать с аэродрома Покровское. Над линией фронта последние встретили большие группы немецких самолетов (истребителей и бомбардировщиков). Невзирая на это, группы командира
эскадрильи капитана Г. Я. Цыганкова и заместителя командира полка майора Г. М. Карбинского упорно продолжали идти к цели, хотя было ясно, что застигнуть противника врасплох наверняка не удастся.
Еще перед вылетом командование 305-й шад высказывало серьезную обеспокоенность за судьбу подчиненных. Ведь большинству пилотов-штурмовиков этих подразделений на рассвете 5 июля предстояло выполнить свой первый боевой вылет! Понимая, какие это может создать проблемы, комдив подполковник Н. Г. Михевичев усилил группу майора Карбинского опытными летчиками: командиром эскадрильи 175-го шап капитаном Силенбергом и командиром звена 955-го шап мл. лейтенантом Шмидтом.
Худшие опасения подтвердились: встреченные на подходе к аэродрому большими группами Bf.109 штурмовики понесли тяжелые потери. По докладу лейтенанта К. Шакурского, единственного из первой девятки вернувшегося благополучно, немецких истребителей было около двух десятков. После их первой атаки на землю упали горящие Ил-2 лейтенантов Воробьева и Трускова. Всего же к аэродрому Харьков-Основа смогло выйти шесть штурмовиков, которые с высоты 600 м перешли в атаку. Противник сосредоточил огонь зенитной артиллерии на машине ведущего группы. Получив повреждения, самолет капитана Цыганкова спланировал на край летного поля, которое только что бомбили и обстреливали он и его товарищи. В это время «мессершмитты» продолжали преследовать наши самолеты, сбив еще три «ильюшина». Мл. лейтенант Быков приземлил самолет в районе Печенеги, едва перетянув через линию фронта{214}.
Печальная судьба ждала и вторую девятку, ведомую майором Карбинским. Три штурмовика, в том числе самолет ведущего, были сбиты зенитной артиллерией, еще три стали жертвами истребителей. [108] Впоследствии прибыли в часть три летчика и один воздушный стрелок. В частности, смог избежать плена капитан Цыганков, совершивший вынужденную посадку под самым носом у нацистов. Всего же в результате этого налета на свой аэродром не вернулось две трети штурмовиков, принимавших участие в вылете. Оставшиеся самолеты либо получили повреждения, либо находились на местах вынужденных посадок.
Как указывают немцы, штурмовики 237-го шап атаковали летчики группы II/JG3, заблаговременно взлетевшие с аэродрома Рогань. Защищая харьковский аэроузел, они доложили о 30 сбитых советских самолетах, из которых примерно половина упала до захода солнца. Один результативный бой ранним утром провел обер-лейтенант И. Киршнер (J. Kirschner), достигнув рубежа в 150 побед.
Остальные налеты экипажей 17-й воздушной армии на аэродромы Барвенково и Краматорская не сопровождались серьезными потерями и не принесли особых успехов. В одних случаях группы не доходили до цели из-за плохой погоды, сбросив бомбы на запасные цели, в других случаях штурмовики сожгли макеты, заблаговременно расставленные немцами на краях летного поля.
В целом в немецких документах не удалось найти упоминания о потерях самолетов на аэродромах 5 июля. Вероятно, несколько «мессершмиттов» совершили вынужденные посадки в результате боевых повреждений, загорелись отдельные ангары, пострадали и некоторые другие аэродромные постройки в районах Белгорода и Харькова.
Поскольку удар по немецким аэродромам в самом начале сражения оказался неудачным и привел к тяжелым потерям, командование наших воздушных армий, стараясь хоть как-то сгладить картину,
после анализа рапортов вернувшихся летчиков доложило об уничтожении 60 немецких самолетов. Это число явно не соответствовало действительности, но перепроверять его тогда никто и не собирался.
В документах 2-й воздушной армии все же удалось обнаружить весьма трезвую оценку произошедшего. Так, в одном из отчетов можно прочитать, что удар по аэродромам противника «не прошел безнаказанно для наших ВВС, наличие истребительной авиации противника в воздухе и полная готовность зенитных средств принесли значительные потери, в то время как предыдущие налеты в такое же время (рассвет) обходились почти без потерь» {215}.
Впоследствии высказывалось мнение, что в сложившихся обстоятельствах нужно было атаковать аэродромы в сумерках, чтобы утром можно было задействовать всю авиацию для удара по войскам перешедшего в наступление противника. Однако надо учесть, что немецкое командование принимало все меры по оперативной маскировке. Отдельные группы истребителей рассредоточили поотрядно по полевым площадкам, другие неоднократно передислоцировались накануне сражения. Известно, что группа I/JG52 на пути из станицы Гостагаевской имела промежуточную посадку в Мелитополе, другие подразделения этой эскадры 2 и 3 июля перелетели из Долбино в Бес-соновку, а частично — в Казачью Лопань. В ночь на 5 июля соединение оставило последний аэродром, перебазировалось в Угрим, Бессоновку и Микояновку, откуда и вступило в сражение{216}.
В то же время трудно согласиться с генералом С. А. Красовским, возложившим ответственность за большие потери своей армии, в частности 291-й шад, на соседей, самолеты которых, по его мнению, «из-за плохой погоды не смогли подняться в воздух» {217} и не заблокировали аэродромы немецких истребителей. При детальном анализе становится ясно, что в зоне действия самолетов 17-й воздушной армии оказался лишь аэродром Рогань, на котором базировалась группа II/JG3. Остальные же истребительные группы 8-го авиакорпуса находились в районе Белгорода, например, на аэродромах Бессоновки (I/JG52 и III/JG3), Микояновки и Угрима (III/JG52). Обе штурмовые группы эскадры SchG1, которые могли использоваться как истребители, накануне битвы занимали Варваровку. Таким образом, блокирование большинства аэродромов немецких истребителей должно было лечь на плечи 2-й воздушной армии, но этого сделать не удалось. Ряд аэродромов, например, Бессоновка, остался вовсе без всякого воздействия со стороны наших самолетов.
Разбор результатов налета на немецкие аэродромы получил оценку и в докладе старшего офицера Генерального штаба на Воронежском фронте полковника М. Н. Костина. Он сделал вывод, что оптимальным [109] вариантом действий было бы «всю нашу авиацию в первый день боя использовать против танков и живой силы противника в их исходном положении». Костин полагал:
«Авиационный удар наших ВВС по аэродромам противника не принес желаемых результатов, так как в это время авиация противника была уже в воздухе и на аэродромах у противника были лишь испорченные самолеты и несколько запасных самолетов для восполнения потерь»{218}.
Если гипотеза верна, и жертвами налетов преимущественно стали самолеты, еще не введенные в состав эскадр или приготовленные для отправки в ремонт, то это объясняет отсутствие данных о потерях 8-го авиакорпуса на земле за 5 июля в докладах генерал-квартирмейстера люфтваффе. Ведь в его сводках указывались сведения о действующих частях и соединениях (боевых или учебных).
Между тем, возвращавшиеся с задания по отсечению от штурмовиков истребителей противника эскадрильи из 27-го и 40-го гвардейского иап неожиданно обнаружили над линией фронта многочисленные немецкие самолеты, большими группами шедшие к линии фронта. Они явились предвестниками сражения, начинавшегося над южным фасом Курской дуги.
Сражение в воздухе разворачивается
В полосе Воронежского фронта советская артиллерия дважды до наступления рассвета проводила артиллерийскую контрподготовку. Ее результаты оказались более весомыми, чем на соседнем Центральном фронте, позволив подавить огонь десятков артиллерийских батарей и разрушив (по нашим данным) 17 наблюдательных пунктов. Германскому командованию [109] понадобилось несколько часов для ликвидации разрушения, прежде всего для восстановления связи.
С первых часов сражения немцы начали прорыв на участке 6-й гв. армии генерала И. М. Чистякова. Здесь в наступление перешли части пяти танковых, одной моторизованной и двух пехотных дивизий (во 2-м тк СС, 48-м тк и 52-м ак). На некоторых участках предстояло окончательно ликвидировать советское боевое охранение, поэтому первых реальных успехов частям 4-й германской танковой армии удалось достичь лишь ближе к обеду. Особенность немецкой группировки состояла в том, что в ней было явно недостаточно пехоты и артиллерии для прорыва хорошо организованной и оснащенной обороны, поэтому роль люфтваффе во много раз возросла. Это подтвердили первые же утренние часы 5 июля, когда действия авиации 4-го воздушного флота приняли исключительно широкий размах. За первый час сражения советские посты воздушного наблюдения зафиксировали здесь свыше 400 самолето-пролетов противника.
В то же время командование Воронежского фронта не смогло создать столь же значительные плотности огня на предполагаемом направлении главного удара неприятеля, как на Центральном фронте. Это утверждение справедливо и в отношении зенитной артиллерии — в приданной 6-й гв. армии 26-й зенад насчитывалось 80 различных пушек и 62 зенитных пулемета, что было совершенно недостаточно для прикрытия полосы в 64 км. Здесь группировка артиллерии и районы сосредоточения танков прикрывались преимущественно однослойным огнем орудий средних калибров.
В развернувшихся боях командование группы армий «Юг» проявило больше воли, настойчивости, [110] энергии в претворении плана наступления, чем командование группы армий «Центр». Кроме того, удар по нашим войскам из района Белгорода был мощнее, поскольку Манштейн располагал большим количеством соединений, особенно танковых, чем Клюге. Все это следовало учесть при рассмотрении последующих событий. Ведь многие историки критиковали генерала Н. Ф. Ватутина, будто бы не сумевшего определить направление главного удара противника и рассредоточившего свои силы на значительном пространстве.
Рельеф местности на южном фасе Орловско-Курской дуги вполне благоприятствовал применению обеими сторонами крупных механизированных сил и авиации; предугадать замыслы неприятеля было несравнимо труднее. Нельзя забывать и о мнении маршала Г. К. Жукова, считавшего критику Ватутина необоснованной. Георгий Константинович подчеркивал, что на Воронежском фронте неприятель нанес несколько особенно сильных ударов на широком фронте на двух (обоянском и корочанском) оперативных направлениях, в каждом введя в дело крупные соединения танков, в то время как Ставка и Генеральный штаб полагали, что наиболее мощную группировку враг сосредоточил против Центрального фронта.
Вернемся к описанию боевых действий утром 5 июля. Поскольку, как уже указывалось выше, эсэсовским дивизиям необходимо было ликвидировать наше боевое охранение, первые удары авиация 8-го авиакорпуса нанесла именно по переднему краю советской обороны. Особенно сильным налетам подверглись боевые порядки 52-й гв. сд в районе Яхонтов и Березов. Бомбардировку с воздуха здесь осуществляло до 80 немецких самолетов, что привело к захвату Яхонтова и прилегающих высот. К 7 ч 30 мин Березов, также подвергшийся ожесточенной бомбежке, был окружен, его гарнизон погиб в неравном бою, а боевое охранение оказалось ликвидировано.
Наступательные действия противника отличали высокая согласованность родов войск и интенсивное применение всех огневых средств. Атаки танков и пехоты сопровождались массированными ударами авиации. Заблаговременно вылетевшие с харьковского и сталинского аэроузлов Не.111 (из эскадр KG27, 55 и группы I/KG100) и с полтавского аэродрома Ju.88 (из эскадры KG3) группы по 50–120 самолетов подвергли сильной бомбардировке наши войска в районе Сырцева, Герцовки, Терновки. Вскоре стало ясно, что наиболее мощному воздействию подвергается участок обороны между Бутово и Драгунским, протяженностью около 15 км, где оборонялись войска 67-й и 52-й гвардейских сд. За сутки здесь всего было зафиксировано до 2000 пролетов немецких самолетов, причем 4/5 из них составляли бомбардировщики и пикировщики. [111]
В первый час наземного сражения над полем боя находилось всего лишь 12 Ла-5 из 41-го гв. иап. Вскоре их поддержали 13 Ла-5 из 88-го гв. иап, а также восьмерка Як-7б из 508-го иап, поднятые по тревоге штабом 5-го иак{219}. Все эти группы атаковали подходящие к линии фронта немецкие бомбардировщики в районе Бутово и Драгунское. Вскоре к ведущим бой истребителям присоединились 12 Як-1 из 27-го иап и 12 Ла-5 из 40-го гв. иап, которые до этого не слишком успешно «отсекали» немецких истребителей от своих штурмовиков после атаки аэродромов. Отсутствие ранним утром встреч с неприятелем можно объяснить неудачным выбором района патрулирования.
В первую половину дня германское командование обеспечивало боевую работу ударных самолетов, главным образом, высылая пары и четверки «мессершмиттов» на вероятные маршруты полета советских истребителей и связывая их боем до подхода к бомбардировщикам. Для непосредственного прикрытия «юнкерсов» и «хейнкелей» выделялись совершенно незначительные силы истребителей. Такая тактика была оправдана, особенно в первые часы сражения, поскольку в это время советское командование приводило в порядок многие части, задействованные в утренних налетах, и не могло выделить больше для борьбы за господство в воздухе.
Фактически, до обеда основная тяжесть боев легла на плечи авиаторов 5-го иак, которые, несмотря на численное превосходство противника, смело атаковали группы немецких самолетов. Разгорелись жестокие воздушные бои. Штаб 2-й воздушной армии отмечал:
«Придерживаясь испытанного метода — прокладывания пути наступающим войскам, противник использовал крупные силы бомбардировочной авиации. Группами до 100–120 самолетов [он] воздействовал по переднему краю, обрабатывая участок намеченного прорыва полосами вдоль линии фронта»{220}.
К сказанному можно добавить, что с 48-м немецким тк взаимодействовало около 100 самолетов, а танкистов 2-го тк СС почти непрерывно поддерживала целая армада — до 400 машин! Площадь обороны 52-й гв. сд, составлявшая 6x4 км, подвергалась непрерывным атакам с воздуха в течение 15 ч! Героические действия одной из зенитных батарей 1357-го полка малокалиберной зенитной артиллерии, прикрывавшей боевые порядки дивизии, не могли спасти положения. Неудивительно, что оборона гвардей ского соединения оказалась около полудня прорвана немецкими танками и мотопехотой, полки были смяты.
«Части дивизии отдельными разрозненными подразделениями, ведя упорные бои в окружении и полуокружении, погибали целыми подразделениями», — отмечал офицер Генерального штаба при 6-й гв. армии подполковник Шамов{221}.
Однако прорыв первой линии нашей обороны дорого стоил противнику. Командование фронтом сразу начало выдвигать на угрожаемое направление вторые эшелоны и фронтовые резервы для исправления положения, а вскоре в бой вступили армейские резервы. Отмечались интенсивные передвижения в ближнем советском тылу, которые не всегда прикрывались достаточными силами зенитной артиллерии, и части несли потери прежде всего от ударов штурмовиков из эскадры SchGL Время от времени к ним присоединялись и небольшие группы двухмоторных бомбардировщиков. Более того, сами зенитные подразделения, не полностью укомплектованные автотранспортом и средствами тяги, оказались весьма уязвимы для ударов с воздуха. Так, при смене огневых позиций 1352-й полк ЗА среднего калибра из 26-й зенитной дивизии на марше подвергся штурмовому налету группы FW.190, который вывел из строя четыре пушки, два пулемета, 20 автомашин и 90 человек личного состава{222}.
Тем временем советская ударная авиация, в первую очередь штурмовая, успевшая привести себя в порядок после утренних налетов, также вступила в дело. Прежде всего эффективно действовала 291-я шад, которой удалось затормозить продвижение 48-го немецкого тк. Успех группы 61-го шап был своевременно поддержан атаками 241-го и 617-го шап, которые не дали противнику развернуться в боевой порядок.
Действуя самоотверженно и тактически грамотно, подчиненные полковника А. Н. Витрука значительно усложнили немецким танкистам выполнение боевой задачи. Танки моторизованной дивизии «Великая Германия» под артиллерийским обстрелом и авиационным налетом не смогли преодолеть раскисшую после дождя местность, буквально нашпигованную минными полями, на которых подорвалось в общей сложности 25 танков.
Таким образом, на южном фасе Курской дуги противник с первых часов сражения почувствовал силу ударов с воздуха. Широко известны слова начальника штаба 48-го корпуса генерала фон Меллентина, относящиеся к данному боевому эпизоду:
«В ходе этого сражения русские летчики, несмотря на превосходство в небе немецкой авиации, проявляли исключительную смелость»{223}.
Множество задач командование поставило перед «илами» 1-го шак. В отличие от 291-й шад, атаковавшей «в лоб» ударные соединения 4-й танковой армии, это соединение имело хорошие шансы производить налеты «сбоку», с востока, что определялось расположением аэродромов корпуса на правом [112] фланге прорывающегося вражеского ударного клина. Отсюда советские штурмовики могли действовать как в полосе 6-й гвардейской, так и 7-й гв. армий, где в направлении на г. Короча неприятель наносил вспомогательный удар. Но реализовать задуманное в полной мере 5 июля не удалось. Пытаясь уничтожить переправы через Северский Донец, нанести поражение обоим танковым немецким корпусам и поразить как можно больше целей, 1-й шак распылил свои силы и нигде не добился ощутимого результата.
К середине дня отмечалось изменение в тактике действия немецких истребителей. Теперь они стали вести бой крупными группами, насчитывающими по 20–40 и даже 50 машин, стараясь перехватывать наши группы еще на подходе к линии фронта. Немцам это чаще всего удавалось и они смогли захватить инициативу. Одновременные атаки с разных направлений в полной мере ощутили на себе советские штурмовики, потерявшие около 50 машин! Особенно тяжелые потери понес 5 июля 1-й шак, лишившийся 32 «илов», т. е. целого полка. Правда, к утру некоторые самолеты удалось найти на местах вынужденных посадок, и сумма потерь снизилась до 23.
Несколько напряженных воздушных боев с «мессершмиттами» выдержали экипажи 1-го бак, действовавшие на высотах 2300–2900 м в районе Бутово и Пушкарное. Неудачно сложился вылет для экипажей 854-го бап 293-й бад: в одной из девяток «пешек» шесть машин сбили Bf.109 из I/JG52 и еще одна стала жертвой огня зенитной артиллерии (немцы признали потерю одного «мессера»). Неопытные авиаторы растерялись и оказывали слабое противодействие атакующим истребителям, которые старались вести прицельную стрельбу по бомбардировщикам с передней полусферы, преследуя уходящие за линию фронта советские самолеты на глубину до 60–80 км.
А вот девятка Пе-2 82-го гв. бап, ведомая комэском ст. лейтенантом Скоробогатовым, смогла не только отбиться от наседавшего противника, но и сбить самолет фельдфебеля Э. Зиблера (? Zibler) из III/JG3, имевшего на тот момент 36 побед. Экипажи «пешек» проявили в этом бою немалые выдержку и хладнокровие. Так, сержант Зиновьев и его радист получили ранения от обстрела зенитной артиллерией и многочисленных атак истребителей, но продолжали вести бой. Сильнее других пострадал штурман экипажа мл. лейтенант Беликов, потерявший сознание после попадания пули в плечо. Придя в себя, он смог одной рукой вновь открыть огонь из пулемета и сбил приблизившийся истребитель противника. Вероятно, немецкий летчик решил, что штурман погиб, и поплатился за это. Вся изрешеченная «пешка», на которой затем насчитали 33 пробоины, совершила вынужденную посадку на аэродроме истребителей Завалье. По результатам боя со Скоробогатова было снято взыскание (полученное в июне за неточный сброс бомб) и он был восстановлен в звании гвардейца, а весь экипаж Рыбалко, претендовавший на два сбитых «сто девятых», наградили орденами Красной Звезды{224}.
К сожалению, документы зафиксировали не только примеры мужества и самопожертвования личного состава 1-го бак. Отмечались организационные недочеты, а воинская дисциплина в некоторых частях корпуса оказалась, мягко говоря, не на высоте, что [113] можно объяснить большим перерывом в боевых действиях. Так, из-за нерасторопности в работе штабов боевой вылет 81-го гв. бап был задержан на 45 мин, а 82-го гв. бап — на 14 мин, причем в последнем случае из имевшихся десяти фотоаппаратов на «пешках» работал только один. Доклады о выполнении частями боевых заданий вышестоящие штабы получали с большим, в отдельных случаях с часовым опозданием, что не позволяло оперативно принимать решения. Еще более поразительный случай произошел в 80-м гв. бап, в котором сразу после боевого вылета летчики, как отмечалось в донесении, «разбрелись по всему аэродрому». Собрать же 21 экипаж для выполнения повторного вылета отцам-командирам оказалось не под силу и его пришлось вообще отменить!{225}
Казалось, весной и в начале лета 1943 г. в 1-м бак удалось многого добиться по повышению боеготовности частей. По воспоминаниям Героя Советского Союза Н. И. Гапеенка, в то время лейтенанта в 81-м гв. бап, особое внимание уделялось совершенствованию молодых авиаторов в технике пилотирования, меткости стрельбы, выполнении бомбометания с пикирования. Одновременно проводились теоретические занятия, конференции по обмену опытом, регламентные работы на всех самолетах, в ходе которых меняли двигатели с малым ресурсом работы. В начале лета Гапеенок получил приказ перегнать в Воронеж самолет, который был отремонтирован вечером 4 июля. Облетав утром Пе-2, летчик вернулся в часть, когда та в составе 17 машин уже ушла на задание. Вылет оказался неудачен: над целью до сброса бомб звено, которым он командовал, накрыл огонь зениток, и самолеты ЛИ. Шевелева и А. Н. Шигильдеева взорвались в воздухе, а их экипажи погибли. Кроме того, «пешка» А. П. Губина получила повреждение, но летчик сумел перетянуть через линию фронта и приземлился в поле{226}.
Мало кто мог предположить, что следующий групповой вылет частей 1-го бак состоится только 12 июля. Столь длительный перерыв был вызван необходимостью привлечь истребители 4-го иак для борьбы за господство в воздухе и отсутствием возможности надежно прикрыть бомбардировщики И. С. Полбина в условиях активных действий «мессершмиттов». Итоги работы 1-го бак за 5 июля выглядят следующим образом: в ходе 115 самолето-вылетов разрушено 40 домов, уничтожено 5 танков и около 40 автомашин. Наиболее удачно поразили скопление автомашин в районе Березовки и склад горюче-смазочных материалов юго-западнее Бутово — здесь раздался сильный взрыв. При этом в воздушных боях и от обстрела с земли погибли восемь Пе-2, семь не вернулись с боевого задания, а три самолета произвели вынужденные посадки на своей территории{227}. Столь высокие потери объяснялись активными действиями [115] немецких истребителей, которым в нескольких случаях удалось связать боем истребители прикрытия из 4-го иак. Действуя большими группами, немецкие пилоты уничтожали в первую очередь поврежденные и оторвавшиеся от строя машины.
Не меньше внимания германское командование уделяло воздействию на нашу оборону. Ведь, чтобы обеспечить продвижение танков и пехоты, было необходимо не только сбросить тысячи бомб, но и нанести удар по наиболее важным целям. Генерал Ф. фон Меллентин подчеркивал:
«В значительной степени достигнутые успехи, безусловно, объяснялись тщательной подготовкой к операции и исключительно тесным взаимодействием между авиацией и наземными частями»{228}.
Специально выделенные германские экипажи внимательно следили за динамикой развития наземного сражения. Советская радиоразведка оказалась на высоте и смогла перехватить многие сообщения с бортов немецких самолетов. Они дают представление [116] о направлениях прорывов танковых соединении во второй половине дня 5 июля, осуществленных как в полосе 6-й, так и 7-й гв. армий:
«14.00 — наши (немецкие. — Прим, авт.) танки в 2 км северо-западнее Березова. Продолжают движение на север.15.30 — наши головные танки достигли 1 км западнее Крутого Лога и встречены огнем противника. Другие танки у восточного выхода в Разумное. Наши танки достигли окрестностей Черкасского и вступили в бой с противником. Имеются большие потери. 16.00 — наши танки на юго-восточной окраине Генераловки ведут бой.
17.06 — танки на южной и восточной окраинах Быковки.
17.10 — наши танки в колхозе Смелый Труд. 17.20 — наши танки в центре Быковки, движутся на север.
17.25 — наши танки у Ворсклы в движении на север.
17.30 — наши танки на северо-западной окраине Быковки — стоят.
17.35 — наши танки в 4 км северо-западнее Березова»{229}.
Советские войска оборонялись с исключительной стойкостью. Но многие немецкие генералы и офицеры были уверены в окончательном успехе, о чем свидетельствуют, например, показания экипажа Ju.880 из 2(F)/11, сбитого в районе Алексеевки на высоте 7000 м сержантом Омельченко из 183-го иап. На допросе пленный — лейтенант Г. Шульц (H. Schulz) — показал, что должен был следить за отходом русских частей по дорогам из районов севернее и восточнее Белгорода на Корочу, Новый Оскол и Обоянь.
Пленные немецкие авиаторы (в районе Орлов-ско-Курской дуги за двое суток таких было 22 человека), захваченные 5 июля, подтверждали напряженность воздушных боев в этот день. По документам штаба 2-й воздушной армии, наиболее успешно действовали части 5-го иак, которым засчитали 118 успешных боев. Невероятную для одного дня результативность проявили истребители 8-й гв. над, сбившие 76 (!) неприятельских машин. «Летчики соединения действовали исключительно напористо, атакуя большие группы самолетов противника меньшими силами, добивались побед», — отмечалось в оперативной сводке воздушной армии{230}. На основании этого документа составлен список наиболее отличившихся советских летчиков 5 июля (табл. 3–1){231}.
| № Звание | Фамилия | Часть | Число побед |
| 1. Ст. лейтенант | Беликов О. В. | 88-й гв. иап | 4 |
| 2. Ст. лейтенант | Ванин М. С. | 41-й гв. иап | 4 |
| 3. Ст. лейтенант | Гулаев Н. Д. | 27-й иап | 4 |
| 4. Мл. лейтенант | Шпак И. Н. | 27-й иап | 4 |
Звездный час в первый день боев наступил для ст. лейтенанта Гулаева — впоследствии одного из наиболее результативных советских асов (57 побед), совершившего 5 июля шесть боевых вылетов. Возглавляемая им эскадрилья за день уничтожила 15 неприятельских самолетов, при потере всего одного своего. Сразу на 30 побед больше стало на счету 88-го гв. иап, который возглавлял майор С. С. Римша. Немногим менее сбитых самолетов засчитали летчикам 27-го и 40-го гвардейского иап. Хотя германское командование признавало высокую агрессивность краснозвездных истребителей, оно не подтвердило абсолютного большинства побед наших летчиков.
Подробнее остановимся на тех боях, которые нашли подтверждение в документах противника. Так, ранним утром группа I/KG100, поддерживая атаку танкистов на Дмитриевку (на левом фланге наступления), потеряла три «хейнкеля». Один самолет был сбит летчиками 205-й над, другой списан после вынужденной посадки, еще один получил значительные повреждения. Немцы отразили также тот факт, что ответным огнем был сбит Як-7б мл. лейтенанта Каберидзе из 508-го иап. Немецкий историк У. Бальке приводит донесение стрел ка-радиста из эскадры «Викинг»:
«В экипаже самолета (борт 6N+GH) 5 июля я занимал место стрел ка-ради ста. В 4 ч 13 мин над целью на высоте 3000 м, заходя на бомбометание, нашу пару атаковали 12 русских истребителей типа ЛаГГ-3. Обе машины открыли огонь по приближавшимся русским. При этом наш огонь оказался далеко не безобидным для одного из нападавших — его шасси вывалилось наружу, показался сильный шлейф дыма из правой плоскости и вскоре неприятель свалился [117] в штопор. Мы не могли наблюдать его падение из-за последующих длительных атак других противников. Нападения истребителей производились исключительно сзади справа, и они успешно отражались экипажем»{232}.
Несколько позднее ст. лейтенант А. Г. Павлов из 41-го гв. иап меткими очередями в районе Гостищево поразил два Не.111 (оба принадлежали отряду 6/KG55). С одного «хейнкеля» члены экипажа спаслись на парашютах, а второй взорвался в воздухе{233}. Бой произошел примерно в 11 ч над частями 48-го немецкого тк, атаковавшего Черкасское при мощной поддержке авиации. В это время возникло критическое положение, поскольку противник прорвал нашу оборону. Помешать бомбардировщикам могли только небольшие патрули наших истребителей, которые немедленно вступили в бой. Отметим, что летчики 10 Ла-5 из 41-го гв. иап и 11 Як-1 из 27-го иап претендовали в том бою на 14 уничтоженных неприятельских самолетов.
Имели место результативные бои и у летчиков 4-го иак. Когда группа 427-го иап приблизилась к раину Крутой Лог, Шебекино, то там патрулировало до 20 Bf.109. Наших самолетов было меньше, и, кроме того, два наиболее опытных летчика оторвались от остальных. В один из моментов капитаны Ш. Н. Кирия и М. И. Зотов обнаружили несколько ниже себя четыре «мессершмитта». Оба одновременно перешли в атаку, и пара распалась. От огня Зотова немцы уклонились, а Кирия сумел поразить один истребитель.
Оставшийся в одиночестве уроженец Грузии был контратакован, а его Як-1 подбит. Находясь около г. Короча на малой высоте, советский летчик продолжил бой на горящей машине, и с дистанции 20 м сбил еще один «мессершмитт»: вероятно, немецкий ас не ожидал подобной агрессивности{234}. Через несколько дней немецкие солдаты обнаружили у ручья машину фельдфебеля X. Людтке (H. Luedtke) из III/JG3, а сам он, по имевшимся данным, попал в плен северо-западнее Шебекино. К этому времени летчик одержал семь побед. Более удачливым оказался Кирия, которому энергичными маневрами удалось сбить пламя и посадить Як-1 в поле в расположении своих войск. Только выбравшись из кабины, он обнаружил, что ранен в спину. В госпитале летчик узнал, что в прошедшем бою ему засчитали три победы.
Не избежала перехвата пара «Бостонов» из 454-го бап, которая утром возвращалась из разведки тылов армейской группы «Кемпф». При появлении двух Bf.109 из II/JG3 один наш экипаж резко снизился, а второй, наоборот, перешел на набор высоты. Преследовавшие их истребители также разделились. Молодой унтер-офицер Р. Шайбе (R. Scheibe), летевший ведомым, сбил самолет, управляемый капитаном Старовойтовым, — его экипаж домой не вернулся.
А обер-фельдфебелю И. Шютте (J. Schuette), пилотировавшему ведущую машину, повезло меньше, хотя он и продолжал преследование «Бостона» за линию фронта. Капитан Петросян достиг высоты 7000 м, энергично маневрируя. Над Солнцево стрелку старшине Смаженкову удалось поразить кабину и мотор «мессершмитта». Раненый германский летчик воспользовался парашютом и попал в госпиталь. Он провел два успешных боя при отражении утренних налетов на аэродромы и его общий счет достиг 40. Любопытно отметить, что этот эпизод не нашел отражения в журнале боевых действий эскадры «Удет», хотя сбитый Шайбе А-20В был единственным, потерянным нашей стороной 5 июля на южном фасе битвы.
По советским данным, 2-я воздушная армия недосчиталась 83 самолетов, не учитывая 50 поврежденных машин и потерь 17-й ВА. Генерал-квартирмейстер люфтваффе, в свою очередь, отметил выход из строя 58 самолетов 8-го авиакорпуса, из которых 25 были уничтожены, а 7 машин подлежали списанию. Эти данные нельзя считать полными, поскольку [118] не учтены, например, все потери группы I/JG52. Немецкие же истребители первоначально претендовали на 303 победы, но затем в штабах это количество сократили до 220. Еще 40 советских самолетов считались сбитыми зенитками. Естественно, что победы не распределялись равномерно среди летчиков, и некоторые асы достигли поистине феноменальных успехов за первый день сражения{235}.
Результативность ведущих немецких летчиков 5 июля приведена в табл. 3–2{236}.
| № | Звание | Фамилия | Часть | Число побед |
| 1 | Капитан | И. Визе | I/JG52 | 12 |
| 2 | Обер-лейтенант | В. Крупински | III/JG52 | 11 |
| 3 | Обер-лейтенант | И. Киршнер | II/JG3 | 9 |
| 4 | Фельдфебель | Г. Грюберг | II/JG3 | 7 |
| 5 | Обер-лейтенант | Э. Битш | III/JG3 | 6 |
Германские источники утверждают: 77 успешных боев провела группа II/JG3, а остальные три продемонстрировали примерно одинаковую результативность (немногим более чем по 40 побед у каждой).
8 этот день отряд 7/JG52 первым среди подразделений люфтваффе достиг рубежа 750 побед, а командир группы II/JG3 майор К. Брандле (К. Braendle) (его личный счет увеличился на пять) вслед за Киршнером праздновал 150-й успех{237}. В отчетах части упомянуты не только имена ведущих экспертов, но также двух лейтенантов и четырех унтер-офицеров, одержавших первые победы 5 июля.
Эти успехи вряд ли были бы возможны без напряженной работы немецких командиров соединений, которые не только организовывали боевую работу, но и сами неоднократно поднимались в воздух. В первый день битвы коммодор JG52 подполковник Д. Храбак (D. Hrabak) провел три результативные схватки (указаны два сбитых Ла-5 в 7 ч 32 мин, 11 ч 32 мин и сбитый Ил-2 в 18 ч), а возглавлявший эскадру StG2 майор Э. Купфер (E. Kupfer) выполнил свой 600-й боевой вылет.
