Маруся сама вымыла полы, шкафы, комоды: это не пройдет ей даром, бедной. Но женщина, которая обещала прийти для того, чтобы помочь, не явилась.
Я помог Марусе убрать все лишнее, что было в квартире, все барахло, и теперь гораздо лучше, гораздо уютнее, более похоже на наши русские квартиры.
Изучали наш квартал. Ходили с Марусей по рынку. Масса зелени, овощей, фруктов. На все это я гляжу с удовольствием. Но прохожу с отвращением мимо мясных лавок. Ужасное варварство! Противно смотреть также на несчастных живых омаров и лангустов, лежащих на прилавках и шевелящих усами. Я заметил, что многие разделяют мое чувство. «Les malheureux!»{680} — сказал, смотря на них, какой-то молодой человек. Я рад, что наш стол преимущественно каша, яйца, молоко, зелень. Но, увы, и это стоит par dessus la tête{681}.
Радостная весть. Дмитриев мне переслал телеграмму из России от Вани, переданную ему Terquem'ом и сообщающую, что Ася с детьми в Нарве. Милая моя Ася! Бедная моя Ася! Милые, бедные Гаврилятки! Как я счастлив! Я пошел в кондитерскую, в винный погребок, купил пирожных, бутылку шампанского за 8 франков и за завтраком сообщил новость. Все мы плакали и кричали ура. Все пишем письма.
Несколько дней тому назад мне снилось, что я перевожу Асю через границу, и что с нами мама и папа. Может быть, они с ней и были!..
Каждый день я выношу на двор мусор и ссор и доволен как ребенок своему «опрощению». Увы! Это игрушка! Но видит Бог, что я всегда был по своим вкусам демократом, как и Папа, как и [363] Бахирев. Я завидую всем зарабатывающим себе кусок хлеба ручным трудом, всем производителям. Если бы я был коммерческим моряком, я бы тоже был бы «производителем». Теперь я только потребитель, и это стыд моей жизни. Но сейчас и Троцкий, большевистский стратег, только потребитель, да и всегда им был. Таковы же и Ленин, и Зиновьев, и Спиридонова.
Вечером с девочками в саду Trocadero. Маруся не поехала. Только народа очень много и, в сущности, воздуха все-таки мало, несмотря на громадное пространство. Это оттого, что зелени мало.
Видел Канина Вас<илия> Алекс<андровича>{683}. Он все такой же. Видел Потоцкого{684}, Кузьмина-Караваева молодого, едущих к Врангелю. Видел Кузьмина-Караваева старшего.
По делам «Русской школы» были с Марусей в посольстве, но тщетно там ждали директора. Несмотря на приемный час, никого не было. Встретились там с генералом Гулевичем, пришедшим с той же целью. Ох, никогда не нравился мне этот «белогвардеец»... черногвардеец. Я его еще встречал, когда он был командиром Преображ<енского> полка и правой рукой Николай Николаевича Младшего{685}.
Мы давно уже собирались с визитом к М-lle{686} Маклаковой, наконец, собрались. Она приняла нас в саду. (Как мне нравился этот сад, хотя он сильно запущен сравнительно с тем, что было при Извольском.) Сама Маклакова старая барышня, мне симпатичная, светская конечно, но очень уж суетится. Я ей напомнил о нашей встрече весной, о том, как я просил ее передать посланнику, что очень прошу его не беспокоиться делать мне ответный визит, и как она мне сказала: не будем же учить моего брата, что ему делать. Ей это очень понравилось: «Помню, помню, как Вы меня тогда отделали», — засмеялась она и в течение визита еще несколько раз возвращалась к этому, очевидно, ее забавлявшему инциденту.
Вместе с нами была Орлова (совсем как на портрете Серова){687}. Она теперь всегда в той позе, которую увековечил Серов, сказал кто-то. Не вернее ли, что Серов нашел обычную ей позу. [364]
Потом еще какая-то дама, старый Слиозберг, какие-то молодые люди, молодой дипломатический чиновник Износков. «Я довольна была видеть, как Вы были элегантны сегодня в церкви», — сказала ему Маклакова. Есть за что хвалить! Я посмотрел на мой «костюмчик» и панталошки, в которых заменили «fond»{688}.
Говорили о том, что панихида по Извольскому{689} была всеми пропущена. А по Колчаке вовсе не было панихиды. Обратили внимание, что на панихиде по в<еликой> к<нягине> Марии Павловне{690} не было никого из крупных французов. Вот уж чему я не удивляюсь: подозрительная женщина, едва ли не немецкая шпионка.
Был у меня лейтенант Гамильтон{691}, наконец-то получивший инструкции от Абазы. Гамильтон типа флаг-офицера или, вернее, адъютанта сейчас состоит при Миллере.
Был у нас Вл. Дм. Кузьмин-Караваев. Удивительно похож он наружностью на Федора Воиновича Римского-Корсакова, совершенно один у них тип.
