Приложение 4.

Исчисление войны

1. Эволюция пехоты{526}

Введение

Изучая рассуждения мыслителей прошлого об армиях грядущих времен, можно отыскать некоторое общее место у всех этих философствований (в остальном — различных). Речь идет об «отмирании» пехоты как рода войск. Аргументы в защиту этого тезиса все авторы приводят более иле менее одинаковые: отдельный солдат слишком слаб, чтобы находиться на поле боя, роль солдата постоянно убывает — пехота превращается из основного рода войск во вспомогательный, а потом и вовсе сходит на нет. Пехотинец слабо защищен и плохо вооружен, имеет недостаточную маневренность и слишком медленно принимает решения в критической обстановке. Поэтому в современном бою (здесь слово «современный» может обозначать и эпоху эллинизма, и раннее средневековье, и девяностые годы XX столетия) пехотинец обречен на быструю и бесславную гибель.

Все это, несомненно, правда. Однако же, хотя подобные рассуждения приводятся (почти в неизменном виде) уже три тысячи лет, пехота и поныне остается одним из главнейших родов войск.

Следовательно, в утверждении о «неполноценности» пехотинца скрывается ошибка. При этом не приходится спорить с тезисом, что человек представляет собой самую уязвимую из всех существующих на поле боя целей. В чем же дело? [634]

Во-первых, изначальная постановка вопроса о том, «насколько защищен отдельный пехотинец», некорректна. Чтобы поразить солдата, по нему нужно открыть огонь. Фактически большая часть современного (на каждую эпоху) вооружения оптимизирована под поражение другой техники. (Так, в наши дни авиация прежде всего сражается за господство в воздухе, артиллерия подавляет огневые средства противника, бронетанковая техника либо используется для транспортировки пехоты, либо борется с бронированными целями.) Лишь небольшое число вооружений предназначено для поражения именно незащищенного человека, причем самые эффективные средства запрещены господствующей религией или международными конвенциями («огневое нападение» в древности; в XX столетии — отравляющие газы, бактериологическое и биологическое оружие, существует движение за запрещение противопехотных мин). Наконец, по сравнению с любой техникой людей всегда сравнительно много, и они лучше укрываются, пользуясь складками местности. В результате оказывается, что незащищенный человек — единственная боевая сила, способная выжить и даже осмысленно действовать в зоне сильного огневого воздействия противника. «Техника» любой эпохи уничтожается в подобных условиях очень быстро.

Кроме того, пехотинца намного проще мобилизовать и подготовить, чем боевую машину, самолет, расчет орудия или, в особенности, корабль. Техника требует квалифицированного обращения, в противном случае ее применение бессмысленно. В свое время японцы, лишивших подготовленных летных кадров перешли на «ускоренную» систему подготовки пилотов. Результатом стало катастрофический рост потерь, как в пилотах, так и в истребителях, и, в конечном счете, — полное вытеснение японской авиации с театра военных действий.

Пехотинец, конечно, тоже требует подготовки. Но какую-то ее часть можно произвести до призыва (к примеру, в СССР была развернута сеть тиров и парашютных клубов, Германия в 30-е годы развивала планерный спорт; небесполезен и опыт, приобретаемый в туристических и спортивных секциях и на уроках гражданской обороны). Кроме того, тренаж пехотинца можно достаточно быстро осуществить в учебных лагерях{527}. [635]

С этим аргументом полемизируют сторонники профессиональной армии, полагающие, что плохо обученный боец — скорее обуза, нежели подспорье в бою. Стоит, однако, напомнить, что речь идет о создании «больших» батальонов, необходимых в масштабной войне хотя бы просто для контроля территории. В локальных операциях полицейского характера, наверное, можно обойтись и без «пушечного мяса»...

Приведем один показательный пример.

Британская армия была одной из последних армий{528}, перешедших на мобилизационный принцип комплектования. Вплоть до начала Первой Мировой войны Британия, которая ежегодно вела боевые действия в отдаленных уголках мира, Британия, три года воевавшая с бурами в Южной Африке, совершившая три похода в Афганистан и выстоявшая в вихре восстаний в покоренной Индии и мятежей в непокорной Ирландии,— эта Британия не нуждалась в призывниках. Мировая война, однако, выдвинула свои требования к размерам армии: оказалось, что при позиционной войне солдат стал просто единицей в тактических расчетах, интегральной и легко заменимой{529}. Уровень подготовки потерял первостепенное значение: два рекрута оказались «в среднем» полезнее на поле боя, нежели один профессиональный солдат с десятком лет военного опыта. Поэтому мобилизация стала наиболее эффективным способом увеличения обезличенного «обобщенного показателя» силы расчетных батальонов, полков, дивизий{530}. [636]

1. Предыстория

История возникновения пехоты уходит корнями в глубокую древность. Уже в армиях древнего Египта было разделение на пехотинцев (копейщиков), лучников и кавалерию{531}. Правда, вариабельность родов войск тогда была огромной: фактически, о единой классификации и специализации речи не шло.

Первой важной вехой в эволюции пехоты стало появление в древней Греции милиционной фаланги. Для возникновения этого специфического рода войск потребовалось поистине необычное сочетание экономических и географических условий: бедная дорогами и тропами горная местность, которую можно было удерживать малыми силами, небольшие по размеру долины, препятствовавшие появления крупных рабовладельческих хозяйств, малое плодородие почв. Последнее обстоятельство приводило к тому, что Греция импортировала «топливо древности» — зерно. Это повышало рентабельность мелких и средних крестьянских хозяйств и способствовало их экономической устойчивости{532}. Демократия и самый образ жизни, который принято называть «европейским», неразрывно связаны с пехотой — военным проявлением особой прослойки в обществе — среднего класса. В античную эпоху это понятие обозначало владельцев мелкотварных крестьянских хозяйств.

Фаланга стала первым шагом на том пути, который привел к созданию современных армий. Главной ее отличительной чертой является даже не форма {533}: хотя она и интересна, и поучительна, подобные организующие структуры встречались в истории и раньше. Фаланга стала первой боевой единицей, допускающей управление в [637] реальном времени. Она могла подчиняться простым приказам даже во время боя.

Именно управляемость войск в режиме реального времени стала той осевой линией, на которой строилось европейское военное искусство. Не сосредоточение масс войск, обеспечивающее победу, столь характерное для армий востока, но изящный маневр. Марш-маневр Ганнибала через верхнюю и среднюю Рону и его победы при Треббии и у Тразименского озера представляет классический пример европейского подхода к достижению победы.

Китайские полководцы (задолго до расцвета греческой и римской цивилизаций) предложили альтернативный подход, красивый и удивительный своей простотой: выигрывать нужно еще до сражения — правильным расположением частей на поле боя. Необходимость управлять войсками в бою, по мнению школы Сунь-Цзы, есть свидетельство того, что события пошли по незапланированному сценарию.

В Европу китайские представления об искусстве войны попали, скорее всего, через Россию. Однако, настойчивое стремление полностью реализовать принцип «победа до сражения» стала отличительной чертой не русской, а «немецкой школы» военного искусства.

Этот метод, названный стратегическим планированием, стал козырной картой в войнах Железного канцлера, а позднее привел к появлению в европейских армиях боевых структур с особо сложной организацией.

Первоначально способность фаланги управляться в реальном времени полководцами не использовалась. То было время гегемонии Спарты, превосходящей по уровню подготовки индивидуального бойца остальные полисы. Победы Эпаминонда при Левктрах и позднее при Мантинее открыли путь собственно европейскому военному искусству. Армии Филиппа Македонского и его сына Александра уже была оптимизирована для непрерывного твердого и гибкого управления. Основу боевого порядка составляли фалангисты-сарисофоры, а гибкость боевому порядку придавала средняя пехота — гипаспасты. Для увеличения количества степеней свободы (регулировок) македонская армия насчитывала три вида пехоты и два вида кавалерии; сверх того отдельными единицами управления были пешая и конная гвардия.

Вершиной же гибкости и тактического мастерства времен европейской древности стал римский легион. Сочетавший маневренность [638] расчлененного построения, устойчивость фаланги и управляемость «в римском стиле» (то есть коллегиальную ответственность), легион стал прямым предшественником европейских дивизий технологического периода.

В нем уже прослеживаются все компоненты современной структуры: основу составляют пехотные части, разделенные на «линии», которые, в свою очередь, подразделяются дальше на когорты и манипулы, в качестве средств поддержки выступают пращники-велиты. Есть артиллерия — катапульты, тактическую разведку обеспечивает кавалерия. Для нас будет важным отметить наличие в штатной структуре обоза. Тыловые части, ранее не имевшие четкого места в армии, существенно повысили возможности легиона действовать в отрыве от баз, что создавало условия для стратегического маневра.

В процессе эволюции численность легиона возросла от 4500 ( 3000 в 10 манипулах, 1200 велитов и 300 всадников) до 6800 человек при Юлии Цезаре, а в дальнейшем — и до 10000. Впрочем, легионов со штатной численностью в текущей Реальности, по-видимому, не существовало. Со временем тенденция недоукомплектовывать стандартные тактические единицы стала европейской армейской традицией.

Структура легиона подразумевала зависимость его реальной боеспособности от уровня подготовки центурионов. Именно на это управленческое звено ложилась максимальная нагрузка, именно центурионы зачастую определяли исход боя{534}. Верно и более общее утверждение: римская военная система не требовала гениальных полководцев (управлять легионом или группой легионов значительно проще, нежели руководить македонской армией с ее сложными и труднопредсказуемыми степенями свободы), но опиралась на грамотных и преданных Империи офицеров. По мере деградации Рима, приходила в упадок и структура его армии. Уже при Юлии Цезаре происходит укрупнение управленческих единиц — манипулы объединяются в когорты. К третьему веку нашей эры легион начинают выстраивать в виде сплошной нерасчлененной и неуправляемой массы. Страшные поражения при Адрианополе и Абритте положили конец Западной Римской Империи.

