По приказанию генерал-лейтенанта Веревкина — идти к Сулине и вступить в бой с находящимися там 4 турецкими броненосцами — я с вверенным мне отрядом судов 26 сентября к вечеру подошел к нашему минному заграждению.

Постановку мин у Сулины я поручил командирам миноносных катеров лейтенантам Крускопфу, Лощинскому, Фридрихсу и Скрягину, мичману Радецкому и гардемарину графу Строганову.

Распоряжение по постановке мин поручил лейтенанту Крускопфу как старшему в чине. Гардемарин Строганов назначен был форзейлем{86} для наблюдения за неприятелем во время постановки мин. Ему же было поручено предупредить меня об окончании устройства заграждения и вообще обо всем, что могло случиться при исполнении этой работы.

В 10 ч. вечера отправился вниз по Сулинскому рукаву лейтенант Крускопф. На буксире миноносного катера пошли две большие лодки с 30 человеками охотников из Дорогобужского полка с целью оттеснить турецкий пост, если бы он случился близ знака 2-й мили, где следовало поставить мины. [188]

Людей этих предполагалось высадить на берег на 3-й миле.

Для той же цели по правому берегу Дуная было послано 60 человек охотников из того же Дорогобужского полка. Эти 60 человек дошли только до 5-й мили, потому что далее не было возможности продвигаться вперед по непроходимости плавней.

Вслед за катером лейтенанта Крускопфа отправились остальные катера с минными плотами на буксирах; каждый из них должен был поставить по две мины.

Предполагалось, что катера окончат работу к часу ночи и что флотилия перейдет на боевую диспозицию к рассвету; поэтому для того, чтобы можно было в темноте отыскать якорные места судов, лейтенантам Крускопфу и Фридрихсу было приказано ожидать флотилию между 3-й и 4-й милями, а лейтенанту Скрягину около 6-й мили, где должно было остановиться санитарное судно.

Ночь на 27 сентября была очень темна, а потому катера потеряли много времени, пока определили место высадки охотников. Не найдя знака 2-й мили, катера подошли слишком близко к Сулине, и их течением нанесло на бон, где они были замечены неприятелем. С большими усилиями отойдя от бона, командиры катеров сбросили дреки и начали постановку мин под картечным и ружейным огнем.

Несмотря на то, что офицеры и нижние чины на катерах были первый раз в огне, мины были поставлены без суеты и хорошо, как и показали последствия. При постановке мин случилось, однако, одно неприятное обстоятельство: у мичмана Радецкого оборвался буксир от минного плота, вследствие чего плот, мины и 1 матрос поплыли вниз по течению. Матрос вплавь достиг берега и подтащил плот к камышу. Он хотел потопить или испортить мины, но не сумел этого сделать.

Нужно предполагать, что плот попал в руки неприятеля, человек же на другой день был взят из плавней на отряд.

Получив уведомление об окончании минного заграждения, и в 6 часов утра 27 сентября пошел с отрядом судов к Сулине.Подходя к 6-й миле, было замечено, что один из броненосцев Хифзи Рахман поднял на стеньгах боевые флаги и готовился сняться с якоря и что навстречу нам вышли из Сулины 2 парохода: Картал и другой — деревянный трехмачтовый. Картал, сидящий не более 3 фут., прошел наше минное заграждение без вреда для себя и, заметив в камышах охотников и катера, бывшие впереди, открыл по ним картечный огонь.

Флотилия подвигалась вперед осторожно, предполагая (основываясь на словах лазутчиков) неприятельские минные заграждения; поэтому впереди судов шел пароход Опыт с приспособлением для отыскания мин. Заметя критическое положение катеров и наших охотников на правом и на левом берегах рукава, которые были совершенно открыты и не имели возможности отступить, так как сзади них находились глубокие плавни, я приказал Опыту возвратиться и пошел на шхуне Ворон полным ходом навстречу турецким судам. Моему движению следовали шхуны Утка и Лебедь. [189]

Картал после первых выстрелов с Ворона поворотил назад, а большой пароход продолжал приближаться. Ворон и Утка завязали уже с ним перестрелку, довольно удачную, так как два снаряда попали в него, как вдруг показался большой столб воды и пароход потонул, взорванный одною из мин, поставленных в предшествовавшую ночь.

После взрыва турецкого парохода Картал скрылся в Сулину, а Хифзи Рахман остался на месте, изменив, повидимому, принятое прежде намерение выйти к нам навстречу.

Избавившись так легко от сравнительно сильного противника, отряд судов в 8 ¼ ч. утра занял позицию между 3-й и 4-й милями устья Сулинского рукава и начал перестрелку с броненосцами Хифзи Рахман и Мукадем Хаир. Я называю броненосцы по именам, основываясь на показаниях лазутчиков.

Снаряды Мукадем Хаира ложились от судов не ближе 250–300 саж., бомбы же носового орудия Хифзи Рахмана разрывались все ближе и ближе. После взрыва одной из них у самого борта Ворона я счел благоразумным несколько отойти, тем более что наши снаряды во многих случаях перелетали.

В 1 ч. пополудни сделался туман, и перестрелка прекратилась.

Снаряды наши ложились хотя и недурно, но броненосцы остались на прежних местах. К вечеру суда флотилии отошли с боевой позиции к 5-й миле.

Ночью заграждение было усилено постановкою новых гальваноударных мин. 28 сентября в 7 ч. утра, как только утренняя мгла рассеялась, отряд судов занял прежнюю диспозицию, но заметив, что броненосцы несколько отодвинулись, я приказал шхунам и мортирной барже приблизиться к Сулине.

В 9 1/2 ч. утра удачный выстрел из кормового орудия Ворона повредил самого опасного для нас из ближайших к нам броненосцев — Хифзи Рахмана. Кажется, один из паровых котлов его был взорван. Немедленно после этого броненосец спустился по течению к выходу в море, остановился там борт о борт с другим броненосцем и прекратил пары.

Повреждение и отступление Хифзи Рахмана, встреченное командою шхуны Ворон громким «ура», которое раздалось затем на всей эскадре, случилось в присутствии генерал-лейтенанта Веревкина, который поздравил с успехом меня, командира шхуны и команду и наградил комендоров деньгами за хорошую стрельбу.

С отступлением Хифзи Рахмана отряд судов мог совершенно без риска подойти к нашему минному заграждению для более успешного действия против оставшегося еще в бою броненосца передовой линии, который, впрочем, ограничился только немногими выстрелами, ложившимися гораздо правее наших судов.

Сперва это обстоятельство казалось мне чрезвычайно странным, тем более что наши снаряды, особенно с Ворона, ложились очень хорошо и один из них даже попал в броненосец, но потом я заметил, что Мукадем Хаир стоит за насыпью, которая совершенно скрывала его блиндированную батарею от нас. Эти кучи [190] мусора{87}, прикрывавшие броненосец от нашего прицельного огня, в то же время мешали и ему стрелять в нас.

Результаты бомбардировки 28 сентября были более удачны, чем можно было надеяться, взвешивая наши и неприятельские средства. Если нам удалось сбить с позиции одного из броненосцев и заставить отступить другого, то это можно приписать моральному действию взрыва одного из неприятельских пароходов, а равно и их неудаче, так что неприятель поставил себя в положение слабейшего противника и даже ничего не делал для того, чтобы отнять у нас возможность пристреляться к нему.

Западная часть города, защищаемая прежде двумя броненосцами, батареею, фугасами, минами и бонами, после бомбардировки 27 и 28 сентября осталась только при одной 8-орудийной батарее и бонах, так как броненосцы отступили, Хифзи Рахман вышел из боя, а другой — Мукадем Хаир - стал за кучами мусора, так что решительно не мог действовать по нашим судам и по левому берегу. С отступлением этого последнего броненосца фугасы, уложенные впереди первого бона, сделались недействительными, потому что гальваническая батарея, по словам лазутчиков, находилась на нем.

По моему мнению окончательное поражение турецкой эскадры, стоявшей в Сулине, могло быть достигнуто только атакою миноносными катерами, давно уже готовившимися к этому решительному действию. Для успешной атаки миноносцев необходимо было взять батарею на правом берегу Сулинского рукава, картечный огонь 8 гладкоствольных орудий которой был опаснее для катеров, нежели огонь больших орудий всех 4 броненосцев. Последние, кроме того, не могли стрелять по нашим катерам, не попадая в своих же или в город. От дальнейшей же бомбардировки без особой счастливой случайности не было основания ожидать решительных результатов, потому что наши суда подошли уже к минному заграждению, поставленному в ночь с 27 на 28 сентября, откуда, однако, нельзя было действовать по броненосцам, стоявшим у Сулинских молов, т. е. в 1 1/2 мили от западной части города и в 2 3/4 мили от боевой позиции наших судов. Продолжая бомбардировку, следовало разобрать наше минное заграждение, выловить турецкие мины, поставленные у бонов, развести первый бон и пройти с флотилиею в самую Сулинскую гавань, откуда можно было бы сбивать батарею на правом берегу и завязать перестрелку с броненосцами. Но эта новая позиция значительно ухудшила бы наше положение, так как на ней мы не имели бы впереди себя преграды, наводящей страх на неприятеля. Турецкий адмирал, имевший флаг сперва на Мукадем Хаире, а затем перенесший его на другой броненосец, понял бы невыгоду нашей новой позиции и на этот раз не позволил бы стрелять по судам своей эскадры безнаказанно. [191]

29-го я получил приказание отойти от Сулины с рассветом следующего дня, что я исполнил, отправив все суда отряда к 12-й миле 29-го вечером, а сам на шхуне Ворон остался на боевой диспозиции до рассвета 30 сентября со всеми паровыми катерами.

Уходя от Сулины, я приказал окончательно взорвать затонувший турецкий пароход, что было успешно сделано лейтенантом Фридрихсом при содействии лейтенанта Скрягина и гардемарина Строганова.

Кормовой флаг с затонувшего парохода снял лейтенант Фридрихс, а стеньговые — капитан-лейтенант Сатин и гардемарин Строганов. Генерал-майор Салацкий, командующий войсками на 6-й миле, уведомил начальника Нижне-Дунайского отряда, что, по сведениям, полученным от лазутчиков, и другой броненосец Мукадем Хаир поврежден.