Впрочем, немцы сообщают не только о победах. Они не отрицают, что в первый же день проведения операции «Цитадель» ряд ведущих летчиков-истребителей выбыли из строя. Достаточно сказать, что уже утром в бою с нашими истребителями северо-западнее Белгорода погиб командир штабного звена группы III/JG3 капитан Л. Эггерс (L. Eggers). А наиболее результативный ас этого дня капитан И. Визе (J. Wiese) сам пять раз совершал вынужденные посадки. Наиболее же пострадала группа III/JG52, безвозвратно потерявшая до 10 «мессершмиттов», шесть летчиков убитыми и ранеными, среди которых было три «эксперта». Получили ранения обер-лейтенант В. Крупински (W. Krupinski), более месяца проведший в госпитале после экстренного приземления, и выпрыгнувший из горящей машины фельдфебель К. Шумахер (К. Schumacher) (56 побед). Погиб в бою северо-восточнее Харькова фельдфебель В. Хаузвирт (W. Hauswirth) (54 победы), а унтер-офицер М. Лотцман (M. Lotzmann) (15 побед) пропал без вести. В группе III/JG3 был сбит, но спасся на парашюте обе p-фельдфебель Г. Шлееф (H. Schleef), имевший на счету 76 побед и успевший за 5 июля результативно завершить три боя.
В дневнике однополчанина Шлеефа капитана В. Лемке (И/. Lemke) указывается, что с полевой площадки Орловка он совершил четыре вылета (в 5 ч, 9 ч, 13 ч 40 мин, 18 ч) на «свободную охоту» и прикрытие бомбардировщиков, в ходе которых сбил один Ил-2 и два Ла-5{238}. Неожиданным является следующее замечание: три сбитых Ла-5 германскому асу не засчитали, поскольку не было получено подтверждение от наземных войск или других экипажей. [119]
Обычно и советским и немецким летчикам, особенно в ходе крупных боев, записывали на счет все заявленные победы.
Лемке четыре раза стартовал на задания и находился в кабине около 4 ч, а в среднем летчики выполнили около двух вылетов на каждом исправном «мессершмитте». Несомненно, советские налеты на аэродромы сорвали планомерную работу истребителей люфтваффе. В то же время немецкие ударные самолеты действовали с большой нагрузкой. Даже некоторые экипажи двухмоторных бомбардировщиков совершали по пять — шесть вылетов. Так, эскадра KG27, имея на 30 июня 101 Не.111 (77 исправных) подняла в воздух 5 июля с харьковского аэроузла 263 «хейнкеля». Еще удивительнее выглядят цифры, характеризующие боевую работу эскадры пикировщиков StG77: произведено 584 вылета или шесть на каждый (!) боеготовый Ju.87. Эскадра StG2, имевшая к началу битвы на 8–10 исправных самолетов меньше, выполнила 487 вылетов{239}.
Для сравнения укажем, что ударные самолеты 2-й воздушной армии выполнили менее вылета каждым исправным самолетом, хотя они действовали 5 июля активнее, чем их коллеги из 16-й ВА. В то время как большинство личного состава находилось в резерве, на задание 5 июля вылетали около 400 экипажей из соединений С. А. Красовского. Некоторые из них, например, опытные летчики 183-го и 427-го иап, по четыре — пять раз стартовали на задания. В результате 2-я и 17-я воздушные армии совершили в светлое время суток 1720 вылетов, на что противник ответил 2387 вылетами.
«Эскадры и группы 8-го авиакорпуса понесли значительные потери уже в первый день сражения, поскольку русские утром нанесли упреждающий удар по передовым немецким аэродромам, — резюмировал немецкий историй Р. Мюллер. — Однако, приведя части в порядок, люфтваффе все же приступили к выполнению основной задачи — оказанию концентрированной поддержки с воздуха наступающим танковым дивизиям»{240}.
Активные действия 8-го авиакорпуса самым непосредственным образом сказались на наземной обстановке. Во второй половине дня противник ворвался в Черкасское (на правом фланге 6-й гв. А), а в центре, на обоянском направлении, танки 2-го тк СС прорвали главную полосу нашей обороны, начав стремительно продвигаться вдоль восточного берега р. Ворскла. Впрочем, германское командование было не вполне удовлетворено результатами: вместо взлома обороны 6-й гв. армии по всему фронту их части пока вклинились на достаточно узких участках и продвигались вперед с большим трудом, неся значительные потери.
Германское наступление продолжается
Особенностью применения авиации на советско-германском фронте была тесная увязка ее действий с ходом наземных боев. В этом отношении битва, развернувшаяся на южном фасе Курской дуги, не являлась исключением. В первую половину дня 6 июля на фронте наблюдалось относительное спокойствие. Вследствие этого до 11 ч люфтваффе практически бездействовали, ограничиваясь разведкой одиночными самолетами районов Обоянь, Старый Оскол, Валуйки и др. С возобновлением наступления наземных войск над полем боя вновь появились группы немецких машин (в каждой примерно по 12–15 пикировщиков и 8–10 истребителей). С крутого пикирования «юнкерсы» бомбардировали боевые порядки пехоты и артиллерийские позиции наших войск, стремясь [120] обеспечить продвижение своих танков. Как и накануне, основные усилия германская авиация сосредоточила на обоянском направлении, действуя в районах Яковлево, Луханево, Прохоровка, Раково, Верхопенье, где в течение дня наши посты ВНОС зафиксировали 26 групповых ударов{241}.
Подтвердились предположения о намерениях германского командования как можно скорее прорваться к Обояни. Оно приказало нанести два концентрических удара (из района Черкасского на северо-восток и из района Козьмо-Демьяновка вдоль шоссе Белгород — Курск) с целью окружения 67-и и 52-й гвардейских дивизий армии Чистякова. Подобно тому, как это имело место в 6-м воздушном флоте, соединения 8-го авиакорпуса 6 июля значительно снизили активность по сравнению с предыдущим днем, что объяснялось как понесенными потерями, так и необходимостью предоставить отдых молодым экипажам.
Германское командование, не встречавшее еще на полях сражений столь большого количества зенитных пушек разных калибров и пулеметов, применявшихся массированно, придавало в ходе июльского наступления серьезнейшее значение борьбе с ними и их расчетами. Если противник не мог усилить свои удары с воздуха артиллерийским или минометным обстрелом огневых позиций нашей зенитной артиллерии, то он подвергал их многократным налетам своей авиации. Для этой цели наиболее широко использовались FW.190 из эскадры SchGI, применявшие пулеметно-пушечный огонь и мелкие осколочные бомбы.
По воспоминаниям немцев, подчиненных майора А. Друшеля (A. Druschel) обескуражило поведение красноармейцев при налетах «фокке-вульфов». Если солдаты вермахта, завидев самолеты противника, тут [120] же плюхались в грязь, предоставляя зенитчикам право отогнать неприятеля, то советские солдаты «все до одного начинали палить по самолетам из всего, что только может стрелять!»
Один из летчиков штурмовой эскадры вспоминал:
«Русские открыли плотный и постоянный огонь из автоматов, винтовок и даже пистолетов. Концентрация свинца и стали в воздухе превысила все мыслимые пределы. Я полагаю, что если бы русские смогли в этой ситуации оторвать подковы от копыт своих лошадей, то и они бы полетели в наши самолеты»{242}.
Как следует из советских отчетов, активное противодействие немецкой авиации с использованием не только штатных зенитных средств готовилось задолго до начала операции «Цитадель». Так, на Воронежском фронте для стрельбы по вражеским самолетам было подготовлено 2132 стрелковые группы, 1551 ручной и 829 станковых пулеметов, 2169 противотанковых ружей, 50 полевых орудий{243}. В то же время пехотинцы не успели накопить навыки и сноровку для эффективного поражения неприятельских машин, особенно пикировщиков.
Труднее было прикрыть от авианалетов автомобильные перевозки вблизи линии фронта. «Охоту» за автомашинами вели преимущественно «фокке-вульфы». Сохранилось свидетельство одного из немецких летчиков-штурмовиков из ll/SchG1:
«Я вел звено к Курску на высоте 1500 м, развернувшись в боевой порядок. Стоял чудесный летний денек, советских истребителей не было видно. Вдруг мы заметили колонну грузовиков, следующую на юг. Машины двигались с большой скоростью, поднимая клубы густой пыли. Всего мы насчитали около дюжины машин, каждая была нагружена бочками с топливом.Я разделил четверку, и мы атаковали на бреющем полете. В то время как наша пара обстреляли головную часть колонны, вторая пара ударила в хвост конвоя. Это была не работа, а чистое удовольствие. Под нами находилась беззащитная колонна грузовиков с бензином и ни одного вражеского истребителя вокруг. Через 15 мин мы в щепки разнесли все грузовики, клубы дыма поднимались на высоту 500–700 м. В подобных целях мы — штурмовики — недостатка не испытывали»{244}.
Некоторая свобода в применении неприятельских бомбардировщиков (особенно в сравнении с северным фасом) определялась не только активными действиями «фокке-вульфов». Здесь примерно в два раза меньше, чем на Центральном фронте, оказалась плотность огня наших зенитных средств. Это позволило немецкой авиации весьма интенсивно обрабатывать советскую оборону на участках прорыва в первые дни наступления. Относительно новым было стремление бомбами уничтожить инженерно-технические сооружения. Нередко, например, осуществлялись мощные [121] удары по противотанковым рвам. С этой целью применялись крупные бомбы (SC-500, SC-1000 и др.), от разрыва которых разрушались стенки рвов, и в этих местах противотанковые рвы сравнительно легко преодолевались германскими танками. Наши посты ВНОС зарегистрировали несколько случаев налетов групп бомбардировщиков для подрыва минных полей. Безусловно, все это давало свои результаты и способствовало снижению потерь наземных войск вермахта.
В то же время беспрерывные удары по участкам прорыва, в ходе которых немецкие бомбардировщики чередовали сброс крупных фугасных бомб и мелких осколочных, принесли противнику весьма ограниченные результаты. Благодаря заблаговременно созданной развитой системе траншей и убежищ в нашей обороне, германское командование не получило ожидаемого эффекта от воздействия авиации. Потери в живой силе от бомбардировок оказались незначительными.
Действия советской авиации в не меньшей степени определялись замыслами наземного командования. Генерал Н. Ф. Ватутин уже в первый день сражения, приняв необходимые меры по усилению обороны, начал готовить контрудар двумя танковыми корпусами по прорвавшемуся в полосе 6-й гв. армии противнику. По итогам второго дня сражения планировалось поддержать действия фронтовых резервов сильными ударами штурмовой авиации, которой было приказано «всей мощью... обрушиться на танки и живую силу противника, наступающих на Обоянь» {245}.
Но Сталин не утвердил план и приказал «измотать противника на подготовленных рубежах и не допускать его прорыва до тех пор, пока не начнутся наши активные действия на Западном, Брянском и других фронтах» {246}.
Трудно не согласиться с российским историком В. Н. Замулиным, который писал:
«Н. Ф. Ватутину было присуще стремление к ведению активной обороны. Он не хотел пассивно ждать, когда противник нанесет очередной удар, стремился навязать ему свою волю. К сожалению, его решения, как показали дальнейшие события, не всегда базировались на всесторонней оценке обстановки и предвидении, не подкреплялись точными оперативно-тактическими расчетами»{247}.
Действительно, ввод в сражение наших крупных резервов проходил не слишком успешно. Например, 5-й гв. тк, предотвративший накануне захват противником важнейшего опорного пункта Яковлево, весь второй день вел ожесточенные бои с наступающим противником и только на рассвете 7 июля смог прорваться из кольца окружения к своим. Несколько разрядил ситуацию 6 июля контрудар во фланг наступающему противнику 2-го гв.тк, который, переправившись через Липовый Донец, до конца дня вел [121] ожесточенные бои. Тем не менее эсэсовцам из дивизии «Рейх» удалось прорвать советскую оборону в районе Лучки, Нечаевка, угрожая выходом в тыл 1-й ТА.
В этой тяжелой ситуации штаб 2-й воздушной армии смог использовать на главном направлении лишь одну 291-ю шад, которая не могла обеспечить полноценную поддержку оборонявшимся пехотным и танковым частям. Наиболее же мощное авиационное соединение — 1-й шак — командование задействовало в первой половине дня в полосе 7-й гв. армии, где еще до обеда возник кризис. Отметим, что из 1078 самолето-вылетов 2-й воздушной армии, совершенных 6 июля, только в 309 были атакованы танки и пехота неприятеля. Остальные приходятся на истребительную авиацию, патрулированием прикрывавшую боевые порядки своих войск.
Обычно штурмовики подходили к переднему краю строем «пеленг шестерок» или «пеленг восьмерок» под прикрытием истребителей и с высоты 800 -1200 м атаковали, устремляясь в пологое пикирование и стараясь заходить со стороны солнца. Первоначально они обстреливали цели из пулеметов, затем выпускали РСы, с высоты 500–600 м сбрасывали бомбы, а находясь на высоте 300 м, открывали огонь из пушек ВЯ. При интенсивном зенитном огне «илы» не опускались ниже 600 м, превращаясь из штурмовиков в ближние бомбардировщики, поскольку не использовали пулеметно-пушечное вооружение.
Командование отмечало: обычно борьбу со средствами ПВО неприятеля вели только замыкающие летчики и то не всегда. В воздушном бою экипажи редко соблюдали строгую дисциплину, что являлось причиной серьезных потерь. «Оторвавшиеся от строя самолеты, как ведущие, так и ведомые, на свой аэродром, как правило, не возвращались. Это стало суровым уроком всей оборонительной операции», — указывал помощник командующего воздушной армии подполковник Костромитин{248}. Кроме [122] того, отмечалась высокая уязвимость небольших подразделений в воздушном бою.
Если истребители (в основном Ла-5) практически с первого дня сражения использовались крупными группами, то массированные действия штурмовиков начались лишь на третий день сражения. Заслуживают внимания два удара 7 июля в период 4 ч 40 мин — 6 ч 40 мин, выполненные силами 46 и 33 Ил-2 из 1-го шак под прикрытием 66 истребителей, по боевым порядкам танков и пехоты в районах южнее и юго-западнее Яковлево. Как раз в это время противник начал выдвигать 300–350 танков для атаки позиций нашего 3-го мехкорпуса.
Подчиненные генерала В. Г. Рязанова совершили за 7 июля 251 самолето-вылет, доложив об уничтожении в районе Быковки 140 автомашин с пехотой и выведении из строя 70 неприятельских танков. «Совместными усилиями 3-го механизированного корпуса и 1-го штурмового авиакорпуса была ликвидирована попытка прорвать оборону в центре 1-й ТА», — отмечалось в отчете{249}. Добавим, что именно активные действия 3-го мк сыграли важную роль в ходе сражения 7 июля. Долгое время частям корпуса удавалось сдерживать наступление, изматывая противника.
Несколько западнее штурмовала врага 291-я шад, выполнявшая задания с не меньшим напряжением: в шести сосредоточенных ударах участвовали 82 Ил-2 и 122 истребителя. Благодаря массированным действиям, выделению специальных подразделений для подавления неприятельских зениток, удалось ровно в полтора раза сократить потери на каждый вылет: если 6 июля 2-я ВА недосчиталась 22 Ил-2, то на следующий день — 13 штурмовиков.
Представитель Ставки ВГК генерал С. А. Худяков докладывал на следующий день командующему
ВВС КА маршалу A.A. Новикову:
«Принятое накануне решение об изменении тактики нашей авиации в сторону массированного ее использования большими группами оказалось совершенно правильным. Командование Воронежского фронта признало действия авиации значительно более эффективными, чем накануне»{250}.
Для оценки потерь, понесенных неприятелем от ударов с воздуха, была проведена авиаразведка района боев 3-го мехкорпуса. Фотоснимки, сделанные разведчиками 7 июля в 13 ч 15 мин перед фронтом корпуса, зафиксировали до 200 единиц боевой техники противника, которую посчитали подбитой или уничтоженной. Укажем, что в этот день разведчики действовали весьма интенсивно, чему способствовала хорошая видимость и отсутствие облачности. К 7 ч 30 мин экипажи 454-го бап и 50-го крап сфотографировали район боев общей площадью 393 кв.км. После обработки информации в разведотдел штаба 2-й ВА поступило донесение: между населенными пунктами Дмитриевка, Ольховка, Яковлево, Драгунское, Гер-цовка противник сосредоточил 2180 танков и штурмовых орудий, 1907 автомашин, 484 тягача, до 500 мотоциклов, множество другой техники{251}.
Впоследствии стало известно, что были получены преувеличенные сведения о неприятельской группировке и особенно о понесенной ею потерях. После неоднократных атак немцам удалось в 15 ч прорвать фронт, захватив Сырцев, и выйти на Красную Дуброву. Все же части 3-го мк сумели избежать окружения, отойдя на новые позиции. Стало понятно, что при дешифровке снимков, сделанных в условиях сильного задымления поля боя, желаемое принималось за действительное.
Вскоре выяснились и существенные недостатки при ведении нашими летчиками боев крупными группами. По воспоминаниям Героя Советского Союза В. М. Шевчука, в то время лейтенанта в 247-м иап в составе 203-й над, обеспечивающей боевую работу штурмовиков, первоначально количественные изменения обернулись против летчиков-истребителей прежде всего из-за отсутствия опыта ведения боевых действий большими группами. Он отмечал:
«Раньше все мы, не исключая командира полка, считали, что чем плотней боевой порядок группы, тем тесней взаимодействие в ней пар и звеньев, тем мощней удар по противнику. Но это тесное взаимодействие сковало нас в начале боя и привело к распылению сил группы в последующем»{252}.
По словам Шевчука, авиаторы полка вели бой разрозненными парами и даже отдельными самолетами, не связанными между собой, что привело (при 19 вылетах) к потере трех самолетов и двух летчиков, в том числе опытного капитана Н. В. Смагина. При разборе полета командир полка подполковник Я. Н. Кутихин [123] сделал вывод:
«Необходимо боевые порядки группы строить более рассредоточено, увеличить интервалы и дистанции между звеньями и парами»{253}.
В это время 247-й иап, как и другие истребительные полки, входившие в 1-й шак, действовал с большим напряжением. Казалось, что все исправные Як-1 постоянно находились в воздухе. С наибольшей же нагрузкой работал входивший в 291-ю шад 737-й иап, выполняя до пяти — шести вылетов в сутки каждым боеготовым самолетом. Пытаясь прикрыть все группы штурмовиков, оставшиеся в строю летчики-истребители к вечеру буквально падали на землю от усталости. Ввиду больших потерь и повреждений истребителей и, принимая во внимание переутомленность личного состава 737-го иап, генерал С. А. Красовский оперативно подчинил 291-й шад также 183-й иап из состава 4-го иак, приказав командиру этой части вечером 7 июля перебазироваться в район Солнцево.
Утверждение о переломе в ходе борьбы в воздухе над южным флангом битвы, утрате люфтваффе инициативы было бы преждевременным. Наша штурмовая авиация не могла в полной мере локализовать все кризисы, возникавшие в ходе сражения. Не удалось надежно прикрыть свои войска в тот день и советским истребителям. Можно поспорить с генералом М. Н. Кожевниковым, в то время служившим в штабе ВВС КА, отмечавшим:
«7 июля основные усилия авиации врага были сосредоточены против войск Центрального фронта... На Воронежском фронте 2-я воздушная армия, поддержанная частью сил 17-й воздушной армии, совершила 1400 самолето-вылетов, а противник — 560»{254}.
Здесь необходимо сделать два замечания. Во-первых, к этому времени не отмечалось переброски немцами авиационных частей из состава 8-го авиакорпуса в 6-й воздушный флот и наоборот. Правда, воспоминания генерала Г. Зайдемана, казалось бы, опровергают этот тезис:
«Вследствие того, что 9-я армия не смогла продвигаться из района Орла на юг, как это планировалось, вечером 7 июля в штаб 8-го авиакорпуса поступило приказание перебросить в состав 1-й авиадивизии 6-го воздушного флота для поддержки 9-й армии следующие части и соединения: II, III/JG3, StC2, I, II/KG3. В результате этого, на 40% сократились силы истребителей, наполовину — пикирующих бомбардировщиков и на 30% — бомбардировщиков, имевшихся в составе 8-го авиакорпуса»{255}.
Однако реально передислокация указанных выше авиагрупп (и то не всех!) началась примерно через неделю, что следует из материалов генерал-квартирмейстера люфтваффе. Она была обусловлена не заботами о более эффективной поддержке наступления 9-й армии, а необходимостью
парировать советские удары по войскам 2-й танковой армии. Не будет ошибкой утверждать: боевые действия на южном и северном фасах Орловско-Курской дуги в ходе операции «Цитадель» были связаны не столь уж сильно.
Во-вторых, цифры, приведенные Кожевниковым, вызывают сомнение. Согласно оперсводкам, авиаторы 2-й и 17-й ВА выполнили в светлое время суток 1536 вылетов, на что противник поднял в воздух 1686 самолетов 8-го авиакорпуса. По данным штаба 2-й ВА, в полосе фронта был отмечен пролет 717 вражеских самолетов (но не 560!), из которых наиболее массовыми оставались Ju.87 — они фиксировались постами 237 раз (в действительности, «штуки» выполнили 746 вылетов за 7 июля).
Серьезные расхождения между цифрами, приводимыми противниками, объяснялись развалом системы воздушного наблюдения с началом германского наступления. Например, штаб 5-го иак, ведущего ожесточенные [124] бои с немецкой авиацией, докладывал:
«Система постов ВНОС, хорошо работавшая до наступления противника, в период его активных действий работу прекратила. Предупреждений о подходе самолетов противника не поступало, что сказалось отрицательно на своевременном отражении бомбардировщиков противника»{256}.
Неэффективность системы наведения и оповещения вынуждала советское командование держать над важнейшими районами боевых действий не менее 12 самолетов. Столь напряженный график заставлял с полной нагрузкой использовать оба истребительных корпуса 2-й ВА, части которых каждые два часа сменяли друг друга над полем боя. Как отмечают документы объединения, его истребительная авиация
«вынуждена была прикрывать поле боя, своих штурмовиков и бомбардировщиков, поэтому для поддержки [высокого] уровня противодействия в воздухе, наша истребительная авиация вынуждена была идти на увеличение количества вылетов на каждый исправный самолет»{257}.
Предпринимались также попытки своевременного наращивания сил, не принесшие, однако, положительных результатов. В частности, оказалось, что многие аэродромы представляли собой длинные и узкие полосы, серьезно затруднявшие одновременный взлет дежурных пар истребителей. В результате, как с сожалением отметил заместитель начальника штаба ВВС КА генерал Н. И. Кроленко, «подкрепление... запаздывало и приходило на поле боя к шапочному разбору» {258}, а большинство воздушных боев протекало при численном преимуществе неприятеля.
Систематически наблюдая за действиями люфтваффе, офицеры штаба 2-й ВА сделали некоторые важные выводы, касающиеся организации противником [124] боевой работы. Было отмечено, что с 5 до 7 ч действовали пикировщики и истребители с аэродромов Томаровка, Толоконное, Микояновка. В период с 10 до 12 ч над нашими позициями появлялись Ju.88 и Не.111, вылетавшие с харьковского, полтавского, днепропетровского и запорожского аэроузлов. Через короткое время их меняла третья волна самолетов из Ju.87, Bf.109, FW.190, которые стартовали с аэродромов, расположенных недалеко от линии фронта. А «юнкерсы» и «хейнкели» с «дальних» аэродромов вторично появлялись после 16 ч{259}.
Подобно тому, как это наблюдалось на северном фланге битвы, перед появлением крупных групп германское командование заблаговременно высылало пары и четверки «мессершмиттов». Они патрулировали на разных высотах над территорией советских войск на удалении 10–12 км от линии фронта с задачей сковать боем наших истребителей, не допустить ударные самолеты к полю боя, уничтожить отставшие от строя или поврежденные машины. Попутно с выполнением этой работы летчики нередко вели разведку. В первые дни сражения практически не отмечалось непрерывного патрулирования немецких истребителей над своими войсками, как это практиковали их советские противники.
Иногда патрули «охотников» расходились на большие расстояния, но при появлении в воздухе крупных групп советских самолетов они быстро собирались, чтобы принять бой при выгодном соотношении сил. Сбор экипажей проходил как по сигналу командира группы, так и по команде с передового пункта управления и наведения авиации. Находящиеся на нем опытные офицеры люфтваффе помогали участвовавшим в бою немецким летчикам своевременно занять выгодные позиции, неожиданно выполнить первую атаку. [125]
С первых дней битвы (а если быть точным, то с первых дней войны) летчики «мессершмиттов» широко использовали тактику «свободной охоты». Офицеры штаба 2-й воздушной армии неоднократно были свидетелями их пиратской работы. Так, в первый день сражения в районе Корочи четыре Пе-2, прикрытые четырьмя Як-1, встретили Bf.109.
«Чувствуя свое преимущество в силах, летчики ослабили наблюдение за воздухом, а истребители противника, воспользовавшись этим, одной атакой сбили двух бомбардировщиков и одного истребителя», — отмечалось в отчете{260}.
Через два дня в районе Прово-роть пилоты восьми Як-1 заметили в стороне от их маршрута два «мессершмитта». Не обращая внимания на противника, наши летчики продолжили полет в том же направлении с той же скоростью. Улучив удобный момент, «охотники» сбили три Як-1.
Здесь приведены примеры, когда советские авиаторы заблаговременно обнаруживали появление неприятеля. Но в подавляющем большинстве случаев германские асы выполняли атаку внезапно, маскируясь облаками или заходя на цель со стороны солнца. Поэтому в сводках 2-й ВА об итогах оборонительной операции на белгородско-курском направлении до 70–80% всех утраченных машин было списано по статье «самолет не вернулся с боевого задания». Основными жертвами немецких асов продолжали оставаться молодые пилоты, составлявшие подавляющее большинство летного состава.
Как следует из немецких отчетов, 7 июля результативно вели «свободную охоту» унтер-офицер Г. Тубен (G. Thyben) из II/JG3, доведший к вечеру счет результативных боев до 22, и обер-лейтенант Э. Битш (E. Bitsch) из III/JG3, который достиг отметки в 85 побед. В течение дня оба летчика сбили по четыре советских самолета, причем с большой вероятностью можно утверждать: именно пара Тубена успешно атаковала восьмерку Як-1 в районе Провороти, о чем говорилось выше. А сбитый 7 июля обер-лейтенантом П.-Г. Дане (Р.-Н. Daehne) советский самолет стал 800-м на счету его группы I/JG52 и 6000-й победой всей эскадры{261}.
Хотя многие опытные советские пилоты получили в эти дни ранения в боях, практически никто из них жертвой «охотников» не стал. Так, оказались в госпиталях ст. лейтенант В. П. Шлепов из 41-го иап, который 5 июля раненым после тяжелого, 685-го (!) боевого вылета сажал истребитель на аэродроме и потерпел аварию, а также подбитые на следующий день огнем зениток комэски 193-го иап майор Н. И. Ольховский и 438-го иап капитан В. М. Насонов.
Уже 7 июля стало заметно, что наряду с действиями «охотников» противник усилил прикрытие ударных самолетов, сопровождая их истребителями до цели и обратно. Обычно вместе с группой бомбарди-
ровщиков следовал отряд «мессершмиттов», который, в свою очередь, разделялся на звено непосредственного прикрытия (оно шло с небольшим превышением над «юнкерсами» или «хейнкелями») и ударное (обычно в строю «пара — четверка фронтом»). Германское командование считало, что подобная тактика обезопасит бомбардировщики от атак советских истребителей.
Оценивая развернувшиеся над южным флангом бои, можно отметить, что здесь советским истребителям гораздо чаще, чем над северным фасом Орловско-Курской дуги удавалось преодолевать заслоны из «мессершмиттов» и прорываться к ударным самолетам противника. Видимо, сказались серьезные потери немецких истребительных эскадр уже в первый день сражения. Много машин вышло из строя, а заменить их быстро новыми не удалось. К тому же Bf.109 оказались далеко не столь живучи, как действующие на северном фланге FW.190, они чаще выходили из строя также по небоевым причинам. [126]
Журнал боевых действий 8-го авиакорпуса отметил за первые три дня сражения на юге факт гибели всего 16 «мессершмиттов». Получалось, будто каждая из четырех авиагрупп недосчиталась лишь по четыре машины, или около 10% своего первоначального состава. Не вызывает сомнения, что эти данные неполные и не позволяют ответить на вопрос, в чем состоит причина заметного снижения активности именно истребителей люфтваффе.
Более объективную картину нарисовал попавший в плен 8 июля обер-лейтенант Г. Люти (G. Luety) из III/JG52. По его словам, из 68 истребителей (вероятно, пленный имел в виду исправные самолеты; в двух группах и штабном отряде имелось 80 Bf.109G) в первый день германского наступления было списано 16 «мессершмиттов», во второй — 11, а в третий немцы недосчитались 8 машин. Кроме того, 15 истребителей нуждались в ремонте{262}. Люти, успевший одержать 28 побед, был весьма грамотным и информированным летчиком, исполнял обязанности командира 8-го отряда. Из его слов следовало, что вышло из строя более 60% авиапарка эскадры, считавшейся одной из лучших и самой результативной в люфтваффе.
Все это привело к тому, что немецкие истребители не смогли надежно «оградить» свои бомбардировщики, обеспечить им достаточную защиту. Прежде всего под удар попали «штуки», или «лаптежники», как называли их наши бойцы и командиры. Весной 1943 г. эскадры пикировщиков полностью перевооружили современными машинами Ju.87D-3 (более мощные двигатели, частично забронирована кабина экипажа, усилено вооружение), но у тихоходных самолетов по-прежнему было немного шансов в бою со «сталинскими соколами», особенно, если советские истребители соответствовали этому, весьма распространенному в предвоенное время штампу.
Во многих немецких отчетах приуменьшались потери. Например, в журнале боевых действий 8-го авиакорпуса отмечалось, что потери за 8 июля составили пять самолетов (из них два Ju.87). В одном пикировщике, сбитом зенитной артиллерией около села Верхопенье, погиб капитан Б. Вутка (В. Wutka) из IH/StG2, а второй, уничтоженный истребителями над Сырцево, пилотировал обер-лейтенант К. Фитцнер (К. Fitzner) из N/StG77. Оба летчика в ноябре 1942 г. были награждены «Рыцарскими Крестами», к моменту гибели выполнили более чем по 600 боевых вылетов, а их самолеты разбились в 5 км друг от друга.
Но другие документы, в частности, составленные генерал-квартирмейстером люфтваффе, свидетельствовали о гибели по меньшей мере шести «штук», пытавшихся поразить как можно больше советских танков. Так, обломки взорвавшегося самолета Фитцнера поразили машину его ведомого, следовавшего буквально крылом к крылу слева от ведущего, — все четыре члена экипажа погибли. Столь компактный строй пикировщиков не был случайным — таким образом стрелки согласованным огнем отбивали атаки советских истребителей, компенсируя все еще недостаточную мощь оборонительного вооружения большим количеством стволов, обращенных в сторону атакующего. Несмотря на это, несколько немецких самолетов получили серьезные повреждения в ходе воздушных боев.
Чтобы оценить живучесть Ju.87 в битве, приведем некоторые статистические данные 8-го авиакорпуса. По официальным отчетам, с 6 по 9 июля включительно экипажи этих самолетов совершили 2539 самолето-вылетов, потеряв 18 «юнкерсов» уничтоженными и 9 поврежденными. На основании свидетельств пленных, журнала учета потерь и других документов можно оценить безвозвратную убыль материальной части за четыре напряженных дня в 23–25 машин. Следовательно, пикирующие бомбардировщики эскадр StG2 и 77 теряли менее одной машины на каждые 100 вылетов. И это несмотря на интенсивное воздушное сражение, частые воздушные бои и обстрелы с земли!
Примерно такие же цифры характеризовали боевую живучесть двухмоторных бомбардировщиков. Из материалов эскадры KG3 видно, что каждая группа, как правило, производила полет к цели девятками, строями «ромб» или «клин звеньев, звенья клином». Заход на объекты бомбометания экипажи выполняли или со стороны солнца, или маскируясь облачностью. Перед сбросом смертоносного груза группа перестраивалась в колонну звеньев. Частыми были атаки целей с пикирования. При этом по сигналу лидера группа выстраивалась в цепочку и одиночные Ju.88 последовательно начинали снижаться (как и Ju.87, но менее круто). Иногда, встав в круг, «юнкерсы» [127] производили по два — три захода. Освободившись от бомб, ведомые пристраивались к ведущему, после чего самолеты на максимальных скоростях уходили на свою территорию.
Аналогичные строи использовали самолеты Не.111, но они атаковали цели с горизонтального полета или планирования под небольшими углами. Многие экипажи из эскадры KG55, как следует из отчетов, совершали по четыре вылета в день, нанося удары по опорным пунктам пехоты и скоплениям танков. Обычная высота бомбометания составляла 2500–4000 м, но нередко они значительно снижались. «Вряд ли можно назвать разумным такое применение этих двухмоторных бомбардировщиков», — отметил немецкий историк Р. Мюллер{263}.