Темные века являлись временем упадка европейской военной мысли и европейской цивилизации в целом. Пережитки этой эпохи [639] мы ощущаем до сих пор{535}. Лишь в XV веке начинают появляться армии, сравнимые по организационным и управленческим возможностям с древнегреческой фалангой!

В варварских армиях раннего средневековья роль пехоты была значительной, но не решающей. Отсутствие должной подготовки и надлежащего защитного вооружения не позволяло использовать плотные построения, которые могли противостоять кавалерии, вследствие чего пехота постепенно вытесняется этим видом войск. (Вообще говоря, хорошо обученная пехота прежде всего устойчива, потому может удерживать за собой территорию. Нормально подготовленная кавалерия маневренна, потому может оспаривать территорию. Однако при общем ухудшении качества войск и методов управления им пехота деградирует гораздо быстрее кавалерии. Лишенная же боевой устойчивости пехота бесполезна на поле брани.)

Кавалерия достигает своего расцвета в двенадцатом—тринадцатом столетии, но не в Европе, а у татаро-монголов. Именно им удалось создать подвижные соединения численностью в несколько десятков тысяч всадников и разработать методы боевого использования таких армий.

Рыцарские же армии Европы были явно упадочными по сути. Они могла решать исход битвы потому — и только потому,— что при натуральном хозяйстве отсутствует экономическая база для создания боеспособной пехоты. Иными словами, рыцарская конница обязана своим существованием падению Рима и его высокопроизводительной товарной экономики. Сыграл свою роль и распад единой ойкумены на множество индивидуальных мирков, замкнувшихся в своих суевериях. Сила рыцаря заключалась не столько в его бронировании, вооружении и подготовке, сколько в том убеждении (которое распространилось по всей Европе), что поднять руку на рыцаря имеет право лишь другой рыцарь. Пехота оставалась лишь в двух видах армий — орденских и наемнических{536}.

В Англии перелом произошел раньше, чем в других странах: там появилась социальная прослойка, достаточно независимая для эпохи феодализма. Это были средние землевладельцы — йомены. Их оружием стал ростовой лук, ставший символом английских побед [640] в Столетней войне. По мере реанимации торговли в городах появляется экономическая база для создания боеспособной муниципальной пехоты. Рыцарство прекратило свое существование как независимая боевая сила задолго до широкого распространения огнестрельного оружия — в битве Золотых Шпор (1302 г.) фламандское ополчение вырезало 4000 рыцарей графа Артуа.

Возрождение пехоты привело к очередному изменению формы войны. Рыцари начинают сражаться в тесном пешем строю. Ситуация чем-то аналогична Гражданской войне в Америке 1861 —1865 гг., когда кавалерия (которая до этого была основным видом войск в борьбе с индейцами) потеряла свое значение и должна была спешиваться на поле боя.

2. Дотехнологический (мануфактурный) период

Возникновение собственно современного европейского военного искусства связано с крупномасштабным применением огнестрельного оружия.

Ружья XIV века оставались экзотикой, пушки были несовершенны, но пехота вновь стала основой боевого порядка армий. В эпоху Возрождения наибольшую роль играли копейщики. Как и два тысячелетия назад они строились прямоугольной «фалангой» для концентрации ударной мощи по фронту.

Аркебузы XIV—XV веков являлись не более чем вспомогательным оружием, стрелки играли роль пращников в структуре римского легиона: они прикрывали фланги и наносили потери пехоте противника на этапе сближения армий. Дальность стрельбы и пробивная способность аркебуз была сравнима (а зачастую и уступала) с соответствующими параметрами ростовых луков, скорострельность — значительно ниже. Только большая простота в применении и «технологичность», то есть возможность крупносерийного выпуска позволили этому неудачному оружию прижиться в армии и начать прогрессировать{537}. [641]

Появление в 1521 году фитильного мушкета знаменовало конец индивидуального бронирования. Пятидесятиграммовые пули пробивали любые латы на весьма почтительном расстоянии. С середины XVI столетия мушкетеры становятся равноправным видом войск, наряду с пикинерами.

Наличие двух видов пехоты (уже оттеснившей кавалерию на третий план), привело к появлению новых, довольно экзотических боевых построений. Тактической единицей становится пехотный полк (делящийся на произвольное число рот), однородный по своему составу. Первоначально полк выстраивается прямоугольником, широкая сторона которого обращена к противнику. (Обычно пикинеры и мушкетеры размещались в шахматном порядке — испанский вариант — или колоннами, чередуясь.) Позднее происходит переход к линейным построениям, обеспечивающий больший вес залпа.

Следующей вехой эволюции пехоты стало появление кремниевых ружей. Ударно-кремниевый замок позволил отказаться от громоздкой системы воспламенения заряда при помощи фитиля, тем самым повысилась скорострельность и точность стрельбы. Но время на перезарядку оставалось все еще недопустимо большим (около минуты). Для решения этой проблемы был изобретен строй «караколе». В этом построении из 10—12 шеренг первая шеренга, дав залп, отходила назад и становилась за последней. Затем стреляла вторая шеренга, и так далее.

По мере совершенствования огнестрельного оружия и повышения его концентрации на поле боя процесс отмирания пикинеров ускорялся. «Фаланга» копейщиков рке более не могла оставаться серьезным противником огнестрельному «оружию на характерных дистанциях «прямого выстрела». Однако, в ближнем бою огнестрельное оружие того времени было неэффективно (из-за большой массы и малой скорострельности ружья). Как следствие, в 1641 году в Байоне был придуман штык, который укреплялся на стволе, благодаря чему ружье превращалось в подобие копья. Это стало завершением эпохи пикинеров в армии. Отныне и по сей день развитие пехоты шло по пути совершенствования огневой мощи солдата, вооруженного стрелковым оружием.

Пехотная тактика XVII века характеризуется дальнейшим усложнением структуры армии. Однородные роты сводятся в батальоны. Полк состоит из батальонов мушкетеров и гренадеров, также он включает артиллерию и обоз. Высшим тактическим соединением становится бригада из двух полков или трех батальонов. На [642] полях сражения господствует линейная тактика, главным тактическим параметром является скорострельность ружей.

Гренадеры стали первым элитным вариантом современной пехоты. Их появление связано с желанием повысить огневую мощь строя при помощи эрзац—артиллерии — такой, как гранаты. Дальность броска гранаты была невелика — 20—30 метров, но в условиях применения тесных построений эффект был достаточно ощутим. («Усиленная пехота» существует по сей день: в разные времена к ней относились гренадерские полки, гвардейские части, «чистильщики окопов», «пионерская» пехота, панцергренадеры Третьего рейха, американская морская пехота, советский спецназ.)

Армии XV—XVII века получили привычную нам базовую тактическую структуру, хотя степень их организации была недостаточна. Эти армии, были невелики: принципа массового призыва не существовало, и повсеместно войска набирали при помощи системы вербовщиков{538}.

Мобилизационная система, аналог милиционной системы античной Греции, но созданный на иной производственной и информационной базе, стала одним из изобретений Великой французской буржуазной революции.

При Людовике XVI французская армия состояла из 102 полков (из них 23 — наемные) и 12 отдельных батальонов пехоты, 62 полков кавалерии, 14 батальонов артиллерии, семитысячной гвардии. В течение 1789—1792 гг. происходил постепенный развал этой системы. 21 февраля 1793 г. был принят декрет о слиянии линейных полков и гренадерских батальонов — создаются полубригады. 23 августа того же года принят закон о всеобщей воинской повинности, в результате чего Франция — первой среди европейских стран -перешла на мобилизационную систему комплектования войск.

До 1797 г. высшим соединением была дивизия, состоящая из четырех полубригад линейной и одной полубригады легкой пехоты, одного—двух полков конницы, одной роты пешей и одной роты конной артиллерии. Всего в дивизии 10—12 тыс. человек. Дивизии сводились в армии группами по три—четыре. Мобилизационная система дала Республике возможность выставить в поле в 1794 году четырнадцать армий. [643]

С 1798 г., уже при Наполеоне, структура войск несколько меняется. Упразднены полубригады. Теперь дивизия состоит из 2—4 полков (численностью в 2500 человек с шестью четырехфунтовыми орудиями), одного полка легкой пехоты без артиллерии, двух батарей (пешей и конной по шесть орудий), полка конницы. Итого 10000—12000 человек при 24—36 орудиях. Тактической единицей остается батальон (850 человек) из 6 рот: 4 фузилерных, 1 гренадерской и 1 вольтижерной{539}.

В 1804 г. Наполеон окончательно закрепил корпусную организацию своей армии. Пехотный корпус состоял из 2—5 пехотных дивизий, 1—2 кавалерийских бригад, 24—48 орудий резервной артиллерии и 4 саперных рот. Существовали и армии, объединяющие произвольное число корпусов, но это были, скорее, административные единицы.

В 1805 г. дивизионная конница была упразднена{540}, и кавалерия получила дивизионную и корпусную организацию. Кавалерийский полк состоял из 4 эскадронов. Кавалерийский корпус Мюрата, созданный в 1805 г., включал 4 драгунских, 2 кирасирских дивизии и 3—4 конных батареи.

3. Технологический период

Наполеоновские войны стали водоразделом между старыми и новыми армиями. С этого момента начинается формирование высших оперативно-стратегических управленческих структур. Долгое время (примерно до второй половины XVIII века) идут споры о необходимости корпусного звена в управлении армией. Даже Клаузевиц отдал должное этой моде. Основной аргумент противников корпуса заключался в том, что этот структурный уровень, в основном чисто административный, увеличивает время прохождения приказа от стратегического командования (армии) к тактическому (дивизии). Впрочем, вскоре спор потерял актуальность: армии достигли таких размеров, что корпус стал тактической единицей.

