Сегодня такой же серый день, как и прежние. Но сейчас уже вторая тревога. Первая оборвала мою лекцию о жанрах, вторая мешает обедать, так как Лютик ушел в убежище. Он всегда туда стремится, так как там собираются мальчишки и устраивают клуб. В промежутках между тревогами он успел съездить на Арбат, где, говорят, упала бомба, но он ее не обнаружил. Стреляют сейчас мало, но время от времени строчит пулемет, где-то у нас над головой, должно быть, на Камерном театре. Газет еще нет. Очевидно, из-за тревог не ходят почтальоны, хотя уже 4 часа.
Нормы выдач по карточкам резко снижены: 100 г сахара на 10 дней для служащих и для детей, иждивенцам — нет и т.п. Наш институт завтра уезжает в Ташкент. Уверяют, что из Ташкента будут посылать мне зарплату! Организуется журнал «Смена», я должен там заведовать литературно-художественным отделом.
Батальон, пользовавшийся моей машиной, завез ее в гараж и никак не хочет привезти, так что я без машины.
Вчера вечер закончился тревогой, ушли в убежище. В первый раз пошла Зина, Соня мне принесла в убежище пружинный матрас, так что теперь я располагаюсь там с комфортом. Приготовил там лекцию. Прочел Бальзака «Дом Нюсинжен». В два вернулись, бомбардировки почти не было. В утренних газетах новости: очевидно, началось новое немецкое наступление. «Особенно ожесточенные бои под Калинином». Передовая «Известий» говорит, что мы вступаем в период самых острых боев за Москву. Но в «Правде» в первый раз сказано о предстоящих наступательных действиях английской армии и флота. Кроме того, дали сообщение о требовании Америки, чтобы Финляндия кончила войну. Очевидно, отказ развяжет руки Англии для десанта. Кроме того, Англия усиленно бомбит Италию. Очевидно, нащупывается слабое место. Важно, чтобы удар был нанесен так, чтобы немецкий солдат подумал: «Здесь висит мочало, начинай сначала!». Это ощущение бесперспективности будет гибельно для него.
Говорят, что 7-го в Москве будет парад! Рискованно, но умно. Политический эффект от этого будет равен военному успеху и сильно ударит по престижу Германии.
Но у нас все-таки все нескладно. Из расквартированного у нас батальона отправили на Можайское шоссе, чтобы его минировать, отряд бойцов. Сегодня они вернулись, но далеко не все. Оказалось, что они не все умели ставить мины и многие подорвались. Институт выехал в Ташкент сегодня. Едут с комфортом. Но как-то доедут и куда приедут. Говорят, что уже начались волнения среди узбеков. Говорят, что вокруг Москвы эшелоны стоят рядами, как трамваи в депо. Растут цены. Кружка молока на базаре — 7 руб. По карточкам вместо сахара дают повидло, вместо масла — сметану. Машина моя починена. Будто бы осадное положение означает конфискацию всех машин. Но мой новый знакомый шофер батальона Валя уверяет, что если батальон уедет, он оставит ее мне и обещает съездить с нами в Пушкино. У нас достижение: кажется, исправили котел. Сегодня немного топили. Не так холодно, как обычно. Идет снег. Небо серое. Тревог не было. Трудно думать, что 7-го немцы возьмут Москву. В октябре многие передавали, как будто сами слышали фразу Гитлера: «Или я 7-го ноября возьму Москву, или отдам им Берлин». Вряд ли такие фразы были сказаны, говоря мягко, но какой-то дым у этого огня был, какой-то срок взятия Москвы был, и он, очевидно, не соблюден.
Звездная ночь и ясный морозный день прошли тихо. Только сейчас в 7 ч. дали тревогу и начали стрелять. В Москве как-то приободрились. Говорят о том, что на фронте появились английские танки, что немецкие города мы бомбили на американских летающих крепостях, что если мы выдержим еще пять дней, то Москва устоит, что мы получили много снаряжения, что англичане высадились в Мурманске и т.п. Был какой-то доклад для коммунистов, где тоже было сказано, что снабжение наладилось и уже на нашей территории находятся большие запасы и что нам надо выдержать еще месяц. Во всяком случае идет мобилизация с 1891 по 1923 гг., для того, чтобы вооружить эту массу людей, нужно иметь снаряжение, не знаю только — в Москве это лишь или в общем масштабе. Слышал, что в Куйбышеве и в Казани — голод. В Казани 250 чел. писателей, бежавших из Москвы, помещены в одном большом зале. У них, понятно, идут всякие склоки и ссоры.
Но вообще в Москве настроение повысилось. Сроки эвакуации учреждениям даются длинные, об уехавших говорят иронически, появились планы. Немцы пока что взяли большую половину Крыма. Удивительно, как мы не сумели организовать оборону Крыма, имея флот и время для подготовки Перекопа к обороне.
Так или иначе, но все же можно сказать, что элемент катастрофичности пока что отдалился. Даже если Москва будет сейчас взята, это уже будет в большей мере тактическим, а не стратегическим успехом, ибо сопротивление в корне подорвано не будет и от зимней кампании Гитлеру не уйти. Бензина же он пока не получил. Сейчас и Москва будет стоять тверже. Тыл окреп. Вероятно, залечен тот психологический надлом, который так ясен был 16-го. Если действительно будет получено оружие союзников, если англичане действительно активизируются хотя бы в Финляндии, чашка весов, которая резко пошла вверх в октябре, опять начнет уравновешиваться. В убежище, как обычно, сражались мальчишки в карты, женщины вязали, но к 9 часам дали отбой. Звонил по разным телефонам, чтобы узнать об Ушаковых, но все телефоны молчат.
