Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Приложения

Приложение 1.

Биографическая справка

Алкснис (Астров) Яков Иванович (1897–1938), командарм 2 ранга. Сын батрака. Образование получил в Одесской военной школе прапорщиков (1917). В Вооруженных силах с марта 1917 г., участник Первой мировой войны. В Красной Армии — с мая 1919 г., занимал должности комиссара дивизии, затем помощника командующего войсками Орловского военного округа. В 1924–1926 гг. — помощник начальника организационно-мобилизационного управления РККА, начальник и комиссар управления устройства и службы войск. С 1926 г. — заместитель начальника, а с 1931 г. — начальник ВВС РККА. Летом 1929 г. с летчиком В. И. Писаренко совершил рекордный беспосадочный перелет по маршруту Москва — Севастополь. Являлся членом Реввоенсовета (РВС) СССР, а затем Военного совета наркомата обороны. С начала 1937 г. — также заместитель наркома обороны по ВВС и депутат Верховного Совета СССР. На занимаемых должностях зарекомендовал себя талантливым и дальновидным руководителем. Большое внимание Алкснис уделял подбору и расстановке кадров, по его инициативе была установлена обязательная периодическая проверка техники пилотирования летного состава, предполетная подготовка экипажей. В ноябре 1937 г. арестован по ложному обвинению как руководитель «латышской фашистской организации», расстрелян. Реабилитирован посмертно в 1957 г. [384]

Арженухин Федор Константинович (1902–1941), генерал-лейтенант авиации (1940). Окончил Егорьевскую летную школу, Военно-воздушную академию им. Н. Е. Жуковского. Участник революции и гражданской войны в России. Несколько лет был на партийной работе, а с 1926 г. переведен в авиацию, командовал отрядами и эскадрильями. После окончания в 1935 г. Военно-воздушной академии им Н. Е. Жуковского занимал должность начальника оперативного отделения штаба ВВС РККА. С февраля 1937 г. — военно-воздушный атташе при советском посольстве в Испании, затем военный советник командующего республиканской авиацией Северного фронта в Испании и начальника штаба ВВС Испанской республики. За умелое руководство боевыми действиями, доблесть и мужество полковник Арженухин был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. С сентября 1937 по август 1940 г. — начальник штаба ВВС РККА. Большое внимание уделял повышению уровня оперативно-тактической и штабной подготовки командного состава ВВС, вопросам взаимодействия авиации с наземными войсками. Штаб ВВС во главе с Арженухиным участвовал в крупной реорганизации структуры авиации, провел значительную работу по решению вопросов оперативного искусства и тактики ВВС. С октября 1940 по июнь 1941 г. Арженухин занимал должность начальника Военной академии командного и штурманского состава, а вскоре после начала войны был арестован за «подрывную работу по срыву мощи ВВС КА и передаче германской разведке шпионских сведений» и в октябре 1941 г. расстрелян. Реабилитирован посмертно в 1954 г.

Баранов Петр Ионович (1892–1933), член ВКП(б) с 1912 г. Сын рабочего. В русской армии с 1915 г., в 1916 г. арестован за революционную агитацию. После освобождения работал в разных революционных комитетах. С 1918 г. — в Красной [385] Армии. Занимал посты члена РВС различных групп и армий. Участвовал в подавлении Кронштадтского восстания (1921), в боях с басмачами в Туркестане и в Ферганской области. Занимал должность начальника и комиссара бронесил РККА (1923), после чего вся дальнейшая деятельность была связана с развитием и укреплением Воздушного Флота. Заместитель начальника, а с декабря 1925 по июнь 1931 г. — начальник ВВС. Организовывал и проводил перестройку ВВС в соответствии с военной реформой, участвовал в мобилизации кадров из других родов войск. Назначен членом президиума ВСНХ СССР, начальником Всесоюзного авиационного объединения (1932), заместителем наркома тяжелой промышленности и начальником Главного управления авиапромышленности (1933). Баранов — активный организатор авиационного образования в СССР. По его инициативе были созданы Московский, Казанский и Харьковский авиационные институты, Аэрохимический музей в Москве (ныне Центральный дом авиации и космонавтики). Большое внимание уделял развитию в стране планеризма и легкомоторной авиации. Неоднократно отмечался правительственными наградами, включая награждение военным орденом Хорезмской республики и Золотой Звездой Бухарской республики. Погиб в авиационной катастрофе на самолете Р-6 в сентябре 1933 г.

Ионов Петр Павлович (1897–?), генерал-лейтенант авиации (1944), доцент (1937). Сын зажиточного крестьянина. Старший преподаватель Военной академии им. М. В. Фрунзе, специализировался на вопросах развития и боевого применения авиации. Первая крупная работа — «Дирижабли и их военное применение» (1933). Опубликовал монографии: «Общая тактика ВВС» (1934), «Действия воздушных сил в Марокко» (1935), «Истребительная [386] авиация» (1940), в которых проводил анализ развития авиации и воздухоплавания в 1930-е годы. Большое влияние на него оказал старший брат Алексей (1894 пр.), находившейся на оперативной работе в ВВС и отвечавший за снижение аварийности. По постановлению Совета народных комиссаров Союза ССР от 4 июня 1940 г. А. П. и П. П. Ионовым наряду с другими 88 командирами Красной Армии было присвоено звание «генерал-майор авиации». При этом старший брат накануне войны получил назначение командовать ВВС Прибалтийского особого военного округа — одним из крупнейших на западных границах Советского Союза. Вскоре после вторжения он был арестован, обвинен в неудачах советских ВВС в начальный период войны, в частности, «во вредительстве при аэродромном строительстве», и в феврале 1942 г. расстрелян. Судьба младшего брата сложилась более счастливо. Перед войной он занимался разработкой применения Воздушно-десантных войск (ВДВ), а затем был назначен начальником штаба ВДВ (1941). Участвовал в разработке плана Вяземской воздушно-десантной операции — одной из крупнейших во Второй мировой войне. В 1944–1946 гг. — на преподавательской работе. П. П. Ионов возглавлял в Монино Военно-воздушную Краснознаменную академию, а после Победы — одну из ее кафедр.

