Почему Ютландская битва закончилась «вничью»
Бесполезно утверждать, что британский народ был якобы полностью удовлетворен действиями своего флота во время Первой мировой войны. В наше время распространено убеждение, что гигантские ресурсы, которыми мы обладали для ведения войны, что касается и личного состава и техники и вооружения, не были использованы в надлежащей степени и не принесли нам действительно больших успехов.
Несомненно, большая часть британской общественности не могла в полной мере быть осведомленной о тех специфических и практически уникальных условиях, в которых протекала война на море. Испытывая неограниченное доверие к своему флоту — а это доверие никогда не было таким высоким, как в августе 1914 года — вопреки «паникерству» и профессиональным возражениям, исходящим изнутри самого флота, которые характеризовали последнее предвоенное десятилетие, эта общественность ожидала блистательных побед на море, достойных побед эры Нельсона.
Вместо этого приходили сообщения о нерешительных действиях, и — не однажды — о явных поражениях, причем, нанесенных противником, значительно уступавшем нам на море. Из важнейших событий морской войны только несколько по праву вызвали неподдельный энтузиазм среди англичан: отважный рейд в Гельголандскую бухту 28 августа 1914 года, разгром эскадры графа фон Шпее у Фолклендских островов, позже героическая атака на Зеебрюгге и день Святого Георгия в 1918 году.
Битва у Доггер-Банки в январе 1915 года оказалась настоящей победой, учитывая условия, в которых она произошла, но позднейшие сведения не оставляют сомнений, что нами был упущен шанс добиться гораздо большего успеха.
Что касается Ютландской битвы, то она для британской общественности оказалась венцом разочарования. В этот день впервые в настоящем крупном сражении в сомкнутых боевых порядках столкнулись британский «Великий флот» («Гранд-флит») и немецкий Флот открытого моря («Хохзеефлотте»). Со стратегической точки зрения это сражение закончилось «вничью», хотя и подтвердило господство на море, которое британский флот удерживал с начала войны. Об этой битве написано столько книг, что из них можно было бы составить целую библиотеку. Десятки немецких авторов в своих произведениях пытались доказать, что битва в проливе Скагеррак, как называют это сражение в Германии, стала триумфом немецкого флота. С британской стороны продолжаются бесконечные споры. Одни авторы настаивают на том, что мы одержали победу, более или менее решительную. Другие указывают на неопределенный исход битвы, но есть и те, для которых она видится «катастрофой».
Эти противоречивые суждения, похоже, не оказали большого влияния на умонастроения среднего гражданина. Малосведущий в тонкостях стратегии и тактики, он думал о видимых результатах и ощущал, что они меньше, чем те, которые он ожидал. Ему было ясно, что нет никаких оснований, чтобы кричать о победе. Великий флот вышел на бой, имея большое преимущество в тоннаже и в артиллерийской мощи своих кораблей, и можно было ожидать, что он раздавит противника. В ходе первой фазы сражения шесть британских линейных крейсеров сражались с пятью немецкими кораблями того же класса при определенным превосходстве в суммарной мощи залпа в пользу англичан. Однако всего за час два наших корабля были потоплены, еще один, по меньшей мере, был очень серьезно поврежден, тогда как немецкая эскадра оставалась полностью в строю, и все ее корабли могли продолжать бой.
В ходе второй фазы немецкий линейный флот два часа вел бой с нашими основными силами в условиях явно невыгодных для немцев. Оказавшись, согласно всем правилам игры, в безвыходном положении и подвергаясь концентрированному огню самых мощных пушек, когда-либо использованных на море, адмирал Шеер смог, тем не менее, выпутаться со сравнительно незначительными потерями и, в конце концов, добраться до своей базы, не подвергшись риску второго боя. Так выглядели, без прикрас, результаты сражения для «человека с улицы». И некоторые выводы, которые можно сделать даже из этих фактов, являются неоспоримыми.
Мы не ставим себе целью обсуждение вопросов управления или стратегии. Ограничимся лучше рассмотрением некоторых материальных факторов, сыгравших очень важную роль в Ютландской битве и в других сражениях морской войны, и постараемся, как нам кажется, в новом свете взглянуть на многочисленные факторы, долгое время остававшиеся в секрете для широкой публики.
Кроме определенных свойств силуэта и такелажа в довоенное время существовало не так уж и много внешних отличий между линейными кораблями Великобритании и Германии. Но в данном случае внешность была обманчива.
