1916 год
21–31 марта
Нового японского военного агента зовут Зензиро Исизака.
Иванов не хочет сдавать фронт раньше 1 апреля — дня, когда назначено новое совещание главнокомандующих фронтами. Брусилов этим очень недоволен.
Сегодня впервые приехал и завтракал с нами егермейстер граф Владислав Иосифович Велепольский. Алексеев его не знал в лицо, ему указали на него, и он, войдя в столовую, шел к нему, но вместо того поздоровался с каким-то штатским, который вошел с графом, а потом уже с Велепольским. У последнего нелепая форма — общегенеральская, но погон егермейстерский. После завтрака Велепольский отправился к Алексееву с визитом. В Барановичах у Николая Николаевича он бывал не один раз.
Начальник штаба Петроградского военного округа сообщил центральному военно-промышленному комитету, что он «признал необходимым все издания центрального военно-промышленного комитета подвергать на будущее время военной цензуре» ввиду несоблюдения комитетом указаний председателя Главной военно-цензурной комиссии печатать отчеты военно-промышленных комитетов на правах рукописей, в ограниченном количестве и выдавать пронумерованные экземпляры под расписку определенных лиц». Надо ли говорить, что здесь и повод к распоряжению и само распоряжение совершенно незаконны.
Вот разница в нашей и немецкой артиллерийской подготовке атаки. Щербачев считал достаточным при нашем декабрьском наступлении один тяжелый снаряд на 3 погонных сажени немецкой позиции, потом прибавил и давал 1 снаряд на 1 сажень, а немцы тратили на 1 сажень 43 снаряда. Почти так было и в мартовскую операцию. Кстати, она хорошо иллюстрирована в статье Кочанова в «Русских ведомостях» от 20 марта. Там сказано много горькой правды. Автор — вдумчивый офицер, всегда обнаруживающей умение просто понять сущность момента, — ну, значит, не генерального штаба. [437]
Князь Кудашев просил вчера Носкова, нельзя ли «как-нибудь» предписать военной цензуре оградить от нападок министерство иностранных дел, изобличаемое «Вечерним временем» в явном предпочтении немцев, оказываемом при приеме на службу дипломатов... Хорош князь, да хорош был и Носков: выслушивая жалобу на свою же газету, он и виду не подал, что сотрудничает там.
Наши орудия дошли до того, что батарейная пристрелка стала невозможной — орудия износились и каждое надо пристреливать особо.
Георгий Михайлович держится ближе к Алексееву, чем Сергей Михайлович.
Как-то Кондзеровский опоздал на полчаса или на час на сеанс военного кинематографа и, конечно, без него не начинали. Пустовойтенко сказал сегодня, что это неприлично.
Я заметил, что Кондзеровский мнит себя кинематографическим богом. «Он не бог, а просто д...», — ответил Пустовойтенко.
А Васька слушает и ест... Министерством торговли и промышленности внесен на утверждение устав акционерного общества «Кувака». Учредителем является генерал В. Н. Воейков; общество учреждается для эксплуатации минеральной воды «Кувака» и для устройства и развития курорта в имении «Воейково» Пензенской губ. с проведением туда ширококолейной железной дороги от 762-й версты Сызрано-Вяземской жел. дор. Основной капитал общества определен в 5 500 000 рублей с разделением на 110 000 акций. Директора правления общества в большинстве и один из двух кандидатов к ним должны быть лицами не иудейского исповедания...
Сегодня были здесь член Государственной Думы А. И. Коновалов, как товарищ председателя центрального военно-промышленного комитета, и инженер Износков. Оба одеты в форму защитного цвета, при орденах Владимира, с погонами чиновников. Коновалов бритый, похож на актера; держит себя надуто, никого, кроме самых старших, не замечает. [438]
До завтрака они были у Алексеева. Сергей Михайлович сказал с Коноваловым несколько слов, вообще же с ними беседовали мало. Тихменев усадил их за генеральский стол, был с ними любезнее, чем другие.
Алексеев посоветовал Брусилову вызвать к себе в Ровно генерал-квартирмейстера Юго-Западного фронта, чтобы хоть что-нибудь узнать о фронте...
Сегодня в штаб Западного фронта выезжают Сергей Михайлович, несколько артиллеристов и Кудрявцев для совещания там по поводу последней операции в смысле действий артиллерии, которые были слабы и непланомерны.
Безобразов написал, что хочет назначить полковника Апухтина начальником штаба дивизии в своем отряде. Этот полковник получил полк, не принимал его 8 месяцев и теперь идет на новое место. Кондзеровский представил доклад, в котором указал на незаконность желания Безобразова. Алексеев написал «согласен», но прибавил, что эта его резолюция имеет только бумажное значение, так как у Безобразова много ходов, чтобы не считаться ни с каким законом и исполнить каждое свое подобное желание. И вообще этот генерал безобразник. Когда Татищев был послан по высочайшему повелению в Осовец, Безобразов хотел ехать туда с ним, так как крепость состояла тогда в его районе. Он заявил об этом командующему армией. Тот отказал, находя, что несколькодневное отсутствие командира гвардейского корпуса будет вредно для шедших тогда боев. Безобразов разобиделся и пожаловался на это главнокомандующему Северо-Западным фронтом Алексееву. Тот вполне согласился с мнением командующего армией, а Безобразов взял да и уехал на 10 дней в Киев на отдых... Штат своего отряда он раздувает ужасно; об этом уже и Алексеев писал: «Пора прекратить раздувание».
Брусилов сообщил корреспонденту «Русского слова» о своем назначении, что оно и напечатало в номере от 21 марта Сразу видно, что это сделано в штабе VIII армии и написано Лембичем Говорят, что Штюрмер может сломать себе шею на Игнатьеве, которого ему очень хочется спустить из министерства народного просвещения. [439]
Вернулся Крупин. Он рассказывал, что и полковник Сайкс тоже, подобно Филлимору, очень резко отзывается о своем генеральном штабе, который тоже обособился в касту, тоже совершенно не приготовлен к своему делу, тоже надут, надменен... Разница с нашим положением в этом вопросе только в том, что англичане ждут конца войны, чтобы через парламент разделаться со всеми этими господами и обновить саму атмосферу... Сайкс ездил на Кавказ не с дипломатической целью, но все-таки имел разговор с Янушкевичем как помощником наместника по военной части, ведающим сейчас дипломатией; во время разговора присутствовал и Крупин. Янушкевич произвел на него впечатление умного, но вовсе не военного человека. Николай Николаевич принял Сайкса, потом тот у него завтракал и обедал; завтракал и Крупин. За столом присутствовали: жена Николая Николаевича, дочь и сын Петра Николаевича и какой-то Романовский. Все очень пышно, как издавна заведено на Кавказе прежними наместниками для большего импонирования в глазах местного населения. Сам дворец такой, что обязывает к пышности; при нем ботанический сад с пальмами и пр. Симпатичное распоряжение Николая Николаевича вывешено в управлении коменданта гор. Тифлиса: все строевые, начиная от командиров рот, сотен и эскадронов, а раненые все без исключения, имеют являться лично к наместнику к 12 часам дня; он беседует с ними и потом некоторых приглашает к столу.
Отношение кавказских войск к чинам генерального штаба совершенно другое, чем повсюду; там подобраны все люди дела — другим не прижиться. Поэтому они слились с войсками, которые, в свою очередь, не знают различия в роде оружия, живут одной семьей, очень сплочены, успешно борются в дружной массе с нелепыми иногда начальниками и не дают никому наступать себе на ногу.
Полковник Сайкс был очень удивлен, что в России знают Шекспира, — англичане о нас все еще не имеют понятия. Он отметил, что вполне сочувствует нашей близости на Кавказе с туземцами, многие из которых служат у нас в армии офицерами, принимаются военными в своих домах и проч. [440]
Все это совершенно невозможно для англичан: они считают себя господствующей, высшей расой и поэтому никогда не поддерживают никаких отношений с туземцами своих колоний. Нарушить эту ужасную традицию — значит подвергнуться полному остракизму со стороны своих. Английского солдата нельзя заставить отдать честь офицеру колониальных войск — это считается оскорблением.
Говоря о нашей Государственной Думе, Сайкс, сам член оппозиции, заметил, что поражается теоретичности наших оппозиционеров, а бранных слов в Думе просто не может понять. Сайкс, как и Филлимор, считает Сазонова лучшим дипломатом в Европе. Он лестно отзывался о полковнике Корсуне, как специалисте по Кавказу. Кстати, случай не характерный ни для нас, ни для них. Несколько лет тому назад Сайкс написал на английском языке ученую статью о курдах. Теперь, с началом операций англичан в Малой Азии, он добивался, чтобы английское военное министерство издало ее для армии, и наконец недавно добился. Приезжает в Тифлис и узнает, что это статья уже три года назад переведена на русский язык и издана штабом Кавказского округа. Теперь он везет этот экземпляр, как укор своему военному министерству.
Англичане и сами хорошо понимают, что наше соединение с ними у Багдада не даст им ничего серьезного; они пополняют свою армию и на это и рассчитывают, возлагая, однако, главные надежды на дипломатические меры, благодаря которым надеются вывести Турцию из коалиции.
На вопрос Крупина, как все это время операции чувствовал себя Алексеев, генерал ответил: «Среди всего того, что здесь творится, некогда думать о самочувствии».
Вчера приехал сюда, уже не первый раз, свиты его величества контр-адмирал Веселкин. Это большой, грузный человек, гурман, забулдыга, рассказчик похабщины, очень любимой Николаем. Ему ничего не стоит, глядя на своего собеседника, сказать ему, прищурив правый глаз: «И все вы... врете, совсем вы не то... думаете, финтите и ломаетесь...» Все, изображенное точками, заменяется им бранью самого русского происхождения. В этом отношении на него похож [441] князь Орлов, усланный Воейковым на Кавказ. Тот прямо сказал царю, что не хочет быть около него, когда его окружает такая сволочь, как Распутин и прочие. А они были на «ты» и близкие друзья... Веселкин приезжал сюда, чтобы реабилитировать себя в истории, вышедшей с ним в феврале.
В немецкой книге П. Рорбаха «Россия и мы» указано, что в приказе по 113-му пехотному полку за № 363 от 10 декабря 1914 года было предписано зверское обращение с местными жителями. Чрезвычайная комиссия Кривцова запросила нас, правда ли это и не требуется ли опровержение. Оказалось, что, действительно, в делах 20-го корпуса отыскалась такая телеграмма начальника штаба Северо-Западного фронта генерала Орановского командующему X армией генералу Сиверсу, действовавшему в Восточной Пруссии:
«21 ноября 1914 г., 6 ч 20 мин дня. Маркграбово. Генералу Сиверсу. Главнокомандующий приказал подтвердить к точному исполнению требование Верховного главнокомандующего при наступлении гнать перед собой всех жителей мужского пола рабочего возраста, начиная с 10 лет. Орановский».