В Крымской войне испытание прошло ручное нарезное оружие. Вскоре на вооружении прусской армии появляются игольчатые ружья с унитарным патроном. К концу века на вооружении армий всего мира были приняты магазинные винтовки. [644]

Дальнейшая эволюция пехоты пошла в основном по пути совершенствования группового оружия — артиллерии, пулеметов, а затем и боевых машин. Наиболее явным образом это проявилось в Первой Мировой войне, когда обнаружилось, что пехота (и, тем более, кавалерия) неспособна передвигаться по простреливаемой противником территории.

В трех войнах, которые в 1860—1870 гг. вела Пруссия, выкристаллизовалась немецкая военная традиция и схема управления войсками. Основной оперативной единицей является армия, которая состоит из корпусов. Корпус решает как оперативные, так и тактические задачи.

На начальном этапе войны наличие в немецких корпусах тяжелой артиллерии стало серьезным тактическим преимуществом. (Численный состав пехотных дивизий и корпусов представлен в Приложении 2).

С той поры структура оперативных соединений практически не изменилась. Корпус состоит из корпусных и придаваемых частей. Корпусные части — артиллерия (один—два дивизиона крупного калибра, иногда артиллерийский полк), саперы, службы обеспечения и тыла. Придаваемые части — пехотные и кавалерийские дивизии, артиллерийские полки, образовывающие основу боевого порядка корпуса. В отличие от корпуса, на армейском уровне структура была произвольной: армия могла иметь любое (в том числе и нулевое) количество корпусов и дивизий.

Ко Второй Мировой войне дивизии стали иметь меньше батальонов, зато больше артиллерии. По мере совершенствования танковых войск и авиации структура дивизии еще более усложнилась. Появились противотанковые, минометные и зенитные батареи в составе дивизии (полка, батальона). Механизация стрелковых соединений 30—50-х гг. привела к еще одной перемене. Теперь состав войск неоднороден даже на самом нижнем уровне (в отделении есть пулемет или два, гранатомет, БТР или БМП).

Современная дивизия состоит, как правило, из двух—трех бригад или полков, артиллерийского полка (артиллерийской группы) и прочих подразделений: дивизионов ПВО, инженерного дивизиона, группы обслуживания. Интересно отметить, что в современной американской и английских дивизиях три бригады не имеют постоянного состава, они представлены лишь штабными структурами (и штабной ротой). Ниже приведена таблица численности современных пехотных дивизий: [645]

Дивизия	Батальонов	Танков	Минометов{541}	Людей	Орудий
Германская панцергренад.	8	252	42	26700	90
Американская механизирован.	9	290	66	19850	84
Американская пехотная	9	-	36	10700	62
Английская моторизованная	10	—	78	15000	54
Голландская механизирован.	9	245	54	14500	72
Бельгийская механизирован.	6	160	87	12000	76

Характерно не только возрастание доли техники в дивизиях и двукратное увеличение численности оперативной единицы по сравнению со стандартом 1914 года, но также и менее заметное увеличение калибра артиллерии. Если в 1914 году основу составляли 75—77-мм орудия, то сейчас это 152-мм пушки-гаубицы. Крупнокалиберную артиллерию дивизии составляют 203-мм самоходные пушки, орудия такого калибра раньше находились только в ведении верховного командования.

4. Вывод и заключение

Совершенствование средств нападения и обороны в последние века шло по пути увеличения огневой мощи соединения. При этом структура армии усложнялась практически каждое десятилетие, что было вызвано появлением новых средств ведения войны. Такой процесс находит отражение не только в росте сложности управления современными войсками, но также и в росте размера минимальных единиц. Дивизия, которая во времена Наполеона состояла из 10000 человек, к Первой Мировой войне уже насчитывала 12000—13000, а в настоящее время состоит из 18000—24000, при этом численность собственно стрелков в ней остается на прежнем уровне: 8000 человек. [646]

Иными словами, боевые возможности дивизии ныне заключаются в артиллерии, минометах, пусковых установках. Пехотная дивизия получила танки для увеличения подвижности.

И опять кажется, что пехота отмирает.

Но это вновь заблуждение. Повышение доли антитеррористических и противопартизанских действий в общем комплексе задач, решаемых войсками, заставляет вновь говорить о необходимости создавать адекватные пехотные соединения. И возникают части специального назначения, оптимизированные для действий в городских кварталах. Неожиданно (с явным намеком на возрождение традиций Средневековья) появились средства индивидуальной зашиты солдата. В пехотной войне это была каска, уже сейчас она дополняется бронежилетом. В связи с отсутствием масштабных войн исчезла необходимость в оперативно-стратегическом и стратегических звеньях — корпуса и армии в настоящее время представлены лишь штабными службами.

Руслан Исмаилов [647]

2. Учение о темпах операции

I. Введение

В своей книге М.Галактионов не дает четкого определения «темпа». Он работает с этим термином, как с «интуитивно ясным», в результате чего в разных главах обозначает им разные понятия. Между альтернативными версиями чувствуется некая взаимосвязь, но формализовать ее не удается: семантические спектры{542} расходятся.

Это воспринимается, как серьезная недоработка автора, свидетельство «гуманитарности» его подхода к военной науке. (В гуманитарных науках принято работать с нечеткими категориями. Так, например, в литературоведении вообще не существует сколько-нибудь приемлемых определений, что не препятствует написанию теоретических статей и школьных учебников. Стратегия тоже не является точной наукой, к огорчению тех, кто оплачивает ее приблизительность своей судьбой...)

Обстоятельное изучение текста «Темпов операций» приводит, однако, к выводу, что М.Галактионов исполнил долг добросовестного исследователя: он наметил контуры изучаемой проблемы и удержался от искушения ограничиться промежуточным или частным ее решением.

Мы увидим в дальнейшем, что «темп операции» является очень сложным понятием, которое едва ли могло быть корректно описано в семантике тридцатых годов. [648]

Прежде всего, обратим внимание на интуитивную универсальность данного термина. Следуя методике доктора З.Тарраша, мы формально подсчитываем темпы в шахматной партии, гомоморфной модели войны. («При последовательной игре однажды выигранные темпы не исчезают — они трансформируются в выигрыш пространства или материала... Каждый раз, или хотя бы время от времени, хорошо подводить баланс темпов, видных на доске.. Я учитываю при этом только развивающие игру ходы, а остальные игнорирую».) М.Галактионов продемонстрировал приемы темпового анализа в классической стратегии; он же указал, что за пределами аналитической области выводы могут оказаться ложными. С другой стороны, в «стратегии риска» (тем более, в ее крайней форме — «стратегии чуда») фактор времени имеет первостепенное значение{543}. Это заставляет предположить, что неаналитическое военное искусство также должно использовать понятие «темпа», возможно, подразумевая под этим объектом нечто существенно иное, нежели классическая стратегия.

«Темпы операций» играют важную роль в построениях «жизненной стратегии творческой личности» Г.Альтшуллера. «Темповая игра» имеет место в бизнесе и политике, в научном познании, в конструкторских разработках.

Особое значение понятие «темп» имеет в восточных боевых искусствах.

Здесь «темп» ни в коем случае не ассоциируется со «временем» (в рамках традиционной китайской философии эта сущность вообще не определена, подобно «дао» в европейской культуре). Связь «темпа» с «движением» и «скоростью» неоднозначна: хотя победа подразумевает опережение (формула «быстрый, как ветер»), бой может вообще не заключать в себе перемещений. Так, в «стиле змеи» выигрыш темпа происходит лишь в момент единственного — и последнего — удара, остальное время поединка боец практически неподвижен для глаз зрителя. Ситуация, чем-то напоминающая описанную М.Галактионовым: более подвижная сторона проигрывает темп и приходит к решающему столкновению с отрицательным балансом.

Таким образом, восточная философия войны прямо противопоставляет «темп» обыденному движению.

С другой стороны, она постулирует, что выигрыш темпа всегда происходит только за счет движения (не обязательно своего). [649]

Построение приводит к хорошо известной метафоре: «темп» относится к «движению», как «полное» к «пустому», «янь» к «инь».

В Европе в семантический спектр понятия «темп» попадает, прежде всего, «темп наступления», что, по сути, подразумевает обычную скорость. Далее всплывают «темпы производства», которые описывают некий обобщенный потенциал — способность системы (государства) поддерживать и наращивать собственную (вооруженную) силу. Затем слово «темп» используется, как синоним «ритма» — для обозначения согласованности движения. И лишь в последнюю очередь — на краях спектра значения слова — возникают темпы, измеряющие активное время и являющие собой превращенную форму действия. Лишь такие темпы могут быть выиграны (и, соответственно, проиграны) и представляют собой предмет изучения теоретической стратегии.

Теорема о метаязыках{544} утверждает, что любые объекты семантического поля связаны и могут быть выражены друг через друга. Иными словами, на краях семантического спектра может быть «найдено» любое «значение», в том числе — и лишенное имени. С этой точки зрения есть основание утверждать, что мы используем дальнюю периферию спектра термина «темп» для обозначения некой новой, непознанной и неназванной сущности.

Для того, чтобы подойти к пониманию смысла данного объекта, построим его собственный семантический спектр.

II. Темп операции в аналитической стратегии

(1) Обыденное определение: темп, как скорость развития операции.

Интуитивно и логически ясно, что военную операцию надо проводить максимально быстро («Война любит победу и не любит продолжительности» — говорил Сунь-Цзы). Быстрое развитие операции не дает противнику возможности организовать контригру -ситуация меняется быстрее, чем он успевает на нее реагировать. За счет этого выигрывается пространство и материальные ресурсы, достигается психологический перевес (положение «хозяина»). Враг, раз утратив способность управлять своими войсками в реальном [650] времени, не может восстановить ее; более того, задержка увеличивается на всей стадии нарастания операции{545}.