Когда Германия, последовав примеру Великобритании, приступила к постройке своих дредноутов, то конструкция их разрабатывалась для действий на сравнительно небольшом удалении от своих основных баз в метрополии. В результате появились корабли с ограниченным радиусом действия, с точки зрения не только запасов топлива. но и устройства помещений для экипажа. Размерам кубриков уделялось лишь второстепенное внимание, поскольку корабли не должны были находиться в море слишком долго. Предполагалось, что экипажи будут жить на земле, за исключением периода флотских учений, и с этой целью были построены большие казармы в Киле и Вильгельмсхафене.
Выражаясь несколько утрировано, немецкие броненосцы можно назвать плавучими батареями с «импровизированными» помещениями для экипажа. Британские же корабли, напротив, создавались для походов и боев в любой части Мирового океана, где их присутствие было бы необходимо. Вследствие этого для обеспечения здоровья и удобства персонала необходимо было предусмотреть достаточно большие помещения.
Это фундаментальное различие конструктивных принципов немецких и английских боевых кораблей имело далеко идущие последствия, прежде всего, что касалось способности выдерживать артиллерийский обстрел. Так как ему не нужно было считаться с такими большими батареями, которые были столь необходимой характеристикой британских кораблей, немецкий конструктор имел возможность разделить корпус корабля на множество маленьких отсеков, которые ограничивали опасность затопления и улучшали живучесть в случае попадания снаряда или торпеды.
Ценность этой системы защиты была продемонстрирована большим количеством линейных кораблей, оставшихся на плаву и даже продолжавших вести бой после получения подводных пробоин. Вот подробный список кораблей с упоминанием причины полученной пробоины:
«Вестфален» — 1 торпеда;
«Остфризланд» — 1 мина;
«Гроссер Курфюрст» — 1 мина;
«Маркграф» — 2 мины;
«Кронпринц» — 1 торпеда;
«Байерн» — 1 мина;
«Мольтке» — 2 торпеды;
«Гёбен» — 5 мин;
«Зайдлиц» — 1 мина и 1 торпеда.
Впрочем, как уже говорилось, прочность защиты немецких кораблей не была секретом для британского Адмиралтейства. Оно получало достаточно донесений от Секретной службы, сопровождаемых детальными схемами расположения их герметичных переборок.
Бронирование этих кораблей тоже было прочным и протяженным. Каждая тонна веса, выигранная при установке пушек или путем любой другой экономии в конструкции и в оснащении, использовалась для бронезащиты.
Так как корабли не должны были проводить много времени в море, вопрос вентиляции не имел первостепенного значения, что позволило немцам усилить бортовое бронирование. В случае же британских кораблей линии иллюминаторов были совершенно необходимы. В результате Германия построила флот из дредноутов настолько живучих, насколько это позволила человеческая изобретательность. То, что они были тесными, плохо проветриваемыми и неудобными для экипажа было не так важно с точки зрения четко определенной цели их использования — боев в Северном море, на Балтике, и, возможно, в Ла-Манше, но не на очень больших расстояниях от Гельголандской бухты. С этой точки зрения, без учета радиуса действия и стратегической мобильности, они определенно превосходили своих британских соперников.
Но, если можно обвинять плохую политику с нашей стороны, которая в связи с условиями нашей морской стратегии не позволила нам строить наши дредноуты как «плавучие батареи» по немецкому образцу, то это никак не означает, что не в наших силах было в тактической области сбалансировать другими средствами преимущество немцев в защитных свойствах их кораблей.
И действительно, если сравнить два флота на бумаге, кажется, что мы сделали все необходимые шаги в этом направлении, потому что на наших кораблях были установлены намного большие пушки. 280-мм и 305-мм немецким орудиям мы противопоставили 340-мм и 381-мм. Теоретически они были достаточно мощными, чтобы пробивать самую толстую броню немецких броненосцев, и на практике они наверняка сделали бы это, если бы мы разработали к ним хорошие снаряды.
К сожалению, пока мы производили большие пушки и не уделяли внимание боеприпасам, Германия создавала орудия меньшего калибра и веса, но с более мощными снарядами.
В результате по реальной огневой мощи немецкие орудия меньшего калибра не уступали, а часто и превосходили нашу корабельную артиллерию большего калибра. Потому, в общем и целом, с учетом лучшего бронирования немецкие корабли в реальности превосходили наши.