Пришлось ответить Кривцову, что такой факт мог иметь место, и мы «вынуждены» были к нему изуверством и вероломством местных жителей.
Вчера я получил приказание Ассановича написать заключение по вопросу о подготовке в Финляндии запасов продовольствия на случай прихода германской или шведской армии. Для этого надо было перечитать копии документов, бывших в распоряжении штаба Северного фронта и послуживших как материал для бумаги Плеве от 4 февраля, о которой я уж сообщал. Эти копии присланы к нам 29 февраля без нашего запроса, по приказанию Куропаткина, когда, переговорив здесь с Алексеевым, он понял, что бумаге Плеве, зная ее настоящего автора — Бонч-Бруевича, не придано полного доверия. Бонч-Бруевич-то и прислал это сюда в последний день своего начальствования штабом Северного фронта. [442]
Материал громадный. Любопытно, что хронологически первой бумагой в этом вопросе является письмо начальника штаба Северо-Западного фронта генерала Гулевича к Янушкевичу от 23 февраля 1915 г.: «В № 1020 «Вечернего времени» от 5 февраля, в статье «Неужели не все ясно?» напечатано относительно широкого сбыта хлеба и вообще предметов первой необходимости из России в Швецию, откуда, по всем данным, эти товары проникают в Германию. Главнокомандующий приказал довести это до вашего сведения, ибо нельзя позволять из-за личных выгод некоторых спекулянтов, лишенных патриотизма, усиливать нашего врага и наносить вред своему государству»... Конец особенно хорош, как детский лепет заученной присяги, в которой сказался весь Гулевич: мягкий, недоуменный, азбучно-элементарный...
Вот мое заключение вкратце. Копии освещают два вопроса: о запасах и о сбыте продовольственных и кормовых средств за границу. В обоих вопросах мнения властей противоположны. Местная администрация в лице финляндского генерал-губернатора, финляндского таможенного управления и т. д. утверждает, что ни запасов, ни незаконной продажи товаров за границу нет. Жандармские власти и органы контрразведки VI армии утверждают противное, отрицая всякую статистику и давая свою, совершенно неубедительную по незначительности сравниваемых периодов 1914-го и 1915 года — ноябрь и декабрь. Все донесения полковника Тюфяева, генерала Фрейберга и др. базируются на выражениях: «по моему глубокому убеждению», «надо думать», «возможно предположить», «нельзя не предполагать» и т. д, а это основания совершенно субъективные. К этому примкнул и начальник штаба VI армии генерал-майор Сивере; генерал-квартирмейстер Баженов занял среднее положение, высказав, что если в некоторых местах продуктов меньше против прошлого года, то зато в других возможен запас для спекуляции или для измены. Кстати, эта бумага составлена уже знакомым мне жандармским подполковником Федоровым. (Баженов присылал его ко мне в Тапс для удостоверения, возможно ли предположить, что местные [443] бароны поддерживали связь с немецкой авиацией. Он исполнил свою миссию так, что я уже тогда понял, сколь безнадежно поставлена у нас настоящая военная контрразведка).
Бонч-Бруевич был очень обрадован, когда Сиверс сообщил, что наконец все выяснено: петроградская фирма «Беренд и Блюмберг» уличена в сношениях по продаже громадного количества жмыхов в Германию через Швецию и Данию, за что и передана прокурору петроградской судебной палаты. Тут есть только одно но, и очень существенное, а именно: палата еще не судила фирму и поэтому нельзя выяснить, не шла ли продажа в Швецию с разрешений министра финансов или финляндского сената, которые выдавались до 2 октября 1915 г., когда Совет министров приостановил продажу жмыхов в Швецию и поэтому в Кеми и Торнео остались громадные их запасы, которые никто из наших властей не решился, однако, вернуть внутрь России. Если продажа шла с разрешения, то здесь Финляндия ни при чем, потому что фирма немецкая и налицо ее измена, а не Финляндии. Сам Плеве был очень осторожен в своей бумаге от 4 февраля и, указав на «упорные агентурные сведения о якобы злонамеренных запасах», счел нужным запросить подлежащее ведомство о статистических данных, могущих уяснить, насколько запасы в Финляндии превышают свою обычную норму. О вывозе же он не сказал ничего.
Следует обождать этой статистики и процесса в судебной палате и получить с Северного фронта новые данные о продаже помимо разрешений. По всей вероятности, данные об обучении финнов в особых германских военных школах такого же «достоверного» характера...
Позже мне удалось узнать из совершенно авторитетного источника, что действительно было несколько сот молодых финнов, принадлежавших к активистской партии и отправившихся в Германию обучаться военному делу. Их там приняли, обучили и... послали в немецкие войска. Молодые люди были огорошены этой проделкой, всячески протестовали и, разумеется, на этом военно-учебная эмиграция сама собой прекратилась. [444]
Разумеется, в своем заключении я не преминул сослаться на авторитет министра статс-секретаря Финляндии генерал-лейтенанта В. А. Маркова, еще недавно осветившего ряд затронутых мной вопросов. Приведу наиболее интересное из его беседы с журналистами.
«Прежде всего о появившихся в печати сообщениях о будто бы наблюдаемом массовом переходе финнами границы с целью пробраться в Германию. «Сведения эти, — заявил министр, — совершенно не соответствуют действительности. С начала войны в Финляндии был введен ряд ограничительных правил для перехода границы. Естественно, что массовый переход нескольких тысяч финнов через границу не мог остаться незамеченным и, конечно, не был бы допущен. Больше того, за все время войны у официальных властей ни разу не возникало вопроса о злостном переходе границы финнами. Финляндия вполне лояльна по отношению к России и слишком равнодушна к судьбе Германии».
Член чрезвычайной комиссии Кривцова профессор Лозаннского университета Рейс — немецкий шпион, — таковы данные дела.
Сейчас был у нас на обеде священник 7-го Финляндского стрелкового полка, награжденный офицерским Георгием, как окончивший духовную академию. Молодец малый, статный, подтянутый кожаным ремнем, выправка солдатская, говорит с генералами держа руки по швам. Шавельский представил его Алексееву, Пустовойтенко и Кондзеровскому.
Сегодня совсем уехал князь Кудашев. Его провожали Алексеев, Пустовойтенко, Кондзеровский и другие.
Крупин назначен состоять в распоряжении полковника Базарова при иностранных военных миссиях. На его обязанности, между прочим, надзирать за их размещением и пр. Кондзеровский призвал его к себе и, сказав, что, хотя он состоит в ведении Пустовойтенко, но и он, Кондзеровский, имеет право дать ему указания, как лицо, ведающее внешней стороной жизни военных агентов. Все указания были очень серьезны: не допускать в гостиницу публичных женщин; смотреть за дисциплиной полевых жандармов, приставленных [445] к агентам; за тем, чтобы внешне этаж гостиницы содержался чисто и опрятно...
Сегодня был парад Сводного гвардейского полка, которым командует мой товарищ — полковник Андреев. Разумеется, Кондзеровский тоже прилез, здоровался с нами и шел сзади Алексеева, принимавшего парад. Алексеев перед солдатами держится большим молодцом, грудь вперед, говорит бодро и громко.
Глядя с нами в окно на парад Сводного полка, солдаты которого почти все украшены медалями на Станиславской ленте «За усердие», Пустовойтенко сказал: «Да, вот кажется, что это пустяки, а дай любому левому члену Думы Станислава 3-й степени или пригласи его к высочайшему столу — и они уже неузнаваемы». Носков, конечно, поддакнул и подхихикнул.
Помощник главного интенданта военного министерства генерал-лейт. Богатко назначен главным интендантом военного министерства. Это дельный человек, только не из мудреных, но честный и разумный.
Недавно начальник штаба Черноморского флота капитан Каталинский сообщил через морской штаб свои советы о возможных и желательных общих операциях. Это курьезно слышать от человека, совершенно не умеющего направить частичные операции Черноморского флота. Алексеев написал: «Эти стратегические вензеля капитана Каталинского никому не нужны».
Здешние моряки продолжают обставлять свое управление, истратив уже немало. На последнем докладе дежурного генерала, что надо будет платить за прокат еще новой мебели по 60 рублей в месяц, Алексеев написал: «Да когда же кончится эта обстановка?», а утверждая счета на 150 рублей, заметил там счет на 32 р. за волосяную подушку и написал на нем: «А кому понадобилась волосяная подушечка?».
Артамонов опять приехал.
Недавно Кондзеровский представил доклад о том, что ходатайство Эверта о производстве врача штаба фронта в действительные [446] статские советники не подлежит удовлетворению, так как занимаемая этих врачом должность в мирное время не допускает на ней такого чина Доклад вполне в духе тупого «дежурства». Алексеев написал: «Война дело живое; человек работает, почему его и не поощрить. Надо быть подальше от норм мертвой мирной буквы».
Кудрявцев и вся комиссия вернулись из Минска Они занимались два дня; была масса генералов, но не было людей дела, почти не было батарейных командиров. Кудрявцев прав, говоря, что болезнь последних лет — стремление выработать в младших начальниках собственную инициативу — кончилась параличом старших начальников, которые ради этого вовсе отказались от управления войсками. А младшие, как неответственные, переобремененные сознанием своей моральной ответственности, идут очертя голову. Это проходит красной нитью всю войну. Каждый сваливает ведение боя на младшего, а сам в стороне.
При призыве офицеров из запаса и при отставке совершенно никто не входил, да и не имел права входить, в рассмотрение их прошлого. Поэтому все те, кто был выгнан с военной службы за воровство, шулерство, лихоимство и пр., — все вошли в армию, как будто в военное время воинская честь менее ценится и является излишней.
Сегодня написал заключение по сношению Иванова от 11 марта. Из него видно, как наши военные мало знают и плохо умеют читать и понимать законы. Просто не верится такой путанице понятий, а это факт.
16 августа 1915 г. военный министр генерал Поливанов уведомил начальника штаба Верховною главнокомандующего, что Совет министров признал новое включение территорий в район театра военных действий совершенно нежелательным и нецелесообразным с точки зрения интересов государственного управления; но в то же время не усматривает препятствий к тому, чтобы войсковые учреждения располагались, в случае надобности, также в тыловом районе за чертой театра войны.