Лапчинский Александр Николаевич (1982–1938), комбриг (1935), профессор (1926). Сын инженера-путейца. Окончил Алексеевское военное училище, Петербургский и Мюнхенские университеты, Киевскую школу летчиков-наблюдателей. До Первой мировой войны работал в системе народного образования, затем вступил в русскую армию, командовал артиллерийскими подразделениями и частями. За личную храбрость и умение награжден шестью боевыми орденами. В 1918 г. вступил в Красную Армию, в конце Гражданской [387] войны командовал группами авиации и воздухоплавания. Его выделяли высокий профессионализм в работе, энциклопедические знания, организаторские способности, большая требовательность к себе и подчиненным. С марта 1920 по март 1921 г. — начальник штаба Воздушного флота. Участвовал в работе специальной комиссии по проблемам развития авиапромышленности. По личной просьбе с марта 1921 г. перешел на научно-исследовательскую работу, редактировал журнал «Вестник Воздушного Флота», а с 1926 г. — преподаватель, затем начальник кафедры Военной академии им. М. В. Фрунзе. Он автор почти 130 печатных трудов, в том числе 9 фундаментальных монографий по истории строительства и боевого применения ВВС. По состоянию здоровья вынужден был в 1935 г. перейти на работу редактором Военного издательства. Тяжелая болезнь не отступала, и в мае 1938 г. Лапчинский скончался. Во многих официальных советских и российских изданиях, включая Большой энциклопедический словарь, ошибочно указано, что он погиб в результате репрессий.

Меженинов Сергей Александрович (1890–1937), комкор (1935). Сын дворянина. В царской России окончил Казанское военное училище, Николаевскую военную академию Генштаба, Киевскую школу летчиков-наблюдателей. До выхода России из Первой мировой войны — капитан, офицер при штабе армейского корпуса. Вступил в 1918 г. в Красную Армию, занимал штабные должности, а в 1919–1920 гг. командовал разными армиями. С июня 1923 по март 1925 г. — начальник штаба Воздушного Флота. Затем на общевойсковой штабной работе, а в 1926–1933 гг. начальник штаба Управления ВВС. Большое внимание уделял вопросам строительства советской авиации. Он возглавлял работу над Боевым уставом ВВС (Истребительная авиация, 1929), Боевым уставом ВВС [388] (Разведывательная авиация, 1931), Наставлением по производству полетов (1931), Боевым уставом ВВС РККА (1932), другими документами. Меженинов владел искусством организации и проведения оперативно-тактических занятий с командными кадрами ВВС. В 1933–1937 гг. — заместитель начальника штаба РККА и одновременно (с 1934 г.) член Военного совета Наркомата обороны. В июне 1937 г. необоснованно арестован и спустя три месяца приговорен к расстрелу. Реабилитирован посмертно в 1957 г.

Смушкевич Яков Владимирович (1902–1941), генерал-лейтенант авиации (1940), дважды Герой Советского Союза (1937,1939). В 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию. Участвовал в боевых действиях на Западном фронте и к 1921 г. стал комиссаром стрелкового полка. В 1922 г. переведен в авиацию, занимал должности комиссаров и начальников политотделов частей и соединений. Окончил Качинскую военную школу пилотов. С ноября 1931 г. — командир 201-й авиабригады, ставшей по уровню подготовки одной из лучших в ВВС. В 1936–1937 гг. в должности советника командующего ВВС Испании по авиации участвовал в борьбе с мятежом генерала Франко, которого поддержали Германия и Италия. По возвращении (июнь 1937 г.) — заместитель начальника Управления ВВС РККА. За личное мужество и героизм, проявленные в Испании, в частности за организацию ПВО Мадрида и Гвадалахары, удостоен звания Героя Советского Союза. В 1939 г. командовал ВВС 1-й армейской группы во время боев над рекой Халхин-Гол против японцев. В числе трех первых граждан страны вторично награжден медалью «Золотая Звезда». С ноября 1939 по август 1940 г. Смушкевич занимал должность начальника Главного управления ВВС. Затем генерал-инспектор авиации [389] при наркоме обороны, а с декабря 1940 г. — помощник начальника Генштаба по авиации. За несколько дней до вторжения Германии арестован и в октябре 1941 г. расстрелян без суда. Реабилитирован посмертно в 1953 г.