В то же время в германских документах отмечается, что 7 июля от экипажей потребовалась особая точность, поскольку им предстояло уничтожить противника всего в 200 м от собственных позиций. Неприятель утверждал: филигранная работа летчиков и штурманов эскадры «Гриф» в районе Гремячье, Красный способствовала успешному наступлению соединений 2-го тк СС.
В этот день немцы зафиксировали 178 боевых самолето-вылетов, совершенных группами II и III/KG55, причем 6-й отряд праздновал 3000-й успешный вылет с начала войны. В германских сводках не сообщалось о потерях эскадры «Гриф», а журнал боевых действий отметил, что большинство атак советских истребителей удавалось отбивать согласованным огнем стрелков, и ни один из «хейнкелей» в группе сбит не был. Однако без потерь в этот день не обошлось: отставшие от строя и поврежденные машины приземлились «на брюхо» на нейтральной полосе{264}.
Вернемся к описанию сражения. Обстановка для советских войск на обоянском направлении осложнялась буквально с каждым часом. Несмотря на все предпринимаемые меры, немецкие танковые корпуса продолжали планомерно, день за днем пробивать брешь в нашей обороне. В ночь на 8 июля командующий решил наконец осуществить давно задуманный контрудар, который должен был коренным образом изменить обстановку на Воронежском фронте.
Накануне сюда ускоренным маршем прибыли 10-й тк из состава 5-й гв. армии Степного округа и 2-й тк с Юго-Западного фронта. Генерал Ватутин принял решение с их помощью, задействовав 2-й и 5-й гвардейские тк, а также две стрелковые дивизии, нанести внезапный удар по частям 2-го тк СС, осуществившего к тому времени наибольшее вклинение в советскую оборону. Планом операции предусматривалось окружить и уничтожить главные силы группировки эсэсовцев. Перед частями 6-й гв. А и 1-й ТА поставили задачу: активной обороной содействовать усилиям танкистов. Для поддержки контрудара с воздуха привлекались все штурмовые дивизии 2-й воздушной армии.
К сожалению, подготовка к операции была проведена из рук вон плохо. Несмотря на то что директива о переходе в наступление датируется 23 ч 7 июля, командиры корпусов получили ее только под утро, и времени предпринять что-либо почти не оставалось. Отдельные соединения находились в это время на марше к месту сосредоточения, явно опаздывая к началу активных действий на два — три часа.
Невзирая на это, срок наступления командующий фронтом переносить не стал, что привело в последующем к неудаче контрудара в целом. Тем временем, получив последние данные воздушной разведки, командование 4-й германской танковой армии начало собственное наступление в северо-западном направлении на Сырцево и Кочетовку, опередив советские войска на полчаса. Действия немецких танков поддерживали группы бомбардировщиков [128] численностью до 40–50 самолетов. Сражение сразу же приняло исключительно упорный характер.
Существует противоречивая информация о действиях германской авиации в тот день. Сохранились, например, свидетельства командиров Красной Армии, отмечавших, что результаты бомбометания на поле боя принесли незначительный эффект, ввиду усилившегося противодействия со стороны наших истребителей и зенитчиков. В соответствии с другими документами, особенно составленными в штабах танковых корпусов, господство немецкой авиации в воздухе не вызывало сомнений и во многом сорвало контрудар танкистов. Многие бомбардировщики использовали контейнеры АВ250 и АВ500, заполненные мелкими осколочными бомбами. В результате налетов наши пехотинцы вынуждены были залечь, оставив танкистов без поддержки.
Ход сражения и участие в нем авиации 8 июля более подробно будут рассмотрены в параграфе «Авиация против танков». Отметим, что экипажам люфтваффе несомненно удалось дезорганизовать действия различных советских частей и соединений, участвующих в контрударе.
В то же время немецкие истребители доложили о 43 победах, что было заметно меньше, чем в предыдущие дни (6 и 7 июля они считали уничтоженными 74 и 96 советских самолетов соответственно). Командир 8-го авиакорпуса генерал Г. Зайдеман полагал, что снижение количества советских сбитых самолетов «объяснялось тяжелыми потерями, понесенными [128] неприятельскими ВВС за первые 48 часов германского наступления» {265}. Но вот что удивительно: именно 8 июля на аэродромы не вернулось как никогда много опытных, отлично подготовленных советских летчиков, среди которых было три командира истребительных полков.
В 205-й над пропал без вести подполковник Уткин, возглавлявший 438-й иап, а в 8-й гв. над оказались «обезглавлены» 88-й и 40-й гвардейские иап. Для майора С. С. Римши последней оказалась воздушная схватка с 20 Не.111 из II/KG55. Бой завязался в районе Прохоровки, после чего он во главе 12 Ла-5 преследовал уходящие «хейнкели» до линии фронта и пропал без вести в районе Бутово. Через три часа парой немецких «охотников» был сбит и погиб Герой Советского Союза майор М. С. Токарев.
Затем поступило тревожное донесение: осталась свободной стоянка истребителей штурмана 41-го гв. иап ст. лейтенанта Н. Ф. Клепикова и комэска той же части ст. лейтенанта А. Г. Павлова. Оба летчика успешно и результативно действовали в первые дни немецкого наступления; к счастью, на следующий день они вернулись на аэродром на своих Ла-5. А вот найти в архивах сведения, позволившие установить судьбы Уткина, Римши и Токарева, не удалось.
Все три командира имели не только весьма солидный налет «мирного времени», но и большой боевой опыт (Уткин выполнил около 70 боевых вылетов, Римша — 174, а Токарев — 190). После их гибели комкор-5 генерал Д. П. Галунов категорически [129] запретил командирам полков водить группы на боевые задания. Можно указать, что командира 41-го гв. иап майора П.Ф. Чупикова печальное известие о смерти коллег и распоряжение руководства застало на аэродроме после возвращения с очередного, 237-го боевого задания. Погибших заменили прекрасные летчики майор A.B. Оборин, Герои Советского Союза майор В. П. Бабков и капитан Д. П. Назаренко.
По всей видимости, одной из причин тяжелых потерь в командном составе стало усиление ожесточенности воздушных боев. От ведущих групп вышестоящее командование жестко требовало любыми средствами не допускать прицельной бомбардировки своих наземных войск. Недаром группы истребителей в этот период водили в бой не только опытные комэски, но и командиры полков.
Ведущие групп в ходе многочисленных воздушных боев, как правило, оказывались на острие атаки, что увеличивало риск быть сбитыми, поскольку на их машинах временами сосредоточивался огонь десятков огневых точек неприятеля. Кроме того, немецкие истребители использовали малейшие несогласованности в действиях наших пар, не прощая ошибок. Вероятно, именно совокупность этих факторов стала причиной тяжелых потерь среди командного летного состава 8 июля.
Советские истребители практически не преследовали поврежденные немецкие машины, не покидали района патрулирования. Еще труднее было сбить неприятеля тем летчикам, в задачу которых входило обеспечение сопровождения штурмовиков, — они имели еще меньше свободы действий. К тому же и те и другие летали на крейсерских скоростях, вынужденно отдавая инициативу немцам, которые подходили к полю боя на максимальных скоростях. Все это позволяет понять, почему не столь много самолетов со свастикой упало на землю, как докладывали наши летчики, а свои потери оказались значительными. Особенно серьезный урон наносили германские «охотники».
Было бы преувеличением утверждать, что все потери 2-й ВАза 8 июля (всего 41 самолет), были вызваны только атаками вражеских асов. Во многих документах наземных частей вермахта указывается о падении советских самолетов, пораженных огнем с земли. А Ла-5 мл. лейтенанта Королева из 297-го иап уничтожили немецкие гаубицы: заметив вынужденную посадку в районе Прохоровки, наблюдатель «хеншеля» скорректировал огонь батареи, который разнес самолет, едва только летчик выбрался из кабины{266}.
Вспоминая о кульминации сражения, Герой Советского Союза Ф. Ф. Архипенко (уже имевший на счету 23 победы) отмечал, что, поскольку в воздухе непрерывно находилось от нескольких десятков до
200 самолетов, командование 205-й над установило диапазоны высот для патрулирования каждой группы истребителей; их 508-й иап не поднимался выше 2000 м. Он рисовал такую картину:
«Горящая земля покрыта клубами гари и пыли, на многие сотни метров поднимаются в небо бесчисленные дымы, пересеченные косыми черными росчерками горящих самолетов. Выбирай кого хочешь и атакуй! Но основная задача летчиков-истребителей — не дать возможности немецким бомбардировщикам прицельно бомбить наши войска, что мы и старались выполнить»{267}.
Для усиления воздействия на противника 8 июля часть сил 17-й воздушной армии была задействована на обоянском направлении. Содействуя наземным войскам, экипажи 1-го сак утром этого дня приступили к уничтожению немецких войск в районе Козьмо-Демьяновка, Ольховка. Однако плохое знание этого района летчиками, его большое удаление от аэродромов базирования корпуса, отсутствие наведения авиации с земли не позволило штурмовикам добиться здесь существенных успехов. По отзывам наземных войск, гораздо более результативными оказались налеты 17-й ВА в этот день на цели юго-восточнее Белгорода, где в районе Разумное двумя ударами была разгромлена колонна танков и автомашин.
Действия штурмовиков 2-й воздушной армии в боях 8 июля носили все более массированный характер. Танки и живую силу противника предполагалось уничтожать налетами групп, насчитывающих по 50–60 Ил-2. При этом прикрытие истребителями планировалось из расчета 2–3 истребителя на эскадрилью штурмовиков (как это практиковали немцы). Командирам соединений В. Г. Рязанову и А. Н. Витруку предписывалось самим организовать последующие вылеты исходя из наличных сил. [130]
Как следует из оперативных документов воздушной армии, 8 июля группы 1-го шак и 291-й шад насчитывали по 18–20 штурмовиков и 10–12 истребителей, что отвечало сложившейся обстановке. Всего ударные самолеты выполнили 520 самолетовылетов, уничтожив и повредив десятки танков и автомашин. Столь интенсивные действия не остановили немецких истребителей: за сутки отмечалось 37 воздушных боев с участием штурмовиков, в ходе которых наши потери составили 25 Ил-2 и 6 истребителей прикрытия.
Летчики Ил-2 не ограничивались лишь обороной, сами нередко контратаковали немецкие самолеты. Командование 2-й воздушной армии зафиксировало многочисленные случаи, когда «штурмовики не только уничтожали живую силу и технику противника, но и вступали в бой с истребителями» {268}. В сводке за 8 июля отмечалось, что, по докладам авиаторов, неприятель недосчитался до 25 «мессершмиттов», причем 10–12 машин сбили воздушные стрелки «ильюшиных». Особую самоотверженность проявил капитан М. С. Малов из 800-го шап, доведший счет побед экипажа до 12 неприятельских самолетов (в воздухе и на земле, из них половина была одержана под Белгородом), но, к сожалению, погибший в этот день.
Командир 800-го шап майор А. И. Митрофанов вспоминал:
«До поздних сумерек летали штурмовики. От шума моторов звенело в ушах. Выматывались так, что не могли есть, думали только о том, чтобы повалиться и заснуть. А утром, с первыми лучами солнца, штурмовики снова были в воздухе. Вылеты следовали один за другим. В перерывах между ними летчики под крылом самолета едва успевали поесть, не ощущая вкуса пищи. Девушки из столовой, привозившие еду на аэродром, с сочувствием смотрели на осунувшихся, сразу похудевших летчиков»{269}.
К вечеру 8 июля на отдельных направлениях немецкие войска продвинулись до 30 км в глубь нашей обороны, что создало непосредственную угрозу некоторым нашим авиационным частям, прежде всего 208-й нбад и 5-го иак. Так, летному составу 41-го гв. иап пришлось перелететь с аэродрома Ивня в Косиново. Тогда же 508-й иап покинул аэродром Сухо-Солотино, поскольку противник приблизился к нему на 12 км, а 438-й иап приступил к перебазированию с площадки Малая Псинка, когда его отделяло от передовых немецких танков не более 6 км! Отметим, что в ходе оборонительных боев Центрального фронта перебазирования авиации не производилось.
На Воронежском фронте также отмечались более интенсивные, чем у соседей маневры силами и средствами в целях своевременного усиления угрожаемых направлений за счет войск, оборонявшихся на пассивных участках фронта. По приказу генерала Н. Ф. Ватутина выдвигались стрелковые, танковые, истребительно-противотанковые, зенитные части. Продолжалось наращивание усилий зенитной артиллерией на направлениях главных ударов противника (на Центральном фронте оно завершилось 7 июля).
В помощь частям 26-й зенитной дивизии прибыли 8-я и 9-я зенад, которые в течение предыдущей ночи передислоцировались на 30–50 км, а к рассвету развернулись в боевой порядок. По документам артиллеристов, плотность зенитных орудий всех калибров на обоянском направлении не превышала четырех — пяти на километр фронта. Все же совместными усилиями зенитчиков и истребителей обоих авиакорпусов удалось прикрыть наземные войска, особенно подходивший с северо-запада 31-й тк, который усиленно бомбил противник.
К 9 июля обе стороны до предела напрягли свои силы. Как потом стало известно, неприятель в последний раз попытался прорваться к Обояни. Когда утром люфтваффе начали наносить массированные удары по полю боя, то командование 2-й ВА сделало вывод: враг подтянул из тыла свежие авиационные части (что не соответствовало действительности). Патрули «мессершмиттов» смогли изолировать от наших самолетов район Прохоровки, Кочетковки, Верхопенья. Здесь в течение дня в воздухе непрерывно «висели» ближние разведчики Hs.126 и FW.189, которые передавали по радио результаты наблюдений за нашими войсками, корректировали огонь артиллерии, а при случае бомбили и обстреливали пехотинцев. Любопытно отметить, что по радиоперехватам донесений экипажей-разведчиков часто удавалось определять местонахождение немецких танков.
Советские командиры также отметили, что, понеся значительные потери, бомбардировщики стали действовать более осторожно. За несколько минут до их прихода появлялись две — три пары «мессершмиттов», [131] просматривающие район предстоящего бомбометания. Они стремились или связать наших боем, или вытеснить их дальше на север. Когда не удавалось сделать ни того, ни другого, бомбардировщики временно уходили за линию фронта, ожидая удобного момента. Было замечено, что несколько ударов немецкие экипажи нанесли при смене наших патрулирующих истребителей, когда одна группа уже ушла, а другая еще не успела приступить к выполнению задания.
Поданным ВНОС, немецкие бомбардировщики выполнили 1349 вылетов из 1633, совершенных в этот день. Численность групп была заметно меньшей, чем в предыдущие дни (до 30–35 самолетов), но они выполнили 89 налетов, преимущественно по войскам на поле боя. Не противоречат этой информации и отчеты 8-го авиакорпуса. Согласно им, части бомбардировщиков оказали 9 июля эффективную помощь 11-й тд, мд «Великая Германия» и эсэсовским соединениям, причем в интересах 2-го тк СС пикировщики совершили абсолютное большинство вылетов в этот день (всего 699).
Продолжали вести активную «охоту» лучшие немецкие летчики-истребители. Большинство из 35 самолетов, потерянных советской стороной 9 июля, стали их жертвами. Только 5-й иак лишился 11 машин. Неудачно сложился день для 27-го иап, у которого неприятель сбил четыре Як-1, включая самолет командира эскадрильи майора A.B. Волкова. Во время атаки десятью «яками», ведомыми капитаном П. И. Чепино-гой, дюжины Ju.87, прикрытой четверкой «мессершмиттов», в воздухе внезапно показалась большая группа Bf.109. Они раскололи наш строй, уничтожив три самолета. В одном из «яков» погиб герой первого дня сражения мл. лейтенант И. Н. Шпак (имел на счету восемь побед), который прикрыл своей машиной ведущего и тем спас его от неминуемой смерти.
Но и в списках генерал-квартирмейстера люфтваффе указаны 28 немецких самолетов из состава 8-го авиакорпуса, а также еще два из 4-го воздушного флота (действовали на курско-белгородском направлении), уничтоженных или поврежденных 9 июля. В эскадре StG2 «Иммельман» недосчитались пяти «штук», из которых четыре машины упали за линией фронта. А одно из подразделений эскадры JG52–7-й отряд — лишилось к вечеру пяти Bf.109G, при этом три летчика попали в плен, а один получил ранение. Среди не вернувшихся был кавалер «Рыцарского Креста» обер-фельдфебель Э. Россман (?. Rossmann), одержавший 93 победы.
Следовательно, истребители и зенитная артиллерия применялись достаточно результативно. По итогам дня командование Воронежского фронта также признало успешными действия ударной авиации. Тогда никто из советских командиров не знал, что в ходе одного из налетов Ил-2 едва не был уничтожен [132] на передовом КП разведотдел 4-й немецкой ТА, расположенный северо-западнее хутора Озеровский. Благодаря действиям авиации и артиллерии, своевременному вводу в бой свежих сил, противнику не удалось прорвать вторую полосу советской обороны. Неприятель сосредоточил на участке фронта шириной до 10 км примерно 400 танков, но смог лишь потеснить некоторые соединения на север на 6–8 км.
Этот успех носил тактический характер: германским войскам не удалось форсировать реку Пена и выйти к Обояни. Экипажи немецких разведчиков (дневных и ночных) отмечали интенсивные передвижения советских войск в районе Корочи и северо-восточнее Прохоровки, обнаружили выдвижение крупных оперативных резервов. Однако Манштейн не собирался отказываться от замысла прорваться к Курску с юга. Оптимизм вселяли в немецкого командующего определенные успехи 3-го тк, наступавшего на корочанском направлении. Рассмотрим подробнее боевые действия в районе Северского Донца.
Над переправами (действия авиации в районе 7-й гвардейской армии)
Как известно, юго-восточнее Белгорода на корочанском направлении противник силами 3-го тк и частично 11-го ак наносил вспомогательный удар для [132] обеспечения фланга наступающей группировки 4-й ТА. Здесь держали оборону войска 7-й гв. армии генерала М. С. Шумилова, в чем их поддерживала 17-я воздушная армия. С первых часов боев на командном пункте Шумилова группа офицеров развернула вспомогательный пункт управления воздушного объединения во главе с генералом А. Е. Златоцветовым, который успешно руководил боевыми действиями авиации в ходе всей оборонительной операции.
Утром 5 июля передовые немецкие части форсировали Северский Донец и успешно навели несколько понтонных мостов. Вскоре по ним стали переправляться войска, невзирая на сильный огонь советской артиллерии. К сожалению, командование 7-й гв. армии не предприняло энергичных действий для своевременного уничтожения вражеских плацдармов на восточном берегу, хотя данные разведки, в том числе авиационной, получало исправно. Частично объяснение этому можно найти в том, что большинство соединений штурмовой авиации ранним утром были задействованы в ударах по немецким аэродромам. Кроме того, советское командование, следуя сложившейся привычке, обычно стремилось вводить в действие свою авиацию только после уточнения намерений противника.
Практически всю первую половину дня над передовыми и тыловыми позициями группы В. Кемпфа действовали «Бостоны» из 244-й бад, которые вели разведку. Если ранее при выполнении аналогичных заданий экипажи попутно бомбардировали обнаруженные цели, то теперь было приказано бомбы на самолеты не подвешивать, а важную информацию о противнике немедленно сообщать по радио открытым текстом. Когда в середине дня стали поступать сведения о переброске на восточный берег танков, командование Воронежским фронтом поняло, что промедление с авиаударами по переправам чревато серьезными неприятностями. Командирам 3-го и 9-го сак поставили задачу разбомбить понтонные мосты, а также уничтожать скопления живой силы и бронетехники противника на левом берегу. Цели на правом берегу командующий 17-й воздушной армией генерал В. А. Судец атаковать запретил, опасаясь, что, не разобравшись в обстановке, авиаторы нанесут удар и по своим войскам.
Дальнейшие события показали, что с принятием этого решения советская сторона явно опоздала. В середине дня около 100 немецких танков развернули наступление из района Карнауховки в направлении на Крутой Лог и Разумное. Основной удар пришелся по частям 78-й гв. сд, которые, не выдержав стремительной атаки противника, отошли, оставив оба населенных пункта. Правда, многочисленные узлы сопротивления, обойденные немецкими танкистами, продолжали ожесточенное сопротивление. [133]
Тем временем основной центр боевых действий авиации на данном участке фронта концентрировался в районе Безлюдовки, Ивановки, Соломино, где по переправам, сменяя друг друга, «работали» небольшие подразделения из 290-й, 305-й и 306-й шад. В результате практически непрерывных атак штурмовики 3-го сак, выполнив 68 самолето-вылетов, разрушили (по докладам экипажей) две переправы и уничтожили до 40 автомашин противника. Еще 107 боевых вылетов совершили Ил-2 9-го сак, на счет которых занесли уничтожение также двух переправ и нескольких складов боеприпасов.
В германских отчетах не удалось найти подтверждений серьезных потерь соединений в материальной части от налетов советской авиации. Например, не отмечалось прямых попаданий в танки 6-й и 7-й тд 3-го танкового корпуса в первые дни сражения. Вероятно, под удары штурмовиков попали, главным образом, скопившиеся у переправ автомашины с грузами, повозки, различные тягачи... В то же время известно, что за 5 июля армейская группа «Кемпф» потеряла 3484 солдата и офицера убитыми, ранеными или пропавшими без вести; примерно 300 военнослужащих выбыли из строя вследствии авианалетов. (Для сравнения: соединения 4-й ТА, наступающие на участке 6-й гв. армии, не досчитались за первый день боев 2527 солдат и офицеров, что почти на 1000 человек меньше){270}.
Совершившим около 200 самолето-вылетов штурмовикам 17-й воздушной армии тем не менее не удалось сорвать переброску через Северский Донец частей 3-го немецкого танкового корпуса. Встреченные в воздухе «мессершмиттами» и сильным огнем с земли Ил-2 понесли очень тяжелые потери. Достаточно отметить, что только одна 290-я шад недосчиталась 16 из 32 «илов», принимавших участие в этих налетах. Еще большие потери понесли 305-я и 306-я шад из 9-го сак, лишившиеся соответственно 28 и 19 экипажей! (Для 305-й шад в итоговой сводке приведены общие потери за 5 июля, куда занесли также самолеты Ил-2 237-го шап, которые не вернулись из налетов на аэродромы Основа и Рогань.)
Следует отметить, что указанные в оперсводках цифры не являлись окончательными, поскольку потери полков уточнялись в течение нескольких дней и некоторые машины удалось затем найти на своей территории на местах вынужденных посадок. Так, в 306-й шад шесть штурмовиков передали в ремонт, снизив общие безвозвратные потери до 13 самолетов. Тем не менее боевые возможности штурмовой авиации Юго-Западного фронта заметно сократились в первый же день битвы.
Впрочем к вечеру положение на фронте 7-й гв. А все же удалось выправить. Наши посты ВНОС зафиксировали здесь за день до 1200 самолето-пролетов. Но эти цифры представляются сильно преувеличенными: [134] основные силы 8-го авиакорпуса были задействованы в поддержку соединений 4-й ТА. Не подвергаясь сильным налетам, две ударные группы 24-го и 25-го гв. ск отбили у противника ряд населенных пунктов. Командующий Воронежским фронтом вечером 5 июля с оптимизмом докладывал в Ставку:
«Контратакой частей армии противник выбит из Крутого Лога, Разумного и на всем фронте отброшен на западный берег реки Северский Донец»{271}.
Последнее утверждение являлось весьма спорным, так как найти данные о вторичном форсировании немцами Северского Донца не удалось. Следовательно, генерал Ватутин картину прошедших событий явно приукрасил, выдавая желаемое за действительное, или же был введен в заблуждение ложным донесением. Предпринятые утром контратаки с целью очистки восточного берега от противника не принесли результата. Размеры захваченного немцами плацдарма составлял 3–4 км в глубину и 10–12 км по фронту.
Воздушные атаки по переправам продолжались. И в последующие дни потери штурмовиков здесь оставались весьма высокими. Оперсводки штурмовых авиадивизий свидетельствуют, что на второй день боев на свои аэродромы не вернулись 6 Ил-2 290-й шад, 12 Ил-2 305-й шад и 19 Ил-2 306-й шад. В результате согласованных действий сил ПВО противника боевой состав некоторых частей 17-й воздушной армии сократился до трети первоначального состава. Например, в ЗОб-й шад через два дня сражения в строю осталось всего 34 Ил-2, т. е. один полноценный полк! В то же время эффективность налетов оказалась невелика — 6 июля лишь экипажи 290-й шад доложили о прямых попаданиях ФАБ-100 и ФАБ-250 в переправу в районе Безлюдовки.
Стремясь остановить противника, истощив его наступающую группировку, советское командование [134] продолжило посылать к переправам все новые группы самолетов. Так, с 6 июля к ударам подключились «Бостоны» 244-й бад. Несколько налетов на неприятельские войска на западном берегу Северского Донца выполнили штурмовики 1-го шак. Однако начиная с третьего дня наступления, когда немецкие войска расширили плацдармы, удары по переправам стали отходить на второй план.
В ходе боевых действий неоднократно возникали непредвиденные ситуации. Например, утром 6 июля, возвращаясь из разведки, ведущий четверки Як-1 мл. лейтенант П. Д. Худов из 867-го иап обнаружил пару Ju.87, буксирующую планеры. Наши истребители пошли на сближение, а немецкие летчики немедленно отцепили планеры и попытались уклониться от атаки. Но было уже поздно: после меткой очереди Худова с 50–100 м сзади сбоку, один из «юнкерсов» резко устремился к земле. Тем временем другие три «яка» обстреляли сначала ведомый пикировщик, а затем проштурмовали успевшие приземлиться планеры. По советским данным, в результате противник недосчитался двух самолетов Ju.87 и двух планеров{272}.
Описание этого боя сохранилось и у противника. Поданным штаба 42-го армейского корпуса, два «юнкерса» из связного подразделения 4-го ВФ [Verb. Kdo.(S) 4], использующего как самолеты устаревших конструкций, так и планеры, и применявшегося преимущественно для буксировки грузов, подверглись в 7 ч 45 мин над тылами 161-й пд неожиданной атаке русских истребителей типа «Рата» у Тарановки, примерно в 20 км за линией фронта вблизи железнодорожной ветки Харьков — Лозовая. Летчики на обоих самолетах не растерялись, успели отцепить планеры DFS.230. Перейдя в свободный полет, планеристы успешно уклонились от преследования. Меньше повезло экипажу ведущего Ju.87B, но авиаторы сумели покинуть горящую машину с парашютами.
Перед началом сражения планировалось, что если враг начнет наступать в полосе Воронежского фронта, то 17-я ВА предпримет интенсивные действия в интересах соседей. В документе, подписанном в конце мая 1943 г. заместителем командующего ВВС КА генералом Г. А. Ворожейкиным и утвержденном Г. К. Жуковым, будущие контрудары с воздуха разделялись по времени на два этапа: в период занятия неприятелем исходного положения на переднем крае перед атакой и с началом форсирования им Северского Донца. Воздушная армия готовилась выделить 180 самолетов из состава 244-й бад и 9-го сак и выполнить в первый день операции 330 вылетов, а во второй 300. Реально на первом этапе экипажи в воздух не поднимались, а с началом активных действий немецких войск перед фронтом Шумилова к боевым действиям приступили части 3-го и 9-го [135] сак. Всего за первые два дня сражения подчиненным генерала В. А. Судца удалось поднять в воздух 904 самолета.
Дальнейшему наращиванию ударов мешало удаленное от района боев базирование 1-го сак. Днем 6 июля два батальона аэродромного обслуживания, получив задачу в 15 ч, совершили 125-км марш из района Старобельска на аэродромный узел Уразово. Руководил перемещением тыловых частей подполковник И. Б. Ростик из штаба 17-й ВА. Благодаря четкости и оперативности работы всех служб, прежде всего бойцов и командиров 30-го района авиационного базирования, удалось в сжатые сроки обеспечить боевую работу 1-го сак с новых аэродромов — в 6 ч 30 мин первые истребители и штурмовики устремились в воздух{273}.
Результаты ввода в сражение 1-го сак не замедлили сказаться, и соединение вместе с 3-м сак приступило к нанесению ударов по танкам и автотранспорту в районе Ольховка, Выковка, Дмитриевка, где, по нашим данным, интенсивно сосредоточивались резервы 4-й немецкой ТА. Во второй половине дня части 17-й ВА препятствовали продвижению противника восточнее Белгорода в полосе 7-й гв. армии. Всего [135] 7 июля авиаторы воздушной армии совершили днем 689 самолето-вылетов, что соответствовало максимальной нагрузке за весь период битвы{274}.
Если части 2-й ВА после утренних налетов 5 июля на длительное время прекратили бомбить и штурмовать неприятельские аэродромы (по крайней мере, в светлое время суток), то их коллеги из 17-й ВА препятствовали, насколько возможно, планомерной работе неприятельской авиации и в последующие дни. Такие задачи, например, неоднократно получали экипажи 237-го и 775-го шап. В советских документах подробно описан налет на аэродром Рогань вечером 7 июля с участием истребителей, вооруженных осколочными бомбами.
Разведка крупной авиабазы, произведенная утром этого дня двумя парами Як-1 из 814-го иап, не принесла результата, поскольку летчики даже не обнаружили аэродрома. Командир 3-го сак генерал В. И. Аладинский предположил, что неприятель предпринял разнообразные меры маскировки, а все немецкие самолеты подняты в воздух, и приказал тщательно просмотреть указанный район вечером.
В случае обнаружения целей разведчики должны были блокировать аэродром, вызвав ударную группу из 5-го гв. иап.
В 17 ч 50 мин старшина Н. Ф. Химушин и ст. сержант Щиряков из 814-го иап доложили по радио: на летном поле у Рогани находится до 50 немецких самолетов, а на аэродромах Основа, Сокольники и Черкасское — Лозовое приземлилось по несколько десятков машин. Поскольку Рогань была ближайшим объектом, то именно сюда устремилась группа Ла-5 капитана Н. П. Дмитриева. В этом и других вылетах в начале битвы на многие «лавочкины» из 5-го гв. иап подвешивалось по четыре бомбы АО-25.
Согласно советским источникам, налет прошел исключительно успешно: 16 неприятельских самолетов было уничтожено, а хорошо оборудованный роганьский аэродром противник долго не мог использовать. При этом наша сторона потеряла два истребителя, не вернувшимися, и два, совершившими вынужденные посадки на своей территории, один из которых вскоре после приземления разбили германские минометчики. Однако в немецких документах не удалось найти подтверждения ни уничтожения над летной полосой Ju.52, ни взрывов при взлете от попадания бомб двух Ju.88 (!), ни тем более расстрела с близкой дистанции огромного FW.200. В списках потерь 8-го авиакорпуса за 7 июля указано об уничтожении [136] одного FW.190A-5 из l/SchG1 на аэродроме Варваровка (с большой вероятностью, его сожгла группа майора Столярова из 775-го шап) и о повреждении одного Ju.870–3 из ll/St.G.77.
Несмотря на доклады экипажей об успешной борьбе с наземными войсками противника, немецкое наступление продолжало развиваться, что свидетельствовало о недостаточной эффективности ударов с воздуха. Неприятель оперативно переправил большую часть танков 3-го тк, устремившись на северо-восток. Захваченное вечером 7 июля село Севркжово могло стать для немецких войск своеобразным трамплином для «прыжка» к населенному пункту Ржавец. Однако здесь, как и на фронте 6-й гв. армии, советские войска стойко и мужественно удерживали занимаемые рубежи, а командование своевременно [136] вводило в дело все новые резервы. Многие германские части и подразделения оказались обескровлены. Например, некоторые батальоны 320-й пд, согласно показаниям пленных, уже в первый день недосчитались до половины личного состава. Вероятно, относительные потери германских соединений на корочанском направлении были даже несколько большими, чем на обояньском, что можно объяснить недостаточной поддержкой наступления с воздуха.
Подтверждение этому можно найти и в немецких и в советских источниках. Так, утром 5 июля в ответ на запрос наземных войск оказать поддержку пикировщикам в районах Крутого Лога, Генераловки, оперативный отдел штаба 8-го авиакорпуса ответил отказом, поскольку все «штуки» использовались в интересах 2-го тк СС. В 18 ч 10 мин этих суток командир 3-готк генерал Брайт попросил нанести удар на участке наступления 320-й пд, действующей совместно с танкистами (положение пехотинцев представлялось весьма сложным), но штаб 4-го ВФ смог выделить лишь звено устаревших штурмовиков Hs.123.
В оперативной переписке между штабами люфтваффе и наземных войск за 6 июля сохранились отказы немецких авиационных командиров организовать атаки с воздуха советских войск вблизи колхоза Братская Дача, в полосе действий 106-й пд и других районах на участке обороны нашей 7-й гв. армии. Утром следующего дня, под давлением генерал-фельдмаршала Манштейна, 8-й авиакорпус выделил лишь одну из групп пикировщиков для помощи наступающим пехотным частям, остальные силы авиации вновь использовались на направлении главного удара.
В своих воспоминаниях маршал С. А. Красовский ссылается на высказывание немецкого генерала Форста, который писал:
«Началось наше наступление, а через несколько часов появилось большое количество русских самолетов. Над нашими головами разразились воздушные бои. За всю войну никто из нас не видел такого грандиозного зрелища»{275}.