Были с Марусей по вопросу о русской школе в посольстве. Нас принял Пашно (?), секретарь и, по-видимому, один из преподавателей. Нам он понравился. Он дал программу и отчеты и рассказал, что в школе будет преподавание идти по программам русским, но программы эти также подогнаны под программы французских лицеев. Из школы будут приниматься в высшие франц<узские> учебные заведения. Дом нанят, преподаватели найдутся. Можно записываться с платой по третям за каждого ученика по 300 франков. Преподавание некоторых предметов будет на фр<анцузском> языке.
Мы уходим в раздумье. 300 фр<анков>!!
Спешу начать переписку, запущенную в St. Jacut (из-за лягушонка), обменялся письмами с Сенюковым, Митяней, Сашей Леманом, Азоревичем, Григоровым, написал Вильсону, Вилькену.
В Париже стоят очень теплые, хорошие дни.
Хожу кругом книжных лавок и щелкаю зубами. Нет денег на покупку. Газеты читаю, русскую и какую-нибудь французскую. [365]
Стараюсь «Humanité», потому что «Journal» и «Matin» не могут сообщить мне чего-нибудь, что я не знаю. (Я не о телеграммах, конечно, говорю.) Но в конце концов противно читать напыщенные словеса лицемерной и продажной газеты. Humanité, несомненно, субсидируется большевиками.
И наши русско-жидовские газеты танцуют на канате: в каждой имеется свой Дюшен-разлагатель, не критикующий, но старающийся внушить подозрение.
У нас был Марков{692}, приехавший из Алжира по своим делам в Париж. Марков этот отличный офицер, тяжело раненный он не переставал сражаться на фронте, всегда в передовых линиях. В подчинении его служил Шаховской и сманил заключить контракт в американский флот. Но Марков вовремя опомнился и, чтобы нарушить заключенную кабалу, прострелил недействующую уже руку. И рука... стала поправляться. Я его люблю. Он весело нам рассказывал их злоключения на «Китобое». Я передал ему письмо Ферсману. С ним был у нас и Каменев{693}, дезертир с «Китобоя», но... каждый пусть отвечает перед своей совестью.
Мы все пили чай у П. К. Кондзеровского. Милейшие у него детки, а жена его, Алекс<андра> Павловна, превратилась в Совдепии в настоящую большевичку: «Я смотрю на дам с жемчугами и думаю, отчего их у меня нет». Я хотел сказать: «Да они к Вам пойдут как к корове седло». Жалеет все, что выехала из Совдепии. Это чтобы помучить мужа, который так хлопотал, чтобы ее спасти с детьми. Вспомнила бы хоть детей, ведь они бы погибли. Сын ее, чудный мальчик, служил где-то на посылках, ничему не учился, голодал.
Получил в минист<ерстве> финансов разрешение на текущий счет в 3000 ф<ранков>. Удивительно!
Был у Кедрова{694}, который едет по приглашению адмирала{695} Врангеля в Крым. Кедров чуть поседел. Он мне сказал, что не верит в дело Врангеля. Он не знает, зачем его вызывают, хотят ли ему предложить что-нибудь или посоветоваться. Во всяком случае, он, если даже примет что-либо, непременно вернется в Англию взять вещи. [366]
Удивительный человек; не верит в дело Врангеля и примет, может быть, место ком<андую>щего флотом! Кто его выдвигает? Не личный состав, конечно; кажется Кривошеин{696} ему родственник.
«Я укажу или на Вас, — сказал он мне, — или на М. И. Смирнова{697}, который мечтает попасть к Врангелю».
«Я болен и не гожусь», — ответил я. Но ни Кедров не годится, и ни Смирнов. Они не подымут духа личного состава и не создадут школы. К людям их нельзя подпускать. Кедров — техник, Смирнов — офицер Генерального штаба.
Вечер мы провели с Щегловым у него. Он познакомил меня со своей дочерью Кс<енией> Ал<ександровной> Мариевской, прибывшей из Крыма. Она нас напоила чаем и ушла. А мы повели разговор «о душе». А<лександр> Н<иколаевич> сейчас весь в религиозных исканиях. Он мне рассказал, что в 1916 г. прочел Евангелие для детей Толстого и поразился им и с тех пор не находит покоя. Он доказывает, что люди только тогда могут быть счастливы, когда будут жить по Евангелию, т. е. что говорил и Толстой (насчет Христа и учеников Его), но только одно меня смущает: что значит быть счастливым? У Щеглова как-то выходит, что вот, мол, будете жить по Евангелию и это очень будет для Вас... удобно.
Мы отправились с детьми в Bois de Bologne, в Pre Catelan. Там пускали аэропланы из перьев, очень остроумная штучка. Мне все думается: таланта у меня нет. Был бы талант, придумал бы я что-либо вот хоть бы вроде этого аэропланчика, взял бы патент, готовил бы такие игрушечки и поставлял бы их в магазины, тем бы и жили.