Хрипин Василий Владимирович (1983–1938), комкор (1935). До революции окончил Александровское пехотное училище, курс Гатчинской авиационной школы. Участник Первой мировой войны. В 1918 г. вступил в Красную Армию. В 1918–1920 гг. командир истребительного авиаотряда, начальник авиации и воздухоплавания полевой армии, помощник начальника Воздушного Флота Кавказского фронта. С сентября 1921 г. Хрипин — начальник учетно-мобилизационного отдела Воздушного Флота. В 1923–1937 гг. преподавал в Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского. С 1931 г. возглавлял оперативно-разведывательное управление ВВС, а спустя два года был назначен начальником штаба ВВС. Практическую деятельность Хрипин сочетал с разработкой актуальных проблем строительства ВВС, отстаивая приоритетное развитие бомбардировочной и создание штурмовой авиации, переход от системы авиаотрядов к эскадрильям, затем авиабригадам, авиакорпусам. Содействовал развитию парашютного спорта. В своих теоретических работах большое внимание уделял разработке проблем применения ВВС в начальный период войны. Командующий впервые созданной в СССР авиационной армии Особого назначения (АОН) (1936), главный инспектор ВВС при наркоме обороны. Необоснованно арестован в ноябре 1937 г. и затем приговорен к расстрелу. Реабилитирован посмертно в 1956 г. [390]

Приложение 2. Приказ о развертывании строительства оперативных аэродромов

№ 0039

18 июня 1941 г.

Положение с ходом строительства оперативных аэродромов недопустимо плохо. На 1.6.41 г. охвачено строительством только 50% от утвержденного мною плана строительства аэродромов на 1941 г. Особо плохо ведется строительство аэродромов в КОВО и ЗапОВО.

Основная причина плохого выполнения плана строительства аэродромов — отсутствие требовательности со стороны военных советов округов, непринятие решительных и исчерпывающих мероприятий по организации и использованию всех возможностей на местах работ.

Приказываю:

1. Военным советам округов немедленно развернуть строительство аэродромов широким фронтом с расчетом окончания строительства летных полей не позже 1 августа и полного окончания аэродромов не позже 1 октября 1941 г.

График выполнения работ представить мне 25.6.41 г. [391]

2. Поставить вопрос перед ЦК КП и СНК союзных республик по оказанию максимальной помощи рабочей силой, механизацией и конным транспортом для строительства аэродромов.

3. Привлечь без ущерба для боевой подготовки ресурсы округов для развертывания и более интенсивного хода строительства аэродромов.

4. Дополнительных лимитов на горючее дано не будет, потому шире привлекать конный транспорт и грабарей.

Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза С. Тимошенко

Начальник Генерального штаба Красной Армии

Генерал армии Г. Жуков

Источник: Русский архив. Великая Отечественная. Том 2(1). М.: 1994. С. 279, 280. [392]

Приложение 3. Приказ о маскировке аэродромов, войсковых частей и важных военных объектов округов

№ 0042

19 июня 1941 г.

По маскировке аэродромов и важнейших военных объектов до сих пор ничего существенного не сделано.

Аэродромные поля не все засеяны, полосы взлета под цвет местности не окрашены, а аэродромные постройки, резко выделяясь яркими цветами, привлекают внимание наблюдателя на десятки километров.

Скученное и линейное расположение самолетов на аэродромах при полном отсутствии их маскировки и плохая организация аэродромного обслуживания с применением демаскирующих знаков и сигналов окончательно демаскируют аэродром.

Современный аэродром должен полностью слиться с окружающей обстановкой, и ничто на аэродроме не должно привлекать внимания с воздуха.

Аналогичную беспечность к маскировке проявляют артиллерийские и мотомеханизированные части: скученное и линейное расположение их парков представляет не только отличные объекты наблюдения, но и выгодные для поражения с воздуха цели.

Танки, бронемашины, командирские и другие спецмашины [393] мотомеханизированных и других войск окрашены красками, дающими яркий отблеск, и хорошо наблюдаемы не только с воздуха, но и с земли.

Ничего не сделано по маскировке складов и других важных военных объектов.

Приказываю:

1. К 1.7.41 г. засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, взлетные полосы покрасить и имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону.

2. Аэродромные постройки до крыш включительно закрасить под один стиль с окружающими аэродром постройками. Бензохранилища зарыть в землю и особо тщательно замаскировать.

3. Категорически воспретить линейное и скученное расположение самолетов; рассредоточенным и замаскированным расположением самолетов обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха.

4. Организовать к 5.7.41 г. в каждом районе авиационного базирования 500-км пограничной полосы 8–10 ложных аэродромов, оборудовать каждый из них 40–50 макетами самолетов.

5. К 1.7.41 г. провести окраску танков, бронемашин, командирских, специальных и транспортных машин. Для камуфлированного окрашивания применить матовые краски применительно к местности районов расположения и действий. Категорически запретить применять краски, дающие отблеск.

6. Округам, входящим в угрожаемую зону, провести такие же мероприятия по маскировке складов, мастерских, парков и к 15.7.41 г. обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха.

7. Проведенную маскировку аэродромов, складов, [394] боевых и транспортах машин проверить с воздуха наблюдением ответственных командиров штабов округов и фотосъемками. Все вскрытые ими недочеты немедленно устранить.

8. Исполнение донести 1.7 и 15.7.41 г. через начальника Генерального штаба.

Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза С. Тимошенко

Начальник Генерального штаба Красной Армии

Генерал армии Г. Жуков

Источник: Русский архив. Великая Отечественная. Том 2(1). М.: 1994. С. 280–281. [395]

Приложение 4. Приказ о маскировке самолетов, взлетных полос, аэродромных сооружений

№ 0043

20 июня 1941 г.

Самолеты, находящиеся в частях ВВС, взлетно-посадочные полосы, палатки и аэродромные сооружения по всей окраске не удовлетворяют требованиям современной маскировки.

Такое отношение к маскировке, как к одному из главных видов боевой готовности ВВС, дальше терпимо быть не может.

Приказываю:

1. К 20 июля 1941 г. силами авиачастей с привлечением работников авиамастерских произвести маскирующую окраску всех имеющихся самолетов согласно прилагаемой схеме окраски, за исключением нижней поверхности, которую оставить с прежней окраской.