Однако важно отметить, что 106-я пд Форста входила в 11-й ак генерала Рауса и наступала на левом фланге армии Шумилова (т. е. на корочанском направлении), стремясь переправиться через Северский Донец. Таким образом, Степан Акимович, сам того не подозревая, подтвердил активные действия авиаторов-соседей.
Противник же на этом участке использовал, главным образом, истребители и разведчики. Это видно, например, из донесения штаба 288-й над 1-го сак, в котором отмечалось: «Крупных бомбардировочных групп, действующих на белгородском направлении, в районе применения дивизии не отмечалось» {276}. По данным управления ПВО, в первые два — три дня сражения на Воронежском фронте примерно один неприятельский самолет из десяти перелетал на нашу [137] территорию над войсками 7-й гв. армии, а остальные — над 6-й гв. армией. Кроме того, более половины вылетов люфтваффе на участке, входившем в зону ответственности 17-й ВА, немцы выполняли ночью.
Несомненно, германские экипажи отметили мощное прикрытие корочанского направления нашими зенитками. Вдоль восточного берега Северского Донца расположились (с севера на юг) 1181-й, 670-й, 1119-й полки малокалиберной зенитной артиллерии из состава 5-й зенитной дивизии, а в 8–15 км восточнее Белгорода, как бы во втором эшелоне, размещался 743-й полк, имевший на вооружении 85-мм пушки. Кроме того, в районе Волчанска занял позиции 258-й отдельный полк малокалиберной зенитной артиллерии.
Над головами гвардейцев Шумилова разгорелось в 6–8 раз меньше воздушных боев, чем над соседями из объединения Чистякова, и командование ВВС КА было право, оценивая воздушную обстановку над 7-й гв. армией как вполне благополучную. Удары по переправам в первые два дня сражения постепенно дополнили вылеты, направленные на срыв выдвижения немецких танков и автомашин восточнее и северо-восточнее Белгорода. Цели в районе Михайловки, Соломино, а по мере развития немецкого наступления — в районе Севрюково, Масловой Пристани, постоянно подвергались воздействию советских летчиков.
В ряде случаев штурмовики нанесли несколько удачных ударов по противнику, что нашло отражение в благодарственных телеграммах наземных войск. В частности, в штаб 17-й воздушной армии поступила телеграмма, в которой говорилось:
«Командующий 7-й гвардейской армией и командиры 81-й и 73-й гвардейских стрелковых дивизий просят передать «спасибо» экипажам, громившим в период с 15 до 16 ч 7 июля танки противника в районах Ястребово и Беловская. Начальник штаба 24-го стрелкового корпуса благодарит за действия 8 Ил-2 в районе Маслова Пристань»{277}.
В то же время попытка оценить причиненный неприятелю ущерб успехом не увенчалась. Комиссия штаба воздушной армии, состоявшая из представителей разных соединений, выезжала на места завершившихся боев в районы совхоза Поляна, Гремячий, Батрацкая Дача, Мясоедово, Севрюгово, Беловская и др. Однако проверить достоверность донесений экипажей оказалось сложно — к моменту прибытия авиационных представителей почти вся разбитая техника неприятеля оказалась убрана. По свидетельству заместителя командира 306-й шад подполковника A.B. Иванова, на полях сражений остался лишь один подорванный «Тигр» (из немецких документов следует, что действовавший здесь 503-й танковый батальон недосчитался четырех таких танков), да несколько разбитых орудий.
«Вся уничтоженная матчасть противником была убрана с поля боя в тыл на всем участке армии. Было обнаружено всего 19 танков разных типов, 6 зенитных орудий, 3–4 самоходные пушки, 5–6 бронемашин, которые вывезли наши войска», — пишет в своем отчете Иванов{278}.
В ходе боевых действий соединения 17-й воздушной армии понесли очень крупные потери, прежде всего от огня зенитной артиллерии. Как теперь известно, 3-й тк прикрывали 99-й и 153-й моторизованные зенитные полки из 10-й зенитной дивизии, а части корпуса Рауса поддерживали главные силы 15-й зенитной дивизии (для сравнения отметим: 48-му тк был придан лишь один, 616-й зенитный артиллерийский дивизион). Неприятель прикрыл переправы двух — трехслойным огнем орудий разных [138] калибров (от 20-мм до 88-мм). Высокая плотность залпов немецкой ПВО отмечается в документах практически всех авиачастей. В ряде случаев наши летчики доносили о том, что по штурмовикам вели огонь даже вражеские танки!
«Насыщенность района цели зенитной артиллерией [затрудняла] выполнение противозенитных маневров Ил-2. Для подавления ЗА требовалось не менее 20–30 штурмовиков» — докладывал штаб 5-й гв. шад{279}.
Но дело было не только в сильной ПВО неприятеля, что показало специальное расследование, проведенное офицером Генерального Штаба Красной Армии полковником Долидзе. По его запросу, начальник авиационного отдела 7-й гв. армии полковник Иоффе подготовил статистические материалы о боевой работе разных авиакорпусов. Из документов следовало, что наиболее сильно пострадала ЗОб-я шад, потери которой (по полкам) за первые три дня сражения показаны в табл. 3–3{280}.
| Потери | Часть и вылеты штурмовиков | |||
| 995-й шап | 672-й шап | 951-й шап | Всего | |
| Потери Ил-2 за 5 июля | 8 | 10 | 3 | 21 |
| Потери Ил-2 за 6 июля | 7 | 5 | 7 | 19 |
| Потери Ил-2 за 7 июля | 2 | 8 | 6 | 16 |
| Потери Ил-2 за три дня | 17 | 23 | 16 | 56 |
| Совершено самолетовылетов за три дня | 55 | 86 | 36 | 177 |
Из таблицы видно, что примерно каждый третий (!) вылет штурмовиков завершался гибелью, и это при отсутствии мощного противодействия со стороны злейших врагов штурмовиков — немецких истребителей. Понять причины происшедшего помогают строки из доклада полковника Долидзе, рисующие, в частности, весьма неприглядную картину, царившую в небе над переправами через Северский Донец:
«Не была организована эффективная борьба с зенитной артиллерией противника. Выделялись отдельные замыкающие экипажи, что явно недостаточно при [весьма высокой] насыщенности зенитных средств. Одновременно в районе цели появлялись 3–4 группы. Экипажи после первой атаки теряли ведущего из виду, перемешивались самолеты разных групп. Над целью порядок строя не выдерживался, летчики действовали в одиночку, кто во что горазд. От огня ЗА экипажи разлетались в разные стороны, не зная, где ведущие групп и свои самолеты, боевой порядок пар не сохранялся. Летчики при действиях по переправам и по местам скопления войск, при сильном огне ЗА противника сбрасывали бомбы [в] ряде случаев не прицельно и огнем пушек и пулеметов... расчищали себе путь для выхода из зоны огня»{281}.
В начале лета 1943 г. практически во всех полках ВВС КА, в частности, в 17-й воздушной армии, молодые авиаторы составляли значительную часть личного состава. Полковники Долидзе, Иоффе и другие старшие офицеры считали это главной причиной тяжелых потерь личного состава и материальной части в начале сражения. Сошлемся на отчет инспектора по технике пилотирования 306-й шад, датированный 3 июля 1943 г. Из него следовало, что в частях дивизии число пилотов и воздушных стрелков, ранее участвовавших в боевых действиях, было крайне незначительно.
Например, в 951-м шап к лету 1943 г. имело боевой опыт всего четыре, а в 995-м шап — три авиатора. Если средний налет пилота на Ил-2 в первой части составлял 21 ч, то во второй и вовсе не превышал отметку в 10 ч. При проверке в мае оба полка признали небоеготовыми и они были возвращены в учебные центры для совершенствования в летной и боевой подготовках. Обучение завершилось в весьма сжатые сроки; экипажам дополнительно удалось выполнить в среднем по 10–12 полетов по кругу и один — два вылета в зону...{282}
Неудивительно, что брошенные в горнило жестоких боев, не имевшие достаточного налета в тылу и боевого опыта экипажи штурмовой авиации понесли тяжелые потери. Нередкими были случаи аварий и поломок из-за потери отдельными летчиками ориентировки и вынужденных посадок после полной выработки горючего. Впрочем, не во всех случаях вина лежала на авиаторах, пилотирующих «ильюшины». Отмечалось также недостаточно надежное их сопровождение истребителями, которые, подходя к линии фронта в зоне сильного зенитного огня, поднимались на высоту 1000–1100 м, оставляя «илы» один на один с «мессершмиттами».
Летчики-истребители также высказывали немало претензий в адрес экипажей прикрываемых самолетов. По их мнению, отсутствие строгого порядка [139] в воздухе серьезно затрудняло осуществление эффективного прикрытия и приводило к ничем не оправданному выходу из строя материальной части. Так, штаб 288-й над доносил командующему 17-й воздушной армии:
«На обратном маршруте из-за того, что Ил-2 невероятно растягивались, не выдерживали заданной высоты, часто «блудили», боевой порядок расстраивался, истребители должны были делиться на пары и четверки с целью прикрытия всех штурмовиков, что неоднократно приводило к вынужденным посадкам из-за недостатка горючего»{283}.
Согласно нашим отчетам, более успешно действовали авиаторы 5-го гв. иап, 775-го шап, 449-го бап и некоторые другие. Проявляя героизм, мужество, самопожертвование и отвагу, летчики 17-й ВА выполнили поставленные перед ними задачи. С 5 по 16 июля они совершили 4712 самолето-вылетов (из них 2793 днем), уничтожили и повредили (по официальным данным) до 400 танков, более 1050 автомашин с войсками и грузами, взорвали 22 склада с боеприпасами и 12 переправ, подавили 84 батареи полевой и зенитной артиллерии, рассеяли и уничтожили свыше 5650 солдат и офицеров противника. В 80 воздушных боях было сбито 93 немецких самолета, а еще 64 выведено из строя на аэродромах.
В то время как авиаторы 2-й и 16-й ВА примерно треть вылетов затратили на прикрытие своих войск, в 17-й ВА доля подобных действий не превышала 5% от общего количества (днем и ночью). Наоборот, здесь интенсивнее, чем у соседей, велась воздушная разведка, осуществлялись бомбоштурмовые удары по аэродромам и большие силы выделялись для прикрытия ударных самолетов.
Налеты на аэродромы и импровизированные мосты через Северский Донец оказались наиболее рискованными для наших авиаторов и приводили к самым крупным потерям. Это было обусловлено, как уже отмечалось, сильной ПВО противника, заблаговременно развернутой в районах базирования авиации и переправ наземных войск. Достаточно сказать, что прикрывавшие полосу наступления немецкого 11-го («Раус») ак 4-й, 7-й и 48-й зенитные моторизованные полки имели 72 88-мм орудия и до 900 автоматических пушек малого калибра (20– и 37-мм){284}. Следовательно, для немцев не было секретом стремление советского командования бросить ударные самолеты на аэродромы и переправы.
Осталось указать, сколько самолетов 17-й ВА погибло при поддержке наземных войск в оборонительной операции Воронежского фронта. К сожалению, точных данных обнаружить не удалось, а суммируя цифры из отчетов соединений, можно оценить боевую убыль воздушной армии В. А. Судца в Белгородской оборонительной операции примерно в 200 самолетов, из которых более 170 составили Ил-2. Интересно
отметить, что действовавшая с первых часов сражения 305-я шад из 9-го сак недосчиталась 61 самолета с 5 по 14 июля, а включившийся в битву 7 июля 1-й сак потерял до 17 июля лишь 20 штурмовиков. Это наглядно подтверждает заметное повышение живучести наших самолетов, начиная с четвертого — пятого дня битвы. После того как немецкие войска продвинулись в глубь обороны 7-й гв. армии плотность зенитного огня в районе переправ стала меньше, а у экипажей появился первый опыт по преодолению сильной ПВО неприятеля с меньшими потерями.
Авиация против танков
Для большинства наступательных операций вермахта на различных театрах боевых действий было характерно [140] применение мощных танковых группировок, собранных в кулак. С развязыванием войны против Советского Союза эти действия приняли наибольший размах, достигнув своего апогея во время Курской битвы. За два года войны наша страна добилась, вероятно, еще большего прогресса в области танкостроения. Неудивительно, что проблема борьбы с вражескими танками стояла всегда достаточно остро, как для вермахта, так и для Красной Армии. Изыскивались все новые средства поражения бронированных машин. Наряду с традиционными артиллерией и минами наиболее перспективным противотанковым оружием к лету 1943 г. считалась авиация. Однако противоборствующие стороны по-разному решили использовать самолеты для борьбы с танками.
Как уже говорилось, советское командование весной и в начале лета заготовило для врага немало «сюрпризов», одним из которых стали новые кумулятивные бомбы ПТАБ-2,5–1,5, которые в больших количествах поступили на склады авиационного имущества. Чтобы усилить эффект неожиданности, их решили использовать массированно и только по указанию Ставки ВПК.
С большой уверенностью можно утверждать, что впервые новые кумулятивные бомбы ПТАБ-2,5–1,5 применили летчики 61-го шап 291-й шад ранним утром 5 июля. В районе Бутово «илам» ст. лейтенанта Добкевича удалось внезапно для противника обрушиться на вражескую колонну. Снижаясь после выхода из атаки, экипажи отчетливо видели множество горящих танков и автомашин. На отходе от цели группа также отбилась от наседавших «мессершмиттов», один из которых был подбит в районе Сухо-Солотино, а летчика взяли в плен. Командование соединения решило развить наметившийся успех: вслед за штурмовиками 61-го шап нанесли удар группы 241-го и 617-го полков, не позволившие противнику развернуться в боевой порядок. По докладам летчиков, удалось уничтожить до 15 неприятельских танков{285}.
Использование новых бомб не осталось незамеченным для командования Воронежского фронта. В своем вечернем донесении Сталину генерал Ватутин отмечал:
«Восемь «илов» бомбили скопления танков противника, применив новые бомбы. Эффективность бомбежки хорошая: 12 танков противника немедленно загорелись»{286}.
Столь же позитивная оценка кумулятивных бомб отмечается и в документах 2-й воздушной армии, которые свидетельствуют:
«Летный состав штурмовой авиации, привыкший действовать по танкам ранее известными бомбами, с восхищением отзывается о ПТАБах, каждый вылет штурмовиков с ПТАБами является высокоэффективным, и противник терял по несколько подбитых и сожженных танков»{287}.
Солдаты и офицеры наступающих дивизий вермахта быстро почувствовали на себе разящие удары с воздуха. Один из попавших впоследствии в плен — лейтенант-танкист — на допросе показал:
«6 июля в 5 ч утра в районе Белгорода на нашу группу танков — их было не меньше сотни — обрушились русские штурмовики. Эффект их действий был невиданный. При первой же атаке одна группа штурмовиков подбила и сожгла около 20 танков. Одновременно другая группа атаковала отдыхавший на автомашинах мотострелковый батальон. На наши головы градом посыпались бомбы мелкого калибра и снаряды. Было сожжено 90 автомашин и убито 120 человек. За время войны на Восточном фронте я не видел такого результативного действия русской авиации. Не хватает слов, чтобы выразить всю силу этого налета»{288}.
Вероятно, наиболее крупной целью, попавшей под удар советских штурмовиков из 291-й шад, была колонна танков и автомашин (не менее 400 единиц техники), которая 7 июля двигалась по дороге Томаровка — Черкасское. Сначала восьмерка Ил-2 ст. лейтенанта Баранова с высоты 200–300 м двумя заходами сбросила около 1600 противотанковых бомб, а затем атаку повторили другие восемь Ил-2, ведомых мл. лейтенантом Голубевым. При отходе наши экипажи наблюдали до 20 горящих танков{289}.
Вспоминая о событиях 7 июля, С. И. Чернышев, в те дни командир дивизиона 183-й сд, входившей во второй эшелон Воронежского фронта, отмечал:
«Колонна танков, возглавляемая «Тиграми», медленно двигалась в нашу сторону, ведя огонь из пушек. Снаряды с воем проносились в воздухе. На душе стало тревожно: уж очень много было танков. Невольно возникал вопрос: удержим ли рубеж? Но вот в воздухе появились наши самолеты. Все вздохнули с облегчением. На бреющем полете штурмовики стремительно [141] ринулись в атаку. Сразу загорелось пять головных танков. Самолеты продолжали снова и снова заходить на цель. Все поле перед нами покрылось клубами черного дыма. Мне впервые на таком близком расстоянии пришлось наблюдать замечательное мастерство наших летчиков»{290}.
Согласно оперсводкам 2-й ВА, в течение 7 июля на вражескую технику летчиками одной только 291-й шад было сброшено 10 272 ПТАБа, а через день — еще 9727 таких бомб. Стали использовать противотанковые бомбы и авиаторы 1-го шак, наносившие, в отличие от своих коллег, удары большими группами, насчитывающими по 40 и более штурмовиков. По донесению наземных войск, налет 7 июля 80 «илов» корпуса В. Г. Рязанова на район Яковлево-Сырцево помог отразить атаку четырех танковых дивизий врага, пытавшихся развить наступление на Красную Дубровку, Большие Маячки.
Вражеские танки продолжали оставаться главной целью Ил-2 в течение всей оборонительной операции. Неудивительно, что 8 июля штаб 2-й воздушной армии решил провести проверку эффективности новых кумулятивных бомб. Инспекцию осуществляли офицеры штаба армии, следившие за действиями подразделения Ил-2 из 617-го шап, ведомого командиром полка майором Ломовцевым. В результате первой атаки шестерка штурмовиков с высоты 800–600 м сбросила ПТАБы на скопление немецких танков, во время второй был произведен залп РСов с последующим снижением до 200–150 м и обстрелом цели пулеметно-пушечным огнем. Всего наши офицеры отметили четыре мощных взрыва и до 15 горевших танков противника{291}.
Вскоре выяснилось, что эффективность применения новых бомб достаточно точно определить нельзя. Например, штаб 5-й гв. шад докладывал:
«Наблюдение за результатами применения указанных бомб затруднено, создается зрительное впечатление, что весь район падения бомб, независимо от наличия на нем объектов, подвергался огню, горело все: растительный покров, танки, автомашины»{292}.
Отмечали авиаторы и несовершенство конструкции кассет, в которые загружали бомбы. Летчики 266-й шад докладывали:
«Специальные бомбы ПТАБ, имеющие прямое назначение по этим целям [танки] и продемонстрировавшие хорошие результаты, применять в полном объеме мы не могли, ввиду того, что самолеты не оборудованы специальными кассетами для загрузки мелкими бомбами, а имеющиеся универсальные кассеты не могли использоваться на всех самолетах ввиду конструктивных недоработок, так как при загрузке кассет мелкими бомбами, вследствие слабости замков при толчке самолета кассета открывалась и выпадавшие бомбы взрывались под самолетом»{293}.
Тем не менее именно на Воронежском фронте ПТАБы нашли наиболее широкое применение. Согласно статистическим данным, во 2-й воздушной армии штурмовая авиация совершила в оборонительной операции 2797 самолето-вылетов, и в ходе 892 вылетов «ильюшины» несли противотанковые бомбы. Таким образом, в 31,9% всех вылетов штурмовики С. А. Красовского загружались этим смертоносным оружием (для сравнения в 16-й ВА такие вылеты Ил-2 составляли 14,0%){294}. Возможно, частая загрузка в кассеты мелких осколочных бомб, не позволявшая полностью использовать возможности бомбоотсека, привела к тому, что средняя бомбовая нагрузка штурмовика во 2-й ВА составила лишь 269 кг.
Правомерно поставить вопрос: насколько эффективно удавалось уничтожать немецкие танки с воздуха, в частности, на южном фасе Курской дуги? Оказывается, ответить на этот вопрос однозначно не удается. Нет никаких сомнений в том, что под воздействием налетов германское командование перестало использовать сосредоточенные боевые порядки при передвижениях, не осуществляло перегруппировок без хорошо организованного огня зенитной артиллерии, стало уделять повышенное внимание маскировке моторизованных колонн. Безусловно также, что от противотанковых бомб сгорело большое количество немецкой техники, прежде всего различных специальных небронированных машин. А вот танков было уничтожено значительно меньше.
Обратимся к мнению специалистов. Историк ОКБ им. Ильюшина Ю. А. Егоров доказывает, что только после начала широкого использования кумулятивных бомб Ил-2 превратился в полноценный противотанковый самолет. В течение первых двух лет войны они могли вывести из строя средний танк только при близком разрыве фугасной бомбы (или [142] при ее прямом попадании), чего было чрезвычайно трудно добиться, учитывая несовершенство прицела и неприспособленность самолета к пикированию. Теперь, как показали полигонные испытания, сбрасывая ПТАБ-2,5–1,5 с высоты 75–100 м, Ил-2 поражал практически все танки в полосе шириной до 15 м и длиной около 70 м. При попадании в цель кумулятивная бомба прожигала броню до 70 мм, что было достаточно для выведения из строя любого типа гитлеровского танка{295}.
Впоследствии выяснилось, что ПТАБы часто наносили танку поражения, после которых его нельзя было восстановить. В результате пожаров нередко выгорало все оборудование, броня получала отжиг и теряла свои защитные свойства, а взрыв боеприпасов довершал уничтожение танка. Но бомбы приводили к гибели танка, лишь угодив в район бронеукладки или бензобака. Если же бомба попадала в механизм силовой установки или трансмиссии, то бронированная машина обычно лишь теряла способность передвигаться, а один — два члена экипажа выходили из строя.
Казалось, результаты массированного применения должны были быть весьма существенными, особенно учитывая элемент внезапности для неприятеля. К сожалению, не удалось найти достоверных свидетельств противной стороны по вопросу о том, сколько в действительности танков вышло из строя в результате налетов. Более того, изучение разбитой и захваченной неприятельской техники не подтверждает информации о высокой эффективности ПТАБ. Так, М. В. Коломиец, ссылаясь на материалы Научно-испытательного полигона ГАБТУ КА, которое обследовало 31 потерянный немцами в районе шоссе Белгород — Обоянь танк «Пантера», сделал вывод: только одна бронированная машина погибла после прямого [142] попадания фугасной авиабомбы ФАБ-100. На остальных танках не удалось обнаружить пробоины в верхней части корпуса или башни{296}.
В других случаях, по показаниям пленных, после налета 6–8 штурмовиков сгорало не более двух-трех средних танков и примерно столько же получали повреждения. По косвенным данным можно примерно оценить ущерб противника от действия советской авиации на южном фланге в 100 бронированных машин, из которых 30–40 танков не подлежали восстановлению. Следует отметить несколько причин, снижавших на первых порах эффективность перспективного противотанкового оружия.
Как уже отмечалось, универсальные кассеты самолетов Ил-2 оказались недостаточно пригодны для использования ПТАБов — были случаи зависания бомб в отсеках, их взрывов под фюзеляжем, приводивших к тяжелым последствиям для личного состава и материальной части самолета. Принятая как стандартная укладка бомб «горизонтально, вперед стабилизатором» оказалась неудачной — до 20% бомб не взрывалось. Надо учесть несовершенство прицелов Ил-2 и неустойчивое падение бомб, которые значительно отклонялись от оси полета. Отмечались случаи столкновений бомб в воздухе, преждевременных взрывов из-за деформации стабилизаторов, несвертывания вертянок и другие конструктивные дефекты.
Только после окончания Курской битвы был проанализирован первый опыт. В последний день лета 1943 г. вышли в свет указания главного инженера ВВС КА А. К. Репина, отражающие вопросы «безопасной эксплуатации противотанковых бомб, правил безопасного обращения с ними и доработки отсеков под ПТАБ-2,5–1,5» {297}.
Имелись недостатки и в тактике действий штурмовиков. Первоначально оптимальными высотами сброса бомб считались 500–600 м, что позволило снизить риск быть пораженным огнем малокалиберной зенитной артиллерии. Но в ходе боевых действий стало ясно, что наилучшие результаты получались при атаке целей с небольшого пикирования с высот до 100 м. Если же самолеты поднимались на 400 м, то рассеивание оказывалось слишком велико. Для повышения меткости было очень важно, чтобы перед атакой штурмовики шли «свободным строем», когда каждый летчик мог самостоятельно выбирать объект для атаки и прицеливаться. Иначе только ведущие подразделения или группы имели шансы поразить танки врага.
Не меньшее внимание борьбе с советскими танками уделяло германское командование. По опыту предыдущих боев был сделан вывод, что против находящихся в обороне танковых частей и соединений пикирующие бомбардировщики малоэффективны: точно попасть в одиночный танк чрезвычайно трудно [143] даже с крутого пикирования, а средства снабжения и обеспечения не будут уязвимы в достаточной степени при позиционной обороне. Основную ставку в борьбе с танками с воздуха командование сделало на противотанковые самолеты.
К лету 1943 г. немцы уже накопили определенный опыт использования на самолетах 30-мм и 37-мм пушек. Генеральный штаб люфтваффе признал успешными действия весной этого же года «испытательной противотанковой команды» («Panzerversuchskommando») капитана Г.-К. Штепа (Н.-К. Stepp), оснащенной разными машинами и прежде всего Ju.87G с двумя подкрыльевыми 37-мм зенитными пушками, установленными в специальных контейнерах под крылом. В немецком отчете отмечалось, что противотанковые самолеты способны вести результативную борьбу с любыми советскими танками, но успешно действовать на них могут только наиболее опытные экипажи.
Одним из тех, кто удовлетворял высоким предъявленным требованиям, был капитан Г.-У. Рудель (H.-U. Rudel), в то время командир отряда 1/StG2 и единственный летчик, совершивший более 1000 боевых вылетов. В начальной стадии боев над южным фасом Курской дуги он впервые опробовал «штуку» против танков (до этого его опыт ограничивался борьбой с советскими автомашинами и десантными судами на Кубани). Впоследствии Рудель вспоминал:
«При виде огромных масс [русских] танков мне сразу вспомнились вооруженные пушками самолеты экспериментального подразделения, которое я привел с собой в Крым. Когда перед глазами маячит такая заманчивая цель, испытать противотанковую «штуку» было бы крайне просто. Разумеется, советские танки прикрывало большое количество зенитных орудий. Однако я говорил себе, что противников разделяет всего 1000–1500 метров, и если я не рухну вниз после прямого попадания снаряда, то всегда смогу посадить поврежденный самолет среди своих танков. Поэтому было решено, что следом за моим пушечным самолетом последуют «штуки» с бомбами. Мы так и сделали.В ходе первой атаки четыре русских танка взорвались под сокрушительными ударами моих пушек. К вечеру их количество возросло до 12. Нас всех охватил охотничий азарт, так как мы понимали, что каждый уничтоженный вражеский танк означает спасение нескольких германских солдат.
После первого дня боев механикам пришлось хорошо потрудиться, поскольку мой самолет серьезно повредил зенитный огонь. Жизнь у такого «юнкерса» не слишком долгая, но самым главным было другое... В виде пушечной «штуки» мы получили оружие, которое могли немедленно широко использовать [144] и способное справиться с огромным количеством советских танков. Летчики моего отряда радовались, как дети. Те же самые чувства испытало командование группы и эскадры, так как самолет в бою оправдал все возлагавшиеся на него надежды. Чтобы немедленно получить такие же самолеты, штаб разослал телеграммы по всем авиационным экспериментальным противотанковым подразделениям, требуя, чтобы все исправные самолеты были отправлены на фронт вместе с экипажами. Таким образом, был сформирован противотанковый отряд, и он поступил под мое командование»{298}.
Надо признать, что Рудель был бесстрашным воздушным бойцом и незаурядным летчиком, фанатично преданным небу. Он имел отличную физическую подготовку, обладал психологической устойчивостью и был неутомим в небе. Однако скромность не относилась к числу добродетелей Руделя — летчик очень часто составлял весьма приукрашенные доклады о разгроме в одиночку крупных сил противника, и их никто не проверял. Удивительно еще, что на его счету к концу войны значилось «всего» 519 уничтоженных советских танков — при такой методике подсчета (пролетел над целью, обстрелял, записал на свой счет) количество взорванных бронированных целей вполне могло перевалить за тысячу. (Кстати, противотанковым отрядом 10 (Pz.)/StG2, созданным 18 июня 1943 г., командовал не Рудель, а обер-лейтенант Г. Шюбель [H. Schuebet].)
К тому же следует учесть, что, согласно отчетам генерал-квартирмейстера люфтваффе, до конца июня в эскадру «Иммельман» не передали ни одного противотанкового «юнкерса», а к началу операции «Цитадель» поступило всего четыре такие машины. В первые дни сражения основные потери наши танки несли от пикировщиков и бомбардировщиков 8-го авиакорпуса.
Так, под сильное длительное воздействие немецкой авиации попали части 5-го гв. тк, когда они начали выдвигаться против наносившего главный удар 2-го тк СС.
«Именно здесь было острие танкового клина [неприятеля], насчитывающего до 300 танков и мехдивизии, — отмечал командир нашего соединения генерал A.A. Кравченко. — С началом своего выдвижения авиация противника систематически обрабатывала боевые порядки и районы сосредоточения частей корпуса. В течение 6 июля учтено не менее 1500 самолето-вылетов (что превосходило реальное количество вылетов в шесть — восемь раз. — Прим, авт.)»{299}.
По немецким документам, наиболее успешно авиация вела борьбу с советским танками в двое последующих суток. Например, лишь за 7 июля ударами с воздуха было уничтожено 44 боевые машины и 32 танка выведено из строя. На следующий день, если верить германским документам, к ним добавились [145] 84 танка (из которых 11 машин горели при отходе самолетов от цели), 21 танк считался поврежденным. (Немцы не знали, что советские танкисты широко использовали во время налетов дымопуск для введения в заблуждение неприятельских экипажей.)
Когда 8 июля четыре танковых корпуса Воронежского фронта предприняли контрудар во фланг 2-му тк СС, в воздухе появился еще один тип самолета, специализирующийся на уничтожении танков. Это был оснащенный 30-мм пушкой под фюзеляжем НS.129В. Далеко не самая удачная машина с двумя устаревшими маломощными французскими моторами «Гном-Рон», тем не менее, обладала рядом достоинств. Она являлась вполне устойчивой «стрелковой платформой» и имела солидное бронирование летчика. К тому же таких машин в 8-м авиакорпусе имелось 75 штук.
В начале июля пять противотанковых отрядов [Jg.Pz./JG51, 4(Pz.)/SchG1, 8(Pz.)/SchG1, 4(Pz.)/SchG2 и 8(Pz.)/SchG2] базировались в Запорожье, где личный состав готовился к предстоящим боям. Затем первые четыре подразделения под общим командованием капитана Б. Мейера (ß. Meyer) перебазировались в Варваровку и Микояновку. Их интенсивное применение отмечалось в немецких отчетах после полудня 8 июля. В книге «Люфтваффе против России» генерал Г. Плохер писал:
«Советские танковые части неожиданно пересекли Донец (имеется в виду Липовый Донец. — Прим, авт.), железнодорожную ветку Белгород-Курск и приблизились к участкам наступления 2-го тк СС, готовясь нанести удар во фланг немцам. Еще до того, как расчеты противотанковой артиллерии успели изготовиться, 8-й авиакорпус ввел в бой четыре противотанковых отряда, в каждом из которых имелось примерно по 16 самолетов Hs. 129.Они обрушивались на русских отряд за отрядом. В то время как одно подразделение выходило из атаки, второе приближалось к полю боя, в самолеты третьего заливали горючее и пополняли боеприпасы, а машины четвертого заходили на посадку. «Воздушный конвейер» 8-го авиакорпуса работал около часа, после чего уцелевшие русские укрылись в лесах. Большинство же танков советской бригады осталось гореть на подходе к полю боя. Этот эпизод продемонстрировал, что оружие, установленное на немецких самолетах, имеет достаточную мощность и эффективно поражает все типы советских танков, участвующих в сражении»{300}.
Советские документы свидетельствуют о сильных атаках неприятельской авиации против гвардейцев 5-го и особенно 2-го тк, который, по всей видимости, и стал главной мишенью для экипажей «хеншелей». Особенно значительно пострадала 99-я тбр. Документы бригады свидетельствуют:
«Удары [146] авиации усилились по мере продвижения бригад вперед (всего наступало три бригады. — Прим, авт.) и примерно к 18 ч 8 июля эти налеты превратились в беспрерывную атаку с воздуха. О жестокости атак с воздуха силами Ju.87 можно судить по следующему факту: подбитый нашими зенитчиками Ju.87 стервятник направил на танк Т-70 и всей своей массой врезался в него. Танк сгорел. Экипаж танка остался живым. Как правило, самолеты Ju.87 атаковали наши танки с кормы, поражая огнем моторную часть... В период с 14 до 19 ч 8 июля зарегистрировано 425 самолетовылетов. Наша авиация активности не проявляла»{301}.
Вероятно, советские танкисты, как это часто случалось, неточно идентифицировали противника, приняв Hs.129 за Ju.87 (при всех различиях этих типов самолетов, такое нередко встречалось). Однако в налете приняли участие и «штуки», включая противотанковые. Указать, скольких танков лишилась 99-я тбр от воздействия с воздуха, достаточно трудно, но можно оценить убыль материальной части в пять-шесть бронированных машин. В тот роковой день из-за неразберихи и нарушенного управления имел место случай, когда танкисты вступили в бой со своими же войсками, закрепившимися на этом рубеже, — общие потери составили 23 танка и 74 члена экипажей убитыми и ранеными. По немецким данным, всего противотанковые «хеншели» выполнили 53 самолето-вылета.