По газетам трудно судить: начали немцы новое наступление или нет. Рассказывают страшные вещи о жертвах бомбардировок на Тверской: например, лежала голова с косами и в стороне ее тело, в квартирах были убиты целые семьи. Сильно разрушен университет, хотя бомба упала во дворе, а не в самое здание. Памятник Ломоносову во дворе уцелел, но постамент был разбит. Сейчас его уже поставили на новый постамент.
Без перемен. Завтра парад, на улицах красные флаги. Чудесная погода. Немцы, к моему удивлению, вели себя тихо. Правда, в 6 часов была тревога, минут на 40. А вечером несколько раз стреляли довольно сильно, но ничего необычного не было, хотя парад имеет, конечно, большое политическое значение. Может быть, завтра что-нибудь произойдет. Под Москвой тихо. Все повеселели, но возможность нового страшного удара велика. Немцы явно ждут, когда подмерзнет. Подвозят резервы. Новостей нет.
Пришло письмо из Саратова: там огромные очереди, мясо — 190 рублей килограмм, совершенно нет дров, очевидно, идет небольшая эвакуация в Среднюю Азию. Говорят об эпидемии в Ташкенте. В самых разных районах — продовольственный кризис. В Москве на рынках мясо, картофель, молоко за деньги не дают, только меняют на хлеб. (Напр., один килограмм картофеля на один килограмм хлеба!)
В газетах указано, что 7-е было в немецких листовках указано как день парада немецких войск. Что ни говори, немцы застряли. При всех успехах — решающий до сих пор не одержали. То, что Москва еще стоит по истечении 138 дней войны, говорит о многом.
Все же хорошо, что мы здесь остались. Эвакуация для нас безнадежна. Вместо долгого, но проигранного в эвакуации эндшпиля мы выбрали жертву ферзя в тяжелом положении, но с надеждой на ничью, хотя и рискуем получить быстрый мат при помощи бомбы.
Сегодня был в кино (репортаж с фронта). На улицах заметно меньше людей и автомобилей. Исчезло все, что раньше покупалось и продавалось.
Парад закончился, и ночь прошла спокойно. Парад был, очевидно, внушителен: большие и средние танки шли даже по нашему бульвару мимо меня. С утра стоит снежная погода, метет метель, холодно. Танков было много, и они были новые. Лютик уверяет, что насчитал более 600 штук. Это, конечно, очень эффектное и ободряющее предприятие. То, что немцы не сумели этому помешать, симптоматично. В газетах речь Сталина, хорошо построенная и утешительная. В ней сказано, что США дали нам заем в миллиард долларов, что скоро откроется западный фронт и т.п. Характерно, что он говорит об Америке, как о воюющей стороне.
Под Москвой больших операций нет. Итак, до зимы война не кончена; если под Москвой и Гитлер сложит свою голову, как Наполеон, это будет эффектно. Но трудно найти какое-нибудь логически вычислимое противоядие с его стороны против времени, которое он потерял. Правда, не зная фактов, нельзя и рассуждать, но все же до сих пор они не противоречили логике. Ноябрь еще может решить судьбу Москвы и, в частности, нашу, но судьбу войны, вероятно, он не может решить. Держать фронт в 3000 километров всю зиму, обеспечить коммуникации протяжением более, чем в 1000 километров, сдерживать кипение оккупированных стран, воодушевлять свое измотанное население, ждать к лету атаки англичан и их господства в воздухе, встряхивать пустеющие баки с бензином — все это задачи, решить которые Гитлеру нелегко. Этот великий, несомненно, человек близок к гибели в такой же мере, как и к победе по меньшей мере. Правда, еще имеются газы и бактерии, но это все же тактические, а не стратегические средства. История не простит бедняге, если он сорвется, а он, по справедливости, заслуживает почтения безотносительно к его идеям. Но как мы оплатим заем Америке и каков будет наш строй в случае победы (англичан) — сказать трудно.
По случаю праздника — у нас пироги. Интересно, сможем ли мы устоять (не говоря о бомбах) до восстановления, кто бы им ни занялся.
Видел поэта Васильева, вернувшегося из Казани. Узнал от него о смерти Е. Зозули, Долматовского, Острового, Клягина. Говорит, что погибло и много других писателей, которые были в писательской роте, посланные летом на фронт. На вопрос о том, как живут в Казани, он ответил, что живут и в Казани, и в Ташкенте ужасно и что, для того чтобы рассказать об этом, не хватает эпитетов. Взята толстовская Ясная Поляна. В прошлом году, летом, мы туда ездили на автомобиле всей семьей и жили в толстовском саду три дня. Все очень ярко помнится; большое впечатление производил дом Толстого: столовая, кабинет. Теперь немцы там пьют чай. На кладбище, недалеко от дома, была могила, на которой было написано: «здесь покоится прототип Анны Карениной». Наступление немцев на Тулу шло со стороны Косой горы. Как-то отпустив шофера к сестре в Тулу, мы поехали назад без него. Машину вела Соня и после небольших приключений благополучно нас довезла, поэтому я хорошо помню тамошние косогоры и хорошо представляю себе, как шли там немецкие танки. Куда-то девалось семейство Тепловых, которых я туда устроил. Интересно, что опять затихли японцы. Очевидно, до взятия Москвы они не хотят воевать, а немцы таинственно молчат перед ударом, но, логически рассуждая, эта задержка не может быть для них выгодной. Будем ждать событий.
