Нежданный конец путешествия
Вернусь немного назад.
Август в этом году начался великолепно. Представитель советского агентства «Интурист» предложил мне возглавить группу французских и бельгийских туристов, в большинстве своем работников просвещения, отправлявшихся морем в Советский Союз. Это была моя шестая поездка в СССР, и на этот раз со мной ехала моя жена Андрэа. Она была счастлива увидеть наконец своими глазами советскую страну, о которой мы так часто говорили. И вот, радостно возбужденные, мы поднимаемся в Антверпене на борт теплохода «Н. К. Крупская». Замечательное путешествие — Северное море, Балтийское море, Ленинград, Москва, Горький, величественная панорама Волги!.. Поездка вниз по реке на комфортабельном пароходе, где все способствует отдыху: оживленные дружеские беседы в своем кругу и с советскими отдыхающими, музыка, песни, танцы... Остановка на день в Казани, затем в Куйбышеве... Настроение у всех приподнятое, все чувствуют себя свободно и непринужденно. Правда, когда мы покидали Францию, международное положение внушало тревогу, но в Москве, в гостинице «Метрополь», мы встретили французских и английских офицеров. Разумеется, они не делились с нами по поводу своей миссии, но о том, что с Советским Союзом начаты важные военные переговоры, мы знали.
Возобладает ли в конце концов здравый смысл? Будет ли франко-советский договор, подписанный 1 мая 1935 года, дополнен военными соглашениями, которые [24] были предусмотрены при его подписании и на которых Советский Союз безуспешно настаивал в течение четырех лет?
После того как Муссолини было позволено безнаказанно овладеть Эфиопией, а Гитлеру захватить Австрию, после того как в Мюнхене ему отдали Чехословакию, Париж и Лондон должны наконец понять, что пресечь фашистские происки в Европе может только политика коллективной безопасности, направленная против агрессора, политика, которую от имени своей страны в течение ряда лет так страстно пропагандировал М. М. Литвинов.
Из Москвы мы уезжали настроенные оптимистично. Наше чудесное путешествие по Волге заканчивалось в Сталинграде, где мы сели в поезд, идущий на Ростов. Начинался последний этап нашего турне — поездка по Украине, а затем возвращение домой поездом через Польшу и Германию.
Бомба разорвалась в Харькове. После великолепного концерта в городском саду мы возвращались пешком в гостиницу, наслаждаясь прелестью теплой летней ночи. Неожиданно наше внимание привлекла группа людей: они стояли около освещенного стенда с газетой «Правда». Подойдя ближе, мы были поражены: на первой странице газеты фотография — гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп, а рядом Сталин и Молотов. Через всю страницу огромный заголовок: «Договор о ненападении между Советским Союзом и Германией». Не успел переводчик перевести эти слова, как в нашей группе разгорелись ожесточенные споры. Прежнего единодушия как не бывало. Меньшинство, придя в крайнее возбуждение, увидело в договоре о ненападении «союз Сталина с Гитлером». Другие, не менее взволнованные этой неожиданной новостью, склонны были поразмыслить, поспорить, дождаться более обстоятельных комментариев. «Уже два часа ночи. Пошли лучше спать. Завтра переводчик расскажет нам подробно, что пишут газеты: одного заголовка и одной фотографии еще недостаточно, чтобы понять смысл этого договора...»
Однако тягостное чувство не рассеялось ни на другой день, ни в последующие дни. [25]
После 1 августа 1937 года, со времени моего избрания депутатом от Сен-Дени, мои неоднократные обращения в германское посольство за визой, даже транзитной, оставались безрезультатными. Поэтому под конец путешествия по Советскому Союзу я вынужден был расстаться со своими товарищами и вернуться в Москву, чтобы лететь домой самолетом через Швецию... Андрэа присоединилась ко мне сразу же после того, как вся группа, побывав на Украине, отправилась в Польшу.
Лететь мы должны были на другой день утром. На рассвете автобус вез нас по пустынной Москве; на ее широких магистралях нам попадались лишь огромные машины, поливавшие улицы. Внезапно я очень скверно себя почувствовал — у меня начались сильные почечные колики, я побледнел, и дежурный врач аэропорта запретил мне лететь. Меня снова отвезли в гостиницу «Националь», осмотрели и посадили на строжайшую диету...