Из-за обстрела с земли и технических неполадок в двигателях три Hs.129 вышли из строя. Поскольку противотанковые самолеты не представляли серьезной угрозы для нашей пехоты, в ходе налетов с ними взаимодействовали «фокке-вульфы» из группы l/SchG1, которые осколочными бомбами заставили залечь сопровождавших танкистов пехотинцев и зенитчиков. Один из FW.190 был сбит, задев при падении наш легкий танк; в кабине штурмовика погиб командир отряда обер-лейтенант П. Валезцук (P. Waleszuk). Вероятно, именно его гибель нашла отражение в документах 99-й тбр как свидетельство ожесточенности боев.
«Первое применение в ходе наступления самолетов истребителей — танков оказалось весьма продуманным, — отмечалось в журнале боевых действий 8-го немецкого авиакорпуса. — Даже если не наблюдалось пожаров из моторных отсеков русских танков, все равно их обстрел был эффективным, поскольку авиационные наблюдатели в передовых частях зафиксировали не менее шести попаданий. Особенного эффекта удалось добиться вечером при поддержке дивизии СС «Дас Рейх» — русские отступили, отведя в тыл танки»{302}.
Практически одновременно были атакованы части 5-го гв. тк, накануне с большими потерями вышедшего из окружения. Естественно, командованию было трудно сосредоточить силы для контрудара. И здесь основные потери наши танкисты понесли от огня немецкой противотанковой артиллерии и «тигров», которые весьма точно стреляли с больших дистанций. Появление над полем боя большой группы германских самолетов несомненно также сыграло свою роль в исходе боя.
Сосредоточив около 130 танков и бросив против частей корпуса многочисленную авиацию, немецкому командованию удалось ликвидировать внезапно возникшую опасность, оттеснив 5-й гв. тк на прежние позиции. Командир корпуса генерал А. Г. Кравченко отмечал, что «с 16 ч до 19 ч 30 мин 8 июля противник применил большую группу самолетов Bf. 110, обстреливавших из пушек на бреющем полете танки 20-й гв. и 21-йгв. тбр (противотанковых «мессершмиттов» в составе 8-го авиакорпуса не имелось, и вероятно, [147] на самом деле, действовали «юнкерсы» и «хеншели». — Прим, авт.)»{303}.
Перешедший в наступление 15-й гв. тп, имевший в своем составе 15 танков «Черчилль», подвергся ожесточенному налету немецкой авиации. При этом два танка прямыми попаданиями были уничтожены и еще два повреждены. Таким образом, еще не достигнув позиций противника, танковый полк прорыва потерял одну четверть своего состава. Среди раненых оказался и командир полка подполковник Тургенев.
Вскоре танки оказались отсечены от своей пехоты, которая, спасаясь от поражения осколками и снарядами, группами по 6–10 человек «в беспорядке укрывалась от налета авиации противника». Заняв высоты 255,9 и 243,0, танкисты закрепились на достигнутых рубежах, продолжая отбивать настойчивые контратаки противника. За день ожесточенных боев потери 2-го тк составили 17 танков сгоревшими и столько же подбитыми.
Можно сделать некоторые выводы. Как теперь известно, нерешительные и разновременные действия соединений, плохое взаимодействие между ними на поле боя, а также несогласованность между наземными войсками и авиацией привели к тому, что фронтовой контрудар Воронежского фронта закончился неудачей. Поданным российского историка М. Ходаренка, бронетанковые силы фронта лишились за сутки 343 танков и САУ (из них 158 боевых машин входили в 1-ю танковую армию){304}. И хотя прямые потери от воздействия люфтваффе были значительно меньше, чем указанные немцами 84 танка, германская авиация сыграла весьма важную роль в срыве наших планов 8 июля.
Все эти примеры позволяют лучше понять, почему советский контрудар оказался неудачен, а участвовавшие в нем танковые соединения понесли тяжелые потери. Пострадали также некоторые полки и бригады, входившие или оперативно подчиненные командованию 1-й танковой армии. В итоговом отчете штаба объединения успехи немцев в борьбе с танками объяснялись хорошим взаимодействием наземных войск и авиации:
«Отмечено быстрое появление бомбардировочной авиации противника там, где танки наталкивались на крепкий, организованный огонь нашей обороны, что заставило предполагать расположение представителей авиасоединений с радиостанциями недалеко за боевыми порядками немецких танков или непосредственно в них, откуда они и вызывали самолеты прямо с аэродромов.Когда бои 9 июля достигли высшего напряжения, на направлении главного удара вдоль шоссе Белгород — Обоянь авиация противника действовала в течение пяти часов. В это время беспрерывно чередовались группы по 50–60 самолетов. Они бомбили [147] боевые порядки наших частей, нанося большой урон в технике и живой силе. Так, из 13 KB 203-го тп, занимавшего оборону, восемь танков были выведены из строя прямыми попаданиями авиабомб, еще до ввода полка в бой»{305}.
В первые дни германского наступления эскадры 8-го авиакорпуса наиболее тесно взаимодействовали с соединениями 2-го тк СС. Но танкисты 48-го тк также часто добивались успехов только благодаря эффективной поддержке своей авиации, а «удары с воздуха давали исключительный эффект». В подтверждение этого тезиса, в частности, генерал Меллентин приводит запись в журнале боевых действий разведотряда дивизии «Великая Германия»:
«Мы с восхищением следили за действиями пикирующих бомбардировщиков, непрерывно атаковавших советские танки. Одна за другой появлялись эскадрильи пикирующих бомбардировщиков и сбрасывали свой смертоносный груз на русские машины. Ослепительная вспышка показывала, что еще один танк противника «готов». Это повторялось снова и снова»{306}.
Некоторые наши танковые соединения испытывали сильное воздействие вражеской авиации в течение нескольких дней. Когда 6 июля 6-й тк препятствовал противнику с хода форсировать реку Пена западнее шоссе Обоянь — Белгород, то люфтваффе четырежды группами по 60–70 самолетов бомбили наши части, но без особого успеха. Утром 8 июля действия нашей ПВО оказались не столь успешны. По мнению наших штабов, самым негативным образом сказалось отсутствие штатных полков в составе всей 1-й ТА. Особо серьезный ущерб налеты «юнкерсов» нанесли 200-я тбр, которая не успела окопать танки на занимаемом рубеже. Неприятель потеснил танкистов, у которых к вечеру 10 июля осталось на ходу не более 35 танков. Впоследствии ситуация [148] для 6-го тк еще более осложнилось, вынудив воинов вести борьбу в полуокружении. Трудно точно сказать, сколько бронированных машин погибло в результате поражения бомбами, но из 197 танков, имевшихся к началу оборонительной операции, к концу осталось пять Т-34, два Т-60 и один Т-70{307}.
При этом надо учесть, что в отличие от многих предыдущих операций, наши танковые части и соединения, в целом, хорошо прикрывались приданными средствами ПВО. Прежде всего укажем, что практически не отмечалось потерь в танках от действий авиации неприятеля в первые два дня сражения. Ведь до начала наших интенсивных контратак экипажи немецких ударных самолетов не имели исчерпывающей информации о местах сосредоточения танковых войск. В ходе последующих боев временами удавалось создать эффективные завесы зенитного огня, не позволявшие летчикам противника выполнить задачу. Достаточно сказать, что в 1-й ТА за время оборонительных боев расход боеприпасов к 85-мм зениткам составил 2,9 боекомплекта, к 37-мм автоматам — 2,6 боекомплекта. (Лишь третью позицию занимали 76-мм пушки; к ним израсходовали 2,1 боекомплекта.){308}
После подведения итогов оборонительной операции войск Воронежского фронта стало возможным оценить ущерб, нанесенный нашим танкам вражескими налетами. По предварительным оценкам, вышло из строя 120–150 танков, из которых 40–50 оказались или разрушены прямым попаданием бомб, или в них произошел внутренний взрыв, сделавший невозможным восстановление и дальнейшее использование.
Так, в 1-й ТА из всех потерянных Т-34 лишь семь танков наверняка стали жертвами авианалетов (четыре из состава 6-го тк, а остальные — 31-го тк). Известно также, что лишь 2% потерянных этой танковой армией боевых машин погибли от воздействия неприятельской авиации{309}. Из сводки потерь объединения получалось, что из 530 выведенных из строя броневых машин (без учета приданных танковой армии частей и соединений), только семь Т-34, два Т-70 и один Т-60 стали жертвами ударов германских самолетов. Однако из этого документа следовало: две трети потерь списано по статье «сгорело», что не позволяет однозначно определить причину их гибели{310}.
Герои и подвиги
Без преувеличения можно утверждать, что практически во всех советских книгах, посвященных Орловско-Курской битве, тем более описывающих действия авиации в ней, рассказывается о подвиге лейтенанта А. К. Горовца. Действительно, есть о чем рассказывать: зам. командира эскадрильи 88-го гв. [149] иап в одном бою уничтожил девять неприятельских самолетов. Подобной результативности, согласно советским источникам, не удалось добиться ни одному нашему летчику ни до, ни после рассматриваемых событий. Поскольку неоднократно высказывались сомнения в достоверности гибели столь большого количества пикировщиков в одном бою, постараемся восстановить ход событий.
Утром для патрулирования в районе Яковлево-Дмитриевка вылетела группа из 17 Ла-5 88-го гв. иап, ведомая командиром полка. Около 8 ч советские истребители вступили в воздушный бой с большой группой Ju.87, насчитывающей до 50 машин. «Юнкерсы» уже встали в круг для бомбометания с пикирования. Заметив советские истребители, неприятельские самолеты стали уходить на свою территорию, поспешно сбрасывая бомбы{311}.
«Лавочкины» устремились в погоню. При приземлении наши летчики доложили об уничтожении пяти Ju.87, трех Bf.109, а также одного Hs.126, производившего разведку в районе Яковлево. Из боевого вылета не вернулся один Ла-5 лейтенанта Горовца, судьба которого некоторое время оставалась неизвестной. Только 9 июля «земля» сообщила о гибели летчика.
В это время в штаб 8-й гв. над поступило донесение от одного из соединений наземных войск о воздушном бое одиночного Ла-5 с большой группой немецких самолетов. Герой-летчик с близкой дистанции обстреливал «юнкерсы», были хорошо видны черные следы от падения самолетов. Над данным районом кипели горячие бои, и на ограниченном участке земли валялись обломки девяти немецких самолетов. Так возникла гипотеза — всех их уничтожил один краснозвездный истребитель. После ряда уточнений сомнений больше не оставалось: А. К. Горовец и был тем героем, который самоотверженно сражался и из схватки не вернулся.
Донесение политотдела 2-й воздушной армии свидетельствует:
«Выдающийся героический поступок совершил заместитель командира эскадрильи 88-го гв. иап гвардии лейтенант, член ВКП(б) тов. Горовец. Он один в неравном бою с самолетами противника сбил 9 самолетов Ю-87. Сам тов. Горовец, будучи смертельно ранен в этом бою, погиб смертью героя, не дойдя 4 км до своего аэродрома. Этот бой советского богатыря с восхищением наблюдали наземные войска, которые и подтвердили результат этого боя»{312}.
Сразу оговоримся, что найти эти свидетельства наземных войск в архивах Министерства обороны авторам не удалось. Нет упоминания о подвиге летчика в оперсводках авиационных полков и дивизий, а также воздушной армии, составленных «по горячим следам». Нелишне отметить, что в этот день [149] только летчики 88-го гв. иап заявили о пяти сбитых Ju.87, в то время как общий счет всей дивизии за день составил, по разным данным, от 16 до 18 «лаптежников». И это без учета побед, занесенных впоследствии на счет Горовца, а также других соединений 2-й воздушной армии!
Не подтверждаются результаты воздушного боя показаниями пленных летчиков и списком потерь 4-го воздушного флота. Немецкое авиационное объединение за 6 июля, как уже отмечалось, недосчиталось сбитыми и поврежденными десяти Ju.87, из которых четыре машины стали жертвами истребителей. Даже если немецкие данные не учитывают всю убыль материальной части, трудно представить себе, будто «вдруг» обнаружится ни один десяток неучтенных «штук». Принимая во внимание весьма преувеличенные доклады многих советских летчиков о своих победах, занесение на счет погибшего лейтенанта девяти сбитых самолетов выглядит скорее актом пропаганды, чем отражением реального события.
По всей видимости, оторвавшись от своей группы, Горовец действительно вступил в воздушный бой с большой группой Ju.87 и, вероятно, даже сбил или серьезно повредил несколько самолетов противника, однако закончившийся боезапас заставил Александра Константиновича выйти из схватки, после чего недалеко от своего аэродрома безоружный Ла-5 стал жертвой «мессершмиттов». Уже после войны останки героя, орден и его личные вещи, а также обломки самолета были найдены на месте падения на хуторе Заринские Дворы.
Накануне битвы А. К. Горовец был достаточно опытным бойцом, провел 72 боевых вылета, имел на счету два сбитых неприятельских самолета и нередко замещал комэска ст. лейтенанта В. И. Мишустина. В ходе ожесточенных боев над белгородской землей стали широко известны имена многих авиаторов, возмужавших и выросших за недолгое, но чрезвычайно насыщенное событиями время. Здесь хотелось подробнее рассказать о двух однополчанах из 240-го иап — мл. лейтенантах И. Н. Кожедубе и К. А. Евстигнееве, впоследствии ставших гордостью нашей авиации.
Как известно, часть подполковника И. С. Солда-тенко после тяжелых боев под Сталинградом была пополнена инструкторами летных училищ. При переучивании в 14-м запасном иап на Ла-5 зимой 1943 г. почти весь летный состав получил отличные оценки за технику пилотирования, по результатам стрельб, выполнению маршрутных полетов. В акте проверки 240-го иап указывалось, что сержант Кожедуб выполнил 3282 посадки, проведя в воздухе более 495 ч, а у сержанта Евстигнеева эти числа составляли 3445 и 498 соответственно. Показатели были впечатляющими, поскольку значительно превышали средний налет в то время строевого летчика ВВС КА. Вот только [150] оба будущих героя обладали весьма ограниченным боевым опытом, имея в активе преимущественно учебные воздушные бои.
Но они оба быстро учились и к концу июня, получив первые офицерские звания, были готовы к серьезным испытаниям. В воспоминаниях Кожедуба и Евстигнеева четко прослеживается одна и та же мысль: предстоящие ожесточенные бои не были неожиданными, так как летный состав наблюдал за сосредоточением войск противника в районе Белгорода. По приказу майора С. И. Подорожного, сменившего погибшего Солдатенко, с «лавочкиных» сняли бомбодержатели, тщательно проверили исправность материальной части, заменили изношенные моторы.
В период затишья полк проходил тренировку для ночной работы и отрабатывал слетанность в составе звеньев и эскадрилий. Впоследствии взаимопонимание позволило одерживать победы, с меньшими потерями выполнять боевые задачи. По воспоминаниям И. Н. Кожедуба, сбив 6 июля первый в своей жизни неприятельский самолет — Ju.87, он оторвался от группы и избежал серьезных неприятностей лишь благодаря ведомому мл. лейтенанту В. Ф. Мухину, вовремя отразившему атаку «мессершмитта».
К концу оборонительных боев командование оценило успехи Ивана Никитича: за четыре сбитых самолета его наградили первым орденом Красного Знамени и назначили командовать эскадрильей. Однополчане отмечали, что в этих боях для уничтожения неприятельского самолета, как правило, Кожедубу приходилось расходовать весь боекомплект; пройдет несколько месяцев и советский ас научится поражать уязвимые места неприятельских машин одной — двумя короткими очередями.
О подвигах его однополчанина К. А. Евстигнеева к этому времени знали не только в полку, но и во всей 2-й воздушной армии. В оперсводке за 8 июля отмечаются напряженные бои 4-го иак в районе севернее линии Белгород — Мясоедово (в ходе 224 вылетов сбито 27 неприятельских самолетов ценой 11 своих истребителей) и подчеркивается: «Особо отличился мл. лейтенант Евстигнеев, который в одном бою сбил три Ju.87» {313}.
Вполне возможно, одним из сбитых неприятельских самолетов управлял командир отряда 5/StG77 кавалер «Рыцарского Креста» К. фитцнер (К. Fitzner). Впоследствии Евстигнеев подробно рассказал, как успешно атаковал с близкой дистанции ведущего первой девятки на попутно пересекающихся курсах, после чего «лаптежник» упал, охваченный пламенем. Впрочем, Кирилл Алексеевич также не скрывал грамотные действия многих вражеских летчиков, жестокий характер боев и подстерегавшие его самого трудности.
Достаточно было на какую-то долю секунды задержаться с маневром в одной из схваток, как очередь «сто девятого» поразила истребитель. Ла-5 свалился на крыло, перешел в отрицательное пикирование, и только у самых верхушек деревьев летчику удалось вывести машину. Снаряды «маузеров» буквально «раздели» плоскость (были видны лонжероны, нервюры, нижняя обшивка), повредили посадочный щиток, рули... Высокое летное мастерство и живучесть «лавочкина» позволили Кириллу Алексеевичу благополучно совершить посадку на аэродроме.
| Дата | Звание, фамилия | Полк | Дивизия | Корпус | Армия | Район гибели |
| 05.07.43 г. | Мл. лейтенант Гусев И. Г. | 995-й шап | 306-я шад | 9-й сак | 17-я ВА | Переправы через Северский Донец |
| 05.07.43 г. | Ст. лейтенант Долгов А. П. | 175-й шап | 305-я шад | 9-й сак | 17-я ВА | Бессоновка |
| 05.07.43 г. | Капитанн Захаров М. С. | 735-й шап | 266-я шад | 1-й шак | 2-я ВА | Вост. Пушкарское |
| 05.07.43 г. | Мл. лейтенант Киселев Н. Р. | 854-й бап | 293-я бад | 1-й бак | 2-я ВА | Район Бутова |
| 08.07.43 г. | Мл. лейтенант Томайкин П. А. | 95-й гв. шап | 5-я гв. шад | 1-й сак | 17-я ВА | Окраины Белгорода |
| 09.07.43 г. | Капитан Петрухин И. Т. | 94-й гв. шап | 5-я гв. шад | 1-й сак | 17-я ВА | Село Разумное |
| 15.07.43 г. | Мл. лейтенант Савик Н. Ф. | 61-й шап | 291-я шад | — | 2-я ВА | Зап. Сырцево |
Особенно яркое впечатление осталось у будущего прославленного аса от грандиозного танкового сражения под Прохоровкой, свидетелем которого он был.
«12 июля наша эскадрилья три раза вылетала к этому полю сражения, — вспоминал К. А. Евстигнеев. — Нам казалось, все смешалось на земле, как в кромешном аду: горели сотни танков и спецмашин, воздух насытился дымом, чадом и гарью; трассы зенитных снарядов, купола парашютов, горящие самолеты, дымящие огненными хвостами...»{314}.
Последняя фраза сказана отнюдь не для красного словца. Действительно, над ударной группировкой немецкое командование создало сильную завесу огня зенитной артиллерии, не меньшую опасность для бомбардировщиков и штурмовиков представляли вражеские истребители. То один, то другой наш самолет получал серьезные повреждения или загорался. В одном из политдонесений утверждалось:
«Советские летчики, презирая смерть, стремились нанести врагу наибольший ущерб. Движимые неудержимым желанием приблизить победу, они твердой рукой направляли свои подбитые, пылающие машины на боевые порядки противника, скопления его боевой техники и живой силы, танковые и моторизованные колонны, в самолеты на аэродромных стоянках»{315}.
Накануне и в ходе битвы на Орловско-Курской дуге политработники пропагандировали подвиги летчиков, выпускали боевые листки с названиями: «Огненный экипаж», «Бессмертное пике», «Последняя атака» и др. В Центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации удалось обнаружить сведения об огненных таранах, совершенных советскими летчиками в ходе оборонительной операции Воронежского фронта. Эти данные приведены в табл. 3–4{316}.
Комментируя таблицу, хотелось отметить, что чаще всего огненные тараны выполняли штурмовики. За исключением мл. лейтенанта Савика, лишь весной 1943 г. окончившего Ульяновскую авиационную школу, все летчики имели значительный боевой опыт. Самый юный герой — мл. лейтенант Гусев, 1920 г. р., примерно три года работал инструктором в Балашовской военной школе, после чего совершил более 20 боевых вылетов. Остальные успели выполнить от 40 до 100 вылетов (ст. лейтенант Долгов примерно полгода летал на У-2 до переучивания на Ил-2), причем обычно они шли во главе своих подразделений и частей. Так, мл. лейтенант Томайкин занимал должность зам. командира эскадрильи. Вместе с летчиками погибли члены экипажей В. А. Кравченко, A.A. Кондратюк, П. А. Сабуров...
В таблице приведены только документально подтвержденные случаи. В то же время в литературе, посвященной битве на Орловско-Курской дуге, часто указывается гораздо больше огненных таранов. Например, известный политработник А. Д. Зайцев приводит сведения о том, что 7 июля ст. лейтенант М. Т. Забненков из 155-го гв. шап направил горящий штурмовик во вражескую колонну, устремившуюся к Обояни, но чудом остался жив{317}.
Согласно оперсводкам 292-й шад, летчик не смог перетянуть через линию фронта и приземлился на подбитой машине в расположении вражеских войск. Как впоследствии стало известно, Забненков (их полк еще не стал гвардейским и назывался 820-й шап) несколько дней скрывался от неприятельских патрулей, но 12 июля все же попал в плен. В августе 1944 г. летчику удалось бежать из лагеря для военнопленных и в октябре этого же года вернуться к своим.
Не подтверждается документами архива Министерства обороны и героический поступок мл. лейтенанта A.M. Вавилина из 421-го шап, который (по [152] информации Зайцева) 10 июля направил горящий штурмовик на механизированную колонну врага в районе Томаровки. При этом указанная часть с таким номером в битве не участвовала, вероятно, имелся в виду 241-й шап 291-й шад.
В книге воспоминаний командир 800-го шап майор А. И. Митрофанов не пожалел лестных слов, рассказывая об одном из своих подчиненных — ст. лейтенанте Б. Ф. Шубине. Действительно, на счету комэска было более 130 боевых вылетов, уничтожение 57 автомашин, подавление огня 12 артиллерийских батарей, восемь взорванных цистерн с горючим, десятки неприятельских самолетов, сожженных или поврежденных на земле и семь сбитых в воздушных боях. Митрофанов отмечал, что в ходе напряженных боев между руслом Северского Донца и Беленихино 14 июля Шубин направил «горящий, неуправляемый «ил» на танки врага, затаившиеся в низине» {318}, а из документов дивизии и армии можно лишь сделать вывод: командира эскадрильи сбила над целью немецкая зенитная артиллерия.
Спасая товарищей
В разгар битвы на Орловско-Курской дуге Совинформбюро сообщило:
«В бою был подбит самолет мл. лейтенанта Колоскова. Летчик совершил посадку в тылу врага. Отряд немецких кавалеристов бросился к месту приземления. Летчик Николаев поспешил на выручку товарища и посадил свой самолет рядом с подбитой машиной Колоскова. На глазах у приближавшихся гитлеровцев летчики подожгли поврежденный самолет и вдвоем улетели на машине Николаева. Вскоре они благополучно приземлились на своем аэродроме»{319}.
Как следовало из оперсводки 2-й ВА, 1 июля (т. е. до начала битвы) истребитель Ла-5 из 88-го гв. иап получил повреждения (по одним сведениям — в бою с FW.189, по другим — от обстрела зениток) и не мог продолжать полет. Мл. лейтенант И. Т. Колосков совершил вынужденную посадку юго-восточнее Лебедина. Его однополчанин мл. лейтенант A.B. Николаев быстро сориентировался: он приземлился рядом и, не выключая мотора, помог товарищу разместиться в фюзеляжном люке «лавочкина». Немецкие солдаты бежали к самолетам, поэтому времени для уничтожения поврежденной машины уже не оставалось. Под обстрелом врага летчики благополучно взлетели и в 14 ч 25 мин уже находились в дружеских объятиях{320}.
На четвертый день боев необычный случай произошел в 820-м шап. В напряженном бою, в ходе которого наши летчики сбили два Ju.87, в самолет зам. командира эскадрильи лейтенанта С. Д. Пошивальникова попал зенитный снаряд. Стрелок получил смертельное ранение, машина начала резко снижаться, а затем плюхнулась в поле, едва перетянув через линию фронта. Немецкая артиллерия открыла ураганный огонь по Ил-2, однако приземлившийся поблизости мл. лейтенант А. И. Гридинский помог командиру вылезти из разбитой машины и перебраться [153] к нему. Трехместный штурмовик благополучно взлетел и вернулся в Гринев{321}.
Судьбы Пошивальникова и Гридинского оказались схожими: летом 1944 г. оба летчика героически погибли в боях, оба были удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Правда, С. Д. Пошивальников узнал о знаменательном событии при жизни, а А. И. Гридинского наградили посмертно — указ Президиума Верховного Совета СССР был опубликован к 20-летию Победы.
Надо отдать должное и нашему противнику: взаимовыручка в вермахте была развита не меньше, чем в Красной Армии. Неоднократно в ходе войны немецкие авиаторы вывозили своих товарищей из-за линии фронта. Уже ранним утром 26 июня 1941 г. один из летчиков группы II/KG27 приземлился рядом с поврежденным таранным ударом «хейнкелём», взял на борт весь его экипаж и вернулся на свой аэродром в Румынии{322}. Чаще всего подобные действия, требовавшие храбрости, выдержки, отличной техники пилотирования, предпринимали пилоты «штук».
Из германских отчетов можно узнать, например, что спас своего подчиненного командир отряда 3/S1G2 обер-лейтенант Ф. Платцер (F. Platzer), а поступок лейтенанта Хенриха (Henrich) из lll/StG1, приземлившегося в 10 км за линией фронта у подбитого самолета лейтенанта Ханне (Hanne), стал широко известен в люфтваффе — на месте радиста находился немецкий военный корреспондент. Молодой унтер-офицер О. Хайнрих (О. Heinrich) из MI/StG77 в течение года обеспечил возвращение в строй сразу двух экипажей «восемьдесят седьмых».
Попытки использовать для спасения экипажей одноместные самолеты встречались гораздо реже. Тем не менее один из таких случаев произошел в период битвы на Орловско-Курской дуге. Известный ас обер-фельдфебель Г. Россман (H. Rossmann) из III/JG52, одержавший, если верить немецким донесениям, 93 победы, вспоминал о своем последнем боевом вылете 9 июля:
«Мы стартовали четверкой на разведку в район Обояни. Неожиданно ведущий второй пары фельдфвбель [154] Э. Лоберг [E. Lohberg] потерял ведомого лейтенанта В. Пулса /»l/l/. Puls}. Я развернулся, чтобы поддержать товарища, но при этом потерял из виду четвертого летчика — лейтенанта З. Зейлера [S. Seyler], ушедшего в облачность. Вскоре, примерно в 100 м над землей раскрылся купол парашюта.Вместе с Лобергом, который теперь прикрывал меня, мы облетели вокруг места приземления неизвестного летчика в тот момент, когда белый шелк как бы осел, а наш товарищ освобождался от лямок парашюта и попытался скрыться в близлежащем лесу. Был ли это Зейлер — осталось неизвестным. Мы наблюдали, как большое количество русских направились в сторону парашютиста, но под воздействием наших штурмовых атак они залегли.
При очередном развороте я заметил, что «мессершмитт» Лоберга окутался сначала белым паром, а затем черным дымом. Летчик повернул поврежденную [154] машину на запад. Вскоре он удачно приземлил самолет на «брюхо» на ровной, достаточно большой поляне примерно в 20 км западнее Обояни. Фельдфебель продолжал оставаться в кабине. Внимательно осматривая местность с бреющего полета, я выпустил шасси и при заходе на посадку аварийно сбросил фонарь кабины.
Приземление произошло успешно. Лоберг вылез из «мессершмитта» и побежал к моей машине. Я заметил, что он ранен в левую руку. Летчик забрался на левую плоскость, а я тем временем готовился к старту. Неожиданно мой товарищ покачнулся и упал под фюзеляж самолета. Решив, что он потерял сознание, я отстегнул лямки парашюта, вылез из кабины. Внезапно прозвучала очередь, выпущенная из автомата, — меня ранило в ноги. Только тут я заметил русских...
О судьбе своих однополчан Лоберге, Зейлере и Пулсе мне так и не удалось ничего узнать, несмотря на все предпринимаемые попытки»{323}.
По советским источникам, двух немецких летчиков удалось пленить примерно в 150 км юго-восточнее того места, которое указал Россман. В них также приводится несколько иная версия произошедшего. Например, по воспоминаниям бывших авиаторов 5-го гв. иап Н. Г. Ильина и В. П. Рулина, их командир майор В. А. Зайцев получил из штаба 207-й над приказ перегнать из-под Чугуева исправный «мессершмитт», у которого в баках не было ни капли бензина. Стало известно, что пара немецких летчиков вела «охоту» за автомашинами на фронтовых дорогах. Южнее Белого Колодезя их обстреляли зенитки. Осколки снаряда пробили у ведущего самолета бензобак, вывели из строя рацию и ранили самого летчика. Попытка перетянуть машину через линию фронта не удалась; пришлось искать место для вынужденной посадки. С выпущенными щитками и шасси «мессершмитт» сначала плавно бежал по поляне, но затем попал в овраг, встал на нос и скапотировал. Неподалеку на ровной площадке благополучно приземлился ведомый, который отстегнул ремни, сбросил парашют и побежал к оврагу.
«В это время мимо проезжал на телеге пожилой бригадир с двумя колхозницами, — передают Ильин и Рулин рассказ местных жителей. — Погоняемая возницей лошадь пылила трусцой. Вдруг они увидели стоящий одиноко в поле одномоторный самолет. Чужой — с крестами на крыльях и фюзеляже и свастикой на хвосте. А летчика нет. Прошло минут десять — пятнадцать. Колхозники не знали, что предпринять.— Фашист идет! — закричала одна из женщин, показывая рукой в сторону оврага.
Оттуда поднимался человек в комбинезоне мышиного цвета. По его совсем юному лицу градом бежал пот. Увидев пожилого мужчину с пастушеским кнутом и двух женщин, он растерялся. Бросился к машине. [155] Немецкий сержант хотел встать на центроплан, чтобы взять что-то из кабины, но хлесткий удар по ногам опрокинул его. Точно по команде наши налетели на фашиста, связали и доставили в ближайшую воинскую часть. Позже бригадир-колхозник был награжден за это орденом»{324}.
По воспоминаниям ветеранов части, трофейный «мессершмитт» осмотрела техническая бригада, которая выявила повреждения и устранила их. Истребитель заправили горючим, опробовали на земле и готовились использовать для разведывательных полетов в тыл противника. Но командование дивизии не одобрило этот план, поскольку получило прямые указания из Москвы относительно дальнейшей судьбы машины. Вскоре из НИИ ВВС прибыл летчик-испытатель, перегнавший самолет в Подмосковье для проведения испытаний.
Вновь обратимся к сводке Совинформбюро. В конце августа оно сообщало:
«Самолет Bf.109 совершил посадку на поле прифронтового совхоза «Красная волна» Харьковской области. Бригадир совхоза И. С. Зелинский обезоружил немецкого летчика и поручил нескольким рабочим доставить его в штаб советской части. Тем временем другой немецкий летчик, убедившись, что в поле находятся штатские безоружные люди, также совершил посадку. Он выстрелил из пистолета в Зелинского, но промахнулся. Ловким ударом советский патриот вышиб оружие из рук гитлеровца и задержал его. Оба немецких летчика были переданы подоспевшим красноармейцам. Самолеты в полной исправности сданы советской авиационной части»{325}.
Действительно, Bf.109G-4 № 19968 («белая б»), на котором летал Э. Лоберг, вскоре доставили в НИИ ВВС и подробно изучили. У самолета был сильно изношен двигатель, а наружные бомбодержатели и зафиксированное в выпущенном положении хвостовое колесо ухудшали аэродинамику. Впоследствии этот истребитель часто использовали при проведении учебных воздушных боев в институте. Новенький Bf.109G-6 № 20154 обер-фельдфебеля Э. Россмана представлял собой гораздо более заманчивый трофей, но этот самолет серьезно пострадал при вынужденной посадке и для его восстановления требовалось время и силы — в НИИ ВВС он не попал.
В то время строевые командиры наших ВВС еще не знали о новой модификации основного истребителя противника; вряд ли кто-либо обратил внимание на изменения во внешнем облике, вооружении и оборудовании хорошо знакомого «мессера». Впрочем, советская разведка действовала оперативно, и вскоре на стол главного инженера ВВС КА генерала А. К. Репина лег отчет, где со ссылкой на показания пленного летчика (Россмана), указывались основные различия Bf.109G-4 и Bf.109G-6:
«В настоящее время Bf.109G-6 является новейшим типом немецкого истребителя, вооруженного одной пушкой калибра 20 мм и двумя синхронными крупнокалиберными пулеметами. Пулеметы MG131 калибра 13 мм впервые устанавливаются на немецком истребителе, имеют электрическое управление и скорострельность 750–850 выстр./мин. В боезапас пушки входят бронебойные, осколочно-бронебойные и зажигательные снаряды. Преимущество данной схемы вооружения состоит в том, что все огневые точки сконцентрированы на небольшом пространстве. Боезапас пушки составляет 200 патронов, пулеметов — по 250–300 патронов.Шасси на Bf.109G-6 более прочное. Амортстойки и колеса усилены. Мотор установлен тот же — DB605A, но его дополнительно форсировали по мощности на 200 л. с. Костыльное колесо истребителя убирается в фюзеляж. Относительно Bf.109G-4 максимальная горизонтальная скорость Bf..109G-6 возросла на 20–30 км/ч и составляет у земли 530–540 км/ч... «{326}.