Тишайший день — ни одного выстрела. В газетах — фото Молотова, который по «гог» был арестован, Буденного, который по той же «гог» — ранен, и речь Тимошенко, который, по тому же источнику, убит своим же генералом. Я, кажется, не записывал, что, когда начались бомбардировки Москвы, то рассказывали со всеми подробностями, что командир немецкой эскадры был сбит, хотел застрелиться, был ранен, отправлен в больницу, и там выяснилось, что это был Леваневский, который вместо гибели на полюсе оказался в Берлине. При этом то, что бомбардировки стали слабее, объясняли тем, что немцы лишились Леваневского…
В Москву возвращаются кое-кто из тех, кто уехал 16. По газетам немцы продолжают скапливать резервы под Москвой. То, что нет налетов, может быть, объясняется снегопадом, который испортил аэродромы. Ленинград с выходом немцев на Свирь окружен совершенно, и ему грозит голодная смерть. Немцы так же легко могут отрезать Мурманск и даже выйти на Архангельск, отвлекая нас жестикуляцией под Москвой, как это уже не раз бывало с нами, но все это не решит войны. Как бы англичанам не пришлось спасать Гитлера от России, устроив свержение Гитлера, демократические правительства, перемирие и т.п. Если не будет сокрушительного удара, зима несет немцам много неприятного. Остановка для них равна поражению, но сокрушения я не вижу. Сталин в своей речи обещал, что немцы лопнут через полгода-годик.
Днем — тревога, вечером — очень сильная стрельба. У нас во дворе — три пулемета, на крыше — наблюдатель. Телеграмма от Ушаковых из Ташкента, следовательно, они доехали благополучно, новостей нет. Продолжают появляться «возвращенцы». Говорил со Свирским, который живет в нашем же доме. Старику под 80 лет, и он рассуждает прямолинейно, заявляя, что «машина, называемая правительством, потерпела крах». Снег все лежит. Зина утром едет в Пушкино. Электрические поезда сняты, снимается даже электропроводка, но паровые поезда ходят более менее регулярно. Итак, 141 день войны: наступила зима, Москва стоит довольно прочно. Последний налет англичан на Германию объявлен самым сильным за время войны. Судя по газетам, под Москвой — бои тактического характера за рубежи обороны. Будут ли немцы наносить здесь удар или пойдут на север и на юг, что вероятнее? Взятие Москвы сейчас будет дорого стоить, но мало что даст. Я опасаюсь за Архангельск и за Майкоп. 200 танков (газетная цифра), которые участвовали в параде, вероятно, там были бы уместнее. Узнал о печальной судьбе моего старого товарища еще по институту, а потом по РАНИОН'у, Б. И. Пуришева: он попал в народное ополчение, потом — на фронт и теперь — в окружении, если не убит… Стоило ли профессора с редчайшей специализацией (западное средневековье) делать истребителем танка? В этом яркий пример (а их много) совершенно безответственного отношения к остаткам русской культуры наших верхов. Замолкли мои фронтовые корреспонденты. «Будрыс думал — уж верно убит». Вероятно, придется читать лекции в городском пединституте, который возобновляет работу, вместо уехавших Добрынина и Ревякина. В Литературном институте я даю 10 часов в неделю. Оригинально это сочетание мира и войны в нашей жизни: я за столом пишу, Соня за другим шьет у лампы с традиционно зеленым абажуром, Лютик на полу играет в солдатики. Слышен грохот рвущихся в небе зенитных снарядов, время от времени приходит Зина, чтобы сказать, что не надо сидеть у окна, так как в случае близкого попадания бомбы могут вылететь окна, и стекла поранят даже без осколков бомбы. Потом стрельба затихает, и все кажется очень нелепым. Днем во дворе во время стрельбы все заняты своими делами: смотрят за бельем, носят дрова, и дело здесь не в том, что, в сущности, бомбы малоопасны, и, следовательно, мало шансов от них пострадать, а во внутреннем согласии на смерть, которая стала массовой и с которой поэтому легче примириться. Из-за войны не пишу свою теорию литературы, хотя всю, в сущности, приготовил и мог бы сделать гораздо лучше, чем то, что напечатал в 1940-м. Если хоть сколько-нибудь стабилизируется ситуация, сяду ее писать, но ждать стабилизации бури — странно.
Мне все-таки надоели немцы. Их все губит чуть-чуть: чуть-чуть они не разбили французов на Марне в 1914 году, чуть-чуть не достигли победы в 1918 во время наступления Людендорфа, чуть-чуть не разбили англичан в 1940 году после разгрома Франции, ибо вторжение было бы наверняка удачным, чуть-чуть не разбили нас на голову под Минском в первые 10 дней войны, когда мы еще не успели мобилизоваться, чуть-чуть не взяли Москву 16 октября, — все им не хватает чуть-чуть, и губят они миллионы людей, и сейчас я не вижу, говоря по-шахматному, какой план игры у них имеется, куда ни кинь… Интересно, что они придумают.
9-го в 11.30 снова провозгласили тревогу. Я держусь того мнения, что дневные тревоги мало опасны, так как самолеты летят с разведывательной целью, а ночные всегда могут оказаться массовыми. Поэтому на вечерние и ночные тревоги мы ходим в убежище. Сидели там до трех часов ночи и вернулись домой. Было тихо, но потом стреляли очень сильно, но мы мирно уснули. Отбой дали в семь часов утра. Впрочем, судя по тому, что разговоров было мало, налет был мало эффективен. Вчера и сегодня были лишь дневные тревоги.