Из заявлений Тирпица и других авторитетов известно, что немцы провели тщательное исследование защитных характеристик британских кораблей и с учетом этого создали пушки и боеприпасы, пригодные именно для борьбы с ними. Для того, кто хочет изучить в подробностях принципы, которых придерживались в своей политике Великобритания и Германия в области морской артиллерии, понадобятся очень глубокие технические знания, но здесь мы постараемся вкратце объяснить их словами, которые не испугают непрофессионального читателя.
Обе державы провели полное исследование результатов Русско-японской войны 1904–1905 годов в том, что касалось корабельной артиллерии, но выводы, которые они сделали, были диаметрально противоположны.
По мнению британских экспертов, причиной уничтожения русского флота в Цусимском сражении было использование японцами снарядов с большой долей содержания взрывчатого вещества. Эти фугасные боеприпасы были с очень тонкими стенками, необычно большим количеством взрывчатки и с очень чувствительными взрывателями. Очень мало этих снарядов при попадании отскакивало от брони русских кораблей. Большинство взрывалось при одном касании о борта, палубы и надстройки.
Достаточно красноречивое описание разрушений, производимых этими снарядами, оставил капитан первого ранга российского флота Владимир Семенов в своих воспоминаниях о Цусиме:
«Можно было бы сказать, что не снаряды, а мины ударяли по бортам и падали на палубу корабля. Они взрывались от одного прикосновения к малейшему препятствию на их пути. Поручни, бакштаг трубы, ванты, топрики шлюп-балок — всего этого было достаточно, чтобы спровоцировать взрыв. Стальные листы бортов и палубных надстроек разлетались на кусочки. Железные трапы выворачивало в кольца, а пушки буквально срывало со станков. Конечно, такие повреждения не могли быть причинены только ударом самого снаряда, или его осколков. Их вызвала как раз взрывная волна».
Далее капитан Семенов замечает:
«Уже много лет в морской артиллерии развивалось два различных направления мысли. По первому из них нужно было причинить противнику очень серьезные и тяжелые повреждения, хотя и необязательно многочисленные, например: остановку машин, пробоины или взрывы внутри корпуса ниже ватерлинии, одним словом вывести корабль противника из строя одним мощным ударом. По второй теории следовало обрушить на противника как можно больше огня за самое короткое время. Корабль противника при этом не получал от каждого отдельного удара очень серьезных повреждений, однако всех этих ударов вместе хватило бы, чтобы парализовать его и с уверенностью добиться ожидаемого результата — от такого обстрела корабль был бы полностью разрушен и затонул бы.С современными орудиями для реализации первой из этих двух идей необходимо было создать мощные бронебойные снаряды с толстыми и прочными стенками, способные пробивать мощную броню (разумеется, вследствие этого сокращался вес взрывчатого вещества, находившегося в них) и с ударными взрывателями замедленного действия, которые срабатывали бы внутри цели. Для реализации второй концепции снаряд не должен был быть особо прочным — хватало минимальной прочности: лишь бы он не разорвался при выстреле. Благодаря тонким стенкам увеличивался внутренний объем, что позволяло снарядить его максимально большим количеством взрывчатки. Взрыватели были настолько чувствительны, что срабатывали от малейшего удара.
Первой из этих концепций воспользовались французы, второй — англичане. В последней войне, мы (русские) выбрали первую, а японцы — вторую».
Нет никаких сомнений, что лорд Фишер был склонен верить, что правильно воспользовался уроками Цусимы, когда выбрал концепцию строительства дредноутов. Он считал, что броненосец из своих многочисленных мощных пушек обрушит на цель град снарядов с большим количеством взрывчатки и с взрывателями мгновенного действия, которые взорвут все ее незащищенные части, превратив ее в простой понтон, броню которого даже не стоит пробивать. Среди экипажа корабля, подвергшегося такому обстрелу, те, кто останется в живых, будут ранены либо настолько деморализованы ураганом пламени и взрывов, что даже если корабль после этого останется на плаву, он больше не сможет быть боевым инструментом.
И эта политика не менялась, когда мы увеличили калибры с 305 до 340, а затем даже до 381 мм. Справедливо, что определенное увеличение калибра полезно для повышения эффективности бронебойного снаряда, но у нас расчет по-прежнему делался на снаряды с большим количеством взрывчатого вещества, использованные японцами в Цусимском сражении для нанесения основного ущерба противнику.