То есть, если «пространство войны» меняется достаточно быстро, можно на какое-то время (пока не начал действовать закон перенапряжения коммуникаций и/или ваши солдаты не начали засыпать под обстрелом) освободиться от необходимости учитывать волю противника: действия его «естественны» и могут быть предсказаны еще на стадии эскизного планирования. Это дает возможность, в частности, заранее определить момент перехода операции в «стадию насыщения» и сэкономить ресурсы, остановив наступление при достижении войсками максимально выгодной позиции.

Поэтому естественно определить «темп операции», как скорость перемещения передовых частей наступающею, иными словами — скорость перемещения линии фронта. Такой «темп» измеряется в километрах в сутки, не может накапливаться и, равным образом, выигрываться или проигрываться. Здесь «работают» другие ключевые слова — успеть / не успеть.

М.Галактионов иногда использует обыденное определение «темпа операции».

Например: «Легко установить следующую зависимость: чем быстрее продвигалась 1-я германская армия в юго-западном направлении, тем меньше времени оставалось в распоряжении французского главного командования для контрманевра. Именно в этом и сказывалось преимущество в темпе. Оценивал быстроту продвижения 1-й армии, следует признать, что она оказывалась достаточной для того, чтобы заставить французов и англичан отходить. Но возникала опасность, что французское главное командование сознательно ускорит темпы отхода, используя это время для передвижки сил в своем тылу и создания крепкого оборонительного фронта. Вот с этой точки зрения темп движения 1-й армии вызывает серьезные сомнения. Успела ли бы она совершить [651] обход Парижа с западной стороны до того, как французскому главному командованию удалось бы сорганизовать оборону на новых позициях? Сомнения эти находят свое подтверждение в том, что фактически 1-й армии не удалось нагнать противника, хотя французы несколько раз задерживались на разных рубежах. Это, бесспорно, указывает на дефект подвижности крайнего правого германского фланга».

(2) Структурное определение: темп, как внутреннее время операции

Это определение может быть дано как в интегральной, так и в дифференциальной форме. Интегрально, темп — просто время между первой и второй критическими точками операции, то есть, время, в течение поддерживается динамический гомеосгаз. Структурный темп измеряется в сутках может накапливаться, растрачиваться, обмениваться на иные формы преимущества (маневр, материальные ресурсы). В этом смысле он достаточно близок к «шахматному темпу» З.Тарраша. Сам по себе структурный темп не может выигрываться или проигрываться, если только речь не идет о встречных операциях.

В этой связи интересен расчет Шлиффена: развертывание — 12 дней, приграничные столкновения и марш-маневр через Бельгию и Францию — 30 дней, решающее сражение — 7 дней, «прочесывание» территории и уничтожение армий противников — 14 дней.

На начало мобилизации Антанта имела преимущество над Центральными державами. Однако, затяжная мобилизация в России приводила к тому, что на пятнадцатый день превосходство переходило к Германскому блоку и поддерживалось приблизительно по сорок восьмой день. Далее наступало равновесие, а к шестидесятому дню перевес вновь оказывался у союзников, составляя первоначально 20, а затем — около 30 дивизий.

Согласно замыслу Шлиффена первая критическая точка должна быть пройдена между 15-м и 18-м днем. На самом деле это произошло на 19-й день, что связано с потерей Х.Мольтке младшим двух суток на стадии развертывания — Льеж и нейтралитет Голландии. Генеральное сражение предполагалось между 42 и 49 днем (первый день представляет собой вторую критическую точку марш-маневра Шлиффена, вторая — первую критическую точку «добивающей операции»). В текущей Реальности это сражение не только развивалось совсем по иному, нежели представлял себе Шлиффен, [652] но и началось на неделю раньше (35—39 день). Заметим в этой связи, что простой расчет позволяет определить темпы, растраченные Мольтке: нарастание операции продолжалось всего шестнадцать дней вместо тридцати по плану.

Итак, первоначальный замысел Шлиффена коррелировал с темпом наращивания сил, что позволяло максимально использовать «фазу нарастания» и подойти к генеральному сражению в наилучшей для себя обстановке. Учитывалось и то, что на Восточном фронте русское наступление не могло миновать первую критическую точку ранее 48 дня, когда на Западе уже будет достигнуто решение.

Несколько упрощая можно сказать, что весь замысел Шлиффена базировался на выигрыше структурного темпа: 30 дней (с 12-го по 42-й) выигрывалось на Западе, и только 15 дней (с 48 по 63-й) терялось на Востоке. В варианте Мольтке этот выигрыш оказался нулем, что и привело к установлению позиционного фронта и поражению Германии.

Дифференциально, структурный темп можно определить, как меру изменения внутреннего времени системы «операция». В этом смысле — темп — характерное время, за которое изменяется структура позиции. Измеряется также в сутках и обозначает скорость разрушения структуры обороняющейся стороны.

В отличие от обыденного темпа, который непосредственно измеряется по карте, структурный темп вычисляется и, как правило, неизвестен ответственным командирам (Шлиффен и Ямамото — исключения, которые только подтверждают это правило). Именно на этом основан классический технический прием, использованный французами на реке Марна: контрнаступление в момент прохождения противником второй критической точки. Структурный темп уже растрачен, но темп в смысле первого определения еще не равен нулю («Ну мы же вчера хорошо продвинулись...»). Продвижение, однако, иллюзорно — оно лишь снижает устойчивость достигнутой позиции, но интуитивно этого «не видно».

Интуитивно некоторым видно, что Земля плоская, а Солнце ночует в океане.

(3) Инновационное определение: темп, как запасенное время системы

Поскольку «внешнее время», определяемое через повторяющиеся события, и «внутреннее время», рассматриваемое, как мера изменений, [653] не могут быть однозначно синхронизированы{546}, в любой достаточно сложной системе, будь то человек, океанский корабль или стратегическая операция, сосуществуют структуры, относящиеся к разным временам{547}. При очень большом рассогласовании времен система «теряет настоящее» и колеблется от условного прошлого к условному будущему. Для человека подобная неустойчивость означает деликвидное или суицидальное поведение, для государства — экспансию в форме агрессии или колонизации, для технической системы — ресурсоемкость или «невезучесть», склонность к авариям, вызванным якобы случайными причинами.

Для стратегической операции «потеря настоящего» оборачивается возрастанием «трения Клаузевица», что подразумевает сокращение фазы нарастания операции (структурного темпа).

Кроме «внутреннего рассогласования» существует также внешнее рассогласование, характеризующее, насколько «в среднем» данная система опережает системы аналогичного класса или же отстает от них. (Например, истребитель Фоккер-Е с синхропулеметом, стреляющим через винт, опережал современные ему истребители союзников на год, Ме-262 вырвался вперед более, чем на два года.(OCR: неудачные примеры. Фоккер на 2 месяца отставал от французских пулеметных истребителей. Разница по качеству между синхронизатором и отражателе на винте не настолько велика. В отражателе терялось 7% выстрелов и около 10% мощности мотора. В одном из лучших синхропулеметов ШКАС потеря темпа стрельбы составляла около 8% — до 1650 выс/мин с 1800 несинхронного. В России синронизаторы начали ставить через 11 месяцев после немцев, но это не намного отличалось от скорости прохождения техники, поставляемой из-за границ. Ме-262 мог на два года опережать Миг-9, но в это же время летал Глостер Метеор. Для примера лучше было бы использовать танки — Mk.I, Т-34, Тигр.) )

Итак, рассмотрим операцию как армию (вместе с системой подготовки, уставами, снабжением и вооружением) плюс механизм ее применения. Рассмотрим аналогичным образом замыслы противника.

Понятно, что структуры будут похожими (из-за огромной взаимоиндукции военных систем), но не совпадающими. Проанализируем инновации — структурные элементы, положительно влияющие на эффективность операции, наличествующие у одной стороны, но отсутствующие у другой. Рано или поздно отставание будет ликвидировано, но время, необходимое для этого, выиграно и может быть использовано для обмена на ресурсы и территорию.

На практике всякая операция, как правило, в чем-то опережает «мировой уровень», в чем-то отстает от него. Вычислим внутреннюю десинхронизацию, характеризующую «потерю настоящего». Вычислим внешнюю синхронизацию, описывающую, насколько в среднем система обогнала время. Нормируем на единицу [654] эффективности{548}. Тогда инновационный темп равен нормированной на единицу эффективности разности внешней и внутренней десинхронизации операции.

Инновационный темп представляет собой запасенное время: противник точно знает, что он должен сделать, чтобы уравновесить шансы, но такая работа требует времени.

В плане Шлиффена содержалась важная организационная инновация — штатное включение в состав корпусов тяжелой гаубичной артиллерии. В необходимости этого все воюющие стороны пришли в первые же месяцы войны. Антанта, располагая лучшей производственной базой, ликвидировала отставание к концу 1915 года, в 1916 году она уже имела преимущество по оснащенности полевых войск артиллерией тяжелых и сверхтяжелых калибров. Но в кампаниях 1914 и 1915 годов Германия широко пользовалось предусмотрительностью своих стратегов{549}. Заметим, что инновационный выигрыш темпа реализовывался на поле боя, как большая тактическая подвижность, то есть — приводил к выигрышу темпа в значении.

В 1940 году немцы воспользовались организационным преимуществом: наличием в составе армии подвижных соединений. В ходе кампании союзники попытались создать аналогичные структуры у себя, но не успели — Франция была разгромлена раньше.

Вообще говоря, при эскизном планировании операции следует иметь в виду «закон сохранения»: как правило, «структурный темп» не превосходит «инновационного». [655]

(4) Оперативно-тактическое определение: темп, как запасенный маневр

Данное понятие, ввиду его особой важности, будет рассмотрено подробно.

Основой войны является бой — такой подход установил первый военный теоретик Европы — Клаузевиц. Отсюда следовало подразделение войны на тактику и стратегию, изучающие соответственно ведение боя и использование системы боев для достижения цели войны.