Положение без перемен. Все иностранцы говорят о России в очень нежных тонах и восхваляют Сталина. Очевидно, пришло время серьезно нам помочь. Да оно и верно, так как мы настолько обескровлены, что даже в случае победы уже не будем очень опасны, пойдем на компромисс. Я придумал, наконец, план дальнейшей игры для бедного Гитлера. Ему надо стабилизировать фронт, занять его разными румынами и итальянцами, слегка прошив немцами, отдохнуть, собрать силы и с весны броситься на Англию. Ясно, что он не мог организовать вторжение в Англию, имея в тылу нашу армию. Сейчас, хоть мы до конца и не разбиты, но все же, во-первых, отодвинуты на 1000 км, потеряли основные промышленные центры, армия наша растр [неразб.] и ее контрудар пока для немцев не страшен. Снабжение за наш счет (Украины и т.п.) уже может быть организовано. Стало быть, удар по Англии уже возможен и реален. Тогда будет понятно создавшееся под Москвой затишье и запоздавшие симпатии англичан.
Вчера был обрадован телеграммой Ушаковых из Ташкента, значит, они в порядке. Ответил, просил сообщить, как там живется. Академия все не унимается и все хочет нас увозить. Зато говорят, что есть решение правительства возобновить занятия в ВУЗах Москвы. Восстанавливается и издательство «Советский писатель».
Зина вчера одна и сегодня с Олей ездила в Пушкино. Там все в порядке. Ходят только паровые поезда и у электрических снимают не только провода, но и рельсы! В колхозе на трудодень пришлось по одному килограмму картофеля и одному килограмму капусты и несколько рублей! Немного. Они привезли три п. картошки и завтра привезут два п. капусты. Капуста была роздана раньше и у нас пропала. Вот и вся продовольственная база колхозника!.. Очевидно, там полная хозяйственная вакханалия, так как трудно поверить в то, что напряженный труд многих людей мог дать так мало. Слышал, что генерал Рокоссовский, о котором сейчас много пишут, три года сидел в тюрьме! Жена военного мне говорила, что в армии все вспоминают о расстрелянных генералах, которые не довели бы до таких поражений. Сейчас уже около часа. Начали стрелять.
Днем была А. С. из Пушкино. Она уже эвакуировалась, но, доехав до Раменского, вылезла, так как в поезде было невозможно ехать из-за перегрузки! Говорит, что Пушкинский совет раздает свободные дачи желающим, то же делается в Москве с квартирами. Говорит, что кое-где новые жильцы жгут библиотеки старых!
Читаю для разнообразия Конан Дойля по-английски — «Приключения Ш. Холмса».
Не выспался, так как стрельба шла всю ночь и выстрелы то и дело будили, но тревоги не было, не было значит и бомбардировки. Рассказывают, что у нас начинают применять пушку Костикова. Один студент видел на шоссе целую батарею. Эта пушка будто бы восьмиствольная, бойцы зовут ее «гитарой». Есть четырехствольная, «мандолина». Первая испепеляет все на пространстве 8 км, вторая на 4 км. Немцы зовут ее «адской машиной», требуют ее убрать, угрожая применить адские газы, но мы отвечаем, что газы имеются и у нас, а вот пушки у них нет. Стойкость этих слухов говорит о чем-то реальном, хотя… 8 км — явная фантастика. Многие говорят о трудностях немецкой армии, которая раздета, мерзнет, состоит из мальчиков. Главное, конечно, — в моральных трудностях, немецкий солдат с наступлением зимы должен подумать о многом. Но Гитлер, конечно, как и Наполеон в Бородинском сражении, не пускал в ход старую гвардию и резервы у него, конечно, есть. Если принять его армию в 10 млн., вычесть 5 млн. потерь, два млн. дать на гарнизоны в оккупированной зоне и т.п., занять наш фронт союзниками, то три млн. немцев с их боевой школой имеют шансы для вторжения в Англию. Кроме этой идеи, я не вижу игры для него. Дальнейшее продвижение в глубь России не даст ему ничего, если англичане помогут нам прикрыть бензин на юге. Во всяком случае сегодня он, пожалуй, дальше от победы, чем когда бы то ни было, с «логической» точки зрения, свободной от знания фактов.
Зина и Оля опять поехали в Пушкино за остатками картофеля. Сегодня хорошая погода. Вероятно, будут тревоги. Говорят, что погибли О. Цехновицер и Шалва Сосланы (так! — О. Т. ). Цехновицера я не знал. Убит на машине осколком снаряда Немченко, один из трех членов Московского бюро писателей, только что сформированного.
Всю ночь опять сильно стреляли. Я не высыпаюсь уже несколько ночей подряд. Вечером сегодня дали тревогу, но она кончилась быстро и без большой стрельбы. Говорят, что в листовках, которые бросают немцы, сказано, что мы потеряли 3 млн. 800 тысяч пленных. Кроме того они сбрасывают подборку из антисоветских выступлений Черчилля, убивая двух зайцев, язвя нас устами Черчилля и компрометируя его. Слышал, что 16-го у нас действительно не было перед Москвой ни войск, ни укреплений, ни штабов. Немцы остановились, так как у них иссякли силы, а 17-го подошли резервы с востока!
Получил повестку на заседание в Союзе писателей. Приехал в бюро писателей и сидел в той комнате с сиренами у входной арки, в которой сиживал в 1922 г., где Брюсов когда-то вел наш семинарий. Было человек 20: Юдин, Ставский, Славин, Сурков, Матусовский, Васильев, Кальма (когда-то брюсовская студентка), Н. Богданов (тоже из брюсовского института), А. Виноградов и др. Речь шла об издании сборника, посвященного войне, но все говорили не столько о нем, сколько о том, что наконец-то возродился Союз писателей, что большая часть писателей образовала «пеший драпунский полк», а москвичи теперь должны снова воодушевить писательский мир. Ругали Асеева, Кирсанова, Леонова, Переца Маркиша и др. Большая часть писателей в военной форме, с револьверами и проч. Говорили искренне и горячо. Создалось настроение. Впечатление такое, что стараются создать жизнь всерьез и надолго. Некоторые из них заработали право на твердое слово: побывали в боях. В этом я им завидую.