Я об этом не доносил, потому что с отряда судов не замечено никаких признаков повреждения броненосца, скрывшегося за насыпью.

2 октября вследствие приказания вашего превосходительства возвратиться в Николаев сдал командование отрядом капитан-лейтенанту Юнгу и по пути осмотрел, по приказанию генерал-лейтенанта Верезкина, Килийский рукав Дуная.

«Морской Сборник», 1877 г., № 12, неофиц. отд., стр. 24–29.

По распоряжению командующего войсками Одесского военного округа из одесского минного склада было отправлено в Нижне-Дунайский отряд в распоряжение капитан-лейтенанта Дикова:

мин цилиндрических гальванических		40
мин грушевидных (ударных)		30
кабеля		12 верст
сегментов{88}	15-пудовых	30
	12-пудовых	40
	6-пудовых	25

Троса в 2 1/2 дюйма, независимо употребленного на остропливание сегментов, 12 бухт, или 7-футовых 1372 саж. [192]

Ныне капитан-лейтенант Юнг телеграммою от 15 октября сего года № 783 доносит, что на отряде в настоящее время имеет только:

мин цилиндрических гальванических		14
мин грушевидных		12
сегментов	15-пудовых	не имеется
	12-пудовых	не имеется
	6-пудовых	17
кабеля		6 верст
троса		150 сажен

Просит израсходованные вещи пополнить.

По газетным известиям, турки выловили несколько мин в Сулинском рукаве и уже доставили их в Стамбул.

Имею честь покорнейше просить ваше превосходительство приказать запросить капитан-лейтенанта Дикова:

1) Какие из израсходованных вещей употреблены для устройства ныне существующих и правильно охраняемых минных заграждений в Сулинском рукаве, находятся в исправном состоянии и могут действовать. Какие вещи безвозвратно потеряны.

2) В каком размере необходимо пополнить запас мин и минных принадлежностей, так как об этом необходимо заблаговременно заявить Главному Инженерному Управлению, потолку что в одесском складе за снабжением Дунайского отряда запасных вещей в настоящее время нет.

Начальник обороны контр-адмирал (подпись).

Резолюция главного командира Черноморского флота и портов: «Потребовать от капитан-лейтенанта Дикова эти сведения и сообщить.

...28 октября».

Ф. Штаб гл. к-ра Черн. фл. и порт., д. 11076, лл. 267, 268. Подлинник.

г. Николаев.

...В ответ на требование... контр-адмирала Чихачева имею честь донести, что в Сулинском рукаве в настоящее время устроено заграждение из 10 гальванических мин, охраняемых батареей и флотилией; безвозвратно потерянными можно считать 14 гальваноударных мин, поставленных 27 и 28 минувшего сентября у самой Сулины. Из этих мин 2 утеряны при постановке, 1 взорвалась, 5, судя по сведениям от лазутчиков, выловлены неприятелем и 6 стоят еще на местах. [193]

Что же касается до того, какие мины и принадлежности требуются в настоящее время для Нижнего Дуная, то, по моему личному мнению, туда следует послать 30 12-пудовых сегментов для имеющихся там мин и, кроме того, 30 или 40 гальваноударных мин со всеми принадлежностями, т. е. с 12-пудовыми сегментами, пироксилином и запальными зарядами с усовершенствованными в морском минном классе игольчатыми запалами.

Имеющихся в Тульче 14 гальванических мин и 5 верст кабеля я считаю совершенно достаточным для пополнения и исправления заграждений у Махмудие и у Тульчи.

Впрочем, так как я в настоящее время не командую отрядом судов Нижне-Дунайской флотилии, то считаю себя обязанным доложить вашему превосходительству, что мнение мое относительно снабжения этой флотилии минными принадлежностями может «е согласоваться с мнением тех лиц, которым теперь поручена защита Дунайской дельты.

Об утерянных минных принадлежностях в Георгиевском рукаве Дуная и на 12-й миле Сулинского рукава я представил акты начальнику приморской обороны г. Одессы при рапорте 1 сего ноября № 720.

Заведывающий минною частью капитан-лейтенант (подпись).

Резолюция главного командира Черноморского флота и портов: «Сообщить это господину начальнику обороны. ...4 ноября».

Ф. Штаб гл. к-ра Черн. фл. и порт., д. 11076. лл. 269, 270. Подлинник.

В начале войны с Турциею я имел честь докладывать вашему превосходительству, что было бы возможно произвести заграждение неприятельских рейдов минами, не требующими проводки проводников на берег. Тогда вопрос этот оставлен без последствий ввиду затруднения отыскать и поднять эти мины при заключении мира или когда обстоятельства того потребуют. В настоящее время вашему превосходительству угодно было, вследствие разговора с капитаном 2 ранга Незаховичем{89}, приказать представить по этому вопросу мои соображения. Я полагал, что пароходы активной обороны на Черном море могут в ночное время разбросать несколько мин с соляными размыкателями{90} перед входами [194] в порты, занятые или посещаемые неприятельскими судами, а так как это трудно произвести в глубине рейдов на малой глубине, то придется в большинстве случаев ставить мины на 40–50 саж., а потому следует обыкновенные тяжелые буйрепы у мин заменить телеграфною проволокою или толстыми струнами, а если и эта тяжесть окажется, соображаясь с глубиною, все-таки велика, то привязывать по длине буйрепа для его поддержки поплавки. Нет сомнения, что места положенных таким образом мин не будут определены точно, но это последнее требуется только в такой мере, чтобы наши суда, приближаясь после постановки мин к порту, знали места их приблизительно, чтобы не наткнуться на мины. Вылавливать эти мины при заключении мира едва ли придется, так как слабые буйрепа, на которых они будут поставлены, не выдержат более 3–4 месяцев, а всплывшая мина или взорвется на мелководье, колотясь о грунт, или ее нетрудно будет поднять, зная ее внутреннее устройство. По моему мнению, заграждение неприятельских рейдов минами есть единственный способ для наших активных пароходов наносить неприятелю вред, так как минные атаки шлюпками парализованы предпринимаемыми неприятельскими судами, стоящими на якоре, предосторожностями, а открытые встречи с броненосцами в море едва ли следует допускать.

Предложенное заграждение потребует отсылки в порты Черного моря 140 имеемых в Кронштадте мин и 315 пудов пироксилина из остающихся в наличии 360 пудов. Как мины, так и пироксилин должно будет безотлагательно пополнить новым заказом.

Воспользуюсь настоящим случаем, чтобы еще раз высказать вашему превосходительству мое убеждение, что необходимо всеми силами стремиться к выделке пироксилина в России, чтобы не быть в зависимости от иностранных государств. Если известное вашему превосходительству предложение академика Соколова не получит утверждения, то, может быть, вашему превосходительству угодно будет приказать, чтобы были начаты опыты приготовления пироксилина, хотя первоначально в малых размерах при минном учреждении, так как между минными офицерами находятся многие, которые весьма успешно приготовляли этот продукт в небольших дозах в минной лаборатории, и, приобретя пресс, можно будет начать опыты{91}.

Контр-адмирал (подпись).

Из резолюции управляющего Морским министерством: «...генерал-адмирал не считает возможным решиться на предлагаемую меру, пока не разработан вопрос».

Ф. КММ, д. 6201, лл. 127–128. Подлинник. [195]

...Минувшая война замечательна обширным применением в атаке и обороне всякого рода наступательных и оборонительных мин, оказавших нашей действующей армии неоспоримую услугу, дав ей возможность овладеть Дунаем с ничтожными морскими средствами и парализовать деятельность турецкой броненосной флотилии, которая при других обстоятельствах легко могла бы не допустить никакой попытки к переправе нашей армии через Дунай.

При содействии мин эта переправа совершилась с полным успехом, так как турецкие броненосцы не решились форсировать прохода чрез наши минные заграждения и тем осудили себя на совершенное бездействие.

Минерам первым пришлось открыть кампанию 1877 г. и первым вступить в бой с неприятелем на Дунае, действуя против турецких броненосцев на небольших катерах или рыбачьих лодках...

Деятельность минных гальванических команд была довольно разнообразна; главным же образом она была направлена к устройству минных заграждений и к последовательному захвату Дуная в пределах, ограниченных минными заграждениями. По мере развития минных заграждений сфера движения неприятельских судов все более и более стеснялась, и, наконец, увидя себя запертыми и не решаясь форсировать проход через минные заграждения, отряды неприятельских судов вынуждены были оставаться под защитою своих крепостей: Виддина, Никополя, Рущука и Силистрии; от крепостей же они могли отходить только до ближайших линий минных заграждений.

Всего во время минувшей войны было устроено 25 минных заграждений, в которых, кроме мин, сорванных и снесенных течением, оставалось действующих мин: грушевидных{92} 173, гальванических 242. Всего 415.

Всех линий мин различной длины было 49.

Исключая некоторые незначительные наброски грушевидных мин{93}, саперные команды принимали главное участие в устройстве всех минных заграждений.

Саперы работали совместно с морскими командами и несли одинаковые с ними, если еще не большие, труды и одновременно с ними подвергались одним и тем же опасностям, так как при постановке мин саперы находились на тех же шлюпках и катерах, на которых работали и морские команды.

Тяжелая служба на минных станциях возлагалась преимущественно на сапер, которые несмотря на испытываемые ими лишения и болезни безропотно переносили свое положение; вообще поведение минных и гальванических саперных команд как во время [196] производства работ, так и при охранении и содержании в исправности минных заграждений достойно удивления и высокой похвалы.

М. Боресков.

«Инженерный журнал», 1884 г., № 8, стр. 597–659.

2. Оборона минами черноморских портов

№ 95. 1877 г. январь 12 — Из рапорта главного командира Черноморского флота и портов управляющему Морским министерством о минной обороне черноморских портов

Секретно.

Считая, что порученное мне дело собственно по организации защиты минных заграждений приведено теперь к окончанию, относительно же организации активной обороны портов сделаны все предварительные распоряжения, указанные в высочайше утвержденном докладе генерал-адъютанта Тотлебена к военному министру, я нахожу себя обязанным представить вашему превосходительству краткий очерк всего исполненного и того положения, в котором находится в настоящее время оборона портов.