Боевые действия ночью
В первые сутки оборонительного сражения на белгородском направлении интенсивность ночных боевых действий была значительно ниже, чем на северном фасе Орловско-Курской дуги. Отчасти это можно объяснить малочисленностью легкомоторной авиации в составе 2-й воздушной армии. Накануне сражения в 208-й нбад имелось всего 49 самолетов У-2 и Р-5, из которых только 34 исправных. Соединение пополнялось личным составом и материальной частью, без вывода из прифронтовой полосы. Фактически лишь 646-й и 715-й нбап являлись в начале июля [156] полноценными авиаполками. Вооруженный девятью Р-5 620-й нбап больше походил на эскадрилью и чаще всего использовался для ведения ночной разведки. Еще пять У-2, один Р-5 и два СБ имела оперативно подчиненная дивизии 331-я ночная авиаэскадрилья.
Напряженность (менее двух вылетов на экипаж до рассвета) ночной работы была также недостаточна, а результаты налетов оценивались командованием как весьма скромные, оказывая преимущественно изнуряющее воздействие на солдат и офицеров противника. Существенную поддержку ночникам полковника Л. Н. Юзеева оказала 262-я нбад (командир полковник Г. И. Белицкий) 17-й воздушной армии, которая содействовала войскам 7-й гвардейской армии. Все же эффективность действий ночников оставалась в первые сутки операции незначительной. Это заставило советское командование привлекать дополнительные силы.
К атакам неприятеля поздним вечером 6 июля приступили экипажи 244-й бад, вылетавшие на «Бостонах» и накопившие значительный опыт действий в темное время суток. Если в первую ночь сражения был зафиксирован 171 вылет, то в следующую фронтовая авиация выполнила уже 269 вылетов, несмотря на ухудшение погодных условий. Наши авиаторы отыскивали цели не только в ближних тылах и на передовой противника, но также стремились уничтожить злополучные переправы через Северский Донец, которые, несмотря на все усилия, продолжали исправно функционировать.
Весьма необычным представляется идея применить для работы ночью штурмовики Ил-2. Подобные замыслы попытались реализовать еще в период Сталинградской битвы, впрочем, без особого результата. Весной 1943 г. началась подготовка к боевым действиям ночью нескольких полков, среди которых был 667-й шап 292-й шад, где она шла наиболее интенсивно. Накануне битвы при посадке один из штурмовиков потерпел аварию, но в целом тренировка летного состава проходила успешно. С началом оборонительного сражения полк в бой не вступил, продолжая проводить учебно-тренировочные полеты.
В ночь на 7 июля наиболее подготовленные экипажи совершили свои первые боевые вылеты, атаковав восемью Ил-2 переправы и цели в районе Ячнева Колодезя. Летчики взлетали и садились при освещении взлетной полосы фарами от автомобилей. И впоследствии доложили об уничтожении пяти зенитных, двух полевых орудий и создании двух очагов пожара в районе переправ. На следующую ночь в район цели вылетело уже 11 самолетов, уничтожили и повредили, по данным экипажей, пять танков, два зенитных орудия, склад боеприпасов, склад ГСМ.
На этом ночная «карьера» пилотов 667-го шап [156] собственно и завершилась. Тяжелые потери 1-го шак в дневных вылетах заставили командование, ранее планировавшее продолжить дальнейшую отработку ночного применения Ил-2, бросить полк в горнило боев. Действия штурмовиков ночью показали, что самолет плохо предназначен для данного вида работы. Командир 667-го шап майор Римшин в своих выводах указывал на возможность использования штурмовиков в светлые лунные ночи, на рассвете и в сумерках, считая, что иначе ночные вылеты превратятся в «простое утюжение воздуха» {327}. Чрезмерно задняя центровка двухместного штурмовика, наряду с плохой продольной устойчивостью и трудностями ориентировки в темноте, по мнению командира полка, позволяли заранее предположить серьезные проблемы при боевых действиях, с которыми неизбежно столкнутся экипажи, особенно молодые.
Не оставались пассивными и немецкие ночники. В то время как отдельные хорошо подготовленные экипажи двухмоторных бомбардировщиков атаковали станции и перегоны, легкие бипланы стремились уничтожить автомашины в ближнем тылу Воронежского фронта. Наши посты ВНОС фиксировали не более 30 пролетов вражеских самолетов за ночь, но временами реальное количество вылетевших после захода солнца немецких самолетов оказывалось в два — два с половиной раза больше.
Так, в ночь на 7 июля немцы задействовали 64 самолета. При этом 13 бомбардировщиков вели «свободную охоту» вдоль железнодорожных линий Курск — Касторное, Волоконовка — Касторное (экипажи отмечали прямые попадания в четыре платформы) и у станции Прохоровка. Одновременно 50 легких самолетов осуществляли налеты для изнурения наших войск в населенных пунктах юго-восточнее и восточнее Белгорода, также вели борьбу с автомобильными перевозками на корочанском направлении, а один «юнкерс» проводил ночную разведку. (В общее число не включены вылеты ночных истребителей, так как они подчинялись непосредственно штабу 4-го ВФ, а мы используем отчеты 8-го авиакорпуса.)
Эти действия не остались незамеченными, поскольку на следующую ночь предпринимались попытки блокировать немецкие аэродромы в районе Харькова (Рогань, Основа) силами 13 «Бостонов» из 244-й бад. О потерях противника на земле не сообщалось, да и препятствовать ночным вылетам было достаточно трудно: бипланам «арадо» или «гота» не требовалась специальная подготовка взлетной полосы, а «хейнкели» или «юнкерсы» вылетали с разных аэродромов по одному или мелкими подразделениями. Как правило, интенсивность ночной работы определялась возможностями экипажей (после трех-пяти вылетов днем им требовался отдых) и метеоусловиями. В целом же, на каждый поднятый ночью [157] немецкий самолет вылетало не менее пяти советских, а по весу сброшенных бомб противник уступал примерно в 15 раз, что объяснялось широким использованием нашей стороной дальних и тяжелых бомбардировщиков.
Правда, в течение первых двух суток оборонительных боев основные усилия АДД концентрировались на орловском направлении. Ставка ВПК, которой непосредственно подчинялся командующий генерал А. Е. Голованов, полагала, что именно здесь будет нанесен наиболее мощный удар неприятеля. Против группы армий «Юг» были задействованы преимущественно 3-й гвардейский и 5-й авиакорпуса, совершившие за две ночи 221 самолето-вылет, из них в 85 вылетах целями самолетов являлась непосредственно белгородская группировка немцев. (За это же время по войскам группы армий «Центр» АДД выполнила 573 самолето-вылета, причем в 287 вылетах поражались крупные железнодорожные узлы, а 286 вылетов были направлены против наступающей орловской группировки.){328}
Как раз в районе Белгорода соединения АДД понесли тогда заметные потери, превысившие половину общей убыли (четыре корабля из семи). В одних случаях (ТБ-3 из 54-й авиадивизий) губительным оказался огонь своей же зенитной артиллерии, в других (Ли-2 из 53-й ад и Ил-4 из 7-й гв. ад) самолеты стали жертвами неприятельских ночных «охотников». Насколько известно, незадолго до начала наступления одно — два звена из отряда 11/NJG5 перебазировались из Восточной Пруссии на Харьковский аэроузел. Результативные атаки немецких ночников при плохой видимости, 5–10 бальной облачности на высоте всего 400 м можно объяснить эффективной системой наведения Bf.110 с земли с помощью радиолокационных станций.
Наши экипажи не остались в долгу: неприятель понес потери в районах Бутово, Стрелецкое, Тома-ровка. В каждом из перечисленных пунктов контролеры отметили по 15–30 очагов пожаров. Особенно напряженно действовал 3-й гв. ак, большинство экипажей которого совершило в ночь на 7 июля два вылета. О действиях в районе Белгорода в эту ночь вспоминал начальник штаба 9-го гв. ап Д. К. Перемот, летевший в самолете-лидере:
«Я вывожу Ил-4 на цель. А к роще, куда мы нацелились, тянутся танки. Они спешат укрыться от удара с воздуха, а заодно и дозаправиться топливом. У нас на борту 1500 кг бомб. Заходим на рощу. Я сбрасываю груз. За нами приступает к работе весь полк. Когда развернулись, увидели над рощей бушующее пламя. Боевые машины, цистерны с горючим, технические летучки — все объято огнем. Горела и земля, обильно политая топливом»{329}.
Утром 7 июля, как уже отмечалось, сражение разгорелось с новой силой. Несмотря на упорное сопротивление и контрудары наших войск, противник смог продвинуться вперед, правда, незначительно. Советское командование решило повысить интенсивность вылетов ночной авиации, что можно объяснить подготовкой к предстоящему фронтовому контрудару. Как отмечал заместитель Голованова генерал Н. С. Скрипко, координировавший действия АДД на южном фасе Курской дуги, 94 самолета 6-го ак с аэроузла Морозовский продолжали в эти дни наносить удары по портам Тамань и Керчь, стремясь сорвать подвоз морем пополнения и боеприпасов для врага на Таманском полуострове{330}. Но 7 июля штаб АДД перенацелил подчиненных генерала Г. Н. Тупикова, поставив новую задачу:
«В ночь на 8 июля 1943 г. корпус бомбардирует переправы через Северский Донец у пунктов Топлин-ка и Карнауховка (15 км юго-восточнее Белгорода) и уничтожает скопления войск в этих пунктах. Главная цель — переправа у Топлинки. Особо предупредить экипажи о необходимости наблюдения за наземной обстановкой, бомбить только прицельно. [158]Во главе каждого эшелона иметь опытные экипажи-осветители. В районах Разумное, Соломине, Крутой Лог действуют другие части АДД»{331}.
Тогда же примерно в 25 км северо-западнее Белгорода (Томаровка, Пушкарное) впервые атаковали врага тяжелыми авиабомбами авиаторы 45-й ад. Во многих источниках, особенно мемуарах, подчеркивается отличное выполнение задания и огромный ущерб врага. Однако документы соединения рисуют гораздо менее радостную картину. Прежде всего отмечается, что вылет двух полков сильно растянулся во времени; когда экипаж майора В. М. Обухова из 746-го ап уже был над Томаровкой, последний бомбардировщик только вылетал из Раменского. Отказ материальной части вынудил один экипаж вернуться домой, а плохие погодные условия осложнили остальным прицеливание. При анализе результатов вылета отмечалось:
«Удар должен был наноситься группами в два-три самолета (всего вышло на цель 13 кораблей Пе-8. — Прим. авт. ) в течение 40 мин с высоты 2600–3400 м. Средств земного обеспечения самолетовождения, светонаведения и обозначения линии своих войск не было. За исходный ориентир был взят изгиб шоссейной дороги у н. п. Яковлеве (32 км северо-западнее Белгорода). Для подсвета цели были высланы два самолета с задачей освещать пункты в продолжении всего удара. При выполнении боевого задания некоторые экипажи исходный ориентир не опознали, проскочили его, отклонились от маршрута и вышли на цель с большим опозданием, после того как экипажи-осветители закончили свою работу. Без светонаведения трудно было отыскать заданную точку прицеливания, вследствие чего при бомбометании экипажи ориентировались по очагам пожаров. Эти экипажи поставленную перед ними боевую задачу не выполнили»{332}.
К вышеупомянутым соединениям в ночь на 8 июля присоединился 2-й гв. ак, большинство экипажей которого действовали на южном фасе Курской дуги. Эшелонируясь по высоте и времени дальние бомбардировщики практически целую ночь, вплоть до 4 ч утра наносили удары по выявленным местам скопления живой силы и техники противника. Наиболее опытные экипажи смогли поднимать на Ил-4 до 2,5 т бомб, что являлось предельной загрузкой для самолетов этого типа. Особенно отличился летчик В. Г. Кочиев из 18-го гв. ап, сбросивший на врага в двух вылетах 5 т бомб. Контролировавшие работу экипажей подполковник П. И. Бурлуцкий, майоры Е. Б. Окороков, А. И. Шапошников и другие отметили достаточно высокую меткость бомбометания. В этот день отмечалось мастерство штурманов П. М. Костюшина, A.A. Кошика, Г. Безобразова, которые быстро и точно вывели корабли на цели.
Как следует из документов, соединения АДД совершили 275 вылетов, из которых в 156 были атакованы населенные пункты у линии фронта (Лучки, Быковка, Томаровка, Пушкарное), в 53 бомбились скопления танков в Разумном и Кривом Логе, а в 66 вылетах разрушались переправы неприятеля через Северский Донец у Соломино, Топлинки, Карнаухов-ки{333}. Несомненно, наши авиаторы смогли бы добиться большего, если бы не активное противодействие, оказанное неприятелем в эту ночь. Немцы выслали несколько хорошо подготовленных экипажей в район тех аэродромов АДД, которые находились юго-западнее Москвы, с задачей максимально помешать их нормальной работе. Если от Липецкого аэроузла, где базировался 3-й гв. авиакорпус, «блокировщика» удалось достаточно быстро отогнать интенсивным огнем зениток, то над районом Серпухова один из «хейнкелей» (из отряда 14/KG27) находился до 50 мин около Липиц, по одной сбрасывая небольшие бомбы и препятствуя посадке возвращающихся Ил-4 из 2-го гв. авиакорпуса. Экипажи уходили в зону, стремясь переждать уход немецкого бомбардировщика. В результате посадка затянулась, а запланированный повторный вылет почти повсеместно оказался сорван.
В течение двух следующих ночей основные усилия АДД концентрировались севернее и северо-западнее Белгорода. Однако погода не благоприятствовала активным действиям, поэтому количество поднятых самолетов было заметно меньше, чем в ночь на 8 июля (в сумме менее 400 вылетов). Пилоты «кукурузников» продолжили участвовать в сражении, по мере сил лишая отдыха и сна солдат и офицеров вермахта. По донесениям наблюдателей, наибольшего успеха добились У-2 из 262-й нбад на участке наступления 3-го немецкого тк.
Все же суммарный вес бомб, сбрасываемых [159] на головы нацистов с бипланов, был невелик. Генерал Н. Ф. Ватутин понимал, что вскоре он лишится помощи от соединений АДД, поскольку началась подготовка к контрнаступлению Брянского фронта. Тяжелые корабли были крайне необходимы для разрушения хорошо оборудованных оборонительных позиций неприятеля мощными фугасками. Этим обстоятельством можно объяснить стремление задействовать ночью части «фронтового» 1-го бак. К тому же корпус с 5 июля находился в состоянии вынужденного бездействия: не хватало, как уже отмечалось, истребителей для прикрытия групп Пе-2 при сильном противодействии противника в воздухе.
После совещания в штабе перед комкором И. С. Полбиным поставили задачу в ночь на 10 июля атаковать немецкий аэродром Микояновку. Генерал С. А. Красовский также распорядился дополнить ночные действия «пешек» и поддержать их на рассвете наиболее подготовленными авиаторами из 1-го шак, которых направили проштурмовать стоянки и обнаруженные немецкие самолеты. Планировалось, что экипажи Пе-2 выйдут на свой аэродром при помощи радиополукомпасов, а летчикам Ил-2 поможет вернуться наступивший рассвет.
Полковник И. С. Полбин всегда стремился выполнять наиболее сложные и необычные задания. Можно вспомнить, как примерно за год до рассматриваемых событий пара «пешек» (летчики подполковник И. С. Полбин и ст. лейтенант Л. В. Жолудев) с крутого пикирования уничтожила крупное немецкое бензохранилище в районе станции Морозов-ская. И теперь Иван Семенович решил лично проверить боевые возможности Пе-2 ночью. Он вылетел на задание, взяв ведомым командира 804-го бап майора Ляха.
Первый вылет прошел успешно. С земли наблюдался лишь слабый зенитный огонь, а от атаки одиночного ночного истребителя удалось легко уклониться. Оба экипажа благополучно приземлились. Полковник Полбин приказал подготовить самолеты к повторному вылету. В его ходе ситуация существенно изменилась, поскольку противник оперативно предпринял контрмеры. Огонь с земли стал намного более интенсивным, а в воздухе патрулировало уже три ночных истребителя с зажженными фарами. Один из них увязался за обеими «пешками», которые и привели его на аэродром Иловское. Едва ведущий советский бомбардировщик коснулся колесами полосы, как «мессершмитт» зашел в атаку вдоль летно-й полосы, сбросив с высоты 200–300 м восемь бомб и обстреляв стоящие самолеты из пушек и пулеметов. Два истребителя из состава 9-го иак ПВО, базировавшиеся на аэродроме, сгорели, а два прожектора получили повреждения.
Не успокоившись на достигнутом, летчик Bf.110 атаковал самолет Полбина, повредив его и ранив стрелка. В результате следующей атаки снаряды и пули попали в «пешку» майора Ляха. Они разбили пневмосистему, погасили фару; при аварийной посадке самолет был серьезно поврежден. Правда, все члены экипажа отделались ушибами. Вероятно, результаты этого вылета произвели крайне негативное впечатление на командование 2-й воздушной армии, поскольку части фронтовой авиации к нанесению ночных ударов по немецким аэродромам больше не привлекались{334}.
Любопытно, что данный эпизод нашел отражение в личном деле командира корпуса. Отмечалось, что пара полковника И. С. Полбина дважды бомбила аэродром Микояновка,
«произведя восемь заходов, сбросив бомбы с высоты 1200–7500 м прицельно. При новом вылете — заходе ведущий был атакован звеном ночных истребителей противника. Тов. Полбин, имея запас горючего на 16 мин, раненого стрелка-радиста и поврежденный самолет, успешно провел бой и в исключительно трудную ночь при отсутствии прожектора посадил самолет Пе-2 на свой аэродром»{335}.
Кризис
К 9 июля командование группы армий «Юг» осознало тот факт, что вдоль шоссе Белгород — Обоянь прорваться к Курску вряд ли удастся. Более того, существовал риск увязнуть в хорошо организованной обороне, подобно ударной группировке 9-й армии. Поэтому Манштейн попытался найти брешь, слабый участок в построении Воронежского фронта. Впрочем, [160] американский историк С. Ньютон, ссылаясь на недавно обнаруженные документы, доказывает, что еще в мае 1943 г. командующий 4-й ТА генерал Гот считал целесообразным прорывать последнюю советскую оборонительную полосу на прохоровском направлении{336}. Так или иначе, но германское командование решило попробовать выйти к Курску через излучину реки Псел. Одновременно танковые соединения группы Кемпфа начали готовить прорыв к Прохоровке с юга через село Ржавец. Таким образом, согласно планам Манштейна, значительная часть сил 69-й армии попадала бы в клещи, образованные 3-м тк и 2-м тк СС. Для достижения решающего успеха не исключался ввод в бой 24-го тк, являвшегося единственным значительным резервом группы армий «Юг».
Судя по немецким картам, противник к этому времени достаточно полно вскрыл группировку и состав противостоящих ему объединений. Особенно хорошо работала в интересах наземных войск германская воздушная разведка. Ее экипажи, несомненно, обратили внимание на то, что советские позиции в районе реки Псел и станции Прохоровка были не полностью оборудованы в инженерном отношении и что этот рубеж занимали относительно малочисленные части. Данные обстоятельства и решил использовать Манштейн.
Советское командование заблаговременно усилило угрожаемое направление, особенно стык 69-й и 6-й гв. армий у излучины р. Псел. Для повышения устойчивости обороны в ведение командующего 69-й армии генерала В. Д. Крюченкина передали левофланговые дивизии 6-й гв. армии, правофланговые 7-й гв. армии и различные средства усиления из фронтового резерва. Ставка ВПК, с тревогой следившая за развитием событий на южном фланге, в ночь
на 10 июля переименовала Степной военный округ во фронт и приказала его командующему, генералу И. С. Коневу, начать «разворачивать» армии, совершая только ночные передвижения.
Впрочем, некоторые из объединений еще раньше начали выдвигаться навстречу неприятелю. Так, гвардейские 5-я общевойсковая и 5-я танковая армии уже 7 июля устремились к Прохоровке. Танкистам генерала П. А. Ротмистрова, например, предстояло преодолеть более 250 км, что представлялось весьма трудной и необычной задачей, усложнявшейся опасностью налетов люфтваффе. Возможно поэтому генерал Конев на самолете У-2 с воздуха наблюдал за первым этапом марша. Впоследствии выяснилось: некоторые корпуса прошли почти 400 км, причем никакого воздействия авиации противника не было.
По воспоминаниям Ротмистрова, обеспечению ПВО танковой армии на марше уделялось исключительно большое внимание. Опасаясь, что германская авиация разбомбит эшелоны или железнодорожные мосты, командование отказалось от использования железной дороги при переброске танков на столь большое расстояние. Решили также не прятать танковые колонны в лесах с наступлением рассвета, а совершать марш круглосуточно. Командарм специально запросил у Сталина обеспечение прикрытия передвижения танкистов сильными патрулями истребителей и получил «добро»{337}.
Как уже отмечалось, сил немецкой авиации в ходе операции «Цитадель» хватило только для воздействия на наши войска на поле боя и в ближнем тылу. И все же люфтваффе сыграли важную роль в срыве контрудара 5-й гв. ТА. Ведь из-за «самолето-боязни» наше командование не использовало железную дорогу, и таким образом немцы уже решили важную для себя задачу. Танкистам пришлось совершить утомительный марш, в ходе которого личный состав испытал сильные перегрузки, а материальная часть была значительно изношена.
Еще большие испытания выпали на долю воинов Воронежского фронта, которые с утра до вечера вели напряженные бои. Сказанное относилось и к соединениям 2-й ВА. Генерал С. А. Красовский требовал от подчиненных надежного прикрытия своих войск от ударов с воздуха (что до сих пор не удавалось) и предотвращения подхода резервов неприятеля к линии фронта. За 10 и 11 июля авиаторы объединения выполнили около 1000 вылетов; при этом обстановка мало изменилась относительно предыдущих дней. Как и ранее, германское командование продолжало наносить удары на поле боя, иногда значительными силами бомбардировщиков, пикировщиков и штурмовиков. В частности, противник неоднократно атаковал части 2-го тк.
«Над нашими позициями «закрутилось чертово [161] колесо», — ссылаясь на свидетельства очевидцев, описывает историк В. Н. Замулин действия ударных соединений 8-го немецкого авиакорпуса во второй половине дня 10 июля. — Так красноармейцы окрестили особую форму бомбардировки, которую применяли немцы. Выстроившись в круг, от 30 до 70 бомбардировщиков, сменяя друг друга, наносили удары. Они продолжались непрерывно, как правило, от 30 мин до 2 ч. За несколько минут до завершения бомбардировки к переднему краю выдвигалась большая группа бронетехники... К моменту прекращения бомбового удара танки фактически оказывались в нескольких сотнях метров от стрелковых окопов. Пехота, не успев оправиться от бомбежки, вынуждена была бороться с танками... Такой прием «проламывания» боевых позиций немцы впервые применили на Курской дуге как форму преодоления нашей хорошо подготовленной в инженерном отношении обороны»{338}.
По данным авиационного командования, удалось повысить эффективность истребительной авиации, особенно при патрулировании у линии фронта, чему способствовало более четкое управление частя: ми с передовых КП. Результативно действовали, например, в бою 11 июля летчики 41-го гв. иап. Над войсками 6-й гв. и 1-й танковой армий они разгромили группу Ju.87. Согласно оперсводкам, увеличили личные счета ст. лейтенанты А. Г. Павлов и A.C. Куманичкин (его накануне перевели из 927-го иап), лейтенант И. М. Наумов, мл. лейтенант Баланин{339}.
Наибольшего же успеха в тот день добилась группа 183-го иап. Прикрывая войска 69-й армии на высоте 1000–1200 м в районе Беленихино, восемь Як-1 и Як-7б ст. лейтенанта A.C. Юдина заметили несколько ниже себя шестерку «мессершмиттов». Вскоре появились девять Ju.87, сопровождаемые еще шестью Bf.109. Командир корпуса генерал И. Д. Подгорный с земли подсказал Юдину: лучше пропустить «сто девятые» и «в лоб» атаковать «штуки».
Заметив приближение наших истребителей, «мессершмитты» начали выполнять боевой разворот, но потеряли «юнкерсы» из вида в облачности. Те, в свою очередь, поспешно сбросили бомбы и неудачно сманеврировали, подставив борт под атаку «яков». Первыми же очередями Юдин с дистанции 100 м сбил один из «лаптежников», после чего оказался как бы внутри строя немецких истребителей. На помощь ведущему устремились мл. лейтенанты Проскурин, Овсянников, Шемякин. К концу боя, длившегося 12 мин, враждующие группы распались на одиночные машины и пары, казалось, не связанные между собой.
Нескольким нашим летчикам удалось с близких дистанций обстреливать одиночные «юнкерсы». Кроме уже указанных авиаторов, отличились мл. лейтенанты [161] Шишкин, Краснов и Агданцев, доложившие о победах. Причем последний бортовым огнем сбил Bf.109, а при выходе из атаки плоскостью истребителя ударил по рулю поворота «юнкерса», который переворотом пошел к земле и упал в районе села Богородицкое. Шесть Bf.109, вероятно имевшие задачу «расчистить воздух», вышли из облаков только после того, как ни одного пикировщика в данном районе уже не осталось. Наши летчики доложили об уничтожении двух «мессершмиттов» и всех девяти «юнкерсов»{340}.
Немецкая сторона признала в этот день потерю семи пикировщиков, причем четыре «юнкерса» погибли в одном бою буквально у самой линии фронта. Остальные самолеты ушли под прикрытие своей зенитной артиллерии, однако люфтваффе лишились пяти авиаторов из эскадры StG77; среди невернувшихся был командир 9-го отряда капитан Р. Блюменталь (R. Bluemental). Подтверждают немцы и факт гибели «мессершмитта», горящим врезавшегося в один из домов села Богородицкое, — истребитель принадлежал группе II/JG3, а его пилот ефрейтор Г. Шиллинг (H. Schilling), только что вернувшийся в строй после ранения 5 июля, погиб в кабине.
С первых дней проведения операции «Цитадель» немецкие ближние разведчики действовали преимущественно на удалении в 50–70 км от линии фронта, а дальние разведчики проникали на значительную глубину нашей территории. Так, с аэродрома Запорожье они достигали волжских городов Саратов, Камышин, Вольск, систематически наблюдали за работой важных транспортных узлов Балашов, Борисоглебск, Ртищево и др. Не оставались пассивными и ночные разведчики, следившие за подходом к фронту наших резервов из районов Курска, Воронежа, Старого Оскола... [162]
Воинам Воронежского корпусного и Харьковского дивизионного районов ПВО удавалось неоднократно срывать выполнение заданий немецких экипажей. Наибольшего успеха в борьбе с ними наши части добились 11 июля, когда истребители (из 586-го иап и 910-го иап особого назначения 9-го иак ПВО) смогли сбить два Ju.88D из отряда 2(F)/22, в одном из которых погиб командир подразделения капитан Т. Кёк (T.Koeck). [Можно добавить, что сменивший его капитан А. Йацок (A. Jacok) занимал должность всего несколько дней: 16 июля он разбился в Сталино при посадке поврежденного самолета.]
Несмотря на самоотверженные действия советских летчиков, как и бойцов других родов войск, остановить немецкое наступление не удавалось. Западные источники отмечали серьезный успех оперативной группы «Кемпф», которая «в течение первых шести дней продвигалась мучительно медленно, но 11 июля 3-й танковый корпус, приложив неимоверные усилия, сумел пробить брешь на север» {341}. В этот день немецкие танкисты устремились от Мелихово к станции Прохоровка с юга, заняв более 60 кв.км. Поздним вечером около 70 танков ворвались в населенный пункт Ржавец. Западнее Прохоровки наши соединения не позволили эсэсовцам развить успех, но обстановка оставалась предельно сложной. Генерал Н. Ф. Ватутин решил разгромить прежде всего соединения 2-го тк СС и ликвидировать возникший кризис.
Замысел командования Воронежского фронта, получившего накануне значительное подкрепление в виде двух армий, заключался в нанесении мощного контрудара по танковым дивизиям противника, с задачей выйти к концу дня в район Яковлево. Казалось, сил и средств имелось достаточно: только в 5-й гв. танковой армии насчитывалось свыше 800 танков и самоходных установок, а также до 40 тыс. солдат и офицеров. Одновременно в наступление планировали перейти соединения вновь прибывшей 5-й гв. армии, а также 1-й танковой и 6-й гвардейской армий, которые, наступая в юго-восточном направлении, должны были соединиться с танкистами П. А. Ротмистрова, поставив немецкую группировку под угрозу окружения.
Генерал Ватутин потребовал активизировать действия ночников. Накануне фронтового контрудара экипажи 262-й нбад совершили 164 вылета на атаку тылов армейской группы «Кемпф» в районах Разумное, Соломино, Маслова Пристань, а их коллеги из 208-й нбад в ходе 109 вылетов стремились нанести урон войскам и технике неприятеля севернее Яковлево. Особенно отличился П. С. Редченков из 715-го нбап, вылетевший первым и «погасивший» несколько прожекторов, что позволило его коллегам действовать в более безопасных условиях. В ночь на
12 июля биплан получил серьезное повреждение осколками, но Редченков привел У-2 на свой аэродром, за что был награжден орденом Красной Звезды. К сожалению, фронтовой авиации не оказали поддержку экипажи АДД: действовавший накануне на белгородском направлении 6-й ак в ночь на 12 июля не поднял в воздух ни одного своего корабля.
К моменту Прохоровского сражения авиация Воронежского фронта в отличие от наземных частей значительных пополнений не получила. Еще 8 июля Ватутин и Хрущев запросили у Сталина два истребительных и один штурмовой авиакорпуса из резерва Ставки ВГК, обосновав необходимость усилить 2-ю ВА. Однако Верховный одобрил перебазирование в состав армии Красовского лишь одной 256-й над полковника Н. С. Герасимова, ранее входившей в 8-й сак. Это полностью оснащенное соединение имело на вооружении 96 истребителей, из которых 43 составляли новенькие Як-9 (в звене управления дивизии, 91-м и частично 32-м иап), а остальные — Як-7б последних серий.
Дивизия не слишком успешно вступила в сражение. Боевые вылеты, проходившие в сложных метеоусловиях, выявили плохую штурманскую подготовку личного состава. За первые 10 дней боевой работы в частях 256-й над было отмечено 10 случаев потери ориентировки, причем особенно часто они происходили вскоре после прибытия соединения в состав 2-й ВА (что можно объяснить бесполезностью компасов в зоне Курской магнитной аномалии). Например, 11 июля пять из десяти Як-9 совершили вынужденные посадки в поле, не найдя своих аэродромов в условиях плохой видимости{342}.
Отметим, что 256-я над, вошедшая в состав 5-го иак, заменила отведенную в резерв 205-ю над полковника Ю. А. Немцевича, насчитывающую к 10 июля около 40 истребителей. До 13 июля летчики дивизии «вводили в курс дела» новичков из 256-й над, лидируя первое время ее группы на боевые задания. На следующие сутки 205-я над была окончательно отведена в тыл. Еще через два дня исправные «яки» передали в состав 737-го иап и 256-й над, а единственный исправный Ла-5 из управления дивизии усилил 8-ю гв. над.
К 12 июля в строю 2-й ВА имелось 266 исправных истребителей (против 389 на утро 5 июля). Также сократились другие виды авиации: штурмовиков осталось 96, а бомбардировщиков всех типов — 140. В общее количество (472 самолета) входили три полка, которые до этого занимались ночной тренировкой, но по приказу С. А. Красовского прекратили учебу и вступили в сражение. Относительно пассивно (особенно днем) действовала в предыдущие двое суток 17-я ВА, которая располагала примерно 350 исправными машинами. [164]
Из советских документов следовало, что наряду с безвозвратными потерями, много самолетов получили те или иные повреждения. Далеко не всегда ремонтникам удавалось своевременно находить и убирать их с мест вынужденных посадок: не хватало транспорта и средств механизации. Кроме того, перебои с поставками запасных частей и деталей препятствовали быстрому вводу в строй неисправной авиационной техники. Так, штаб 294-й иад отмечал: «Запчастями для ремонта самолетов и моторов полки почти не обеспечиваются, заявки не удовлетворяются на 99%, что чрезвычайно сильно тормозит восстановление и ремонт материальной части» {343}.
Еще более усложнило восстановление самолетов приближение к некоторым аэродромам 2-й ВА линии фронта. В ночь на 12 июля (как раз накануне рассматриваемых событий) в штабе 294-й иад стало известно о том, что на аэродром Тоненький, где базировались 183-й и 427-й иап, могут ворваться немецкие танки. (Как теперь известно, всего 12 км отделяло их от аэродрома, но пройти это расстояние танкисты так и не смогли.) Еще до рассвета в воздух были подняты все исправные истребители. На летном поле осталась дюжина «яков», которые не могли взлететь, а противник начал обстрел летного поля. Командир дивизии приказал бойцам 16-го и 26-го РАБ «во что бы то ни стало эвакуировать все неисправные самолеты до единого» {344}. Понимая, что на разбор истребителей уйдет много времени, старший инженер дивизии инженер-майор Виноградов распорядился подцепить их к грузовикам, отправив необычную колонну в тыл.