Уже в этой телеграмме допущена крупная ошибка, а именно: тыловой район поставлен как бы за пределами театра [447] военных действии, что противоречит не только принятой в армии терминологии, но и классификации этих понятии, установленной ст. 13 Положения о полевом управлении войск; последняя терминирует ясно: «театр военных действий» сам по себе состоит из двух районов — из переднего, называемого «войсковым», и заднего, называемого «тыловым».
20 августа 1915 г. генерал Иванов ходатайствовал о включении Курской и Харьковской губерний по-прежнему в состав Киевского военного округа, хотя бы без объявления их на военном положении, для размещения в них тыловых учреждений армий фронта; он повторил эту просьбу 28 августа.
Здесь также смешение понятий. Так как генерал Иванов просил о включении двух названных губерний в тыловой район своего фронта, то согласно ст. 13 «Положения», объявление их на военном положении (каковое обязательно для войскового района) всецело зависело от него самого, если бы губернии были включены в просимый район. 29 августа 1915 г. военный министр ответил генералу Иванову, сообразно приведенным суждениям Совета министров.
1 сентября 1915 г. генерал Иванов вновь ходатайствовал о присоединении к Киевскому округу Курской и Харьковской губерний (но уже без расширения территории театра военных действий), которыми он хотел, однако, воспользоваться для размещения.
Это еще раз показывает, как сбивчивы понятия о подразделении территорий, занятых какими-либо войсковыми частями или учреждениями действующей армии.
Нач. штаба Юго-Западного фронта генерал Саввич телеграфировал генералу Пустовойтенко 3 сентября 1915 г.:
«Если генерал Алексеев интересуется моим личным мнением относительно расширения театра военных действий, то я признаю это расширение безусловно необходимым: нельзя лишать армию необходимой свободы действий и распоряжений и в то же время требовать от нее успешного выполнения основной задачи — защиты родины. Стеснение армии легко может повлечь пагубные для России последствия, которые министры, [448] конечно, отнесут к вине армии, в то время, когда таких результатов не было бы, если бы нужды армии они ставили бы выше всех иных, хотя бы и крайне важных государственных интересов. Мы уже начинаем чувствовать это стеснение. Так, в силу того, что министр путей сообщения не может настоять, чтобы дороги, принимающие от нас груженые вагоны, возвращали нам немедленно такое же число порожняка, у нас парк уменьшается, что отражается на успехе воинских перевозок, как то было с 30-м корпусом и на эвакуации. Главнокомандующий обязан быть полным и полномочным распорядителем в районе вверенных ему армий, которые должны иметь свободу действий, а, следовательно, и необходимое для этого пространство. Возможно, чтобы главнокомандующий разрешал пользоваться территорией театра военных действий учреждениям, не принадлежащим к составу армий, и нельзя допустить, чтобы он вынужден был просить и ожидать разрешения пользоваться своим тылом».
10 сентября 1915 г. Поливанов телеграфировал Алексееву:
«Более чем годичный опыт войны указал на появление в пределах территорий, подчиненных полевому управлению, такого рода последствий, которые чрезвычайно тягостно отзываются на жизни остальной части империи, не будучи вызываемы, однако, исключительно военными обстоятельствами, но обязанные своим появлением неопытности гражданского управления страной лиц, стоящих во главе управления тылом фронта{80}. Таковые проявления неоднократно служили предметом суждений Совета министров и получили для себя всестороннюю оценку в смысле тяжелого их значения для жизни государства. Отходя от этой точки зрения, надлежало бы стремиться к прекращению всяких прирезок к району, подчиненному полевому управлению».
Во время переписки по этому вопросу выяснилось, что во всех фронтах надо присоединить кое-какие уезды к театру военных действий и одновременно изменить систему управления тылом, против чего возражали лица, которым предстояло [449] потерять широту своей власти; и прежде всего — военный министр. Началась переписка, показавшая, что генералов надо мирить и успокаивать. Поэтому 11 сентября 1915 г. Алексеев телеграфировал Поливанову:
«Вопрос, требующий быстрого определенного решения в духе моих представлений, приобрел затяжной характер и переведен на почву личных недостатков деятелей и трудности установить взаимные отношения между известными начальствующими лицами. Это грозит еще более увеличить тот хаос, который уже и теперь царит в устройстве и работе нашего тыла, что неминуемо отразится и на оперативной деятельности армии, и на правильности и своевременности обеспечения всех войсковых потребностей. После мая глубина территории, предоставленной армиям, уменьшилась от 200 до 400 верст; временно отошли от нее хорошо населенные пункты с большим числом помещений и оборудованных складов. Все эвакуированное размещено теперь преимущественно вне армейского тыла, размещено без всякой системы и плана. Тыла благоустроенного нет; имеется беспорядочное, случайное нагромождение тыловых войск, учреждений, складов и запасов. Безнаказанно такой порядок продолжаться не может без риска полного краха в делах снабжения, подвоза и оперативных перевозок. Поэтому необходимо незамедлительное решение вопроса расширения тыла на началах существующего закона, т. е. подчинение главных начальников округов начальникам снабжений. Где нужна единичная воля и власть, где нужна быстрота приведения в исполнение решений, там не может быть допущено существование двух независимых начальников. Центральное ведомство и главнокомандующие будут поглощены разбором пререканий, изысканием компромиссов; будет страдать дело и важнейшие интересы армии. Если годичный опыт указал на наличие недостатков управления, нужно указать эти недостатки, потребовать устранения их, заменить лиц, не отвечающих своему назначению, но не отказываться от Полевого положения и не переходить к опасной импровизации». [450]
Это все было ответом и на желание военного министерства сохранить власть начальников воен. округов, тогда подчиненных в тылу ему; оно не хотело отказаться от власти над тем, что законно должно было перейти в театр воен. действий.
17 сентября 1915 г. помощник воен. министра генерал Беляев уведомил нач. штаба Верх., что 14 сентября последовало высочайшее соизволение на присоединение к Киевскому округу Курской и Харьковской губерний, но без предоставления главнокомандующему армиями фронта права объявлять эти губернии на военном положении. В случае же необходимости такового объявления, главнокомандующему надлежит войти с представлением в штаб Верховного для соответствующего сношения с военным министром и испрошения высочайшего повеления. Там же указано, что Киевский округ подчиняется главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта, т. е. что он, как это и есть доныне, включен в тыловой район предоставленного его ведению театра военных действий.
Такое высоч. повеление не согласуется с точным смыслом ст. 6 и 13 Положения о полевом управлении войск и является умалением прав главнокомандующего фронтом, который объявляет военное положение в тыловом районе по своему желанию, не испрашивая на это особого разрешения.
Если же считать, что высоч. повеление от 14 сентября было, в сущности, плохо кодифицированной отменой этого права и, таким образом, изменило часть указанных статей Положения и на все будущее время, то все-таки факт принадлежности тылового района без объявления в нем необязательного для него военного положения к театру военных действий остается в полной силе.
Поэтому, когда главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта обращается 11 марта к начальнику штаба Верховного с указанием, что Курская и Харьковская губернии составляют тыловой район вверенного ему фронта, целиком состоящий в театре военных действий; когда он сообщает ему, что в этих губерниях до сих пор введена лишь частичная военная цензура, и когда просит ныне распоряжений о ведении цензуры в полном объеме, то этим он еще раз обнаруживает [451] незнание Положения о полевом управлении и Положения о военной цензуре, которое устанавливает как обязательную норму, чтобы на театре военных действий применялась цензура в полном объеме, что самому главнокомандующему и следовало сделать еще в сентябре 1915 года...
Генерал-майор Егорьев назначен исп. должность главного полевого интенданта. Значение его при Шуваеве будет ничтожно, да и хорошо — заурядный деятель.
Временно вместо Кудрявцева, которому поручено написать сводку критических отзывов о последних операциях, Северным фронтом у нас будет ведать Носков. Это ему не очень нравится.
На Юго-Западном фронте у нас целая бельгийская бронеавтомобильная рота со всем бельгийским личным составом. Начальник ее переменился, и теперь сюда приехал новый, который на днях и отбывает на фронт.
Нет-нет да и попадется указание на «растлевающее» направление «Киевской мысли», очень распространенной в районе Юго-Западного фронта. Чувствую, что закроют ее.
Татаринов донес, что недавно Румыния дала Германии вывезти 1 000 000 тонн маиса для скота. Немцы насмешливо пишут, что это «самая большая победа союзников за март 1916 г.».
Министр земледелия Наумов телеграфировал Алексееву:
«24 февраля я обратился к вашему выс-ву об освобождении на время сева населения от окопных работ. Просьба моя была уважена; ныне киевский губернатор и Южнорусское общество поощрения земледелия телеграфно сообщают мне, что наряду с освобождением населения от обязательных работ введены добровольные работы за повышенную плату, что отвлекает всех рабочих от сельскохозяйственных работ и грозят громадным недосевом в ближайшем тылу армии. Поэтому просят не привлекать на время сева ни на принудительные, ни на добровольные работы по повышенным ценам, освободить на это время все взятые подводы и разрешить отпуск на [452] сельскохозяйственные работы нижних чинов тыловых воинских частей в районе их расположения. Изложенное сообщаю на усмотрение вашего выс-ва с усердной просьбой удовлетворить ходатайство, поскольку это допустимо военными требованиями».
Мое заключение по запросу Иванова не удовлетворило Ассановича: «Как можно писать, что все не знают закона? Ведь думали же все о чем-нибудь?!»... И потому он пошел еще дальше: смешал военное положение с полным объемом цензуры и предложил просить высочайшего соизволения на введение последней... Пустовойтенко согласился с его заключением, не узнав, правда, о моем, вовсе не доложенном ему. Канцеляристы! Как рабски настроена у них вся психика.
Шуваев на днях телеграфировал Алексееву, что хотел бы испросить высоч. повеление на предоставление военному министру права производить инспектирование всех частей и учреждений армии в отношении снабжения всеми видами и предметами. Конечно, Алексеев написал на телеграмме: «Согласен». Любитель ширм и закрытых дверей, Кондзеровский пометил после этого на телеграмме красным карандашом: «Ого!» В этой пометке вся боязнь канцелярской души. Кстати, вообще резолюции Кондзеровского (на бумагах, не идущих к начальнику штаба) таковы, что совершенно вопреки закону (положению о письмоводстве) подчиненные никогда не знают по ним, какое сделать исполнение. Он предоставляет им это после доклада и тогда резолюцию свою не меняет: на случай чего, скажет, что доверил этот вопрос такому-то, а тот не сумел...