Наша политика могла бы быть вполне разумной, если бы немецкие броненосцы 1914 года соответствовали по своей конструкции и бронированию русским кораблям 1905 года, родившимся под несчастливой звездой, но на самом деле немцы создавали свои корабли по совсем другой концепции.
Без всякого сходства с русскими додредноутами, обладавшими достаточно толстым бронированным поясом, но с бортами большей частью плохо или вообще не защищенными, немецкими дредноуты были сделаны «одним куском» с мощной броней над и сильной защитой под ватерлинией, протянувшейся от носа до кормы, с толстыми стальными палубами и бронированными переборками. Каждое орудие, каждый пост управления огнем, каждое место на борту, куда попадание вражеского снаряда могло бы привести к серьезной аварии, были защищены так, что взрывы этих снарядов не причиняли бы большого вреда и достаточно долго не могли бы эту защиту пробить.
Вследствие этого понятно, что тот тип снарядов, который склонил в пользу японцев чашу весов во время боя в Цусимском проливе, не мог быть полезен в использовании против таких кораблей. И зная, что мы обладали, как уже упоминалось, подробными сведениями о характере защиты каждого немецкого дредноута, трудно понять, почему же мы не смогли создать бронебойный снаряд, достаточно эффективный, который мог бы пробивать толстую броню и взрываться внутри с разрушительными последствиями большого масштаба.
Необходимость снаряда с такими свойствами ясно будет показана в следующих абзацах, описывающих боеприпасы, использованные немцами в Ютландской битве.
Больше того, можно утверждать со ссылкой на самые высокие авторитеты, что наши основные фирмы, выпускающие вооружение, были задолго до войны готовы к выпуску снарядов с мощной бронебойной способностью, ничуть не уступавших немецким боеприпасам. Однако они не получили заказ на выпуск таких снарядов, следствием чего было то, что большая часть труда наших артиллеристов в Ютландской битве оказалась напрасной из-за посредственных бронепробивающих свойств используемых ими снарядов. В особенности 381-мм снаряды, которыми стреляли по немецким кораблям, были наполнены обычным черным порохом со сравнительно слабыми детонирующими свойствами. Если бы эти боеприпасы были снаряжены лиддитом или еще лучше тринитротолуолом, каждое их попадание наносило бы в два раза большие разрушения. Если же учесть общее количество попаданий из наших больших пушек во время битвы, то можно с полной уверенностью заявить, что только неудовлетворительное качество наших боеприпасов спасло немецкий флот от разгрома, пусть даже частичного.
Определить, кто именно несет ответственность за этот серьезный недостаток в вооружении нашего флота, было бы пустым делом. А как легко можно было бы его устранить, рассказал лорд Джеллико в своей книге о «Гранд-флите», выпущенной спустя немного времени после Ютландского сражения. Там сказано, что незадолго до битвы была образована комиссия по расследованию проблемы снарядов. В соответствии с указаниями этой комиссии был создан новый тип бронебойных снарядов, очень эффективный, способный пробивать толстую броню, даже при попадании под небольшим углом, и оснащенный взрывателем замедленного действия, который приводил бы к взрыву внутри корпуса корабля с последующими очень серьезными разрушениями.
Причина, почему такие боеприпасы не были созданы до войны, возможно, объясняется отсутствием практического опыта ведения огня из орудий большого калибра по боевым кораблям с сильным бронированием. Этот опыт не мог быть получен иначе, как при проведении исследований и испытаний, сходных с теми, которые проводили немцы. Они выделяли большие суммы на строительство кораблей-мишеней, воспроизводивших корпуса броненосцев с самой современной броней и потом обстреливали их, на море, из разных пушек и разными типами снарядов, в условиях, максимально приближенных к реальным. Благодаря таким испытаниям немцы получили данные, позволившие им создать максимально эффективный снаряд. Не было причин, по которым мы не смогли бы провести такие же испытания. То, что мы этого не сделали — очень серьезный упрек в адрес предвоенного руководства нашего Адмиралтейства. Этот недосмотр, вероятно, отнял у нас решительную победу в проливе Скагеррак, и, скорее всего, в других случаях тоже в значительной степени нейтрализовал наше преимущество в крупнокалиберной артиллерии.