Первоначальные распоряжения

В начале сентября прошлого года возможность дипломатического разрыва с Турцией сделалась вероятной и, когда возник вопрос о мерах, которые следовало принять для защиты наших портов, было решено поставить пловучие мины: при входах в Керчь-Еникальский пролив и на Севастопольский, Балаклавский и Очаковский рейды.

Военное ведомство, в распоряжении которого находились пловучие мины, заготовленные в большом количестве и хранимые в Керченском, Севастопольском и Николаевском минных складах, под надзором саперных офицеров, признано необходимым просить участия морского ведомства для устройства минных заграждений.

Специальная комиссия, назначенная по этому делу в составе генерал-лейтенанта Вансовича, контр-адмирала Пилкина, капитана 1 ранга Казнакова, полковника Борескова, подполковника Афанасьева и капитан-лейтенанта Дикова, составила планы минных заграждений и соображения о потребных морских средствах для окончания постановки мин в двухнедельный срок, рассчитывая при этом на вполне исправное состояние мин и должное количество проводников и всех принадлежностей.

На основании этих предложений, представленных мною, вместе с мнением комиссии вашему превосходительству, требовалось в добавок к пароходам Прут, Сулин и Инкерман, назначенным мной для постановки мин, принять от русского общества пароходства и торговли для Керчи, Севастополя и Николаева 6 мелкосидящих [197] пароходов и назначить в выше названные порты от морского ведомства гребные суда и команды в достаточном количестве для приготовления мин и постановки их.

Впоследствии было решено поставить минные заграждения и на Одесском рейде, который не входил в первоначальные расчеты, для чего нужно было принять от Р.О.П и Т.{94} еще 6 мелкосидящих пароходов и 20 гребных судов, 3 паровых катера и послать в Одессу из Николаева 200 человек матросов.

Составленные комиссией планы и соображения были доложены г. военному министру, и 20 сентября я получил уведомление о высочайшем повелении немедленно принять 6 мелкосидящих пароходов от Р.О.П. и Т. для Керчи, Севастополя и Очакова, а через месяц состоялось распоряжение к принятию еще 6 таких же пароходов для постановки мин в Одессе.

Прием пароходов, приспособление их для предназначенной цели и надзор за правильностью расстановки мин, не касаясь технической части, я поручил капитан-лейтенанту Дикову, который предварительно занимался сперва под руководством контр-адмирала Пилкина, а потом самостоятельно изучением наиболее удобного способа для опускания гальванических мин, принятого военным ведомством. Вместе с тем во все порты были назначены мною от Черноморских экипажей отдельные команды, при офицерах, для содействия в изготовлении и постановке мин.

...Кроме приготовления мин, в Николаевском порту были сделаны буксирные, носовые и откидные шесты для императорской яхты Ливадия, пароходов Эриклик, Элъборус, Инкерман, Аккерман и Родимый.

...Кроме того, по требованию саперных офицеров изготовлено 800 грузов для мин из чугунного балласта (по три балластины в каждом) для замены недостававших у них сегментов.

...20 минувшего октября состоялось высочайшее решение на всеподданнейшем докладе генерал-адъютанта Тотлебена, в котором, между прочим, на меня возложена была, как известно, обязанность организации как защиты минных заграждений от попыток неприятеля сделать их безвредными для себя, так и активной обороны портов, с устройством в портах, на судах и на маяках, связанных с портами, телеграфа, сигнальной части.

Защита портов

В упомянутом выше докладе генерал-адъютанта Тотлебена предполагалось защиту минных заграждений организовать из 12 мелкосидящих пароходов, вооруженных пушками малого калибра и судовыми минами, а активную оборону портов из 12 же быстроходящих пароходов, которые предполагалось принять от Р.О.П. и Т. в день объявления войны.

...Защиту минных заграждений я предложил организовать следующим образом: все мелкосидящие пароходы, принятые от [198] Р.О.П. и Т. для постановки мин, должны быть вооружены нарезными 4-фунтовыми орудиями Круппа, полученными из Вознесенского и Киевского складов военного ведомства, и 8-ф. коронадами старого образца для действия картечью по неприятельским шлюпкам, подходящим к минным заграждениям, и буксирными минными шестами 31-ф. длины, давшими при опытах в Севастополе весьма хорошие результаты. Эти шесты предназначаются для защиты от неожиданного нападения неприятельских судов на пароходы в ночное время, когда пароходы эти будут по внешнюю сторону минных заграждений, которые они обязаны охранять.

Днем пароходы, предназначенные для постановки и охранения мин, должны находиться на рейде и способствовать саперным офицерам или поправлять минные заграждения, а ночью поочередно выходить в море и охранять мины. Если будет предвидеться возможность прорыва неприятеля на рейд, то те же мелкосидящие пароходы должны вооружаться носовыми шестами, которые для них заготовлены, стать в закрытое от неприятельских выстрелов место и приготовиться действовать как брандеры, т. е. вызвать 2 охотников, — одного на руль и одного для управления машиной, остальную команду свезти на берег и, выждав, когда неприятель придет на траверз мыска или мола, за которым стоит пароход, стараться столкнуться с ним и, таким образом, взорвать обе мины разом. Подобный маневр возможно исполнить без помощи минера, приготовив предварительно гальванические батареи для действия и приростив к ним проводники от мин, взрывающихся автоматически, хотя многие из этих пароходов весьма ветхи и плохи, но в крайности годны для предназначенной цели.

Активная оборона

Пароходы активной обороны, предполагаемые к расположению по портам отрядами из 3 или 6 судов, были вооружены по распоряжению свиты е. и. в. контр-адмирала Чихачева: винтовые — откидными пловучими шестами, а колесные — железными носовыми. Я приказал сделать для них еще по два буксирных шеста 21 ф. длиной, которые будут носить по одной только мине и во время атаки должны держаться по обеим сторонам парохода.

При этом можно было бы ограничиться и одним шестом, маневрируя им за кормою и имея другой в запасе, но у нас нет в достаточном количестве Гарвеевского проводника, без которого маневрирование подобными шестами делается крайне затруднительным.

Ввиду этого имею честь покорнейше просить ваше превосходительство о высылке проводников Гарвея и, если можно, 30 вьюшек, считая по 2 на каждый пароход.

Один из этих пароходов Великий князь Константин, принятый уже с разрешения вашего превосходительства от Р.О.П. и Т. и предназначенный для известной Вам цели, будет вооружен несколькими буксирными шестами и носовыми, предложенными лейтенантом Макаровым, которые впрочем еще не испытаны. [199]

Кроме того, на баканцах его подымаются 4 паровые шлюпки, вооруженные буксирными минами по способу, предлагаемому также лейтенантом Макаровым и взрывающимся только по желанию. Таким образом, пароход этот имеет весьма сильное вооружение и, по всей вероятности, принесет большую пользу при обороне наших портов.

Цель активной обороны, по моему мнению, должна заключаться в том, чтобы при помощи 4 отрядов, состоящих из 15 быстроходных вооруженных минами пароходов, считая в том числе и военные Ливадия, Эриклик и Эльборус, затруднять движение неприятельских транспортных или коммерческих судов, перевозящих войска и провиант между портами Анатолийского, Румелийского и Кавказского берегов.

Эта мера не позволит неприятелю безнаказанно господствовать на Черном море и во всяком случае заставит его отделить часть своих броненосцев для конвоя транспортных судов, ослабив таким образом блокаду наших портов...

О недостатке специалистов по минной части

...Для обороны наших черноморских портов в настоящее время вооружены 29 пароходов и 15 паровых катеров, между тем в мое распоряжение прислано только 7 минных офицеров и 29 минеров, которых недостаточно для управления минными принадлежностями на всех этих судах.

В рапорте от 11 декабря № 6226 я просил ваше превосходительство прислать в Николаев 16 минеров и впоследствии депешей 26 декабря указывал на необходимость еще 2 минных офицеров и на первое время по крайней мере 9 человек минеров.

Открытые мной минные классы могут только несколько познакомить людей с этим делом, но далеко не в состоянии подготовить специалистов, а между тем потребность увеличивается постоянно. В настоящее время по самому крайнему расчету, который прилагаю при сем, нам необходимо еще 22 минера, и позволяю себе надеяться на возможное содействие в столь чувствительном и важном недостатке по той специальности, которая составляет теперь нашу единственную защиту.

Я приказал в Николаеве, Севастополе и Керчи устроить минные матросские классы для того, чтобы к весне будущего года познакомить по возможности большее число матросов, хотя поверхностно, с минным делом. В Николаеве обучение матросов шло довольно успешно при заведывании классами мичмана Залесского. Теперь этот офицер отправился на Дунай и обучение матросов будет поручено мною мичману Азарову, вызванному на время зимы с поповки Новгород...

Генерал-адъютант (подпись).

Начальник штаба — капитан 1 р. (подпись).

Ф. Штаб Гл. к. Черн. флота и порт. д. 11076, лл. 23–28, отпуск. [200]

№ 96. Из книги В. Чубинского «Об участии моряков в войне с турцией 1877–1878 гг.» — о постановке минных заграждении у Севастополя, Одессы, Очакова и Керчи

...Береговая защита черноморских портов была, во-первых, в собственном смысле береговая, состоявшая из береговых батарей, находившихся в каждом порту, и, во-вторых, морская, состоявшая из минных заграждений, пловучих батарей, или плотов, и разных военных судов...

Что же касается до самого устройства минных заграждений, то особою комиссиею, составленною из сухопутных и морских чинов, определено, какие морские средства должны были потребоваться для постановки и охраны мин, и выработаны под руководством генерал-адъютанта Тотлебена планы минных заграждений, по которым предполагалось поставить на Одесском рейде до 600 гальванических мин; в Очакове от Кинбурнской косы до Очаковского берега 400 таких же мин и, кроме того, с морской стороны Кинбурнской косы до 75 ударных мин; в Севастополе 230 гальванических и 70 ударных между Константиновскою батареею и противоположным берегом, в том числе 24 гальванические для Балаклавы и ударные для Камышевой, Карантинной и других бухт, которые признается нужным заградить; в Керчи 300 гальванических — в проходе между Павловским мысом и заграждением Тузлинской косы и 520 ударных — в Камыш-Бурунской бухте и к югу от Тузлинской косы.

Предположения эти с приведением их в исполнение, как это почти всегда бывает, потерпели некоторое изменение в частностях.