Англо-американские и французские теоретики (Б.Лиддел Гарт, Ш. де Голль и др.) до сих пор используют эту классификацию. Напротив, немецкая и советская военная школа выделяют еще один уровень военной теории — оперативное искусство. Такой подход органично вписывается в концепцию китайского военного философа Сунь-Цзы, который утверждал, что «Вообще в бою схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром». Операция как таковая, то есть, «совокупность согласованных и взаимосвязанных по цели, месту и времени ударов»{550} и является именно тем самым побеждающим маневром, успешность которого измеряется решающим боем.

Современный смысл понятию «операция» был придан в Прусском Генеральном штабе{551}. «Железному канцлеру» Бисмарку, когда он создавал из второстепенной («первой среди вторых») Пруссии централизованное германское государство, была необходима современная армия, способная одерживать победы над армиями соседей. Прежде всего, имелось в виду безусловное доминирование прусской армии над армиями других немецких государств. Без выполнения этого условия всякая попытка объединения была обречена. Во-вторых, Бисмарк был абсолютно уверен, что усиления Пруссии не желают ее соседи — прежде всего Австро-Венгрия и Франция. Посему войны с этими государствами были «эвентуальной неизбежностью». А, следовательно, Прусская армия, которая за несколько веков существования этого государства [656] не сумела выиграть ни одной крупной войны{552}, теперь должна была превзойти армии великих держав.

Такая сверхзадача могла быть решена исключительно при помощи ТРИЗовского приема «выхода в надсистему». Прежде всего, в надсистему политическую. И здесь в полной мере раскрылся талант Бисмарка-политика. Пруссия, которая в 1861 —1872 гг. последовательно участвовавшая в трех захватнических войнах — Датской, Австро-Прусской и Франко-Прусской — умудрилась проделать все это в чрезвычайно благоприятной внешнеполитической обстановке, получив в европейском контексте статус «обороняющегося».

Однако, при любой, сколь угодно благоприятной политической обстановке немецкая армия уступала по своим боевым возможностям армии Австро-Венгрии, а французская армия вообще была признана специалистами сильнейшей в мире. В этой ситуации Роон (военный министр) и Мольтке (начальник штаба) реорганизовали армию на новый лад, доселе не встречавшийся.

Клаузевиц подчеркивал, что главным фактором ведения войны являются личные качества командира, которой вынужден сочетать в себе черты тонкого интеллектуала, обладающего развитым воображением, и волевого управленца, способного двигаться к намеченной цели, не отвлекаясь на ненужные фантазии. Качества эти, в общем случае, несовместны{553}.

Роон и Мольтке решили это противоречие, разделив функции управления между двумя людьми. Если раньше начальник штаба являлся сугубо служебной фигурой, то теперь его роль была повышена почти до роли ответственного командира. Формальные отношения между начальником штаба и командующим регламентировались уставами слабо, что приводило к весьма нетривиальному взаимодействию — вплоть до возникновения информационных структур, интерпретируемых в современной литературе термином «композитная личность».

Сутью штабной работы стало осмысленное руководство армией во время боя и войны. Во времена Клаузевица управление сводилось к следующей цепочке: построение войск, введение в бой резерва, [657] решение на преследование противника (отступление в случае поражения). Теперь появилась возможность маневрировать своими войсками во время сражения.

К середине XIX столетия численность европейских армий достигла таких величин, что использование всех войск в одном сражении стало невозможным. (Опыт показывает, что бой, в котором принимает участие более 100000 человек неизбежно распадается на серию отдельных столкновений. Это происходит по причинам географического характера — из-за увеличения размеров поля боя резервы из центра позиции не успевают на фланги: обратная связность позиции оказывается меньше характерного времени боя{554}.) Возникло противоречие с требованием Клаузевица использовать в генеральном сражении все наличные силы.

Прусская армия могла либо отказаться от концепции генерального сражения (а, значит, и от достижения позитивных целей войны), либо научиться использовать отдельные бои согласованно. Сначала, в пространстве, а затем и во времени. Отметим еще раз — проведение и планирование операций органически связано с усилением штабной (информационной) составляющей в боевой деятельности армии.

Будучи синтезом правильного боя и маневра, операция проявляет характерные черты то одного из этих элементов, то другого. Прежде всего, это касается так называемых «кризисов», характеризующихся высокой неопределенностью динамики операции. Клаузевиц отмечал, что в моменты максимального напряжения сил столь многие факторы оказывают действие на исход сражения, что предсказать результат становится невозможным{555}. Клаузевиц выделял единственный кризис боя — переломный момент, преодолев [658] который одна из сторон безусловно одержит победу (вполне возможно, однако, что сам бой закончится раньше этого момента).

Операция, являющаяся совокупностью боев, имеет несколько локальных оперативных кризисов. Несложно показать, что в наиболее простом случае, когда для достижения цели операции необходимо одержать победы во всех частных боях, переломные моменты каждого боя являются точками кризиса операции. Заметим в этой связи, что, если число боев в операции десять (что немного), а вероятность выиграть каждый бой составляет 90% (что бывает весьма редко), то шансы на успех всей операции не превышают 35%. Это накладывает на оперативное планирование требование сократить число боев, критичных для развития операции. В идеале таких боев не должно быть вообще.

Наиболее простая схема операции такова: прорыв, маневр, контрудар противника, отражение его, прохождение первой критической точки, развитие успеха до момента прохождения второй критической точки. Отметим, что фаза прорыва (разрушения статического гомеостаза системы «война») необходима и при отсутствии позиционного фронта или даже фронта вообще. Дело в том, что неприятельские войска в полосе операции обязательно должны быть связаны боем — в противном случае у противника обязательно найдется опровергающий вашу операцию маневр против фланга и тыла наступающей группировки.

А вот стадия контрудара противника проявляется не всегда. В Висло-Одерской операции, например, силы обороняющегося были полностью разгромлены в фазе прорыва, поэтому организовывать контрудар оказалось нечем. Но такой случай все же является редким везением. Ведь если у противника остались хоть какие-то резервы, он обязан контратаковать и именно на стадии развития успеха вашей операции. В противном случае он предоставляет вам свободу действий, что чревато по меньшей мере потерей пространства (то есть территорий государства), а чаще всего — окружением и разгромом. Заметим далее, что на стадии прорыва наступающая сторона тратит некоторое количество сил. Следовательно, маневр должен приводит к выигрышу в качестве расположения сил. Только в таком случае контрудар противника будет парирован, и операция войдет в стадию развития успеха.

Эта динамическая схема является не только самой простой, но, фактически, и единственно приемлемой. Мольтке отмечал, что «План операции не может с некоторой уверенностью простираться дальше первого столкновения с главной массой неприятеля. Только профан [659] может думать, что весь поход ведется по предначертаному во всех мелочах плану без отступлений и что этот первоначальный план может быть выдержан до конца»{556}. Заметим, что исключая ситуации, когда противник явно «подставил» свои войска, столкновение с главными силами неприятеля состоится именно на третьей фазе операции.

Крайне важно понимать, что успех операции измеряется{557} именно на этой стадии.

Мольтке-младший при выполнении шлиффеновского плана ошибочно посчитал операцию удавшейся уже после Приграничного сражения. Однако, в этот момент в стадию развития успеха вступал только марш-маневр правого крыла через Бельгию и Францию, но не вся «Битва за Францию». Для войны в целом «сбор урожая» начинался только после стадии контрудара, к которой Шлиффен подходил очень ответственно — как к генеральному сражению.

Та же ошибка была допущена штабом ОКХ при осуществлении планов «Гельб» и «Барбаросса». Выиграв огромный резерв на фазе маневра, немецкое командование всякий раз считало, что этого достаточно для победы. Во Франции противник действительно не смог организовать адекватного ответа, но даже в этом случае достигнутый успех был невелик, и для разгрома Франции пришлось организовывать новую операцию, то есть — тратить время и ресурсы. Что касается плана «Барбаросса», то он контрударом был фактически опровергнут. В целом, промахи планирования приводили немцев к «странным победам», при которых удавалось захватить территорию, но не разбить армию противника,

А ведь захват территории в принципе не может быть целью операции. Это задача возникает лишь на уровне стратегии, в то время как цель операции — разгром войск противника и создание условий для легкого решения стратегических задач.

Итак, качество операции определяется на ее третьей фазе. Зададимся вопросом — а где накапливаются шансы для победы в генеральном сражении? Ответ однозначен: накопление «ресурса» осуществляется на фазе маневра. Некоторый выигрыш можно получить и на первой фазе, однако, прорыв — это правильный бой, в котором велики затраты обеих сторон, причем наступающий, как правило, теряет больше. [660]

В чем же именно заключается «выигрыш качества» во время маневра? Чаще всего он носит геометрический (географический) характер. За счет маневра создается угроза многим пунктам противника, тем самым, он вынуждается к распылению сил, которые, в большинстве своем, теряют «валентность» (способность к оперативному движению) и пропадают для решающего боя. Это — основная форма выигрыша. (Понятно, что пункты, которым маневр создает угрозу, должны быть значимыми для противника.)

Альтернативным способом использования маневра является выигрыш фланга или тыла неприятельских войск. Несмотря на всю привлекательность такого образа действий, он редко приводит к решающему успеху: если только в «тень» операции не попадают особо важные пункты, противник сможет избежать окружения, пожертвовав арьергардами. Так было после Приграничного сражения в 1914 году, после прорыва германских войск к Ростову на Дону в 1942 году. Шлиффен потому и планировал обходный маневр огромного размаха, что не рассчитывал на грубые ошибки противника. По его мнению, войско, подвергнутое угрозе охвата, всегда успевает отступить, и для достижения победы необходимо сначала парализовать подвижность противника. В маневре правого крыла это достигалось последовательным захватом центров связности.