Бой 17 ноября 1917 года в Северном море может послужить тому ярким примером. Когда легкие крейсера немцев начали отходить, корабль Его Величества «Рипалс» обстрелял продольным огнем немецкий корабль «Кёнигсберг». 381-мм снаряд весом 871 кг пробил основания трех труб и взорвался в одном из носовых угольных трюмов. Но взрывы был таким слабым, что снаряд разорвался всего на несколько осколков и причинил только локальный ущерб, не повлиявший на способность корабля продолжать бой. Если бы этот снаряд был бы с тринитротолуолом, он наверняка вывернул бы «Кёнигсберг» наизнанку, по меньшей мере, он бы точно потерял способность двигаться.
Не говоря уже о «вещественных доказательствах», выразившихся в уничтожении пяти больших британских боевых кораблей, эффективность немецких снарядов подтверждается и многочисленными свидетельствами. В общих словах, они пробивали самую толстую броню и взрывались внутри с ужасной силой, приводя к ожидаемому эффекту — очень серьезным разрушениям.
Для контраста давайте посмотрим, как немец описывал эффективность британских боеприпасов. Господин Бетцхольд в книге «Die Technik im Weltkriege» («Техника в Мировой войне») пишет:
«Эффект от попаданий снарядов большого калибра в крупные немецкие корабли ясно продемонстрировал, что британские боеприпасы были довольно низкого качества. Часть снарядов вообще не взрывалась, остальные взрывались вне брони, тогда как немецкие взрыватели были устроены таким образом, что не срабатывали, пока снаряд не пробивал броню. Состав и укладка британских пороховых зарядов из-за своей недостаточной защищенности, представляла постоянную опасность для собственного корабля. По своему расположению и по своей толщине броневая защита британских кораблей продемонстрировала свою неэффективность при обстреле немецкими пушками среднего калибра, в то время, как немецкая броня отражала снаряды даже самых мощных британских пушек. 381-мм снаряд не смог пробить нашу 350-мм броню, с расстояния от 10 до 15000 метров».
Заявления господина Бетцхольда о значительном превосходстве немецкой брони не нашли подтверждения в ходе послевоенных испытаний. С броненосца «Баден» были сняты бронеплиты и подвергнуты обстрелу для проверки. Они оказались даже хуже, чем британская броня такой же толщины в плане сопротивляемости. Но нужно добавить. что эти испытания производились с помощью бронебойных снарядов, принятых на вооружение уже после Ютландского сражения.
После войны стали известны подробные характеристики немецкого снаряда, использованного в этой битве. По своим качествам этот снаряд был напрямую ответственен за потопление тех наших линейных крейсеров — «Куин Мэри», «Индефатигейбл» и «Инвинсибл», не говоря уже об уничтожении трех броненосных крейсеров и о серьезных повреждениях других кораблей. Потому этот смертельный снаряд заслуживал серьезного внимания. За подробности о нем мы благодарны капитану третьего ранга Кинцелю, служившему до войны в Артиллерийском управлении Морского министерства Германии.
«Задолго до войны, — рассказал Кинцель, — его Управление поняло важность усовершенствования бронебойных снарядов и решило провести немедленные исследования и опыты по этому вопросу. В сотрудничестве с фирмой Круппа работа продолжалась несколько лет и, несмотря на трудности и разочарования, она, в конце концов, увенчалась успехом. Когда разразилась война, у немцев уже был готов практически безупречный бронебойный снаряд. Корпус снаряда был из стали, выплавленной Круппом, с добавками хрома и никеля, несравненной по тягучести и прочности. Снаряд имел спереди коническую форму, заостряясь к носику, который ломался бы при ударе о броню, будь он изготовлен из более мягкого металла.Выбор самой оптимальной формы наконечника снаряда и самого подходящего металла для него не был бы возможен без многочисленных экспериментов, стоивших очень больших денег. В донной части снаряда было отверстие для размещения в нем заряда, вес которого составлял примерно 3 процента от общего веса снаряда. Для получения при взрыве максимального эффекта необходимо использовать очень мощную взрывчатку «ароматической серии». Но так как такое взрывчатое вещество взрывается немедленно при столкновении с броней, возникла сложная проблема «флегматизации» заряда, что привело бы к тому, что взрыв происходил не сразу после столкновения с даже самой толстой броней, а с «замедлением», ничуть при этом не снижая бронебойных свойств».
Сложность проблемы, по словам капитана Кинцеля, может быть видна по тому факту, что в эпоху Ютландской битвы англичанам так и не удалось ее решить.