Без перемен. Сегодня четыре тревоги. Днем к городу прорвались немецкие самолеты и многие видели воздушный бой. В это время мы отправились в убежище, так как красноармейцы сказали, что будет массированный налет, но его не было. Слухов не слышал. Возможно падение Ленинграда, который, очевидно, жестоко голодает и прочно окружен. Бои под Москвой как будто усиливаются, но я буду удивлен, если немцы будут ее штурмовать. Правда, первый удар всегда удачен и до Москвы они дойдут. Но это будет очень дорого стоить и решения не дает.
Без перемен. Тревог сегодня, почему-то, не было. Вечером ездил в Еврейский театр, где был вечер, посвященный Маяковскому.
В той части, которой принадлежит батальон, стоящий у нас, была трогательная встреча. Встретил своих аспирантов и студентов из ИФЛИ. Как меняет военное дело людей… Стихи Маяковского звучали по-новому среди этих людей, которых через несколько часов могут послать на фронт! Был концерт. Бойцам больше всего нравятся танцы...
Слышал, что когда немцы начали последнее наступление, то они разбомбили сначала штаб западного фронта, в частности оперативную группу, фронт сразу был обезглавлен, и части были предоставлены своей судьбе. При этом штаб два месяца сидел на одном месте и не имел блиндажей. Есть ли предел российскому идиотизму? Говорят, что, когда делали до войны укрепления на новой границе, то инженеры говорили, что чертежи совершенно непонятны, но им велели не рассуждать. Когда же бетон был уже залит, то оказалось, что им дали чертежи укреплений в горах, у которых задняя часть не укрепляется, ибо она примыкает к скалам и т.п. У военных тоже есть предположение, что немцы укрепят свой фронт и до весны будет затишье. Но, с другой стороны, ждут, судя по подвозу немцами резервов, скорого наступления.
Послал комбату бумагу с просьбой вернуть мне машину.
Итак уже миновал месяц со дня московской паники, а немцы так и остались на достигнутых к тому дню рубежах. Судя по газетам, мы давим на них почти на всех направлениях московского фронта.
Вчерашний день прошел спокойно. Вечером было две тревоги. Ночью в 1.30 еще одна. Но стрельбы почти не было. Зато утром мы все проснулись от близкого взрыва, от которого наш домик заходил ходуном. Не успели мы констатировать падение бомбы где-то поблизости, как грохнуло еще два раза. Какой-то самолет прошел без тревоги и без стрельбы, бросил в нашем районе несколько бомб, в Дегтярном и Мамоновском, Богословском и в других переулках. Ни Зины, ни Оли не было дома. Зина ушла за хлебом, Оля — в школу. Сейчас организовали школы для 8-х, 9-х и 10-х классов. Можно пройти ускоренно. Она записалась в 10-й класс, и сегодня был первый день учения. В момент падения бомбы она как раз должна была идти в школу. Соня пошла узнать, где упали бомбы, и встретила Зину, которая прошла по Дегтярному за пять минут до падения бомбы и была в булочной. Олина же школа на Петровке, где бомбы не падали. Таким образом мы успокоились. Жертв, кажется, вообще не было. Вскоре объявили тревогу, но без стрельбы. Сейчас она кончилась. Бомбы упали в 8.45.
Комбат 15-го сказал, что машина будет доставлена 16-го, но ее нет и сегодня. Встретил Исбаха, приехавшего с фронта и летящего в Куйбышев.
Я, кажется, не отметил одной своей любопытной встречи. В Литвуз зашел один начинающий поэт показать стихи, среди которых было стихотворение о горящем Минске. Когда мы заговорили о Минске, выяснилось, что он — кинооператор и снимал то заседание Академии Наук в Минске, где я 18-го делал доклад. Он вспомнил меня, я — его. Он рассказал, что киножурнал со мной был уже сделан, но его поглотила война. Так я лишился единственной, вероятно, возможности посмотреть на себя со стороны, да еще в действии.
Вчера немцы воодушевились и все время летали над Москвой. Было шесть тревог. Всю ночь стреляли. Тревога кончилась в 8 ч. утра. А в 2 ч. снова дали тревогу, как раз в момент, когда мы все разбрелись: Соня поехала хлопотать насчет радио, Оля — в школе, Лютик — в кино. Мы с 3-х — дома. Вероятность попадания возросла в четыре раза. Вообще мы, конечно, ходим под Богом. Бомба, которая нас разбудила, упала на прямой линии от нас метрах в 250-ти, а может быть, и меньше. Случайный кашель, который задержал летчика, быть может, нас спас, а что-нибудь другое нас уничтожило бы. Большая бомба упала в Кудрине, выбило окна у И. Н. Розанова.