Сегодня граф Замойский привез слухи, что Фредерикс, Воейков и Распутин устраняются... Все отказываются верить, а я, после прочтения передовой статьи генерала Дубенского в «Русском чтении» от 23 марта, думаю, что это возможно, иначе этот императорский лакей не посмел бы говорить так дерзко о «русских немцах», о «баронском крае, где враги России просто открытые», о том, что «должно раз и навсегда изгнать тевтонов из русской земли». Генерал дошел даже до такой храбрости: «Если многие внутренние немцы явно не предатели, [453] не изменники, то в огромном большинстве все-таки им чужда, враждебна русская жизнь и наша православная вера»... Стонет русская земля от этих друзей Вильгельма, от этой шайки внутренних наших врагов, изменников и предателей».
Куропаткин сейчас в Выборге на осмотре крепости.
В Ризе перевезены сегодня обе пластунские бригады, посланные отсюда с фронта. Юденич сам был там во время их высадки и остался доволен. Воспламеняющийся Николай Николаевич по этому поводу уже в восторге от услуг Черноморского флота и т. д. Конечно, ничего особенного.
Оказывается, за неделю до 5 марта Рагоза приехал в штаб Плешкова, чтобы познакомиться с ним, пообедал., в общем пробыл не более часа — и все. Больше он не был, а войск и района II армии так и не видел. Эверт, конечно, тоже... Вот это наше высшее командование! В начале операции Рагоза считал безусловно необходимым артиллерийскую подготовку измерять днями, а в конце настаивал на часах.
Артамонов поехал сегодня в Бердичев к своему покровителю Иванову.
Лечицкий заболел крупозным воспалением легких. Не знают, кому временно дать его армию — нет генералов...
Царь выезжает сегодня из Царского Села и в 8 часов вечера 27-го прибывает на Юго-Западный фронт производить смотры.
При Ставке вот уже несколько месяцев организовано свое контрразведочное отделение; начальник его — подполковник Озеровский, тоже жандарм, переодетый в штабную форму. На организацию отпущено было 3000 рублей.
Ввиду слухов, что Николай Николаевич ездил недавно в Царское Село для совещания о перемене членов правительства, запишу, что до вчерашнего дня он еще не трогался с места, вероятно не тронется и дальше.
Наши офицеры генерального штаба взволнованы слухом, что пособия на Пасху отменены. Неподвижный полковник Балашов, никогда не бывавший у нас в аппаратной, признал [454] этот вопрос таким важным и срочным, что вчера сам явился в аппаратную, отправил в главный штаб запрос, выдают ли там и кому, и разговаривал по аппарату с офицером дежурства Юго-Западного фронта — до него дошли слухи, что там уже роздано, и очень много: дежурный генерал фронта получил-де 18 000 рублей. Ответили, что еще нет, но будут награждаться... Вот это, конечно, дело стоящее того, чтобы похлопотать и побеспокоиться!...
Смерть М. М. Ковалевского прошла здесь совершенно незамеченной — этот человек им не знаком ни по литературе, ни даже по газетам.
Приехали на совещание по вопросу о пополнении армии лошадьми бывший министр внутренних дел князь Щербатов и управляющий государственным коннозаводством генерал-лейтенант Павел Александрович Стахович. Внешне Щербатов производит очень симпатичное впечатление. Совещание происходило после обеда в зале «Бристоля», под председательством Алексеева.
Сегодня же прибыл новый директор дипломатической канцелярии камергер Базили. Что-то очень придворно вылощенное и дипломатически прилизанное.
Беляев и Лукомский, оба помощника военного министра, уходят. Это хорошее начало Шуваева. Пора оздоровить мертвую канцелярскую атмосферу петроградских мирных конюшен. Лукомский женат на дочери Сухомлинова, известен тем, что сочинил для себя особый орден — Владимир на георгиевской ленте — за удачное проведение мобилизации, которой он заведовал в управлении генерального штаба Это мне напоминает, как один поп в Новгородской губ. показывал мужикам и бабам палец святых Бориса и Глеба, и народ валил к частице братских мощей с подводами хлеба, яиц, полотенец, холстов и пр.
Сегодня был здесь генерал-майор Вышинский, бывший командир гренадерского Эриванского полка, форму которого любит царь; он назначен помощником генерал-квартирмейстера Кавказской армии. Офицеры полка провожали его очень тепло, что и проявилось в их телеграмме на имя царя. [455]
По общим отзывам, это хороший человек и отличный военный. Недавно начальник гренадерской дивизии, в которую входит Эриванский полк, осматривал полковые окопы. Его сопровождал Вышинский.
— Какие у вас плохие окопы.
— Ваше-ство, мы рады и им, никогда лучших не имели.
— Здорово, молодец!
— Здравия желаем, ваше высок-ство.
— Здорово, молодец! (второму).
— Здравия желаем...
— Здорово, молодец! (третьему).
— Здравия...
— Как это они у вас не знают, как надо отвечать генералу?
— Ваше-ство, у нас никогда ни один генерал еще здесь не был.
Сегодня вернулся из своей поездки во Францию подполковник Андерс. Он пробыл на французских позициях 10 дней, был в Вердене и утверждает, что французы его отстоят.
Алексеев теперь целыми днями пишет что-то к совещанию 1 апреля.
Временно VI армией командует Гулевич, состоявший в распоряжении главнокомандующего Северным фронтом. Горбатовский армию еще не принял, сдавая свою Радко-Дмитриеву.
Главноуполномоченным всероссийского земского союза, князем Г. Е. Львовым была послана следующая телеграмма Брусилову: «Главный комитет всероссийского земского союза приветствует вас, глубокоуважаемый Алексей Алексеевич, выдержавшего самые тяжелые испытания великой войны, закаленного в самых тяжелых боях, стойкого духом, славного полководца, — как давно желанного высокого руководителя армиями Юго-Западного фронта. Сливаясь все теснее и теснее в полуторагодовой работе на защиту родины с нашей дорогой армией, мы, земские люди, всегда с благодарностью вспоминаем ваше имя. Вы первый открыли общественным силам доступ к армии, призвав на помощь VIII армии отряд всероссийского земского союза. Благодаря [456] вам, мы работаем на фронте. Ваш острый дальновидный взгляд провидел в свое время дальние горизонты. Да поможет вам Бог в вашей новой предстоящей работе на пользу родине на новом высоком посту». Брусилов ответил; «Глубоко тронут и бесконечно признателен за дорогое внимание и пожелание. Да поможет Господь нам всем, русским людям, соединившимся в общем усилии, побороть врага во славу и счастье государя и России». Многим не особенно-то по носу такое приветствие.
Андерс рассказывает многое, уже известное мне от Ермолаева. Поразительны порядок в тылу французов, снабжение, довольствие; все это бросается в глаза своей деловой организованностью. Штабы расположены очень близко к линии окопов, штаб Жоффра всего в 25 верстах; снарядов не считают. В Париже цены на продукты поднялись всего на 20–25%; никаких острых вопросов рынок не знает. Жоффр очень суровый на вид и не менее резкий и решительный в деле. Его очень боятся. Когда Председателем Совета министров был его враг Галиени, Жоффру было особенно трудно поддерживать свой авторитет; вмешательство Галиени и Совета министров в военное дело происходило иногда очень в неприятной для него форме. С Брианом, его единомышленником, дело идет иначе. Однако все-таки Совет министров все время обнаруживает тенденцию вмешательства. Это создает совершенно особые условия командования. Каждый депутат парламента имеет право объезда и проверок фронта в смысле довольствия и пр. Жоффр ни одного из них не принимает, чем многие недовольны, но все понимают, что только при этом условии никто не может обвинить его в сочувствии кому-либо.
Наш Жилинский держит себя там очень важно.
Во Франции до 400 наших пленных, бежавших от немцев. Чтобы не возить их в Россию, их устроили рабочими на заводы, что не обошлось, однако, без неудовольствий и иногда прямого протеста. Везти их сюда надо через Швецию, что может [457] осложнить вопрос по ее нейтралитету, да и провоз каждого обошелся бы в 400–500 руб. Курьезное заявление сделал один из пленных Жилинскому, который хотел их всех осмотреть. Он пожаловался на пищу. Жилинский был очень удивлен. «Да что же ваше в-ство? Вот и вчера дали сырую говядину и коровий кал!» Оказывается, дали бифштекс со шпинатом.
Недавно двое прибежали из Бельгии, где немцы заставили их рыть окопы. Одного из них по темноте бельгийцы даже подстрелили. Когда все это выяснилось, его свезли в лазарет, там за ним ходила королева, его засыпали подарками и окружили всяким вниманием.
Оригинально был принят Андерс бельгийским королем. Ему было назначено явиться к 9 ч 30 м утра Небольшой домик; в передней комнате сидел какой-то майор. Андерс явился. «Да, да», — и сказал тот и постучал в дверь. Оттуда: «Entrez» — и Андерса ввели в кабинет короля. Последний встретил его стоя; на груди Георгий, который он надел для приема русского офицера.
Под Верденом французы потеряли в первый месяц 150 000 чел., из них около 20 000 из цветных войск попали в плен. Эти чернокожие не умеют сидеть в обороне и очень отчаянны при движении в атаку. Когда они доходят до нелриятеля, бросают ружье, которому перестают доверять, просто двумя руками душат немцев — это их всегдашний прием расправы. Вскоре цветные войска были убраны во вторую линию и пленение прекратилось. Немцы потеряли за первый месяц 250 000 человек.
Китченер поражает своей фигурой — худой, прямой, стройный, с прекрасными пушистыми усами. Он произвел на Андерса особенно сильное впечатление. Просил его передать Алексееву, что так как Англия должна была создать свою 4-миллионную армию почти из ничего, то ее заводы и фабрики обременены заказами на себя, и потому просил нас направлять заказы к ним в последнюю очередь, когда уже все другие способы исполнения окажутся невозможными. «Мы охотно исполняем все ваши заказы, смотрим на них, как на свои, — сейчас нет дела нашего и не нашего; но все-таки [458] нам естественно в первую очередь думать об английской армии».
Французы произносят фамилии своих соотечественников немецкого происхождения так: Herr — Эр, Oberhauser — Оберозе. При таком произношении никто и не догадывается об истинной транскрипции. Anders — Ander, так его все и называли. Приемная нашего военного агента во Франции графа Игнатьева полна всякого рода коммерсантами, исполняющими наши военные заказы, и представителями наших ведомств; это муравейник.
1 апреля прежде всего будут обсуждаться причины неуспеха мартовской операции. Алексеев сам написал три страницы, затем идут замечания вел. князя Сергея Михайловича, Михальковича, еще другие и собственные Кудрявцева. Последний возмущен страшно. Оказывается, у Плешкова артиллерия была поставлена так, что стрелять могли только 20% батарей, остальные ничего не видели. Но все-таки и они стреляли.