2. К 10 июля 1941 г. произвести маскировку всех существующих взлетно-посадочных полос, бетонных рулежных дорожек и якорных стоянок самолетов применительно к фону окружающей местности.

3. К 1 июля 1941 г. произвести маскировку всех аэродромных сооружений применительно к фону местности. [396]

4. К 1 июля 1941 г. замаскировать палатки в лагерях авиачастей.

5. На лагерных аэродромах самолеты располагать рассредоточенно под естественными и искусственными укрытиями, по окраинам летного поля, не допуская расстановки их по прямым линиям.

6. Ответственность за выполнение всех маскировочных мероприятий как по качеству, так и по срокам возлагаю на военные советы и персонально на командующих ВВС округов.

7. План мероприятий доложить 23 июня 1941 г.

О ходе окраски самолетов командующим ВВС округов докладывать ежедневно по ВЧ начальнику ГУ ВВС Красной Армии с 21 часа до 23 часов.

Народный комиссар обороны СССР

Маршал Советского Союза С. Тимошенко

Член Главного военного совета

Секретарь ЦК ВКП(б) Г. Маленков

Начальник Генерального штаба Красной Армии

Генерал армии Г. Жуков

Источник: Русский архив. Великая Отечественная. Том 2(1). М.: 1994. С. 281–282. [397]

Приложение 5. Воспоминания генерала Д. А. Журавлева

15 мая 1941 г. я получил предписание немедленно прибыть в Москву в распоряжение командующего Московской зоной ПВО генерал-майора М. С. Громадина. Приказе моем назначении на должность командира 1-го корпуса ПВО состоялся.

С Михаилом Степановичем Громадиным мы были знакомы давно. В 1926 г. вместе учились в Киевской высшей артиллерийской школе им. Каменева. Он — на пулеметном отделении, я — на артиллерийском. Обоим пришлось пройти трудными дорогами гражданской войны. Видимо, воспоминания о тех днях и сблизили нас во время учебы в Каменевке (так называли мы между собой военную школу имени красного полководца С. С. Каменева). А потом наши пути надолго разошлись. И вот новая встреча, уже в иных условиях.

Штаб 1-го корпуса ПВО в ту пору помещался в двухэтажном доме на территории Чернышевских казарм. Некогда здесь была гарнизонная церковь. Потом здание переоборудовали. Кабинет командира корпуса находился в самой верхней части дома, там, где раньше, видимо, был купол церкви. Не очень понравился мне и командный пункт корпуса. Оборудован он был довольно примитивно. Но М. С. Громадин успокоил:

— Здесь нам оставаться придется недолго. Заканчивается отделка специального здания. Там же будет и новый [398] командный пункт, который полностью отвечает всем современным требованиям.

С Громадиным у нас сразу установились хорошие, деловые отношения. Он держался просто, ни в коей мере не старался подчеркнуть свое положение. Мы часто беседовали с ним о структуре Московской противовоздушной обороны, ее задачах и принципах организации боевой работы.

В первый же день М. С. Громадин познакомил меня с полковым комиссаром Николаем Федоровичем Гритчиным — начальником отдела политической пропаганды корпуса (секретарь Фрунзенского райкома партии Москвы был мобилизован в конце 1939 г. и получил высокое воинское звание. — Прим. авт. ). С ним бок о бок мне довелось работать всю войну. И я должен сказать, что в лице Николая Федоровича всегда находил деятельного помощника и хорошего товарища.

Уравновешенный, рассудительный, немногословный, он не терял присутствия духа в самой сложной обстановке. В трудные дни напряженных боев с воздушным противником было приятно чувствовать рядом с собой такого надежного помощника и советчика.

Вместе с Громадиным и Гритчиным я познакомился с работниками управления корпуса, командирами частей, политработниками. М. С. Громадин очень хорошо знал людей, отзывался о большинстве из них весьма доброжелательно (по воспоминаниям ветеранов, и у Громадина, и самого Д. А. Журавлева сразу сложились напряженные и даже неприязненные отношения с генералом А. А. Осиповым, которого назначили заместителем начальника ГУ ПВО. — Прим. авт.). Отлично разбирался он и в вопросах боевого применения войск ПВО, ясно представлял себе характер боевых действий при обороне крупного пункта от нападения воздушного противника. Словом, передо мною был зрелый военачальник, а не тот командир-пулеметчик, [399] с которым довелось познакомиться в 1926 г. в Каменевке.

Беседы с Громадиным помогли мне быстрее войти в курс дела. Я и не подозревал, что наша военная наука столь детально разработала вопросы противовоздушной обороны крупных административных и промышленных центров. Да это и неудивительно — войска ПВО страны в то время были несколько обособлены. Видимо, в значительной степени это обусловливалось требованиями секретности. Правда, в период предвоенного бурного развития войск ПВО в них направлялось много командиров, инженеров, политработников из полевой артиллерии, пехоты, специальных войск. Среди них у меня было немало знакомых. Но как-то так получалось, что с уходом этих людей в ПВО я терял их из виду.

Мне пришлось взяться за учебники, усердно знакомиться с директивными документами. До поздней ночи засиживался я над книгами и все больше убеждался, что войска, в которых приходится мне служить, имеют свои, присущие только им особенности, оснащены новейшей по тому времени боевой техникой.