Исчез керосин. Столовые сокращают работу. Писателей все же подкармливают. В столовой Клуба писателей дают хорошие обеды с мясом и хлебом без карточных талонов, а в других местах за хлеб отрезают соответственный талон на карточке. Интересно, что обслуживающий персонал в клубе очень недоволен льготами, которые дают писателям, и причиняют им мелкие неприятности. С машиной сложная история. Ее нет до сих пор. Вчера сказали, что она сломана, так что ее нельзя даже и починить, сейчас — что ее чинят и вечером привезут. Сегодня меня вызвали в ПУР, я не мог поехать, позвонил — оказывается, надо писать брошюры на темы доклада Сталина. Решил дать спокойную тему «СССР — нерушимый союз народов». Говорят, что студенты ИФЛИ, которые пошли пешком в какой-то город, чтобы оттуда ехать в Ашхабад, продолжать занятия, до этого города дошли. Но там попали в страшно тяжелое положение без пищи и жилья, о котором для них не позаботились; и будут отправлены не на занятия, а на лесозаготовки. Вчера размышлял об одном из наших основных грехов. О том, что у нас совершенно убита в людях инициатива и чувство ответственности. Говорят, что в кино, когда режиссер кончал фильм, его не пускали в производство до тех пор, пока его не смотрел в своем домашнем кино Сталин, и, руководствуясь выражением его лица, пускали фильм или снимали. Иные фильмы ждали по несколько месяцев. Фильм «Танкер Дербент» ждал год. А до решения того, как пройдет фильм, режиссер не имел новых поручений, но получал зарплату! А в Америке режиссеры делают по фильму в месяц. Понятно, что при такой авторитетности критики исчезало собственное отношение к делу. Даже ордена и премии сыпались случайно. Когда награждали кино, то сначала отобрали несколько лучших. Но было сказано, что срочно надо представить человек сто. Этот список составили буквально по адресам, многих забыв, а многих включив для счета. Я сам это наблюдал с литературными премиями. Списки были составлены давно. Вдруг перед публикацией, поздно вечером мне звонят сначала из «Известий», а потом из «Правды», что в число лауреатов включен В. Гроссман и нужна о нем статья. Потом звонит ТАСС, что надо дать уже пять новых заметок: о Светлове, Гроссмане, Василевской и других. Утром в опубликованном списке никого из них нет, но есть те, кого никто не ожидал. А про историков и философов, должно быть, просто забыли в спешке или куда-нибудь завалилась папка с их именами. Удивительно то, что такие же вещи были в оборонной промышленности, когда СНК постановил делать тяжелые грузовики, то нарком, который раньше был шофером, дал сведения, что надо выпустить десятитонный грузовик. Это было дико, так как с прибавкой новой оси грузовика подъемность возрастала до двенадцати тонн. Но СНК этого не мог знать и утвердил. А когда инженеры объяснили сие наркому, то он не рискнул сознаться в своей неграмотности и оставил постановление в силе. Он же не мог выбрать форму кузова для малолитражки и, объявив контуры, получив модели, оставил их стоять, боясь как бы чего не вышло. Все это, конечно, разговоры. Но я в своей области видел то же. Номер «Знамени» не мог выйти из-за того, что кому-то показалось, что выражение «проклятье турка» в реплике старого матроса из романа о моряках XIX в. может вызвать плохое впечатление в Турции и, очевидно, повлиять на ход войны. И несмотря на полную нелепость этого, было решено снять роман и наново печатать номер журнала тиражом 40000 печатных листов, хотя это задерживало выход его на месяц и дорого стоило. Итог был тот, что за все время войны мы, благодаря таким эпизодам, которых было много, не выпустили ни одного номера журнала. И теперь наши редакторши с пачкой рукописей уехали в Красноуфимск, куда перевели государственные издательства.
Тревога кончилась к пяти часам, и все собрались. Но потом было еще две тревоги, и последняя еще не кончилась, хотя стреляют мало. Это оживление немцев заставляет думать, что они что-то готовят. В газетах явные признаки вступления Японии в войну. Кроме того, явные выпады против Англии. «Щось буде!» Так как я, Дживелегов, Бонди и др. не поехали в Ташкент с институтом, Академия нас отменила. Сие весьма глупо. В Москве можно было организовать нашими силами какую-то работу. А уж в Ташкенте институт — чистая фикция.
Сегодня — 150 дней войны.
Получил из Воронежа письмо о расторжении договора: аспирантка эвакуировалась.
Без перемен. Днем было четыре тревоги. Вечером тихо. Всю ночь стреляли. Очевидно, это связано с усилением давления на фронте. Неужели немцы будут брать Москву прямым ударом? Скорее, можно ждать ее окружения. Говорят, что северная дорога перерезана или будет перерезана, а на дороге к Горькому разбиты мосты. Разбомбили мосты и на окружной дороге под Москвой. Бывает по 12 тревог в день. Там нет воздушной обороны, и днем немцы летают, бомбят, стреляют из пулеметов. В Пушкине тихо. Являлись какие-то люди к нам на дачу, заявив, что будут в ней жить, но бабушка Наталья, там живущая, их не пустила. Больше они не приходили. Новые версии о Костиковской пушке: ее, оказывается, делают в Ленинграде. Почему ее здесь нет? Снабжение ухудшается. Мясо в столовой Клуба писателей теперь будут давать только по карточке, по талонам. Заметки, уязвляющие Англию, обратили на себя внимание, так же, как и речь Черчилля, фактически опровергающего Сталина. Не являются ли они подготовкой общественного мнения к какому-либо повороту? Мир с нами сейчас вполне устроит Гитлера, и нам приятно будет видеть его схватку с Англией. Каждый из двух союзников, борющихся с Гитлером, будет рад потерять в борьбе своего спутника или во всяком случае уязвить его. А мир очень укрепит и положение Гитлера, и положение наше и явится очередным проявлением мудрости нашего правительства.
Уже сутки не было ни тревоги, ни стрельбы. Интересно, чем это объясняется. По газетам немцы наступают под Волоколамском и Калинином с большой энергией. Очевидно, они хотят взять все же Москву прямым ударом. Для этого надо быть очень уверенным в своих силах. Но прекращение бомбардировки странно и не говорит о перевесе, так как она, конечно, была важной поддержкой для наступления. Или самолеты заняты на фронте, или выдохлись, или разбиты нами на аэродромах. Все это не говорит о силе. Даже если это маневр перед решительным ударом с воздуха по Москве, это непонятно, так как дает нам передышку.
Сегодня утром мне сказали, что должна прийти моя машину, но уже три часа, а ее нет. Но выдача бензина все равно прекращена. Его, конечно, перестали привозить в Москву.