— Да как же вы стреляли?
— А так, просто соблюдая направление...
Сергей Михайлович был также возмущен, что и высказал на минском совещании. Плешков, подобно Рагозе, тоже не объехал войска, не осмотрел позиции. Штаб его был очень мал, люди сбились с ног... Никакого общего руководства, составленного сообразно опыту войны, нет и у наших артиллеристов. Словом, все в развале. Только теперь Кудрявцев понял, почему Ермолаев возмущался самим словом «ножницы»; только теперь ему стало ясно, что эти резатели — ответчики за отсутствие артиллерийской подготовки, что это люди, преступно обреченные на верную смерть. Теперь ему ясно, что ни о каком наступлении нам думать нельзя, а надо скорее и глубже зарыться в землю и бетон и, хоть сидя там, начать изучение тех указаний, без которых нельзя начинать наступление по одному роду оружия. А между тем в массе войсковых частей посланные им еще в январе «Общие указания» до сих пор не получены, валяясь, как я и предвидел, в штабах... Итак, валяется в углах все, что печатается [459] и посылается отсюда. Все начальники знают обычную цену всяким печатным «наставлениям», «инструкциям» и т. д. — они сами прибегают к этому средству, когда нужна типографская отписка... С другой стороны, за массой ежедневных дел не всегда есть время начинать изучение. Создается заколдованное кольцо...
В 6 час. вечера 24 марта прибыл в Бердичев Брусилов и 25-го начал принимать фронт. Обед штабных 24-го, когда Иванов сидел с Брусиловым рядом, прошел в каком-то молчании; упорно молчал сам Иванов.
Совещание по конскому вопросу закончилось и сегодня все разъехались. Щербатов и Стахович настроены довольно пессимистически, и, по их мнению, вопрос о пополнении лошадей стоит вовсе не благополучно. Другие члены с этим не согласны, находя, что при общей численности лошадей в России к объявлению войны в 30 000 000 можно было дать армии к началу войны 800 000–1 000 000 и затем пополнят ежегодную убыль в 60%, то есть за два года войны дать еще дважды по 600 000, а всего менее 2 500 000; нетрудно-де дать еще и на третий год и истратить всего 3 миллиона лошадей. Таковы данные кабинетной статистики генерального штаба. Благодаря злоупотреблениям, в отделениях ремонта, например, на Юго-Западном фронте состоит негодных 60% лошадей.
Первая аудиенция Беляева у Шуваева продолжалась всего... четыре минуты. Он уходит. С Лукомским было иначе. Тот спросил, считает ли Шуваев, что он ему нужен. Шуваев ответил, что ничего против него не имеет, но что если сам Лукомский хочет переменить свою службу, то готов ему помочь. Лукомский решил уйти. Говорят, что помощником военного министра будет рыжий Данилов; на должность начальника генерального штаба называют Гулевича.
Оказывается, с гибелью «Португалии» не совсем так, как печатается у нас. Во-первых, недавно французы также атаковали австрийское госпитальное судно, но вовремя скрылись; во-вторых, немецкая подводная лодка видела наш миноносец, который решил прикрыться «Португалией» и потом скрылся; в-третьих, сообщив туркам о том, что будет [460] идти госпитальное судно, мы не сообщили об этом германцам, что должны были сделать.
14 марта генерал-квартирмейстер Западного фронта прислал Пустовойтенко донесение начальника штаба 24-го армейского корпуса генерал-майора Вейля, от 26 февраля, о том, что во врачебных и питательных организациях, расположенных в районе корпуса, «устроилось немало евреев», которые оказывают особое внимание своим, чем возмущают христиан. В доказательство приведено несколько фактов. 19 марта Алексеев наложил резолюцию: «Пора прекратить на пагубу дела и интересов России земскому и городскому союзам давать места в своих организациях евреям, ибо дело окончится тем, что придется властно выслать их всех из пределов театра войны». Об этом сегодня написано князю Г. Е. Львову, но в более мягком тоне.
М. С. Попов говорит, что из всех офицеров, служащих в главном управлении военных сообщений, на своем месте только Тихменов и начальники почтово-телеграфной и этапно-транспортной части управления полковники Загю и Бармин; все остальные — самые серые, посредственные, не имеющее никакого понятия о своем деле; разумеется, это не относится к самым младшим. Теперь Попов часто дает свои заключения и вообще по гражданским делам Ставки, подчеркивая этим то, чего генеральный штаб не сознает и доселе: что ни одна большая территориальная военная командная единица не может жить без специального юрисконсульта по массе вопросов гражданского управления. Генеральному штабу это неясно; они учили законоведение, статистику, историю — значит, знают все, что надо и можно знать для гражданского управления занятой территории...
Скринников и Созонов — наши военные юридические полковники поражают своей юридической безграмотностью, Попов просто не верит, что они могут носить знак юридической академии. На степень подготовленности А. А. Лодыженского к управлению гражданской канцелярией указывает [461] необходимость со стороны Попова разъяснять ему, например, азбуку управления губернией, что оно ведется не из канцелярии губернатора, а из губернского правления. Вопросы Лодыженского бывают до того смешны, что просто надо поражаться, как мало знает гражданскую жизнь сам Алексеев, если мог утвердить его в должности.
Кудрявцев составил очень резкую записку о последней операции и наговорил таких вещей по адресу артиллеристов, что ждет бури со стороны вел. князя Сергея Михайловича.
Когда в Минске на совещании выяснилась неприглядная картина всей операции, наивный Эверт, обращаясь к присутствующим, спросил их: «Господа, неужели нас ничему не научили 20 месяцев войны?».
Гулевич получил 42-й корпус.
Который раз приезжает генерал-лейтенант Воронин. Вот пластырь, который не отстанет от Ставки, пока его не приклеят куда-нибудь; он командовал 22-й дивизией, потом корпусом, но смещен. Начальником штаба дивизии у него перед объявлением войны был полковник Базаров.
Только немногие вдумывающиеся люди понимают, что война нами выиграна не будет. Может быть, помогут выиграть ее для Согласия союзники, но не мы и не для нас. Наше дело кончено и ясно: мы ничему не научились и потому отстали от противника, учившегося и учащегося каждый день.
Разведывательная работа штабов фронтов и генерального штаба свелась к столь любимым повсюду «сводкам». «Сводка» — это спасательный круг, который надевает на себя начальство разведки, когда наступает момент представления отчета о деятельности за неделю или за месяц. На две трети они составляются по... иностранным газетам. Да другого и не может быть: кто же у нас имел понятие о разведке в мирное время? Кем и где она велась?
На вопрос Попова к офицерам и чиновникам, работающим в этапно-транспортном отделе главного управления военных сообщений, нет ли каких-нибудь руководств, инструкций, указаний и т. д. по этому сложному и очень важном делу, [462] они отвечали, что ничего, кроме Положения о полевом управлении, не знают... Начальником этапно-транспортного отделения является статский советник Сергей Алексеевич Строганов, отличающийся грубостью, неотесанностью и департаментской важностью.
Шуваев телеграфировал Алексееву:
«Государь император 28 этого марта высочайше повелеть соизволил: 1) возложить на военного министра общее руководство и наблюдение за деятельностью всех артиллерийских, военно-технических и интендантских управлений, учреждений и заведений, расположенных как во внутренних округах, так и на театре военных действий; 2) предоставить военному министру право осматривать лично или через доверенных лиц все войска управления, учреждения и заведения действующих армий в отношении снабжения их установленными запасами и разными видами довольствия».
Во время японской войны у нас был шпион из старших служащих завода Круппа, сообщавший нашему военному агенту в Берлине о дне и часе каждой отправки орудий японцам, месте погрузки и перегрузки, сроков прохода портов и прочее. За это он получал по 1000 рублей в месяц. Эти сведения наш военный агент своевременно сообщал генеральному штабу — и хоть бы один транспорт был уничтожен! Вот какая была и есть у вас разведка.
На заседании в Париже соединенного военного совета Жилинский вдруг брякнул, что посланные нам итальянцами ружья Гра никуда не годятся и потому они даны молодым солдатам для строевых занятий... Итальянцы возмутились, потребовали не заносить пока этого в протокол, спрашивали, зачем же тогда Россия все время заказывает патроны, и запросили Сазонова Тот сообщил об этом Алексееву. Последний написал на телеграмме министра иностранных дел: «Я ему такого поручения не давал» и послал к Сергею Михайловичу. Тот прибавил: «А я тем паче». Пришлось извиняться за этого услужливого... медведя. Теперь итальянцы просят не [463] посылать к ним для ознакомления на фронт Жилинского, если думали это сделать, а прислать другое лицо.
Генерал-адъютант Трепов был командирован царем в Финляндию, а изучив вопрос, пришел совершенно к тем же выводам, что и я: все это раздуто жандармами и Бонч-Бруевичем. Какое трогательное единогласие...
Недавно немцами с цеппелинов сброшена к нам прокламация, повторяющая с маленькой вариацией карикатуру о царе, Вильгельме и Распутине из «Fliegende Blatter», о которой я же писал.
Германия дает Турции 100 000 пленных мусульман, взятых ею на русском и французском фронтах; Турция уже отпустила кредиты на содержание 40 000; первая партия в 400 русских и 5000 марокканцев уже прибыла в Константинополь. Вся турецкая армия сейчас состоит из 54 дивизий, из них 10 по 12 батальонов и 44 по 9 бат. От Германии Турция получила 120 000 русских ружей.
Стали разгружать в Белом море привезенные в январе винтовки: Лебеля — 30 688 штук, Гра — 73 777 и 25 000 осветительных гранат.
Приехал «Илья Муромец» Шидловский.
С образованием морского штаба Верховного главнокомандующего Балтийский флот обособился от VI армии. Результаты налицо: сегодняшние телеграммы Сиверса Алексееву.
«Распоряжения по артиллерийской подготовке побережья Рижского залива сделаны. Оборона островов составляет задачу флота, который ныне не подчинен главнокомандующему, а потому и общего начальника обороны островов и побережья нет».«Штаб VI армии просит указаний штабу командующего Балтийским флотом об осведомленности его о расположении войск на Моондзундских островах и об инженерной обороне районов, непосредственно прилегающих к району VI армии. Они сами просили об этом, но командующий Балтийским флотом не удовлетворяет их просьб»... [464]
Николай Николаевич просит Алексеева ходатайствовать о производстве в генерал-лейтенанты Болховитинова, оказавшего немалые заслуги по выработке Эрзерумской и предыдущей операций. Это действительно порядочный начальник штаба.