В начале июня в сопровождении начальника штаба корпуса полковника Михаила Григорьевича Гиршовича я отправился в новое здание, предназначенное для управления корпуса. К тому времени строительство большого, хорошо спроектированного дома в центре города было уже закончено. Шли внутренние отделочные работы. Осматривая многочисленные помещения, я мысленно благодарил проектировщиков, строителей. С признательностью подумал я и о Маршале Советского Союза С. М. Буденном, который очень много внимания уделил этой стройке, будучи командующим Московским военным округом, а затем — заместителем наркома обороны СССР. [400]

Большое впечатление на меня произвел командный пункт.

Находился он здесь же, под домом, на глубине 50 м.

По левую сторону длинного, ярко освещенного коридора — многочисленные двери. Гиршович открыл одну из них:

— Здесь пункт управления командира корпуса.

Стены обиты бархатом, чтобы приглушить звук, мягкая мебель, отлично продуманное освещение, хорошая вентиляция. Все это вначале показалось мне излишней роскошью. Однако очень скоро я убедился, как облегчили нам выполнение трудных обязанностей созданные здесь удобства.

В середине зала, куда мы с Гиршовичем вошли, помещался большой стол с пультом управления. Пользуясь им, можно было связаться с любой частью, с каждым из начальников родов войск, с городскими организациями и правительственными учреждениями.

Рассказывая мне о назначении различной аппаратуры, М. Г. Гиршович с какой-то таинственностью показал на один из телефонов:

— Этим аппаратом пользоваться запрещено. Он запломбирован. По нему можно говорить только в крайнем случае...

— Ладно, — ответил я, — тут и без него достаточно различных средств связи.

Проектировщики нашего «подземного замка» предусмотрели все до мелочей. Не выходя на поверхность земли, мы могли принять горячий душ, отдохнуть, поесть. В случае недостатка воздуха можно было включить кислородное оборудование.

Как не походил наш КП на тесные казематы руководителей ПВО Берлина, которые мне довелось осматривать в 1945 г., сразу после разгрома гарнизона немецкой столицы. Пункты управления противовоздушной обороны Берлина находились в тесных помещениях, не обеспечивающих [401] дежурным расчетам элементарных удобств. Признаться, мы были удивлены. Ведь в гитлеровских войсках штабы и командные пункты всегда оборудовались добротно. Но оказалось, что противовоздушной обороне Германии вообще не повезло. Хвастливое заявление Геринга о том, что на рейх не упадет ни одной бомбы, принималось всерьез. (Любопытно отметить, что генерал Д. А. Журавлев изъявил желание лично участвовать в допросах руководителей ПВО Берлина, неизменно спрашивая их в мае 1945 г, о налетах люфтваффе на Москву летом 1941 г., но, естественно, никаких ответов не получал, поскольку обращался не по адресу. — Прим. авт.)

...Мы долго ходили по комнатам нашего КП. Слева от зала, где размещался пункт управления командира корпуса, находилась комната оперативной группы начальника зенитной артиллерии, справа — командира 6-го авиационного корпуса. В этом было нечто символическое: старший авиационный начальник являлся правой рукой командира корпуса ПВО, а начальник зенитной артиллерии — его левой рукой.

Верхний этаж КП занимал главный пост ВНОС. Там хозяйничал со своими подчиненными начальник службы воздушного наблюдения, оповещения и связи полковник А. Н. Глазер. Рядом находилась оперативная группа прожектористов, возглавляемая начальником прожекторной службы полковником Б. В. Сабурновым, и некоторые другие службы.

А потом свое огромное заведение показывал мне начальник командного пункта инженер-полковник Н. А. Захаров, человек обширнейших знаний и предельной добросовестности. Он рассказал, что в специальном помещении смонтирована достаточно мощная электростанция для обеспечения нужд командного пункта на случай аварии городской сети. Замечу кстати, что на протяжении всей [402] войны включать ее приходилось только для проверки. Московская энергосистема работала бесперебойно, так же как водопровод и канализация — словом, все коммунальное хозяйство большого города.

Возвращаясь в старое помещение штаба, я чувствовал огромное удовлетворение: Московской противовоздушной обороне придается действительно большое значение, если с такой заботой относятся к ее нуждам.

...Я снова в своем кабинете. Передо мной карта. По ней изучаю боевой порядок Московской зоны ПВО и 1-го корпуса противовоздушной обороны, район действия их средств. Москва на карте очерчена двумя красными окружностями. Радиус большей из них 120 км. На таком удалении от столицы должны встречать воздушного противника самолеты-истребители Московской зоны ПВО. Вторая окружность — на расстоянии 30–40 км от центра Москвы. Внутри ее — зона действия наземных средств ПВО: зенитной артиллерии среднего и малого калибра и зенитных пулеметов.

Советская военная наука достаточно детально разработала вопросы защиты тыловых объектов от налетов вражеской авиации. В соответствии с ее выводами противовоздушная оборона строилась на совместном использовании родов войск ПВО и единстве управления ими в бою.

Вечером 21 июня, когда мы с семьей были на выставке, около одного из павильонов меня нашел адъютант.

— Товарищ генерал, — торопливо доложил он, — вам приказано немедленно явиться на командный пункт.

Я посмотрел на часы: 18 ч 35 мин. «Что бы это могло быть?

Очевидно, что-то, связанное с учениями». На душе было как-то тревожно — уж не война ли это? Такой же вопрос я читал в глазах своих подчиненных. Но, разумеется, вслух его никто не задавал.

На командном пункте собрались все, кому положено [403] там быть во время боевой работы. В помещении стало шумно: высказывались предположения о том, как сложится предстоящее учение, звонили командиры частей, докладывая о ходе развертывания подразделений, отдавались различные распоряжения.

В этой деловой суете никто сразу и не обратил внимания на звонок одного из телефонов, стоявших рядом с моим пультом управления.