Встретил Бонди. Он рассказал характернейшую историю. Оставшиеся в Москве и отчисленные от штата научные работники Института решили, что, поскольку помещение его имеется и охраняется, а они все равно работают, то есть смысл им организовать группу и работать при Институте, хотя бы и безвозмездно. Но в Академии решили: раз Институт эвакуирован по решению правительства, а мы, не уехав, его нарушили, то наши заседания будут иметь характер антиправительственной демонстрации. Посему разрешения заседать в институте нам не дано…
Сегодня приходили по поводу платы за электричество. Оказывается, что 16-го там решили уничтожить все бумаги, относящиеся к электричеству. И все служащие старательно жгли и рвали карточки абонентов. В Москве 940 тыс. счетчиков, на каждый имеется несколько картонных карточек с указанием сумм, подлежащих уплате, фамилии и адреса. Если бы эти документы и достались немцам, они им ничего не сказали бы секретного! Но все же все это разорвано, причем у рвавших руки были в мозолях, а собрать теперь плату за сентябрь, октябрь и начало ноября невозможно, так как неизвестны показатели счетчиков, записанные в последний раз и уничтоженные. Поразительна все-таки какая-то стихийная сила России, которая, несмотря на весь идиотизм, пронизывающий нашу систему сверху донизу, позволяет ей уже пять месяцев бороться буквально со всей Европой. Народ — богоносец, но и убогоносец.
В статье Ставского сказано, что Гитлер отдал приказ взять Москву любой ценой. По газетам, немцы яростно атакуют и, должно быть, взяли Рузу. На мой взгляд, удар на Москву сейчас говорит о слабости, а не о силе. Это признак нервности и подчинения военных соображений политическим. В Москве пока спокойно и не чувствуется признаков тревоги. «Тревог» нет, так как, очевидно, самолеты на фронте. Это они решают нашу судьбу и, вероятно, судьбу войны.
Вчера заходил ко мне мой аспирант, который с 23 июня в армии. Интересно, как военная служба меняет людей…
Днем был доктор. Оказывается, отдел диспансеризации ученых еще действует.
Машина совсем пропала. Ушла из гаража и не пришла ко мне.
Введены талоны на керосин (2 л в месяц на человека). Оказалось, что ВТО работает. Завтра туда схожу.
5 месяцев.
Объявили сейчас тревогу, но без стрельбы. Соня и Лютик в театре, теперь там застрянут. В Москве спокойно, хотя бои, очевидно, очень сильные, и в одной статье сказано о громадном превосходстве немцев в танках. Немцы берут Ростов. Англичане наступают в Ливии, дав немцам возможность перебросить свои войска оттуда на восточный фронт. Все же это важно во многих отношениях.
Был в ВТО. Слышал, что арестованы Нейгауз, Сахновский, Фромгольд и Габричевский. В ВТО обедал. Обедающие по-прежнему хорошо одеты, но масло к каше просят подавать отдельно, прячут его в карман, завернув в бумажку. Снабжение вообще ухудшается. В столовую не пропускают всех, а только прикрепленных. В Союзе писателей не дают уже хлеба, можно было без талонов брать дичь, но теперь и на нее берут талон, по которому можно по карточке получить мясо. По-прежнему не могу найти машину. Странные порядки в военной части. Судя по всему, немцы окружат Москву, вряд ли они сразу ее возьмут. Будет осада…
Уже объявлен отбой.
Сутки прошли спокойно. Лютик ушел в театр досматривать пьесу, которую вчера прервали из-за тревоги. Газеты спокойно утверждают, что немцы напрягают последние силы. Все же они подошли к Клину. Я помню этот городок, проезжал его на автомобиле, когда ездил в Калинин. В Ленинграде, говорят, выдают по сто граммов хлеба и то только рабочим. Разбомбили Дмитров. Бомбы попали в очереди, убито множество людей. Вышел русско-немецкий словарь. Его покупали с большим оживлением предусмотрительные москвичи.
Немцы у Клина и даже, говорят, у Подсолнечной — в 50 км. Газеты говорят о том, что положение становится все более острым. На Москву идет 40 дивизий. Появляются сведения из занятых подмосковных областей. Из Боровска прибежал какой-то комиссар, уверяющий, что все пропало и что наше командование никуда не годится. Он был в Боровске. Там немцы никого не трогают, все в порядке. Приехал бывший боровский купец, которого назначили старшиной. Устроил городской совет и уже открыл свою лавку. Зато в Тучкове немцы отобрали все, причем они были совершенно грязные и замерзшие, в летнем обмундировании. А в одном селе жителей выселили из-за приближения немцев. Когда их вернули, оказалось, что мужички из окрестных деревень уже развезли их имущество. Под Ростовом у нас крупный успех. Это симптоматично; под Ленинградом взята Малая Вишера. Значит, немцы ослабили фланги. До сих пор они были сильнее везде. Видел Бонди. Он говорит, что нас все же обязательно хотят увезти, но в Академии еще 2000 человек ждут вывоза. Пришли еще телеграммы от Ушаковых с запросом о нас. Значит, наша телеграмма до них не дошла, а еще идет, как в 18-м году, когда, по «Сатирикону», дед с палкой шел из Севастополя в Москву и нес телеграмму. Скоро туда поедет Антонина Степановна, если немцы не отрежут дороги. С машиной эпопея продолжается. Дошли до ком. полка. От Клина до Пушкина по прямой 50 километров. Кое-где мы, отступая, жжем все селения, чтобы немцам негде было остановиться.