Слухи об уходе Фредерикса и Воейкова крепнут. Называют уже и заместителей: для первого — князя Кочубея, главноуправляющего ведомством уделов; для второго — Княжевича, теперь губернатора, раньше командира Крымского полка.
Читаю сейчас кое-какие основные сочинения по японской кампании; оказывается, они не известны многим нашим офицерам генерального штаба...
Пустовойтенко сообщил Лебедеву, что Алексеев согласен, чтобы 3-батальонные полки не развертывались в 4-батальонные, но просит принять все меры, чтобы дивизии на Западном фронте были доведены до штата.
Пустовойтенко написал генерал-квартирмейстеру генерального штаба, что впредь о каждом иностранном корреспонденте, просящемся на фронт, желательно иметь следующие сведения: 1) подданство, 2) от каких редакций представил письменное удостоверение о своей профессии, 3) кто письменно рекомендует, 4) давно ли находится в России, 5) какими языками владеет, 6) «не проходит ли по контрразведке», 7) мнение министра иностранных дел, что из себя представляет, насколько расположен к державам Согласия, и в частности к России, и насколько желательно допущение в армию, притом в какой степени: возможно шире или на известных условиях, 8) мнение главн. упр. генеральн. штаба о личности и о возможности допущения в действующую армию.
Сегодня утром приехали главнокомандующие фронтами; Брусилов будет вечером. Эверт и Куропаткин пришли в собрание завтракать, с ними Квецинский и Сиверс, а Иванов остался у себя в вагоне, отдав, однако, утром «визит» Алексееву. Это демонстрация. Эверт вошел в зал вместе с Сергеем Михайловичем, у которого был до того. Со мной за столом [465] завтракал, адъютант Эверта капитан Некрасов — недалекий человек, можно было бы взять что-нибудь получше; говорит, что расшифровка почерка генерала отнимает у адъютантов много времени. Эверт прост, спокоен, несуетлив, но в нем все-таки так и бьет «я — главнокомандующий». У Куропаткина ясно другое: «терпение, доверие, и я покажу, что заслуживаю вашего внимания». Сиверс — здоровый малый, с рыжими усами, не раз бывавшими в стакане зелена вина. За столом сидели: слева от Алексеева — Куропаткин, справа — Сергей Михайлович, за ним Эверт.
Потери в мартовскую операцию на Западном фронте (II армия) до 90 000 человек! Из них 65 000 раненых; 5000 солдат и 77 офицеров пленных, 5000 убитых не подобраны; остальные убитые. Масса людей с отмороженными ногами (после воды днем люди с мокрым ногами стояли на ночном морозе): на Западном фронте — 112 000 чел., на Северном — 9000. Ужас! На Северном фронте армия — 38 000. С 8 до 14 марта V армия захватила у противника всего 40 квадратных верст.
28 марта в Москве умер генерал от кавалерии Плеве. Накануне он пожелал присоединиться к православию, что совершил священник Богословский. Плеве находился в университетской клинике нервных болезней; он приехал в Москву сразу после увольнения, жил на квартире при штабе Московского военного округа и сразу стал лечить нервы, расшатанные переутомлением. Умер от кровоизлияния в мозг.
Адъютант Квецинского прапорщик Н. А. Масловский говорил, что суета с приказаниями и директивами во время операции шла ужасная; половина отменялась, в другие вводились дополнения и т. д. На фронте винят Плешкова и Сирелиуса. Последний был уже четыре раза устраняем, но какая-то бабушка ему очень ворожит. Он совсем плохо распорядился артиллерией. На фронте вся операция считается кошмарно неудачной. Квецинского хвалят за его искренность, прямоту, порядочность и говорят, что он работает хорошо и очень много: почти всегда до четырех часов ночи, а иногда и позже, как, например, 30 марта — до 8 ч утра без отдыха. Ему некогда читать газеты, поэтому во время ужина [466] адъютант читает ему самое интересное. Он не ложится спать раньше 6 часов ночи, часто в 6–6 1/2 — и в половине десятого уже на ногах; днем спит полтора часа Немало времени он тратит на беседу с докладчиками и приезжающими. Гулевич все кончал к 1 ½ ночи, а этот никак не может. Эверт спит довольно: с 1 1/2–2 часов ночи и еще днем часа три. Он тоже много работает, во все вникает и серьезно относится.
За обедом Иванов тоже не был. К присутствовавшим за завтраком прибавился Шуваев, приехавший в экстренном поезде: вагон-микст и его великолепный, просто редкостный по роскоши вагон, сделанный еще, конечно, для Сухомлинова. Шуваева мы все ждали. Кондзеровский принимал горячее участие в видимой организации этого ожидания. Шуваев вбежал, почти как юноша, и был очень подвижен. Он не изменился, так же любезен и прост со всеми.
Сегодня и вчера Алексеев никого не принимает с текущими делами, готовясь к совещанию.
Все высшие чины встречают сегодня царя в 9 ч 30 мин вечера. Академик князь Б. Б. Голицын с Шидловским на «ты»... Куропаткин и за обедом и после обеда так же чинно и истово принимает наши поклоны, как и утром.
Сегодня высшим чинам роздана секретная Записка по поводу выполнения операции на Юго-Западном фронте в декабре 1915 г. и Северном и Западном в марте 1916 г. Она написана частью Кудрявцевым, частью Борисовым, частью же самим Алексеевым, но и часть Кудрявцева последним сильно выправлена. Борисов выбрал все, что касается VII армии Щербачева в Буковине и IX армии Лечицкого на Стрыпе. Не делая никакой ошибки, Записку должно считать выражением мнений и взглядов Алексеева, и от этого она приобретает особенный интерес и знания. Это первый опыт разбора операций со стороны верховного командования. Не очень-то он приятен Иванову и Курапаткину, но главное — Эверту, Щербачеву, Рагозе и Гурко. Завтра Записка посылается во фронты для раздачи всем начальникам дивизий и командирам корпусов. А какое заблуждение в армии, а отсюда и в печати! Там некоторые считают, что декабрьская и [467] особенно мартовская операции дали положительные результаты. В этом сходятся «Речь», «Русское слово», «Новое время» и даже «Русские ведомости».
Привожу наиболее интересные извлечения из Записки.
Подготовка начальствующих лиц и штабов
В обеих операциях среди начальствующих лиц не было той веры в успех предприятия и той нравственной подготовки, при которых только и можно ожидать удачного выполнения прорыва неприятельской сильно укрепленной позиции, упорно обороняемой.Выразилось это:
1. В отсутствии тщательно, широко и всесторонне обдуманной подготовки операции во всех ее частях, в отсутствии затем готовности старших войсковых начальников и штабов давать подчиненным инстанциям определенные ответные указания. На младшие инстанции и отдельные роды войск переложена была существенной важности работа по выполнению первоначальной полевой, а не кабинетной подготовки операций. Причины этому были различны; между прочими и та, что исполнительная власть выпадала на долю начальников и штабов, не знакомых с районом действий, куда они прибывали почти перед самым началом операций.
Едва ли можно признать желательным передачу командующим II армией управления корпусами, назначенными для выполнения важнейшего акта — прорыва, в руки импровизированных командующих группами и оставление в непосредственном своем подчинении корпусов на пассивных участках. В левой ударной группе II армии отсутствовала общетактическая полевая оценка выбранной артиллерийской позиции, так как личного осмотра на местности этой позиции как старшими начальниками, так и офицерами генерального штаба сделано не было.
2. В несогласованности действий артиллерии с пехотой, в неумении идти навстречу пехоте в деле всесторонней подготовки атаки со стороны вспомогательных родов оружия. [468]
Часто артиллерия являлась бессильной зрительницей гибели пехоты, захватывающей не раз неприятельские укрепления (главным образом, в 1-м армейском и в 1-м Сибирском корпусах), а пехотные поддержки, не имея инженерной подготовки в виде оборудованных плацдармов, таяли бесцельно под артиллерийским огнем противника (особенно на участке 36-го корпуса).
3. В отсутствии мужественной настойчивости у артиллерийских начальников твердо и решительно заявить о несоответствии условий, в которые их ставили для выполнения возлагаемых на них задач, имея в виду ожидаемые от артиллерии результаты.
Выбор участка для атаки
(Указав условия выбора такого участка, как-то: удобства наблюдения за падением снарядов, сведения об укреплениях противника, выпуклость в нашу сторону полосы противника, удобства подвоза и удобства маневрирования, Записка продолжает):
Погрешности против сказанных общетактических условий замечались в наших последних боевых действиях весьма часто.I. К выполнению задач приступали, имея целью прорвать расположения противника без особой подготовки по приему полевого боя.
Укрепления же противника, особенно в Буковине и на Стрыпе, оказались настолько сильными и сложными, что взять их и тем более удержаться во взятом и развить успех глубже без надлежащего сближения с противником (при помощи окопов) и последующей подготовки было весьма трудно.
II. Ширина или протяжение прорыва, по опыту наших наступлений Юго-Западного фронта и особенно II армии в марте, недостаточна. Достигавшие известного успеха наши войска, врывавшиеся в расположение противника, простреливались затем насквозь с обоих флангов, несли значительные потери, не [469] имея возможности закрепить за собой захваченное для развития отсюда дальнейшего успеха. Приносимые жертвы оказались напрасными.
Опыт, как французский, так и наш собственный, указывает, что фронт атаки должен быть не менее 20 верст, достигая, по возможности, до 30.
Выбор участка для непосредственного удара происходил без основательного изучения свойств неприятельской позиции, и в районе, например, V армии избирались короткие вогнутые участки расположения, чем еще более облегчалась для противника возможность поражения нас с обоих флангов огнем.
III. Участок местности группы генерала Плешкова для атаки выбран, с артиллерийской точки зрения, особенно неудачно:
а) наблюдение за падением снарядов было в большинстве случаев невозможно, так как почти все постройки противника прикрывались лесом;
б) подвоз снарядов нельзя было вести иначе, как по отвратительным проселочным дорогам, превратившимся вследствие весенней оттепели в сплошную грязь;
в) лесистость занятой противником полосы не позволяла сделать предварительную разведку его построек достаточно тщательно, и более или менее определенные сведения имелись лишь об опушке неприятельской укрепленной полосы; глубина же неприятельского расположения оставалась неисследованной;
г) болотистая местность перед атакуемым участком не дала возможности выбора артиллерийских позиций, и вся артиллерия принуждена была стоять только в двух группах, причем первоначальное расположение артиллерии оказалось очень далеким от неприятельских укреплений, а дальнейшее маневрирование, особенно тяжелой артиллерии, было значительно затруднено, вернее — почти невозможно;
д) кроме того, выбранный участок неприятельской позиции нельзя было считать более слабым по силе укреплений, чем другие участки. Здесь укрепление противником позиции у себя в тылу производилось в то время, когда еще немецкая [470] передовая позиция шла по реке Мяделке до местечка Козяны, почему работы велись без всяких помех со стороны нашего огня. И когда позиция на фронте р. Комайка — Лапинский лес — Можейки была закончена, тогда немцы бросили линию р. Мяделки и отошли на готовую позицию, уничтожив деревни в оставляемом районе. На других участках к югу немцам приходилось строить окопы и проволочные препятствия под нашим огнем — артиллерийским и ружейным.