Постановка мин началась уже в конце 1876 г. По донесению заведывавшего минною частью Черноморского флота капитан-лейтенанта Дикова в продолжение 2 месяцев с 20 октября 1876 г. поставлено было в Одессе 186 мин, Очакове 140, Керчи 70 и Севастополе 105 мин; всего же поставлено мин, как видно из донесения генерал-адъютанта Семека от 24 мая 1877 г., в Одессе 610 гальванических, поставленных на рейде в 4 линии, в Севастополе 240 гальванических и 35 ударных Герца, снаряженных пироксилином, в Балаклаве 23 гальванические, в Очакове 10 донных, 300 гальванических и некоторое число в Березанском лимане{95}.

Мины доставлены были из керченского, севастопольского и николаевского минных складов сухопутного ведомства и приняты меры для изготовления недостающих мин. Мины ставились саперными офицерами и особо подготовленными к тому минными или гальванерными командами, а морские суда и их команды [201] должны были содействовать им при исполнении этого дела всеми имевшимися у них средствами. Заведывание всеми минными заграждениями в техническом отношении поручено было саперному подполковнику Афанасьеву, а содействие от морского ведомства при установке мин, не касаясь технической части, возложено на обязанность заведывавшего минною частью в Черноморском флоте капитан-лейтенанта Дикова.

Для усиления местной обороны портов адмиралу Аркасу разрешено согласно его представлению устроить 6 батарейных плотов, по 2 для Одессы, Очакова и Керчи, вооружив их тремя 6-дюймовыми мортирами и двумя 24-фунт. орудиями каждый. Такие плоты, по мнению адмирала Аркаса, могли быть особенно полезны для Керчи, где они могли действовать из-за Тузлинской косы, а равно и для Одессы, где они могли быть выставлены вперед для действия против неприятеля, который легко может расположиться за линией минных заграждений и бомбардировать город. Ввиду того, однако, что приготовление этих плотов требовало времени, а для пользы дела нужно было желать, чтобы мысль эта осуществилась как можно скорее, контр-адмирал Чихачев нашел возможным собственно для Одессы поставить мортиры на свободные баржи, по две на каждую, наполнив их лесом, чтобы предохранить от потопления в случае повреждения.

Команды же их должны были состоять на каждом плоту из командира — флотского штаб-офицера, 1 помощника из флотских обер-офицеров или офицеров морской артиллерии и команды по 30 человек.

Таким образом, в Николаеве построены два батарейных плота № 1 и 2 и поставлены в Очакове на мелководье на внутренней стороне Кинбурнской косы; в Керчи также два плота № 3 и 4 и поставлены были сперва на позиции у Тузлинской косы, а потом переведены на позицию у левого фланга крепостной батареи. Все эти плоты имели брустверы, одетые бронею, которая доставлена была для этого из Кронштадта; вооружены были, как сказано выше, тремя 6-дюймовыми нарезными мортирами и двумя 24-фунтовыми пушками; кроме того, на них установлены были аппараты Давыдова для сосредоточенной стрельбы. Что же касается Одессы, то согласно изложенному предположению контр-адмирала Чихачева от Русского общества пароходства и торговли приобретены для пловучих мортирных батарей 6 барж: три железные № 1, 2 и 20 и три деревянные № 3, 4 и 5, из них две уже по объявлении войны. Все они были вооружены двумя мортирами, а баржа № 20 и нарезными орудиями — одним 6-дюймовым и одним 9-дюймовым; кроме того, принята от общества еще одна — 7-я баржа, которая служила помещением для склада пороха и снарядов, не помещавшихся на судах.

Защита минных заграждений организована следующим образом: все мелкосидящие пароходы, назначенные для службы при минных заграждениях, сверх указанного выше вооружения были [202] снабжены еще носовыми и буксирными минными шестами, давшими при опытах в Севастополе хорошие результаты. Эти шесты предназначены для действия минами против неприятельских судов в случае намерения их форсировать минные заграждения и прорваться на рейд. Днем пароходы, предназначенные для постановки и охранения мин, должны были находиться на рейде и способствовать саперным офицерам устраивать или исправлять минные заграждения, а по ночам занимать поочередно сторожевые дежурства впереди минных заграждений и охранять их от покушения неприятельских шлюпок; пароходы, свободные от дневных работ по минным заграждениям, особенно назначенные для действий в открытом море, должны были упражняться в стрельбе из орудий и действий минами, буксировать щиты для стрельбы с судов и батарей и проводить суда между минными заграждениями. Паровые катера должны были служить в помощь пароходам, особенно для разъездов впереди минных заграждений по ночам в тихую погоду, самую удобную для повреждения мин неприятелем. Шхуны же должны были, очередуясь между собой, занимать брандвахтенные посты на указанных им местах у минных заграждений. Если будет предвидеться возможность прорыва неприятеля на рейд, то мелкосидящие пароходы должны были действовать носовыми и буксирными шестовыми минами; для этого они должны были становиться в закрытое от неприятельских выстрелов место и приготовиться действовать как брандеры, т. е. вызвать 2 охотников, — одного на руль и одного для управления машиной, остальную команду свезти на берег и, выждав, когда неприятель придет на траверз маяка или мола, за которым стоит пароход, стараться столкнуться с ним и, таким образом, взорвать обе мины разом. Подобный маневр признавалось возможным исполнить без помощи минеров, которых тогда было мало, приготовив предварительно гальванические батареи для действия и приростив к ним проводники от мин, взрывающихся автоматически. Хотя многие из этих пароходов были ветхи и плохи, но в крайности могли быть годны для предназначенной цели. Назначение и употребление батарейных плотов указано выше.

Для лучшей обороны минных заграждений в ночное время признано необходимым поставить во всех 4 портах осветительные электрические аппараты. Установка их и действие ими возложено было на морских офицеров. Сперва поставлены бывшие уже налицо 3 аппарата, по одному в Одессе, Очакове и Севастополе, два из них высланы из Кронштадта, а один взят из яхты Ливадия, а потом заказаны еще за границею четыре большие усовершенствованные динамоэлектрические машины Грамма, которые развивают напряжение света до 50 тысяч свечей, и одна малая перевозная с напряжением света до 15 тысяч свечей. На приобретение их ассигновано было 50 тысяч рублей. Машины эти по изготовлении поставлены по одной в Одессе, Севастополе (на северной стороне близ Волоховой башни), Очакове (между фланкирующей батареей [203] и батареею № 3) и в Керчи, пятая же малая предназначена была для постановки на Широкой балке в реке Буг и для передвижения по берегам Днепровского лимана и Буга.

Для быстрого сообщения между портами, по распоряжению министра внутренних дел, в конце 1876 г. учреждены телеграфные станции по Черноморскому побережью на маяках и соединены телеграфною проволокою с портами.

Береговые батареи в каждом из портов также соединены были между собою телеграфом с устройством станций на каждой батарее, дабы дать им возможность при помощи гальванического тока действовать особыми аппаратами для сосредоточения стрельбы по неприятельским судам.

Сверх того, генерал-адъютант Аркас учредил наблюдательные посты на прибрежных маяках; для этого он определил на маяки штурманских офицеров, которым особою инструкциею вменено в обязанность иметь постоянное, непрерываемое ни днем, ни ночью наблюдение за появлением и движением неприятельских судов и посылать по телеграфу свои донесения: с Одесского электрического маяка в Одессу, с Суворовского (Березанского) в Очаков, с Херсонесского в Севастополь, с Тарханкутского в Севастополь и в Евпаторию, а с Кыз-Аульского в Керчь.

По распоряжению генерал-адъютанта Аркаса для сигнальной части как на маяках, так и на всех буксирных и активных пароходах назначены сигнальщики, а капитан-лейтенанту Дикову поручено было озаботиться устройством сигнальных постов и всех необходимых к тому принадлежностей, особою же комиссиею под председательством капитана 1 ранга Викорста выработаны секретные военные сигналы по упрощенной десятифлажной системе и введены в действие на всех сигнальных постах.

Сверх всего этого, для усиления средств обороны портов было признано необходимым устройство прочных бонов из цепей и бревен, коими могло быть достигнуто ограждение стоящих в портах судов от нападения в ночное время неприятельских шлюпок, вооруженных минами.

Такие боны были устроены в Одессе между молами на входах в Практическую и Карантинную гавани, в Севастополе между Константиновской батареей и противоположным берегом и в Керчи между Павловским мысом и Тузлинской косой. В Очакове же, где расстояние между берегами значительно, признавалось более удобным оградить боном только те места, где будут стоять наши суда близ морской батареи.

В. Чубинский. Об участии моряков в войне с Турцией 1877–1878 гг., СПБ, 1889, стр. 115; 118–123. [204]

3. Активные действия минных катеров

№ 97. 1877 г. мая 31 г. — Телеграмма главного командира Черноморского флота и портов генерал-адмиралу о минной атаке турецких броненосцев на Сулинском рейде

В ответ на мою телеграмму государю императору о действиях парохода Константин и минных катеров е. в. было угодно сделать мне следующую телеграмму: «жду более подробных сведений о новом подвиге наших молодцов моряков, чтобы наградить лейтенанта Макарова и прочих отличившихся, надеюсь, что миноносец лейтенанта Пущина не погиб». На это, получив подробное донесение, я отвечал: командир парохода Константин лейтенант Макаров, имея на буксире шесть паровых катеров, вооруженных минами, после полуночи двинулся от острова Феодониси к Сулину, ожидая встретить крейсерующие здесь, обыкновенно по ночам, турецкие броненосцы. Но как они оказались стоящими на Сулинском рейде, то пустил на них миноносные катера, которые открыли трех стоящих на якоре, а четвертого на ходу. Лейтенант Рожественский смело бросился на одного из них, но его мина, повидимому, взорвались при ударе о бон, и броненосец мало пострадал. Тотчас же все неприятельские суда полным ходом двинулись по всем направлениям так, что остальные катера не успели уже подвести своих мин. Слышен был только второй взрыв с катера лейтенанта Пущина и затем сильная пушечная и ружейная стрельба. Командир Константина, желая подойти ближе к берегу, чтобы во-время подхватить катера, вследствие течения и темноты стал на мель, но вскоре снялся и за ним погнался и стрелял броненосец, который, однако ж, скоро поворотил к устью Сулина, а Константин, вернувшись к катерам, принял их за исключением катера Пущина, которого поджидал до восьми часов утра и возвратился в Одессу. К крайнему сожалению, пароход Аргонавт, посланный отыскивать катера, пройдя у устьев Дуная и у острова Феодониси, возвратился, не открыв следа, от генерала Веревкина сведений также не получено. Вред, нанесенный неприятелю взрывом наших (мин), вероятно, не замедлит обнаружиться, а пока позволяю себе повторить только о смелых действиях командира парохода Константин лейтенанта Макарова и командира минного катера лейтенанта Рожественского с его командою и засвидетельствовать перед вашим величеством об особенно отличившихся по донесению командира и во второй раз выказавших при нападении на неприятеля отвагу и распорядительность лейтенантов: Давыдова и Писаревского и старшем вольном механике Павловском, который во время погони при отличном управлении машиной, содержимой всегда в блестящем порядке, дал возможность Константину выйти из-под выстрелов неприятеля. Вообще все остальные офицеры и команда, бывшая на катерах (в) числе 17 человек, держали себя, как герои, хотя, [205] к сожалению, им не представилось возможности выказать себя на деле уничтожением всех встреченных ими неприятельских судов, которые, как оказывается теперь, принимают весьма сильные средства для ограждения себя от нападений.