Необходимость предварительного сковывания противника понимал и младший Мольтке, и его командующие армиями. Они, однако, оказались во власти распространенного заблуждения. Понятно, что силы, вышедшие на оперативный простор (то есть перешедшие ко второй стадии) более подвижны, чем связанные боями или находящиеся на блокированных позициях силы противника. Поэтому всегда можно разменять успех прорыва на удар по ближнему флангу противника — то есть, сразу «выиграть материал». В такой схеме, однако, есть слабое звено: затраты на стадии прорыва обычно бывают больше, чем приобретения за счет такого вымороченного маневра. (Может быть, самыми характерными примерами являются второе наступление при Сомме в сентябре 1916 года или сражение при Камбе. В обоих случаях реализованный прорыв не привел к существенному изменению в соотношении сил и не оказал воздействия на устойчивость фронта.)

Итак, наступление следует вести против таких пунктов в глубине расположения противника, которые он обречен защищать. При этом наступающие войска порождают сразу множество угроз, то [661] есть, создают «оперативную тень»{558}, в которую попадают войска противника. А потому наиболее перспективным будет самый дальний маневр, который мы сможет совершить до перехода операции в стадию контрудара.

Итак, кризисом оперативного маневра является именно момент перехода к третьей фазе. Именно здесь спектр возможных исходов операции максимально широк.

Если предыдущие рассуждения в принципе были справедливы для армий любых исторических периодов, то теперь мы переходим к непосредственному рассмотрению сущностей XX века. Для современных армий характерна огромная разница в скоростях перемещения войск по полю боя, по оспариваемой территории вне поля боя, по тыловым коммуникационным линиям. Первая скорость определяется тактической подвижностью войск и является минимальной. Вторая — зависит от скорости самого медленного транспортного средства в наступающих порядках армии (телеги, позднее автомобиля, бронетранспортера, танка). Третья скорость связана не столько с особенностями вооруженных сил страны, сколько с состоянием ее системой коммуникаций. Речь идет о переброске частей и соединений по магистральным железным дорогам, по морю или авиатранспортом (наибыстрейший способ). С развитием механизации возрастали все характерные скорости, но соотношение между ними оставалось практически неизменным. В этих условиях кризис маневра, как правило, наступает раньше, чем маневр может привести к значимым результатам.

Обосновать это несложно. Почти всегда (речь не идет об «ударе милосердия», обрывающем сопротивление поверженной стороны), стратегическим результатом операции должно стать уничтожение или изоляция резервов противника. Пока эти резервы в явной или скрытой форме существуют (например, в виде дивизий, которых [662] можно снять с неатакованных направлений), в силу большей скорости перемещения войск по коммуникационным линиям, нежели по операционным, обороняющийся будет иметь преимущество в маневре. (Так, при всех тактических успехах немцев во Фландрии линия фронта непрерывно загибалась к северу, то есть, тактически наступая, немцы отступали в оперативном масштабе.)

Мы приходим к необходимости каким-либо способом «запасти» маневр: заранее выиграть время, пространство, оперативную конфигурацию. Подобный выигрыш (либо, наоборот, потеря) и называется оперативно-тактическим темпом операции. Измеряется, как интеграл по запасенному времени от эффективной подвижности. Иными словами, оперативно-тактический темп есть расстояние (в пространстве позиций), пройденное эффективно свободными войсками за время принятия противником решения на контрманевр {559}.

Итак, темп операции это запасенный маневр. То есть возможность произвести вне противодействия противника некоторое перемещение войск. К примеру, в Польской кампании 1939 года и Югославской 1941 года выигрыш темпа немцами был столь велик, что они смогли захватить все стратегические пункты страны. Во Франции выигрыш оказался меньшим, удалось только лишь окружить треть вражеской армии.

В очередной раз отметим, что выигрыш темпа не сводится к простому выигрышу (физического, тот есть, внешнего) времени. Последний является лишь формой такого выигрыша, притом — не самой значимой. Скорее уже, темп выигрывается созданием непосредственной угрозы флангу и тылу противника. В рамках замысла Шлиффена правое крыло создавало именно такую угрозу. Подобный выигрыш темпа неизбежно требует от наступающих сил движения уступом (шлиффеновское «корпусное каре»): в этом случае создается цепочка взаимосвязанных фланговых угроз.

Значительный выигрыш оперативно-тактического темпа может быть получен за счет десантной операции, когда войска перемещаются [663] в глубокий тыл противника, обычно, свободный от его сил, со скоростью корабля или даже самолета.

(5) Энергетическое определение: темп, как обобщенный потенциал позиции{560}

Следующее определение темпа не столь прозрачно, нежели предыдущие, но, возможно, более плодотворно. Приведем пример из памятного многим фильма «Дума о Ковпаке». Июнь или июль 41 года. Украина. Не успевший добраться до уже эвакуировавшегося военкомата юноша идет воевать «сам». В гражданском пиджачке и с винтовкой. Он успевает сделать только один выстрел по наступавшему мотопехотному батальону, прежде чем оказывается скошенным автоматной очередью, НО батальон ОСТАНОВИЛСЯ и ОДНУ МИНУТУ обсуждал раннее появление партизан. Можно говорить здесь о проигрыше темпа, равном одной минуте, умноженной на мотопехотный батальон.

«То есть как это зря? Мне попадались имперские генералы, которым за всю их карьеру удавалось сделать куда меньше»{561}. Эта лишняя минута выиграна для организации обороны: ее МОЖЕТ хватить для того, чтобы поставить пулемет или подорвать важный мост{562}. И тогда батальон уже не сумеет наверстать обыденный темп — наступление потеряет скорость. Следовательно, вторая критическая точка операции будет пройдена в иной позиционной конфигурации: структурный темп растрачен не самым эффективным образом. [664] Обратим внимание на кумулятивный эффект: в построенном примере проигрыш темпа интегрируется по всему фазовому пространству, в котором перемешается батальон.

Можно сказать, что проигрыш темпа мотопехотным батальоном привел к уменьшению» полезной работы», которую этот батальон мог бы совершить за операцию. Это подводит нас к определению темпа, как запасенной соединением «полезной работы».

(Сугубо формально, обобщенная работа равна интегралу обобщенной силы по обобщенному перемещению. В данном случае обобщенная сила измеряется числом единиц планирования; обобщенное перемещение есть характерная скорость развития операции на запасенное время. То есть, темп в смысле (5) есть число единиц планирования, умноженное на интеграл от темпа в смысле (1) по темпу в смысле (3).)

«Запасенная работа» имеет смысл обобщенной потенциальной энергии. Создавая и тренируя армию, насыщая ее техническими, организационными, оперативно-тактическими инновациями, создавая наиболее выгодную геометрическую конфигурацию, командующий концентрирует энергию, запасая темп, который в дальнейшем будет расходоваться — более или менее оптимальным образом. Продолжая построение аналогии, можно сказать, что маневр превращает потенциальную энергию в кинетическую, а бой — в тепловую.

Энергетическое определение может быть расширено вплоть до понятия темпа в развитии цивилизации.

Что, собственно, означают такие часто употребляемые понятия, как «экономический потенциал», «военный потенциал», «научный потенциал»? Интуитивное значение термина здесь совпадает с научным — вне зависимости от того, идет ли речь о потенциальных физических полях, о термодинамических потенциалах или о потенциалах обобщенных (системных).

Потенциал (любой) есть интеграл по фазовому пространству от обобщенной силы (с точностью до нормировочного множителя). Для государства фазовое пространство включает все времена и территории, для которых экономическое и энергетическое взаимодействие с данным государством не может считаться пренебрежимо малыми. Назовем это фазовое пространство «локальной Ойкуменой». Заметим, что размеры «локальной Ойкумены» не обязательно определяются системой коммуникаций. Так, например, Китай входил в «локальную Ойкумену» любого из европейских государств, а вот фазовое пространство Китая Европу не содержало (в силу замкнутости [665] страны и чрезмерной приверженности традициям, что мешало использовать даже собственные научные и технические достижения).

Тогда проигрыш темпа — есть обобщенная работа, которую необходимо проделать для того, чтобы нагнать конкурента. Фуззи-Вуззи из стихотворения Киплинга «Суданские экспедиционные части» смог прорвать британский строй, но для того, чтобы победить в войне, его племени пришлось бы по меньшей мере создать промышленность, способную поддерживать армию современного (по европейским понятиям) типа, соответствующую социальную структуру, и саму армию, разумеется.

Заметим в заключение этого раздела, что М.Галактионов использует понятие темпа — обобщенного потенциала при анализе действий сторон в Лотарингии.

«В лотарингской битве немцы одержали крупную тактическую победу, но стратегически операция им не удалась. Эта неудача оказалась, однако, гораздо значительней, чем. могло показаться с первого взгляда. Мольтке, как мы видели, санкционировал действия кронпринца баварского, который, вместо выполнения задачи, возложенной на него,— зашиты левого фланга фронта захождения, перешел в наступление, вынудив французов перейти к обороне на линии крепостных укреплений. В масштабе маневра в целом это означало выигрыш времени союзниками для переброски сил на левый свой фланг. Для немцев же действия в Эльзасе и Лотарингии означали потерю темпа в выполнении главного своего маневра....

Потеря темпа, вызванная операциями немцев в Эльзас-Лотарингии, явилась одной из важнейших причин, приведших к перемещению центра тяжести с флангового маневра правого крыла на фронтальное накопление центра их левого крыла».

Наступая, армия кронпринца растрачивала энергию (поскольку переходила от более выгодной оперативной конфигурации к менее выгодной). Полезной работы для войны в целом при этом не совершалось, тем самым энергия переходила в тепло. И действительно, накопленный потенциал бесполезно расходовался в боях на Мозеле.

(6) Стратегическое определение: темп, как разностное пространство решений

Еще одно важное определение темпа связано с понятием стратегического дерева: «Основой стратегии, маленький фор,— любезно объяснила Кавилло,— является не выбор какого-то одного пути к [666] победе, а создание таких условий, чтобы все пути вели к ней. В идеале. Вашу смерть я использую одним способом, успех — другим»{563}.