Весьма трудная, но первейшая задача точной и подробной осведомленности об укрепленных сооружениях противника требует настойчивых указаний на необходимость тщательного изучения расположения противника и его укреплений путем фотографирования с аэропланов, нанесения снимков на карту, увеличения и сличения с данными, добытыми другими видами разведки. Только тогда для начальника будут ясны силы и группировка противника и можно будет давать войскам не расплывчатые приказания., а точно определенные задачи по местности и по пунктам атаки, чего в настоящее время часто не делается (особенно поучительны в этом отношении распоряжения по частям IV армии в декабре 1915 года).
Назначение войск, выбор общего и артиллерийского начальника
В какой мере мы не придаем важного значения подготовительной стороне дела и предварительному детальному изучению условий атаки сильно укрепленной позиции, видно из многих случаев назначения для главных действий прорыва совершенно не ознакомленных с местностью войск и образования временных соединений, не оправдываемого сущностью дела и нарушающего постоянную организацию корпусов с их ответственными командирами.I. Важнейшая задача по прорыву на Стрыпе в декабре 1915 г. легла на штаб армии, который только что прибыл, и ни корпус, ни командир которого, ни промежуточное начальство, [471] ни войска совершенно не были знакомы ни с местностью, ни с характером позиций противника Об этом приведено такое свидетельство в отчете VII армии: «В штабах XI и IX армий фотографий намеченного для атаки участка фронта противника не было, сведения о позиции и даже вообще о расположении противника были скудны». «Войскам было запрещено вести свою разведку, чтобы не показывать новых частей».
II. Образование во II армии групп, каждая во главе с командиром одного из корпусов, облегчило лишь работу высшей инстанции, но не могло служить для пользы дела. Наоборот, командир корпуса не имел той мощи, какую мог проявить командующий армией, особенно в деле подготовки операции и правильного снабжения группы всем необходимым. Получился как бы промежуточный фронт; перед хозяйственными органами, ведающими снабжением, приходилось хлопотать, а не приказывать. Командующий группой и начальник штаба группы, кроме оперативных дел по управлению группой и войсками своего корпуса, не имея у себя полномочных и компетентных органов по снабжению, подвозу, эвакуации раненых, были завалены вопросами этого рода и вынужденно отвлекались от чисто оперативных дел. Каждая вновь приходящая в состав группы часть первым делом обращалась со всеми своими нуждами в штаб группы. В интересах дела создание групп под управлением командиров корпусов, казалось бы, более применимо к пассивным и совершенно второстепенным участкам. Корпуса же, действующие на участках, где решается участь операции, правильнее оставить в непосредственном подчинении командующего армией, в штабе которого имеется отдел генерал-квартирмейстера, не обремененный хозяйственными функциями. Если же в одной армии получатся две действующие группы, то одну из них в случае надобности можно было бы перечислить в соседнюю армию и объединение тогда сосредоточить в штабе фронта.
III. Назначения старшего артиллерийского начальника в группе генерала Плешкова начальником всей артиллерии этой группы, как то следует по ст. 8 Наставления для действия артиллерии [472] в бою, сделано не было. Старшим артиллерийским начальником был инспектор артиллерии 1-го армейского корпуса генерал от артиллерии князь Масальский, а распоряжается всей артиллерией инспектор артиллерии 1-го Сибирского корпуса генерал-лейтенант Закутовский. В результате главная масса артиллерии обстреливала лишь участок 1-го Сибирского корпуса, на участок же 1-го армейского корпуса при подготовке атаки не было дано ни одного тяжелого орудия. Помощь, которую предполагалось оказать артиллерией с участка 2-го Сиб. корпуса, не могла быть в должной мере значительной; сама просьба об этой поддержке огнем исходила от старшего чина — генерала от артиллерии князя Масальского — к младшему — генерал-лейтенанту Закутовскому.
IV. Должного объединения действий артиллерии в группах генерала Слюсаренко и генерала Гандурина не было. В группе генерала Слюсаренко одновременно руководили артиллерией несколько лиц; в группе генерала Гандурина руководство действиями артиллерии было, главным образом, в руках начальника 60-й пех. дивизии генерала Мамонтова, бывшего артиллериста.
Точное определение необходимой силы огня, числа орудий, снарядов и должное питание снарядами
В мартовской операции необходимое количество снарядов фронтами было определено не в зависимости от того, сколько квадратных единиц искусственных препятствий и укрепленных построек противника надо было разрушить и сколько времени нужно было держать противника под напряженным артиллерийским огнем, а лишь гадательно, механически — столько-то снарядов в день на орудие.В младших инстанциях отпущенные снаряды не были переведены на силу огня для разрушения сооружений противника и не было сделано подсчета, какой тактической цели соответствует отпущенное количество снарядов, — не был установлен минимум и максимум возможного разрушения препятствий и прикрытий. Между тем нормы числа потребных [473] для разрушения снарядов имеются в разосланном в начале февраля 1916 г. наставлении «Краткие выводы и опыт действий артиллерии по австрийским окопам и проволочным заграждениям в декабре 1915 г.»{81}.
Орудия особенно тяжелые, распределялись бег расчета на силу действия из них по желаемым участкам неприятельской полосы, не принимая во внимание предстоящих задач артиллерии. Так, в группе генерала Плешкова в начале операции не было дано в 1-й арм. корпус ни одного тяжелого орудия, а все были сосредоточены в районе 1-го Сиб. корпуса, нисколько при этом не увеличивая силы огня, так как ограниченное число снарядов могло быть выпущено даже из половины имеющихся там орудий.
Точный расчет потребных орудий и снарядов, на основании данных о неприятельских сооружениях и норм разрушения, представляется необходимым как для всего оперативного фронта, так и для отдельных участков прорыва, в целях согласования задач с имеющимися средствами и правильного распределения последних.
Недостаточно было налажено непрерывное снабжение снарядами, долженствующее входить в расчеты о силе огня.
1. В группе генерала Плешкова.
Подвоз снарядов не отвечал полной потребности, не был систематическим и последовательным, что отозвалось очень тяжело на непрерывности питания батарей, часть которых вынуждена была молчать в разгар боя (двенадцать — 42''' орудий, двадцать — 6'' полевых гаубиц, часть 48''' гаубиц); обнаружилась путаница в упаковке снарядов: вместе с 6'' крепостными при распаковке ящиков на батареях оказались 6'' полевые снаряды, о которых сообщалось, что их нет.
2. В Якобштадтской и Двинской группах.
На недостаток снарядов, вернее — на неправильную подачу их жаловались и войсковые начальники и артиллеристы. Снаряды прибывали малыми партиями. Получалось впечатление, что их чрезмерно экономят все инстанции. Невольно [474] экономят и сами войска — из боязни остаться совсем без снарядов, ибо нет веры в своевременную подачу их.
Особенно острый недостаток ощущался в 3-дюймовых гранатах.
В конечном итоге выпускали массу снарядов в течение многих дней, но малыми порциями, без определенной системы, а потому и без результата.
Не все батарейные командиры достаточно проникнуты сознанием необходимой разумной экономии в снарядах. Одна из легких батарей с целью поддержки лишь предлагаемой атаки редута нашей пехотой перенесла огонь в тыл этого редута и пространство, совершенно невидимое ее командиру, обстреливала частым огнем.
В общем выводе относительно питания снарядами необходимо придерживаться следующего:
1. Войскам надлежит требовать на каждую операцию определенное количество снарядов, вычисленное по строгому расчету, соответственно задаче.
2. Все требуемое количество снарядов с 50-процентной (по крайней мере) надбавкой должно быть передано в распоряжение войск до начала операции. Независимо от того необходимо продолжать подвоз и во время операции — для обеспечения ее продолжения или повторения.
3. Выясняется необходимость иметь пушечные гранаты в большом количестве — не менее половины всего количества 3'' снарядов.
Сближение и оборудование местности
(Указав на технические условия этого дела, заимствуемые нами у французской армии, Записка продолжает):
Оборудование местности на участках решительной атаки во время предшествующих операций почти отсутствовало, и поддержки боевой линии лежали открыто часами под неприятельским артиллерийским обстрелом закоченевшие, в снегу и в воде, выжидая результатов артиллерийской [475] подготовки. Войска не имели сколько-нибудь сносных окопов на исходной линии, и в случае перехода противника в наступление мы не могли бы противопоставить ему никакой оборонительно силы.Многие распоряжения во время боев на Стрыпе свидетельствуют о недостаточной оценке важности сближения и оборудования местности. В одной телеграмме говорится, что «все части пехоты, назначенные для удара, должны быть укрыты в окопах в расстоянии не ближе 1000 шагов от атакуемой позиции противника». Казалось бы, наоборот, их следовало окопами сближать, особенно после признания перед тем необходимости в «особенно тщательной подготовке».
Командир корпуса, получив такое указание, отдает приказ: «Завтра атаковать», не дав ни времени, ни возможности устранить замеченную неподготовку. И только через две недели после ряда кровавых неудач отдается распоряжение о траншеях, ходах сообщения, зигзагах и т. п. — о постоянном сближении с противником.
В настоящее время необходимость оборудования местности в целях атаки, т. е. устройство исходных плацдармов, густой сети ходов сообщения и наблюдательных пунктов, ясно сознается всеми, и к достижению возможно полного такого оборудования надо стремиться всеми силами.
Одной из причин, по которым это исходное положение в мартовской операции на Северном фронте не было занято, явилась промерзнувшая от ¾ и до 1 аршина почва В других случаях причиной, помешавшей создать исходные плацдармы, послужил неправильный взгляд на инженерные войска. В одной армии не использовали саперов, так как за малочисленностью инженерных войск их будто бы приходилось беречь. Едва ли можно руководствоваться вообще этим соображением, ибо там, где гибнут десятки тысяч пехотинцев из-за недостатка средств и знаний, нужно идти бесповоротно на гибель сотен саперов. Тогда эти сотни спасут тысячи специалистов.