Генерал-адъютант (подпись).

Ф. КММ № д. 2113, лл. 42–46, копия.

№ 98. 1877 г. августа 13. — Экстренное донесение командира парохода Великий князь Константин главному командиру Черноморского флота и портов о минной атаке турецкого броненосца на Сухумском рейде

г. Ялта.

Получив приказание отправиться к Кавказскому берегу и оказать содействие войскам Шелковникова, я решил ночью напасть на броненосцев, а днем отвлекать их от берегов. В ночь с 6 на 7 августа минные катера искали броненосцев между Гагрой и Сандрипш, но не нашли, а с рассветом отвлекли броненосец от Гагры в море, чем была спасена одна из колонн Шелковникова, которая была бы под огнем в течение трех часов. В ночь с 7 на 8 минные катера искали броненосцев у Гагры при сильной зыби и грозе. Броненосцев не нашли. Начинались лунные ночи, пошел в Новороссийск, решил напасть на броненосцев во время затмения луны. При выборе места нападения, хотя полагал в Сухуме боны, решил напасть на Сухум, так как легче будет поднять броненосцы после войны. Вечером одиннадцатого подошел к Сухуму и спустил минные катера: Синоп лейтенант Писаревский, волонтер мичман Подъяпольский, вольный штурман Беликов, пять нижних чинов; Чесма лейтенант Зацаренный, волонтер вольный штурман Максимович, вольный машинист Нагорский; Минер мичман Нельсон-Гирст, волонтер минный офицер лейтенант Королев, пять нижних чинов; Наварин лейтенант Вишневецкий и пять нижних чинов. Катера отвалили, как всегда, в полном боевом порядке, начальство над всеми катерами поручено было минному офицеру лейтенанту Зацаренному. Предложено было сперва взорвать бон, потом напасть на два броненосца одновременно. Катера подошли к рейду, как только началось затмение, вошли на рейд, освещенный пожаром госпиталя и большими кострами. На рейде нашли только одного броненосца типа Шевкет. Лейтенант Зацаренный послал все катера в атаку к правому борту броненосца. Катера пошли вперед в линии кильватера, ведя за собой крылатые мины. Каждый был уверен, что в резерве лучший катер с бравым офицером, который всегда выручит. Вслед за окликом неприятель открыл ружейный огонь, с берега посыпалась туча пуль и картечи. Первым шел и взорвал мину катер Синоп, вторым Наварин, третьим [206] Минер. Лейтенант Зацаренный на катере Чесма кинулся вслед за катерами, чтобы помочь кому нужно, попал в кучу обломков и громадное волнение от раскачавшегося взрывами броненосца, но браво и благополучно выпутался. Через пять минут после начала атаки все катера были уже далеко от броненосца. По сборе не было катера Минер, лейтенант Зацаренный на своем быстром катере искал его, и когда все собрались, то направились к пароходу. Благодаря бога все целы, но оказалось, что катер Синоп сцепился с гребным катером, стоявшим у борта (броненосца). Произошла рукопашная схватка, турки дрались веслами, пробили лейтенанту Писаревскому голову и отпорным крючком почти стащили в воду, бравая команда спасла своего лейтенанта и меткими выстрелами отбилась от неприятеля. Все три взрыва были очень хороши; из них взрыв катера Синоп поднял столб черной воды, вероятно пришелся в угольные ямы. Взрыв катера Наварин был на глубине 30 фут. и потому сильно раскачал броненосец, взрыв катера Минер, где волонтером был минный офицер лейтенант Королев, был глубокий — хорошо прочувствованный (направленный) взрыв. Я убежден, что броненосец потоплен. Каждый взрыв сопровождался громкими криками «ура» на всех катерах. На броненосце поднялся ужасный крик, но слышна была чья-то отчетливая команда и тревога. Вообще он сопротивлялся слабо, тогда как с берега открыт был сильный огонь. Уже в 4 1/2 часа, когда значительно рассвело, лейтенант Зацаренный, распорядительностью которого я не могу нахвалиться, возвратился на пароход с катерами при громких криках «ура», которым мы от души отвечали. Прикрытием для катеров, которое к утру обязательно выслано генералом Оклобжио, воспользоваться, к счастью, не пришлось. Узнав, что все здоровы, я приказал, как можно скорее поднимать катера. В это время штурманский офицер крикнул, что видел в тумане рангоут с правой (стороны). Жалко было бросать катера. Люди утроили свои силы, и катера взлетели кверху один за другим. Когда три катера были подняты, показался рангоут и корпус с другой стороны. В это время четвертый катер отделился от воды, и машина работала полным ходом. Весь подъем продолжался около семи минут, и только благодаря этой быстрой работе катера были спасены. Потопление купеческих судов у самого Константинопольского пролива и вылазки, подобные тем, которые мы произвели, нападая на Батум, Сулин, Гагры и Сухум, можно делать безнаказанно только при той лихорадочной любви к делу, с которой все до последнего матроса исполняют свой долг на вверенном мне пароходе.

Лейтенант Макаров.

Ф. Штаб гл. командира Черн. фл. и порт. д. 9236, л. 112–120. подлинник. [207]

№ 99. 1879 г. ноября 23. — Сообщение капитан-лейтенанта Зацаренного в минном офицерском классе о действиях минных катеров на Черном море в войне с Турцией 1877–1878 гг.{96}

Из заметок по минному делу на пароходе Великий князь Константин

Великий князь Константин, бывший активный пароход Черноморского флота в прошлую войну, может представлять, — как по идее своей быть минным крейсером, так и по многим другим причинам, — интерес не только для простого любопытства, но и для истории минного дела в нашем флоте.

Этот пароход, единственный в своем роде по идее и исполнению не только в нашем, но и в иностранных флотах, давал в течение почти двух лет много тем для разговоров, даже и не в морском обществе...

Еще недавно здесь же, в Минном офицерском классе, бывший командир парохода флигель-адъютант Макаров делал сообщение о минном вооружении парохода и о подъеме его четырех минных, катеров{97}. Я не буду касаться этих вопросов, разве только иногда для некоторых разъяснений и дополнений. Предметом моего сообщения будет краткое изложение минного дела на пароходе, указание мотивов, руководящих для принятия того или другого минного приспособления и средств, имевшихся для этого. Кроме того, я вкратце изложу о минных занятиях и учениях парохода и постараюсь выяснить, так сказать, технические причины результатов минных атак катеров парохода... [208]

I

До войны минное дело на флоте было еще настолько молодо и несовершенно в некоторых отношениях, что, решившись применить его к делу — к бою, необходимо было много и много подумать о том, как применить, многому научиться и сделать много опытов. А знаний этого дела среди массы гг. офицеров и команд было еще менее, следовательно, приходилось делиться знаниями и с ними. Мысль о минном крейсерстве была совсем новою — приходилось совершенно заново придумывать и разрабатывать те способы, которые вели бы к целям: такого крейсерства.

Таким образом, пароходу Великий князь Константин пришлось учиться самому, делать опыты, вооружаться и, как единственному судну в Черном море, занимавшемуся зимою перед войной специально минным делом, сделаться de-facto учебно-опытным минным судном, учить и других в то же время, а по состоянию политических дел зимою 1876–1877 годов быть еще ежечасно готовым к военным действиям.

Итак, когда у лейтенанта Макарова явилась мысль тревожить турок и нападать на них минными катерами, разумеется, встретилась необходимость иметь, кроме катеров и парохода для их перевозки, еще и средства вооружить пароход и катера. До войны мины и минные приспособления на минном отряде имелись следующие: носовые (шпиронные) и боковые подводные и пловучие откидные шесты и мины Гарвея{98} для судов; для шлюпок — только носовые шесты.

Недостатки боковых шестов обеих систем, т. е. подводных, бывших на фрегате Адмирал Лазарев и лодке Чародейка, и пловучих — на клипере Изумруд, известны; эти шесты сложны, громоздки и не представляют особенных выгод как хорошее боевое оружие, потому что при них сфера и время действительности мины весьма небольшие, и ошибку на несколько футов в подводке этой мины нельзя будет ничем исправить, когда расстояние до неприятельского судна будет небольшое.

Мина Гарвея, как известно, легко исправляет эту ошибку, т. е. стоит только для этой цели немного потравить буксир.

Но и эта мина имеет весьма важный недостаток: может быть будет некогда, во время боя, в самый нужный момент заниматься травлением ее буксира при подводке мины под судно, чтобы мина приняла известное углубление, и легко даже тогда ошибиться, т. е. не дотравить или перетравить буксир. Наконец, эта мина плывет по поверхности воды и потому подвержена расстреливанию.

Боковые откидные шесты вредно отзываются на борту в точке своего прикрепления к нему, особенно пловучие; так, например, на [209] клипере Изумруд замечалась течь при их употреблении. Ясно, что если их употреблять на жидких коммерческих пароходах, то борта этих пароходов будут страдать еще более.