Пусть имеются державы А и В, конфликт интересов которых должен привести к войне. Пусть генеральные штабы будущих противников разрабатывают планы этой войны.

Всякий план и есть «стратегическое дерево». (В самом общем случае, план — это некоторая связная область в пространстве решений. Как правило, однако, в аналитической стратегии «война» эмулируется системой с конечным числом степеней свободы, в результате чего фрактальная кривая вырождается в граф.)

Структура графа понятна: возможные варианты своих действий, ответных реакций противника, своих ответных реакций на эти ответные реакции и т.д{564}. В аналитической стратегии полное стратегическое дерево конечно — «если я прикажу генералу порхать бабочкой, а он не выполнит мой приказ...», однако, оно столь велико, что ни один Генштаб не справиться с задачей его построения. Пусть, однако, стратегическое дерево, построенное штабистами страны В — есть подмножество дерева, разработанного в державе А, в то время как обратное неверно. Тогда армия А может предпринять действия, не предусмотренные заранее ее противником, и командующему войсками В придется находить какие-то ветви стратегического дерева «на ходу», в условиях, когда обстановка все время меняется. Кажется весьма вероятным, что он не сможет осмысленно руководить своими войсками (к моменту принятия решения «cine kolonne marschiert» колонна может находиться совсем не там, откуда она должна начать движение или вообще перестать существовать). С усложнением ситуации число вариантов выбора при принятии решения будет уменьшаться — меньше становится единиц управления, меньше пространства для маневра. В конечном итоге командующий В оказывается перед фатальной оперативной воронкой, на дне которой останется лишь один выбор — исторической фразы, которая говориться при капитуляции{565}.

Тогда естественно понимать под «выигрышем темпа» разность мощностей «пространства решений» сторон А и В, или — в [667] конечномерной аналитической модели — разностный граф, описывающий некий набор действий стороны А, приводящих эту сторону к достижению цели войны и не предусмотренных стратегами державы В. (Нормируется на мощность исходного пространства решений А.)

Оказавшись перед лицом неожиданности, командующий войсками В не может осмысленно управлять войсками. Ему приходится затратить время на то, чтобы преобразовать позицию в отвечающую его предварительным расчетам. При таком преобразовании, однако, никакой полезной для В работы не совершается. То есть, речь идет о проигрыше темпа также и в смыслах определений (3), (4), (5).

В военной истории известен ряд механизмов, позволяющих выигрывать стратегический темп:

Внезапность

Если вам удается сохранить свои планы в тайне, противник, конечно, не будет знать время и место начала вашей операции. Если, однако, эта или подобная операция была предусмотрена его стратегическим деревом, то выигрыш темпа, скорее всего, окажется минимальным (операция не прошла первую критическую точку — была сорвана контратакой противника, возможность которой вы сами не предусмотрели — если бы предусмотрели, не стали бы так наступать) . Хорошая работа разведки подрывает выигрыш стратегического темпа. Так, японский флот был разбит у атолла Мидуэй прежде всего за счет прекрасной работы американских криптографов. Если бы американцы не читали японские коды, их флот отправился бы к Алеутским островам. Там он узнал бы о нападении японцев на Мидуэй. Пришлось бы вернуться в базу для дозаправки и лишь затем идти к Мидуэю. Эта операция была бы встречена японцами не одним авианосным соединением Нагумо, но всем Объединенным флотом вкупе с базовой авиацией, размещенной на аэродромах Мидуэя{566}.

Поучительные примеры борьбы за стратегический темп приводит М.Галактионов:

«В действительности события потекли по руслу, неожиданному для той и другой сторон. 5 сентября утром, за сутки до начала [668] общего наступления союзников, 6-я французская армия столкнулась неожиданно для себя с 4-м резервным корпусом, оставленным Клуком в качестве прикрытия со стороны Парижа, севернее р. Марны. Внезапность получилась обоюдоострая. Но для 6-й армии она была только тактической внезапностью, вследствие которой ей пришлось начать активные действия на сутки раньше, чем было предвидено. Для 1-й германской армии внезапность имела, напротив, стратегическое значение, ибо ей пришлось перестраивать весь свой маневр, предпринятый раньше. Союзники все же получили реальный выигрыш времени для активных действий».

Здесь четко видна связь выигрыша/проигрыша времени как с внезапностью, так и с мощностью стратегического дерева. Шестая армия предусматривала столкновение с фланговым прикрытием германцев, напротив, Клук не предвидел контрудара 6-й армии.

«В чем состояло реальное действие внезапности? Его можно было бы определить прежде всего как моральную категорию: противник застигнут врасплох, его построение отнюдь не соответствует направлению полученного удара, он вынужден принять сражение повернутым или перевернутым фронтом, а перестроить армию не так просто, как взвод. Но моральный фактор в данном случае играет все же подчиненную роль: весь вопрос в том, как быстро атакованный справится со своими нервами. Быть может, он и вообще не растеряется, сохранив стальное хладнокровие воина и командира. Но тогда на сцену выступает жестокий и непреклонный фактор, который гораздо хуже поддается усилиям воли: это — время. Время требуется для принятия контрмер, для сообразования действий и сил с новой, неожиданно вскрывшейся ситуацией. Успеет ли атакованный осуществить все, требуемое этой ситуацией?»

В работе М.Галактионова «истинная внезапность» (наличие у стратегического дерева «разностных» ветвей) противопоставлена «ложной внезапности», сводящейся к формально неожиданной атаке. Последняя выигрывает темп только в смысле (1) — ускоряя ход операции. Первая же порождает кумулятивные эффекты и может совершенно разрушить способность неприятельских войск производить полезную работу при наступлении — пример 2-й армии Бюлова в Сен-Гондских болотах.

Расстройство средств связи противника

Даже если противник, в принципе, предусмотрел возможность осуществления вашей операции в этом месте, в это время, сомнительно, [669] чтобы его генштаб заранее проинформировал об этом каждого лейтенанта. Выигрывается сравнительно немного времени (линии связи восстановят), но оно может сыграть важную роль в преодолении операцией первой критической точки.

Неожиданная инновация

Ваш противник не мог предусмотреть в своем стратегическом дереве использование вами новой техники, или новой тактики боя, или нового фазового пространства. Здесь стратегический темп выигрывается в прямой форме.

К этому же механизму выигрыша стратегического темпа относится неожиданное преобразование геометрии позиции — наведение переправы там, где она казалась невозможной, строительство дорог, десантная операция с воздействием на узлы связности.

Преобладание шаблона в действиях противника

Нельзя, конечно строить на подобном мотиве весь план компании, но следует иметь в виду, что военная служба воспитывает стереотипность мышления. «Пространство решений» ответственного командира сужается уставами и его предшествующим опытом — часто до одной-единственной оперативной схемы, повторяемой от раза к разу. (Немецкие военачальники во Второй Мировой войне злоупотребляли двойным охватом, Красная Армия тяготела к захвату господствующих высот. В уже упоминавшемся бою у атоллла Мидуэй в момент атаки американскими пикирующими бомбардировщиками японских авианосцев «Kaгa», «Акаги» и «Хирю», на палубах этих авианосцев снимали с ударных самолетов бомбы и подвешивали торпеды, потому что «по уставу» против кораблей торпеда «лучше».)

В завершающих операциях 1914 года обе стороны действовали шаблонно, потому и не выигрывали темп в смысле (5) или (6). Единственная попытка противопоставить стереотипу некие осмысленные действия была предпринята во Фландрии: немцы отвлекали резервы союзников в район Диксмюнда в надежде прорвать оборону под Ипром. Но маневр был слишком прост и осуществлялся недостаточными силами. [670]

(7) Геометродинамическое определение: темп, как обратная связность позиции

Формализм связностей позволяет предложить еще одно полезное определение темпа. В рамках этого определения наступление рассматривается, как движение в пространстве связностей.

Пусть первоначальная позиция взаимно блокирована. Тогда по первой теореме о позиционности{567} связность сторон одинакова, что подразумевает равную подвижность войск. Пусть теперь одной из сторон удалось захватить узел связности, вследствие чего способность противника к маневру уменьшилась. Полученное преимущество можно представить в виде выигранного времени, в течение которого наступающая сторона будет действовать без противодействия со стороны резервов противника, или через уменьшение у противника количества эффективных валентных дивизий. Вообще говоря, уменьшение связности позиции эквивалентно связыванию части стратегических резервов.

Это рассуждение позволяет предложить определение темпа операции через обратную дифференциальную связность позиции. Подвергнем позицию малой деформации в направлении развития операции. Вычислим изменение связности своей позиции и позиции противника. Вычислим обратные величины. Их разность имеет смысл дифференциального выигрыша времени/свободных сил с развитием операции. Нормируя на количество эффективных дивизий и интегрируя по пространству операции, получим полный геометро-динамический выигрыш темпа.

Понятно, что наступление имеет смысл, если эта величина по крайней мере неотрицательна. С этой точки зрения следует безусловно осудить не только наступление Бюлова через Сен-Гондские болота в сентябре 1914 года, но и более осмысленные действия Людендорфа в кампании 1918 года. Шлиффен — интуитивно или сознательно — строил наступление правого крыла по «сверхпроводящей» (соединенной магистральными дорогами) цепи узлов связности. Поэтому, до тех пор пока геометрия операции не нарушилась, немецкое наступление правого крыла выигрывало темп{568}. Ситуация менялась при отклонении движения соединений от «геодезических». М. Галактионов [671] пишет: «Если вспомнить о том, что в начале кампании преимущество немцев состояло в выигрыше темпа, то потеря темпа нарастала именно вследствие того, что все расположение сдвинулось влево, т.е. туда, где французы были сильнее: при таких условиях союзникам было гораздо легче уравновесить соотношение сил; преобладание на правом германском крыле терялось». В рамках геометродинамического определения ситуация для немцев дополнительно усложнялась ростом связности позиции противника. Проигрыш темпа вследствие движения по инерции имеет тот смысл, что с первых чисел сентября текущий центр позиции вышел из области, «затененной немецким наступлением», и дальнейшее продвижение давало отрицательный выигрыш связности.