А телефон, помолчав немного, снова зазвонил, длинно и требовательно. Моя рука машинально потянулась к трубке, но вдруг застыла в воздухе. Звонил «запломбированный» телефон.

Секунду помедлив, снял трубку. Далекий взволнованный голос несколько раз повторил:

— Москва, Москва, говорит Минск. Бомбят аэродромы Гродно и Лиды. Вы слышите, Москва?

— Слышу, — ответил я и подумал: «Значит, учение уже началось». Все еще не верилось, что это война.

Пока мы обсуждали полученное сообщение, наносили на карту данные, телефон зазвонил снова. Говорил оперативный дежурный с командного пункта ПВО Киева:

— Самолеты противника бомбят город. Горит Соломенка.

Почти без паузы раздался еще один звонок:

— Самолеты неизвестной принадлежности сбрасывают торпеды на акваторию Севастопольского порта. Зенитная артиллерия кораблей и береговой обороны ведет по ним огонь.

Сомнений быть не могло — это война.

...Подходил к концу первый месяц войны. С горьким чувством знакомились мы со сводками Советского Информбюро. В руках противника оказались крупнейшие аэродромы на территории Белоруссии, откуда он мог организовывать на Москву налеты бомбардировочной [404] авиации в сопровождении истребителей. Было ясно, что гитлеровцы не преминут воспользоваться этими благоприятными условиями, чтобы попытаться нанести по столице бомбовые удары, нарушить ее нормальную жизнь и тем самым дезорганизовать управление страной.

В предвидении налетов мы добивались, чтобы вся система противовоздушной обороны Москвы находилась в состоянии готовности к бою, продолжали настойчиво совершенствовать управление войсками, учить людей.

Вечером 21 июля в моей домашней квартире, которая находилась здесь же, в здании штаба корпуса, зазвонил телефон:

— Товарищ генерал, идут... — послышался в трубке взволнованный голос полковника Н. Ф. Курьянова.

— Кто идет? Говорите толком, — переспросил я, но тут же все понял: налет вражеской авиации.

— В границах нашей зоны появились неприятельские самолеты, — торопливо докладывал начальник оперативного отдела.

— Тщательно наносите обстановку <на планшет>, сейчас буду на КП.

Лифт быстро опустил меня в подземный коридор. И вот уже просторная комната оперативной группы. Даже при беглом взгляде на планшет воздушной обстановки можно было убедиться — противник держит курс на Москву. Первые донесения постов ВНОС уже давали представления о высоте, направлении полета и количестве самолетов врага.

— Частям корпуса положение номер один! — распорядился я. Было 22 ч 5 мин 21 июля 1941 г.

По многочисленным линиям связи, по радио к артиллеристам, пулеметчикам, прожектористам, аэростатчикам, вносовцам, на аэродромы истребительной авиации полетела команда: «Привести в полную боевую готовность технику, нести около нее дежурство, усилить наблюдение [405] за воздухом». Повсюду на позициях по этой команде началась работа, зарокотали двигатели машин. В считаные минуты вся система противовоздушной обороны столицы была изготовлена к бою.

Нам предстояло держать первый боевой экзамен и не допустить ошибок, ибо каждая наша ошибка — это раны, нанесенные Москве, это смерть десятков людей, это невосполнимые потери национальных культурных ценностей.

У нас еще было время, чтобы подготовить к бою зенитную артиллерию и другие средства, находившиеся в черте города и на его окраинах. Но наблюдательные посты ВНОС, летчики-истребители, прожектористы в световых полях уже приступили к делу.

На командный пункт поступали все новые и новые данные о действиях противника и нашей авиации. Воздушная обстановка на штабных картах и светоплане выглядела уже довольно пестро. Однако главное выделялось очень рельефно: вражеские бомбардировщики шли курсом на Москву.

Мне нелегко сейчас восстановить в памяти все подробности той ночи. Конечно, все мы были взволнованы, напряжены. Я ощущал биение жилки на виске, но старался держаться уверенно, спокойно.

Почувствовав какое-то движение среди присутствовавших в помещении, оглянулся. Мимо нашей двери по коридору прошли И. В. Сталин и члены правительства. Их сопровождал М. С. Громадин. А. С. Щербаков зашел в наш зал и находился там, пока продолжался налет. За все время он ни одним словом не отвлек нас от боевой работы.

Первые сообщения от постов ВНОС мы получили ровно в 22 ч, когда они обнаружили на границах Московской зоны противовоздушной обороны одиночные вражеские бомбардировщики, шедшие с трех направлений: северо-западного, западного и юго-западного. За ними с интервалами в 10 мин шли четыре группы самолетов. В [406] общей сложности в воздухе было до 70 бомбардировщиков. Они летели на высоте 2000–3000 м, стараясь строго выдерживать направление вдоль шоссе и железных дорог, идущих к Москве.

На пути немецких самолетов в небо то и дело поднимались лучи прожекторов, и сразу же их атаковали наши истребители. Некоторым бомбардировщикам приходилось преждевременно освобождаться от своего смертоносного груза и ложиться на обратный курс. Но многие из них продолжали идти вперед, отстреливаясь от наседавших истребителей.

К зоне действия зенитной артиллерии вся эта армада подходила уже далеко не такими стройными рядами, как вначале. А когда бомбардировщиков встретила стена разрывов, они начали метаться, отыскивая «просвет» в завесах зенитного огня. Но ни одному из них так и не удалось прорваться к городу.