Тем не менее покойный лейтенант В. О. Рожественский, посланный еще в сентябре перед войною в Одессу в распоряжение... контр-адмирала Чихачева, проектировал для активных пароходов именно эти пловучие шесты, не имея ничего лучшего. Шесты были сделаны, но не поставлены ни на один из пароходов, потому что около этого же времени генерал-адъютант А. А. Попов делал испытания на пароходе Р. О. П. и Т. Аргонавт новых, предложенных им, так называемых буксирных шестов{99}. Позже, в декабре месяце, когда пароход Великий князь Константин перешел в -казну, разработкою этих шестов занялся С. О. Макаров и довел это дело до того состояния, в котором оно находится и теперь.

Были, правда, и от других лиц некоторые предложения в изменении, напр., формы оконечностей верхних или нижних шестов, формы балласта и т. п. вещей, впрочем не имевших ровно никакого значения, и шесты эти остались такими же, как выработали их на Константине, причем главный элемент всякой буксирной мины, т. е. угол, составляемый буксиром мины с диаметральною плоскостью, при длине буксира около 30 саж., равнялся 40°. Устройство шестов и действие ими известны хорошо, так как теперь они приняты на судах нашего флота. Преимущества этих шестов перед прежними и даже перед миною Гарвея следующие: они просты, удобны, легки. Умея потравливать буксиры, легко исправить ошибку глаза; в момент подводки их под судно не приходится травить буксиром, чтобы углубить мину, — она постоянно углублена на 8 фут. Кроме того, кормовой буксирный шест может в момент перейти с одного борта на другой и взорвать судно, если почему-нибудь того не сделала мина на переднем шесте.

На пароходе Великий князь Константин было три действующих шеста — два боковых и один кормовой — и, кроме того, имелось три запасных. Особенности пароходных приспособлений прекрасно уже изложены в сообщении флигель-адъютанта Макарова, который также сообщил об устройстве минных выстрелов и шпиронного шеста. [210]

Мины, употреблявшиеся на пароходе для всех шестов, были цилиндрические с автоматическим замыкателем г. Трумберга{100}. В первое время мины были старого, теперь уже не употребляющегося образца и имели весьма важный недостаток — внутреннюю трубу для насаживания на конец шеста или выстрела; такая труба делала мину при том же заряде большего объема, и способ заряжания при ней был, как известно, весьма неудобен. Флигель-адъютант Макаров видоизменил эту мину; он сделал ее без внутренней трубы, но с пружинными щипцами (рис. 29) для насаживания ее на нок шеста, с горловиною в нижнем дне для заряжания, упростил несколько также устройство и автоматического замыкателя...

Сначала, до присылки пироксилина, все мины парохода были заряжены порохом, и в них были введены платиновые и пробковые запалы для взрыва автоматически и по желанию. Впоследствии, в марте 1877 г., когда был прислан в Севастополь пироксилин и когда командир получил разрешение зарядить им мины, способ взрыва мин остался только автоматический. Причин этому несколько: 1) не были еще присланы на пароход запалы гремучей ртути большого сопротивления, употребляющиеся для взрыва по желанию, 2) один способ взрыва упрощал дело устройства минных станций и делал совершенно ненужною минную рубку, которую, впрочем, на пароходе было бы очень трудно сделать.

В самом деле, при устройстве минной рубки, удовлетворяющей вполне своей цели, необходимо (иметь): 1) хорошо защищенную от выстрелов рубку, 2) хорошо защищенные места для проводки в нее проводников от мин и 3) абсолютно хорошие приборы для взрывания мин. Ничего подобного не имел пароход Великий князь Константин; сам был слабый, чуть не картонный пароход — делать на нем хорошую защиту для рубки и проводников было весьма трудно. Приборов для взрывания мин, в которые можно было бы верить, не было; если уж теперь не особенно удовлетворительны эти приборы, напр., умшалтеры{101}, о чем еще недавно сообщил Э. Н. Щенснович в «Отчете о занятиях минного отряда летом 1879 г.», то три года тому назад они были еще хуже и тогда еще вселяли недоверие в нас, учившихся на отряде.

Пароход Великий князь Константин, кроме службы чисто боевой, крейсерской, нес и службу транспортную; перевозил раненых [211] и больных воинов, снабжал провиантом кавказские берега. Снабжение это делалось секретно, по ночам, необходимо было за один рейс привезти как можно больше провианта, для чего загружались кулями и мешками не только все трюмы, но и палубы. Случись при таких условиях встреча с неприятелем и разрыв где-нибудь общей сети проводников, как было бы добраться до порванных или испорченных проводников? Да, даже и не при таких исключительных условиях срастить или исправить проводники в общей сети в горячке боя — задача, может быть, не легкая.

Я не знаю, ограничится ли вообще командир судна одними приборами автоматической стрельбы из орудий, не будет ли нелишним иметь на всякий случай у каждого орудия простые средства для стрельбы, т. е. трубки, шнуры и проч., на случай порчи общей системы такой стрельбы. Также, мне кажется, не будет лишним иметь на судах во время боя, кроме минной рубки, еще и отдельные станции у каждой мины вроде того, как это было сделано на пароходе Великий князь Константин, где у каждой мины имелась своя батарея и два приученных человека, которым оставалось, по надлежащем отхождении шеста от борта, только прирастить проводники к вьюшке и при сближении с неприятельским судном по команде командира опустить цинки. Разбитую батарею тотчас же заменяли новой — запасной.

Главною же причиною, почему был избран способ взрывания мин автоматический, была та, что этот способ давал полную уверенность командиру в том, что если мина взорвется, то непременно уж в прикосновении с судном. В бою же при всем желании и уверенности в себе легко можно взорвать мину по желанию далеко не во-время. Имея же четыре мины на одном борту, как это и было на пароходе, можно было надеяться, что хотя одна мина да взорвется, и уж если взорвется, то автоматически, т. е. при прикосновении к неприятелю...

Так как запалы всех пароходных и катерных мин были платиновые, малого сопротивления, то и батареями для взрыва их служили только батареи Грене...

В 1876 г. пироксилин не имел еще права гражданства для заряжания им судовых мин. В тот год им были заряжены лишь несколько мин на судах Минного отряда для испытания его. Тогда не были еще решены вопросы: взрывается ли весь мокрый пироксилин в минах и если да, то при каких условиях заряжания, при каком количестве сухого пироксилина и гремучей ртути, при скольких процентах влажности пироксилина. Еще не было определено, какое имеет влияние металл мины на детонацию взрыва; не решен был и вопрос о детонации вообще, вопрос о самом разрушении, делаемом пироксилином, т. е. зависимость площади разрушения от формы мины; способы хранения пироксилина и т. п. вопросы.

Но главным вопросом все-таки оставался вопрос о взрыве или невзрыве мокрого пироксилина, потому что при самом тщательном [212] по тогдашнему заряжании мины случались взрывы мокрого пироксилина полные, неполные, разбрасывался пироксилин, горел и, наконец, был случай, что мина летела, как ракета. При сухом же пироксилине невзрыв случался от посторонних причин: от капсюлей и запалов, батарей и т. п. Между тем вопрос этот требовал разрешения в силу того, что хранение на судах сухого пироксилина признавалось небезопасным.

Первоначально все мины на пароходе Константин были заряжены порохом. Но не верить в преимущества пироксилина было решительно нельзя и потому хотелось перезарядить им наши мины. Ввиду этого был предпринят опыт для разрешения некоторых вышеприведенных вопросов, но, к сожалению, ни время, ни средства не позволили придти к какому-либо заключению; например, отсутствие весов на пароходе заставляло ходить в аптеку для взвешивания сухого пироксилина и определения процента влажности. После опытов в течение одного месяца признали необходимым употреблять весь пироксилин сухим, если и не абсолютно, то до 5–7% влажности; мины перезарядили пироксилином в марте месяце...

Присланная на пароход из Кронштадта первая партия запалов гремучей ртути оказалась весьма плохого достоинства; запалы попадались с внутренним боковым сообщением, встречались и такие, что не давали вовсе отклонения, потому что один конец платинового мостика был не припаян; проводники в капсюль были вставлены так, что стоило немного один из них потянуть, и мостик разрывался. Словом, из этой партии было невзрывов около 30%.

Благодаря заботам Минного офицерского класса немедленно была прислана вторая партия запалов, лучшего достоинства. В ней из 50 запалов не взорвались при испытании только 4 запала. Решено было вводить в каждую мину по два запала, соединенных параллельно, ввиду того, чтобы иметь более вероятности взорвать хоть один из двух запалов...

Теперь я перейду к катерным минам и сначала несколько вернусь назад, чтобы посмотреть, что в этом отношении было до войны.

На катерах Минного отряда летом 1876 г. употреблялись и разрабатывались только носовые минные шесты. Существенные недостатки их заставили еще тогда приступить к разработке какого-нибудь другого минного вооружения. Недостатки эти были следующие: небезопасность самого катера при взрыве мины, трудность атаки на ходу при ползущих катерах, потеря катером морских качеств, вероятная поломка шестов даже при небольшой зыби или волнении, уменьшение хода катеров (и без того малого) и, наконец, неудобства поднимать катера с тогдашним вооружением на боканцы.

Я помню, как я пытался на катере фрегата Адмирал Лазарев приспособить подкильный откидной шест, — у меня была мысль, проходя по борту судна, откидывать шест и взрывать мину. [213]

С. О. Макаров предложил совершенно нового типа мины — подкильные или бросательные{102}.

Предложенные мины не имели недостатков, присущих носовым шестам, и были вызваны следующими соображениями. Пароход во время крейсерства в Черном море должен был нападать на турок в открытом море и у берега в портах; как в том, так и в другом случае необходимо было иметь готовыми на боканцах катера с минными приспособлениями и при том такими приспособлениями, которые бы не обременяли катеров и представляли удобства для действия ими.