Сегодня, 1 сентября, хорошо поспав, я чувствую себя совершенно нормально: все как рукой сняло, появился аппетит.
Утром наша переводчица Ольга пришла с дурными вестями: немцы вторглись в Польшу, гитлеровские самолеты бомбят Варшаву, во Франции началась всеобщая мобилизация. Ольга справлялась в «Интуристе»: «Завтра у вас еще есть возможность лететь. Третьего числа рейса нет. На четвертое все места уже проданы. На пятое гарантии нет. Я должна немедленно сообщить по телефону, что вы решили». Поскольку я подлежал мобилизации в первый же день, не могло быть никаких колебаний: завтра вылетаем...
В течение всего дня, как и накануне, приходили французские и советские товарищи справиться о моем здоровье, обсудить последние события. Среди них Жюльен Эрольди из Лиона, работник Коминтерна. Он рассказал, что газеты «Юманите» и «Се суар» конфискованы. «Советско-германский пакт, — добавил он, — произвел во всем мире эффект разорвавшейся бомбы».
Это подтвердил и журналист из «Правды» Виктор Финк. Он подробно прокомментировал напечатанное [26] 27 августа в газетах интервью маршала Ворошилова, возглавлявшего советскую делегацию на военных переговорах:
— Либо мы должны были заключить определенные соглашения с Францией и Англией, либо — при полной невозможности договориться с ними — сделать для себя соответствующие выводы и не ввязываться в войну. Ежедневно в большинстве ваших газет можно было прочесть: «Никаких соглашений с Советами!» Что ж, они могут быть удовлетворены: французские и английские военные представители, так же как и поляки, не пожелали прислушаться к нашим доводам. Война между Германией и Польшей — это лишь первый акт трагедии. Согласятся ли умирать сегодня за поляков те, кто писал у вас год назад: «Мы не желаем умирать за чехов»? Это выяснится очень скоро.
— Товарищ Финк, — заметил я, — не один год ваши газеты, ваша литература, кино, театр ведут активную антифашистскую кампанию. Когда народы Австрии, Эфиопии, Испании, Чехословакии оказались жертвами фашистской агрессии, Советский Союз был на их стороне. После всего этого советским людям не так-то просто разобраться в том, что происходит.
Мой собеседник этого не отрицает:
— Сейчас повсюду — в городах, селах, на предприятиях — проходят тысячи митингов. Партийные пропагандисты разъясняют людям причины подписания советско-германского пакта, отвечают на их вопросы, а вопросов действительно много...
Уходя, Финк сказал мне:
— Всем нам, товарищ Гренье, предстоят тяжелые дни.
Мы крепко обнялись... Доведется ли когда-нибудь свидеться?{3} [27] (По соображениям безопасности тогда я не отметил в своем дневнике встречу, которую после моего возвращения в Москву 25 августа имел с генеральным секретарем Коминтерна Георгием Димитровым. Я виделся с ним не впервые. При общении с выдающимися людьми, которых мне посчастливилось знать лично, — среди них Поль Вайян-Кутюрье, Фредерик Жолио-Кюри — к чувству глубокого уважения к ним поначалу обычно примешивалась какая-то робость. Но это продолжалось недолго: они держались так просто, что всякое стеснение быстро исчезало. То же относится и к Георгию Димитрову.
В тот вечер, 25 августа, Димитров во всех подробностях интересовался тем, как реагировали на события французы, с которыми я ездил в Харьков. «Говорите со мной совершенно откровенно». Я восхищался, с какой тщательностью он записывал высказывания моих спутников. «Это совпадает с тем, что нам известно о реакции во Франции», — сказал он и, раскрыв какую-то папку, показал мне многочисленные материалы, подтверждавшие двуличие французских и английских делегатов на переговорах в Москве. Прощаясь, Димитров крепко пожал мне руку и сказал: «Я не сомневаюсь, что в тех трудных условиях, которые нас ждут, французские коммунисты окажутся на высоте».
Спустя два дня в «Известиях» было напечатано интервью К. Е. Ворошилова. В нем я прочитал все то, о чем говорил мне товарищ Димитров.) [28]