Ночь опять прошла совершенно тихо: ни тревог, ни стрельбы. Между тем ясно, что бомбить Москву весьма полезно для наступающего. Должно быть все же, у немцев мало сил. В городе спокойно. Наступление немцы начали 16-го — значит, уже 10 дней прошло, а в Москве их нет. Еще 6–7 дней, и их наступление может захлебнуться.
Наконец, после долгой паузы снова тревога в 6 часов 10 мин. Сильно стреляют. Газеты настроены оптимистично. Во всех передовых говорится, что мы должны под Москвой разгромить немцев. Очевидно, директива, которая, надо думать, должна опираться на какие-то реальные материалы. В pendant{8} — слух о том, что вывезено все продовольствие из Москвы. Опубликованы данные о потерях, довольно нелепые. У немцев 6 млн., у нас только 2 млн. Но если немцы потеряли половину армии, а мы — пятую, откуда у них численный перевес? Но все же, объективно рассуждая, второй удар на Москву как будто не удался. 11 дней наступления — а немцы далеко. Сейчас они идут на окружение: на Каширу от Тулы и на Александров от Клина. Но окружить Москву зимой не так просто. Если наступление выдохнется второй раз, я не знаю, что подымет немецких солдат в третье наступление.
Вчерашний вечер и ночь прошли весьма шумно. Днем постреливали, но вечер был спокоен. Говорят, что если вечером, когда стихает, послушать на крыше высокого дома, то доносится канонада. Немцы, очевидно, в километрах 40–50. У Солнечногорска и восточнее его, скоро вступит в дело наше Пушкино. Сейчас завыли сирены, 11 часов вечера, но тихо. Положение, очевидно, очень острое. На мой взгляд, никогда у немцев не было такого трудного положения. Эти дни буквально решают. Сегодня не приехал ни один из студентов Литвуза, живущих по Северной дороге. Говорят, что с востока Москва совершенно не укреплена и что вообще подмосковные позиции очень слабые. У Рогожской заставы целый месяц строят ДОТ. Кроме того, мы будто бы не укреплялись в районе болот и немцы будто бы идут по замерзшим болотам в обход наших позиций. Все это в нашем стиле, но тем не менее в Москве очень спокойно. Ощущения близкой опасности нет. Тон газет очень уверен. Должно быть, мы имеем что-то в запасе. В Союзе писателей хлеб и мясо все же выдают.
Довольно тихо. Тревоги были ночью и утром, но стрельбы было мало. Немцы, говорят, в 7 километрах от Сходни, но в Пушкине спокойно. Говорят о больших подкреплениях танковым частям, к нам подошедшим, и о введении в бой противотанковых бронированных самолетов. Кто-то говорил, что в Москве продовольственных запасов хватит на год, а военных — на месяц. Положение по-прежнему острое. Думаю, что, если в ближайшие дни мы не дрогнем, то кривая немецкого счастья пойдет вниз.
Борис Иванович Пуришев действительно убит. Я знал его с 1922 года. Получил из Самарканда письмо от Михайловского. В институт наш вернулся студент, который попал в плен (ополченец) к немцам под Калинином. Они завербовали его в контрразведку и перебросили к нам. Он пришел в Литвуз и спросил, что делать. Его направили куда-то. Он говорил, что ополченцы сдавались немцам в плен массами, одиночным солдатам, что у немцев пониженное настроение.
Днем в воздухе, очевидно, шли бои. Слышен был шум моторов и доносилась пулеметная стрельба. Долматовский и Островой живы. Долматовский умудрился быть у немцев писарем.
Машину, должно быть, я не увижу. Ее оставили на улице, и кто-то ее увез. Теперь ее ищут. Зато в Горьком, кажется, каждый желающий может получить машину: шоссе завалено машинами, брошенными московскими беженцами. 17-го в Горьком была тоже паника. Первыми в город летели машины ЦК. Увидев их, горьковчане тоже признали за благо бежать. Интересно разместилось правительство в Куйбышеве по рассказам: всех жителей центральной улицы мгновенно выселили на окраины, дав по 2 м2 на человека, а в центре гостеприимно разместили правительство и дипломатический корпус. Говорят, что всем наркомам был отдан приказ вернуться в Москву, и они уже прилетели. В Москве происходят большие переселения из-за топлива: выселяют жильцов, чтобы не топить лишних помещений. У нас топлива только на месяц.
Серый день, стреляют. В небе гул самолетов. Иногда из облаков выходит тройка самолетов, которая, очевидно, охраняет наш район. Соня ушла на рынок за молоком. Дети в театре. Дети где-то в очереди. Сейчас завыли сирены. Юлия Ивановна отправилась в убежище. Одним словом, будни. В газетах новость: победа. Мы взяли Ростов. Это тем более неожиданно, что никто не знал, что мы его отдали. Но успех, пожалуй, самый крупный, и, главное, симптоматический. Значит, немцы уже лишились того общего превосходства сил, которое позволяло им теснить нас везде. Очевидно, для удара на Москву они ослабили фланги и за это поплатились под Ростовом, где успех, должно быть, очень крупный. Я убежден в том, что немцы бьют нас небольшими силами, поэтому в случае прорыва у них в тылу может не оказаться больших резервов, и прорыв может быть большим. Оттягивают немецкие силы и англичане в Ливии, так что положение немцев все осложняется.
Слышал подробности о смерти Цветаевой. Она повесилась в Чистополе, так как очень нуждалась, а писательские жены ее травили, она обратилась к Асееву, но он был очень груб (он вообще — хам). После Ахматовой она самая талантливая русская поэтесса. На улице все время гул самолетов. Отбой дали довольно быстро, и трагикомедия под названием «Семейство Тимофеевых» восстановилась полностью — все собрались. Потом была еще тревога, еще отбой, а сейчас опять тревога.