Однако за первым эшелоном шла вторая волна самолетов, затем — третья и четвертая. Последовательными ударами враг пытался пробить брешь в огненном щите, прикрывавшем столицу.

Напряженно чувствовали мы себя на командном пункте.

Впоследствии, когда организация боя с воздушным противником стала делом обычным, мы научились предвидеть, что можно ожидать от него. Пусть фашистские бомбардировщики меняли тактику, шли на какие-то уловки, нам было ясно — это только варианты боевых действий, ставших привычными. А при отражении первого налета многое приходилось предполагать. И не было полной уверенности не только в том, как поведет себя противник, но и в достаточной эффективности собственных действий...

Источник: Журавлев Д. А. Огневой щит Москвы. М.: 1972. С. 15–46. [407]

Приложение 6. Воспоминания начальника штаба 1-го корпуса полковника М. Г. Гиршовича

Боевая работа на командном пункте начиналась с первого донесения от постов ВНОС. По сигналу «Воздух!» определялся квадрат размеченной карты, примерное место нахождения самолетов противника. Ответственные авиационные, артиллерийские, прожекторные, аэростатные дежурные, связисты, начальники ложных объектов вызывали ответственных руководителей, отвечающих за ведение боя. На командный пункт прибывали командующий авиацией полковник И. Д. Климов, командующий артиллерией полковник Л. Г. Лавринович, начальник прожектористов полковник Б. В. Сабурнов, начальник службы ВНОС полковник А. Н. Глазер, начальник аэростатов заграждения полковник П. И. Иванов. Как правило, налеты противника производились в ночное время, и именно в это время я находился на командном пункте. Мне бы хотелось коротко вспомнить о собиравшемся здесь коллективе. Весь состав, от адъютантов до старших воинских начальников, был крепко сколочен, каждый отлично знал свои обязанности.

Первыми вступали в боевую работу летчики и прожектористы. Как только становилось известно о приближении к столице самолетов врага, штурман 6-го иак майор П. П. Машенькин стремился сразу же определить направление, [408] скорость и высоту их полета, докладывая сведения командиру 1-м корпусом. Сведения продолжали поступать от постов ВНОС без перерыва; в течение часа их насчитывалось уже несколько тысяч, и разобраться в подобном обилии информации могли только хорошо подготовленные специалисты. Надо отметить, что именно такими были работники командного пункта противовоздушной обороны — почти не допускающими ошибок в сложных ситуациях.

Быстро оценив обстановку, командир 6-го иак полковник И. Д. Климов отдавал распоряжение — в какое световое поле необходимо направить те или иные подразделения истребителей, указав им высоту, не забыв предупредить прожектористов принять их в световое поле и освещать лучами прожекторов самолеты противника. По мере нарастания напряжения поток донесений и распоряжений становился огромным. В эти минуты велико было напряжение всего личного состава, и иногда отдельные офицеры выходили из строя (например, из-за нехватки свежего воздуха), их приходилось подменять людьми из числа запасного состава.

Начальник прожектористов полковник Б. В. Сабурнов стремился добиться слаженности работы всех установок, своевременного освещения целей и быстрейшего направления к созданному световому полю ближайших патрулей истребителей. Скоротечность обстановки требовала принятия быстрых решений. Это было возможно только при четком функционировании связи, как проводной, так и при помощи радио. Учения и тренировки по управлению войсками в мирное время теперь принесли свои плоды.

По мере приближения противника к артиллерийским позициям командующий артиллерией полковник Л. Г. Лавринович ставил задачи полкам, определяя рубежи постановки заградительного огня, предполагаемый расход боеприпасов. [409] От артиллерийских командиров полков требовались хорошая профессиональная подготовка и особая выдержка. Случалось, у отдельных офицеров сдавали нервы, и мне приходилось вмешиваться, внося спокойствие в работу частей.

Начиная с вечера 21 июля, налеты противника на Москву производились в темное время суток. Ежедневно с 22 ч до рассвета в небе раздавался гул самолетов, что ежедневно изматывало как защитников столичного неба, так и простых жителей. Вскоре мы приняли решение при небольших налетах, в которых участвовали лишь отдельные подразделения самолетов, не объявлять воздушной тревоги, надеясь успешно отразить неприятеля, не дать ему нанести какой-либо урон городу. В большинстве случаев такое решение себя оправдало.

В хорошую погоду, при полной луне могла вести работу вся система обороны; яркий свет лучей прожекторов пронизывал небо и достигал больших высот, что позволяло истребителям в световых полях атаковать и сбивать неприятельские бомбардировщики. Но в сложных метеоусловиях вся тяжесть борьбы с врагом ложилась на артиллерию. Вот тогда-то на командном пункте артиллерии становилось по-настоящему жарко. Ведь радиолокационные станции орудийной наводки на вооружение корпуса еще не поступили. Нам приходилось непрерывно ставить заградительные полосы на пути бомбардировщиков. При этом многократно возрастал расход боеприпасов орудий среднего калибра, а от личного состава требовались профессионализм, слаженность в работе, хладнокровие.

В безлунные ночи большую помощь нам оказывали аэростаты заграждения. Неоднократно возникали ситуации, когда неподходящая погода (например, сильный ветер) не способствовала подъему аэростатов. Но я брал ответственность на себя и все-таки приказывал их сдать [410] (т. е. поднять в воздух). Далеко не всегда все обходилось благополучно: порыв ветра обрывал тросы, и, находясь в свободном полете, аэростаты налетали на крыши домов, антенны, линии электропередач. Контакт металлического троса с высоковольтной линией создавал большую опасность для жизни людей. Без света оставались целые городские районы, многие предприятия и учреждения. Правда, обрывы удавалось быстро устранить, но все же определенный ущерб имелся.