Без сомнения, действовать носовым шестом против судна, стоящего на якоре где-нибудь на рейде, особенно тесном, в реках и т. п., где не требуется от катера ни особого хода, ни морских качеств, представляет много выгод; но при всем этом тогдашнее вооружение было неудобно. Снаружи борта катера торчали шесты, мины, банки и сектора, которые затрудняли его подъем на боканцы; на ходу при самом малом волнении они буравили воду настолько сильно, что катер брал воду носом, так что плавание с ними катера в море было и небезопасно и бесполезно. Такой случай был при возвращении отряда контр-адмирала Чихачева из Сулины в Одессу при самом незначительном волнении, совершенно нечувствительном для парохода, — одна из «птичек» (катеров), вооруженная шестами, так зарывалась, что принуждена была бросить их. Наши катера, гораздо худшие и меньшие «птичек», еще раньше принуждены были бы это сделать; маленький Наварин с одним только шестом ложился совсем на бок и в бухте от хода другого катера вблизи черпал всем бортом; Сухум не имел никогда привычки, даже и без груза, подниматься на волну; Чесма была в этом отношении не лучше. Вообще при вооружении катеров необходимо принимать в расчет то, где им придется плавать — в реке или в море...

О действии минами подкильными или бросательными и минами крылатыми флигель-адъютант Макаров уже сообщал здесь{103}. Я укажу только на главные достоинства и недостатки тех и других. [214]

Недостатки подкильных мин следующие: предположительность операции подводки мины под судно; подводка ее требует простора, так что на очень тесных рейдах, каков, напр., Батумский, может быть неудачною, а при швартовах может и вовсе не удаться. Подводя мину в море под идущее судно, легко можно ошибиться в месте бросания. Впрочем, при некотором навыке и при отсутствии суетливости можно эту мину подвести даже под сеть или бон. Указанный недостаток подкильной мины заставил разработать такую мину, которою можно было бы пользоваться с большим успехом и в большом числе случаев.

Буксирная мина могла бы удовлетворить этому, имея все достоинства подкильной. Мина Гарвея, даже малого размера, оказалась слишком тяжелою для малосильных катеров. При испытании ее она тонула, а катер терял ход до 1–2 узлов. Ясно, что весь вопрос заключался в весе мины, но не в идее. Кроме того, необходимо было дать мине форму, наивыгоднейшую для помещения большого заряда и представляющую большее сопротивление сдавливанию на глубине. Такою формою являлся цилиндр, срезанный по краям под углом 30° для уменьшения сопротивления при движении мины. Крылья, приделанные к нему в одной плоскости, увеличивали площадь, нужную для отхождения мины в сторону. Такая мина, выработанная лейтенантом Макаровым, получила случайно название крылатки (по своим крыльям).

Первые опыты с этою миною убедили во многих ее достоинствах, каковы: легкость подводки, перескакивание через боны, полная безопасность при взрыве, употребление одной и той же мины для буксировки с обоих бортов. Мина эта могла служить так же, как и подкильная или бросательная, стоило только бросить мину и травить буксир, как это делается при подкильной мине. Разработка всех деталей мины потребовала много времени, так что в первой атаке такие мины были только лишь на Чесме. Разработка применения этой мины заключалась в отыскании для каждого катера, смотря по силе его машины и величине, выгоднейшего веса мины и балласта и наилучшей длины шпрюйтов. Буксиры для крылаток и подкильных мин были длиною в 40 саж. и толщиною в 1 1/2 дюйма. Такая длина давалась для проводки мин под килем судна; для употребления же собственно как буксирных достаточно [215] было саж. 15–20; при этой длине мины на Чесме отходили на 40° от диаметральной плоскости, на других катерах градусов на 30–35. Всякая буксирная мина находится в непосредственной зависимости от хода судна или катера; хорошо отходя при известном ходе, она тонет и мало отходит при меньшем ходе. Тот же недостаток имела, разумеется, и крылатая мина. В минных атаках судов, впрочем, представлялись случаи, где именно не требовалось ни особенно большого хода катера, ни отхождения мины от него — словом, приходилось подходить близко к атакуемому судну. Носовой шест в этих случаях был бы полезен, но в силу известных причин его не было первое время на наших катерах и поэтому необходимо было искать других средств.

Флигель-адъютант Макаров предложил кормовые минные шесты (рис. 30). Устройство их и действие «ми весьма просто и несложно. На углах транца катера вставлялись обыкновенные, несколько больших размеров, уключины, в них вкладывались, как весла, деревянные шесты, длиной в 26 фут., диаметром в середине 3 дм., по концам по 1 1/2 дм. К наружному концу шеста привязывалась мина — деревянный анкерок, вмещающий два пуда пироксилина; расстояние между концом шеста и анкерком было 6 фут.; к ближайшему к катеру дну анкерка пристрапливалась чугунная головка весом до 1 1/2 пуда для того, чтобы анкерок при подводе больше углублялся.

Внутренний конец шеста приходился под рукою командира катера; чтобы подвести мину под судно, стоило подойти к нему на 1–1 1/2 саж., нажать рукою или туловищем внутреннюю часть шеста на другую сторону катера, тогда наружный длинный конец шеста с миною отходил в сторону судна; мина, углубленная фут на 7, подходила под борт судна, и тогда оставалось лишь взорвать ее. Этот маневр был весьма прост, и в моменте взрывания ее, т. е. в прикосновении ее к борту, нельзя было ошибиться, так как сам шест, прикасаясь в это же время к борту, давал это чувствовать руке или туловищу. Выгода таких шестов перед носовыми заключается в том, что катер сейчас же уходил от взрыва, так как, [216] подводя мину, ему не нужно было останавливать ход, а напротив — следовало ходом и рулем помогать маневру.

Для взрывания бонов и купеческих судов, неприятельских шлюпок и, наконец, если нужно было, и себя, чтобы не попасться в плен, на катерах были разного рода и веса маленькие мины, жестянки в 10 и 2 фунта пироксилина и просто бутылки из-под вина, начиненные мелким пироксилином. Для взрывания бонов мины привязывались на длинные тонкие жерди или шесты; для неприятельских шлюпок, нагонявших катер, мины буксировались сзади на проводниках или в случае близкого соседства просто бросались на шлюпку и потом рвались. Для взрывания бонов или заграждений глубоких, не видных на поверхности воды, напр., цепей, была сделана мина — дымогарная трубка в 3 дм. диаметром и 6 фут. длиною; она привязывалась к шесту и пускалась почти вертикально в воду; при встрече ею где-либо на глубине цепи она взрывалась (рис. 31).

Способ взрывания всех катерных мин был принят — по «желанию»; причины тому были следующие:

1) Отсутствие сколько-нибудь простых и надежных замыкателей; существовавший тогда замыкатель от мины Гарвея, еще старого образца с прокалывающим болтом, был крайне ненадежен... в военное же время следует избегать приборов, в которых не уверен. Заняться изобретением другого замыкателя решительно не было времени, потому что мало изобрести, необходимо затем массою опытов убедиться в абсолютной надежности и целесообразности изобретения.

2) Нельзя было верить тогда также и в разные приборы для взрывания, например, умшалтеры, планки и проч., если и теперь они еще не вполне хороши.

3) Взрывы — автоматический и по желанию — при нашей системе мин требовали вьюшек, подобных вьюшкам для мин Гарвея. Верить же в такие вьюшки было невозможно: малейшая сырость, брызги, дождь делали в них боковые сообщения; держать же вьюшку под колпаком на катере едва ли было удобно. На пружинные контакты этих вьюшек и до сих пор жалуются... [217]

4) Каждый офицер отлично мог знать, когда его мина под бортом или дном судна; большая практика, которую пришлось иметь офицерам в подводке мин, научила их не ошибаться. Не стесненному никакими замыкателями, пуговками и штифтами офицеруг имевшему в руке только один проводник от батареи, приходилось, чтобы взорвать мину, прикоснуться этим проводником к буксиру от мины. Во избежание несчастных случаев и преждевременных взрывов было принято за правило наматывать проводник от батареи раз — два кругом кисти руки и зачищенный кончик держать в руке.

Таким образом, вот в общих чертах те мотивы и причины, которые создали такое вооружение парохода...

Помимо всех опытов и испытаний при разработке мин, минных приспособлений и других вопросов на пароходе шли, не прерываясь, и чисто учебные минные занятия.

В самом деле, мало было иметь мины, надо было научиться ими действовать и действовать вполне сознательно, что требовало полного знания мин и их употребления. Удачное действие минами зависит также от известных тактических приемов и уменья обращаться с ними. Поэтому занятия и учения на пароходе были следующие:

1) Изучение мин и взрывание их, практика в подводке катерных мин при разных обстоятельствах: когда судно на якоре и на ходу, днем и ночью, окруженное и неокруженное перлинями и бонами. Для всех этих операций или маневров служил сам пароход, почти ежедневно снимавшийся с якоря. В это же время пароход испытывал свои мины и практиковался с ними.

2) Для приучения глаза в темноте различать берега и суда катера по вечерам выходили в море и затем отыскивали пароход и другие суда на рейде. В это же время сигнальщики, часовые и другие, оставшиеся на пароходе, учились открывать ночью катера.

3) Делались примерные минные атаки.

4) Учились избегать электрического света.

5) Практиковались в условных ночных сигналах.

При этом изучались и многие другие, весьма необходимые практические приемы при минных атаках.

Во всех этих занятиях принимали участие некоторые гг. командиры Черноморского флота, любезно приехавшие нарочно в Севастополь познакомиться с пароходом и его занятиями; гг. флотские офицеры были посылаемы партиями с тою же целью из Кишинева, где тогда собиралась наша действующая армия.

Для всех этих лиц читались еще по вечерам на пароходе теоретические лекции о минном деле и производились необходимые опыты. На них офицеры знакомились в общих чертах со всем тогдашним состоянием минного дела...

В одном мы чувствовали большой пробел, нам не удалось ознакомиться не только с турецкими берегами и портами, хотя бы даже и на коммерческих пароходах, но и со своими. Пробел настолько важный, что потом многие наши усилия и желания парализовались им. [218]

II

Тотчас же по получении телеграммы об объявлении войны пароход развел пары, и командир просил позволения выйти в море. Он хотел сразу идти в Константинополь, чтобы застать турок еще неподготовленными; расчет верный, у них наверное не были еще розданы даже патроны часовым.

Только через две недели нам с разрешения начальства удалось обойти крымские берега; после этого плавания мы спустились к югу, в Батум, куда турки перевозили войска для своей анатолийской армии, там рассчитывали застать турецкие суда.