Впрочем, численность немецких авиачастей также значительно сократилась. Например, по данным противника, группа I/JG52, потеряв до 20 «мессершмиттов», девять летчиков и четырех механиков, была
12 июля выведена из боев и на некоторое время переведена для пополнения в Полтаву. По словам попавшего в плен унтер-офицера А. Мотча (A.Motsch), их группа l/SchG1 к этому же дню недосчиталась 12 FW.190. В авиагруппе ll/StG77 из-за линии фронта не вернулось пять экипажей. А в эскадре KG27, где боевые потери были меньше, наибольший ущерб нанесли две катастрофы, сопровождавшиеся взрывами: при посадке «хейнкеля» 5 июля на аэродром Харьков-Войтченко и через день при взлете бомбардировщика из Полтавы.
Наряду с серьезными потерями значительно сдерживали работу авиации 12 июля плохие метеоусловия, особенно утром. Генерал С. А. Красовский был вынужден до 10 ч отменить вылет большинства эскадрилий штурмовиков, но затем авиация действовала с большой нагрузкой, совершив до вечера 759 вылетов. Противник смог ответить на это только 654 самолето-вылетами. Таким образом, впервые с начала битвы на южном фланге авиаторы 2-й ВА превзошли неприятеля по такому важному показателю, как число поднятых в воздух самолетов.
В значительной степени прирост был получен за счет 1-го бак, который после большого перерыва вновь вступил в сражение. С 3 ч 30 мин примерно 70 экипажей ждали сигнала на вылет, но из-за низко нависшей облачности его пришлось перенести на 7 ч 45 мин. Погодные условия заставили отказаться от предусмотренных планом сосредоточенных ударов и перейти к эшелонированным действиям небольших групп самолетов. Летчики «пешек» находились в несколько лучшем положении, чем пилоты Ил-2, поскольку большинство бомбардировщиков имели радиополукомпасы, облегчавшие выход на свой аэродром при неблагоприятных метеоусловиях.
Боевой вылет соединения Пе-2 прошел вполне успешно, несмотря на противодействие в районе Яковлево со стороны «мессершмиттов». Потери оказались невелики — в 293-ю бад не вернулось за день три бомбардировщика. Сбросив бомбы, летчики вынуждены были на обратном пути из-за плохой видимости снизиться до высоты 100 м. Тем не менее ни один из экипажей не потерял на маршруте ориентировки.
Дешифровка снимков с результатами налета показала достаточную меткость при бомбометании. К сожалению, на ход развернувшегося прохоровского сражения летчики Полбина влияния не оказали, поскольку они атаковали цели восточнее Яковлево, примерно в 3–5 км северо-восточнее района сосредоточения основных сил тд «Рейх», что можно объяснить риском поразить свои же войска. Штаб этого германского соединения отмечал:
«Активность вражеской авиации очень высока... В 7 ч 10 мин (здесь [165] и далее приведено среднеевропейское время. — Прим, авт.) 34 бомбардировщика атаковали северную часть хутора Лучки. В 14 ч 10 мин производилась бомбовая атака и обстрел пулеметно-пушечным огнем целей на шоссе, а также полевого аэродрома у северной части Лучки»{345}.
Наиболее опытные летчики-штурмовики вылетели с рассветом. Небольшие подразделения Ил-2 осуществили налет на врага около 5 ч утра. Как раз в это время танки 5-й гв. ТА начали выдвигаться навстречу неприятелю. Экипажи 1-го шак действовали непосредственно по переднему краю немцев, атаковав, как потом выяснилось, части танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Противник понес потери, но при этом дважды «илы» штурмовали район Шахова, занятый нашими войсками.
В полном составе 1-й шак вылетел на задание в 10 ч 45 мин — 11 ч, нанося удары по танкам, мотопехоте и артиллерии противника в районах Сухо-Солотина, Покровки, Озеровского. Во главе групп шли опытные ведущие Г. П. Александров, A.M. Глебов, Б. В. Мельников, М. П. Одинцов, М. И. Степанов и др. Теперь они, как и их товарищи по оружию из 291-й шад, атаковали цели в тыловой зоне правого фланга 48-го тк. Здесь не имелось крупных мотомеханизированных немецких группировок и, как следствие, подтверждения каких-либо результатов в документах неприятеля обнаружить не удалось.
Командиры советских наземных частей и соединений в это же время неоднократно отмечали активные действия неприятельской авиации, которая «господствовала над полем боя». Самолеты 8-го авиакорпуса еще утром начали бомбить боевые порядки танковых бригад, готовящихся к атаке. У нас появились потери в материальной части и личном составе. Первым среди выбывших из строя командиров был тяжело раненный осколками у танка «Черчилль» подполковник Митрошенко, возглавлявший 36-й отдельный гв. тп.
С 10 ч утра донесения о бомбежке наступающих частей стали поступать в штаб 5-й гв. ТА во все возрастающем количестве. Штаб 31-й тбр 29-го тк докладывал:
«Танки несли большие потери от авиации и артогня противника. ...В 10 ч 30 мин танки достигли рубежа свх. Октябрьский. Дальнейшее продвижение остановлено беспрерывным воздействием авиации противника. Прикрытие наступающих танков с воздуха отсутствовало до 13 ч. С 13 ч прикрытие осуществлялось группами истребителей от двух до десяти машин»{346}.
Как следовало из немецких отчетов, большинство экипажей двухмоторных бомбардировщиков получили 12 июля передышку (вылетело всего 13 самолетов), а нагрузка на экипажи «штук» резко упала по сравнению с началом сражения. Наоборот,
в отличие от двух предыдущих дней немецкие штурмовики (FW.190, Hs.123, Hs.129) активно действовали вблизи линии фронта, атаковав многие соединения 5-й гв. ТА. Об эффективности штурмовой авиации 8-го авиакорпуса можно судить, например, из отчета штаба 5-й гв. ТА, констатирующего:
«Авиация противника висела над нашими боевыми порядками, нашей авиации и особенно истребительной было недостаточно»{347}.
Штаб 2-й ВА признал: поднятые в 10–11 ч дня в воздух небольшие патрули советских истребителей (преимущественно из 256-й над) не могли в плохих погодных условиях надежно защитить свои войска. Не лучше было организовано прикрытие танкистов и впоследствии. Один из 14 потерянных нами истребителей стал 2000-й победой, которую в этот день немцы занесли на счет группы II/JG3. В то же время, при 248 вылетах противник недосчитался шести Hs.129 и одного FW.190; большинство потерь принес немцам огонь с земли.
Кажется, что выводы о действиях авиации 12 июля не соответствуют приведенным выше цифрам. Вероятно, объяснение состоит в следующем: неприятель сконцентрировал все свои усилия на прохоровском направлении, где было отмечено до 400 самолето-пролетов из общего количества 546, зафиксированного бойцами-вносовцами. Наши же экипажи практически не атаковали неприятеля на важнейшем тогда участке фронта; штурмовики, выполнившие около 400 вылетов и, несомненно, нанесшие урон передвижениям врага, не смогли поддержать танкистов на поле боя.
Один из недостатков при организации контрудара был связан с почти полным отсутствием взаимодействия между штабами авиационных и танковых соединений. Не имелось надежной связи штабов [166] танковой армии и корпусов наземных войск со штабом воздушной армии и аэродромами истребительной авиации, что усложнило вызов авиации на поле боя. Во время встречного танкового сражения линии фронта практически не существовало, а авианаводчики с радиостанциями не успели прибыть на передний край будущего сражения. Все это дополнительно усложняло ситуацию.
Наши танкисты и пехотинцы и раньше не обозначали свой передний край ракетами из опасения подвергнуться бомбовому налету. Естественно, это не могло их обезопасить. Так, части 2-го гв. тк неоднократно в течение 12 июля атаковали группы до 50 «юнкерсов», среди которых встречались и противотанковые самолеты Ju.87G. Затем не менее мощный удар по ним нанесли свои же штурмовики. В итоге, пришлось с серьезными потерями отойти на 3–4 км в глубь территории. В оправдание летчикам Ил-2 можно заметить, что задачи 1-му шак неоднократно менялись в течение дня, и разобраться в быстроменяющейся наземной обстановке, когда поле боя заволокло многочисленными дымами, без помощи авианаводчиков было чрезвычайно трудно.
Ход встречного танкового сражения под Прохоровкой в настоящее время достаточно хорошо известен, и особенно не надо убеждать читателей, что картина полного разгрома «танковых полчищ фашистов», которую долгие годы рисовала советская историография, мягко говоря, не соответствует действительности. В реальности, контрудар фронта не решил поставленную задачу. Но героически сражались наши танкисты, многие из которых пали в тяжелых боях. Из состава 5-й гв. ТА за сутки сгорело 189 танков, а 140 были подбиты.
В своих воспоминаниях командарм П. А. Ротмистров фактически признал неудачу. Дорогой ценой удалось лишь остановить развитие противником прорыва. Разбирая причины этого факта, он указывал, в частности, на отсутствие точной информации о неприятеле, его намерениях после отхода наших войск в предыдущий день. Словом, до сведения гвардейцев не довели данные разведки, полученные накануне контрудара; в его осуществлении танковые соединения, как отмечалось в одном из донесений, «не имели достаточного авиационного обеспечения» {348}.
Оценивая планирование операции, Н. С. Хрущев, в то время член Военного совета Воронежского фронта, отмечал: «Мы приняли решение ударить немцам именно во фланг, а не в лоб, считая, что скорее сумеем свернуть как раз фланг противника, потом дезорганизовать сбоку его наступление и самим перейти в контрнаступление. Но бывает же такое совпадение. Немцы тоже решили ударить по нашему флангу, только левому, то есть на восток. Там у нас вначале силы имелись небольшие: стояла на Северском Донце одна 69-я армия. Получилось, что наше решение и решение [167] противника территориально совпали. Произошел встречный танковый бой...»{349}.
Думается, все же неслучайно ударные клинья 18-го и 29-го тк оказались нацелены не во фланг и тыл группировки эсэсовцев, а в лоб. Немецкие воздушные разведчики, заблаговременно сообщившие о подходе наших корпусов, продолжали вести наблюдение за танкистами вплоть до их вступления в бой. Гвардейцы потом вспоминали, что все танкоопасные направления противник пристрелял, создал засады, подготовил к бою противотанковую артиллерию. Словом, враг имел информацию о том, где и какими силами будет нанесен контрудар, и это неизбежно сказалось на его результатах.
Одновременно с Прохоровским сражением разгорелись не менее жестокие бои на флангах. Если в полосе обороны 69-й армии неприятель не смог в этот день серьезно потеснить наши войска и выйти к Прохоровке с юга, то гвардейцев A.C. Жадова едва не смяли танки дивизии «Мертвая голова»; их наступление удалось к вечеру остановить только сосредоточенным огнем всей имевшейся в данном районе артиллерии. В ночь на 13 июля генерал Ватутин оценил ситуацию как напряженную и поставил задачу войскам на следующее утро «ликвидировать прорвавшиеся группы противника».
Также совершенно неслучайно именно в это время в штаб Воронежского фронта прилетел маршал Жуков, которому Сталин приказал на месте оценить обстановку. Это потом, когда полчища Манштейна удалось окончательно остановить, прославленный советский полководец писал, что «боевой дух немецких войск был уже надломлен». А тогда он разделил тревогу Н. Ф. Ватутина и находившегося здесь представителя Ставки ВПК маршала A.M. Василевского, наблюдавшего за ожесточенными боями в районе совхоза Комсомолец. Стало ясно, что многочисленные резервы, в том числе стратегические, понесли тяжелые потери. К тому же поступили данные от авиационной разведки, обнаружившей вечером 12 июля начало выдвижения из Харькова к Белгороду свежей немецкой моторизованной дивизии. Одновременно радиоразведка отметила работу радиостанции ранее не отмечавшейся танковой дивизии вермахта.
Между тем, как раз резервов для дальнейшего наступления у немцев практически не оставалось. Обнаруженная нашими летчиками дивизия (тд СС «Викинг») действительно готовилась усилить ударную германскую группировку. Манштейн надеялся, что фюрер разрешит ввести в дело ее и весь 24-й тк. Вызванный 13 июля в ставку Гитлера вместе с генерал-фельдмаршалом фон Клюге, он в докладе привел следующие данные: в ходе операции «Цитадель» уже уничтожено 1800 советских танков, 267 полевых и 1080 противотанковых орудий, захвачено [168] 24 тыс. пленных. Из отчетов 8-го авиакорпуса следовало, что только в воздушных боях сбито 524 советских самолета.
Доклад возымел успех. После пессимистических заявлений Клюге фюрер, было, решил отказаться от дальнейшего выполнения плана «Цитадель», но Манштейн смог убедить: еще ничего не потеряно. Командующий группой армий «Юг» утверждал, что «после успешного отражения атак противника, бросившего в последние дни почти все свои оперативные резервы, победа уже близка. Остановить сейчас битву, вероятно, означало бы упустить победу!» {350}.
Манштейн отстаивал мнение, что если усилить натиск, то советское командование вынуждено будет отказаться от начавшегося наступления на Орел и перебросит свои наиболее боеспособные подвижные соединения к югу от Курска. Но вряд ли можно согласиться с оценками немецкого командующего. Ведь многие его танковые дивизии потеряли до половины танков и штурмовых орудий (количество исправной бронетехники было еще меньше), из строя выбыли (как следует из документов) 24 394 солдата и офицера вермахта. Потери 4-го ВФ можно примерно оценить в 200 уничтоженных и серьезно поврежденных самолетов.
К беспокойству за судьбу многих городов, включая Берлин, вызванному усилившимися налетами авиации союзников, добавилась тревога в связи с неблагоприятным развитием событий в Сицилии и Италии в целом. Следовательно, нельзя было перебросить какие-либо авиационные части с запада и юго-запада на восток. Поступали сведения о завершении последних приготовлений перед наступлением Красной Армии в Донбассе. Было ясно, что без мощной поддержки люфтваффе не удастся отразить [168] или хотя бы затормозить советский натиск ни на Сталино (Донецк), ни на Орел. В результате было принято половинчатое решение: Манштейну не следует прекращать наступательные действия, но вести их без использования 24-го тк, а часть авиации надо перебросить на северный фланг. Командующего группой армий «Юг» проинформировали, что не позднее 14 июля из состава 8-го авиакорпуса будут выведены эскадра пикировщиков StG2 и группа истребителей III/JG52.
Поскольку группу I/JG52 еще раньше пришлось отвести в тыл, то можно говорить о серьезном ослаблении 8-го авиакорпуса, особенно его истребителей. По заявлениям самих германских асов, в сутки им удавалось сбивать теперь примерно по 20 советских самолетов. Сокращению наших потерь способствовали рост боевого опыта и повышение бдительности советских экипажей. Более согласованными стали действия штурмовиков и прикрывающих их истребителей. В документах 1-го шак, например, удалось найти упоминание о том, что с 11 по 13 июля ни один Ил-2 не был потерян от огня неприятельских истребителей (правда, оставалось по-прежнему достаточно много невернувшихся экипажей).
Генерал С. А. Красовский нацелил 13 июля основные усилия 291-й шад, 1-го шак и 1-го бак на поддержку правого фланга 69-й армии, ведущей борьбу с эсэсовцами. В условиях сохранявшейся сильной облачности авиационные силы действовали небольшими подразделениями. Особенностью применения бомбардировщиков можно считать начало использования «пешек» для «свободной охоты» на высотах 400–700 м с уходом на бреющем. Для этой цели задействовали 13 экипажей из 86 Пе-2, вылетевших в эти сутки.
К сожалению, «охотникам» не повезло. Уже над аэродромом Иловское два самолета столкнулись, а все шесть членов экипажей погибли в катастрофе. Еще один из бомбардировщиков не вернулся из дальнего вылета (общие потери 1-го бак составили за день пять Пе-2). Его судьбу проясняют строки из воспоминаний механиков эскадры JG52, зафиксированные в журнале боевых действий:
«Мы наблюдали за гусарским поступком одного русского, пилотировавшего Пе-2. Когда наши Do.17 (такие самолеты еще имелись на вооружении 1-го отряда легких ночных штурмовиков 4-го ВФ. — Прим, авт.) заходили на посадку, то вдруг к ним пристроился советский бомбардировщик, уравнявший скорость с нашими машинами. Вероятно, русский летчик хотел или сбить несколько «дорнье» или безнаказанно обстрелять стоянки. Но наши зенитчики проявили мгновенную реакцию и блестящую меткость — русские заплатили жизнями за свои намерения, не успев причинить никакого вреда»{351}. [169]
Итоговые документы люфтваффе по-прежнему полны оптимизма. В сводке за 13 июля штаб 8-го авиакорпуса отметил, что, как и в предыдущие дни,
«основную поддержку экипажи оказали наступающим частям 4-й ТА, а пикировщики уничтожали цели перед передовыми подразделениями 48-го и 2-го эсэсовского танковых корпусов. Летчики считали уничтоженными 25 советских танков, 7 складов боеприпасов, хотя из-за низкой облачности и сложных метеоусловий лишь при некоторых атаках можно было наблюдать результаты»{352}.
Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление. Как правило, нам доступны только подобные, официальные немецкие донесения. В лучшем случае о неудачах противника можно судить по большим потерям в тот или иной день, на том или ином участке фронта. Крайне редко удается встретить материалы, отражающие недостатки немцев в вопросах взаимодействия между авиацией и наземными войсками. Прежде всего остановимся на отчете, составленном штабом 8-го авиакорпуса вечером 13 июля:
«Генерал Зайдеман сообщил, что в 10 ч 20 мин вероятно наши (немецкие) войска в районе Ржавец атаковала своя же авиация. Проведенное расследование выявило, что один из отрядов бомбардировщиков Не.111 в плохих метеоусловиях и при ограниченной видимости, а также из-за неверного наведения потерял пространственную ориентировку и бомбил район Ржавец.Военный судья заслушал результаты проверки. Как сообщил в 16 ч 35 мин того же дня прокурор штаба 8-го авиакорпуса, в результате расследования выяснилось: никому нельзя предъявить обвинение в преступной халатности, поскольку все требования безопасности бомбометания были соблюдены.
Как сообщалось из 6-й танковой дивизии 13 июля 1943 г., действиями ВВС противника в районе Казачье (удар наносили части 291-й шад. — Прим, авт.) войскам нанесены ощутимые потери. По сообщениям 11-го танкового полка, свои авиационные подразделения причинили еще большой ущерб личному составу и материальной части.
Более подробно о налете на свои войска и ряд деталей данного инцидента приводятся в документах 6-й и 19-й танковых дивизий»{353}.
Из отчетов указанных танковых соединений, а также штаба 3-го тк, датированных следующим днем, следовало, что шесть «хейнкелей» (их принадлежность не указывалась) весьма «метко» сбросили свой груз на командный пункт. Погибло пять офицеров (среди них командир 144-го танкового гренадерского полка майор фон Биберштайн и командир одного из батальонов 6-й тд кавалер «Рыцарского Креста» капитан Ёкель), 15 унтер-офицеров, а 56 военнослужащих получили ранения.
Объяснение этому отчасти дает немецкий историк Р. Мюллер, указывающий, что в ходе маневренных боев громоздкие полугусеничные машины Sd.Kfz.305, на которых перемещались офицеры связи люфтваффе, обеспечивающие наведение своих летных частей, не поспевали за танками{354}. В эти же дни отмечались многочисленные случаи несогласованных действий самолетов и зенитной артиллерии. Например, Hs.126 из отряда 5(Н)/32 неоднократно подвергались обстрелам, и некоторые корректировщики получили значительные повреждения.
В отчете 2-го тк СС указано: «Характерный силуэт самолета Hs.126 должен быть хорошо известен каждому [170] зенитчику. Похожих на него русских машин не существует. Подразделениям зенитной артиллерии следует обратить на это серьезнейшее внимание»{355}.
После окончания сражения под Прохоровкой напряжение боев не спадало еще три дня. Манштейн решил, воспользовавшись благоприятной обстановкой, ликвидировать соединения 69-й А, которые глубоко вдавались в немецкое расположение. Он приказал трем дивизиям (б-й и 19-й тд, 168-й пд) из района Ржавец и трем дивизиям (тд СС «Рейх» и «Адольф Гитлер», 167-й пд) из района западнее Прохоровки одновременным ударом на Шахово при поддержке авиации 8-го авиакорпуса окружить пять дивизий 48-го ск, а затем уничтожить их.
Казалось, что командование Воронежского фронта и 69-й армии готовы к подобному развитию событий: угрожаемые направления были прикрыты. В то же время, перегруппировку неприятеля наши командующие и офицеры штабов, вероятно, приняли за приготовления к отступлению. В частности, задание [170] «следить за возможным отходом противника по дорогам» получили 13 июля экипажи разведчиков 1-го бак{356}. Осознав, что операция «Цитадель» потерпела крах, германские генералы, однако, решили путем проведения локальных операций, по возможности, максимально обескровить советские войска.
Немецкое наступление продолжилось на рассвете 14 июля. Его успеху способствовало улучшение погоды — в небе появились многочисленные немецкие самолеты. Как потом стало известно, за сутки нашими постами ВНОС на всем советско-германском фронте было зарегистрировано 3274 пролета вражеских машин. Большую активность немецкая авиация проявила только 5 июля, когда было отмечено 4677 пролетов{357}. Несомненно, люфтваффе не собирались уступать господства в воздухе в районе Орловско-Курской битвы, где по-прежнему концентрировались их основные усилия.
Если обратиться к немецким документам, то из них следовало: части 6-го воздушного флота и 8-го авиакорпуса выполнили тогда 2431 вылет, причем последнее соединение подняло в воздух до заката 1452 самолета. Вероятно, генерал Г. Зайдеман, используя благоприятные метеоусловия и помня о необходимости передать примерно 120 самолетов на северный фланг, решил в последний раз обрушиться на советские позиции всеми имеющимися силами.
В этот день наши наземные войска отметили особо активные действия экипажей ближних разведчиков, тесно взаимодействовавших с ударной авиацией 8-го немецкого авиакорпуса. Можно сослаться на доклад командования 2-го гв. тк, отмечавшего:
«Корректировочная авиация, проводя разведку, немедленно сообщает бомбардировщикам о результатах разведки, после чего боевые порядки и огневые точки подвергаются огневому воздействию со стороны противника»{358}.
В районе линии фронта и над ближними тылами противоборствующих сторон 14 июля состоялось 42 воздушных боя. Данные противников об их результатах как всегда диаметрально расходятся. По немецким сводкам, при потере 13 самолетов всех типов было уничтожено 24 советские машины и еще 7 сбиты огнем зенитной артиллерии. В то же время, советские летчики заявили об уничтожении 67 немецких самолетов, потеряв 27 своих{359}.
Основная тяжесть боев легла на плечи авиаторов 256-й над, которые заявили об уничтожении 42(!) немецких самолетов. При этом на свои аэродромы не вернулись после вылетов девять «яков». Еще два Як-9 столкнулись в воздухе — из одного истребителя выпрыгнул на парашюте и спасся лейтенант Копай-гора из 91-го иап. Наиболее результативным летчиком стал капитан А. Г. Ворожейкин из 728-го иап, которому засчитали три победы. [171]
Если обратиться к немецким документам, то возникает другая картина. «Штукам», действительно, пришлось отбивать многочисленные атаки истребителей и преодолевать мощный обстрел с земли при подходе к Прохоровке, но потери оказались невелики, составив три «юнкерса» (а не 17, как доложили летчики 256-й иад). Самолет командира 8-го отряда StG77 капитана Г. Вернера (Н. Werner) взорвался от прямого попадания зенитного снаряда. Еще одного командира отряда — обер-лейтенанта Г. Шмида (G. Schmid) сбили истребители.
Как отмечают немцы, Шмид, возглавлявший 5/StG2, пытался уйти на свою территорию на поврежденном самолете после атаки артиллерийской батареи в небольшом лесочке, но на высоте 600 м над деревней Виноградовка (северо-восточнее Беленихина) машина взорвалась. В течение двух лет Шмид, награжденный в конце 1941 г. «Немецким крестом в золоте», а годом спустя «Рыцарским Крестом», непрерывно участвовал в боях, выполнив в начале июля 1943 г. 700-й вылет.
С большой вероятностью можно утверждать, что опытного немецкого летчика сбил штурман 91-го иап A.C. Романенко, так как совпадают многие детали при описании боя в советских и немецких источниках. Возможно, точными оказались очереди майора Колбасовского, капитана Друкова или ст. лейтенанта Архипова (все из 32-го иап) — они также заявили о сбитых «лаптежниках» в районах Беленихина, Богородицкого. Меньше прав на этот успех имели авиаторы 728-го иап, поскольку они в тот день патрулировали несколько севернее, а в районе Прохоровки противник не признал погибшим ни одного своего самолета.
Заметно южнее, в районе Шахова над позициями немецких войск был сбит после 15 ч этого дня командир III/JG3 майор В. Эвальд (И/. Ewald). По немецким данным «эксперта», одержавшего 77 побед, поразил огонь своей же зенитной артиллерии. Однако в советских документах сохранились свидетельства о том, что в ходе воздушных боев несколько летчиков «мессершмиттов» покидали свои машины на парашютах.
Так, после одной из атак командир 737-го иап майор Н. И. Барчук наблюдал, как один из вражеских пилотов сбросил фонарь кабины, приготовившись покинуть машину. Однако момент прыжка советский пилот не увидел — «мессершмитт» вошел в облачность. После атаки старшего лейтенанта Бородачева из 40 гв. иап выбросился с парашютом другой пилот Bf.109. И, наконец, вполне правдоподобным выглядит доклад сержанта Завражина из 427-го иап, согласно которому ему удалось сблизиться на предельно малую дистанцию с парой не замечавших его немецких летчиков и последовательно сбить обоих.
По донесению Завражина, ведущий немецкой пары поплатился за то, что не заметил гибели ведомого. Достоверно известно: ветер отнес Эвальда в расположение советских войск, и ас попал в плен, в то время как его истребитель рухнул на землю на территории, контролируемой дивизиями вермахта.
Из 13 потерянных немцами 14 июля самолетов 10 были одномоторными. При атаках двухмоторных машин советские летчики не добились успехов. «Хейнкели» и «юнкерсы» совершили 486 вылетов, в ходе которых один самолет из II/KG27 уничтожили зенитки и один самолет из II/KG3 не подлежал восстановлению после вынужденной посадки (причиной чего стали осколки снаряда, попавшие в один из двигателей). Также три — четыре бомбардировщика получили небольшие повреждения от огня в воздухе и с земли. Отметили немецкие штабисты и аварию Hs.129 из 8/SchG1, связанную с отказом мотора, при вынужденной посадке машина разбилась. Между прочим, в достоверность некоторых германских сводок трудно поверить. Так, в эскадре KG27 «Бельке» (три авиагруппы до завершения наступательных боев действовали в составе 8-го авиакорпуса) за 13 и 14 июля в ходе примерно 200 боевых вылетов северо-западнее Белгорода, где воздух был буквально нашпигован металлом, погиб, согласно немецким данным, всего один бомбардировщик и несколько [172] незначительно пострадали. За это же время в учебной группе IV/KG27 в Западной Европе и Восточной Пруссии разбилось три экипажа.
Один из авиаторов этой эскадры обер-лейтенант Л. Хавигхорст (L. Hawighorst) оставил интересные воспоминания:
«Наш экипаж совершил с 5 по 14 июля 1943 г. 20 боевых вылетов. Это означало, что ежедневно мы в среднем стартовали по два раза, несмотря на погоду. Правда, с харьковского аэродрома до целей было рукой подать. Северо-западнее Белгорода мы атаковали скопления пехоты, позиции артиллерии, танки, подходящие к фронту составы, вокзалы... После сброса бомб «хейнкели» часто проносились на бреющем над вражескими колоннами, обстреливая русских из бортового оружия. Но и те [172] стреляли по низколетящим самолетам из зенитных пушек, пулеметов и даже карабинов; как правило, самолеты получали сильные повреждения.Утром 14 июля экипаж поднялся для 300-го вылета. По возвращении нам оказали триумфальную встречу. Уже стоя на земле, я подумал: «Неужели я еще жив?!» Когда все соединение собралось на торжественное построение, во главе группы командиров показалась фигура, которую трудно было с кем-либо спутать. Конечно же, это генерал-фельдмаршал А. Кессельринг [Kesselring] прилетел на штабном Не.111 темно-песчаного цвета повидать своих старых товарищей по 8-му авиакорпусу и 4-му воздушному флоту (насколько известно, он никогда не командовал этими соединениями и объединениями. — Прим. авт.). Кессельринг вручил мне на память картину, написанную маслом. На ней изображены летящие над Лондоном «хейнкели» в момент, когда звено готовится бомбить мост через Темзу у Тауэра...
Четверо из пяти членов экипажа, долго действовавшие вместе, были награждены «Немецким Крестом в золоте», а бортмеханик унтер-офицер У. Бласс [U. Blass] получил эту награду позднее. Приняв подобные исключительные почести, мы устремились во второй вылет в этот день. Теперь нашей целью была Прохоровка...»{360}.
Воспоминания советских авиаторов о тех горячих днях начисто лишены сентиментальности. Летчик Н. Т. Полукаров из 66-го шап 1-го шак впоследствии рассказывал об одном из вылетов по району южнее Прохоровки:
«От снарядов небо походит на решето. Наша группа маневрирует, изменяя курс, высоту и скорость. В наушниках шлемофона звучит команда: «Приготовиться к атаке!»Включаю электросбрасыватель. Ни на секунду не упускаю из поля зрения летящий слева самолет ведущего группы.
И снова команда, теперь главная: «Атака!»
— Бросай! — раздается голос комэска. — Смерть фашистским гадам!
Из бомболюков вываливается смертоносный груз.
С высоты 30–40 м мы атакуем пехоту противника, обстреливаем ее реактивными снарядами, поливаем пулеметно-пушечным огнем.
— 205-й, будьте внимательны, в воздухе истребители противника, — предупреждает радиостанция наведения...
Мы выполнили задание, насколько я мог судить тогда, успешно. Следуя к аэродрому, видел на полях остатки вражеских танков и, увы, наши самолеты, сбитые огнем зенитчиков или в воздушном бою»{361}.
Нередко летчики становились свидетелями невероятного напряжения в ходе нестихающих схваток. Ст. лейтенант A.C. Куманичкин из 41-го гв. иап, о чьих [173] успехах уже говорилось и которого вышестоящее командование неоднократно выделяло среди лучших, рисовал такую картину:
«Горячо над Белгородом. Когда подходишь, по всему горизонту — дымы. Кажется, на земле горит все, что только может гореть — дома, деревья, хлеба, трава. Горит и плавится железо — танки, самоходные орудия. А человек в этом пекле воюет, стоит насмерть. С высоты полета — линия фронта как тетива лука: медленно оттягивается назад, но не рвется, а упруго пружинится, чтобы, накопив силы, распрямиться и обрушить на врага все, что не сгорело в огне битвы и сгореть никак не может — ненависть и отмщение»{362}.
Как теперь понятно, Манштейну удалось при поддержке люфтваффе овладеть деревней Шахово и окружить три дивизии 48-го ск. Некоторые части смогли ночью выйти к своим, но безвозвратные потери этих соединений составили 10 422 солдата и офицера (примерно четверть личного состава){363}. Определенного успеха немцы достигли, однако он носил тактический характер. На других участках наши войска продолжали стоять насмерть. Комментируя ситуацию, немецкий историк В. Герлиц писал:
«Между 10 и 15 июля 1943 г. генерал-фельдмаршалу Манштейну и его наступающим соединениям удалось достичь водораздела между Донцом, Пселом, Сеймом и Ворсклой, но затем их силы истощились. На высотах Шебекино, в лесах около с. Гонки, у шоссе Белгород — Обоянь наступление остановилось. Генерал Конев позднее говорил о «лебединой песне» немецких бронетанковых сил. Последние боеспособные соединения догорали, превращались в шлак...»{364}
Крах «цитадели»
Предположение советского командования о том, что неприятель не будет оборонять захваченную в ходе июльского наступления территорию, а отойдет на исходные позиции, подтвердились. Генерал-фельдмаршал Манштейн так комментировал решения, принятые в штабе группы армий «Юг» 16 июля:
«Командование группы предполагало отвести обе армии (4-ю танковую и группу «Кемпф». — Прим, авт.) на исходные позиции, несколько улучшенные в связи с характером местности, чтобы высвободить необходимые силы... Мы просили 4-й воздушный флот, который не мог в эти дни действовать в районе проведения операции «Цитадель» в связи с плохими условиями погоды, перенести свои действия в район фронта на Миусе и Донце, чтобы он мог сорвать замеченные там приготовления противника к наступлению»{365}.