Нельзя не сказать об отдельных наших промахах. Ошибки допускали как дежурные смены, так и начальники служб. Был случай, когда мы опоздали с подъемом в воздух истребительной авиации. В другой раз наперерез единственному неприятельскому самолету вылетели сразу до 40 наших истребителей, которые начали гоняться друг за другом и создали большую сумятицу. Однажды обстановка на нашем светоплане сложилась настолько путаная и неясная, что мне пришлось «сбросить с карты все фишки» и начать строить обстановку по новой. Картина сразу прояснилась, и нам удалось нацелить все средства, что позволило успешно отразить нападение противника.

Большую помощь в нашей работе сыграла служба, организовывавшая ложные пожары. Я внимательно следил за действиями противника, и когда видел, что какой-либо неприятельский бомбардировщик проникал к важному объекту, давал, например, сигнал: «Осветить 18-ю точку». Без промедления вспыхивал пожар, и на этот «объект» неприятель немедленно сбрасывал бомбы. Мы называли такой способ защиты города: «Вызвать огонь на себя».

Противник не сумел открытым штурмом, тараном преодолеть противовоздушную оборону Москвы, и тогда он хитрил, применял разные обманные мероприятия. Отдельные самолеты проникали к городу в темные безлунные ночи, используя ломаные курсы, часто меняли [411] высоты и направления полетов. Но мы внимательно следили за всеми изменениями, стремясь своевременно разгадать замыслы врага. Большую роль сыграли разборы каждого налета, в ходе которых выявлялись недочеты и предпринимались меры по их устранению.

Главная задача нашего командного пункта состояла в том, чтобы не упустить нити управления войсками, надежно держать связь с многочисленными частями. Это нам полностью удалось. Ни разу, даже в самые тяжелые периоды обороны Москвы, когда враг находился всего в десятках километров от границ нашего города, управление войсками 1-го корпуса ПВО потеряно не было.

Источник: Неопубликованная рукопись из архива полковника Е. А. Смотрицкого. [412]

Приложение 7. Из воспоминаний командующего ВВС МВО полковника Н. А. Сбытова

С нападением Германии на нашу страну в Московском военном округе стали происходить какие-то удивительные события. Во-первых, командующий войсками округа генерал Тюленев со всем штабом и органами управления собрались и отправились воевать на Южный фронт. На их место назначили новых командиров и управленцев, и почему-то всех из НКВД. Командующий войсками МВО Артемьев — из НКВД, его заместитель Соколов — из НКВД, член Военного совета Телегин — из НКВД, начальник штаба Референко — из НКВД. А порядочным человеком оказался один только Референко — видит, что не тянет, ничего не понимает, и попросил, чтобы освободили. Освободили, назначили на его место Белова, хорошо, что не оперативного работника, а мобилизатора. Еще членом Военного совета стал Щербаков — партийный работник. Хорошее руководство военного округа — ни одного кадрового военного. И это во время войны! Потом, в июле месяце, меня ввели. Но мое дело — ПВО, самолеты. Подобный подбор кадров был целесообразен только с точки зрения внутренней безопасности, а не для ведения военных действий, поскольку энкавэдэшники в этих вопросах не разбирались, что вскоре стало совершенно ясно...

Источник: Москва военная. 1941–1945. Мемуары и архивные документы. М.: 1995. С. 83. [413]

Приложение 8. Письмо в ЦК ВКП(б) зам. командира 6-го авиакорпуса ПВО подполковника П. М. Стефановского от 29 июля 1941 г.

Массовый опыт ночной боевой работы в системе ПВО г. Москвы показал, что наши ночные истребительные самолеты МиГ-3, Як-1 и ЛаГГ-3 плохо приспособлены для ночного боя, что приводит к колоссальным потерям материальной части при ночных вылетах по боевой тревоге.

Основные недостатки:

1. Демаскировка самолета в воздухе и ослепление летчика от огня из выхлопных патрубков: совершенно недопустимо на ЛаГГ-3; плохо на МиГ-3; посредственно на Як-1.

2. Отсутствие радиополукомпаса, что в условиях темной ночи, светомаскировки, ослепления летчика лучами прожекторов и полетов на больших высотах ведет к массовой потере ориентировки и покиданию самолета в воздухе или авариям и катастрофам при вынужденных посадках.

3. Отсутствие приемо-передающей станции на Як-1 не позволяет наводить самолеты на противника с земли и управлять в воздухе.

4. Отсутствие вариометра значительно усложняет пилотирование самолета Як-1 вслепую, так как полеты в темную ночь или на высотах свыше 5000 м происходят только по приборам. [414]

5. Отсутствие посадочной фары на Як-1 сильно демаскирует аэродромы посадочными прожекторами, что приводит к бомбардировке аэродрома прилетающими самолетами противника.

6. Недостаточный запас горючего вынуждает к частым посадкам, что также демаскирует аэродром, а при потере ориентировки не дает возможности восстановить последнюю.

Считаю необходимым истребительные самолеты, предназначенные для ночных полетов, оборудовать:

а) специальными пламегасителями на выхлопных патрубках;

б) приемо-передающими радиостанциями;

в) вариометрами, а если возможно, то и авиагоризонтами;

д) посадочными фарами;

е) увеличенным запасом горючего.

Изложенное личное мнение разделяется летчиками-ночниками Западного сектора обороны ПВО.

Источник: РГАЭ. Ф. 8044. Оп. 1. Д. 614. Л. 47.

Примечания