«Несмотря на продолжительные исследования, им пришлось по-прежнему снаряжать свои бронебойные снаряды почти исключительно черным порохом, который был хотя и менее чувствительным, зато бесконечно уступал по своей эффективности мощным взрывчатым веществам».
Взрыватель по праву называют «душой» снаряда. Спроектировать взрыватель замедленного действия, который бы безупречно работал на бронебойном снаряде — сама по себе очень сложная проблема. Взрыватель должен занимать минимум места и веса. Потому состоять он должен тоже из очень маленьких частей, при этом быть достаточно прочным, поскольку при выстреле он подвергается сильному удару.
Ненадежный взрыватель может привести к взрыву снаряда в момент выстрела, последствия чего легко предсказать — разрыв ствола орудия, детонация других снарядов, находящихся в башне — и в результате очень серьезная угроза для всего корабля.
С другой стороны, эти элементы должны выдерживать и другой удар — в момент попадания снаряда в броню цели. Именно в этот момент взрыватель вступает в игру, и если он работает нормально, вызывает взрыв заряда.
«Благодаря неутомимым усилиям (добавляет капитан Кинцель), преодолевая многочисленные разочарования, с течением времени был создан взрыватель замедленного действия, который не боялся никаких ударов, не срабатывал раньше времени и позволял снаряду вонзиться в броню, защищающую жизненно важные части корабля. Таким образом, германский военно-морской флот получил бронебойный снаряд, настолько безупречный, какой только могла создать человеческая мысль, одним словом, превосходное оружие, которым не обладали наши противники».
Даже сделав скидку на патриотический энтузиазм капитана Кинцеля, нужно честно признать — немецкие снаряды были эффективнее наших. Но если попытаться найти причину этого отставания с нашей стороны, мы наткнемся на массу противоречивых заявлений.
Некоторые утверждают, что Адмиралтейство собиралось использовать или испытывало в целях дальнейшего использования лиддит для снаряжения бронебойных снарядов, но эта смесь была признана слишком чувствительной и опасной, потому пришлось вернуться к черному пороху. Выдвигаются и другие причины, более технического характера, чтобы объяснить относительную слабость наших снарядов в их противоборстве с немецкой броней.
Очень простое объяснение предложили морские офицеры и оно, похоже, подтверждает вышеупомянутые наблюдения касательно принципов, которыми руководствовалось Адмиралтейство в артиллерийской сфере вплоть до Ютландской битвы. Один из этих офицеров рассказывал так:
«Мы задолго до Ютландского сражения знали, что наши бронебойные снаряды плохи. Были попытки к их усовершенствованию, но ответ всегда был один — что снаряды с большим количеством взрывчатого вещества это «то, что доктор прописал», как раз самый подходящий вид снаряда, что эффект от разгрома, вырывания частей корпуса и надстроек, скручивания и деформации незащищенных частей, от огня и грохота, который наносит снаряд большой мощности, выведет из строя корабль с самой сильной броней скорее, чем единственная дырка в его броневом поясе. Все это, я думаю, было следствием донесений, присланных теми из нас, кто был в Японии во время Русско-японской войны. И мы предполагали, что немецкие дредноуты окажутся при обстреле снарядами с мощными зарядами взрывчатого вещества уязвимыми не меньше, чем корабли адмирала Рожественского.В результате, те, кто были при власти, не настаивали на попытках создания бронебойного снаряда большой эффективности, которым мы вполне могли бы своевременно располагать. Это доказано тем фактом, что почти безупречный снаряд начал производиться меньше чем за месяц до Ютландской битвы».
Помимо проблем с боеприпасами проверка войной выявила и другие недостатки нашего морского вооружения и оснащения. Наши дальномеры и другие оптические приборы, необходимые для управления огнем, уступали как тем, что были разработаны для немецкого флота, так и тем, которые уже были официально приняты на вооружение. Почему они были хуже немецких — вопрос все еще не объясненный. В первой части Ютландской битвы, во всяком случае, немцы вели куда более точный огонь, чем наши корабли. Скорость, с которой корабли противника прицеливались и открывали огонь, была горьким сюрпризом для самого адмирала Джеллико. Это тем более удивительно, что к моменту этого сражения немцы еще не установили на своих кораблях аналоговую центральную систему наведения и управления огнем, которой уже обладало большинство наших линейных кораблей, и она, как предполагалось, должна была значительно улучшить точность огня нашей артиллерии.