Вечером 30 апреля пароход подошел мили на три к Батуму, и в 11-м часу все четыре катера, отвалив от борта, пошли ко входу на рейд. Одним из катеров и вместе с тем всей экспедицией командовал сам командир. Он не рассчитывал производить какой-либо тревоги вне рейда (например, нападать на сторожевые шлюпки), чтобы не дать тем возможности судам на рейде приготовиться принять нас как следует. Но, не доходя полмили или мили до рейда, справа от нас мы открыли судовые огни — зеленый, красный и белый марсовый. Соблазн был большой, хотелось полюбопытствовать, что это за судно; если коммерческое, то пройти мимо, военное — то мимоходом взорвать. Командир так и позволил мне сделать и потом нагнать их на рейде. Катер Чесма, которым я командовал, имел ходу вдвое более, чем другие три катера; уверен я был тогда в себе и своих минах очень, а потому с радостью пошел на судно (рис. 32). Ночь была тихая, звездная и светлая, так что сажен за 50 до судна я по его рангоуту и корпусу определил, что это военное колесное судно, весьма похожее на наш пар(оходо)-фр(егат) Храбрый. Сбросив левую крылатку, я пошел параллельно левому борту парохода. Часовой несколько раз нас окликал и только тогда спохватился и закричал, когда мина коснулась носа парохода. Я верил в свою мину и хотел взорвать ее под котлами, а потому и продолжал тащить ее по борту парохода; моя [219] команда, кажется, была еще более уверена: матросы завели разговор с часовым и острили, например, спрашивали: «а что, земляк, будешь больше пить кофе». Когда мина была под срединою судна, я замкнул ток, но взрыва не последовало. Осмотрел батарею, она оказалась исправною; снова замкнул ток. Взрыва попрежнему не было.

На пароходе открылась тревога: капитан, желая отойти от мины, дал задний ход; мина моя оказалась под колесом и нас начало подтягивать под него, пришлось обрубить буксир с миною.

Придя в Поти, я тщательно осмотрел буксир и батарею и нашел их в полной исправности.

Причина невзрыва мины могла заключаться:

1) в невзрыве запалов;

2) в порче буксира и

3) в том, что проводники от запалов, выведенные снаружи мины, могли порваться.

О запалах я уже много говорил; если из 50 запалов 4 не взрывались, то могли же именно такие два неудачных запала попасть в эту несчастную мину. Может быть, они и были хороши перед моментом подводки или вообще раньше, но самый способ их выделки был таков, что они совершенно случайно, незаметно могли портиться...

Вторая причина, т. е. порча буксира, также могла быть; буксир терся о борт парохода и легко мог дать боковое сообщение. Наконец, концы проводников от запалов, выведенные снаружи мины для сращивания с буксиром, хотя и приходились сзади мины, но, не защищенные ничем, могли, задев за старую оборванную обшивку парохода, быть обрезанными им или просто порваться.

Каковы бы ни были причины невзрыва, самый факт произвел бесспорно громадное впечатление на нас и, может быть, отразился потом и на других делах парохода. Во всяком случае, на войне унывать некогда; предполагаемые причины невзрыва надо было устранить в близком будущем, обратить внимание на изыскание лучшего оружия, чем имевшиеся мины, и стремиться новою атакою смягчить впечатление неудавшейся. Запалы тщательно замазали и перевязали нитками, чтобы они не промокали и не рвались в них мостики, проводники обмотали ворсою и покрыли деревянными наделками.

Между тем, нам пришлось иметь большое число случаев практики взрывания мин. Пароходу было приказано стараться вредить турецким коммерческим судам и прекращать их плавание. При встрече с такими судами и по снятии с них команд их взрывали разными нашими минами. Обыкновенно взорванный крылаткой бриг через 17 секунд совершенно тонул; от взрыва бутылки с пироксилином небольшая кочерма тонула через 5–7 минут.

Затем вскоре представился случай произвести вторую атаку. Она происходила на внешнем Сулинском рейде в ночь на 28 мая и была также неудачна — здесь всю неудачу я беру исключительно [220] на себя. Мне хотелось скорее исправить дело 1 мая, я был в ту ночь болезненно возбужден и потому, увидев турецкий броненосец Иджлалие, я сбросил правую крылатку и, подойдя сажен на 20 к борту, приказал травить буксир, постоянно перекладывая сам руль, чтобы искуснее подвести мину. В то время, когда травили буксир, мина стала тонуть и призывать к себе буек; руль был положен вправо, корма катилась вправо, винт задел за штерт от буйка и запутался.

После этой неудачи явилось уже некоторое озлобление и стремление во что бы то ни стало вооружиться настоящим оружием, а не палками.

Около этого же времени командиром поповки Вице-адмирал Попов... было предложено весьма простое и несложное приспособление для носовых шестов (рис. 33). Оно заключалось только в одном секторе, который прикреплялся к скуле катера на овальной доске и удерживался двумя цепочками в 1/2 дм., в откинутом положении, почти перпендикулярном к борту, когда шест, проходящий через него, выдвинут. Когда же шест вдвинут, то и сектор лежал вверх по борту, а самый шест по планширю, мина же — на полубаке. Положение шеста и мины компактное и удобное для того, чтобы катер с таким шестом был легко поднят на боканцы. Такие шесты были заказаны на три катера, кроме катера Чесма, на котором, по особому образованию его носа, и такой шест был неудобен. Впрочем, на катере Наварин (длина 22 фута) шесты были уничтожены, так как были очень тяжелы для него и при взрыве мины катер заливало водою. Такой взрыв мины с зарядом пироксилина в два пуда, при длине выдвинутого шеста в 22 фута и на глубине 7 фут., был сделан на смотру главного командира: после взрыва катер скрылся на несколько секунд под столбом воды, так что все думали, что он погиб. На других двух катерах имели только по одному шесту, с наружной от парохода стороны катера, когда катера подняты; при этом еще удобно было заводить на катере грунтовы.

3 августа пароход экстренно ушел к кавказским берегам для помощи отряду полковника Шелковникова.

Для поисков турецкого броненосца, тревожившего отряд полковника Шелковникова, мы предпринимали на катерах два раза экспедиции по ночам.

В бывшую вскоре после этого (атаку), в ночь на 12 августа, на катерах были крылатки и кормовые шесты. Много было писано [221] об ней, много говорилось, но для меня все-таки до сих пор результаты ее достаточно ясны и известны. Турецкие источники утверждают, что с фрегатом Ассари-Шевкет не было сделано ровно ничего и даже Измаил-бей, командир фрегата, доносил своему начальству, что он своими снарядами потопил три русских катера из четырех атаковавших его. Слава богу, катера эти и до сих пор целы.

Сам я видел следующее (рис. 34): первый взрыв мины поднял высокий столб воды, следовательно, над миною не было препятствий и она взорвалась не глубже 6–7 фут. Второй и третий взрывы подняли гораздо меньшие столбы воды, только в полмачты, и, повидимому, были сделаны около середины судна, ближе к грот-мачте (фрегат имел две мачты и вооружен был бригом). Фрегат качнуло сперва в сторону, противоположную взрыву, потом на нашу, или сторону взрыва, так что мы видели часть палубы и мостик. В таком наклонном положении на правую сторону фрегат оставался все время, пока мы на катере Чесма стояли у его борта, т. е. около одной минуты. Это мне дало право заключить, что фрегат пробит. Мало того, фрегат постепенно опускался на нашу сторону, потому что в то время, когда мы отталкивались от него и пробовали дать задний ход, орудийный порт, приходившийся около катера, все более и более опускался, так что притом один из нашей команды, положа ружье на косяк, хотел стрелять в турок, бросавшихся через этот порт в воду.

Кто-то распустил слух, будто мы взорвали баржу с углем, стоявшую около борта фрегата; мне пришлось пройти почти вдоль [222] всего борта и нигде не заметил следов такой баржи. На борту мы видели только разбитый в щепу парадный трап.

Вообще же, если я и не имею права утверждать, что этот фрегат окончательно потоплен, то все-таки вполне убежден, что он сильно был поврежден. Абхазцы говорили, что фрегат утром сидел в воде, «как птица», т. е. «одним носом над водою, другим под водою», и их заставляли откачивать воду. Полковник Шелковников телеграфировал официально главному командиру Черноморского флота, что «трое суток турецкие суда работали над подъемом фрегата и на четвертые увели его на буксире в море». Фрегат стоял на глубине пяти саж. или 30 фут., близко берега, и грузил орудия и семейства турок, рассчитывавших на другой день покинуть Сухум-Кале. Фрегат сидит около 18 фут. под водою и около 20 над водою, всего около 38 фут.; ничего нет удивительного в том, что, сев на дно, он был выше воды еще на 8 фут., что по-абхазски и выходило похоже на птицу. Ничего также нет удивительного и в том, что с хорошими средствами турки в трое суток подняли таким образом затонувшее судно.

Было бы весьма желательно серьезно исследовать результаты этой атаки, даже в интересах минного дела, так как под настоящими броненосцами до этого случая мин не взрывали, нельзя же назвать взорванный на Дунае монитор броненосцем... ... В это же время командир парохода придумал носовой шест и для катера Чесма (рис. 35). Вопрос придумать носовые шесты на этот катер казался трудным, пока думали, что необходимо иметь два шеста, будто для того, чтобы потопить два судна или взорвать спокойно и последовательно мину за миной. Он оказался простым, когда опыт показал, что и одну мину не всегда взорвешь — решили сделать один шест. На форштевне катера приделали бугель и в него продели шест, на наружном конце которого была привязана мина, внутренний прихватывался к полубаку стропкою. Самый шест, чтобы он выдерживал ход 10–11 узлов, сделали железный и для простоты выделки — из 4 дымогарных трубок по 6 фут. длиною каждая, все меньшего и меньшего диаметра, так [223] что внутренняя оконечность имела 3 дм., наружная 1 1/2 дм. в диаметре. Получилась гибкая, эластичная, бамбукового строения, трость. Чтобы мина не представляла большого сопротивления, ее сделали грушевидною и не насадили на конец шеста, а привязали; автоматический прибор системы г. Трумберга вставлялся в конец шеста. Такой системы шест, как известно, имеет преимущество перед всеми другими, и после войны был принят за образец и введен на миноносцах...

Капитан-лейтенант Зацаренный.

«Известия Минного офицерского класса», 1880 г., выпуск 2, стр. 66–93. [224]

Дальше