Можно поспорить с Манштейном: почти постоянно отмечавшаяся в июльских метеосводках переменная [173] облачность не так уж сильно препятствовала, как следовало из предыдущего повествования, обеим сторонам активно, временами массированно использовать авиацию. Однако к концу наступательных действий немцы вынуждены были перебросить большинство авиагрупп 8-го авиакорпуса на другие направления. Уже вечером 12 июля первые подразделения эскадры пикировщиков StG2 «Иммельман» перелетели в район Орла. Затем в том же направлении убыли части SchG1, III/JG52, KG27, а на Сталинский и Изюмский аэроузлы начали перебазироваться StG77, KG55, III/JG3...
В результате, 15 июля 8-й авиакорпус выполнил до захода солнца 706 вылетов, на следующий день -499, а 17 июля поднял в небо лишь 138 самолетов, из которых заметная часть имела венгерские опознавательные знаки. Для сравнения отметим: 2-я ВА совершила в указанные дни 328, 723 и 484 самолетовылета соответственно. Следовательно, ситуация постоянно изменялась в пользу ВВС КА, и отступление неприятеля происходило при господстве в воздухе советской авиации. Чтобы избежать значительных потерь в личном составе и материальной части, немцы [174] перегруппировали зенитную артиллерию, усилили прикрытие колонн и районов сосредоточения войск.
Оставшиеся на белгородском направлении немецкие авиачасти сражались по-прежнему активно. В эти дни звеньями и одиночными экипажами вели разведку с попутным бомбометанием на глубину до 50 км экипажи II/KG3, достигая района Старого Оско-ла. 16 июля стало последним днем крупных воздушных боев, в ходе которых наша сторона потеряла 29 самолетов. В немецких отчетах утверждается, что наиболее успешно действовали летчики группы II/JG3, которые добились 11 из 24 побед. Очередных побед достигли при «свободной охоте» ведущие асы части: майор К. Брандле (К. Braendle), доведший к вечеру счет до 159 результативных боев, обер-лейтенант И. Киршнер (J. Kirschner) (167) и фельдфебель Г. Грюнберг (H. Gruenberg), сбивший 55-ю неприятельскую машину. Однако последний сам был подожжен меткой очередью «яка», выпрыгнул с парашютом за линией фронта, но смог вернуться к своим{366}.
В составе 2-й ВА наиболее интенсивно работали части 256-й над и 1-го бак. При 169 вылетах последнее соединение лишилось 11 Пе-2, из которых две машины погибли в катастрофах (одну «пешку» погубили свои же бомбы, аварийно сброшенные с малой высоты, а вторая скапотировала при взлете с места вынужденной посадки; смертельные ранения получили штурман и стрелок-радист){367}. В то же время наши наземные войска высоко оценили меткость и самоотверженность экипажей бомбардировщиков при ударе по противнику в районе населенного пункта Чапаев.
С большим напряжением в эти дни действовали советские экипажи также и ночью. Достаточно сказать, что период с 12 по 18 июля характеризовался наиболее [174] интенсивным использованием самолетов У-2 из 208-й нбад. За семь ночей было совершено 1169 самолето-вылетов, что составило 2,95 вылета за ночь на каждый исправный «кукурузник». К сожалению, бомбовая нагрузка на биплан была невелика и равнялась всего 114,5 кг, что можно объяснить большим износом материальной части{368}.
Если раньше легкомоторные самолеты распыляли свои усилия по множеству целей, то в ночь на 16 июля это соединение действовало в районах Беленихина, Казачьего, Озеровского, выполнив 219 самолето-вылетов (наибольшее количество с начала оборонительной операции). Надо добавить, что в то же время и в тех же населенных пунктах в 146 вылетах атаковали немецкие войска авиаторы 262-й нбад 17-й ВА. Получив информацию о том, что в этом районе противник закрепляется на достигнутых рубежах, наши ночники до рассвета атаковали их, чередуя сброс осколочных и фугасных авиабомб.
Вновь возобновились налеты на немецкие аэродромы, особенно в районе Харькова. Такую задачу поставили перед 244-й бад 17-й ВА, экипажи которой в течение ночей на 16 и 17 июля, а также на рассвете 16 июля настойчиво атаковали аэродромы Основа и Рогань. Наши авиаторы отмечали взрывы и пожары в районе ангаров, летной полосы, а неприятель признал потерю одного Bf.109G из состава II/JG3. Из-за налетов или по другой причине, но штабной отряд эскадры KG55 «Гриф» вскоре перебазировался из Рогани в Сталино.
Если накануне контрнаступления советских войск на Орел основные усилия АДД были направлены на поддержку Брянского и Центрального фронтов (там действовали все корпуса, кроме 6-го ак), то затем цели севернее Белгорода стали получать также 3-й и 5-й ак. Как правило, успех был связан с четкой работой осветителей цели. Так, в ночь на 14 июля экипажи В. В. Сапожникова, В. М. Безбокова, С. С. Апухтина (все из 5-го ак, все в прошлом пилоты ГВФ) безукоризненно четко освещали район бомбометания, сбрасывая очередную САБ через 2–3 мин. Это позволило успешно выполнить задание экипажам 23 ТБ-3 и 28 Ли-2 (все из 5-го ак), 9 Ил-4 (из 3-го гв. ак), 22 Ил-4 и 26 Ли-2 (из 6-го ак).
К сожалению, многие вылеты дальних бомбардировщиков на Орловско-Курской дуге не удалось в достаточной степени подготовить, поскольку задачи поступали в штаб АДД из Ставки ВГК или Генерального штаба слишком поздно. Этот недостаток был устранен в ночь на 15 июля, когда большое внимание уделялось тому, чтобы довести до сведения экипажей последние данные о быстро меняющейся обстановке. Начальник штаба АДД генерал М. И. Шевелев предупредил всех авиаторов: надо перед бомбометанием уточнить положение противника. С наступлением [175] сумерек наземные войска, заблаговременно проинформированные о действиях АДД вблизи линии фронта, зажгли у передовых окопов костры, в некоторых местах включили прожекторы, а с приближением наших тяжелых кораблей стали выпускать в сторону неприятеля осветительные ракеты, пулеметные и автоматные очереди. В результате боевых действий бомбардировщиков не менее 50 пожаров вспыхнуло в районе Казачье, горел поселок Сырцев, отмечались взрывы в деревне Луханино...
В следующую ночь, когда на маршруте самолетов наблюдалась 10-балльная облачность, картина налета выглядела аналогично. Экипажи 5-го ак, благодаря хорошо организованной подсветке с земли и четкой работе самолетов-осветителей, могли просматривать немецкие танки на краю небольших рощ, в перелесках. Высокую эффективность удара подтвердил Герой Советского Союза майор Л. Н. Агеев. В ряде случаев использовались бомбы крупного калибра, что, по мнению советского командования, могло бы оказать сильное моральное воздействие на неприятеля. Вскоре многие экипажи стали получать задачи в интересах Юго-Западного фронта, готовящегося перейти в наступление, — район применения соединений АДД заметно расширился.
Попробуем оценить результаты действий немецких ночников. Можно отметить, что небольшие подразделения «юнкерсов» и «хейнкелей» регулярно бомбили железнодорожные узлы Старый Оскол, Касторное, Купянск и попутно вели разведку. Одновременно [175] отряды легкомоторных самолетов атаковали автомашины и колонны войск в тылу 69-й и 7-й гв. армий, преимущественно в районе г. Короча и переправ через р. Короча. Возможно, систематические ночные вылеты бипланов и других устаревших самолетов были призваны компенсировать отсутствие здесь воздействия на подходящие советские резервы. Однако существенного ущерба наша сторона не понесла.
Еще в ночь на 17 июля разведка Воронежского фронта доложила о начале отхода частей 4-й ТА в направлении Белгород — Томаровка. Опасаясь на этот раз ловушки, генерал Ватутин не сразу отдал приказ о преследовании противника — войскам было предписано продолжать совершенствовать оборону. Командующего можно понять: понесшие тяжелые потери части 1-й и 5-й гв. ТА отводились в тыл на отдых и пополнение. Из состава фронта также изымались 69-я и 7-я гв. А, которые передавались в состав недавно организованного Степного фронта.
Данные авиационной разведки показали, что, несмотря на ожесточенные 20-дневные бои противник сохранил значительные силы. Общий состав отходящей группировки оценивался нашими экипажами в 550 танков и штурмовых орудий, более чем в 1000 автомашин. Арьергарды отходящего противника оказывали ожесточенное сопротивление: совхоз «Комсомолец», например, удалось отбить лишь к исходу 17 июля. На следующий день, когда к преследованию врага подключились основные силы Воронежского фронта, продвижение составило всего 4–5 км. [176]
В эти дни советские авиаторы продолжали действовать с высоким напряжением, невзирая на плохую погоду. Только 1-я гв. бад совершила за 18 июля три групповых вылета, достигнув наивысшего напряжения в ходе оборонительного сражения. Эти результаты были получены, невзирая на недостаток аэродромного оборудования. Например, для обслуживания 81-го гв. бап имелось всего три бензозаправщика, что сильно затягивало время заправки бомбардировщиков. В этот день полк потерял третий экипаж с начала оборонительной операции — не вернулся Пе-2, который пилотировал лейтенант С. А. Арбеков. В конце зимы 1943 г. он был сбит за линией фронта, вернулся к своим, а в ходе последующих вылетов дважды приводил подбитую «пешку» и благополучно сажал на свой аэродром. На этот раз судьба летчика и членов его экипажа осталась неизвестной{369}.
Неоднократно благодарности от наземных войск получали летчики-штурмовики. В архивах сохранилась телеграмма из штаба 1-й танковой армии, адресованная генералу Красовскому:
«Сегодня, 18 июля я провел день с авангардом генерала Гетмана, наблюдал из Меловое как девятка «илов» в 15 ч 15 мин атаковала колонну автомашин с прицепами (всего 200–250 единиц) по дороге Дубрава, Бутово. Результаты атаки привели меня и присутствовавшую группу комсостава прямо в восторг. Истребители прикрывали удачно. Авиации противника [в воздухе] не было. Апанасько»{370}.
И в дальнейшем наши штурмовики не давали немцам возможности без помех выводить свои войска и технику на хорошо оборудованные для [176] обороны рубежи. 19 июля успех сопутствовал 291-й шад, которая всеми исправными самолетами атаковала растянувшуюся на 20 км колонну автомашин и бронетехники. Немцы двигались скученно, создав на разных участках от двух до пяти рядов машин. В результате настойчивых атак на боевой счет летчиков Витрука было записано уничтожение свыше 100 единиц различной техники. При этом огнем с земли было подбито три самолета — два Ил-2 и один Як-1{371}.
В тот же день в штаб 2-й ВА поступила шифротелеграмма маршала Жукова, предписывающая передать 1-й шак и 4-й иак в состав 5-й ВА, а принять в свои ряды из резерва Ставки ВГК 5-й шак и 10-й иак{372}. Вскоре был выведен также 1-й бак, но характер боевых действий оставшихся на Воронежском фронте авиационных соединений изменился мало. Истребители патрулированием прикрывали свои войска, вели разведку, а ударные самолеты стремились нанести урон передвижениям неприятеля, продолжившим отход в южном и юго-западном направлениях. Еще раньше разведчики зафиксировали погрузку войск и техники неприятеля на железнодорожных станциях Белгород, Ново-Борисовка, Золочев — как потом стало известно, германское командование начало переброску 2-го тк СС в Донбасс.
Этот период характеризовался полным господством в небе советской авиации. С 18 по 23 июля авиация 8-го авиакорпуса выполнила всего 474 вылета (в период наступления за один день наблюдалось большее количество вылетов), причем у немцев действовали только разведчики и истребители. Последние (если верить германским отчетам) потеряли два венгерских и один немецкий Bf.109, а сами претендовали всего на две победы. Наша сторона лишилась около 10 самолетов, частично в результате аварий и катастроф. В одной из них погиб командир 32-го иап майор И. Г. Колбасовский, который разбился, неудачно сманеврировав на малых высотах и скорости. (Не избежали небоевых потерь и немцы: в разбившемся 23 июля Ju.52, принадлежащем 3-му санитарному отряду, погибли члены экипажа и большое число раненых солдат и офицеров.)
К 23 июля войска Воронежского и присоединившиеся к преследованию войска Степного фронта вышли на рубежи, которые в основном занимали советские войска в начале месяца. Дальнейшей целью нашего командования были областные центры Белгород и Харьков. Однако сил для продолжения наступления у измотанных боями соединений уже не осталось. Жуков убедил Сталина: необходимо предоставить войскам передышку, в ходе которых они перегруппируют свои силы. Теперь на повестке дня стояла наступательная операция «Полководец Румянцев». [177]
Выводы
Сражение, разгоревшееся на южном фасе Орловско-Курской дуги, оказалось еще более жестоким и кровопролитным, чем на северном фасе. Да и длилось здесь немецкое наступление дольше — еще 11 июля генерал-фельдмаршал Манштейн надеялся прорвать «последнюю линию советской обороны» и все-таки выйти к Курску с юга. В течение нескольких следующих дней произошли события, вынудившие командующего группы армий «Юг» полностью отказаться от дальнейшего выполнения операции «Цитадель» и начать отводить до этого наступавшие войска.
Достаточно долго германское командование оценивало обстановку севернее Белгорода со сдержанным оптимизмом. Ему удалось отразить несколько контрударов Воронежского фронта, из которых самый сильный был нанесен 12 июля под Прохоровкой. Хотя их потери каждый раз оказывались заметно меньше, чем несли советские войска, напряженные бои на широком фронте постепенно привели к обескровливанию ударной группировки. Немцы осознали, что начатое 12 июля наше наступление против 2-й танковой армии имеет целью разгром всей Орловской группировки. Гитлер, на которого к тому же оказали удручающее воздействие события в Сицилии, подчинился обстоятельствам и «вынужден был 13 июля объявить командующим обеих групп армий, участвовавших в операции «Цитадель», что операция должна быть остановлена» {373}.
Следовательно, предпринимаемые после 13 июля 4-й танковой армией и армейской группой «Кемпф» наступательные действия уже не были направлены на решение стратегической задачи — прорыв к Курску с целью окружения советских войск, а преследовали локальные цели — улучшение позиций, нанесение как можно более тяжелых потерь противнику и т. д. Когда 17 июля перешли в наступление войска Юго-Западного и Южного фронтов, в первый же день прорвавшие первую линию немецкой обороны на реке Миус, Манштейну ничего не оставалось, как начать переброску в Донбасс сначала резервов, а затем и своих лучших сил — эсэсовцев из 2-го тк. Вполне резонно посчитав, что оставшимся дивизиям лучше всего обороняться на хорошо оборудованных позициях, немецкий командующий осуществил их отвод почти на ту же линию, откуда началось наступление 5 июля.
«С прекращением операции «Цитадель» инициатива на Восточном театре военных действий окончательно перешла к советской стороне, — вынужден был сделать заключение знаменитый немецкий полководец. — После того как нам не удалось окружить крупные силы противника в районе Курской дуги... неизбежно начал действовать фактор превосходства [178] в силах. Наступление противника на Орловской дуге было только началом перехода [Красной Армии] в стратегическое наступление»{374}.
Решив в апреле 1943 г. перейти к стратегической обороне в условиях обладания численным превосходством над противником в живой силе и технике, советское командование хорошо подготовилось к предстоящему сражению. Эффективная организация различных видов разведки и оперативное использование полученной информации позволили построить на угрожаемых направлениях глубокоэшелонированную оборону. Несмотря на то что неприятель добился небывалых доселе масштабов сосредоточения и массирования военной техники, удар удалось отразить прежде всего благодаря заблаговременной концентрации мощных стратегических резервов Ставки ВГК, включая развертывание резервного (Степного) фронта.
Массовый героизм и возросшее мастерство солдат и офицеров Красной Армии, оснащение их новейшим и вполне современным оружием позволили остановить неприятеля. В силу ряда обстоятельств, советское командование не смогло к началу июля в полосе Воронежского фронта создать столь же высокие плотности войск и техники, какие имелись на Центральном фронте. Развернувшиеся на южном фасе Орловско-Курской дуги бои оказались более маневренными, велись на относительно широких пространствах, в них участвовало большее количество людей и техники с обеих сторон.
Имелись определенные отличия и в вопросах применения родов войск, в частности Военно-воздушных сил. Прежде всего впервые было решено привлечь 17-ю ВА Юго-Западного фронта для действий в полосе соседнего Воронежского фронта. На первом этапе операции «Цитадель» ей удалось оказать поддержку оборонявшимся войскам, особенно 7-й гв. армии, но вряд ли позволило отвлечь значительные усилия противостоящего 8-го немецкого авиакорпуса. Основная тяжесть боев легла на плечи авиаторов 2-й ВА.
На южном фасе Курской дуги какой-либо пассивности советских ВВС в начале сражения не отмечалось. Наоборот, налеты в утренние часы 5 июля на передовые немецкие аэродромы в районах Белгорода и Харькова были направлены на резкое изменение соотношения сил в нашу пользу. По замыслу командиров и штабов, решительное подавление неприятеля, нанесение ему значительных потерь облегчило бы задачу завоевания господства в воздухе. Поскольку немецкой ПВО удалось с незначительными потерями отразить атаки аэродромов, нанести существенный урон группам штурмовиков, обстановка и здесь с начала сражения сложилась неблагоприятно для «сталинских соколов», наземные войска не получили необходимой поддержки.
Советские источники признают, что в ходе развернувшейся ожесточенной борьбы за господство в воздухе в первые дни его завоевать не удалось, но утверждают, что с 11 июля на белгородском направлении эта задача была решена{375}. Однако анализ советских и немецких архивных документов, учет выполненных противниками самолето-вылетов не дают оснований для подобных выводов. В наиболее важные моменты на главных направлениях люфтваффе, сконцентрировав усилия, причиняли заметный урон нашим наземным войскам и технике. И только после завершения активных боевых действий 4-й ТА и армейской группы «Кемпф», когда большинство соединений 8-го авиакорпуса перебросили на другие направления, господство в воздухе на данном направлении действительно завоевали ВВС КА. [179]
| Потери сторон | Немецкие потери | Советские потери | |
| Безвозвратные | Подлежащие ремонту | Безвозвратные | |
| Северный фас дуги | 110–120 | 70–80 | 391 |
| Южный фас дуги | 280 | До 200 | 371 + свыше 200 |
| Итого | 390–400 | 270–280 | Свыше 1000 |
В подтверждение этого тезиса приведем выдержку из доклада старшего офицера Генштаба при штабе Воронежского фронта полковника М. Н. Костина:
«В этих боях наша истребительная авиация при наличии численного превосходства не сумела завоевать господство в воздухе. Она позволяла бомбардировочной авиации противника организованно бомбардировать наши боевые порядки войск. Причина заключается в том, что наши истребители выполняли чисто пассивные задачи — прикрытие района расположения своих войск, патрулирование и непосредственное сопровождение штурмовиков, а активных боевых задач истребительная авиация не выполняла»{376}.
О недостатках управления советской истребительной авиацией много говорилось в предыдущих разделах. Следует признать: решение этого вопроса на Воронежском фронте было организовано значительно хуже, чем на Центральном, где с началом немецкого наступления в штаб 13-й А прибыл авиационный представитель 16-й ВА с радиостанцией, осуществлявшей вызов авиации на поле боя. Строки плана 2-й ВА, предусматривавшие выделение авиационного представителя в общевойсковые и танковые армии, так и остались на бумаге. Управление авиационными соединениями велось из штаба воздушной армии (в поселке Спартак). Сюда данные о наземной обстановке поступали неоперативно, что приводило к большому опозданию с вылетом ударных самолетов, а в ряде случаев под бомбы попали свои же войска.
Ожесточенная борьба в воздухе стоила огромных жертв. Согласно отчету штаба 2-й ВА, с 5 по 18 июля потери составили 371 самолет. Если добавить погибшие машины из состава 17-й ВА (не менее 200 единиц), то можно прийти к выводу: на полях Белго-родчины и Харьковщины остались лежать примерно 600 наших самолетов. Но и у противника вышли из строя примерно половина машин, начинавших сражение на белгородском направлении в составе 4-го ВФ. По приблизительным данным, из 8-го авиакорпуса за это время погибли примерно 190 самолетов как «боевые потери», по определению немцев, и около 90 самолетов как «небоевые потери при боевых действиях», а до 200 машин получили серьезные повреждения (более подробные данные о потерях по типам самолетов см. в приложении).
На основании документов противников можно оценить итоговую убыль материальной части в обеих оборонительных операциях Красной Армии под Курском. Эти данные сведены в табл. 3–5 (на северном фасе учет велся с 5 по 11 июля для люфтваффе и с 5 по 12 июля для ВВСКА, а на южном — с 5 по 18 июля){377}.
Из таблицы видно, что немецкая сторона лишилась значительно больше, чем 193 самолета на обоих флангах битвы (с 5 по 15 июля), о чем сообщается во многих западных источниках{378}. Дело в том, что в них расчет велся на основании промежуточных сводок журналов боевых действий, а мы постарались использовать отчеты генерал-квартирмейстера люфтваффе, которые представляются значительно более полными. К приведенным выше цифрам можно добавить, что на всем Восточном фронте только безвозвратные («боевые») потери за июль от воздействия советских ВВС и ПВО составили 558 машин всех типов{379}.
Думается, что соотношение безвозвратных потерь 1 к 2,5 отражало средний уровень мастерства и боевого опыта, а также живучесть участвовавших в сражении самолетов противников летом 1943 г. [Можно отметить, что для танковых войск соотношение убыли за время оборонительных операций было столь же невыгодным для советской стороны и составило примерно 1 к 2,5 (с учетом танков, отправленных [180] в ремонт.)] Впрочем, у германского командования не было особых оснований для оптимизма: в жестоких боях выбыли из строя многие опытные экипажи, воевавшие в течение двух — трех лет на разных фронтах и цементировавшие люфтваффе. В списках погибших или попавших в плен значились имена девяти кавалеров «Рыцарских Крестов», которым чрезвычайно трудно было найти полноценную замену. Донесения немцев о собственных потерях представляют для нас большую ценность, поскольку авиаторы нередко сильно преувеличивали масштабы воздушных побед, особенно в ходе напряженного многодневного сражения. Ведь только летчики 2-й ВА заявили об уничтожении 811 неприятельских машин. Если бы это соответствовало действительности, то эскадры 8-го авиакорпуса лишились бы всей материальной части и перебрасывать на другие направления немцам было бы просто нечего. В докладе полковника Костина приведенные выше цифры также подвергаются сомнению:
«Данные о 811 сбитых самолетах противника преувеличены, так как сведения получались по докладам летчиков, не контролировались ни командирами соединений и частей, ни штабами»{380}.
Все же подчиненные генерала С. А. Красовского более успешно вели борьбу с немецкой авиацией, чем их коллеги из 16-й ВА. Впечатляющих результатов добились в ходе оборонительных боев авиаторы 5-го иак, а точнее, некоторые летчики соединения — лучшие советские асы. Впрочем, в наших документах летом 1943 г. слово «ас» еще не вошло в широкий обиход. Однако командиры корпусов и дивизий подчеркивали: весьма незначительный процент летного состава (наиболее подготовленные, сочетающие отвагу с трезвым расчетом) регулярно уничтожает неприятеля в ходе воздушных схваток. Командир 5-го иак генерал Д. П. Галунов отмечал:
«Сравнительно небольшой круг летчиков систематически сбивает по несколько самолетов. Так, из состава всего корпуса только 37 летчиков (одержавшие пять и более побед) сбили 183 самолета (т. е. в среднем по пять — шесть самолетов на летчика), что составляет 40% всех сбитых самолетов за период Белгородской операции»{381}.
В табл. 3–6, составленной на основе итогового отчета 8-й гв. иад, указаны имена летчиков, сбивших в июльских боях шесть и более самолетов противника{382}.
| № | Звание | Фамилия | Часть | Число побед |
| 1 | Ст. лейтенант | Горовец А. К. | 88-й гв. иап | 10 + 1 в группе |
| 2 | Лейтенант | Наумов Н. М. | 41-й гв. иап | 9 |
| 3 | Ст. лейтенант | Беликов О. В. | 88-й гв. иап | 8 + 3 |
| 4 | Ст. лейтенант | Лобанов A.B. | 41-й гв. иап | 8 |
| 5 | Ст. лейтенант | Пелипченко И. П. | 88-й гв. иап | 7 + 3 |
| 6 | Ст. лейтенант | Павлов А. Г. | 41-й гв. иап | 7 |
| 7 | Ст. лейтенант | Куманичкин A.C. | 41-й гв. иап | 7 |
| 8 | Капитан | Китаев Н. Т. | 40-й гв. иап | 6 |
| 9 | Ст. лейтенант | Семенцов М. И. | 41-й гв. иап | 6 |
| 10 | Ст. лейтенант | Кулешов В. К. | 41-й гв. иап | 6 |
На белгородском направлении штурмовая авиация сыграла, вероятно, еще более важную роль, чем на севере. Ежесуточно самолеты Ил-2 выполняли по 360 боевых вылетов и нанесли огромный урон неприятелю. Как следует из документов, наиболее успешно и с большой нагрузкой (в среднем 1,8 вылета на экипаж в сутки) выполняла задания 291-я шад, возглавляемая полковником А. Н. Витруком. Штаб 2-й воздушной армии отмечал:
«Эффективность бомбоштурмовых ударов также значительно выше других соединений. Достоинства этой дивизии нужно отнести за счет лучшей организации, подготовки к боевым вылетам и более высокой боевой выучки летного состава»{383}.
Следует отдать должное летчикам 737-го иап, прикрывавшим штурмовиков и входившим в состав 291-й шад. Им принадлежал своеобразный рекорд напряженного использования материальной части в отдельные дни истребители по пять — шесть раз поднимались в небо. К сожалению, даже самоотверженные [181] и непрерывные вылеты не уберегли «илы» от потерь: из 100 Ил-2 и 28 Як-1 не вернулись на аэродромы 110 машин (69 из них были впоследствии найдены на вынужденных посадках, направлены в ремонт, а затем вновь введены в строй). Потери личного состава соединения составили 38 летчиков и 26 стрелков-радистов. За это же время в дивизию с заводов и других частей поступили 91 Ил-2 и 27 Як-1, что говорит о почти полном обновлении самолетного парка.
По мнению помощника командующего 2-й воздушной армией подполковника Костромитина, летный состав, особенно молодой, имел слабое представление о правильной организации обороны в групповом воздушном бою. В одних случаях летчики применяли строй типа «клин», ошибочно полагая, что при этом будет увеличена обороноспособность штурмовиков, в других случаях отдельные авиаторы пытались преследовать выходящие из атаки «мессершмитты», нарушая общий боевой порядок. Несомненно, отсутствие нижнего стрелка и ограниченные углы обстрела пулемета у стрелка-радиста значительно снижали шансы экипажа Ил-2 в бою в сравнении с Пе-2 или «Бостоном». К тому же на большинстве штурмовиков плохо работало СПУ, не позволяя летчику и стрелку действовать согласованно.
Наши бомбардировщики понесли значительно меньшие потери, но в решающие дни сражения они вылетали ограниченными силами или вовсе не покидали границ аэродромов. В упрек командарму С. А. Красовскому поставили практически полное бездействие дневной бомбардировочной авиации с 6 по 11 июля из-за невозможности обеспечить их прикрытие.
«Мотивы не веские, — отмечал в своем докладе полковник Костин, — так как при хорошем планировании и правильном использовании истребителей из двух истребительных корпусов, без ущерба для дела, вполне можно было выделить одну истребительную дивизию для сопровождения бомбардировщиков»{384}.
К сожалению, недостатки отмечались не только в вопросах применения, но и боевой подготовки экипажей. Именно этим можно объяснить, например, почти полное отсутствие бомбометания с пикирования. Как следовало из отчетов, на 1 июля 1943 г. в 1-м бак только 28 из 106 летчиков были готовы к подобным действиям. Еще 8 экипажей были обучены ведению «свободной охоты». Требование массированно применять бомбардировщики привело к тому, что в ходе всей оборонительной операции лишь однажды с пикирования отбомбилась шестерка «пешек» из 82-го гв. бап.
Особенность применения ночной легкомоторной авиации 2-й ВА состояла в том, что в первую неделю боев она работала ограниченными силами и только с 12 июля 208-я нбад активно включилась
в сражение. Действительно, перевооружение соединения новыми самолетами продолжалось в течение всего июля: за месяц ее полки получили, главным образом с заводов, 91 У-2. За то же время 39 самолетов, в свою очередь, были переданы в другие части или ремонт. В результате, к концу оборонительной операции имелось в строю не менее 70 боеготовых самолетов.
Это позволило в финале немецкого наступления ночной авиации действовать со все возрастающим напряжением. Увеличилась и сила сопротивления противника. Если в начале операции летчики легкобомбардировочной фронтовой авиации и АДД отмечали лишь незначительное противодействие зенитной артиллерии противника, в большинстве случаев открывавшей неприцельный огонь как бы вдогонку самолетам, по звуку мотора, то вскоре немцы смогли [182] существенно лучше организовать взаимодействие всех средств ПВО. Особую опасность для ночных экипажей представлял район Томаровки, куда, во избежание напрасных потерь, бомбардировщикам и штурмовикам было приказано не залетать.
Летчики 208-й нбад отмечали, что боевая работа экипажей
«протекала в условиях активного противодействия ПВО противника (большое количество прожекторов, ЗА и МЗА). Вследствие сильного обстрела из орудий и пулеметов приходилось менять маршруты, что увеличивало расстояние до цели», а эффективности зенитного огня способствовала «хорошая проекция силуэта самолета на фоне тонкой облачности»{385}.
Правда, потери фронтовых ночников были невелики — зенитным огнем за все время был сбит один У-2. Всего же части 208-й нбад недосчитались трех самолетов и четыре пришлось списать из-за боевых повреждений.
Необходимо остановиться еще на одной опасности, которая подстерегала ночные экипажи. Поскольку самолеты АДД начали действовать вблизи линии фронта, часто на тех же высотах, что и «кукурузники», то временами в ночном небе становилось «тесно».
«Несогласованность маршрутов и высот с авиацией дальнего действия затрудняет деятельность экипажей дивизии и создает угрозу столкновения в воздухе», — отмечал в одном из донесений штаб 208-й нбад{386}.
Оценивая действия люфтваффе в завершившейся операции, отметим, что никогда прежде они не применялась столь интенсивно; в первую неделю битвы нагрузка на боеготовый экипаж 8-го авиакорпуса приближалась к трем вылетам в сутки. Другая особенность состояла в тесном сопровождении танков, которые противник всеми силами пытался «протолкнуть» через советскую оборону. Если в составе 2-й ВА более половины всех вылетов (днем и ночью) выполняли истребители, то наши посты ВНОС идентифицировали три из четырех появившихся в небе вражеских самолетов как бомбардировщики.
Весьма неожиданно для наших командиров неприятель почти полностью отказался, особенно в первые дни операции, от непосредственного сопровождения истребителями своих ударных самолетов, а высылал вперед за линию фронта на маршруты вероятных полетов советских самолетов небольшие патрули «мессершмиттов», связывающие наших еще до подхода к передовой. В отличие от командования Красной Армии, немцы не «привязывали» свои истребители к определенному району, а предоставляли командирам частей и подразделений большую свободу действий, особенно при ведении «свободной охоты», что оказалось чрезвычайно полезно.
При всех успехах немецкой авиации, ее заметном влиянии на ход боевых действий необходимо [183] указать, что у противника не имелось возможности перенести действия в глубь советской обороны. Поэтому люфтваффе не смогли противодействовать проведению многочисленных оперативных маршей советских войск, прежде всего крупных танковых и механизированных соединений, хотя немецкая авиаразведка регулярно их фиксировала.
В напряженных условиях оборонительного сражения советское командование производило перегруппировки при большой загрузке дорог войсками, боевой техникой, транспортом. Уже отмечалось, что неприятель ни разу не атаковал гвардейцев 5-й танковой армии до подхода к району сосредоточения. Тогда разные соединения преодолели расстояние от 330 до 380 км. Приблизительно в то же время, что и объединение генерала П. А. Ротмистрова, еще более длительный марш выполнил 4-й гв. тк, преодолев за 11 суток примерно 450 км, сохраняя постоянную готовность. Несомненно, переправы через многочисленные водные преграды, средства ремонта, снабжения и обеспечения были весьма уязвимы для налетов. Однако летом 1943 г. немцы уже не располагали необходимыми силами и подобных задач перед авиацией 8-го авиакорпуса даже не ставили.
Значительные проблемы имелись у противника и при создании резервов. Ему удавалось восполнять
потери при ведении борьбы на относительно локальных участках фронта. Однако по мере его расширения приходилось «латать дыры» путем широкого перебазирования авиационных частей и соединений. Вынужденный отвод с белгородского направления большинства групп и эскадр корпуса Зайдемана позволил советской авиации, что также отмечалось, в конце оборонительной операции завоевать на данном направлении господство в воздухе. Это обстоятельство выявило серьезный кризис верховного командования люфтваффе.
Отразив мощное наступление противника, наши войска выстояли на занимаемых рубежах. Таким образом, был сделан первый, очень важный шаг на пути к Победе. Теперь предстояло, перейдя в контрнаступление, нанести по противнику ответный удар, от которого он не смог бы оправиться, а затем погнать его на запад. Проведению Орловской и Белгородско-Харьковской наступательных операций, действию в них авиации будет посвящена следующая книга. [184]