Смотрели мы с девочками лебедей, белых и черных, прелестных серых гусей, казарок, уток, все это плавает по озерам, и девочки были от всего этого в восторге.
Вернулись мы домой и застали там Бориса Турчанинова, нас дожидающегося. Он едет к Врангелю. Едет с большой компанией с<еверо>-з<ападных> офицеров. Швыряет их судьба! Недавно он был на Сев<ерном> фронте, оттуда уехал к Колчаку, опять курьером к Юденичу, теперь к Врангелю. Он имеет постаревший и усталый вид. Остался у нас пообедать, а потом мы с Марусей поехали его проводить на вокзал. Рассказывал нам, что вся группа офицеров допущена через Париж с условием, что никто не останется ночевать. Они приехали в 1 ч пополудни и в 9 едут далее. Боясь [367] растеряться, большинство сидит на вокзале на вещах, не смея никуда тронуться.
Действительно, на вокзале, на gare de Lyon{698}, мы застали группу офицеров с их женами. Тут были Леонтьев, ген. Леонтьев, Черников полковник, потом Митурич. Леонтьев мне сказал, что офицеры С<еверо>-З<ападной> армии в Эстонии погибают и их не выпускают оттуда. Необходимо, чтобы кто-нибудь из русских, имеющий поддержку Антанты, поехал бы туда с полномочиями их выручить.
Я знаю, что это невозможно. Французы предоставили Эстонию англичанам, а англичане...
Митурич мне рассказал, что дядя его Николай Ильич{699} умер. Царство ему небесное!
Маруся познакомилась и познакомила меня с женами. Одна из них, по фамилии Балыш (кажется, так), жена гусара, бывшего на Сев<ерном> фронте и едущего теперь к Врангелю. Она надеется догнать его в Марселе. Эта Балыш, после занятия большевиками Сев<ерной> области, принуждена была служить большевикам. Однажды она чем-то прогневала свое начальство, и ее приговорили к 2 годам принудительных работ. «За что», — взмолилась бедная женщина. «За то, что вы говорили с кислой улыбкой о Советской власти», — был ответ. Видя, что грозит гибель, Балыш бежала в Финляндию. 369 верст прошла она одна, ночуя в лесу. К счастью на границе встретил ее финляндский офиц<ер>, в виде исключения порядочный человек. Он накормил ее, дал лошадь и т. п.
Перед тем как уйти из Кеми, Балыш сожгла все бумаги комиссарские. «Теперь не помилуют, если попадусь», — говорит она. Но все-таки, какая энергия и сколько ненависти, а ей всего 20 лет. Дай Бог ей здоровья.
Мы пожалели, что не знали о проезде этих русских людей, узнали только случайно. Можно было бы их хоть чаем напоить, хоть провести куда-нибудь. Маруся купила винограду, чтобы угостить дам.
Как всегда, в русских делах наблюдается salade russe{700}. Посольство, взявши на себя отправление офицеров и поручивши это дело какому-то случайному человечку, может быть, и не очень виновато, но билеты оказались взяты не на всех, багаж не отправлен и т. п.
Мы крепко обнялись с Борисом. Увидимся ли?
У меня вдруг пропал голос, ну совершенно. Неужели туберкулез? Я полощу, но не помогает. Говорю только шепотом. [368]
Болен! Горло болит, и по-прежнему нет голоса. Приехал А. Н. Лушков в Париж. Мы провели с ним отчеты и наметили инструкции Вильсону и Кнюпферу.
Я написал письмо к<омандую>щему Черн<оморским> фл<отом> Саблину с описанием эпопеи «Китобоя», а то придет «Китобой», и никто не будет даже знать, что это за корабль.
«Китобой» сейчас в Алжире.
Болею по-прежнему. Вечером вдруг приехал Абаза. Я его встретил небритый три дня, одетый мастеровщиной. Он привез мне целый чемодан, все с выписками из финляндских газет. Все это интересно, но сведения эти запутанные.
Интересно одно донесение Самсонова, что союзники будто бы вели переговоры с Бермонтом о воссоздании вновь Сев<еро>-Зап<адного> фронта. Хватились! и с кем переговоры?! Самсонов доносит, что дело будто бы окончательно решено и что Фош будто бы имел переговоры здесь, в Париже, с представителями Бермонта. Действия начнутся якобы в Псковской губ., где все уже приготовлено.
Любопытно, что из другого источника большевики почему-то тайно эвакуируют Псков.
Я читал до поздней ночи.
29 сентября день свадьбы Папы и Мамы. Милые мои старики! Видите ли вы нас?
Совещание у меня с Абазой и Лушковым. Ох, разочаровываюсь я в Абазе и думаю иногда даже, не надувает ли он меня.
Был в банке, чтобы открыть кредит на кроны. Удивительно, что банк с большим трудом согласился на это простое дело.