(8) Динамическое определение: темп, как свободный ресурс

Предложенные выше определения могут быть обобщены в виде простой формулы:

Темп есть совокупность свободных ресурсов, выигранных одной из сторон в результате сознательной деятельности.

Поскольку в рамках аналитической стратегии любой ресурс сводится к обобщенным единицам планирования (дивизия рассматривается вместе с вооружением, уровнем боевой подготовки и снабжением), динамический темп имеет размерность свободной вооруженной силы.

Другим словами, динамический темп — те части или соединения, которые могут осуществлять полезную работу без осмысленного противодействия со стороны противника.

Подобно любому слишком общему определению, динамический темп много говорит об операции апостериори, но априори определить его едва ли возможно. В рамках встречных операций вся борьба сторон идет именно за динамический темп.

Интересно с этой точки зрения рассмотреть сражение на Марне.

Первоначально корпуса 1-й (без 4-го резервного корпуса), 2-й и 3-й германских армий с одной стороны, 9-й, 5-й, английской армий с другой стороны взаимно связаны. Шестая французская армия [672] и 4-й резервный корпус 1-й германской армии, однако, оперативно свободны. Прогнозируемый выигрыш динамического темпа для французов составляет два с половиной корпуса (группы резервных дивизий связывают 4-й резервный корпус).

Однако, Гронау, воспользовавшись большей боеспособностью своих частей (темп, как запасенное время) боем связывает на сутки всю 6-ю армию — М.Галактионов справедливо говорит о подрыве выигрыша темпа. Заметим, что с энергетической точки зрения обе стороны теряют — потенциал позиции превращается в тепло, но французы теряют больше.

Далее б-я армия пытается также боем освободить часть своих сил, что ей в целом удается. Клюк перебрасывает корпуса на правый фланг, англичане и 5-я армия начинает продвижение в Марнскую брешь. Обратите внимание, что в этот момент — несмотря на все геометрические и материальные проблемы — счастье неожиданно улыбается немцам: на второй и третий день операции обе стороны не имеют свободных сил, динамические темпы равны нулю. Затем, однако, ситуация меняется: Бюлов и Хаузен связывают все свои части, в то время, как английская армия подходит к полю сражения и становится свободной динамической силой.

Клюк делает все, что в человеческих силах: против Монури он выигрывает к 9-му сентября два свободных корпуса; кавалерия и бригада Кревеля связывают боем по крайней один эффективный английский корпус. Ошибки французского командования отвлекают два корпуса 5-й армии от Марнской бреши; они, следовательно, тоже связаны — по крайней мере, временно. Но втянувшись в бои за позиции в районе Фор-Шомпенуаз (повторим очень точные слова М.Галактионова: «которые плохо ли, хорошо ли, но защищала армия Фоша), Бюлов не может ничего противопоставить оставшимся частям дЭспери: 5-я армия занимает Шато-Тьери. Баланс может быть подведен: имея в начале сражения выигрыш в два с половиной корпуса (при общем преимуществе в материале), союзники смогли удержать преимущество только в один эффективный корпус. Этого оказалось достаточно.

Заметим, что согласно анализу динамического темпа действия Клюка в тяжелейшей обстановке были едва ли не наилучшими из возможных, французское командование, напротив, не использовало всех возможностей для достижения крупной победы, предпочитая «действовать наверняка». [673]

III. Темп операции в неаналитической стратегии

(9) Статистическое определение: темп, как запасенная вероятность

В «стратегии риска», являющейся простейшим обобщением аналитической модели, «позиция» представляет собой некоторую суперпозицию состояний, отличающихся вероятностью реализации. В общем случае система «война» описывается аналогом волновой функции: подобно тому, как электрон «размазан» по всему физическому пространству, эта функция заполняет все фазовое пространство. Фиксирует состояние (тем самым, определяя победу или поражение) акт измерения, под которым Клаузевиц справедливо понимал бой. Как правильно указал М.Галактионов: в конечном итоге «исход борьбы решается столкновением живой силы, вооруженной техническими средствами».

Смысл стратегии риска сводится к поиску шансов «на краю гауссовою распределения» — иными словами, к попыткам реализовать состояние, имеющее небольшой статистический вес. С этой точки зрения к оперативным ресурсам относятся не только силы и время, но и вероятности{569}.

Тогда можно рассмотреть темп, как запасенную вероятность, как ресурс, который модифицирует вероятностное распределение в благоприятном для одной из сторон направлении. По сути — это обобщение на квантовомеханическое пространство войны определения (5). Заметим, что накопление вероятности всегда происходит за счет работы, но не обязательно объективной (то есть, проявляющейся в физическом мире). Вероятность может быть модифицирована за счет внутренней, субъективной работы в воображаемом мире. В восточных единоборствах механизм модификации вероятности носит исключительно внутренний характер и «включается» [674] посредством долгих медитаций. Овладение им считается высшей степенью боевого мастерства.

(10) Интуитивное (нейросоматическое) определение: темп, как запасенный хаос

Наконец, хорошо известен психологический выигрыш темпа. Воля противника может быть парализована (например, захватом столицы) или разум противника может быть подавлен крупными катастрофами на фронте. Суть «блицкрига» заключалась не только в согласованном наступлении корпусов уступом (в общем-то, в этой схеме нет ничего нового), но в комплексном использовании всех форм выигрыша темпа для оказания давления на психику противника. Речь идет не только о высших генералах или государственных деятелях: страх, тоска и безнадежность должна охватить все население страны.

Если «стратегия чуда» использует в качестве своего рабочего инструмента «индукцию безумия» (навязывание противнику невозможного «туннеля реальности»), то механизмом, позволяющим реализовать такую стратегию на практике и фиксировать очень маловероятное конечное состояние, как действительное, является фазовый переход {570}. Отсюда — стремление работать в областях, где количество точек бифуркации плотно, то есть, именно там, где система «война» в наибольшей степени проявляет хаотические черты.

Не будет ошибкой сказать, что «стратегия чуда» всегда понижает аналитичность текущей Реальности, привнося в нее дополнительный ресурс — хаос. Тогда для того, чтобы реализовать стратегию чуда, именно этот ресурс должен быть сначала запасен, а затем потрачен. Мы приходим к еще одному обобщению определения (5): темп есть запасенный в системе хаос. Хаос, имея большую сложность, нежели любая аналитическая структура, может эмулировать любой ресурс: время, свободную силу, вероятность, потенциал...

На сегодняшний день неизвестно, как именно происходит сознательное накопление хаоса. [675]

(11) Нейрогенетическое определение: темп, как управление случайностями

Высшим «контуром мышления», проявления которого удается проследить в системе «война», является нейрогенетический контур, уровень коллективного бессознательного. Механизмом воздействия полей этого контура на действительность являются «законы серии»: нейрогенетические процессы претворяют себя в текущую Реальность через последовательные совпадения.

По сути дела, здесь тоже идет речь о модификации вероятностей, но — в огромных пределах. Потому сознательное управление случайностями делает операцию «сверхтекучей»: трение Клаузевица строго равно нулю, операция развивается свободно, все, включенные в ее орбиту ресурсы, валентны.

В современной военной истории случаи использования нейрогенетических механизмов редки и носят, по существу, негативный характер. (Так, перед сражением у атолла Мидуэй, И.Ямамото не обратил внимания на длинную серию неблагоприятных предзнаменований.) В древности к «закону серии» относились очень серьезно. «Любимцы богов», такие, как Юлий Цезарь, едва ли не сознательно создавали — а затем реализовывали — «счастливые серии».

На данном структурном уровне можно предложить последнее частное определение темпа: выигрыш темпа есть мера управления случайными событиями.

IV. Выводы: темп, как квантовомеханический оператор

Итак, мы рассмотрели ряд понятий, так или иначе, семантически связанных с метафорой «темп операции». Все они оказались связанными либо с обобщенной кинетической энергией операции (скорость, изменение внутреннего времени, обратная динамическая связность) либо с ее обобщенным потенциалом (запасенный ресурс в любой форме: маневр, время, пространство, в т.ч. пространство решений, полезная работа, вероятность, хаос). На первый взгляд, несколько особняком стоит одиннадцатое определение — темп, как мера управления случайными событиями, но, в действительности, речь здесь идет просто о преодолении «трения Клаузевица», то есть, опять-таки о запасенной вероятности.

Предложенные определения могут быть обобщены в рамках построения последовательной квантовомеханической теории войны. В такой модели система «война» рассматривается как бесконечномерная [676] и описывается «волновой функцией». Конечное состояние получается из начального действием эволюционного оператора, заданного в Гильбертовом пространстве.

Как и в классической квантовой механике возникают два эквивалентных представления: «шредингеровское», в котором считаются неизменными операторы, меняется волновая функция, и «гейзенберговская», когда меняются операторы, в то время как волновая функция сохраняется.

«Позиция» — есть метафора волновой функции в «представлении Шредингера». Что же касается «темпа», то он представляет собой метафору эволюционного оператора в «представлении Гейзенберга». По своему физическому смыслу это — квантовомеханический «обобщенный импульс», оператор сдвига по внутреннему времени. Невозможность корректно определить темп «в разговорных терминах» объясняется неадекватностью естественного языка для описания квантовомеханических операторов.

Как правило, эволюционный оператор имеет гамильтонову структуру, то есть — состоит из двух квадратичных слагаемых, описывающих, соответственно, вклад кинетической и потенциальной энергии системы. Символически принимая такую же структуру для эволюционного оператора систем «война» и «операция», получим окончательное определение: под «темпом операции» следует понимать оператор Гамильтона для соответствующей квантовомеханической системы.

Руслан Исмаилов, Сергей Переслегин [677]