Во всяком случае на этом вопросе следует остановиться. Мы не можем приступить к формированию новых саперных частей в большом масштабе, но увеличить состав рот в [476] саперных батальонах, изменив штат, нужно. Элемент для пополнения саперов найдется. Это особенно важно потому, что среди нашего современного офицерского состава сведения по инженерной части, имеющие столь важное значение, слабы. Между тем нам нужна деятельная помощь в саперных частях не только в период наступления. Не менее важна их широкая деятельность в деле окопного сближения с противником на более короткие дистанции и в оборудовании плацдармов большой глубины.
Выбор позиций и указание задач для артиллерии
(Указав на теоретическую сторону этого дела, опять-таки сообразно с опытом французов и с теми указаниями, которые уже неоднократно делались в армии и раньше, Записка продолжает):
Во время бывших боев отступления от приведенных положений наблюдались неоднократно.I. Так, в Якобштадтском и Двинском участках артиллерии часто ставились или совершенно непосильные задачи, или требовалась бесцельная стрельба, ведущая к напрасной трате снарядов и предваряющая противника о пунктах атаки. Например:
а) разрушить ночью многочисленные опорные пункты в тылу и по сторонам атакованного участка, держа в то же время под огнем дороги, ведущие со стороны противника, долину реки и железную дорогу на 2 версты в глубину;
б) подготовить атаку на участке неприятельской позиции в 4 версты протяжением по фронту;
в) массой артиллерии обрушиться на редут и, продержав его под ураганным огнем ¼ часа, перенести огонь на лес; продержав и его под ураганным огнем ¼ часа, пустить пехоту в атаку на эти два пункта, а огонь артиллерии перенести на другой редут.
II. Неопределенные приказания тяжелой артиллерии, приданной 12-му корпусу для атаки укрепленной позиции в районе Должка 8 декабря, давались в виде выражений: «подготовить [477] атаку высоты 258», «обстреливание укрепленного района у фольв. Махала», «для обстреливания Должка», «подготовить атаку высоты 265 и к востоку от нее до отметки 273», «на полторы версты восточнее отметки 282». Они указывают, что это не «приказание» для действия на местности, а лишь предварительная схема в кабинете по карте. Чтобы иметь характер действительного «приказания», эта схема должна была бы выразиться подобием французской таблицы, точно указывающей конкретные предметы на местности.
III. Часто задачи ставились неопределенно, в общих выражениях, вследствие чего исполнение более или менее в значительной степени уклонялось от стремлений начальника, дающего эти задачи. Например:
а) «своевременной и тщательной артиллерийской подготовкой огня мест прорыва расположения противника обеспечить успех атак»;
б) «сосредоточить огонь (в ночном бою) по высотам в районе дер. N., сосредоточить огонь у шоссе».
IV. В отношении выбора позиции нужно сказать, что некоторые батареи ставились слишком далеко от противника: легкие батареи в 4 верстах от линии окопов атакуемого участка. Наблюдательные пункты, значительно удаленные от позиций противника, затрудняли наблюдение как вследствие значительного расстояния, так и потому, что наблюдатель не мог точно распознавать, с каких именно батарей падали снаряды. С занятием пехотой ближних позиций, наблюдательные пункты в некоторых случаях были вынесены в передовые части и дело наблюдения поставлено было более прочно.
V. Маневр почти отсутствует.
а) Сбив противника с передовых позиций, даже и легкие батареи продолжают иногда оставаться на первоначальных позициях и стрельбу для разрушения искусственных препятствий ведут с таких расстояний (иногда до 4 верст), при которых теория отрицает возможность какого бы то ни было успеха.
б) Запасные позиции (вдоль фронта) в большинстве случаев не избираются. [478]
Главная артиллерийская атака
(Сначала идут опять-таки теоретические указания, как и раньше частью заимствованные из брошюры Кудрявцева)
К сожалению, приходится установить, что у нас допущены слишком многочисленные отступления от указаний боевого опыта о необходимости тщательной и самой действенной первоначальной артиллерийской подготовки; в особенности против проволочных заграждений противника и против его пулеметных закрытий и гнезд.1. В декабрьских боях на Стрыпе:
а) записка начальника 11-й дивизии от 30 декабря № 6300 причиной неудачи этого дня считает невыполнение артиллерией поставленной ей задачи хоть несколько разрушить первую линию неприятельских окопов;
б) командир 11-го арм. корпуса, убедившись после боя, что атака позиции противника без особенно тщательной подготовки потребует больших потерь и может окончиться неудачей, — не принимает тотчас же действенных мер к тщательной подготовке дальнейших атак и только спустя 2 недели объявляет в приказе: «Требую обратить самое серьезное внимание на артиллерийскую подготовку и без надлежащего расстрела окопов противника атаки не производить»;
в) в других корпусах обнаруживается ничем не объяснимая торопливость: хотя и сознают, что проходы в проволочных заграждениях узки, тем не менее при штурме не отдается приказания расширить проходы, а лишь настаивается на безостановочном движении, так как штурм не будет отложен ни в каком случае. Все горячатся — и начальник дивизии и командир корпуса — и пехота должна тысячами жизней и быстротой своих ног восполнять недостаток подготовки. Одним словом, все сводилось к торопливому выполнению дела в противоположность тому, чего именно требует сущность такой задачи, как атака укрепленной позиции противника, где все основано на расчете, осмотре, изучении, соображении, подготовке; [479]
г) однажды пришлось высшей инстанции приказать начальнику дивизии и начальнику артиллерии перейти с наблюдательного пункта высоты 294 безотлагательно на высоту 241 и передвинуть соответственно командиров полков и батальонов за невозможностью руководить боем и управлять огнем артиллерии с занятых ранее пунктов.
2. В мартовских боях:
а) на Северном фронте артил. подготовка атаки, несмотря на большое число выпущенных снарядов, не была успешной. Хотя в группе генерала Гандурина участок атаки обстреливался нашим фланговым огнем, проволочные заграждения не были в сколько-нибудь достаточной степени разрушены артиллерией;
б) в группе генерала Плешкова недостаточность первоначальной артил. подготовки 5 марта объясняется тем, что по какому-то странному недоразумению части 22-й дивизии преждевременно начали атаку в 1-м часу дня без какого-либо указания из штаба группы; одновременно, также очевидно по недоразумению двинулись части 1-й Сибир. дивизии. Так как остановить атаку было уже нельзя, то на поддержку последней, по приказанию командира 1-го Сибир. корпуса, двинулись части 2-й Сибир. дивизии. Хотя некоторые передовые немецкие окопы был, захвачены, но удержаться в них, а равно овладеть Лапинским лесом не удалось, несмотря на геройские усилия войск. Части понесли большие потери и атака захлебнулась.
В дальнейшей артиллерийской борьбе, несмотря на интенсивный обстрел позиций противника, нельзя было вполне затушить его пулеметную, преимущественно фланговую оборону из очень прочно устроенных, искусно замаскированных в лесу блиндажей. А также не удавалось привести к молчанию его артиллерию, как по невозможности корректировать стрельбу с наблюдательных пунктов, так и по отдаленности неприятельской артиллерии для 6'' и 48''' орудий; 42''' орудия молчали, по неимению снарядов, с 7 до 14 марта. [480]
Пехотная атака с поддержкой артиллерии
(Опять теоретические указания)
1. У самой пехоты нет должного сознания своего бессилия перед неприятельским огнем и окопом, как то свидетельствует упомянутый выше случай преждевременной атаки 5 марта в 1-м арм. корпусе. Эта атака началась по почину пехотных начальников, соблазнившихся замеченным отходом групп из некоторых районов немецкого расположения, а также слабым огнем из немецких окопов против расположения наших высланных на некоторых участках редких цепей и желанием воспользоваться удобным моментом для наступления, не дав противнику безнаказанно отходить и устраиваться на 2-й линии. Пренебрежение, выказанное здесь к артиллерийской подготовке, объясняется, конечно, бессознательной храбростью и недостаточной осторожностью; оно погубило всю операцию и подорвало доверие в людях. Ни одна из дальнейших атак группы генерала Плешкова не удалась.2. На Северном фронте то же явление: прорвавшиеся вперед части, не поддержанные своевременно, встреченные контратакой, забрасываемые ручными гранатами, в большинстве случаев отступали. Пассивное упорство войск под губительным огнем немецких пулеметов доходило до того, что в одном полку 60-й пех. дивизии из боя вышло всего 700 человек. При этом закрепляться на мерзлом грунте занятых участков было крайне тяжело, делали окопы из снега и ночью с тыла подносили наполненные песком мешки. Там, где войска успевали загородиться переносными рогатками, они легче удерживались.
3. Движение пехоты без достаточной подготовки в атаку (на штурм) явно замечается и в боях на Стрыпе. Первый день атаки 14 декабря показал крайнюю трудность преодоления многочисленных проволочных заграждений неприятеля, подтверждавшуюся и последующими днями; это указывает, что в течение целых трех суток заграждения не были уничтожены. Таким образом, обстановка уже 14 декабря [481] требовала поставить атакующие войска в условия, дающие им возможность не только закрепить за собой занятое пространство, но, прикрывшись окопами, уменьшить потери и дать возможность отдыха людям. Однако из донесений (командира корпуса) видно, что в течение трех суток многие части ограничились устройством окопов лишь с колена или в виде одиночных выемок и без ходов сообщения в тыл.
Вся ответственность по подготовке операции и войск должна лежать на армии и ее управлении. Только при надлежащей работе командующего армией и его штаба, при соответствующей подготовке ими своих войск, при знании материальных средств, которые даются в их распоряжение для атаки, возможно избрать соответственный способ выполнения задачи и вдумчиво разработать его. Никакие импровизированные «группы» не могут заменить штаба армии, так как не имеют надлежаще развитых органов. Начальник штаба армии и все его подчиненные должны проникнуться убеждением, что ответственность за всестороннюю подготовку операции и руководство лежит именно на них. Недостатки в работе штаба армии не возместит деятельность ни штаба фронта, имеющего свои задачи, ни штаба корпуса, исходящего из тех указаний, которые он получил в законченном уже виде от армии.
Трудная задача армейского управления должна быть облегчена как свыше — включением в состав армии лишь посильного для употребления количества сил (II армия в марте 1916 г. была непомерно тяжела и многочисленна), так и подчиненными инстанциями, которые должны проникнуться указаниями армии и не нарушать единства и полноты подготовки.
Свыше 5 корпусов в армию, выполнявшую прорыв, назначать не следует. Нельзя оставлять перед самым выполнением атаки сводные корпуса, командиры которых не готовили подчиненных им дивизий и совершенно не знают их.
В конце второго года войны все это должно быть признано только как смертный приговор всей нашей армии. Иначе понять его нельзя. [482]