Эффект от немецкого огня усиливался еще их методом стрельбы — «плотными залпами». Их пушки вели огонь так согласованно, что все выстрелы с одного борта концентрировались на сравнительно маленьком участке. В результате при правильном управлении огнем цель подвергалась одновременному удару нескольких снарядов почти в одну точку. Именно так произошло с «Куин Мэри» и другими кораблями, которые мы потеряли, и именно это требует тщательного анализа и разъяснения причин той чудовищной внезапности, с которой они были выведены из строя.
С другой стороны, если прицеливание не было точным, то весь «плотный залп» летел мимо цели.
Британские пушки не были так тесно слажены, и в сравнении с немецкими бортами наши выглядели «рассеянными» — одни снаряды не долетали до цели, другие перелетали за нее. Этот метод стрельбы натолкнул на идею улучшить шансы на попадание, стреляя залпами с достаточно большим рассеиванием. Здраво считалось, что попадание хоть одного снаряда в цель лучше, чем все снаряды, пролетевшие мимо.
У каждого метода были свои преимущества и свои недостатки, которые уравновешивали друг друга, учитывая, что, здраво рассуждая, выбора между этими способами практически не было. Немцы, однако, могли бы по праву заявить, что с выгодой для себя воспользовались метафорой лорда Фишера: если вас ударили, когда вы сидели за столом, не бросайте в голову обидчика пробку от графина — бросайте в него сам графин. Точно так же в Ютландской битве они с убийственным эффектом бросили в бой свои линейные крейсера.
Не считая калибра, были и другие существенные различия между английскими и немецкими большими орудиями. Английские, построенные по технологии обмоточных лент, имели невероятно тяжелые стволы. Наша 381-мм пушка весила 100 тонн, без станка. Немецкие орудия из цельной стали были намного легче, 381-мм орудие весило всего 70 тонн. Точность стрельбы от этого вовсе не страдала, а служило орудие намного дольше нашего.
К моменту начала войны корабли обоих флотов были в недостаточной степени защищены от опасности, вызванной пожарами и взрывами боеприпасов. К счастью для немцев они распознали эту серьезную угрозу, и еще за шестнадцать месяцев до Ютландской битвы приняли необходимые меры предосторожности. В бою у Доггер-Банки в январе 1915 года две кормовые башни линейного крейсера «Зайдлиц» превратились в пекло. Причиной был всего один британский снаряд, который пробил барбет крайней кормовой башни и взорвался в снарядоподъемнике, вызвав пожар зарядных картузов.
Порох с нитроцеллюлозой горел необычайно сильно. Пламя вырвалось сверху и снизу от снарядоподъемника, перешло по проходу на вторую башню и произвело там подобное же разрушение. Погибло 160 моряков, и только подвиг одного унтер-офицера, вовремя успевшего закрыть люк, спас корабль от взрыва снарядов. После этого случая на всех важных кораблях были установлены противопожарные перегородки, а также приняты другие меры, уменьшающие эту опасность.
Другим фактором усиления безопасности с немецкой стороны было использование медных гильз, в которых содержались основные части заряда для больших пушек, дополняемые фактически только зарядными картузами. В результате при попадании снаряда в башню или в снарядоподъемник, основные заряды, защищенные медью, загорались очень редко. В британском флоте все пороховые заряды были в шелковой оболочке, и поэтому намного больше пожароопасны.
Слабость наших довоенных мин уже упоминалась в предыдущей главе. Хотя характеристики немецких мин были хорошо известны Адмиралтейству, не было сделано ни одной попытки по созданию оружия, не уступающего немецкому. И всю первую половину войны наши мучительные минные операции были большей частью просто бесполезно потраченными усилиями.
Стоит снова напомнить о следующем: не из-за отсутствия достаточных сведений о вооружении, технике и оснащении противника мы не удосужились обеспечить свой флот хорошей техникой и вооружением. Работа агента Секретной службы является выполненной, когда он собрал сведения, и по возможности после проверки их достоверности, передал их «наверх». Если этими сведениями там не воспользовались, то он в этом не виноват.
Независимо от объяснения — то ли из-за отсутствия настоящего военно-морского штаба, то ли из-за консерватизма на верхних административных этажах, неопровержимый факт состоит в том, что наш флот до войны, несмотря на свои великолепные корабли и несравненный персонал, страдал некоторыми существенными недостатками материально-технического плана, значительно подорвавшими его боевую эффективность. Именно их отсутствие привело к не одной трагической потере и к напрасно потраченным усилиям.